ТЕТЯ КСЮША ПЕТУШКОВ ВАЛЕРИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ (род. в 1939

ТЕТЯ КСЮША
ПЕТУШКОВ ВАЛЕРИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ (род. в 1939 г., г. Лихвин, Черепецкий
(Суворовский) район, Тульская область)
Жили мы с мамой тогда у тети Ксюши в деревне Курьяново Песковатского
сельсовета, в Тульской области.
Октябрь принес тревогу, она была хуже страха. Это был период, когда наши уже
ушли, а немцы еще не пришли. Толком никто ничего не знал. Говорили то одно, то совсем
наоборот. Где наши, где их. С фронта ни одного письма на всю деревню. Что там? Живы
ли? Да и сам фронт-то где?
Сразу стали относиться друг к другу с подозрением. Что сказать, что спросить?
Пошли разговоры, что уж точно не сдобровать тем, у кого были партийные, комсомольцы,
работали во властях, офицеры, командиры. Стали прятать и уничтожать улики, сжигать
комсомольские билеты. Некоторые стали говорить: быстрей бы приходили. Не то и
вправду, не то проверяют.
Дом тети Ксюши был самым крайним, за ним было поле, и потому к нам стали
приходить наши. Шли они небольшими группами, одиночных было мало. Днем никто не
приходил, только как стемнеет или под утро. Одни просились переночевать, другие – на
день передохнуть. Кто с винтовками, кто без, раненые и без бинтов, кто в шинелях, кто
переодетые. Но все грязные, заросшие, усталые. Все просили пить, некоторые – чтонибудь поесть, какую-нибудь одежду или обувку. Им не отказывали. Большинство из них
было жалко, но попадались и злые – все расспрашивали: нет ли немца в деревне, где
наши, когда, куда ушли, как пройти, где переправа через Оку и т.п., а про себя – откуда,
как же так, где немец – говорить не хотели.
Сказать лишнего тетя Ксюша тоже боялась. Ведь тогда за наших выдавали себя и
шпионы, и даже переодетые немцы, которые наш язык знали. С утра тетя Ксюша
старалась как бы ненароком переброситься словом с соседями. Понять, видели они чего
или нет. Те на этот счет ничего не говорили, ее это еще больше настораживало.
Дня два никого не было, а потом постучали. Вошли двое, вроде наши. Уже не
молодые, в каком звании – непонятно. Видать, шли из последних сил. Спрашивали все то
же. Посмотрели на меня. «Твой?» – «Нет, ее». – «Мужья-то на фронте?» – «Да где же им
быть». – «Живы?»
Попили, от еды отказались. Ночевать не будут. Надо идти дальше. Вышли. А через
какое-то время воротились, привели еще троих. Один – лейтенант, самый раненый и
самый слабый. Посадили их на лавку, прислонили к стенке: «Вот, мать. Мы их тут на
время оставим. Доберемся до переправы, там подводы наверняка есть. Вернемся,
заберем». Положив на край лавки два перевязочных пакета, не попрощавшись, ушли.
Мать с теткой иногда поднимали глаза друг на друга, ничего не говорили. Что
делать-то? Как быть? Да кому они нужны, кто за ними вернется, какие там подводы… А
утром могут прийти немцы.
Тетя Ксюша отошла первой. Подкинула дров в печку, завесила поплотнее окна.
Когда стала доставать из печки котлы с горячей водой, всем стало ясно, что к чему. Бойцы
покорно стали раздеваться. Кое-как разделись. У всех перевязки, у кого где. Бинты
замусоленные, грязные, пропитаны кровью. Помывка давалась им тяжело. Тетка
подобрала исподнее с пола и бросила в печку – сплошные вши и блохи, мелкие и жирные.
Разбинтовали раны, бинты тоже полетели в печку. Раны промыли, помазали йодом. Йод
не жалели, его у нас меньше бутылки никогда не было. Забинтовали по новой. Бинтов не
хватило, их делали из белых чистых тряпок.
Напялили на них свежее исподнее, дяди Колино и папкино. Бойцы сидели на своих
местах, по-прежнему прислоненные к стенке. Они казались еще слабее, но посвежевшие и
порозовевшие. Месяц, а то и два не мылись. Ели почти никак, но молоко выпили. Кое-как
запихнули их на печку, бросили им тулуп, чтоб накрылись. На лейтенанта еще надели
валенки, у него жар, видать, от простуды.
Встали еще затемно. В деревне все рано встают, даже зимой, потому как к скотине
надо. Затопили печку, сегодня еды наварить надо много. «Ты их тут покорми, как
сможешь, а я пока к своим (к родне, значит) сбегаю ненадолго», – уходя, тетя Ксюша
наказала матери, что, если кто из соседей будет идти, ты их встреть на улице, чтоб в дом
не заходили. Осмотрелась – улик никаких, бойцы на печке за занавеской ведут себя тихо.
Тетя Ксюша вернулась быстро с узелком. Побыла у своих, взяла кое-какую отцову
да братову одежду. Поговорила с деревенскими – сказывали, что на тот конец приезжали
немцы на двух мотоциклетках. В деревню не поехали, видать, разведка. Теперь надо
ждать. Город оставили, там уже немцы. Город – это город Лихвин, но его у нас в
Курьяново Лихвином никогда не называли. Город и город. Наши, говорят, через Оку
переправляются у железнодорожного моста за станцией Лихвинка. На мост не пускают,
он заминирован, его в последний момент взрывать будут. Бойцы понуро слушают, свесив
ноги с печки. Лейтенант – где-то за ними, одну голову видать. Обмундирование высохло,
бойцы натянули его на себя, мать отпорола им петлицы от греха подальше. Тетя Ксюша
впихивала в них еду всякую – картох полно, щи, молоко с хлебом.
Разговорились. Ну, как там? По всему видать, лихо. Один рязанский, другой с
Волги. У каждого ребятишки. Лейтенант из Москвы, жениться не успел, Николаем зовут.
Тетя Ксюша обрадовалась: «Как моего Колю». – «А ваши?» – «Где ж им быть, нашим, –
там, где и вы, ничего не слыхать. Что ж будет-то?» – «Да кто его знает». – «Устоим?» –
«Куда ж деваться – устоим». – «А чего драпаете?» – «Да уж дюже немца много».
Ближе к вечеру мама не выдержала: пойду схожу и я к своим – дедушке с
бабушкой. Вернулась тоже с узелком, радостная. Оказывается, совсем недавно проходила
дрезина с нашими, с Мыжбора – так даже там еще немца нет.
Стало легче, повеселели. Бойцы послезали с печки, даже лейтенант. Стали ужинать
все вместе. Поели хорошо. Помолчали. Лейтенант – он у них командир – говорит: «Надо
собираться. Нам бы, тетя Ксюша, три колышка». Чего-чего, а этого добра у нас на дворе
сколь хочешь. «Километров пять? Как-нибудь за ночь доковыляем. В случае чего, носилки
сделаем для нашего командира. Упустим время – своих не догоним, что тогда? Нет, на
дрезине не наши были, подосланные. Мы-то военные, что уж будет, то будет, а вас под
расстрел мы подводить не можем. И дите малое. Наше предназначение вас защищать».
Молчание затянулось, тягостность нарастала. Лейтенант подал команду: пошли.
Тетя Ксюша пошла во двор, принесла три осиновых кола, высохшие шинели положила к
печке, чтоб на дорожку согрелись. Стала совать бойцам хлеб, лейтенанту помогла надеть
шинель, подпоясала ремнем. На ремне кобура с пистолетом. Он все говорил: спасибо,
спасибо. Мамка плакала. Тетя Ксюша пошла их проводить, показать дорогу. Вернулась
под утро. Встретила Пелагеху: «Откуда ты в такую рань, Ксюш?». – «От своих». В тот
день пришли немцы – на мотоциклах и на машинах. С нашей стороны, от большака.
Потом получили письмо с фронта, от лейтенанта Коли. Он уже стал капитаном.
Воевал хорошо. За какое-то форсирование ему дали медаль. Благодарил тетю Ксюшу и
мою маму, передавал мне большой привет. Если бы не мы, то они точно не остались бы
живы. Он будет помнить это всю жизнь. И после войны непременно приедет к нам в
гости. А потом отвезет меня показать Москву. Обязательно напишет еще. Я все время
ждал его писем, но больше их не было...
Записала Ирина Новикова,
г. Москва, 2009 г.