Роль монологов Чацкого в комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума». Комедия в стихах Александра Сергеевича Грибоедова, созданная в начале девятнадцатого века, стала своего рода рубежом между классицистической литературой восемнадцатого века и литературой романтизма и реализма века следующего. Подобное пограничное положение отчасти и может быть причиной «открытого» финала. На первый взгляд, произведение Грибоедова написано в соответствии с классическими канонами: соблюдено единство времени, места и действия, комедия носит нравоучительный характер, общественный конфликт обрамлён любовной канвой. Однако нарушений канонов гораздо больше. Начать с того, что комедия в стихах. Перефразируя слова А. С. Пушкина, можно сказать: между комедией и комедией в стихах «дьявольская разница». Доминанта лирического начала – это проявление, прежде всего, авторского голоса. Отступая от канонов, Грибоедов создаёт своих героев разносторонними, их невозможно определить как отрицательных или положительных. Автор отступает от традиций и в финале. В классической комедии предусмотрено пять действий, у Грибоедова их четыре. Таким образом, автор даёт сознательную установку на незаконченность произведения, на «открытый» финал. Комедия восемнадцатого века могла бы закончиться разоблачением и свадьбой, у Грибоедова наоборот: все любовные отношения расстраиваются, а разоблачение требует пристального анализа. В пьесе XVIII века роль резонёра (герой, напрямую высказывающий позицию автора) была необходимой (Правдин, Стародум у Д. Фонвизина в «Недоросле». У Грибоедова Чацкий - резонёр лишь отчасти. Поэтому роль монологов героя неоднозначна. С одной стороны, это разоблачение и критика нравов фамусовского общества. В этом Чацкий, очевидно, высказывает позицию автора. Все, кто в течение действия пьесы попадается на язык Чацкому, получают желчную, критичную оценку. Фамусов - ретроград; жить хочет чуть ли не по «Домострою», ярый противник просвещения, наук, в частности чтения; хитрый дипломат, открыто критикуя французскую литературу, как опасное и развратное явление, он так же, как вся Москва, без ума от французов; ценности Фамусова, как и его окружения (Скалозуба, Молчалина и т. д.), это деньги, связи, чины, родство. В первом же монологе (I действие, 7 явление) Чацкий высмеял всю Москву, всё окружение Софьи, её родню открыто, ни сколько не замечая, как это задевает саму Софью: «Ну что ваш батюшка! Всё Англицкого клоба / Старинный, верный член до гроба? <…>» Просветительская критика Чацкого продолжается и в диалоге с Фамусовым (II действие, 2 явление: «И точно начал свет глупеть…», 7 явление «А судьи кто?..). Чацкий обличает глупость, трусость, чинопочитание «века минувшего», представителем которого видится ему Фамусов. Однако уже здесь намечается расхождение взглядов автора и его героя, этот факт подчёркивает «разговор глухих». Чацкий ещё и «слеп»: он заблуждается по 1 поводу «века нынешнего». Ничего не изменилось: то же чинопочитание, та же глупость… И тому подтверждение – Молчалин, успешный, обласканный светом карьерист. Таким образом, обозначается ещё одна функция (более важная для автора) монологов Чацкого – это самораскрытие героя, наблюдение автора за нагнетанием внутреннего конфликта: «ум с сердцем не в ладу». Все речи Чацкого вплоть до IVдействия - это «речи от ума». Показав себя с самого начала человеком сердца, он не способен жить им. Он не понимает, почему холодна с ним Софья, не верит, что она может быть влюблена в Молчалина (разве можно любить глупца и карьериста?), не замечает, что обижает её чувства, критикуя её отца и окружение, смеётся над её возлюбленным, и, в конце концов, недоумевает, почему его не принимают в Москве. В IV действии внутренний конфликт достигает своей кульминации (IV действие, 3 явление: «Ну вот и день прошёл, и с ним / Все призраки, весь чад и дым…»); начинают звучать мотивы разочарования, прозрения. Как изменился герой, прожив в этом обществе день? Что открывает в себе нового? Последние сцены построены по принципу матрёшки: Софья подслушивает разговор Молчалина и Лизы, Чацкий – Софьи и Молчалина, затем Фамусов застаёт Чацкого и дочь. Происходит череда разоблачений, но каждый ли увидел истину? Молчалин предстаёт перед Софьей двуличным, расчетливым, циничным подлецом. Однако Софья не обрушивается только на него, она винит и себя: «Ужасный человек! Себя я, стен стыжусь». Винит себя в том, что полюбила недостойного, или в том, что предала настоящую любовь, позволила себе обмануться и перенести сентиментальные отношения из романа в жизнь? Кажется, второе. Но может быть, Софья не так глубока, и в ней говорит сейчас только обида. Но ведь и обида на себя. Для того чтобы разобраться до конца, нужно обратиться к авторскому слову, а именно к ремаркам. Мотив света, который настойчиво звучит в последних действиях, пожалуй, проясняет ситуацию. Во время разоблачения Молчалина горит свеча в руках Лизы. Скромный свет свечи имеет глубокую религиозную традицию, с одной стороны, и традицию разоблачения, обнажения тайны, с другой стороны. Свет истины проливается сейчас на Молчалина и на душу самой Софьи. Для неё сейчас происходит саморазоблачение. Любопытно, что в момент появления Чацкого Лиза роняет свечку от испуга, следовательно, свет гаснет. И как бы в подтверждение того, что Чацкий не видит истинную Софью, он врывается в сцену со словом «притворщица». Сейчас Софья искренна, ей стыдно и больно, появление свидетеля только усугубляет её муки. Однако Чацкий безжалостен к ней: «Скорее в обморок, теперь оно в порядке». Он не видит её слёз и в прямом, и в переносном смыслах. Он не понимает, что она сейчас испытывает те же страдания, что и он: «Ум с сердцем не в ладу». В этой сцене достигают апогея все конфликты, и не только этот. Чацкий, несомненно, умнее Софьи, и 2 его ещё больше заставляет мучиться мысль более трагичная. Он страдает не только от внутреннего разлада, но и от конфликта с несправедливой судьбой. Появление Фамусова вновь связано с мотивом света, но свет этот искажает истину. Вернее, истину не способен видеть Фамусов. Здесь обнаруживает своё значение фамилия героя: famus в переводе с латинского – «молва». Фамусов – представитель московского света, и видеть в другом свете ему не дано. Поэтому его разоблачения комичны. Он пеняет себе, что был прежде слеп, что уж теперь-то не поддастся на обман, хотя именно сейчас заблуждается насчёт увиденного. Обостряется в момент появления этого героя и общественный конфликт: фамусовского общества и Чацкого. И даже не столько обостряется, сколько доводится автором до абсолюта. Сейчас Чацкий – это жертва, замученная силами тьмы. Вокруг Фамусова нагнетается инфернальная атмосфера: он поминает домовых, покойницу жену, слепота его сродни слепоте Вия, дворня его «не чует» приближения чужого. Чацкий же напоминает сейчас Онегина среди чудовищ во сне Татьяны или на именинах среди гостей: Все гонят! все клянут! Мучителей толпа, В любви предателей, в вражде неутомимых, Рассказчиков неукротимых, Нескладных умников, лукавых простаков, Старух зловещих, стариков, Дряхлеющих над выдумками, вздором. Фамусовский свет уподобляется здесь Чацким адскому огню, сквозь который ему пришлось пройти и «лишиться разума». Сейчас сплетня стала реальностью, об этом говорит состояние героя: «не образумлюсь», «не понимаю», «растерян мыслями». И далее следует жаркий обличительный монолог Чацкого, произнесённый от сердца, а не от ума. Чацкому кажется, что теперь он трезв, что «спала пелена», что теперь он видит всё в истинном свете. Так ли это? Во всём ли прав он по отношению к Софье? Да, Софья уже отравлена московским воздухом, она им вволю надышалась, и муж-мальчик, муж-слуга ей удобен. Но вряд ли Софья помирится с Молчалиным, да и вряд ли обратит вновь внимание на подобных ему. Она пережила сейчас глубокое разочарование так же, как и Чацкий, и впереди у неё путь внутреннего становления. Именно этот путь автор и выносит за рамки комедии. Отец грозится, что отправит дочь в деревню, к тетке, за пяльцами сидеть, зевать за святцами. Но может быть, Софья вовсе не будет зевать за святцами; может быть, она найдёт в тихой деревенской жизни покой и обновление. Ведь неслучайно автор даёт героине имя с подобным значением – «мудрость». Это уже не просто ум, это ум, помноженный на сердце. 3 Каков же Чацкий в финале комедии? Он уже не колкий обличитель, он мучающийся, живущий чувством человек. Он так же, как и Софья винит себя. Но в чём? В том, что понапрасну расточал ей нежные слова. Избавившись от одной иллюзии, не погружается ли он в другую? Ведь не только нежные слова он расточал! Сколько справедливой, но мучительной для Софьи желчи ей пришлось от него выслушать в адрес отца, родни, окружения. Чацкий упрекает Софью в том, что она завлекла его надеждой. Ещё один самообман. Она была с ним подчёркнуто холодна, его признания её были тяжелы. Вырываясь из одного адского круга, не ищет ли Чацкий другого. Последние его слова можно интерпретировать именно так: «Карету мне, карету!» «Открытый» финал нужен, прежде всего, Чацкому, для поиска себя. Его трагическую речь автор снижает фамусовской комической репликой про княгиню Марью Алексеевну. И в этом не только обречённость героя на непонимание и одиночество, в этом ещё и незавершённый путь саморазоблачения и самопознания. «Открытый» финал даёт надежду на то, что герои найдут свой путь в жизни, познают себя и примирятся с собой и с миром. Но всё это за пределами художественного мира Грибоедова. В финале же мы видим Чацкого и Софью открытыми для новой жизни. 4