Забровский А. П. Москва В современной гуманитарной науке разработка теории коммуникации, как

Забровский А. П.
Москва
Художественный текст как коммуникативное пространство особого типа
В современной гуманитарной науке разработка теории коммуникации, как
известно, является одной из актуальнейших проблем. Следует отметить, что усилиями
учёных разных стран в разрешении этой проблемы на сегодняшний день сделано уже
немало. В частности, большое количество исследований направлено на изучение и
описание различных сторон так называемых межкультурной коммуникации,
социокоммуникации, межъязыковой коммуникации и др. типов коммуникаций. И это
понятно, потому что именно эти виды коммуникации в современном мире, как никогда,
оказались «болевыми точками» в совершенно разных областях человеческой
деятельности.
Сама по себе «теория коммуникации» сравнительно молодая отрасль научного
познания. Поэтому в научном сообществе пока ещё нет единой точки зрения на статус
теории и её предмета. То есть сам предмет научного исследования не имеет чёткого,
разделяемого всеми учёными, определения. Однако нет никакого сомнения, что
коммуникация является одной из фундаментальных основ существования человека как
феномена. Коммуникативная проблематика столь же многогранна, как и проблематика
культурологическая. Более того, эти проблематики находятся, как говорят лингвисты, в
отношениях дополнительной дистрибуции. Они просто не существуют одна без другой.
Поэтому любой тип коммуникации в конце концов можно свести к межкультурной
коммуникации.
Базовым
«коммуникативного
понятием
для
пространства».
анализа
Считается,
коммуникации
что
в
рамках
является
понятие
коммуникативного
пространства реализуются все коммуникативные дискурсы. Нам представляется, что
художественная литература, и в частности, художественный текст можно рассматривать,
а, следовательно, изучать как коммуникативное пространство, отличное от других
коммуникативных пространств.
Традиционно выделяются следующие сущностные признаки художественного
текста:
·
отсутствие непосредственной связи между коммуникацией и жизнедеятельностью
человека;
·
наличие эстетической функции;
·
имплицитность содержания (наличие подтекста);
·
неоднозначность восприятия (неоднозначность интерпретации, а следовательно,
понимания);
·
установка на отражение нереальной действительности (существует точка зрения, что
художественные тексты представляют собой не модель реальной действительности, а
сознательно конструируемые возможные модели действительности).
Кроме того, художественные тексты имеют свою типологию, ориентируемую на родожанровые признаки. Они строятся по законам ассоциативно-образного мышления. В
художественном тексте за изображённым всегда присутствует подтекстный,
интерпретационный, функциональный план. Если сравнивать художественный и
нехудожественный текст, то они обнаруживают разные типы воздействия. В
художественном изображении действует закон психологической перспективы. Функция
художественного текста – коммуникативно-эстетическая. Художественный текст строится
на использовании образно-ассоциативных качеств речи (предполагается, что образ –
конечная цель творчества).
В художественном тексте средства образности подчинены эстетическому идеалу
художника (художественная литература – вид искусства). Сущность фактов, явлений для
художественного текста – образно-эмоциональная, неизбежно субъективная. Для
художественного текста форма сама по себе содержательна, она исключительна и
оригинальна. В ней сущность художественности (искусствоведческая категория,
обозначающая общий родовой признак искусства, которое, в отличие от других видов
общественного сознания, является образным, т.е. художественным отражением жизни),
т.к. избираемая автором форма служит материалом для выражения иного, другого
содержания. Например, пейзаж нужен не сам по себе, это лишь форма (прием) для
передачи внутреннего состояния автора или героя.
Художественное слово оказывается понятийно неисчерпаемым за счет ассоциативных
связей, которые «создает» художественное слово. Разные ассоциации вызывают разные
«наращения смысла» (Виноградов).
Конструктивную роль в художественном тексте выполняют «эмоционально-риторические
структуры» (Одинцов). Эти структуры соотносят текст не с действительностью, а с
интерпретацией действительности. В более широком смысле можно утверждать, что сам
художественный текст является своеобразной интерпретацией действительности. Поэтому
в свою очередь можно сказать, что интерпретация художественного текста есть
интерпретация интерпретации.
В художественном тексте форма содержательна, т. е. она имеет содержание
(Гачев).
«Роль эмоционально-риторических структур характерна для текстов художественных,
хотя она вполне ощутима и в текстах массовой коммуникации (в частности в газетах), где
принципиально важна установка на воздействующую функцию речевых средств и текста в
целом». (Валгина)
Текст, как известно, строится из языковых знаков, но состоит из знаков текстовых
и сообщает содержание, не предусмотренное языком-системой. Возникает вопрос: как
отправитель создает текстовое содержание, а получатель извлекает его из знаковой
последовательности текста? Между автором и читателем должен быть, условно говоря,
язык-посредник, т.е. некий «общий язык». Интересно, что если они оба говорят на одном
этническом языке, это еще не гарантирует успеха в понимании, т.е. не гарантирует
успешной коммуникации. Этот язык есть код текста, т.е. нечто узнаваемое читателем.
(Заметим, что понятие кода в гуманитарные науки пришло из математической теории
связи.) «Код – это множество знаков, по определенным правилам «упаковывающих»
информацию, которая становится системным образом распределенной на всем множестве
данных знаков. Структура кода трехэлементна: формы знаков – правила соответствия –
информация (знание). Одна и та же информация может быть закодирована по-разному.»
(Лукин)
Следует различать язык, который развивается естественным образом, и коды,
которые придумываются для специальных целей.
Код автора должен быть согласован с кодом получателя. Если информация никем не
понята, то ее нельзя рассматривать в качестве текста, она не выполняет коммуникативную
функцию, т.е. функцию со-общения. Код, как и естественный язык, по природе своей
конвенциален. Поэтому, возможно, прав был Якобсон, что язык – это тоже код. Но это,
очевидно, все-таки разные коды.
Обычно говорят о коммуникативной функции художественный текста. Мы же
говорим о художественном тексте как коммуникативном пространстве, в котором
осуществляется коммуникация. Осуществляется она на уровне сознания и эмоций,
поэтому для внешнего наблюдателя эта коммуникация может быть недоступна.
С другой стороны, сознание читателя может быть внешним по отношению к
тексту (это происходит тогда, когда текст является объектом изучения), но может быть и
внутренним. В этом случае акт чтения равен жизненному акту. Сознание читателя
формируется внутри текста.
Как известно, в центре внимания литературы (и любых других видов искусства)
стоит человек во всей полноте его деятельности и духовной жизни. В кругозор
литературы входит весь мир, окружающий человека. Общественная жизнь в литературе
находит своё наиболее полное отражение.
И, тем не менее, считается, что литература – вещь совершенно ненужная для
жизни. А некоторые полагают, что она приносит только вред. Они, например, говорят, что
таких помещиков, какими изобразил их Гоголь, никогда и нигде не было. И в каком-то
смысле эти люди правы.
Художественный текст – это сконструированное пространство. И одновременно
это пространство есть форма. Но для чего нужна эта форма? «…текст есть нечто, –
говорил М. Мамардашвили, – что должно быть построено, чтобы конструктивно породить
во мне какое-то понимание, потому что это понимание естественным психологическим
путём породиться не может. В частности, для порождения такого рода состояния
понимания служат литературные тексты. Или текст жизни. Например, образ и жизнь
Христа есть текст, посредством которого мы можем (или не можем) читать наш
жизненный опыт. Текст организовал какой-то логос, в пространстве которого события
получают осмысленный и связный вид, а не рассеянный и рассыпанный».
Интересно, что в своё время примерно о том же говорил И.С. Тургенев. Он
утверждал, что при помощи образов Гамлета и Дон Кихота можно объяснить любой образ
современной ему литературы.
Анализируя тексты Пруста, Мамардашвили пришёл к выводу, что литература или
литературный акт (=художественный текст) есть «часть построения душевной жизни».
«Часть построения актов понимания того, что происходит в мире и происходит с тобой в
этом мире».
Для Пруста впечатления от искусства не существовали как нечто отдельное. Они
уравнены с другими впечатлениями. И в этом смысле акт чтения равен, как уже
говорилось, жизненному акту.
Задача художественного текста заключается в том, чтобы читатель посредством
этого текста мог заглянуть в себя. Не говоря уже о том, что события этого текста могут
произойти в душе читателя. А ведь именно события, которые происходят в нашей душе (а
вовсе не эмпирические события), и есть наша настоящая жизнь. По Прусту, «единственная
реальность». «В конце концов, и философия и любой литературный текст, текст
искусства, сводятся к жизненным вопросам, то есть к любви, смерти, к смыслу и
достоинству существования, к тому, что мы реально испытываем в жизни и ожидаем от
неё; и, очевидно, читаем мы то, что близко нашему душевному опыту. То, что не западает
нам в душу, не является для нас литературой». (М. Мамардашвили).
Если мы читаем текст и не узнаём в нём самих себя, то этот текст для нас пуст.
Коммуникация не случилась.
В философии есть точка зрения, что истина и реальность (в Прустовском смысле)
существуют как искусство словесного построения. Художественный текст есть
пространство, в котором нечто рождается впервые. Автор текста не предшествует как
личность своему произведению. В этом произведении он впервые стал действительным
«я». Писатель и читатель уравнены в отношении к тексту. Писатель так же не понимает
свой текст и так же должен расшифровывать его, как и читатель.
В книге не существует того содержания, утверждал Мамардашвили, с которым мы
должны вступать в контакт. Это «содержание» может только возникнуть в зависимости от
наших внутренних актов. И только это «содержание» мы можем интерпретировать.
Ничего другого мы в тексте просто не увидим, хотя это другое, возможно, там будет.
И, наконец, последнее. Говорят, что литература должна чему-то научить. Если мы
прочитаем некоторое количество книг (Шопенгауэр, например, считал, что человеку
мыслящему и образованному нужно всего лишь шестьдесят романов), то станем умнее и
образованнее. В таком случае мы должны сделать вывод, что опыт, знания можно
передать напрямую. Тогда почему к разряду «вечных» относят, например, проблему
«отцов и детей»? Почему за две тысячи лет не перестала быть актуальной ни одна из
Заповедей Иисуса Христа? Очевидно, потому, что существуют законы, которые не
позволяют в некоторых областях человеческого бытия осуществлять коммуникацию
напрямую.
В связи с этим можно задать вопрос: существует ли на самом деле, например,
межкультурная коммуникация? Ведь в другой культуре мы принимаем только то, что в
нас уже есть, т. е. эквивалент того, что существует в другой культуре. А того, эквивалента
чего в нас нет, мы не принимаем.
Сегодня многие исследователи единодушны в том, что текст представляет собой
особую реальность по сравнению, например, с реальностью размышления, рассуждения и
т. п. Тексты живут собственной жизнью, образуя «пространство», в котором реализуется
любая «мысль». Можно сказать, что текст вносит в мир «осмысленность» или «порядок»,
но не какой-то определённый смысл. Если угодно, текст напоминает кантовскую вещь-всебе. Поэтому художественный текст является, главным образом, не столько средством
коммуникации, сколько своеобразным «пространством», где могут осуществляться
совершенно различные виды коммуникаций.