Я - Сайт учителя русского языка и литературы

МБОУ «Первомайская СОШ»
филиал в селе Новокенское
ПОЭЗИЯ НИКОЛАЯ ГУМИЛЕВА
урок литературы в 11 классе
Подготовила
Учитель русского языка и литературы
МУХОРТОВА РИММА ВЛАДИМИРОВНА
Поэзия Николая Гумилёва
Оформление
урока:
фотопортрет Н. Гумилёва, пластинка с
записью сочинения К. Дебюсси «Море. Три симфонических эскиза»,
репродукции картин П. Гогена.
Э п и г р а ф ы к уроку:
Когда меня отправят под арест
Без выкупа, залога и отсрочки.
Не глыба камня, не могильный
крест —
Мне памятником будут эти строчки.
В. Шекспир
На, владей волшебной скрипкой,
посмотри в глаза чудовищ
И погибни славной смертью,
страшной смертью скрипача!
Н. Гумилёв
«Не беспокойся обо мне, я чувствую себя прекрасно, читаю Гомера и
пишу стихи». Лаконичная записка, написанная ровным безмятежным
почерком. В ней нет ни тени тревоги, ни намёка на какую-либо опасность. А
между тем, писавший её знал, что жить ему оставалось считанные дни.
Я закрыл «Илиаду» и сел у окна.
На губах трепетало последнее слово.
Что-то ярко светило — фонарь иль луна,
И медлительно двигалась тень часового.
(«Современность», 1911)
Автор записки и этих поэтических строк — Николай Гумилёв.
Расстояние во времени между посланием, адресованным Анне Ахматовой, и
стихотворением, посвящённым ей же, длиной в десять лет. Казалось бы, что уж
тут общего. Но связь была. Стремительная и трагическая, как линия судьбы
на ладони его руки, написавшей:
И умру я не на постели,
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще.
(«Я и вы»)
Предчувствие ранней смерти не покидало поэта на протяжении ряда лет.
Он даже видел того, «кто занят отливаньем пули», которая оборвёт его жизнь:
Пуля, им отлитая, просвищет
Над седою, вспененной Двиной,
Пуля, им отлитая, отыщет
Грудь мою, она пришла за мной.
Упаду, смертельно затоскую,
Прошлое увижу наяву,
Кровь ключом захлещет на сухую,
Пыльную и мятую траву.
(«Рабочий»)
24 августа 1921 года поэт Николай Гумилёв был расстрелян по
постановлению Петроградской губчека, обвинённый в участии в контрреволюционном заговоре (как стало известно только сейчас, «обвинению
послужили только никем не проверенные и не доказанные показания одного
человека» (Хлебников О. Шагреневые переплёты. Дело Гумилёва // Огонёк. —
1990. — № 18. — С. 16).
В «деле» Гумилёва осталась справка из домоуправления, что в квартире,
в которой проживал поэт, ему не принадлежало ничего, «кроме 1303 экз. книг»,
среди которых были написанные его любимыми писателями и несколько
поэтических сборников, прекрасных и благородных плодов его «сада
души».
Книг после смерти Гумилёва осталось меньше, чем должно было быть,
«налицо ещё одно — помимо убийства — уголовное преступление: обворовали
его современников, обворовали нас с вами. Мы так никогда и не узнаем, какой
высоты ещё мог достичь Гумилёв,— он был молод и возрастом, и духом. Он
бы столько всего ещё мог написать!» (Там же, с. 16).
Ещё не раз Вы вспомните меня
И весь мой мир волнующий и странный,
Нелепый мир из песен и огня,
Но меж других единый необманный.
(«Ещё не раз Вы вспомните меня...»)
Поэзия «серебряного века» немыслима без имени Николая Гумилёва.
Создатель яркого и самобытного литературного течения — акмеизма (от греч.
— остриё, лезвие), он завоевал симпатии читателей не только силой
художественного таланта, оригинальностью и совершенством поэтических
откровений, но и фанатичней любовью к путешествиям и странствиям,
которые стали неотъемлемой частью его жизни и творчества.
Звучит музыкальный фрагмент (К. Дебюсси. «Море. Три
симфонических эскиза»).
Муза Дальних Странствий, воспетая им во многих стихах, стала
проводником поэта в непроходимых джунглях Центральной Африки, в
огнедышащих песках Сахары, в верховьях и устье многоводного Нила, в
мрачных горах Абиссинии и экзотических лесах Мадагаскара...
Древние города Европы, Ближний Восток, Антильские острова,
Средиземное море...
И вот вся жизнь! Круженье, пенье,
Моря, пустыни, города,
Мелькающее отраженье
Потерянного навсегда.
Бушует пламя, трубят трубы,
И кони рыжие летят.
Потом волнующие губы
О счастье, кажется, твердят.
И вот опять восторг и горе,
Опять, как прежде, как всегда,
Седою гривой машет море,
Встают пустыни, города.
Когда же, наконец, восставши
От сна, я буду снова я —
Простой индиец, задремавший
В священный вечер у ручья?
(«Прапамять»)
Настоящее произведение поэтического искусства, декларировал
Гумилёв в статье «Наследие символизма и акмеизм» (1913), должно быть
совершенным, отточенным, как лезвие бритвы. Достижимо ли это? Можно ли
превратить теоретические выкладки в реальность стихов? Это достижимо,
утверждал Гумилёв, если поэт станет героем, выбирающим трудный и
опасный путь. Оставалось только подтвердить это своей жизнью. И Гумилёв
это делал. Приходилось ломать свой характер, подчинять всё высокой цели,
отказывать себе в покое, любви, в обыкновенных земных радостях. От
природы робкий, физически слабый, он приказал себе стать сильным и
решительным, отправиться в длительные и рискованные путешествия, стать
охотником на львов и носорогов, пойти добровольцем на фронт в
империалистическую войну и получить за храбрость два солдатских Георгия
и, наконец, оказавшись в следственной камере Петроградской губчека,
заявлять следователю о своём «монархизме» вместо того, чтобы предпринять
попытку оправдаться и спасти свою жизнь...
Когда я кончу, наконец
Игру саспе-саспе со смертью хмурой,
То сделает меня творец
Персидскою миниатюрой...
И вот когда я утолю
Без упоенья, без страданья
Старинную мечту мою —
Будить повсюду обожанье.
(«Персидская миниатюра»)
Мечтательный лирик, он вытравил из своего сердца влюблённость и
задумчивость, избавился от грусти и растерянности и в горниле страстей
выковал сильный, звенящий, как дамасская сабля, голос, уничтожающий
человеческий страх и покорность, прокладывающий дорогу человеческой
гордости и мужеству. Героями его стихотворений становятся открыватели
новых земель и флибустьеры, скитальцы-арабы и средневековые рыцари,
охотники на африканских диких зверей и бесстрашные капитаны.
Звучит музыкальный фрагмент (К. Дебюсси. «Море. Три
симфонических эскиза»).
На полярных морях и на южных,
По изгибам зелёных зыбей,
Меж базальтовых скал и жемчужных
Шелестят паруса кораблей.
Быстрокрылых ведут капитаны —
Открыватели новых земель,
Для кого не страшны ураганы,
Кто изведал мальстремы и мель.
Чья не пылью затерянных хартий —
Солью моря пропитана грудь,
Кто иглой на разорванной карте
Отмечает свой дерзостный путь
И, взойдя на трепещущий мостик,
Вспоминает покинутый порт,
Отряхая ударами трости
Клочья пены с высоких ботфорт.
Или, бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвёт пистолет,
Так что сыпется золото кружев,
С розоватых брабанских манжет.
(«На полярных морях и на южных...»)
Христофор Колумб, Марко Поло, Гонзальво и Кук, Ганнон
Карфагенянин, Синдбад-Мореход, Одиссей... Герои реальные и мифические,
жившие много веков тому назад и современники, решившие достичь
Северного полюса, — все они становились помощниками поэта,
мечтавшего сделать своих читателей героями «сильной, весёлой и злой
планеты».
Я учу их, как не бояться,
Не бояться и делать, что надо.
И когда женщина с прекрасным лицом.
Единственно дорогим во вселенной,
Скажет: «Я не люблю вас»,—
Я учу их, как улыбнуться,
И уйти, и не возвращаться больше.
И когда придёт их последний час,
Ровный, красный туман застелет взоры,
Я научу их сразу припомнить
Всю жестокую, милую жизнь,
Всю родную, странную землю
И, представ перед ликом бога
С простыми и мудрыми словами,
Ждать спокойно его суда.
(«Мои читатели»)
Заключительный этап урока посвящается поэтике Гумилёва.
Следует отметить, что уже в раннем творчестве поэта наметились
основные (исключительно «гумилёвские») черты, которые, так или иначе
изменяясь и совершенствуясь, прошли через все его сборники и составили в
конечном итоге неповторимый облик его поэтики.
Что же это за черты? Безусловно, романтический дух большинства его
произведений, обусловивший выбор определённой системы художественных
средств: образной структуры, композиции, сюжета, поэтической речи. Презрение к миру денежных интересов, мещанскому благополучию, духовной
бездеятельности, неприятие буржуазной морали побуждали поэта создавать
героев по контрасту с современниками, героев, одухотворённых идеями
дерзкими, рискованными, но в основе своей — благородными, охваченными
неистовой страстью' к переменам, открытиям, борьбе, торжествующими
победу над внешним миром, даже если эта победа достигалась ценой их
жизни.
Как конквистадор в панцире железном,
Я вышел в путь и весело иду.
То отдыхая в радостном саду,
То наклоняясь к пропастям и безднам.
Порою в небе смуглом и беззвёздном
Растёт туман... но я смеюсь и жду,
И верю, как всегда, в мою звезду,
Я, конквистадор в панцире железном.
И если в этом мире не дано
Нам расковать последнее звено,
Пусть смерть приходит, я зову любую!
Я с нею буду биться до конца,
И, может быть, рукою мертвеца
Я лилию добуду голубую.
(«Сонет»)
Второй характерной особенностью поэзии Гумилёва является
отточенность, филигранность формы, изысканность рифм, гармония и
благозвучность звуковых повторов, возвышенность и благородство
поэтической интонации.
«Начиная с «Пути конквистадоров» и кончая «Огненным столпом»,—
отмечал литературовед Э. Ф. Голлербах,— поэт неизменно шёл одной и той же
дорогой: к совершенству формы, к магии слова, к деспотическому
овладению стихом» (Вестник лит. — 1921. -№ 10. — С. 9).
В стихотворении «Поэту» (1908) Гумилёв высказал своё отношение к
поэтической форме и требования к ремеслу стихотворца:
Пусть будет стих твой гибок, но упруг,
Как тополь зеленеющей долины,
Как грудь земли, куда вонзился плуг,
Как девушка, не знавшая мужчины.
Уверенную строгость береги:
Твой стих не должен
ни порхать, ни биться.
Хотя у музы лёгкие шаги,
Она богиня, а не танцовщица.
Работу поэта над формой можно проиллюстрировать, анализируя
стихотворение «Мореплаватель Павзаний...» (1906).
Мореплаватель Павзаний
С берегов далёких Нила
В Рим привёз и шкуры ланей,
И египетские ткани,
И большого крокодила.
Это было в дни безумных
Извращений Каракаллы.
Бог весёлых и бездумных
Изукрасил цепью шумных
Толп причудливые скалы.
В золотом невинном горе
Солнце в море уходило,
И в пурпуровом уборе
Император вышел в море,
Чтобы встретить крокодила.
Суетились у галеры
Бородатые скитальцы.
И изящные гетеры
Поднимали в честь Венеры
Точно мраморные пальцы.
И какой-то сказкой чудной
Нарушителем гармоний,
Крокодил сверкал у судна
Чешуёю изумрудной
На серебряном понтоне.
Верный своей избраннице — Музе Дальних Странствий, поэт посвящает
своё стихотворение древнегреческому путешественнику Павзанию (II в.).
После опасного плавания его корабль достиг берегов Римской империи. Час
заката. Величественно и прекрасно вечно изменяющееся море. Суровы и
безмолвны неподвижные скалы. Покачивается на волнах корабль. Император
осматривает экзотически подарки, которые привёз из заморских стран
мореплаватель. Такова сюжетная картин стихотворения.
Для того, чтобы понять, как достигает поэт художественной красоты
изображаемого, как разукрашивает зарисовку яркими, сочным красками,
наполняет её пространство много численными звуками, проведём лексически
и фонетический анализ текста.
Бросается в глаза обилие прилагательных обозначающих цвет: золотой,
пурпурный, мраморный, изумрудный, серебряный. Присутствие в
стихотворении существительных вызывает стойкие цветовые ассоциации:
море (синий и зеленоватый цвета) и крокодил (зелёный цвет). Для более
сильного эффекта и то и другое существительное повторяется в тексте
трижды. Дополняет эту цветовую гамму звуковой повтор (ассонанс)
гласного [у]. Во II и I I I строфах, где нарисована картина моря, этот
гласный повторяется в общей сложности 9 раз, а в V строфе, в которой
появляется прекрасный анималистический рисунок (крокодил), гласный звук
[у] повторяется 7 раз. По замыслу поэта, этот звуковой повтор должен
наполнить стихотворение зеленым цветом. Вспомним его перевод
стихотворения Артюра Рембо «Гласные»:
А — черно, бело — Е, У — зелено,
О — сине
И — красно... Я хочу открыть
рождение гласных
И далее:
У — дивные круги морей зеленоватых.
А теперь определим, каким размером написано стихотворение
Гумилёва. Перед нами редко встречающийся в русском стихосложении пеон
третьего вида. Он наилучшим образом передаёт ритм, частоту появления
и затухания морских волн. Покачивание корабля удачно передаёт
внутренняя рифма (плав — пав) в I строке I строфы. А модулированный
звуковой повтор (аллитерация) сонорного звука [л] в I строфе, по-видимому
должен воспроизводить звук ударяющих о борт корабля волн.
Модулированный глухими согласными повторяющийся сонорный [р]
передаёт скрип мачт и корабельных снастей ( 1и II строфы). Удары волн о
прибрежные скалы озвучены рифмой II строфы (безумных - бездумных —
шумных). Такова неполная звуковая инструментовка этого стихотворения
Проводимый на уроке анализ поэтической текста позволит пробудить у
учащихся живой интерес к стихотворной форме, что в свою очередь будет
способствовать проникновению их в тайны поэтического мастерства Гумилёва
Третьей характерной чертой творчества поэта является его
пристрастие к экзотике, интерес к африканскому и азиатскому континентам, к
мифологии и фольклору племён населяющих их, к яркой и буйной
растительности экваториального леса, необычным животным.
Первый ученик-ассистент читает выписанные из поэтических
сборников Гумилёва названия стихотворений, которые с
географической точностью сообщают о многочисленных путешествиях
поэта, странствиях в поиска сюжетов для своих произведений: «Озеро
Чад», цикл стихов «Абиссинские песни», «Африканская ночь»,
«Красное море», «Египет», «Сахара», «Суэцкий канал», «Судан»,
«Сомалийский полуостров», «Мадагаскар», «Замбези», «Нигер» и др.
Второй ученик-ассистент приводит названия его
анималистических стихотворений: «Гиена», «Ягуар», «Невеста льва»,
«Жираф», «Носорог», «Кенгуру», «Попугай», «Укротитель зверей»,
«Гиппопотам» и др.
Поражает глубокое знание повадок животных, точность рисунков,
напоминающих лучшие работы художников-анималистов. Поэт нередко
наделяет чувствами и мыслями своих четвероногих героев, иногда говорит от
их имени, как бы соединяясь с ними в неделимое целое.
Я — попугай с Антильских островов,
Но я живу в квадратной келье мага.
Вокруг — реторты, глобусы, бумага,
И кашель старика, и бой часов.
Пусть в час заклятий, в вихре голосов
И в блеске глаз, мерцающих, как шпага,
Ерошат крылья ужас и отвага
И я сражаюсь с призраками сов...
Пусть! Но едва под этот свод унылый
Войдёт гадать о картах иль о милой
спутник в раззолоченном плаще —
Мне грезится корабль в тиши залива,
Я вспоминаю солнце... и вотще
Стремлюсь забыть, что тайна некрасива.
(«Попугай»)
«Гогеновская» черта возникла у поэта в результате мысленных
поисков «земли обетованной», райского уголка, живописного и экзотического,
богатого красками, звуками, представляющего контраст обыденной мрачной
и глухой действительности.
Огромное влияние оказали на Гумилёва полотна французского
художника-постимпрессиониста Поля Гогена, которые он видел в Салоне в
Париже ещё в то время, когда был слушателем всемирно известной Сорбонны.
Часами простаивал поэт перед его картинами. Удивительный мир культуры
далёкой Океании, как бы существующие вне времени и привычного бытия
фигуры таитянских женщин, буйные краски тропической растительности,
полусказочные животные — всё это влекло в неведомые заморские страны,
будило неуёмную фантазию.
Учащимся можно предложить полюбоваться репродукциями
картин Поля Гогена: «Женщина с цветами в руках» (1899); «Беседа»
(1891); «Женщина, держащая плод» (1893); «Таитянские пасторали»
(1893); «Пейзаж с павлинами» (1892); «Жена короля» (1896); «Сбор
плодов» (1899) и др.
Гумилёву не удалось побывать на Таити, где жил и творил непонятый
современниками Поль Гоген, но путешествия по заморским странам он сумел
превратить из мечты в поэтические строки. Разве не перекликаются его африканские стихотворения и абиссинские песни с сюжетами полотен
французского художника?
На таинственном озере Чад
Посреди вековых баобабов
Вырезные фелуки стремят
На заре величавых арабов.
По лесистым его берегам
И в горах, у зелёных подножий,
Поклоняются странным богам
Девы-жрицы с эбеневой кожей.
(«Озеро Чад»)
Выстрелами на дуэли были убиты Пушкин и Лермонтов, пробитое
пулей, перестало клокотать сердце Маяковского, безумная жестокость
оборвала жизнь Николая Гумилёва... Сколько поэтов преждевременно
потеряла Россия! Как воскресить их? Как оживить? Живой водой воистину
может стать наше прикосновение к их стихам, наша память о них. Только тогда
расцветут «сады души» погибших поэтов и удивят нас своей красотой и
благородством.
Сады моей души всегда узорны,
В них ветры так свежи и тиховейны,
В них золотой песок и мрамор чёрный,
Глубокие, прозрачные бассейны.
Растенья в них, как сны, необычайны,
Как воды утром, розовеют птицы,
И — кто поймёт намёк старинной тайны? —
В них девушка в венке великой жрицы...
Я не смотрю на мир бегущих линий,
Мои мечты лишь вечному покорны.
Пускай сирокко бесится в пустыне,
Сады моей души всегда узорны.
(«Сады души»)