Лев Левинсон. О вредном влиянии суда на юношество

О вредном влиянии суда на юношество
Российские криминалисты конца XIX – начала XX веков,
рассматривавшие последствия принятия Закона 1897 года о малолетних и
несовершеннолетних преступниках, пришли к неутешительному выводу: закон
не решил основной задачи, а именно – не устранил вредное влияние суда на
юношество1. Высказывание чрезвычайно глубокое, пусть даже авторы и не
вкладывали в него того обобщения, которое в нем звучит.
Но именно официальные институты, профессиональные суды и
дипломированные психологи, состоящие на государственной службе, есть, как
видится, наихудшие из лекарств, которые применяют для того, чтобы обратить
на путь истинный («социализировать») детей.
Такому неприятию судебных и иных официальных процедур в
отношении подростков созвучны Эр-Риядские руководящие принципы
предупреждения преступности среди несовершеннолетних, принятые
Генеральной Ассамблеей ООН 14 декабря 1990 года. Вступили или не вступили
молодые люди в конфликт с законом, не суть важно, – говорится в преамбуле
этого документа. Важно другое: они «брошены родителями, лишены внимания,
подвергаются жестокому обращению, риску злоупотребления наркотиками,
находятся в обстоятельствах маргинальности, а также в целом пребывают в
социально опасном положении». Именно поэтому, утверждается в Принципах,
«определение молодого человека как «нарушителя», «правонарушителя» или
«начинающего правонарушителя» во многих случаях способствует развитию
устойчивого стереотипа нежелательного поведения у молодых людей».
Помочь ребенку не сломаться и состояться способны лишь семья,
община, общность единомышленников, люди, заслуживающие его доверие, с
которыми ему интересно и которые, главное, не обладают по отношению к нему
властными полномочиями. «Официальные учреждения социального контроля
должны использоваться лишь в крайних случаях». Так говорится в Принципах.
Ювенальная юстиция продвигается в России пока на общественном
энтузиазме. Ее адептов нет нужды убеждать в том, что код ювенальной
юстиции должен быть восстановительным и реабилитационным. Опасность,
однако, в том, что будучи перехваченным государством, строение ювенальной
юстиции, прежде всего, судопроизводства по делам несовершеннолетних станет
той же бюрократической системой, нивелирующей и подавляющей личность,
антитезой которой оно, вроде бы, должно было, по замыслу, стать. Дело не в
вывеске – есть или нет в России ювенальные суды, а в том, будут ли это
помогающие молодым людям и воспринимаемые ими общественные службы,
которые лишь поддерживаются государством, или это будут казенные
учреждения, определяющие юношей и девушек в казенные дома к казенным
«дядькам».
Не восторжествует ли, как это обычно бывает, индустриальный подход к
детям как к материалу для новой системы органов, требующих топлива? Не
станут ли суды по делам несовершеннолетних и, шире, ювенальная юстиция,
новой человекоемкой машиной, поглощающей подростков в большем объеме,
чем на то оказываются способны неспециализированные органы?
1
См.: Бабушкин А.В. Настольная книга юриста-ювеналиста. – М., 1999. – с. 8.
Эти вопросы стоят особо остро при знакомстве с первым официальным
законопроектом в сфере ювенальной юстиции, вот уже несколько лет
находящимся на рассмотрении Государственной Думы.
Это проект федерального конституционного закона «О внесении
дополнений в Федеральный конституционный закон "О судебной системе
Российской Федерации"», внесенный в декабре 2000 года группой депутатов
третьего созыва и принятый в первом чтении 15 февраля 2002 года.
Проектом решается лишь общий, базовый вопрос о существовании
специализированных детских судов. Конституционный закон дополняется
статьей, указывающей, что «для осуществления правосудия в отношении
несовершеннолетних в качестве системы специализированных судов создаются
ювенальные
суды
в
системе
судов
общей
юрисдикции.
Ювенальные суды в пределах своей компетенции рассматривают дела, хотя бы
одним из участников в которых является несовершеннолетний, в качестве суда
первой и второй инстанции, в порядке надзора и по вновь открывшимся
обстоятельствам. Полномочия, порядок образования и деятельности
ювенальных судов устанавливаются федеральным конституционным законом.»
Помимо нескольких юридических недоумений, порождаемых этим
текстом (прежде всего, относительно пределов подсудности дел ювенальным
судам, оказывающихся, при такой формулировке, безразмерно широкими),
прочтение пакета документов, сопровождающих законопроект, наводит на
ключевой вопрос о направленности такого судопроизводства. Так, в
пояснительной записке говорится об одной из основных целей специализации
детского правосудия – обеспечении «более ранней профилактики
преступности». По мысли авторов проекта, это должно воплощаться в
рассмотрении ювенальными судами дел «о детях, находящихся в ситуации
опасности, еще не совершивших правонарушение или преступление».
Что это за дела, на каком основании и кто будет их рассматривать?
Чиновник-судья с чиновником-психологом? И кто эти дети? «Трудные
подростки»? Дети улиц? Дети, курящие марихуану? Те дети, что еще не
вовлечены сегодня в орбиту юстиции? Одно дело – пробуждение у них
позитивного интереса, когда общественная организация в качестве наказания за
кражу или за драки наказывает подростка спортклубом, джаз-бендом, походами
на байдарках, и даже ребенок-убийца может найти не надзирателя, а наставника
и будет жить с ним на пасеке. Другое – наказание, но «реабилитационное», по
особым правилам. Взрослых, скажем, плетьми, а детей – розгами. Помещение
не в тюрьму, а в другое закрытое заведение.
Почитая тех, кто, видя, как перемалывает детей традиционное
правосудие, бьется за ювенальную юстицию, рискую писать это не потому, что
предпочитаю оставить все, как есть, а потому что очень не хочется получить в
результате все тот же «автомат Калашникова».
Лев Левинсон