переводческий цикл как реализация языковой личности

ПЕРЕВОДЧЕСКИЙ ЦИКЛ КАК РЕАЛИЗАЦИЯ ЯЗЫКОВОЙ
ЛИЧНОСТИ ПЕРЕВОДЧИКА
к. филол. н., доцент, Каминская Эльвира Евгеньевна
НовГУ, elvira.kaminskaya@novsu.ru
Последнее время часто говорят о переводчике как медиаторе
культур. Перевод как один из видов коммуникации подчиняется общим
закономерностям теории коммуникации: любая информация, проходя
через сознание человека, несет своеобразный отпечаток его
индивидуальности. В условиях перевода коммуникация характеризуется
активной позицией переводчика, языковая личность которого неизменно
выступает в качестве внутреннего когнитивного контекста интерпретации.
Таким образом, вариативность переводов поэзии нередко объясняется
личным переживанием каждым переводчиком того смысла, который
заложен в оригинальном тексте.
Переводческий цикл – это, прежде всего, результат переводческой
интенции, объединение переводов нескольких стихотворений в
целостность, обладающую новым смыслом. При этом цикл может быть
создан переводчиком изначально как таковой, или может формироваться
из ранее издававшихся самостоятельных стихотворений. Одним из
основополагающих аспектов переводческого цикла как самостоятельной
жанровой формы следует признать категорию автора-переводчика.
В качестве примера рассмотрим цикл переводов поэзии выдающейся
американской поэтессы Эмили Дикинсон под названием «Придумать
Жизнь немудрено», выполненный Славой Рабинович [2], как способ
переводческой группировки оригиналов, задающий определенную схему
организации читательского восприятия в контексте языковой личности
переводчика.
Анализ расположения переводов в составе цикла выявляет
продуманность и неслучайность выбора переводчицы - композиция цикла,
состоящего из пяти стихотворений, расположенных с очевидным
игнорированием хронологии написания оригиналов, заставляет задуматься
о логике их отбора и размещения в составе нового художественного
целого. Заглавное стихотворение цикла «Precious to me - She still shall be»
[3,с.183] - «Она прекрасней всех вокруг» [2,с.52], занимая сильную
позицию, намечает его основную тему, традиционную для мировой поэзии
и глубоко личностную для каждого поэта - тему творчества, назначения и
сущности поэзии. Однако, если для Эмили Дикинсон в этой теме важен
такой аспект, как парадоксальные возможности поэзии как формы
познания мира, то для Славы Рабинович это мысль о духовном
самостоянии, определяющем жизнетворческую позицию поэта. Не
нарушая структуры оригинала, переводчица «присваивает» его идейносмысловое содержание. Лето, а особенно летнее июньское утро, в поэзии
Дикинсон - символ торжества жизни, высшего расцвета и богатства
переживания, когда кажется, что время застыло или побеждено. Но на
втором плане в данном стихотворении маячит напоминание о
неизбежности изменения и утраты, вдруг возникающее предчувствие
увядания, холода и смерти в разгар цветения и полуденного жара.
Перевод данного стихотворения заставляет нас задуматься о жизни в
интерпретации женщины. Слава Рабинович заостряет наше внимание на
типично женских характеристиках - «наряд мой», «лицо», «цвет волос»
[2,с.52] - тех деталях, из которых складывается женский образ в
восприятии
женщины.
Стихотворение
противоречиво
как
в
синтаксическом плане, так и в плане содержания. В первой его части
прослеживается надежда и оптимистический взгляд в будущее, а в
последней мы можем наблюдать диаметрально противоположные
тенденции, где
сквозь строки сквозит негативное и упадническое
настроение, это символика гармоничной жизни на Земле, жизни,
недоступной человеку. Образ пчелы олицетворяет духовную и физическую
свободу, к которой стремиться героиня, чтобы открыть для себя мир,
находящийся за рамками ее повседневного бытия.
Значимую роль в переводческом цикле играет его название.
«Придумать Жизнь немудрено» [2,с.52] Славы Рабинович отсылает нас ко
второму стихотворению цикла - «It's easy to invent a Life»[3,с.182].
Толкование темы бессмертия в рамках данного стихотворения
неоднозначно, создается впечатление, что вера и неверие в сознании
Дикинсон ведут борьбу за правоту, оно проникнуто оптимистичной
надеждой на вечную жизнь. Возможно, надежда на бессмертие души
служила утешением Э. Дикинсон, часто терявшей родных и друзей.
Во всех произведениях цикла ощущается исключительная высота
поэтического духа Э. Дикинсон, которая сумела показать, что опыт и
поведение человека не просто интересны сами по себе как частный случай,
тип, иллюстрация, но что они важны и как выражение общей человеческой
драмы. Содержание собранного переводчицей цикла, с одной стороны,
отражает объект внимания поэтессы – психологические аспекты
человеческого бытия, отношения между человеком и Богом, темы жизни и
бессмертия, обособленности личности, являющейся основой творческого
индивидуализма Э. Дикинсон, с другой стороны, демонстрирует
назначение поэта в трактовке С. Рабинович как пристальное вглядывание,
напряженное вслушивание в потаенно вращающуюся драму самопознания,
итог которой – раскрытие силы женственности, власти женских образов в
каждом ее стихотворении. Таким образом, эта мысль становиться
лейтмотивом цикла, формулируется во всех пяти стихотворениях,
входящих в цикл. Слава Рабинович акцентирует ее особым выбором
лексики для своего цикла, когда предпочтение отдается существительным
женского рода (роса, трава, плетенка кос, пчела, жизнь, тени, тайны, лодка
и т.д.). Не случаен и выбор местоимений – повествование во всем цикле
ведется от лица лирического героя, и этот герой – женщина.
Слава Рабинович использует в своих переводах местоимения «она»,
«я» (но ее «я», «человек» - женского рода), «они», «мы» (используя
местоимение «мы» она подразумевает, как нам кажется, всю людскую
цивилизацию). Местоимение мужского рода «он» используется всего два
раза во всем цикле, называя Бога. Данный выбор лексики объясняется
исключительно женской позицией переводчицы по отношению к
творчеству Э. Дикинсон: Слава Рабинович пишет от имени женщины, и
Дикинсон в ее интерпретации прежде всего женщина, а уже потом поэт.
Озабоченность Славы Рабинович гендерным художественным конфликтом
представляет женскую метафорическую традицию, благодаря которой
женщины - писатели завуалировано выражали свои социальные взгляды.
Данный цикл показывает сугубо женский взгляд на мир, на
предназначение в нем.
По мнению Т.Д. Венедиктовой [1], замечательно то, как в ситуации
«состязания» на ниве поэзии Дикинсон талантливых переводчиковмужчин «женскость» начинает восприниматься и описывается как нечто
второстепенное, даже сомнительное, едва ли не компрометирующее ее как
творческую личность. «Совершенно неженское мужество сознания»
американской поэтессы подчеркивает А. Величанский, о свойственном Э.
Дикинсон «мужественном взгляде на жизнь» пишет А. Гаврилов [цит. по
1,с.40].
В переводе стихотворения «Like Men and Women Shadows Walk» [3,
с.246] - «Сегодня Тени по Холмам, как Люди» [2,с.52] мир природы
противопоставляется миру человека. Человек и природа не
представляются привычно слитыми воедино в гармоническом созвучии, у
Славы Рабинович гармония раскалывается в диссонансе, как зеркало,
раскалывающееся на тысячи кусочков. Природа для Дикинсон заколдованный дом, в котором человек обитает привычно, но никогда не
обживает вполне, будучи лишь ее частью, причем не самой важной.
В стихотворении «Where I have lost, I softer tread» [3,с.9] - «Там, где
теряю, там всегда ступаю мягче» [2,с.53], С. Рабинович заостряет наше
внимание на цветовой символике поэзии Э. Дикинсон, на типично
женском образе надежды. Дикинсон пользуется природой как красочной
палитрой. Белизну она берет у снега, но выражение «Who dressed in flocks
of purest snow» [3,с.9] - «закутан в белые одежды» [2,с.53] использует в
описании понятий и вещей, которые никак не связаны со снегом. В данном
контексте, возможно, прилагательное "белый" приобретает философский
смысл применительно к теме смерти, когда умерший облекается в белые
одеяния. Таким образом, смерть у С. Рабинович ассоциируется не с
мраком, а со светом, с надеждой. Светлое восприятие смерти связано с
переходом в иную, более высокую стадию существования. Красный цвет
традиционно становится у Эмили Дикинсон цветом крови. Через цвет
крови в стихах американской поэтессы можно встретить уподобления
природного мира человеческому телу, что соответствует её восприятию
мира и человека как нерасторжимого единства.
Образный ряд в переводах Рабинович отражает специфику ее
женского, но в то же время пантеистического взгляда на мир. В оригинале
замыкающего цикл стихотворения «Twas such a little-little Boat» [3, с.10] «Такая маленькая лодка» [2,с.53] мы обнаруживаем ряд многозначных
метафор, которые обязали С. Рабинович в процессе перевода стремиться
не просто к адекватности перевода, но и к сохранению авторской
недоговоренности и неопределенности смысла. Возможно, С. Рабинович
хочет показать выразительный контраст между значимостью и силой
природы и никчемностью «маленького» человека, на примере «такой
маленькой лодки» и «такой жадной волны» [2,с.53].
Таким образом, подбором стихотворений и их расположением
внутри цикла Слава Рабинович выявляет важную для Эмили Дикинсон
идею всеобъемлющего спектра познания, охватывающего собой и
природу, и существование, и бессмертие.
Цикл «Придумать Жизнь немудрено» С. Рабинович является
примером высокого мастерства и творчества переводчика. Слава
Рабинович тонко чувствует голос Эмили Дикинсон, подчеркивая ее
женственность, мягкость. Все эти факторы непосредственно повлияли и на
размер цикла – мы считаем необходимым отметить его миниатюрность, а
так же избранность и камерность присущую переводам Славы Рабинович.
Переводчице в полной мере удалось услышать и передать голос поэтессы и
в то же время самовыразиться через него.
Литература
1.
Венедиктова, Т.Д. Путешествие Эмили Дикинсон из Америки в
Россию / Т.Д. Венедиктова // Иностранная литература, 2007. №10. С. 25 42.
2.
Дикинсон, Эмили. Придумать Жизнь немудрено…Стихи. Перевод и
предисловие С. Рабинович// Урал, 2001. № 6. С. 52-53.
3.
Final Harvest: Emily Dickinson’s Poems. Selected and with an
introduction by Thomas H. Johnson. New York: Back Bay Books, 2013.