история русского языка -

Федеральное агентство по образованию и науке
Федеральное государственное образовательное учреждение
высшего профессионального образования
«Сибирский федеральный университет»
Институт филологии и языковой коммуникации
Кафедра русского языка
КУДРЯВЦЕВА. Е.А., СПЕРАНСКАЯ А.Н.
КОНСПЕКТ ЛЕКЦИЙ
ПО ДИСЦИПЛИНЕ
«ИСТОРИЯ РУССКОГО ЯЗЫКА:
ИСТОРИЧЕСКАЯ ГРАММАТИКА»
Гуманитарные и социально-экономические науки (ГСЭ)
Укрупнённая группа 030 000
Направление 031000.62 «Филология»
«История русского языка: историческая грамматика» ОПД Ф 04
Красноярск 2008
1
МОДУЛЬ 1
РАЗДЕЛ 1. ВВЕДЕНИЕ
Лекция 1
Тема 1. Предмет и задачи исторической грамматики
1. Историческая грамматика – научная и учебная дисциплина об
историческом развитии языка.
Предметом изучения исторической грамматики является язык
восточных славян в его диахронии (см. ТЕЗАУРУС). Для многих
исследователей истории языка данный учебный предмет носит название
«Древнерусский язык». Мы будем активно использовать некоторую если не
синонимичность, то взаимозаменяемость этих названий двух близких
учебных дисциплин.
Нет сомнения, что данная дисциплина имеет исключительно важное
значение, причем не только для филолога. Она является важнейшей
вспомогательной исторической дисциплиной, стоящей в одном ряду с
археологией, этнографией и другими дисциплинами. Недаром известный
славист И.И. Срезневский говорил о значении древнерусского языка как
исторического источника в статье «О древнем русском языке» (см.:
Срезневский И.И. Мысли об истории русского языка. М., 1959, с.82).
Курс «историческая грамматика», как он традиционно сложился в
вузовском цикле исторических лингвистических дисциплин, изучает не
только историческую морфологию и синтаксис, но вообще все подсистемы
языка (фонетическую, морфологическую, синтаксическую, лексическую) в их
историческом развитии.
В современной лингвистической науке термин «древнерусский язык»
употребляется в двух значениях. В узком смысле под древнерусским языком
подразумевают язык восточных славян древней Руси, язык древнерусской
народности, положившей впоследствии начало трем крупнейшим народам –
великорусскому, украинскому и белорусскому. В таком понимании
хронологические
рамки
существования
древнерусского
языка
ограничиваются периодом X-XIV вв.
В широком смысле слова под древнерусским языком подразумевают
язык восточнославянских племен (со времени возникновения указанного
языка), объединенных сначала Киевской Русью, затем территориальнофеодальными образованиями и, наконец, Русским централизованным
государством. В этом случае хронологические рамки древнерусского языка
значительно расширяются, охватывая период с VI-VII вв. до начала XVIII в.
Однако нам кажется более целесообразным понимать под термином
«древнерусский язык» его более узкое значение – язык всех восточных славян
2
Древней Руси X-XIV вв. (после XIV в. на основе древнерусского языка
формируется три родственных языка).
Началом истории русского языка принято считать X век, когда еще
существовал
общевосточнославянский
диалект,
выделившийся
из
праславянского языка, конечный же рубеж постоянно отодвигается. Сейчас
для нас историей стало состояние языка в XX веке, т.е. в недавнее время.
Однако наиболее разработанной является история фонетической и
морфологической систем древне- и старорусской эпох. Таким образом,
историческая грамматика охватывает значительный период времени развития
русского языка на всех уровнях.
2. Задачей исторической грамматики является выявление законов
внутреннего развития языка в его литературной и диалектной формах.
Хорошо известно, что многие фонетические и грамматические явления
современного русского языка могут быть объяснены только с исторической
точки зрения или при ее учете. Например, чередование в корнях типа
взимать – возьму - взять или запереть – запру, появление под ударением в
одних словах [е], в других [о] при одинаковом произношении е в безударной
позиции (например, б[иэ]леть, ч[иэ]рнеть, но б[’э]лый, ч[’о]рный), наличие
беглых гласных в корнях и суффиксах, наличие разносклоняемых
существительных на -мя, функционирование разных флексий у
существительных одного склонения в одном и том же падеже (например,
окончания И (В) пад. мн. ч. существительных 2-го склонения -а и -и (-ы)) –
города и сады и под. Такого рода явления являются результатами различных
процессов, происходивших в различные периоды истории языка.
Задача данного курса как учебного предмета состоит в том, чтобы
научить студентов объяснять диахронические изменения в языковой системе
(фонетические, грамматические, синтаксические и лексические), читать
древнерусские тексты и, таким образом, подготовить будущего специалиста
для
самостоятельной
работы над
древнерусскими
письменными
памятниками.
Работа над текстом, по нашему мнению, занимает ведущее место в
курсе. В науке известны случаи, когда неправильное прочтение одной только
буквы приводило к ошибочным выводам большого теоретического или
социологического значения. Так, например, Н.Г. Самсонов приводит пример,
когда вопрос о том, как следует читать начало одной из статей «Русской
Правды» о штрафе за убийство смерда и холопа: А за смерд и холоп или А за
смердии холоп, вызвал обширную литературу. Дело идёт о букве «и», которая
в зависимости от того, является ли эта буква союзом, соединяющим два
существительных (смерд и холоп), или же последней буквой в
прилагательном "смердии", т.е. смердий, коренным образом меняется смысл
текста, а вместе с тем и характеристика общественного положения смердов,
то есть крестьян-общинников, основной древнерусской социальной
3
категории. Одно дело, если смерд имел собственных холопов (рабов), а
другое, если закон его самого приравнивал к рабу в отношении охраны его
жизни (см.: Самсонов Н.Г. Древнерусский язык. М., 1973. с. 17).
Как видим, кроме собственно языкового материала, исследователь,
изучая язык, получает сведения и об истории народа. Это важно потому, что
знание истоков языка и знание истоков истории великорусского народа
позволяют объединить эти две общности (язык и история народа) в мощную
воздействующую силу. Культурно-историческая основа всегда была важна
при формировании человека.
Много ценного дали славянские языки и для восстановления культуры
и быта древних славян. Лингвистические данные, наряду с памятниками
материальной культуры, позволяют сделать вывод, что в первом тысячелетии
до н.э. основой всей хозяйственной деятельности славян было земледелие:
слово жито существует во всех славянских языках для обозначения ржи,
пшеницы и ячменя. Общеславянский характер имеют и такие
земледельческие термины, как пшеница, пшено, овес, зерно, мука, лен,
жатва, рало, борона, серп, коса, вилы, мотыга и др.
О родовой организации древних славян свидетельствуют термины
родового строя и слова, обозначающие различные степени родства: род,
племя, вече, месть, староста, старейшина, отец, мать, сын, дочь, дед, баба,
внук, брат, сестра, сноха, свекровь, свёкр, деверь и др.
По основе анализа языковых данных восстановлен также факт
древнейших сношений славян с другими народами. Эти данные указывают на
то, что еще до нашей эры славяне были связаны с иранцами (на побережье
Черного моря и в южных русских степях), фракийцами (на Балканском
полуострове), кельтами (на территории современной Чехословакии) и
германцами. При этом лингвистические данные свидетельствуют о том, что
между славянами и иранцами не было тесных экономических связей, а между
славянами, с одной стороны, и фракийцами, кельтами и германцами, с
другой, эти связи были длительными и достаточно тесными. Позже славяне
вступали в разнообразные связи с тюркскими и финно-угорскими племенами.
Чтобы лучше систематизировать историю развития русского языка,
необходимо привести последовательность основных языковых понятий
(терминов), охватывающих курс исторической грамматики.
Национальный язык, который включает в себя, как известно,
литературный язык, диалекты и просторечие. При этом литературный язык
является высшей формой национального языка, обслуживающий все области
культурной и общественной жизни людей.
Литературный язык – это язык, создающийся мастерами слова
намеренно, путем сознательного отбора языкового материала. Поэтому он
характеризуется упорядоченностью, нормированностью. Литературный язык
существует в устной и письменной форме.
4
Диалектами называются различные разновидности данного языка на
определенной территории, характеризующиеся помимо черт, свойственных
всему этому языку в целом, также некоторыми своими специфическими
чертами – фонетическими, лексическими и грамматическими. Диалекты
обслуживают ограниченную группу лиц на определенной территории,
главным образом в деревне. Особенностью русского языка является то, что в
нем диалектные различия по сравнению со многими другими национальными
языками выражены весьма слабо.
Говор – самая мелкая, далее неделимая местная разновидность языка.
Совокупность говоров, обладающих некоторым количеством общих
признаков, называется наречием.
Заметим, что термин «диалект» обычно употребляется как в значении
говора, так и в значении наречия (см. например: Кузнецов И.С. Русская
диалектология. М., I960).
Деление современных русских говоров на два основных наречия –
северновеликорусское и южновеликорусское – известно из курса
«Диалектологии». Напомним лишь, что различия между этими наречиями
определились с начала XIV в. Между северно- и южновеликорусскими
наречиями узкой полосой тянутся средневеликорусские переходные говоры,
возникшие в более поздний исторический период.
3. Историческая грамматика тесно связана с другими науками.
Поскольку историческая грамматика исследует развитие языка,
реализующегося в живой разговорной речи, а эта последняя вплоть до
времени образования языка русской нации (XVIII в.) базировалась на
различных диалектах, постольку историческая грамматика связана с
исторической диалектологией «как наукой об образовании, развитии и
взаимодействии диалектов русского языка» (Горшкова К.В., Хабургаев Г.А.
Историческая грамматика. М., 1981. с. 13).
Есть, однако, принципиальные отличия между этими дисциплинами:
историческая диалектология исследует диалектный язык в плане развития
каждого отдельного диалекта и выясняет его место в системе диалектов.
Историческая грамматика занимается изучением диалектных взаимодействий
с точки зрения формирования общих закономерностей развития народноразговорного языка в его наддиалектной разновидности. Известно, что такой
наддиалектной разновидностью в эпоху образования языка древнерусской
народности было киевское койне, в эпоху появления великорусской
народности такой разновидностью стал говор Москвы (московское койне).
Историческая грамматика тесно связана с историей русского
литературного языка. Обе эти дисциплины исследуют по преимуществу
одни и те же древние тексты, но каждая преследует свои цели и задачи.
История русского литературного языка изучает становление книжнолитературных норм в том виде, как они представлены в имеющихся
5
письменных памятниках, т. о. для историка литературного языка каждый
текст не только источник, но и непосредственный объект исследования.
Своеобразие объекта истории русского литературного языка состоит в том,
что русский литературный язык сложился в процессе усвоения на
восточнославянской почве старославянского или (для поздних периодов)
церковнославянского языка, поэтому историка литературного языка могли
интересовать,
например,
те элементы
восточнославянской
речи,
взаимодействовавшие в текстах с книжным (церковнославянским) языком,
которые стали впоследствии частью литературной нормы. Например,
известно, что русское ж, соответствовавшее старославянскому жд (на месте
праслав. *dj) очень рано стало частью нормы церковнославянского языка
русского извода: межа, стужа.
Историческая грамматика в отличие от истории русского литературного
языка идет ретроспективным путем: на основании данных тех же письменных
памятников реконструирует языковые черты древнейших (дописьменных)
эпох и интерпретирует зафиксированные письменные факты по отношению к
разговорному языку того же периода.
Очевидной является связь исторической грамматики с курсом
«Старославянский язык». Эти два курса пересекаются, когда речь идет о
рефлексах, характеризующих разные славянские языковые группы, в том
числе и восточнославянскую. В курсе старославянского языка значительное
место занимает изучение явлений праславянского языка как общего предка
всех славянских языков, в том числе и русского. В этом смысле историческая
грамматика становится логическим продолжением курса «Старославянский
язык», исследующим историю только одного из славянских языков –
русского.
Как известно, язык не может существовать сам по себе, в отрыве от
своего носителя. Поэтому историческая грамматика связана с комплексом
исторических дисциплин – археологией, этнографией, антропологией,
историей. Все эти науки с разных позиций изучают один объект – народ.
Так, для анализа развития и взаимодействия древних диалектных ареалов
значимыми оказываются историко-археологические данные о расселении
восточных славян в определенные эпохи на определенной территории.
Историческая грамматика связана с дисциплинами, использующими
междисциплинарный подход. К их числу принадлежит этнолингвистика,
изучающая язык сквозь призму духовной культуры народа (поверий, обрядов,
мифологических представлений).
Исследование истории отдельных слов и тематических групп,
осуществляемое исторической лексикологией русского языка, позволяет
реконструировать
элементы
культуры,
народного
сознания
восточнославянского региона, установить родство мифологических традиций.
С другой стороны, историческая грамматика обращается к культурноисторическому и этнографическому контексту в решении вопроса
6
происхождения культурно значимых слов и имен (например, Перун, Стрибог,
Дажбог, Велес, Мокошь), названий мифологических персонажей (например,
русалка, божья коровка).
4. Источники изучения истории русского языка.
Основными источниками изучения истории русского языка являются
письменные памятники различных эпох и диалекты современного русского
языка. Два крупных историка языка А.А. Шахматов и А.И. Соболевский
расходились во мнениях относительно значимости этих двух источников:
Соболевский считал наиболее важными данные письменных памятников,
Шахматов, напротив, полагал, что только живые говоры могут дать полное
представление о развитии языка.
Кроме названных источников для изучения истории языка важны
данные лингвистической географии, а также факты ономастики,
заимствований из русского в другие языки и наоборот, свидетельства
иностранцев.
Ценный материал представлен письменными памятниками, древнейшие
из которых относятся к XI веку. В зависимости от особенностей
возникновения и информативности их обычно делят на несколько групп.
1)
Надписи, или граффи́ти, к ним относят надписи на могильных
плитах, на архитектурных сооружениях (одними из самых древних являются
надписи на стенах Софийских соборов в Киеве и Новгороде), на предметах
быта и под. Для исследователя они интересны отражением живой речи,
поскольку часто создавались малограмотными людьми.
2)
Материалы частной переписки. К старейшим материалам
относятся новгородские берестяные грамоты XI в. Всего в настоящий момент
известно более 1000 грамот (XI – XV вв.), причем это число постоянно растет.
География использования берестяных грамот достаточно обширна: это
Смоленск, Витебск, Псков, Старая Русса, Москва, Тверь. Уникальность
берестяных грамот заключается в том, что они позволяют судить о степени
распространения грамотности древнерусского населения, а также об
особенностях разговорной речи в очень древние эпохи.
3)
Грамоты. Так обобщенно называют памятники делового письма,
большинство из которых вплоть до XVII века независимо от жанра
именовались грамотами. Число дошедших до нас древнерусских грамот (до
XIV в.) крайне немногочисленно. Здесь нужно назвать дарственную грамоту
киевского князя Мстислава Юрьевскому монастырю под Новгородом,
датируемую 1130 г., духовную грамоту Варлаама Хутынского, написанную в
Новгороде около 1192 г., наконец, грамоту более позднего периода, договор
Смоленского князя с Ригой и Готским берегом (1229 г.)
К данной группе памятников примыкают и довольно крупные тексты, в
том числе юридического характера. Одним из древнейших памятников
7
является «Русская правда», свод законов Древней Руси, восходящий к
дописьменной эпохе, но известный нам по списку XIII века.
4)
Рукописные книги. Обычно значительные по объему памятники.
Многие древние тексты представляют собой переводную литературу, в
основном богослужебную и учительную. Книги Священного писания
многократно переписывались на Руси, при этом в тексты могли вноситься
отдельные особенности, характеризовавшие говор пишущего. Самым
древним датированным памятником, известным нам, является Остромирово
Евангелие 1056-1057 гг., кроме того, очень древними являются
Архангельское евангелие 1092, Мстиславово Евангелие 1117, Добрилово
Евангелие 1164. Переводными были также различные изборники, минеи,
жития святых.
С конца XII в. дошли оригинальные произведения как сакрального
(жития), так и светского (летописи) содержания. Например, к древнейшим
оригинальным произведениям относятся Успенский сборник и Новгородская
летопись по Синодальному списку..
5)
Печатные книги. Появляются на Руси с XVI в. К печатным
книгам относятся, например, первые грамматики: «Букварь» Ивана Федорова
(1574), «Грамматика» Лаврентия Зизания (1596), «Грамматика» Мелетия
Смотрицкого (перв. Изд. 1619).
Все эти источники неодинаковы по своей лингвистической
информативности: так, деловая письменность будет для историка русского
языка более информативна, чем тексты, следующие церковнославянской
традиции. Но нужно понимать, что даже деловая письменность не отражает
непосредственно живую речь. Поэтому данные письменных памятников
должны сверяться с другими источниками.
Основные кириллические памятники – это:
1. Надпись на чаре Черниговского князя Владимира Давыдовича до 1151г.
2. Остромирово Евангелие (1056 – 1057)
3. Надпись на Тмутороканском камне 1068 г.
4. Святославов Изборник 1073 г.
5. Святославов Изборник 1076 г.
6. Ипатьевская летопись
7. Лаврентьевская летопись
8. Русская Правда (в составе Новгородской Кормчей 1282 г.
9. Новгородская Синодальная летопись XIII - XIV вв.
10. Московский летописный свод конца XV в.
11. Слово о полку Игореве
12. Псковская судная грамота (список XVI в. с оригинала XV в.).
13. Радзивиловская летопись конца XV в.
14. Переписка Ивана Грозного и А. Курбского
15. Повесть о Горе-Злочастии (XVII - XVIII в.)
16. Повесть о Ерше Ершовиче.
8
17. М. Смотрицкий. Грамматiки Словенския правильное синтагма (Вильно,
1619 г., печ.; переиздание в Москве, 1648)
18. Соборное уложение царя Алексея Михайловича (1649, печ.)
19. Судебник Ивана III 1497 г.
20. Судебник царя, Федора Ивановича 1589 г.
21. Хожение Афанасия Никитина за три моря (в составе Тверской
летописи)
22. Грамматика Доната в переводе Дмитрия Толмача XVI в.
23. Домострой XVI в.
24. Л. 3изаний. Грамматiка Словенска съвершеннаго искуства осми частiи
(Вильно, 1596, печ.)
А также некоторые церковные памятники:
1. Остромирово евангелие 1056 - 1057 гг.
2. Новгородские Минеи 1095 - 1097 гг.
3. Архангельское евангелие 1092 г.
4. Пандекты Антиоха XI в.
5. Ефремовская Кормчая XI в.
6. Синайский патерик XI в.
7. XIII слов Григория Богослова XI в.
8. Христинопольский апостол XII в.
9. Мстиславово евангелие ок. 1115 г.
10.Юрьевское евангелие ок. 1120 г.
11.Псалтырь 1296 г.
12.Богословие Иоанна Экзарха Болгарского XII в.
13.Добрилово евангелие 1164 г.
14.Галицкое евангелие 1144 г. (Четвероевангелие Галичское 1144 г.)
15.Житие Нифонта, Ростовское, 1219 г.
16.Златоструй XII в.
17.Слово Ипполита об Антихристе XII в.
18.Успенский сборник XII в.
19.Галицкое евангелие ок. 1266 гг.
20.Новгородский паримейник 1272 г.
21.Новгородская Кормчая 1282 г.
22.Рязанская Кормчая 1284 г.
23.Пандекты Никона Черногорца:
24.Ярославский список XII - XIII вв.
25.Список 1296 г.
26.Список 1381 г.
27.Поликарпове евангелие 1307 г.
28.Сийское (Московское) евангелие 1339 г.
29.Переяславское евангелие 1354 г.
30.Новгородское евангелие 1355 г.
9
31.Галичцкое евангелие 1357 г.
32.Псковский параклитик 1369 г.
33.Четья Минея 1489 г.
34.Второзаконие (Вологодский Сборник XV в.)
Вторая группа источников – диалекты русского языка. Поскольку
диалекты представляют собой территориально ограниченные образования,
они часто оторваны от литературного языка как во времени протекания
определенных процессов, так и в направлении этого протекания, а потому
оказываются более архаичными, чем литературный язык. Историк языка,
реконструируя то или иное явление, ориентируется на показания
современных говоров. Так устанавливается история процессов, не
зафиксированных памятниками письменности соответствующих эпох
(например, история аканья), или косвенно зафиксированных (например, при
отсутствии письменных свидетельств качества звонкой фонемы г,
фиксируются её глухие аллофоны к или х).
Историческая грамматика связана с диалектологией не только
лингвистической, но и фольклорной. Диалектологические явления зачастую
архаичнее, отражают более древний этап истории языка. Одним из
компонентов диалектной лексики является фольклорная диалектная лексика,
наблюдение над которой с лингвистических позиций было осознано не так
давно (в частности, этнолингвистика как раздел лингвистики возникла в 80-е
гг. XX в.). Существование фольклорные диалектов является как единственной
«материальной» данностью фольклористики, а понятие «общенародный»
фольклор (ср. «общенародный» язык), стоящий над локальными традициями,
в действительности представляет умозрительную исследовательскую
конструкцию.
При
установлении
происхождения языкового
явления,
его
территориальном распространении (например, развития аканья в русском
языке), вычленении архаизмов и инноваций, исконного и заимствованного,
дополнительным
помощником
служит
карта.
Картографирование
обнаруживает
общие
закономерности
распространения
явления:
наличие/отсутствие в конкретном регионе, распределение более архаичных
форм на периферии, а более новых форм – в центральной части. Как отмечает
С. Толстая, нанесенное на карту явления – это «развернутая в пространстве
диахрония» (С.М. Толстая. Географическое пространство культуры // Живая
старина. 1995. № 4. С. 2-6). При сопоставлении разных фактов, например,
языковых и фольклорных, обнаруживаются общие изоглоссы.
Для понимания исторических процессов в языке, как уже говорилось,
используют данные лингвистической географии. Лингвистическая
география определяет ареалы распространения тех или иных диалектных
новообразований. При помощи ее данных описывается диалектное членение
языка. Результатом определения изоглосс определенных явлений становятся
10
лингвистические атласы. Для истории языка лингвистическая география
приобретает ценность в связи с историко-археологическими исследованиями,
т.е. фиксируются исторические условия возникновения, взаимодействия,
нивелировки диалектов.
Для восстановления тех или иных языковых фактов используются
также данные ономастики, т.е. имена собственные (названия местностей,
городов, водоемов, имена людей, названия народов). Свидетельства
ономастики могут быть очень древними, особенно наименования
географических объектов, то есть топонимы, куда входят как имена
собственные названия любых водных объектов (гидронимы): рек
(потамонимы), озер (лимнонимы), морей (пелагонимы), гор (стратонимы), а
также других объектов рельефа на Земле (оронимы) и различных населенных
пунктов (астионимы) и т.д.. Так, например, подмосковный город Раменское
происходит от диалектного раменье – ‘лес, граничащий с полем’. Несколько
менее информативно в этом смысле название другого подмосковного города
Коломна, от диалектного коломень – ‘окрестность’. Различные
ономастические номинации часто локально приурочены, что дает
возможность определить диалекты, бытовавшие на данной территории.
Анализ топонимики даёт исследователю и дополнительные сведения о
расселении древних племен и народностей, направлениях колонизационного
движения, связях данного народа с соседними народами и т.д., которые не
могут быть восстановлены иными путями. Например, многочисленные
топонимические названия финно-угорского происхождения на территории
европейской части России (названия рек – Вешлуга, Клязьма,Онега и др.,
названия населенных пунктов – Кострома, Чухлома, Муром и др.)
свидетельствуют о том, что в этих районах восточные славяне сменили или
ассимилировали финно-угорские племена.
Анализ местностей Германии доказывает с полной очевидностью, что
славяне в прошлом занимали территорию далеко на запад, до реки Эльбы и
далее.
Иногда ценную информацию о наличии того или иного явления в
определенную эпоху (в том числе, доисторическую) дают факты
заимствований из русского языка в другие языки. Так, известны некоторые
заимствования в финские и балтийские языки, которые свидетельствуют о
наличии в период заимствования в русском языке носовых гласных: kuontalo
(пакля), ср.: др-русск. к@дhль ‘лен для пряжи’ , suntia (церковный
служитель).
Источниками истории языка служат также письменные свидетельства
иностранных писателей, побывавших на Руси. Среди наиболее значимых –
сочинение византийского императора X века Константина Багрянородного «О
народах», сообщая сведения о Древней Руси, он воспроизводит
древнерусские лексемы, по преимуществу топонимы. Более многочисленны
поздние свидетельства, среди них – словари и грамматики русского языка,
11
написанные иностранцами (например, «Русско-английский словарь-дневник
Ричарда Джеймса» (1618 – 1619) и «Русская грамматика» Г.В. Лудольфа
(1696).
5. Периодизация истории русского языка
Выделяют «внешнюю» и «внутреннюю» историю языка. Под
«внутренней» историей подразумевают развитие языковой структуры и
отдельных его подсистем (например, фонологической подсистемы,
грамматической подсистемы и т.д.). «Внешняя» история связана с историей
носителя языка – народа. Естественно, внутренняя история «накладывается»
на внешнюю. Понятно также, что рамки отдельных периодов развития языка
выделяются условно, т.е. переход от одного состояния в другое совершался
постепенно, и окончание одного периода одновременно является началом
следующего.
Выделяют следующие периоды:
1) Восточнославянский период (VI – IX вв.) Период расселения
славянских групп по территории Восточной Европы и их активного
взаимодействия с балтийскими и финно-угорскими народами. В это время
происходит формирование собственно восточнославянских рефлексов (см.).
В этот период формируются территориальные диалекты, обслуживающие
ранние государственные объединения.
Названия многочисленных восточнославянских племен известны нам из
Повести временных лет. По поводу их древней группировки А.А.
Шахматовым была выдвинута гипотеза в работе «Введение в курс истории
языка». Он выделил три группы славянских племен, каждая из которых, по
его мнению, обладала определенной диалектной чертой. В первую,
севернорусскую, группу входили словене и кривичи, для них было характерно
цоканье. Южнорусская группа, самая многочисленная, включала полян,
древлян, северян, уличей, тиверцев, волынян и хорватов. Центр этой
группировки находился в Киеве, специфической диалектной чертой было
наличие [γ]. Наконец, восточнорусскую группу составляли вятичи, для
которых было характерно аканье.
Впоследствии шахматовская гипотеза была подвергнута критике.
Историко-археологические исследования не подтвердили полностью
целостности восточнославянских групп, но главное, что названные ученым
диалектные особенности в силу разных причин не могут быть привязаны к
данным группировкам. Так, цоканье, хотя и является древней чертой, с одной
стороны, было свойственно не всем северным говорам, а, с другой стороны,
было распространено и на юге (ныне в рязанских говорах). Аканье, как
убедительно доказано, не могло возникнуть ранее XIII века, а значит не
может считаться древним. Наконец, древность [γ] не является окончательно
доказанной. Говоря о древности [γ], опираются на показания Константина
Багрянородного, жившего в X веке, который при назывании днепровских
12
порогов употреблял слово prach. По мнению Шахматова, это слово
обозначало «порог». Но есть и другое толкование, принадлежащее А.М.
Селищеву. Prach может восходить к *porch<pors, соотносимое со сканд. fors
‘водопад’. В этом случае ch не может быть реализацией [γ].
2) Древнерусский период (IX – XIV вв.) Здесь выделяются два
подпериода: а) раннедревнерусский (до к. XI – начала XII в.); б)
позднедревнерусский. В раннедревнерусский период формируется язык
древнерусской
народности,
связанный
с
появлением
единого
государственного объединения восточных славян – Киевской Руси. На
территории старых племенных образований возникают города, старые
этнонимы сменяются названиями жителей городов. Так, на территории
словен возникает Новгородская земля.
К этому времени относятся общевосточнославянские (наддиалектные)
новообразования, например, падение редуцированных, которое происходит
одинаково во всех восточнославянских говорах. В это же время на Руси
распространяется письменность, перенесенная со славянского Юга. В Киеве
как центре русской земли в условиях смешения говоров формируется
наддиалектное образование – киевское койне.
В позднедревнерусский период, в эпоху феодальной раздробленности
происходит обособление крупных диалектных зон, прежде всего, на северовостоке и юго-западе, соответственно, языковые процессы, происходящие в
этот период, получают диалектное отражение (см.). Появляются диалектные
образования, вошедшие впоследствии в великорусское наречие: новгородскопсковский, ростово-суздальский, рязанский, смоленский диалекты. В
результате монголо-татарского нашествия Русь была поделена на
изолированные сферы влияния, в пределах которых и начинается развитие
отдельных восточнославянских языков – русского, украинского и
белорусского.
3) Старорусский (великорусский) период (XIV – XVII вв.). Включает в
себя
историю
развития
великорусской
народности.
Великорусы
объединяются вокруг нового центра – Москвы. Намечаются границы двух
наречий – северновеликорусского и южновеликорусского, а также
оформляются переходные среднерусские говоры. Говор Москвы приобретает
смешанный характер и в дальнейшем претендует на язык государственной
формы общения.
Наиболее значимым фонетическим явлением этого периода было
распространение аканья. Фонетическими рефлексами, отделившими
великорусскую народность от украинской и белорусской были, например,
появление сочетаний ро, ло на месте сочетаний плавных с редуцированными,
судьба напряженных редуцированных, результаты перехода [е] в [о], хотя
сами эти процессы происходили несколько раньше.
4) Начальный период формирования русского национального языка
(XVII – XVIII). В результате формирования русской нации происходит
13
образование единого языка на базе великорусской речи, характеризующегося
полифункциональностью, т.е. обслуживающего все сферы деятельности
общества.
В
это
время
происходит
ограничение
функций
церковнославянского языка, а также нивелировка диалектов и отнесение их за
пределы общественно-экономических центров.
5) Наконец, последний, традиционно выделяемый период – эпоха
развития национального русского языка (XIX – XX вв), о нем обычно говорят
«от Пушкина до наших дней». Складывается в основных чертах норма
современного литературного языка и формируется его устная разновидность.
6. Методы исторического изучения истории русского языка
Одним из основных методов, которыми пользуются историки языка для
реконструкции древних состояний языка, является сравнительноисторический метод. Суть его состоит в том, что при сравнении аналогичных
единиц (морфем), принадлежащих родственным языкам, восстанавливается
исходный вид этой единицы, наличествовавшей в языке-предке и
закономерности ее дальнейшего изменения по диалектам. Так, на основании
сравнения слов русского языка, содержащих полногласие, с аналогичными
словами украинского, белорусского языков, а также других славянских
языков, с одной стороны, и с данными неславянских индоевропейских языков
(например, греческого, германских), с другой, становится очевидным, что
полногласие носит общевосточнославянский характер и восходит к древним
индоевропейским дифтонгическим сочетаниям гласных с плавными
согласными.
Частным случаем сравнительно-исторического метода является метод
внутренней реконструкции, когда восстановление морфемы происходит
путем сопоставления фактов одного языка. Так, анализируя с исторических
позиций формы сон – сна, лён – льна, день – дня, можно говорить о наличии в
определенный период в формах сна, дня гласного, который впоследствии был
утрачен.
Еще один лингвистический метод, применяемый в исторических
исследованиях – метод структурного анализа. Его применение особенно
актуально, когда исследователи не могут привлечь для подтверждения
какого-либо явления памятники письменности. Известно, что в ряде
диалектов русского языка существовала особая фонема [ô]. Было
установлено, что она находилась в системных отношениях с фонемой [ě] h.
Анализ смоленских грамот позволил утверждать раннюю утрату в
смоленском говоре [ě], следовательно, в этом говоре отсутствовала и [ô].
В последние годы активно применяется метод исторической
интерпретации изоглосс. Изучение современных границ распространения
того или иного диалектного явления с учетом внеязыковых данных,
археологических и исторических, позволяет восстановить, например,
территорию первоначального бытования данного языкового факта,
14
примерное
время
возникновения,
направление
его
дальнейшего
распространения на других территориях и т.д. Этот метод дает возможность
устанавливать характер диалектных взаимодействий, не получивших
отражение в памятниках письменности.
15
МОДУЛЬ 1. ФОНЕТИКА
РАЗДЕЛ 2. ФОНЕТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА
Лекция 2
Тема 2. Периодизация фонетических явлений
1. Праславянское наследство в восточнославянской фонетической
системе. Состояние древнерусской фонетической системы IX века, как оно
реконструируется ко времени распада
праславянского
единства,
приблизительно в VI веке, во многом наследует состояние праславянской
фонетики. Поэтому когда говорят об особенностях древнерусской звуковой
системы раннего периода, выделяют, с одной стороны, такие, которые
сложились в праславянскую эпоху и характеризовали все славянские
диалекты, с другой стороны, такие, которые отделили восточных славян от
южных и западных и сложились, по-видимому, в переходный между
праславянской и древнерусской эпохами период.
Напомним, что строение праславянского слога, характерное и для
восточнославянских диалектов, подчинялось действию двух крупных законов
– открытого слога и слогового сингармонизма.
Закон открытого слога явился результатом действия тенденции к
восходящей звучности в пределах слога. Согласно ей, каждый последующий
звук должен быть звучнее («сонорнее») предыдущего. Наиболее сонорный
звук являлся слогообразующим. Такими звуками у славян могли быть
гласные и в отдельных диалектных группах плавные согласные [r] и [l].
Таким образом, все слоги в словах были открытыми: *sy-nъ, *plo-dъ, *ple-sti.
Закон открытого слога вызвал серьезные изменения в фонетической
системе, характеризовавшей индоевропейский и ранний праславянский
период. К процессам, связанным с этим законом, относятся утрата конечных
согласных [s], [t], [d], [n], [r], упрощение и диссимиляция групп согласных,
устранение дифтонгов и дифтонгических сочетаний [oi], [ei], [ou], [eu], [on],
[en], [or], [el] и под. Названные процессы проходили у всех славян и имели
схожие результаты, если не считать специфики образования носовых гласных
и изменения групп [tl] [dl].
Согласно закону слогового сингармонизма в пределах слога должны
были находиться звуки, однородные по артикуляции (зоне образования). Это
значит, что твердые согласные не могли находиться перед гласными
переднего ряда: одни согласные получали позиционную полумягкость (ср.:
*b·it·i, *p·ьsъ, *d·ьn·ь), другие качественно изменялись, становясь
палатальными (ср.: *drugъ – druž’e, snъha – snъs’ě). Качественно изменялись
твердые согласные и перед палатальным [j]: *sěkja > sěč’a > сеча, *prosjom >
proš’Q > прошу. К.В. Горшкова считает, что палатализация перед [j] могла
16
быть связана с тенденцией к восходящей звучности, обусловившей
перераспределение слоговой границы, в результате чего твердый согласный и
оказался в одном слоге с [j].
В свою очередь гласные непереднего ряда [a, u], которые могли
сочетаться с палатальными согласными, перемещались в переднюю область
образования и получали вид [·a, ·u]. Гласные [y, o, ъ] вообще не могли
сочетаться со смягченными согласными.
Восточнославянский
вокализм
также
был
унаследован
из
праславянского языка позднего периода. Праславянские гласные уже
утратили количественные характеристики, однако вероятно, что бывшие
долгие гласные в определенных позициях сохраняли долготу. В состав
гласных входили носовые [Q, ę], возникшие на месте старых дифтонгических
сочетаний с носовыми согласными. Два гласных [ъ, ь] были сверхкраткими.
Основным дифференциальным признаком, характеризовавшим систему
вокализма, была характеристика по ряду. Гласные [i] – [y], [e] – [o], [ь] – [ъ]
противопоставлялись по этому признаку после губных и переднеязычных
согласных. По признаку лабиализованности ~ нелабиализованности
противопоставлялись гласные верхнего подъема <y ~ u> и носовые <ę ~ Q>.
Таким образом, состав гласных фонем праславянского языка позднего
периода реконструируется в следующем виде:
ряд
подъем
верхний
среднев
ерхний
средни
й
нижний
передний
средний
задний
<i>
<ě>1
<y>
<u>
<e> <ь>
< ę> 2
<o> <ъ>
< Q>
<a>
Праславянская система согласных фонем базируется на следующих
дифференциальных признаках: способ образования, место образования,
участие или отсутствие участия голоса, глухость-звонкость, палатальностьнепалатальность.
По способу образования все согласные делились на смычные,
фрикативные, смычно-проходные и аффрикаты. Причем внутри последней
1
Данный гласный являлся праславянским диалектизмом и в разных славянских группах
произносился неодинаково. У восточных славян он определяется как гласный
средневерхнего подъема.
2
Существует мнение, что в языке восточных славян носовой переднего ряда
характеризовался средненижним подъемом, а носовой непереднего ряда – средневерхним,
судя по гласным, появившимся в результате их утраты.
17
группы обычно различают собственно аффрикаты [c’, č’] и сложные, или
слитные, [ž’d’ž’, š’t’š’]3.
По месту образования различались губные и язычные согласные.
Последние делились на переднеязычные, среднеязычные и заднеязычные. По
пассивному органу переднеязычные подразделялись на зубные и небные.
Участие или отсутствие участия голоса выделяло шумные глухие и
звонкие согласные с одной стороны и сонорные с другой. У сонорных
согласных голос преобладал над шумом, у шумных – наоборот.
Характеристика праславянских согласных по глухости-звонкости была
связана с другой характеристикой – напряженности-ненапряженности. Все
глухие были напряженными, а звонкие – ненапряженными. Историкотипологическое сопоставление данных современных славянских языков и их
диалектов дает основание полагать, что в праславянском языке признак
напряженности-ненапряженности был основным.
К позднему периоду существования праславянского языка уже
произошли палатализации, в результате которых появились новые
смягченные
согласные.
Было
пять
пар
согласных
фонем,
противопоставленных по признаку твердости-мягкости: <s ~ s’>, <z ~ z’>, <l ~
l’>, <r ~ r’>, <n ~ n’>. Все остальные согласные были непарными по данному
признаку, в том числе губные и зубные. Последние в положении перед
гласными переднего ряда приобретали позиционную полумягкость, но не
становились мягкими (палатализованными): *m˙ěsto, *t˙eč’i.
Следует отметить, что мягкие свистящие могли иметь разный
фонологический статус, т.е. могли быть и самостоятельными фонемами, и
вариантами твердых заднеязычных фонем <g> и <h>. Такая ситуация
возникла после второй и третьей палатализаций. Мягкие свистящие,
возникшие в результате второй палатализации (в том числе [c’]), являлись
вариантами твердых заднеязычных фонем, так как выступали только в
определенных позициях, перед [ě] и [i]: *blъha –blъs’ě, *noga – noz’ě, *věkъ –
věc’i. Вариантами <g>, <k> <h> также были палатальные [ž’], [č’], [š’] перед
гласными переднего ряда. Статус фонем имели мягкие свистящие,
появившиеся в результате третьей палатализации: *kъnęz’ь, kъnęz’a, kъnęz’u;
*sQ č’ьc’ь, sQ č’ьc’a, sQ č’ьc’u. Мягкие шипящие – результаты первой
палатализации – перед гласным [a] также являлись фонемами.
Можно представить позднепраславянский консонантизм в следующем
виде:
3
К.В. Горшкова считает сложные звуки сочетанием фонем – фрикативной и аффрикаты, в
этом случае аффриката <d ’ž’> оказывается позиционно связанной, так как всегда
оказывается после <ž’>
18
место об
разова
способ
образования
фрикативные
смычные
язычные
губные
зубные
<w>
<b> <p>
аффрикаты
<z> <s>
<d> <t>
<z’> <s’>
<с’>
<č’>
сложные
смычн
опрохо
дные
переднеязычные
небнопередненебные
зубные
<ž’> <š’>
сред
неяз
ычн
ые
<j>
заднеяз
ычные
<h>
<g> <k>
<ž’d’ž> <š’t’š’>
носов
ые
боков
ые
дрожа
щие
<m>
<n>
<n’>
<l>
<l’>
<r>
<r’>
2. Общевосточнославянские фонетические особенности
Фонетические особенности, выделявшие восточнославянские диалекты
в составе позднего праславянского языка, лежат в сфере результатов
изменений гласных с плавными согласными, результатов взаимодействия
некоторых согласных с [j] и гласных переднего ряда, явлений начала слова.
Специфическим в восточнославянском диалекте было устранение
закрытых слогов в сочетаниях *tort, *tolt, *tert, *telt. Считается, что плавный в
таких сочетаниях был долгим у восточных и западных славян (кроме чехов и
словаков), и утрата закрытости слога происходила за счет утраты долготы
плавным и появления нового гласного после него. Схематически это
выглядит так: *to-rt > to-rot > torot; *to-lt > to-lot > tolot; * te-rt > te-ret > teret.
Появившиеся полногласные сочетания сохранились у восточных
славян, в западнославянских диалектах гласный перед плавным согласным
был утрачен, т.е. возникли сочетания типа *trot. Из курса старославянского
языка известно, что южнославянские диалекты (а также чешский и
словацкий) получили новые неполногласные сочетания [ra], [la], [rě], [lě].
Отдельно нужно сказать об изменении в восточнославянских диалектах
сочетания *el между согласными. Еще в старых закрытых слогах [l] стал
лабиовелярным. Это вызвало перемещение гласного в непереднюю зону
образования и его лабиализацию. Образование вторичного гласного
проходило уже после появления сочетания *ol: *telt > tolt > tolot > tolot.
Приведем примеры:
*gordъ: др.-русск. (вост. сл.) городъ ст.-сл. градъ польск. gród
*borti (sę): др.-русск. бороти с# ст.-сл. брати с# польск. bróć się
*kolsъ:
др.-русск. колосъ
ст.-сл. класъ
польск. kłos
*bergъ:
др.-русск. берегъ
ст.-сл. брhгъ
польск. brzeg
19
*melko:
*pelnъ:
др.-русск. молоко
др.-русск. полонъ
ст.-сл. млhко
ст.-сл. плhнъ
польск. mleko
польск. plon
Если перед гласным в сочетании *el был заднеязычный согласный, то
изменения были несколько иными. Согласный смягчался в результате первой
палатализации, гласный [e] после смягченного согласного не мог
переместиться в непереднюю зону образования поэтому возникало особое
полногласное сочетание [elo]: *helmъ: др.-русск. шеломъ, ст.-сл. шлhмъ, др.польск. szłom.
Результаты изменения начальных сочетаний *ort *olt также носили
диалектный характер. У восточных славян они зависели от интонации. Если
данные сочетания характеризовались восходящей (акутовой) интонацией,
долгота была сосредоточена на гласном. Последнее наблюдалось во всех
диалектах позднепраславянского языка, поэтому и изменения в этом случае
происходили одинаково у всех славян: *órka: др.-русск (= ст.-сл.) рака, чеш.
rakev, серб.-хорв. рака.
Под нисходящей (циркумфлексной) интонацией у восточных и
западных славян в сочетаниях типа *ort гласный был кратким, поэтому он не
подвергся удлинению, а только перестановке: *ôldiji: др.-русск. лодья, ст.-сл.
ладии, чеш. lod’, словен. ládja; *orzum: др.-русск. розqмъ, ст.-сл. разqмъ,
польск. rozum, болг. разум.
Отличались в разных славянских языковых группах рефлексы
изменений плавных с редуцированными гласными. Таких сочетаний было два
типа: а) редуцированный предшествовал плавному (*tъrt, *tъlt, *tьrt, *tьlt),
причем в последнем сочетании гласный передвинулся в непереднюю зону под
воздействием предшествующего лабиовелярного согласного: *tьlt > *tъlt; б)
редуцированный следовал за плавным (*trъt, *tlъt, *trьt, *tlьt). Судьбу второго
типа сочетаний целесообразно рассмотреть при описании процессов
древнерусской эпохи.
Что касается сочетаний, в которых редуцированный предшествовал
плавному, то в южнославянских диалектах на их месте появились слоговые
плавные: *gъrdъ > gr°dъ, на письме – гръдъ, где буква ъ указывает на
слоговость согласного. У восточных славян сохранились сочетания
редуцированных с плавными: *gъrdъ > gъrdъ, на письме – гърдъ.
Считается,
что
первоначально
в
сочетаниях
типа
*tъrt
слогообразующим был плавный. У южных славян в дальнейшем это привело
к утрате редуцированного. Для восточнославянских диалектов возможно
предполагать, что редуцированный гласный выступал в качестве
слогообразующего элемента, а плавный сохранялся как неслоговой: *tъr°-t >
*tъ°r-t. В этом случае следует признать, что в древнерусском языке, хотя и
ограниченно, но все-таки были представлены закрытые слоги.
Однако можно допустить и иную интерпретацию, а именно что оба
элемента в дифтонгическом сочетании носили слоговой характер. Тогда
20
слогораздел проходил между гласным и плавным, плавный при этом
характеризовался гласным призвуком: *tъ°-r°ъ-t.
Взаимодействие некоторых согласных с [j] также носило диалектный
характер. Так, зубные [d], [t], ассимилировавшись с [j], дали различные
результаты у восточных, южных и западных славян. В восточнославянских
диалектах *dj > [ž’], *tj > [š’], в древнеболгарском диалекте (и в
старославянском языке) *dj > [ž’d’], *tj > [š’t’], в западнославянских
диалектах *dj > [d’z’], *tj > [c’]: *nudja: др.-русск. нqжа, ст.-сл. н@жда, слвц.
núdza; *světja: др.-русск. свhча, ст.-сл. свhшта, польск. świeca.
Некоторые группы согласных с [j] и перед гласными переднего ряда у
восточных славян также имели индивидуальную судьбу. Так, группы *gt, *kt
перед гласным переднего ряда в восточно-, южно- и западнославянских
диалектах имели такие же результаты, как *tj: *mogti: др.-русск. мочи, ст.-сл.
мошти, польск. moc; *noktь: др.-русск. ночь, ст.-сл. ношть, болг. нощ, польск.
noc.
На месте групп *zgj, *zdj и *skj, *stj у восточных и западных славян
возникли соответственно сложные согласные [ž’d’ ž’] и [š’t’ š’] с
дальнейшими модификациями; у южных славян те же группы изменились в
[ž’d’], [š’t’]: *dъzgjь: др.-русск. дъждь (дъжджь), ст.-сл. дъждь, польск. deszcz,
др.-чеш. déšč; *jězdjQ: др.-русск. hзжу, ст.-сл. hжд@, польск. jezdzío; *puskjQ:
др.-русск. пqштþ (пушчу), польск. puszczac;*tьstja: др.-русск. тьшта (тьшча),
ст.-сл. тьшта, польск. tésciowa.
Еще одна особенность, отделявшая восточнославянские диалекты от
других диалектов праславянского языка, – явления начала слова.
Для диалектов праславянского языка было нехарактерно наличие
гласных в абсолютном начале слова, что было обусловлено тенденцией к
восходящей звучности. Обычно перед такими гласными развивались
согласные-протезы. Процесс развития протетических согласных проходил
неодинаково в разных славянских языковых группах.
У восточных славян (и западных) в начале слова не мог находиться
гласный [a], он прикрывался протетическим [j]. В южнославянских диалектах
образование протезы не было обязательным. Ср.: др.-русск. "вити, польск.
jawić, ст.-сл. авити и "вити; др.-русск. "зъ, др.-польск. jaz, ст.-сл. азъ и "зъ.
Гласный [u] у восточных славян, в отличие от южных, мог находиться в
начале слова. Отсутствие протезы перед [u] объясняют наличием в начале
слова придыхательного элемента, следы которого сохранились перед [u] из
старого носового гласного: ст.-сл. @сhница, др.-русск. гqсhница (совр. русск.
гусеница). В древнеболгарском диалекте перед [u] развивался [j].
Ср.: др.-русск. qтро, ст.-сл. ютро; др.-русск. qноша, ст.-сл. юноша.
Гласный [e] прикрывался [j], ср.: др.-русск. и ст.-сл. ~cbbbbbи. То же
самое происходило с гласным [ě], после смягченного согласного [ě] должен
был измениться в [’a], однако у восточных славян этого не произошло: др.-
21
русск. hсти, ст.-сл. "сти. Объяснить этот факт в настоящее время
затруднительно.
Наиболее яркой восточнославянской чертой является наличие
начального [o] в соответствии с южнославянским и западнославянским [je]:
др.-русск. озеро, осень, одинъ, ст.-сл. ~зеро, ~сень, ~динъ, польск. jezioro,
jesień, jeden.
Причины появления восточнославянского [o] обычно видят в утрате [j]
и передвижении [e] в непереднюю зону и, как следствие, лабиализации.
Объяснение причин этого процесса до сих пор относится к области гипотез.
В.В. Иванов вслед Ф.П. Филиным полагает, что еще в праславянском языке
существовали дублетные образования типа *osenь / *esenь. Это мнение
перекликается с мнением А.И. Соболевского, согласно которому начальные
*o/e в разных славянских диалектах восходят к индоевропейскому
чередованию, что подтверждается данными других индоевропейских языков.
Кроме того, начальный [e] прикрывался [j] непоследовательно. Такой [e],
который находился в группе дублетов или не прикрылся протезой, перешел в
[o] перед слогом с определенными гласными (переднего ряда, ъ, о), и эта
ситуация характеризовала именно восточнославянские диалекты.
Итак, фонетическая система общевосточнославянского диалекта носила
в основном праславянский характер, однако задолго до появления
письменности у славян оформились те фонетические особенности, которые
отделили данный диалект от других диалектов в составе праславянского
языка.
Лекция 3
Тема 3. Изменение звуковой системы древнерусского языка
X – XIV вв.
3.1. Исходная система древнерусского языка
1. Система гласных
Фонетическую систему древнерусского языка восстанавливают на
основании данных древнейших письменных памятников.
Для указанного периода сохраняют актуальность праславянские законы
открытого слога и слогового сингармонизма. Вокализм и консонантизм в
основном сохранились в том виде, как они сформировались в
общевосточнославянском диалекте. Однако был ряд древнерусских
особенностей, сложившихся к X веку, в частности, качество фонемы h <ě>, о
котором упоминалось в предыдущей лекции. Остановимся на них подробнее.
Важным процессом, произошедшим до появления письменности в
Древней Руси, была утрата носовых. Результаты утраты носовых фонем по
славянским группам были различными. У восточных славян *Q > [u], *ę >
[˙a]: *sQdъ > др. русск. сqдъ, *gQba > др. русск. гqба, *męso > др. русск. м#со
[м˙aсo], *zętь > др. русск. з#ть [з˙aт˙ь]. Характер изменения носового
22
переднего ряда в этом случае соответствует предположению, что утрата
носовых произошла до процесса смягчения полумягких согласных (о котором
будет сказано далее). Тот факт, что согласный перед новым звуком,
развившимся из *ę, последовательно смягчался, дает возможность считать,
что первоначально этот новый гласный характеризовался передней зоной
образования.
О том, что носовые в древнерусском языке утратились до появления
письменности, свидетельствуют данные письменных памятников. Буквы @ и
#, обозначавшие носовые гласные, в древнейших русских текстах (например,
в Остромировом евангелии) смешиваются с буквами q, þ, а, ", обозначавшими
соответствующие неносовые звуки: въвьргqть вм. въвьрг@ть, порqчени~ вм.
пор@чение, ст@дьньць вм. стqдьньць, раб@ вм. рабq, почахъ вм. поч#хъ, ^
самари" вм. ^ самари>. Это значит, что в говоре писца буквы, подвергшиеся
мене, обозначали один и тот же неносовой звук.
Еще одно доказательство, которое позволяет уточнить время утраты
носовых и отнести его к периоду до X века, – сочинение византийского
императора Константина Багрянородного «О народах». В сочинении
упоминаются
восточнославянские
названия
днепровских
порогов,
приведенные в греческой транслитерации. Среди прочих интерес вызывают
слова βερουτξη [verutzi] и νεασητ [neasit]. Первое передает древнерусское
слово вьрqчи (ст.-сл вьр@mи) ‘кипящая’, второе – не"сыть (ст.-сл. не>сыть)
‘пеликан’. Передача этих слов у Багрянородного свидетельствует, что в X
веке, когда были сделаны записи, носовых у восточных славян уже не было.
Таким образом, число гласных фонем древнерусского языка
сократилось по сравнению с составом вокализма позднего праславянского
языка: в нем отсутствовали носовые гласные, зато появилась новая фонема
<ä>. Эта фонема выступала в ограниченном количестве слов (т.е. в таких, где
раньше выступала *ę). Число позиций для [ä] в древнерусском языке было
существенно меньше, чем в старославянском языке, поскольку во флексиях
существительных *ā- и ŏ-склонений в соответствии со старославянским # [ę]
выступал древнерусский h: Р.п. ед. дqшh, В.п. мн. кораблh и т.д.
Вопрос о фонемном статусе ä у многих исследователей не вызывает
сомнения, поскольку она противопоставлялась фонеме <а> в тождественных
фонетических условиях и различала разные словоформы: [мати] – [мäти], [та]
– [тä], [саду] – [сäду] и под. Возникает другой вопрос – о возможности
нейтрализации двух указанных фонем в аллофоне [ä]. Такая нейтрализация
могла возникнуть, когда [а] и [ä] попадали в положение после исконно мягких
согласных. Гласный [а] после мягкого согласного был представлен
аллофоном [’а], который фонетически сближался с [ä]. Т.е. в таких
словоформах, как [ч’äдо] и [ч’aш’a] был возможен один вариант двух фонем.
Фонема h [ě] в древнерусском языке характеризовалась верхнесредним
подъемом, в старославянском же языке, как мы помним, она была гласным
переднего ряда, нижнего подъема, близким [ä]. Существуют две основные
23
гипотезы, касающиеся произношения [ě]. Первая принадлежит А.А.
Шахматову. Он считал, что буква h обозначала узкий дифтонг [iˆe], который
сохранился в ряде архаичных русских говоров: [п’иˆел], [л’иˆес]. Другая
точка зрения принадлежит А.М. Селищеву. Ученый полагал, что поскольку
русским говорам свойственна тенденция к дифтонгизации, то с исторических
позиций правильней видеть [ě] как долгий узкий монофтонг [ê], в
дальнейшем по говорам [ê] мог дифтонгизироваться.
Древнерусские
редуцированные
фонемы
были
наследием
праславянского языка. Их также принято называть гласными неполного
образования. Релевантными для них были признак сверхкраткости и, по
мнению многих исследователей, подъема (т.е. [ъ] и [ь] были гласными
верхнесреднего подъема).
В отличие от гласных полного образования редуцированные
позиционно изменялись. Судя по результатам изменения, слабыми для
редуцированных были следующие позиции:
1) абсолютный конец неодносложного слова: гость, домъ;
2) перед слогом с сильным редуцированным: чьтьць, жьньць; перед
слогом с гласным полного образования: въстати, къто.
Сильными были следующие позиции:
1) под ударением: пьсъ, шьпътъ;
2) перед слогом со слабым редуцированным: събьрати, чьсть.
В позиции перед [j] редуцированные приобретали напряженность и
становились близкими по артикуляции гласным [ы] и [и]. В этом случае
принято говорить о напряженных редуцированных [y], [ǐ]. Такие звуки
выступали в формах И. п. ед ч. полных прилагательных [молодыи], [синии], в
формах настоящего времени и повелительного наклонения некоторых
глаголов [мыиеши] – [мыи], [рыиеши] – [рыи], в формах существительных
[шииа], причем в двух последних случаях [y], [ǐ] являлись вариантами фонем
[ы] и [и]. Напряженные редуцированные также могли находиться в сильных и
слабых позициях. На письме они обозначались соответственно буквами ы и и.
Редуцированный [ь] в положении после [j] также становился напряженным,
поэтому на письме сочетание [jь] обозначалось буквой и.
Таким образом, позиция перед [j] являлась позицией нейтрализации для
редуцированных фонем и гласных полного образования [y], [i]: несомыи
[н˙есомyjǐ] – мыю [мyjу] (ср.: мыти), здорови~ [здоровǐjе] – вию [вǐjу] (ср.:
вити).
В эпоху первых письменных памятников связь между напряженными
редуцированными и [ъ], [ь] уже не осознавалась, в то время как связь между
первыми и [ы], [и] была. С другой стороны, в позиции перед [j] выступали и
обычные [ы], [и]: И. п. мн. прилагательных [добриии], приставочные
образования [прииати].
Из сказанного следует, что напряженные [y], [ǐ] и обычные [ы], [и]
могли находиться в одной и той же фонетической позиции. Это дает
24
основание некоторым исследователям (Р.И. Лихтман) считать их
самостоятельными фонемами. Обычно же редуцированные гласные не
включают в число фонем древнерусского языка ввиду ограниченности их
употребления.
Система древнерусского вокализма может быть представлена
следующим образом:
ряд
передний
средний
задний
верхний
<и>
<ы>
<у>
верхнесредний
<ě>
подъем
средний
<е> <ь>
нижний
<ä>
<о> <ъ>
<а>
Возможность сочетаемости гласных фонем с разными согласными была
неодинаковой, а значит, неодинаковой была и возможность их
противопоставления. Позицией максимального различения было положение
после твердых согласных, кроме [г], [к], [х]. Были фонетические позиции, в
которых гласные вообще не могли противопоставляться, так как в этих
позициях выступала только одна из гласных. Такой была позиция после
мягких свистящих внутри морфемы, в которой мог находиться только
гласный [ě] (кроме некоторых заимствований, допускавших в той же позиции
[ь] и [ä]); в позиции после мягких сонорных внутри морфемы выступал
только гласный [у] (в отдельных словах после мягких сонорных могли быть
также гласные [ä] [и] [e] [ь]). Примеры.
Сочетаемость гласных с предшествующими согласными можно
представить в виде таблицы:
позиция в словоформе
сочетание с
согласными
После [г], [к], [х]
После
твердых
согласных,
кроме [г], [к], [х]
После мягких шипящих
внутри морфем
на стыке морфем
[а], [у], [о], [ъ], [ы]
[а], [у], [о], [ъ], [ы]
все гласные
все гласные
[и, [е], [ь], [ä], [а],
[у]
После мягких свистящих
После мягких сонорных [r], [l],
[n]
[и], [е], [ь], [ä], [а], [у], [ě] (h)
[ě] (h)
[ě] (h), [и], [е], [ь], [а], [у]
[у]
[и], [е], [ь], [ä], [а], [у], [ě] (h)
25
2. Система согласных
Система согласных фонем древнерусского языка существенно не
изменилась с поздней праславянской эпохи. Восточнославянскими по
происхождению являлись сложные фонемы [ж’д’ж’] [ш’т’ш’], о которых
говорилось выше.
В древнерусской фонетической системе отсутствовал звук [ф], вообще
не свойственный языку славян. В памятниках древнерусской письменности
[ф] встречается в словах, заимствованных из других языков, в основном из
греческого: фарисhиb, февраль, Филипъ. Закрепление данного звука в
русской фонетической системе в качестве органической единицы произошло
позднее, в связи с процессом падения редуцированных.
Категория твердости-мягкости до смягчения полумягких согласных не
претерпела существенных изменений по сравнению с ситуацией в
праславянском языке. Ею было охвачено только пять пар согласных,
противопоставлявшихся в тождественных фонетических условиях: примеры
Эти согласные не образовывали соотносительных рядов, т.е. у них не было
позиций нейтрализации.
Категория глухости-звонкости охватывала семь пар согласных, которые
противопоставлялись в позиции перед гласными и сонорными согласными, а
также [в] и [j]. Глухие и звонкие фонемы могли различать оболочки
словоформ: [п˙ит˙и] –[б˙ит˙и], [ш’ит˙и] – [ж’ит˙и], [кoсть] – [гость].
Соотносительных рядов глухие и звонкие согласные также не образовывали,
за исключением предлогов-префиксов на -з, в которых конечный согласный
перед глухим шумным корня оглушался.
Существует и другое мнение. В.В. Иванов считает, что сочетания шумных
согласных были вообще ограничены и подчинялись строгому закону синтагматического
распределения глухих-звонких согласных перед глухими-звонкими. Поэтому в приставках
типа без (с)-, раз (с)-, из (с)-, воз (с)- не было оглушения или озвончения конечного
согласного, здесь действовал закон синтагматического распределения. Между тем,
В.В. Иванов отделяет пару [з] – [с] с точки зрения их позиционной мены от других парных
по данному признаку согласных, опираясь на примеры типа вести – везq, лhсти – лhзq, где
позиционная мена обнаруживается.
3. Основные диалектные различия
На обширной территории распространения древнерусского языка не
могли не распространиться фонетические черты локального характера,
свойственные отдельным говорам древнерусского языка. К таким
особенностям относятся качество звуков [в] и [г], цоканье, а также некоторые
другие.
Качество согласного [в]
Известно, что в праславянском языке согласный [в] был билабиальным,
т.е. губно-губным. Это связано с его происхождением из гласного *u.
26
Поскольку древнейшие памятники письменности не дают информации о том,
какого качества был этот согласный на той или иной территории, историкам
языка приходится опираться на данные современных диалектов и косвенные
указания более поздних текстов. Существует несколько взглядов на то, как
произносился [в] у восточных славян в древнейшую эпоху. Согласно одной
точке зрения, [в] сохранил к X веку билабиальный характер, т.е.
произносился как [w]. По другой версии, во всех диалектах древнерусского
языка этот согласный был губно-зубным. Наконец, наиболее доказательной
представляется версия, согласно которой в одних восточнославянских
диалектах был [в], в других – [w]. Историки русского языка обычно с
осторожностью говорят о локализации этих двух разновидностей. Губнозубной [в], вероятно, был распространен на северо-востоке, территории
бытования ростово-суздальских говоров, об этом косвенно свидетельствует
отражение на письме в более поздний период оглушения в > ф, встреченное
только на северо-востоке. [W] был известен на северо-западе новгородским и
псковским говорам, на западе смоленским и полоцким говорам, а также на
южной территории (рязанские, черниговские, галицко-волынские говоры).
Качество [г]
Согласный [г] исторически был взрывным. Фрикативный [γ] и
гортанный [h] (в украинском и белорусском языках) появились позднее и
представляли собой этапы постепенного изменения одного звука –
ослабления его артикуляции и передвижки ее назад. Однако оба эти
новообразования известны со времен племенных образований. Изоглосса [г] ~
[γ], как известно, делила всю древнерусскую территорию на север и юг. Север
характеризовало взрывное произношение [г], на юге было распространено
фрикативное произношение. Фрикативный [γ] был распространен и на
северо-западе, в новгородских и псковских говорах, но здесь он появлялся
только в определенных фонетических позициях.
Древние письменные памятники, как и в случае с [в], не дают надежных
свидетельств о качестве [г]. Достоверные сведения о качестве данного
согласного содержатся в текстах с XIV века. Так, в галицийских грамотах,
написанных на латинском языке, русский [г] передается латинским h, а не g:
Hodovica (1371 г.); hlubokiego (1451 г.).
Однако некоторые факты могут свидетельствовать в пользу
распространения [γ] на юге Руси в XI веке. Одним из них является подпись
вдовы французского короля Генриха I Анны Ярославны, дочери Ярослава
Мудрого на латинской грамоте, датированной 1063 г. – ана ръина (Anna
regina), т.е. «Анна королева». Отсутствие буквы g в слове regina наводит на
мысль, что Анна произносила звук [γ]. Однако это же написание может
отражать старофранцузское произношение латинского слова – reine.
Отдельные написания х вместо г в памятниках XI века, относимых к
южной Руси (Изборник 1073 г., Слово Григория Богослова) – кънихчии,
27
хрhха, также могут интерпретироваться как отражение фрикативного
характера [г].
Однако наличие [γ] и [w] в диалектах древнерусского языка
существенно не влияло на фонологическую систему в целом.
Цоканье
Цоканье является одной из древних диалектных особенностей и
представляет собой совпадение в одной фонеме аффрикат [ц’, ч’]. Это
явление известно большинству северновеликорусских говоров (новгородских,
псковских, смоленских, полоцких), а также некоторым южновеликорусским
(рязанским). Цоканье отразилось уже в древних новгородских памятниках –
Минее 1095, Новгородской летописи по Синодальному списку, в но грамотах.
Писцы, стремясь к «правильному» употреблению ц и ч, путали их. С одной
стороны – вhцh, володимирица, конц#ша, цьто, с другой – жеребhчь, чвhтъ,
гочкъмь, половьчь.
Наличие цоканья не только сокращало число фонем в соответствующих
говорах, но и влияло на систему оппозиций согласных фонем в целом, меняя
состав их дифференциальных признаков (ДП). Например, уменьшилось
количество оппозиций по дентальности (зубности) ~ альвеолярности
(передненебности) за счет утраты оппозиции <ц’ ~ ч’>, утратился
дифференциальный признак фрикативности у шипящих <ш’, ж’>,
противопоставленных по данному признаку <ч’> и т.п.
Однако цоканье не повлияло на основные оппозиции согласных
(например, по глухости-звонкости и твердости-мягкости). В то же время
цоканье расширило возможности сочетания <ц’> c гласными внутри и на
стыке морфем и соответственно возможности противопоставления данной
фонемы другим согласным фонемам в этой позиции.
Цоканье в соответствующих говорах вызвало омонимию форм, прежде
всего существительных с конечным ц в основе и производных от них
притяжательных прилагательных (когда-то образованных с помощью суф. *j):
ловьць – ловьчь, бhльць – бhльчь, пътица – пътича.
Гипотезы о происхождении цоканья.
Первая гипотеза принадлежит А.А. Шахматову. Он связывает цоканье с
влиянием польских говоров, в которых наблюдается замена шипящих
согласных свистящими. Такое явление называется мазурением. Этим
объясняется наличие цоканье именно в северных диалектах.
И.А. Бодуэн де Куртенэ и В.И. Чернышев считали, что цоканье
возникло
под
влиянием
финно-угорских
языков,
с
которыми
взаимодействовали восточнославянские диалекты. В некоторых диалектах
этих языков есть только одна из аффрикат: [ц’] или [ч’].
Гипотеза
А.А.
Шахматова
в
настоящее
время
признана
несостоятельной, поскольку цоканье характерно и для южных областей, в
28
которых оно не может быть объяснено влиянием Новгорода и вообще северозапада. Финское влияние, напротив, признается исследователями, однако
оговаривается, что это не единственная причина возникновения данного
явления.
Предпосылками для появления цоканья можно считать отсутствие в
древнерусском языке словоформ, которые отличались бы только фонемами
<ц’> и <ч’>, омонимия небольшого числа словоформ, связанная с цоканьем,
впоследствии была устранена из-за утраты одного из членов омонимичной
пары.
Таким образом, уже в самом древнерусском языке создались условия
для иноязычного влияния.
Группы [кл] [гл]
Фонетической чертой, характеризовавшей псковские говоры, было
наличие групп [кл], [гл] на месте праславянских сочетаний *tl, *dl. На
восточнославянской почве данные сочетания упростились в [л]. В псковских
и отчасти новгородских памятниках встречаются такого рода написания:
повегли, чькли, блюгли вместо повели, чьли, блюли.
Появление групп [кл], [гл] именно в причастиях на -л вызывает у
некоторых исследователей сомнение в их фонетическом, а не аналогическом
происхождении, под влиянием форм настоящего времени: [чьли] под
влиянием [чьту] > [чьтли] > [чькли].
Также иногда говорят, что данные группы сохранились как наследство
балто-славянской языковой общности.
Неразличение [с’] и [ш’]
В псковских и новгородских говорах также было распространено
соканье или шоканье, т.е. неразличение фрикативных свистящих и шипящих.
В новгородских памятниках это явление отражается с XI века: поможи
(вместо помози), в псковских – с XIV века: псенице (вместо пшенице),
зялqются (вместо жалqются), донеши (вместо донеси). Вместо трех пар фонем
<с ~ з>, <с’ ~ з’>, <ш’ ~ ж’> в этих говорах была одна <с’’ ~ з’’>.
29
Лекция 4
Тема 3.2. Развитие звуковой системы древнерусского языка
1. Смягчение полумягких согласных и его роль в преобразовании
древнерусской фонетической системы.
Суть данного процесса заключается в том, что полумягкие согласные
перед гласными переднего ряда изменились в мягкие, совпав с
исконносмягченными согласными.
В результате вторичного смягчения появились новые смягченные
согласные [б’], [п’], [в’], [м’], [д’], [т’], [з’], [с’], [р’], [л’], [н’], причем
последние 5 согласных совпали с уже имевшимися мягкими согласными. На
непарных по твердости-мягкости согласных вторичное смягчение не
отразилось.
Данный процесс значительно преобразовал фонетическую и
фонологическую системы древнерусского языка, и потому оказался в центре
внимания историков языка.
Ранние древнерусские памятники XI века (Синайский патерик XI в.,
Остромирово евангелие, Минеи 1095 – 1097 гг., Изборник Святослава 1073 г.,
Архангельское евангелие 1092, Мстиславово евангелие 1117 г.) графически
отражают, хотя и непоследовательно, различия согласных по мягкости /
полумягкости. Особый интерес вызывает Архангельское евангелие, в котором
встречаются написания такого рода: м", т", с", что может свидетельствовать
об окончательном смягчении этих согласных для данного периода. В свое
время к таким выводам пришел Н.Н. Дурново.
Мнение, согласно которому смягчение полумягких относится ко
времени до XI века, поддерживается не всеми исследователями. В пользу
древности процесса (с X века) высказывались Н.Н. Дурново, Л.Л. Васильев,
К.В. Горшкова; смягчение происходило постепенно – сначала перед узкими
гласными, затем перед широкими. В.В. Иванов считает, что смягчение
полумягких происходило в середине XI – XII вв.
Результаты вторичного смягчения согласных отразились на
синтагматических законах звуковой системы. До вторичного смягчения
твердые согласные (кроме [г], [к], [х]) могли находиться перед всеми
гласными, а мягкие – перед гласными переднего ряда, а также [а] и [у]. После
смягчения твердые согласные оказались в позиции перед гласными
непереднего ряда, мягкие же перед гласными переднего ряда и гласным [а]
(согласные [р’] [л’] [н’] еще и перед [у]).
Таким образом, новые парные по твердости-мягкости согласные
оказываются в отношениях дополнительной дистрибуции, поскольку были
утрачены позиции, в которых бы, с одной стороны противопоставлялись
согласные фонемы по твердости-мягкости, а с другой – гласные по передней-
30
непередней зоне образования. Например, словоформы вити – выти
различались не согласными и не гласными фонемами, а сочетаниями [ви] –
[вы].
Такие неразрывные сочетания называют силлабемами. Новый слог со
смягченным согласным и гласным характеризовался спаянностью, которая
достигалась за счет взаимного приспособления артикуляций согласного и
гласного, между которыми возникал переходный i-образный призвук.
Гипотеза о силлабеме была разработана Р.И. Аванесовым, который
считал ее самостоятельной фонологической единицей, функционировавшей
наряду с фонемами в эпоху после вторичного смягчения.
Однако поскольку фонологическая система неразрывно связана с
морфологической, силлабема как фонологическая единица вступала в
противоречие с морфемной структурой слова. Так, например, в формах слова
го-да – го-дh силлабемы да, дh, разделены морфемной границей.
Разрешение противоречия видят в том, чтобы считать силлабему
единицей фонетического уровня. В качестве основной фонологической
единицы по-прежнему оставалась фонема.
По-разному решается вопрос о противопоставлении новых твердыхмягких парных согласных перед гласным [а]. Эта проблема напрямую связана
с относительной хронологией смягчения полумягких согласных и утраты
носовых гласных.
Если допустить, что утрата носовых происходила раньше, то в этом
случае до смягчения полумягких в древнерусском языке существовала особая
фонема <ä> < *ę, о которой говорилось выше. В результате смягчения
полумягких эта особая фонема утрачивается, и возникает новый слог
силлабемной структуры: *t˙ä > t’a. Позицию перед [а] в этом случае нельзя
считать позицией противопоставления твердых-мягких согласных.
Если же допустить иную последовательность процессов: сначала
смягчились согласные, затем утратились носовые гласные, то есть *t˙ę > t’ę >
t’a, то оказывается, что при изменении качества гласного в результате утраты
назальности происходит разрушение силлабемной структуры слога. Позиция
перед [а] становится сильной для твердых-мягких парных согласных.
Итак, смягчение полумягких согласных сказалось на всей
древнерусской фонетической системе. В области вокализма можно отметить
следующие изменения.
Сократилось число гласных фонем за счет утраты фонемы <ä> (при
допущении, что утрата носовых гласных произошла раньше, чем смягчение
полумягких согласных) и фонемы <ы>.
Независимость <ä> до смягчения полумягких заключалась в том, что
она могла находиться как после твердых, так и после мягких (правда, только
непарных) согласных. Причем качество твердых согласных менялось под
воздействием последующего гласного: они становились полумягкими. После
смягчения полумягких согласных качество [ä] оказалось целиком
31
обусловленным качеством предшествующего согласного. В результате <ä>
превращается в аллофон фонемы <а>. Ср.: до смягчения полумягких: [мати] –
[м˙äти], после смягчения: [мати] – [м’ати].
Подобная ситуация наблюдается и в отношении фонемы <ы>. До
смягчения полумягких <ы> и <и> были позиционно независимы: та и другая
фонемы выступали после твердых согласных, <и> также выступала после
мягких согласных и в начале слова. Ср.: [рыти] – [р˙инути], [л˙ипати] –
[пл’инути]. После смягчения полумягких [ы] стала выступать только после
твердых согласных, [и] – после мягких и в начале слова. Единственный
дифференциальный признак, различавший и / ы, – передний / непередний ряд
оказался позиционно обусловленным. В то же время фонемы <е> и <о>,
например, которые в эпоху силлабем не могли находиться в одной
фонетической позиции, подобно [и] и [ы], не утратили фонологической
значимости, так как сохраняли признак, не связанный с качеством
предшествующего согласного – наличие / отсутствие лабиализации.
Нужно иметь в виду, что особая структура силлабемы еще не позволяет
говорить о превращении [ы] в вариант фонемы <и>, поскольку оба звука в
равной степени обусловлены позицией. Это произойдет позднее, в эпоху
падения редуцированных.
Значительные изменения произошли в системе консонантизма.
Категория глухости – звонкости
В результате смягчения полумягких согласных увеличилось число
оппозиций согласных по глухости-звонкости. Это произошло как за счет
появления новых губных и зубных фонем, так и за счет количественного
увеличения старых мягких согласных, парных по глухости-звонкости.
Схематически это можно представить так:
[с-з] – [с’-з’] ← [с’-з’]
↑
[c˙-з˙].
Однако внутрисистемные отношения глухих-звонких согласных не
изменились.
Категория твердости – мягкости
Смягчение полумягких согласных отразилось на системных
отношениях парных по твердости-мягкости согласных. Происходит не только
увеличение числа мягких фонем, но изменяются и качественные отношения
между твердыми и мягкими фонемами. Данные согласные вступают в
отношения корреляции (соотносительности), так как в одной и той же
фонетической позиции (перед гласными переднего ряда) могут оказываться и
мягкие фонемы, и аллофоны твердых фонем: [гора] – [гор’ě] (М. п. ед. ч.),
[бур’а] – [бур’ě]. Таким образом, позиция перед гласными переднего ряда
становится позицией нейтрализации для твердых-мягких фонем.
32
Смягчение полумягких вызвало комбинаторные изменения в группах
согласных. Предшествующий смягченному согласный мог подвергаться
ассимиляции по мягкости. В письменных памятниках отражение этого
фонетического явления видят в появлении неэтимологического ъ между
соответствующими согласными: погыбьнhтъ (Арх. Ев., 1092), ~сьмь (Добрил.
Ев., 1164).
Вторичное смягчение положило начало перехода древнерусской
фонологической системы от вокалической к консонантной. Этот переход
получил дальнейшее развитие в эпоху падения редуцированных.
2. Падение редуцированных в древнерусском языке
Самым значительным процессом древнерусской эпохи, отразившимся
на всей последующей истории русского языка, было падение редуцированных
гласных. Этот процесс прошел во всех славянских языках, но имел свои
особенности в разных славянских группах.
Как известно, в результате падения редуцированных слабые [ъ], [ь]
утратились, а сильные прояснились в гласные полного образования [о], [е].
Таким образом, произошла утрата самостоятельных редуцированных фонем.
Есть основания полагать, что в связи с этим славянский вокализм утратил
фонологическую значимость длительности (количества) гласных, так как
редуцированные были противопоставлены другим гласным фонемам именно
по длительности.
Начало процесса, вероятно, следует отнести к XI веку, окончание же
процесса датируют XII веком, именно с этого времени в памятниках
письменности отражаются написания о, е на месте сильных редуцированных.
Падение редуцированных, по-видимому, осуществлялось постепенно.
Сначала произошла утрата [ъ], [ь] в слабых позициях, причем раньше всего в
начальном первом предударном слоге и, прежде всего, в словах с
изолированной
слабой
позицией:
[кто]<[къто],
[много]<[мъного],
[птица]<[пътица].
Пропуск слабых редуцированных фиксируется уже в древнейшем
русском памятнике XI века, Остромировом Евангелии. Однако в целом
памятник
характеризуется
последовательным
употреблением
редуцированных, а единичные отступления могут объясняться влиянием
старославянского оригинала. По наблюдениям А.А. Шахматова, писцы
Остромирова евангелия в основном правильно употребляют ъ и ь, в отличие
от юсов, которые регулярно смешиваются с буквами q и a, а это означает, что
в сознании пишущих еще сохранялись особые фонемы <ъ> и <ь>. Об этом же
может свидетельствовать отмеченное В.Н. Васильевым правильное написание
восточнославянских окончаний Т. п. ед. ч. -ъмь, -ьмь (а не старославянских омь, -емь): дворъмь, коньмь. В говорах, имеющих фонему <ô>, возникшую из
[о] под новоакутовой интонацией, в таких окончаниях встречается только [о].
33
Правильно пишутся в древнерусских памятниках разных жанров и сочетания
редуцированных с плавными: дължьни, търгъ, вьрхъ.
Стоит заметить, что в абсолютном конце слова буквы ъ и ь еще долго
продолжали писаться, хотя никаких звуков не обозначали. Это было связано с
необходимостью обозначить границы словоформы при сплошном письме, а
также качество предшествующего согласного.
К концу XII века, как было отмечено, фонем <ъ> и <ь> уже не
существовало, о чем свидетельствует беспорядочная мена ъ/о, ь/е (и h) в
грамотах и частных письмах, то есть текстах, не отражающих влияния
книжной традиции. Буквы ъ, ь и о, е выступают как графические дублеты,
обозначающие [о], [е], а также являющиеся орфографическим отражением
бывших слабых редуцированных. Ср.: в Смоленской грамоте 1229 г.: берьго
(вм. берегъ), вhдомъ (вм. вhдомо), холъпъ (вм. холопъ); в берестяных
грамотах: перьдо тобою (вм. передъ), во дворо (вм. въ дворъ). Такие
«отступления от нормы» связывают и с влиянием книжного произношения,
которому наверняка были обучены пишущие. Книжная традиция
регламентировала произнесение [о], [е] на месте любых ъ и ь, независимо от
позиции.
Диалектные изменения, связанные с падением редуцированных
На юго-западе Руси падение редуцированных вызвало появление так
называемого «нового h»», которое получило отражение в галицко-волынских
памятниках XII века, написанных на этой территории. На «новый h» впервые
обратил внимание А.И. Соболевский. Суть данного явления заключается в
том, что в новом закрытом слоге (то есть перед утратившимся
редуцированным) гласный [е] удлинился до [ě], на письме это получило
соответствующее выражение: камhнь, пhчь, бqдhть. Такое же удлинение
происходило и с гласным [о], который, став долгим, как и [ě], подвергся
дифтонгизации. Однако на письме долготу [о] показать было гораздо
сложнее, поэтому [ō] представлено единичными написаниями типа воовц# в
Галицком Евангелии 1266 года. В современных северноукраинских и
южнобелорусских говорах соответствующие гласные представлены как
дифтонги [иˆе] и [уˆо]: [камиˆен’], [шиˆест’], [вуˆол] [нуˆос]. В украинском
литературном языке оба дифтонга изменились в [и]: камiнь, шiсть, вiв, нiс.
Эта фонетическая особенность оказалась в числе тех, которые отделили
диалекты юго-запада, легшие в основу украинского языка, от диалектов
северо-востока, давших начало великорусскому наречию.
Неодинаково в диалектах древнерусского языка изменились
напряженные редуцированные.
В слабой позиции они повсюду были утрачены: рус. пью [пjю] < [пиjю],
прутья [прутj]а < [прутиj]а; укр., белорусск. п’ю, укр. пруття.
34
Сильные напряженные редуцированные в говорах великорусского
языка прояснились в гласные полного образования [о], [е]: [мыjу]>[моjу],
[б’иjи]>[б’еj], [молодыjь]>[молодоj], [c’иниjь]>[c’инеj]. В письменных
памятниках новые гласные фиксируются с XIV – XV вв.
В русском литературном языке произношение [ои] в формах типа
молодой сохраняется только под ударением ([еи] в этой позиции вообще не
выступает), в безударной же позиции под влиянием книжной традиции
закрепилось произношение [ыи] ([ии]): [гордыи], [стоикии]. Та же книжная
традиция вызвала произношение [и] на месте слабого редуцированного:
сомнение, сияние и под.
Фонетический результат изменения сильного [ь] после [j] до сих пор
вызывает сомнения у исследователей. В основном в говорах и литературном
языке здесь встречается гласный [е]: боец<бо[jь]ць, строен<стро[jь]нъ.
Однако случаи типа яиц<я[jь]ць свидетельствуют о том, что фонетическим
результатом скорей всего был [и], а [е] появился под влиянием аналогии: боец
как гонец, строен как болен, вечен.
В говорах, легших в основу украинского и белорусского языков,
сильные напряженные редуцированные изменились в гласные [ы], [и]: укр.
мию, слiпий, молодий, белорусск. мыю, сляпи / сляпый, малады.
Специфичной в говорах древнерусского языка была судьба
редуцированных с плавными согласными. На месте сочетаний типа *tъrt в
северорусских говорах возникло диалектное сочетание *torot (а также *teret,
*tolot), отраженное новгородскими памятниками XIII – XIV вв. А.А. Потебня
назвал это явление «вторым полногласием». «Второе полногласие»
появлялось перед бывшим слогом со слабым редуцированным: Торожку (из
Тържьку), но Торжок (из Тържькъ); гороб (из гърбъ), но горбы (из гърбы);
цетверети (из чьтвьрть). В настоящее время «второе полногласие»
сохраняется преимущественно в северных говорах. Ср.: молонья, верёх,
жередь, сереп и под. В литературном русском языке также есть отдельные
слова, отражающие это древнее явление: веревка (др.-русск. вьрвъка),
бестолочь (др.-русск. -тълк- /
-тълч-), сумеречный (др.-русск. мьркнути).
Появление «второго полногласия» связывают с особым характером
сочетания редуцированного с плавным в соответствующих говорах.
Слогораздел в сочетаниях типа *tъrt проходил между гласным и плавным, в
этом случае плавный развивал слоговость (*tъ-r˚-t). После падения
редуцированных открытые слоги перестали быть актуальными, поэтому
плавный перед слогом с гласным полного образования утрачивает слоговость,
а предшествующий редуцированный за счет этого проясняется в гласный
полного образования: *tъ-r˚tа > * tъr˚-tа > *tor-ta; например, торга < търга. В
случае, когда за плавным следовал слог со слабым редуцированным, плавный
мог быть долгим: *tъ-rˉ˚-tъ. После утраты редуцированного и образования
нового закрытого слога, утрата слоговости плавным согласным повлекла за
35
собой прояснение [ъ] в [о], [ь] в [е], а утрата им долготы – образование
вторичного гласного: *tъ-rˉ˚-tъ > *tъrˉ˚t > *torot, например, торог < търгъ.
Результаты изменения сочетаний редуцированных с плавными
характеризующие, по-видимому, большую часть говоров древнерусского
языка, интерпретируются по-другому. Слоги с данными сочетаниями были
закрытыми (*tъr-t), и редуцированный в таком сочетании мог находиться как
в сильной, так и в слабой позиции. Сильный редуцированный прояснился в
гласный полного образования, а слабый утратился. В результате утраты
слабого редуцированного образовался закрытый слог, включающий
труднопроизносимую группу согласных, – *trtа. Плавный сначала приобрел
слоговость, но у восточных славян слоговость не удержалась, и по аналогии с
формами, которые имели редуцированный в сильной позиции, возникли
новые сочетания ор, ер, ол, ел: кормовой как корм (др.-русск. кърмъ), за
версту как вёрсты (др.-русск. вьрсты), волчица как волк (др.-русск. вълкъ),
челнок как чёлн (др.-русск. чълнъ).
Аналогичным образом изменялись редуцированные в сочетаниях типа
*trъt. В сильной позиции они изменились в гласные [о], [е].Ср.: русск. кровь,
укр. кров, белорусск. кроў. Слабые редуцированные утратились. Плавный
согласный после утраты гласного также стал слоговым. Устранение
слоговости шло в восточнославянских языках по-разному: в украинском и
белорусском языках возникли вторичные гласные [ы] или [и]: укр. кривавий и
кирвавий, глитати; белорусск. крывавы, глытаць. Ср. в памятниках югозапада – "блыко, скрыжеть, дрыжати.
В некоторых русских говорах исчезновение слабого редуцированного
вызвало утрату плавного, в ряде случаев этому способствовало отсутствие
родственных форм с сильным редуцированным. Ср. диал. кстить, название
деревни Кстово (др.-русск. крьст-); Псков (др.-русск. Пльсковъ).
В литературном языке и говорах характерным оказалось аналогическое
выравнивание корней с бывшим слабым редуцированным по сильной
позиции: крошить, слеза, блоха, крест.
Если сочетание плавного со слабым редуцированным находилось в
начале слова (а значит и в начале корня), устранение труднопроизносимой
группы согласных в некоторых диалектах шло путем появления начального
гласного: аржаной (<ръжаныи), ильняной (<льн"ныи).
Нефонетическое изменение старых редуцированных
Падение редуцированных как фонетический процесс не знало
исключений.
Поэтому
многочисленные
поздние
отступления
от
фонетического
закона
объясняются
либо
влиянием
книжного
(церковнославянского) произношения либо действием грамматической
аналогии. Влиянием книжной традиции объясняется фонетический облик
таких слов как учение (см. выше), собор (<съборъ), греческий (<грьчьскыи) –
36
во всех этих словах на месте слабого редуцированного появился гласный
полного образования.
Аналогическое выравнивание основы характеризовало не только
словоформы, содержавшие редуцированный с плавным, в некоторых
изменяемых словах, когда-то имевших редуцированные, также произошло
уподобление одних падежных форм другим. Например, формы косвенных
падежей таких слов как жнец, чтец уподобились форме И. п.: др.-русск.
чьтьць – чьтьца, фонетически должно быть четца, в современных же
формах находим прояснившийся слабый редуцированный и утраченный
сильный. В названиях городов, образованных с помощью суффикса -(ь)ск,
обобщилась основа косвенных падежей: Смоленск как Смоленска, ср.: др.русск. Смольньскъ – Смольньска, фонетически в И. п. должно быть
Смоленескъ.
Изменения
в
фонетической,
словообразовательной,
морфологической системах, связанные с падением редуцированных
Падение редуцированных существенно изменило структуру слога.
Появились закрытые слоги (в том числе конечные): вhт-ка – вh-ток, до-ма –
дом. Таким образом, перестали быть актуальными две крупных
общеславянских тенденции – открытого слога и слогового сингармонизма.
В конечных закрытых слогах появлялись труднопроизносимые группы
согласных, состоявшие из шумного и сонанта или двух сонантов. Такие
группы могли упрощаться путем утраты конечного сонанта, как произошло в
формах неизменяемых причастий с суффиксом -л-: жьглъ>жег, неслъ>нес,
тьрлъ>тер. В ряде случаев стремление к сохранению единого вида основы во
всех формах изменения того или иного слова приводило к образованию
«вставочного» гласного: сестра – сестръ>сестер (вместо «сест»), песн" –
песнь>песен, ветра – ветръ>ветр>ветер.
Иногда группы с конечным сонантом сохраняются, в таком случае
обычно развивается побочная слоговость. Сохранились в русском языке и
группы с конечным мягким сонантом. Ср.: группы с сонорным в кратких
прилагательных добр, кругл, остр, а также в словах рубль, жизнь, корабль и
под. (но огонь<огнь, уголь<угль с вторичными гласными). В говорах
устранялись и группы с мягким сонантом, либо путем утраты последнего,
либо с помощью возникновения вторичного гласного: жура[ф], кора[п’],
ру[п’], жи[с’]; журавель, корабель, рубель, жизень.
Появились новые, ранее невозможные, группы согласных, например,
[тл], [дл], [бд], [пт], [тк], [дг], [жд], а также сочетания различных согласных с
[j]:
метла<метьла,
сhдло<сhдьло,
бдhти<бъдhти,
птица<пътица,
ткати<тъкати,
подгорhти<подъгорhти,
ждати<жьдати,
поло[зjа]<поло[зьjа], коло[сjа]<коло[сьjа] (ср.: укр. колоˉс’а, белорусск.
калоˉс’а).
37
Группы согласных, возникшие в результате падения редуцированных,
могли противоречить принципам сочетаемости и подвергались новым
комбинаторным изменениям – ассимиляции, диссимиляции и упрощению. В
большинстве говоров подобные процессы носили регрессивный характер, то
есть последующий согласный влиял на предыдущий. Согласные подвергались
ассимиляции по глухости-звонкости, твердости-мягкости, месту и способу
образования (полная ассимиляция): лъжька>ло[шк]а, сьдhсь>[зд]hсь,
бъчела>[пч]ела; вhрьныи>вh[рн]ои, женьскый>же[нс]кой; съшилъ>[ш’ил]
(совр. [шыл]). В говорах ассимиляция по мягкости могла носить
прогрессивный характер: же[н’c’]кый, а также в южновеликорусских
памятниках XVI – XVII вв. написания Афонкя, Феткя.
Диссимиляции подвергались группы, состоящие из двух смычных
согласных или аффрикаты и смычного (носового): къ кому>[хкому],
чьто>[што], коньчьно>коне[шн]о. Во всех случаях первый согласный
становился фрикативным. Группа [чн] могла сохраняться, если [ч] выступал в
однокорневых словах: све[чн]ой как свеча, или в словах книжного
происхождения: алчный, циничный, вечный.
Упрощение коснулось групп, состоящих из трех согласных:
сьрдьце>се[рц]е, сълньце>со[нц]е, истъба>и[зб]а. В ряде случаев упрощение
приводило к полному семантическому разрыву словоформы с родственными
словами: Дьбряньскъ>[Дбрянск]>Брянск, дъmанъ>[дщан]>[тщан]>чан.
Многие явления, первоначально возникнув как фонетические, стали
морфологическими показателями русских изменяемых слов. Утрата слабых
редуцированных в некоторых формах имен привела к возникновению так
называемых «нулевых окончаний», которые стали грамматической чертой,
характеризующей определенные лексико-грамматические классы слов: с
одной стороны, жен (<женъ), ко[н’] (<конь), писал (<писалъ) – формы этих
слов появились еще в древнерусскую эпоху; с другой стороны, карта – карт,
торт, тормозил, где нулевые окончания – собственно грамматический
показатель.
Позиционным
первоначально
было
чередование
гласного,
появившегося на месте бывшего сильного редуцированного, с нулем звука:
сънъ – съна>сон – сна, дьнь – дьня>день – дня, мъхъ – мъха>мох – мха. По
аналогии со словами, имеющими «фонетическую беглость», последняя стала
характеризовать слова с такой же словоизменительной парадигмой: ровъ –
рова>ров – рва, ледъ – леда>лед – льда, камень – каменя>камень – камня.
Доказательством того, что, например, чередование лед – льда не является
фонетическим, служит Надпись на Тьмутараканском камне 1068 года, в
которой это слово упоминается: Глhбъ кн#зь мhрилъ море по ледq. Таким
образом, беглость гласных превратилось в морфонологическое средство
противопоставления прямого и косвенных падежей определенных групп
существительных. Ср.: чередование в суффиксе существительных ж. р. -#к- / ок-: тряпка – тряпок, ручка – ручек, розетка – розеток; в суффиксе
38
существительных м. р. -ец- / -#ц-: танец – танца, глянец – глянца; в
деминутивном суффиксе -ек- /
-#к-: горшочек – горшочка, мешочек – мешочка.
Многие древние морфемы изменили свой вид, хотя на их значении это
никак не отразилось. Так появились суффиксы -ск-, -н-, -к- и др.:
новhгородскыи<новhгородьскыи, вhрныи – вhрьныи, лодка – лодъка.
Категория глухости-звонкости в связи с процессом падения
редуцированных
Как уже отмечалось, процесс смягчения полумягких согласных
увеличил число парных согласных по данному признаку, однако не затронул
их внутренних связей. В результате падения редуцированных отношения
глухих-звонких согласных принципиально изменились.
Глухие-звонкие согласные, оказавшись в позиции перед звонкимиглухими, оглушались или озвончались и теряли в этой позиции свою
различительную способность. Иными словами, глухие фонемы выступали в
виде звонких аллофонов, равно как и звонкие фонемы выступали в виде
глухих аллофонов: [молот’ит’и] – [молод’ба], [гóрода] – [горотскоj]. Еще
одна слабая позиция, появившаяся у парных по глухости-звонкости
согласных – абсолютный конец слова. Здесь в результате оглушения
конечного (звонкого) согласного могли совпасть в одном варианте две
фонемы, возникала позиция нейтрализации:
вез
глаз
[вес]
[глас]
вес
глас
Следует отметить, что озвончение глухих шумных согласных
происходило во всех восточнославянских диалектах, в то время как
оглушение перед глухими согласными и в конце слова осуществилось не во
всех говорах. Так, в некоторых северновеликорусских говорах и говорах
украинского языка согласные в указанных позициях сохраняют свою
звонкость.*** Как полагают, в фонетических системах этих говоров в
качестве основного дифференциального признака выступает характеристика
по напряженности-ненапряженности, а глухость-звонкость становится
дополнительным признаком.
Падение редуцированных отразилось на судьбе согласных [в, в’],
произношение которых в разных восточнославянских диалектах было
неодинаковым. В свое время А.А. Шахматов разделил все русские говоры в
зависимости от произношения [в] на три группы:
1) говоры с губно-зубным [в], который в конце слов оглушается в [ф];
2) говоры с губно-зубным [в], в слабых позициях чередующимся c [ў];
39
3) говоры с губно-губным [w], в слабых позициях чередующимся с [ў]
или [у].
Говоры первой и второй групп ко времени падения редуцированных
имели в своей фонетической системе билабиальные [w, w’], которые, получив
слабые позиции, стали чередоваться с [ў]. Впоследствии некоторые из этих
говоров стали характеризоваться в сильной позиции губно-зубным [в]. К
первой группе относятся говоры, которые легли в основу русского
литературного языка (ростово-суздальские), ко второй и третьей группам –
большая
часть
южновеликорусских
говоров,
некоторые
северновеликорусские (северо-западные) говоры, украинские и белорусские
говоры. В таких говорах произносят [лаўка], [голоў] или [унук], [удова].
Наиболее раннее отражение такое произношение получает в памятниках с
конца XII века: доулhеть, q корабль, qторникъ.
В говорах центра [в, в’] после падения редуцированных в слабых
позициях стали оглушаться в [ф, ф’], что дало предпосылки для появления в
русской фонологической системе новых фонем <ф, ф’>, поддерживаемых уже
имеющимися в языке заимствованиями.
Категория твердости-мягкости
В результате падения редуцированных расширились возможности
ассимилятивного взаимодействия согласных, парных по твердости –
мягкости, что, в свою очередь, определило новые позиции нейтрализации для
твердыхмягких парных фонем: [сът’ихат’и] > [с’т’ихати], [деревеньскыjи]
> [деревенскоj]. Однако ассимилятивное воздействие наблюдалось не всегда:
1) не отвердел [л’] перед твердым [н]: больно, вольный, польза (но в
говорах [болно], [колоколна]);
2) сохраняли мягкость зубные согласные перед губными: письмо, тьма,
резьба;
3) в ряде случаев сохраняли мягкость зубные перед заднеязычными:
деньга, пенька.
Данные позиции для мягких согласных являются сильными.
Последовательно в говорах и литературном языке отвердел согласный
[м]: человеком, дам, моим и под. Не произошло этого только в формах
числительных на [м], чему способствовало наличие мягких согласных (не [м])
в других счетных словах: семь, восемь (из осмь) как пять, шесть и т.д.
Другие губные согласные в абсолютном конце слова по говорам
изменились неодинаково. В говорах центра (и литературном языке) мягкость
губных сохранилась: голубь, выпь, оставь, добавь. В периферийных
северновеликорусских говорах конечные губные отвердели: голу[п], оста[ф],
восе[м]. Все остальные парные по твердости-мягкости согласные сохранили
мягкость в абсолютном конце слова, возникла еще одна сильная позиция.
40
Таким образом, с появлением новых сильных позиций твердые-мягкие
согласные освободились от влияния последующих гласных, которое
наблюдалось в эпоху после смягчения полумягких согласных. Это привело к
разрушению особых фонетических единиц – силлабем.
Гласные [ы] и [и] после падения редуцированных
В результате утраты редуцированных и освобождения твердостимягкости от влияния последующих гласных происходит окончательная
потеря гласным [ы] фонологической самостоятельности и превращение его в
аллофон <и>.
Доминирующее положение [и] как основного варианта фонемы связано
с тем, что именно он мог находиться в начале слова, причем количество таких
позиций увеличилось после изменения *jь>и (имhти).
Функциональные изменения в сочетаниях [ы] и [и] с предшествующими
согласными на протяжении их истории можно показать на следующих
примерах:
• праславянская эпоха: polož’it˙i – g+i>ž’; iz˙it˙i – z и t перед i
позиционно полумягкие;
• древнерусская эпоха:
ü до падения редуцированных: изити [из’ит’и], къ Иванq
[кы-ивану];
ü после падения редуцированных: изыти, к-ывану.
41
Лекция 5
Тема 4. Фонетическая система старорусского языка
(языка великорусской народности)
1. Изменение [е] в [’о]
Переход [е] в [о] произошел в большей части северновеликорусских,
некоторых южных и юго-западных великорусских говорах, а также в
древнеукраинском языке.
Сущность и относительная хронология процесса
Переход [е] в [’о] фонетически осуществлялся в положении после
смягченных согласных перед твердыми первоначально независимо от
положения по отношению к ударению: [в’ос], [н’ос], [в’озу], [н’осу]. Этот
процесс проходил позже смягчения полумягких согласных, так как в
противном случае согласный перед таким о окончательно бы отвердел:
[н˙ес]> [нос]. Изменение [е] > [’о] осуществлялось и после падения
редуцированных, так как [’ь]>[’е]>[’о]. Фонетически данный процесс
представлял собой уподобление гласного последующему согласному, что
стало возможно только после появления закрытых слогов. А.А. Шахматов
объяснял
характер
уподобления
качеством
согласного,
его
лабиовелярностью. Согласный «отдавал» огубленность предшествующему
гласному, последний при этом перемещался в зону непереднего образования.
Диалектные данные о явлении
Диалекты русского языка, пережившие изменение [е] в [’о] (к ним
относятся прежде всего ростово-суздальские говоры), характеризуются
следующими особенностями: [е] последовательно переходит в [о] ([н’ос] –
[н’осу]), появление по аналогии конечного слога t’о ([пол’о], [б’ел’jо]) и
последовательности t’о перед мягкими согласными ([б’ер’от’е]). В таких
говорах наблюдается тембральная неоднородность [е], не перешедшего в [о]
(iе), перед таким е согласный сильно смягчается, консонантизм
характеризуется развитой корреляцией твердых-мягких согласных.
В периферийных северновеликорусских говорах, говорах рязанской
Мещеры, большей части украинских и белорусских говоров наблюдается
отсутствие или ограниченность [е]>[’о], такой переход наблюдается в
основном в окончаниях и суффиксах: [кон’ом], [угол’ок]. В этих говорах
произносят [н’ос] – [нэсу] или [н˙эс] – [н˙эсу].
Такие говоры отражают тембрально однородный [е], перед которым
согласный слабо смягчается, гласный [о] здесь слабо лабиализован, плохо
развита корреляция по твердости – мягкости, в фонологической системе
присутствуют фонемы <ê ~ô>.
Известно, что в украинском и белорусском языках и их диалектах [о]
(<е) сохраняется только после шипящих согласных: чоловiк, жона, жовтий, а
после парных твердых-мягких согласных наблюдается [е]: [л˙эн] ‘лён’. По
42
мнению одних исследователей, появление гласного [е] связано с
делабиализацией [о], по мнению других, – условиями, которые сложились в
системе этих диалектов (о чем было упомянуто выше) и не давали
возможности перехода [е] в [’о].
В курско-орловских, тульских, рязанских акающих говорах [е] > [’о]
после появления аканья, поэтому в них о (<е) только под ударением.
Очевидно, именно эта черта была усвоена московским говором, а затем
литературным языком.
Отражение в памятниках и определение хронологических рамок
процесса
Поскольку относительная хронология изменения [е]>[’о] связана с
падением редуцированных, абсолютная хронология относит начало процесса
к XII – XIII вв. В памятниках письменности этого периода новый о
отражается только после шипящих и ц’: мужомъ (Сл. Ипп. об антихр. XII),
съвръшонъ, осужонъ, врачом (Жит. Епиф. Кипр. XII), ср. также жонъ,
шолковой, решот. Появление о после парных мягких согласных фиксируется
памятниками с XIV века.
На этом основании А.А. Шахматов в свое время выдвинул гипотезу,
согласно которой переход [е]>[’о] проходил в два этапа:
1) Сначала [е]>[’о] только после исконносмягченных согласных, это
произошло еще до смягчения полумягких согласных. Поэтому результаты
этого процесса одинаковы во всех восточнославянских языках.
2) Затем [е] изменился в [’о] после вторичносмягченных согласных.
Последовательно этот процесс прошел только в русском и белорусском
языках. В диалектах украинского и белорусского языков в дальнейшем
произошла делабиализация [о].
Шахматовскую
гипотезу
не
подтвердили
дальнейшие
диалектологические исследования и факты относительной хронологии.
Очевидно, что появление нового слога (t’o), в котором оказалось возможным
сочетание мягкого согласного с лабиализованным гласным, существенным
образом изменило всю древнерусскую языковую систему, такое изменение не
могло ограничиться положением только после исконносмягченных
согласных. Изменение [е] происходило, как уже отмечено, под влиянием
последующего согласного, а это стало возможным только с появлением
закрытых слогов после падения редуцированных.
Позднее отражение этой ситуации в памятниках объясняется
трудностями такой фиксации при отсутствии специальной буквы (как
известно, ё появилась только в XVIII веке). Ср.: возмоть, померкноть
(Переясл. Ев. 1354), рубло(в), поперог (Волокол гр. XVI в.), от Потра, от
ного (Новг. Гр.).
Временем окончания данного процесса считают XV век. Эту дату
выводят из сравнения с хронологией процессов отвердения шипящих и ц’.
Известно, что шипящие отвердели в XIV в. Перед твердыми шипящими
43
[е]>[’о]: на[д’ож]ный, упа[д’ош]. Ц’ отвердел к XVI в. Перед таким ц не
было перехода [е]>[’о]: конец, отец, сердец.
Позиционный переход [е]>[’о] еще не привел к изменению отношений
<е> / <о>, возникло лишь новое позиционное чередование [о] / [˙о].
В русском языке обнаруживаются многочисленные примеры с [о] на
месте [е], которые нельзя объяснить фонетически.
Некоторые слова литературного русского языка содержат [’о] (<[е])
или, наоборот, [е], не перешедший в [о] вопреки имеющимся фонетическим
условиям. Такие слова были заимствованы из диалектов, где такие
фонетические условия имелись: тёща (диал. т[’ош]а), щепки (диал.
щ[еп’]ки). Иногда по аналогии со словами, имеющими общую
словоизменительную парадигму, [о] появлялся и в тех словах, где [е]<[ê] (см.
ниже): звезда – звёзды (из звhзды), седло – сёдла (из сhдьла) как весна –
вёсны, село – сёла.
Действие морфологических законов (влияние форм слова, родственных
слов, а также слов одной словообразовательной модели) обусловило
появление [’о] между мягкими согласными и в абсолютном конце слова: на
[кл’он’]е как [кл’он], [т’от’]а как [т’от]ка, и[д’от’]е как [ид’ом], све[ч’ои],
за[р’ои] как сест[рои], бел[ио], звер[ио] как окно, село.
Появление [о] в позиции между мягкими согласными (t’ot’) и в конце
слова (t’o), то есть в тех же позициях, что и [е], фонологизировало отношения
этих гласных с новым дифференциальным признаком лабиализованностинелабиализованности. Результатом стало фонетическое прекращение
изменения [е]>[’о], хотя сама модель продолжала оставаться актуальной.
Наряду со словами, сохранявшими данную фонетическую модель, в языке
получают распространение слова с [е] в соответствующей позиции.
Так,
в
русском
языке
есть
значительная
группа
слов
церковнославянского происхождения (в церковнославянском языке не было
перехода [е]>[’о]), к которым в ряде случаев находятся русские параллели:
крест, небо, перст, падеж, надежда (ср. рус. крёстный, нёбо, напёрсток,
падёж,
надёжный).
Поэты
XIX
века
охотно
использовали
церковнославянизмы в поэтической речи для придания ей высокого,
книжного характера. Например, вдохновленный – усыпленный у А.С.
Пушкина, небес – слез у В.А. Жуковского.
Многие слова, некогда имевшие сочетание редуцированного с плавным
согласным, также не содержат результатов перехода [е]>[’о]. Это объясняется
поздним отвердением [р’] в таких словах, где он находился перед
задненебным или губным: первый, верх, церковь, верба, зеркало.
Старомосковская произносительная норма вплоть до XVIII столетия
регламентировала мягкий характер р. Если [р’] находился перед твердым
зубным, он отвердел раньше; перед ним [е] (<ь) перешел в [о]: чёрный,
мёрзнуть, зёрна.
44
В говорах центра, а значит и в литературном языке без изменения
сохранился [е], восходящий к [ê] (h), так как ко времени прекращения
перехода [е]>[’о] ê еще была самостоятельной фонемой. Ср.: лес (др.-русск.
лhсъ), белый (др.-русск. бhлыи), дело (др.-русск. дhло), свет (др.-русск.
свhтъ), хлеб (др.-русск. хлhбъ).
Заимствования из других языков фиксирую [е], не перешедший в [о]:
корсет, кассета, момент, билет и др.
Итак, переход [е]>[’о] обусловил дальнейшее расхождение
великорусского языка с одной стороны и украинского и белорусского с
другой, определил окончательную утрату гласными дифференциального
признака ряда, а также наметил дальнейшее развитие в великорусских
говорах категории твердости-мягкости у согласных.
2. История звуков [ê] и [ô]
Произношение <ê> в древнерусскую эпоху исследователи оценивают
по-разному. Одни полагают, что эта фонема реализовалась в долгом узком
монофтонге [ê] (А.М. Селищев, К.В. Горшкова), другие считают, что это был
дифтонг [иˆе]. Последняя точка зрения была высказана А.А. Шахматовым,
затем ее поддержали Ф.Е. Корш, Ф.Ф. Фортунатов, Н.Н. Дурново и др.
Существует и еще одно мнение: [ê] и [иˆе] – варианты одной фонемы <ě>
(В.И. Борковский, П.С. Кузнецов, Ф.П. Филин, Вал. Вас. Иванов). З. Штибер
в свое время писал: «Как оно [т.е. h] звучало, мы не знаем и никогда не
узнаем. Ясно только одно, что ê был долгим гласным в противоположность
краткому е».
В большей части диалектов восточнославянских языков ê в качестве
особой фонемы была утрачена. Результаты изменения <ê> по говорам во
многом оказались связанными с ее первоначальной фонетической
реализацией в последних.
В северновеликорусских говорах, в основном восходящих к
древненовгородскому диалекту, как показал анализ новгородских грамот XIII
– XV вв. ê имел дифтонгическое произношение. Так, новгородские
пергаментные и берестяные грамоты, написанные разными писцами,
отражают частую мену h/å, h//è в различных фонетических и
морфологических условиях: доеди (вм. доhди), о цене (вм. цhнh), при ветре
(вм. вhтрh), двhрь (вм. дверь), камhнhя (вм. каменhя); в клить (вм. клhть), на
зими (вм. зимh). То, что такие написания зафиксированы у разных пишущих
независимо от морфологической позиции (во флексиях), свидетельствует о
сохранении особой фонемы <ê> в древненовгородском диалекте.
Современные говоры этого типа подтверждают древний фонетический
облик ê: здесь в соответствующих словах произносится [и]. Однако вызывает
сомнения фонетический переход <ê> в <и>. Фонетически ê не мог сужаться в
и, так как это могло происходить только под влиянием мягких согласных, а
45
мена h//è наблюдалась в любых позициях, с другой стороны не было
оснований и для нейтрализации фонем <ê> и <и>. Поэтому полагают, что ê в
говорах, восходящих к Новгороду, изменился в и или е через ступень
дифтонга [иˆе]. Такого рода изменение не распространялось на падежные
окончания, где действовали морфологические законы (мена соответствующих
букв во флексиях была связана с взаимодействием твердой и мягкой
разновидностей определенных типов склонения: например, отьцh как братh,
или зими как земли).
Данные современных экспериментальных исследований фонетики
северновеликорусских говоров подтверждают изменение ê в и или е через
ступень дифтонга. Было также установлено, что распределение длительности
между компонентами дифтонга может быть разным: начальный компонент
может быть кратким, а конечный составлять более половины от общей
длительности гласного и наоборот. Таким образом, акустически дифтонг
может сближаться и с гласным [и], и с гласным [е]. Этим, возможно,
объясняется своеобразие мены букв в древних новгородских памятниках.
Памятники XIV – XV вв., отражающие псковские говоры, которые
отошли в своем развитии от Новгорода, фиксируют мену h/å в любых
фонетических позициях. Исследование псковского «Пролога» показало, что
данные буквы дублируются независимо от ударения, перед мягкими и
твердыми согласными, что дает основание предполагать здесь утрату к этому
времени фонемы <ê> и совпадение ее с <е>.
Тексты XIII – XIV вв., фиксирующие ростово-суздальские говоры,
отражают иную картину изменения ê. В основном h здесь пишется правильно.
Однако все же отмечается совпадение h с å (а иногда с è). Такое чередование
связано с фонетической позицией. Буква h появляется на месте å в соседстве с
мягкими согласными (независимо от ударения): дhнь, вhсь.
Такую замену объясняют тем, что в позиции между мягкими
согласными [е] приобретал напряженный характер и артикуляционно
совпадал с [ê]. Пока сохранялась возможность противопоставления [ê] ~ [е]
перед твердыми согласными и на конце слова, где они продолжали
отличаться по признаку напряженности ~ ненапряженности, в
фонологической системе соответствующих говоров сохранялись условия для
существования особой фонемы <ê>. Однако в результате процесса перехода
[е] > [’о], который как раз характеризовал ростово-суздальские говоры,
исчезает позиция противопоставления [ê] ~ [е] не в конце слова. Ê теряет
дифференциальный признак – напряженность, так как по этому признаку она
не может противопоставляться [о]. По признаку наличия-отсутствия
лабиализации эти фонемы также не могли быть противопоставлены,
поскольку характеризовались разным подъемом. Поэтому особое
произношение ê становится элементом произносительной нормы: м[ê]дь,
сн[ê]г, б[ê]лый.
46
В конце слова появление [о] после мягких согласных было связано с
аналогическими процессами. Эти процессы могли охватывать не все
окончания, таким образом, слова могли заканчиваться и на [е]: поле, вече,
берите. Именно в этой позиции ê могла дольше всего сохранять свою
фонологическую сущность, противопоставляясь [е] и совпадая с морфемой ê:
сестр[ê], на стол[ê].
Итак, к XV столетию в ростово-суздальском диалекте сложились все
условия для утраты особой фонемы <ê> и замены ее фонемой <е>.
Современные говоры свидетельствуют, что раньше такая замена происходила
в безударных слогах. Время утраты <ê> в ростово-суздальском диалекте
подтверждается данными современных говоров Поволжья, восходящих к
ростово-суздальскому типу и распространенных на юго-востоке современной
окающей территории. Эти говоры характеризуются предударным окающим
вокализмом, причем [о] здесь появился и на месте бывшего [ê]. Это значит,
что <ê> совпала с <е> на этой территории в то время, когда еще проходило
изменение [е] > [о], то есть до XV века.
Особо нужно отметить изменение ê в говоре Москвы, являвшимся
одним из говоров ростово-суздальского диалекта. Московские грамоты XIV
века довольно последовательно сохраняют этимологическое написание h, за
редкими исключениями в безударной позиции: целовали, по рекh. В текстах
XV в. встречается замена h на å при обозначении безударного гласного в
корневых и аффиксальных морфемах. Для памятников XVI – XVII вв., по
данным Л.Л. Васильева, регулярными являются замена h на å в безударной
позиции и этимологические написания под ударением. Это наблюдается в
грамотах, а также в Уложении 1649 г.: бежали, но бhгати.
Подобные написания вызывают вопрос: действительно ли сохранение ê
характеризовало говор Москвы в отличие от остальных говоров центра или
речь идет об особой произносительной норме? Исследователи приходят к
выводу, что поскольку все остальные говоры ростово-суздальского типа,
включая московский, характеризовались общими тенденциями в развитии
фонологической системы (формирование развитой корреляции по твердостимягкости, последовательное изменение [е] > [о], пятифонемный вокализм),
нет основания считать, что судьба ê здесь была иной. Поскольку Москва
сформировалась как политический, экономический и культурный центр,
постольку здесь могло возникнуть особое произношение, характерное для
речи элиты. М.В. Ломоносов по этому поводу писал в «Российской
грамматике»: «Буквы е и h в просторечии едва имеют чувствительную
разность, которую весьма явственно слух разделяет и требует в е дебелости, а
в h тонкости».
Западные южновеликорусские говоры, так же как и белорусские, рано
утратили ê. Смоленские, полоцкие и витебские тексты уже с XIII века
отражают постоянную мену букв å /h / ь, что свидетельствует о наличии здесь
47
только одной фонемы – <е>. Ср. в Смоленской грамоте 1229 г.: qтвьрдили –
твердили – qтвhрдhть, пьрвhе – пhрвое.
Юго-западные
(курско-орловские)
говоры,
представленные
памятниками позднего времени (XVI – XVII вв.), очень долго сохраняли ê и
утратили ее после развития современных типов аканья. В окраинных говорах
этой группы ê сохраняется и сейчас. Тексты XVII века, фиксирующие эти
говоры, отражают постоянную мену h / å, реже h / è (например, подмитил,
видер). Можно допустить, что хотя ê здесь к этому времени уже совпал с [е],
но на уровне произносительных норм еще продолжал сохраняться.
В современном русском литературном языке есть слова, имеющие [и] в
соответствии с историческим [ê], отделяющиеся от других слов с бывшей h:
дитя (из дhтя), сидеть (из сhдhти), мизинец (из мhзиньць). Предполагают.
что [и] появился в результате межслоговой ассимиляции с гласным в
последующем ударном слоге, а затем обобщился в ударной позиции:
[д’ит’ина]>[д’ит’итк]о, [с’ид’и]>[с’ид’а]. Слово свидетель, как известно,
попало под влияние глагола видеть.
Практически все великорусские говоры, кроме западных (смоленскополоцких), имели в системе вокализма особую фонему <ô>. Эта фонема
могла реализоваться в дифтонге [уˆо]. К современным говорам, в которых
сохранилась <ô>, относятся северные вологодско-вятские, а также южные
задонские. В таких говорах, с одной стороны, произносят п[о]ле, золот[о]й
(И. п. м. р.), чел[о]м, с другой, – в[ô]ля, золот[ô]й (косв. п. ж. р.), чел[ô].
Появление нового гласного было связано с общеславянской
перестройкой интонационной системы, а именно с явлением метатонии. [Ô]
появился под новоакутовой интонацией. Этот процесс совпал с эпохой
падения редуцированных. Вообще под интонацией нового акута краткий [о]
мог оказаться в любых слогах, но только в начальном ударном слоге он мог
быть и под циркумфлексной (нисходящей) интонацией. Именно в этой
позиции после утраты древних интонационных различий до падения
редуцированных оказались обе фонемы – <о> и <ô>. Таким образом, в
говорах с [ô] до падения редуцированных данный звук был более
распространен под ударением, в безударных позициях выступал [о]. После
утраты редуцированных количество позиций для [о] увеличилось, так как [о]
из [ъ] не изменился в [ô].
В ряде говоров противопоставление [ô] ~ [о] было впоследствии
устранено, однако следы былого противопоставления остались. Так, в говорах
с архаичным типом диссимилятивного яканья произношение предударного
гласного сохранило зависимость от происхождения ударного [о]: перед
[о]<[ô] произносят [’а]: [c’ало], [в’адро], перед [о]<[о] – [и] или [э]: [с’илом],
[в’идром]. Это значит, что диссимилятивное яканье возникло здесь, когда эти
звуки были противопоставлены.
В письменности наличие [ô] получило отражение сравнительно поздно,
с XIV века. В.В. Колесов, исследовав Мерило праведное XIV в. и
48
Карамзинский список IV Новгородской летописи, обнаружил использование
буквы w в тех позициях, где произносилось [ô]: лихw~, закwнq, тогw, кwнь,
мнwзи.
Л.Л. Васильев отмечал написание o в соответствии с реконструируемым
произношением [ô] в двух памятниках XVI века – Псалтыри и Софийском
сборнике: qродъ, законъ. Позднее такие же написания были обнаружены в
Прологе 1519 г.
Во многих говорах фонема <ô> была утрачена. Произошло это, повидимому, на рубеже XV – XVI вв. К этому времени, по утверждению В.В.
Колесова, нужно отнести исчезновение <ô> в древненовгородском диалекте,
поскольку памятники соответствующего периода отражают позиционное
чередование [ô] / [о]: [ô] появляется в закрытых слогах, [о] – в открытых.
Памятники, фиксирующие великорусские говоры центра, не дают
сведений о наличии здесь в XIV – XV вв. <ô>. Говоры, исторически
связанные с ростово-суздальскими, также характеризуются отсутствием этой
фонемы. Расположенные к востоку от Москвы владимирские говоры хотя и
имеют семифонемный вокализм, но разошлись по многим фонетическим
чертам с говорами центра. Тем не менее, для ростово-суздальского диалекта
этого периода методом структурного анализа восстанавливается наличие <ô>.
Сохранение особого звука [ô] и развитие его в фонему было
непосредственно связано с наличием в данной системе вокализма <ê>.
Фонемы <ô> и <ê> были генетически и структурно связаны: они
характеризовались общими признаками – подъемом, напряженностью и
противопоставлялись друг другу по ряду. Появление в говоре
противопоставления
<ô>
~
<о>
поддерживало
более
древнее
противопоставление <ê> ~ <е>. В тех диалектах, где <ê> была рано утрачена,
не оказалось условий и для <ô>. Поскольку в говорах ростово-суздальского
типа <ê> к рубежу XIV – XV вв. сохранялась, здесь были условия для
существования <ô>.
3. Состав гласных фонем в эпоху формирования
великорусской народности
От древнерусской эпохи к старорусской количество гласных фонем
значительно сократилось.
Об утрате фонемы <ы> и превращении ее в аллофон <и> говорилось
выше.
Различными были отношения и гласных [е] и [о] в разные периоды
истории русского языка. В раннюю древнерусскую эпоху это две разные
фонемы, основным дифференциальным признаком которых является ряд.
Гласный [е] мог выступать после твердых и мягких согласных, [о] – после
твердых согласных и в начале слова.
49
После смягчения полумягких согласных отношения [е] ~ [о]
изменились. [О] теперь появлялся в позиции начала слова и после твердых
согласных, [е] – после мягких. Функционирование этих гласных оказалось
позиционно обусловленным. Таким образом, можно сказать, что в данный
период существует только одна из фонем, вероятно, <о>, а [е] является ее
вариантом.
Наконец, в связи с падением редуцированных и изменением [е]>[’о]
данные звуки оказываются в тождественных фонетических условиях. В
результате [е] вновь приобретает статус фонемы, но теперь с иным
дифференциальным признаком, отличающим ее от <о>, – лабиализацией ~
отсутствием лабиализации. Признак ряда для <о> и <е> становится во всех
случаях позиционно зависимым.
В эпоху великорусской народности <о> и <е> расширяют сферу своего
употребления, так как <о>
[о], [ь], [’е], [ô], <е>
[е], [ь], [ê]. В
некоторых говорах сохранялись особые фонемы <ê> и <ô>.
Говоры, которые легли в основу русского литературного языка,
сформировали к этому периоду 5-фонемный ударный вокализм, говоры с
фонемами <ê> ~ <ô> или только с одним из этих гласных – 7- или 6фонемный вокализм. Таким образом, систему гласных старорусской эпохи
можно представить следующим образом:
ряд
подъем
верхний
верхнесредний
средний
нижний
передний
средний
задний
<и>
(<ê>)
<е>
<у>
(<ô>)
<о>
<а>
Формирование безударного вокализма связано с историей развития
аканья (см. след. лекцию).
Лекция 6
Фонетическая система старорусского языка
(продолжение)
4. Изменения в системе консонантизма XIV – XVII вв.
Важным звеном в становлении русского консонантизма эпохи
великорусской народности является корреляция твердых-мягких согласных.
Фонетические процессы древнерусской эпохи уже наметили развитие этого
и тиивопоставления.
Смягчение полумягких согласных, как уже упоминалось, численно
увеличило оппозиции по твердости-мягкости и изменило внутренние
50
отношения парных по этому признаку согласных. Возникли новые
смягченные губные и зубные согласные, которые вступили в особые,
силлабемные, отношения с гласными переднего ряда (равно как и твердые
согласные с гласными непереднего ряда). В то же время расширились
возможности сочетаемости палатальных согласных с гласными непереднего
ряда [а] и [у]. Позиция перед [а] может рассматриваться как сильная (при
учете относительной хронологии смягчения полумягких согласных и утраты
носовых гласных). На границе морфем расширение возможностей
сочетаемости согласных вторичного смягчения с [а] и [у] происходило в
результате действия морфологической аналогии, например, появились
сочетания губных с [у]: [т’у], [б’у], [в’у] и под.
На дальнейшее развитие противопоставления по твердости-мягкости
повлиял процесс падения редуцированных и связанные с ним явления
(переход [е] в [о], объединение [и] и [ы]). После падения редуцированных
возникают новые сильные позиции и новые позиции нейтрализации для
парных твердых-мягких согласных. Появляется абсолютно сильная позиция –
конец слова: мест – месть. Сильной позицией, например, для зубных
становится позиция перед губными и заднеязычными: верба – гурьба, ветка –
батька. В то же время позицией нейтрализации для губных становится
положение перед твердыми и мягкими губными (перед твердыми выступают
твердые губные, перед мягкими – мягкие): о[б’в’]ести, о[бв]од, о[бм]ан –
о[б’м’]ести.
В результате функционального объединения [и/ы] и перехода [е] в [о]
позиции перед и и о стали новыми позициями противопоставления твердых –
мягких согласных.
Наиболее развитая корреляция твердых – мягких согласных (11 пар)
представлена в ростово-суздальском диалекте. В периферийных же говорах
эта корреляция слабее, в частности из-за отсутствия противопоставления
твердых – мягких губных в конце слова (где выступают только твердые) и
перед согласными.
С развитием противопоставлений по указанному признаку связывают и
смягчение заднеязычных кы, гы. Хы в
,и ги, хи. Предположительно это
событие относится к рубежу XII – XIII вв., а в памятниках отражается с XIV
века. А.А. Шахматов полагал, что заднеязычные согласные были
лабиовелярными, с утратой ими лабиовелярности происходит передвижение
ы в переднюю зону образования. Перед новым и происходило смягчение к, г,
х в к’, г’, х’. Однако возникает вопрос, почему то же самое не происходило с
другими согласными? Дело в том, что, как показал французский ученый
А.Мартине, признаки палатализованности – непалатализованности и
лабиовелярности – нелабиовелярности не сосуществуют в одной
фонологической системе, развитие одного противопоставления ведет к
устранению другого. Поэтому утрата лабиовелярности у заднеязычных
нормально привела к появлению их мягких аллофонов, в то же время у
51
губных и переднеязычных согласных противопоставление по твердости –
мягкости ко времени утраты лабиовелярности было сформировано, поэтому
сочетания типа пы, мы, ды не могли образовать новых мягких аллофонов.
Более широкое употребление смягченных заднеязычных происходило
за счет аналогического выравнивания основ: ученики, мухh (вм. Ученици,
мусh).
Непарные по мягкости шипящие (кроме [ч’]) и [ц’] также претерпели
изменения. В литературном языке и говорах [ж’], [ш’] и [ц’] отвердели. Об
отвердении судят по отражению в текстах, сигнальным при этом оказывается
написание букв ы, ъ после букв, обозначающих соответствующие звуки.
Такие написания после шипящих появляются в конце XIV в.: жывите,
держытъ (Гр. Дм. Донск. 1389), Ивашъково, приложыли (Купч. XV в.).После
ц буквы ы, ъ начинают писаться с XVI в.: концы, нацыдят (Домострой).
Известно, что мягкие шипящие и ц характеризуют некоторые современные
периферийные говоры, восходящие к древненовгородскому диалекту.
По-иному складывалась судьба сложных шипящих [ж’ˆд’] и [ш’ˆт’].
В литературном языке и говорах центра устранялся взрывной элемент и
появлялись долгие мягкие фрикативные [ж’] [ш’]: [вож’и], [иш’у]. Во многих
говорах произошло отвердение долгих шипящих.
Некоторые говоры сохраняют исконное, «сложное» произношение этих
согласных: [вож’ˆд’и], [иш’ˆч’у] с наличием переходной ступени [ш’ˆч’] и
[ж’]. В ряде северновеликорусских говорах (вологодских, олонецких)
сложные шипящие отвердели. В отдельных вологодских говорах утратился
конечный фрикативный элемент: [ш’т’ука], [дож’д’ик].
Однако преобразования шипящих и ц – это изменения в частной
подсистеме согласных, не затронувшие фонологическую систему в целом. Во
всех говорах русского языка шипящие сохраняют непарность по твердостимягкости.
5. История аканья
Фонетическая и фонологическая сущность явления
Аканье, возникнув как явление диалектное, заняло существенное место
в истории русского языка, поскольку не только распространилось на
значительной территории, но и повлияло на фонетико-фонологическую
систему соответствующих говоров. В настоящее время аканье характеризует
южновеликорусские говоры, ряд средневеликорусских говоров, белорусский
язык.
По замечанию К.В.Горшковой, значение аканья в том, что, во-первых,
оно наиболее последовательно реализует общую для русских говоров
тенденцию к противопоставлению ударных слогов безударным, связанному с
утратой интонационных различий и переходом от музыкального ударения к
силовому; во-вторых, выражает общую для русских говоров тенденцию к
52
доминирующей роли согласных фонем за счет уменьшения различительных
способностей гласных; наконец, в том, что, став фонетической чертой говора
Москвы, оно определило орфоэпическую норму русского литературного
языка.
Принято различать аканье в широком и узком смысле. В широком
смысле аканье – неразличение гласных неверхнего подъема в безударных
слогах и совпадение их в различных звуках в зависимости от позиционных
условий. В этом смысле аканье противопоставлено оканью, при котором
соответствующие гласные в безударных слогах различаются: п[о]ра и п[^]ра.
В акающих говорах различная реализация гласного наблюдается в первом
предударном слоге, в остальных безударных слогах (кроме абсолютного
начала и конца словоформы) произносится редуцированный гласный [ъ] или
[ь].
С этим обстоятельством связано понимание аканья в узком смысле,
т.е. неразличения гласных неверхнего подъема в первом предударном слоге
после парных твердых согласных. В этом смысле аканье противопоставляется
собственно яканью и его более частным реализациям – иканью, еканью.
Как известно, существуют различные виды аканья в широком смысле
слова. Наиболее значимыми с исторической точки зрения являются
следующие:
•
Диссимилятивное аканье, при котором в первом предударном
слоге произносится [а], если в ударном слоге гласные верхнего подъема [ы, и,
у], а также в некоторых говорах [о, е], восходящие к [ô, ê], перед другими
гласными [е, о, а] произносится [ъ] или, после мягких согласных, [и].
ст[а]лы, з[а]сеяли, н[’а]су, л[’а]сов, но д[ъ]ма, д[и]ревня, в[и]дете, р[’и]ка.
•
Ассимиллятивно-диссимилятивная
разновидность,
которая
отличается от первой тем, что перед ударным [а] здесь произносится [а]:
д[а]ма, р[’а]ка.
•
Умеренное яканье (для аканья характеристика умеренности
незначима, т.к. после твердых согласных в этом случае выступает один и тот
же звук), при котором качество предударного гласного зависит от качества
следующего согласного: перед твердым – [а], перед мягким – [и]: с[’а]ла,
н[и]си.
Фонологическая сущность аканья заключается в уменьшении
различительной способности гласных фонем в безударной позиции.
Исследователи выделяют особую слабую фонему <α>, которая возникла в
результате развития аканья и реализовалась в различных вариантах в
зависимости от позиционных условий и от говора-носителя – [ъ], [а], [и], [ие]
и под.
Зона первоначального распространения
Аканье засвидетельствовано памятниками письменности довольно
поздно (c XIV в.) и непоследовательно. Между тем, у историков языка и
53
диалектологов нет сомнений в том, что его возникновение относится к
гораздо более раннему времени. Поэтому для установления зоны
возникновения и первоначального распространения этого явления опираются
на данные диалектологии и лингвистической географии. Поскольку при
взаимодействии окающих говоров с акающими, последние обычно
«побеждают», исследователи пришли к выводу, что ареал первоначального
распространения аканья должен находиться в центре современной акающей
территории. Это территория современных южновеликорусских говоров,
расположенных в бассейне верхнего Сейма и Оки.
Наиболее древним типом аканья является диссимилятивное аканье,
сопровождающееся диссимилятивным яканьем. Архаичными типами
диссимилятивного яканья считают обоянский, щигровский и суджанский
типы, находящиеся на территории курско-орловских говоров. Остановимся
на характеристике этих типов:
Обоянский: [а] о́́<ô, е́<ê: с[’а]ло, б[’а]де;
[и] о́<о, е́<е: с[и]лом, д[и]ревня.
Щигровский: [а] о́<ô, о; е́<ê: с[’а]ло, с[’а]лом, б[’а]де
[и] е́<е: д[и]ревня.
Суджанский: [а] о́<ô, о: с[’а]ло, с[’а]лом
[и] е́<ê, е: б[и]де, д[и]ревня.
Как видно, в Обоянском типе аканье возникло тогда, когда здесь еще
различались особые фонемы ô и ê, в Суджанском типе такая разновидность
аканья является результатом обобщений, связанных с существованием двух
указанных фонем.
Известно также, например, что говоры, распространенные к югу и к
северу от указанной территории являются «вторично акающими». Так,
тульские говоры, территория которых находится к северу от курскоорловских, характеризуются умеренным аканьем-яканьем. Считается, что
аканье появилось здесь под влиянием средневеликорусских говоров Москвы,
в которых диссимилятивное яканье «наложилось» на северно-русский
ёкающий вокализм. То, что первоначально эти говоры были окающими,
подтверждается природой умеренного яканья: предударный гласный зависит
не от качества ударного гласного, а от последующего твердого или мягкого
согласного, а эти условия, как мы помним, были определяющими для
перехода е в о.
Впоследствии аканье распространилось на значительной территории.
На юге аканье охватывает переходные украинско-белорусские говоры, затем
проходит по границе между русским и украинским языком. На севере
граница проходит через Псковское озеро, затем к юго-востоку через северное
Подмосковье, потом между Муромом и Рязанью. На восток акающие говоры
распространяются далеко за Урал (поздние переселенческие говоры).
Как уже было сказано, в письменности аканье получило отражение
сравнительно поздно (XIV – XV вв.), причем в памятниках московского
54
происхождения, где аканье является вторичным. Ср.: в апустhвшии земли,
отъ господа бысть се и есть дивна в очью нашею (Сийск. Ев.1340 г.);
прикаснулся, прадающимъ, плесате (вм. плясате) (Ев. 1393 г.); Шагатью и
Шаготью, Калуга и Колуга (договорные и духовные грамоты московских
князей). В текстах XV – XVI вв. количество случае мены о/а возрастает:
обязон, запода, задовити. Подобные написания о вместо а объясняются
привычкой писцов, для которых было характерно акающее произношение,
писать на месте безударного [а] букву о, в том числе и на месте
этимологического а.
Подобная же мена о/а в заимствованных словах, в том числе именах собственных
еще не может свидетельствовать об аканье. Этимология заимствованного слова была не
ясна писцу, и он допускал колебания в написаниях: Андрhи и Ондрhи.
В
текстах,
относящихся
к
территории
первоначального
распространения аканья, данное явление активно фиксируется только в XVII
в. Особенности фиксации свидетельствуют о диссимилятивном характере
аканья-яканья: перед ударными гласными верхнего подъема, а также о, е (<ô,
ê) пишутся а, я: твояму, вояводу, жаны, сабою, касили, са всhх; в то же время
перед ударным а писцы в подавляющем большинстве случаев пишут о, и этот
о считают отражением редуцированного гласного [ъ]: но нас, тотарин.
55
Относительная и абсолютная хронология процесса
В плане относительной хронологии аканье должно было следовать за
падением редуцированных. Об этом свидетельствует, например, то,что
результаты изменения гласных, находившихся до падения редуцированных
не в первом предударном слоге, и гласных первого предударного слога
совпали: т[^]нка и тр[^]ва, л[и]сная и р[и]ка.
Абсолютная хронология возникновения аканья, таким образом, должна
быть связана с XII веком. Однако эта дата может быть сдвинута к XI в., если
учесть, что в окраинных древнерусских говорах южных территорий
(памятники которых для этого времени не найдены), падение
редуцированных могло завершиться раньше, чем на севере. В последнее
время получила распространения точка зрения Р.И.Аванесова, согласно
которой аканье появилось во второй половине XII – начале XIII в. То, что
данное явление возникло до XIV столетия, подтверждается историческими
фактами: в это время говоры Посемья и верхнего течения Оки с уже
возникшим к тому времени диссимилятивным аканьем вошли в состав
Великого княжества Литовского и оказались вне сферы влияния остальной
акающей территории, на которой обнаруживаются относительно поздние
разновидности аканья-яканья.
Гипотезы о происхождении
Существуют различные гипотезы происхождения аканья. В частности
некоторые зарубежные и отечественные слависты (А. Вайан, А. Мейе, Ф.П.
Филин) придерживались гипотезы раннего происхождения аканья (VII – VIII
вв.!) и связывали его с утратой индоевропейскими гласными *о, *а
количественных характеристик.
В 60-е гг. эту гипотезу пытался обосновать болгарский исследователь В.
Георгиев. Он предположил, что аканье унаследовано из праславянской эпохи,
когда индоевропейские гласные ŏ и ă утратили количественные
характеристики и совпали в одном звуке. Таким звуком, по мнению В.
Георгиева, был звук [а]. В дальнейшем в окающих говорах а>о во всех
позициях, в акающих же говорах – только под ударением. Бывшие долгие ō и
ā совпали во всех случаях в [а]. Концепция В. Георгиева не учитывает, что
аканье – неразличение в первом предударном слоге после твердых согласных
двух, а после мягких – трех гласных звуков. Причем эти звуки могли
реализоваться не только как [ъ] и [ь], но и как аналоги гласных полного
образования. Необъясненными остаются причины перехода в одних случаях
а>о, а в других сохранения а. В. Георгиев отрицал возможность появления [а]
как результата редукции [о]. Между тем, звук [^] по артикуляции близок к [а]
и должен быть признан результатом сокращения [о] и утраты лабиализации
последним.
До сих пор наиболее разработанной признается теория А.А. Шахматова.
Именно она предвосхитила многие моменты, которые были позднее
56
подтверждены данными исторической диалектологии. Исследователем был
учтен ряд важных моментов, объясняющих природу аканья:
•
аканье – это не проблема двух звуков, [о] и [а], а проблема
объединения в одном звуке всех безударных гласных неверхнего подъема;
•
аканье в широком смысле слова пережило два периода: 1)
совпадение гласных неверхнего подъема в одном звуке, последовавшее после
падения редуцированных и перестройки акцентной системы; 2)
формирование конкретных фонетических реализаций этого гласного в
зависимости от конкретных фонетико-просодических условий;
•
древнейший тип зависимости предударного гласного от ударного
реализуется
в
говорах
с
диссимилятивным
и
ассимилятивнодиссимилятивным аканьем, при этом зависимость фонетических реализаций
<α> от степени подъема ударного гласного является вторичной;
•
аканье и яканье – разновидности одного и того же явления,
впоследствии подвергшиеся фонетическому расхождению.
Разумеется, концепция А.А. Шахматова в настоящее время
корректируется накопленным фактическим материалом.
Ученый исходил из того, что в эпоху перестройки акцентной системы,
т.е. смены интонационного ударения силовым, происходило усиление
ударных слогов и ослабление безударных. В результате в безударных слогах
гласные верхнего подъема (по происхождению долгие) стали краткими, не
изменив своего качества, а гласные неверхнего подъема [а], [о], [е] (по
происхождению краткие) редуцировались до [ъ] или [ь]: др[ъ]ва, д[ъ]ри,
н[ь]су, б[ь]лила. Редукция этих трех гласных вызвала заместительное
удлинение ударных узких гласных (верхнего подъема), в то время как
широкие ударные гласные остались без изменения. Возникло два типа слов:
1) тр[ъ]вы, в[ь]ди, ст[ъ]лу;
2) н[ъ]род, в[ь]селый, п[ъ]ра.
В словах первого типа произошло сокращение ударных гласных, а это,
в свою очередь, вызвало удлинение редуцированных первого предударного
слога: ъ>а, ь>’а (или е). Слова второго типа изменений не пережили (если не
считать дальнейшей фонетической реализации ь как и или е ввиду их
фонетической близости). Так, по А.А. Шахматову, возникает архаичный тип
аканья-яканья, который после утраты различий гласными по долготе /
краткости внешне начинает производить впечатление диссимилятивного.
Возникают следующие фонетические реализации гласного в первом
предударном слоге:
á
и́
t/t’ъ/ь (и,е) перед о́
t/t’а перед ы́
е́
у́
е́ (<ê)
о́ (<ô)
57
Что
касается
возникновения
ассимилятивно-диссимилятивной
разновидности, то, вероятно, в таких говорах в ударной позиции был
сокращен и а (сохранявший до этого свою долготу), что привело к удлинению
предударного гласного: с[’а]ла. Схематически реализации гласного в первом
предударном слоге для ассимилятивно-диссимилятивной разновидности
можно представить так:
и́
ы́
у́
t/t’а е́ (<ê)
t/t’ ъ/ь о́
о́ (<ô)
е́
а́
Во времена А.А. Шахматова еще не были обнаружены разновидности
ассимилятивно-диссимилятивного яканья. Исследователь принимал их за сильное яканье,
так как слова, в которых произносился «не-а» перед ударными о, е (<о, е), были крайне
редки, и они воспринимались как отдельные отступления от произносительной нормы.
Связь аканья со сменой интонационного ударения динамическим в
настоящее время поддерживается многими исследователями. Однако нужно
учитывать, что изменение ударения характеризовало все русские диалекты,
аканье же развилось только в их части. Это приводит к выводам, что в разных
говорах ударные и безударные слоги различались по интенсивности: в
говорах, развивших аканье, интенсивность ударных гласных была сильнее,
чем в окающих говорах, поэтому сильнее оказалась редукция безударных
гласных.
Возникновение сильных и слабых позиций гласных фонем в
результате развития аканья
Поскольку в результате развития аканья в безударных слогах [а], [о], [е]
совпали в одном звуке, в акающих говорах количество гласных,
выступающих в ударных слогах, стало отличаться от количества гласных,
выступающих в безударных слогах. Таким образом, в литературном языке
под ударением различаются 5 фонем (а в некоторых акающих говорах 6 или
7), в безударной же позиции (в первом предударном слоге) выступают всего
три фонемы <и/ы>, <у>, <α>. Последняя представлена двумя вариантами – [^]
и [и]е:
а
а
е
t^
t’и
о
о
е
В говорах с сильным яканьем независимо от качества предшествующего
согласного в безударной позиции выступает один гласный [а], совпадающий
по качеству с одним из ударных гласных:
а
t’а
о
е
58
В говорах, не знавших редукции безударных гласных, количество
ударных и безударных гласных совпадает (за исключением говоров с 6-ти и
7-мифонемным вокализмом, так как ê и ô в безударной позиции совпали с е,
о).
До развития аканья позиционная мена гласных представляла
параллельные непересекающиеся ряды, то есть гласные фонемы выступали в
виде своих аллофонов, не совпадавших с аллофонами других фонем
(исключение, возможно, [ä] как вариант двух фонем). С развитием аканья
появляются пересекающиеся позиционные ряды.
6. Формирование произносительной (орфоэпической) нормы
национального литературного языка.
Произносительная норма русского литературного языка сложилась на
базе московского просторечия (койне) XVII – XVIII вв. Московский говор
выделился из северо-восточного (ростово-суздальского) диалекта. Это был
говор консонантного типа, система согласных которого совпадала с системой
названной группы говоров, система же вокализма в первом предударном
слоге характеризовалась недиссимилятивным аканьем после парных твердых
согласных) и еканьем после мягких согласных: [пара] – [по́ры]; [н’есу] –
[н’ос], [с’еми] – [с’ем’], [т’енут’] – [т’а́нут]. В остальных предударных и
заударном слогах в зависимости от качества предшествующего согласного
произносился [ъ] или [ь]: м[ъ]локо, [д’ь]ловой. После непарных шипящих
гласные фонемы <о, а, е> совпали в звуке [еы]: [жеына́], в [жеыру́],
[шеыс’т’и́].
В процессе дальнейшего развития орфоэпической системы происходит
расширение категории твердости-мягкости согласных. Это проявляется в
следующем. Оформляется противопоставление по данному признаку для
заднеязычных:
мягкие
заднеязычные
(среднеязычные)
согласные
оказываются перед [о] как в собственно русских словах, так и в словах,
содержащих заимствованные морфемы: т[к’о]шь, простор. стри[г’о]шь,
пе[к’о]шь; хрони[к’о]р. Однако оппозиция твердых-мягких заднеязычных
перед гласными ограничена. Сочетания [к’а], [к’у], [г’а], [г’у] возникают за
счет появления новых заимствований: кюри (закон), гяур, Гянджа (город в
Азербайджане), кюре, гюрза. Мягкие заднеязычные не могут находиться в
конце слова и перед [и]. Тем не менее твердые согласные в абсолютном конце
слова проявляют фонологический признак твердости: [сок-ы-м]олоко.
Иногда говорят о противопоставлении твердых и мягких шипящих, при
этом краткость твердых и долгота мягких шипящих считается
дополнительным признаком.
Новой сильной позицией для твердых-мягких согласных явилась
позиция перед [е]. Это произошло, вероятно, на рубеже XIX – XX вв. В
словах, вновь входивших в русский язык, согласный продолжал смягчаться
59
перед [е]: ап[т’е]ка, ор[к’е]стр, однако появляется возможность
вариативного произношения: [де]по и [д’е]по, [те]рмо и [т’е]рмо или только
твердого: пар[те]р, каш[не], шос[се]. В некоторых случаях твердые-мягкие
согласные перед [е] различают словоформы: [м’ер] и [мер].
Сократилось число слабых позиций для твердых-мягких согласных за
счет утраты ассимилятивного смягчения губных и зубных согласных перед
мягкими согласными (характерного для старомосковской орфоэпической
нормы). Новые потенциально сильные позиции для губных – перед мягкими
губными и средненебными: вы[мп’]ел, ло[мк’]ий, для зубных – перед
мягкими губными: [дв’]ерь.
В московском говоре произошло упрощение безударного вокализма
после мягких согласных, которое заключалось в замене еканья иканьем. В
текстах эта ситуация отражается с XVII века С фонологической точки зрения
этот процесс заключается в том, что слабая фонема первого предударного
слога <α>, реализовавшаяся в виде [е/а] и противопоставленная <и~у> по
подъему и лабиализации, включает в число реализаций [и] и устраняет [е].
Таким образом, число фонем, противопоставленных в слабой позиции,
сокращается до двух: <α ~у>.
Еще в начале XX века иканье признавалось просторечной чертой, но
уже в середине века становится произносительной нормой. Еканье
сохраняется только в речи старых москвичей и в сценическом произношении.
В противоположность упрощению безударного вокализма после мягких
согласных усложнилось противопоставление гласных после твердых
согласных. Например, в сочетаниях типа те с твердым согласным не
происходит редукции [е]: [де]нтальный. Таким образом, в первом
безударном слоге могут противопоставляться 4 слабых фонемы: <а/е/ы/у>.
Сложное противопоставление гласных наблюдается и после шипящих.
Первоначально, после отвердения шипящих, в первом предударном слоге
были противопоставлены три гласных: [ы/у/ые], по мере втягивания данных
согласных в оппозицию по твердости-мягкости безударный вариант <а>
реализуется как [а], остальные гласные неверхнего подъема сохраняют
произношение [ые], и в этом случае оказываются противопоставлены 4
слабых фонемы: <а/ые/ы/у>. Ср.: [шар] – [ш ыеры]→[шары], но [жоны] – [ж
ыена], [шест] – [шыесты].
60
МОДУЛЬ 2. МОРФОЛОГИЯ
Раздел 3. Именные грамматические формы (части речи)
Тема 5. Морфологические категории древнерусского языка.
Лекция 7. Имя существительное
1. Система склонения имен существительных к XI в.
В морфологической системе древнерусского языка важное место
занимает имя существительное. Эта часть речи обладает богатейшими
семантическими
возможностями,
выполняет
самые
разнообразные
синтаксические функции и наиболее часто употребляется в речи.
Существительное древнерусского языка, как и старославянского, с одной
стороны, и – с другой – современного русского, характеризовалось
универсальными (то есть охватывали словоформы этой части речи во всём
её объёме) категориями рода, числа и падежа. Но эти грамматические
категории несли на себе отпечаток древнейшей грамматической системы,
сохранявшейся и в рассматриваемый период, и в то же время они подверглись
изменению именно в древнерусскую эпоху.
Перечислим категории древнерусского имени существительного.
наиболее общей, классифицирующей является для существительного
категория рода. Родов было три: мужской, женский и средний. К мужскому
роду относились существительные с окончаниями -ъ, -ь в имен. пад. ед. ч.:
городъ, сынъ, конь, зΔтъ. Кроме того, существительные мужского рода могли
оканчиваться на -а (-ia): владыка, юноша, староста; на -и: coyдни (судья),
краи, обычаи; на -ы: камы (камень), пламы (пламя), ремы (ремень).
К женскому роду относились главным образом слова с окончаниями -а
(-ia): сестра, гора,
землia . Существительные женского рода могли
оканчиваться также на -ь: кость, мышь, ночь, соль; на -и (-ыни): мати (мать),
дъчи, кънΔгыни (княгиня), поустыни; на -ы: свекры (свекровь), любы
(любовь).
К среднему роду относились существительные с окончаниями -о, -е и Δ (-ia ): село, окно, море, поле, bvΔ, врђмΔ , телΔ (телёнок). Интересно
отметить, что некоторые существительные относились к другому роду, чем в
современном русском языке. Напимер, слова боль, рысь, мозоль, гъртань,
печень, печать, степень, пламы были мужского рода, а существительные
типа телΔ относились к среднему роду, как современное дитя.
Чисел было три: единственное, двойственное и множественное.
Двойственное число употреблялось для обозначения двух или парных
предметов. Образование форм двойственного числа отличалось особой
флексией, как например: дъва города, но мн.ч. – городи, дъва сыны при мн.
числе сынове; дъвђ сестрђ и мн. число – сестры, дъвђ селђ и мн. ч. – села,
очи (без числительного, так как называет парный предмет) и мн. число –
очеса, плечи при форме мн. числа плеча и т.д. Этот вопрос будет рассмотрен и
61
в теме «Числительное», сейчас отметим, что при обозначении
природнопарных предметов числительные дъва, оба обычно не
употреблялись.
Падежная парадигма включала шесть падежей, значения которых могут
быть определены следующим образом:
Именительный – падеж главного члена предложения,
Родительный – падеж отношения и перемещения в пространстве,
Дательный – падеж косвенного дополнения,
Винительный – падеж прямого дополнения,
Творительный – падеж орудия или способа действия,
Местный – падеж нахождения (локализации) во времени или
пространстве и изъяснения. Местный падеж мог употребляться и без
предлога:
бысть пожаръ великъ Кыевђ городђ (Лаврентьевская летопись);
коупилъ iеси робоу Плђскове (Новгородская грамота XII в.);
посади ИзΔслава Полотъскђ а Стополка Тоуровђ а iарослава Ростовђ...
Стослава Деребђхъ (Лаврентьевская летопись).
Кроме этого, имена существительные мужского и женского рода
первых четырёх склонений имели в единственном числе особую звательную
форму, употребляющуюся при обращениях. В каждом из этих четырёх
склонений она имела свои окончания:
I
II
III
IV
жено, земле дроуже, Игорю сыноу гости
Примеры из памятников:
спсисΔ милыи мои оче и господине Василиie спсисΔ мти госпоже моia
спсисΔ брате Борисе старђишино оуности моieia спсисΔ брате
поспђшителю iарославе спсисΔ и ты брате и враже Стополче (Сказание о
Борисе и Глебе);
Братие и дружино! луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти
(Слово о Полку Игореве);
Господи, Iсусе Христе, сыне божiй, помогай мн ! (Житие протопопа
Аввакума).
В зависимости от твёрдости или мягкости конечного согласного основы
существительные I и II склонения выступали в двух разновидностях –
твёрдой и мягкой. К существительным твердой разновидности относились
слова, основа которых оканчивалась на твёрдые согласные: вада, роука,
дроугъ, листъ, масло, вeђдo. К мягкой разновидности относились
существительные с мягкими конечными согласными основы ж', ш', ч', щ', жд',
ц', р', л', н', j, 6л', вл', пл', мл': ножь, доуша, свђча, роща, отьць, море, поле,
конь, строуia, ловлia, въпль, каплia, стъблъ, землia. Склонение
62
существительных твёрдой и мягкой разновидности значительно различалось.
Ср., например:
род. пад. един. ч. жены – землђ
местн. пад. ед. ч. женђ – земли
городђ – кони
селђ – поли
имен. пад. мн. ч. жены – землђ
дат. пад. мн. ч.
городомъ – конемъ
селомъ – полемъ
Двойственное число имело три падежные формы: одну форму для
именительного-винительного-звательного,
другую
для
родительногоместного и третью для дательного-творительного падежей.
Типы склонения существительных в древнерусском языке имели иной
характер по сравнению с современным русским языком. Это отличие
выражается прежде всего в том, что вместо современных трёх типов
склонения было пять. Кроме того, существительные подразделялись на типы
не по родовому признаку и падежным окончаниям, как в современном
русском языке, а по характеру основы слова в зависимости от того, какой
звук, гласный или согласный, был в конце основы. С этой точки зрения в
древнерусском языке выделялись следующие типы склонения:
I – слова с основой на -a, -ja,
II – слова с основой на -о, -jo,
III – слова с основой на -ŭ (-ъ),
IV – слова с основой на -ǐ (-ь),
V – слова с основой на согласный.
Однако необходимо иметь в виду, что подобное распределение
существительных по типам склонения
в древнерусском языке
рассматриваемого периода является условным и традиционным, так как речь
идёт не о живых, существовавших в то время основах, а доисторической
основе. Так, слова типа сестра мы относим к склонению а-основы лишь
потому, что в индоевропейскую и самую раннюю общеславянскую эпохи
конечным гласным основы этих существительных был звук а (в
древнерусском языке – это окончание).
Однако первоначальные типы склонения все-таки ещё сохранялись в
древнерусском языке X-XI вв. Этим объясняется то, что существительные
одного и того же рода, нередко с одними и теми же окончаниями в имен. пад.
ед. ч. относились в древнерусском языке к разным типам склонения. Так,
слова мужского рода столъ, домъ, гость, олень, принадлежащие сейчас к
одному типу склонения (II), в древнерусском языке относились к четырём
типам, так как в древности имели разные основы. Сравните:
Им. столь (*stolo-s) домъ (*domŭs) гость (*gostǐ-s) олень (*jelen)
Род. стола
домоу
гости
олене
Дат. столоу
домови
гости
олени
63
Конечный гласный древней основы сохранился в некоторых падежных
формах. Его можно обнаружить в дат. пад. ед. ч. и в форме дат.-твор. пад.
двойств. ч. любого типа склонения. Например:
Им. пад. ед. ч. Дат. пад. мн. ч. Дат.-Тв. пад. двойств, ч.
сестра
сестрамъ
сестрама
столь
столомъ
столома
домъ
домъмъ (ъ из *ŭ)
домъма
гость
гостьмъ (ь из *ǐ)
гостьма
Возникновение мягких вариантов в склонениях с основами на -а и -о
было вызвано влиянием звука j, некогда находившегося в этих основах землia
(*zem-j-a), плачь (*plak-j-o) и т.д.
I склонение имён существительных c основой на -a, -ja
К этому склонению относились существительные женского рода, а
также несколько слов мужского рода с окончанием а (-ia ) в им. пад. ед. ч.,
например: жена, рђка, рыба, дроужина, землΔ, пъшеница, староста,
владыка, воieвода, слоуга и др. К I склонению относились также
существительные, оканчивающиеся на-ы; рабыни, господыни, кънΔгыни,
поустыни, богыни и слова мужского рода coyдии. Эти существительные
впоследствии стали оканчиваться на - iа . В этом склонении различаются
твёрдая и мягкая разновидности.
Образец склонения
Твёрдая разновидность
Мягкая разновидность
Единственное число
И.
Р.
Д.
В.
Т.
М.
3.
жена
жены
женђ
женоу
женою
женђ
жено
нога
ногы
нозђ
ногоу
ногою
нозђ
ного
землiа
землђ
земли
землю
землею
земли
земле
строуiа
строуђ
строуи
строую
строуею
строуи
строуе
господыни
господынђ
господыни
господыню
господынею
господыни
господыне
строуђ
строуи
строуiамъ
строуђ
строуiами
господынђ
господынь
господынiамъ
господынђ
господынiами
Множественное число
И.
Р.
Д.
В.
Т.
жены
женъи
женамъ
жены
женами
ногы
ногъ
ногамъ
ногы
ногами
землђ
земль
землiамъ
землђ
землiами
64
М.
женахъ
ногахъ
землiахъ
строуiaхъ
господынiахь
Двойственное число
И.В.З.
P.M.
Д.Т.
женђ
нозђ
земли
женоу ногоу землю
женама ногама землiама
строуи господыни
строую господыню
строуiама господынiама
II склонение имен существительных с основой на -о, -jo
К этому типу склонения относились существительные мужского рода с
окончаниями -ъ, -ь, -и и существительные среднего рода с окончаниями -о,
-е в именительном падеже единственного числа: городъ, плодъ, человђкъ,
моужъ, конь, краи, обычаи, лђтo, село, лице, копиiе, поле. Во II склонении
также различаются твёрдая и мягкая разновидности.
Образец склонения
Твёрдая разновидность
Мягкая разновидность
Единственное число
И.
Р.
Д.
В.
Т.
М.
3.
городъ
города
городоу
городъ
городъмь
городђ
городе
дроугъ
дроуга
дроугоу
дроугъ
дроугъмь
дроузђ
дроуже
село
села
селоу
село
селъмь
селђ
конь
конia
коню
конь
коньмь
кони
коню
поле
полia
полю
поле
польмь
поли
-
Множественное число
И.
Р.
Д.
В.
Т.
М.
городи
городъ
городомъ
городы
городы
городђхъ
дроузи
дроугъ
дроугомъ
дроугы
дроугы
дроузђхъ
села
селъ
селомъ
села
селы
селђхъ
кони
конь
конемъ
конђ
кони
конихъ
полiа
поль
полемъ
полiа
поли
полихъ
Двойственное число
И.В.З. города
дроуга
селђ
конiа поли
P.M. городоу
дроугоу
селоу коню полю
Д.Т. городома дроугома селома конема полема
65
Следует иметь в виду поведение задненёбных согласных. В твёрдой
разновидности заднеязычные согласные г, к, х чередуются со свистящими з,
ц, с в местн. пад. един, и множ. ч., а также в им. пад. множ. ч., например:
дроугъ - дроузђ (местн. пад. ед. ч.), дроузђхъ (местн. пад. мн. ч.), дроузи
(имен. пад. мн. ч.); отрокъ - отроцђ, отроцђхъ, отроци; женихъ - женисђ,
женисђхъ, жениси. А в звательном падеже они чередуются с шипящими ж, ч,
ш, например: дроугъ - дроуже, отрокъ - отроче, женихъ - женише.
В словах на -зъ, -ць (типа кънΔзъ, отьць), склоняющихся по мягкой
разновидности, в зват. пад. свистящий з, ц заменяются шипящими ж, ч;
существительные оканчиваются на -е, а не на -ю: кънΔзъ - кгнΔже, отъцъ отъче и т.д. Объясняется это следующим: в общеславянском языке до
действия закона смягчения заднеязычных согласных подобные слова
выглядели как *къnęgъ, *оtькъ. Когда начал действовать закон первого
смягчения заднеязычных согласных, г, к перед окончанием -е в зват. пад.
заменялись шипящими ж, ч. Позже, в период действия закона второго
смягчения, г и к в им. пад, перешли в з, ц и слова на -зъ, -ць стали склоняться
по мягкой разновидности, сохранив в зват. пад. старую форму (кънђже,
отьче).
III склонение имен существительных с основой на -ŭ
К III склонению относилось несколько существительных мужского рода
на --ъ: сынъ, домъ, волъ, медъ, вьрхъ, полъ (половина). Эти существительные
именительном падеже единственного числа внешне ничем не отличались от
существительных мужского рода твёрдой разновидности II склонения.
Образец склонения
Единственное число Множественное число Двойственное число
И.
Р.
Д.
В.
Т.
М.
3.
сынъ
сыноу
сынови
сынъ
сынъмь
сыноу
сыноу
сынове
сыновъ
сыньмъ
сыны
сынъми
сынъхъ
-
И.В.З.
P.M.
Д.Т.
сыны
сыновоу
сынъма
IV склонение имен существительных с основой на -ǐ
К этому склонению относятся:
а) все существительные женского рода с окончанием -ь: кость, дань,
соль, мышь, рать, пΔдь, Роусь, ночь и др.;
б) некоторые существительные мужского рода на -ь: гость, медвђдь,
голоубь, печать, гоусь, звђрь и др.
66
Существительные мужского рода IV склонения в им. пад. ед. ч. ничем
не отличались от существительных II склонения мягкой разновидности: и те и
другие оканчивались на -ь. Ср. вожь, плачь, конь (основа на -jo) и поуть,
голоубь, гоусь (основа на -i). Однако их можно легко различить по характеру
конечного согласного основы. Мягкость конечных согласных у
существительных с основой на -jo возникла в общеславянском языке под
влиянием j или в результате второго смягчения заднеязычных: плачь из
*plaк-jь (*kj > ч), вожь из *vodjb, кънΔзь, отьць и т.д.
У слов с основой на -ǐ никогда не было j перед гласным основы.
Поэтому конечные согласные корня не изменялись. Если бы у
существительных типа поуть, голоубь, гоусь перед -ǐ был j, то конечные
согласные основы т, б, с в сочетании с j дали бы ч, бл', ш (*поучъ,
*голоубль,* гоушь). Следовательно, характерным признаком IV склонеиия, в
отличие от II, является отсутствие в дописьменную эпоху в основе j. Ср.:
голоубь и корабль, медведь и вожь, поутъ и плащь.
Сложнее определить тип склонения существительных с конечными
согласными основы р, л, н. К IV склонению относилось всего несколько слов
мужского рода: звђръ, деверь, боль, оугль, мозоль, огнь, гъртань, печень,
степень. Эти слова необходимо запомнить, чтобы не путать с
существительными II склонения мягкой разновидности.
Образец склонения
Единственное число
И. кость
гость
Р. кости
гости
Д. кости
гости
В. кость
гость
Т. костию(-ью) гостьмь
М. кости
гости
3. кости
гости
Множественное число
кости
гостиie(-ьiе)
костии(-ьи) гостии (-ьи)
костьмъ
гостьмъ
кости
гости
костьми
гостьми
костьхъ
гостьхъ
67
Двойственное число
И.В.З. кости
гости
P.M. костию (-ью)
гостию (-ью)
Д.Т. костьма
гостьма
V склонение имен существительных c основой на согласный
К V склонению существительных относились слова всех трёх родов.
Древние основы обнаруживаются здесь в косвенных падежах, в которых
происходит как бы «наращение» суффиксов на согласный. По этому типу
склонялись:
а) Существительные мужского рода с суффиксом -ен- (основа на
согласный *-n: камы (см. род. пад. камене), пламы, а также слова дьнь,
олень, корень и нек. др.;
б) Существительные среднего рода с суффиксом -ен- (основа на
согласный *-n: *imen): имΔ (род. пад. имене), врђмΔ, письмΔ (буква),
чисмΔ (число) и др.;
в) Существительные среднего рода с суффиксом -Δт- (основа на
согласный *-t): телΔ (род. пад. телΔте), гоусА, отрочΔ и др. названия
детёнышей;
г) Существительные среднего рода с суффиксом -ес- (основа на
согласный *-s): небо (род. пад. небесе), оухо, тђло и др.;
д) Существительные женского рода с суффиксом -ер- (основа на
согласный *-r): мати (род. пад. матере), дъчи.
По этому типу склонялись также существительные женского рода с
суффиксом -ъв- в косвенных падежах: свекры (род. пад. свекръве), боукы,
мъркы и
др. В общеиндоевропейском языке основа этих слов
оканчивалась на *ū (долгое). В общеславянском языке это **ū (долгое) в
имен. пад. ед. ч. изменялось в *у (ы), а в косвенных падежах – в *ъv.
Образец склонения
Мужской род
Единственное число
И. камы
дьнь
Р. камене
дьне
Д. камени
дьни
В. камень
дьнь
Т. каменьмь
дьньмь
М. камене
дьне
Множественное числокамене
дьне
камень
дьнъ
каменьмъ
дьньмь
камени
дьни
каменьми
дьньми
каменьхъ
дьньхь
Двойственное число
И.В.З. камени
дьни
P.M. каменоу
дьноу
Д.Т. каменьма дьньма
68
Средний род
Единственное число
Множественное число
И имΔ
телΔ
слово
И.
имена
телΔта
слевеса
. имене
Р.
телΔте
словесе
Р.
именъ
телΔтъ
словесъ
Д имени
телΔти
словеси
Д.
именьмь телΔтьмъ словесьмъ
. имΔ
В
телΔ
слово
В.
имена
телΔта
словеса
. именьмь телΔтьмь словесьмь Т.
Т
имены
телΔты словесы
. имене
М
телΔте
словесе
М. именьхъ телΔтьхъ словесьхъ
.
Двойственное число
И.В.З. имени
телΔти
словеси
Р.М
именоу
телΔтоу
словесоу
Д.Т.
именьма
телΔтьма
словесьма
Женский род
И.
Р.
Д.
В.
Т.
М.
Единственное число
мати
свекры
магере
свекрьве
матери
свекръви
матерь
свекръвь
матерью (-ию) свекръвью (-ию)
матере
свекрьве
Множественное число
матере
свекрьве
матерь
свекръвь
матерьмъ
свекръвьмъ
матери
свекръви
матерьми
свекръвьми
матерьхь
свекръвьхъ
Двойственное число
И.В.З
P.M.
Л.Т.
матери
матероу (матерью)
матерьма
свекръви
свекръвоу (свекръвью)
свекръвьма
Лекция 8.
Преобразование грамматических категорий существительных
1. Изменения в склонении имен существительных
В процессе многовекового исторического развития древнерусская
система склонения существительных подверглась значительным
изменениям. Основное направление этих изменений состояло в
упрощении системы склонения, которое выразилось в объединении
типов склонения, в унификации падежных окончаний, особенно во
множественном числе, в утрате звательной формы и двойственного числа.
Одни из этих изменений были вызваны фонетическими факторами, другие
– взаимным влиянием твёрдых и мягких основ, одних падежей на другие в
одном и том же склонении и т.д. Однако основную и решающую роль в
69
изменении системы склонения существительных сыграл грамматический
род. В результате произошло разрушение старых и установление новых
типов склонения.
Остановимся на конкретных путях разрушения старой и
возникновения новой системы склонения существительных.
Объединение типов склонения. В древнерусском языке XI в, как
известно, было пять основных типов склонения существительных. Однако
уже в древнейшие времена, еще до появления памятников письменности,
одни типы склонения стали воздействовать на другие. Так, например, в
результате взаимодействия существительных II и III склонения в твор.
пад. ед. ч. установилось одно окончание: -ъмь: городъмъ и сынъмь.
Процесс
взаимодействия
различных
типов
склонения
существительных продолжает развиваться и в письменный период. В этом
легко убедиться, если обратиться к древнейшим русским памятникам –
Остромирову евангелию, Изборникам Святослава, Смоленской грамоте
около 1229 г. и др.
Так, в Изборнике Святослава 1073 г. встречается отъ лъноу вместо
отъ льна, в Смоленской грамоте 1229 г.: богови вместо богоу и т.д.
Взаимодействие различных типов склонения существительных
постепенно приводит к объединению одних типов склонения, распадению
и исчезновению других. В результате в русском языке оформляются три
новых типа склонения. Преобразование типов склонения происходит под
влиянием грамматического рода. Существительные группируются вокруг
того или иного типа уже не по древним основам, а по родовому признаку.
Так, слова мужского рода разных типов склонения получают одинаковые
окончания и постепенно вырабатывают один тип склонения на базе
наиболее устойчивого и многочисленного по своему составу II склонения.
К нему примыкают слова Ш склонения, а также существительные
мужского рода IV и V склонений.
То же самое происходит с существительными женского и среднего
рода.
Объединение типов склонений о принципу грамматического рода
выразилось прежде всего во взаимодействии II и III склонений, в
частичном разрушении IV и распадении V склонений.
Взаимодействие II и III склонений. Взаимодействие II и III
склонений, как указывалось, началось в речи восточных славян еще в
дописьменную эпоху. Это взаимодействие выразилось в том, что II и III
склонения стали сближаться между собой, взаимно влиять друг на друга.
Их сближению способствовало то, что оба склонения относились к одному
(мужскому) роду и имели одинаковые окончания в им. пад. ед. ч. (ср.:
городъ и сынъ). Уже в древнейших памятниках существительные Ш
склонения встречаются с окончаниями II склонения. Так, наряду с
формами род. пад. ед. ч. волоу, верхоу и др. употребляются формы вола
70
(Лаврентьевская летопись), безъ верха (Хождение игумена Даниила);
наряду с формой дат. пад. ед. ч. сынови встречается форма сыноу
(Мстиславова грамота 1130 г.) и т.д.
С другой стороны, в существительных II склонения наблюдаются
вторичные окончания, заимствованные из Ш склонения. Так, наряду с
формами род. пад. ед. ч. търга, гороха, льна и др. употребляются формы
до търгоу (I Новгородская летопись), горохоу (Русская Правда), отъ льноу
(Изборник 1073 г.); наряду с формами дат. пад. ед. ч. послоу, Игорю, богоу
встречаются послови (Смоленская грамота 1229 г.), Игореви
(Лаврентьевская летопись), богови (Смол. гр. 1229 г.) и т.д.
В результате
взаимодействия II и III склонения постепенно
вырабатывается один тип, при этом в целом победило II склонение. III
склонение исчезло. Но отдельные его формы вошли во II склонение и
сохранились в русском языке до настоящего времени. Этими формами,
восходящими к старому III склонению, в современном русском языке
являются следующие:
• род. пад. ед. ч. на -у – сахару, гороху, чаю;
• предл. пад. ед. ч. на -у – в лесу, на дому;
• род. пад. мн. ч. на -ов – городов, домов.
Частичное разрушение IV склонения. .К IV склонению, как
известно, относились в древности существительные мужского и женского
рода. Однако существительные мужского рода постепенно объединяются
с мягкой разновидностью II склонения. Этому способствовало совпадение
форм именит. и вин. пад. ед. ч. (ср.: конь и гость). Следы влияния II
склонения находим уже в древнейших памятниках. Так, в Договорной
грамоте смоленского князя Мстислава Давидовича с Ригой и Готским
берегом 1229 г. встречаем:
который роусинъ или латинескыи имьть татΔ (вместо тати);
в Смоленской грамоте около 1240 г. и Новгородской грамоте 1266 г.
находим гостia (вместо гости) и т.д.
В конце концов в русском языке получилось одно склонение
существительных мужского рода мягкой разновидности. В результате
слова типа гость стали изменяться по II склонению: род. пад. ед. ч. гостя
(как коня), дат. пад. ед. ч. гостю (как коню) и т.д.
Но не все существительные мужского рода IV склонения перешли
во II. Некоторые из них (гортань, печень, печать, слепень, боль и др.)
остались в старом IV склонении, начав восприниматься как
существительные женского рода. Только слово путь сохранило свой род и
продолжает склоняться по-прежнему. Ср. путь - пути - путем и т.д.
В свою очередь, IV склонение само оказало влияние на II. Это
выразилось в том, что форма род. пад. мн. ч. на -ей распространилась на
71
существительные II склонения, например: коней, моужей и т.д. вместо
старых конь, моужь.
Таким образом, старое IV склонение, утеряв в своём составе слова
мужского рода и сосредоточив в себе существительные женского рода,
образовало современное III склонение.
Распадение V склонения. Разрушение V склонения, начавшееся в
дописьменную эпоху, продолжалось в письменный период. Распадение V
склонения шло по пути перераспределения его слов между другими
типами по признаку грамматического рода.
Существительные мужского рода ремень, корень, дьнь и др. перешли
во II склонение. По II же склонению стало склоняться слово камы, после
того как оно получило в имен. пад. ед. ч. форму камень под влиянием вин.
пад. Существительное мужского рода пламы, видоизменившись в пламΔ,
перешло в группу слов среднего рода типа имΔ.
Существительные женского рода мати и дъчи вошли в новое III
склонение. Ряд слов на -ъв- (свекры, цьркы, мъркы и др.), получив в
именит. пад. ед. ч. формы винительного падежа свекръвь, църкъвь,
моркъвъ, тоже перешли в современное III склонение.
Другие слова этого типа приобрели в именит. пад. ед. ч. окончание -а
и стали изменяться по I склонению (боукъва, тыкъва).
Существительные среднего рода типа телΔ, поросΔ, жеребΔ,
получившие в имен. пад. ед. ч. формы теленокъ, поросенокъ, жеребенокъ,
вошли во II склонение как слова мужского рода.
По II же склонению (как село), утратив суффикс -се- в единственном
числе, стали склоняться слова небо, чоудо, слово, тђло. У слов тђло и
слово этот суффикс утрачен и во множественном числе.
Существительные типа имΔ, врђмΔ, племΔ в основном сохранили
своё старое склонение, выбиваясь из современной падежной парадигмы.
Именно поэтому слова этой группы носят названия «разносклоняемых
слов».
В результате всех этих изменений V склонение исчезло.
Подытожим сказанное.В системе склонения существительных на
протяжении истории русского языка произошли весьма значительные
изменения. В результате на месте пяти древнерусских типов складывается
три склонения:
ü в современное I склонение вошли существительные женского рода
древнерусского I склонения и частично слова бывшего V
склонения на -ъв- типа боукы;
ü ко II склонению относятся слова мужского и среднего рода
бывшего II склонения, а также существительные мужского рода
древнерусского III и IV склонения и слова мужского и среднего
рода V склонения типа камы, ремы; телΔ, слово, небо;
ü III склонение охватывает существительные женского рода старого
72
IV склонения, а также слова V склонения мати, дъчи и частично
слова на -ъв- (свекры, мъркы и др.).
Другие изменения. Процесс взаимодействия различных типов
склонения не ограничивается оформлением в русском языке трех
склонений. Этот процесс идет еще дальше во множественном числе.
Существительные разных типов склонения во множественном числе
постепенно утрачивают свои различия, унифицируются. Так, в дательном,
творительном и местном падежах множественного числа со временем
устанавливаются единые формы для всех типов склонения
существительных независимо от грамматического рода. В дательном,
творительном
и местном падежах под влиянием I склонения все
существительные стали оканчиваться на -амъ, -ами, -ахъ.
Д. городамъ домамъ ночамъ семенамъ
Т. городами домами ночами семенами
М. городахъ домахъ ночахъ семенахъ
Первые примеры с новыми окончаниями отмечены в памятниках
XIII в. Так, например, в Псковском паремейнике 1271 г. встречаем
егуптΔнамъ, безакониiaмъ, съ клобуками. Процесс распространения
окончаний -амъ, -ами, -ахъ был длительный, завершившийся, как
предполагает П.Я. Черных, лишь ко второй четверти XVIII в.
Кроме взаимодействия между отдельными типами склонения,
наблюдается сближение окончаний мягкого и твёрдого варианта в
пределах первых двух склонений. Отдельные случаи такого сближения
встречаются в памятниках XI в. Так, в Новгородской минее 1095 г.
отмечается форма въ вђтсђ одежђ вместо одежи. Здесь окончание -ђ
появилось под влиянием твёрдой разновидности (как женђ). В результате
этого взаимодействия окончания мягкого варианта были вытеснены
окончаниями твердого варианта.
Приведем примеры.
Старые формы
Новые формы
Един, число Р. п. землђ, пьтиц ђ
земли, птицы
Д. п. земли, пътици
земл ђ, птиц ђ
М. п. на земли, о пътици
на земл ђ, о птиц ђ
о кони, на поли
о конђ, на пол ђ
Множ. число. И.п. земл ђ, пътиц ђ
земли, птицы
и т.д.
К XIV в. вышло из употребления двойственное число, заменившись
множественным. Отдельные сохранившиеся формы двойственного числа
осознаются в настоящее время как формы множественного числа,
например: очи, плечи, рога, берега и т.д.
73
В XIV-XV вв. была утрачена также звательная форма. Вместо неё
при обращении стали использовать именительный падеж. Однако от
ограниченной группы слов звательная форма встречается еще в
памятниках XVI в. Например, в Казанском летописце: владыко, дево,
богородице, братие, Христе, застоупниче, человече, Петре, Николае,
сыноу, господи и др. Звательная форма до настоящего времени сохраняется
в украинском и белорусском языках. В украинском: батьку, синку, мамо,
соколе, Катре и т.д.; в белорусском: сынку, браце и др. В современном
русском языке от звательного падежа сохранились лишь отдельные
лексемы, войдя в состав устойчивых оборотов: боже мой, «Чего тебе
надобно, старче?» и пр.
2. Развитие категории одушевленности.
Категория одушевленности в современном русском склонении
выражается формой винительного падежа, равного родительному, при
обозначении живых существ: любить отца, покупать коров, ловить
птиц и т.д.
В древнерусском языке первоначально не было категории
одушевленности.
Поэтому
одушевленные
и
неодушевленные
существительные в винительном падеже имели одинаковые формы
(вижоу домъ и вижоу отъцъ).
Примеры из памятников:
присла великыи кнзь Мьстиславъ Романовиць исъ Кыieва снъ свои
Всђволодъ (I Новгородская летопись);
а оже кто въсΔдеть на чюжь конь не прашавъ то•г• грвны (Русская
Правда);
дары принесе многы кони велъбоуды и боуиволы и дђвки (Троицкая
летопись);
Полетђ соколомъ подъ мьглами, избивая гуси и лебеди (Слово о
полку Игореве)
Однако ещё в дописьменную эпоху для обозначения лиц (людей),
причем сначала в собственных именах, а потом в нарицательных,
восточные славяне начинают употреблять винительный падеж
единственного числа, равный родительному падежу, у существительных
мужского рода. Это находит отражение уже в древнейших письменных
памятниках. Например:
оузьрђ ica идЖща (Остромирово евангелие);
погребоша wльга (Олега) (Повесть временных лет);
поищемъ собђ кнΔзΔ (Там же);
аже холопъ оударить свободна моужа (Русская Правда);
поиде на зΔть свои iaрослава (I Новгородская летопись);
и посла къ нимъ сынъ свои Стослава (Ипатьевская летопись).
74
В последних двух предложениях нарицательные одушевленные
существительные зΔть, сынъ сохраняют старую форму винительного
падежа, тогда как собственные имена имеют новую форму винительного
падежа, совпадающую с формой родительного падежа. Подобные примеры
свидетельствуют о том, что категория одушевленности оформилась
сначала в собственных именах и потом у нарицательных.
В
XIV в. категория одушевленности распространяется на
существительные мужского рода множественного числа, а с XVI .в. – на
существительные женского рода множественного числа. Примеры:
побђдиша деревлΔнъ (Лаврентьевская летопись);
одариша кнΔзь роусъскыхъ (I Новгородская летопись);
и рабынь наоучити (Домострой).
И только в XVII в. категория одушевленности охватывает слова,
обозначающие животных и птиц.
Так в русском языке возникает и развивается категория
одушевленности, окончательно оформившись к XVIII в.
75
Тема 7. МЕСТОИМЕНИЕ
Лекция 3
1. Разряды местоимений
К разряду местоимений относятся слова, не называющие предметов
и их признаков, а только указывающие на них. Конкретное значение
местоимения получают только в условиях связной речи.
По характеру склонения все местоимения в древнерусском языке
делились на две группы: личные и неличные.
К первой группе относились личные местоимения 1-го лица iазъ, iа и
2-го лица ты. Эти местоимения не имеют категории рода, но изменяются
по падежам и числам. Личного местоимения 3-го лица в древнерусском
языке дописьменной эпохи не было. Становление его было процессом
очень сложным. В случае необходимости 3-е лицо в древнерусском языке
старшей поры обозначалось указательными местоимениями онъ, она, оно
в именительном падеже и и (муж. р.), iа (жен. р.), ie (ср. р.) в косвенных
падежах. С XV в. в качестве личного местоимения 3-го лица окончательно
укрепилось местоимение онъ, которое в косвенных падежах сохранило
формы от и, ia, ie. К личным местоимениям примыкало возвратное себе.
Оно не имело именительного падежа и склонялось только в единственном
числе.
Вторую группу составляют неличные местоимения, наиболее
многочисленные по своему составу и включающие различные
семантические разряды, а именно:
• указательные: и, iа, iе; онъ, όна, όно; тъ, та, то; сь (этот), си, се;
овъ (тот, один-другой), ова, ово; инъ, ина, ино;
• притяжательные: мои, твои, свои, нашь, вашь;
• вопросительно-относительные: къто, чьто, кыи (какой), кая,
коie;
• определительные: вьсь, вьсiaкъ, самъ, мъногъ;
• отрицательные: никъто, ничьто;
• неопределенные: нђкыи, .нђкъто, ieтеръ (некий, некоторый).
2. Склонение личных и возвратного местоимений
Единственное число
И. iзь, ia
ты
И. мене
тебе
себе
Д. мънђ, ми
тебђ, тобђ, ти
себђ, собђ, си
В. мене, мΔ
тебе, тΔ
себе, сΔ
Т. мъною
тобою
собою
М. мънђ
тебђ, тобђ
себђ, собђ
76
Множественное число
Двойственное число
И. мы
вђ
И. вђ ва
Р. насъ
васъ
Р. М. наю ваю
Д. намъ, ны
вамъ, вы
Д. Т. нама вама
В. насъ, ны
васъ, вы
В. на ва
Т. нами
вами
М. насъ
васъ
В склонении личных местоимений отсутствовала звательная форма,
так как личные местоимения сами указывают на лицо, к которому
обращена речь, или на лицо говорящего. Наряду с древнерусскими
формами личного местоимения 1-го л. ед. ч. iазъ, ia в памятниках
встречается еще старославянская форма азъ. В грамоте Мстислава 1130 г.
сразу употребляются все
три формы этого местоимения: се азъ
Мьстиславъ...; а iaзъ далъ…; а се iа Всеволодъ....
Как видно из таблицы склонения, личные и возвратное местоимения
в дат. и вин. пад. ед. и множ. ч. наряду с полными формами имели краткие,
так называемые энклитические формы (ми, ти, си; мΔ, тΔ, сΔ ; ны, вы).
Энклитики – это слова, не имеющие своего ударения, а примыкающие в
этом отношении к предшествующему слову. Примеры из памятников:
оче даждь ми достоинΔ чΔсть имђниia (Остромирово евангелие);
кдђ соуть дроужина наша ихъ же послахомъ по тΔ (Лавреньевская
летопись);
приникъши wльга и рече имъ добра ли вы честь (там же);
посла ны дерьвьска землΔ (там же).
Энклитические формы употреблялись в русском языке вплоть до
XVII в. Потом они исчезли, за исключением местоимения сΔ, которое
получило значение возвратной частицы и постепенно слилось с глаголом
(мытьсΔ, боротъсΔ). Эта частица употреблялась отдельно от глагола и
могла стоять не только после, но и перед глаголом и даже за несколько
слов от глагола. Например:
той же осени много зла сΔ створи (I Новгородская летопись);
копаia подъ дроугомь iамоу самъ сΔ въ ню въвалить (там же).
С XV в. формы род. и вин. пад. ед. ч. мене, тебе, себе заменяются
формами менiа, тебia, себia. Старые формы этих местоимений сохранились
в южнорусских говорах. На месте древних форм дат. и мест. пад. тобђ,
собΔ в XVII в. появились формы тебђ, себђ.
Современное личное местоимение 3-го лица образовалось на основе
объединения в склонении двух прежних указательных местоимений: 1)
онъ, она, оно в им. пад. ед., множ. и двойств, ч. и 2) и, ia, ie в косвенных
падежах всех чисел.
Следует сказать о супплетивизме форм личных местоимений всех
трех лиц в современном языке (напомним, что супплетивизм – это когда
формы именительного падежа, с одной стороны, и формы косвенных
77
падежей, с другой, образуются от разных основ: я - меня, мне; мы - нас,
нам и т. д.). Данный супплетивизм имеет разное происхождение и возник в
разные периоды.
Супплетивность форм местоимений 1-го и 2-го лица является очень
древней, и её нельзя объяснить не только на почве древнерусского языка,
но и на почве языка праславянского. Это значит, что супплетивные формы
данных личных местоимений характеризовали уже ранний праславянский
язык, откуда они перешли в древнерусский, а затем и в современный
русский язык. Само же возникновение этого супплетивизма относится еще
к допраславянской эпохе, он возник в эпоху существования прародителя
всех индоевропейских языков – в общеиндоевропейском языке-основе.
Супплетивизм форм местоимения 3-го лица развился в период
распада праславянского языка. Дело в том, что исконно славянские языки
не знали личного местоимения 3-го лица, однако еще до возникновения
письменности его роль стало выполнять, как мы и говорили, указательное
местоимение и (муж. род), я (жен. род), е (средн. род), выступавшее
обычно в сложении с частицей же: иже, яже, еже. Это местоимение в
косвенных падежах имело формы в единственном числе для мужского и
среднего рода его, ему, имь, емь, а для женского – еђ, еи, ею, еи; во
множественном числе для всех родов ихъ, имъ, ими, ихъ. Еще в
праславянский период в им. пад. вместо форм и, я, е укрепились формы
другого указательного местоимения – онъ, она, όно (это местоимение
сохранилось теперь как форма устаревшего полного прилагательного
оный, оная, оное, ср. выражение в оно время - «когда-то, давно»), в
косвенных же падежах сохранились старые формы. Так и возник тот
супплетивизм форм местоимения 3-го лица, который характерен и для
современного русского языка.
3. Склонение неличных местоимений
К неличным местоимениям относились перечисленные разряды, все
они склонялись по образцу указательных местоимений. Склонение
неличных местоимений называется местоименным, в отличие от
именного, т.е. склонения существительных, кратких прилагательных,
кратких причастий и некоторых числительных. По местоименному типу
склонялись также полные прилагательные, полные причастия и некоторые
числительные. В зависимости от твердости или мягкости конечного
согласного основы в древнерусском языке различались две разновидности:
твёрдую и мягкую.
Твёрдая разновидность:
И.
Единственное число
Муж. р. Средн. р.
Жен. р.
тъ
то
та
Множественное число
Муж. р. Средн. р.
Жен. р.
ти
та
ты
78
Р.
Д.
В.
Т.
М.
того
томоу
тођ
тои
тъ
то
тоу
тђмь
тою
томь
тои
Двойственное число
Муж. р. Средн. р. Жен. р.
И. В. та
тђ
тђ
Р. М.
тою
Д. Т.
тьма
тьхъ
тъмъ
ты
та
ты
тђми
тђхъ
Мягкая разновидность:
Единственное число
Множественное число
Муж. р. Средн. р. Жен. р. Муж, р. Средн. р. Жен. р.
И. и (же) ia(же)
iе(же)
и (же)
iа (же)
ђ (же)
Р.
iего
ieђ
ихъ
Д.
iемоу
ieи
имъ
В. и
ie
ю
ђ(iа)
ia
ђ
Т.
имь
ieю
ими
М.
ieмь
iеи
ихъ
Двойственное число
Муж. р. Средн. р. Жен. р.
И. В. ia(же) и (же) и (же)
P.M.
iю
Д.Т.
има
Надо сказать, что местоимения и, ia, ie именительном падеже
встречаются в памятниках лишь в сочетании с частицей же. Местоимения
иже, iaже, ieже употреблялись в значении относительных местоимений
который, которая, которое.
По типу указательного местоимения тъ склонялись онъ, овъ, къто,
въсiaк, самъ, мъногъ, инъ.
Как местоимение и склонялись сь, мои, твои, свои, нашь, вашъ,
чъто, въсь, чии, кыи, нђкыи.
Вопросительно-относительные местоимения къто и чъто не имели
категории рода и склонялись только в единственном числе:
И. къто
чьто
Р. кого
чего, чесо, чьсого
Д. комоу
чемоу
В. кого
чьто
Т. цђмь
чимь
79
М. комь
чемь
Так же склонялись местоимения никъто, ничьто и нђкгто.
4. Изменения в системе местоимений
В процессе исторического развития в группе неличных местоимений
произошли следующие важнейшие изменения.
1. Некоторые местоимения были утрачены и в настоящее время в
именительном падеже не употребляются: овъ, сь, кыи, ieтеръ, и.
2. Указательное местоимение мужского рода тъ встречается только в
древнейших памятниках письменности. Позднее, примерно с XIII в., оно
стало выступать в удвоенном виде: тъ + тъ > тътъ > тот.
Буде же какой ради/ страсти или злобы затhялъ i что перед судом
по длинно/ w том wбличенъ будет то wному яко преступнику то учiнить/ чему
былъ достоинъ тот на кого wнъ доносилъ ежели бы wн/ виноват былъ
такому ж штрафу подлежитъ fискалъ ежели/ вhдая чье преступленiе а не
донесет в чем wправдатися н[ик]а/кими причинами Не можетъ (Материалы
Красноярского государственного архива. Инструкция Синода, ГАКК-5941-5-53-69лл).
3. Наряду с указательными местоимениями сь, си, се употреблялись
еще полные формы сии > сеи, сиia, сиie. В косвенных падежах они имели
одинаковые окончания, за исключением вин. пад. ед. ч. женского рода: сю
и сию. Формы косвенных падежей этих местоимений рано вышли из
употребления. Они в настоящее время сохраняются лишь в составе слов
сейчас, сегодня, в словосочетаниях по сей день, в сию минуту, по сию пору,
до сих пор и т.п. В именительном падеже единственного числа
местоимения сей, сия, сие в книжно-литературном и канцелярском языке
встречаются еще в XIX в.
См. материалы из красноярского архива:
По указу его свhщеннhйшаго величесътва имъператора/ и самодержца
всерwсiйского/ wт свhтhйшаго правителствуящаго сóнода/
Инъструкъция синодалному протоiнъквиsитера Данiлова [при/
Москвh wбрhтающагося] министра строителю иерwдиакону/ Паfнутию/
Понеже по содержанiю духовнаго регламенъта ó надсмотренiя/
всякаго дqховнаго дhйствия какого б званiя wное не было во всhх/
епархияхъ всего великоросийского г̃дрства надлежит быть/ д̃ховнымъ
fискалом тогw ради по приговору с̃тhйшаго прави/ тельствующаго сóнода ó
вышеупомянутого правленiя wпределе/ но быть протоiнъкъ виsитером ему
Паfнутию i надлежащия/ по сей инъструкъцiи дhйства чинiть во въсемъ
гд̃рствh по при/ мhру wбрhтающагося у гражданъскихъ дhлъ wборъ fискала/
по епархиям у таиных дhлъ быть въ каждой по wдному ч̃лвку (Инструкция
Синода, ГАКК-594-1-5-53-69лл);
… да в воiнъском уставh въ главh 42 w должности fискалской
напе/чатано / в сhм званiи бuдущим надлежит быт людем добрая совhсти пред/
80
б̃гомъ дабы нико му не манiть i никого напрасно не оскорбит/ а wсобливо
беспорочно служащихъ дwлжность же есть сия (указ 1724 г);
мhсто с̃тhйшаго правителствующаго синода не писат под же/стоким
iстеsанiем iбо сие весма противно есть респекту/ с̃тhишаго
правителствующаго синода (указ 1749 г.).
С XIV до XVIII вв. употреблялась также удвоенная форма
местоимения сь (съсъ>сесь).
4. Вместо утраченного местоимения съ со второй половины XVII в.
стало употребляться слово этот, возникшее в результате сложения
местоимения тот с частицей э.
5. В родительном падеже единственного числа женского рода наряду
с древнерусскими формами мођ, ieђ в памятниках встречаются
старославянские формы тоiΔ, ieiΔ в их русском варианте тоia , ieiа.
Указ Ея iмператорскаго величества самодержицы / всероссiйской из
консисторiй Преосщ̃еннаго сuлвестра митро/полита тоболскаго и
сибирскаго тuрuханскому зака/щику свщ̃еннику Алексею Андрееву.
По Ея iмператорскаго величества uказу присланным къ его
Преосщ̃енству из ст̃еишаго правителствующаго сuнода велено о сыску / и
о поимкъ бежавшего из московского андрониева мн̃тыря расколни/ческого
чернца Сисариона которой с приметы росту средняго / плечистъ…..
Сего 1779 года сентября 9 дня по указу Ея iмператорскаго /
величества с консисторiи Его Преосщ̃енства присuдствuющия слушая /
поданного оной дх̃овной консисторiи от црк̃овного повытья предложения /
в котором между протчим написано что посиле Ея Iмператорскаго /
величества публикованного из ст̃ъишаго правителствuющаго сubnnнода / с
общаго с правителствуuющим сенатом согласия в прошлом 737 годu [ ] / 4
дня во всенародное известие iмянного печатного указu, i в обязателных
подписках /
Форма ея в письменном языке существовала до реформы 1918 г.
6. Неличные местоимения в именительном и винительном падежах
множественного числа со временем теряют родовые различия и
приобретают одну общую форму для всех трёх родов, например:
И. ти, ты, та > тђ, появилась под влиянием косвенных падежей
множественного числа: тђхъ, тђмъ и др.
В. ты, ты, та > тђ, тхъ.
7. Местоимения и, ia, ie в косвенных падежах в сочетании с
предлогами имеют звук н: къ немоу, съ нимь, съ ней, съ немь и т.д. Это н в
общеславянском языке было конечным звуком предлогов кън, сън, вън.
Когда эти предлоги присоединялись к словам, начинающимся
с
согласного звука, то н отпадало по закону открытых слогов. Если же
следующее слово начиналось с согласного, то м сохранялось и отходило к
следующему слову. Например, сън тобои > съ тобой, кън ему > къ нему,
81
вън емь > въ немъ и т.д. Впоследствии звук н стали прибавлять к
местоимениям после любого предлога, например: оу него, за нимь и т.д.
Таким образом, система местоимений в древнерусском языке была
богата и хорошо «разработана». При этом формы местоимений
древнерусской эпохи во многом сохранились, хотя некоторые из них
пережили в истории языка определенные изменения. Самым главным,
пожалуй, является их участие в образовании полных прилагательных,
полных причастий, наречий и некоторых глагольных форм.
82
Тема 8. ИМЯ ПРИЛАГАТЕЛЬНОЕ
Лекция 4.
1.
Основная
функция
имён
прилагательных
как
морфологического класса – выражение определения, следовательно, они
всегда определяют существительное.
Прилагательные в древнерусском языке, как и в современном, по
значению делились на качественные (указывают на признак как таковой),
относительные (указывают на признак, вытекающий по отношению к
чему-либо) и притяжательные (указывают на принадлежность); имели
полные и краткие формы, степени сравнения; изменялись по родам, числам
и падежам.
Самым главным свойством древнерусского прилагательного было
соотношение кратких и полных форм.
2. Краткие (или именные, нечленные) прилагательные
употреблялись не только в роли сказуемого, как в современном русском
литературном языке, но и в качестве определения. При этом краткие
формы были присущи не только качественным и притяжательным
прилагательным, как в настоящее время, но и относительным:
не бысть снђга велика ни iасна дни и до марта (I Новгородская
летопись);
зоветь вы wльга на честь великоу (Лаврентьевская летопись.);
бђ бо тоу теремъ каменъ (Там же);
гдђ есть ныне Оугорьска земллΔ (там же);
Володимера погребоша в гробђ мраморнђ (Летописный свод 1497
г.).
Выступая в роли определения, краткие прилагательные склонялись.
При этом их тип склонения был как у существительных, то есть они имели
единую с существительным систему именного склонения.
Краткие прилагательные мужского и среднего рода изменялись как
существительные II склонения, а краткие прилагательные женского рода –
как существительные I склонения с соответствующей разницей между
твёрдым и мягким вариантами.
Например:
И. новъ (склоняется как городъ) нова (склоняется как жена)
Р. нова (города)
новы (жены)
Д. новоу (городоу)
новђ (женђ)
и т.д.
Прилагательные не имели особой звательной формы. Она совпадала
с именительным падежом единственного числа. Например: моудръ отьче,
добра сестро, милъ сыноу:
о славнђишии граде Пскове Великии (I Псковская летопись);
83
...поимана еси, волнаia царице казанская, великимъ Богомъ нашимъ
(Казанская летопись.);
Дерзаи, преславныи царю и великии князю (Там же).
Краткие прилагательные постепенно перестают употребляться в
роли определения. За ними закрепляется только функция сказуемого (в
именительном падеже); краткие прилагательные утрачивают склонение. В
современном русском литературном языке они изменяются только по
числам, а в единственном числе – по родам.
Остатки прежних косвенных, падежей кратких прилагательных
встречаются в настоящее время лишь в отдельных устойчивых сочетаниях
слов, например: сыр бор загорелся, от мала до велика, по белу свету, на
босу ногу и т.п. Краткие прилагательные в качестве определения часто
употребляются в устном народном творчестве: чисто поле, добра коня, к
красну солнцу, буйну голову и т.д.
Кроме кратких качественных и относительных прилагательных, в
древнерусском языке широко употреблялись краткие притяжательные
прилагательные, образованные при помощи суффиксов -ов- (-ев-), -ин- и –
ь-: братовъ конь, госоударево жалованье, звђринъ свистъ, кънΔжь
моужь и т.д. Они имели несколько иную судьбу.
Притяжательные прилагательные с суффиксами -ов (типа отцов) и ин (типа сестрин) сохранились в роли определений, а поэтому и не
утратили склонения. Эти прилагательные, конечно, не были охвачены
категорией определенности-неопределенности (см. далее), т.е. не имели
полных форм, так как они могли употребляться как определения только по
отношению к известному лицу или предмету, а поэтому не нуждались в
особом оформлении местоименными флексиями, какое имели полные,
первоначально определенные прилагательные. Все сказанное обусловило
сохранение притяжательных прилагательных в рола определений как
склоняемых слов.
При помощи суффикса -ин (-ын) образуются притяжательные
прилагательные от основ одушевленных существительных 1-го склонения
со значением лица (иногда встречаются образования от названий
животных
и
даже
неодушевленных
существительных).
Эти
прилагательные выражают единичную принадлежность. В разговорной
речи особенно широко распространены образования на -ин от названий
лиц по родству, от собственных имен и их интимных форм: мамин, папин,
мамашин, маменькин, бабушкин, тетин; Катин, Верин, Петин, Колин и т.
п.
При помощи суффикса -ов (-ев) образуются притяжательные
прилагательные от основ одушевленных существительных мужского рода
2-го склрнения со значением лица. Однако эти образования более
ограниченны, чем слова на -ин. Следует иметь в виду, что притяжательные
прилагательные на -ин и -ов (-ев) в строго нормированном современном
84
словообразовании не участвуют. В древнерусском языке и позднее эти
суффиксы употреблялись значительно свободнее, о чем свидетельствуют
многочисленные устойчивые сочетания типа антонов огонь, гордиев узел,
мамаево побоище, авгиевы конюшни, ноев ковчег, прометеев огонь,
ахиллесова пята, дамоклов меч, демьянова уха, крокодиловы слезы,
сизифов труд, филькина грамота и др., а также топонимические
наименования: Марсово поле, Мамаев, курган, Берингов пролив, Татышев
остров и т. п.
Притяжательные прилагательные на -ин и -ов (-ев), образованные от
собственных имен, явились источником большинства русских фамилий и
многих названий городов, населенных пунктов (Киев, Львов, Пушкино,
Комарово и т. П
Ещё
одна
словообразовательная
группа
притяжательных
прилагательных, образованных исконно с суффиксом -j и склонявшихся по
мягкой разновидности 1-го или 2-го склонения. Такую форму можно
видеть, например, в «Слове о полку Игореве»: по замышлению бояню.
Форма бояню – это род. пад. един, числа от боянь «боянов»; боянь является
притяжательным прилагательным от имени Боянъ, образованным с
суффиксом -ь (сочетание [н] + [j] изменилось в [н']). При образовании
прилагательных посредством суффикса -ь в древнерусском языке
согласные, предшествовавшие суффиксу, чередовались: з-ж, к-ч, х-ш, д-ж
и т.д. Объясняется это тем, что в общеславянскую эпоху перед гласным ь
был -j, который влиял на предшествующие согласные, и согласные
изменялись различным образом (см. раздел «Фонетика» о чередовании
звуков). поэтому, например, притяжательное прилагательное от
существительного кънΔзь имеет форму кънΔжь, от человђкъ – человђчь, от
iaрославъ - iaрославль и т.п. Все эти прилагательные были утрачены в
истории русского языка. Притяжательные прилагательные с суффиксам -ьв настоящее время не употребляются, но они были обычными еще в XVIXVII вв. Остатками их являются теперь такие названия городов, как
Ярославль (город Ярослава), Перемышль (город Перемысла), Мстиславлъ
(город Мстислава), Переяславль, Путивль, Изяславль.
3. Полные (или местоименные, членные) прилагательные
образовались еще в общеславянском языке от кратких прилагательных
прибавлением к ним указательных местоимений и, iа, ie:
муж. р. новъ + и = новъи (новый), синь + и = синьи (синий)
жен. р. нова + ia = новаia ,
синь + ia = синiaia
ср. р. ново + ie = новою,
синю + ie = синeie
Склонение полных прилагательных, таким образом, – это склонение
указательных местоимений тот, то, та или весь, всё, вся.
85
Первоначально при склонении полных прилагательных изменялись
обе части (краткое прилагательное и местоимение и). Поэтому склонение
полных прилагательных называют местоименным. Например: муж. р. ед.
ч. И. п. новъ + и, Р. п. нова+ ieго, Д. п. новоу+ ieмоу и т.д. Эти древние
формы полных прилагательных очень рано стали подвергаться разным
изменениям. Однако они встречаются ещ` в старославянских памятниках.
Но в старославянском языке, как и в других славянских языках,
впоследствии развиваются новые формы, например: в род. пад. ед. ч.
новаieго > новааго > новаго; в дат. пад. ед. ч. новоуieмоу > новоуоумоу >
новоумоу и т.д.
В древнерусском языке по сравнению со старославянским языком в
склонении полных прилагательных произошли еще более существенные
изменения. Полные прилагательные в единственном числе стали
склоняться по типу местоимений тъ, та, то (в твёрдом варианте), и, ia, ie
(в мягком варианте). Так, например, в род. пад. ед. ч. муж. р. вместо
новаieго, синiaго установилась форма нового, синего (под влиянием того,
ieго); в дат. пад. ед. ч. вместо новоуieмоу, синюieмоу получилась форма
новомоу, синемоу (как томоу, ieмоу). Во множественном числе
сохранились старые формы.
В результате полные прилагательные в древнерусском языке стали
склоняться следующим образом:
Твёрдый вариант
Единственное число
Муж. р.
Ср. р.
Жен. р.
И. добрыи
доброie
добраia
Р.
доброго
добрыђ, (-oђ)
Д. добромоу
доброи
В. добрый
доброie
доброую
Т. добрымь,(-ыимь)
доброю
М. добромь
доброи
Множественное число
Двойственное число
Муж. р. Ср. р. Жен. р.
Муж. р.
Ср. р.
Жен. р
И. добрии добраia добрыђ
И.В. добраia добрђи
добрђи
Р.
добрыихъ
Р.М.
доброую,(-ою)
Д.
добрыимъ
Д.Т.
добрыима
В. добрыђ добраia добрыђ
Т.
добрыими
М.
добрыихъ
Мягкий вариант
Единственное число
Муж. р.
И. синий
Ср. р.
синеie
Жен. р.
синiaia
86
Р.
синего
Д. синемоу
В. синии
синеie
Т. синимь (-иимь)
М. синемь
cинђђ,(-еђ)
синеи
синюю
синею
синеи
Множественное число
Двойственное число
Муж. р. Ср. р. Жен. р.
Муж. р. Ср. р. Жен. р.
И. синий синiaia синђђ
И.В. синiaia синии синии
Р.
синиихъ
Р.М.
синею
Д.
синиимъ
Д.Т.
синиима
В. синђђ
синiaia синђђ
Т.
синими
М.
синиихъ
Наряду с этими формами в древнерусских памятниках еще долго
встречались старославянские формы: новаго, синiaго, добрыia, великыia и
т.п.
Например, в текстах сибирской деловой переписки:
По указу его свhщеннhйшаго величесътва имъператора/ и самодержца
всерwсiйского/ wт свhтhйшаго правителствуящаго сóнода/
Инъструкъция синодалному протоiнъквиsитера Данiлова [при/ Москвh
wбрhтающагося] министра строителю иерwдиакону/ Паfнутию/ (ГАКК594-1-5-53-69лл).
А наипаче сего/ смотрhть над wными которыя сами на
н
и квиsитерство/ набиваются каковый затhмъ до такова званiя допущат/
wт нhхъ не надлежитъ/ (Там же).
В дальнейшем развитии склонения полных прилагательных
произошли незначительные изменения. Окончание -ођ в род. пад. ед. ч.
жен. р. под влиянием дат. и местн. пад. было заменено -ои. В твор. пад. ед.
и во множ. ч. остались только стяженные формы: новым, новых, новым и
т.д. Установилась одна форма для всех родов в им. и вин. пад. множ. ч.:
новые, синие.
В роли сказуемого полные формы прилагательных стали
употребляться относительно поздно, не ранее XV в.
Если в древнерусском языке раннего периода его развития в роли
определения равно выступали как краткие, так и полные прилагательные,
то, естественно, должно было быть какое-то различие в значении этих
определений. Необходимость образования полных прилагательных была
вызвана тем обстоятельством, что нужно было разграничить
определенность
и
неопределенность
признака.
Указательные
местоимения, выступавшие как бы в роли определенного члена, как,
например, артикль в современных западноевропейских языках (франц. 1е,
1а, англ. the, нем. der, die, das), присоединяясь к кратким прилагательным,
87
указывали на определенный, уже известный предмет. Краткие же формы
употреблялись, когда речь шла об еще неизвестном, впервые
упоминающемся предмете. Таким образом, добра сестра означало, что
признак доброты приписывается вообще какой-то сестре или той, которая
впервые упомянута, а добрая сестра можно было бы истолковать как «эта
(определенная, известная) сестра добра».
Однако категория определенности-неопределенности оказалась
неустойчивой в древнерусском языке, и в связи с тем, что краткие
прилагательные изначально могли выступать в роли сказуемого, они и
укреплялись в этой роли, утрачивая вместе с тем позицию определения
при существительном. В последней позиции, наоборот, укрепились полные
формы, которые и превращались по существу в прилагательные, т.е. в
слова, выполняющие функцию определения. В результате того, что
краткие прилагательные стали сохраняться только как именная часть
составного сказуемого, а эта именная часть всегда выступает в
именительном падеже, краткие прилагательные утратили формы
косвенных падежей, т.е. перестали склоняться. Так возникли современные
отношения кратких и полных прилагательных. В современном языке
краткие прилагательные обычно употребляются только в роли сказуемого,
а полные – в роли определения. Однако полные прилагательные нередко
бывают и сказуемыми. В первую очередь это относится к относительным
прилагательным, так как они не имеют краткой формы, а также
притяжательным.
Следует отметить качественные прилагательные, которые,
употребляясь в роли сказуемого, имеют полную и краткую форму,
например: Он был умный, веселый и находчивый и Он был умен, весел и
находчив. Различие описал В.В. Виноградов: «Полные прилагательные
даже в предикативном употреблении означают, что признак в предмете
пребывает постоянно, что существование признака, охватывает весь
период бытия предмета. Напротив, краткие прилагательные выражают, что
признак в предмете пребывает непостоянно, является временным его
состоянием» (см.: Виноградов В.В. Русский язык. Грамматическое учение
о слове. М., 1947, с. 270.). Значит, если сказуемое выражено полным
прилагательным, то признак, обозначаемый им, является постоянно
присущим предмету; если же оно выражено кратким прилагательным, то
признак, обозначаемый им, является временным (умный – постоянный
признак данного человека, умен – сейчас, в определенный момент).
4 Степени сравнения прилагательных
Качественные прилагательные в древнерусском языке имели формы
степеней сравнения. Различались две степени сравнения: сравнительная и
превосходная. В отличие от современного русского языка формы
88
степеней сравнения изменялись по родам, числам и падежам, могли быть
краткими и полными.
Краткая форма сравнительной степени образовывалась путём
присоединения к основе прилагательного суффиксов -ђиш-, -аиш-, -ьш-. В
им. и вин. пад. ед. ч. муж. и ср. р. ш отсутствует: муж. р. новђи, хоужии; ср.
р. новђie, хоуже.
Краткие формы сравнительной степени, как и краткие формы
положительной степени (положительной степенью называют исходную
форму прилагательного (новый, белый, синий и др.), склонялись по образцу
существительных I и II склонения мягкой разновидности.
Единственное число
Муж. р.
Ср. р.
Жен. р.
И. новђи
новђie
новђиши
Р.
новђиша
новђишђ
Д.
новђишоу
новиши
В. новђи (-ишь) новђie(-ише) новђишоу
Т. новђишемь
новђишею
М. новђиши
новђиши
Множественное число
Муж. р.
Ср. р.
И. новђише
новђиша
Р.
новђишь
Д.
новђишемь
В. новђишђ
новђиша
Т.
новђиши
М. новђишихъ
Жен. р.
новђишђ
новђишь
новђишамъ
новђишђ
новђишами
новђишахъ
Двойственное число
Муж. р.
Ср. р.
Жен. р.
И.В. новђиша новђиши
новђиши
P.M.
новђишоу
новђишоу
Д.Т.
новђишема
новђишама
Полные
формы
сравнительной
степени
образовывались
прибавлением к кратким формам сравнительной степени прилагательных
местоимений и, ia, ie (им. пад. ед. ч. муж. и ср. р. оставался без изменений).
Например, мужской род:
И. новђи -и
> новђи
Р. новђиша + ieго > новђишего
Д. новђишоу + ieмоу > новђишемоу
и т.д.
В дальнейшем краткие формы сравнительной степени, перестав
употребляться в роли определения, утрачивают склонение и изменение по
89
родам и числам. Выразителем сравнительной степени становится
неизменяемая форма, восходящая к древней форме им. пад. ед. ч. ср. р.:
веселее, новее, добрее, выше, хуже. Полные формы сравнительной степени
постепенно приобретают значение превосходной степени. Например:
новейший (-ая, -ее), добрейший (-ая, -ее) и т.д.
Превосходная степень в древнерусском языке выражалась формой,
сравнительной степени с приставками наи-, прђ- или сочетанием
положительной степени прилагательных с усилительными словами
(вельми, зђло и др.). Например: наиновђи, прђдобрђи, наихоужии, вельми
добръ, зђло молод и т.п. Превосходная степень прилагательных склонялась
так же, как и сравнительная.
Составные
формы
степеней
сравнения
стали
особенно
употребительны с середины XIX в. Приведём мнение В.В.Виноградова:
«Эта серия форм степеней сравнения должна быть признана очень живой и
продуктивной в составе современного русского литературного языка.
Грамматическое удобство их употребления состоит в том, что они могут
быть образованы от любого качественного прилагательного, даже от
такого, от которого нельзя образовать простые формы степеней сравнения
(например, от прилагательных с суффиксами -ский, -ний, -овый и т.п.).
Описательные формы степеней сравнения последовательны, универсальны
и логичны» (см.: Виноградов В.В. Русский язык. Грамматическое учение о
слове. М., 1947, с. 247).
90
Лекция 11
Тема 9. Счётные слова (имя числительное). 0,277 ЗЕ 4/6 ч.
1. Лексико–семантические
основания для
становления
числительных как части речи.
К моменту появления письменности в древнерусском языке были в
основном те же части речи, что и в современном русском языке. Однако,
как уже известно из предыдущих лекций, каждая часть речи в
древнерусском языке по сравнению с современным русским языком имела
свои особенности. И на этом фоне числительное, относящееся к именным
частям
речи,
наиболее
специфический
для
древнерусской
морфологической системы грамматический класс. Начнём с того, что и
термин «имя числительное» и саму часть речи вообще можно выделять
условно, руководствуясь лишь принятой для современного русского языка
классификацией. Как самостоятельная часть речи числительное в русском
языке сложилось очень поздно – относительно окончательно система
числительных установилась в конце XVII в. поэтому наиболее точно будет
этот класс именовать счётными словами, хотя и термин «числительное»
можно использовать синонимично, понимая под ним имя счётное,
количественное, слово со значением количества.
2. Трёхчастная парадигма древнерусского числа.
Чисел в древнерусской грамматической системе, как хорошо
известно, было три: единственное, двойственное и множественное. Эта
унаследованная от старославянского языка трёхчастная парадигма на
протяжении всего развития древнерусского языка, как мы уже наблюдали,
постепенно разрушалась. Но здесь необходимо отметить, что двойственное
число употреблялось именно для обозначения двух или парных
предметов: дъва города (мн. ч. городи), дъва сыны (мн. ч. сынове), дъвђ
сестрђ (мн. ч. сестры), дъвђ селђ (мн. ч. села), очи (мн. ч. очеса), плечи (мн.
ч. плеча) и т.д. Сама идея счёта была представлена по-другому: один
(предмет), два или пара и много. Следовательно, счёт в пределах один, два
и много задавал дополнительную словоизменительную парадигму, в
которой присутствовало и число «два». Посмотрим, как выглядело это
словоизменение:
Единственное
число
рабь
домъ
гость
рыба
Двойственное
число
дъва раба
дъва домы
оба гости
дъвђ рыбђ
Множественное
число
раби
домове
гостиie
рыбы
91
поле
оухо
берегъ
колђно
рогъ
роука
ланита
дъвђ поли
оуши
берега
колђнђ
рога
роуцђ
ланитђ
полia
оушеса
берези
колђна
рози
роукы
ланиты
Как видим, понятие «два предмета» передавалось в древнерусском
языке сочетанием числительного дъва, оба с формой двойственного числа
существительного (хотя, конечно, эти числительные могли и отсутствовать
в тексте, например, при обозначении природнопарных предметов
числительные дъва, оба обычно не употреблялись. Приведём примеры:
О брата моia аще и тђльмь ωшла ieста нъ блгодатию жива iеcта и
господеви предъcтоита и молитвою помозђта ми («Сказание о Борисе и
Глебе»);
Стополкъ кнΔзь въсадилъ бΔше въ погребъ два моужа («Сказание о
Борисе и Глебе»);
обои же бΔхоу слоужаще и дани дающе роусскомоу царьствоу до
Батыia царia (Казанская летопись).
3. Количественные числительные.
По значению и употреблению числительные в древнерусском языке,
как и в современном, можно разделить на количественные и порядковые.
Количественные числительные по образованию и склонению были весьма
разнообразными, составляли несколько групп. Одни из них склонялись как
существительные, другие как местоимения, а третьи как прилагательные.
Со временем в результате влияния одних форм на другие склонение
числительных постепенно унифицируется, и у числительных оформляется
своя система склонения, отличная от склонения имен вообще.
Прежде чем рассматривать, как склонялись количественные
числительные в древнерусском языке, скажем о разнице происхождения
счётных слов, составивших впоследствии класс числительных.
Названия чисел одинъ (одьна, одьно), дъва (дъвђ), три (трье),
четыре (четыри) были прилагательными. Их «прилагательный» характер
выражался прежде всего в том, что они с о г л а с о в ы в а л и с ь в роде,
числе и падеже с существительными, к которым относились: дъва (муж.
род.) и дъвђ (жен. и средн. род) согласовывались с существительными,
выступавшими в падежных формах двойственного числа, а трье (муж.
род), три (жен. и средн. род) и четыре (муж. род), четыри (жен. и средн.
род) – с существительными, выступавшими в падежных формах множ.
числа: дъва стола, дъвђ рыбђ, дъвђ селђ; трье столи, три рыбы, три окна;
четыре столи, четыри рыбы, четыри окна.
92
Синтаксические признаки прилагательного полностью сохранило
только числительное один, которое, сочетаясь с существительными,
согласуется с ними в роде, числе и падеже.
Остальные количественные числительные в им.-вин. пад., сочетаясь
с существительными, выступают в роли управляющих слов, причем
числительные два, три, четыре требуют род. пад. един, числа, а остальные
числительные – род. пад. множ. числа. Во всех косвенных падежах
числительные сочетаются с существительными, полностью согласуясь с
ними, ср.: двух столов, двумя столами.
Итак, числа одинъ, дъва (и оба) изменялись по родам и склонялись
как местоимение тъ (та, то): одинъ – по единственному числу, а дъва и
оба – по двойственному:
Муж. р.
Ср. р.
Муж. р.
Жен. и ср. р.
И. одинъ
одьно
И.-В. дъва, оба
дъвђ, обђ
Р. одиного (одьного)
Р.-М. дъвою (дъвоу)
обою (обоу)
Д. одиномоу (одьномоу) Д. Т. дъвђма (дъвома) обђма
и т.д. (см. склонение существительных).
Прокомментируем судьбу числительного один. Оно произошло из
общеславянской формы единъ (ср. в современном русском языке единый,
единственный, единица, объединение, единство и др.), которая является
результатом сложения едъ и инъ: едъ выступает в значении усилительной
частицы (ср. едва), а инъ первоначально обозначало «один», далее –
«некоторый, какой-то» (ср. иной, иногда, инородный, иногородний,
иносказательный, иностранный и др.). В слове инок (калька греч. слова
«монах»)
сохранилось
старое
значение
ин
–
«один».
Словообразовательный элемент ин в роли суффикса встречается в словах
типа татарин, армянин, болгарин, хозяин, господин, гражданин, где он
выступает в значении единичности.
Зная сказанное о склонении числительного два, две и о связи форм
этого числительного с существительными, можно объяснить некоторые
явления современного русского языка. Так, в современном русском языке
есть целая группа слов с элементом дву- в своём составе: двудольный,
двужильный, двубортный, двурушник, и т. п. Этот элемент двупредставляет собой бывшую форму род.-местн. пад. от дъва, дъвђ. Более
старая форма этих падежей сохранилась в прилагательном двоюродный, а
по аналогии с двою- возникло и трою-, выступающее теперь в
троюродный; у числительного три такой формы исконно не было (см.
склонение далее).
Числительные три, четыре в именительном падеже изменялись по
родам и склонялись по множественному числу: три как существительные
IV склонения, а четыре как существительные V склонения (типа мати):
Муж. р.
И. триie, четыре
93
Р. трии,
четыръ
Д. трьмъ, четырьмъ
В. три,
четыри
Т. трьми, четырьми
М. трьхъ, четырьхъ
Числительные дъва, три, четыре в дальнейшем подверглись
значительным изменениям. После утраты двойственного числа
числительное дъва стало склоняться во множественном числе, причем
основой косвенных падежей становится форма Р.-М. п. дъвоу: Р. п.
дъвоухъ, Д. п. дъвоумъ, Т.п. дгвоумia, М. п. дъвоухъ.
Склонение числительных три, четыре оформляется под влиянием
изменившегося склонения дъва: Р.п. трехъ, четырехъ (как двоухъ), Д.п.
тремъ, четыремъ (как двоумъ) и т.д. В именительном падеже они
потеряли различие по родам.
Числительные от пΔти до девΔти склонялись так же, как в
настоящее время. В отличие от группы 2–3–4, названия чисел от 5 до 10, а
также
сорок,
сто,
тысяча
в
древнерусском
языке
были
существительными, изменявшимися по разным типам склонения: 5–9 – как
существительные современного 3–го склонения, 10 – как существительные
типа камы, ремы, 40 и 100 – как существительные современного 2–го
склонения, а 1000 – как существительные современного 1–го склонения.
Однако все они объединялись тем, что при этих названиях, чисел
относящееся к ним существительное употреблялось в форме род. пад.
множ. числа, т. е. здесь исконно была связь управления. Эта группа
числительных по существу сохранилась в современном языке без
изменений, если не считать утраты падежных форм числительных 40 и 100
и перехода числительного 10 в 3–е склонение.
Исторически числительное десΔтъ изменялось по образцу
существительных V склонения (как мати, дъчи):
Един. ч.
Двойств, ч.
Множ. ч.
И. десΔть
И. В. десΔти
десΔте (-и)
Р. десΔте (-и)
P.M. десΔтоу
десΔтъ
Д. десΔти
Д. Т. десΔтьма
десΔтьмъ
В. десΔть
десΔти
Т. десΔтью
десΔтьми
М. десΔте
десΔтьхъ
Числительное десΔтъ постепенно утратило изменение по числам и
стало склоняться как числительные пΔть – девΔть.
Числительные сорокъ, девΔносто, съто склонялись по II типу
склонения существительных.
Един. ч.
Множ. ч. Двойств, ч.
И. съто
съта
И. В. сътђ
Р. съта
сътъ
P.M. сътоу
94
Д. сътоу
сътомъ Д. Т. сътома
В. съто
съта
Т. сътомь съты
М. сътђ
съгђхъ
В дальнейшем в косвенных падежах (кроме винительного)
устанавливается
одна форма: сорока, ста, девяноста. Необходимо
сказать, что словом сорокъ первоначально называли рубаху (ср.
современное «сорочка»), мешок, куда вкладывали четыре десятка
беличьих или собольих шкурок на полную шубу. Это слово стало
употребляться как единица измерения и получило со временем значение
числительного. Как остаток старого склонения можно привести выражение
сорок сороков, где выступает форма род. пад. множ. числа сорок
Происхождение слова девΔносто пока недостаточно ясно, оно
представляет собой загадочное образование. Ясно только, что оно, как и
сорок, не исконно и появилось, как видно, вместо более старого
девятьдесят. Однако способ образования слова девяносто до конца не
ясен. По этому поводу высказывались разные догадки, из которых
наиболее достоверной кажется следующая: девяносто возникло из
сочетания «девять до ста» (т. е. девять десятков до сотни), которое в
результате фонетического расподобления [т] и [д] и влияния
девятнадцать изменилось в современное числительное. Но эта догадка
остается лишь гипотезой.
В текстах наряду со словами сорок и девяносто в древнерусских
памятниках употреблялись названия четыре десΔте и девΔтъ десΔтъ.
Точно такую же утрату падежных форм, при сохранении лишь двух:
сто – ста, пережило и это название числа. Иногда употребляется старая
форма род. пад. множ. числа сот, например, несколько сот, рублей, триста
сот и т.п. она же сохраняется в сложных числительных: пятьсот, от
пятисот и пр.
Слово тысΔча склонялось как существительные I склонения мягкой
разновидности. Эта лексема на всём историческом пути не пережило
никаких изменений и в современном языке склоняется как
существительное мягкой разновидности 1–го склонения
Названия остальных чисел были составными. Особого внимания
заслуживают числительные 11–19, 20–30, 50–80, 200, 300, 400 и 500–900,
так как все они представляют собой результат изменений первоначальных
сочетаний разных слов – названий чисел. По мнению Иванова В.В.,
именно потому, что такие первоначальные сочетания превратились в
самостоятельные слова, мы можем говорить о новых образованиях
числительных; такому превращению предшествовало возникновение в
сознании людей простых целых понятий об этих числах, тогда как прежде
существовало понятие о сложных названиях чисел.
95
Они образовывались путем сложения двух и более слов. Названия
чисел от 11 до 19 происходят из сочетания числительных одинъ, дъва
(дгвђ) ... девΔтъ с предлогом на и числительным десΔтъ в форме местного
падежа: 11 – одинъ на десΔте, 12 – дъва (дгвђ) на десΔте,… 19 – девΔть
на десΔте, т. е. один, два, три... сверх десяти.
При склонении таких числительных изменялась только первая часть
сочетания:
И. одинъ на десΔте
Р. одьного на десΔте
Д. одьномоу на десΔте и т.д.
Преобразованию таких сочетаний в одно слово способствовали
фонетические процессы, обусловленные произношением, а именно: если
первоначально ударение имели и один, два, три..., и десяте, то постепенно
при слитном произношении это ударение стало сохраняться только на
первой части сочетания, что привело к ослаблению, редукции, безударных
(заударных) гласных– так начало появляться произношение одúнна–д(ь)–
сять; в новообразованном слове сочетание согласных [дс] в результате
уподобления [д] последующему глухому изменилось в [тс], т.е. [ц]:
одиннадцать [ад'инъцът']. Точно так же произошло и в остальных словах
этой группы (две–на–дцать; три–на–дцать и т д.).
Современные числительные 20 и 30 тоже восходят к сочетаниям
самостоятельных слов: в. древнерусском языке это были сочетания два с
именительным двойственного числа от десΔть – десΔти и три с им. пад.
множ. числа от десΔть – десΔте (как говорилось уже, два и три
выступали здесь как прилагательные, согласованные с десять как
существительным в числе и падеже): два–десяти, три–десяте. При
склонении изменялись обе части: дъва десΔти склонялось по двойств, ч., а
три десΔте – по множ. ч.:
И. В. дъва десΔте
P.M. дьвоу десΔтоу
Д. Т. дъвђма десΔтьма
И. три десΔте
Р. трьхъ десΔтъ
Д. трьмъ десΔтьмъ
и т.д.
Те же фонетические процессы, которые описывались при
рассмотрении числительных 11–19, привели к современным формам
двадцать, тридцать. Точно так же было образовано и старое название
числа 40: четыре–десятъ > четыредесят, которое было вытеснено словом
сорок. Формы пятьдесят (пять + род. пад. множ. числа десять –
пятьдесят), шестьдесят, семьдесят, восемьдесят сохранились. С течением
времени числительные 11 – 19, 20, 30 образовали одно неразложимое
целое, причем последняя его часть десΔте изменилась в –дцать. Так
получились современные формы. У этих числительных стала склоняться
только вторая часть. Новые формы отражаются в памятниках с XIV в.
96
Числительные 50–80 представляют собой сочетания пΔть, шесть и
т.д. с формой род. пад. множ. ч. от десять (т.е. десΔтъ): пΔть десΔтъ,
шесть десΔтъ и т.д. В данных сочетаниях склонялось только первое
слово: И.п. пΔтъ десΔтъ, Р.п. пΔти десΔтъ, Т.п. пΔтью десΔтъ и т.д. В
дальнейшем названия десятков от 50 до 80 также преобразуются в одно
слово. При склонении стали изменяться обе части.
Названия сотен от 200 до 900 образовались следующим образом:
двести получилось из дъвђ + сътђ (им. пад. двойств. ч.), триста и
четыреста – из три + съта, четыре + съта (съта – им. пад. множ. ч.).
Числительные 500–900 образовались из пΔть, шесть ...+ сътъ (род. пад.
множ. ч.). При склонении этих числительных изменялись обе части (дъвђ
сътђ склонялось по двойств, ч., а все остальные – по множ. ч.):
И. В. дъвђ сътђ
И. три съта
Р. М. дъвоу сътоу
Р. трьхъ сътъ
Д. Т. дъвђма сътома Д. трьмъ сътомъ и. т.д.
И. пΔть сътъ
Д. пΔти сътомъ
Т. пΔтью съты и т.д.
Со временем в этих числительных обе части слились в одно целое.
Эти древнерусские образования по существу сохранились до наших дней
без изменения, причем сохранилось и такое свидетельство былого их
сложного состава, как склонение обеих частей данных числительных,
тогда как в 11–19 и 20–30 в этом отношении ничто не указывает на
исконную их сложность. Единственное преобразование двђстђ в двести
имеет чисто фонетический характер: изменение [ђ] в [и] в безударном
слоге и совпадение [ђ] с [е] под ударением.
В древнерусском языке названия чисел постепенно росли. К началу
исторического периода предельным числом было 10000, обозначавшееся
словом тьма. В памятниках XV–XVII вв. встречаются названия и для
других больших чисел: «легион» (сто тысяч), «леордъ» (миллион),
«воронъ» (десять миллионов), «колода» (бесконечно большое,
неопределенное число). Впоследствии они были заменены словами
миллион, миллиард и др., заимствованными из западноевропейских языков.
Слово миллион, обозначающее тысячу тысяч, придумано Марко Поло.
Итальянское слово милли обозначает «тысяча», а суффикс –он(е)
соответствует русскому увеличительному суффиксу –ищ– (ср. домище,
ручища). Слово миллиард, обозначающее тысячу миллионов, заимствовано
из французского языка и образовано от милли при помощи суффикса –
ард(е).
4. Порядковые числительные с грамматической точки зрения
ничем не отличаются от прилагательных. Подобно прилагательным, они
97
имели полные и краткие формы: пьрвъ (–а, –о) и първыи (–аia, –оe), въторъ
(–а,–о) и вторыи –аia, –оie), (–а,–о) и пΔтыи (–аia, –ie) и т.д. Краткие
порядковые числительные склонялись как краткие прилагательные, а
полные – как полные прилагательные. Впоследствии краткие формы
порядковых числительных вышли из употребления.
Числительные типа полтора. В древнерусском языке был широко
распространен счёт половинами (с употреблением слова полъ): полъвътора
> полтора (один и половина второго, т.е. 11/2); полътретъia (21/2);
полъдесΔта (девять и половина десятого, т.е. 91/2); полъшестадесΔтъ
(151/2); полътретьiaдцать (два десятка и половина третьего, т.е. 25);
полъшестадесΔтъ (55); полъчетвертасъта (три сотни и половина четвертой,
т.е. 350) и т.д.
Примеры из памятников:
а iaзъ далъ роукою своieю и осеньнieie полюдиie даровьноie
полътретиia десΔте гривьнъ стмоу же Геwгиеви (Мстислава грамота
1130 г.);
и посђчено оть безбожного МамаΔ полтретьia ста тысΔчь и три
тысΔчи (Задонщина).
Имена числительные с полъ широко употреблялись на Руси в XIV–
XVI вв. и особенно в XVII в. Остатки этих числительных сохраняются в
современных
обозначениях
времени
полвторого,
полтретьего,
полчетвертого и т.д.
Итак, историческое изучение имен числительных представляет
большой интерес, так как появление и развитие этой самостоятельной
части речи связывают с развитием отвлеченного мышления и
возникновением числовых представлений. Первоначально круг этих
представлений был весьма ограничен и связан с конкретными понятиями.
В древности числительные были непосредственно и неразрывно связаны с
существительными и прилагательными и, лишь пройдя долгий путь
развития, выделились в самостоятельную часть речи. Впервые назвал
числительные особой частью речи М.Ломоносов в «Российской
грамматике» (1755 г.). О генетической связи числительных с другими
частями речи писал В.В. Виноградов: «Числительные в истории русского
языка объединялись в самостоятельный грамматический класс, порвав
старые связи с классами существительных (пять – пяти и т.д.) и отчасти
(два – две, оба – обе, три, четыре, а также собирательные формы: двое,
трое, четверо и т. п.) местоимений и прилагательных» (см. «Русский язык.
Грамматическое учение о слове». М., 1947. с. 288).
В современных числительных сохранились пережитки старинных
морфологических отношений. Вот почему в грамматическом отношении
числительные в настоящее время представляют довольно пеструю
98
картину: наблюдаются своеобразные особенности в их синтаксической
функции и морфологических свойствах.
99
Раздел 4. ГЛАГОЛЬНЫЕ ФОРМЫ
Тема 10. Глагол в морфологической системе
древнерусского языка
Лекция 6
Глагольные основы и грамматические категории
1. Основные глагольные категории
Среди других частей речи одно из важных мест занимает глагол,
потому что, являясь наиболее употребительным в речи, он характеризуется
богатством и разнообразием лексических значений, широчайшими
возможностями в передаче различных оттенков мысли. Эти богатейшие
возможности глагола, по свидетельству акад. С.П. Обнорского, прекрасно
чувствовал еще автор «Слова о полку Игореве», широко употреблявший в
своем произведении в стилистических целях весьма развитую в русском
языке префиксацию глаголов. Например, лелеiaти и взлелеiaти, плакатисΔ
и всплакатисΔ , потоптати и притоптати, потрепати и притрепати и
т.д. (cм.: Обнорский С.П. Культура русского языка. М., 1948, с. 7-8).
Семантика глагола весьма прозрачна – обозначать действие как
процесс. В этом своём значении глагол противостоит именам –
существительным, прилагательным, местоимениям, счётным словам.
Именные формы склоняются, тогда как глагол спрягается.
Глагол выполняет весьма важную конструктивную, организующую
роль в предложении, являясь сказуемым. Он обладает также развитой и
сложной системой разнообразных грамматических форм. В силу всего
сказанного, эта часть речи имеет очень большое значение для овладения
грамматическим строем древнерусского языка и для умения правильно,
точно переводить древнерусские тексты.
Глагол, как и другие части речи, сложился исторически. При этом в
глаголе на протяжении длительного развития русского языка произошли
наиболее крупные изменения.
В древнерусском языке, как и в современном русском, различались
спрягаемые и неспрягаемые глагольные формы. Спрягаемые формы
характеризовались категориями залога, наклонения, времени, вида, лица,
числа. Наклонения были те же, что и в настоящее время: изъявительное,
повелительное и сослагательное. Древнерусский глагол знал также три
лица (1-е, 2-е и 3-е), три числа (единственное, двойственнное и
множественное).
По сравнению с современным русским языком древнерусский глагол
имел развитую систему времен: одну форму настоящего, четыре формы
прошедшего (аорист, имперфект, перфект, плюсквамперфект) и три
будущего {будущее простое, будущее сложное первое, будущее сложное
100
второе). Такое многообразие форм времени, и прежде всего прошедшего, в
древнерусском языке обусловлено тем обстоятельством, что перешедшие
из старославянского языка аорист, имперфект и др. были не просто
временными формами, а обладали сложным видо-временным
грамматическим значением. Однако со временем происходит постепенное
упрощение системы прошедших времен, что связано с развитием и
закреплением категории глагольного вида.
Все глагольные формы делились в древнерусском языке на простые
и сложные. Простые формы выражались одним словом, а сложные
сочетанием вспомогательного глагола и причастия прошедшего времени
на -л- или инфинитива. Простыми формами были настоящее время, аорист,
имперфект, повелительное наклонение, сложными – перфект,
плюсквамперфект, сложные будущие времена и сослагательное
наклонение.
В отличие от современного русского языка в древнерусском по
лицам изменялись не только глаголы настоящего и будущего времени, но и
глаголы прошедшего времени.
К неспрягаемым глагольным формам относились инфинитив,
супин, причастия. Деепричастий первоначально в древнерусском языке
не было, они развивались в течение длительного времени из кратких
действительных причастий, при этом неодинаково в живом народном
языке и языке книжно-письменном.
2. Основы глаголов.
Все глагольные формы в древнерусском языке образовывались от
двух глагольных основ: основы настоящего времени и основы
инфинитива. Для того чтобы определить основу настоящего времени,
необходимо отбросить окончание. Основа же инфинитива выявляется
путем отделения от неопределенной формы глагола (инфинитива)
суффикса -ти:
Основа настоящего времени:
Основа инфинитива:
бер-оуть
бьра-ти
хвал- Δть
хвали-ти
вид-Δть
видђ-ти
нес-оуть
нес-ти
От основы настоящего времени образовывались формы настоящего
времени, повелительного наклонения и причастий настоящего времени, а
от основы инфинитива – формы аориста, имперфекта, супина и причастий
прошедшего времени.
3.Неспрягаемые глагольные формы
101
Инфинитив. В древнерусском языке инфинитив образовывался с
помощью суффиксов -ти и -чи. Суффикс -чи употреблялся в глаголах с
основой на г, к. Примеры: нести, писати, пиши, мочи (могоу), печи (пекоу),
стричи (стригоу) и т.д. Со временем безударное и в суффиксе инфинитива
было утрачено: писати > писать, пиши > пить, печи > печь, стричи >
стричь.
Супин. В древнерусском языке до XIV в. существовал супин,
оканчивающийся на -тъ. Супин употреблялся после глаголов движения
(ити, грΔсти, ђздити и др.) и обозначал цель этого движения. После
супина выступал родительный падеж существительного или местоимения:
приде жена отъ самариia почрђтъ воды (пришла женщинасамаритянка зачерпнуть воды) (Остромирово евангелие);
мы не цђловатъ ихъ приехали (мы не приветствовать их приехали)
(Лаврентьеская летопись);
новгородьци же... идоша прогонитъ его (новгородцы же пошли,
чтобы прогнать его) (I Новгородская летопись).
Супин к XIV в. вышел из употребления, заменившись инфинитивом.
4. Настоящее время глагола
По основе настоящего времени различаются глаголы тематические
и нетематические. Тематические – это такие глаголы, у которых между
основой и личными окончаниями имеется тематический гласный е (I
спряжение) или и (II спряжение). Тематический гласный сохраняется во
всех формах, кроме 1-го л. ед. ч. и 3-го л. множ. ч., например: несешь,
видишь; ср. 1-е л. – несоу, вижоу, 3-е л. – несоуть, видишь.
Глаголы I спряжения в зависимости от качества согласных основы –
твёрдости или мягкости - в 1-м л. ед. ч. и 3-м л. мн. ч. делятся на две
группы: несмягчённое спряжение и смягчённое. Тематические глаголы
спрягались следующим образом:
I спряжение
II спряжение
Единственное число
Несмягчённое
Смягчённое
1-е л. несоу
пишоу, знаю
хвалю
2-е л. несешь
пишешь, знаiешь
хвалишь
(несеши)
(пишеши, знаiеши)
(хвалиши)
3-е л. несеть
пишеть, знаiеть
хвалить
(несе)
(пише, знаie)
Множественное число
1-е л. несемъ
пишемъ, знаiемь
2-е л. несете
пишете, знаiете
3-е л. несоуть
пишоуть, знають
(пишоу, знаю)
хвалимъ
хвалите
хвалΔть
102
Двойственное число
1-е л. несевђ
пишевђ, знаieвђ
2-е л.
3-е л. несета
пишета, знаiета
хваливђ
хвалита
Тематические глаголы в процессе исторического развития
претерпели небольшие изменения. Книжная форма на -ши во 2-м л. ед. ч.
впоследствии была заменена повсеместно формой на -ил. В 3-м л. ед. и мн.
ч. с XIII в. в севернорусских говорах устанавливается твердое окончание тъ, ставшее со временем литературным: несетъ, несоутъ, пишетъ,
пишоутъ. Мягкое окончание -ть в 3-м л. сохранилось в южнорусских
говорах. После утраты двойственного числа (к XIV в.) глагол стал
спрягаться только в единственном и множественном числе.
Нетематические – это глаголы, у которых личные окончания
присоединяются непосредственно к основе. В эту группу входят всего
четыре глагола: ieсмь (инф. быти), дамь (инф. дати), ђмъ (инф. ђсnи),
вђмь (инф. вђдђти –знаю). Форму нетематических глаголов в 1-м л. ед. ч.
имело также слово имамь (инф. имђти). Остальные его окончания были
тематические.
Образец спряжения
Единственное число
1-е л. ieсмь дамь ђмь вђмь
2-е л. iеси
даси ђси вђси
3-е л. iесть дасть ђсть вђсть
Множественное число
1-е л. iесмъ дамъ
ђмъ вђмъ
2-е л. -ieсте дасте
ђсте вђсте
3-е л. соуть дадΔть ђдΔть вђдΔть
Двойственное число
1-е л. iесвђ давђ
ђвђ
вђвђ
2-е л.
3-е л. ieста даста ђста вђста
Приведём контексты из исторических памятников:
не ђмъ мΔсо бычий (Изборник 1073 г.);
се дастъ Иванъ Михаиловичъ и жена его (Новгородск. грамота XIV
в.);
игоуменъ Лаврентеи и старцы Коузьмодемьiaнскiе насъ шестой
части въ Перервђ рђки лишаютъ а прођздоу намъ не дадоутъ (Правая
грамота 1483 г.).
103
Впоследствии спряжение нетематических глаголов было утрачено,
потому что одни из них вышли из употребления (вђмъ, имамь), другие же
сохранили лишь некоторые формы (есть, суть) или подверглись
значительному изменению под влиянием тематического спряжения (ђмъ,
дамъ). Глагол дамь получил значение будущего времени.
5. Формы будущего времени глагола
В древнерусском языке было три формы будущего времени: одна
простая и две сложные.
Будущее простое. В роли будущего простого выступало настоящее
время от глаголов совершенного вида: придоу, понесоу, вълезоу, възьмоу
(ср. идоу, несоу, лезоу, бероу). Однако в древнерусском языке не было
резкого разграничения, как в современном языке, между формами
будущего и настоящего времени. Поэтому форма настоящего времени от
одной и той же основы могла иметь значение то настоящего, то будущего
времени. Например:
въставъ идЖ къ оцоу моieмоу и рекЖ ieмоу (встав, пойду к отцу
своему и скажу ему) (Остромирово евангелие),
где глаголы идЖ, рекЖ не имеют признаков совершенного вида,
хотя употребляются в значении будущего времени. Или:
пођди ис ПереiaславлΔ пакы ли не поидеши добромъ идоу на тΔ
ратью (уходи из Переяславля; если не уйдешь добром, то пойду на тебя с
войском) (Лаврентьевская летопись).
Это свидетельствует о том, что в древнерусском языке еще не было
четких норм выражения будущего времени. Оформление категории
будущего
времени
связано
с
окончательным
разграничением
совершенного и несовершенного вида.
Будущее сложное первое выражалось сочетанием инфинитива
спрягаемого глагола и настоящего времени вспомогательного глагола. В
функции вспомогательных глаголов употреблялись начъноу (почьноу,
оучьноу), имамъ (имоу), хочоу: начъноу читати, почьноу писати, хочоу
играти, имамь носити.
Образец спряжения
Единственное число
Множественное число
1-е л. почьноу писати
почьнемъ писати
2-е л. почьнешь писати
почьнете писати
3-е л. почьнеть писати
почьноуть писати
Двойственное число
1-е л.
почьневђ писати
2-е и 3-е л. почьнета писати
Эти вспомогательные глаголы, теряя своё лексическое значение,
играли лишь роль формального показателя будущего времени. Так, в
104
предложении погании имоуть радоватисΔ и возмоуть землю нашю
(Повесть временных лет) форма имоуть радоватисΔ означает просто
обрадуются. Ещё контексты из памятников:
Толи не боудеть межю нами мира елико камень начнетъ плавати а
хмель почнетъ тоноути (Лаврентьевская летопись);
а хто оу нихъ оучнетъ жыти людей (А кто из людей будет жить у
них) (Грамота 1486 г.);
лютъ се моужь хоче быти
(Этот человек будет жесток)
(Лаврентьевская летопись);
не имамъ оуже царствовати въ странахъ сихь (не буду уже
царствовать в этих странах) (Там же).
Начиная с XV в. в будущем сложном первом в качестве
вспомогательного глагола стало употребляться боудоу: боудоу читать,
боудоу писать, боудоу играть. В такой форме будущее сложное первое
сохранилось до наших дней.
Будущее сложное второе состояло из причастия на -л- спрягаемого
глагола и вспомогательного глагола боудоу: боудоу писалъ, боудешъ
писалъ и т.д. Эта форма обозначала будущее действие, которое
предшествовало другому будущему, и употреблялась главным образом в
условных придаточных предложениях. Например: а кто боудеть началъ
томоу платити •З• коунъ (если кто-нибудь начнет, то платить ему 60 кун)
(Русская Правда). Из контекста ясно, что кто-нибудь начнет раньше, а
заплатит потом.
Образец спряжения
Единственное число
Множественное число
1-е л. боудоу писалъ (-а,-о) боудемъ писали (-ы,-а)
2-е л. боудешь писалъ (-а,-о) боудете писали (-ы, -а)
3-е л. боудеть писалъ (-а,-о) боудоуть писали (-ы, -а)
Двойственное число
1-е л.
боудевђ писала (ђ, ђ)
2-е и 3-е л. боудета писала (ђ, ђ)
Примеры из памятников:
оже боудеть оубилг... тъ тако ieмоу платити (Русская Правда);
что боудешь слышалъ, и ты сказываи прΔмо (Грамота 1525 г.).
Будущее сложное второе вышло из употребления к XVI в.
5. Повелительное наклонение глагола
Повелительное наклонение образовывалось от основы настоящего
времени и имело в единственном числе формы 2-го и 3-го лица, во
множественном и двойственном – 1-го и 2-го лица. Повелительное
105
наклонение оканчивалось в древности не во всех глаголах одинаково. Это
зависело от того, и какие были глаголы – тематические или
нетематические.
Тематические глаголы в единственном числе оканчивались на -а. Во
множественном и двойственном числе от глаголов I несмягчённого
спряжения повелительное наклонение имело суффикс -ђ-, а от глаголов I
смягчённого и II спряжения – суффикс -и-.
Образец спряжения
Единственное число
2-е и 3-е л. веди рьци пиши
Множественное число
1-е л. ведђмъ рьцђмъ пишимъ
2-е л. ведђте рьцђте пишите
Двойственное число
1-е л. ведђвђ рьцђвђ пишивђ
2-е л. ведђта ръцђта пишита
хвали
хвалимъ
хвалите
хваливђ
хвалита
Как видно из примера, при образовании повелительного наклонения
у некоторых глаголов корневой гласный е заменялся редуцированным
гласным ь: пекоу – пъци, пъцђте.
Нетематические глаголы в единственном числе оканчивались на -ь (в
древности перед этим гласным был j, под воздействием которого в
дописьменную эпоху у восточных славян согласный основы *d изменился
в*ż (ж) (в старославянском языке ему соответствует жд): дажь (из *dadjь),
ђжь (из *ĕdjь), вђжь (из *vĕdjь). Во множественном и двойственном числе
эти глаголы имели суффикс -и-.
От глагола iесмъ повелительное наклонение боуди.
В 1-м и 2-м л. множ. и дв. ч. был суффикс -ђ-. По нетематическому
типу образовывалась форма 2-го л. ед.ч. повелительного наклонения от
глагола видђти; вижь (ст.-сл. виждь).
Образец спряжения
Единственное число
2-3-е л. дажь ђжь боуди
Множественное число
1-е л. дадимъ ђдимъ боудђмъ
2-е л. дадите вдите боудъте
Двойственное число
1-е л. дадивђ ђдивђ боудђвђ
2-е л. дадита ђдита боудђта
Примеры из памятников:
106
рече же оць къ рабомъ своимъ изнесђте одеждЖ прьвЖIЖ • и облђцђте и и дадите прьстень на рЖкЖ ieго (Остромирово евангелие);
дажь ми смрть iако же двђма братома моима Борисоу и Глђбоу
(Лаврентьевская летопись);
ги помози рабоу своемо Дъмъкђ (Новгородские Минеи XI в.).
Данная система повелительного наклонения, как свидетельствуют
памятники, значительно изменилась уже к XIII в. Так, в памятниках XIII в.
не встречается двойственное число в повелительном наклонении глагола.
В дальнейшем в повелительном наклонении сохраняется только 2-е л. ед. и
множ. ч. При этом под влиянием пишите, хвалите и т.д. начинают
употребляться формы несите, ведите вместо несђте, ведђте. А глаголы с
основой на г и х в результате выравнивания основ теряют последствия
второго смягчения заднеязычных: вместо пъци появляется пеки, вместо
бђзи – бђги и т.п.
С XVI в. безударное конечное -и во 2-м л. ед. ч. утрачивается: боуди
> будь, въстани > встань, сΔди > сΔдь. Форма 2-го л. множ. ч. стала
образовываться прибавлением к форме единственного числа окончания те: веди – ведите, помоги – помогите, встань – встаньте, сядь – сядъте.
Формы ђжь – ђдите, дашь – дадите были заменены формами ешь –
ешъте, дай – дайте.
6. Сослагательное наклонение глагола
Сослагательное наклонение обозначает действие, которое говорящий
мыслит как желаемое или возможное при определенных условиях. Оно
выражалось в древнерусском языке сочетанием спрягаемых форм аориста
от быти (быхъ) с причастием на -л-: быхъ писала, бы писалъ и т.д.
Образец спряжения
Единственное число
Множественное число
1-е л. быхъ писалъ (-а, -о) 1-е л. быхомъ писали (-ы, -а)
2-е и 3-е л. бы писалъ (-а, -о) 2-е л. бысте писали (-ы, -а)
3-е л. быша писали (-ы, -а)
Двойственное число
1-е л. быховђ писала (-ђ, -ђ)
2-е и 3-е л. быста писала (-ђ, -ђ)
Примеры из памятников:
А быхъ не сдала къ нему слезъ на море рано (Слово о Полку
Игореве);
мы быхомъ не поминали твоего конiа (Лаврентьевская летопись);
что бышΔ. створили (что бы они сделали) (Остромирово
евангелие.);
107
аще ли быста вђдала то не быста пришла на место се
(Лаврентьевская летопись).
С исчезновением аориста (примерно с XIII в.) аорист от глагола
быти в сослагательном наклонении перестал спрягаться. Общей формой
для всех лиц и чисел становится форма 2-го и 3-го л. ед. ч. бы, которая
превращается в частицу бы. Поэтому сослагательное наклонение в
современном русском языке изменяется только по родам и числам.
108
Тема 11. Прошедшее время глагола. Причастие в истории языка
Лекция 8.
Формы прошедших времён. Причастие
1. Система прошедших времен древнерусского глагола
Полная система древнерусских прошедших времен (претеритов) уже
в древнерусскую эпоху отражается только в книжно-литературных
текстах. В деловой и бытовой письменности доминирует перфект, аорист
же употребляется крайне редко, в соотношении с перфектом – 1:12.
Славянский аорист являлся одним из простых претеритов и
обозначал действие, целиком отнесенное к прошлому («нейтральное»
прошедшее). Именно поэтому он был так популярен в повествовательных
текстах, где, по данным исследователей, употребление аориста составляет
75-80 % от общего числа прошедших времен. Аорист образовывался от
основ совершенного и несовершенного вида. Формы, образованные от
основ несовершенного вида, обозначали события, которые протекали в
ряду других. Такое употребление обнаруживается, например, во фрагменте
из Лаврентьевской летописи, описывающем крещение Руси:
Созва володимеръ бол#ры сво" и· старци градьскиh· и ре̃ч имъ· се
приходиша ко мнh болгаре· рькуще приими законъ нашь· по сем же
приходиша нhмци и ти хвалях закон свои· по сихъ придоша жидове· се же
послh же придоша грьци хул#ше вси законы· свои же хвал#ше.
Древнерусские памятники знают два типа аориста. От основ
инфинитива на гласный (основы 2 – 5 типов) образовывался так
называемый древний сигматический аорист, от основ на согласный
(основы 1 типа) образовывался сигматический тематический, или «новый»,
аорист (кроме форм 2 и 3 лица ед. ч., в которых исторически употреблялся
простой аорист). Глагол речи (ст.-сл рещи) сохранял формы обоих
аористов: рhхъ – рекохъ. Особенностью древнерусского аориста было
наличие одной формы для 2-3 лица дв. ч.: пекоста, ходиста.
лицо, число
основы
на гласный
ед. ч. 1 л.
2-3 л.
дв ч. 1 л.
2-3 л.
мн. ч. 1 л.
2 л.
3 л.
молихъ
моли
молиховh
молиста
молихомъ
молисте
молиша
основы
на
согласный
ведохъ
веде
ведоховh
ведоста
ведохомъ
ведосте
ведоша
глагол быти
быхъ
бы(сть)
быховh
быста
быхомъ
бысте
быша
109
Другим простым прошедшим временем, использование которого в
древнерусском языке также было ограничено книжно-литературными
письменными памятниками, был имперфект.
Исследователи отмечают специфическую особенность славянского
имперфекта – актуализировать моменты настоящего в контексте прошлого.
Пишущий (повествующий) как бы задерживает внимание на некоторых
событиях, происходивших в ряду с другими. Так, в погодных статьях из
Новгородской летописи по Синодальному списку аорист используется для
обозначения «точечных» событий, для простой констатации факта, с
помощью имперфекта переданы события, происходившие «на фоне»
остальных, повествователю важно было показать их длительность,
представить «настоящее в прошедшем»:
Тои ж̃ осени мног̃ зла с# створи· поби мразъ обилье по волости· а
на търожку все чело бы̃с …а новhгородh зло бы̃с вельми· кадь ржи
кqпл#хqть по ĩ· гр̃внh· а овса по · г̃· гр̃внъ а рhпh возъ по· в̃· гр̃вьнъ "д#хq
со
сновую кору…
Образовывался имперфект, так же как и аорист, от основ обоих
видов. В древнерусских текстах фиксируется не только архаичный, но и
«стяженный» имперфект: ношахъ, печахъ, хожахъ, сто"хъ. Формы 3 лица
ед. и мн. ч. практически всегда употреблялись с элементом -ть, который
появился под влиянием форм настоящего времени: кqпляхqть. Во 2-3 лице
дв. ч. и во 2 лице мн. ч. наряду со стяженными формами имперфекта
(которые были активны в церковнославянском языке) функционировали
контаминированные формы имперфекта и аориста: ношаста, ношасте,
ношашета, ношашете.
лицо, число
ед. ч. 1 л.
2-3 л.
дв. ч. 1 л.
2-3 л.
мн. ч. 1 л.
2 л.
3 л.
основы
на гласный
лияхъ
лияше
лияховh
лияшета
лияхомъ
лияшете
лияху(ть)
основы
на согласный
вожахъ
вожаше
вожаховh
вожашета
вожахомъ
вожашете
вожаху(ть)
глагол быти
б#хъ
б#ше
б#ховh
б#шета
б#хомъ
б#шете
б#ху(ть)
Кроме простых претеритов в древнерусском языке (как и в
старославянском) были сложные прошедшие времена – перфект и
плюсквамперфект. Аналитические прошедшие времена в плане
выражения
были
противопоставлены
простым
временам
как
относительные абсолютным, поскольку причастие с суффиксом -л- в их
составе указывало на предшествование обозначаемого события. В
собственно
временном
значении
относительным
был
только
110
плюсквамперфект, так как он обозначал действие, осуществившееся в
прошлом, которое предшествовало другому действию, также отнесенному
к плану прошлого (плюсквамперфект также называют предпрошедшим
временем).
И.К. Бунина считает относительным временем и перфект. Если событие в
плюсквамперфекте отнесено к моменту речи через план прошедшего, то в перфекте, по
мнению исследовательницы, – через план настоящего.
Известно три способа образования предпрошедшего времени,
причем два из них усвоены русским языком из церковнославянского.
«Книжный» плюсквамперфект образуется с
помощью формы
сигматического аориста или аориста от имперфективной основы глагола
быти и причастия на -л-:
ед. ч.
1 быхъ видhлъ (-а,-о)
2-3 бы видhлъ (-а,-о)
дв. ч.
1 быховh видhла (-h, -h)
2 быста видhла (-h, -h)
3 бысте видhла (-h, -h)
мн. ч.
1 быхомъ видhли (-ы, -а)
2 бысте видhли (-ы, -а)
3 быша видhли (-ы, -а)
ед. ч.
1 бhхъ видhлъ (-а,-о)
2-3 бh (бhше) видhлъ (-а,-о)
дв. ч.
1 бhховh видhла (-h, -h)
2 бhста видhла (-h, -h)
3 бhсте видhла (-h, -h)
мн. ч.
1 бhхомъ видhли (-ы, -а)
2 бhсте видhли (-ы, -а)
3 бhша видhли (-ы, -а)
В текстах деловой письменности активно использовался так
называемый «русский плюсквамперфект». Он образовывался с помощью
причастия на -л- и глагола-связки в форме перфекта:
ед. ч. 1 ~смь былъ видhлъ (-а,-о)
2 ~си былъ видhлъ (-а,-о)
3 ~сть былъ видhлъ (-а,-о)
дв. ч. 1 ~свh была видhла (-h, -h)
2 ~ста была видhла (-h, -h)
3 ~сте была видhла (-h, -h)
мн. ч. 1 ~смъ были видhли (-ы, -а)
2 ~сте были видhли (-ы, -а)
3 суть были видhли (-ы, -а)
Плюсквамперфект использовался крайне редко, когда требовалось
специальное выделение, например, в тех случаях, когда синтаксическое
построение предложения не соответствовало реальной последовательности
событий:
"ко обнажи предъ всhми сво" ребра и гвоздны" "звы на рuкu и на
ногu показаеть фомh не бh бо фома въ первыи приходъ съ qченикы виделъ
гс̃а (Слово Кир. Тур.).
111
В приведенном примере воскресший Иисус обнажает свои раны,
потому что до этого (в первый приход) Фома его не видел.
Ср. также пример из Суздальской летописи:
Володимеръ…поиде противу им испросилъся бяше q С̃тослава.
Специфическим значением русского плюсквамперфекта, что
отразилось в памятниках деловой и юридической письменности, стало
незаконченное и/или отмененное действие:
Ярославъ былъ qставилъ и qбити нъ сн̃ве его qставиша по отьци на
куны (Русская правда).
Перфект (результатив) употреблялся тогда, когда нужно было
обозначить действие, совершенное в прошлом, результат которого был
соотнесен с моментом речи.
Образовывалось данное прошедшее время сочетанием настоящего
времени от глагола быти и несклоняемого причастия на -л-. Причастие
образовывалось от разных основ.
число, лицо
ед. ч. 1 л.
2 л.
3 л.
дв. ч. 1 л.
2-3 л.
мн. ч 1 л.
2 л.
3 л.
основы несовершенного
вида
~смь шьлъ (-а, -о)
~си шьлъ (-а, -о)
~сть шьлъ (-а, -о)
~свh шьла (-h, -h)
~ста шьла (-h, -h)
~смъ шьли (-ы, -а)
~сте шьли (-ы, -а)
суть шьли (-ы, -а)
основы
совершенного вида
~смь съписалъ (-а, о)
~си съписалъ (-а, -о)
~сть съписалъ (-а, -о)
~свh съписала (-h, h)
~ста съписала (-h, -h)
~смъ съписали (-ы, а)
~сте съписали (-ы, а)
суть съписали (-ы, а)
Формы от основ несовершенного вида употреблялись тогда, когда
следствием события, выраженного перфектом, было состояние, которое
выражалось иными лексико-грамматическими средствами.
Перфект неравномерно распределен между различными жанрами
древнерусской литературы. В памятниках делового и бытового содержания
это преобладающая форма начиная уже с XI века. В церковно-книжных
текстах и летописях перфект появляется редко, обычно при передаче
прямой речи в диалоге. Активность перфекта в диалоге объясняется
актуализацией в момент речи обозначаемых им событий, в связи с этим
понятна его частотность в деловой речи (грамотах и частных письмах),
диалогичной по своей сути. Ср. примеры из берестяных грамот:
112
Купилъ еси робу пльскове а ныне м# въ томъ #ла кън#гыни (Новг. гр.
XII – XIII вв.); оже еси продало порты а купи ми жита (Витебск. гр. XIII
– XIV вв.).
Уже в самых ранних памятниках перфектные формы употребляются
без глагола-связки. Для того чтобы лучше понять причины его утраты,
схематически изобразим ту «грамматическую нагрузку», которую несли на
себе причастие и глагол в составе перфекта.
время состояния
(результат действия)
наклонение
лицо
число
время действия
род
число
есмь далъ
Хорошо заметно, что изначально грамматическая информация о
числе в перфекте была избыточна. При функционировании в речи
обозначение лица вспомогательным глаголом также оказывалось
необязательным, поскольку
то же значение могло быть выражено
местоимениями или (при обозначении 3 лица) существительными. В
последнем случае лексическая выраженность лица при помощи имени
практически всегда была обязательной.
Утрата значений лица и числа могла привести к тому, что глаголсвязка в перфекте стал бы неизменяемым показателем наклонения и
времени. Это случилось с другими сложными временами –
плюсквамперфектом, сослагательным наклонением и вторым сложным
будущим, в которых вспомогательный глагол превратился либо в
модальную частицу, либо в специальный союз (ср.: буде(ть), бы, было).
Однако то временное значение, которое было свойственно перфекту
(‘отнесенность к моменту речи’), во всех восточнославянских говорах
стало выражаться нулем вспомогательного глагола. Первоначально
отсутствие связки характеризовало именные сказуемые, в которых
«актуализированный»
признак
обозначался
существительным,
прилагательным или склоняемым причастием: А кто мнh ратныи с тимъ
ся вhдаю (Новг. гр. 1266-72 гг.)
Затем эта ситуация распространилась на связку в перфекте:
Язъ далъ рукою своею (Мст. гр. 1130 г.); Ты ему велелъ продати
(Риж. гр.); Се вз#лъ богданъ ермолинъ ув устиньи…дес#ть рублевъ денгами
взаимы · а заложилъ…в тыхъ дес#ти рубл#хъ о̃цину свою землю…(Онеж.
гр. XV в.).
Тексты XII – XIII вв. свидетельствуют, что писцы, не владевшие
книжной нормой, могли рассматривать вспомогательный глагол перфекта
и личные местоимения как синонимичные средства. Об этом говорят
многочисленные употребления перфекта со связкой в другом временном
значении (например, аористном) при отсутствии местоимений:
И ты имъ выдавъ розбоиника потомъ шолъ еси у розбоиникову
клеть товаръ еси розбоиниковъ взялъ…и то поималъ еси…(Риж. гр. 1300).
113
Итак, различные жанры древней русской письменности отражают
неодинаковое состояние системы прошедших времен. Книжные памятники
фиксируют сложную временную систему, в то время как деловая
письменность, в той или иной степени отражающая живую речь,
свидетельствует об утрате перфекта как специфической формы, вероятно,
уже в XI веке и превращении его в универсальное прошедшее время.
2. История форм прошедшего времени
История прошедшего времени в русском языке определяется двумя
факторами:
•
утратой перфектом значения результатива и закреплением в
значении универсального прошедшего времени;
•
слиянием видовых и временных значений.
Как уже отмечено, сложная система претеритов сохранялась до XVII
века только в памятниках, принадлежавших к книжно-литературной
традиции. Живая речь, зафиксированная в деловом письме, которое
обычно не относят к литературной традиции, уже в XIII – XIV вв. не
содержала простых прошедших времен.
Внешнее упрощение прошедших времен и сохранение только одного
из них вовсе не означает упрощения временных значений. Те функции,
которые когда-то выполняли особые временные формы, в значительной
степени «взяли на себя» глагольный вид и семантика конкретных глаголов,
а также условия контекста. Даже при беглом наблюдении можно
обнаружить, что современное прошедшее время «включает» значения, в
древности выражаемые разными формами – аористом, имперфектом,
перфектом, плюсквамперфектом.
Так, аористные значения в нарративном тексте обычно выражаются
глаголами совершенного вида: побежал, увидел, написал, спел. Те же
самые глаголы в диалоге могут оформлять значение перфекта (я увидел
его, то есть ‘вижу сейчас’). Глаголы несовершенного вида (часто при
обозначении фоновых событий) используются в имперфективном
значении: лес шумел, заря занималась, мы долго стояли на мосту.
Наконец, значение плюсквамперфекта в русском языке может выражаться
при помощи описательных конструкций (пришел человек, которого я
ждал), в которых нередко участвуют имперфективы (сколько раз мы к
нему приходили, а его не было на месте).
У исследователей нет единства во мнениях относительно времени и
особенностей утраты претеритов. Долгое время в исторической русистике
господствовала точка зрения, согласно которой происходило постепенное
отмирание прошедших времен. Полагали, что сначала утратился
имперфект, поскольку он не встречается уже в древних деловых текстах.
Затем произошла утрата аориста, о более позднем его устранении
свидетельствуют сохранение соответствующих форм в нелитературных
114
текстах до XIV века и отдельные факты современного русского языка
(например, чу! – бывший аорист 2 л. ед. ч. от глагола чути, а также
конструкции возьми+повелительное время со значением внезапного
действия).
Контекстный анализ памятников, относящихся к разным
письменным традициям, позволил откорректировать имевшиеся выводы.
Наблюдения над функционированием в текстах разных жанров простых
прошедших времен, с одной стороны, и перфекта, с другой, обнаруживают
уже с XII века неразличение этих форм:
Того лhта алъбрахтъ вл̃дка ризкии умьрлъ уздумалъ князh
смольнескыи мьстиславъ прислалъ въ Ригу своего лучьшего попа (Смол. гр.
1229 г.). Все три глагола во фрагменте – это перфектные формы, однако
первый из них имеет значение плюсквамперфекта, два другие – аориста.
Еще один пример: Се язъ Ярославъ Володимhричь… со всhми
новгородъци подтвердихомъ мира стараго (Дог. гр. 1189-99 гг.). Форма
имперфекта здесь использована явно в перфектном значении.
Утрата специальной перфектной формы вызвала появление в говорах
и просторечии так называемого «нового перфекта», выраженного
неизменяемым кратким действительным причастием прошедшего времени
на -ши (он уехавши, она не спавши). Данные лингвистической географии
свидетельствуют, что «новый перфект» развился во всех диалектах, кроме
Ростово-Суздальских.
Плюсквамперфект в настоящее время сохраняется в украинском и
белорусском языках, а также в некоторых северновеликорусских говорах.
По данным памятников делового письма, с XIII века «русский
плюсквамперфект» (о чем было уже сказано), функционирует только в
значении «отмененного» действия.
После утраты глагола-связки значение отмененного действия
сосредоточивается на причастии, последнее, утратив согласование,
становится модальной частицей: был пошелъ→ было пошел.
3. Причастие в истории языка
В древнерусском языке было два типа причастий: склоняемые и
несклоняемые. К несклоняемым относились причастия на -лъ, входившие
в состав сложных глагольных форм (перфект, плюсквамперфект, будущее
сложное второе, сослагательное наклонение). Например: писалъ (-а, -о),
пђлъ (-а, -о) и т.д. Они изменялись по родам и числам, но не склонялись и
употреблялись только в краткой форме.
Склоняемые причастия, как и в настоящее время, делились на
причастия действительного и страдательного залога, настоящего и
прошедшего времени. Однако в отличие от современного русского языка
они употреблялись не только в полной форме, но и в краткой.
115
Действительные причастия
Краткие
действительные
причастия
настоящего
времени
образовывались от основы глаголов настоящего времени при помощи
суффиксов -оуч-, -юч- (от глаголов I спряжения) и -ач-, - Δч- (от глаголов
II спряжения). В им. пад. ед. ч. мужского и среднего рода этих суффиксов
не было, и причастия оканчивались на -Δ, -а. Форма женского рода им.
пад. ед. ч. имела окончание -и:
Муж. и Ср. р.
Жен. р.
нес-оуть: неса
несоучи
ид-оуты
ида
идоучи
хвал- Δть: хвалΔ хвалΔчи
Склонялись эти причастия как краткие прилагательные мягкого
варианта, за исключением им. пад. множ. ч. мужского рода, где выступает
окончание -е, а не -и.
Образец склонения
Единственное число
Муж. р.
Ср. р.
И.
неса,
хвалΔ
Р.
несоуча, хвалΔча
Д.
несоучоу, хвалΔчоу
В. несоучь, хвалΔчь, несоуче, хвалΔче
Т.
несоучьмь, хвалΔчьмь
М.
несоучи, хвалΔчи
Жен. р.
несоучи, хвалΔчи
несоучђ, хвалΔчђ
несоучи, хвалΔчи
несоучоу, хвалΔчоу
несоучею, хвалΔчею
несоучи, хвалΔчи
Множественное число
Муж. р.
Ср. р.
И. несоуче, хвалΔче
несоуча, хвалΔча
Р.
несоучь, хвалΔчь
Д.
несоучемъ, хвалΔчемъ
В. несоучђ, хваллчђ
несоуча, хвалΔча
Т.
несоучи, хвалΔчи
М.
несоучихъ, хвалΔчихъ
Жен. р.
И. несоучђ, хвалΔчђ
Р. несоучь, хвалΔчь
Д. несоучамъ, хвалΔчамъ
116
В. несоучђ, хвалΔчђ
Т. несоучами, хвалΔчами
М. несоучахъ, хвалΔчахъ
Двойственное число
Муж. р.
Ср. р.
Жен, р.
И. В. несоуча, хвалΔча несоучи, хвалΔчи несоучи, хвалΔчи
P.M.
несоучоу, хвалΔчоу
несоучоу, хвалΔчоу
д. Т.
несоучема, хвалАчема
несоучама, хвалΔчама
Причастия типа неса, ида впоследствии под влиянием форм типа
хвалΔ стали оканчиваться на -Δ (несΔ, идΔ ).
Краткие
действительные
причастия
прошедшего
времени
образовывались от основы инфинитива при помощи суффикса -ъш-, если
основа инфинитива оканчивалась на согласный звук, и -въш-, если основа
инфинитива оканчивалась на гласный. В им. пад. ед. ч. мужского и
среднего рода этих суффиксов не было, и причастия оканчивались на -ъ
или -въ. Форма женского рода им. пад. ед. ч. имела окончание -ы.
Например:
Муж. и Ср. р.
Жен. р.
нес-ти: несъ
несьши
писа-ти: писавъ
писавъши
хвали-ти: хваливъ хваливъши
Склонялись эти причастия как краткие прилагательные мягкого
варианта, только в им. пад. множ. ч. мужского рода было окончание -е.
Образец склонения
Единственное число
Муж. р. Ср. р.
Жен. р.
И.
несъ
несъши
Р.
несъша
несъшЪ
Д.
несъшоу
несъши
В. несьшь
несъше
несъшоу
Т.
несъшьмь
несъшею
М. несъши
несъши
Множественное число
Муж. р.
Ср. р.
Жен. р.
И. несъше
несъша
несъшђ
Р.
несъшь
несъшь
Д.
несъшемъ
несъшамъ
В. несъшђ
несъша
несъшђ
Т.
несъши
несъшами
М.
несъшихъ
несъшахъ
117
Двойственное число
Муж. р.
Ср. р.
Жен. р.
И. В. несъша несъши
несъши
P.M.
несъшоу
несъшоу
Д. Т.
несъшема
несъшама
Краткие действительные причастия настоящего и прошедшего
времени в дальнейшем превращаются в деепричастия. Происходит это
следующим образом.
Краткие формы причастий, как и краткие прилагательные, в
древнерусском языке могли употребляться и в роли определения, и в роли
сказуемого. Употребляясь как определения, краткие причастия
согласовывались с определяемым словом в роде, числе и падеже.
Например: ида моужь (идущий человек), идоучи жена (идущая женщина);
съгорђвъ домъ (сгоревший дом), съгорђвши истъба (сгоревшая изба);
идоуча моужа, идоучђ жены (род. пад. ед. ч.); идоуче моужи, идоучђ жены
(им. пад. мн. ч.) и т.д. Со временем краткие причастия перестали
выступать в качестве определения, за ними закрепляется только функция
сказуемого. Это приводит к утрате их склонения. У кратких причастий
сохраняется лишь форма именительного падежа, потому что, употребляясь
в роли сказуемого, они согласовывались с подлежащим. С течением
времени краткие действительные причастия теряют и эту способность, т.е.
согласование с подлежащим. Таким образом, они перестали изменяться не
только по падежам, но и по родам и по числам. Случаи нарушения
согласования кратких действительных причастий в роде и числе с
подлежащим встречаются в древнерусских памятниках XIII-XV вв.:
слышавъ же се Олговичи вси и поидоша къ Кыевоу (Лаврентьевская
летопись). В данном примере при подлежащем во множественном числе
причастие употребляется в форме единственного числа мужского рода;
по Великои рђкђ ледъ идоучи христианомъ силно много хоромъ
подрало (I Псковская летопись) – женский род вместо мужского.
Перестав изменяться по родам, числам и падежам, краткие причастия
образовали новую грамматическую категорию – деепричастие.
Формирование деепричастий в русском языке завершается в конце XVII в.
Современные деепричастия типа неся, идя восходят к древнерусским
действительным причастиям настоящего времени мужского и среднего
рода им. пад. ед. ч. В разговорной речи и в диалектах употребляются ещё
деепричастия на -учи (-ючи), являющиеся по происхождению причастиями
женского рода: живучи, играючи и др. Современные деепричастия типа
взяв, написав восходят к древнерусским кратким причастиям прошедшего
времени мужского и среднего рода в им. пад. ед. ч., а деепричастия типа
взявши, написавши – к форме женского рода.
118
Полные формы причастий действительного залога образовались так
же, как и полные прилагательные, присоединением к кратким формам
причастий указательных местоимений и, ie, ia. В настоящем времени они
имели следующий вид: неса + и> несаи (муж. р.), несоучи + ia (жен. р.),
неса + ie (ср. р.), но чаще несоучеie. Со временем под влиянием полных
прилагательных в им. пад. ед. ч. установились следующие формы
причастий: несоучии (муж. р.), несоучаia (жен. р.), несоучеie (ср. р.).
Полные действительные причастия прошедшего времени выглядели
так: несъ + и > несыи (муж. р.), несъши + ia (жен. р.), несъ+ ie (ср. р.), но
чаще несъшеie. Под влиянием полных прилагательных позже установились
такие формы, как несъшии, несъшaia, несъшеie. Склонялись полные
причастия так же, как полные прилагательные мягкого варианта:
Муж. р. ед. ч.
И. несаи
Р. несоуча + ieго > несоучего
Д. несоучоу +ieмоу > несоучемоу и т.д.
Полные действительные причастия прошедшего времени полностью
сохранились в русском языке. А полные действительные причастия
настоящего времени, утратив временной признак, превратились в
прилагательные. В роли действительных причастий настоящего времени в
русском языке стали употребляться старославянские причастные формы с
суффиксами -ущ- (-ющ-), -ащ- (-ящ-). Ср. современные: горячий и
горящий, ходячий и ходящий, ползучий и ползущий и т.д.
Страдательные причастия
Страдательные причастия в основном имели те же формы, что и в
современном русском языке.
Краткие
страдательные
причастия
настоящего
времени
образовывались от основы глаголов настоящего времени с помощью
суффикса -м-, который в глаголах I спряжения твёрдой разновидности
принимал форму -ом-, мягкой разновидности -ем- и в глаголах II
спряжения – -им-:
нес-оуть: несомъ, несома, несомо
вед-оуть: ведомъ, ведома, ведомо
зна-ють: знаie-мъ, знагieма, знагieмо
хвал-Δть: хвалимъ, хвалима, хвалимо
Краткие
страдательные
причастия
прошедшего
времени
образовывались от основы инфинитива при помощи суффиксов -я- и -т-,
если основа оканчивалась на гласный, например:
писа-ти: писанъ, писана, писано
видђ-ти: видђнъ, видђна, видђно
обоу-ти: обоутъ, обоута, обоуто
въз -Δти: възΔтъ, възΔта, възΔто
119
Если основа инфинитива оканчивалась на согласный звук, то
причастие образовывалось при помощи суффикса -ен-, например:
нес-ти: несенъ, несена, несено
плес-ти: плетенъ, плетена, плетено
Полные страдательные причастия образовались из кратких
прибавлением указательных местоимений и, ia, ie, например: ведомъ + и >
ведомыи (муж. р.), ведома + iа (жен. р.), ведомо + ie (ср. р.); обоутъ + и>
обоуnыи, обоута + ia, обоуто +ie. Краткие и полные страдательные
причастия склонялись как соответствующие прилагательные (краткие и
полные).
В истории русского языка краткие страдательные причастия имели
ту же судьбу, что и краткие прилагательные. Перестав употребляться в
роли определения они утратили своё склонение. В современном русском
литературном языке эти причастия сохранились только в качестве именной
части составного сказуемого. Полные же страдательные причастия
изменяются в настоящее время по родам, числам и падежам, как и прежде.
Только страдательные причастия с суффиксом -н- в полной форме
употребляются теперь с удвоенным н: написанный, проведенный,
занесенный и т.п.
120
Раздел 5. Наречие и служебные части речи. 0,388 ЗЕ 6/8 ч.
Лекция 8
Служебные части речи. Наречие
Тема 12. Служебные части речи
Служебные части в морфологической системе древнерусского языка
выделяем по сложившейся традиции изучения современного русского
языка. Роль служебных частей речи, в отличие от самостоятельных,
которые называют предмет, признак, действие и пр., – выражать
отношения: предлог – между словами в предложении, союз – связывает
слова и части сложного предложения, частицы вносят различные
смысловые оттенки в предложение. Кроме этого, в древнерусском и
старорусском предложении функционировало такое служебное средство,
как корреляты. Остановимся подробнее на каждом представителе
древнерусской морфологической системы.
1. Предлог. В древнерусском языке (как и в современном русском)
предлоги выражали зависимость косвенных падежей существительных,
числительных и местоимений от других слов в словосочетании. Вместе с
падежными окончаниями они служили и служат для связи слов. Предлоги
как неизменяемые служебные слова всегда употребляются только в
сочетании со знаменательными словами; в предложении они не играют
самостоятельной.
По образованию и по структуре предлоги делятся на два разряда:
•
непроизводные (или первообразные);
•
производные (или вторичные).
Непроизводные предлоги немногочислен: без, в, для, до, за, из, к, на,
над, о (об), от, по, под, пред, при, про, с, у, через… Они состоят из одного,
иногда из двух слогов. По своему происхождению эти предлоги древние.
На протяжении всей истории русского языка состав непроизводных
предлогов оставался почти неизменным. Большинство из них появилось в
праславянском и даже общеиндоевропейском языках и давно утратило
генетическую связь с теми знаменательными словами, от которых,
произошли. Только путем этимологического анализа можно установить их
происхождение.
Характерной особенностью непроизводных предлогов является их
многозначность. Некоторые предлоги могут выражать различные
грамматические отношения и употребляться с несколькими падежами.
Например, предлоги с, по употребляются с тремя падежами: снять со
стены, величиной с горошину, работать с увлечением; говорить по
телефону, воды по горло, скучать по матери.
121
Производные предлоги образовались в более позднее время от
других частей речи, в результате чего появились отыменные,
отглагольные, отнаречные и составные предлоги. Большая часть
производных предлогов – застывшие падежные формы имен
существительных как с предлогами, так и без них. Например, в предлог
превратилось наречие между: по своему происхождению это
старославянская форма вин. пад. един, числа существительного межда
(«граница, межа»), а предлог меж является застывшей формой предл. пад.
ед. числа древнерусского существительного межи (где безударное
окончание [и]
исчезло). В древнерусском языке эти предлоги управляли не только
творительным, но и родительным падежом: ср. народно-разговорное меж
крутых берегов. Предлог около тоже возник из наречия. Это слово
образовано путем присоединения предлога о к форме вин. пад. един. числа
существительного коло – «круг». Отметим, как тенденцию развития
предлогов в современном русском языке, что разряд производных
предлогов на протяжении своего исторического развития пополнился.
Либо это сочетаниямя существительных (в косвенных падежах) с
простыми предлогами. В таких случаях знаменательные слова постепенно
утрачивают свое лексическое значение и приобретают функцию
служебных слов (ср.: в течение, в продолжение, со стороны, по поводу, в
целях, по причине, по мере, вследствие, насчет, ввиду, вместо, наподобие,
вокруг, вблизи, навстречу и проч.). Либо это немногочисленные предлоги,
образованные от глаголов и их форм (см.: благодаря, несмотря на, спустя,
включая, исключая, начиная с и пр.).
2. Союз. Эта служебная часть речи связывает члены предложения и
части сложного предложения.
Основная синтаксическая позиция союза в сложном предложении –
первое слово во второй или в придаточном предложении независимо от
положения придаточной части по отношению к главной.
По своей функции союзы делятся на сочинительные и
подчинительные. Сочинительные союзы связывают однородные члены
предложения или части сложносочиненного предложения как
равноправные речевые элементы. Подчинительные союзы употребляются
только в сложноподчиненных предложениях и выражают зависимость
одного предложения от другого.
Исторически сочинительная связь древнее подчинительной. Об этом
подробнее будет сказано в теме о развитии сложного предложения. Здесь
же отметим, что первоначально сочинительные союзы были многозначны
и выполняли функции средства не только сочинительной, но и
подчинительной связи. Так, союз а часто выполнял функцию союзов если,
когда. Однако функционирование союза в древнерусском тексте говорит о
122
том случаях синонимического употребления нескольких союзов, например
аще, ажь, даже в значении условных союзов; зане, занеже, понеже,
поелику в значении причинных союзов.
Способов образования союзов можно назвать три: союзы
глогольного происхождения (аще (аче), если, буде (т), хоть);
местоименного происхождения (иже, яже, еже, аже, зане (же), поне
(же), ежели, нежели, который, какой, кой, елик, кто, что, яко и др.) и
образованные при сочетании служебных слов (только, лишь, едва
(одва), чтобы, абы, дабы, кабы, али, или, аже, даже, ибо).
Формирование системы союзов – это взаимосвязь процессов
морфологических, лексических, синтаксических. Например, переход одной
и той же формы слова в другой грамматический разряд: от глагола к союзу
или от наречия к союзу. Такие союзы, как аще, хотя, если, образовались из
глагола.
Частица
бы
–
составная
часть
продуктивной
словообразовательной модели. Результатом соединения этой частицы с
сочинительными и подчинительными союзами явилось образование новых
модальных союзов: абы, дабы, чтобы, кабы. Союзы иже, iаже, iеже
образовались в результате постепенного перехода изменяемых форм
местоимений, восходящих к основе *je, в неизменяемые формы,
показатели подчинительных отношений – союзы. Позднее эти лексемы
были утрачены словарным фондом языка.
Это объясняется яркой стилистической маркированностью этих
союзов, что делало их избыточными в синтаксическом строе. Существует
и другое мнение, высказываемое, в частности, в «Этимологическом
словаре славянских языков» (вып. 1. М., 1973, с. 90), по которому союз
аще восходит к праславянскому *atje, при этом обращается внимание на
близость праславянского *atje и латинского etiam.
Основной
фактический
состав
подчинительных
союзов,
употреблявшихся в памятниках письменности XI-XVII вв., восстановлен
авторами
монографии
«Структура
предложения
в
истории
восточнославянских языков» на огромном историческом материале.
Приведём таблицу союзов в их распределении по различным типам
предложения. За основу берется современная структурно-семантическая
классификация типов предложений. Использование современной
классификации в ретроспективном плане в качестве эталона при сравнении
может быть оправдано не только соображениями практического удобства;
на это также дает право весьма значительное структурное единство
системы сложноподчиненных предложений в течение всей истории ее
функционирования в русской письменной речи.
123
Таблица союзов и союзных слов в сложном предложении
сравнител
ьные
дополнит
ельные
определит
ельные
подлежащ
ные
места
следствия
цели
причины
уступки
условия
Союзы
времени
Типы сложноподчиненного предложения
Глогольного происхождения
аще (аче)
если
буде (т)
хоть
+
+
+
+
+
+
Местоименного происхождения
иже
яже
еже
аже
зане (же)
поне (же)
ежели
нежели
который
какой
кой
елик
кто
что
яко
како (как)
амо (ямо)
камо
где (кде)
иде
(идеже)
куда
откуда
когда
егда (еда)
внегда
коли
докуда
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
124
(покуда)
доколе
дондеже
отнележе
покамест
+
+
+
+
сравнител
ьные
дополнит
ельные
определит
ельные
подлежащ
ные
места
следствия
цели
причины
уступки
условия
Союзы
времени
Типы сложноподчиненного предложения
+
Образованные при сочетании служебных слов
только
лишь
едва
(одва)
чтобы
абы
дабы
кабы
али
или
аже
даже
ибо
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
+
Из таблицы следует, что:
1) состав союзов памятников письменности XI-XVII вв.
многообразен и существенно отличается от современного,
2) одни союзы функционировали в сложноподчиненных
предложениях с различным типом семантико-синтаксических отношений,
т.е. были многозначными, а другие были специализированы для
обозначения определенных типов связи.
3. Отметим некоторые характерные особенности союзов. Так,
союзы глагольного происхождения характеризуются тем, что они
специализированы преимущественно для обозначения определенных
семантико-синтаксических отношений. Старославянский союз аще
(русский вариант аче)возник из глагольного сказуемого со значением
условного будущего а хощет (а хочет). Известный уже первым
памятникам письменности, союз аще на протяжении XI-XVII вв. является
125
основным, наиболее распространенным союзом условных конструкций в
произведениях книжных, отмеченных религиозной окрашенностью:
Аще моужь самъ не оучитъ, ино соуд،ω бга прiмет. (Домострой).
Значения условия и уступки очень близки. В семантике
уступительных конструкций сочетаются отношения основания и следствия
с противительным значением. Этим обусловлено использование в
письменности XI-XVII вв. союза аще в уступительных конструкциях.
Создается как бы формула: аще и… но, (а, да), например:
Аще и вђща душа въ дръзђ тђлђ нъ часто бђды страдаше (Слово о
плку Игореве).
Подобному использованию союза аще в уступительных
конструкциях в памятниках соответствует современное употребление в
таких случаях союза если. Глагольное происхождение союза если (путем
слияния глагольной формы есть с частицей ли) очевидно.
В литературе XVI в. союз есть (ли) появляется в сочинениях
Пересветова и Курбского, например: и кто бы изъ земли твоеи пођхалъ, по
пророку да чюжихъ земель, яко Исусъ Сираховъ глаголетъ ты называешь
того измђнникомъ; а естьли изымаютъ на предђле, и ты казнишь
различными смертьми (Курбский, Письма).
С XVII в. союз если широко употребляется в памятниках различных
жанров, особенно характерен он для произведений, отражавших
разговорную речь (Сатиры о пьянстве, пословицы, грамоты). Достаточно
чёткая синтаксическая семантика (союз если использовался как
специализированный союз условных конструкций) в сочетании со
стилистической нейтральностью и поддержкой в разговорной речи – вот те
факторы, благодаря которым союз если закрепился в языке и является
основным условным союзом современного литературного русского языка.
Ещё один союз глагольного происхождения может быть рассмотрен
– хоть (хотя). Связь этого союза и его фонетических вариантов хотя,
хоти, хош с глаголом хотеть очевидна. Этот союз – специализированый
для выражения уступительных отношений, вытесняет в уступительных
конструкциях союз аще. Союз хоть отмечен в уступительных
конструкциях в древнейших памятниках, например: хота бы инъмоу комоу
виноватъ. былъ роусиноу : : [ь] Тако оуздти роусиноу. оу ризъ. и на
готскомь березт; (Смол. гр. 1229 г.). Однозначность семантики союза хоть
делает излишним использование противительного союза но, необходимого
при условном союзе аще. Союзу хоть несвойственна жанровая
закрепленность.
Союзы местоименного происхождения отмечаются в памятниках
древнейшего происхождения. Союзы иже, яже, еже (оже) образованы по
формуле: указательное местоимение с основой на *je (и, ie, iа) + частица
же. Они не были специализированы для выражения каких-либо
конкретных отношений, а служили главным образом для обозначения
126
связи двух частей в предложениях: и рече имъ въ слђдъ мене идђте и iеже
мΔ оузьрите творΔща творите и вы и имамы одолђти (Синайский
патерик).
В XI-XVII вв. эти союзы еще не утратили связь с местоимениями,
сохранив способность согласоваться с определяемым словом главного
предложения (в роде, числе, падеже), когда они употреблялись в
определительных конструкциях, например: А за кнΔжь конь, иже тои с
пΔтномъ, 3 гривнђ (Русская Правда).
Большинство союзов, образованных на основе указательных
местоимений, отмечены преимущественно в произведениях книжных
жанров, только причинный союз зане и условный оже употреблялись в
деловом письме, но не были ведущими в ряде союзов, использовавшихся
со значением причины и условия. Все союзы этой группы к XVIII в.
выходят из употребления. Исключение составляет союз ежели (позднего
образования). В старорусской письменности, по наблюдениям
С.Е.Морозовой (см. монографию «Структура предложения…», с.200) на
период одного XVII в. приходится процесс образования союза ежели,
широкое его распространение, а затем вытеснение другими союзами (в
основном если). Уже с XVIII в. союз ежели приобретает просторечный
характер, который и сохраняет в современном русском языке. Широко
известен он в современных русских говорах.
С древнейшего периода письменности изменяемые формы
вопросительных местоимений который, кой, какой, каков, елик были
специализированы в качестве союзных слов в сложноподчиненных
предложениях определительных (или местоименно-соотносительных).
Первоначальное значение местоимений какой, который (из двух, из ряда)
–
выделительное,
чему
в
немалой
степени
способствовал
корреспондирующий с союзным словом в придаточной части коррелят
тот в главной например: и которой попъ учнетъ у тое церкве пђти, и тому
попу и причетникомъ церковнымъ платить въ домъ святђи Софии
Премудрости Божiи за мой подъђздъ и за десятину и за казенную пошлину
на годъ по шти алтынъ по четыре денги (Новгородская грамота 1631 г.).
Постепенно первоначальное выделительное значение нейтрализуется
определительным; с древнейших пор и до настоящего времени в русском
языке за местоимением который сохраняется положение доминирующего
союзного слова в определительных конструкциях.
Союзные слова который, какой прошли исторический путь от
первых письменных памятников и сохранились до нашего времени; это
можно объяснить способностью их к лексикализации (согласованию с
определяемым существительным), послужившей основанием для
продуктивности местоимений вопросительных корней в качестве союзных
слов определительных
предложений. В качестве союзных слов в
127
подлежащных сложноподчиненных предложениях эти местоимения
употреблялись только в форме именительного падежа.
Союзы и союзные слова, образованные на основе наречий, в
соответствии со своим лексическим значением использовались
преимущественно
для
обозначения
определенных
семантикосинтаксических отношений места (где (кде), иде, идеже, куда, откуда,
амо(же), ямо(же), камо, покамест) и времени (когда, егда, енегда, коли,
докуда, доколе, дондеже, отнележе, покамест). Особое место занимают
многозначные союзы яко, как (како) – см. Таблицу. Союз покамест в
ранних памятниках используется в придаточных с пространственным
значением и временным; и в тех и других его основное значение – указать
на предел, локальный или временной. Однако временное его значение
вторично и возникло на базе пространственного. Первоначально союз
покамест употреблялся со значением локального предела пространства, на
которое распространялось действие. Образование его проходило путем
постепенного слияния предлога по, местоимения ка (коя, кая) и
существительного места. С временным значением в древних славянских
памятниках могли употребляться и другие пространственные союзы – где,
иде. Факты выражения пространственных и временных отношений одними
и теми же грамматическими средствами свидетельствуют о генетической
связи понятий пространства и времени.
Старославянский союз егда с четко выраженным значением времени
(вопрос о времени) был самым распространенным временным союзом в
письменности XI-XVII вв., при этом отчетливо проявилась стилистическая
прикрепленность его к памятникам книжного типа, высокого слога.
Союзы егда, еда, когда, коли специализированы для выражения
временных отношений, и в то же время они употребляются в условных
конструкциях. Но следует учитывать семантическую близость временных
и условных отношений, когда отношения условия-следствия в то же время
являются отношениями последовательности действий, и очень часто
трудно разграничить эти значения в предложении.
Союзы, образованные на основе служебных слов, в древнерусский и
старорусский период письменности в сложноподчиненных предложениях
изъяснительных и целевых употреблялись широко. Образование
«модальных» союзов связано с разрушением старой глагольной системы
времен и наклонений. Частица бы представляет собой форму аориста 3
лица ед. числа от глагола быть. Но прежде чем союзы а, да, что в
соединении именно с этой формой получили свое окончательное
оформление, они употреблялись с разными формами аориста: да быша, да
быста, да быхъ, а быхо и пр.
Союзы дабы, абы широко использовались в древнерусских
памятниках, преимущественно в летописях. Формирование и активное
употребление союза чтобы приходится на период XV-XVII вв., когда он
128
вытесняет из изъяснительных и целевых
конструкций все другие
модальные союзы. Союз чтобы сохраняет свою ведущую роль и в
настоящее время.
Союзы, которые произошли от модально-ограничительных частиц
(едва, только, лишь и их фонетические варианты), не нашли широкого
распространения в период XV—XVII вв. В дальнейшем эти союзы
послужили основой для образования сложных союзов едва только, как
только, лишь только и под.
Союзы, образованные от сочетания союза с частицей – или (али), ибо,
аже – сформировались еще в дописьменный период. Можно предполагать,
что они являются свидетельством древней традиции использования частиц
в качестве уточнителей значения служебных слов при выражении
определенных семантико-синтаксических отношений.
К этой группе союзов можно отнести союз даже, использовавшийся
при выражении отношений цели, образованный из да + же. Только в
отличие от всей группы союзов, в которых конкретизатором значения
являлись семантические частицы, в союзе даже значение побуждения
заложено в первом компоненте – в модальной частице да.
Итак, в процессе исторического развития союзной системы
произошли существенные изменения в составе союзов (союзных слов).
Развитие союзной системы проходило по линиям (известным, впрочем, по
другим морфологическим классам):
• замены многозначных союзов союзами, специализированными
для выражения определенных семантико-синтаксических
отношений,
• отказа от излишней дублетности формальных средств связи
(отказ от дублетности в первую очередь распространяется на
слова устаревшие, и даже получившие специализацию союзы
старославянского
происхождения,
использовавшиеся
преимущественно в произведениях с церковно-религиозной
тематикой, выходят из употребления).
4. Частицы
Частицы возникли позднее других частей речи. Они образовывались
как от знаменательных, так и от служебных слов. Многие из них по
звучанию совпадают со знаменательными словами: глаголами (пускай,
давай и др.), наречиями (как, просто, точно и др.), местоимениями (то,
все и др.), союзами (а, да и др.). По значению и роли в частицы делятся на
три разряда: формообразующие, отрицательные и модальные. Наиболее
многочисленны модальные частицы. Они вносят различные смысловые
оттенки в предложение, а также выражают отношение говорящего к тому,
о чем идет речь в предложении (стоит вспомнить современный русский
язык):
ü вопрос (ли, разве, неужели, как),
129
ü
ü
ü
ü
восклицание (что за, как, так),
указание (вот, вон, это),
сомнение (вряд ли, едва ли),
уточнение (именно, подлинно, точь-в-точь, ровно, точно, как
раз),
ü ограничение
(только,
лишь,
исключительно,
почти,
единственно),
ü усиление (даже, ни, и, же, ведь, у, все, все-таки, то),
ü утверждение (да, так, точно),
ü сравнение (будто, словно, ровно, как бы, якобы),
ü передачу чужой речи (де, дескать, мол),
ü собственно модальность (авось, небось, пожалуй, чай, едва ли,
вряд ли) и др.
Говоря о древнерусском тексте, обычно речь идёт о нескольких,
наиболее употребительных частицах – ли, бо, же, бы.
Синтаксическая позиция частицы, уточняющей значение союза,
всегда непосредственно после союза (в придаточном предложении).
Несмотря на полифункциональность частиц, в позиции после союза они
были определенно специализированы для выявления и уточнения
различного круга семантико-синтаксических отношений. Наиболее четко
было специализировано употребление частиц ли и бо: частица ли в
позиции после союза постоянно связана с условным значением
конструкции, частица бо – с кругом значений причинного характера.
Употребление частицы бы всегда связано с особой модальностью
придаточного предложения; в соединении с многозначными союзами она
служит для выражения целевых, изъяснительных значений в отношениях
между частями сложноподчиненного предложения. С ее участием
образуются союзы (яко бы, еже бы, что бы и др.). Наименее
специализированно употребляется частица же. Она способна занимать в
предложениях несколько позиций. В позиции после союза частица
отмечена в самых ранних памятниках восточнославянской письменности.
Она входит в состав сложившихся еще в общеславянскую эпоху союзов, в
основе которых были древние указательные местоимения. Такова
структура союзов иже, еже, яже, а также понеже, занеже и др. (см.
сказанное ранее).
В некоторых восточнославянских текстах XV-XVII вв. – летописях,
письмах, в языке науки и в художественной литературе – наблюдается
заметное увеличение общей употребительности частиц, причем часто их
употребление мотивировано не смыслом конкретного предложения, а
особенностями жанрово-стилевого порядка. Это можно проследить, в
частности, и в позиции после союзов в сложноподчиненных
предложениях. При этом довольно широко распространяются
тавтологические
сочетания
«специализированный
союз
+
130
специализированная частица», например, понеже бо, занеже бо, аще ли.
Это явление наблюдается и в более ранних текстах, однако в XV-XVII вв.
расширение его, по-видимому, связано с общим процессом жанровостилистической дифференциации письменности, с противопоставлением
формирующегося стиля деловой речи остальным традиционным стилям.
Включение в текст частиц используется как один из приемов архаизации
речи, придающих тексту торжественный, возвышенный характер. При
этом может игнорироваться смысловая и логическая необходимость
употребления частиц.
В научных работах по историческому синтаксису, по мнению
авторов
монографии
«Структура
предложения
в
истории
восточнославянских языков», при дифференциации союзов и частиц в
древнерусских текстах не сложилось четких критериев. Частицы бо, же, ли
квалифицируют то как союзы, то как частицы, выступающие в роли
союзов. При этом обнаруживается недооценка такого существенного
критерия, как синтаксическая позиция служебного слова. Частица никогда
не занимает позицию союза – в начале придаточного предложения, что
связано с ее уточняющей функцией. Если же она приобретает статус
союза, то изменяется ее позиция в предложении. Так, частица бо,
употреблявшаяся весьма широко в древнерусских текстах, не получив, повидимому, поддержки в устной русской речи, в русском языке утратилась,
в украинском же и в белорусском языках она приобрела статус союза. При
этом изменилась ее позиция в предложении – со второго места на первое.
По своему происхождению частицы восходят к другим частям речи:
бишь образовано от глагола баеш;
вишь, ишь связаны в своем происхождении с бывшей формой
повелительного наклонения от глагола видђти – вижь;
вон (там) – указательное местоимение он + протетическое в (как и
осмь - восемь, острить - навострить);
вот – протетическое в -+- междометие о + указательное местоимение
тъ;
лишь – сравнительная форма от лихой – «большой, лишний» – лише:
безударное [е] отпало;
только – праславянское толико образовано от местоимения то +
частица ли + суффиксальный элемент ко; толико в результате редукции и
утраты безударного [и] изменилось в только;
якобы — образовано путем сращения наречия яко( «как будто») +
бы.
5. Корреляты.
Анализ функционирования в древнерусском и старорусском языке
такого служебного средства, как корреляты, представляет
собой
131
составную часть общей проблемы развития синтаксического строя
русского языка. В самом общем виде историю синтаксического строя
письменного русского языка можно представить как движение от
древнейшего текстового принципа организации письменного изложения –
«цепочечного нанизывания», в котором большой удельный вес имело
соотношение
конкретного
содержания
последовательного
ряда
предикативных единиц при относительно слабой типизированности
собственно синтаксических отношений – к бинарному принципу
организации сложных конструкций. Поэтому служебные средства должны
соответствовать грамматической системе языка. Если при цепочечном
нанизывании использование коррелятов исключается, то в условиях
бинарности синтаксической конструкции корреляты оказываются
средством, способным эксплицировать эту бинарность. Коррелят
оказывается удобным средством в этом отношении.
Набор коррелятов, употребляющихся в древнерусском тексте, в
основном сохранился. Это указательные местоимения то (тъ), се (сь);
наречия тогда, туда, тут, там, так и нек.др.; относительно-указательные
местоимения такой, таков, таковой. Кроме того, в качестве коррелятов
могли выступать некоторые служебные слова, например, ино, но, а, и, да и
др.
Синтаксическая позиция коррелятов – всегда в главном
предложении: в пределах главного предложения соотносительные слова
чаще употребляются в начале, но могут и не начинать главную часть
сложноподчиненного предложения:
Давыд же тђмъ не да ему полку, зане же ждаше брата Романа въ
Смолняны (Московская летопись);
Тому есмь рад оже вины моей нету (Новгородская I летопись);
Аще не боудђтъ порукы то оу жельзя оусадить (Договорная грамота
смоленского князя Мстислава Даниловича, 1229 г.).
В истории синтаксического строя русского языка, по мнению
Морозовой С.Е. (Структура предложения…», с.237), имела место утрата
активной роли синтаксических единиц и в значительной мере произошла
активизация роли коррелятов как вспомогательного средства системы
союзов. И те, и другие выступают как словообразовательные элементы
структуры союзов. И те, и другие участвуют в сцеплении предикативных
единиц. Однако если синтаксические частицы уточняли значение самих
союзов, то корреляты уточняют тип семантико-синтаксических
отношений.
Тема 13. Наречие. 0,194 ЗЕ 3/4 ч.
Проблема выделения наречия как отдельный морфологический класс
не обсуждается широко в исторических трудах, однако авторы учебных
132
пособий решают этот вопрос своеобразно: либо раздел «Наречие» включен
без особых комментариев, либо – так же без комментариев – он там
отсутствует. Свои мысли по поводу этого грамматического класса
высказал Г.А. Хабургаев («Очерки исторической морфологии. Имена»
(с.35). Он отметил, что если историческая морфология определяется как
учение о формировании и развитии грамматических категорий и форм их
выражения, то из неё должна быть исключена история наречий –
знаменательных неизменяемых слов. потому что их показатели не столько
морфологические,
то
есть
формообразующие,
сколько
словообразовательные.
Действительно, выделение морфологического класса наречий
гораздо сильнее обосновано при синхроническом описании (тогда наречие
выделяется как лексико-семантический класс), а не при диахроническом. И
тем не менее описание наречий в древнерусском языке может иметь своё
место и в плане этимологическом, и в историко-словообразовательном.
Кроме этого, описание морфологической системы древнерусского языка
будет неполным, если исключить эту древнейшую часть речи. Поэтому
рассмотрим далее наречие, исходя их «традиционной» классификации
частей речи опираясь на известное мнение Л.В. Щербы о «живучести»
этой классификации обусловлена тем, что она навязывается самой
языковой системой» (см.: «О частях речи в русском языке»).
Напомним, что наречие определяется как знаменательная часть речи,
которая обозначает признак действия, а также признак качества или
предмета. Характерным грамматическим отличием наречия от всех других
знаменательных частей речи является отсутствие у него форм
словоизменения, то есть неизменяемость. Синтаксическая связь наречия в
словосочетаниях с другими частями речи осуществляется посредством
примыкания.
Термин «наречие» встречается в древнерусском языке (в этом слове
выделяется многозначный корень -реч-, который имел среди других
значений и значение «глагол»; поэтому буквальный «перевод» термина –
«наглаголие». Этот грамматический термин – калька с латинского
adverbium: verbum означает «глагол», а приставка ad – «при», т.е.
буквальный перевод термина звучит как «приглаголие»). Отражённая
этимологически связь между глаголом и наречием, заключается в том, что
основная функция наречия – определять глагол, обозначать признак
действия; наречие при глаголе выполняет ту же функцию, что и
прилагательное при существительном, уточняя его, сообщая ему четкость
и выразительность.
Формирование класса наречий началось ещё в дописьменную эпоху
и продолжает осуществляться в современном русском языке. Круг наречий
в древнерусском языке был ограничен, причем можно выделить две
группы наречий:
133
• первичные – наречия, которые непосредственно не связаны с
другими частями речи, и поэтому установить их
происхождение часто затруднительно;
• производные – наречия, которые явно обнаруживают связь с
иными словами, и эту связь нетрудно восстановить.
К первой группе можно отнести наречия, образованные еще в
дописьменную эпоху от древних местоимений: куда, туда, сюда – при
помощи наречного суффикса места -да; когда, тогда, иногда, всегда – при
помощи наречного суффикса времени -еда; где, везде, здесь – при помощи
наречного суффикса -де; всюду, отовсюду, повсюду – при помощи
наречного суффикса -уду (ср. обоюдный, обоюдоострый). Происхождение
подобных наречий можно выяснить лишь путем специального
этимологического анализа.
Ко второй группе относятся наречия, образованные от различных
частей речи, причем их образование вырисовывается довольно отчетливо,
так как связь наречия с источником происхождения сохраняется.
Нередки случаи превращения в наречия существительных в
косвенных падежах в результате изменения некоторых старых падежных
форм. Такими застывшими падежными формами существительных
являются такие наречия, как шагом, вечером, днем, зимой и т.д.
Лексическим следом бывшего двойственного числа является наречие
воочию, представляющее собой по происхождению бывшую форму
местного падежа двойственного числа от око – «глаз»: въочию.
Отметим, что местный (предложный) падеж обозначал место,
причем употреблялся не обязательно с предлогами, например: сђде
Ярославъ Кыевђ.
С исчезновением местного падежа (употреблявшегося без предлога)
связано появление такого наречия, как кроме: оно произошло от
существительного крома – «край, предел, граница», в местном падеже –
кромђ, т.е. «на краю, на грани», а затем – «вне». Древнее наречие дома,
известное по текстам Остромирова евангелия, Поучения Владимира
Мономаха, образовалось, очевидно, ещё в общеславянский период,
восходя к местному падежу ед.ч. слова домъ.
Либо обратный пример – винительный беспредложный времени в
древнерусском языке:
паΔтыи же днь приспђ кнзь Стославь съ Новгородьци (I
Новгородская летопись);
а начали мерети каноунъ Микоулина днiа (II Псковская летопись);
ωсень оумре половечьскыи кнΔзь (Лавр. лет.).
Это значение в современном русском языке выражается
винительным падежом с предлогами в и на или наречием: на пятый день, в
то лето, в субботу, утром, вечером.
134
Напомним, что краткие прилагательные, став сказуемыми, утратили
склонение. Это способствовало появлению большой группы наречий типа
слева, справа, сгоряча, сослепу, вдалеке, наготове. Очень рано в качестве
наречия могла быть использована форма им. и винит. падежей ед. ч. ср.
рода именно прилагательного, поэтому, например, слово бързо могло
обозначать в зависимости от контекста и «быстрое» и «быстро». Однако от
этого корня образовывались и утраченные наречные выражения на бързђ,
въ бързђ, въ бързђхъ, например: Аже боудетъ рече въ бързђхъ постричи и
въ скыму (Вопр. Кюриково 13 в.);
… на бързђ въспрятавшеся на лодьи (Троицкая летопись).
Достаточно продуктивным был суффикс –шьды, этимологически
являющийся частицей, в основе которой, в свою очередь, возможно,
находится причастие шьд-. Из сочетаний этого суффикса и числительного
образовывались наречия дъвашьды, тришьды, десΔтишьди (ср.
современные формы: дважды, трижды, однажды).
Отметим, что фонетические процессы в наречиях осуществлялись те
же, что и в других частях речи, например, известное чередование
согласных звуков: кръпъкъ – крђпъцђ (наречие), къто – цђмь (твор. пад.),
пекоу – пьци, помогоу – помози (повел, накл.).
Частотность в тексте варьировалась от типа текста. В повествовании
наречие занимало позицию времени, места, в описании – других
признаков. Так, показателен пример использования наречий в Летописи по
Лаврентьевскому списку (1377 г.) – отрывок об Игоре:
идоуще же емоу въспΔть • размысливъ рече дроужинђ своей • идђте
съ данью домови • а ia воэъвращю сΔ похожю и еще,
в котором наблюдаем въспΔтъ – наречие места (образовано от
предлога и утраченного существительного пΔть, того же корня, что и
пΔта); домови – наречие места (по происхождению имя существительное
III скл. в форме дат. пад., ед. ч.) и наречие добаления еще.
Наречия образовывались в разное время, процесс их образования
активно продолжается. Это обстоятельство усложняет структуру наречий,
а вместе с тем и их орфографию. Во многих наречиях затруднительно
выделить уже исчезнувшие из языка корни, например, невзначай,
невдомек, вдосталь, наобум, насмарку, невмоготу, невзрачно, впросак,
врасплох, чересчур, огулом, дотла. Поэтому для этимологических занятий
кажется целесообразным предложить перечень некоторых наречий и
указать историю их происхождения (см. список ниже):
бережливо – образовано от корня берег- с помощью суффикса
прилагательного -лив- + суффикс наречия -о;
вдогонку – образовано путем слияния предлога в с устаревшим
существительным догонка – «окончание гонки, погони» в вин. пад.;
вдребезги – образовано путем слияния предлога в и формы вин. пад.
множ. числа существительного дребезг – «осколок», «черепок»;
135
весьма – образовано от местоимения весь (вьсь) и суффикса -ма;
взаперти – образовано путем
слияния предлога в и
существительного в вин. пад. множ. числа заперть;
взапуски – образовано путем слияния предлога в и существительного
запуски в вин. пад. множ. числа;
вкось – образовано путем слияния предлога в и бессуфиксного
образования кось – «кривизна»( ср. косынка – «косо срезанный кусок
ткани для покрытия головы»);
вкратце – образовано в результате слияния предлога в и краткого
прилагательного кратъкъ в предл. пад.;
внутрь – образовано путём слияния древнего предлога вън и
существительного (устар.) утрь – «внутренность» (ср. утроба);
воочию – форма местн. пад. двойств, числа с предлогом во (въ) от
существительного око: очию; воочию – буквально «в обоих глазах»;
вопреки – образовано путем слияния предлога в и формы вин. пад.
множ. числа существительного прђкъ – «спор, препятствие, запрет»;
восвояси – образовано из словосочетания во своя вьси – буквально
«в свои деревни, домой»;
впереди – образовано путем слияния предлога в с формой местн. пад.
един, числа существительного передь – «передняя часть»;
впотьмах – образовано путем слияния предлогов в и по с
существительным тьма в предл. пад. множ. числа;
всмятку – образовано путем слияния предлога в и существительного
смятка – «некрутое состояние» в вин. пад. един, числа;
второпях – образовано путем слияния предлога в и
существительного торопь – «поспешность» в предл. пад. множ. числа;
дважды – образовано путем слияния числительного два и шьды (ср.
шедший); после утраты редуцированных в результате ассимиляции
получилось -жды;
долой – форма дат, пад. един, числа от существительного долъ –
«низ», доловь – «вниз»;
дотла – образовано путем слияния предлога до с существительным
тъло – «почва, пол, основание» в род. пад. един. числа
и пр. Можно предложить список наречий для подобного
словообразовательного этимологического анализа: завтра, замуж,
замужем, зачастую, зря, зыбко, искони, исподволь, исподтишка, кубарем,
лишь, мельком, мимоходом, молчком, набекрень, наверняка, нагишом,
навзрыд, наобум, настежь, нахрапом, невзначай, ненароком, неукротимо,
нечаянно, обыкновенно, опять, пешком, поделом, потом, почти, сегодня,
сейчас, слишком, стремглав, сызнова, теперь, тихомолком, торчком,
тотчас.
136
МОДУЛЬ 3. СИНТАКСИС . 0,444 ЗЕ 6/6 ч.
Раздел 6. Синтаксический строй древнерусского текста
Тема 14. Особенности древнерусского синтаксиса. 0,222 ЗЕ 3/3 ч
Лекция 15.
1. Порядок слов в древнерусском тексте, как и многие
синтаксические нормы древнерусского языка, сложился задолго до
распадения восточнославянской группы языков. Поэтому, заметим, что эти
нормы характерны для всех восточнославянских языков, примеры из
которых столь же важны историку языка, как и текстовые иллюстрации
Древней Руси.
К этим общим нормам могут быть отнесены следующие свойства
древнерусского синтаксиса:
• односоставное (с одним главным членом) предложение;
• двусоставное (с подлежащим и сказуемым);
• незамещённость позиций некоторых членов предложения;
• постановка подлежащего в именительном падеже;
• согласование подлежащего со сказуемым;
• сочинительные и подчинительные связи между словами;
• однородность различных членов предложения;
• различение предложений по цели высказывания.
Как видим, основные синтаксические характеристики были в
дальнейшем сохранены русской синтаксической системой. Однако в
древнерусском тексте существовали особенности. Рассмотрим их.
2. Выражение подлежащего и сказуемого.
Использование в древнерусском тексте подлежащего, выраженного
личными местоимениями, не было распространено объяснить это можно
достаточно
прозрачной грамматикой глагола-сказуемого, всегда
достаточно однозначно указывающего на подлежащее флексией.
В составе именного сказуемого в древнерусской письменности часто
встречается форма именительного падежа там, где в современном русском
языке по нормам следует употребить творительный падеж:
Аще хощеши любимъ бытии (Житие Нифонта);
Инии седоша на Двине и нарекошася полочане (Повесть временных
лет).
Обороты эти именуются конструкциями с двойным или вторым
именительным падежом.
137
Случаи, когда сказуемое не согласуется с подлежащим, в
древнерусском тексте нередки и обусловлены такие случаи
«грамматического несогласования» следующими причинами.
Собирательность подлежащего. При собирательном подлежащем,
стоящим в грамматической форме единственного числа, глагол-сказуемое
ставился во множественном числе. То есть согласование осуществлялось
не грамматическое, внешнее, по форме, а семантическое, внутреннее, по
смыслу:
Сице придоша Русь ((Повесть временных лет).
Подобное синтаксическое явление встречается и в современной речи,
только не в литературном языке, а в его дифференциальных подстилях – в
диалектной или просторечной речи: народ не согласны и пр.
Предикативное причастие среднего рода. В древнерусском тексте
встречаем форму среднего рода у предикативного краткого страдательного
причастия прошедшего времени, а также причастия на –л на месте другого
рода и числа подлежащего:
Ано тамо измано вячьшие мужи (Синодальный список
Новгородской 1 летописи);
Пустошь Покровская и Покровь она ж в порозжих землях николи не
было (Обыскные сказки крестьян с. Прилуки).
Несогласованность эта осталась в современных диалектах: вся каша
съедено, наша деревня сгорело и пр.
Беспредложное
управление.
Особенностью
древнерусского
синтаксиса было поведение именительного падежа в функции прямого
дополнения не при инфинитиве, но и в других глагольных формах:
Тая правда узяти русину (Смоленская грамота 1229 г.);
Взятии от длђа ногата (Русская правда);
Знати своя служба (грамота Дмитрия Донского);
Лђс секли и береста драли на деготь (Переяславль-Залесский
судный список).
Потебня А.А. («Из записок по русской грамматике. Т.1-2. М., 1958.
с.406) полагал, что первоначально именительный падеж прямого
дополнения был подлежащим при сочетании «ieсть + инфинитив», но с
утратой ieсть переосмыслялось и превратилось в прямое дополнение.
Употребление родительного падежа прямого дополнения без
отрицания и не в значении части целого также является специфическим
свойством древнерусского текста:
…начяти… трудныхъ повђстий (Слово о полку Игореве);
…поостри сердца своего мужеством (Слово о полку Игореве);
утеръ слезъ своих (Ипатьевская летопись);
постерези землђ рускођ (Ипатьевская летопись).
Нет сомнения, что беспредложное управление было унаследовано
древнерусским языком от общеславянского и индоевропейского
138
праязыков. Объяснение, возможно, лежит в области формирования
предлогов как отдельной морфологической категории. Во всех
индоевропейских языках предлоги как особая категория служебных слов
оформилась поздно. В индоевропейском праязыке предлоги не были
отграничены от глагольных приставок и наречий. Поэтому в ранних
древнерусских текстах основным средством выражения зависимости
существительных служили флексии, а не предлоги. Со временем значение
предлогов повышается, что приводит к распространению в древнерусском
языке предложных способов глагольного управления.
3. «Двойные» падежи
Именное управление для древнерусского языка было очень
характерно. Рассмотрим конструкции с двойными падежами –
родительным, дательным и винительным. Борковский В.И. и Кузнецов
П.С. называют подобные конструкции вторые косвенные падежи. Суть
явления сводится к употреблению названных падежей, стоящих в
постпозиции по отношению к первым, находящимся в том же падеже. Оба
косвенных падежа управляются одним и тем же глаголом:
а кого богъ поставить кнΔзΔ. а с тђмь мира потвердить
(Новгородская договорная грамота 12 в.);
яко бытии намъ рабомъ (Никоновская летопись);
а сна моiего рече, приимите собе кнзΔ (1 Новгородская летопись);
приieхавъ въ село. новъгородьскую волость поустоу положилъ.
братию нашю испродалъ (Новгородская договорная грамота нач. 14 в.).
Однако слова, поставленные во втором косвенном падеже,
выполняют другую функцию, чем первые. Они являются в предложении
приложением (если это имя существительное) или определением (если это
имя прилагательное или причастие). Их роль сходна с ролью
творительного предикативного, заменившего в дальнейшем вторые
косвенные падежи: см. перевод – «а кого бог поставит князем» и пр.
Замена вторых косвенных падежей творительным предикативным
говорит не только о предикативной функции вторых косвенных падежей,
но и зависимости этих падежей от глагола. Потеря зависимости от первого
косвенного падежа и рост зависимости от глагола привели к постепенному
исчезновению в языке вторых косвенных падежей и замене их в
литературном языке творительным. Вытеснение это достаточно позднее и
отнесено может быть к 18 в. Известно, что и в современной диалектной
речи до сих пор встречаются обороты с двойными косвенными падежами:
нашли ею зимой в лесу мертвую и пр.
4. Оборот «дательный самостоятельный»
В книжно-литературном древнерусском языке наблюдался особый
оборот, называемый «дательным самостоятельным». «Дательный
139
самостоятельный» представляет собой сочетание дательного падежа имени
существительного или местоимения и согласованного с ним дательного
падежа причастия преимущественно в краткой форме:
…и бывшю молчанью и рече Володимеръ (Ипатьевская летопись).
Кроме этих двух составных частей (существительного и причастия), в
обороте «дательный самостоятельный» могут быть также пояснительные
слова:
…надолзђ борющемасΔ има нача • изнемагати Мьстиславъ (Повесть
временных лет);
iдоущю Олександроу съ многыми полкы и с Новоторжьци • срђте и
Ратишка с Перевђтомь (I Новгородская летопись).
Он был равнозначен придаточному предложению или
самостоятельному простому предложению. В значении главных членов
предложения дательный самостоятельный имел существительное
дательного падежа, соответствующее подлежащему, и причастие
дательного падежа, соответствующее сказуемому обычного предложения.
Дательный самостоятельный входил в сложноподчиненное
предложение на положении придаточного времени, причины:
идущю же ему опять приде къ Дунаеви (Лаврентьевская летопись);
хотяху (погании) пребрести рђку и не возмогоша псковичемъ
биющимся с ними (Псковская летопись).
Иногда он соответствует в современном русском языке другому
предложению, а именно придаточному условному, уступительному и даже
простому предложению. Поэтому оборот «дательный самостоятельный»
следует переводить на современный русский язык придаточным
предложением времени или причины, реже – другим предложением. При
этом необходимо:
• употребить соответствующий союз (когда, так как и др.);
• дательный падеж существительного или местоимения заменить
именительным, а причастие изъявительным наклонением глагола.
Пояснительные слова в «дательном самостоятельном» переводятся,
исходя из смысла предложения.
Дательный самостоятельный мог выступать и в качестве главного
предложения: полем же жившемъ особђ и володђющемъ. И роды своими,
иже... (Лаврентьевская летопись).
В некоторых случаях «дательный самостоятельный» имел значение
простого предложения (см. Послесловие к Остромирову евангелию).
Дательный самостоятельный мог соединяться в порядке однородности
членов с глагольным сказуемым:
живущимъ новгородцемъ и владђяху своею областию (Псковская
летопись).
140
«Дательный самостоятельный» употреблялся только в собственнолитературном и церковно-книжном типах языка. Однако в некоторых
собственно-литературных памятниках он отсутствует: его нет в «Слове о
полку Игореве». Не отмечен «дательный самостоятельный» в деловой
письменности и юридических документах.
К XV в. оборот «дательный самостоятельный» распадается, так как
краткое причастие утрачивает свое склонение и превращается в
деепричастие. Однако в книжно-литературном языке этот оборот
продолжал употребляться вплоть до XVIII в. Стилистически он
используется и некоторыми писателями XVIII в. Например, у Радищева:
едущу мне из Едрова Анюта из мысли моей не выходила («Путешествие из
Петербурга в Москву»). После XVIII в. «дательный самостоятельный»
совершенно вышел из употребления. В живой разговорной речи он не был
зафиксирован совсем. Это и привело к утрате «дательного
самостоятельного».
5. Простое предложение.
Описательные конструкции по типу современных назывных
предложений в древнерусском языке ещё не получили распространения.
Развитие данного типа предложений – поздний процесс, который
недостаточно изучен.
Интересный случай употребления такого предложения до сих пор
вызывает споры. Речь идёт об отрывке из Синодального списка
Новгородской 1 летописи:
Стояше вся осенина дъждева от госпожина дни до корочюна тепло
дъжгь.
Однако и здесь, по мнению некоторых исследователей (см. :Русинов
Н.Д.), не назывное предложение, а лексемы «тепло» и «дъжгь» можно
признать однородными с «осенина» подлежащими при сказуемом
«стояше».
Другой тип простых предложений характеризуется отсутствием
подлежащего.
В эту
группу односоставных
бесподлежащных
предложекний входят:
• Определённо-личные;
• Неопределённо-личные;
• Безличные.
Определённо-личные предложения – это такие, в которых при
глаголе-сказуемом, стоящем в 1 или 2 лице, нет личного местоимения.
Необходимости в постановке местоимения не было, потому что сама
грамматическая форма указывала на определённое лицо:
то ти wтьце повђдаю. с(ъ бр)атомь своимь съ старђишимь съ
даниломь. wдинъ есмъ . и съ иваномь (Новгородская договорная грамота 13
в.).
141
и Новгородци сдумавше рекоша Всеволоду. не хочем сына твоieго. ни
брата. ни племени вашего. но хочем племени ВолодимерΔ (Лаврентьевская
летопись).
Постановка личного местоимения в данных предложениях не
предполагалась. Она всегда несёт на себе дополнительное значение: более
чёткое разграничение субъектов, подчёркивание субъекта действия,
логическое ударение, стилистические предпочтения и др. Борковский В.И.
и Кузнецов П.С. отмечают, что для конца 17 века нормой являлось
определённо-личное местоимение без личного местоимения не только при
повелительном, но и при изъявительном наклонении. К такому выводу они
приходят на основании анализа «Русской грамматики» (1696 г. Записи
Генриха Вильгельма Лудольфа).
Неопределённо-личные
предложения
–
односоставные
предложения, в которых сказуемое выражено 3 лицом глагола, а
подлежащее отсутствует и его невозможно выяснить из контекста.
Сказуемое в таких предложениях в своей форме содержит указание на
лицо и число производителя действия или носителя признака. Однако в
отличие от определённо-личных нельзя выяснить более точно, кто этот
производитель действия или носитель признака:
wже съгренеть чюжеie женђ повои с головы. или дщьери
(Новгородская договорная грамота 12 в.).
В древнерусских текстах представлены случаи, когда сказуемое
относится к какой-либо группе лиц. Неопределенность лица в таком случае
меньше:
что избили братию нашю у васъ и товаръ поимали, за то вамъ
ьБогъ помози (Новгородская договорная грамота 13-14 вв.).
Неопределённо-личные
предложения
получили
широкое
распространение в разговорной речи.
Безличные предложения не содержат подлежащего, и оно в них не
подлежит восстановлению на основании контекста речи. Вопрос о
сложности такого термина становился предметом обсуждения. Ведь глагол
всегда показывает отношение. Под безличностью, таким образом,
понимается либо неопределённость подлежащего (см.: А.А. Потебня. Из
записок по русской грамматике. С. 91), либо отвлечённость мысли (см.:
Буслаев Ф.И. Историческая грамматика русского языка. С. 384).
В древнем языке безличные конструкции были представлены
разнообразными структурными типами. Их распространение в известной
степени зависит от жанра. Например, в юридических памятниках (в
договорных грамотах, в Русской Правде, в других законодательных
сводах) господствовало безличное инфинитивное предложение:
новъгородъ ти дьржати. в старинђ. по пошлинђ (Новгородская
договорная грамота 1265 г.).
142
Однако есть примеры распространения безличных предложений с
главным членом в форме инфинитива и при логическом (не
грамматическом) субъекте действия в дательном падеже в художественном
типе текста:
Уже намъ своихъ милыхъладъ ни мыслию смыслити, ни думаю
сдумати, ни очима съглядати (Слово о полку Игореве).
Отметим, что подобные конструкции сохраняются в современной
речи. Стилистически они относятся к разговорному просторечию – ему бы
оглянуться, а он и не подумал.
Один из наиболее узнаваемых типов безличного предложения в
современном русском языке – это предложения, обозначающие явления
природы, состояния и ощущения живых существ, а также отсутствие,
недостаток чего-либо или указывают на долженствование. В памятниках
древнерусской письменности зафиксировано очень ограниченное
количество подобных примеров и они достаточно позднего периода:
И после того далъ Богъ разсвђло (2 Новгородская летопись, 1542 г.);
Тоie же зимы погремђ (Лаврентьевская летопись).
Безличные предложения с главным членом нет создавались в
древнерусском языке из не ieсть (через промежуточную форму нђсть).
Также отрицательные безличные предложения могли выражаться
непереходным глаголом в 3 лице единственного числа с отрицанием не и
дополнением в родительном падеже:
Нђсть ему помощи от великого князя (Повесть о разорении Рязани);
Не будеть славы тебђ (Ипатьевская летопись).
Однако в древнерусских памятниках нередки факты употребления в
подобных случаях личных предложений:
Не остася ни единъ обринъ; и браци не бываху въ нихъ (Повесть
временных лет).
Тема 15. Развитие сложного предложения. 0,222 ЗЕ 3/3 ч.
Лекция 16
Понять, как развивалось сложное предложение – это понять
«глубинные недра древнерусского текста». Если метафору перевести на
язык исследовательских действий, то исследователю предстоит произвести
анализ текста, отметив особенности его организации, осмыслить способы
формирования, оформления и функционирования сложных структур в
древнерусском тексте, сопоставить развитие этих структур в XI - XVII вв.
Для описания полученного результата следует соотнести полученные
данные с современными.
Для того чтобы исследовать структуру сложного предложения
(сложносочиненного
и
сложноподчиненного)
в
древнерусской
143
письменности, необходимо понять способ организации древних текстов, в
составе которых функционировали эти сложные структуры. Древние
тексты имеют существенные отличия (внутренние и внешние) от текстов
современных.
Широкая литература по синтаксису сложного предложения
отсутствует. Можно отметить монографию «Структура предложения в
истории восточнославянских языков», авторы которой (сотрудники
сектора сравнительно-исторического изучения восточнославянских языков
Института русского
языка АН
Р.Б. Кершиене, С.Е. Морозова,
М.Н. Преображенская, А.М. Сабенина) дали обзор развития синтаксиса с
исторической точки зрения. Авторы верно отметили главную трудность
при изучении синтаксического строя (особенно актуально это при работе с
текстом молодого специалиста): «Одна из трудностей, с которой
сталкивается
исследователь,
поставивший
целью
изучить
и
проанализировать историю формирования структуры предложения
(особенно сложного предложения) в древнерусской письменности,
заключается в том, что современные навыки чтения и понимания текста
часто мешают адекватному его пониманию».
В
трудах
по
сравнительно-историческому
синтаксису
восточнославянских языков убедительно продемонстрирована близость и
единство трех языков в строении основных структурных типов
предложения (простого и сложного).
Первое, что следует отметить при изучении синтаксического строя
древнерусского текста – это то, что письменный язык во все периоды
истории языка является той сферой функционирования языка, в которой
вырабатываются, упорядочиваются, кодифицируются языковые нормы.
Синтаксическая система сложного предложения отрабатывалась в
письменном языке. Именно в письменной речи синтаксические
конструкции должны быть строго организованы определенным образом.
Предложение выражает те или иные семантико-синтаксические
отношения. Для выяснения синтаксических средств, выражающих эти
отношения, исследователи прибегали к анализу лексики: союзов, союзных
слов и коррелятов, потому что лексические изменения служебных частей
речи (см. соответствующую лекцию – Тема 13) представляют собой
наиболее наглядный и очевидный процесс. Действительно, как будет
сказано далее (тема 16 «Лексика»), лексика – наиболее мобильная система
в языке, подверженная изменениям, которые особенно наглядно
проявляются в письменности.
Если же говорить о предыстории развития сложного предложения, то
исследователи
языка
обычно
отсылают
к
«первооснове»
–
старославянскому языку. Историки языка считают, что во всех типах
сложных предложений наблюдается значительное количество средств
связи старославянского происхождения в древнерусской письменности
144
(заметим, кстати, что далее происходит рост русской лексики в
старорусских памятниках и вытеснение новыми союзами устаревших).
Причин таких изменений, как минимум, две: изменение состава
памятников и закономерности в развитии союзной системы. Например, как
считают авторы монографии «Структура предложения в истории
восточнославянских языков», отмечая появление и распространение в
письменности XV-XVII вв. в качестве союзов новых слов, не
встречавшихся в этой функции или вообще не употреблявшихся в
памятниках древнейшей поры, нельзя утверждать, что это слова,
«возникшие» в XV в., а особенно в XVI в. Вероятнее всего, памятники XVХVII вв. фиксируют распространение в письменности тех лексем –
служебных слов, которые уже существовали ранее в живом языке.
Особенности внутренней организации древнерусских текстов
основываются на типах связи предикативных единиц. Их несколько:
• связь по принципу цепочечного нанизывания предикативных
единиц при помощи начинательных союзов;
• связь при помощи частиц;
• связь при помощи сочинительных союзов;
• связь при помощи подчинительных союзов;
• связь с помощью соотношений союзов с коррелятами;
• бессоюзная связь.
Сложносочиненные предложения в наименьшей степени обладают
разнообразием формальных показателей. При этом выявляется бόльшая
многозначность и полифункциональность сочинительных союзов в
памятниках XI-XVII вв. по сравнению с современным языком (с точки
зрения выявления семантико-синтаксических отношений).
Сложноподчиненные
предложения
обладают
большим
количеством формальных способов формирования разных типов данных
предложений. Внутри сложноподчиненных предложений развиваются и
изменяются важнейшие структурные элементы:
• состав союзов и союзных слов,
• состав соотносительных слов,
• порядок следования частей.
Бессоюзные предложения не имеют формальных средств
синтаксической связи, и в то же время части бессоюзного предложения
представляют собой единое смысловое целое. Конечно, частотность
данных предложений в древнерусском тексте не сопоставима с
современным литературным языком. В последнем таких конструкций
значительно больше. Однако уже в ранних памятниках встречается
бессоюзная связь. Например, С.П. Обнорский отметил, что в «Слове о
полку Игореве» сочинение нередко соединяется с бессоюзием (работа
«Очерки по истории русского литературного языка старшего и языка». С.
145
175). Важно, что это художественный тип текста. Именно в нём число
случаев бессоюзной связи с самого древнего периода неуклонно растёт на
протяжении всей истории развития языка.
Бессоюзие позволяет излагать одновременность событий или
следование их одно за другим. Приведём примеры:
Комони ржуть за Сулою; звенить слава въ Кыевђ; трубы трубять
въ Новђградђ; стоять стязи в Путивлђ; Игорь ждетъ мила брата
Всеволода (Слово о полку Игореве);
Гзакъ бђжитъ сђрымъ влъкомъ; Кончакъ ему слђдъ править къ Дону
великому (Слово о полку Игореве);
Се бо в горести душу моея язык мой связается, уста загражаются,
зрак опустевает, крепость изнемогает (Повесть о разорении Ряхзани
Батыем в 1237 г. Список 16 в.).
Следует сказать, что бессоюзное предложение может передавать не
только отношения соединительные, но и противительные, то есть с
противительной связью между частями предложения:
НевђжΔ писа недума каза (Новгородск. берест. грамота 14 в.).
В новгородских берестяных грамотах бессоюзные предложения
вообще очень распространены. Не надо забывать, что грамоты
представляют собой частную переписку, следовательно, испытали влияние
разговорной речи. Кажется интересной связь между интонацией, которая
играет огромную роль в устной речи, и обилием бессоюзных предложений
в берестяных грамотах (см. и замечание Борковского В.И., Кузнецова П.С.
в: Историческая грамматика русского языка. С. 455 и след.).
Бессоюзие может также выражать подчинительные отношения.
Например, причину:
Да пришли. сороцицю. Сороцицђ забыле (Новгородск. берест.
грамота 14 в.).
Или пояснять первую часть:
Ньмного wсподинь. ржи. на твою цасть. два wвина. цьтвьрти
(Новгородск. берест. грамота 15 в.).
Либо во второй части бессоюзного предложения указано следствие:
ЗемлΔ готова надобь сђмΔна (Новгородск. берест. Грамота конца
14-15 в.).
Наконец, так же, как и сложное предложение, бессоюзное может
присутствовать там, где необходимо прямой речи:
Не ходи кнΔже оубьють тΔ (Лаврентьевская летопись).
Бессоюзные сложные предложения распространены как в
диалектной речи, так и в фольклоре. Многочисленные пословицы (а это
также свидетельство устной речи, а не письменной) оформлены именно
как бессоюзные сложные предложения с различными придаточными:
условия, цели, причины, времени и пр.
146
Средства связи предикативных единиц в сложном предложении.
Бессоюзное предложение
Письменный связный текст представляет собой линейную
последовательность предикативных единиц, поэтому изучение сложного
предложения предполагает изучение разных видов объединений
предикативных единиц в связном тексте. Выделение этих объединений
затруднено двумя причинами.
1. Специфическое использование в древнерусских текстах заглавных
буквы (инициалов) – они употреблялись только в начале отдельных
относительно самостоятельных отрезков. Внутри этих отрезков текст
писался сплошь (и, как мы помним, кроме этого, без пробелов между
словами).
Следовательно,
начало
и
конец
предложения
древнерусского текста не отмечен графически.
2. В древнерусском письменном языке не было знаков препинания в
нашем современном понимании, как системы средств членения
письменной речи. Однако в некоторых текстах все же
использовались различные знаки, закономерность употребления
которых остается пока невыясненной. Об этих знаках можно лишь
сказать, что они могут отмечать границы между отдельными
предикативными единицами.
При таком положении дел служебные слова (начинательные,
сочинительные и подчинительные союзы, частицы и корреляты)
выступают как основные показатели членения текста на единицы уровня
предложения.
По своей внутренней организации древнерусские тексты отличаются
от современных в первую очередь способами объединения между собой
предикативных единиц. хотя нам приходится выделять древние
синтаксические конструкции, аналогичные современным сложным
(сложносочиненным, сложноподчиненным и бессоюзным) предложениям,
эти синтаксические единицы нельзя рассматривать как полностью
тождественные современным.
При
сравнении
древнерусских
сложных
предложений
с
современными наиболее очевидно выступают различия в составе
служебных слов, в первую очередь для конструкций подчинительного
типа. На протяжении XI-XVII вв. в письменном языке многие служебные
слова вышли из употребления и многие образовались заново. Эти явления
в области состава служебных слов не являются фактами только
лексического порядка. По авторитетному мнению авторов монографии
«Структура предложения в истории восточнославянских языков», они
обусловлены основными процессами формирования системы сложного
предложения.
Укажем, с помощью каких формальных средств древнерусский текст
может члениться на отдельные предикативные единицы и с помощью
147
каких структурных средств могут быть оформлены объединения этих
предикативных единиц в сложные конструкции.
Позиция начала каждой очередной предикативной единицы в
большинстве случаев отмечена в древнерусском тексте каким-либо
формальным служебным средством. К таким средствам относятся:
• начинательный союз и;
• частицы же, бо, убо, да (в составе императива);
• сочинительные союзы а, но;
• подчинительные союзы iако, iеже, ieегда же;
• коррелят тъгда же;
• наречия тъгда, ти тако, таче, доньдеже;
• слова, включающие в текст прямую речь.
Служебное слово и может выступать в тексте в функции
начинательного союза. Оно оформляет связь ряда последовательно
соединенных предикативных единиц. Это слово, начиная какой-либо
отрывок, может повторяться еще несколько раз. Например, из Успенского
сборника (лист 43):
и повђеле…, и iако бысть…, и возяи…, и мнев iако…
Далее на строке 24:
и идiaше поутьмь..., и егда же въздрђмааше…
Далее на строке 32:
и велможам ђдоущемъ…, и издалђча познавъше…, и съсђдъше…
Подобный способ соединения предикативных единиц с помощью
начинательных союзов является характерной чертой древних текстов. На
месте союза и аналогичным образом использовались в древности союзы а,
да, а также частица же. Этот способ организации текста получил в науке
название «цепочечное нанизывание» (с ним вы хорошо знакомы по курсу
старославянского языка). Нам важно отметить, что способ организации
текста по принципу цепочечного нанизывания ряда предикативных единиц
используется и в древнерусском тексте. Причём он организует не связи
предикативных единиц между собой (скажем, в бинарные пары), а
работает в пределах всего текста. Связь же предикативных единиц,
обозначенная с помощью подчинительных союзов ieгда же (с коррелятом
тогда же), организует пару предикатов в единое целое:
и ieгда же въздрђмааше eia тъгда же съсђдъ текъ идiааше въскраи
конia (из Успенского сборника, л. 43, строка 26).
Следовательно, в процессе развития и формирования системы
сложного предложения в истории русского языка взаимодействуют между
собой два синтаксических уровня: с одной стороны, текст и
синтаксическая организация в нем последовательности предикативных
148
единиц, а с другой – совокупность разновидностей сложных предложений,
возникающих и функционирующих в пределах текста.
Изучение системы сложного предложения в ее историческом
развитии
подтверждает
суждение,
согласно
которому
текст,
организованный по принципу цепочечного нанизывания предикативных
единиц, рассматривается как наиболее архаичный, как та структура, в
рамках
которой
могли
развиваться
разнообразные
сложные
синтаксические конструкции бинарного строения.
Позиции частей в сложноподчиненных предложениях
В бинарных объединениях, которые могут рассматриваться как
сложноподчиненные предложения, различаются главная и придаточная
части (их можно выделить по принципам, которые приняты и для
современного языка). Порядок следования этих частей в бинарных
сложных конструкциях является конструктивным признаком строения
сложноподчиненных предложений в древнерусском языке, поскольку типы
сложноподчиненных предложений различаются (наряду с другими
признаками) также порядком следования частей.
Так, для временных, уступительных, условных сложноподчиненных
предложений характерна препозиция придаточной части, а для
причинных и дополнительных – постпозиция.
Предложения, содержащие описание явлений действительности,
которым присуща определенная логическая последовательность, отражают
ее и в порядке следования частей сложноподчиненного предложения.
Например, сложные предложения, выражающие отношения условия,
следствия, причины, имеют обычно стабильный порядок. В предложениях
времени, места, сравнительных речь идет о явлениях, которым
несвойственна такая определенная логическая последовательность,
поэтому они не имеют стабильного порядка следования главной и
придаточной части.
Порядок следования частей сложноподчиненного предложения
претерпевал изменения с течением времени, и роль этого признака в
истории системы сложноподчиненного предложения менялась как для
всей системы в целом, так и для конкретных типов предложений. Так, по
наблюдениям авторов монографии «Структура предложения в истории
восточнославянских
языков»,
сложноподчиненные
предложения
определительные в процессе развития от преобладающей препозиции
придаточной части пришли к ее стабильной постпозиции, например:
А каторыя князи служилыя в Московской и Тверской земле, и те
князи служат сыну моему Ивану (Моск. гр. 1572 г. Духовная договорная
гр., №104).
Такие примеры характерны для древнерусских текстов с XI в. вплоть
до XVII в., однако уже в XVI-XVII вв. наряду с подобными конструкциями
149
сформировались и впоследствии стали преобладать определительные
предложения с постпозицией придаточной части, характерные для
современного языка, например:
а купцы тою сђрою конопатятъ корабли, которыя ходятъ по
Черному морю (Сказания русского народа, с. 148).
Итак, в определительных конструкциях на протяжении периода от
первых памятников письменности и до настоящего времени порядок
следования частей изменился на противоположный. Сложноподчиненные
предложения определительные в этом отношении можно сравнить со
сложноподчиненными предложениями сравнительными, в которых
произошло падение роли препозитивных конструкций и возрастание роли
постпозитивных.
История других сложноподчиненных предложений не выявляет
таких контрастных изменений. Но в древнейший период письменности,
когда
семантико-синтаксические
отношения
различных
типов
оформлялись посредством многозначных союзов, не имевших четкого
значения,
роль
порядка
следования
частей
как
признака,
дифференцирующего значение конструкции, была одной из ведущих.
Как же меняет семантику всей конструкции изменение характерной
позиции придаточной части? Если придаточная часть в условной
конструкции в постпозиции, то в придаточной части выражается как бы
обоснование действий, выраженных в главной части, т.е. появляется
значение причинности, даже в случаях, когда использованы
специализированные для выражения условных отношений союзы,
например:
и она не пускаетъ, аще недостоинъ (Сказания русского народа, с.
64).
Если во временной конструкции с союзом как придаточная часть
стоит в постпозиции, в конструкции появляется значение определения или
пояснения, например:
А свое слово забыли есте, как нам изымалися (Московский
летописный свод 15 в., л. 336 об.).
Если в причинных конструкциях с союзом понеже придаточная
часть в препозиции – значению причины сопутствует значение
реализованного условия (хотя условным конструкциям не свойственно
употребление союза понеже), например:
Но понеже врач вы научил хранити суетная лжею, тем же милость
свою оставили есте (Изб. 1076 г., с. 314).
Древние определительные конструкции с препозицией придаточной
части почти все содержат и условное значение, их вернее квалифицировать
как условно-определительные, например:
А которые земли за приставом в суде, и те земли досуживати (Суд.
1497 г., л. 11 об.).
150
Такие типы сложноподчиненных предложений, как причины,
следствия, условия, цели и др., сохраняют тенденцию к постоянной
позиции частей, однако со временем порядок следования частей теряет
силу определяющего признака, а возможность реализации всех трех
позиций придаточной части (пре-, интер-, пост- позиция) используется как
стилистический прием. Помимо того, что конструкция обогащается
дополнительным оттенком значения, как и всякая инверсия,
нехарактерный порядок следования частей вносит в высказывание
эмоциональность, экспрессию.
Анализ памятников письменности XI-XVII вв. выявляет
закрепленность позиции частей сложноподчиненных предложений в
древнейших текстах; в поздних памятниках отмечается большая свобода
в порядке следования частей, хотя преобладает прежний порядок в тех
структурах, где он является конструктивным признаком. Это можно
объяснить факторами различного порядка. Причина внутриязыковая –
процесс замены многозначных союзов специализированными для
выражения конкретных семантико-синтаксических отношений, в
результате которого союз берет на себя основную роль в определении типа
связи, независимо от позиции придаточной части. С другой стороны, то,
что в поздних памятниках отмечаем большее количество примеров с
разнообразием порядка следования частей предложения, объясняется
фактором внелингвистическим – до настоящего времени сохранилось
гораздо больше текстов позднего периода, весьма разнообразных в
жанрово-стилистическом отношении, с большими возможностями
использования инверсионного порядка следования частей как
стилистического приема. Понятно, что наиболее полно эта возможность
реализуется в памятниках повествовательных, особенно в эпистолярных и
религиозно-полемических произведениях, язык которых характеризуется
риторикой, пафосом, экспрессией.
Так перенос придаточных причины с союзом, осложненным
частицей бо (и без нее), из обычного положения (постпозиция) в
препозицию – характерная черта эмоционально-напряженного стиля речи.
Такой прием может быть связан с использованием правил риторики. Это
явление характерно, например, для переписки Ивана Грозного с князем
Курбским:
Писание же твое принято бысть и уразумлено внятельно. Понеже
бо еси положылъ яд аспиден под устнами своими, наполнено убо меда и
сота по твоему разуму, горчайше же пелыни обретающеся… (Первое
послание Грозного, с. 25).
Перенос в препозицию придаточной части причинных конструкций
широко используется в текстах XVIII в. Он свойствен энергичному
деловому стилю Петра I и его круга, характерен для частных и деловых
писем, используется в языке науки.
151
Синтаксические позиции служебных слов
Союзы, корреляты и частицы занимают различные синтаксические
позиции. Основная синтаксическая позиция союза – первое слово в
придаточном предложении независимо от положения придаточной части
по отношению к главной. К служебным элементам, уточняющим значения
союзов и тем самым тип семантико-синтаксических отношений между
частями сложного предложения, отнесены:
а) синтаксические частицы;
б) корреляты.
Эти
элементы
всегда
находятся
в
разных
частях
сложноподчиненного предложения: частицы – в придаточной части,
корреляты – в главной. Синтаксическая позиция частицы, уточняющей
значение союза, всегда непосредственно после союза (в придаточном
предложении). Несмотря на полифункциональность частиц, в позиции
после союза они были определенно специализированы для выявления и
уточнения различного круга семантико-синтаксических отношений.
Наиболее четко было специализировано употребление частиц ли и бо:
частица ли в позиции после союза постоянно связана с условным
значением конструкции, частица бо с кругом значений причинного
характера.
Употребление частицы бы всегда связано с особой модальностью
придаточного предложения; в соединении с многозначными союзами она
служит для выражения целевых, изъяснительных значений в отношениях
между частями сложноподчиненного предложения. С ее участием
образуются союзы яко бы, еже бы, что бы и др.
Наименее специализированно употребляется частица же. Она
способна занимать в предложениях несколько позиций. В позиции после
союза частица отмечена в самых ранних памятниках восточнославянской
письменности. Она входит в состав сложившихся еще в общеславянскую
эпоху союзов, в основе которых были древние указательные местоимения.
Такова структура союзов иже, еже, яже, понеже, занеже и др. В
древнерусских памятниках союзы зане и поне употреблялись и без
частицы же, что говорит о том, что эта частица не полностью слилась еще
в одно слово с основами.
Употребление синтаксических частиц в позиции после союза в
придаточных предложениях можно обнаружить в текстах всего
древнерусского периода истории восточнославянских языков. Частицы
могли присоединяться как к союзам, в составе которых не было других
частиц (аще ли, будет ли, яко бо, кабы, что бы, иде же, понеже и др.), так
и к союзам, образованным ранее с помощью частицы же: еже ли, понеже
бо, еже бо, еже бы и др. Некоторые из таких вторичных устойчивых
сочетаний функционировали как союзы настолько постоянно, что их
152
возможно причислить к составу подчинительных союзов: понеже бо, еже
ли, аще ли. Однако с течением времени эти сочетания (как и входящие в их
состав союзы) в основном выходят из употребления. В современном
русском языке сохранился только стилистически окрашенный союз
условия ежели. С развитием системы семантических союзов, которые
функционируют для обозначения конкретных типизированных семантикосинтаксических отношений, синтаксические частицы – уточнители
значений союзов перестают употребляться, и тем самым изменяется роль
позиции после союза в придаточном предложении.
В научных работах по историческому синтаксису, при
дифференциации союзов и частиц в древнерусских текстах не сложилось
четких критериев. Частицы бо, же, ли квалифицируют то как союзы, то как
частицы, выступающие в роли союзов. При этом обнаруживается
недооценка такого существенного критерия, как синтаксическая позиция
служебного слова. Частица никогда не занимает позицию союза в начале
придаточного предложения, что связано с ее уточняющей функцией. Если
же она приобретает статус союза, то изменяется ее позиция в
предложении. Так, частица бо, употреблявшаяся весьма широко в
древнерусских текстах, не получив, по-видимому, поддержки в устной
русской речи, в русском языке утратилась, в украинском же и в
белорусском языке она приобрела статус союза (при этом изменилась ее
позиция в предложении со второго места на первое).
Таким образом, синтаксические частицы играли важную роль в
процессе специализации древних многозначных союзов. В той мере, в
какой каждая из них была связана с выражением определенных семантикосинтаксических отношений, они, присоединяясь к союзам, уточняли
значение союза в конкретном употреблении. Способность присоединяться
к старым союзам и таким образом участвовать в словообразовательном
процессе их создания была свойственна частицам с древнейшего периода
истории славянских языков. В древнерусских текстах, кроме названных
уже сочетаний с частицами подчинительных союзов, застаем как уже
сложившиеся еще ряд союзов: ибо, аже, дабы, абы, или, али и др.,
словообразовательная структура которых, по-видимому, содержит
синтаксические частицы, но эти союзы употребляются уже только слитно,
как одно слово. Некоторые из них можно рассматривать как результат
слияния частиц с сочинительными союзами или же с другими частицами.
Эти факты говорят о том, что некогда существовал способ образования
союзов путем присоединения уточняющих значение синтаксических
конструкций частиц к местоимениям, союзам и другим элементам языка,
которые выступали в функции служебных слов.
Синтаксическая позиция коррелятов – всегда в главном
предложении: в пределах главного предложения соотносительные слова
чаще употребляются в начале, но могут и не начинать главную часть
153
сложноподчиненного предложения. По отношению к союзу их позиция
может быть контактной и дистантной.
154
МОДУЛЬ 4. ЛЕКСИКА. 0,277 ЗЕ 6/4 Ч.
Лекция 17
Особенности лексической системы древнерусского языка
Тема 16.Лексическая система древнерусского языка. 0,277 ЗЕ 6/4 ч.
Лексика – это совокупность слов языка, его словарный состав. Этот
термин употребляется как по отношению к отдельным пластам словарного
состава (тогда речь идёт о лексике бытовой., деловой, поэтической либо
заимствованной и исконной и пр.), так и для обозначения всех слов
лексика – один из наиболее подвижных уровней языка. Связано это с
особенностями: лексика, как известно, прямо или косвенно отражает
действительность, реагирует на изменения в общественной, материальной
и культурной жизни народа. Лексический состав слова должен быть
закреплён письменными знаками. Поэтому вопрос о лексике
древнерусского языка оказывается связанным с вопросом о существовании
письменности у восточных славян в дохристианский период.
Важным источником в разрешении этой задачи является «Сказание о
письменех» Черноризца Храбра. Анализ данного исторического
памятника показывает, что славяне были знакомы с графической
передачей знаков, которые воспринимались как система письма.
Вторым аргументом существования письменности у восточных
славян являются археологические находки в разных местах
восточнославянской территории. В Рязани, Чернигове, на Дону и др. были
обнаружены знаки и надписи на предметах материальной культуры: на
глиняном сосуде, на медных бляхах тверских курганов XI в.
Многочисленные знаки встречаются также на старорусских календарях и
на пряслицах X-XI вв. и более поздних веков. В 1949 г. при раскопках
курганов около села Гнездово под Смоленском обнаружена кирилловская
надпись из одного слова на обломках глиняного сосуда. Надпись относят к
первой четверти X в. и читают ее как «горухща» или «горушна», что
означает горчица, горчичное семя либо какая-то другая горькая пряность.
Надпись, как кажется большинству исследователей, говорит не
только о том, что кирилловская азбука была известна на Руси уже в начале
X в. Она свидетельствует также о том, что письмо находило
многообразное применение. Им пользовались не только при различного
рода надписях на таре о её содержимом, но и на могильных плитах, при
подписи имени мастера или владельца, при написании пророчеств на
стенах храмов, а также при заключении договоров с другими
государствами, при записи количества товаров, долгов, различных
обязательств, при составлении завещаний о передаче имущества и т.д.
Именно о таком широком распространении письменности в древней Руси
свидетельствуют и берестяные грамоты. Они найдены в 1951 г. в г.
Великом Новгороде экспедицией проф. А.В. Арциховского. Отметим как
155
особенность прекрасную сохранность бересты в сырой новгородской
почве, хотя, по мнению многих исследователей, берестяные грамоты
писались на всей территории Руси, но почва других городов не позволила
им сохраниться. Однако единичные находки под Рязанью, Смоленском,
Псковом, Витебском и др. позволяют говорить о широкой грамотности
населения. Но всё же ведущее место занимают новгородские грамоты, их
обнаружено на сегодняшний день более 1000. Они относятся к XI-XV вв. и
по содержанию носят бытовой характер (т.е. отражают бытовой пласт
лексики). Это главным образом личная переписка между жителями
Новгорода. Наряду с этим многие грамоты представляют собой деловые
документы: договоры, завещания, долговые расписки, перечни
повинностей и другие записи хозяйственного и юридического характера.
Кроме того, найдены грамоты богослужебного содержания, два отрывка
художественного текста, школьные упражнения мальчика Онфима,
связанные с начальным обучением письму. В 1963 г. в слое земли XIII в.
впервые обнаружена берестяная записная книжка.
Ещё раз отметим, что авторами грамот были не писцыпрофессионалы, не книжники, специально обученные, а рядовые граждане
Новгорода: купцы, ремесленники, земледельцы, пользовавшиеся письмом
лишь по мере личной надобности. Пользовались письменностью и
новгородские женщины. Этот важный факт освещает в своих публикациях
авторитетнейший лингвист А.А. Зализняк.
Такое распространение грамотности также может свидетельствовать
о том, что к XI в. русская письменность прошла уже сравнительно долгий
путь развития. Ведь прежде чем пользование письмом в повседневной
жизни стало привычкой, потребностью городских жителей, письмо должно
было пройти время (см. Приложение к тексту лекции – статью
Т.В. Шмелёвой о русской словесности эпохи Ярослава Мудрого).
Итак, в лексическом составе древнерусского языка начального
периода, то есть в X-XIII вв. происходят дальнейшие изменения в
обогащении его словарного состава: появляются такие слова, как русь
(русьскыи, русичь, русинъ), волость, княжество, удђлъ, смърдъ
(крестьянин), сабля, стђгъ (знамя), скатерть, рукавицы, куст, лог, слюда,
сизый, дешевый, виляти, рокотати и др.(см.: Черных П.Я. Происхождение
русского литературного языка и письма. М., 1950. с. 24). Обогащение
словарного состава древнерусского языка было обусловлено развитием
производительных
сил,
образованием
новых
общественных
взаимоотношений. Словарный состав пополняется также иноязычными
словами: старославянскими, греческими, тюркскими, финно-угорскими и
скандинавскими, что было связано с развитием экономических,
политических и культурных связей Руси с другими народами.
156
Старославянскими (древнеболгарскими) словами древнерусский
язык обогатился после принятия Русью христианства (об этом более
подробно далее).
В древнерусский язык вошли тюркские слова, что было обусловлено
торговыми и военными связями восточных славян с различными
тюркскими племенами (печенегами, половцами, хозарами). Из тюркских
языков были заимствованы слова, относящиеся к быту, одежде, пище и
т.д., например: арба, лачуга, чуланъ, жемчуга, аркан, улус, япончица
(верхняя одежда, плащ), тулуп, сарафан, бисер, коврига, каган (властитель,
князь) и др.
Греческие слова стали проникать в древнерусский язык еще до
образования древнерусского государства. Восточные славяне с
древнейших времен соприкасались с греками: совершали военные походы
на Византию, имели оживленные торговые сношения, жили в соседстве с
греческими колониями на северном берегу Чёрного моря. Но особенно
греческое влияние усилилось после принятия Русью христианства.
Греческие слова проникают в древнерусский язык главным образом через
церковные книги, переведенные с греческого языка на старославянский и
привезенные на Русь. К греческим заимствованиям относятся слова
религиозного содержания, названия предметов быта, животных, растений,
собственные имена, термины науки и культуры: поп, монах, игумен, ангел,
евангелие, икона, ад, монастырь, баня, фонарь, кровать, терем, корабль,
парус, уксус, кит, буйвол, кипарис, кедр, Елена, Евдокия, Софья, Георгий,
Александр, философия, грамота, харатья (пергамен), тетрадь и др.
Древнерусским языком были заимствованы также отдельные слова
из языка финно-угорских племен (суоми, корела, водь, мордва, весь, меря и
др.),
по
соседству
с
которыми
издавна
жили
некоторые
восточнославянские племена. Это главным образом названия предметов
быта, животных, рыб, географические наименования: сани, нарты,
тундра, пурга, конда (отборный лес), морж, сиг, Ветлуга (река) и др.
В связи с тем, что в жизни восточного славянства определенную
роль играли варяги, наемные варяжские дружины, в древнерусский язык
попадают скандинавские слова, такие, как: гридь (княжеский воин), вира
(штраф за убийство), крюки, ларь, собственные имена Игорь, Ольга, Олег,
Аскольд и др.
Вопрос о влиянии на древнерусскую лексику старославянского языка
представляется непростым. Этот вопрос связан с теориями о
происхождении русского литературного языка. В решении этой
проблемы отчетливо выделяются две противоположные концепции.
Согласно первой в основе древнерусского литературного языка лежит
старославянский (древнеболгарский) язык (см.: Шахматов А.А. Очерк
современного русского литературного языка. М., 1941). «Теория
Шахматова» в современном отечественном языкознании утрачивает свою
157
убедительность, подвергается проверке и критике, уточняется и
дополняется. Однако ценность сделанного А.А. Шахматовым списка
церковнославянских элементов в современном литературном языке
непреходяща (А.А. Шахматов привёл его в первых главах своего «Очерка
современного русского литературного языка» (курс лекций 1911 - 1913
гг..).
Согласно другой теории русский литературный язык Древней Руси
сложился на основе восточнославянской народной речи. Акад.
С.П. Обнорский (см. его «Очерки по истории русского литературного
языка старшего периода»), проанализировав язык четырех наиболее
значительных памятников древнерусской письменности («Русской
правды», «Слова о полку Игореве», «Поучения Владимира Мономаха» и
«Моления Даниила Заточника»), пришел к выводу, что в основе нашего
литературного языка лежит живой, народный разговорный язык.
Однако абсолютизация любой из предложенных точек зрения не
совсем продуктивна. Поэтому проблему образования и развития
древнерусского литературного языка наиболее глубоко и всесторонне
решает акад. В.В. Виноградов. Он выдвинул положение о двух типах
древнерусского литературного языка: «Если оставаться в границах более
или менее точной терминологии и в рамках конкретно-исторических
фактов,
подтверждаемых
сравнительным
изучением
славянских
литературных языков, то по отношению к древнейшей эпохе
формирования и развития литературного языка на Руси, к эпохе
древнерусской народности (т.е. приблизительно с X в.) следует говорить о
двух типах древнерусского письменно-литературного языка: книжнославянском и народно-литературном (или литературно обработанном
народно-письменном)» (см.: Виноградов В.В. «Основные проблемы
изучения образования и развития древнерусского литературного языка».
IV Международный съезд славистов. Доклады. М., 1958, с. 37-38).
Книжно-славянский тип использовался в церковно-религиозной
литературе, а народно-литературный - в произведениях светского
характера, прежде всего в летописях и художественной литературе.
Однако неправильно было бы думать, что эти два типа древнерусского
литературного языка развивались изолированно, обособленно; наоборот,
они самым активным образом взаимодействовали друг с другом,
взаимопроникали, потому что древнерусский и старославянский языки в
этот период были очень близкими по своему грамматическому строю и
словарному составу. Однако, несмотря на большую близость, в отношении
некоторых явлений они довольно существенно отличались друг от друга.
Для понимания системы языка необходимо усвоить основные
звуковые отличия этих языков. Они частью уже известны из предыдущего
изучения, здесь только систематизируем соответствия.
158
1. Древнерусским полногласным сочетаниям -оро-, -оло-, -ере-, -еломежду согласными в
старославянском языке соответствовали
неполногласные сочетания -ра-, -ла-, -pђ-, -лђ-: голова, молоко, берегъ,
шеломъ и глава, млђко, бргђгъ, шлђмъ.
2. Древнерусские сочетания ро-, ло- в начале слов вместо
старославянских ра-, ла-: ростъ, робота, лодьia, локъть, приставка роз- и
расти, работа, ладии, лакъть, приставка раз-.
3. Древнерусским чередованиям д//ж, т//ч в старославянском языке
соответствовали чередования д//жд, т//шт (щ): вижоу, вожь, свђча, печи,
мочи и виждЖ, вождь, свђшта, пешти, мошти.
4. Современные формы действительных причастий настоящего
времени с суффиксами -ущ- (-ющ-), -ащ- (-ящ-) нередки в памятниках
древнерусского языка (-Жшт- (-IЖшт-), -Δшт- (-IΔшт-). Они ведут свое
начало от старославянского языка. Им соответствовали древнерусские
суффиксы -оуч- (-юч-), -ач- (-Δч-). Причастия с этими суффиксами с
течением времени в русском языке перешли в прилагательные: ср.
современные колющий и колючий, висящий и висячий.
5. Древнерусскому звуку о- в начале некоторых слов в
старославянском языке соответствует ie-: олень, озеро, одинъ и iелень,
ieзеро, iединъ.
6. Для древнерусского языка было характерно начальное iа-,
которому в старославянском языке соответствовало начальное а: iазъ,
iаблоко, iако iaгнΔ и азъ, аблоко, ако, агньць.
7. Древнерусскому оу- в начале слова соответствует старославянское
ю: оугъ, оужинъ, оуха, оуноша, оутро, оуродъ и югъ, южинъ, юха, юноша,
ютро, юродивый.
…И другие соответствия.
Мы же далее рассмотрим воздействие старославянского языка на
древнерусский, которое проявилось затем в лексическом и стилистическом
обогащении русского литературного языка. Будучи языком религии,
философии и науки, старославянский язык пополнил древнерусский язык
отвлеченной лексикой и церковной терминологией, например:
соущьство, бытиie, съзнаниie, въсприiатиie, вьселенаiа, власть, разоумъ,
философъ, iединьство, добродђтель, благополоучiе, свΔщеникъ, ангелъ,
крьстъ и др. Благодаря старославянскому языку древнерусский
литературный язык обогатился многими синонимами: истина (ст.-сл.) –
правъда (др.-русск.), съвђдђтель – послоухъ, видокъ, бракъ – сватьба,
имђниiе – добытъкъ, питати – кърмити и др. (см. работы Колесова В.В. о
мире человека в Древней Руси).
Употребляя русские и старославянские слова, первоначально
различавшиеся между собой лишь фонетически, древнерусские писцы
использовали их для образования нового значения слов и в стилистических
целях. Например, автор «Повести временных лет» пользуется русскими и
159
старославянскими формами типа власть - волость, храмъ - хоромы для
различения понятий, передачи оттенков мысли и для стилистических
целей: о церкви говорится храмъ, а о жилом доме - хоромы («хоромовъ
рубити»); о боге «велика власть его», а о князе – «то есть волость отца
моего», о дьяволе говорится только врагъ, а о неприятеле можно было
сказать и ворогъ и т.д. Древнерусские и старославянские слова
употребляли также параллельно, чтобы избежать частого повторения
одного и того же слова: «выгналъ изъ города... изиде изъ града» и т.п. (см.:
Черных П.Я. Происхождение русского литературного языка и письма.
1950, с. 37-38.).
Влияние старославянского языка в некоторых случаях оказалось
настолько сильным, что русские слова и формы были вытеснены
старославянскими, и в настоящее время единственно употребительными
являются старославянские слова. Например, плен, время, враг, раб,
жажда, прежде и др.
Старославянские элементы органически включались в систему
древнерусского литературного языка. Русский язык и в настоящее время
содержит определенное количество старославянских и древнерусских по
происхождению
слов,
фразеологических
выражений
и
словообразовательных элементов.
Словари древнерусской лексики представляют собой необходимый
материал, поэтому их составлению следует уделять самое пристальное
внимание. Однако трудность не столько сбора картотеки, сколько
толкования лексических единиц очевидна. Прекрасно понятна разница
работы современного лексикографа и историка языка. Список важнейших
исторических словарей русского языка приведён в списке литературы.
Исторические лексикографы, их деятельность и главные публикации
указаны в тезаурусе, в части «Персоналии». Отметим значение работ и
всей деятельности И.И. Срезневского, через 10 лет после смерти которого
под заглавием «Материалы для словаря древнерусского языка по
письменным памятникам» выходит издание и до сих пор ещё не окончено.
ПРИЛОЖЕНИЕ К ТЕКСТУ ЛЕКЦИИ
Т.В. Шмелева
КОЛЫБЕЛЬ РУССКОЙ СЛОВЕСНОСТИ
Предваряя дальнейшее изложение, необходимо сказать, что под
словесностью имеется в виду всё, что сотворено с помощью слова –
тексты, которые находятся в распоряжении общества (обращаются, как
говорят филологи) – устные и письменные, деловые и религиозные,
научные и поэтические. Стоит отметить, что науки, изучающие разные
стороны этих текстов и законы их обращения (они именовались поначалу
160
словесными, позднее – филологическими), со временем стали
интересоваться почти исключительно текстами художественными. И
термин литература стал обозначать именно такие тексты, а понятие
словесность из употребления вышло, оставаясь напоминанием о культуре
XIX века с его классическими гимназиями и учителями словесности
(может быть, благодаря Чехову). Но в последнее время это
фундаментальное филологическое понятие возвращается в научный и
дидактический обиход, позволяя разнообразные проявления языковой
жизни общества рассматривать «крупным планом», выявляя её важнейшие
закономерности и тенденции4. Тексты и люди – вот что интересно, когда
мы пытаемся смотреть на вещи с позиций словесности: тексты, несущие
нам информацию о людях; люди, имеющие отношение к созданию текстов
и введению их в культурный оборот, создающие традиции общения с
текстами. И, разумеется, язык, на котором осуществляется создание
текстов, их толкование и реакции на них.
По отношению к Новгороду часто используют метафору колыбели,
называя его колыбелью российского государства и государственности;
российской монархии; русской истории и демократии; российского
образования. Если не смущаться затёртостью этой метафоры, то вполне
можно сказать, что наш город — и колыбель русской словесности 5.
Здесь хотелось бы показать, что эта метафора может относиться к
нашему городу уже в эпоху Ярослава Мудрого, и тем самым
зафиксировать важные штрихи в культурном портрете города в столь
отдалённое от нас, но значимое для отечественной истории и культуры
время. Информацию для такого рассмотрения находим в исторических
источниках, обобщающем их данные Хронографе6 и филологических
4
Аннушкин В. И. Что такое словесность // Русская словесность. № 5. 1994; Горшков
А.И. Русская словесность: От слова к словесности: Учебное пособие для учащихся 1011 классов школ, гимназий и лицеев гуманитарной направленности. М., 1995; Русская
словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология / Под ред. В.П.
Нерознака. М., 1997; Хазагеров Г.Г. Введение в русскую филологию: Учебное пособие
для студентов вузов. Екатеринбург, 2000; а также мои работы: Возвращение
словесности? // Studia Litteraria Polono-Slavica, 5. SOW, Warszawa 2000. S.11-23;
Традиции университетской словесности // Вестник Новгородского гос. ун-та. Серия
«Гуманитарные науки: история, литературоведение, языкознание». №25. Великий
Новгород, 2003. С.115 – 122; Словесность в свете интеграции и дифференциации //
Педагогика, психология, словесность: Сборник статей. Великий Новгород, 2005. С.7096.
5
См. мои публикации: Новгород как колыбель русской словесности // Новгородский
университет. №17–18, май. Великий Новгород, 2002. С.15–17; От Ярослава Мудрого до
Василия Адодурова. Новгородцы в словесности // Русский язык: Методическая газета
для учителей-словесников. №15. Август (1-15) 2005. С.4-7.
6
Хронограф новгородской книжности и просвещения. XI – XX вв. / Сост. С.Н. Азбелев, Г.М. Коваленко,
С.А. Коварская, И.И. Колеганова, Р.П. Макейкина, Н.И. Морылева, Е.В. Откидач, Н.С. Федорук; НовГУ
им. Ярослава Мудрого. Великий Новгород, 2006. 79 с.
161
работах, посвященных истории русского языка, истории книжности на
Руси, истории отдельных жанров древнерусской литературы7.
Что же можно сказать о русской словесности в Новгороде в эпоху
Ярослава Мудрого?
Прежде всего, необходимо отметить уже сложившиеся к этому
времени богатые традиции устной народной словесности, хранившей в
народных преданиях события дохристианской истории Новгорода:
правление Гостомысла, призвание Рюрика, крещение новгородцев «огнем
и мечем», змееборство Добрыни. Сохранившиеся в течение едва ли не
тысячелетия и записываемые даже в XIX веке, эти тексты изучаются
сегодня как устная история Новгорода8.
Если для историка они важны как дополнительный источник наряду
с документами и археологическими данными, то для словесника
существенно само существование устной традиции, хранящей сведения об
истории города, имена ключевых персонажей, народные объяснения их
деяний. И если для историка наибольшую ценность представляют
эпические жанры (предания, былины – именно с ними работает С.Н.
Азбелев), то для словесника дорог буквально каждый текст устной
народной словесности. Так, известное выражение «Где София, тут и
Новгород», зафиксированное в летописи, сложилось в устной речи
новгородцев и живёт в ней до сих пор9.
Разумеется, у нас нет возможности судить об этом феномене во всей
его полноте, ведь до нас дошли только слабые отголоски, случайно
запечатлённые в письменных текстах, но и они позволяют оценить его
масштабы и значимость.
Самая важная черта языковой жизни этого времени – появление
письма как новой фактуры речи и текстов, которые благодаря ей
оказываются в культурном обороте. Археологи называют XI век первым
веком грамотности. И здесь обнаруживается важная особенность
Новгорода. Дело в том, что в средние века письменная словесность
обслуживала в первую очередь потребности духовной жизни, и этим
определялся её жанровый состав. Но в Новгороде уже в эпоху Ярослава
7
История русской литературы / в 4-х томах. Т.1. Древнерусская литература. Литература
XVIII века / Под ред. Д.С. Лихачева, Г.П. Макогоненко.Л., 1980; Срезневский И.И.
Грамота В.К. Мстислава и сына его Всеволода Новгородскому Юрьеву монастырю.
1130 г. // Срезневский И.И. Русское слово. М., 1986; Лихачев Д.С. Первые семьсот лет
русской литературы; Своеобразие исторического пути русской литературы X—XVII
веков // Лихачев Д.С. О филологии. М., 1989; Трофимова Н.В. «И придоша здрави
вси…». О воинском повествовании в Новгородской I летописи // Русская речь. №1.
2000. С.57-63.
8
Азбелев С.Н. Устная история Великого Новгорода: Очерки IX – XVII столетий / Отв. ред. В.Л. Янин.
Великий Новгород, 2006.
9
Дьяченко Г. Полный церковно-славянскiй словарь (с внесенiемъ въ него важнħйшихъ древне-русских
словъ и выраженiй). М., 2006. С.644-645; Янин В.Л. Берестяная почта столетий. М., 1979. С.3.
162
письмо не ограничивалось обслуживанием церкви. Формирование
«светской концепции» письма исследователи считают переломным,
революционным событием10, повлекшим за собой формирование особой
системы письма, отличной от книжной11. В этом видят процесс,
параллельный формированию народной письменности на латыни,
происходившему в это время в Венеции, Флоренции и других городах
Италии12.
Английский
медиевист
Саймон
Франклин,
анализируя
социокультурную ситуацию в Древней Руси, вводит понятие «графическая
среда», под которым имеет в виду всё, что пишется в самом широком
смысле этого слова13. Эту среду составляют, помимо книжных памятников,
тексты на пергамене и бересте, монетах, печатях, иконах, фресковых
композициях, стенах, керамике и др. Поэтому вопрос о материалах,
ставших носителями текстов, оказывается весьма важным для
представления о словесности того или другого периода истории.
Если говорить об интересующей нас эпохе, то среди «носителей
текстов» обнаружились, в частности, деревянные цилиндры, которыми
запирались мешки. На них изображались знаки принадлежности (на одном
– князю Владимиру, сыну Ярослава) и небольшие тексты, прочитать
которые очень трудно, но содержание их можно реконструировать как
указание имён лиц, ответственных за имущество, их должностей, чисел14.
Из надписей на стенах известны граффити Софийского собора –
автографы ИВАНА
СЕЖИРА
и
СМОЛЬКА
НИНЪКИТИЧА.
Предполагается, что первый из них был художником и, возможно, оставил
свой автограф по случаю окончания работы, поскольку в него входит
слово АМИНЪ15. Кто-то сумел начертать на стене собора молитву ГИ
ПОМИЗИ РАБУ ТВОЕМУ, а далее идет небольшой ряд имён, что
расширяет круг наших «знакомых» новгородцев XI века16.
Уникальным носителем лаконичного текста из одного слова (?)
оказались найденные в 1975 году гусли середины XI столетия с резной
надписью СЛОВИША, по поводу смысла которой учёные не пришли к
Факкани Р. Некоторые размышления об истоках древненовгородской письменности // Берестяные
грамоты: 50 лет открытия и изучения. М., 2003. С.227.
11
Зализняк А.А. Древненовгородский диалект. М., 1995. С. 19-21; Зализняк А.А. Значение берестяных
грамот для истории русского языка // Берестяные грамоты: 50 лет открытия… С. 219.
12
Факкани Р. Указ. соч. С.229.
13
Гиппиус А.А. Социокультурная динамика письма в Древней Руси (О книге: S. Franklin Writing,
Society and Culture in Early Rus. Cambridge, 2002) // Русский язык в научном освещении. 2004. №1.С.171194.
14
Зализняк А.А. Древненовгородский… С.251-252. В книге В.Л. Янина «У истоков русской
государственности» (Великий Новгород, 2001) помещен каталог цилиндрических бирок (С.93-150).
15
Зализняк А.А. Древненовгородский. .. С. 252 со ссылками на работу: Медынцева А.А. Древнерусские
надписи новгородского Софийского собора XI –XIV века. М., 1978.
16
Там же С.253 со ссылками на то же исследование.
10
163
единому мнению: предполагается, что это имя инструмента или его
владельца17.
Археологические раскопки 2000 года принесли сенсационное
открытие: новгородцы писали на церах – дощечках, покрытых воском. О
существовании такого письма ученые догадывались, размышляя о форме
писал; теперь же мы располагаем и таким текстом – фрагментом псалтири
начала XI века18.
Однако самыми красноречивыми для представлений о словесности
оказываются тексты на бересте – знаменитые берестяные грамоты,
прославившие наш город в научном мире и решительно изменившие
представление о культуре средневековой Руси. Найденная полвека назад в
Новгороде первая грамота сейчас осмысляется в корпусе текстов,
насчитывающих более тысячи единиц.
Из опубликованных грамот, которые могут быть отнесены к эпохе
Ярослава, интересна грамота №247, представляющая собой, выражаясь
современным языком, юридический документ – может быть, судебное
решение: ПОКЛħПАЕТЬ СЕГО М:МИ РЕЗАНАМИ А ЗАМЪКЕ КħЛЕ А
ДВЬРИ КħЛЕ …А ПРОДАИ КЛЕВЕТЬНИКА ТОГО. Речь идёт о
наказании человека, ложно обвинившего кого-то в краже19, в
интерпретации этого текста пришлось обратиться к «Уставу Ярослава о
церковных судах». Документом имущественного характера оказывается и
грамота №256, по предположению В.Л. Янина, долговой список: Она
представляет собой своеобразную ведомость – имена с указанием места
проживания и сумму, например: ЗА БОЯНОМ В РУСЕ ГРИВНА…НА
ШЕЛОНИ ЗА ДОБРОМЫСЛОМ 10 КУН…20. Анализ этих грамот
показывает, что создание деловых текстов на бересте может быть
расценено как прототип русской деловой словесности, немалое число
образцов которой новгородская земля дала исследователям в последующие
эпохи.
Найдены образцы и частной переписки современников Ярослава.
Это, к примеру, грамота №613, в которой содержится просьба прислать
срочно три или четыре ногаты (это двадцатая часть гривны) и при этом
присутствует этикетная формула ДОБРО СЪТВОРИТИ, что переводят как
«сделай милость», указывая на близость к нашему «пожалуйста»21.
Интересно, что имя адресата этого письма – СТАВР. Это христианское
имя, означающее по-гречески 'крест' и впоследствии упоминающееся в
17
Поветкин В.И. Кириллицей запечатленные гудебные сосуды // Новгород в культуре Древней Руси:
Материалы Чтений по древнерусской литературе. 16-19 мая 1995 г. / Сост. В.А. Кошелев. Новгород,
1995. С.52-53.
18
Зализняк А.А., Янин В.Л. Новгородская псалтирь начала XI в. – древнейшая книга Руси // Вестник
Российской Академии наук. 2001. Т.71.№3. С. 202-209.
19
Зализняк А.А. Древненовгородский... С. 223.
20
Там же. С.225.
21
Там же. С.227.
164
берестяных грамотах и летописях, осталось в русском именнике22, звучит в
современных фамилиях, напр., Ставровские, и в официальном
наименовании Вяжищского монастыря – ставропигиальный23. Интерес к
этому корневому гнезду оживился в 2006 году, когда археологи нашли
ставротеку24.
Какое-то особое чувство вызывает узнавание специфической
новгородской формы обозначения субъекта, которую и сейчас можно
услышать даже от образованных людей, не говоря уже о сельских жителях:
У немцев разбито; У него всё куплено; У Володи там полотенце
повешено25. В грамоте №607/562 сообщается: ЖИЗНОБУДЕ ПОГУБЛЕНЕ
ОУ СЫЧЕВИЦЬ, что переводят как «Жизнобуд убит Сычевичами»26.
Нельзя не отметить среди берестяных текстов и азбуку (грамота
№591), свидетельствующую о том, что береста использовалась в обучении
письму – как тетрадь для упражнений27. Она оказалась самой старшей в
корпусе азбук, найденных археологами.
Самое настоящее потрясение вызвали две грамоты, которые относят
к концу XI столетия – 80-м годам (№566 и 7520). Дело в том, что их авторы
– молодые женщины, что невероятно для средневековья. И если первая
грамота – деловая записочка с назначение встречи БОУДИ ВЪ СОУБОТ€
КЪ РЪЖИ ИЛИ ВЕСТЬ ВЪДАЕ28, то вторая – настоящее любовное
письмо, что дало основание сравнить его со знаменитым письмом
пушкинской Татьяны29. Спрашивая своего возлюбленного о том, почему
он не пришёл, неизвестная нам новгородка строит предположения о
причинах такого его поведения и уверяет в своём отношении «как к
брату», заканчивая своё послание заклинанием: «если ты начнёшь надо
мной насмехаться, суди тебя Бог и моя худость». Детальный
лингвистический анализ грамоты выявляет связь завершающей письмо
этикетной формулы самоуничижительного обозначения автора с
греческим эпистолярным этикетом и с более поздними текстами –
Ефремовской кормчей и Мстиславовой грамотой, «Поучением»
Мономаха30.
22
Суперанская А.В. Словарь русских личных имён. М., 2005. С.306.
Это определение означает «подчинённый непосредственно св. Синоду, независящий от епархиального
начальства» (Дьяченко Г. Полный … С. 657).
24
Шмелева Т.В. Ставротека // Новая новгородская газета. № 38. 20 сентября 2006
23
25
Подробнее об этом явлении: Шмелева Т.В. Никак хлеба не куплено… Изголодавши!
(грамматика новгородцев) // Новгородский университет. №29. 13.09.1996. С.17-18;
№31. 27.09.1996. С.18-19.
26
Зализняк А.А. Древненовгородский… С.228.
Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1977-1983 гг.). Комментарий
и словоуказатель к берестяным грамотам (из раскопок 1951-1983 гг.). М., 1986. С.52-6.
28
Зализняк А.А. Древненовгородский…С.233.
29
Янин В.Л., Рыбина Е.А. «Письмо Татьяны XI века» (интервью) // Дело. 1994. №1(35). С.11.
30
Зализняк А.А. Древненовгородский… С.233.
27
165
Итак, многочисленные тексты на разных «носителях» убеждают в
том, что уже в «первом веке грамотности» среди новгородцев было немало
умеющих написать и прочитать берестяное письмо или документ.
Рассматривая
условия
формирования
значительного
корпуса
разнообразных письменных текстов, или, иначе говоря, богатейшую
графическую среду средневекового Новгорода, А.А. Гиппиус напоминает
летописное свидетельство о создании в Новгороде школы, где в 1030 году
начали «учить книгам» 300 детей попов и старост. Автор цитируемого
летописного текста прямо указывает на свою принадлежность к ученикам
этой школы, к ним же относятся авторы первых граффити и берестяных
грамот и, возможно, дьякон Григорий, о котором ещё пойдёт речь31. Факты
говорят о том, что научиться грамоте можно было не только в школе, куда
принимали только мальчиков, иначе не удалось бы найти женских текстов.
Грамотные новгородцы составили первое поколение образованных
людей вместе с теми, кто принёс в город книжное знание. Такую фигуру
представляет собой Лука Жидята, епископ новгородский, поставленный на
это место Ярославом в 1036 году, позднее создавший «Поучение к
братии», считающееся едва ли не первым образцом пастырского
красноречия, положившим начало учительной традиции в русской
словесности. Или поп Упырь Лихой, происходивший, как предполагают,
из варяжских дружинников; он переписал книги пророков в толковании
византийского богослова Феодорита Кирского, сопроводив текст
припиской с упоминанием имён – своего и князя Владимира Ярославича,
для которого была скопирована эта рукопись, сохранившаяся только в
поздних списках 32.
Возвращаясь к книжной словесности, следует сказать, что в её
рамках приоритетными, естественно, оказались жанры, необходимые в
богослужении и монастырском быту (кстати, в том же 1030 году
Ярославом был основан и Юрьев монастырь). В городе существовал
скрипторий, где копировались книги, по-видимому, болгарские, и
переводились с греческого языка тексты, которых еще не было в
славянском церковном и культурном обиходе, как упомянутые книги
пророков.
Здесь же, как предполагают многие исследователи, была создана
одна из самых знаменитых древних книг – Остромирово евангелие.
Переписанная для новгородского посадника Остромира дьяконом
Григорием, она включает и хорошо известный лингвистам комментарий
дьякона, в том числе сообщение о том, что переписывание заняло время с
октября 1056 года по май 1057-го, и «мольбу» к читателям не клясть, а
31
Гиппиус А.А. Социокультурная динамика …С.171-194.
Алексеев А.А. Библейская филология в великом Новгороде// Новгород в культуре … 1995. С.25;
Хронограф. С.8.
32
166
исправляя, читать. Написанный на старославянском языке, этот текст
содержит элементы и русские, например, форму новегороде. И уже этим
она дорога ценителям русской словесности33.
Из светских жанров наиболее востребованными оказалась
историческая проза, или летописи. Новгородское летописание ведёт своё
начало именно из эпохи Ярослава – после событий 1015-1016 годов,
исполненных трагизма и значимости: конфликта с варяжскими
дружинниками Ярослава, расправы с новгородцами, прощения князя и
поддержки его в военном походе, появления Правды34. Исследователи
отмечают стилистическую безыскусность летописей, простоту и
демократичности содержания. Как полагают, в летописных рассказах
стали складываться жанры жития, воинской повести35.
Итак, считаться колыбелью русской словесности Новгород может
уже потому, что в нем было создано множество текстов – на пергамене,
стенах, бересте, церах и других предметах, иногда неожиданных. И это
тексты огромной значимости, они имеют культурообразующее значение в
масштабах общенациональных – как знаки зарождения традиций,
определивших многое в развитии русской словесности.
В завершение хотелось бы остановиться на той роли, которую
сыграл в формировании русской словесности сам Ярослав Мудрый36.
Как известно, он был десятилетним мальчиком, когда на Русь
пришло христианство. Видимо, отроком был крещен, получив
христианское имя Георгий (по-русски зазвучавшее как Юрий), и обучен
читать по-славянски и на других языках. Об этом говорит закрепившееся
33
В 2007 г. отмечалось 950-летие книги, чему было посвящены научные и научно-популярные
публикации, см., напр.: Верещагин Е.М. 950-летний юбилей первой датированной восточнославянской
книги – Остромирова евангелия (1057-2007): смысл памятника для современного русского языка и
культуры // IV Международная научная конференция «Язык, культура, общество». Москва, 27-30
сентября 2007 г. Пленарные доклады. М., 2007. С.18; Верещагин Е.М. 950 лет Остромирову евангелию:
у истоков русского литературного языка // Русский язык в школе. №8. 2007. С. 47-53; «Вечная новость»
посадника Остромира // Новгород 1.03.2007; а также мою статью «950 лет с Остромировым
евангелием» (в печати).
34
История русской литературы 1980. С. 38; Хронограф. С.7.
35
Трофимова Н.В. Указ. соч.
36
Эта проблема специально рассмотрена в моих работах, подготовленных в связи с
950-летием со дня смерти Ярослава, отмечаемым в университете в 2004 году по
инициативе Лихудовского музея: Слово о Ярославе Мудром // София: Издание
Новгородской епархии. №2. 2004. С.7– 8; Ярослав Мудрый и русская словесность //
Язык образования и образование языка: Материалы IV Всероссийской научнопрактической конференции 29-30 июня 2005 г. Великий Новгород, 2005. С. 39 – 40; От
Ярослава Мудрого до Василия Адодурова. Новгородцы в словесности // Русский язык:
Методическая газета для учителей-словесников. №15. Август (1-15) 2005. С.4-7; а
также в научно-популярных публикациях, напр.: Григорьева И., Шмелева Т. Наш
современник Ярослав Мудрый // Новгородский университет. № 23. Сентябрь 2003.
С.16. О мероприятиях, посвященных этой дате, см. в: Григорьева И. Встречи с
Ярославом // Там же. №21. Июнь 2004. С.13; Григорьева И., Салоников Н. Памяти
мудрого князя // Там же.№38. Декабрь 2004.
167
за уже взрослым князем прозвание Мудрый, ведь в те времена мудрость
связывали прежде всего с начитанностью, считали, что книги «суть
исходищя мудрости». Прямо же об этом сообщают летописи, часто
цитируемые историками литературы: о Ярославе говорится, что он
«книгам прилежа, и почита е в нощи и в дне»37.
Эта характеристика оставалась бы свидетельством только личных
достоинств князя, если бы далее не следовали сведения о его, как мы бы
сейчас сказали, большой организаторской работе: «И собра писце многы и
прекладаше от грек на словенское письмо. И списаше книги многы, ими же
поучающеся вернии людие наслаждаются ученья божественаго»38. Это
ценное сообщение летописца об организации Ярославом скриптория, о
котором уже шла речь, где создаются русские книги и тем самым
создаётся основа формирования русского литературного языка39.
Важно подчеркнуть, что Ярослав имеет непосредственное
отношение к становлению ряда жанров словесности.
Так, жанр поучения, как было сказано, впервые явлен в русской
словесности произведением новгородского епископа Луки Жидяты.
Продолжение этой традиции видят в завещании Ярослава, которым он
«урядил сынов своих пребывать в любви», а ее взлет – в «Поучении» внука
Ярослава Владимира Мономаха, где, по наблюдениям исследователей,
цитируются тексты псалтири, пророчества Исайи, «Поучение» Василия
Великого, «Апостольские послания» и других произведений православной
церковной словесности40.
С Ярославом связано и становление житийного жанра. Ведь он
много сделал для того, чтобы его братья-страстотерпцы Борис и Глеб
стали почитаться как первые русские святые. И хотя их официальная
канонизация происходит только в 1072 году, уже после смерти Ярослава,
культ святых Бориса и Глеба складывается при нём и с его участием.
После того, как в Вышгороде сгорела церковь, где были погребены братья,
Ярослав построил сначала часовню, а потом церковь, куда были
торжественно перенесены тела святых и где стали происходить чудеса.
Перед самой смертью, тяжело больным князь отправляется из Киева в
Вышгород – помолиться о здравии у гробницы своих святых братьев. Все
эти события позднее были отражены в «Сказании о святых мучениках
Борисе и Глебе» – одном из первых русских агиографических
37
38
История русской литературы ... С.20.
Там же. С. 20; История всемирной литературы в 9-и тт. Т.2. М., 1984. С. 415
39
Успенский Б.А. Краткий очерк истории русского литературного языка (XI – XIX вв.). М., 1994. С.17.
40
История русской литературы ... С. 57—59; Колесов В.В. Древнерусский литературный язык. Л., 1989.
С.32-41.
168
произведений41. Агиографическая традиция в Новгороде начинает
развиваться с XIII века42.
Одним из первых публицистических произведений в русской
словесности стало «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона,
произнесенное, как предполагают, в присутствии Ярослава, оказавшегося и
героем «Слова», если можно так сказать о лице, упоминаемом в церковной
проповеди 43. Это произведение описывается в любом учебнике
древнерусской литературы. Важность его подчеркивается тем, что
«идеология русского сознания и русская культура хранят национальную
традицию в ее доминантных структурах неизменной в веках. Все темы,
идеи и проблемы ХI века, развиваясь в сложнейших условиях социальной
жизни, остаются все теми же, откликаясь на камертон «слова о законе и
благодати»44.
Ярославом созданы первые тексты «писаных законов», ставших
основой правовой словесности, из которой выросла и современная
юридическая литература. Это знаменитая «Русская правда», а также менее
известные в наше время «Покон вирный», «Урок мостникам» и «Устав о
церковных судах». Ярославу удалось соединить нормы русского обычного
права и принципы византийского законодательства, творчески
переработанные. Историками языка эти тексты рассматриваются как
важнейший источник сведений о путях формирования русского
литературного языка45.
О присутствии Ярослава в нашей словесности свидетельствует и
русский лексикон.
Его имя знакомо каждому, как и название основанного им и
названного «во имя свое» города Ярославль, который собирается отмечать
своё тысячелетие. Новгородцы знают уникальный городской топоним
Ярославово дворище46, который в летописях фигурирует с притяжательным
прилагательным таким же, как и в названии города – Ярославле дворище47.
Не так очевидна связь с князем топонима Юрьев – это название,
отсылающее нас к его церковному имени Георгий (в русской огласовке
Юрий), получили два города – один «в чудской земле», ныне это Тарту;
другой на реке Роси (нынешняя Украина). В этом же 1030 году, как уже
упоминалось, им основан и Юрьев монастырь в Новгороде. С Ярославом
41
Там же С.53-56.
Терешкина Д.Б. Новгородская житийная литература: Учебное пособие по спецкурсу. Великий
Новгород, 2006. С.4.
43
История русской литературы ... С.48-50; История всемирной литературы… . С.419.
44
Колесов В.В. Указ. соч. С.41-48.
45
Там же. С.115-130.
46
См. о нём в книге: Строгова В.П. Древние топонимы Новгорода и его окрестностей. Новгород, 1993.
С.37-38. Из популярных изданий: Гормин В.В. Ярославово дворище и древний торг. Л., 1976;
Чумовицкая М. Храмы Ярославова дворища // София №1. 2002. С.18-22.
42
47
Слово дворище в значение 'место, где был двор' – редкость в городской топонимии,
но встречается, напр., в Великом Устюге есть Соборное дворище.
169
связано и выражение Юрьев день, поскольку именно им был учрежден
русский церковный праздник Святого Георгия 26 ноября, в память о дне
освящения Георгиевского храма в Киеве48.
София – главный храм Новгорода, заложен «повелением» Ярослава
его сыном Владимиром. Построенный еще при жизни Ярослава, он не
только «связал» Новгород с Киевом и Константинополем, но и стал
символом города, что отражено, в частности, в уже упомянутом
выражении «Где София, тут и Новгород». Образ Софии настолько тесно
был связан с городом в сознании русских людей, что новгородцев
называли софiяне49. И в современном городе его центральная часть
именуется Софийской стороной, а начинающая её площадь – Софийской
(правда, после 2005 – еще и Победы).
Всё это словесные знаки того, что Ярослав в русской словесности –
прежде всего основатель традиций: от традиции именования городов в
честь своего небесного покровителя до традиций культивирования видов и
жанров словесности. Ведь традиция – это то, что передается от поколения
к поколению, фигурально выражаясь, из рук в руки. И Ярослав многое
сделал для того, чтобы традиции жили, передав почтение к книжной
культуре и знаниям своим детям.
Так, его сын Всеволод «дома седя изумеяше пять язык»50, а сын
Всеволода Владимир Мономах оставил нам свое «Поучение», о котором
уже говорилось в связи с учительной традицией русской литературы. Имя
правнука Ярослава – Мстислава Владимировича, даровавшего Юрьеву
монастырю имение Буйце с налогами и «полъ третия десяте гривенъ»,
знает каждый, кто изучал историю русского языка, а значит, читал
знаменитую Мстиславову грамоту51.
Совершенно замечательный факт: дочь Ярослава Анна, выданная
замуж за французского короля Генриха I, была образованнее своего
неграмотного супруга. Она привезла с собой (в приданое!) Евангелие, на
котором клялись при коронации все последующие короли Франции. Ее
собственноручная подпись на грамоте ее сына Филиппа относится к числу
немногих текстов той эпохи, известных в Европе52.
И наконец, нельзя не отметить, что Ярослав оказался текстогенной
фигурой, вокруг него сложился, огромный круг текстов, или, как теперь
Оно широко используется в современной речи не только при воспроизведении календарных примет
(На Юрьев день в берлогах медведь засыпает), но и в названиях прозаических произведений и статей:
Юрьев день пенсионной реформы (Известия); Юрьев день Ирины Денежкиной» (В.Топоров, Взгляд);
Юрьев день для монополиста (Ведомости); Не «Юрьев» день (о неудачных выступлениях наших
спортсменок, в том числе по фамилии Юрьева – Газета).
49
Дьяченко Г. Полный …С.645. Интересна в этой связи публикация: о. Александр Панкратов Почитание
св. Софии, Премудрости Божией, в Древней Руси и у старообрядцев // Чело №3. 2006. С.36-41.
50
История русской литературы…С.57.
51
Срезневский И.И. Указ. соч.
52
Жуковская Л.П. Реймсское евангелие. М., 1978; Холодилин А.Н. Автографы Анны Ярославны –
королевы Франции // Русская речь. №2. 1985. С.109-113; Макаров В. Героиня рыцарского романа //
Новгородские ведомости 26.01. 2002; Семенкова Т. Древняя Русь и Франция в XI веке. Судьба русской
царевны Анны Ярославны // Наука и жизнь. №5. 2004.
48
170
говорят, дискурс. В этом кругу, конечно же, летописные, житийные
тексты, поучения, торжественное слово, поздняя историческая проза,
драматургия – вплоть до исторических драм XIX века53. Так, стиль
монументального историзма летописцев иллюстрируется описанием битвы
Ярослава со Святополком, где находим ставшие после обычными формулы
типа «бысть сеча зла»54.
Текстогенность Ярослава – европейских масштабов: он фигурирует в
самых известных европейских хрониках, скандинавских сагах55. Интересно
в этой связи назвать книгу польского историка Стефана Братковского о
Новгороде, где Ярослав занимает подобающее ему место56. Сняты фильмы
«Ярославна, королева Франции» (1979) и «Ярослав Мудрый» (1982)57.
Привлекает его фигура и современных писателей – от автора
документального жизнеописания в серии «Жизнь замечательных людей»
В. Карпова58 до Д. Емца, прославившегося своей «Таней Глоттер» –
подражанием «Гарри Поттеру».
В этой связи стоит отметить, что, взяв имя Ярослава Мудрого,
Новгородский университет включился в поддержание жизни «ярославова
дискурса» – многократным повторением его имени в составе
официального наименовании университета; ежегодным Ярославовым днём,
который из университетского праздника уже превратился в областной;
премией университетской прессы «Свеча Ярослава» и конкурсом красоты
«Ярославна», медалью Ярослава и многими текстами, в которых
обсуждаются эти и многие будущие реалии, события, дела «во имя
Ярослава».
Как мы знаем, русская история сложилась не столь счастливо, чтобы
традиции, заложенные Ярославом, беспрепятственно передавались от
одного поколения к другому, приумножаясь и развиваясь. Тем не менее
нам дано счастье ощущать свою причастность к ним. Ведь когда мы
осведомлены о том, какие традиции продолжаем и поддерживаем, это
привносит в нашу культурную жизнь особые смыслы единства
существования – «неисчезания» прошлого и предчувствия будущего. Это
уникальное ощущение доставляет нам русская словесность, столь многим
обязанная, как мы убедились, Ярославу Мудрому. Эти ощущения
переживаются особенно остро в Великом Новгороде, судьба которого
связана с Ярославом Мудрым и со множеством фактов, позволяющих
говорить о нём как о колыбели русской словесности.
53
Львов П.Ю. Великий князь Ярослав I на берегах Волги. Повесть о построении города Ярославля. М.,
1820.
54
История русской литературы …. С.44.
55
Григорьева И., Салоников Н. «А дева русская Гаральда презирает…» //
Новгородский университет. Февраль 2004. С.4-5.
56
Bratkowski S. Pan Nowogród Wielki. Warszawa, 1999.
Кино: энциклопедический словарь. М., 1987. С.637.
58
Карпов А. Ярослав Мудрый. М., 2001.
57
171
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Словари и справочники
1. Войлова К.А., Гольцова Н.Г. Справочник-практикум по русскому
языку. М., 1996.
2. Глинкина Л.А. Этимологические тайны русской орфографии:
словарь-справочник. М., 2006.
3. Граудина Л.К., Ицкович В.А, Катлинская А.П. Грамматическая
правильность русской речи. Опыт частотно-стилистического
словаря-справочника. М., 1976.
4. Лингвистический энциклопедический словарь / Под. ред. В.Н.
Ярцевой. М., 1990.
5. Преображенский А.Г. Этимологический словарь русского языка: М,
1959.
6. Русский язык: Энциклопедия / Под. ред. Ю.Н. Караулова. М., 1997.
7. Словарь древнерусского языка XI-XIV вв.: В 10-х т. М.: Русский
язык, 1988-…
8. Срезневский И.И. Словарь древнерусского языка: В 3-х т. М:
Русский язык, 1989.
9. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4-х т, М.:
Русский язык, 1986-1987.
10.Черных П.Я. Историко-этимологический словарь русского языка: В 2
т. М.: Русский язык, 1993.
11.Шанский Н.М. В мире слов. М., 1978.
12.Шанский Н.М., Боброва Т.А. Этимологический словарь русского
языка. М., 1994.
13.Этимологический словарь славянских языков (Праславянский
лексический фонд) / Под ред. О.Н. Трубачева. Вып. 1-26. М., 19741999 (продолжающееся издание).
Научная и учебная литература
1. Азарх-Ю.С.
Словообразование
и
формообразование
существительных в истории русского языка. М., 1984.
2. Бернштейн С.Б. Очерк сравнительной грамматики славянских
языков. Чередование. Именные основы. М., 1974.
3. Бондарко А.В. Функциональная грамматика. Л., 1984.
4. Борковский В.И., Кузнецов П.С. Историческая грамматика русского
языка. М., 2004
5. Буслаев Ф.И. Преподавание отечественного языка. М., 1992.
6. Виноградов В.В. Избранные труды. М., 1975.
7. Виноградов В.В. История русского литературного языка. М., 1978.
172
8. Виноградов В.В. История слов. М., 1999.
9. Виноградов В.В. Лексикология и лексикография. М., 1977.
10.Виноградов В.В. Русский язык: Грамматическое учение о слове. М.,
1979.
11.Волков С.С. Лексика русских челобитных XVII века. Л.: Изд-во ЛГУ,
1974.
12.Георгиева В.Л. История синтаксических явлений русского языка.
М., 1968.
13.Горшкова К.В., Хабургаев Г.А. Историческая грамматика русского
языка. М., 1981.
14.Древнерусский язык домонгольской поры. Л.: Изд-во ЛГУ, 1991.
15.Дурново Н.Н. Введение в историю русского языка. М.: Наука, 1969.
16.Дыбо В.А. Славянская акцентология: Опыт реконструкции системы
акцентных парадигм в праславянском. М., 1981.
17.Жуковская Л.П. Новгородские берестяные грамоты. М.,1959.
18.Зализняк А.А. От праславянской акцентуации к русской. М., 1985.
19.Зализняк А.А. Русское именное словоизменение. М., 1967.
20.Иванов В.В. Историческая грамматика русского языка. М, 1990.
21.Иванов В.В. Историческая фонология русского языка: Развитие
фонологической системы древнерусского языка в Х-ХII вв. М., 1968.
22.Иванов В.В., Потиха З.А. Исторический комментарий к занятиям по
русскому языку в средней школе. М., 1985.
23.Историческая грамматика русского языка. Морфология. Глагол. М:
Наука, 1982.
24.Историческая грамматика русского языка: Морфология. М., 1982.
25.Историческая грамматика русского языка: Синтаксис. Простое
предложение / Под ред. В.И. Борковского. М., 1978.
26.Историческая грамматика русского языка: Синтаксис. Сложное
предложение / Под ред. В.И. Борковского. М., 1979.
27.Историческая грамматика русского языка: Рабочая программа курса /
Сост. А.В. Михайлов, А.Н. Сперанская. Красноярск, 2000.
28.Колесов В.В. Введение в историческую фонологию. Л., 1980.
29.Колесов В.В. Древнерусский литературный язык. Л., 1989.
30.Колесов В.В. Историческая фонетика русского языка. М., 1980.
31.Колесов В.В. Мир человека в слове Древней Руси. Л., 1986.
32.Колесов В.В. Древняя Русь: наследие в слове. СПб., 2000.
33.Ларин Б.А. Лекции по истории русского литературного языка: X–
середина XVIII в. М., 1975.
34.Ломтев Т.П. Очерки по историческому синтаксису русского языка.
М., 1956.
35.Мейе А. Общеславянский язык. М., 2000.
36.Милославский И.Г. Морфологические категории современного
русского языка. М., 1981.
173
37.Мордвинов А.Б. История русского литературного языка. Омск, 1999.
38.Никонов В.А. Имя и общество. М., 1974.
39.Обнорский СП. Переход е в о в современном русском языке //
Избранные труды по русскому языку. М, 1960. С. 215-233.
40.Обнорский СП. Сочетание чн в русском языке // Избранные труды
по русскому языку. М., 1960. С. 234-252.
41.Откупщиков Ю. В. К истокам слова. М., 1973.
42.Павлович А.И. Историческая грамматика русского языка. Ч. 1.
Введение и фонетика. М., 1977.
43.Павлович А.И. Историческая грамматика русского языка. Ч. 2.
Морфология. М., 1979.
44.Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. М., 1958.
45.Потебня А.А. Из записок по русской грамматике: Глагол. М., 1977.
46.Потебня А.А. Из записок по русской грамматике: Об изменении
значения и замены существительного. М., 1968.
47.Потебня А.А. Из записок по русской грамматике: Существительное,
прилагательное, числительное, местоимение, член, союз, предлог.
М., 1985.
48.Русинов Н.Д. Древнерусский язык. М.. 1999.
49.Самсонов Н.Г. Древнерусский язык. М., 1973.
50.Сидоров В.Н. Из русской исторической фонетики. М., 1969.
51.Соболевский А.И. История русского литературного языка. Л.: Наука,
1980.
52.Соколова М.А. Очерки по исторической грамматике русского языка.
Л., 1962.
53.Срезневский И.И. Мысли об истории русского языка. М., 1959.
54.Стеценко А.Н. Исторический синтаксис русского языка. М., 1972.
55.Структура предложения в истории восточнославянских языков. М.,
1983.
56.Трубачев О.Н. В поисках единства. М.: Наука, 1992.
57.Трубачев О.Н. Этногенез и культура древнейших славян.
Лингвистические исследования. М.: Наука. 1991.
58.Успенский Б.А. Краткий очерк истории русского литературного
языка: XI – XIX вв. М., 1994.
59.Успенский Л. В. Слово о словах. Имя дома твоего. Л., 1974.
60.Успенский Л. В. Слово о словах. Ты и твое имя. Л., 1962.
61.Филин Ф. П. Очерк истории русского языка до XIV столетия. Л.,
1940.
62.Филин Ф.П. Очерки исторической лексикологии русского языка. М,
1984.
63.Фортунатов Ф.Ф. Избранные труды: В 2 т. М., 1957.
64.Хабургаев Г.А. Очерки исторической морфологии русского языка.
Имена. М., 1990.
174
65.Цейтлин P.M. Сравнительная лексикология славянских языков X/XIXIV/XV вв. Проблемы и методы. М., 1996.
66.Черных П.Я. Историческая грамматика русского языка. М., 1954.
67.Черных П.Я. Очерк русской исторической лексикологии.
Древнерусский период. М., 1956.
68.Шахматов А.А. Историческая морфология русского языка. М, 1957.
69.Шмелев Д. Н. Архаические формы в современном русском языке,
М., 1960.
70.Щерба Л.В. Избранные работы по русскому языку. М., 1957.
71.Якубинский Л.П. Избранные работы: Язык и его функционирование.
М., 1986.
72.Якубинский Л.П. История древнерусского языка. М., 1953.
175