О роли примера в учебнике философии

О роли примера в учебнике философии
(размышления по поводу одного высказывания И. Канта)
В “Критике чистого разума” И. Кант, анализируя систему познавательных способностей человека, выделяет особый элемент этой системы:
способность суждения. “Если рассудок вообще, – пишет великий немецкий
философ, – провозглашается способностью устанавливать правила, то способность суждения есть умение подводить под правила, т. е. различать,
подчинено ли нечто данному правилу... или нет”1. По мнению Канта, рассудок, оперирующий логическими принципами, может иметь дело только с
формальной, но не с содержательной стороной познания. В результате
“...хотя рассудок и способен к поучению посредством правил и усвоению
их, тем не менее способность суждения есть особый дар, который требует
упражнения, но которому научиться нельзя”2. Чрезвычайно интересную
мысль высказывает Кант далее: “Отсутствие способности суждения есть,
собственно говоря, то, что называют глупостью, и против этого недостатка
нет лекарства”3. Хотя способность суждения и не может быть увеличена,
без тренировки ей трудно развернуться в полную силу; в процессе обучения главную роль в такой тренировке играет пример: “Единственная, и
притом огромная, польза примеров именно в том и состоит, что они усиливают способность суждения”, – пишет Кант. При этом, по мнению мыслителя, сильные от природы умы менее нуждаются в этих “подпорках для
способности суждения”4, нежели слабые.
Если трактовать эту мысль расширительно, выходя за рамки специфической гносеологической теории Канта, то получается, что пример помогает познающему налаживать “мост” между общим и единичным, между абКант И. Критика чистого разума. – М.: Мысль, 1994. – С. 120.
Там же. – С. 121.
3
Там же. – С. 121.
4
Там же. – С. 122.
1
2
страктным и конкретным. Еще представители баденского неокантианства
справедливо указывали, что естественные науки в основном исследуют
общее, тогда как для гуманитарных в большей степени характерен интерес
к единичному5. В этом контексте специфично место философии, которая,
как известно, стремится к максимально широким обобщениям. В учебниках философии основное внимание всегда уделяется именно общему, а не
единичному; даже когда речь идет об отдельных философских учениях,
любое из них оперирует опять-таки прежде всего обобщениями. Вопрос о
связи общего и единичного здесь есть вопрос понимания той или иной философской идеи: невозможно признать, что некто понимает, что такое платоновская концепция эйдосов или принцип предустановленной гармонии
Лейбница, если этот некто не может привести примеров единичных явлений, иллюстрирующих названные философские концепции.
Механизмы действия примеров при постижении философских, равно
как и многих других, идей и концепций, как представляется, весьма сложны и многоплановы, так что вряд ли можно согласиться с Кантом, пишущем о “единственной” пользе примеров (см. выше). Достаточно упомянуть
об аттрактивной функции примера; о примере как связующем звене между
философией и конкретными научными дисциплинами; о примере как способе более активного вовлечения в процесс познания его чувственного
компонента наряду с рациональным, а отсюда, в частности – о мнемонической функции примера. Пример, будучи обращением к конкретному и единичному, не только укрепляет связь между уровнями обобщения и единичных явлений, но и дополняет, достраивает, обогащает сам уровень
обобщения. Пример вскрывает те грани обобщения, которые до того были
не видны. Пример выявляет связи рассматриваемого понятия, правила,
принципа и т. д. с другими правилами, понятиями и принципами. БесСм., например: В. Виндельбанд. Прелюдии. Философские статьи и речи. СПб., 1903. – С. 319 и
далее; Г. Риккерт. Науки о природе и науки о культуре. – СПб., 1911. – С. 144 и др.
5
смысленно было бы пытаться охватить все “пользы” от применения примеров в обучении. Главный вывод, следующий из всего вышесказанного, в
том, что насыщать учебники философии примерами следует гораздо щедрее, чем это делается на сегодняшний день в большинстве случаев.
Впрочем, если вернуться к Канту, то он не ограничивается похвалой в
адрес примеров: “Что же касается правильности и точности усмотрения
рассудка, – пишет философ, – то они (примеры – Е.М.) скорее наносят ей
обычно некоторый ущерб, так как они лишь редко выполняют условия
правила адекватно... к тому же они нередко ослабляют то напряжение рассудка, которое необходимо, чтобы усмотреть правила в их общей форме и
полноте независимо от частных обстоятельств опыта...”6. Действительно,
общее никогда не исчерпывает содержания единичного, и часть этого “избытка” под действием примера может быть незаконно понята как принадлежность общего. Единичное способно в отдельных случаях “подмять под
себя” общее и исказить его для познающего. Но является ли это непоправимым недостатком применения примеров, и стоит ли, как это делает сам
Кант в своих произведениях, сводить количество примеров к минимуму?
Методом нейтрализации замеченной Кантом реально существующей “оборотной стороны” употребления примеров нам видится приведение нескольких примеров на одно понятие или правило. В этом случае единичному не удастся своей наглядностью “заглушить” всеобщее, не удастся повести познающего по ложному пути.
6
Кант И. Критика чистого разума. – М.: Мысль, 1994. – С. 121-122.