Отчуждение труда

МАРКСИЗМ (к 11 вопросу)
Уже в «Критике гегелевской философии права» (1844) Маркс пишет, что юридические и политические институты не могут быть объяснены ни из самих себя, ни из развития духа, ибо они суть
следствия материальных условий жизни, которые он, вслед за французскими и английскими просветителями, называет «гражданским обществом». Маркс видит у Гегеля две основные ошибки:
во-первых, подчинение гражданского общества государству и, во-вторых, подмену субъекта предикатом. Реальные субъекты становятся у Гегеля предикатами мистической всеобщей субстанции. Но,
поскольку не религия создает человека, а человек — религию, то и не конституция создает народ, а
народ — конституцию. Поэтому когда Гегель считал, что описывает сущность государства, на делеполучалось, что он описывает и узаконивает существующую реальность — Прусское государство.
Если правые гегельянцы пытались оправдать христианство и существующее государство, то левые именем диалектики, с позиций материализма и атеизма критиковали политику власть имущих. В
«Святом семействе» Маркс и Энгельс атакуют идеи Бруно Бауэра, Штирнера и Фейербаха. «Вся немецкая философская критика, от Штрауса до Штирнера, ограничивалась критикой религиозных представлений». Отмежевываясь от Бауэра, Маркс акцентирует недостаточность решения, согласно которому от раскола между частным человеком (буржуа) и абстрактным членом государства может
спасти политическая эмансипация. Демократия, напротив, лишь углубляет пропасть. Нужна «человеческая эмансипация», «реапроприация сущностных человеческих сил», отчужденных государством.
Феномен религиозного отчуждения Фейербаха Маркс распространяет до всемирного масштаба.
Молодые гегельянцы, считает Маркс, воюют с «фразами», а не с миром, который они отражают. Не сознание определяет жизнь, а жизнь определяет сознание. «Никому из них не пришла в
голову мысль поискать связь между немецкой философией и немецкой действительностью, связь
между их критикой и материальной средой... Быть радикалом — значит дойти до самых корней
сущего. Но корень человека — сам человек». Его нельзя освободить, решая проблемы философии,
теологии и «прочего мусора самосознания» и даже покончив с господством этих фраз. Освобождение
— акт исторический, а не идеальный, он определен историческими условиями. Так Маркс ставит
проблему соединения теории с практикой.
Анатомию гражданского общества нельзя понять без политической экономии. Изучая работы
Смита и Рикардо, Маркс пришел к выводу о необходимости корректировки теории трудовой стоимости. Он показал, заметит позже В. И. Ленин, что стоимость товара определяется количеством времени, общественно необходимого для его производства. Старая политическая экономия из исторических фактов делала вечные законы. Это и есть идеология.
Политическая экономия отталкивается от факта частной собственности, но не объясняет, почему это исходный факт. Для экономиста классической формации интерес капиталиста — последний
довод, т. е. он полагает как само собой разумеющееся то, что следует доказать.
Для Маркса же очевидно, что частная собственность не абсолютная данность, что ее не было и не
будет. Капитал присваивает в собственность продукт труда других. Частная собственность, уверен
философ, есть неизбежное следствие экспроприированного труда. Ситуация, как в религии: чем
больше человек уповает на Бога, тем меньше верит в себя. Так и в труде: объектом сделки становится
труд, и человек не принадлежит уже самому себе. Продукт труда становится независимым, чуждым
производителю, а процесс жизни — все дальше от ее носителя.
Обоснованию различий между научным социализмом и утопическим посвящен, в частности,
«Манифест Коммунистической партии». Идеологи пролетариата атакуют «мелкобуржуазных» лидеров за консерватизм и «слащавую» филантропию. В категорию мелкобуржуазных попадают экономисты, гуманисты, реформаторы (типа Сисмонди, Грюна, Бауэра, Гесса, Бабефа, Сен-Симона, Фурье,
Оуэна), которые грешат апологией «плаксивого» феодализма с целью консервации существующего строя. Их ошибка заключается в непризнании самостоятельной исторической роли пролетариата.
Социалисты проклинают капиталистическое общество, но указать выход из критической ситуации не
могут. Утопическому социализму противостоит «научный» социализм, вооруженный объективным законом, раскрывающим тайну капиталистического производства, суть которого — в умножении прибавочной стоимости. Материалистическое понимание истории открывает единственно верный путь к освобождению трудящихся от ига капитала.
Маркс оттолкнулся от тезиса Фейербаха: «Теология — это антропология». Фейербаху удалось, по
мнению Маркса, вывести сущность религии из сути человека. Но как бы то ни было, Фейербах остановился перед главной проблемой: почему человек создает религию? Отчуждение человека от собственного бытия создает почву для переноса нереализованных его потребностей в сферу воображаемого, Божественного. Отсюда следует, по Марксу: чтобы преодолеть религиозное отчуждение, мало
упразднить религию, необходимо изменить условия, порождающие «небесные химеры». Фейербах «застрял» на «абстрактном индивиде», упустив из виду, что он принадлежит к определенной социальной
форме, а значит, и его религиозные чувства — тоже социальный продукт.
Человек создает религию. Государство и общество порождают религию и тип сознания, воспринимающего мир перевернутым. Поэтому, делает вывод Маркс, борьба против религии есть борьба
против того общества, которое одухотворяет (в значении: обслуживает) эта религия. Есть фантастический мир богов, поскольку есть иррациональный и несправедливый земной мир. «Религиозное
убожество — это, в одном смысле, выражение реального убожества, в другом — протест против
реальных бед. Религия — это стенание подавленного творения, чувство бесчувственного и бессердечного мира, духовность бездуховного мира».
«Философы, — читаем мы в "Тезисах о Фейербахе", — лишь различным образом объясняли мир,
задача же в том, чтобы его изменить». Таким образом, задача философии — в разоблачении форм
религиозного самоотчуждения, в показе их земной основы. Поэтому «критика неба переходит в
критику земли, критика религии — в критику права, критика теологии — в критику политики».
Отчуждение труда
Перейдя с критики неба на критику земли, Маркс не находит, в ком бы могла реализоваться
человеческая природа в смысле полноты ее земных нужд. Все как один отчуждены от собственной
сущности и труда. Частная собственность, основанная на разделении труда, делает процесс труда
принудительным. Маркс называет порочной логику выведения понятия греха из грехопадения. Меж-
ду тем, он пишет в «Экономическо-философских рукописях»: «Рабочий становится тем беднее, чем
больше богатства он производит, чем больше растут мощь и размеры его продукции. Рабочий становится тем более дешевым товаром, чем больше товаров он создает. В прямом соответствии с ростом стоимости мира вещей растет обесценение человеческого мира. Труд производит не только товары: он производит самого себя и рабочего как товар, притом в той самой пропорции, в которой
он производит вообще товары.
Этот факт выражает лишь следующее: предмет, производимый трудом, его продукт, противостоит
труду как некое чуждое существо, как сила, не зависящая от производителя. Продукт труда есть труд;
закрепленный в некотором предмете, овеществленный в нем, это есть опредмечивание труда... что
выступает как выключение рабочего из действительности, опредмечивание выступает как утрата предмета и закабаление предметом, освоение предмета — как отчуждение, как самоотчуждение... рабочий
относится к продукту своего труда как к чужому предмету. Ибо при такой предпосылке ясно: чем
больше рабочий выматывает себя на работе, тем могущественнее становится чужой для него предметный мир, создаваемый им самим против самого себя, тем беднее становится он сам».
После анализа форм отчуждения понятен тезис Маркса: «Не сознание определяет бытие, а социальное бытие определяет сознание» (предисловие к «Критике политической экономии»). Продуцирование идей неотделимо от материальных отношений между людьми. Сами реальные люди неизбежным образом ограничены определенным уровнем развития производительных сил. В производстве условий социальной жизни, подчеркивает философ, люди вступают в необходимые отношения, не зависящие от их воли. Эти отношения, взятые вместе, образуют экономическую структуру
общества, основу, над которой надстраиваются политические, юридические и идеологические отношения (суперструктура). Способ производства обусловливает социально-политические институты и
духовную жизнь. Изменения в базисе провоцируют изменения в надстройке (суперструктуре). Сущность человека — в его продуктивной активности. Сначала он создавал средства, удовлетворяющие
его жизненые потребности. Одна удовлетворенная потребность рождает другую. Нужды растут, семья
перерастает в общество. Растущее население и потребительский спрос ведут к разделению труда.
Выделение интеллектуального труда становится социальной основой иллюзии, что сознание, духовное, есть нечто надматериальное и надысторическое. С другой стороны, это основа для возникновения класса людей, живущих трудом других людей. Идеи, доминирующие в определенную эпоху, суть
всегда идеи господствующего класса. Законы, мораль, философия — все это образует идеологию
(как апологию) существующего порядка.
Известна одна наука, читаем мы в «Немецкой идеологии», — наука истории. Поэтому материализм
Маркса — материализм исторический. Как нельзя судить о человеке по тому, что он сам о себе думает,
так опрометчиво делать выводы об исторической эпохе по отражению в сознании. Все противоречия
философ объясняет конфликтом производительных сил и производственных отношений.
История любого общества, вплоть до настоящего момента, читаем мы в «Манифесте Коммунистической партии», —- это история классов. Свободные и рабы, патриции и плебеи, бароны и крепостные, угнетенные и угнетатели не прекращают внутренней борьбы. Только в новейшее время
конфликт упростился, осталась лишь оппозиция — буржуа и пролетарии. Первые — владельцы
частной собственности, вторые — те, у кого ее нет, а потому они вынуждены продавать свою рабочую силу. По закону диалектики, если буржуазия составляет внутреннее противоречие феодализма,
то пролетариат — динамит внутри буржуазного общества. В той мере, в какой растет буржуазия и,
значит, капитал, пропорционально растет пролетариат и его способность к самоорганизации. Теория становится революционной силой, когда она овладевает массами.
Политическая власть — не что иное, как организованное насилие одного класса над другим. Поэтому освобождение не мыслимо иначе, как вне государства, и реализовать его не так-то просто.
Концентрация власти в руках пролетарского государства должна стать промежуточным звеном при
переходе от буржуазного общества с его антагонизмами «к ассоциации свободного развития каждого
как условия свободного развития всех».
ОТКРЫТЫЕ ПРОБЛЕМЫ
«Для меня будет желательным любое критическое суждение», — писал Маркс в предисловии к
первому изданию «Капитала». Как же, в таком случае, вместо критического рассмотрения марксистских текстов как научных возникло к ним отношение, подобное религиозному? Для многих марксистов, как ни странно, тексты их учителя стали чем-то вроде аристотелевских во времена Галилея.
Как бы то ни было, во избежание заблуждений необходимо иметь в виду, что взгляд на мир и историю через призму экономических отношений, данный Марксом, был настолько глубок и необычен, что о возврате к старым категориям социальной науки не могло быть и речи. Тем печальнее сознавать, что форма, в которой они были выражены, неприемлема. Научная трактовка исторических
событий предполагает пристальное внимание к экономическим факторам с целью уточнения, как,
где, когда и в какой степени они дают о себе знать. Не исключена ситуация (указанная, в частности,
Вебером) обратного влияния, например, религиозного фактора на экономический, а значит, для абсолютизации экономической детерминанты нет никакого основания.
Можно принять к сведению напоминания Энгельса (после смерти Маркса) об участии множества
параэкономических составляющих в формировании «диагонали параллелограмма сил». Но даже с
учетом самых эластичных формулировок возобладала именно классовая теория с обоснованием
примата экономических отношений. Суть дела в том, что гипотеза о взаимодействии структурного
фактора с так называемым «надстроечным» (с суперструктурой) поставила бы Марксову теорию на
одни весы с веберовской и любой другой. Но именно это мало устраивало теоретиков диктатуры
пролетариата.
Классики марксизма не скупились на пророчества. Капитализм обрекает на абсолютную нищету
большую часть трудящихся. Неизбежна поэтому революция, которая сначала произойдет в экономически более развитых странах. Техническая эволюция средств производства приведет к росту
противоречий. Но не все пророчества оправдались, что заставило апологетов приспосабливать теорию с помощью гипотез ad hoc, вместо того чтобы критически ее пересмотреть. Дело кончилось
тем, что Маркса пришлось спасать от марксистов (как раньше Аристотеля от учеников). Не только
Карл Поппер заметил, что толкователи изменили Маркса.
Философия практики, как называл себя марксизм, не могла не считаться с произведенным
практическим эффектом, близким и отдаленным. Цепи, которые надлежало порвать во имя освобождения труда, становились все тяжелее и крепче. Обреченный на исчезновение государственный
аппарат принимал все более гигантские размеры. Свобода простого человека, знамя которой
несли поколения апостолов-революционеров, оказалась поруганной и растоптанной. Решение классовых проблем и упразднение государственной чиновной бюрократии отложено на неопределенное время в необозримом будущем, что яснее ясного указывает на утопический характер Марксовой
доктрины.
Экономистами, кроме того, отмечена нагруженность экономической теории Маркса неявными метафизическими и теологическими допущениями, что снижает ее оперативные характеристики. Например,
она не в состоянии объяснить механизм формирования цен, ибо не столько количество времени и
общественно необходимого труда влияет на величину стоимости товара, сколько его раритетность (редкостность) и схожие качественные характеристики.
Другими словами, не на фабриках определяется стоимость товара: ценность устанавливает рынок,
где встречаются производитель и потребитель (покупатель). Маркс догматически настаивал на тезисе,
что лишь труд рабочего детерминирует товар, наделяя его ценностью. Так, значит, все, чего не касатись руки рабочего: земля, чистая вода, самородки золота, минералы, наконец, красивое тело — ценности не имеют? Не абсурд ли это! И разумно ли исключать из ценообразующих факторов труд тех,
кто организует производство и распределение материальных ценностей? Мыслимо ли сегодня говорить о материальном, товарном, рыночном, заведомо абстрагируясь от духовного измерения, моментов формы, вдохновения, идеального?
Однако это не все. Едва ли не самым тяжким наследием неадекватной трактовки Марксовых
идей стали авторитарные практики. В централизованной экономической системе государство —
производитель и дистрибьютер товаров и услуг — обязует потребителей приобретать товары по установленным им же ценам, соответствующим якобы себестоимости продукции. В таком обществе у потребителя нет (и не должно быть) никакого выбора, а цена товара не зависит от покупательского
спроса, зато произвол чиновников ничем не сдерживается. «Диктатурой над потребностями» назвала Агнес Геллер такую модель общества, где цена человеческой жизни и достоинства ничтожно мала.