N°76, 05 мая 2010 ИД "Время" // 05.05.2010 Театр как

N°76, 05 мая 2010
ИД "Время"
// 05.05.2010
Театр как исследование жизни
Новые спектакли Алвиса Херманиса в Риге
То, как любят у нас спектакли Алвиса Херманиса, никому объяснять не надо. И дело не в
формальном признании -- три года назад его рижская «Долгая жизнь» получила «Золотую
маску» за «Лучший зарубежный спектакль, показанный в России», а две недели назад первая
постановка Херманиса в Москве -- «Рассказы Шукшина» -- взяла сразу три «Маски». А в том,
что его действительно любят зрители -- залы на гастролях Нового Рижского театра полны,
даже если билеты стоят недешево. Так происходит не только у нас, но и по всей Европе, где
латыш Херманис сейчас один из самых любимых приглашенных режиссеров, а его театр -один из самых востребованных на фестивалях. Именно поэтому на премьеры Херманиса
всегда съезжаются европейские продюсеры да и российские тоже.
В последние годы большинство национальных фестивалей стало устраивать для продюсеров
своего рода «витрины» местных постановок, собирая вместе все, что может иметь
гастрольные перспективы. У нас такую подборку делает «Золотая маска», а в Риге -латышский Институт театра. Теперь в Латвии программу для продюсеров никак не увязывают
с местными фестивалями и конкурсами, тем не менее в последние дни апреля на латышский
showcase съехалось беспрецедентное число театральных менеджеров и консультантов. Дело в
том, что трехдневная программа кроме прочего включала три новых спектакля Херманиса, и
ясно было, что продюсеров интересуют в первую очередь они.
Алвис не раз рассказывал, что его вместе с командой актеров НРТ театр интересует не сам по
себе, а как инструмент исследования. И в последние пять лет из 12, что существует в своем
нынешнем виде Новый Рижский, почти все спектакли Херманиса сделаны не по литературе, а
путем совместного сочинения с актерами, на материале каких-то собственных изысканий
театра. Предмет этих поисков, которым посвящено уже десять постановок, -- латышская
национальная идентичность (три из них -- «Долгую жизнь», «Латышские истории» и
«Латышскую любовь» -- мы уже видели). И, как уверяет режиссер, через две недели
премьерой, которая будет сыграна на Венском фестивале, исследовательский проект будет
завершен.
Три спектакля, показанных в конце апреля на «латышском шоукейсе», относились именно к
этой линии развития Нового Рижского театра. «Дед», поставленный год назад, говорил о
латышских солдатах на второй мировой войне, «Черное молоко», премьеру которого сыграли
8 апреля, -- о латышской деревне, «Зиедонис и мироздание» (премьера -- 14 апреля),
формально посвященный культовому латышскому поэту советских лет Иманту Зиедонису, в
сущности, говорил о месте поэта в мире.
Трехчасовой моноспектакль «Дед» вырос из самостоятельного исследования одного из
лучших актеров НРТ Вилиса Даудзиньша. Легенда, которую, собственно, и излагает в зачине
к спектаклю Даудзиньш, такова: он хотел найти своего деда, бесследно исчезнувшего в
первые дни второй мировой. История Латвии складывалась так, что исчезнувший дед с
равной вероятностью мог попасть в немецкие войска, куда забирали всех без разбора, или мог
воевать на стороне советской армии. А еще мог уйти в партизаны, но не те советские, о
которых мы все время слышим, а те, что сами уходили в леса, чтобы бороться за
независимость Латвии с коммунистическим СССР, подчинившим страну перед самой войной.
Отправив запросы во все возможные инстанции и поговорив с сотнями людей, Даудзиньш
вместе с Херманисом сочинили спектакль, героями которого были три бывших солдата,
носивших имя его деда.
Сцена, на которой играется «Дед», выглядит как комната, заставленная цветами -- в горшках,
кадках, ящиках, они занимают все пространство, и актер сидит в окружении коробок и
мешков с землей и удобрениями. Даудзиньш по очереди рассказывает про трех солдат и сам
превращается в них. Первый -- воевавший в советской армии, теперь живет на востоке
Латвии, в самой прорусской ее части. Простецкий мужик, встречающий нас в трениках и
голубой майке-алкоголичке, совсем не так прост -- он хитер и напорист, а его рассказы
посвящены не столько боям, сколько всяким историям, произошедшим на войне. В их числе
немало баек о латышских евреях, которые от местных жителей в той войне терпели не
меньше, чем от немцев. «Холокост -- это одна из тем спектакля, -- говорит Херманис, -- им
никто не хочет заниматься, а ведь в Латвии до войны жили тысячи евреев. И то, что эти
вопросы не решены, влияет на нашу карму». Тот же антисемитский сюжет, но в гораздо более
агрессивном виде выныривает и во втором герое -- солдате фашистской армии. Этот дед
после войны эмигрировал в Америку, вернулся в 90-х и теперь, сверкая почти безумным
взором, рассказывает о том, что, в сущности, Гитлер был во многом прав, и,
разоткровенничавшись, откидывает с окна занавеску, за которой висит флаг со свастикой.
Оба первых героя, в той или иной степени полные обид, комплексов и злости на то, что в их
жизни пошло не так, чем-то напоминают другого персонажа Вилиса Даудзиньша -- водителя
автобуса из спектакля «Латышские истории». Зато третий герой, оставивший на фронте ногу,
хоть, в сущности, находился во время войны и на той и на другой стороне (или ни на одной из
них), открыт, смешлив и добродушен. Он, юный любитель самолетов, вступивший перед
войной в Осоавиахим, сначала попал в немецкую армию, обещавшую сделать его летчиком,
потом, так и не повоевав, попал в плен к русским и по воле случая стал танкистом (герой
смешно на кастрюле показывает, какая ужасная вещь танк, откуда ничего не видно). Но и тут
тоже сделал все, чтобы никого не убивать. Заканчивая последнюю историю, Даудзиньш
принимается составлять горшки и ящики в одном месте, и к концу спектакля он уже стоит
рядом с покрытой цветами горой, будто у свежей могилы.
Русские продюсеры рассказывают, что Херманис категорически отказывается везти «Деда» в
Россию. «У нас, -- он говорит, -- тема спектакля всем понятна. 16 марта -- день памяти всех
латышей, погибших во второй мировой, неважно на чьей стороне. Но вряд ли можно показать
в России спектакль, где ясно, что к герою, служившему в фашистской армии, можно
испытывать теплые чувства».
Возможно, это так, хотя мне кажется, что в заинтересованном российском фестивальном зале
«Дед» был бы принят не хуже, чем в Риге. Зато спектакль «Зиедонис и мироздание», пожалуй,
понять в России будет сложнее, чем «Деда». Уж очень он специфически латышский. Все дело
в самом Зиедонисе -- поэте, писателе, публицисте, писавшем и философские эссе, и детские
сказки, человеке невероятно активном, популярном, особенно в 70-х, но в то же время члене
партии, сильно связанном с властью, а в 90-х много сделавшем для независимости Латвии.
Зиедонис с его знаменитой седой гривой во многом культовая фигура для латышей, и
спектакль НРТ -- это игра с иконой, а не рассказ о конкретном человеке, который к тому же
жив, хоть и тяжело болен. Нахлобучив гротескно огромный седой парик, в роли Зиедониса
выходит еще один отличный актер Херманиса -- Каспар Знотиньш.
Спектакль разбит на маленькие истории, почти анекдоты: «Зиедонис и мотоцикл», «Зиедонис
и осел» (живой осел и мотоцикл действительно появляются на сцене), «Зиедонис и день
поэзии». Зрители хохочут, узнавая в задрапированной на постаменте фигуре с бородкой
памятник Райнису, около которого уже много лет идут поэтические чтения, как в Москве у
памятника Маяковскому. «Зиедонис и картошка», «Зиедонис и первая любовь», «Зиедонис и
шахматы» -- в спектакле используются только настоящие тексты (стихи, публицистика,
интервью), но видно, что отношение к герою постепенно меняется. Сначала это нелепое
существо, у которого все падает из рук -- все мальчишки сильнее его, девушкам он не
нравится. Да и повзрослев, герой тоже кажется каким-то сплошным вдохновенным курьезом.
Одновременно показывается, как множится число его клевретов и подражателей (в эпизоде
«Зиедонис и спиритизм» люди, сидящие кружком, по очереди надевают такой же седой
парик-дикобраз и начинают цитировать поэта). Но постепенно из дурачка герой становится
эдаким Иванушкой-дурачком, который только на вид смешон, а на деле умнее прочих. Ну а к
концу постепенно получается, что Зиедонис, не переставая быть немного нелепым,
оказывается мудрецом, как Ходжа Насреддин. И финал, где поэт присоединяется к общему
танцу всех персонажей, пляшущих под музыку Паулса вокруг знаменитой рижской
сумасшедшей, до сих пор в ярком платье танцующей в Старом городе, идет под вопли
восторга публики.
Разумеется, для того чтобы понять, отчего в конце спектакля весь зал разом встает, выражая
свою любовь не столько театру, сколько именно Зиедонису, которого на сцене нет, надо жить
в Латвии. Надо помнить детские песенки про букашку, с которыми тут постоянно идет игра,
быть в курсе обсуждавшихся поэтом круга публицистических, философских и социальных
сюжетов, узнавать ситуации, места и приметы, знать, что вот этот чрезмерно восторженный
текст о поэте, произнесенный высоким голосом, принадлежит даме-президенту, ну и так
далее. Не зная этого, спектакля не понять. Но, честно говоря, узнать это необходимо и очень
хочется, потому что таким образом мы поймем намного больше, чем просто спектакль. Ведь
речь идет про «Зиедониса и мироздание», пусть не все, а только в отдельно взятой стране.
Третий спектакль Херманиса из показанных на «шоукейсе», «Черное молоко», пожалуй,
самый понятный и близкий России, хоть и не считается среди рижских театралов самым
удачным. Здесь речь идет о латышской деревне, которая в результате советских и
постсоветских времен в этой крестьянской стране совершенно опустела. Тут главные герои -коровы, которых играют украшенные рогами молодые красавицы в нарядных платьях и ярких
лодочках на шпильках. Спектакль сделан по рассказам деревенских стариков, повествующих,
что корова -- это не домашнее животное, а член семьи, доказывающих, что по характеру
коровы -- настоящие женщины (одна даже плакала огромными слезами из-за безответной
любви к быку, а потом удавилась на цепи), убеждающих, что те все понимают и утешают в
одиночестве лучше людей. Старухи, в которых по очереди превращаются красавицы с
колокольчиками на шее и номерками в ушах, по очереди объясняют, какие имена дают
коровам, что они любят, как болеют и как буренок в советские годы заставляли продать,
после чего хозяйкам годами снилось, что любимая животина плакала и звала. Ну и рассказ
мясника тоже есть, где он описывает, как коров режет, разделывает и куда потом идут кости,
кожа и все остальное. И что от этого у него, оказывается, бывает депрессия. В общем, все то,
что и мы, наверное, можем услышать от стариков в наших умирающих деревнях, но не
спрашиваем.
Говорили, что «деревенская тема» в этом сезоне -- главная для Херманиса, выпустившего уже
несколько обращенных к ней постановок (не стоит удивляться, что премьер так много и они
идут подряд -- подготовка к этим работам была начата очень давно). Тот же деревенский
сюжет будет и в последнем спектакле «исследовательского» цикла, который сыграют в Вене.
Он будет посвящен латышскому дню поминовения -- празднику, который люди отмечают на
кладбищах, вспоминая об умерших близких. И хотя премьеры еще не было, уже известно, что
«День поминовения» привезут в Москву на фестиваль «Сезон Станиславского». Подождем,
что скажут наши продюсеры о спектаклях, которые они только что увидели в Риге.
Дина ГОДЕР
// читайте тему // Театр