Вестник истории мировой культуры. 1957, № 4. С. 102

Вестник истории мировой культуры. 1957, № 4. С. 102-119.
ЗАМЕТКИ O РОДСТВЕ ЕВРОПЕЙСКИХ ЯЗЫКОВ 1
К истории постановки вопроса в период с 1200 по 1800 гг.
Джулиано Бонфанте
Лингвистическим проблемам прошлого и, в частности, истории
вопроса о родстве языков уделялось до сих пор очень мало внимания.
И все же то, во что верили и что думали наши предшественники о
своем языке, о языке-своих предков или соседей, об их различиях и
сходстве, какие надежды они возлагали на решение этих вопросов,
имело для них важное значе-ние. Эти вопросы интересовали не только
ученых: они оказывали влияние на мышление правящих классов и
народов вообще. Правда, исто- . рия науки прошлого является в
значительной степени историей ошибок, но эти ошибки, если даже
они действительно были ошибками, а часто они-таковыми и не были,
вее же составляют историю человеческвго мышления· и поэтому не
являются чем-то чуждым для нас.
Эта работа будет посвящена вопросу о родстве европейских
языков. Отсутствие сведений по этому вопросу в наших современных
тру дах и энциклопедиях является поразительным. Труды целых веков
были преданы забвению или им просто не придавалось никакого зна
чения.
Наших предшественников более или менее открыто обвиняют в
невежестве, в котором виноваты вовсе не они, а мы.
Что касается родства индоевропейских языков, то большинство
справочников приписывают это открытие 19 веку, связывая его с
Боппом; некоторые из них упоминают Шлегеля, Раска, В. Джонса,
Аделунга; немногие (очень немногие) ссылаются на Кёрду и Сассетти.
Такие имена, как. Данте, Скалигер, Лейбниц, Вико остаются без
внимания. Материал, который я привожу в этой работе, является
далеко не исчерпывающим, однако он должен дать| гораздо более
полную картину по этому вопросу,, чем это делается в других трудах 2.
Статья перепечатана из журнала «Cahiers d'Histoire Mondiale», τ. Ι,
№ 3, стр. 679—700.
1
В свою.работу я не включаю историю изучения романских языков,
сведения о которой найти значительно легче. См., например, книгу
Кукенхейма, которая ци тируется в примечании 6.
2
Материал о единстве германских языков после Родерикуса Можно
найти в книге.· Раумера.
102
В те времена, когда Европа начала пробуждаться от своего
средневекового сна, в 1194 году известный уэльсский писатель и
политический деятель Гиральдус Камбренсис, известный также под
французской фамилией Жиро де Барри (1146—1220?), опубликовал
первое издание книги, озаглавленной «Описание Уэльса». В этой
книге он дал замечательное описание различий между языками Уэльса
и Англии, где, между прочим, он пишет: «Следует так же заметить,
что почти все слова в английском языке соответствуют или
греческому, или латинскому языкам». Затем он приводит
четырнадцать сравнений валлийских слов с греческими и латинскими,
причем семь из них являются совершенно правильными: латин. sol,
греч. ϊλιο;; греч. &).<, валлийское halein; греч. δνομα, валлийское enou;
греч. iïx«, валлийское dec и т. д., в то время как пять валлийских слов
(froin, trebeth, lhuric, unic, beleu) являются латинскими словами,
проникшими в бретонский язык (frenum, tripodem, loricam, unicum,
beluo), a одно, по-видимому, являлось старинным кельтским словом в
латинском языке (gladium); только одно сравнение кажется
совершенно неверным.
Как в этом, так и в других вопросах Гиральдус обнаруживает
прекрасное понимание языковых фактов и на несколько веков
предвосхищает установление родства индоевропейских языков.
Он объясняет это сходство троянским происхождением британцев
и римлян, происхождением, которым Гиральдус весьма гордится;
однако, несмотря на эту фантастическую мысль, лингвистические
факты верны и вывод о том, что все три языка имеют общее
происхождение, является совершенно правильным.
Возможно, что именно вследствие своего слепого уэльсского пат
риотизма Гиральдус исключает всякое родство англичан, саксов и
немцев (от которых, как он утверждает, происходят англичане) с вал
лийцами.
Этим народам несвойственна «самоуверенность, смелость в"
разговоре и в ответах, которую обнаруживают бретонцы и римляне
даже в присутствии их повелителей или вождей. У саксов и германцев
это хладнокровие объясняется холодным климатом, в котором они
живут; англичане также, несмотря на то, что они живут в условиях
иного климата, все же сохраняют внешнее сходство с ними, например
такое, как светлый цвет, кожи и холодность характера, являющиеся
неотделимыми
качествами
их
первоначально
сложившегося
естественного характера. И наоборот, бретонцы, перемещенные из
жарких и сухих районов Дардании в эти более умеренные по своему
климату районы, все еще сохраняют смуглый цвет кожи и природную
экспансивность характера, из чего вытекает их самоуверенность».
(Перевод В. Ллевелин Уильямса).
Автор сопоставляет антропологические, психологические и
языковые особенности, чтобы создать резкий контраст между
бретонцами и англи чанами 3.
Несколькими годами позже (до 1243 года) появляется работа «De
rebus Hispaniae» испанского ученого, архиепископа Родерикуса
Хименес де Рода (около 1175—1247 гг.), в которой мы находим
блестящее описание состояния лингвистики в Европе того времени:
«После деления на языки они (сыновья Тубала) для, того, чтобы
.войти в районы (отведенные для них) и избежать тирании Немврода,
разделились по языкам и нациям и
* Относительно этой традиционной вражды см. также работу:
Loth J., Les mots latins dans les langues brittoniques, Paris, 1892, p. 27.
Отношения с норманнами (также называемыми франками), повидимому, были значительно лучшими, причем троянское
происхождение франков также признается Гиральдусом.
103
применяли язык, называемый теперь латинским. У других сыновей
Иафета, поселившихся в других частях Европы, были другие языки: у
греков — один, у валахов и болгар—другой, у куман—третий, у
славян, (т. е. югославов), чехов и поляков — свой язык, у венгров —
также свой. На островах Ибернии (Ирландия) и Шотландии (sic!)
такжебыли свои особые языки. Однако Тевтония (Германия), Дасия
(Дания), Норвегия, Швеция, получившие свое название от швабов и
скифов (siel), Фландрия и Англия имели один язык, хотя они и
отличались друг от друга особыми диалектами. Скандия (Северная
Скандинавия) и другие острова Северного океана, которые принято
считать относящимися к Европе, имеют (до сих пор) другие языки.
Уэльс, который находится вблизи от Англии, и Малая Брит-тания,,
расположенная около английских берегов, получили свои собственные
языки, также как баски и наварцы».
Эта картина различных европейских языков является поистине замечательной для того времени и особенно поражает нас в связи с тем,
что· она является следствием странных географических ошибок:
Шотландия, Северная Скандинавия и Финляндия рассматриваются как
«острова» приводятся наивные данные—Малая Бриттания находится
около английских берегов, т. е. в Ла-Манше, Уэльс находится вблизи
Англии.
Познания Родерйкуса являются исключительными, а его чувство
лингвистических различий и сходства очень тонким. Совершенно четкоразграничены германская и славянские группы, но трактуются они поразному: все славяне без исключения говорили на одном языке, тогда
как германцы, датчане и шведы хотя и говорили на одном языке, но
имели разные диалекты, т. е., иначе говоря, германская группа была
гораздо менее монолитной, чем славянская, что имеет место даже в наше
время. Валлийцы· и бретонцы соединены вместе, так же как ирландцы и
шотландцы, кельты, баски и наваррцы (разновидность басков). Весьма
характерным является отсутствие албанского языка (совершенно
неизвестного в то время) и русского; место русского языка занимает
куманский. Языками «Северных островов», по всей вероятности,
Северной Скандинавии и Финляндии, которые он не решается назвать
Европой,- по-видимому, являются финский и лапландский. Удивительно
то, что Родерикус знал о существовании этих языков.
Еще одним описанием языков Европы мы обязаны ни более, ни
менее как Данте Алигьери (1265—1321). Этот человек, фактически
олицетворявший собой всю науку средневековья, посвятил целую книгу
вопросам языка, который для него всегда представлял особый интерес.
Замечательный трактат «О народной речи» был написан им примерно в
1304 году, но не был закончен. Там говорится (стр. 1, 8 и следующие):
«Независимо· от того, пришли ли эти люди туда впервые, как
чужеземцы, или вернулись в Европу обратно, как ее коренные жители,
они принесли с собой тройной язык; и Из них некоторые присвоили
себе южную, другие северную часть. Европы, в то время как третьи,
которых теперь мы называем греками, захватили себе часть Европы и
часть Азии. Впоследствии из одного и того же языка в результате
смешения языков образовались, как мы покажем ниже, различные
народные языки. Один язык господствовал в стране, простиравшейся от
устья Дуная или от Мэотийского озера до ее западных рубежей,
доходящих до границ Англии, Италии и до побережья океана. Однако
впоследствии через славян, венгров, тевтонов (германцев), саксов,
англичан и многие другие народы этот язык разбился на различные
национальные языки. В качестве единственного напоминания об общем
происхождении всех этих языков сохранилась частица „io". К востоку
от района распространения этого языка, а именно: от восточной
венгерской границы, доминирующее положение занимал другой язык,
распространенный во
104
всей этой части Европы и даже за ее пределами. В остальной части
Европы получил распространение третий язык, хотя сейчас он
употребляется во всех трех формах. Для тех, кто говорит на нем,
некоторые употребляют в знак утверждения „ос", другие „oil" и третьи
„si", a именно испанцы, французы и итальянцы (в тексте указано—
латиняне)». (Перевод А. Дж. Феррерс Хоуэлл, который я
воспроизвожу без каких-либо поправок).
Это описание Данте, хотя и замечательное в некотором отношении,
все же в отдельных вопросах значительно уступает описанию
Родерикуса. Подобно Родерикусу, он подразделяет все языки Европы на
три большие группы, но, в то время как Родерикус приводит сведения
также и о других языках (баскский, кельтский, романский, возможно
финский и лапланд ский), Данте ничего не знает о них. Кроме того, три
основные языковые группы Родерикуса в общих чертах
охарактеризованы правильно (латин ская, германская, славянская), тогда
как Данте объединяет в центральной группе германцев, славян и даже
венгров и отдает грекам всю Восточную Европу, начиная от «восточной
венгерской границы»; по-видимому, он смешивал деление по языковому
принципу с принадлежностью к греческой церкви. Оба они, и Данте и
Родерикус, показывают свою полную неосведомленность в отношении
Восточной Европы — они также ничего не знают ни о трех русских
языках 4, ни о балтийских или многих других языках народов, живущих
к востоку от них. Приведенный Данте анализ границ распространения
романских языков (за исключением Испании), итальянских диалектов и
многих вопросов лингвистической теории превосходен. Я не хочу
подробно останавливаться на этом, так как эта тема не входит в задачу
данной работы. Можно только предположить, что Данте имел
некоторое, хотя и весьма туманное, представление об общности
индоевропейских языков, поскольку он считает, что три группы
(латинская, славяно-германская и греческая) имеют общее происхождение. Возможно, он выучил несколько славянских или германских слов в
Болонье, где он учился, и уж, конечно, он знал немного греческих слов
(хотя и очень мало). Однако существо этого вопроса все же остается
весьма сомнительным 5.
С другой стороны, одним из весьма значительных моментов,
который Родерикус опускает или просто не уделяет ему внимания,
является вопрос о различиях между верхними германцами (тевтонами)
и нижними германцами (саксонцами), для языка которых характерно
было второе передвижение согласных (его можно наблюдать и в
настоящее время), как, например, в английском thin, в немецком dünn,
английском ten, в немецком zehn, в английском door, в немецком tür.
Проходит более полутора столетий, прежде чем мы встречаем новую попытку сравнения языков, предпринятую другим известным
итальян-
4
была
Россия фактически была неизвестна даже по времена Данте. Это
легендарная область, называвшаяся Скифией. На карте
Джованни да Кариньяно, составленной в 1300 году, вся область к
северу от Мэотийского озера (Азовское море) обозначена таким
образо: "Здесь были амазонки, смелые женщины-воительницы».
О Данте как о лингвисте П. Годверт пишет в предисловии к
своему переводу трактата «О народной речи» (Лувен, 1048, стр. 7):
«Извесгно, что Данте прославился в науке, но, в то время как в
области философии и астрономии он является только блестящим
учеником, то в лингвистике он выступает если не как профессор, то,
во всяком случае, как своего рода предтеча. Он не открыл ни
исторической грамматики, ни диалектологии, но он был пионером в
этой области. Тот факт, что он открыл или, если хотите, угадал
единство европейских; языков (конечно, имея в виду индоевропейские
языки) и
5
романской группы, которая сюда входит, то, что он подразделил
диалекты Италии так же, как это примерно было сделано через пять
столетии после него, что он решительно
отстаивал закон эволюции языка во времени и пространстве, — все
это его несомненная заслуга, которая компенсирует в значительной
мере его ошибки и его неточности». См, также Mаrigо, стр. 47.
105
ским ученым—Филиппо Сассетти (см. ниже), но его замечания по
этому попросу не использовались и даже не упоминались другими
учеными.
Можно только удивляться, почему итальянцы, проявившие замечательные познания и любознательность во всех областях науки,
особенно· в те времена, на протяжении шести с половиной столетий
уступали почти полностью ведущее место в этой области северным
странам, особенно Германии, Швеции, Голландии и Фландрии и не
внесли почти никакого вклада в их замечательные исследования. Ответ
следует, по-видимому, искать главным образом и особых условиях,
сложившихся в этой стране. Интерес к проблеме языка отнюдь не был
слабым u Италии; наоборот, он был гораздо большим, чем где бы то ни
было, но преследовал другие цели. В связи· с возрождением латинского
языка в 15 иске итальянский «народный» язык, триумф которого,
казалось, был обеспечен классическими произведениями· Данте,
Петрарки и Боккаччо, снова оказался под страшной угрозой. Латинский
язык, культивировавшийся в произведениях выдающихся мыслителей
Италии, угрожал снова занять утраченное им первенство в литературе и
свести получивший распространение итальянский язык до уровня презренного языка простонародья. «Проблема языка», как ее называли,
горячо обсуждалась всеми выдающимися людьми Италии и
способствовала целому ряду важных открытий в области исторической
лингвистики, фонетических изменений, диалектологии, грамматики,
произношения и во многих других аспектах лингвистики, но, будучи
поглощенной разрешением· трагической проблемы отыскания своего
собственного национального языка— того единственного связующего
звена, которое сможет создать единство итальянского народа и
сохранить его, Италия упустила из вида другие важные вопросы. Италия
уступила свое первенство в области сравнительной лингвистики
северным странам. Помимо других причин, которые можно было бы
привести в качестве доказательства, это было связано со
специфическими условиями развития Италии. Во-первых, хорошо
известно, что античный мир .проявлял мало интереса к проблемам
родства языков, или исторической лингвистики, и изучал языки почти
исключительно как. средство литературного выражения. Италия
последовала этому примеру, Лингвистические исследования, как
правильно отмечает Бенфей, стояли на втором месте и были четко
ограничены в Греции и Риме изучением и описанием национального
языка; языки «варваров» не заслуживали внимания, чтобы изучать их 7.
Таким образом, основа для сравнительной лингвистики совершенно
отсутствовала. Итальянцы хотя и были смелыми пио' Если не Данте, то; конечно, другой итальянец, Бьондо из Форли
(Blondus Forliuiensis) (1388—1463) первым на континенте выдвинул
идею грамматики «народного»· (т. е. разговорного) языка. Со всей
Европы в Италию устремлялись люди, чтобы изучать литературу и
грамматику. Все грамматики стран Европы были созданы под влиянием
итальянской культуры. В течение 16 века в Италии было выпущено
около 60 грамматик и орфографических трактатов, в Испании — около
20, во Франции — 35. Известный· итальянский словарь «Accademia délia
Crusca» (1 изд., Венеция, 1612) явился образцом для всех европейских
словарей. См. главным образом; Pop S., La dialectologie, Louvain, vol. 1,
1950, pp. XXIV ff, p. 474 ff; K u k e n h e i m L., Contributions à l'histoire de
la grammaire Italienne, espagnole et française, Amsterdam, 1932; T r a b a l z
a C., Sto-ria della grammatica Italiana, Milan, 1908; Bonfante G., The
Contribution etc. В отношении кельтского языка см. Tourneur V., Esquisse
d'une histoire des études celtiques, Liege, 1905, pp. 46 fi, 111 ff, p. 160 ff;
германского — R a u m e r H., Geschichte der germanischen Philologie,
vorzugsweise in Deutschland, Munich, 1870, S. 61; J e l l i n e k M. H.,
Geschichte der neuhochdeutschen Grammatik von den Anfängen bis auf
Adelung, Heidelberg, |1913—14, v. l, S. 34 ff.
Поэтому зерно истины, правда, весьма небольшое, содержится
даже в шовинистическом заявлении «кельтомана» С. Джулиана: «Ничто
не заставляет лучше всего ощутить невероятную моральную
ограниченность великой Римской империи, чем презрение к мыслям и
проиэведениям (и можно добавить — к языку), которые не принадлежат
ей самой или Греции» (1918, предисловие к Доттину).
7
106
нерами в других областях лингвистики, как мы видели это выше, в
силу исторических причин, зависящих от них самих, остались в этом
вопросе в строгих рамках античной традиции. Более того, то
культурное превосходство, которое имели греки и римляне в античные
времена, было присуще и итальянцам в Европе времен после
Петрарки. Интерес к другим европейским языкам, которые они
считали низшими, был очень мал и ограничивался только областью
литературы. Что могло дать для славы наследников Рима установление
того факта, что их родной язык или, более того, прославленные
латинский и греческий языки являются родственными или имеют
одинаковое происхождение с отвратительной речью северных и
восточных варваров, тевтонов, славян и персов? Глубоко
укоренившееся чувство национальной гордости заставляло итальянцев
детально изучать свой собственный язык и диалекты и мешало им
расширить границы их исследований за пределы Альп и Средиземного
моря.
II
В Северной Европе положение было совершенно иным.
Несомненно, что пробуждением интереса к изучению наследия
античного мира, которое так широко захватывает 15 век и
последующие столетия, мы обязаны Италии. Но немцы, голландцы,
фламандцы и шведы никогда не обманывали себя тем, что слава Рима
являлась их собственной славой; они сознавали, что они принадлежат
к другой нации, отличной от итальянцев.
Со страниц книг, принадлежавших перу самих римлян, они
узнавали об истории своих забытых предков, о простоте и мирном
характере своих обычаев, о своей военной доблести.
О традициях древних тевтонов они узнали благодаря тому
восхищению, которое вызывали эти тевтоны у своих врагов — римлян,
наделивших их такими качествами, которые не могли не импонировать
национальной гордости потомков. На страницах произведений Тацита
и Веллея Патеркула они прочитали9, что тевтоны являлись
единственным народом, способным нанести поражение могучей
римской армии, они впервые узнали имя своего славного полководца
Арминия. Их восхищение римлянами и греками осталось неизменным,
но вместе с тем неизмеримо выросло их уважение к собственным
предкам 9, а также любовь к своему националь• Работа Тацита «Germania» была обнаружена в Германии
кардиналом Енохом из Асколи и привезена в Италию в 1455 голу.
Впервые она была издана в 147? в Венеции, и 1473 г. — в Нюрнберге,
затем в гораздо лучшем издании была выпущена немецким ученым
Беатусом Ренанусом в 1519 г. (в Базеле) и снова переиздана в 1533 г.
Произведение «Mediceus I», включающее шестую книгу «Анналов» с
восхвалением Арминия, было привезено в Италию в 1508 году и
опубликовано Филиппом Бероальдом младшим в Риме. Труд Веллея
Патеркула со знаменитым описанием поражения Вара был обнаружен
Беатусом Ренанусом в 1515 г. и издан в Базеле с рукописи, теперь
утерянной. Эти
книги оказали мгновенное и огромное влияние на германских ученых:
ср., напр., Raumer. Geschichte der deutschen philologie, стр. 8, 11 и сл.,
23 и сл. Вскоре после 1515 г.
во всех произведениях германских патриотов появилось имя
Арминия». См. также Shanz-Hosius, Geschichte der rom. lit., 2, Münich,
1935, стр. 527, 612, 621, 640; Müllenhоf K., Deutsche Altertumskunde, 4.
rrp. 87 и cл.
• «Ни один народ в мире не может соревноваться с немцами" писал Вимфелинг в 1502 году (Epitoma germanicarum rerum). Он также
восхваляет последние подвиги Германии и превозносит древний и
чисто германский характер своего родного Эльзаса. Бсатус Ренанус
утверждал в 153I году: Своими победами готы, вандалы и франки обязаны нам. Нам они обязаны славой королевств, которые они создали в
прекрасных римских провинциях и даже в Италии и в самом Риме,
являющемся главой всех городов» (ср. Pаумер, стр. 25). В таком же
тоне пишет Шоттелиус (1612— 76): «Ни одна вооруженная держава
мира не будет в состоянии ослабить мощь германской армии до тех
пор, пока германцы будут объединенными и лойяльными по
отношению друг к другу» (ср. Ρаумер, стр. 74).
107
ному языку и стремление культивировать и изучать его. Правда,
некоторые горячие головы, как, например, голландец10 И. Горопий
Беканус (1518 — 1572), швед Олоф Рудбск (1630— 1703), немцы
Дитрих В. Вестгоф (1509— 1551?), И. Людвиг Праш (1637—90) 12,
Герхард Мейер (1655— 1718)13, Д. Моргоф (1639—91), Иоганн
Бодикер (1641—95), дошли до крайности, заявив (каждый из них), что
его родной язык (голландский 14, шведский и немецкий, каждый в
отдельности) является родоначальником всех языков человечества или,
по крайней мере, европейских языков, однако другие, более
здравомыслящие люди, все еще ощущали и не скрывали свою гордость
тем, что находили глубокие связи между германским, греческим и
латинским языками. Эти последние презирали или игнорировали
северные языки и считали, что они могут быть облагорожены лишь
благодаря тесному родству с языками Цезаря и Гомера. По крайней
мере положительным в их взглядах было то, что они не видели ничего
постыдного в этом родстве. Несомненно, во всех работах немецких,
голландских, фламандских и скандинавских лингвистов того времени
сквозит сильное патриотическое чувАдриан Ван Шрик (1560 — 1623) в своей работе «Orlginum
celtlcarum et belgi· carum llbri XXIII», Ypres, 1615, интерпретировал с
помощью голландского языка Игу-винские таблицы (ср. Tourneur, стр.
195; L a m b i n J. J., Levensberigt van A. van· Schrieck, Ypres, 1833).
10
Об авторах, которые из чувства патриотизма исследовали
«германские» элементы в романских языках (в числе их был
Лейбниц), см. Nef f, 2 pp., 44 ff.
См. R a u m e r, pp. 150 ff.; 199 ff.; N o r e e n A., Histoire de la
science linguistique suédoise, in «Muséon», 2, 1883, p. 416: «Изучение
языка и древней истории Швеции в этом столетии достигло довольно
больших успехов, в значительной мере обусловленных всеобщим
энтузиазмом, который порождал чрезмерный патриотизм; этот
патриотизм? в конце концов убил всякое проявление здоровой и
научной критики. В числе работ, явившихся следствием таких
настроений, почетное место принадлежит известной работе Олофа
Рудбека старшего «Atlantica», вышедшей в свет в четырех томах в
1679 — 1698 гг., излишняя экзальтированность которой на долгое
время дискредитировала науку, вследствие чего 18 век оказался
настолько бедным, что касается количества ученых и исследований в
этой области, насколько богатым в этом отношении был 17 век.
Рудбек заставляет нас вспомнить о Карле XII, от которого он
заимствовал широкие взгляды и эксцентричность; широкая научная
фантазия Рудбека, так же как и романические войны Карла XII,
являются блестящим, но печальным эпилогом эпохи величия
Швеции».
11
Иоганн Людвиг Праш опубликовал в 1686 г. в Ратисбонне
книгу, озаглавленную· «Dissertatio prima de origine germanica linguae
latinac» (the Diss. altéra, вышедшая в свет в 1689 году), в которой он
пытался доказать, что немецкий язык является материнским· языком,
а латинский — его дочерним языком, и что галлы, галаты, испанцы,
бретонцы, кельты и скифы имеют германское происхождение (смотри
Эккардус, стр. 243). Работа Праша содержит много интересных и
11
ценных замечаний, когда он сравнивает «окончания» слов pater, vater;
mater, mutter, сравнительную степень (doctlor, gelehrter^ и
превосходную степень (honora tissi mus, geehrtest or geehrtist).
Сравнение здесь доходит до морфологических элементов.
О Вестхофе и Г. Мейере см. N e f f, 1, стр. 33; 2, стр. 49; об
Эккардусе см. Leibni, Collectanea etymologica, предисловие, стр. 35.
w
Переписка Лейбница и Мейера опубликована в том же сборнике,
т. 2, стр. 238—315; см. также D u t e n s, Opera Leibn., pp. I45—176.
Другими авторами, следовавшими этому направлению и
выступавшими каждый· за свою страну, являются Родорнус,
Пезрониус (Поль Пезрон, 1639 — 1706) и Преториус. Лейбниц резко
выступал против них, особенно против Горопия Бекануса и Рудбек»
(см. N e f f, 2, pp. 29 ff., ;44 ff.).
11
С другой стороны, Катенин (Ламберт Тен Кейт, 1674 — 1731)
считал, что тевтоны не имеют ничего общего со скифами (см. ниже),
фригийцами или кельтами, а являются «четвертым типом людей» (ср.
Wächter J. G., предисловие XXXI к «Glossarium· germ.», Leipzig, 1737).
В таком же духе Дж. И. Понтанус (1571 — 1639) вывел
происхождение галльского языка от голландского и немецкого; Дж. Е.
Эккардус («De origine Germanorum...» и т. д., 1750) приписывал
тевтонам fece заслуги античных кельтов (ср. Tourneur, pp. 194, 199; t)
о 1 1 1 n, p. 6), В. Лазиус в предисловии к своей книге «De gentium
aliquot mlgratlo-ni bus...» (Базель, 1557) заявляет, что испанцы,
французы и итальянцы некогда говорили на немецком языке, хотя
теперь они на немецком больше не говорят. Ср. также с Раумером,
стр. 113 (о Герхард^е Воссиусе).
108
Так, например, легко увидеть, что именно в тот период, когда
Швеция, и Голландия поднимались и богатели, ученые иногда с
чрезмерной экзальтацией 1в проводили исследовательскую работу в
области своего национального языка и его происхождения 1в.
CTDO.
Однако в самой Италии мы видим по меньшей мере двух ученых,
чьи взгляды представляли блестящее исключение 17 из этого общего
потока.
Одним из них является уже упоминавшийся выше Филиппе Сассетти
(1540—88). Возможно, не случайно, что этот человек, по профессии
торговец, правда, образованный, создавший ряд важных критических и
исторических произведений, написал также речь в защиту Данте и
«Трактата о поэтике» Аристотеля. Испытывая финансовые затруднения,
он в возрасте 38 лет занялся торговлей и выехал в Индию, куда и прибыл в
1583 году. Через пять лет его постигла преждевременная смерть. Но и за
пять лет его острый ум оказался в состоянии изучить до некоторой
степени язык и грамматику браминов, которую он изложил в двух весьма
интересных письмах; одно из них было адресовано Бернардо Давауцати
(1529—1606), второе — Пьетро Веттори (1499—1585).
Помимо многих тонких замечаний, мы читаем в одном из них: «Их
научные труды написаны на языке, который они называют санскритским,
что означает „ясный", „отчетливый" (скорее — полный, совершенный) и
их современный язык имеет много общего именно с этим санскритским
языком, в котором имеется много наших существительных и особенно
числительных: »шесть", „семь", „восемь", „девять", „бог", „земля" и
многие другие понятия, и однако он не изыскивал причин этого
сходства». Сассетти тонко подметил, 'что итальянские слова sei, sette, otto,
nove, Dio, serpe и другие странным образом походили на санскритские (и,
по-видимому, новоиндийские) соответствующие слова: sas, sapta, asta,
Tiava, devas или devo, .g sarpas или sarpant. Мы видим новое веяние в
работе Сассетти, смелость и пытливость ума, которая ставит его в этом
отношении выше его великого соотечественника Марко Поло, впервые
открывшего для Европы ворота, на таинственный Восток.
В своей книге, посвященной главным образом восхвалению
немецкой и протестантской учености, Т. Бенфей с полным правом
ставит Сассетти над греками, которые, будучи знакомы на протяжении
нескольких веков ,
Само собой разумеется, в этом безрассудстве германские народы
не одиноки; аналогичная работа была опубликована Т. Ричардсон (см.
Richards Th., The Ori gin of Language and Nations..., London 1764), в
которой автор доказывал, что все языки: берут свое начало от
кельтского языка (см. Tourneur, стр. 133); вторая была напи-. сана Ле
Бриганом (1720—1804) (см. Le Brigant, Eléments de la langue des Celto-,
gomérites, Strasbourg, 1779), который считает, что все языки
происходят от бретонского, и еще одна работа была написана Ла
Туром Д'Овернь (1743—1800) (см. La Tour' d'A u v e r g n e, Nouvelles
recherches sur la langue, l'origine et les antiquités des Bre tons, Bayonne,
1795; 2 изд., 1795; 3 изд., Гамбург, 1801, с новым заголовком). Все они
защитами одну и ту„же теорию. Ле Бриган интерпретировал
страсбургские клятвы' на основе бретонского -языка. Ср. Tourneur, стр.
11
177 (также стр. 191 о Жане Пикаре и т. д.). Ср. также D ρ И i n, стр. 5 (о
Жане Пикаре), стр. 8 (о Пезроне).
Я вообще опускав фамилии· тех ученых, а они имеются, конечно,
во всех странах, которые по причинам религиозного Порядка делают
вывод о том, что все языки, происходят от еврейского. Многие из них
упоминаются в трудах Раумера, Эккардуса, (стр. 28; ПО), Турнера (стр.
191, № 3; 195; 197), Доттина (стр. 7). Одна из величайших заслуг
Лейбница заключается в том, что он положил конец этому опасному
безрассудству (ср. N e f f, 2, стр. 28). Но, как замечает Лейбниц в свяви
с другим случаем, некоторые элементы истины могут: быть извлечены
'даже из плохих книг (ср., например, сноску 18). ; ! - '.
14
" Eccardus, Historia studii etymologici, Hanover, 1711, p. 31, В этой
работе я нашел упоминание о некоем Josephus Maria Bellimis
Bononensis. Он сравнивал греческий язык с немецким и написал
письмо по этому вопросу. Выдержка из него была опубликована в
«Acta
Eruditoruijn
Lipslensum»,
август,'1686
г.
,
10&
с Ираном и Индией, никогда не замечали этого языкового сходства,
обнаруженного Сассетти, за короткий пятилетний срок. Он пишет:
«(Следует признать, что в нескольких замечаниях Сассетти проявился
дух новой Европы, который значительно отличается от духа
античного мира», j
Однако наблюдения Сассетти остались без последствий и
игнорировались в течение нескольких столетий. Ни итальянцы
(несмотря на то, что некоторые из них в совершенстве знали
санскритский язык, как, например, Риккардо де Нобили, 1577—1656),
ни иностранцы не использовали этих наблюдений. Если бы они
сделали это, то индоевропейское языкознание π современное
языкознание вообще появились бы на четыре столетия раньше.
Величайший филолог того времени Жозеф Юстус Скалигер
(1540—1609) также внес ценный вклад в область лингвистики. Он был
одним из тех людей, славу которого Италия и Франция могут вечно
оспаривать друг у друга, что является несомненным доказательством
постоянной и неразрывной связи культуры и языков этих стран.
Скалигер был сыном видного итальянского филолога и врача
Юлиуса Цезаря Скалигера (1484—1558)18, но он родился во Франции,
в Ажене, и много лет преподавал в крупном европейском научном
центре того времени, в Лейденском университете.
Он написал несколько замечательных трудов по вопросам
языкознания; один из них — «Критика языков европейцев»
(написанный в 1599 году и впервые опубликованный в 1610 году) —
имеет наиболее прямое отношение к нашей теме. Скалигер
подразделяет все европейские языки на одиннадцать основных
(материнских) языков с несколькими производными. Из одиннадцати
материнских языков четыре являются ведущими (латинский, греческий,
германский,
славянский). Каждая
группа
определяется
по
произношению слова, означающего понятие «бог» (Deus, qe/os, Godt,
Boge); семь являются малыми языками (албанский, татарский,
венгерский, финский с лапландским, ирландский с шотландскогэльским, валлийский с бретонским и баскским).
Эти одиннадцать основных языков являются совершенно
независимыми Друг от Друга. Некоторые из положений Скалигера,
очевидно, могут быть Подвергнуты критике: он полностью
игнорирует родство индоевропейских Языков, которое предполагал
даже Гиральдус в своем средневековом изыскании, и совершенно
умалчивает о существовании романского языка, упоминавшегося даже
Родерикусом. С другой стороны, Скалигер заслуживает высокой
оценки за все то, что он дает нам; и его, конечно, можно критиковать
за упущения, но не за ошибки. Мы снова видим в его описании
баскский язык и, наконец, впервые встречаемся с пасынком Европы —
албанским языком, а также обнаруживаем венгерский и татарский как
вполне самостоятельные языки. Описание кельтского языка сделано с
большим знанием вопроса, а установление связи между финским и
лапландским языками свидетельствует о величайших способностях.
! Первой взаимосвязью, установленной между двумя группами
индоевропейских языков, была свйзь между греческим и германским
языками. Эта идея получила широкое распространение среди
немецких ученых конца 15 и начала 16 веков. Читатель может с
законным удивлением спросить, почему с германским языком прежде
всего сравнивался греческий, а не латинский язык, который получил
распространение в Германии со времен Карла Великого и даже
раньше под влиянием христианства. Но распространение латинского
языка, начавшееся еще в то время, когда немцы не были склонны
Он так гордился своим прославленным отцом, что подписывал
свои книги и памфлеты Ios. Iusti Scаligeri filiul Caesaris,некоторые,
из его биографов (как, например, Даниель Хенсиус) также называли
его так. ПО
14
к проведению исследований n области языка, именно может служить
объяснением тому, почему даже в 15 и 16 веках греческий язык
привлекал больше внимания с этой Точки зрения. В 15 веке
знакомство с греческим языком явилось новооткрытием и, на мой
взгляд, было подобно вспышке, несшей в себе элемент
неожиданности, приковавший к себе удивленное внимание, какого не
мог вызвать латинский язык, что и явилось главной причиной
любопытства, повлекшего затем и исследования. Так или иначе, но
даже в 17 и 18 веках латинский язык в этимологии не играл никакой
роли, и при сравнениях в области лингвистики его иногда сводили до
уровня кельтского или персидско1'о языков.
Весьма нелегко дать полный и точный обзор всех работ в этой
области, к тому же это просто невозможно сделать в данной статье.
Одни ученые ограничивались только высказыиапием своего мнения,
не подтверждая его какими-либо доказательствами; другие касались
этого вопроса мимоходом; третьи составляли планы больших работ, но
либо вовсе не выполняли их, либо не доводили до конца. Некоторые из
них закончили свои труды, но не опубликовали их. Многие рукописи и
даже несколько книг бесследно исчезли, другие же стали
библиографической редкостью. Поэтому во многих случаях, хотя и
вопреки желанию, приходится полагаться на второстепенные
источники. Ниже дается более или менее беглый и неполный обзор
этих источников.
Первым ученым, установившим сходство между греческим и
германским языками, был, по-видимому, известный эллинист Иоганн
фон Дальбург, архиепископ из Вормса (1445—1503), который, по
сведениям Тритемия (1462—1516), Авентинуса (1477—1534) и Дж. С.
Симлера (1530—76), собрал «несколько тысяч греческих слов,
имеющих одинаковое значение на обоих языках». Сам Тритемий и его
учитель Конрад Сельтис, или Сельтес (1459—1508), прославленный
поэт времен императора Фридриха III, проделали аналогичную, работу
и получили одобрение со стороны Конрада Хересбаха (1496—1576),
Андреаса Альтхамера (конец 15 в. — 1564), Иодокуса Виллика (1501—
52); Вольфганга Лациуса (1514—65), Конрада Гесснера (1516—65) и
ряда других. Примеру Дальбурга последовал чешский ученый
Сигизмунд Гелен, или Гелениус (1497—1554), опубликовавший в 1537
году в Базеле свой труд «Сравнительный („сводный") лексикон латинского, немецкого, греческого и славянского [т. е. чешского] языков»19.
Насколько мне известно, это — первая работа, объединяющая
славянский язык с западными языками.
Другие труды о сходстве греческого и германского языков были
опубликованы Георгом Христофором Пойскером в 1685 г., Даниэлем
Вехне-ром (1572—1631 или 1632), Иоганном Клериком (1657—1736),
Георгием Генрихом УрсиноМ (1690) и франко-голландским ученым
Франсуа дю Жон (Франсискус Юниус, 1598—1677), которые также в
некоторых случаях включали латинский язык.
Чешский ученый Гелен, или Гелениус, был, кажется, первым
ученым, сравнившим в своей: работе «Comparative lexicon» 1543 г. (см.
выше) греческий и германский языки с латинским (и славянским). Его
последователями были Корнелий Киль, или Килианус («Etymologicum
Teut, linguae», 1574),
" О славянских языках смотри Эккардус, стр. 259. Он исследует в
числе других работ книгу Абрахама Френцелиуса, опубликованную в
16% году, «The lexical concordances of five langages, Hebrew, Greek,Latin, German and Sorablan». Эта работа «заслуживает того, чтобы быть
озаглавленной индче, а именно: „Sorabian etymological lexicon"», —
пишет Эккардус (стр. 262). Если считать, что еврейский язык включен
сюда по религиозным причинам, то мы имеем здесь сравнительный
словарь четырех основных индоевропейских групп. К сожалению, я не
имел возможности непосредственно обратиться к этой книге.
известный ученый Марк Зуерий Боксхорн (1602—53), Иоганн
Ворстиус, опубликовавший в 1653 году работу «Diatribe about the
agreement of the Qeruuin and the Latin language» (Rostock, 1653), и Якоб
Редингер (умер .u 1688), который написал диссертацию па тему «О
сходстве между латынью и тевтонским языком». Мгрикус Казаубонус,
сын Исаака Казаубонуса,
•в 1650 году сравнивал между собой англо-саксонский, греческий,
латинский и еврейский языки30.
Нелегко установить, кто первый включил кельтский язык в
индоевропейские языки Западной Европы. Гийом Постель (1538),
Иоаким Перион (1555), Жан Пикар (1556) и Антуан Госселин (1636)
связывают галльский ,и греческий языки, однако делают это весьма
дилетантски, в то время как Типом Парадэн (1541), Горний Бекапус
(1569), Иоанн Исаак Понтанус
• (1GOG), Ф, Клювьо (1616), Франсуа Эдсс дс Мрзсре (1610—83,
опубл. ,1696) связывают галльский язык с германским.
Действительная честь этого открытия, па наш взгляд, должна
принадлежать великому голландскому ученому Абрахаму Милиусу,
или Вандер-Милю (Van der Myl), человеку редких заслуг, которые, к
сожалений, .слишком часто забываются. В своей замечательной книге
«Бельгийский (т. е. фламандский) язык», выпущенной в 1612 году, он
утверждает (стр. 254), «что древний бретонский язык, называемый
теперь валлийским, когда-то был распространен во всей Исландии».
Он также сравнивает некоторое количество слов из греческого и
латинского языков и нет никакого сомнения .в том, что он часто
бывает прав в своих сопоставлениях (henw, όνομα, nomen; tau, tuutn;
nefoed, νεφέλη).
До сих пор, за исключением писем Сассетти (см. выше), ни в
одном труде не выдвигалась проблема сравнения языков Европы с
индоевропейскими языками Азии. Конечно, надо принять во
внимание, что в то время не были открыты ни тохарский, ни хеттский
языки, что армянский язык был весьма мало доступен для
исследования индоевропеистов; тексты Авесты и Ахеменидские
надписи еще не были известны, а Индия все еще представляла собой
далекий и таинственный мир. Однако среди языков Азии был один
живой язык, имевший славную литературу и принадлежавший к мусульманской культуре, с которой христиане на протяжении почти
десяти столетий поддерживали тесные и постоянные связи, —это был
персидский язык.
Родство персидского и западных языков не ускользнуло от лингвистов из северных стран, и этот момент действительно является
одним из самых ранних и самых значительных достижений
европейской лингвистики. Это открытие принадлежит Франсиску
Рафеленгиусу (1539—97), профессору еврейского языка, специалисту
по многим «экзотическим» языкам, который дал сравнение
нескольких германских и персидских слов.
Он сообщил о своем открытии фламандскому ученому
Бонавентуре Вулканиусу (де CWr), который опубликовал эти
материалы в своей книге «О письме и языке гетов и готов» (Лейден,
1597, стр. 87). Мы находим там сравнение персидских слов berader —
«брат», mus — «мышь», dandan — «зуб», dôcntor — «дочь», пат —
имя, ses — «шесть», и многих других (я сохраняю написание
оригинала) с немецкими словари Bruder, Maus, Zahn, Tochter и т. д.
Сходство с английским языком так очевидно, как tfé немецким. Это
открытие встретило одобрение некоторых
К числу многих фантастических измышлений относится
исследование шведского ученого Георг. Стьернхельма (1598—1672),
который якобы обнаружил большое 'сходство в устной интона1ии
готского и латинского языков (см. «Glossarium Ulphlla-Gothiciim»,
1671, стр. 79).
19
112
.видных ученых: Юстуса Липсия (1547 — 1605), который расширил
его,. включив в сферу сопоставлений и интонацию; Милиуса (1612, см.
выше); Людовика де Дьё (1639); Микаэля Пиккартуса (1574 — 1620);
Иоганна Элихмана (умер в 1639); Боксхорна (1602—53); Буксторфа
(1599— 1664); Андреаса Мюллера (1630 — 94); Хоттингера (1620 —
(>7); Клода Сомеза (1588 — 1653)» пополнипшего материал
сравнением с греческим языком; Георга Рихтера (1592—1651);
Самюэля Бошар (1599—1667); Кристиана Paye, или .Ра-ануса (1613—
77); Георга Шоттелиуса (1612—76); Жозефа Лабросса (1636—97);
Георга Вахтера (1663—1757); Иоганнеса Ире (1707—80); Бернарда фон
Иениш (1734—1807).
Это открытие встретило решительное возражение со стороны
знаменитого Скплпгсра (1540— Ί609),1 который заявил; «Не может
быть ничего более различного, чем тевтонский и персидский языки».
Скептическую позицию заняли Август Бухнер (1591 — 1661),
Кристоф Адам Рупертус (1612 — 47), а также философ Лейбниц.
Но мы фактически не можем порицать их, потому что они были
введены в заблуждение странной легендой, распространенной
Андреасом Мюллером и воспроизведенной Лейбницем, о том, что
«немцу может быть понятно целое стихотворение, написанное на
персидском языке». Известно, что ничто не приносит так много вреда
хорошему делу, как глупое преувеличение.
По-видимому, через Аделунга это мнение более чем через 200 лет
было воспринято и Боппом, что послужило причиной следующего
несоответствия: упомянув персидский язык на титульном листе своего
труда «Konjugationssystem» (1816), Бопп совершенно игнорирует его в
тексте работы. В языкознании 19 века это был единственный факт,
когда
обнаруживается
преемственность
лингвистических
исследований,
сравнений
и
этимологических
разработок
предшествующих
веков,
которые
зачастую
были
просто
замечательными.
До сих пор мы встречались с материалами, которые
констатировали наличие связи между отдельными языками, но даже
не пытались исследовать характер этих взаимосвязей.
Межъязыковые связи объяснялись случайными причинами:
торговлей, военными вторжениями, происхождением греческого
языка от германского, а латинского, в свою очередь, от греческого и т.
д. п.
Первым исследователем, который подошел к разрешению этой
проблемы с научных позиций, был великий голландский ученый Марк
Зуерий Боксхорн, упоминавшийся нами выше. В его лице мы
сталкиваемся с ученым, обладавшим глубокими знаниями и
достойным всеобщего уважения. К сожалению. Боксхорн так И: не
опубликовал своей книги, которую он подготовил («Скифские корни
народов, и языков Европы»), и мы
и
Смотри также Базиуса (1557), который утверждает, что
германский язык получил много слов из греческого и латинского
языков, включая в эту группу много таких слов, которые, как нам
теперь известно, были унаследованы от индоевропейских языков.
К влиянию латыни он относит даже долгие окончания в
древневерхненемецком языке.
Оливарий Вредиус написал в 1650 году две вводные книги «Libres
prodromes» к истории герцогства Фландрского; в одной из них он
указывает, что «весь латинский язык сводится к греческим источникам
ценой больших усилий 'и многочисленных трудов» (его труд так и не
был опубликован; см. Э к к а р д у с, стр. 215). Андреас Хельвиг' {умер
в 1643) производит все немецкие слова от латинского, греческого и
еврейского языков. Даже такой ученый, как Ламберт Тен Кейт (1674—
1731), считал, что готы получили от греков во время захвата ими
Мезоготии прошедшее -совершенное время и окончания имен
существительных и прилагательных в именительном падеже («Acnlci*
ding», l, стр. 56, 591 и ел.). См[. также Räumer, p. 240.
113
знаем о ней только благодаря сообщению Георга Хорна (1620—70)г
оставившего запись о споем визите к нему.
«Он заметил, что огромное количество слов было общим для
германцев, для романских народов, для греков и других народов
Европы. В связи с этим он предположил, что это сходство имеет своим
началом общий источник, т. е. общее происхождение всех этих
народов. Предположения Иоганна Горопия Бекануса (1518—72) и
Адриана Шрика (1560—1621) вызывали его недовольство; его также
не удовлетворяли хитросплетений известного Самуэля Бохарда
(1599—1667), который отдавал предпочтение финикийцам. Поэтому,
пойдя по другому пути, он принял за основу некий общий язык, назвав
его скифским, который считал материнским языком греческого,
латинского, германского и персидского языков, т. с. таким, от
которого происходят все эти языки.
Следовательно, он не придерживался того мнения, что латинский
язык происходит от греческого или греческий — от германского. Он
объяснял то общее, что было в них, их общим происхождением от
скифского языка. Когда его изыскания стали широко известны, они
показались многим замечательными благодаря их новизне. Некоторые
осуждали все его выводы, характеризуя их как поспешные, заявляя,
что такого общего языка, как скифский, не существовало, или, по
крайней мере, что он совершенно забыт и неизвестен нам. Другие
утверждали, что этот язык создан им по его прихоти. Но он был тверд
в своем мнении и уверен, что нашел великого Салмасиуса (Клод де
Сомез, 1588—1653). Недавно он ушел от нас, что явилось огромной
потерей для литературного мира, придерживавшегося того же мнения
в комментариях к древнегреческому языку».
Для нас совершенно ясно, что в данном случае под скифским
языком фактически понимается то, что теперь мы называем
индоевропейским языком. Боксхорн действительно создал «новый»
язык на основе языкового сравнения, точно так же как Шлейхер это
сделал двумя столетиями позже м.
Воодушевленный своим открытием, Боксхорн воскликнул в
патриотическом пылу:
;
/
Barbara cur aliis Germania dicltur?
Isto Graeciä cum Latio noscitur ore
loqui.
Среди ученых того времени следует особенно отметить имя
Абрахама Ван дер Миля (Вандер-Милиуса, или Милиуса, 1563—1637),
уже упоми навшегося выше. В своей книге «О бельгийском языке»,
изданной в 1612 году, Милиус не только утверждает общность
происхождения фламанд ского и германского языков с латинским,
включая сюда романский, гре ческий, кельтский и персидский языки,
но и иллюстрирует это заключение целым рядом великолепных
примеров по этимологии. Он также старается (хотя и не всегда
успешно) отделить более поздние заимствования от ори гинальных
слов. Он заявляет, в частности, что слова, общие для латинского,
греческого и еврейского языков, являются результатом связей,
возникших в более поздние времена.
\
В заключение он п^шет: «Будет радостно узнать, что много веков
назад Цицерон, Демосфен, Александр Великий, Кир 2* в Италии,
Греции и Персии произносили с тем же значением огромное
количество слов, которые мы
См. также ту же кн^гу, стр. 110, и две его работы о богине
«Nehalennia», Лейден, H 47 и 1648.
i
11
"См. Kirchmetefus G. С., Parallelismus et convenientia XII llnguarum
matrice Scytho-Celtica, à Japheti posteris vindlcatarum, Wittebergae,
1697.
" Упоминание Александра Великого рядом с Цицероном,
Демосфеном и Киром заставляет меня подозревать, что Милиус
считает македонский язык языком Александра, отлнчным от
греческого, как это и было в действительности.
114
употребляем теперь в Бельгии, Брабанте, Гельдерлаиде, Фландрии,
Голландии и Зеландии».
Теперь мы подходим к трудам знаменитого философа и
математика Готфрида Вильгельма Лейбница (1646—1716), одного из
немецких подлинно всеобъемлющих умов мирового значения, чьи
замечательные достижения в других областях несправедливо затмили
ф
его большие заслуги как линг виста.
Интерес Лейбница к лингвистике был настолько большим, постоянным и живым, что один из его биогра<ров при решении
спорного вопроса о дате выхода в свет его работы «Обращение к
немцам о лучшем использовании разума и языка» приводит в качестве
аргумента в пользу 1679 года тот факт, что «» это прсмя мы не
находим никаких следов, деятельности Лейбница в области
лингвистики» а5.
Его неутомимый ум изучает вес без исключения проблемы
лингвистики: характер языка, взаимосвязь слов и понятий,
произвольный или естественный характер слов, ономатопеи,
символику звуков, всеобщий язык, искусственные языки, языки
знаков, классификацию языков, историческую ценность языков как
«памятников» прошлого 2в, этимологию 27, сравнение современных
языков со старинным текстом, смешанные языки, жаргон, технический
язык, метафору, изолированные зоны, диалектологию, заимствованные
переводы, пуризм, идеологические и этимологические словари, составные слова, топонимию, фонетику, орфографию, романизацию и
многие другие темы. Его неутомимая любознательность простирается
от Японии до Америки, от абиссинцев до самоедов.
Он постоянно побуждает своих друзей во всех странах проводить
исследования языков, собирать материалы, присылать ему тексты, он
снабжает их подробными указаниями о том, как это надо делать. Его
преследует мысль о возможно сохранившихся следах куманов,
крымского и готского языков. Он удивляется, почему венецианцы не
ведут исследований в области албанского языка, тогда как они имеют
эту возможность; он задает вопросы в от-ношении коптского,
китайского, калмыцкого, готтентотского языков. Языки огромной
царской империи особенно привлекают его; в своей переписке с
Петром Великим (1672—1725) он просит организовать исследование
языков целого ряда специально отобранных «пунктов» (Архангельска,
Тобольска,. Казани, Астрахани и т. д.), чтобы составить списки
некоторых общих групп слов, переводов основных молитв; в его
работах
можно
уже
обнаружить
принципы
современных
лингвистических вопросников. Его просьба, направленная к Петру
Великому, была выполнена императрицей Екатериной Великой
(1729—96). Лейбниц побудил испанского иезуита Эрваса-и-Пандуро
N e f f L., l, стр. 29, подтверждено А. Шмарсовым в предисловии
к его изданию «Umtergreifliche gedanken», Strasbourg — London, 1877
(Quellen und forschungen, 23), стр. 16. \
2S
** См. «Nouv. essais», книга^ 3, глава 2, § Ц «языки вообще,
являясь самыми древ* ними памятниками народов, существовавшими
Др изобретения письменности и до появления искусства, наилучшим
образом показывают происхождение родства и миграции»; см. также
«Opera», 6, стр. 2, стр. 188: «Самый большой недостаток заключается в
том, что те люди, которые описывают страны и составляют отчеты о
поездках, забывают добавлять в них очерки языков ! различных
народов, тогд*а как это помогало бы установить их происхождение».
См. ;также N е f f, 2, стр. 21.
*' Не все его этимологические исследования правильны, мы °и не
вправе этого требовать. Но некоторые из них являются очень смелыми
и просто блестящими, как, например, связь китайско-татарского (И
корейского) слова morah с германским mähre, древневерхненемецким
marah, английским mare (см. издание Дутенса, 6, стр. 106). Эта этимология была «вновь открыта» СОВСЕМ недавно. Оценка Неффом (2, стр.
39, 47) этимологии Лейбница, на мой взгляд, является очень строгой.
Заявление Лейбница в его письме к Лудольфу от 12 декабря 1698 !года
является совершенно замечательным (см. N е f f, 2, стр. 47; №2, 53).
Брошюра Неффа вышла в 1871 г. и относится главным образом к «неограммат'ическому периоду». ]
(1735—1809) опубликовать его знаменитый труд cCntnlogo délie
lingue со-nose i u te et notisie della loro affinité e dlvcrsitu», Ccsciia, 1784
ϊβ
.
Потребовались бы сотни страниц для того, чтобы дать полное
представление о лингвистических познаниях и работах Лейбница в
этой области. Я приведу здесь только одну выдержку относительно
индоевропейских язы' ков, взятую из работы «Nouveaux essais sur
l'entendement» (1709, стр. 259):
«Чтобы понять происхождение кельтского, латинского и
греческого языков, имеющих много общих корней с языками
германского и кельтского происхождения, можно предположить, что
это объясняется общим происхождением всех этих народов, которые
произошли о*т скифов, пришедших с Черного моря, которые перешли
Дунай и Вислу и часть которых могла направиться в Грецию, а другая
заполнить Германию и Галлию... Сарматский (имеется » »иду
слпшшски1\),
по
крш'тей
мере,
наполовину германского
происхождения или близкого к германскому».
Теперь, в паши дни трудно что-либо изменить; мы даже находим
in nuce современные географические доктрины, которые соединяют
германский язык с одной стороны со славянским, с другой — с
кельтским, и устанавли вают связь между ними. '
В области исследования родства языков Лейбниц имеет большие
заслуги, отчасти забытые, отчасти замалчиваемые учеными более
позднего времени. Он был одним из первых, если не самым первым,
из тех, кто настаивал на единстве двух ветвей кельтского языка 2В,
однако, он отмечал явное различие между ирландской ветвью,
которую он считает старшей, и бретонской, которая очень близка к
древнегалльской («Nouveaux essais...», ibidem). Он угадал
индоевропейское происхождение албанского и, по-видимому, армянского языков; он распознал полуроманский характер румынского
языка; определил семитскую группу, назвал ее «арамейской» и резко
разграничил ее от индоевропейской; он установил общность финноугорских языков 80, а также турецкого и татарского языков. В его
отношении к этрусскому языку чувствуется похвальная и редкая
сдержанность. Его заключеннее баскском языке является наилучшим
из тех, которые можно сделать даже в настоящее время Ч. По многим
вопросам Лейбниц имел более ясное и более квалифицированное
суждение, чем Даже многие современные лингвисты.
м
См. A d с l u π e F г., Katharinens der Groszen Verdienste um die
vergleichende Sprachforschung, Petersburg, 1815; Kritisch-literarische
Übersicht der Reisenden in Russland bis 1700, Petersburg — Leipzig,
1846, 2, 338; B a r u z l J., Leibniz et l'organisation religieuse de la terre,
Paris, 1007, глава 3 (Петр Великий, стр. 106, стр. 126); N e f i L., О. ψ.
Leibniz als Sprachforscher, Heidelberg, 2, 1871, стр. 23.
l м Это было обнаружено! примерно в то же Самое время
известным ученым Велшма-ном Эдн a p дом Луйдом (1660-4-J709),
работа которого носит совершенно иной характер, поскольку
включает тщательное изучение самих языков; но Луйд не увидел (как
Лейб-нии, Милиус и другие, см. выше) родства кельтского языка с
другими индоевропейскими языками, чего некоторое вр^мя даже не
замечал Бопп. Это было доказано только в 1838 году. Ср. Tourneujr,
стр. 72, 207, D o t t i n, стр. П.
" Родство финского и венгерского языков уже предполагалось
Яном Амосом Ко-менским, или Комениусом (1592—1670), и
Мартином Фогелем (1632—75); родство фин·: ского языка с
лапландским -было известно И. Ю. Скалигеру (1540—1609, см. выше)
и Иоганну Герхарду С. Шефферу (1621—70). Лейбниц также
связывает, хотя и нерешительно, с этими языками эстонский и
ливский (язык «ливонцев») языки и «подозревает», что к ним
относится и самоедский язык. («Brevls designation», стр. 9); последний
в действительности гораздо меньше связан с ними, чем другие.
Подытоживающая работа по всему этому сделана незуито|л И.
Сайновичем (1770) и С. Дьярмати (1799)..О Коменском см. также
Enciclopedia italiana. По остальным вопросам см. Т a g 11 a v l n 1 С.,
Encl-clopedla Itnliana s. un. Lingue, Llnguistica.
Как мы видели, о баскском языке подробно упоминал
Родсрикус Тотетанус, однако, кажется, этот язык!был незнаком Данте.
Скалигер в конце своей работы «Diatribe on the lang, etc.» Объявляет
его независимым языком «matrix», седьмым из малых языков
(«Седьмой язык контабров, которых французы и испанцы называют
бискайцвми и которые являются потомками древних испанцев»).
Онтакже описывает
31
П6
Лейбниц, не колеблясь, резко, но справедливо критикует
некоторых ученых безумцев, подобных Торонто Беканусу (см.
«Nouveaux essais»), ( и особенно шведов, которых огромная
политическая власть привела к своего· рода лингвистической мании
величия. Лейбниц выступает против их фантастической претензии
причислять язык Ульфнлы к шведскому, а себя к прямым потомкам
готов и даже отрицать какие-либо связи с германским языком,
превращая шпсдскнй язык в «сарматский», или славянский, язык 0а.
Даже в разгаре ожесточенной полемики Лейбниц всегда сохранял
дух терпимости, соблюдал сдержанность ученого и прояилял чисто
человеческое понимание. Он пишет: «Мы должны извинить ученых,
которые заходят слишком далеко в своей чрезмерной любви к родной
стране. Do всяком случае мы не должны относиться с негодованием к
их претензиям и не должны, презирать их за это».
В течение долгого времени Лейбница обвиняли в том, что он «не
имеет родины», говоря современными терминами, обвиняли его в
«космополитизме». Лейбниц, конечно, не был ограниченным или
мелким человеком с предрассудками.
«Поставив свой разум выше любви и страстей (двух) сторон и взирая
на общую родину человечества, я люблю борьбу аргументов одной
страны против другой, одинаково радуюсь победе, независимо от того,
на чьей стороне она окажется, при условии, что она делает шаг вперед
в достижении истины». Обвинение его в недостатке патриотизма,
которое выдвигали против него некоторые немцы, полностью
опровергается его многочисленными письмами и различного рода
деятельностью (например, таким актом, как основание знаменитой
Берлинской академии) и в особенности двумя его работами:
«Обращение к немцам о лучшем использовании разума и языка»
(1679); «Скромные суждения об употреблении и улучшении
немецкого-языка» (1699). В этих трудах он с горячей любовью
рассматривает проблему немецкого литературного языка, с тем чтобы
дать немцам оружие* которое может стать соответствующим
средством для воплощения великой цивилизации. В 'некоторых главах
(стр. 42 и след.) его последней работы мы можем заметить некоторый
оттенок национализма и даже шовинизма (гл. 45): «Все, чем
хвастаются шведы, норвежцы и исландцы о своих готах и рунах,
является нашим, они также не могут претендовать на то, чтобы
считаться северными германцами. В древнем германском мире и особенно в многовековом немецком языке, который восходит к временам,
значительно более ранним, чем все греческие и латинские книги,
лежит источник происхождения европейских народов и языков, а
также отчасти происхождения самых древних культов, обычаев,
законов и аристократии^ а также древних наименований предметов,
мест и народов, как это было показано другими и может быть доказано
в дальнейшем».
Нетрудно найти в этих ранних работах некоторые намеки на то
отождествление тевтонов с «чистыми» индоевропейцами, которое
делалось в 20 веке, однако эти намеки прчти полностью83 исчезают из
его более поздних и брлее зрелых работ («E^signatio....», «Essais...»).
расширение их территории в «Критике нового языка французов».
но вполне очевидно, что
Лейбниц писал (изд. Ду'тенс, 6, стр. 2, 195): АСам язык древних
испанцев по-видимому был сходен с бискайскпм, или баскским
(Вяскон.ика), который был в состоянии сохранить себя от влияния
римлян, готов, сарацин только в самых диких горах; вполне вероятно,
что этот язык распространился через соседнюю Галлию, т. е.
Аквитанию и Нарбоннскую Галлию;
)Н совершенно отличен от кельтского, т. е,
от древнего
галльского и германского языков». См. «Misc. Berol.», стр. 11; Eccardus,
Historia
studia е (с., р. 171.
См. также N е f f, 2, стр. •34, 60; R a u m е г, стр. 150.
" См. однако «Nouveaux essais», изд. Gerhardt, 5, стр. 260: «если
еврейский и арабский языки более всего приближайся к нему (т. е. к
основному и примитивному языку),
117
Наконец, D течение этого периода работа; которая была так
блестяще начата итальянским купцом Филиппе Сассетти (см. нише),
возобновляется снопа, но без учета трудов своих предшественников
некоторыми германскими и французскими учеными, особенно
иезуитскими и протестантскими миссионерами. Весьма любопытно, что
имя первого после Сассетти ученого, установившего связь между
санскритским и западными языками (в данном случае с латинским),
осталось и возможно навсегда останется неизвестным. Это был немец,
который 3 апреля 1714 года в Гамбурге вывел заключение, что
санскритские числительные являются «чисто латинскими». Об этом мы
знаем из письма, посланного в Европу в 1725 году другим немцем,
миссионером Бенджамином Шульце, который сообщает в этом письме
некоторые другие интересные сведения из своих собе.тшмшых
Наблюдении и дает перечень .санскритских цифр, начиная с единицы и
кончая 40 (не все из них вполне точны и некоторые в довольно
неправильном написании). Уже за год до этого, в 1724 году
французский ученый Матюрен Вейссиер Ла Кроз (1661 — 1739) в своей
книге «Histoire du Christianisme des Indes», стр. 439, установил сходство
между санскритским и персидским языками ; «Я заметил и некоторые
другие общие элементы у индийцев и древних персов, в частности
большое количество слов и названий, сходных между собой как в
одном, так и в другом vflSbiKe». Он первый установил это сходство.
Теофиль Зигфрид Байер (1694—1738) изучил через протестантских
миссионеров санскритские числительные и признал их идентичность с
такими ,же числительными в,персидском и греческом языках, но
приписал это фак-JTopy греческого господства в Бактрии. Миссионер в
Малабаре — Христиан • Теодор Вальтер в книге, написанной в 1733
году, обмолвился таким же заме-', чанием, но объяснил·его знаменитой
«скифской» теорией Боксхорна, Лейбница и других ученных 3,4.
Первым ученым| который без какого-либо упоминания о
«скифском» языке признал родстгво санскритского языка с западными
языками и даже представил широкие!доказательства этого, был
французский иезуит Гастон {Лоран Керду (1691—J-1779), который
прислал в 1767 г. из Индии в Институт Франции (в Академию
надписей) длинный список, доказывающий сходство многих
санскритских слов с латинскими и греческими, и сравнил не только
одни числительные, но и несколько местоимений И всю парадигму
настоящего времени изъявительного и сослагательного наклонений
глагола «быть» {санскритский — asti, латинский — est, и т. д.).
После тщательного рассмотрения самых различных вариантов
Кёрду пришел к чисто научному заключению, что единственно
возможным объяснением сходства языков является общность их
происхождения. Его
то он должен быть, по крайней мере, очень изменен, и кажется, что
тевтонский язык больше всех других сохранил естественный характер
и (говоря языком Жака Бёма) свою перво-зланность». Ibidem, стр. 264:
«Хотя странные и часто смешные этимологии Горопия Бекануса,
ученого медика 16 века, вошли в поговорку, все же в некоторых
случаях не было бы ошибочным утверждать, что германский язык,
называемый им «снмбрикскимэ, имеет больше признаков
примитивности, чем даже еврейский язык. По крайней мере он уверен,
что тевтонский; язык и тевтонские памятники древности;' являются
составной
частью
большинства
исследований
в
области
происхождения, обычаев и античных особенностей Европы».
Интересно отметить, что итальянец Дж. Вико утверждал почти то же
самое. Ср. также N i с о l i n i F., La filosofia di G, B. Vico, pass! da tutte
le opère, Florence, 1950, стр. 156 (Scienza nuova, Bari, 1928, 445. См.
также N e f f, 2, стр. 44 и след.* об «оправдании» Лейбницем наличия
романских слов в немецком языке: guerre, guider, gueux, fourrage, laid,
hourde).
Среди последователей Лейбница в Германии я должен
упомянуть, кроме Эккар34
дуса, по крайней мере,
Иоганна Георга Вахтера (1673—1757),
который, помимо многих
других заслуг, достоин уважения за доказательство с помощью
блестящей этимологии индоевропейского характера фригийского
языка (в предисловии к «Glossarium Germa- nicum>, Лейпциг, 1737). .
замечательная работа была одобрена знаменитым французским
ученым А. Анкетиль Дюперона (1731 — 1805) — первым издателем
Авесты. К сожалению, по неизвестным мне причинам работа Кёрду
была опубликована только через 40 лет после того, как она была
получена издателем, т. с. n 1808 году, когда уже пышла »спет
известная книга Фридриха Шлегеля «О мудрости и языке индусов». К
тому времени работа Кёрду полностью устарела яв.
Habent sua fata libelli — и то же самое случается с людьми и их
трудом. История шести столетий лингвистических исследований в
области родства индоевропейских языков является действительно
печальной историей исканий и повторений, драгоценных открытий и
детских капризов, постоянных успехов и непрерывных потерь.
Многие из открытий; 19 века,. как это можно увидеть, были уже
сделаны или близились к завершению; псе же, несмотря па это, не
было создано настоящей лингвистической школы.
Традиции не имели преемственности, и почти никакие упорные
усилия, предпринимавшиеся в течение длительного времени, не
оказали влияния на лингвистическое движение 19 века.
Один из величайших и печальных уроков истории состоит в том, что
большинство замечательных догадок или исследований остаются
бесплодными и быстро забываются, если они не находят такой
духовной атмосферы, которая готова поддержать эти исследования и
развивать их дальше. Труды Леонардо и Вико — яркие примеры этой
трагической истины. Потребовались два больших исторических
фактора для того, чтобы изменить направление лингвистики и открыть
новую эру в этой области науки: первым духовным фактором явился
зародившийся в Германии романтизм как определенное движение за
обновление взглядов; вторым политическим фактором было
завоевание Англией Индии, которое, подобно римским завоеваниям,
принесло новые законы и новые порядки в эту легендарную страну, в
соответствии с которыми было признано правильным ri необходимым
привлечь ее должностных лиц к изучению своих родных язы*
Замечательные достижения древних индийских грамматиков
стали1 в связи с эпГм ДостушпТеВропейским ученым. Это был
величайший и наиболее продолжительный, хотя, само собой
разумеется, и не единственный вклад .Индии в нашу западную
культуру 87.
·
** Я не включаю в эту! статью имя сэра Вильяма Джонса (1746—
94) потому, что с течки зрении исторического развития он
принадлежит к 19 пеку, проблемы которого он ост щпст, хотя со
строго хронологических позиций его следовало бы отнести к 18 веку,
Т. к. ого (пиестнос занвленио1 было сделано η 1786 году; оно
фактически мало добавляет чсг(-л^ро нового к тому, чк^гопорили
ршп.ше'об этом К?рду и другие, и не приводит тех доказательств,
которые иЬиподнлЯсь в той или иной степени другими учеными.
" «То, чего не смогли достичь миссионеры, достигла косвенным
образом торговля. Наука обязана этим отчасти|ей и самым прямым
путем сознанию необходимости подчи нения закону—явление,
которое до настоящего времени имеет силу в истории науки», —
пишет весьма объективно Tin. В en fey (Geschichte der
Sprachwissenschaft, Munich, 1869, p. 341) в книге, посвященной
восхвалению немецких ученых (см. также вступление, стр. 14).
!
87
Я выражаю огромную благодарность за помощь в составлении этой работы
моему уважаемому учителю и дорогому другу проф. Г. Л. Делла Вида из Рима. Не
будет преувеличением сказать, что рез его указаний, без его помощи и постоянного
обозрения я никогда не написал бы ее.