РЕШЕНИЕ ОДНОЙ И ТОЙ ЖЕ ЭСТЕТИЧЕСКОЙ ЗАДАЧИ
реклама
А.А. Коростелёва ПРОБЛЕМА ЭСТЕТИЧЕСКОЙ ИНТЕРПРЕТАЦИИ ОБРАЗА СРЕДСТВАМИ РУССКОГО И ПОЛЬСКОГО ЯЗЫКОВ (Вилли Вонка в к/ф “Чарли и шоколадная фабрика”) Ранее мы писали о том, что звучащий перевод фильма всегда представляет собой некую интерпретацию. Для русского языка было показано, что причина этого – в принципиально интерпретационном характере русских коммуникативных средств [Коростелёва 2004]. Сопоставление русского и польского звучащего переводов фильма “Чарли и шоколадная фабрика” (2005, оригинальная звуковая дорожка – английская1; оба перевода представляют собой полное дублирование) дает возможность поговорить о том, насколько такой характер работы средств коммуникативного уровня является свойством именно русского языка. Остановимся на характере волшебника Вилли Вонки (Джонни Депп). Для выполнения одной и той же задачи – пересоздания на родной почве образа Вилли Вонки, заданного в основных чертах английским оригиналом и видеорядом, – каждый из языков пользуется теми средствами, которые имеются в его распоряжении. Несмотря на близкое родство сравниваемых языков, стратегии, которые избирают русский и польский дублеры, стремясь к сходному результату, и те средства, с помощью которых реализуются эти стратегии, различаются радикально2. По сюжету, эксцентричный шоколадный магнат и волшебник Вилли Вонка, владелец самой большой в мире шоколадной фабрики, последние 15 лет не показывавшийся людям на глаза, внезапно объявляет, что пятеро детей, нашедшие в его шоколадках золотой билет, получат право на экскурсию по его таинственной фабрике. Весь мир охватывает ажиотаж. В назначенный день к воротам фабрики Вонки приходят четверо плохих избалованных детей (Август, Верука, Виолетта и Майк) и простой и добрый мальчик Чарли Бакет из очень бедной семьи. В ходе путешествия по волшебной фабрике все испорченные дети получают по заслугам, Чарли же Вилли Вонка предлагает в конце концов остаться на фабрике в качестве его наследника. Остановимся на эпизоде приветствия гостей на фабрике. В этой сцене сразу задаются основные характеристики Вонки: его крайняя интровертность, эксцентричность и неадекватность в общении. Вначале Вонка остается невидимым, мы слышим его голос через динамики (“Входите! (…) Закрыть ворота!”). Детей и их родителей встречает механическое кукольное шоу с песенкой, по содержанию являющейся необузданным, совершенно пародийным, утрированным восхвалением Вилли Вонки, затем шоу как бы случайно загорается от финального фейерверка и погибает в огне. Посреди пылающих и взрывающихся деталей стоит пышный трон, предназначенный для хозяина фабрики, но сам Вонка там благоразумно не показывается. В конце у одной из горящих кукол самым неаппетитным образом выпадает глаз. В гробовой тишине перед ошеломленными гостями появляется сам владелец фабрики, Вилли Вонка. В данном случае перед русским и польским актерами, дублировавшими Деппа, стояла одна и та же задача: передать разящую эксцентричность Оригинальная английская версия в данном случае в основном останется за пределами анализа. При анализе мы опираемся на определение понятий номинативного и коммуникативного уровней языка, а также на описание коммуникативного уровня русского языка как системы, данные в монографии М.Г. Безяевой “Семантика коммуникативного уровня звучащего языка” [Безяева 2002]. Анализируя русские интонационные средства, мы основываемся также на интонационной транскрипции, разработанной Е.А. Брызгуновой [Брызгунова 1980, 1982]. 1 2 поведения главного героя, странность и необычность Вонки. Вилли Вонка много лет провел затворником у себя на фабрике, он отвык общаться с людьми. (В его внешнем облике много старомодного, много признаков “выпадения из времени” – прическа, одежда, аксессуары). Ему не очень приятны пришедшие к нему дети – и люди в целом, – но он старается побороть свою интровертность. Вместе с тем он, вероятно, примеривал на себя роль радушного хозяина и готовился к ней заранее. Все это частично передается видеорядом, в том числе через мимику и жесты, однако львиная доля смыслов приходится все же на звучащий диалог. Русская версия: 7 3/ Вилли Вонка (аплодирует и хихикает): Великолепно, / прав да? // (с ускорением) 32 6 Я боялся, что в середине вышло немного… затянуто, / но зато финал // 2 (хихикает) [w]ау // ~ ~2\ Виолетта: Вы кто ? // 5 \ Дедушка Джо: Это Вилли Вонка // 3\ Чарли: Точн о? // / 6 / 6 Вилли Вонка (собирается с духом и декламирует): “Доброе утро, / звездный свет 6 6 // Земля говорит: здравствуй” // (Оглядывает всех, поджимает губы. Вынимает 2 2 карточки. Далее читает по карточкам) Дорогие гости // Здравствуйте // 4 (Оглядывает всех с натянутой улыбкой) Добро пожа ловать на фабрику // Я с 23 удовольствием жму ваши руки // (Протягивает было руку в перчатке в сторону 6 ~2 ~ гостей, но быстро отдергивает) Меня зовут Вилли Вонка // (смешок) 6 2\ Верука: Тогда ваше место / вон там // (Показывает на трон) 12 \ Вилли Вонка: ↓ Оттуда я не смог бы увидеть представление, милая девочка // 3 12 Дедушка Джо: Мистер Вонка // Я не знаю, (Вонка убирает карточки) помните 6 \ 1 ли вы меня, / но когда -то я работал на вашей фабрике // 4 Вилли Вонка (с ускорением): Вы один из тех злобных шпионов, / которые 6 4 пытались украсть мои секреты, / чтобы продать их паразитам, / делающим 2 3 дешевые леденцы, / да? // 4 Дедушка Джо: Нет, сэр // 2 23 2 Вилли Вонка: Замечательно // Добро пожаловать // ↑ Идемт е, дети // 3 \ Август (с немецким акцентом): А фы не хотите узнать, как нас софут? // 6 7 2 Вилли Вонка: Ты не представляешь, как это важно // ↑ Иде мте скорее, // нам 12 / / 3 \ надо мног ое увидеть // (В здании фабрики) Броса йте ве рхнюю одежду где хотите // 2 12 / Мистер Тиви: Мистер Вонка, / а у ва с тут жарковато // 2 ┤3 h2 6 Вилли Вонка: Чт о? // Ах да // Я здесь поддерживаю тепло, / потому что мои 32 4 / 3 рабочие / привыкли к жаркому климату // Они соверше нно не выносят холода // h2 Чарли: А кто они? // 12 2 Вилли Вонка: Ты скоро все узнаешь // (Отворачивается) Идемте // (Виолетта 2 внезапно обнимает его. С ужасом) …ы-ы // 6 2 2 Виолетта: Мистер Вонка // Я Виолетта Борегард // < 2 Вилли Вонка (с омерзением смотрит на Виолетту, жующую жвачку): Оу // 7 Мне все равно // / 2 2 \ \ 3 Виолетта: А вот и нет // Это я выиграю ваш особый приз // Ясно? // 6 6 2 Вилли Вонка: Что ж / ты уверена в себе, / а это важно // 6 2 Верука (забегает вперед): Я Верука Соль // (Вонка шипит, отпрянув) Рада 2 познакомиться, сэр // (Делает книксен) 3 3 2 \ Вилли Вонка: Я всегда думал, / что verruca / это такая мозоль на пя тке, / 3 представляешь? // (Смешок) Август (заступает Вонке дорогу; набивая рот шоколадом, с немецким 2 \ 2 акцентом): Я Афгуст Глупп // Я люблю чоколат // 12 23 Вилли Вонка (с кривой улыбкой): Это видно // Я тоже люблю его // Вот уж не 6 6 7 думал, / что между нами столько общего // Итак, русский Вонка для начала разговора использует ИК-7 при 7 3/ высокоэтикетном “великолепно”: “Великолепно, / прав да?”. Здесь ИК-7 с инвариантным параметром сходства/расхождения позиций реализует одновременно несколько своих возможностей: Вонка таким образом солидаризуется с предположительно высокой оценкой зрелища гостями и в то же время на всякий случай маркирует расхождение между своей и их позицией (‘Полагаю, что вы в полном восторге, но если вдруг вы не в восторге, то знайте, что мне нет до этого ни малейшего дела’). В этом есть и высокомерие, и защитная реакция человека, не привыкшего говорить на публике. Далее он 3/ сразу же использует ИК-3 (“…правда?”) со значением ориентации на позицию собеседников, однако оборот “правда?” здесь чисто фатический. Таким образом, уже в первых словах заложено зерно характера Вилли Вонки: он мгновенно переходит от полного замыкания в себе к деланному радушию, от кокетства к холодной дистанцированности. Чуть позднее это будет проиллюстрировано видеорядом (Вонка протягивает было гостям для пожатия руку в резиновой гигиенической перчатке, но довольно быстро опамятовавшись, брезгливо убирает ее), однако в русской версии этот эффект отгороженности и интровертности уже сформирован ранее интонационными средствами. Вообще ИК-7 оказывается одним из ключевых средств при создании характера Вонки в русском. Ему часто требуется маркировать расхождение с позицией собеседника и едва ли не столь же часто – расхождение его собственной позиции с прямым смыслом сказанных им же слов. Так, говоря 3 6 дурно воспитанному и отталкивающему Августу: “Вот уж не думал, / что между 6 7 нами столько общего”, – Вонка, разумеется, в действительности так не считает. Иными средствами маркируется все та же интровертность Вонки в переспросе, когда к нему обращается мистер Тиви. 2 12 / Мистер Тиви: Мистер Вонка, / а у ва с тут жарковато // ┤3 Вилли Вонка: Чт о? // Твердый приступ перед гласным говорит здесь об известной отстраненности: Вонка находился в глубокой задумчивости и вынужден был “сориентироваться на позицию собеседника” (семантика ИК-3) внезапно, когда его резко оторвали от размышлений; твердый приступ привносит в высказывание не слишком вежливый дополнительный смысл: ‘я вас не слушал’. Возвращаясь к началу сцены: очень знаменательно выглядит попытка / 6 / 6 Вонки процитировать поэтическую строку: “До брое утро, / зве здный свет // 6 6 Земля говорит: здравствуй”. Это имитация “высокого” чтения стихов, при которой говорящий отсылает слушающих к “закадровым” образам (в данном случае, вероятно, пробуждающейся земли, утренней зари), для чего и используется ИК-6 с инвариантным значением привлечения внимания к закадровой информации. Вонка апеллирует к поэтическому воображению гостей, однако его замысел оканчивается провалом: собеседники совершенно не расположены это слушать, цитата воспринимается ими как крайне неуместная и только глубже погружает их в тяжелое недоумение. Заметив это, Вонка быстро прекращает декламацию и прибегает к заготовленным карточкам с приветственным текстом. Далее по ходу сцены проявляются яркие особенности его индивидуальной манеры речи, ее специфика: для речи Вилли Вонки характерны 23 непредсказуемые резкие повышения фонетического регистра (“↑ Идемт е, дети”), что создает впечатление экзальтированности, а также модальные реализации ИК-2 и ИК-3 с резким подъемом тона и усилением интенсивности в предцентре – и если классическая ИК-3 обладает семантикой ориентации на позицию собеседника, то при модальной реализации с высоким падением тона, фактически со сдвигом интонационного центра на предцентр, ИК-3 дает значение предельной ориентации на позицию собеседника, это слащавая любезность, которой отмечено утрированное заигрывание Вонки с детьми, оставляющее ощущение искусственности и принужденности. Русский Вонка активно использует модальные реализации ИК-2 с сильными колебаниями в предцентровой или постцентровой части (“Я с 6 23 2 23 удовольствием жму ваши руки”, “Меня зовут Вилли Вонка”, “↑ Идемт е, дети”, ↑ 6 2 12 12 “Иде мте скорее, // нам надо мног ое увидеть”, “Ты скоро все узнаешь”, “Они 26 6 23 2 восхитительны / и ↑ прелест ны”, “Э… Не сове тую бормотать под нос // Никому 6 2 непонятно, / ↑ что ты говоришь ” и т.п.), передающие значение ‘учтите следствия вводимой информации’. При высоком фонетическом регистре это средство создает эффект кокетливого заигрывания (призыв учесть информацию, вводимую говорящим, следовательно, обратить на него внимание, проявить к нему интерес, – отсюда оттенок кокетства), при использовании низкого регистра инвариантное значение реализуется как угроза. При нейтральном регистре 4 значения кокетливого заигрывания и угрозы совмещены. Актер, дублирующий Вонку, эксплуатирует все возможности этих модальных реализаций, добиваясь одновременно эффекта женственности персонажа и его неадекватности. Его герой явно угрожает собеседникам, но в то же время вроде бы и заигрывает, отчего формируется впечатление легкого безумия хозяина фабрики. Остается добавить, что жеманство, слитое с угрозой, у Вонки, в довершение образа, идет рука об руку с презрением: элементы презрения в речи Вонки присутствуют практически постоянно и формируются за счет ИК-7 и удлинения смычек. Бегло очертив характер Вонки, обратимся теперь к сопоставлению с польской версией фильма. Польская версия: Вилли Вонка (аплодирует и хихикает): No genialne po prostu, tak? A tak się bałem, że w połowie może być dość groźnie, ale w tym finale!.. О-о! Wauć! (Смешок) Виолетта: Kto to jest? Дедушка Джо: To jest Willy Wonka. Чарли: Serio? Вилли Вонка (собирается с духом и цитирует): “Dzień dobry, gwiazdeczko. Nasz lud śle całusy!” (Оглядывает всех, поджимает губы. Вынимает карточки. Далее читает по карточкам) Drodzy goście, pozdrowienia! (Оглядывает всех с натянутой улыбкой) Witam was w fabryce, cieplutko ściskam wasze rąsie. (Протягивает было руку в перчатке в сторону гостей, но быстро отдергивает) Przedstawiam się: Willy Wonka. Верука: Powinien pan tam stać! (Показывает на сцену) Вилли Вонка: Stamtąd niezbyt dobrze widziałbym przedstawienie, prawda, dziewczynko? Дедушка Джо: Proszę pana, ja nie wiem, czy pan mnie pamięta (Вонка убирает карточки), ale pracowałem kiedyś tutaj, w tej fabryce. Вилли Вонка: Czy był pan jednym z tych obrzydliwie podstępnych szpiegów, którzy wykradali dorobek mojego życia i sprzedawali go nikczemnym pasożytom? Дедушка Джо: Nie, skąd… Вилли Вонка: To ja się cieszę, witam was. To ruszamy, dzieciaczki! Август: Nie chce pan wiedzieć, jak się nazywamy? Вилли Вонка: A co mnie to może obchodzić? Pośpeszcie się! Macie co oglądać. (В здании фабрики) Kurtki rzućcie gdzie chcecie. Мистер Тиви: Proszę pana! Tu jest strasznie gorąco! Вилли Вонка: Co? A, tak! Ale nie mogę ani trochę przykręcić, bo moi pracownicy lubią takie klimaty. A zimna straszliwie nie znoszą. Чарли: A kim oni są? Вилли Вонка: Wszystko w swoim czasie! (Отворачивается) No! (Виолетта внезапно обнимает его. С ужасом, на вдохе) Yyy!.. Виолетта: Proszę pana, jestem Violet Beauregarde. Вилли Вонка (с омерзением смотрит на Виолетту, жующую жвачку): E! Mam to gdzieś. Виолетта: To jest ważne, bo to ja dostanę tę nagrodę na koniec! Вилли Вонка: Z taką pewnością siebie możesz być tego pewna! Верука (забегает вперед): Jestem Veruca Salt. (Вонка шипит, отпрянув) Bardzo mi miło pana poznać. (Делает книксен) Вилли Вонка: A ja myślałem, że veruca - to taka kurzajka, co się czasami robi na pięcie. (Хихикает). 5 Август (заступает Вонке дорогу; набивая рот шоколадом, с немецким акцентом): Jestem Augustus Gloop. Ja kocham czоkoladę! Вилли Вонка (с кривой улыбкой): Właśnie widzę. Zresztą ja też. Ależ my jesteśmy do siebie nieziemsko podobni! Перевод с польского (знаком * отмечены конструкции, не имеющие адекватных русских аналогов и поясняющиеся ниже): Вилли Вонка (аплодирует и хихикает): Ну просто же гениально, да? Я побаивался за пару скользких мест в середине, но каков финал!.. А-а! Вау! (Смешок) Виолетта: Кто это такой? Дедушка Джо: Это Вилли Вонка. Чарли: Серьезно? Вилли Вонка (собирается с духом и цитирует): “О звездочка, здравствуй, мы шлем поцелуи!” (Оглядывает всех, поджимает губы. Вынимает карточки. Далее читает по карточкам) Дорогие гости, приветствую! (Оглядывает всех с натянутой улыбкой) Рад видеть вас на фабрике, от всей души жму ваши ручки. (Протягивает было руку в перчатке в сторону гостей, но быстро отдергивает) * Позвольте представиться: Вилли Вонка. Верука: Вы должны стоять там! (Показывает на сцену) Вилли Вонка: Оттуда мне было бы не особенно хорошо видно представление, не так ли, девочка? Дедушка Джо: Простите, я не знаю, помните ли вы меня (Вонка убирает карточки), но я когда-то работал здесь, на этой фабрике. Вилли Вонка: Вы были одним из этих омерзительно коварных шпионов, которые выкрадывали результаты трудов всей моей жизни и продавали их подлым паразитам? Дедушка Джо: Нет, что вы… Вилли Вонка: В таком случае очень рад, * добро пожаловать. Ну, идемте, детишечки! Август: Вы не хотите узнать, как нас зовут? Вилли Вонка: Да какое мне до этого дело? Поторопитесь! Вам много чего нужно увидеть. (В здании фабрики) Бросайте куртки куда хотите. Мистер Тиви: Послушайте! Здесь страшная жара! Вилли Вонка: Чё? Aх, да!.. Но я ни вот настолечко не могу уменьшить нагрев: мои рабочие любят такую атмосферу. А холода терпеть не могут. Чарли: A кто же они? Вилли Вонка: Всему свое время! (Отворачивается) Ну! (Виолетта внезапно обнимает его. С ужасом, на вдохе) ... ы-ы!.. Виолетта: Я Виолетта Борегард. Вилли Вонка (с омерзением смотрит на Виолетту, жующую жвачку): Гм! А мне плевать. Виолетта: Это важно, потому что именно я получу эту вашу награду в конце! Вилли Вонка: При такой уверенности в себе можешь в этом даже не сомневаться! Верука (забегает вперед): Я Верука Солт. (Вонка шипит, отпрянув). Очень приятно с вами познакомиться. (Делает книксен) Вилли Вонка: А я думал, что verruca – это такая бородавка, которая вскакивает иногда на пятке. (Хихикает). 6 Август (заступает Вонке дорогу; набивая рот шоколадом, с немецким акцентом): Я Август Глупп. * Я обожаю чоколад!3 Вилли Вонка (с кривой улыбкой): Да уж вижу. Впрочем, я тоже. Надо же, как мы с тобой поразительно похожи! Проследим за использованием польских языковых средств при создании характера Вонки. При взгляде на проблему в интересующем нас аспекте их сразу можно было бы разделить на две группы: средства, работающие на эффект замкнутости, закрытости, интровертности Вонки, на эффект “отстранения” от собеседников, с одной стороны, и средства, маркирующие неадекватность, экстравагантность Вонки – с другой. И те, и другие средства, как мы увидим далее, – это по большей части номинативные единицы, осложненные коммуникативными параметрами. Итак, странность Вонки сразу проявляется в том, что он вступает в разговор с незнакомыми людьми крайне раскованно и как бы естественно продолжая диалог: “No genialne po prostu, tak?” (“Ну просто же гениально, да?”), как если бы этому уже предшествовало какоето общение. Сочетание начального no (‘ну’) c конечным tak (‘да’) создают эффект настойчивого побуждения слушающих к диалогу, что уместно при хорошей степени знакомства. Когда Вонка далее делится своими опасениями (“Я побаивался за пару скользких мест в середине”) и выражает сильную радость (“…но каков финал! А-а! Вау!”), это фактически диалог с самим собой: он никак не поддержан собеседниками, даже на уровне мимики и поз. Все смотрят на него настороженно, с опаской, неприязненным удивлением и т.п. Его внешний вид и поведение не соответствуют их представлениям о том хозяине фабрики, которого они ожидали встретить. Затем следует вопрос Виолетты: “Kto to jest?” (“Кто это такой?”). Заметим, что переводчиком отвергнута структура “Kim pan jest?” (“Кто вы?”), и это не случайно: в английском оригинале лексико-грамматический состав структуры нейтрален (“Who are you?” – “Кто вы / ты?”), но за счет звучания создается эффект грубости и бесцеремонности. В вопросе Виолетты по-польски присутствует раздражение, переданное звучащими средствами, а отказ от прямого обращения к Вонке усиливает грубость. В одной из версий польских титров в этом месте Виолетта использует структуру “Coś ty za jeden?” (“А ты еще кто такой?”, “А ты еще что за фрукт?”), заведомо очень грубую, однако в данной ситуации это не более резко, чем вопрос, обращенный в присутствии Вонки к третьим лицам: “Кто это такой?”. Поскольку Вонка стоит прямо перед ней, такой демонстративный выбор структуры образует смысл ‘перед нами существо настолько дурацкое и несуразное, что я не считаю возможным спрашивать его само о чем бы то ни было; не уверена, что оно способно дать ~ ~2 \ адекватный ответ’. В русском переводе Виолетта говорит: “Вы кто ?”. При этом позиция личного местоимения маркирует отклонение от нормы; таким образом, порядком слов формируется вопрос более грубый, чем “Кто вы?”, и обращение на “вы” не делает его вежливее. ИК-2 с резким падением тона и назализация как элемент фонетического просторечия усиливают грубость. Приветственную фразу из мюзикла (“Dzień dobry, gwiazdeczko. Nasz lud śle całusy!”, буквально: “Здравствуй, звездочка. Наш народ шлет поцелуи!”) польский Вонка произносит сбивчиво и вымученно; актер различными средствами создает эффект затрудненной речи: замедление темпа, долгие смычки, растягивание гласных, как бы с целью выиграть время (“na-asz”, “śleАвгуст допускает здесь ошибку иностранца, используя “kocham” (‘люблю, обожаю’) применительно к неживому объекту; правильным было бы слово “uwielbiam”. 3 7 e”), – весь этот комплекс приемов формирует оттенок “припоминания на ходу”, нетвердого знания Вонкой декламируемого текста. После того, как цитата не возымела успеха, Вилли Вонка переключается на чтение с карточек. Становится видно, что в проекте его приветственная речь задумывалась как необычайно радушная и даже приторная (cieplutko ‘тепленько, сердечненько’, rąsie ‘ручки’ – бытовые уменьшительно-ласкательные формы для обращения к совсем маленьким детям, – а к Вонке пришли подростки, – притом формы достаточно слащавые, ср. rąsie – rączki). Все это сильно идет вразрез с видеорядом и с тем способом, которым Вилли Вонка озвучивает заготовленный текст. Монотонность интонации, навязчиво повторяющийся интонационный контур не дает усомниться в том, что Вонка именно зачитывает эти приветственные фразы, не вкладывая в них души. Структура “Przedstawiam się: Willy Wonka” (*Позвольте представиться: Вилли Вонка) в принципе характерна именно для чтения с листа при публичном выступлении (в отличие от “Nazywam się…” – ‘Меня зовут…’, – или “Jestem…” – ‘Я…’), а польский актер с помощью звучащих средств дополнительно акцентирует отсутствие спонтанности, механический характер этого “чтения по бумажке”. Одновременно структура “Przedstawiam się: [имярек]” является редкой, периферийной и старомодной (ср. русск. “Честь имею представиться: такой-то”) и, таким образом, успешно служит более общей цели переводчиков: создать некий конгломерат из экзотичных либо неуместных структур и всю эту “языковую кунст-камеру” вложить в уста Вилли Вонке для создания образа человека со странностями. В дальнейшем по ходу фильма речь Вонки расцвечивается контрастирующими друг с другом лексемами и оборотами, мало подходящими к речевой ситуации и не всегда находящими себе прямое соответствие в английском оригинале. На грубое замечание Веруки: “Powinien pan tam stać!” (‘Вы должны стоять там!’; само использование слова “powinien” – ‘должен, обязан’ – крайне неуместно, если принять во внимание существующие между ними отношения, возрастную и общественную иерархию) Вонка отвечает примечательной репликой: он употребляет слово “prawda” (‘не так ли’), маркированное высоким официальным регистром, в сочетании со снисходительным (как обращение старшего к младшему) обращением “dziewczynko” (‘девочка’). Обращение 2 русского Вонки “милая девочка” также имеет “недобрый” оттенок, но по иным причинам: в русском этот эффект возникает за счет понижения фонетического регистра, сужения гласных и повышения отчетливости артикуляции, что формирует оттенок угрозы на базе внешне безобидного лексикограмматического состава. Такое фонетическое оформление ярко выявляет искусственность обращения “милая девочка” (которое в ином контексте – допустим, при выражении сочувствия или утешении – могло бы прозвучать искренне), и контраст произношения с номинативным содержанием усиливает оттенок угрозы, образуя более страшную – сдерживаемую угрозу. Таким образом, в русском истинное отношение Вонки к Веруке (сильное раздражение) создается взаимодействием интонации с лексико-синтаксическим составом, в польском же интонация только сопровождает номинативное содержание, “подтягивается” к общей коммуникативной задаче. В высказывании польского Вонки присутствует ритмизация, что создает эффект отрывистой речи и в конечном итоге маркирует раздражение, наблюдается повышение отчетливости артикуляции к концу фразы, но все же “изюминка” этой реплики – в подборе слов. Итак, с избалованными детьми Вонка не церемонится, отвечая им неожиданно резко, т.е. в известном смысле реагируя “по-детски” – бесконечно раскованно и обидчиво. Дедушка Джо – первый, кто обращается к Вонке 8 любезно, используя все необходимые средства вежливости, открывая свое высказывание оборотом “proszę pana” (‘простите’): Дедушка Джо: Proszę pana, ja nie wiem, czy pan mnie pamięta, ale pracowałem kiedyś tutaj, w tej fabryce. (‘Простите, я не знаю, помните ли вы меня, но я когда-то работал здесь, на этой фабрике’). Подозрительность Вонки и резкость его ответа формально объясняются тем, что он некогда принужден был закрыть свою фабрику из-за шпионажа и утечки идей, отчего может настороженно и враждебно относиться к бывшим работникам. Вилли Вонка: Czy był pan jednym z tych obrzydliwie podstępnych szpiegów, którzy wykradali dorobek mojego życia i sprzedawali go nikczemnym pasożytom? (‘Вы были одним из этих омерзительно коварных шпионов, которые выкрадывали результаты трудов всей моей жизни и продавали их подлым паразитам?’) Вторично мы сталкиваемся здесь с ритмизацией за счет выделения слов в самостоятельные синтагмы, что обеспечивает эффект отрывистого произношения. (Высказыванию сопутствует также постепенное ускорение темпа и повышение отчетливости артикуляции). Так же, как и в ответе Вонки Веруке (“Оттуда мне было бы не особенно хорошо видно представление, не так ли, девочка?”), ритмизация здесь передает значение знания говорящим нормы и его готовности немедленно отразить любое нападение, пусть даже гипотетическое. Вонка дает понять, что подготовился к любому повороту событий, продумал ответы на любой случай. В известном смысле это реакция социопата. Совершенно тот же прием (ритмизация с длинными предцентрами) возникает в русской версии: 4 Вилли Вонка (с ускорением): Вы один из тех злобных шпионов, / которые 6 4 пытались украсть мои секреты, / чтобы продать их паразитам, / делающим 2 3 дешевые леденцы, / да? //, – и образует все тот же эффект готовности говорящего дать отпор возможным агрессорам и погасить в зародыше любые их злобные поползновения, которые он предвидит и которым противостоит в силу владения нормой. Далее мы сталкиваемся с одним из примеров неадекватности польского Вонки – с перепадами его настроения. В ответ на робкое возражение дедушки Джо Вонка, почти не слушая и не вдумываясь, внезапно меняет курс на 180: “To ja się cieszę, witam was” (‘Ну, так я очень рад, *добро пожаловать’). Структура “witam was” (вместо “witam pana”; значение обеих структур – ‘приветствую вас / добро пожаловать’) выбрана не случайно. “Witam pana” было бы обычной нейтрально-вежливой репликой; от конструкции “witam was” отчетливо веет холодком, официальностью4, Вонка внезапно обращается к дедушке Джо именно как начальник к нижестоящему сотруднику, он как бы возвращает ситуацию к тому времени, когда дедушка Джо еще работал у него на фабрике, следовательно, был его подчиненным. Подобные структуры являются у Вонки одним из способов отстраниться, “отдалить” от себя собеседника, а в конечном итоге, вероятно, – одним из проявлений защитной реакции крайне ранимого человека. В одном из последних эпизодов фильма Вонка таким же точно образом маркирует дистанцию между собой и семьей Чарли: когда Чарли отказывается переехать к нему на фабрику в качестве наследника, навсегда бросив своих родных (это условие Вонки), Вонка В русском языке, как мы знаем, в принципе отсутствуют противопоставленные друг другу пары структур с pan, pani, państwo ↔ wy, и те коннотации, которые развило польское местоимение wy на этой почве, являются яркой спецификой польского языка. 4 9 выражает прохладное удивление, разочарование и затем прощается с семейством Бакетов именно структурой “żegnam was” (‘Прощайте’), то есть на всякий случай дополнительно подчеркивает сугубую официальность своих отношений с этими людьми (ср. “żegnam państwo”), отсутствие близости, острое нежелание впускать их в свою эмоциональную сферу. В последнем примере это в известном смысле маскирует боль, которую он испытал от отказа Чарли. Кстати, к Чарли он тут же обращает легкую разговорную структуру прощания “Pa” (‘пока / чао / давай’) при мимике острой душевной боли (сдвинутые брови, складка между бровей, опущенные глаза, плотно сжатые губы), что вновь порождает столь характерный для Вонки контраст, разлад, “нестыковку” средств, несуразность, внутреннюю противоречивость коммуникативного послания (очень серьезное и печальное лицо – и “проходная”, легкомысленная, ничего не значащая структура прощания). В 2 русской версии здесь использована структура: “Прощай”. И сразу же нас снова ожидает сюрприз из области лексики: Вонка, приглашая гостей пройти с ним, умудряется породить вычурно-слащавую, неописуемо противоестественную в его устах форму обращения “dzieciaczki” (‘детишечки’, ‘ребятишечки’, ‘пупсики’), в то время как зрителям к этому моменту уже очевидно, что Вонка не из тех, кто склонен заигрывать с детьми. Таким образом, обращение “dzieciaczki” именно показывает, что он не умеет разговаривать с детьми, понятия не имеет, как к ним обращаться. Перед нами некоторое попадание мимо нужного регистра. В дальнейшем на таких вот “промашках мимо регистра” cтроится весь характер польского Вонки. Он то и дело оказывается на ступень ниже ожидаемой от него степени вежливости: использует нейтральные средства там, где полагается быть показателям вежливости, уличный жаргон там, где допустима была бы нейтральная разговорная речь, – причем видно, что в его случае за всем этим стоит не невоспитанность, а отсутствие привычки к общению. Это подано как результат затворничества и побочное проявление интровертности героя. Каждый раз Вонка либо отстает на регистр, либо, подчеркивая дистанцию между собой и собеседником, обращается к ненужно высокому регистру. Он абсолютно спокойно варьирует эти приемы в одном высказывании, непредсказуемо чередуя низкий и высокий регистры, что раз за разом создает эффект неожиданности. Одной из странностей такого рода является, к примеру, переспрос “Co?” (букв. ‘что’) как реакция на замечание мистера Тиви о том, что на фабрике жарко. Нормой здесь был бы переспрос “Proszę?” (букв. ‘пожалуйста’) или “Słucham?” (букв. ‘слушаю’), что приблизительно соответствовало бы русскому 6 “Что вы сказали?”. “Co?” – сниженная и невежливая структура переспроса в 3/ 3/ польском языке, в русском ее можно соотнести с очень резким “А ?” или “Че? ” Одиозность этой структуры в польском в принципе может компенсироваться близкой степенью знакомства, наличием дружеских отношений между участниками диалога, – но в данном случае все эти факторы отсутствуют: собеседники едва знакомы и находятся в достаточно официальной обстановке. Таким образом, избранная Вонкой структура переспроса однозначно характеризует его как эксцентрика, человека, от которого не знаешь чего ожидать. Вскоре это самым блестящим образом подтверждается: ответная реплика Вонки, следующая за представлением Виолетты (“Я Виолетта Борегард”) выходит за все мыслимые рамки приличия. Польские переводчики использовали резко сниженную разговорную структуру “Mam to gdzieś” (букв. ‘У меня это кое-где’, – т.е. ‘в заднице’, эвфемизм, – приблизительно 10 сопоставимо с русским ‘Ну и хрен с ним’), передающую очень сильное пренебрежение, внешне ничем не спровоцированное. Напомним, что эта польская конструкция поставлена в соответствие английскому “I don’t care” (‘Мне это без разницы’, – крайне эксцентрично, неожиданно, но не столь грубо). Если бы польские переводчики поставили себе целью держаться ближе к оригиналу, они могли бы воспользоваться, к примеру, структурами “Mnie to nie obchodzi” / “A cóż mnie to obchodzi? / Kogo co to obchodzi?” (‘Мне нет до этого дела’ / ‘А мне какое дело?’ / ‘Кому какое дело?’). В русской версии Вонка < 2 7 говорит: “ Оу // Мне всё равно”, – что, безусловно, трудно считать нормальной реакцией, однако грубой или сниженной лексики его высказывание не содержит. Возвращаясь к польскому варианту: чтобы вызвать сходные ощущения у зрителей, русский Вонка после формального представления Виолетты должен был бы сказать: “А я плевать хотел” / “Ну и хрен с ним” / “А мне до лампочки”. Интересно, что русский Вонка практически не использует жаргон (он ему не нужен, так как средствами коммуникативного уровня в его речи и без того успешно создается сильнейший эффект неадекватности и экзальтированности говорящего), в то время как в польской версии лексический аспект проработан поистине ювелирно, и жаргон играет здесь не последнюю роль. Сравним фрагмент высказывания Вонки o волшебных свойствах стеклянного лифта в двух переводах: Польская версия: Вилли Вонка: Zupełnie, kurczę, nie kapuję, czemu wcześniej na to nie wpadłem: przecież najlepiej jest się poruszać po fabryce windą! (…) Naciskasz tylko guzik i fiuu - odpalasz!.. (возглас испуга) Вилли Вонка: Блин, совершенно не въезжаю, отчего я не подумал про это раньше: ведь проще всего перемещаться по фабрике на лифте! (…) Просто нажимаешь кнопку, вжжик – и врубаешь!.. Русская версия: 6 23 \ Вилли Вонка: И как я раньше не догадался // Лифт это самое эффективное 5 \ 6 3/ средство передвижения по фабрике // (…) Нажмите на кнопку / и бух // ты 1 полетел // (ликующий смех) Русская версия в данном случае оказывается ближе к английскому оригиналу, где жаргон также отсутствует. Разительный пример подобного же приема из польских титров – предупреждение Вонки, адресованное Майку Тиви: “Nie mamrocz. Mnie to 1 wkurza” (‘Не бубни. Меня это достало’), чему соответствует русское “Еще раз \ 1 6 1 прошу / хватит бубнить // Меня это раздража/-ет”. В данном случае польский перевод оказывается ближе к оригиналу, так как жаргонная лексема есть и в английском (“It’s starting to bum me out”). В русской версии интересно использование ИК-6: с ее помощью говорящий указывает в данном случае на знание нормы, а значение привлечения внимания к закадровой информации реализуется очевидным и неприятным для Майка образом, формируя многообещающий смысл: ‘ты не представляешь, что я с тобой сделаю, если ты все-таки выведешь меня из себя’. Вонка слов на ветер не бросает: ближе к концу экскурсии Майка действительно ждут большие неприятности. Примечательно решение польских переводчиков в сцене, где Вилли Вонка просит Виолетту дать ему любое слово для стихотворной импровизации. Виолетта, мечтающая стать чемпионкой мира по жеванию жвачки и непрерывно 11 жующая, не задумываясь говорит: “Жвачка”. В русском переводе Вонка 7 6 6 немедленно реагирует на это стихами: “< Жвачка / это ерунда, / ее не жуйте < < >2 никогда”, по-польски же он говорит: “Gumy do żucia ja nie czuję, nie znoszę tego, kto ją żuje” (“Я не большой фанат жвачки, не выношу тех, кто ее жует”). Глагол nie czuję (czegoś)5 в сленговом употреблении ‘(нечто) оставляет меня равнодушным, не очень сильно нравится’ здесь необыкновенно на месте, в частности, потому, что применяется он, как правило, к течениям в музыке, литературе, к хобби, к направлениям в искусстве, намного реже – к предметам. Таким образом, Вилли Вонка, говоря, что он от жвачки “не тащится”, одновременно иронически дает понять через выбор глагола, что жвачка стала для Виолетты смыслом жизни, возведена в культ. На этом примере мы видим, в частности, что в польском многие иронические смыслы достигаются виртуозным подбором лексики. Русские же переводчики в меньшей степени заботились о лексике, достигая многих эффектов через умелую эксплуатацию параметров собственно коммуникативных средств (так, в импровизации на тему жвачки использована ИК-7, маркирующая расхождение позиций говорящего и слушающего). Таким образом, очевидно, что, не попадая в особенную зависимость от английского оригинала, авторы русской и польской версий следуют каждый своей стратегии. Польский Вонка в сцене с шоколадным водопадом использует для привлечения внимания гостей обращение “Ludzie!” (‘Люди!’), в соответствии с английским “People!”. Чрезмерно раскованное, неоправданно экзальтированное в английском, в польском это обращение совершенно нарушает нормы ведения диалога: такое обращение к малознакомым людям возможно только на фоне очень сильной эмоциональной составляющей. Человек, поставленный в те же условия, что Вонка в фильме, в норме мог бы привлечь внимание гостей, к примеру, с помощью структуры “Proszę państwa!”. В русской версии фильма эта 6 23 реплика передана как “↑ Го/-сти ”. Понятно, что обращение “Люди!” в этой ситуации, безусловно, добавило бы манере Вонки странности, так как в качестве формулы привлечения внимания в русском языке она встречается в регистре близкого знакомства, в дружеской (чаще – молодежной) речи. Русские создатели образа Вонки отказались от этого хода, однако актер в данном случае использует интонационный рисунок, типичный для женской жеманной речи (ср. 6 23 “↑ Ми/-лый”), в результате чего зрители все же получают очередной сигнал о том, что хозяин фабрики – человек необычный. Реплика, с помощью которой Вонка осаживает Виолетту, заявляющую, что это именно она выиграет обещанный им главный приз, в польском переводе приобретает оттенок угрозы: “Z taką pewnością siebie możesz być tego pewna!” (‘С такой уверенностью в себе можешь в этом не сомневаться!’, букв. ‘можешь быть в этом уверена’). Конструкция “możesz być tego pewien” (‘можешь быть в этом уверен’) в польском типично функционирует в составе структур угрозы. Вместе с тем наличие угрозы здесь не абсолютно очевидно, и Виолетта может трактовать слова Вонки как обещание (именно так это и воспринимается исходя из ее мимики в видеоряде). В русской версии эта сцена решена по-другому. 6 6 Вонка отделывается от Виолетты туманной фразой: “Что ж, / ты уверена в себе, / 5 Значение в литературном языке – ‘я не чувствую, не ощущаю (чего-либо)’. 12 2 а это важно”6. Вилли Вонка – волшебник, он заранее знает, что Виолетта вскоре будет наказана за наглость, причем именно ее безграничная самоуверенность и стремление быть первой навлечет на нее беду в недрах волшебной фабрики Вонки. Таким образом, зритель будет, вероятно, прав, если расценит слова Вонки как намек. Далее, сравним то, как строится первый ответ Вонки Августу Глуппу в русской и польской версиях фильма: Август недоуменно спрашивает Вонку, не хочет ли тот до начала экскурсии все же узнать их имена. По-английски Вонка отвечает на это: “Can’t imagine how it would matter” (‘Не вижу, какое это могло бы иметь значение’). И в русском, и в польском варианте актеры, дублировавшие Вонку, достигли того же эффекта (унижающее собеседника ироническое пренебрежение), однако путем двух совершенно разных тактических ходов. Русская версия: 7 Вилли Вонка (даже не оборачиваясь к Августу): Ты не представляешь как это 6 2 12 важно // (почти без паузы) ↑ Иде мте скорее, // нам надо мног ое увидеть // В русском в данном случае формируется ирония (‘ты не представляешь, как это важно, то есть совершенно неважно’), в том числе и за счет взаимодействия со средствами невербальной коммуникации (Вонка идет вперед широким шагом, он не сбавляет скорости и не оборачивается к Августу), но в первую очередь при помощи ИК-7 (маркирующей как расхождение позиций Вонки и Августа, так и расхождение буквального смысла слов самого Вонки с его истинной позицией), а также немедленного, без паузы, перехода Вонки к другой теме. Польская версия: Вилли Вонка: A co mnie to może obchodzić? Pośpeszcie się! Macie co oglądać. (Да какое мне до этого дело? Поторопитесь! Вам много чего нужно увидеть). Очевидно, что сам лексико-синтаксический состав интересующего нас высказывания оскорбителен (чего не было в русском, где Вонка вообще прибегнул к более тонкому издевательству). В этом польский переводчик следует за английским оригиналом. Однако далее, при самом озвучивании, актер применяет любопытный прием: он произносит этот текст с совершенно неподходящей, на первый взгляд, интонацией ласкового умиления, с какой обращаются к малышам. Полная нестыковка между смыслом и интонацией сказанного создает эффект все той же неадекватности Вонки (если предположить, что он таким образом пытался смягчить грубость, то это характеризует его как человека совершенно оторванного от реальности, поскольку так грубость не смягчают), – и вместе с тем наводит на мысль об ироническом взгляде Вонки на Августа и о том, что за этим внезапным интонационным “вывертом” стоит сарказм. В польском языке, как правило, интонация лишь сопутствует номинативному содержанию, следует за сказанным, дублирует его. Она в известной мере вторична, она значительно реже работает самостоятельно и чаще просто соответствует коммуникативной задаче. Если же интонация получает самостоятельную смысловую ценность, то чаще всего в контексте утрированной актерской игры, сильной “театрализации” (например, как мы видели выше, берется интонационный контур, более того, весь комплекс вкупе с повышением тона, продвижением гласных вперед и т.п., характерный для Ср. англ. “Well, you do seem confident, and confidence is key” (“Что ж, ты выглядишь уверенной в себе, а уверенность решает все”). 6 13 ласкового умиления, – и накладывается на резкую грубость, заключенную в лексико-синтаксическом составе высказывания. В русском подобный ход – полное и нарочитое несоответствие номинативного содержания звучанию – также возможен, однако это довольно резкий фарсовый прием на фоне свойств русских интонационных средств, как правило, более сложными и многообразными способами взаимодействующих с лексико-грамматическим составом высказывания). Благодаря сосредоточенности на средствах номинативного уровня польские переводчики чутко передают смыслы, заложенные в лексике оригинала, с помощью лексических же средств. Так, когда в цехе изобретений гости крайне угнетены и подавлены случившимся с Виолеттой (которая потеряла человеческий облик, неосторожно пожевав экспериментальную жвачку), Вилли Вонка – единственный из всех, кто весел, оживлен и остается в прекрасном расположении духа. Предлагая гостям пройти в следующий цех, в оригинальной версии он использует жаргонное слово, говоря: “Come on. Let’s boogie!” (“Идемте. Повеселимся! / Оторвемся!’). В звучащем польском переводе этому соответствует “To proszę. Na imprezę!” (‘Что ж, прошу! Повеселимся!’ – перевод приблизительный; “impreza” – ‘(развлекательное) мероприятие’), в одной из версий польских титров – “Сhodźmy. Czas zaszaleć!” (‘Идемте. Пора повеселиться / поразвлечься (от души)!’), в другой – “Сhodźcie, szalejmy dalej” (‘Идемте. Веселимся дальше!’), где слово “дальше” подразумевает, будто все случившееся до сих пор было сплошным весельем. Во всех этих случаях неуместная веселость Вонки оказывается выражена лексически. Русский Вонка в / 2\ 6 6 этом месте звуковой дорожки говорит: “Идемте // Иде м дальше”. Таким образом, русские переводчики с порога отказываются от поисков лексического аналога 6 (“Сейчас оторвемся” или под.) для реплики Вонки. Однако при таком интонационном оформлении она производит эффект не менее сильный, чем если бы он объявил: “А сейчас – дискотека!”. Разберем работу звучащих средств в данном высказывании. ИК-2 с высоким падением тона фиксирует, во-первых, отклонение от нормы (значение ‘мы тут немного отвлеклись, вообще-то я хотел вам показать не это’), во-вторых, воздействие с каузацией. А так как перед нами эмоциональная реализация, она сама по себе прекрасно передает значение сильной радости, того самого неуместного веселья Вонки, которое в польской версии выражается лексически. Дважды повторенная Вонкой далее ИК-6 формирует оттенок интригующего обещания открыть слушающим в будущем некую таинственную, пока что скрытую от них информацию, образует значение ‘я покажу вам то, чего вы никогда не видели’ (в то время как гости в достаточной степени шокированы и удручены уже и тем, что им удалось увидеть, и обещание сюрпризов впереди едва ли может их обрадовать). Мы видим на этом примере, что, воспользовавшись совершенно иными языковыми средствами, создатели русской версии добились тех же общих эффектов, что и в оригинале: неуместное оживление говорящего, его радость на фоне общего недоумения и испуга, его своеобразное представление о том, что есть норма и отклонение (несовпадение норм Вонки с нормами социума), предвкушение дальнейших радостей при игнорировании позиции собеседников. Сумма этих составляющих дает нам очередной пример неадекватности поведения героя в социуме. Отдельного разговора заслуживают междометия в речи Вонки. Русский Вонка использует ряд недавно заимствованных или находящихся в процессе заимствования междометий в иноязычной огласовке (“вау” с губно-губным [w], “оу” с передним [o] верхне-среднего подъема). Для русского зрителя это должно подчеркивать иностранное происхождение и “нездешность” Вонки (что, 14 разумеется, увеличивает его странность в наших глазах), активно пользующегося системой междометий, едва-едва заимствованных и даже фонетически не ассимилированных в русском. В то же время польский Вонка, за исключением междометия wauć, возникшего, кстати, именно в польском языке путем слияния англ. wow и ouch, в остальном пользуется исключительно “родными” польскими средствами: czmych ‘брысь’, sio ‘марш’, fuj ‘фу’, fiuu ‘вжжик’ и т.д. Интересно, что создатели польской версии всеми средствами максимально полонизируют Вонку, интегрируют его в польскую культуру. Делается это непосредственно выбором структур: так, приглашая гостей продолжить экскурсию по фабрике, он дважды в разных эпизодах фильма говорит: “Rusza wycieczka z Olkusza!” (буквально: “Отправляется экскурсия из Олькуша”, оборот рифмуется), – ироничная разговорная, чисто польская конструкция со значением ‘Ну что ж, двинулись дальше’, укорененная на польской почве благодаря упоминанию провинциального польского городка Олькуша. Польский Вонка употребляет междометные обороты вроде “O rany!” (“Раны Христовы!”), что формально привязывает его к польской католической \ 6 культуре. Там, где русский Вонка говорит: “↑ Самый лучший приз… / это 23 сюрпри-из” (англ. “The best prize is surprize!”), польские переводчики остановились на фразе “Najlepsza dla Janka to niespodziewanka!” (“Для Янека нет ничего лучше сюрприза!”, оборот рифмуется), опять-таки с выраженным польским колоритом, обеспеченным характерным польским именем Янек. Таким образом, нам не один раз сигнализируют о том, что Вилли Вонка не чужд польской культуре, его без стеснения и с юмором вписывают в реалии польского быта. В действительности ни город, ни страна, где происходит действие, в фильме умышленно не обозначены, Вилли Вонка – волшебник без определенной пространственной привязки, вполне космополитичного вида. Если бы русский Вонка открывал приветственную беседу цитатой “Я пришел к тебе с приветом рассказать, что солнце встало” или употреблял бы выражения “святые угодники!”, “Любопытной Варваре на базаре нос оторвали”, “куда Макар телят не гонял” и т.п., его фигура, безусловно, воспринималась бы русскими несколько иначе. Таким образом, мы видим, что в польском языке странность характера Вонки формируется в первую очередь за счет лексико-грамматических средств (использование структур, маркированных неуместным регистром, столкновение стилистически разнородных лексических средств, активизация неожиданных пластов лексики и т.п.). Там же, где польский язык все же использует интонационные средства для создания характера, картина пишется, так сказать, “крупными мазками”: в ход идут либо крайне резкие перепады тона – от обвиняющего и угрожающего – к слащаво-ласковому и т.п., либо разительное несоответствие интонационного оформления и лексико-грамматического состава высказывания. В русском языке делается упор на взаимодействие коммуникативных средств друг с другом и со средствами номинативного уровня, которым уделено заметно меньше внимания, чем в польской версии. Литература Безяева 2002 — Безяева М.Г. Семантика коммуникативного уровня звучащего языка. М., 2002. 15 Брызгунова 1980, 1982 — Брызгунова Е.А. Русская грамматика. §§ 1-2, 15-171, 1900, 1918, 1923, 1925, 1936, 1947, 1951, 2125-2127, 2223-2230, 2629-2640, 31893194. Т. 1, М., 1980. Т. 2, М., 1982. Брызгунова Е.А. Эмоционально-стилистические различия русской звучащей речи. М., 1984. Коростелёва 2004 — Коростелёва А.А. О роли коммуникативных средств в формировании двух образов одного персонажа// Слово. Грамматика. Речь. М., 2004. Крейдлин Г.Е. Невербальная семиотика. М., 2002. 16
