вторая половина XIX

Т.Г. Недзелюк
(Новосибирск)
Из истории управления инославными христианскими исповеданиями в Сибири
(вторая половина XIX – начало ХХ вв.)
Проблема взаимоотношений государства и церкви всегда являлась актуальной и трудноразрешимой для Российского государства. В особенно сложной ситуации оказалась в последние десятилетия XIX века администрация сибирских губерний. После январского национальноосвободительного восстания 1863 г. в Речи Посполитой, составлявшей в то время западную окраину
Российской империи, в Сибирь на каторгу и на поселение под надзор полиции было сослано около
600 священнослужителей и монашествующих католического исповедания, участников повстанческого движения.1 Общее же количество сосланных поляков по данным ГАРФ и польского Архива новых
актов в Варшаве, оценивается приблизительно в 38 тыс. чел.2 По данным Главного тюремного управления, всего на 1 января 1898 г. здесь было сосредоточено 310 тыс. ссыльных всех категорий.3 Следствием данной «переселенческой» политики стало такое положение дел, при котором в массовом порядке в местах дислокации наказанных повстанцев начали возникать римско-католические приходы
для удовлетворения духовных нужд и поддержания нравственности среди ссыльных. «В каждом
крупном сибирском городе сегодня есть католический костел или часовенка... Возле каждого небольшого костела образовываются благотворительные общества, библиотеки, детские приюты, а в
последнее время и церковно-приходские школы», - писал Бронислав Пилсудский.4 В то же время законодательная база для урегулирования отношений с церковными организациями инославных исповеданий отсутствовала. Как утверждает О.А. Лиценбергер,5 таковая и не была сформирована в пределах всей Российской империи. Существовал ряд разрозненных тематических нормативных актов,
призванных по мере необходимости регулировать правоотношения в той или иной сфере общественной жизни. Например, обязанности католических священников оговаривали Законы о состояниях, от
воинской службы священнослужителей освобождал Свод уставов о повинностях; пенсии преподавателям Закона Божия назначал Устав о пенсиях и единовременных пособиях; порядок ведения метрических и шнуровых книг для записи приходов и расходов в католических и лютеранских общинах
предусматривали Законы о состояниях и Свод уставов счетных, порядок заключения браков с православными оговаривался в Законах гражданских состояний и в Своде губернских учреждений.6 Делопроизводственную документацию можно классифицировать следующим образом: 1/ правительственные распоряжения, регламентирующие организацию и функционирование инославных и иноверческих исповеданий; 2/ докладные записки, переписка центральных властей и учреждений с местной
сибирской администрацией и переписка последней по вопросам соблюдения легитимности в осуществлении деятельности конкретных церковных приходов и лояльности к правительству конкретных священнослужителей и прихожан; 3/ предписания об административной расправе и установлении разного рода полицейского надзора над гражданами, высланными в Сибирь, исповедующими
неправославное христианство. Большая часть ранее не опубликованной делопроизводственной документации извлечена нами из фондов ГАРФ, РГИА и западносибирских архивохранилищ. Законодательные источники, регламентирующие правовой статус участников польского восстания 1863 г., сосредоточены в фондах Главного управления Западной Сибири7 и Тобольского общего губернского
управления.8
В документах Томского губернского управления9 содержится ряд интересующих нас административных актов и циркулярных распоряжений. В Д. 80 отложились циркуляры МВД «о вероисповеданиях правых» за 1905-1915 гг. Дело 81 аккумулирует переписку за эти же годы «по вопросу о
применении в Томской губернии циркуляра Министерства Внутренних Дел от 18 августа 1905 г. за
№ 4628 о вероисповедных правах». Дела 1 и 2 – о правилах принятия иностранцев в русское подданство (данное обстоятельство касалось в большей мере военнопленных, так как ссыльные, хотя и были
жителями Польши, являлись гражданами Российской империи).
То, что интересы инославных исповеданий не оставались без защиты, свидетельствует массив
документов, аккумулированных в Д. 57 «О воспрещении баптистам пос. Александро-Невского Андреевской волости Каинского уезда постройки молитвенного дома на участке земли, предназначенном для постройки Евангельско-Лютеранской церкви». (Постановление Томского губернского
управления датировано 22.05.1913.). Однако для возведения церковного здания любого исповедания
требовалось разрешение МВД, Консистории и Строительного управления. Массовое переселение в
годы Столыпинской реформы выходцев из западных регионов повлекло за собой такое же массовое
сооружение культовых зданий. Архивное дело 270 повествует «О доставлении сведений о всех существующих в Томской губернии римско-католических молитвенных домах, построенных без надлежащего надзора» (1914 г.). Возведению здания предшествовало либо Высочайшее повеление, либо
распоряжение местного губернатора о наделении общины землей. Так, Д. 330 содержит сведения «об
отводе участка земли под постройку римско-католической часовни в г. Тайга» (1915 г.) Дело 75 указанного фонда и описи ГАТО перекликается с архивным делом 26 описи 125 фонда 821 РГИА. Хранящиеся в Томске материалы повествуют об освобождении от сборов (руги) в пользу православной
церкви старообрядцев пос. Горновского Кузнецкого уезда, несмотря на то, что проживают они на
территории соответствующего православного прихода (1906-1907 гг.). Петербургский документ, авторами которого являются крестьяне деревни Сосновка Барнаульского уезда Томской губернии, имеет аналогичное содержание, но составлен он католиками, в том же 1906 г.10
Специальная категория дел образована по признаку разрешения заниматься конфессиональным образованием. Из коллекции Томского государственного архива дело 134 повествует «О разрешении Петру Петровичу Тевс открытия в г. Славгород Барнаульского уезда частного учебного заведения III разряда для обучения детей немцев меннонитского вероучения (05.12.1913-28.09.1914), а Д.
475 «О разрешении преподавательнице Бийской мужской гимназии Б.И. Роговской обучать детей
римско-католического вероисповедания грамоте на польском языке, а также закону Божию» от
01.04.1916 г.11
Переходы из одного вероисповедания в другое, неправославное, не приветствовались властью, но имели место. Д. 215, сформированное по заявлению Банифатия Карловича Трахневича, информирует о разрешении ему перехода из римско-католического вероисповедания в евангелическолютеранское (1912 год). Гораздо строже был порядок перехода из православия в неправославные исповедания. Показательным здесь является Д. 246 «О переходе крестьян Барнаульского уезда Поликарпа и Прасковьи Дрокиных и других в секту Авангелийских христиан» (1914-1915 гг.). В специальную категорию выделим наиболее многочисленный массив ходатайств о переходе в католическое
исповедание. Связано это было с тем обстоятельством, что сосланные в Сибирь униаты, приписанные
в Привисленском крае и Холмской губернии к православной церкви, просили о возвращении к вере
своих предков, то есть католичеству. Показательны и наиболее информативны в этой категории Д.
247 «По заявлению Петра Антиповича Бондарь о переходе в католичество» (1914 г.), Д. 271 «О переходе из православия в р-католичество крестьянки Матрены Лаврентьевны Барановой» также за
1914 г. Итоговые статистические сведения о количестве перешедших из православия в римскокатолическое исповедание в 1915 г. содержатся в Д. 351.12
Анализируя массив законодательных актов и делопроизводственной документации, учитывая
результаты проведенных ранее исследований в интересующем нас направлении, приходим к заключению, что общие законоположения об инославных исповеданиях в стране провозглашали свободу
исповедания католической и протестантской веры.13 Априори сам факт упоминания инославных
церквей в российском законодательстве свидетельствовал о признании католиков и лютеран субъектами действующего права и наделении их особым качеством – праводееспособностью, в результате
получения которой, церкви могли вступать в соответствующие правоотношения. Однако фактически
правовой статус этих конфессий оставался ограниченным. Религиозное законодательство в России,
начиная со времен Петра I и Екатерины II, формировалось архаически, часто казуально, потому и
оставалось бессистемным, состояло из разрозненных, не связанных между собой нормативных актов,
нередко включавших и судебные прецеденты. Указы правительства, стремящегося решить конкретную актуальную в тот или иной момент политическую ситуацию, были полны коллизий и нарушений
церковного права. Несмотря на то, что в дореволюционной России во всех университетах велось преподавание канонического права, с его авторитетом в силу сложившейся в синодальный период традиции, практически не считались. В своей диссертации О.А. Лиценбергер делает принципиальные
выводы об отсутствии отлаженного механизма правового регулирования межконфессиональных и
государственно-церковных отношений.14 Некоторые же законодательные положения не только не
подкреплялись, но и прямо опровергались историческими реалиями.
Изменившаяся с начала ХХ столетия политическая ситуация сформировала качественно новую мотивацию переселения в зауральские земли, а соответственно, сменился и вектор конфессиональной политики. Закон от 2 июня 1900 г. отменял ссылку уголовных в Сибирь. Вместо принудительного переселения, правительство стало осуществлять курс на стимулирование крестьянской миграции. Количество проследовавших сюда в 1885-1905 гг. составило 1,5 млн. чел. (по 7 тыс. в год).15
А.В. Ремнев замечает, что славянское население Сибири и Дальнего Востока было сложным
не только по этническому, но и конфессиональному (православные, униаты, католики, старообрядцы,
сектанты) признакам, а также по региональным характеристикам мест выселения. Объезжавший в
1896 г. переселенческие поселки Западной Сибири А.Н. Куломзин писал бывшему воспитателю Николая II генералу Г.Г. Даниловичу, что перед ним прошла своеобразная этнографическая выставка
«представителей славянского племени и других племен, обитающих в России».16 Приморский военный губернатор П.В. Казакевич в свою очередь напомнил, что иностранные колонисты даже во внутренней России создают определенные сложности. «Мы в стране пустынной, которая носит только
название России, вводим сильный иностранный элемент, - предостерегал он, -… а недавние польские
события показали, что «несмотря на одноплеменность рас, католичество кладет непреодолимую преграду сближению».17
По прошествии краткого промежутка времени вектор государственно-конфессиональных отношений был скорректирован ещё раз: Именной Высочайший Указ императора Николая II от 12 декабря 1904 г. и Высочайше утвержденные положения Комитета Министров об укреплении начал веротерпимости от 25 января 1905 г. провозгласили новые основания для формирования религиозного
законодательства в стране. Следствием их стали разосланные Департаментом общих дел МВД циркуляры от 2 марта 1905 г. за № 8 всем губернаторам империи следующего содержания. «…Во исполнение такового ВЫСОЧАЙШАГО повеления, не ожидая приведения в известность всех, касающихся
веротерпимости, распоряжений как центральных, так и местных властей, поручаю Вам, Милостивый
Государь, безотлагательно распорядиться отменою всех стесняющих свободу исповедания веры …
буде таковые по вверенной Вам губернии были издаваемы, не стесняясь тем, от какого бы лица или
места эти распоряжения ни исходили».18 Однако уже в самом тексте Именного Высочайшего Указа, а
именно в последней части пункта шестого выражено повеление: «принять ныне же в административном порядке соответствующия меры к устранению в религиозном быте раскольников и лиц иноверных и инославных исповеданий всякаго, прямо в законе не установленного, стеснения».19 Таким образом, стеснение, установленное законом, продолжало иметь место и происходило это вполне легитимно. Комитет министров в заседании своем от 25 января, обсудив способы осуществления Высочайшего соизволения, «между прочим положил»: «если из числа стесняющих свободу исповедания
веры административных распоряжений окажутся такие, применение коих и впредь, по соображениям
государственного порядка, он признает необходимым, то на утверждение оных испросить через Государственный Совет ВЫСОЧАЙШЕЕ соизволение».20 Циркуляр № 20 от 15 мая 1905 г., разосланный
всем губернаторам и градоначальникам империи, определил меру воздействия: «Если в отдельных
случаях проявление верований будет сопряжено с опасностью для общественных нравственности
спокойствия, или же повлечет за собою, из религиозных побуждений, нарушение законов…, то, в силу ВЫСОЧАЙШАГО Указа, необходимые мероприятия должны заключаться не в ограничении духовной свободы, но в пресечении и преследовании, на основании Уголовнаго закона, точно определенных преступных деяний».21
В результате проведенного исследования мы приходим к следующему выводу. При проведении государственно-конфессиональной политики российское правительство придерживалось принципов утилитаризма. Нуждаясь в идеологической основе для осуществления политико-правовой доктрины самодержавия, оно выработало политику «государственной церкви», поощряемой, но одновременно и находящейся под жестким контролем светской администрации православной иерархии.
Терпимое отношение к вероисповеданиям национальных меньшинств было продиктовано практической необходимостью удовлетворения их духовных потребностей в целях поддержания моральнонравственного состояния. Пути и методы проведения конфессиональной политики часто перекликались с реализацией национальной этнополитической доктрины, вводя градацию на «инославные христианские» и «иноверческие нехристианские» исповедания. При осуществлении данной политики в
конкретном регионе постоянной величиной всегда являлся государственный интерес, а переменными
– конкретные политические, культурные, социальные и другие условия. В силу удаленности от центра страны сибирская администрация имела больше свободы в своих действиях, а парадигма административно-этноконфессиональных отношений выстраивалась лояльнее, что неоднократно отмечалось
в мемуарах «инославных» высланных и переселенцев.22
___________________________________________________
Зюлек Я. Римско-католические священники, сосланные в Сибирь после Январского восстания // Сибирь в истории и культуре польского народа. М.: Ладомир, 2002. С. 136.
2 Там же. С. 133.
3 Марголис А.Д. Система сибирской ссылки и закон от 12 июня 1900 года // Ссылка и общественно-политическая жизнь в
Сибири XVIII – начала XIX в. Новосибирск, 1978. С. 135-136.
1
Пилсудский Б. Поляки в Сибири // Сибирь в истории и культуре… С. 28.
Лиценбергер О.А. Римско-Католическая и Евангелическо-Лютеранская церкви в России: сравнительный анализ взаимоотношений с государством и обществом (XVIII – начало XIX вв.). Автореф. дисс… д.и.н., Саратов, 2005. С. 18.
6 Там же.
7 ГАОО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 2865, 3122; Оп. 3. Д. 4936; Оп. 4. Д. 5253, 5460, 5641а, 5929, 6048, 6247, 6214, 6938.
8 ГУТО ГАТ. Ф. 152. Оп. 1, 4, 5; Ф. 353. Оп. 1. Д. 4, 447, 779, 1082, 1120.
9 ГАТО. Ф. 3. Оп. 67. 548 ед. хран., 1903-1918 гг.
10 РГИА. Ф. 821. Оп. 125. Д. 26.
11 ГАТО. Ф. 3. Оп. 67. Д. 134, 475.
12 Там же. Д. 215, 246, 247, 271, 351.
13 Ефимовских В.Л. Религиозные преступления в Своде законов Российской империи // Вестник Академии права и управления. М., 2001. №1. С. 56-59; Зольникова Н.Д. Сословные проблемы во взаимоотношениях церкви и государства в Сибири:
(XVIII в.). Новосибирск, 1981; Иванов Ю.А. Религиозно-политическая жизнь российской провинции 1860-1910 гг.: уездный
уровень. Автореф. дисс …д.и.н. Иваново, 2001; Лиценбергер О.А. Римско-католическая церковь в России: история и правовое положение. Саратов, 2001; Мамсик Т.С. У истоков сибирского евразийства // Сибирское общество в контексте модернизации XVIII – XX вв. Новосибирск, 2003. С. 26-34; Устьянцева О.Н. Томская епархия в конце XIX – начале ХХ вв. Автореф.
дисс.… к.и.н. Кемерово, 2003.
14 Лиценбергер О.А. Римско-Католическая и Евангелическо-Лютеранская церкви… С. 22-44.
15 Шиловский М.В. Основные направления политики правительства по отношению к Сибири во второй половине XIX –
начале ХХ вв. // Сибирское общество в контексте модернизации… С. 35-44.
16 Ремнев А.В. Славянские народы как колонизационный ресурс имперской политики в Сибири и на Дальнем Востоке во
второй половине XIX- начале ХХ вв. // Традиции экономических, культурных и общественных связей стран Содружества
(история и современность). Омск, 2005. С. 15-16.
17 Там же. С. 16.
18 ГАТО. Ф. 3. Оп.. 67. Д. 80. Л. 1.
19 Там же.
20 Там же.
21 Там же. Л. 2.
22 Зюлек Я. Указ. соч. С. 133-145; Пилсудский Б. Указ. соч. С. 13-30.
4
5