Сегодня 11 июня 2002-го года

Анна Иванковицер. Интервью
1
Анна Иванковицер
Интервью
Сегодня 11 июня 2002-го года, город Черновцы. Я, Элла Левицкая, провожу
интервью с Анной Иосифовной Иванковицер.
Анна Иосифовна, скажите, пожалуйста, когда и где вы родились.
Я родилась в Шаргороде 30-го декабря 1930-го года.
Винницкая область, да?
Винницкая область, да.
Назовите, пожалуйста, своих родителей.
Отец у меня – Иванковицер Иосиф Израилевич. Мать – девичья Щиголь, я
помню, по мужу Иванковицер Мина Иосифовна. И сестра у меня была,
Иванковицер Маня Иосифовна. У меня двое детей…
Анна Иосифовна, давайте, мы сейчас поговорим о семье ваших родителей, о
семьях, вернее, хорошо? Давайте, начнем с отца. Когда родился отец и где?
Отец родился, и мать и отец у меня родились в Шаргороде, они в Шаргороде с
29-го, с 27-го года. Жили они раньше… Они жили… Мама из Полонного, это из
Хмельницкой, когда-то Каменец-Подольской и Хмельницкой, есть такое
местечко – Полонное. Значит, мать оттуда родом. А отец – Дубровка, такое село
– Дубровка, ну, не знаю какого это рай… какой области, но тоже где-то в том
районе. Не знаю я точно, в области или районе, я знаю точно, что это село
Дубровка. Отец оттуда родом. Но зато дедушка мой отсюда родом.
В каком году родился отец?
Сейчас, я… выключите…
Да, в каком году, вы сказали?
Значит, мать… это… в начале века они родились. Значит, мать у меня умерла в
1980-м году, ей было 85 лет.
В 80-м? Значит, это 95-й, получается, да? 1895-й. И отец так же, да?
Да.
Давайте, начнем с семьи отца. Вот тут фотографии его родителей. Что вы
знаете о них?
Ну, я знаю, вот бабушку вы мою видите, мою бабушку. Бабушка, как когда-то,
была домохозяйкой, понятно, когда-то, бабушка. А вот дедушка, дедушка… ну,
был он такой, значит, вроде бы, он не был купец, а он был синющик, синющик,
он работал… у этих… поставлял богачам, он поставлял материалы,
строительные материалы, поставлял строительные материалы богачам. Было у
них детей, значит, три, было вообще много у бабушки (нрб) 12 детей, но
выжило три девушки и трое мальчиков, трое мальчиков.
Это вы говорите о родителях… отца, да?
Мамы, мамы, мамы, родителях мамы.
И что это родители вашей мамы? В семье мамы было, кроме нее…
Еще две дочери и три брата, и три брата.
Вы знаете их имена?
Знаю, конечно. Значит, маму звали Мина, я вам говорила, одну сестру звали
Эстер, одну Этл.
А по старшинству вы можете назвать братьев и сестер?
Этл – самая старшая, потом Эстер…
А примерные годы рождения?
Анна Иванковицер. Интервью
2
Ну, я не могу сказать.
На много они были старше мамы?
Где-то, может быть, если мама 5-го года, так они, наверно, даже, они старше,
они даже, может быть, 890-го года, где-то так, наверно. Потому что они старше.
Самая старшая была Этл, потом – Эстер, мама самая, там, предпоследняя. А
потом был брат Эршл, еще одного брата я не помню, второго я не помню, потом
– мама, и потом уже самый младший – Мотл, самый младший Мотл. Две сестры
уехали еще до революции, уехали в Америку. Это Эстер и Этл, еще до
революции. Сначала уехала Эстер, да, Эстер, потому что она была коммунистка,
и царская Россия преследовала ее, и должны были даже посадить, то дедушка
сказал: «Тебя посадят в тюрьму, езжай в Америку». И вот, она уехала в
Америку. Но там она тоже была коммунистка, и она приезжала два раза в
Москву по линии… я только что сказала… по линии… Коминтерна, по линии
Коминтерна. Она приезжала два раза в Москву, жила в гостинице – все на
государственном обеспечении, все на государственном обеспечении.
В какие годы это было, примерно?
А это было, я знаю, это было, тридцать… значит, первый раз она приехала, так
мама еще жила в Полонном, вот это ж они сфотографированы все, вот, это еще
в Полонном, это еще до смерти дедушки, а дедушка умер где-то до войны очень
задолго где-то, если начал с (нрб), наверно, в 20-х годах дедушка умер.
А когда он родился, примерно? Не знаете.
Он умер, между прочим, бабушка, мама говорила, не очень старый, у него было
больное сердце, но умер уже, когда… при советской власти умер, при советской
власти. (нрб) ну, да, где-то в 20-е годы, уже советская власть была, почему,
потому что он был не из бедных, и его преследовали все время, у него было
больное сердце и инфаркт (нрб) и все. Так… так что, это самое, он где-то умер,
по-моему, в 20-х годах он умер.
Как звали дедушку?
У?
Как звали дедушку?
Как звали? Йосл.
Йосл, и фамилия?
Щиголь.
Щиголь.
Щиголь, да. Йосл Щиголь.
А бабушку?
Бабушка умерла уже в Шаргороде у нас, она приехала к нам, к родителям моим
где-то в 27-28 году, переехали в Шаргород. Они тоже жили с родителями в
Полонном, потом они переехали в Шаргород. Так бабушка, у них там был дом,
так бабушка иногда, мама приехала за ней, привозила ее там на лето, на зиму
она уезжала, так как раз перед войной она умерла у нас, в Шаргороде,
похоронена в Шаргороде бабушка.
Как бабушку звали?
Бабушку звали, по-моему, Лея, звали мы ее, она была одна дочь у своих… мама
умерла у нее, видно, очень рано, она маму не помнила, но она, ее очень любили,
и почему-то звали ее «Мамка», или от слова «мама», знаете, «Мамка» и так ее
евреи звали, соседи, «Мамка», но, по-моему, настоящее имя – Лея. Но я точно
не скажу, потому что знаю, что все ее звали «Мамка».
Девичью фамилию ее?..
Анна Иванковицер. Интервью
3
Нет, девичью я не знаю. Вот, так что бабушка умерла у нас уже в Шаргороде,
она похоронена, я даже ездила где-то лет 10 тому назад на могилу к ней. Мы ее
очень любили, она по своему возрасту, вы ж понимаете, так она умела читать в
те годы, вы же понимаете, когда она родилась, все ж тогда были безграмотные,
она умела. Ну, по-еврейски, конечно, не по-русски, по-еврейски. Вот это, вот,
любили соседи у нас уже и в Шаргороде, там, где я уже помню, потому что там,
в Полонном, я не знаю, так соседи собирались возле нее в праздники и она эту
самую, Библию, или как это, Библию читала. Так они все слушали. Никто не
умел читать и не мог, эти молитвы не знал, а она все это знала. Соседи ее очень
любили, и все соседи собирались возле нее, и она им всем читала. Мы ее тоже
очень любили, она была очень такая красивая женщина.
Анна Иосифовна, а вы знаете по рассказам родителей об укладе в доме,
религиозном?
Ну, конечно, конечно, конечно, они не были, ну, фанатами не были, они не были
ортодоксами, но был это кошерный дом и…
Кошерный?
Обязательно, обязательно. И даже мама, когда бабушка жила у нас, бабушка, ну,
у нас уже при советской власти уже не совсем придерживались, она имела свою
посуду, бабушка у нас, когда в дом приезжала к нам, свой горшочек, свою
мисочку, все. Она себе отдельно варила. Так что дома придерживались всех
традиций. И посуда пасхальная на чердаке, все как положено.
А вы не знаете, в Полонном была синагога?
Да, там было большое местечко. Вот там, в Полонном и погибли мамины два
брата, но я была ребенком, я не знаю, тем более, мы жили в (нрб). Но эти два
брата полностью погибли, с детьми, все погибли в Полонном, там всех убили, в
Полонном. Там уже были немцы, в Каменец-Подольском, везде, там всех
поубивали. Только один брат, Мотл, остался жить. Мама моя предпоследняя,
Мотл – самый последний. Так вот он жил возле Шаргорода, есть такое местечко
Мурафа, очень маленькое местечко, так он жил там. Так он тоже спасся с
женой. Он умер после войны от рака.
А дедушка, вы не знаете, ходил в синагогу?
А как же?
Раз в неделю, по праздникам, не знаете?
Не знаю. Видите…бабушка в парике. А это медальон золотой, обязательно.
Плюшевое такое платье, знаете. А тут уже совсем другое. Видите, какие наряды
были. А мама тут в форме гимназистки. Мама кончила гимназию, мама тоже
была очень грамотная.
Мама вам не рассказывала, какой дом был у родителей в Полонном, свой дом?
Конечно.
А какой он был, сколько комнат, как дети там располагались, как родители,
как он выглядел?
Большой дом, одноэтажный, много комнат. Сыновья, конечно, жили отдельно, а
мама вышла замуж, и пока они не переехали в Шаргород, они жили у мамы.
Дедушка был живой и бабушка, так они жили там, потому что они не отпускали
ее. И так, две дочери были в Америке, так они… А сыновья поженились, жили
отдельно, правда, рядом, через дом, вот этот Эршл, который погиб. А тот,
правда, я не знаю где. А мама жила там, у них. Большой дом, красивый дом,
хороший дом, каменный. Так как дедушка поставлял помещикам строительные
материалы, так он тоже построил себе хороший дом. И соблюдались все
еврейские традиции в этом доме, безусловно.
Анна Иванковицер. Интервью
4
А вы, когда приезжали туда маленькая, вы не помните какой-нибудь праздник
еврейский, у вас был?
Я так особенно не помню, но знаю, что соблюдалось все, как положено.
Бабушка, когда приезжала к нам, она все свои обычаи соблюдала. У нее была
отдельная посуда и все отдельно. А у нас уже, конечно, при советской власти
так не было.
А подсобное хозяйство было при доме?
Нет.
Огород, живность, не было?
Мама говорит, что у них была корова. Она мне рассказывала, что было и
молоко, и сметана, и творог, все-все было там. Видно, домработницы у них тоже
были там. Всю жизнь она молочное уже не любила. Свиней, конечно, не было,
но корова была. Я даже не знаю, где они держали корову.
И бабушке помогала прислуга?
Да, было.
Вы не знаете, это была приходящая прислуга, или жила в доме?
Не помню. Жалко, когда родители живут, так не интересуешься всеми этими
делами, всеми этими корнями. А потом только думаешь: «Почему я же всего
этого не расспрашивала, почему я не интересовалась этим?». Вот я даже уже
смотрю сейчас, чтобы мои дети интересовались сейчас, спрашивали. Я им
говорю: «Давайте буду рассказывать, чтобы вы помнили, знали». Ну, мы с
дочкой, с внуками, живу тут вместе с ними.
Анна Иосифовна, как я понимаю, ваша мама училась в гимназии, а остальные
дети?
Значит та, которая в Америке, она фотограф была, очень хороший. Она в
Америке, но там ей не пришлось, она не работала фотографом.
Это Этл, да?
Это Этл, да. Почему? Она писала домой, что у нее муж был фермер, куры,
яйца… У нее две дочери были в Америке. Эти дочери учились. Они стали
профессорами, что-то по океанологии, что-то вот такое. Она очень хотела,
чтобы родители приехали тоже в Америку. Та, коммунистка, два раза
приезжала, а эта ни разу. Она хотела, чтобы они приехали. Она говорила: «Я
вам вышлю приглашения, чтобы вы приехали». Так дедушка говорил: «А что я
там делать буду, я там семечки буду продавать? Чем я буду заниматься?». Не
хотел. Но она писала: «Вы приедете всей семьей, кормить я вас всех смогу, но
денег у меня нет. Все мои деньги уходят на учебу дочерей. А кормить я всю
семью смогу, а денег нет у меня».
А сколько у нее было дочерей?
Две дочки. Это у Этл. А вот у Эстер – уже трое детей. И вот, она первый раз
приехала сюда, еще дедушка жил, где-то перед войной, в 38-м году приехала
снова в Москву. И вот этот мальчик, красавец, они жили в Калифорнии, и
климат ему московский не подошел. Он заболел и умер в Москве. А мама моя
была в гостях у нее. Она вызвала маму, и мама была в Москве у нее. Она жила в
гостинице «Москва», на всем готовом. И потом началась война, и мы не знали,
что с ней. Мы еще подумали: «Наверно, она вернулась в Америку». Но после
войны, когда мы уже жили тут, и мама думает: «Дай, я напишу письмо в
Америку. Телефон она не дала, Эстер, а Этл, она знала телефон, до войны они
переписывались, у меня даже письма есть на еврейском языке. Читать не могу,
но у меня есть письма, на еврейском языке. Так мама написала ей в Америку.
Мама писала Этл: «Напиши, где Эстер? Она, наверное, вернулась?». Этл пишет:
Анна Иванковицер. Интервью
5
«Ты ошибаешься, Эстер всю войну прожила в России, и недавно, две недели,
как они вернулись в Америку».
Когда это было?
Это было сразу после войны, в 45-м году. Мы уже жили в Черновцах. И мама
наугад, дай, напишу письмо. И письмо дошло, и мы получили ответ. И больше
мы не стали писать. Я не знаю, можно ли это говорить?
Все можно.
Почему мы не стали писать? Потому что тогда сразу усложнились отношения с
Америкой, и нельзя было слушать Америку и за границей иметь родственников,
не имели права. А моя сестра тогда училась в мединституте, на первом курсе
была, она поступила только. Мама сказала: «Я не хочу больше писать, потому
что, не дай Бог, узнают, что переписываемся с Америкой, могут исключить из
института». И мы перестали. А потом, когда настала оттепель, и уже можно
было, мама написала письмо. Прибыл ответ, что таких уже больше нет. Они,
видно, умерли, сестра умерла, она была довольно старая, умерла, а дети такие
большие, где-то по Америке, мы их не можем найти. И у нас уже, конечно,
связи нет ни с кем, с Америкой. Ни с кем нет связи, ни с детьми, столько детей,
ни с кем нет связи. Не знаем, не можем их найти.
А кем была Эстер в Америке, кем работала, революционерка?
Политическая работа. А муж – нет, муж у нее инженер был.
А как звали ее мужа?
Я знала, но я забыла.
Она здесь вышла замуж, перед отъездом, или уже в Америке?
По-моему, в Америке вышла замуж. Он был инженер, мама говорила. Но он не
был коммунистом. Она была вечно занята своими политическими делами, хотя
рукодельница, большая рукодельница была. У нас были разные такие
воротнички… Но хозяйство вести она не любила и не хотела, и не могла. Муж
говорил: «Ладно, у нее своя дорога, пусть она идет своей дорогой». Он все
делал, такой был чудесный муж. А она, два раза сюда – в Америку, два раза
приезжала, туда-сюда, с семьей он, бедный, умер, что ему не подошел климат. А
девочки работали в библиотеке, мама говорила, что в библиотеке работали,
английский прекрасно знали. Вот, она и ее муж. Так он говорил: «Ай! Пусть она
идет своей дорогой».
Анна Иосифовна, а как звали девочек, вы не помните?
Мальчика – Эрик, а девочек забыла, я знала как звали девочек. Знала, как тех
звали, тоже знала, но забыла. Только помню мальчика Эрика. У нас была
вырезка, дочки, что занимались океанологией, нам вырезку прислали из
американской газеты, что такая-то занимается океанологией… Это я знаю, мои
дети этого всего не знают.
Теперь будут знать.
Их теперь это не очень интересует. Под старость их тоже, может быть, это будет
интересовать, а пока…
Дозреют еще.
Тогда и послушают.
Анна Иосифовна, мы начали с того, где сестры учились.
Братья, по-моему, у них специальности не было.
А гимназию братья кончали?
Нет.
А начальное образование, вы не знаете?
Анна Иванковицер. Интервью
6
Как же? Они же были грамотные. Работали. Этот, на мельнице работал в
Мурафе, Мотл. А тот, я даже не знаю где, но работал. Они были грамотные,
безусловно, но специальности какой, чтоб высшее образование – этого у них не
было.
А вы знаете, что это было, начальная школа, хедер? Какое именно?
Я думаю, что в хедере, потому что моя мама знала иврит. Ну, русский, она
вообще была очень грамотная. Удивлялись, когда мы были детьми еще и учили
географию, так мама так знала географию, лучше нас. Знала, где какая река,
куда впадает, где берет начало, такие знания, мы удивлялись, учили, видно
тогда так, или память у нее была такая. Я не скажу, чтобы она так знала
математику, именно такие гуманитарные, такие вещи знала… И литературу
очень хорошо знала. И иврит знала. Так я себе думаю, что раз она знала, так,
может быть, наверное, и те дети учились в еврейских школах или в хедерах,
наверно.
А Эстер тоже училась в гимназии?
Думаю что да. Ну, правда, они молодые были, они ж молодыми выехали. Они
там повыходили замуж. Та тоже вышла замуж. Та, которая на фотографа
училась, по-моему, она с женихом выехала, или он ее там ждал, или она поехала
с ним вместе. Но он был оттуда, из наших, по-моему, мама говорила, он ждал ее
там, в Америке. А уехала раньше Эстер, потому что дедушка выслал ее туда,
чтоб не арестовали, он ее выслал.
А на каком языке говорили в доме?
На еврейском, мы с мамой тоже, на еврейском дома. Я прекрасно говорю поеврейски. Свободно. Я читать-писать… Поля уже умеет читать и писать, теперь
она научилась, когда она уже в еврейской школе, так она уже немножко и иврит
знает, такой вот, немножко пишет и читает. Я ни одной буквы не знаю. Но
говорить, свободно говорю по-еврейски. Хотя она прекрасно знала русский, мы
с ней говорили по-еврейски. Мой муж, покойный, у меня муж умер, 5 лет, он
сам из Одессы, он все время был в армии, учился, так приехал к нам, он
еврейского слова не знал. А за те годы, что мы жили, он научился говорить
хорошо по-еврейски, потому что мы с мамой все говорили по-еврейски. А дети
мои уже не знают, они понимают, то есть внуки, вернее. Понимает Коля и
немножко так говорит, но… А Марина не знает по-еврейски ничего. Она даже,
по-моему, не все понимает. А Поля, ну, потому что она сейчас связана с
еврейской жизнью, ездит на семинары, она в Киеве бывает по 2-3 раза в году на
семинарах, в Москве она недавно была на семинаре, в Минске была.
Когда ваша мама кончила гимназию, что она дальше делала, вы знаете?
Работала, продолжала учиться?
Нет, нет, какие-то курсы она кончала в Одессе, она говорила. Но это на заре
советской власти. Потом она вышла замуж, дети пошли, а потом, когда они
выехали в Шаргород, папа был директором гастронома, и она вместе с ним
работала. Тут, в Черновцах, она не работала.
Теперь расскажите, пожалуйста, о семье своего отца, о его родителях.
Назовите, пожалуйста, отца.
Отец Иосиф Израилевич. О матери я ничего не могу сказать, потому что она
очень рано умерла. Он был еще молодым очень, поэтому я ничего не знаю о
нем. А вот дедушка, Израиль, а дедушка был такой, что вечно сидел с
талмудами, даже по фотографии видно. Жили они в деревне. Их было трое
детей. Значит, мой отец, его сестра, убили ее в Полонном, убили немцы во
время войны, она не эвакуировалась, осталась, и был один брат в Польше. Жил
Анна Иванковицер. Интервью
7
он до войны, еще при царской России, по-моему, в Кракове, отец рассказывал. Я
его тоже не знала, потому что там потом была Польша, при советской власти
никаких контактов не было. И так мы и не знаем. Наверно, он тоже погиб там во
время войны. Поэтому я об отце очень кратко, что знаю.
А как его звали, брата?
Нет, не знаю. А сестру – знаю, Фрейдл.
А вы о ней можете рассказать немножко? Она была замужем?
Она не была замужем. Она даже одно время жила у нас в Шаргороде.
Приезжала к нам, жила с нами в Шаргороде. Потом она перед войной уехала в
Поло0нное и там погибла. Она была одинокая, у нее не было детей, никого не
было.
А кто из детей был старше, по старшинству?
Мой отец был старше ее. А тот брат, я даже не знаю.
А какого года рождения был отец?
95-го.
И где родился отец?
Дубровка, село Дубровка.
А где это?
Я не знаю, какого района и какой области, но тоже где-то недалеко от
Полонного. Нет, это не Хмельницкой было области. По-моему Житомирской,
или какой, село Дубровка.
А дедушка вторично женился?
Нет. Он тоже умер до войны, давно умер. Потому что когда мы выехали, то
есть, когда мама с отцом выехала из Полонного, так его уже не было. Я забыла,
у него был еще один брат, я забыла как его звали, я забыла. Он тоже жил с
отцом в Дубровке. Он умер очень рано, у него было больное сердце. И он зашел
в туалет и в туалете умер. Это в те годы были уже, видно, сердечно-сосудистые
заболевания. Ну, давление, может быть… Но я даже не помню как его звали. И
никаких фотографий, ничего у нас нет. Только вот дедушкино фото у нас есть, к
сожалению.
А вы не знаете, какое образование дедушка дал своим детям? Учились они в
хедере?
Да, конечно, если он был такой верующий, конечно, безусловно. Там так все
соблюдалось, на высшем уровне.
А какие-то подробности отец вам рассказывал?
Нет, он не рассказывал, только говорил, все традиции соблюдались. Даже папа
рассказывал мой, что они, когда они были молодые ребята, когда был пост,
шалунишки, наверно, забрались к какому-то еврею через окошко, через
форточку и забрали еду, поели. Что там творилось! А дома у них было все на
высшем уровне.
Синагога была там?
Конечно, в каждом селе были синагоги, конечно.
Не знаете, может, по рассказам отца, много евреев там жило?
Я не знаю, не знаю. Полонное, это был районный центр, сейчас это тоже
районный центр, большой городок такой. 50%, наверно, население было
еврейское, если не больше. А в селе тоже были евреи, конечно, были евреи.
А чем занимались там, не знаете?
Мне говорили, что он вечно сидел и учил эту Тору, эту Библию, я знаю… Я
тоже в этом плохо разбираюсь. Этот дедушка, мамин, был более состоятельным,
чем родители моего отца. Ну, что мой отец рассказывал? Что он воевал в
Анна Иванковицер. Интервью
8
первую мировую войну с немцами и попал в плен. Так он рассказывал, как к
ним относились в плену хорошо. Во-первых, там был еврейский раввин,
обязательно при армии еврейский раввин. Все еврейские праздники соблюдали.
На праздники еврейские в плену, не знаю, где они находились, но не в России,
конечно, там были евреи, так брали их, если Пасха, допустим, еврейские семьи
к себе, и там праздновали они все еврейские праздники. Вот так вот он
рассказывал. Те немцы не были такие, как эти немцы.
Теперь понятно, почему те, кто пережил 1-ю мировую войну не хотели
уезжать в эвакуацию.
Да. Очень хорошо относились, не только к евреям, вообще, к пленным. Каждая
нация, наверно, могла соблюдать свои традиции. Не думаю, что евреи были
исключением.
И после плена отец вернулся домой, да?
Да. И как они познакомились с моей мамой, это я тоже знаю. Мама хотела
поехать в Америку к сестрам. Но из России, видно, трудно было. В те времена
Америка принимал определенное количество людей. И она была в Польше, в
Варшаве. Рассказывала, какой это был город, Варшава, какой красивый, она все
мне рассказывала, и отец тоже там находился, не знаю как. И там они
познакомились. И они хотели ехать, но в это время что-то было такое,
прекратили прием, или выпуск, подробности не помню. Тогда же были шип,
карты, «шип» - это пароход, а «шип-карты» как бы билет, пассажирский билет
на пароход. И я вот не помню, успели или не успели им выслать, но они уже не
смогли уехать. Так они познакомились в Польше.
А, кстати, вы не знаете, как папин брат попал в Польшу?
Я не знаю, ехали тогда, можно было свободно ехать, я правда, не совсем
историю помню, царская Россия тоже Польшей одно время была, да?
Да.
Но еще до войны, Польша ж раньше была оккупирована, никаких связей, я даже
не помню, были ли связи у папы с ним, или нет, даже когда можно было, я не
знаю.
Вы не знаете, что помешало? Это была революция, или до революции?
Родители хотели уехать, это было до революции?
До революции, конечно.
То есть не революция их планы сорвала?
Нет, нет, конечно. Революция была в 17-м году, нет, это, по-моему, до
революции.
А вам родители не рассказывали, в тех местах, где они жили, были еврейские
погромы, до революции и после, во время гражданской войны?
Таких погромов не было массово, мама говорила, вот эти, петлюровцы громили.
Набеги были, громили, грабили. Этого полно было, конечно.
И ваша семья пережила?
Да. Страшно пугали. Вот эти вот приходили, уже нечего, уже отдал все, что
было, все равно: «Давай золото». И вот, поэтому моя мама с отцом уехали в
Шаргород. Почему, тогда ж право голоса надо было иметь.
А что это значит?
Вы знаете, до войны крестьяне не имели паспортов, вы знаете?
Да.
Что они не имели права выехать. А на заре советской власти, мой папа не был
богачом, но был честен, а если не имел права голоса, значит, не мог работу
иметь. Он не мог устроиться на работу, потому что не имел права голоса. Они
Анна Иванковицер. Интервью
9
голосовать не могли. А бедняки, самые главные были бедняки. Их посылали
потом учиться, они стали большими людьми. У папы был двоюродный брат в
Виннице, потому что папа-то сам не был из богатых, а тот был двоюродный
брат, так тот, видимо, был из бедных, троюродный брат, фамилия Шимон. И он
был в Виннице, он работал, в общем, он был начальником каким-то. И он
сказал: «Переезжай сюда, тут тебя никто не знает, я тебе помогу, устрою на
работу, и получишь право голоса, и все». И поэтому они выехали в Шаргород.
Он был в Виннице, но он помог ему в Шаргороде устроиться. И папа мой
работал в гастрономе, потому что он был грамотный, мой папа, очень
грамотный. Вот так они оказались в Шаргороде.
Анна Иосифовна, немножечко назад вернемся. Вы рассказали, как
познакомились родители. А как они поженились, в каком году?
Точный год я не знаю, но моя старшая сестра 25-го года рождения. Так я думаю,
что они в 23-м или в 22-м, я точно не знаю.
То есть уже после революции?
Да. Они жили 10 лет. Еще раньше, может быть, он жил у них, потому что в 30-х
годах они уже были в Шаргороде. Хотя у мамы была своя квартира, свой дом
был у мамы, дедушка купил ей дом, но она жила у деда с бабушкой, потому что
те две дочери были в Америке, сыновья поженились, ушли, так они хотели,
чтобы хотя бы один ребенок жил с ними. И жили на всем готовом, мама
говорила.
А вы не знаете, какая свадьба была у родителей, традиционная еврейская, или
тогда уже?..
Я не знаю, что-то она мне про свадьбу не рассказывала, я даже не знаю, была ли
свадьба. Это были тяжелые годы, переходной период, когда вот эти вот бандиты
были.
И сестра ваша родилась еще в Полонном?
В Полонном.
А вы?
В Шаргороде уже.
А кроме вас?
Не было больше детей, только мы вдвоем.
Назовите, пожалуйста, вашу сестру.
Моя сестра была человек с большой буквы. Она была врач, врач-кардиолог. Она
замужем, детей у нее не было.
А ее фамилию по мужу вы помните?
Она была тоже на своей фамилии. Циприс, муж Циприс, он сейчас в Америке
живет. Женился вторично. Но он с нами поддерживает связь, пишет, считает нас
своей семьей.
А как сестру звали?
Маня.
Ее в честь кого-то назвали?
Когда-то в честь кого-то называли. По-еврейски она Миндл. Ну, а по-русски
Маня. Мария Иосифовна. Она была очень хороший врач. Она кардиологом
была, и в городе большим авторитетом пользовалась. Как врач, и как человек.
Ее все в городе знали, и все, кто ее знали, вспоминают ее, как говорят, «не злим
тихим словом», очень хорошо о ней говорят. И вот, 10 лет, 11, как ее нет. У нее
грудь сняли, и после этого она умерла. В Черновцах кончала мединститут, 8 лет
отработала в селе тут, Лишковцах, потом перевели ее в город, и она в городе
работала… Муж через пару лет женился, и он в Америке сейчас, в Чикаго. Ну,
Анна Иванковицер. Интервью
10
пишет мне, звонит, поддерживает связь, хочет приехать в гости, говорит:
«Может, на будущий год сможем приехать». Вот так вот.
Расскажите, пожалуйста, о жизни вашей семьи в Шаргороде.
В Шаргороде у нас своей квартиры не было. Мы снимали квартиру. Своего
дома, вернее, не было. Папа работал, мама работала. Эвакуироваться мы не
успели, потому что Шаргород от железной дороги далеко. Это надо ехать, там
есть маленькая станция Ярошенка, и потом уже Жмеринка. Причем еще так.
Папа работал директором гастронома, его тоже не сразу отпускали, задержали
его. Потом, когда уже отпустили, дали ему лошадь, мы сели и поехали, а по
дороге уже должны были вернуться, потому что уже немцы были. Через месяц
уже немцы были у нас. Ну, и вот так, в гетто жили, что рассказывать, вы знаете,
как люди в гетто жили.
Анна Иосифовна, давайте еще немножко поговорим о жизни вашей семьи
довоенной. Вы пошли в школу там же, в Шаргороде?
Там же.
В каком году это было? Вам было 8 лет?
8 лет.
Какая это была школа, русская, украинская?
Украинская. Хотя до войны у нас была еврейская школа. Но мы почему-то
пошли в украинскую. Наша знакомая, где мы были на квартире, она
преподавала в еврейской школе. Папа работал, мама работала.
Мама работала с папой в гастрономе?
С папой, да. Мама очень болела. У нее был ревматизм, полиартрит сильный.
Одно время даже она полгода была прикована к постели, не могла вставать.
Это в молодости?
Да, в молодости. Но потом понемножку вылечилась, профсоюз ее послал в
Одессу, в Куяльник, на грязи.
На каком языке разговаривали в вашей семье?
До войны в этих местечках все говорили по-украински. А дома мы говорили поеврейски с мамой. До войны русский не был в быту. На Украине украинский
язык был. Как мы теперь по-русски говорим, так мы по-украински говорили. Но
дома, бабушка к нам приезжала, мы по-еврейски говорили. Но чтобы особо
соблюдали традиции, как-то уже не было, вот так, как у родителей, как у
бабушки и у дедушки. Потому что бабушка имела даже свои горшочки, когда
сюда приезжала к нам. Варила отдельно себе, отдельной ложкой, потому что у
нас не было так кошерно, как у них. У нас уже так, как не соблюдалось уже. Я
не могу сказать, что так уж соблюдалось.
А кроме кашрута вы что помните с детства, еврейские праздники отмечали?
Ну, Пасха была Пасхой, маца была. Ну, до войны я была маленькой, я еще… Я
начала постить с войны, до войны нет. И уже всю жизнь я обязательно
соблюдаю пост.
То есть дома все равно постили, хотя вы говорите, что не очень соблюдали.
Но чтоб так уж, вы знаете, как у дедушки и бабушки все было, как книга
пишет, нет.
Субботу соблюдали дома, встречали Шаббат?
Мама свечи не зажигала. Я вам скажу почему. До войны все ж это запрещалось,
религия была запрещена фактически, синагоги не было. Когда-то была синагога,
и в Шаргороде и в Полонном. В Полонном, говорят, мне мама говорила, не одна
даже синагога. А в Шаргороде, по-моему, одна, я что-то не помню. А потом же
все это было запрещено.
Анна Иванковицер. Интервью
11
А в каком году закрыли синагогу в Шаргороде? Примерно, перед войной,
раньше?
Раньше, еще раньше, но таки уже при советской власти.
Ну, где-то в 30-е годы, да?
Да, конечно. По-моему там кинотеатр сделали в синагоге, насколько я помню.
А где мацу брали на Пасху?
Вот я не помню, по-моему продавалась. В Одессе, мама говорила, что круглый
год продавали мацу. В Шаргороде не продавали круглый год. Наверно
привозили.
Но на Пасху у вас всегда была маца?
Да. Мы даже тут уже, в Шаргороде и в Черновцах после войны тоже была
запрещена религия, и мацы не было. У нас дома мы пекли мацу сами. Ну,
женщина, муж с женой приходили, имели все эти приспособления, ряды
дырочек, вот такое колесико, чтобы делать мацу. В плите пекли сами мацу.
А вы помните, как Пасха в вашем доме проходила?
Ну, сказать, что у нас была пасхальная посуда отдельная, я не могу сказать.
Мама готовила блюда традиционные пасхальные, да?
Мама готовила хорошо.
А вы помните, что мама готовила на Пасху?
Готовила то, что я готовлю, я тоже готовлю.
Расскажите, что вы готовите.
Тоже хорошие кейзелы, картофляники, из муки, из картошки, мацу, гефриште
маце, мягкую, яйца перебивают и жарят, рыбу фаршированную, это моя дочка
старшая делает, это ее удел, она очень вкусно делает фаршированную рыбу. Ну,
бульон. Я бульон делаю с такими мацеле кигале, очень вкусные. В сковородке,
как глазунья, такие кигале, они набухают в курином бульоне.
А на Йом-Кипур вся семья постила?
Не могу сказать, чтобы вся семья. Зять мой не постил.
Нет, не сейчас, а до войны, в доме ваших родителей. А что вы еще помните из
еврейских праздников? Пурим помните?
Пурим? Да. Мы всегда на еврейские праздники печем. На Пурим мы печем
(нрб) в нескольких видах, с маком, с повидлом, разные. Это на Пурим мы печем
обязательно. На Хануку передаем внукам ханукегелд, и тоже печем,
обязательно. Машиз печем с сыром, с творогом. Это мы делаем. Что касается
кушаний, еды – это мы делаем.
А в доме родителей, когда вы были маленькие с сестрой, приходили
родственники на праздники?
Мама говорила, ну, я так помню, потому что я приезжала в гости к бабушке там
пару раз, так дом был большой, любили за столом, большой стол со скатертью,
самовар, пили чай с вареньем. В Шаргороде, я вам скажу, жили тяжело. Там
были друзья. Родственников в Шаргороде у нас никого не было. Так что особо
чтобы приходили. Дети, подруги, конечно. Подруги были у нас, у детей. У
сестры, особенно, она старше меня, а как же? Но чтобы ходили гости… Жили
не легко.
А подруги ваши и вашей сестры были еврейские девочки?
Еврейские, но тогда разницы не было совершенно. Там даже один с моей
сестрой учился парень, Горбенко, забыла, как его звали, так во время войны,
ему можно было, там Маня была и ее подруги, все, и он учился с ними в одном
классе, так он приходил и проводил с ними время. Я его даже в Черновцах
видела потом. Это во время войны. Мы ж не могли выходить, а он мог
Анна Иванковицер. Интервью
12
приходить. Так он приходил, патефон был, крутили пластинки, целовались. Как
бы ни было тяжело, молодежь остается молодежью. Знаете, как крутили
патефоны, пластинки, все такое, да…
Вам родители не рассказывали про голод на Украине, 32-33-й год? Вашу семью
это затронуло?
А, голодомор, да. Как не рассказывали, рассказывали. Значит, тогда Торгсины
были, Знаете, что такое Торгсин?
Расскажите.
Ну, это торговля, ну, это, видно, Америка посылала, меняли на золото. В то
время золото, магазины были иностранные. Ну, все, что было, все, что осталось
у них, у дедушки, они жили тогда в Полонном. Это когда, 32-й год? А почему
мама рассказывала, что они ходили и меняли? Мне казалось, что это в
Полонном было. Меняли в Торгсине то, что осталось, на продукты меняли.
Мама сама пекла хлеб.
Покупали муку?
Да, вот так вот. Они меняли, то, что у них было, они меняли. А люди, конечно,
умирали от голода.
А по вашим детским впечатлениям до войны в Шаргороде не было
антисемитизма?
Нет, конечно, нет.
Там было много евреев?
В Шаргороде? Да, конечно. Одни евреи были там. В центре местечка жили одни
евреи. Украинцы жили уже там, за городом, там жили не евреи. Нет, не было,
конечно. Жили мы, учились в украинской школе. Девочки и мальчики, никаких
проблем не было. У нас в Шаргороде секретарь райкома был еврей, и все посты
такие занимали евреи, чиновники такие, все были евреи. Проблем не было.
И дедушка умер, мамин отец, вы говорили, ему было не больше 60-ти.
Где-то лет 65, я так думаю. Лет до 70-ти, и то я не знаю, было ли.
А тоже, от инфаркта…
Да, да.
То есть он тогда уже в постоянном напряжении?..
Да, да. Вечно все в очень большом напряжении жил.
Экспроприация, да?
Да, да. Он боялся, чтобы еще не выстрелили в него, знаете, как высылали и все?
Ну, дедушку не арестовывали, да?
Что-то, по-моему, да, и выпустили, я точно не помню.
То есть в основном приходили домой?
Мама говорит, особенно в окна стучали ночью. Они спят, а они стучали в окна
и…
И, примерно, в каком году это было?
Я вам скажу, в каком году, потому что Маня уже была. Где-то, наверно, 26-й
год, 27-й.
То есть половина вашей семьи еще жила в Полонном?
Да, потому что Маня уже была, когда дедушка умер.
И бабушка осталась одна во всем доме?
Да, да.
Ее уже больше не беспокоили?
Нет, уже дедушки не было, а мама уехала. Что там женщину будут беспокоить?
Вот, я даже не помню, когда она приехала к нам. Перед войной она уже на
постоянно приехала. Она приезжала к нам на зиму, мама ехала, тогда лошади
Анна Иванковицер. Интервью
13
были, фаэтоны. До вокзала, до Жмеринки, то этот уже знал, что весна, надо
ехать везти бабушку. А до войны она приехала к нам на постоянно, и она в эту
зиму, перед войной, умерла.
В 40-м году?
В 40-м, перед войной.
Сколько бабушке было лет тогда?
Она больше прожила больше. Ну, ей, наверно…
Под 80?
Да. Потому что мы почти 10 лет жили где-то там, наверное, да.
А какой вы тогда запомнили бабушку?
Я ее очень хорошо помню. Мы ее очень любили, она любила нас. Когда мы
начали изучать историю еврейскую здесь, так я все знала и по Иосифа, он попал
«ин Гулес», говорили, в плен к ним, как его бросили в яму, все это она нам
рассказывала, читала и рассказывала. Я же говорю, что там, в Шаргороде почти
никто из этих вот, Клавы Казанецкой бабушка, они не были грамотны, так они
всегда, особенно в праздники приходили к нам, и она читала молитвы, все. Мы
ее очень любили. И вот, она сварит себе бульончик отдельно, сразу позовет нас,
чтобы мы тоже помогали ей кушать. Она была очень хорошая.
А тогда, в Шаргороде шойхет был?
Шойхет был, был шойхет.
То есть до войны?...
Но тут еще, в Черновцах был, когда мы приехали, тоже был шойхет. В 50-е, я
еще не помню когда, я не помню, когда этот, шойхет.
Я еще сама ходила к Шойхету резать курицу, с курицей в сумке я ходила.
Это еще совсем недавно?
Давала ему 10-15 копеек, он резал курицу как нужно, потом ее вешал вниз
головой, чтобы стекала кровь, потом он ее ощипывал немножко… Так я
сама ходила к шойхету.
(Говорит Анна Иосифовна):
Возле филармонии, вниз, так вот туда вниз от филармонии, туда…
Улочка Толстого, там шойхет был, птицерезка. И туда я ходила резать
эту курицу. Это стоило 10-15 копеек, надо было дать, и он курочку резал как
нужно, тут же ножом по горлышку, выступала кровь, он ее вешал головой
вниз за ножки на такой крючок специальный. И такая штучка была для
каждой курочки отдельно, чтобы они не все вместе. И кровь стекала. Он ее
потом ощипывал немножечко, в сумку мне ложил, я приносила ее домой и
уже дома ее нужно было окончательно довести до ума. Но это все было
кошерно, конечно. И все наши евреи приходили только туда, и знали уже,
как его зовут, Лева, по-моему, что ли. Он мужчина такой солидный,
большой, такой громадный.
А сколько вам лет было тогда?
Мне? Я сейчас вам скажу. Мне было лет 12, 11, 13. Несколько лет подряд я
ходила. От 10-ти где-то до 13-ти.
То есть это совсем еще недавно было?
Конечно.
А как бабушка выглядела, когда переехала к вам, как вы ее помните? Она
продолжала носить парик?

Здесь и далее полужирным курсивом выделена речь дочери Анны Иосифовны, Полина
Коренблюм.
Анна Иванковицер. Интервью
14
Нет, она тогда уже парик не носила, но у нее была красивая одежда. Она была
очень красивая. Черный костюм, я помню, красивый у нее был, но это все
весной, в этом году уже началась война, все эти вещи меняли на продукты. Ее
уже не было, она умерла. Она зимой умерла. До войны, зимой. А уже в июне
началась война. Так эти вещи, она была так одета красиво, эти вещи мы потом
меняли.
А бабушка на голове платочек носила?
Конечно, да, да. И она что-то начала болеть, она болела. И, я не знаю почему,
может, от болезни, на голове начались какие-то такие… Я помню, Маня
покойная, не брезгуя, мазала ей голову. Она немножко помучалась, но мы еще
успели сделать ей памятник, еврейский памятник. Знаете, какой? Это есть
такие, как дерево. Может, вы знаете, как дерево. А я, вот, лет 15, была в
Шаргороде, лет 15 тому назад, нашла памятник. И стоял этот памятник, и стоит
это дерево.
А бабушку хоронили по еврейскому обряду?
Да, безусловно.
Расскажите, пожалуйста.
Тахрихен, называется белое это вот, тахрихен, ну и, по-моему, без труны,
конечно. Белый саван, тахрихен, по-еврейски, в гроб, по-моему, не ложили.
И клали тогда на пол?
Да, да. Ну, и кадеш говорили, кадеш.
Тогда еще был раввин, да?
Конечно.
А синагога уже была закрыта?
Синагоги не было.
Но раввин читал кадеш?
Старейший еврей. Тогда пожилые люди более или менее все знали.
А вы помните ваш шаргородский дом?
Где мы жили? А как же.
Расскажите, пожалуйста.
Ну, я говорю, что дома не было, мы жили на квартире. Своего дома там не
имели. Это был большой дом, это был, по-моему, самый красивый дом. И люди
там жили. Хозяин был такой человек там, красивый мужчина пожилой. Кипель
фамилия его была, Кипель. И большой дом, больше я и не видела. Там столько
комнат было. И даже зала у него была, большая зала. Роспись была на стенах, на
потолке. Для тех времен это было, я не знаю… Так мы там снимали у него. Две
комнаты, кухня, коридорчик. Но общие сени были, большие сени, к нему в
квартиру, и к нам. А впереди еще были комнаты большие, которые выходили на
фасад здания. Он сдавал в аренду. Там что-то была мастерская сапожная,
несколько комнат, что он сдавал даже в аренду. Я приезжала, когда я была в
Черновцах, я бывала в гостях в Шаргороде, потому что эти Кипели жили, мы
остались большие друзья с ними, ну, стариков я уже… Сын его и жена,
преподавала в еврейской школе до войны, так я была там, я была. Я еще ехала, в
Мурафе жил вот этот мамин брат, Мотл, я еще училась, я еще не была замужем,
так я ехала в гости к ней и заезжала в Шаргород. В Шаргороде бывала в гостях.
У Кигелей этих?
У Кигелей, да.
Я так поняла, что ваши комнаты были как бы отдельно, да? У вас своя кухня
была?
Анна Иванковицер. Интервью
15
Все отдельно было, да. Я говорю, что две комнаты, так они заходили в кухню,
правда, заходили в кухню.
Из сеней, да?
Из сеней, да. Большие сени к нему, туда, к нему надо было влево, к нам
направо. Выходили из кухни, такой маленький коридорчик, как предбанник, а
оттуда в одну комнату и во вторую комнату. Две проходные комнаты. А когда
немцы пришли, подселили, столько жило у нас, мы остались в одной комнате, а
в одной комнате уже жили люди. Там, правда, была дверь отдельная, они не
ходили через нас. И там, где он в аренду сдавал, тоже люди, евреи, жили. Там
столько людей жило, нас очень много жило во время войны.
Это вашу улицу превратили в гетто тогда?
Да, конечно, превратили в гетто. И те евреи, которые приехали к нам, приехало
много евреев, пригнали. Некоторые еще приехали, которые тут еще имелись
богачи, они заплатили, из Могилев-Подольска поездом их привезли, а оттуда
уже не знаю, на машинах, или на чем привезли, за большие деньги. А из
Бесарабии, из Молдавии гнали их пешком. Тогда их люди забирали к себе,
теснились. Там, где он сдавал в аренду, были большие комнаты, так что кровати
были? Из каких-то досок сделали нары, и жили они по 15-20 человек на этих
нарах. А там же ни кухни, ничего не было, так стояли железные печки такие,
трубы выходили на улицу, теплушки такие, только не круглые буржуйки, нет.
Они из жести были сделаны. Квадратные прямоугольные, я знаю, там они и
варили, там топку сделали. Самодельные. И там топили. И я еще помню, самое
лучшее лакомство было у нас, ну, у нас нет, у нас была печка, так мы топили эту
печку, в нашей комнате была печка. В печку сделали жестянку такую и шелухой
от семечек мы топили. А они тоже там топили. Картошка когда была, чистили
тоненько картошку, кругляшки, и жарили на этой жестянке. Без масла, ни без
чего, пекли. Это было самое лучшее лакомство для нас.
А до войны в вашей квартире было две комнаты. Была комната родителей и
ваша с сестрой, да?
Правда, папа с мамой жили в той комнате, а мы спали в этой, во второй
комнате. Диван у нас был такой, еще, видно, они привезли его из Полонного,
кожей оббитый, высокая стенка такая, а стенка кожей оббита, как моя кровать,
ромбиками, и по бокам две качалки такие. Ну, так особенно, мебели не было.
Кровать, никелированная, по-моему, кровать была. Тогда комплектов мебели не
было, импортных гарнитуров не было.
Поэтому интересно все, что вы расскажете, чтобы представить себе весь
этот быт. Печка была в кухне?
В кухне была, обязательно. Русская печка была, а впереди припечек. И варили
на треноге, тринишка называлась по-еврейски, тринишка, треножка.
Расскажите.
Ну, такая русская печка, чтобы можно было хлеб печь, а впереди такое место,
припечек называется, и там стояла эта треножка, из жести или из чугуна
сделанная, я не знаю. А эмалированной посуды почти не было, была посуда
глиняная, горшки. Тут дрова, и тут, наверху стоит только один горшок, и по
бокам стояли два или три каких-то. Три ножки такие, чтоб оно стояло, чтоб
упор был. Так тут топилось, тут один горшочек стоял, по бокам и вот так вот…
Воду везли вначале, ехал водовоз с бочкой воды, а потом недалеко от нас
сделали водопровод, колонку. А раньше возил воду с бочкой, кричал: «Вода!
Вода!». Выходили, брали воду. А во время войны шли к колодцу, довольно не
близко была вода. А печки были такие, штукатурные печки в комнате.
Анна Иванковицер. Интервью
16
Это для отопления уже?
Да.
В каждой комнате своя печка, или выходила на две стороны?
Что-то я так, по-моему, что-то там не было стенной, по-моему… А у него в
комнате, в зале, такая красивая высокая печка, она не кафельная, но «под
кафель» была сделана. Тоже из кирпича, но «под кафель», тоже с таким, я
помню, с карнизом, ну, такая красота была в те времена. Они были очень
богаты, и это осталось им еще с тех времен, когда…
Вы заготавливали дрова на зиму?
Да, конечно. Мы еще тут, до газа заготавливали дрова и уголь, когда эту
комнату дали нам, газа не помню. В 60-х годах дали газ. В подвале дрова, уголь.
Анна Иосифовна, расскажите немножко о своей школе.
Школа как школа.
Сколько классов вы успели кончить до войны?
Три класса.
То есть вы кончили третий класс, и началась война, да?
Да.
А какие предметы у вас были?
Украинский язык, украинские стихотворения учили, литература, была
арифметика, была каллиграфия, пение было, танцы были, все как в школе…
Одна учительница была?
Одна учительница, Войтович. Я даже помню ее, Войтович. Имя не помню, а
фамилию помню, Войтович.
А у вас была детская организация, тогда они назывались «октябрята»?
Октябрята, пионерская организация, да, да.
А до войны вы в пионеры не успели поступить?
Что-то тут есть одна фотография, так я в галстуке.
В пионерском? А вы не помните, как вас принимали?
Нет.
А чем занимались октябрята, пионеры?
Я знаю, что я участвовала в самодеятельности, я участвовала в школе. Я стихи
говорила, играла на балалайке.
В оркестре?
В оркестре. И стихотворения говорила. Танцевала даже, очень красиво
танцевала гопак. Вприсядку я хорошо танцевала. Я не была такая старая, я была
молодая.
Это у вас были кружки, да?
Кружки, конечно.
При школе?
При школе.
После занятий, после уроков школьных, вы еще занимались в кружках?
Да. И по-моему, у нас что-то, балет был, потому что я помню, как сегодня, у
меня была напарница, она в Черновцах тоже была, так Сосновка там была,
недалеко от нас, Сосновка. Нас пригласили в тот клуб танцевать. А у ее отца
был велосипед. Помню, он меня тоже повез на велосипеде, села, такая мелочь
запоминается, села на перекладину эту… Такие мелочи иногда запоминаются.
Анна Иосифовна, вы помните, опять же, вы были маленькой совсем, но
родители вам потом не рассказывали, или сестра, 37-й год, вот, 39-й, когда
начались процессы, аресты, вы об этом знали что-то? В Шаргороде это
было?
Анна Иванковицер. Интервью
17
Конечно, было, конечно, сажали. Ночью, в основном, людей сажали ночью.
Ходили, и когда ночью им стучали, уже знали, что идут за кем-то. Причем
стучали некультурно. Конечно, сажали очень много.
Вашей семьи не коснулось?
Нет, уже некого было сажать. Дед умер. Мы жили в Шаргороде, не знали наше
прошлое, «преступное» прошлое не знали.
Ну, это могли и не за что.
Да, старались вести себя так. Папа пользовался авторитетом большим, был
уважаемый человек. Авторитетный, уважаемый, его в городе, в местечке нашем,
все уважали, знали.
А среди ваших знакомых, вернее знакомых родителей, были арестованные?
Что-то я так не помню. Нет.
А в классе, дети репрессированных, тоже не помните, да? Скажите, а вам
родители не рассказывали, когда в 33-м году в Германии к власти пришел
Гитлер, фашизм, когда «хрустальная ночь» была?
Знали, знали.
Откуда вы знали? Это тогда в газетах было?
Ну, все равно, знали. Фильм даже был, по-моему, это довоенный фильм был
«Семья Оппенгейма». По-моему, это довоенный фильм. И я помню, мы
смотрели. Поэтому мы знали, конечно. Но все это было далеко. Точно так, как я
теперь вижу, что делается в Израиле, и точно так кажется: «Ах, это далеко». Мы
переживаем это, особенно я переживаю, моя дочка там, я, безусловно, очень
переживаю. Это все кажется, шуточки, вот так и в Германии, смотрели, никто не
думал, во что это выльется в дальнейшем. Знали, ну, «Семья Оппенгейма»,
потом еще был фильм, кроме «Семья Оппенгейма», «Доктор…»…
«Профессор Мамлок»?
Да, «Профессор Мамлок». То же самое, жуткие фильмы были, смотрели,
переживали, но выходили из кино и забывали. Не дай Бог, если и с Израилем
будет плохо, как они и прямо говорят, так это будет второй Холокост. Может
быть второй Холокост.
А в школе у вас политинформации были?
Где?
В школе.
До войны?
До войны не было, да?
Этого не было, нет. До войны не было. Это уже при советской власти, эти
политинформации… До войны этого не было.
В Киеве, мама говорила, до войны были.
Честно сказать, я не помню, по-моему, не было.
А в Шаргороде был еврейский театр?
Нет, театра вообще не было.
Анна Иосифовна, а войну в Польше помните, когда началась в 39-м году? Както это обсуждалось, то есть, было чувство, что?..
Ну, как, я помню, и финская война была, как же? У нас уходили люди на
финскую войну, и брали тогда, брали людей на войну, а как же?
А было чувство какое-то?..
Переживали, переживали…
Что это может прийти и на нашу землю, да? Что может и война быть.
Об этом, видно, не думали. Я была ребенком, но об этом не думали. Может,
взрослые и думали.
Анна Иванковицер. Интервью
18
А военные игры какие-то у вас были в классе?
Нет. Это уже во время войны и после войны дети «в войну» играли, особенно
после войны.
Ну, не в войну, а вот были такие, вроде как, военные игры обучающие, когда
учили противогазы надевать, вы были маленькая, да?
Я знаю, что до войны был Осоавиахим, но это для взрослых. Было, было что-то
такое, я забыла. Осоавиахим был, что сдавали на ГТО, «Готов к труду и
обороне», конечно.
Но в младших классах не было, да?
Я не знаю, может, в старших классах, взрослые, может быть, в институтах…
Анна Иосифовна, расскажите, пожалуйста, как вы помните первый день
войны? Как вы узнали о начале войны?
Вы знаете, тогда же радио тоже было редкость. В квартирах радио не было. А на
улице, на столбе, висели эти черные «тарелки». У нас дома даже тут, в
Черновцах, когда мы приехали, радио не было, ничего не было, так у нас тоже
висела черная «тарелка». А мы жили в центре. Ну, там, вообще, несколько улиц.
Так на центральной улице, там столб был, и на столбе вот эта вот… И объявили.
Что это ночью, а они объявили днем.
И ваша семья оставалась, эвакуации еще тогда из города не было, да?
Сами спасались, я думаю, что не успели.
Расскажите, как прожили вы этот месяц? Не бомбили Шаргород тогда?
Один раз что-то, а так, нет. У нас же не было там никаких объектов таких, чтоб
им надо было бомбить. Что-то один раз бомбили, в начале что-то. А так, не
бомбили. Жили в страхе, многие, конечно эвакуировались. Мы не могли
раньше, потому что он не мог оставить гастроном, боялись как-то, и что тогда
была за дисциплина, и все… Райком был. Сказали: «До последнего
гастронома». А потом последний, когда мы уже хотели эвакуироваться, сидели
с этой подводой, там же немцы были, так этот магазин, все, что было, разобрали
продукты, в миг люди налетели, особенно украинцы, и разобрали все, что в
гастрономе было.
А все это время магазин продолжал работать? То есть работали магазины,
базар был?
Да, базар был. И вообще, там жили с базара. Знаете, люди в местечке привыкли
больше покупать… Я масло сливочное, было прекрасное масло сливочное, мы
только с базара покупали, нам нравилось, прекрасное масло было, продавали,
знаете как? Лопухи, листья вот такие, чистые, конечно, тогда вообще радиации
не было, не знали, что такое радиация, так снизу, и сверху, и крестьянское
масло, желтое. Холодильников не было, держали это масло в ведрах с водой.
Вот сейчас забирают из холодильника масло, так постоит 10 минут, так можно
пить его, а там, в ведре с холодной водой держали это масло и только такие
пупырышки на этом масле. Оно перед глазами у меня стоит, такое масло было.
И все старались с базара покупать.
Базар был ранний, утренний, да?
Да, по-моему, целый день был базар, тоже в центре. Перед глазами у меня стоит
этот базар.
Расскажите.
Ну, базар как базар. Лавки деревянные, длинные такие. И все там было на
базаре. Все продавали у нас. Не знали, чтобы, допустим, вишни, черешни или
яблоки продавали на килограммы. На ведра продавали это все, ведрами
Анна Иванковицер. Интервью
19
продавали. Радиации не было, все было чистое, слова даже такого не знали, что
такое радиация.
И молоко, и мясо, все там?
Все, да, конечно.
А на базар мама ходила?
Да, а как же, мы дети были.
А хранили где продукты?
Такое как масло в ведрах хранили, в холодной воде. Никто не брал на неделю,
на месяц, базар рядом. Вышли, взяли, что надо и все, каждый день, утречком
рано. Мама, я помню, у брата была, гостила в (нрб), так тетя Женя каждым
утречком встает и базар рядом, надо идти, ехать не надо. Купил, что на сегодня
надо, завтра – тоже, на сегодня. Не надо было, как теперь брать мясо на неделю,
на месяц или…
И каждый день мама варила?
И каждый день мама варила, потому что холодильников не было.
А погреб был в доме?
Погреб у нас был, то есть как, там был погреб? Там был погреб большой,
хороший. Этот погреб во время войны служил нам укрытием. Когда немцы
должны были наступать, так мы прятались в этом погребе. Когда они
наступали, и знали, что немцы сейчас войдут, прятались. Большущий погреб,
все соседи рядом расположенных домов прятались. И были наивные люди.
Значит, там, где дверь, так вместо двери сделали как будто бы туалет, дворовой
туалет. Что немец не поймет, что, это самое, немец не поймет. Хорошо, что
немец не пришел и не зашел туда. Мы считали, что мы там прячемся. И не
только мы, а все соседи тоже прятались. Сделали из дерева и сиденье вот такое
вот, как будто это дворовой туалет.
Надежно?
Надежно, очень надежно, да.
А кто торговал на рынке, не помните? Это были местные жители, или
приезжали откуда-то?
Местные.
Крестьяне украинцы, или евреи тоже занимались сельским хозяйством?
Я знаю, что еврей там один продавал, мы у него покупали, уток и гусей, он
продавал битых уже, он у резника все это делал, но без шкур, только вот это вот
продавал. Это я помню, мама у этого еврея всегда покупала утку или гуся, вот
такое вот. А так, все они продавали на базаре. Не вели ж они… не держали ни
уток, ничего не держали евреи.
В Шаргороде не держали, да? И участков таких, огородных, не было?
Нет, не было.
То есть все это покупалось?
Все покупалось, все было, все очень вкусное и хорошее, все было. И рыба
свежая была, и…
А свинину в доме не ели?
Нет, вы знаете, нет. Даже тут, пока мама жила. Но мы как? Колбасу – да,
покупали колбасу, но чтоб варить свиное мясо – нет. Не варили мы свиного
мяса. Мы, молодые, кушали колбаску, кусочек сала, колбаску, но чтоб варили,
мама не разрешала. Потом муж покойный хотел, я (нрб) жаркое, не варили.
А даже после смерти мамы, все равно?..
Анна Иванковицер. Интервью
20
Мы не варим свиное такое… Может, иногда, я знаю, редко очень, биточки
сделаю, котлеты, вот такое. А чтоб варить? – Нет. После смерти мамы,
конечно…
Расскажите, пожалуйста, вы уже рассказывали, как вы пытались
эвакуироваться на подводе, да? И вынуждены были вернуться. Немцы тогда
тихо заняли, не было боев?
Да, боев там не было, нет. Что такое этот населенный пункт? Никакой ценности
для немцев не представлял. Тихо вошли. Мы слышали канонады, вот эти вот,
выстрелы, орудийные залпы, слышали, там вдалеке. И уходили они тоже так,
без боя, они уже бежали. Бежали они уже без боя.
Вы вернулись к себе домой, и уже Шаргород был занят немцами, да?
Нет, нет, ночью, по-моему, они зашли, да. Вышли, помню люди: «Немцы
попадались, немцы попадались». Из окон выглядывали, и друг другу
передавали, что немцы уже есть, вон уже прошли, мы видели. Но они у нас
только один месяц были.
И когда это было, в июле?
Да, да.
И что дальше было? Ну, заняли немцы Шаргород, да? И что дальше?
Ну, они были, они стояли, какая-то их часть стояла. Брали на работу людей к
ним. Убирать всякие эти помещения, на работу брали. И когда шли по улицам,
живой души не было. Они шли с нагайками, и на улице живой души не было,
когда они шли.
Но это еще не было гетто, или уже было?
Это уже было гетто. Они же старших евреев там, по-моему, я не помню, или они
или мы выбрали, еврейскую общину. Еврейская община обязательно была,
потому что они все через общину передавали, все передавали. Когда брать
людей, отец тоже был, приходил и говорил, что вот, вызвали меня и сказали, на
завтра надо 25 мужчин, например, на работу, туда-то и туда-то. Сказали собрать
деньги, надо собрать столько-то и столько-то. Все это приходили, собирали
через общину.
А вот как выглядело гетто, это одна улица была?
Нет, это не одна, там несколько было улиц. Несколько улиц были ограждены,
чтоб не выходили, чтоб не общались. Но жили все в своих домах, потому что
куда их будешь переселять, евреев? Если это большой город, вот как тут,
допустим, то переселили евреев на Волгоградскую, на несколько улиц. А там
все жили в своих домах. Но ходить за пределами нельзя было, общаться нельзя
было.
Общаться с крестьянами?
Да. И по городу тоже, пока немцы были, мы по городу боялись ходить, потому
что немец, когда увидит, так он сразу нагайкой, или убьет, или что… Когда
немцы были, так мы выходить вообще боялись. Уже когда румыны, стало легче
немножко.
То есть, через месяц уже румыны были?
Да. Румыны любили очень взятки, деньги, подарки. Один даже румын имел
еврейскую любовницу, и через нее улаживали все дела, через нее.
Анна Иосифовна, охранялось гетто? А в вашем доме, вы говорили, подселили
несколько семей. Во все дома подселяли?
Во все дома, конечно. Столько людей было, наверно, в три раза больше людей
было, чем… Если еще не больше. Очень много. Умирали люди как мухи,
валялись мертвые, это зима была такая холодная, ужасно. Так люди мерзли,
Анна Иванковицер. Интервью
21
кушать нечего было. Голые, босые. Везли на санках, прямо бросали их на какихто повозках, чтобы не было заразы. Бросали их на кучу, как навоз и отвозили
где-то закапывать. Мама моя тоже болела тифом. Еле спасли.
Тогда в гетто был врач, медсестра, лекарства?
Нет, но были еврейские, из тех, из приезжих были врачи. Но что, когда лекарств
не было, ничего не было, понимаете? Тогда очень хорошие врачи были. Они
приходили, говорили, вместо льда, когда льда не было, если большая
температура, мочили простыни в воде, выжимали и заворачивали, чтобы
снимать температуру.
И это все лечение было?
Да, ну, а что, если лекарств не было. У врачей откуда были бы лекарства?
А питались чем?
А питались, я же говорю, тем, что меняли, у кого что было, кто имел, как мы,
тряпки какие-то, или приехали эти евреи из Черновиц, богатые, с чемоданами,
меняли. Кто не менял, тот умирал с голода, кто не имел, тот умирал с голода. Я
же говорю, что умирали люди, толпами умирали. Ходили все целый день с
какими-то тряпками к этим крестьянам, меняйте, может, кусок хлеба, может,
немножко муки, картошек. Снимали с себя последнее, чтобы поменять.
А как же, вы говорили, нельзя было выходить из гетто?
Ну, они заходили, крестьяне заходили.
Можно было?
Да, да. И при румынах немножко легче было, уже можно было общаться с ними.
А массовых расстрелов в гетто не было?
Нет, массовых расстрелов не было.
То есть, это жили родители, отец, мать и вы с сестрой?
Да.
В одной комнате вы жили?
В одной, и кухня была.
И готовили там? Где вы топливо брали?
Я же говорю, шелуха. Где-то доставали эту шелуху из-под семечек. И потом,
макуху мама с папой где-то доставали, где-то доставали. Была одежда
бабушкина, очень красивая, такие шерстяные платки в цветах, специально
делали, прекрасные. И потом, посуда. Все что было – все меняли. Мы приехали
сюда, мы ничего не имели. Все, что было, все меняли, все отдавали.
А тифом только мама болела, никто не заразился там?
Именно такой тиф был, что от вшей, сыпной тиф, не брюшной, а сыпной. А
сыпной – только от вшей заражаются. Так старались держаться в чистоте и все,
никто не заразился. Но у меня от недоедания высыпало, я вся была в чириях, у
меня сняли полностью волосы. От недоедания, без витаминов, чирии были у
меня на голове.
Школа в гетто была?
Нет, школы не было, но мы – дети. А там молодежи было очень много,
приехали буковинские евреи, молодежь была, мальчики. Они по-немецки
говорили, у них родной язык, как у нас русский, у них – немецкий. Так мы там
собрались, девочки наши, к одной женщине, не помню, то и рубль в месяц ей
платили, то ли сколько, она с нами по-немецки занималась. Я хорошо знала
немецкий язык, но я забыла, очень хорошо знала, я свободно говорила. Изучали
немецкий язык.
Чтоб общаться с мальчиками?
Анна Иванковицер. Интервью
22
Общались, а потом с детьми с мальчиками. Один на саксофоне играл очень
красиво, имел саксофон и играл на саксофоне. Дети остаются детьми. Хочется
общаться.
Конечно. А что дети, именно, делали в гетто? Какие у вас были игры,
развлечения в гетто?
Мы собирались. А Маня, сестра, была старше, там, Клава Ступенецкая, еще она
там знает, друзья, которые тут… Так мы танцевали, пели песни, вот такое вот.
Никаких таких особых развлечений не было.
У сестры была своя компания, а у вас своя?
Все вместе, все вместе.
И сколько это продолжалось?
До 44-го, нас освободили в апреле 44-го. Сначала уехала сюда моя сестра, в
Черновцы. Потому что наши соседи, друзья хорошие были, они уехали раньше
нас. И их дочка, подруга моей сестры, там две дочки, они уехали. А потом
сестре надо было жить. Думаете, пришла советская власть, сразу были деньги?
Все равно нечего было кушать, денег не было. А тут, в Черновцах, все было, тут
были местные евреи, имели еще магазины и все, так сестра моя приезжала сюда,
привозила какую-то краску, приезжала в Шаргород и крестьянам продавала.
Синенькую, помню, разные. Ехали поездом до Могилева-Подольска,
добирались до Шаргорода, кстати, ехали на крышах вагонов, потому что
товарняки были. Так она приезжала, рассказывала какой это город…
Это еще военное время было, 44-й год?
Еще целый год шла война. Она еще что-то привозила, не помню что, продавала,
в Шаргород. Это апрель, а там, думаю, сентябрь месяц, надо учиться. Так она
поехала раньше, все посмотрела. Наши друзья еще раньше, она у них побыла.
Потом говорит: «Давайте, поедем в Черновцы, квартиры отдельные, тогда
жизнь была тут такая дешевая, изобилие – целый город, ничего не разбито,
ничего не разрушено. И мы решили приехать. Мы на подводе ехали. Наняли
подводу и из Шаргорода ехали сюда на подводе.
Сколько вы ехали, это же далеко?
Ну, по-моему, сутки, что ли.
Всего?
Через Могилев Подольск, через Бричаны, по-моему, сутки ехали, мы ночевали,
может быть. Полтора дня, может быть. Мы ночевали. По-моему, в Единцах мы
заночевали. Сестра вначале поступила в кооперативный техникум и
прозанималась год. А я пошла в строительный техникум.
А в школу вы?..
Нет, я в школу уже не пошла. Все-таки мне было уже 14 лет, там, правда, в
техникум принимали в более старшем возрасте, но мама пошла к директору
техникума, поговорила, понесла ему… А еще техникум давал бронь. Детей
тогда брали на Донбасс работать.
На трудовой фронт?
Да, на трудовой фронт. А техникум давал бронь. Она боялась, что… потому что
там всегда мальчики большинство. Мама пошла к директору техникума, дала
ему банку меда, я помню, просила, чтоб он принял меня в техникум. Я так его и
кончила. А она прозанималась год в кооперативном, и тут был набор в мед
институт, на подготовительные курсы в мединститут. И она говорит: «Я
попробую, что техникум? Хочу быть врачом». Она химию любила, она химиком
хотела быть. И она поступила на подготовительные курсы, сдала экзамены и
Анна Иванковицер. Интервью
23
поступила в мединститут, а я кончила техникум. Люди тоже очень тяжело тут
жили, тоже очень тяжело.
А где вы жили?
Мы имели другую квартиру. Мы жили тут с 44-го года.
А как вы получили ту квартиру?
Тогда, когда мы приехали, были свободные квартиры, но не эта, тут жили. Были
свободные квартиры. Потому что местные евреи выезжали отсюда в Румынию,
а из Румынии в Палестину. Они убегали от советской власти, они знали, что это
такое.
Тут с какого года была советская власть?
Первый раз в 40-м году тут была советская власть.
С 28-го июня 1940-го года здесь была советская власть, немцы ушли и
пришла советская власть. С 40-го года по сей день мы имеем то, что мы
имеем, ну, ладно. А историю, как мы очутились в этой квартире, я знаю,
мне рассказывала бабушка. Они жили там, и там был большой сад и была
школа, там, где они жили, в старом доме, это был особняк. И потом школа
стала претендовать на этот сад. А в этой квартире жил обкомовский
работник, у него была дочка, а у нее астма была. Ей нужно было жить,
чтоб дышать свежим воздухом. Там еще тогда окраина была, это не был
центр. И он пошел искать такую квартиру дочке, чтобы был сад, чтоб она
имела, чем дышать. И как раз наткнулся на мою бабушку. И вот, он увидел
дом, увидел сад и говорит: «Вы бы не хотели поменяться квартирами?
Придите, посмотрите, если вас устроит, мы с вами поменяемся». Бабушка
тогда пошла в эту квартиру, ей понравилось, они сделали обмен с этим
чиновником, и он с больной дочкой ушел в ту квартиру, где был сад. Школа
потом этот сад все равно забрала. И бабушка с 44-го года жила уже в этой
квартире. И я уже тоже родилась тут и по сей день в этой квартире.
А местное население не очень радовалось приходу советской власти?
Они уже год жили при советской власти, они уже знали, что это такое, потому
что в 40-м году они… Евреи, в основном, евреи, но и румыны, большие
начальники румынские уехали туда, местные евреи уезжали отсюда, немцы
тоже. Роша – была немецкая колония, тут есть пригород Роша. Немцы тоже все
уехали.
Тут я видела на многих квартирах еще румынские таблички. Вы кончили
техникум в каком году?
В 48-м.
И, в общем, жизнь тут начала налаживаться, не было так голодно, как?..
Нет, правда, сестра кончила позже меня, потому что я училась 3 года, а в
институте надо было заниматься 5 лет. Так она уже начала работать и получать,
помогала нам, мы жили всей семьей. И я кончила, начала работать.
А чем занимались родители? Где работал отец?
Он умер вскоре, сейчас я вам скажу, в 50-м году он умер.
А мама?
Мама уже не работала. Мама держала студентов тут, мыла, варила им, кормила,
убирала. Они привозили продукты.
Подрабатывала.
Подрабатывала, да.
Вы кончили техникум, а дальше?
Я получила назначение сюда, в Черновцы.
Сколько вам было лет?
Анна Иванковицер. Интервью
24
18.
И где вы стали работать?
Я в ЖЭКе, в домоуправлении, я вначале была техником домоуправления. Я всю
жизнь отработала в домоуправлениях. И вот так вот росла. Техником работала,
потом мастером, старшим мастером, инженером, главным инженером, вот так.
Всю жизнь. У меня одна запись в трудовой книжке. А потом, после выхода на
пенсию, несколько лет еще работала в домоуправлении, а потом перешла
работать в другую организацию. Так что у меня стажа на троих, наверное,
хватит.
Анна Иосифовна, в каком году вы вышли замуж?
В 56-м.
Вы помните процессы 48-го года когда начались? «Космополитизм»?
Да.
В Черновцах это тоже было? А что вы можете вспомнить?
А как же? Я ж помню «дело врачей», когда…
Это уже потом.
Да, это потом было.
А 48-й, 49-й, «Смертный холод» там?..
Все знаю, читали, конечно.
Мне говорили, до этого в Черновцах был еврейский театр?..
Закрыли. Тут и еврейская школа была. Все закрыли.
А вы были в еврейском театре?
Все спектакли смотрела. Это был прекрасный театр. Во-первых, здание очень
красивое. Когда закрыли театр, оно стало разрушаться, но сейчас его
восстановили, очень красиво, между прочим, сделали, мединститут сделали,
прекрасно. Спектакли, артисты были высокого класса. Туда ходили не только
евреи, там всегда был аншлаг. Ходили люди всех национальностей. Ставили на
еврейском языке, на русском. Ставили Шолом-Алейхема «Тевье-молочник»,
такие, классические, вещи. Потом стали ставить военные спектакли. Я все
спектакли смотрела. Полный зал был. Аншлаг был всегда. Сиди Таль пела, у нас
артистка еврейская была. Она в филармонии, правда, работала, но и там
выступала. Тоже, все ее концерты смотрела. Я была любительницей. Муж мой,
покойный, тоже. Мы старались все эти вещи смотреть. У нас есть не только
пластинки, где она поет, есть рассказы, литературный репертуар тоже. Где она
читает еврейских авторов стихи, прозу. Еврейский театр закрыли у нас в 48-м
году. После этого это стало дворцом культуры нашего университета, а после,
значит, этот дом до 90-х каких-то годов стоял заброшенный, и ничего уже там
не происходило вообще, внутри он был в ужасном состоянии, и снаружи. И
буквально пару лет назад медакадемия, как она теперь называется, бывший
мединститут, взяла это здание под свое покровительство, отреставрировали
красиво, и сейчас это называется академический зал. И принадлежит теперь
медицинской академии.
В Черновцах в то время жило много евреев?
Да, конечно.
Вы мне показывали вчера еврейский дом с изумительными скульптурами.
Расскажите еще что-нибудь о еврейской истории Черновцов.
Тут спокон веков жили евреи. Большие были меценаты, большие меломаны,
культура тут была на очень высоком уровне. Вначале тут была Австро-Венгрия.
Потом уже румыны были. Если бы вы пошли в Хесед, вы бы увидели, там есть
выставка картин всех частных домов, которые принадлежали евреям. Так там
Анна Иванковицер. Интервью
25
вы увидите и школу для бедняков, и больницу для бедняков, и больницу для
детей, и для бедных евреев. Я не могу вам передать. Здесь было 67 синагог, а на
сегодняшний день только одна синагога, которая находится в рабочем
состоянии. Так вот, шутят, когда в 80-м году Олимпиада была в Москве, вечный
огонь «пробегал» через Черновцы туда дальше, на Москву. Анекдот такой
пошел: «Что дала Олимпиада Черновцам? Хорошую дорогу к синагоге».
Потому что там асфальтировали дорогу специально и, действительно, там
теперь хорошая дорога, можно ехать нормально и все. Она находится
посередине улицы Шевченко, Лукьяна Кобылицы. Или от Русской идти, или от
Ленина, то она находится посередине улицы Лукьяна Кобылицы. Очень много
писателей, очень культурный город. Называли Черновцы когда-то «маленький
Париж», потому что тут была большая культурная деятельность. Например,
писатель Моше Альтман, на Кобылянской находится его мемориальная доска.
Он жил там. Потом, сейчас ныне действующий писатель и поэт Иосиф Бург,
которому недавно исполнилось 90 лет. Он писал на идиш, и не только, а родом
из Витебского района, из (нрб) Карпат, отец его был плотогоном. И жизнь
крестьянскую он знал от корней, потому что он там был рожден. Он описывал
ту жизнь, жизнь евреев в то время. Культура Черновиц, писатели, композиторы
– евреи, - знаменитый певец Иосиф Шмидт, это тенор, который свою жизнь
закончил в концлагере. У него был очень хороший голос. Он пел тут, у нас, в
филармонии. Потом его заметили, и он учился в Киеве, потом, если не
ошибаюсь, он и в Москве пел. Он уже был всемирно известный певец. Началась
война, его, как еврея, забрали в концлагерь, и там он покончил жизнь
самоубийством, он не смог всего этого вынести. Ему запретили петь, над ним
издевались, он не мог больше терпеть эти муки и он покончил с собой. Потом,
Элейзер Штейнберг, это тоже еврейский писатель. Так как Крылов писал басни,
так это был еврейский баснописец. У нас улица и еврейское общество названы
его именем, имени Элейзера Штейнберга. И в нашей еврейской школе
проводился конкурс на лучшее исполнение его еврейской басни. Иосиф Бург
был в составе жюри, он пришел в школу как представитель еврейской
литературы, как человек, имеющий к этому отношение, он выбирал лучшего
чтеца еврейской басни. И там получали премии, награды за то, что хорошо
прочитали басни. Одно время Иосиф Бург читал в школе еврейскую литературу,
несколько лет. Но потом, по старости, он уже стал плохо слышать, здоровье
было не очень… Года 2-3 он читал в школе еврейскую литературу.
Анна Иосифовна, вы помните «дело врачей» в Черновцах?
А как же?
Расскажите, пожалуйста.
В Черновцах были очень хорошие врачи. Ценят, когда теряют. Так и теперь,
когда было «дело врачей», мы не хотели идти к врачу, моя сестра работала
врачом. Ну, на ней это не отразилось, но она говорила, что украинцы не хотели
ходить к еврейским врачам.
Было?
Да, тут тоже такое было. И вот теперь, когда все еврейские врачи уехали, когда
их уже нет тут, так они теперь говорят: «Не к кому идти. Нет евреев». Теперь
они ценят это, теперь они говорят, что нет хороших еврейских врачей. А тогда
было время, что не хотели идти, евреи очень переживали, тогда такие были
выступления, между собой говорили, я считаю, что говорили это далеко не
умные люди, а все-таки, интеллигенция, которая понимала… «Ви чули, кажуть,
що євреї вбивають, що євреї погано лікують…». Такие разговоры шли,
Анна Иванковицер. Интервью
26
безусловно, пока это все выяснилось. И не хотели, многие открыто так и
говорили: «Мы не пойдем к евреям».
Анна Иосифовна, а когда вы приехали в Черновцы, тут был антисемитизм,
чувствовался?
После войны сразу его не было.
То есть он где-то после «дела врачей» появился?
Ну, это еще при «космополитизме», конечно. Это после того, как Голда Меир,
это после посещения нашего (нрб), и этот «еврейский конгресс» закрыли. Там
был Илья Эренбург… У нас в России тоже был этот…
Еврейский антифашистский комитет?
Да, да, тогда, когда тоже закрыли этот комитет, это началось тогда, когда
закрыли еврейский театр. Закрыли антифашистский комитет еврейский, все вот
это дало…
Смерть Михоэлса, «дело космополитов», это…
Да, да, с этого все началось.
На бытовом уровне, или на государственном?
Конечно, на государственном.
А вот, на отдельных людей это… При поступлении?..
Тогда 5%-й прием евреев был, это специально, «5-я графа», это же все не
бытовой уровень.
Естественно. В Черновцах это тоже было?
Наши дети уезжали в Сибирь куда-то поступать. Там еще поступали. Дети наши
ехали, хорошие студенты, в Прибалтику, в Сибирь уезжали. Здесь в
мединститут мог поступить 1-2 человека на весь курс, когда принимали по 300
человек. На курс мог 1 еврей, чтобы не считалось, чтобы показать, что у нас
есть свобода.
Анна Иосифовна, вы помните смерть Сталина?
Я сама плакала. И люди плакали, ну, не знали. Думали, что все, что он делает,
все правильно. Люди плакали от всей души. И все думали: «Что будет?».
Считали, что жизнь кончилась, со смертью Сталина кончается жизнь. Это было
страшно. Мы тоже, молодежь… Все не знали, как будем жить, что будем
делать… Вы видите, до чего это все дошло, что дети считали, что правильно
посадили отца, что он, действительно, враг народа. Так вдолбили, что все, что
он делает правильно. Пока это все дошло в сознание, дети были уверены, что,
наверное, так, наверное, правильно. Когда это все раскрылось, все поняли. Были
люди, конечно, что понимали, знали, но, основная масса народа… А то, что во
время войны шли с именем Сталина, «Вперед, за Родину, за Сталина!», все шли
с именем Сталина. Было, это все было.
А разоблачению вы поверили, на 20-м съезде?
Ну, конечно, конечно. Потом, мы евреи верили, потому что видели, что
делается с евреями. Говорят, что если бы не смерть Сталина, так нас бы всех
выслали, так как чеченцев, если бы не смерть Сталина. Значит, есть Бог на
свете. Вот он еще должен показать свою силу в Израиле. Анес, как говорят поеврейски, чудо. Вот, если бы он еще это чудо показал.
А как вы познакомились со своим будущим мужем?
Есть такой Котовск, под Одессой. Он родом из Одессы, кончил техникум и
получил сюда назначение. У него тут тетя, мамина сестра жила. А он был в
гостях у нее, когда решил учиться в техникуме, так он был в гостях у нее,
приехал сюда. Мы не знали друг друга. А он служил много лет в армии, где-то
на Дальнем Востоке, где даже не знали, что такое еврей, и он еврейского слова
Анна Иванковицер. Интервью
27
не знал. А приехал сюда к ней в гости, говорит, что на Кобыляновской только
еврейская речь, еврейство ему так понравилось, он не понял, куда он попал,
еврейская речь, евреи. И когда ему давали сюда назначение, он сказал: «Дайте
мне в Черновцы, у меня там невеста есть». Так что сбылись его слова. А тетя,
моя подруга, вот это вот, тут есть, подруга наша из Израиля, она свидетелем в
ЗАГСе, тогда не носили фату, ничего, это в те годы, и свадьбы не было. Ну, как?
Свадьба была, только так, не в ресторане. Так она жила возле его тети, Любы,
это наши друзья, и эта тетя Люба сказала: «Ко мне приехал мой племянник, мне
нужна невеста».
Это подруге вашей?
Да. Она уже была замужем, ее муж со мной учился. А она университет кончила.
Она говорит: «У меня есть подруга». И она пригласила нас, его и меня, мы
пошли гулять, так и познакомились.
В это время, вы говорили, в Черновцах на улицах слышалась еврейская речь, да?
Так была слышна одна еврейская речь, потому что тут было, я знаю, было чтото 150 тысяч человек, сейчас 250, тогда было, кажется, 150, в те годы. И,
наверно, 60% были евреи.
Как звали вашего мужа?
По-еврейски Натан. А так его звали Толик.
А фамилия?
Гофштейн. Он похож на русского очень. Никто не думал, что он еврей, он
похож на русского. Когда пришел ко мне в гости, а меня не было что-то.
Знакомиться пришел?
Нет, мы уже были знакомы, меня не было дома, а он пришел. Мама сказала,
когда я пришла: «Слушай, какой-то шейгец к тебе пришел», «Шейгец» – это
парень русский, вот так. «Что такое? Кто к тебе пришел? Какой-то шейгец?». Я
говорю: «Нет, мама, он еврей, просто похож на русского».
Светловолосый, да?
Светловолосый.
И глаза светлые?
Светлые. Был очень хороший. Потом он кончил институт, работал в вагонном
депо, все годы отработал в вагонном депо. Инженером работал. Ее отец. Тоже,
был чудесный человек. И как муж, и как отец, и как человек, таких вообще нет,
мало таких. Это вот, моя сестра и он.
В одной семье, вам повезло.
Это мои две трагедии.
Ваш муж был старше вас?
На 5 лет. Он 26-го года. Уже 5 лет, как он умер. Была болезнь, нехорошая у него
была, и он умер.
Сколько вы встречались до свадьбы?
Свадьба была 1-го сентября.
А сколько вы встречались, когда вас познакомили?
Весной.
Полгода?
Полгода.
И вы расписались в ЗАГСе?
Да.
А еврейская свадьба была?
Нет, еврейской свадьбы не было. Дома была свадьба, на 50 человек. Ну, он один
сын у родителей. Очень культурная семья, очень культурные, хорошие такие
Анна Иванковицер. Интервью
28
люди. И он тоже был необыкновенный человек. Мама в ЗАГС нам принесла
букет сирени. Видите, у нас еще тогда трамваи шли, потом сняли трамваи.
А родители мужа в Одессе жили?
Нет, они жили в Котовске, под Одессой.
А как их звали?
Маму его звали Хана, но звали тоже Аня. А по-еврейски, говорят, нельзя, чтобы
невестку и маму мужа звали одинаково. Ей кто-то сказал. Она сказала: «Ничего,
раз мой сын ее хочет, так если что-то должно случиться, так пусть случится со
мной, я не буду возражать».
Вы были в хороших отношениях?
Да.
А отец?
А отец, это вообще был человек… Он был главным бухгалтером. Он был похож
на отца своего. Честный, он был не от мира сего. Он был главным бухгалтером
на мельнице, где люди становились миллионерами. А он, кроме этой
зарплаты… Они жили очень скромно. Он там делал ревизии. И всегда
недостача, знаете, как люди делают. А он всех выручал, делал хорошо. И когда
приходили люди благодарить, знали, что он не берет. Приходили к жене,
приносили какой-то подарок за то, что он делал хорошо. Если он не узнавал,
так… А если он узнавал, так он: «Иди, немедленно отнеси! Чтоб я ноги твоей
дома не видел, пока ты не отнесешь».
А как звали вашего свекра?
Борис, Бурох, она его Бузенька. Это они так любили… Она всегда его: «Мой
Бузенька». Он ее тоже, Ханочка звал.
А евреев у вас в группе много было?
Было, было, очень много было евреев.
А когда у вас родились дочки?
В 57-м году она родилась, через год она родилась, Полина. А Марина родилась
через 7 лет, в 64-м.
И как сложилась их судьба дальше?
Ну, как, она кончила музыкальную школу, потом кончила педучилище. Марина
кончила университет, экономический факультет. Когда началась эта поездка,
она выехала в Израиль.
Где-то в 70-х?
Нет, в 90-х. И мы должны были ехать уже, тоже собирались, всей семьей. Но
сестра моя как раз заболела, сняли грудь, и она болела, и все равно, ей стало
хуже, и она умерла. Без сестры я не хотела ехать. Я сказала: «Без сестры я не
поеду».
Сестра тоже собиралась, да?
Она тоже должна была ехать.
А мама к тому времени?..
Моя мама? Она в 60-м году еще… Она умерла, надо было через год памятник.
Тогда вообще было сложно. Это теперь можно памятник за месяц сделать,
теперь только деньги, а тогда мы 5 лет ждали, пока сделали, не 5, а, кажется, 2
года. Ну а потом мой муж передумал, не захотел ехать, и мы остались тут.
Анна Иосифовна, еще чуть-чуть, вот, когда в 48-м, в 49-м Палестина
превратилась в Израиль, как вы это восприняли?
Ну, с энтузиазмом. Что государство было. Пусть ты тут, но когда знаешь, что
есть государство, ты знаешь, что это государство еврейское…
Анна Иванковицер. Интервью
29
А когда в 70-х годах начались отъезды, как вы относились к отъезжающим? И,
вообще, какая обстановка была в Черновцах?
Тогда просто возможности не было, потому что тогда надо было платить за
диплом. А так как у моего мужа высшее образование, у моей сестры высшее
образование, у ее мужа высшее образование… Где было набрать столько денег?
Кто тогда мог мечтать? Тогда ехали только те, у кого были большие карманы.
Надо было платить. И то, еще не всем разрешали. А он еще, к сожалению, был
коммунист, мой муж. Ну, в душе нет, а так.
А как относились в Черновцах к отъезжающим?
Относились очень хорошо. Ну, уехали, врачи, особенно. Врачи ехали.
А вот, собрания на работе были?
О, Боже! Клеймили, страшное дело. С работы увольняли, из квартир выгоняли.
Даже так?
А как же? У нас из квартир выгоняли. Люди ходили, кто к друзьям, кто снимал,
кто что…
В ожидании разрешения?
Да, в ожидании. Люди такие муки переживали. Тогда не продавали квартиры,
как сейчас, что можно продать. Заставляли самих евреев выступать на
собраниях, чтоб клеймили отъезжающих, евреи евреев. И мало того, что
квартиру оставляли, еще надо было ремонт сделать, чтоб сдать
отремонтированную квартиру.
Да, «хорошее» было время.
Расскажите про жизнь вашей семьи еще. Ну, вот дочки, давайте, со старшей
дочери начнем, с Полины. Полина кончила школу, музыкальную школу,
поступила в педучилище, в педмузыкальное, да.
Ну, а потом я работала, в садике работала много лет. Ну, сейчас я уже лет
8 работаю в школе, библиотекарем, поменяла музыку на… потому что у
меня там сокращение было, на работе, и я пошла на бухгалтерские курсы,
тогда был бум на бухгалтеров, но у нас там, у знакомых, был директор
школы, он говорит: «Что ты за копейку будешь искать, там чего-то не
будет сходиться, тебе нужны эти цифры? Пойдем в школу». Я говорю:
«Что я буду делать?» – «Пойдешь на работу библиотекарем, будешь
книжки раздавать, собирать книжки». Ну, я пошла, вот я уже 8 лет в
школе работаю. Тем более, там я углубилась, я знала, что в семье, у нас
еврейская семья, все это соблюдалось, но откуда, что чего, почему, истоки
праздников, откуда это все вышло? А потом, когда я уже столкнулась с
литературой, стала много читать, и я уже знаю всю историю, все истоки
праздников, все это, как нужно соблюдать, почему соблюдать, откуда это
идет. Вот теперь я стала, в еврейском, так сказать, образовании, я стала
образованна.
Полина, вы в школу пошли после получения независимости, пошли на работу в
школу?
Да, да. В 94-м году. Значит, наша еврейская школа, ей было 10 лет в
прошлом году. Значит, в 91-м году образовалась наша школа еврейская. В
ней был процентов 70 еврейских детей, и 100% учителей были евреи. Но со
временем учителя начали уезжать, и кучка детей тоже. Теперь, на
сегодняшний день, если взять, так это «чистых евреев» очень мало, может,
процента 3-4 на всю школу.
Среди учителей?
Анна Иванковицер. Интервью
30
Среди детей, среди учителей, вообще, осталось два с половиной человека,
три человека. А детей, там есть «половинки» и «четвертинки», в общем,
это уже идет по закону о возвращении. Так что вот теперь, из-за того, что
нет как таковой еврейской сущности, то и название школа поменяла свое.
Раньше на табличке так и было написано: «Еврейская школа». А теперь
уже этого как такового нет, теперь написано по-украински:
«Загальнонавчальний заклад з поглибленим вивченням предметів єврейського
циклу», вот теперь так называется.
Полина, на каком языке преподавание в школе?
На украинском языке. Это государственная школа, где просто углубленно
идет изучение всего еврейского цикла.
А что изучается?
Изучается все, как обычно. Изучается украинский язык, математика,
физика, химия и так далее. И идет иврит, традиции, история, музыка,
еврейская литература.
Литература еврейская переводная, или на идиш, на иврите?
На русском языке. Читать наши дети… Ну, как, если урок идет, допустим,
могут разобрать, читать произведение какое-то, сделать перевод, вот, и о
чем говорится, сказать, кто знает более-менее иврит лучше, так о чем
говорится на иврите, они же изучают иврит. А в основном, по-украински.
Все ведется на украинском языке. Иврит, даже сам урок иврита, объяснение
правил, грамматики и всего, все по-украински. И математика, и физика, и
химия – все.
И ваш сын тоже в этой школе?
Да, в этом году он заканчивает уже 9-й класс, закончил, в принципе уже 9-й
класс, уже 3 экзамена сдал, еще два осталось, и в этом году он прошел по
программе Сохнута на учебу в Израиль.
То есть со следующего года он уже будет на учебе в Израиле.
Да, если он захочет.
Пожалуйста, расскажите о своей семье, о муже, о сыне, когда вы вышли
замуж…
Мой муж, Михаил Семенович Корнблюм, это так, а вообще он Мэтл
Срулевич. Так он записан в паспорте, и он никогда не стеснялся своего
имени и фамилии, как и я, я тоже никогда не меняла фамилию, я знаю, что
вместо Бернштейнов и Рабиновичей писались Ивановы и Петровы, и всякое
такое, но мы всегда оставались на своей фамилии. И у него чисто еврейская
семья, у нас чисто еврейская семья, вот. Мы поженились в 78-м году, и в 80м году у меня родилась дочка, Фаина. Значит, он закончил (нрб)
политехнический институт, и уже, будучи беременной дочкой, я с ним
поехала на его защиту, в 80-м году. И потом я родила дочку, Фаину. Ей уже
22 года, она закончила медучилище и работает медсестрой. А сын у меня
87-го года рождения, сразу, если знаете, в Черновцах была болезнь такая
детей…
Полина, я вчера была у вас на Шаббате, в вашей общине прогрессивного
иудаизма, расскажите, пожалуйста, как вы пришли к этому?
Как-то нашу семью пригласили, община уже была, просто я не знала, что
она есть, потому что она зарегистрирована 92-м годом, официально, через
горсовет, прошла регистрацию, со 2-го сентября 92-го года, и она уже была.
А меня пригласили, наверно, это был уже год 93-й, 94-й, 95-й, я уже не
помню точно, и это находилось близко от моего дома, потому что они
Анна Иванковицер. Интервью
31
арендовали помещение в библиотеке и находились там. И мы пошли на
праздник Пурим, по-моему. Ну, а там рассказывали, что такое Пурим, а я
это все знала глубже, чем они все это говорили. И я начала добавлять: «А
еще можно это сказать, вот это сказать». Мне говорят: «А откуда ты
знаешь все это?». Я говорю, что работаю в еврейской нашей школе, связана
с литературой, а так как я еще закончила музыкальную школу, то я и пою,
у меня есть слух музыкальный, я играю. Она мне говорит: «Все, ты
незаменимый у меня человек», руководитель общины, до меня которая была.
Вот, она предложила мне вести Шаббат. Я поехала на семинары, я ж не
знала, как это сначала делать. А у нас были эти молитвенники, по
которым мы вчера молились. По тем молитвенникам учили меня тем
мелодиям, которые на эти молитвы идут, и многое другое. Я стала вести
молитвы на Шаббат. А потом, когда она уехала в Германию, она назначила
своей преемницей. Вот так, передала мне свои дела. Вот теперь я уже года
4 руковожу этой общиной.
У вас большая община?
На сегодняшний день до 40 человек, не больше. А было где-то до 100 человек,
потому что приходили в общину с семьями. Жены, дети, отцы, бабушки,
дедушки, поэтому и называется «Семья». И в начале, как мне рассказывала
моя предшественница, не было помещения, собирались они у нее в доме
сначала. И праздновали праздники, Шаббаты проводили, всякие другие
мероприятия. А потом уже, когда они расширились, то им уже мало стало
этого печенья, стали арендовать помещение то в одном месте, то в другом.
Ну, теперь тоже арендуем помещение в еврейском культурном фонде,
нашем еврейском доме. И вот, так это и длится по сегодняшний день.
А что еще, вы встречаете вместе праздники…
Значит, у нас памятные даты, Шаббаты, авдала, в субботу мы собираемся,
когда у нас совпадает праздник, допустим, не в пятницу, мы делаем в
субботу, то вот, разделение будней субботы, идет такая вечерняя
церемония, которая называется авдала, отделение субботы от будней. Мы
Тору обсуждаем, евреи не могут без Торы, это главное учение евреев. Мы
читаем каждую субботу главу, и каждый высказывает свое мнение по
каждому предложению… Члены общины готовят, и я готовлю, и они
готовят, о знаменитых евреях в мировой цивилизации, это инженеры,
строители, музыканты, биографию, творчество, о чем рассказывается,
стихи и так далее, в общем, все, что касается евреев. Приглашаем наших
известных людей, чтобы рассказали о себе, что делается… В общем,
прогрессивный иудаизм – это иудаизм сегодняшнего дня. Во-первых, почему
«прогрессивный»? Это течение зародилось в Германии, и, самое главное, чем
отличается, что это гуманистическое движение, где мужчины и
женщины в равных правах. У нас нет, как в ортодоксальных синагогах, что
женщины наверху, а мужчины внизу, у нас все молятся вместе, рука об руку,
мы сидим рядышком и без всякого стеснения, поем эти гимны, все эти
молитвы, каждый себя чувствует равноправным в нашем движении.
Вчера я почувствовала связь между членами вашей мешпухи...
Правильно, потому что если кто-то заболел, то звонят, что было, о чем
рассказывали, ну, не хватает чего-то, потому что настолько врастаешь,
что это все твое родное испокон веку.
И вы дальше будете это продолжать?
Анна Иванковицер. Интервью
32
Ну, пока будем, пока нам дали такую возможность, оно будет. Если не
повернется обратно. Если у кого-то не «заклинит» и не вернутся старые
времена, не дай Бог. А тут все возможно.
Спасибо.
Анна Иосифовна…
…Я со старшей дочкой. Дочка живет в Израиле, в (нрб), кончила университет,
экономический факультет. Там, конечно, по специальности она не работает. Она
работает там в магазине, на кассе. А муж закончил Московский автодорожный
институт, он работает на заводе, на компьютере, компьютерное черчение.
Девочке 12 лет, маленькой 6 лет.
Как зовут девочек?
Старшую зовут Мила, а меньшую Керен, уже их имя. Эта родилась тут, полтора
года было, когда уезжали, а маленькая родилась там.
А мужа Марины как имя?
Давид.
А фамилия?
Фишер. Мама с ними живет. Они уже квартиру не снимают, они купили,
выплачивают. Живут скромно, я не могу сказать, что они звезды с неба хватают,
зарплаты их не ахтибольшие, но ничего, слава Богу, был бы только мир. В
прошлом году, правда я туда уже три раза ездила, была в гостях у них, первый
раз месяц, потом 4 месяца, потом полгода.
Первый раз когда вы были?
Первый раз я была 6 лет тому назад. Или даже 7 лет. Второй раз я была уже
после смерти мужа, и третий раз была два года тому назад. А они только в
прошлом году были всей семьей тут, у меня в гостях. Всего были неделю.
С внучками?
С внучками, с его мамой, полностью, все были. Ну, так вот, конечно,
переживаю я.
В их городе?..
У них очень хороший город, Берцли очень хороший город, Но там тоже, все
время было тихо, а вот недавно был теракт. Там не было, а вот, буквально, на
той неделе был, теракт. Я узница, получаю немецкую пенсию и получаю свою
рабочую пенсию, то, что я отработала со стажем. Слава Богу, хватает, помогаю
еще и той семье, и этой семье.
Вы вместе живете?
Да, помогаю туда и сюда, слава Богу, что я имею эту немецкую пенсию, потому
что на этой пенсии я бы, конечно, не разогналась, хотя пенсия не маленькая у
меня, 180, но все равно, слава Богу. Только чтоб здоровье было. Инфаркт в
прошлом году. Здоровья нет. Было бы здоровье, чтоб был мир, чтоб там был
мир, и чтоб тут был мир, чтоб мы не переживали за жизнь близких и родных.
Спасибо вам большое.
Дополнение.
Когда Анна Иосифовна рассказывала про смерть своего деда в Полонном, она
попросила меня выключить микрофон, на всякий случай, как она сказала, и
рассказала о том, что после революции в Полонном многие местные евреи
стали революционерами и, соответственно, чекистами, или «помощниками»
чекистов, добровольными. И, поскольку в Полонном знали, что ее дед человек
состоятельный, у него есть золото, то когда началась экспроприация золота,
он часть золота успел отдать дочери, раньше, которая вместе с ним уехала, а
Анна Иванковицер. Интервью
33
то, что у него оставалось, он сдал. Но, тем не менее, они не верили, что он
сдал все целиком, и поэтому визиты чекистов повторялись, более того, ночью
стучали ему в окна, кричали: «Отдай награбленное». Такие вот визиты,
кончавшиеся ничем, тем не менее, тягостные для семьи, конечно, повторялись
не реже, чем раз в неделю. У деда было больное сердце, поэтому каждый такой
визит сопровождался сердечным приступом, в конце концов это закончилось
инфарктом и последующей скорой смертью.