Известный лингвист Максим Кронгауз о русском языке

МАКСИМ КРОНГАУЗ: РАЗГОВОРЫ О ЯЗЫКЕ ПОЧТИ ВСЕГДА ИДУТ ЕМУ НА ПОЛЬЗУ
21.02.2014
Максим Кронгауз
21 февраля отмечается Международный день родного языка, учреждённый ЮНЕСКО в ноябре 1999 года.
Дата была выбрана не случайно. 21 февраля 1952 года несколько студентов в Дакке, тогдашнем центре
Восточного Пакистана, вышедших на демонстрацию за придание официального статуса родному языку
бенгали, погибли от полицейских пуль.
Народы, живущие в России, по подсчётам исследователей, говорят более чем на 200 языках, и до сих пор
идут споры, считать ли некоторые диалекты самостоятельными языками. 136 из них в 2009 году были
признаны ЮНЕСКО находящимися под угрозой исчезновения. На многих языках народов Сибири и Крайнего
Севера вообще говорит по несколько десятков человек, и эти носители языка — люди почти исключительно
пожилого и очень пожилого возраста.
Сегодня общемировая тенденция к исчезновению языков усиливается, ведь язык считается жизнеспособным,
если на нём говорит не менее 100 тысяч человек. Очень многие языки (в частности, более 80 % африканских)
не имеют письменности.
Русскому языку, казалось бы, в этом смысле ничто не угрожает. Тем не менее некоторые лексические
единицы исчезают буквально на глазах, а на их месте возникают иноязычные заимствования и словечки из
интернет-языка. Автору этих строк не раз самому доводилось видеть, как при употреблении по отношению к
ним некоторых когда-то вполне привычных русских слов — «голубчик», «милок», «сынок» — жители столиц и
мегаполисов отскакивали буквально как ошпаренные.
Об этом и о других проблемах родного русского языка мы побеседовали с известным учёным, автором
нашумевшей книги «Русский язык на грани нервного срыва» и ещё более двухсот научных работ,
заведующим кафедрой русского языка Института лингвистики РГГУ Максимом Кронгаузом.
— Максим Анисимович, сегодня отмечается Международный день родного языка, учреждённый
главным образом для защиты исчезающих языков. Возможно ли — хоть в какой-то мере —
говорить о русском языке как об исчезающем?
— Ни в какой мере так говорить не стоит. Даже ради красного словца. Правда, есть области, где русский
язык, как и многие другие, ведёт битву с английским и постепенно сдаёт позиции. Это прежде всего наука и
научная коммуникация.
— Открывая словарь Даля, мы постоянно сталкиваемся с многочисленными региональными
вариантами названий одного и того же предмета. Существуют ли и в какой мере региональные
различия и сегодня? Я веду речь и о чисто фонетических различиях (помните, как профессор
Хиггинс мог безошибочно определить, в каком районе Лондона живёт тот или иной человек?), и о
чисто провинциальных словечках. Или век Интернета и современных СМИ беспощадно
истребляет их, а издаваемые в некоторых областях и даже уездах словари — вроде недавнего
«Словаря живой поунженской речи» — не более чем фиксация «уходящей натуры»?
— Безусловно, региональные различия существуют и сейчас. Причём наряду с классическими диалектами,
которые характерны в большей степени для сельских жителей, есть и специфические городские различия, и
лингвисты всё больше ими интересуются.
Про различия между Москвой и Петербургом знают все. И тут же в голову приходят традиционныебордюр —
поребрик, подъезд — парадное, пышка — пончик и ещё десяток пар. А вот то, что в Москве одноподъездный
многоэтажный дом называется башней, а в других городах иначе, например свечкойили точкой, — факт
менее известный.
Прозрачный пакетик для бумаг в Москве называют файлом или файликом, а в Сибири, скорее,мультифорой.
В одном из городов Сибири в продуктовом магазине на кассе меня как-то спросили, не нужна ли мне маечка.
Я очень удивился и только потом сообразил, что так называется целлофановый пакет — просто потому, что
он по форме напоминает майку.
Очевидно, что многие лексические различия появились совсем недавно и продолжают появляться. Но всётаки повторить подвиги профессора Хиггинса русским лингвистам не удастся: речевые противопоставления
городских жителей не столь выражены, и, скажем, москвич и хабаровчанин говорят практически одинаково. Я
бы даже сказал, что речь двух москвичей может различаться между собой больше, чем речь одного из них и
сибиряка.
— Есть ли некогда слышанные Вами региональные словечки, которые Вам хотелось бы видеть в
современном русском языке? Или языковое расширение, попытку которого когда-то предпринял
своим словарём Александр Солженицын, в наше время, говоря словами Пушкина, лишь «пустое
попечение»?
— Суть в том, что эти региональные словечки и так существуют в русском языке. Им просто трудно пробиться
в литературный язык, «оккупированный» Москвой и Петербургом. Что же касается сознательного авторского
расширения русского языка, то, как мы видим на примере Александра Исаевича, это дело довольно
безнадёжное. Я в своё время столкнулся в современной литературе с диалектным и вполне древним
выражением на верхосытку, то есть «на десерт». Оно мне очень нравится по внутренней форме, и я пытался
его популяризировать, но, как вы понимаете, безуспешно.
— Особый вопрос — об опыте сохранения в Ярославской области, точнее, в деревне Мартыново
Мышкинского района, языка кацкарского субэтноса. Это всерьёз или это просто аттракцион для
заезжих туристов?
— Про кацкарский опыт и деревню Мартыново я знаю, к сожалению, весьма немного и очень хотел бы туда
попасть. В любом случае возрождение языка или диалекта надо только приветствовать. Туристы же в данном
случае используются как полезное средство, обеспечивающее финансовую поддержку, в чём я ничего
дурного не вижу.
— После распада СССР обособились многие находящиеся в постсоветских государствах русские
общины. В какой мере можно говорить и об обособлении русского языка, на котором они говорят?
Доводилось слышать, например, в Литве, в частности от местных русскоговорящих, вполне
серьёзные рассуждения о литовской разновидности русского языка. В нём, например, после «ч»
пишется не «у», а «ю», не склоняются географические названия и так далее...
— Это ещё одна очень интересная и сложная тема, привлекательная для лингвистов. У меня есть проект
«Русский язык зарубежья», в рамках которого мы собирали большую международную конференцию, а также
небольшие двусторонние семинары — как, например, российско-эстонский семинар, который будет
проходить весной в Москве. Сложность же этой темы заключается в том, что она очень политизирована.
Особенно если дискуссия затрагивает так называемые государственные варианты русского языка.
Независимо от этого задача лингвистов состоит в тщательном описании особенностей русского языка в
разных странах и объективной их оценке. Совершенно отдельный вопрос состоит в сохранении единого
языкового стандарта, или общего литературного языка. Мне кажется, что в этом заинтересованы и жители, и
лингвисты разных стран.
— Язык, на котором говорят жители смежных с Россией областей Украины — Сумской,
Черниговской и других, — так называемый суржик — давно существует де-факто. Возможно ли,
что когда-то он превратится в самостоятельный язык? Ведь некогда — прошу прощения у
украинцев — и украинский язык считался за ополяченный русский.
— Сегодня украинский язык совершенно отдельный и самостоятельный, и мне кажется, что это даже не
имеет смысла обсуждать. А вот русско-украинский суржик или, например, русско-белорусская трасянка—
явления чрезвычайно интересные. Лексика в суржике в основном русская, а грамматика украинская.
Лингвисты спорят о статусе суржика, но чаще всего его называют «смешанным языком». Его основная
функция сродни городскому просторечию. Не думаю, что суржик принципиально изменит свой статус. Хотя не
могу не отметить, что в самое последнее время стали появляться художественные произведения на суржике
и трасянке. Пока это скорее постмодернистский эксперимент, но будущее покажет!
— Есть ли сегодня необходимость в принятии некоего законодательного акта о защите русского
языка, подобного тому, что «провёл» когда-то во Франции Морис Дрюон? Или сами справимся?
— Я вообще против выражения «защита русского языка». Оно неизбежно вызывает вопрос: а от кого? И
выходит, что от себя самих. Разного рода законодательных актов уже довольно много, включая федеральный
закон «О государственном языке РФ». А вот результатов почти нет. Я гораздо больше рассчитываю на
различные общественные инициативы: добровольные и праздничные диктанты, сайты, передачи на радио и
телевидении, которые государство может и должно поддерживать. Разговоры о языке почти всегда идут ему
на пользу.
Беседовал Георгий Осипов