А.Г. Бермус. XII тезисов о гуманитарной методологии /Известия

А.Г. Бермус.
XII тезисов о гуманитарной методологии /Известия Южного Отделения Российской
Академии образования. Вып. VII Гуманитарная методология и практика личностноориентированного воспитания и непрерывного образования. Ростов-на-Дону. Изд-во
«Булат», 2006. – 150 с. (С. 11 – 21).
I
Исходные проблематизации гуманитарной методологии находятся в точке распада
«современности», как наиболее широкой рамки, охватывающей совокупность
противостоящих друг другу доктрин, институтов, практик и отношений.
Наиболее популярной формулой этого распада-разрыва является противопоставление
«модерна» - «постмодерну». Этот способ категоризации, выражает некоторые
существенные аспекты произошедшего, однако, его абсолютизация неправомерна. В
частности, существует риск неправомерной онтологизации каждого из элементов
антитезы и связанных с этим попыток обнаружения «полного состава» модерна (или
постмодерна), его «ключевых признаков» и т.д. Для нас совершенно ясно, что сама
оппозиция – есть ничто иное, как способ категоризации, при котором оба элемента
используются как обозначения соответствующих реалий, но не как самодовлеющие
объекты.
В то же время, указание на «пост-модерн», как контекст развертывания гуманитарнометодологических представлений, актуализирует ряд содержательных интерпретаций. В
частности, именно в противопоставлении «модерна» и «постмодерна», выделяются
следующие аспекты:
 существенно изменяются фундаментальные принципы организации человеческой
культуры, что выражается, прежде всего, в проблематизации Прогресса, как единой
перспективы
трансформации
общества;
 относительно стабильные системы (в том числе, и национально-государственные) с
присущими им структурно-функциональными характеристиками либо распадаются, либо
ускоренно деградируют, уступая место проектным формам и сетевым моделям
коммуникации;
 происходит распад традиционных видов и форм деятельности, как нормативных и
легитимных
моделей
человеческой
практики;
 явно обозначается тенденция утраты человеком субъектных и личностных
характеристик
(«воля»,
«деятельность»,
«мышление»,
«самосознание»,
«индивидуальность» и др.), взамен которых конституируется адаптивный индивид, как
самоотчужденный носитель той или иной совокупности нормативных дискурсов и
практик.
Совершенно очевидно, что ни одна из перечисленных тенденций не реализуется
изолировано, а их совокупность не образует полноценного описания происходящих
изменений. Однако, с учетом сделанных оговорок и ограничений, мы можем утверждать,
что именно эти тенденции, понятые как содержательные проблемы человеческого бытия,
и образуют исходную проблематизацию гуманитарной методологии.
II
Гуманитарная методология – не может строиться как альтернативная (дополнительная)
доктрина или теория, имплицирующая и, соответственно, мистифицирующая тот или
иной универсальный порядок и форму, но конституируется в качестве сложного –
интерпретирующего,
идентифицирующего
и
из-обретающего
отношения,
востребованного
субъектом
в
ситуации
«постсовременности».
В рамках этого тезиса, происходит фиксация нескольких важных идей и представлений.
Во-первых, гуманитарная методология возникает в точке непонимания и не-нахождения
человеком самого себя, т.е. исходной проблематизации гуманитарной методологии
являются вопросы субъектного (в первую очередь, индивидуального) бытия. В рамках
этой фундаментальной проблематизации могут осваиваться как временные («откуда
пришел и куда иду?») или пространственные («где я, и что вокруг?»), так и практические
(«что и зачем делать?») или ценностные модальности («для чего я?») и др.
В этой логике, гуманитарная методология уходит от радикального противопоставления
«философской», «инженерной» или «предметной» модальностей человеческой практики,
понимая их в качестве аспектов решения индивидуальной жизненной проблемы.
Во-вторых, гуманитарная методология, вслед за СМД-подходом (это соотношение дает
нам право говорить именно о наличии некоторой преемственности ГМ по отношению к
СМД) реализует специфические для методологического познания мотивы:
 рациональность (т.е. установку на осмысление и рефлексию гуманитарных феноменов и
их
совокупностей);
 субстанциальную критичность (уход от ситуативной критики «ошибок или недостатков»
с последующим «совершенствованием» и «оптимизацией», но понимание проблем, как
сущностных
феноменов);
 переосмысление «натурализованных» форм знания в контексте нового категориального
(«онтологического»)
и
методологического
(«деятельностного»)
аппарата;
 формирование оригинального пространства интеллектуально-практической рефлексии и
др.
Стоит подчеркнуть, что преемственность гуманитарной методологии по отношению к
системно-мыследеятельностному подходу не имеет характера прямого продолжения,
поскольку предполагает:
 во-первых, ГМ конституируется из жизненной, профессиональной и культурной
ситуации, находящейся вне общепризнанной реальности «методологического движения»;
 во-вторых, большее значение для гуманитарной методологии обладают не те или иные
СМД конструкты, интерпретации или способы деятельности, но мотивы, сдвиги,
реконструкции, которые возникают при соотнесении СМД и более традиционных научной
и философской культуры; более того, сами результаты этой экспликации приобретают
значение
лишь
в
отношении
к
вне-положенным
СМД
реалиям;
 наконец, в-третьих, сам процесс конституирования гуманитарной методологии
предполагает отказ от актуальных для СМД представлений о «мышлении»,
«деятельности» или «мыследеятельности», в качестве самодовлеющей онтологической
реальности.
При этом гуманитарная методология как интенциональный конструкт удерживает
следующие
рамочные
интерпретации:
 в отношение к исторической форме сознания: ГМ не содержит никакой имплицитной
(«прогрессивной» или «регрессивной», «мыследеятельностной» либо «естественной»)
модели
истории;
 в отношение к логической форме сознания: ГМ рассматривает различные модели логики
(«формальную», «диалектическую», «методологическую организацию» и др.) в качестве
ситуационно- (в том числе, «культурно», «социально» заданных) форм рациональности;
 в отношение к идеологической форме сознания: ГМ должна содержать категориальные
и инструментальные средства для решения проблемы человеческого самоопределения и
самоосуществления
в
контексте
сегодняшней
реальности.
III
Гуманитарная методология, как отношение, и порождаемые им ряды конструктов,
референциально связана со многими традициями европейской культуры и философской
мысли (в том числе, неокантианство, феноменология, экзистенциализм и др.), и, в
зависимости от избранной «точки отсчета», может объективироваться в различных
формах. Одной из актуальных стратегий объективации гуманитарной методологии
представляется
ее
концептуализация
в
отношении
к
СМД-подходу.
Очевидно, что в той мере, в которой ГМ претендует на обозначение нового пространства
интеллектуально-практической
рефлексии
и
действия,
необходимо
четкое
методологическое обоснование самого способа реконструкции базовых СМД-конструктов
и моделей. Особую сложность этой ситуации придает то обстоятельство, что СМДподход, в настоящее время, представлен множеством разноречивых идей и конструктов,
область консенсуса которых крайне узка. Таким образом, определение ГМ
соотносительно с СМД предполагает определенную последовательность шагов:
1. Принятие изнутри определенных достижений, проблем и тенденций развития СМДподхода, как исходной данности, которая не оспаривается, но является объектом
«внешнего»
понимания.
2. Проблематизация достижений СМД, в рамках которой определенные внутри
методологического сообщества достижения СМД извлекаются из контекста собственно
СМД-методологического
дискурса
и
представляются
как
проблемы
для
объективирующего
внешнего
понимания.
3. Амплификация концептуализированных внутри СМД соотношений (противоречий,
разрывов, альтернатив) относительно более широких культурных и философских
данностей и, на этой основе, задание проблемных полей для формируемого гуманитарнометодологического
дискурса.
4. Экспликация сформировавшихся внутри СМД-культуры представлений относительно
традиций и тенденций развития методологического знания и переопределение их, как
возможных
путей
и
стратегий
развития
ГМ.
5. Предварительная концептуализация ГМ, как гетерогенной совокупности проблем,
основополагающих конструктов, их интерпретаций и интеллектуально-практических
стратегий.
IV
Гуманитарная методология переосмысливает актуальное для СМД противопоставление
«естественного» и «деятельностного» (как, впрочем, и любое иное категориальное
противопоставление)
как
дискурсивную
практику
«различений».
Исходное
различение
«натурального»
(естественного)
и
«деятельностного»
(искусственного) в СМД-методологии связано с отказом от представления об
объективности научного познания. Напротив, методологическая установка состоит в
понимании знания – в качестве атрибута той или иной познавательной ситуации, что
предполагает особое внимание к процедурам и средствам (как инструментальным, так и
символическим)
исследовательской
ситуации
(«деятельностный
подход»).
Тем не менее, радикальная формулировка деятельностного подхода мистифицирует саму
познаваемую реальность, поскольку, все, что мы познаем, дается нам, лишь в плане
рефлексии собственной деятельности, но не в плане познания не принадлежащей нам
реальности.
Таким образом, мы сталкиваемся с невозможностью последовательного удержания ни
одной из альтернатив: радикальное проведение натуралистического принципа лишает нас
средств и возможностей понимания собственной практики, а радикальная реализация
деятельностного подхода замыкает субъекта в мире собственной рефлексии.
Нам представляется, что одной из содержательных позиций ГМ, является переход от
категориального противопоставления «натурального» и «деятельностного» - к
дискурсивному различию более и менее «натурализованных» (применительно к каждой
ситуации) форм знания. Это позволяет содержательно (в методологическом смысле)
интерпретировать соотношение «текст – контекст»: в то время как текст рассматривается,
преимущественно, как единичное порождение субъекта-автора, контекст представляет
собой совокупность натурализованных («объективированных») форм бытия.
В некотором смысле, мы можем выделить, в качестве одного из аспектов истории
европейской культуры, последовательное изменение представлений о границе
«натурального» - «искусственного». С некоторой долей условности, можно говорить о
том, что в рамках языческой культуры, рассматривающей Мир и предметы с точки зрения
присутствия в них духов («гилозоизм»), доминируют представления об
«искусственности» (единичности, произвольности и активности) окружающего Мира.
Однако, по мере того, как в историческом процессе, происходит поэтапная
рационализация мира, все прежние «искусственные» формы натурализуются,
последовательно
приобретая
характер
безличных
«законов
природы»,
«мыследеятельности»
или
«автор-функций».
Следует заметить, что подобный сдвиг позиции в направлении «натурализации»
феноменов является прямым следствием противоположной установки на рефлексию
реальности и воспроизведение ее в некотором абстрактном содержании. Исторически и
культурно обусловленными формами такой рефлексии и выступают миф, риторика, наука,
логика, методология и др.
V
Свойственная СМД идея схематизации, как специфического способа организации и соорганизации мышления, деятельности и коммуникации, приобретает в ГМ статус
принципа, утверждающего пространственно-временной изоморфизм гуманитарной
реальности.
Одной из существенных проблем методологии, начиная с момента появления первого
различения «оргдеятельностных» и «онтологических» схем, заключалась в обосновании
возможности и условий применения схематизации в процедурах мышления и
деятельности. Очевидно, что всегда существует «прагматический» аргумент: «поскольку
это работает, это можно использовать», однако, очевидна его недостаточность с точки
зрения выявления конструктивных возможностей и ограничений этого средства.
Если
детализировать
проблему,
то
выделяются
следующие
неясности:
 каковы фундаментальные характеристики схематизации в методологии (в том числе,
количество и типология схем, природа используемых символизмов и др.);
 какова конституирующая методологические схемы основа, т.е. по отношению к какой
реальности задается схематизация, как особый способ моделирования деятельности;
 имеют ли схематизации внутри различных дисциплинарных, в том числе, научных
практик (в том числе, диаграммные представления в физике элементарных частиц или
схемы бизнес-процессов в менеджменте и др.) статус методологических схем, и, если нет,
какова
специфика
«аутентичных»
методологических
схематизмов.
На наш взгляд, существенным в схематизации является то, что вне зависимости от статуса
и характеристики схемы в той или иной ситуации, она выступает в некотором качестве,
она указывает на что-то, находящееся за ее непосредственными границами, а также – что
она формирует человеческую практику и сама трансформируется в ней. Сочетание всех
перечисленных выше глагольных форм может быть интерпретирована следующим
образом: гуманитарная реальность не является совокупностью тех или иных
схематических представлений, но может быть ими представлена изоморфным (т.е.
взаимным) образом.
В этой же связи возникает два вопроса: образуют ли разработанные в контексте СМД
схематизмы универсальную совокупность представлений любой гуманитарной
реальности, и является ли деятельность, по созданию, коммуникации и реконструкции
схем – самой методологической реальностью, либо же схемы выполняют важную, но все
же частную задачу, визуального представления собственно методологической практики.
Можно детализировать последний вопрос, выделив внутри него следующие проблемы:
 что выступает в качестве референтов методологических знаков – реальные субъекты и
их действия, либо специфические, порожденные внутри СМД-подхода образы (т.е.,
наблюдается, условно говоря, самореферентность методологических знаков);
 каков статус «обозначенной» в методологической практике реальности и имеет ли она
иные актуальные формы знакового воплощения (например, если мы анализируем одну и
ту же ситуацию в рамках ортодоксальных СМД-схем и, параллельно, при помощи
диаграмм IDEF0, каково соотношение этих практик и получаемых при этом выводов);
 наконец, какова природа реальности, существующей между «методологическим знаком»
и его «деятельностным значением» и, в этой же связи, существует ли в методологии
нерефлексивный «личностный» компонент, предопределяющий разные способы и
результаты
понимания
одних
и
тех
же
схем
и
моделей.
Очевидно, что каждый из поставленных вопросов, равно как и вся их совокупность,
требует самостоятельного обсуждения. Однако некоторые базовые значения могут быть
зафиксированы на основании анализа базовых предикатов схематизации, как феномена.
Мы утверждаем, что, более общим и более адекватным принципом по отношению к
принципу схематизации является принцип пространственно-временного изоморфизма
гуманитарной реальности, в соответствии с которым, различные (в том числе,
генетические,
морфологические,
организационно-деятельностные,
ценностные)
схематизмы имеют смысл отдельных измерений, а субъектное присутствие «здесь и
теперь»
представляет
собой
точку
схождения
этих
перспектив.
В этой же связи, полагается принципиальная относительность различных
пространственно-временных картин, равно как и необходимость инструментария
обеспечения их взаимодействия (коммуникации) в ситуациях, когда консолидация
оказывается необходимой. Соответственно, возникают новые функции методологического
знания:
 (онтологическая) экспликация и рефлексия натурализованных порядков реальности,
свойственных
стабильным
практикам
и
осуществляющим
их
субъектам;
 (коммуникативная) обеспечение межпозиционного и межструктурного взаимодействия
различных натурализованных представлений в ситуациях, когда востребована
кооперация;
 (критическая) понимание условий и форм, в котором возможно кооперативное действие,
выявление приоритетных проблематизаций существующих практик в области их
взаимодействия.
VI
Позиционность приобретает в ГМ характер универсальной проблемы оформления
субъектности, как сложного трансформирующегося отношения к многообразию
«натурализованных»
порядков,
структур
и
моделей.
Одна из наиболее существенных идей СМД утверждает зависимость любых
представлений (форм знания) от содержания той деятельности, в которых они возникли. В
то же время, утверждается некоторый «абсолютный» (т.е. не зависящий от субъекта)
характер «мыследеятельности» как онтологического и инструментального контекста
любого человеческого действия.
Это противоречие порождает множество интерпретативных проблем и концептуальных
неясностей,
в
частности:
 какова природа межпозиционных различий в деятельности, т.е. является ли
деятельность самодовлеющим основанием любых межпозиционных различий, либо же
деятельность сама конфигурируется совокупностью позиций (по сути, здесь в новой
форме воспроизводится известное в философии истории противоречие точек зрения
К.Маркса
и
М.Вебера
на
природу
капиталистического
общества);
 какова «собственная» природа методологической позиции в отношение к
«методологизируемым» деятельностям; откуда возникает заказ и потребность на
методологическую позицию, обеспечивающую сложную комбинацию функциональнологического анализа институциональной практики, ее концептуальной критики,
абстрактно-символического моделирования и последующей формальной реконструкции;
 как связаны в историческом и культурно-антропологическом контекстах анализируемые
в предметных практиках позиции с рефлексией методологами собственной
позиционности.
Нам представляется, что каждый из этих вопросов, и их совокупная проблематизация
достойна серьезных самостоятельных рассуждений и исследований. В то же время, уже на
предварительном этапе мы можем зафиксировать, что позиционность – не есть
одномерный конструкт, задаваемый тем или иным нормативным способом деятельности,
но – сложная реальность, эксплицируемая во множественных (в том числе, ситуативнообусловленных) формах и смыслах. При этом, индивидуальная позиция и образ действия
в ней (субъектность) возникают как уникальное ситуативное отношение к уже
сложившимся «натурализованным» порядкам и связано с их более или менее масштабной
реконструкцией.
VII
Натурализация и рефлексия в ГМ приобретают статус взаимосвязанных и относительно
противостоящих процессов: в то время как событийные (феноменальные) общности
универсализируясь, приобретают характер «натуральных» форм жизни (натурализация),
рефлексия возвращает натурализованным формам их изначальный событийный смысл.
Соответственно, методологическая рефлексия развертывается как дискурсивная
реконструкция натурализованных порядков в точке их пересечения («обыденных» и
«научных»,
«методологических»
и
«властных»
и
др.).
Существенным достижением СМД представляется рефлексивная и игротехническая
организация мышления, понимаемая как, с одной стороны, возможность экспликации не
только правил мышления (логика) или рассуждения (риторика), но самих его оснований
(деятельности), а, с другой стороны, способность к созданию ситуаций, в которых
мышление и деятельность будут изменять свои конфигурации (игротехническое
моделирование).
В то же время, понимание этих принципов в современном контексте сталкивается с
несколькими
существенными
затруднениями
и
вопросами:
 является ли реализация рефлексивного отношения синонимом рефлексии деятельности,
иными словами, возможна ли методологическая рефлексия вне контекста теории
деятельности (как варианты, мыследеятельности или СМД), и насколько последняя
возможна
без
внешнего
(«игротехнического»)
принуждения;
 в чем специфика методологического взаимодействия (ОДИ, как частный случай), как
средства развития мышления и деятельности, по отношению к, так называемым,
«институциональным играм», представляющим основной механизм трансформации
личностного и профессионального опыта в условиях социальных институтов;
 чтó именно (мышление, деятельность или коммуникация) могут быть предметом
нормирования и рефлексии в ситуации методологического взаимодействия, и каковы
механизмы перевода этих «ситуативных» форм – в повседневную жизненную или
профессиональную
практику.
Однако, вне зависимости от особенностей тех или иных «натурализованных» форм, в
контексте гуманитарной методологии возникает универсальная проблема ответственности
субъекта-проблематизатора (как правило, сочетающаяся с позицией «рефлексивного»
аналитика). Необходимо понять, что ни один из рефлексивных порядков (равно как и сама
проблематизирующий дискурс) не является «натуральным», поэтому любая
проблематизация востребует личностный выбор проблематизатора: является ли
реализуемый им порядок рефлексии ценностно-значимым для этой ситуации и для
проблематизируемого субъекта. Самым же опасным и, бессмысленным действием
представляется проблематизация, как самодовлеющая реальность, погружающая
человеческое сознание в «дурную» бесконечность разрывов и деструкций.
VIII
Гуманитарная методология не образует сферы или иерархии, имеющих единый
смысловой центр и структуру; но представляет собой многослойную, ситуационнообусловленную и субъектно-значимую практику, включающую набор тематизмов (язык
методологии), коммуникативных и институциональных значений, рефлексий и др.
Одна из актуальных проблем самоидентификации методологии в контексте современных
реальностей состоит в рефлексии собственной организации. Заметим, что поставленная
таким образом, кажущаяся абстрактной проблема содержит множество вполне
прагматичных
аспектов
и
подвопросов:
1) На каких принципах осуществляется институционализация методологии, и что является
гарантом стабильности методологии, как института (государство, как гарант сохранения
всей духовной сферы, одним из элементов которой является методология; либо фигура
лидера, цементирующая многообразие за счет собственного авторитета; либо же,
методология существует как сугубо рыночный институт, предоставляющий услуги в
интеллектуальной
сфере)?
2) Каков характер методологической общности (представляет ли она особую социальную
среду, связывающую всех участников, в первую очередь, профессиональнодеятельностной общностью, либо методологическая общность конституируется
обращением к некоторой совокупности «канонических» проблематизаций и концептов,
либо же методология представляет собой иерархический институт, реализующийся через
совокупность
уровней
и
требований)?
3)
Каковы
принципы
взаимоотношения
методологической
общности
и
неметодологических (научных, властных, медийных и др.) структур, и каковы возможные
формы этих взаимоотношений: некоммерческое партнерство, интеллектуальный сервис,
координация
в
рамках
стратегических
проектов?
Нам представляется, что, в принципе, все перечисленные в предыдущих пунктах
альтернативы могут, с той или иной степенью общности и успешности, реализовываться в
различных методологических ситуациях. Более значимым нам представляется фиксация
тех общих («рамочных») условий, востребующих методологическое знание как таковое:
 наличие сложной (т.е. не имеющей строго определенного и институционально
закрепленного
решения)
ситуации;
 наличие множественных представлений этой ситуации в различных «рефлексивных
порядках»;
 наличие субъекта, обладающего триединой потребностью: в решении частной задачи,
эмансипации от существующих «натурализованных» форм сознания и «обретении себя».
IX
Фундаментальной проблемой существования методологии в XXI веке является выбор
между
двумя
перспективами:
 трансляции, понимаемой, как удержание сформировавшегося во второй половине XX
века набора тематизмов, конструктов, средств и способов методологической работы в
качестве идеальной формы, требующей опредмечивания в пространстве существующих
предметных
(дисциплинарных)
практик
и
 воспроизведения, понимаемого, как экспликация с последующим переосмыслением
самого «методологического отношения» и реконструкция всех (в том числе, и собственно
методологической)
практик
в
контексте
изменяющегося
мира.
Это
противопоставление
актуализирует
ряд
проблем,
в
том
числе:
 содержательная квалификация методологии: является ли методология –
объективируемым знанием (пусть и достаточно специфичного рода), либо – субъектным
отношением
к
«себе
в
Мире»
и
к
«Миру
в
себе»;
 формальная квалификация методологии: образует ли методологическая практика
специфический социальный институт, либо доминирующим является функция
идеологического учреждения, либо же, методология оформляет экзистенциальнопрактическую
проблематику;
 стратегический выбор методологии: ставка на «захват» и «переработку» все новых и
новых «предметных» реалий (модель «паразитирования» мышления на материале) либо
включение в качестве дополнительного измерения (инструмента со-держания) в
существующие
дискурсы
и
практики.
X
Другой фундаментальной проблемой, имеющей непосредственное отношение к
идентификации методологического знания, является концептуализация соотношения
между
онтологией
и
прагматикой
методологии.
Исходной проблемой, в этой связи, является соотношение между понятиями
«деятельность» (как варианты, «мыследеятельность» или «мыслекоммуникация») и
«деятельностный подход». В очевидной, однако, отнюдь не единственно возможной
интерпретации связь представляется взаимной и однозначной: «деятельность»
конституируется «деятельностным подходом» и нигде, кроме него, не может быть
определена.
Проблема возникает, в этом случае, при попытке непротиворечивого введения любого из
этих феноменов в практическую ситуацию. Действительно, в то время как мы пользуемся
«деятельностным подходом», сама языковая форма актуализирует ряд существенных
смыслов,
в
том
числе,
 неравнозначность ситуации во всем многообразии ее внутренних и внешних форм, и
нашего
подхода
к
ее
описанию
и
реконструкции;
 необходимость реализации особой стратегии в связи с пониманием и включением в
происходящую ситуацию (а не только рефлексией собственной практики по ее изучению);
 возможность коммуникации и сопоставления различных (в том числе, недеятельностных) реконструкций ситуации и понимание обусловленности любой
реконструкции различными ценностными основаниями.
Однако, в той мере, в которой мы задаем ту или иную ситуацию совокупностью
предъявленных в ней «деятельностей», возрастает риск потери всего веера контекстных
условий и смысловых ограничений «деятельностного подхода», что предопределяет
неизбежную натурализацию самого концепта «деятельности» и онтологизацией той или
иной версии «деятельностных представлений» в качестве универсального
нерефлексируемого
принципа.
Это рассуждение актуализирует вопрос о сущности методологии и, в том числе, об
обязательности онтологических представлений внутри любой методологической
формации. На наш взгляд, соотношение «онтологическая картина» - «методологические
представления» отражают разные стороны интеллектуальной практики, и, в большинстве
случаев, онтологическая картина вторична по отношению к самой ситуации
методологической рефлексии.
Более того, вполне реальны и содержательны, с методологической точки зрения,
перспективы, условно говоря, «онтологического безразличия» (исследователь
осуществляет методологическую критику, не создавая какой-то новой объемлющей
онтологической рамки для своих построений), или «автономной методологизации» (в
рамках которой методологическое отношение транслируется и воспроизводится
безотносительно к тем онтологическим представлениям, в которых оно возникло).
В контексте развиваемых ГМ-представлений, особого внимания заслуживает проблема
реконструкции специфических порядков (сочетаний, обусловленностей), в которых
субъектом актуализируются те или иные «представления», «действия», «оценки»,
«интерпретации», «принципы» и т.д. В конечном счете, именно анализ этих
специфических моделей «индивидуального мира» может являться одним из практически
неисчерпаемых источников проблематизации и развития гуманитарной реальности.
XI
В контексте гуманитарной методологии, категории методологического дискурса задаются
не через онтологизацию соответствующих представлений («весь мир – мир
мыследеятельности»), но через рефлексию и реконструкцию взаимосвязей с внеположенными
реалиями
(принцип
«категория
–
диспозитив»).
Одна из наиболее часто обсуждаемых в последнее время проблем, состоит в понимании
смысла категории «развития» в рамках СМД. Это оказывается тем более важным и
значительным, что существуют, по крайней мере, несколько направлений научнофилософской и психолого-педагогической мысли, считающих именно эту категорию –
своей (гегельянство, культурно-историческая школа Л.С.Выготского, глобалистские
концепции
«устойчивого
развития»
и
др.).
Таким образом, возникает целый пучок проблем об идентификации категории развития в
контексте ГМ, а также – соотнесения вариативных способов онтологизации этого
феномена
в
разных
культурных
традициях.
Очевидно, что, в той мере, в которой мы оперируем уже сложившимися в рамках СМДподхода фундаментальными конструктами, любой дополнительный конструкт может быть
определен лишь как переобозначение первичных конструктов («мыследеятельность – это
и есть развитие!»), либо представлен как их совокупность. Ни тот, ни другой вариант не
дают нам понимания природы категориальных различий в разных концептуальных
системах и, самое главное, лишают наше рассуждение какой-либо продуктивности («если
две
категории
–
суть
одно
и
то
же,
то
зачем
их
две?»).
Помимо кажущейся на первый взгляд «внешней», проблемы понимания категорий,
существует внутренняя содержательная проблема, весьма актуальная для современного
этапа методологической рефлексии. Речь идет о необходимости концептуализации самой
ситуации и возможности развития СМД-подхода в совершенно новых (по отношению к
ситуации
возникновения)
социальных
и
культурных
условиях.
Наконец, немаловажным является и выявление специфического отношения,
существующего между концептом развития, как общей рамкой трансформации
человеческого мышления и деятельности внутри оформленной методологической
практики (условно говоря, «положенное развитие»), и развитием, понимаемым, как
реальность
трансформации
самого
методологического
способа
мышления
(«онтологическое развитие»).
Вся совокупность рассуждений требует качественного переосмысления самого способа
методологической деятельности в отношении наиболее фундаментальных категориальных
конструктов. При этом, нам кажется непродуктивным размножать сущности, говоря об
интерпретации одной категории в разные периоды как о типологически разных феноменах
(например, введение различений по линии «развитие – 1», «развитие – 2» и т.д.).
Представляется более содержательным понимание того обстоятельства, что в любой
ситуации, категория – представляет собой концептуальную модель удержания разных
значений, определяющихся тем, какие «внешние» смыслы актуальны в той или иной
ситуации. Соответственно, существование любой категории в культуре представляет
собой непрерывное «скольжение», «порождение», «распад», «имплантацию» и «замену»
тех или иных составляющих значений, рефлексия и реконструкция которых и должна
составлять
одну
из
задач
гуманитарной
методологии.
В частности, обращаясь к категории «развития» в отечественной педагогике и психологии,
мы не можем обойти несколько фактов, обладающих конституирующими для понимания
этой категории значениями:
 категория развития заимствована из гегелевской философии «становления» и
претерпела существенную трансформацию в первой половине XIX века, в связи с чем,
актуализирует два далеко расходящихся ряда представлений: абстрактно-философского
(«внутреннее самодвижение идеи») и натуралистического («количественные и
качественные трансформации организма на протяжении его жизни», а также
дарвиновский
эволюционизм)
свойства;
 категория развития актуализируется в послереволюционный период, как политикообразовательный конструкт, имеющий смысл культурного освобождения от «проклятого
наследия
царской
России»;
 один из существенных смыслов концептуализации развития в отечественной педагогике
20-х – 30-х годов XX века обусловлен проблемой обучения «труднообучаемых детей» в
ситуации
всеобуча;
 распространение «развивающего обучения» в контексте отечественной педагогической
культуры 60-80-х годов связано с возникающей внутри советского общества внутренней
оппозицией «свободно мыслящие люди» - «консервативно-бессмысленная власть»;
 наконец, в последние десятилетия, категория «развития» в большей степени, фигурирует
в контексте понятий «ресурсная база», «модернизация», «стратегические приоритеты»,
что определяет сдвиг значения этой категории в область политико-экономической
конкуренции.
Здесь мы выделили некоторые из имплицитных значений категории, но уже здесь можно
идентифицировать некоторые фундаментальные противоречия: развитие как
имманентный процесс (натуралистическая трактовка) противостоит развитию, как
атрибуту проблемной ситуации, требующей от субъекта самоопределения и построения
индивидуальной
стратегии
(методологическая
трактовка).
Аналогичным нам представляется и рефлексия соотношений между основополагающими
конструктами СМД, как таковыми. Этот аспект проблемы может быть проиллюстрирован
при соотнесении категорий, задавших «каноническую» периодизацию развития
методологии
в
СССР:
содержательно-генетическая
логика,
деятельность,
мыследеятельность и мыслекоммуникация, системная мыследеятельность. При этом
любые «внутренние» соотнесения одних феноменов с другими дают крайне ограниченные
результаты.
Более содержательным с точки зрения анализа смысловой структуры, представляется
анализ соотношений тех или иных категоризаций с существовавшими в тот период в
отечественной культуре проблемами («чего не хватает, что не получается, что нужно?»). В
частности, в той мере, в которой проблемой первых лет «хрущевской оттепели» (ситуация
возникновения ММК), было возвращение от сталинизма – к «незамутненному
марксизму», адекватной рефлексией этого социокультурного феномена стала
«содержательно-генетическая логика», формировавшаяся как средство восстановления
прерванной мыслительной традиции. По мере того, как фокус государственной идеологии
смещался в область преодоления отставания от наиболее развитых стран мира («догоним
и перегоним!»), актуализировались «сугубо методологические представления» о
первенстве методологического способа мышления и деятельности по отношению ко всем
разновидностям
научного
и
философского
сознания.
На рубеже 70-х и 80-х годов, когда страна входит в стадию затяжного политикоэкономического кризиса, завершившегося распадом, возникает феномен «системной
мыследеятельности» и игротехнического моделирования. Именно в этот период, с одной
стороны, возникает представление об ОДИ, как своеобразной модели идеального
планирования и управления, а, с другой стороны, сама методология начинает
осмысливаться
в
эзотерическом
качестве
«Методологической
Касталии».
XII
Методологическое действие, обладая определенным рациональным содержанием,
формируется в контексте определенного до- и вне-рационального выбора, создавая
уникальное смысловое содержание. При этом, формирование адекватных гуманитарнометодологических позиций и содержаний происходит на стыке двух натурализованных
порядков: внутренних тенденций развития методологического знания и внешних вызовов,
обращенных
к
человеку
в
его
взаимоотношении
с
Миром.
Вообще, природа методологического действия представляет один из самых
дискуссионных вопросов. Важно отметить, что в ситуации возникновения
новоевропейской методологической традиции (Р.Декарт), сам феномен метода
рассматривался с точки зрения установления Истины, т.е. в категориях современного
общественного
сознания,
вполне
духовного
действия.
В контексте СМД получила широкое распространение точка зрения о методологии, как
некотором
универсальном
средстве
развития
культуры
(Г.П.Щедровицкий).
В 90-ые годы сформировались другие значения методологии («метафронезис» по
В.Г.Мараче, «технология мышления» по Б.В.Сазонову, «теория социального действия» по
М.В.Рацу), однако в каждом из этих случаев методологическое содержание
конституировалось в некотором более общем, нежели сама мыследеятельность,
пространстве.
Таким образом, можно говорить о том, что методология и методологическое отношение,
как феномены человеческого бытия неизбежно содержит более масштабную
проблематизацию, чем та или иная рационалистическая онтология. В этой связи,
методологическая практика должно неизбежно переопределяться и самоопределяться
относительно ключевых символов и мифологем каждого хронотопа. Более того,
отличительной чертой гуманитарно-методологических представлений должна стать
открытость человеческому опыту во всем многообразии его содержания и форм (в том
числе,
опыту
религиозному,
жизненному
и
др.).
В этой логике, интересно обратиться к тенденции, выделенной в последнее время
П.Г.Щедровицким, в истории развития форм СМД-практики: исследование –
проектирование
–
онтологическая
работа.
Если принять эту последовательность, как некоторую «объективную» методологическую
тенденцию, то возникает возможность ее понимания и реконструкции через выявление
присущих каждому этапу субъект-объектных диспозиций, способов нормирования
методологического действия и качественной характеристики получаемых результатов.
В рамках этого доопределения, исследование может быть охарактеризовано как
доминирование предметной реальности (именно она задает специфику исследовательских
процедур, при этом результат исследования должен быть в максимальной степени
независим от осуществляющего исследование субъекта). Кроме того, для исследования
характерна принадлежность результатов – сфере научного знания, а построения
нормируются внешним образом (так называемая, «исследовательская культура»).
Проектирование базируется на существенно иных принципах: субъект оказывается в роли
активного конструктора реальности, результаты проектирования объективируются в виде
тех или иных институтов и практик, а само содержание оценивается прагматично
(основным критерием качества проекта является его эффективность, а отнюдь не
«истинность» или «научность»).
Наконец, онтологическая работа возникает в ситуации междисциплинарного и
межсубъектного взаимодействия, при котором оказывается необходимым определении
некоторых «объемлющих» рамок, в связи с чем, содержание оказывается
преимущественно коммуникативным, а результат – интегративным относительно всех
включенных представлений и позиций.
В этой логике, специфика методологической работы в современных условиях,
определяется выдвижением на первый план проблемы разрушения (может быть, даже
точнее, «растворения») самого субъекта, который во все меньшей степени фиксирует ту
или иную человеческую самость, но представлен совокупностью имплантированных форм
сознания и поведения. При этом сам процесс «растворения» субъектности оказывается
крайне болезненным, что приводит к совершенно неожиданным на первый взгляд
последствиям: лавинообразному росту и легитимации в общественном сознании насилия,
массовому распространению деструктивных религиозных культов, масштабной
криминализации и наркотизации общества, всплеску националистических движений и
террористической активности.
Очевидно, что возможность участия в решении каждой из социально-политических
проблем (по большому счету, точнее было бы здесь говорить о культурноантропологической проблематике), возможно лишь после того, как методологическое
знание будет идентифицировано его субъектом в том или ином горизонте. Речь может
идти о следующих альтернативах:
 методология как средство интеллектуального сопровождения глобальных политикоэкономических проектов, означающая практическое слияние методологической и
политтехнологической
практик;
 методология как метасредство в идеологическом противостоянии «власть – индивид»,
что неминуемо приведет к окончательному вытеснению методологии из публичного
пространства;
 методология как инструмент образования локальных идентичностей (субъектных,
микросоциальных, коммуникативных и др.), что является, на наш взгляд, наиболее
содержательным
и
реальным
выбором.
Таким образом, гуманитарная методология не отказывается от возможности участия в
проектировании тех или иных общественных процессов, понимая, однако, что основным
полем ее действия является сфера человеческого существования, а результатом –
бытийные смыслы.