9/Х 37 И снова дождь... И холодно. Как бы Ты там

9/Х 37
И снова дождь... И холодно. Как бы Ты там не изнежила кожу на солнышке.
Вернешься в эту слякоть и сразу простудишься...
Кругом раздается чихание – это москвичи приветствуют осень.
Мне досадно, что я должен такой мутью изображать окружающую
природу. Громада человеческих домов и домиков и суровое сияние – бледностальное – асфальта сливаются пока что с этой мутью воздуха. Местами лишь
прорезается торжественный красный тон – Моссовет заново прибрался к
праздникам и огромный дом историч. музея (а м.б. он и не так должен быть
назван) – особенно четок красив на блеклом фоне Красной площади, сияя
кирпичной (свежей) краской напротив Василия Блаженного, лишенного
крестов.
Москва упорно борется за свою красоту, мало по малу сбрасывая
купеческие складки приземистых домиков, тихих уголков, переходя на мощный
и твердый стиль великой пролетарской столицы.
И всюду идет такая же перестройка. Не закончена и она. Старое не
целиком, далеко не целиком, еще изжито.
И отголоски этого старого доходят до меня, правда, теперь, когда я не
<л. об.> непосредственно веду отдельные дела, как в бытность Прокурором, доходят более сплошным строем.
Я думаю о торжественности жизни, идущей (как быстро и четко!) к
полному высвобождению от всего, что ее калечило до сих пор. Думаю о
необходимости полной четкости в мыслях и поступках, непримиримой
последовательности во всем, во всем, вплоть до мельчайших подробностей.
Стиль работы руководящего деятеля должен быть именно таков. Я стал еще
более требовательным к себе, и чувствую это сказывается на моей речи и в
обращении с людьми. Застенчивость мешала мне быть вполне четким в
обращении с людьми. Я был в себе чрез застенчивость и, неожиданно для Н.В. и
ему подобных, “показываю зубы”.
А Тебе мне хочется показать мое сердце полное любви и нежности и
доверия к Тебе.