Паоло Фонда: Контейнирование по Биону и Холдинг по Винникоту Холдинг Винникотта и контейнирование Биона дают гипотетическую картину того, что происходит в ранних взаимоотношениях между матерью и младенцем. Хотя оба исходят с разных позиций, они едины в признании базисной важности качества взаимоотношений мать — дитя. Мы можем примерно сказать, что, в то время как холдинг скорее описывает макроскопически контекст взаимоотношений, кантейнирование является микроскопическим механизмом работы такого контекста. Холдинг по Винникотту Холдинг это «ансамбль» внимания, которым ребенок окружен с рождения. Он состоит из суммы ментального и аффективного, сознательного и бессознательного в самой матери, а также в ее внешних проявлениях материнской заботы. Родители не только пытаются защитить ребенка от травмирующих аспектов физической реальности (шум, температура, неадекватная еда и т.д.), но они также пытаются оградить его душевный мир от преждевременных встреч с чрезмерно сильным чувством беспомощности, которое может провоцировать у ребенка тревогу полного исчезновения. Если постоянно возрастающие и усиливающиеся потребности ребенка (голод, жажда, потребность в прикосновении, в том, чтобы взяли на руки, в понимании) остаются неудовлетворенными, то происходит развитие внутреннего дефекта (disease), который заключается неспособности ребенка доверять самому себе (у Фрейда «Hilflosichkeit»). Следовательно, чем меньше ребенок, тем больше материнская озабоченность скорейшим определением этих потребностей и готовностью их удовлетворить. Она воспринимает (можно сказать, «в контрпереносе») угрожающее чувство боли, которое маячит перед неудовлетворенным младенцем, и она стремится помочь ему избежать этой боли. В связи с этим в конце беременности у матери развивается частичная регрессия, называемая первичной материнской озабоченностью (primary maternal preoccupation), которая является чем-то вроде естественного физиологического психоза, находясь в котором она становится способной настроиться на очень примитивные чувства младенца. У младенца, то есть у маленького ребенка, который еще даже не говорит, возникает неопределенное напряжение, вызываемое неудовлетворенными потребностями, например, в питании. Повторяющееся и регулярное прикладывание к груди, именно в тот момент, когда ребенок испытывает в ней потребность, побуждает ребенка чувствовать соответствие между его внутренним желанием и восприятием предлагаемой ему груди. Соответствие такого рода позволяет ребенку достичь ощущения, что он сам создает грудь — свой первый субъективный объект. Такой первичный опыт поддерживает в младенце иллюзию омнипотентного единства с матерью. Это позволяет ему «начать доверять реальности, как чему-то такому, из чего проистекают любые иллюзии» (Винникотт). Длительность материнской заботы, внимание и соответствие ритмам ребенка, тот факт, что достаточно хорошая мать не подгоняет развитие ребенка, изначально позволяя ему доминировать, создает надежность и такой тип базового доверия, который определяет возможность хороших взаимоотношений с реальностью. Младенец, по крайней мере, частично, живет, окутанный защитной мантией иллюзии омнипотентного единства с матерью. Это защищает его от преждевременного осознания отдельности объекта реальностью, которые могут вызвать страхи исчезновения, и оказать дезинтегрирующее влияние на ранние элементы его Self. Как говорил еще Фрейд, если потребность абсолютно совпадает с ответом, (немедленно удовлетворяется), не остается пространства для мысли, и может быть только сенсорное чувство удовлетворения, опыт всепоглощающей омнипотентности. Следовательно, в определенный момент, как говорит Винникотт, обязанностью матери является отнятие от груди, а это ведет к упразднению иллюзии ребенка. Умеренная фрустрация (например, слегка отсроченное удовлетворение потребности) формирует то, что, мы называем оптимальной фрустрацией. Между матерью и ребенком происходят некоторые несовпадения, они являются источником первых, очевидных переживаний отдельности. Материнский объект, который обычно удовлетворяет, ощущается как находящийся на некотором, но не слишком большом, расстоянии от субъекта, ребенка. В атмосфере надежности, которую мать уже доказала, ребенок может использовать «дорожки памяти» предыдущего удовлетворения, которое она же и обеспечивала, для заполнения временно зияющего пространства, отделяющего ребенка от нее — той, кто чуть раньше или чуть позже, но удовлетворит его. Таким образом, устанавливается потенциальное пространство. В этом пространстве возможно формирование репрезентации материнского объекта — символа, который может замещать реальную мать на определенное время, поскольку он является мостом репрезентаций, что связывают с ней ребенка. Это делает переносимой дистанцию и отсрочку удовлетворения, Мы можем сказать, очень схематично, что это путь, по которому начинается развитие символического мышления. Во время отсутствия матери все это помогает ребенку избежать потери всякой связи с материнским объектом и провалиться в пучину страха. Для ребенка возможность воссоздания в этом пространстве образа «объекта — груди — матери» усиливает его иллюзию омннопотенции, снижает его чувство болезненной беспомощности и делает отдельность более переносимой. Таким образом, создается образ хорошего объекта, который присутствует во внутреннем мире ребенка и является опорой для того, чтобы вынести (хотя бы частично) первый опыт существования как отдельного существа. Таким образом, мы наблюдаем процесс создания внутреннего объекта путем интроекции. Для того чтобы функционировать, потенциальное пространство нуждается в двух основных условиях, а именно — в устоявшейся, достаточной надежности материнского объекта, и в том, чтобы была оптимальная степень фрустрации — не слишком много, но, тем не менее, достаточно. Следовательно, достаточно хорошая мать успешно справляется с тем, чтобы давать ребенку соответствующее удовлетворение, и в меру фрустрировать его, в соответствующее время. Она, также, должна быть хорошо настроена на ритм ребенка. того, чтобы поддерживать развитие мышления и избежать коллапса потенциального пространства. Эти запреты, естественно, значимы и для взрослых, и для их взаимоотношений с детьми (и для аналитиков в их взаимоотношениях с пациентами), поскольку хорошо известно, как исчезает потенциальное пространство в случаях инцеста и сексуального использования. По мнению Винникотта, основой душевного здоровья является процесс того, как ребенок постепенно расстается с иллюзией омниопотентного единства с матерью, и того, каким образом мать отказывается от своей роли посредника между младенцем и реальностью. Контейнирование Биона Вилфред Бион начинал как аналитик, базирующийся на теориях Мелани Кляйн, но со временем, он пошел достаточно оригинальным путем мышления. По мнению МаниКерл, между Мелани Кляйн и Бионом существует такое же различие, как между Фрейдом и Медали Кляйн. Тексты и мысли Биона достаточно трудны для понимания, поэтому некоторые авторы, такие как Дональд Мельцер и Леон Гринберг совместно с Элизабет Табак де Бъаншеди (1991) написали книги, проясняющие размышления Биона. Потенциальное пространство создается тайным соглашением ребенка с матерью, которая инстинктивно заботится о его безопасности и развитии. Способность заполнять это пространство все более и более сложными символами-иллюзиями, позволяет человеческому существу выдерживать все большую дистанцию от удовлетворяющих объектов. Я не очень глубоко знаком с размышлениями Биона, но я нахожу достаточно интересными его воззрения относительно зарождения функции мышления, и основных механизмов мышления человека, Я думаю, что они помогут нам лучше понять, что происходит, как между матерью и ребенком, так и между аналитиком и пациентом. Мой набросок концепции контейнирования будет, безусловно, несколько упрощенным, но я надеюсь, что он будет вам полезен в работе. Это связано с развитием переходных феноменов, в которых встречаются и сосуществуют иллюзия и реальность. Плюшевый мишка — переходный объект — представляет для ребенка, в одно и то же время, и игрушку и маму. Этот парадокс никогда не будет полностью прояснен, как говорил Винникотт, излишне даже пытаться объяснить ребенку, что его плюшевый мишка, это только игрушка и ничего больше, или, что это действительно его мама. Всегда есть сильное искушение заменить потенциальное пространство непосредственными и конкретными взаимоотношениями с объектом, сводя к нулю дистанцию с ним в пространстве и во времени. Следовательно, необходимы базисные запреты: запрет на прикосновение (Anzieu, 1985) и эдипальный запрет, для В 1959 году Бион писал: «Когда пациент пытался избавиться от тревог аннигиляции, которые ощущались чрезмерно деструктивными, чтобы удерживать их в себе, он отделял их от себя, и вкладывал их в меня, связывая их, с надеждой на то, что, если они пробудут внутри моей личности достаточно долго, они настолько модифицируются, что он будет способен повторно интроецировать их без всякой опасности». Далее, мы можем прочесть: «…если мать хочет понять, в чем нуждается ее младенец, то ей не стоит ограничивать себя пониманием его крика, лишь как требования простого присутствия. С точки зрения ребенка, она призвана взять его на руки, и принять тот страх, который есть у него внутри, а именно, страх умереть. Поскольку это то, что младенец не может держать внутри себя… Мать моего пациента была не способна переносить этот страх, реагировала на это, стремясь предотвратить его проникновение в нее. Если же это не удавалось, ощущала себя затопленной, после такой его интроекции». Кстати, в понимании Биона проективная идентификация является скорее рациональной, коммуникативной функцией, чем навязчивым механизмом, как это вначале было описано Мелани Кляйн. Несколькими годами позже Бион разработал несколько новых теоретических концептов. Он описывает два базисных элемента, которые присутствуют в процессе мышления человека. Позвольте мне теперь по-другому объяснить теоретические механизмы, о которых мы только что упоминали. Ребенок плачет, поскольку он голоден, а мамы рядом нет. Он ощущает ее отсутствие в себе, как конкретное, необработанное впечатление о плохой/отсутствующей груди, — элемент. в Беспокойство, вызываемое возрастающим присутствием в нем таких преследующих элементов в повышается, и, следовательно, он нуждается в их эвакуации. Когда приходит мать, она принимает то, что он эвакуирует через проективную идентификацию (в основном, посредством плача), и она трансформирует болезненные чувства ребенка (спокойно разговаривая с ним и кормя его) в утешение. Элементы в являются просто сенсорными впечатлениями, необработанными, недостаточно дифференцированными примитивными эмоциональными переживаниями, неприспособленными для того, чтобы ими думали, мечтали или их запоминали. В них не существует различий между одушевленным и неодушевленным, между субъектом и объектом, между внутренним и внешним миром. Они могут быть только непосредственно воспроизведены, они формируют конкретное мышление и не могут быть ни символизированы, ни представлены абстрактно. Элементы, в переживаются как «мысли в себе», и часто проявляются на телесном уровне, соматизируются. Обычно они эвакуируются через проективную идентификацию. Они превалируют в психотическом уровне функционирования. Элементы а — это элементы в, трансформированные в визуальные образы или эквивалентные образы из тактильных или аудиальных паттернов. Они приспособлены к воспроизведению в виде сновидений, бессознательных фантазий в период бодрствования и воспоминаний. Они являются обязательной составляющей зрелого, здорового психического функционирования. Схема контейнер-содержимое является основой любых человеческих взаимоотношений. Содержимое - ребенок освобождается, через проективную идентификацию, от элементов в, которые не являются осмысливаемыми. Контейнер — мать, в свою очередь контейнирует — разрабатывает их. Благодаря своей способности мечтать она придает им значение, трансформируя их в элементы а, и возвращает их обратно ребенку, который в этой новой форме (а) будет способен думать ими. Это является основной схемой психологического контейнирования, при котором мать предоставляет свой аппарат для думания мыслями (apparatus for thinking thoughts) ребенку, который постепенно интериоризирует его, становясь, все более способным выполнять самостоятельно функцию контейнирования. Она трансформирует страх смерти в спокойствие, в легкий и переносимый страх. Таким образом, он может теперь повторно интроецировать (re-introject) свои эмоциональные переживания, модифицированные и смягченные. Внутри у него сейчас имеется переносимая мыслимая репрезентация отсутствующей груди — элемент а — мысль, которая помогает ему переносить, некоторое время, отсутствие реальной груди. (Винникотт добавил бы, что эта репрезентация не является еще достаточно стабильной, и ребенок, может нуждаться в переходном объекте — плюшевом медвежонке — чтобы подкрепить, конкретной поддержкой, существование этой, еще нестабильной, символической репрезентации). Так образуется функция мышления. Шаг за шагом ребенок интроецирует представление о хорошо налаженных отношениях между ним самим и его матерью и, вместе с этим, он интроецирует саму функцию контейнирования, путь превращения элементов в элементы а, в мышление. Через отношения со своей матерью ребенок получает структуру своего собственного мыслительного аппарата, который позволит ему, быть все более и более независимым, так что он, со временем, приобретет способность осуществлять функцию контейнирования самостоятельно. Но развитие может пойти и ложным путем. Если мать реагирует тревожно, говорит: «Я не понимаю, что случилось с этим ребенком!» — тем самым, она устанавливает слишком большую эмоциональную дистанцию между собой и плачущим ребенком. Таким способом, мать отвергает проективную идентификацию ребенка, которая возвращается, «отскакивает» к нему обратно, не модифицированной. Еще хуже ситуация складывается в том случае, если мать, чрезмерно тревожная сама по себе, возвращает обратно ребенку, не только его не модифицированную тревогу, но и эвакуирует в него свою тревогу. Она использует его, как хранилище для своих, непереносимых душевных содержаний, или может пытаться поменяться с ним ролями, стремясь к тому, чтобы быть самой контейнированной ребенком вместо того, чтобы контейнировать его. Что-то не то, может быть и с самим ребенком. Он, изначально, может иметь слабую толерантность к фрустрациям. Поэтому может стремиться эвакуировать слишком много, слишком сильных эмоций боли. Контейнировать такую интенсивную эмиссию элементов в может быть для матери слишком трудной задачей. Если она не справится с этим, ребенок вынужден выстраивать гипертрофированный аппарат для проективной идентификации. В тяжелых случаях, вместо мыслительного аппарата развивается психотическая личность, основывающаяся на перманентной эвакуации, когда мозг функционирует, скорее, как мускул, который постоянно разряжается элементами в. Мы можем подытожить, что, по мнению Биона, психическая деятельность человека, а можно сказать, что и душевное здоровье, в основном основано на взаимодополняющей встрече между внутренней толерантностью младенца к фрустрации и способности матери к контейнированию. Необходимо подчеркнуть, что контейнирование не означает, в лишь «дезинтоксикацию» непереносимых чувств. Существует и другой базовый аспект. Контейнирующая мать также, вручает ребенку дар — способность к означиванию, осмыслению. Она помогает ему образовывать мыслительные представления, понимать свои эмоции и декодировать, таким образом, то, что происходит. Это позволяет ребенку быть толерантным к отсутствию кого-либо значимого и последовательно укрепляет его способность переносить фрустрацию. Такое понимание близко к понятию «холдинг» у Винникотта, через которое он показывает, что лицо матери, это зеркало эмоций, которое служит ребенку средством распознавания своего собственного внутреннего состояния. Но в концепте Биона есть еще нечто большее, — материнская функция контейнирования предполагает еще и материнскую интуицию о базовой потребности ребенка быть помысленым, присутствовать, таким образом, в голове матери. С этой точки зрения, зависимость ребенка от матери проистекает, скорее, не из его физической беспомощности, а, вследствие его первичной потребности мыслить. Плачущий ребенок пытается, в первую очередь, не столько установить взаимоотношения с другим человеческим существом, чтобы эвакуировать в него элементы в вызывающие в нем слишком много боли, но также и для того, чтобы ему помогли развить способность думать. Плачущий ребенок нуждается в матери, которая способна различать, голоден ли он, испуган, зол, мерзнет ли, испытывает жажду, боль или что-то еще. Если она обеспечивает ему правильный уход, дает правильный ответ, она не только удовлетворяет его потребности, но также помогает ему дифференцировать свои чувства, лучше репрезентировать их в своей голове. Впрочем, нередко часто встречаются матери, которые не различают этого и отвечают на различные потребности ребенка всегда лишь кормлением. Если душевные содержания имеют такой вид, что могут быть репрезентированы в мыслительном пространстве, мы тогда способны их распознать, мы можем лучше понять, чего мы желаем и чего мы не хотим. Мы можем яснее представить элементы наших конфликтов, их возможные решения, или формировать более зрелые защиты. Если в голове нет достаточных, репрезентативных содержаний, мы вынуждены отреагировать, чувствовать лишь телесно (соматизация) или эвакуировать наши эмоции и нашу боль в других (посредством проективной идентификации). Но эти механизмы являются наиболее неэффективными, они поддерживают компульсивное повторение и часто формируют симптомы. Хорошо функционирующий мыслительный аппарат является, следовательно, предпосылкой для успешного разрешении психических конфликтов. Я представлю краткую клиническую виньетку. В ходе сессии взрослой пациентки, я обратил ее внимание на то, что в ней есть какой-то гнев, о котором ей трудно думать, и который ей трудно выражать. Она ответила, как обычно, что, возможно, это так и есть, но что для того, чтобы выразить его, ей нужно двигаться, пройтись по кабинету, сделать что-то. Казалось, ее гнев больше связан с телесными ощущениями, чем с мыслями и не может быть хорошо репрезентирован в ее голове и выражен словами. Эта трудность часто проявляется в сессиях, обычно прерывая поток ее размышлений, и не позволяя ей ни достаточно хорошо понимать, ни сделать так. чтобы поняли ее. Несколько дней спустя она сказала: «Сегодня ночью я не спала, поскольку моя дочь болеет и постоянно просыпается. Утром я была не выспавшейся, уставшей и раздраженной, когда пришла моя мать и сказала: «Что я могу сделать? Давай я помою посуду?» Я вышла из себя и закричала; «Оставь свою манию что-то делать! Сядь и выслушай меня! Дай мне немного пожаловаться!» Это типично для моей матери: я чувствую себя плохо, а она берет в руки пылесос». Я сказал с мягкой иронией: «О, теперь понятно где вы этому научились, когда вы говорите, что не можете говорить о том, что чувствуете, если не двигаетесь, или не действуете». Ома продолжала; «В прошлом случалось, что я злилась, но часто не знала почему. Иногда я знала, чего я не хочу, но никогда не понимала, чего хочу, я не могла этого помыслить. Сегодня, с моей матерью, я поняла, чего я хочу — поговорить о том, что я чувствую! Я настояла на том, чтобы сказать об этом, она выслушала меня, и напряжение уменьшилось!» В этой виньетке присутствует, безусловно, много элементов: перенос, трудности пациентки с ее дочерью, с ее собственной детской частью и т.д. Но на что мне хотелось бы обратить внимание, так это на то, что пациентка предъявила просьбу, чтобы ее мать контейнировала ее. В определенной степени, пациентка частично уже контейнировала себя сама, (когда она самостоятельно смогла трансформировать внутреннюю тревогу, в ясно представленную потребность и вербальное требование последующего контейнирования). Мы можем также сказать, что неясно, насколько мать реально контейнировала ее, и насколько она просто выслушала свою дочь, что могло бы быть поддержкой последующего самоконтейнирования дочери. Несколько собственных замечаний На мой взгляд, составить гипотетическую картину того, что происходит в ранних взаимоотношениях между матерью и младенцем, можно, связав определенным образом холдинг Винникотта и контейнирование Биона. Оба исходят, правда, с различных позиций, но едины в признании базисной важности качества взаимоотношений мать — дитя. Мы можем примерно сказать, что в то время, как холдинг скорее описывает макроскопически контекст взаимоотношений, кантейнирование является микроскопическим механизмом работы такого контекста. Мы можем представить, что ребенок нуждается в том, чтобы мать позволяла ему использовать в контейнируюших взаимоотношениях, свой мыслительный аппарат до тех пор, пока он не сформирует свой собственный. Она может, и должна «вырвать» из иллюзорного омниопотентного единства, в котором оба частично слились, свой аппарат, шаг за шагом, в то время, как ребенок «создает дубликат» в себе самом. Каждое преждевременное «извлечение» оставит «черную дыру» в области Self, где доминируют элементы в и конкретное мышление, где не может происходить развития, где не могут быть разрешены возникающие конфликты. Мы можем также думать, что мышление, отравленное слишком большим количеством тревоги или интенсивным возбуждением (в обоих случаях мы можем говорить о слишком большом количестве элементов 0), не может поддерживать функцию а, то есть функцию мышления и контейнирования. Мышление, в таком случае, нуждается в дальнейшем контейнированни. избегая слишком интенсивного отреагирования, соматизации или проективной идентификации и в переустановке мыслительной функции, Процесс контейнирования осуществляется, если контейнер и содержимое (мать и младенец, аналитик и пациент) близки настолько, чтобы сообщение могло быть полностью принято, Но в то же самое время, необходима достаточная дистанция, которая позволяет матери (или аналитику), а затем и самому ребенку думать, различать, что относится к одному, а что к другому члену пары. Когда ребенок напуган, мать должна чувствовать страх, который он ощущает, и чтобы понять его, она должна поставить себя на его место. Но в то же самое время, она не должна чувствовать себя только лишь испуганным ребенком. Ей важно ощущать себя еще и отдельной личностью, взрослой матерью, которая наблюдает за тем, что происходит с некоторого расстояния, и способна думать и отвечать надлежащим образом. Обычно этого не происходит в патологических симбиотических взаимоотношениях. «Схема луковицы» Винникотт, порой, говорил следующее: «Я не знаю, что есть младенец, есть лишь взаимоотношения мать - младенец», — подчеркивая абсолютную потребность младенца в ком-то, кто заботится о нем. Это предложение можно было бы расширить, говоря, что ни одна пара мать - младенец, не может существовать изолированно от сообщества и культурной среды. Культура снабжает схемами воспитания, выживания, поведенческими кодами, языком и т.д. Как писал Фрейд (1921): «Каждый индивид является составляющим элементом больших масс и — через идентификацию - субъектом многосторонних связей…» С этой точки зрения мы можем рассматривать окружение ребенка как систему, состоящую из большого количества концентрических кругов, подобных листьям луковицы. В этой схеме ребенок находится в центре, вокруг него имеется первый лист — его мать, далее — лист-отец, и затем следует большая семья со всеми родственниками, и дальше друзьями, соседями, деревней и локальным сообществом, этнической, лингвистической группой, наконец, человечеством в целом. Каждый лист имеет много функций относительно внутренних листьев: сохранять и давать часть культурных кодов, работать как защитный щит, а также функционировать как контейнер, по терминологии Биона. Винникотт говорил: «Младенец не может быть представлен сообществу чрезмерно рано, без посредничества родителей». Но также, и семья не может быть представлена более широкому сообществу сама, без защиты и контейнирования своих ближайших листьев. Гладя на эту «луковицу», мы можем представить, как какие-то тревоги могут захлестнуть, переполнить один, или более листьев в обоих направлениях — к центру ли, или к внешнему краю. В такой «луковице» существует утонченная система фильтров и контейнирующих зон переработки между внутренними и внешними листьями. Мы можем представить, какой вред могут нанести такие социальные катастрофы, как войны, массовые миграции, травматические социальные изменения и т.д., нарушая эту «луковицу». Мы можем это сполна ощутить, глядя в глаза детей в лагерях беженцев и слушая их дезориентированных, изгнанных родителей. Я хочу подчеркнуть, что страдающий ребенок может продуцировать так много боли и тревоги, что это может превысить способность матери к контейнированию, а также, эту же способность у отца. Мы наблюдаем, как часто это переполняет и учителей, и социальных работников, и других людей, вовлеченных в уход за ребенком. Это имеет отношение к сложному вопросу, на который так по-разному и потому неопределенно отвечают исследователи: как гармонизировать индивидуальную аналитическую терапию ребенка и влияние его окружения. Как строить взаимоотношения детскому терапевту с родителями, и с более широким окружением так, чтобы не нарушать терапевтический сеттинг. Но что нас еще интересует еще больше, так это ситуация, когда детский аналитик сам переполнен тревогами своего пациента.. Как правило, аналитик обращается за супевизией, когда с определенным пациентом в какой-то момент он не чувствует себя свободно, поскольку пациент поднимает в нем слишком большую тревогу или слишком сильно нарушает его способность достаточно свободно думать. Аналитики, работающие с психотическими пациентами, особенно нуждаются в группе коллег, с которыми они могут обсуждать свою работу, а также быть контейнированными ими. Другой тип контейнирования мы находим, читая психоаналитическую литературу: оно может прояснить наши смутные чувства, объяснить чувства, связанные с определенной болью, которую мы несем в себе, для выражения которых мы не находим слов, и т.п. Таким образом, мы можем представить также параллельную луковицу, в которой листья расположены от центра к внешнему краю в таком порядке: аналитик, его или ее супервизор, аналитическая рабочая группа, аналитическое сообщество и IPA. Но это не всегда хорошо работает, поскольку некоторые супервизоры, группы или сообщества не могут функционировать как хорошие контейнеры, поскольку они отбрасывают получаемую тревогу. Или, еще хуже, они могут настолько плохо функционировать и создавать такой дискомфорт, что все их внутреннее содержимое переполняется тревогой и беспокойством.
