Северо-Восточный гуманитарный вестник, 2019, № 2(27) Г.С. Вртанесян DOI: 10.25693/SVGV.2019.02.27.07 УДК 811.551.1 Трансформация календарной лексики долган В статье приведен краткий обзор изучения трансформации календарной лексики при изменении языка (на примере долган) и изменении хозяйственной специализации (на примере оленеводства). Выбор темы продиктован тем, что календарная лексика – одна из наиболее устойчивых частей языкового фонда. В этногенезе долган участвовали тунгусы (более половины), якуты, русские и самодийцы. Начиная с XVIII в., этногенез долган изучен достаточно подробно. Их формирование происходило в замкнутых социумах и в этнографическое время, что дает возможность для сравнений в рамках модели концепции «плавильного котла». Сравнивались записи, сделанные на протяжении 150 лет. Показано, что в первой записи календаря долган (сер. 19 в.) не было ни одной якутской лексемы. Название месяца (ыйа) появилось лишь спустя 70 лет (во второй записи), вместе с переводами названий части месяцев с эвенкийского языка на якутский. У календарной лексики в долганских и якутских календарях общим является лишь название месяца (ыйа). В календарной практике долган не нашли своего отражения такие календарные маркеры, как астральный (якуты) и соматический (эвены). Изменения лексики, связанные с переменой языка, сопоставлены с динамикой трансформации календарной лексики, при изменении хозяйственного типа (на примере оленеводства). Для появления оленеводческих названий месяцев в календарях у хантов, манси, селькупов, кетов, энцев, нганасан понадобилось в среднем около 100 лет. Самые характерные календарные маркеры оленеводства – названия летних месяцев (комаров, оводов, мошки). Ключевые слова: трансформация календарной лексики, долганы, эвенки, хозяйственный тип. Традиционные календари – важный источник для культурных реконструкций. Особый интерес представляет трансформация календарной лексики. Основные причины – изменение языка коммуникации и/или частичная или полная смена основных хозяйственных занятий. Простое сравнение календарных лексем проблему не решает, так как информаторы зачастую могли и не знать исходного смысла используемых ими названий, то есть имела место частичная или полная утеря первоначального смысла при сохранении формы. Поэтому для выявления динамики языкового взаимодействия необходимо сравнение по более широкому спектру понятий – по счетной лексике, терминам пространственной ориентации, системам счета и контроля календарного времени. Выбор долганских календарей обусловлен, во-первых, тем, что этногенез долган изучен достаточно подробно, во-вторых, в нем участвовали носители алтайских, уральских и индоевропейских языков. Формирование их происходило с XVIII до середины XIX в. из эвенков (и м.б. © Вртанесян Г.С., 2019 58 эвенов) (50–52%), якутов (30–33%), русских 15%) и самодийцев (ненцы, энцы) (3–4%). Языковая картина выглядела иначе: не менее 60 % будущих долган говорили на якутском, 20% – на русском и 20% – на эвенкийском. Основа экономики долган – охота, оленеводство и зимний лов рыбы, язык общения – якутский. Оленеводческие термины (иктэнэ – олень-трехлетка, амаркан – пятилетка, онгко – оленье пастбище, лабукта – мох и др.) долганы заимствовали у эвенков, знавших верховую езду, но пополнили их элементами самодийского санного оленеводства [Долгих, 1963, с. 92, 128 –135]. Смешанный характер охотничьих обрядов долган проявлялся в сосуществовании образа якутского духа охоты Баай Баяная и охотничьих амулетов шингкэнов (эвенки). Долганам был известен также и обряд протаскивания снаряжения (ружье, сеть) и прохода охотников через «деревоарку», носившее, как и у эвенков, название Чичипкан [Дьяченко, Добжанская, 2008, с. 386]. При этом числительные у долган являлись калькой с якутских [Убрятова, 1985, с. 3, 65, 135]. Г.С. Вртанесян С обозначением стран света дело обстоит иначе. Север: якуты – хангас (левый, левая сторона), долганы – аллараа (низ, под, вниз по реке). Юг: якуты – унга (правый), долганы – yyhэ (вершина). Источник заимствования последней лексемы – диалект туруханских якутов [Кононов, 1978, с. 76]. С учетом доминирования так называемой «речной» модели ориентации, до сих пор сохранившейся у эвенков-орочонов, при кочевьях в таежно-тундровом ландшафте [Лаврилье, 2010, с. 117 сл] нельзя исключить, что номинация «севера» в долганском (и в туруханском диалекте якутского) как «низа», является результатом заимствования эвенкийской «речной модели», но с переводом термина (север = низ) на якутский. Календарные системы некоторых тюркоязычных народов Сибири (якуты, алтайцы) сохранили в виде фрагментов той или иной степени сохранности способ отсчета месяцев года, основанный на анализе взаимного положения Луны и Плеяд [Вербицкий, 1884, с. 487; Макаров, 1983, с. 81], своего рода «календарно-этнический» маркер. Другим маркером подобного рода можно считать календарный счет по частям тела, который наиболее полно представлен у эвенов, а фрагменты его есть почти у всех тунгусоязычных народов Сибири и Дальнего Востока [Петрова, 1937, с. 79–85]. Изменение календарной лексики долган почти за 150 лет отслежено по записям П. Третьякова [1871, с. 77], А.А. Попова [1937, с. 152] и А.Д. Мухачева [2001, с. 148–178]. В первой записи нет ни одного термина на якутском языке, сохранилось и название месяца «бега» (эвенк.), хотя информаторы уже считали себя долганами и говорили на якутском. В первой записи [Третьяков, 1871, с. 77] формально преобладала фенологическая лексика, а «оленеводческих» терминов было всего три. Это месяц гона (сентябрь) «хирулихани», при хиру (cиру) – пороз, бык-производитель (эвенк. Аг, Д, Е, И) [ССТМЯ, 1977, с. 96] (то есть буквально «самцов оленя месяц», при этом информанты раскрывали его как «время замерзания речек», где -ла(х/с/ш)ани – суффикс обозначения временного периода в эвенкийском [Василевич, 1958, с. 773]; отела (нолькинибэга – «оленьих телят рождения месяц» и мошки (мучинбэга) [Третьяков, 1871, с. 77]. Последний, при своей формально «фенологической» форме, имел прямое отношение к оленеводству, так как был связан с устройством дымокуров для защиты оленей от мошки. При этом название сентября информанты поясняли как «время замерзания речек» [Там же]. Несоответствие формы и содержания в названиях месяцев – обычная практика для традиционных календарей народов Сибири. Например, в записи П. Третьякова месяц «туранбега» – букв. «вороны месяц», пояснялся как «половины холодного, половины теплого времени месяц» [Третьяков, 1871, с. 77], по сути маркируя весеннее равноденствие – точку «равновесия» света и тьмы. Эвенки-орочены сохранили близкое по смыслу (но не форме) название – «половины свечения месяц» (апрель, «кулун татор бега») [Мазин, 1986, с. 123–124]. При этом «кулун тутар» в якутском – март, «месяц привязывания жеребят», так как кобылы разрешались от бремени именно в начале весны (кул(а)ун – жеребенок, тутар – укреплять, закреплять [РЯС, 1968, с. 187, 409]). В первой записи календаря долган фенологические названия весенних периодов (нэлькини, ногнэны) были, но исходный смысл был утерян, так как значились как «рождения новых телят месяц» и «весенние воды» (то есть разлива рек). При этом в эвенкийских календарях обычно нелькини – обозначение ранней весны (но не месяца!), неннени – это обозначение поздней (второй половины) весны [ССТМЯ, 1975, с. 620]. Месяц «мучинбэга» – июль, буквально «месяц зеленения лиственницы» [Василевич, 1958, с. 267], в переносном «месяц мошки» [Третьяков, 1871, с. 77]. Во второй календарной записи [Попов, 1937, с. 152] есть кардинальное изменение – переход на якутское «ыйа» – месяц, вместо «бэга». Название мая-июня, как «таба төрүүр ыйа» «оленей отела месяц» – всего лишь перевод на якутский язык исходного смысла этого термина. Июль, сохранив смысл (месяц комаров) получил якутское название «бырдах ыйа» – «комара месяц» (бырдах – комар [ЯРС 1972, с. 241]), но таких названий июня и июля в якутских календарях нет [Приклонский, 1891, с. 84]. Август «иргекта ыйа» – «оводов месяц», даже сохранил эвенкийское (название «ирг(а/е)кта» – овод) [ССТМЯ, 1975, с. 324]. Заметим, что месяцы 59 Северо-Восточный гуманитарный вестник, 2019, № 2(27) июнь, июль и август у оленеводов зачастую имеют одинаковые и характерные названия комаров, мошки и оводов. Таким образом, новый хозяйственный тип (оленеводство) заимствуется вместе с исходными календарными названиями. Кроме того, можно отметить почти полное расхождение смысла и формы в названиях месяцев – свидетельство утери исходного смысла уже в первой записи календаря долган. Сентябрь–октябрь, время гона, стали называться «чиекте ыйа» – опадания хвои ((т/ч) ин – лиственница, якут. [ЯРС 1972, с. 260] (суффикс множественности «-кт (а/е)» эвенк. [Василевич, 1958, с. 768], то есть «хвоя»). Гон оленей начинается с опадения хвои лиственницы, налицо «оленеводческое» название месяца [Баскин, 1978, с. 184]. Сохранив оленеводство как основной вид экономики, долганы сохранили и начальную семантику названий, просто переведя на якутский язык прежние названия месяцев. «Борит бега» – декабрь – назывался одинаково и у долган, и у эвенков, и раскрывался как «вторая половина темной поры» [Третьяков, 1871, с. 77], хотя «борит» – разделение (букв.) [ССТМЯ, 1975, с. 95]. В последней записи исходная семантика сохранилась в названиях месяцев с оленеводческой лексикой (отела, гона, мошки, оводов) и зимних – ноября (кюнтэхэроч ыйа – солнце исчезает месяц) и декабря (каранакьхын ыйа – темный месяц) [Мухачев, 2001, с. 148–178]. Месяцев с такими названиями нет в календарях эвенков [Василевич, 1969, с. 43], но они были у самодийцев [Третьяков, 1871, с. 77]. Можно говорить о том, что оленеводческая и солярная лексика в календарном мифе долган доминировала как в первой записи, так и в последней, спустя 150 лет, независимо от источника заимствования. Месяцы зимней рыбалки (основа – налим) появились только во второй записи [Попов, 1937, с. 152]. На её важную роль в хозяйстве указывает и существование обряда гадания на рыболовную удачу с использованием круглых косточек из головы налима [Там же, с. 84]. Январь «хеен ыйа» – месяц ловли рыбы в истоках озер (диал. от «сеен» – исток, якут. с инверсией с > х [ЯРС, 1972, с. 227]). Следующий месяц «диринг ыйа» – месяц лова в глубоких местах озер (от диринг – глубокий [Там же, 1972, 60 с. 113]), вторая половина января, начало февраля, с семантикой оппозиции «малый» (исток) / «большой» (глубина). Синенгийен ыйа – апрель [Мухачев, 2001, с. 153, 157] (от «сёнган» – налим, эвенк.) [Василевич, 1958, с. 347] имеет аналогии только в календаре хантов [Симченко, Смоляк, Соколова, 1993, с. 208]. Таким образом, в календарной лексике долган не было ни одного (!) «якутского» названия месяца, при этом даже сохранились некоторые термины (овод, налим) на эвенкийском и после смены языка. Названия месяца («бэга» на «ыйа») сменились на втором этапе, обозначив, таким образом, и формальный переход с одного языка на другой. Исчез и «месяц вороны» – туран, не имеющий прямого отношения к оленеводству, хотя почти все эвенкийские календари сохранили месяц с этим названием [Василевич, 1969, с. 43, 44], а в сказках долган ворона имела высокий сакральный статус [Попов, 1937, с. 152]. Календари долган, судя по лексике, являлись в основном оленеводческими, более половины названий месяцев имели прямое отношение к оленеводству, в том числе и месяц «половодья – уу келер ыйа», так как разливы рек непосредственно влияли на миграции оленьих стад при весенних кочевках (уу – вода, келер(<кэлэр) – прилетать (о птицах) [РЯC, 1968, с. 485]. Названия лишь трех зимних месяцев относились к рыболовству (подледный лов и конец нереста налима). Отметим отсутствие в долганских календарях каких-либо фрагментов календарного («эвенского») счета по частям тела – месяцев «плеча» или «локтя», являющегося отличительной чертой не только календарей некоторых групп эвенков, но и негидальцев, нанайцев, ульчей и орочей [Петрова, 1937, с. 80–85], и астрального (якуты, алтайские тюрки, см. выше). Для полноты картины попытаемся оценить время, необходимое для трансформации календарной лексики при освоении новых, жизненно важных хозяйственных занятий на примере оленеводства. Как и любая другая хозяйственная специализация, она создает свою характерную систему счета и учета времени, и, как ведущая или важнейшая отрасль арктической экономики, является удобным объектом для анализа динамики изменения календарной лексики, так как её основа, северный олень, является «живым кален- Г.С. Вртанесян дарем». Поэтому можно полагать, что вместе с важной хозяйственной инновацией перенимаются и наиболее знаковые календарные термины (маркеры). Динамику трансформации календарной лексики можно отследить по появлению характерных оленеводческих названий месяцев (ханты, северные селькупы, энцы, кеты). Коми, обские угры, селькупы, нганасаны переняли крупное табунное тундровое оленеводство у тундровых ненцев, у которых оно было сформировано уже к началу XVIII в. [Козьмин, 2003, с. 10]. Учитывая, что аспект размножения был доминирующим фактором, неудивительно, что в первую очередь заимствовалась лексика, имеющая отношение к воспроизводству. Поэтому такой лексический маркер, как «хабтарка» – бесплодная самка [Терещенко, 1965, с. 709], (хабтарзь – лишать способности к воспроизводству, нен. тундр. [Бармич, 2014, с. 153]) – «скалькировали» манси (хоптырка – самка оленя бесплодная (манси) [Чернецов, Чернецова, 1936, с. 138], ханты (хорты хопты – олень-кастрат, оставленный на убой [Онина, 2002, с. 27], селькупы (кастрированные самцы (қопты) [Прокофьева, 1976, с. 142]), нганасаны (кобта”а – самец оленя (кастрированный бык) [Костеркина, Момде, Жданова, 2001, с. 66]). Оценить время трансформации лексики на примере тундровых ненцев, по-видимому, невозможно, так как первые записи были сделаны лишь в середине XIX в., когда оленеводство уже сложилось. Поэтому «оленеводческие» названия месяцев составляли в календарях тундровых ненцев почти половину (шесть [Иславин, 1847, с. 139] и четыре [Шренк, 1855, с. 480]), и далее они устойчиво сохранялись [Терещенко, 1965]. Попытаемся отследить это на примере других народов, которые заимствовали их позднее. У нганасан, начавших освоение оленеводства в XIX в. [Третьяков, 1871, с. 77], был только один месяц «мыртанчанъ» – оленьей гонки, и спустя 100 лет появилось четыре месяца с оленеводческими названиями: «первых», «больших» и «последних» «телят месяцы» и «месяц гона домашних оленей» [Симченко и др., 1993, с. 205–206]. У энцев был только «телят месяц» [Третьяков, 1871, с. 77], и через 100 лет появились ещё два названия, связанные с гоном. Хотя время освоения оленеводства северными хантами также возводилось к XVIII в. [Козь- мин, 2003, с. 10], но на календарной лексике северных хантов это почти не отразилось. У сынских хантов оленеводческие названия – это «месяц пересчета оленей» (вылыердытылысь – январь) и «выли омыстытылысь» (отела, май), «хор теутытылысь» (случки оленей, казымские ханты) или «забоя телят» (ноябрь, устьсобский говор приуральского диалекта). Лишь позднее (конец ХХ в.) у хантов уже появляются названия месяцев, связанные с гоном, и характерное название «комариный месяц» (июль, сохранивший даже свое название «ненянг» (ненцы) [ДСХЯ, 2011, с. 127]. Так же освоение оленеводства никак не отразилось в календаре кетов. У северных селькупов время освоения оленеводства – вторая половина XIX в., и к концу первой трети ХХ в. они имели вполне развитую отрасль [Крупник, 1989, с. 100]. Видимо, поэтому в календарной лексике северных селькупов [Кузнецова, 1976, с. 46–49] (сер. ХХ в.) появляются ранее отсутствовавшие [Castren 1855, p. 252–253] названия месяцев, имеющих прямое отношение к оленеводству, – это летние месяцы мошки (нимирал) и комаров (ненигаль, ненапыль), а также «месяц отпадения рогов», или корыльирэт (гона месяц) у домашнего оленя. Кроме названий, имеющих отношение к гону и отелу (маркеров начала и зимнего и летнего сезонов), которые вполне могут быть соотнесены и с диким оленем, наиболее явным указанием на более или менее развитое оленеводство служит появление таких названий летних месяцев, как мошкары – «нивьрё», комаров – «ненянг» и оводов – «пилё» (тундровые ненцы). Cеверные селькупы и лесные ненцы имели однотипное (таежное) оленеводство [Козьмин, 2003, с. 124]. У тазовских селькупов не было месяцев с названиями, имеющими отношение к оленям или оленеводству, был лишь месяц гона (хорыльира) [Третьяков, 1871, с. 76]. В середине ХХ в. у курейских селькупов тоже не было ни одного «оленьего» названия месяца, они появляются только в начале 70-х гг. ХХ в. [Кузнецова и др., 1980, с. 53–55] (комаров, мошки, спадания рогов), то есть хозяйственная инновация отразилась в календарной лексике лишь спустя 100–120 лет. У курейских кетов «месяц появления (падения) комаров» появляется лишь в 80-х гг. ХХ в., то есть почти через 70 лет с начала освоения оленеводства [Вернер, 1995, с. 54–55]. 61 Северо-Восточный гуманитарный вестник, 2019, № 2(27) И что самое важное, в календарях эвенков, где есть названия, связанные с самцами оленя (обдирка рогов, гон или сбрасывание рогов), очень мало названий месяцев типа «комаров (мошки) месяцы» (или «дымокуров») [Василевич, 1969, с. 43, 44]. Причина этого кроется, видимо, в том, что в первом случае речь идет о диких оленях (объект охоты), во втором – о домашних. Приведенный материал дает основания говорить, что окончательный шаг при переходе с одного языка на другой – это восприятие названия «единицы меры» времени – месяца. При этом у долган в поздних записях календарная лексика чаще всего сохраняла исходный смысл, но уже будучи переведенной на новый язык, и реже сохраняется исходная форма названий месяцев. Что касается «наследования» характерных признаков календарных систем тех этносов, которые стали основой долган, то ни якутская («астральная»), ни эвенская («соматическая») не нашли своего отражения в календарной практике и лексике долган. Литература Бармич М.Я. Лексическая характеристика языка канинских ненцев // Вопросы уралистики: научный альманах. – СПб., 2014. – С. 148–299. Баскин Л.М. Северный олень // Крупные хищники и копытные звери. Лес и его обитатели. – М.: Лесная промышленность, 1978. – С.160–190. Василевич Г.М. Эвенкийско-русский словарь. – М.: ГИИНС, 1958. – 803 с. Василевич Г.М. Эвенки. Историко-этнографические очерки. – Л.: Наука, 1969. – 305 c. Вербицкий В.И. Словарь алтайского и аладагского наречий тюркского языка. – Казань, 1884. – 494 с. Вернер Г.К. Слова темпоральной семантики в енисейских языках // Cборник статей к 95-летию проф. Дульзона А.П. – Томск: ТГПИ, 1995. – С. 52–59. Диалектологический словарь хантыйского языка (ДСХЯ) (шурышкарский и приуральский говоры). – Екатеринбург: Изд-во «Баско», 2011. – 208 с. Долгих Б.О. Происхождение долган // Труды ИЭ. НС. – М.-Л., 1963. – Т. 84. – С. 92–141. Дьяченко В.И., Добжанская О.Э. Долганы. Религиозные представления и фольклор // Тюркские народы Восточной Сибири. – М.: Наука, 2008. – С. 384–393. Иславин В.А. Самоеды в домашнем и общественном быту. – СПб., 1847. – 142 с. Козьмин В.А. Оленеводческая культура народов Западной Сибири. – СПб.: СПбГУ, 2003. – 236 с. 62 Кононов А.Н. Способы и термины определения стран света у тюркских народов // Тюркологический сборник 1974. ГРВЛ. – М.: Наука, 1978. – С. 72–89. Костеркина Н.Т., Момде А.Ч., Жданова Т.Ю. Словарь нганасанско-русский и русско-нганасанский. – СПб.: Филиал изд-ва «Просвещение», 2001. – 415 с. Крупник И.И. Арктическая этноэкология. Модели традиционного природопользования морских охотников и оленеводов Северной Евразии. – М.: Наука, 1989. – 272 с. Кузнецова А.И. Календарные названия в самодийских языках // Языки и топонимия. – Томск: ТГУ, 1976. – С. 46–49. Кузнецова А.И., Хелимский Е.А., Грушкина Е.В. Очерки по селькупскому языку. Тазовский диалект. – М.: МГУ, 1980. – Ч. 1. – 423 с. Лаврилье А. Ориентация по рекам у эвенков юговостока Сибири // Этнографическое обозрение. – 2010. – №6. – С. 115–132. Мазин А.И. Календарь и цикл хозяйственного года эвенков Верхнего Приамурья (конец 19 – нач. 20 в.) // Этнические культуры Сибири. – Новосибирск: Наука, 1986. – С. 120–124. Макаров Д.С. Народная мудрость: знания и представления. – Якутск: Якутск. кн. изд-во, 1983. – 120 с. Мухачев А.Д. Путешествие в мир оленеводов. – Новосибирск: Наука, 2001. – 400 с. Онина С.В. Оленеводческая лексика в хантыйском языке: дис. канд. филол. наук. – Йошкар-Ола, 2002. – 170 с. Петрова Т.И. Времяисчисление у тунгусо-маньчжурских народностей // Памяти Богораза В.Г.: сборник статей. – М.; Л., 1937. – С. 79–120. Попов А.А. Охота и рыболовство у долган // Памяти Богораза В.Г. – М.; Л., 1937. – С. 147–206. Приклонский В.Л. Три года в Якутской области // Живая старина. – 1891. – III. – С. 48–84. Прокофьева Е.Д. Оленеводство тазовских селькупов // Материальная культура народов Сибири и Севера. – Л.: Наука ЛО, 1976. – С. 139–175. Русско-якутский словарь (РЯС). – М.: Советская энциклопедия, 1968. – 720 с. Симченко Ю.Б., Смоляк А.В., Соколова З.П. Календари народов Сибири // Календарь в культуре народов мира. – М.: Наука, 1993. – С. 201–253. Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков (ССТМЯ). – Л.: Наука, 1975. – Т.1. – 672 с.; – 1977. – Т. 2.– 992 с. Терещенко Н.М. Ненецко-русский словарь. – М., 1965. – 942 с. Третьяков П. Туруханский край, его природа и жители. – СПб., 1871. – 316 с. С.А. Мызников Убрятова Е.И. Язык норильских долган. – Новосибирск: Наука, 1985. –216 с. Чернецов В.Н., Чернецова И.Я. Краткий мансийско-русский словарь. – М.-Л.: ГУПИ, 1936. – 115 с. Шренк А. Путешествие к северо-востоку Европейской России через тундры самоедов к северным уральским горам. – СПб.: Типография Г. Трусова, 1855. – 665 с. Якутско-русский словарь (ЯРС). – М.: Советская энциклопедия, 1972. – 608 с. Castren M.A. Worterverzeichnisseaus den SamojedishenSprachen. In: NordischуReisen und Forschungen..Bd 8. St-Pb. 1855. 442 s. G.S. Vrtanesyan Transformation of the Dolgan’s Calendar Lexis The transformation of calendar lexis was studied when the language was changed (by the example of Dolgans) and the change of economic specialization (by the example of reindeer breeding). The choice of the topic is dictated by the fact that calendar lexis is one of the most stable parts of the language fund. Tungus (more than half), Yakuts, Russians, and Samoyedians took part in the Dolgan ethnogenesis. Since the 18th century, the Dolgan ethnogenesis has been studied in sufficient detail. Their formation took place in closed societies and in ethnographic time, which makes it possible to make comparisons within the framework of the model of the concept of a “melting pot”. Compared notes made over 150 years. It is shown that in the first entry of the Dolgan calendar (mid-19th century) there was not a single Yakut lexeme. The name of the month (yia) appeared only 70 years later (in the second note), together with translations of the names of the months from Evenk into Yakut. In the calendar lexis in the Dolgan and Yakut calendars, only the name of the month (yia) is common. In the calendar practice of the Dolgans, such calendar markers as astral (Yakuts) and somatic (Evens) did not find their reflection. Changes in lexis associated with a change in language are compared with the dynamics of the transformation of calendar vocabulary when the economic type changes (for example, reindeer breeding). For the appearance of the reindeer-breeding month names in the calendars of the Khanty, Mansi, Selkup, Kets, Enets, Nganasans, it took an average of about 100 years. The most characteristic calendar markers of reindeer breeding are the names of the summer months (mosquitoes, gadflies, midges). Keywords: transformation of calendar lexis, Dolgan, Evenks, economic type. С.А. Мызников DOI: 10.25693/SVGV.2019.02.27.08 УДК 811.551.2’373(571.1/.5) Лексемы финно-угорского происхождения в языках народов Восточной Сибири: верификация этимологических версий* В статье представлен анализ лексики нескольких лексем финно-угорского происхождения, которые кроме фиксации на автохтонной севернорусской территории отмечаются также в говорах Якутии и смежных регионах. Работа базируется на лексикографических источниках, в которых представлена лексика, относящаяся к рассматриваемому региону, в сопоставлении с результатами исследовательской работы по финно-угорскому субстрату в севернорусских говорах. Основной упор делается на анализ этимологических версий рассматриваемых лексических данных. Ключевые слова: субстрат, диалект, севернорусский, финно-угорский, миграционный поток. Все ссылки на литературу и сокращения даны в авторском варианте * © Мызников С.А., 2019 63
