Протокол № 42 (30 июня 2011 г.) Обсуждение протоколов

Протокол № 42 (30 июня 2011 г.)
Обсуждение протоколов заседаний апреля 2010 июня 2011 гг.
- Может быть, начнём с «тёмных» мест: что после чтения протоколов осталось неясным в
той большой части книги, которую мы уже прочли?
- Читать протоколы было интересно, что касается даже заседаний, на которых я присутствовала, так как теперь всё это смотрится как бы «со стороны». Лично у меня самые тёмные места связаны с самыми последними параграфами, где речь идёт о понятии истины.
- Этот последний из обсуждаемых параграфов перекликается с содержанием первого (§
28). Может, есть смысл выявления какой-то «сквозной» проблематики? Различные темы,
которые поднимаются в прочитанных параграфах (подлинность и неподлинность бытия,
понимание, толки, речь не как проговаривание готовых смыслов, а как их набрасывание,
как бы «речь до речи», – как всё это объединяется? [Всё это так или иначе перекликается
как раз с понятием истины]. Может, попробовать как-то реферативно очертить ход мысли
автора? Можно заметить, скажем, развёрнутую критику Хайдеггером традиции европейской философии, превратившейся по сути в теорию познания. Что же он предлагает? –
Вместо познания – понимание, вместо истины как овладения объектом – истина как самораскрытие бытия. Бытие раскрывается не потому, что есть некий субъект, стоящий «перед» бытием, и его познавательные усилия дают истину, а потому, что присутствие «стоит» в просвете бытия. Причём Хайдеггер вовсе не отметает теорию познания, он показывает её вторичность, неизначальность. Сама трактовка им понимания [как бытийной, а не
гносеологической, категории] и ведёт к онтологической теории истины.
- Не очень ясным видится это противопоставление той истины, к которой стремятся учёные, и истины как чего-то ближайшего... Что Хайдеггер подразумевает под истиной, я так
толком и не понимаю.
- А как всё-таки понимается истина в гносеологии?
- Это что-то далёкое [искомое] и не всем нужное [специальное].
- В этом случае истинному противопоставлено ошибочное, ложное.
- У автора ещё «кажимость»...
- Итак, истину можно рассматривать не как продукт познания [именно наука], а как свойство самого бытия. Истина не где-то вне нас. Мы сами в ней находимся.
- Бытие само открывается...
- Истина по сути иное название бытия.
- Что означает выражение «истина есть»? Как только мы начинаем в этом направлении
думать, мы попадаем как раз в высказанную в конце раздела проблематику. Чтобы была
сама возможность познания (специализированной истины), нужна определённая предрасположенность бытия [которая называется вот-бытие, или присутствие]. Не придумывание
истины, но пребывание в истине как открытости «вот».
- Для меня здесь не вполне продуманный момент – органическая связь истины с неистиной, с тайной. Я сейчас читаю ещё «Исток художественного творения», и оба эти текста
перекликаются. Вещи себя открывают и одновременно скрывают. Не зря греки говорят не
об открытости, а о несокрытости, употребляя отрицательную приставку (aletheia).
- Ну а вся тема das Man ведь не случайно всплывает в связи с проблемами понимания, речи и т. п. Мы себя обнаруживаем [затерянными] в мире. Затемнённость нашего существования так же изначальна, как и просвет. Истина и бытие суть одно и то же, но увиденное с
разных сторон: истина – откровенное бытие, а бытие – сокровенная истина. Само слово
dasein обнаруживает эту истину бытия: da (вот) и sein (бытие) как открытость и сокрытость.
- Тут как бы различной степени открытости вещей соответствует различная степень открытости присутствия...
- Наверное, слово «степень» уместно, так как полной открытости и полной темноты не
существует. Налицо некое мерцание, что и можно считать своего рода определением человека.
- Когда мы обсуждали расположение ужаса, тоже речь шла о мерцании между растворённостью в «людях» и оставленностью присутствия на себя самого; между «в себе» и «не в
себе». Это то же самое мерцание?
- Да-да!
- В одной легенде о звёздах говорится, что это отверстия в небесной сфере, через которые
до нас долетает божественный свет. Хорошая метафора мерцательного существования человека.
- Красиво, но получается, что истина лишь «там», в сакральной сфере, а тут «у нас»
сплошная темень заблуждения [что не входило в намерения автора].
- Истина – то, что требует усилий, вырывается, завоёвывается напряжением. И это понятно: ведь пребывание в готовых расхожих мнениях [doxa], наоборот, удобно и легко.
- Мы постоянно колеблемся между истиной и неистиной ещё и потому, что не можем выпрыгнуть из языка. Речь и её противоположность толки создают мерцание откровенности
и сокрытости.
[Истина, понимание требуют труда, усилий. И, вместе с тем, мы изначально пребываем в
истине, в понимании. Нет ли тут противоречия? – Нет, ибо мы пребываем изначально и в
темноте, и в сокрытости – не меньше, чем в истине].
- «Вот» – это изначальная открытость с отчётливым пространственным оттенком.
- Позже появится и темпоральный.
- А уже в связи с определением заботы как вперёд-себя-бытия появляется темпоральный
оттенок, так как присутствие обнаруживает себя в озабоченности между «уже» и «ещё».
- Для меня хайдеггеровская онтология сейчас очень перекликается с бахтинской нравственной и эстетической философией. Например, бахтинское «событие бытия» близко темпоральности присутствия в книге “Sein und Zeit”. Другое дело, что Хайдеггер на фоне
Бахтина довольно монологичен. В персоналистской философии Бахтина очень важно понятие точки зрения, кругозора. У Хайдеггера феномен бытия открывается словно бы каждый раз один и тот же, [всегда равный себе]. Это [универсальное] «вот».
- У Бахтина же смысл всегда «между»...
- На пересечении кругозоров.
- Если вернуться к тому, что объединяет Бахтина и Хайдеггера, то это то, что оба избегают анонимного, [ничьего, нигде и ниоткуда] мышления. И оба ищут такое неанонимное
бытие в феномене искусства. Хайдеггер в «Истоке художественного творения» пишет о
привилегированном положении искусства по отношению к истине и к философствованию.
- Но к философствованию особого рода...
- Книга и то её фрагмент, который мы успели прочесть, заставляет пересмотреть обычное
представление о том, что такое филология.
Ещё такая проблема. Если творение искусства – привилегированное место откровения бытия, место совершения истины, то почему именно оно требует максимальных
герменевтических усилий? Сам феномен понимания невозможно прояснить в обход непонятности, таинственности [что возвращает к колебанию между истиной и неистиной].
- Для меня разбираемая часть текста имеет глобальное значение в профессиональном отношении, если спроецировать феноменологическую установку автора на филологию. Автор говорит о феноменологической интерпретации, которая «должна присутствию самому
дать возможность исходного размыкания и позволить ему как бы истолковать само себя».
Меня как раз сейчас занимает феномен самораскрытия художественного произведения,
его донаучная, дорефлексивная открытость, которая реализуется в чтении. Чтение запускает механизм самораскрытия произведения, в то время как рефлексия (например, научный анализ) может (временно) этот механизм отключать, останавливать, когда произведение становится объектом изучения.
- Ещё в обсуждаемом фрагменте книги автор полнее всего развёртывает оппозиции, связанные с подлинным и неподлинным бытием, что было неверно истолковано в социологической плоскости: якобы Хайдеггер занят критикой современности...
- Французские экзистенциалисты к этому руку приложили.
- Но при этом само это анонимное бытие (das Man) развёртывается таким образом, что
каждый опознаёт в нём то, с чем сталкивается непосредственно сам.
- Хотя эта часть книги адресована не только филологам, но она очень важна именно для
понимания художественного произведения.
- Ещё для меня существенен следующий тезис. Сама гносеология, то есть превращение
истины в тему, возможна лишь потому, что истина дотематически есть. Аналогично этому, познание произведения искусства возможно лишь потому, что оно само раскрывается
нам.