Нина Полубелова

Нина Полубелова. Интервью
1
Нина Полубелова
Интервью
Рига
Латвия
Дата интервью: июль 2005
Интервьюер: Элла Левицкая
Сегодня 27 июля 2005 года, город Рига, Латвия. Я, Элла Левицкая, провожу интервью с
Ниной Полубеловой.
Вы родились…
В Риге, в 1933 году.
А вы знаете историю вашей семьи, ваших бабушек и дедушек?
Вы знаете, не очень я знаю историю. Значит, со стороны мамы, у меня дядя был со стороны
мамы, он был… Дедушка со стороны мамы жил в Крустпилсе. И он, у него была аптека, вот
это я знаю.
Имя дедушки знаете?
Мама Роза Львовна, или Роза Лейбовна.
Лейб.
Вот, это со стороны мамы. Со стороны папы дед занимался лесом. И у папы еще были 2
брата и сестра, которая, 2 брата, у них было дело, я не знаю, как оно называется, у них было
дело. А сестра, она жила в Париже, и приехала в Ригу в 1940 году. Прямо перед началом
войны, когда в Париже уже шла война, уже немцы были. Она с моим двоюродным братом
приехала в Ригу, и жили они до начала войны. Потом, так, сейчас… И жили они до начала
войны, тетя, значит, это мамина сестра со своим сыном и со своим мужем. Муж в Париже
был боксером.
Это из Парижа мамина сестра?
Из Парижа папина сестра. Вот, приехала с мужем-боксером, и с сыном, которому тогда
было, я не знаю, 4-5 лет. Вот. А со стороны мамы у меня только тетя, это мамина сестра.
Тетя, которая занималась вокалом. Да. Она, если вы помните или знаете, или слышали,
Миша Александрович был.
Конечно.
Вот она у него брала уроки. И она где-то занималась вокалом. Вот. Дальше что?
О дедушках вы сказали. А бабушки? Их имена?
Бабушки не работали. Не работали, но бабушка, папина мама скончалась прямо перед
войной. Скончалась. А о маминой маме я даже, я ее даже не помню.
А имена вы знаете?
Анна звали папину маму, Анна, а мамину маму я даже не знаю, как звали.
А фамилия?
Левин.
Левин – это отец?
Левин – это отец, а они все Левины. А по маминой Левитес. Левитес. Вот. Ну…
А как маму звали?
Роза Лейбовна.
И когда она родилась, в каком году?
В 1905.
А сестра мамина?
А мамина сестра в 1910 году родилась.
Как ее звали?
Ирина Лейбовна.
А еврейских имен вы не знаете? Были у них?
Еврейских имен, я не знаю. Наверное, у них были, но так они звались.
Нина Полубелова. Интервью
2
А братья и сестра отца?
Значит, старший Самуил, сестра Роза, и младший брат. Сейчас, и младший брат Вольф, он
Вуля вообще был. Вульф. Вот. У них, если вас интересуют дети.
Конечно. Дети, жены.
Значит, у старшего брата, это был Самуил, у него были две жены, одна и вторая по очереди.
О них что можно сказать…
Он был женат на еврейках?
Да.
Оба раза?
Да.
То есть, это даже не обсуждалось?
Нет. на еврейках, вот.
И дети.
И у него, у старшего брата, сын Валентин, он, это мой двоюродный брат уже получается, сын
Валентин, и они не то, что потеряли, во время войны получилось у нас, то с одними, то с
другими родственниками, конечно. Не с немцами. Задавайте вопросы.
Ваша тетушка, папина сестра.
Папина сестра, ну, вот она приехала из Парижа.
Да, ее фамилия в замужестве.
Зильберман.
Она здесь вышла замуж? И вообще, как она попала в Париж?
Как она в Париж попала, я не знаю. Это было до того, как я родилась.
Ну, может быть, вам рассказывали.
Ну, вот, она попала в Париж, она там поработала.
…….
Вы начали про вашу тетушку рассказывать.
Про тетю Розу, да. Значит, у нее муж, как бы это сказать… Значит, она приехала прямо перед
войной, и с мужем, и с сыном Люсьеном, это мой двоюродный брат.
Он где-то 1935-36 года рождения?
Он, да, двоюродный брат 1936 года рождения. Вот, и они жили здесь вплоть до тех пор, пока
бомбежка началась. Как мы все были. Мама моя, она работала в аптеке, она фармацевт была.
Работала в аптеке, и мы уехали отсюда, убежали. Уже тогда из окон стреляли. За нами заехал
грузовик какой-то, нас всех погрузили, ни вещей, ничего мы не взяли. В чем были, в той
одежде и уехали. Вот. Я сумбурно рассказываю, все вспоминаю.
Конечно. Так и нужно.
Это мы, это я о маме. Отец мой… Да, в общем, мы уехали, уехали через Псков. Была станция
Дорошино, нас там комары кусали ужасно, я помню. И в Пскове перед нашим носом, мы в
какой-то лес заехали, перед нашим носом разбомбили эшелон. Мы должны были ехать
дальше в эшелоне этом. Куда-то в Россию. Но этот эшелон полетел в небо, скажем так. А
отец мой, это я о маме рассказывала, ну, там дальше рассказывать, что там было?
Как вам удобно, можете сейчас рассказывать, можете потом.
Нет, я могу вам рассказывать все подряд. Значит, мы с мамой и отцом, и дядей Вулей, в
общем, все вместе мы были, мы ехали до… В общем, где-то в России нас пересадили в
какую-то баржу, и куда… Мы поехали, в общем, мы приехали в Алма-Ату каким-то образом.
В Алма-Ату мы приехали, и отца взяли в трудармию. Уже в Алма-Ате он ушел в трудармию,
так, потому что у него зрение было плохое, и в армию нормальную его не взяли, а взяли
туда.
А что это значит, трудармия?
Трудармия – это трудовая… Это не военная армия, а именно трудовая армия.
Ну, чем они занимались? Это что, рытье окопов?..
Ну, отец так работал, был шофером. И это было, в общем это уже в Казахстане было, когда
шофером работал. А мама со мной в Иссыке были.
Нина Полубелова. Интервью
3
Как?
Иссык, 2 «с». В Иссыке были. Мама работала там в колхозе, а я в детском саду была,
маленькая тогда была. Значит, мама работала в колхозе, и получала 450 г хлеба в день. Это я
помню очень хорошо, да.
А что-то кроме хлеба еще было? или это весь ваш рацион был?
Было что – кукуруза у нас, это я помню. Потом, да, в общем-то больше такого ничего. Да, мы
питались еще очистками от картошки, было очень хорошо, да? Я была вот такая вот, еще
толстая.
Где вы жили?
Вот в Иссыке.
Я имею в виду, в Иссыке где вы жили? Вам жилье какое-то дали?
Да, в каком-то подвале, нам дали там место, и там жила еще одна семья, как раз вот из Киева.
Или из Харькова, я уже не помню. И мы там жили. Они какие-то гешефты делали, и
привозили соль крупную и картошку. И вот эту соль однажды меня послали продавать на
базар. Я ничего не продала, потому что все подходили, смотрели. Соль такая крупная, никто
ничего не купил. Это была моя единственная работа по продаже, купле-продаже. Вот. Ну, и
мы в этом самом Иссыке жили до 1944 года.
С отцом у вас была какая-то связь?
С отцом – никакой, нет. Отец, когда его взяли, он уехал, то есть, когда его взяли, он уехал в
Казахстан, но никакой связи мы не имели.
Вы говорили, вы ехали с вашими дядей и тетей. Они не вместе с вами были в эвакуации?
Дядя вот, мамины, мамина тетя с дядей, они в Алма-Ате остались. А с этими остальными,
дядя умер, дядя умер прямо в начале, когда мы приехали в Иссык, он скончался. А его жена
тетя Роза с Люсиком, с сыном своим, они жили в Иссыке почти до конца войны.
Вы вместе жили?
Нет, отдельно. Отдельно, вот. Ну…
Вы там же и в школу пошли?
Нет. я опоздала поэтому в школу, потому что я не пошла сразу в школу, потому что мне
нечего было надеть, я ходила в клумпес. Знаете, что это такое? Я ходила в клумпес…
Деревянные, да?
Да. Нечего было надевать, а морозы были там сильные. Единственное, чем меня мама
кормила, это чесноком почему-то. Вот, это, видно, меня как-то восстанавливало.
А как относилось, я понимаю, вы были тогда маленькой, вам трудно было это ощутить. Но
местное население без враждебности относилось?
Абсолютно. Мне кричали «жид по веревочке бежит». Они не знали вообще, что такое, что
такое жид, понятия не имели. Но дразнить они дразнили, это я помню. Да. Это было, но
они… Вначале они вообще не видели в жизни евреев. Там жили казахи. Вот, и ничего такого.
Конечно, потом приехали польские евреи туда, потом уже стало более цивилизовано вообще.
А кроме того, что вы были евреи, вы были эвакуированные.
Да.
Приехали много эвакуированных, и жизнь местного населения стало тяжелее как-то, им
пришлось тесниться. Это не вызывало у них озлобления в отношении к эвакуированным,
недовольства?
Вы знаете, я этого не помню. Я этого не могу сказать. Но единственное, что я помню, что мы
как эвакуированные ничего не имели там живя, так, скажем. Из питания, там была такая
организация, и нам давали квас из свеклы, и я запомнила. И потом… И все, чем нам
помогали.
А что с ним делать, с этим квасом?
Пили. Вкусно было. вот пили, и что еще… Я так сумбурно, если бы я знала, что…
Нина, вы прекрасно рассказываете, это все потом…
Потом, да? Приведете это в чувство.
Главное, это ваши впечатления, ваш рассказ.
Нина Полубелова. Интервью
4
В этом же Иссыке мама устроилась в детскую больницу. Да, устроилась в детскую больницу,
и меня она устроила как больную туда. И когда она работала в детской больнице, это было
страшно. Там были такие изможденные, полутрупики. А мама там медсестрой, что ли,
устроилась, она брала кровь и ей надо было укол делать. Она так вот оттягивала кожу на
этих попочках маленьких. Это было, мне было страшно смотреть. И потом, она меня
старалась не пускать в те палаты, где больные лежали. Была там тьма, как вспомню, там
вздрогну. И где-то в 1944 году уже, я там пропускаю, потому что я не все помню.
То, что вспоминается, говорите, даже если это не по датам.
И жили мы в этом Иссыке еще, ну, там в разных местах, то в одном, то в другом. Жили мы
на… лошади там были.
В конюшне?
Да, там, где конюшня, там мы жили. Там было весело, конечно. Да. Ну, это все мелочи.
Ну, почему, мелочи – это тоже интересно. Вся наша жизнь из мелочей.
Я в первый раз вообще вспоминаю это, я никогда не вспоминала. Может быть, я отвечу.
Вы говорите.
В 1944 году каким-то образом, я не знаю, каким, к нам пришло известие, что тетя Ира, Ирина
Львовна, вызывает нас в Алма-Ату уже опять. И тогда мама собрала все, что можно было, из
съестного, в основном там была брынза, это я помню как сейчас. Вот, собрала все из
съестного, и мы поехали в Алма-Ату. Там у тети умер ребенок, родился и умер, это вот у
тети Иры. В Алма-Ату мы поехали, сперва поехала тетя Роза с Люсиком, это отца сестра с
сыном, они первые уехали, а за ними мы.
Вы же поехали в эвакуацию, как я понимаю, с минимумом вещей.
Вообще с минусом вещей. У нас ничего не было, я поехала, мне сшили перед эвакуацией, я
помню как сейчас, пальтишко с кроличьими карманами и с муфтой из кролика. Да, это было
очень шикарно, и в этом всем я поехала, и больше ничего не было. И там, когда мама
работала в больнице, ей уже дали какое-то постельное белье. Страшно было.
А как вы переживали вот эти зимы страшные?
Вот так и переживали.
Вот в этом пальтишке?
В этом пальтишке, да. Не было, первое пальто, которое получили после войны, то есть, маме
дали по карточкам, после войны это было, первое пальто, оно было теплое. А так я ходила в
этом пальтишке.
И в клумпах?
В клумпах. Да.
Мама тоже?
А мама, откуда-то у нее какая-то кожанка появилась, я не знаю, кожаное пальто. Не знаю,
откуда, в общем, она тоже была такая же худющая, как я, и такая же, без ничего. Но нас
поддержало то, что она работала в больнице.
Какие-то продукты хотя бы были, да, там кормили?
Ну, вот то, что в больнице – да, мы там питались, так сказать. В основном, это в основном.
Обратно сюда мы приехали в 1946 году, оттуда, из этого ада кромешного. Мы приехали в
1946 году, здесь уже была тетя Ира, мамина сестра.
А до этого вы были в Алма-Ате?
А до этого мы ехали. Мы ехали черт знает как долго.
А после того, когда вы выбрались из Иссыка, вы приехали в Алма-Ату и там оставались?
Там, это было, да. Мы в какой-то семье жили. Но я это очень слабо помню. Когда мы
приехали сюда, тетя Ира уже нам забронировала, что ли, тогда это было проще, чем сейчас,
квартиру. И вот, мы поселились, как раз на… И по сей день там живем, в этой квартире.
Здесь я пошла сразу в 3 класс.
Вы были подготовлены?
Кое-как меня мама подготовила, конечно, к этому. Я немножко перепутала. После Иссыка
мы поехали в Новосибирск, я не помню, как мы туда поехали. Поехали в Новосибирск, и в
Нина Полубелова. Интервью
5
Новосибирске я пошла в 3 класс. Там была очень хороший человек, эта учительница в 3
классе. У нее я начала учиться вообще. Я ни букв не знала, я ничего не знала. И первой моей
оценкой был кол. Точно, кол. Была единица, я пришла радостная домой, и говорю: мама, у
меня единица! Ну, ее реакцию я уже не помню. И тогда эта учительница, у которой я училась
в Новосибирске, она меня начала учить. Она меня очень быстро поставила на ноги, потому
что, видно, у меня уже что-то в голове отложилось. Вот. В Новосибирске мы жили в бараках,
настоящих бараках. Топили мы, поскольку это был Кузбасс, близко было от Новосибирска,
такими большими углями. Это была прелесть. Я помню, мы отогревались там, и все. И в
Новосибирске первое, что мама устроилась на работу на хлебозавод, и она стала меня
откармливать, и я стала разбухать, разбухать. Вот. И там я стала выступать, сколько мне там
было, уже 10 лет, наверное, что-то так. Я там выступала на хлебозаводе.
Что вы делали?
Пела. Я всю жизнь пела. Сейчас у меня ничего уже от голоса не осталось, а тогда я…
Вас учили музыке?
Учили. Но я очень мало восприняла, потому что это было сразу перед войной, когда меня
отдали учителю пения, который во мне души не чаял. И всегда меня целовал, а я от него
пряталась под рояль. Я ужасно его не любила почему-то, не помню почему. Так что я не
училась пению тогда. Потом уже, после войны, когда мы здесь, сюда приехали, вот тетя Ира,
поскольку она специалист была по вокалу, она меня тоже натаскивала, что ли. И я поступала,
не поступила, поступала, у нас была народная консерватория такая, это уже после войны. Но
я не поступила. Потому что, когда я зашла в зал и увидела всю эту комиссию, там сидели
профессура всякая, что-то у меня… «Ну, спойте!» - и я лишилась голоса от того, от
волнения, и я повернулась и ушла.
Это было еще когда вы учились в школе?
Да. Да.
Не продолжение учебы, вашего образования?
Нет, нет. это вместе, так сказать. Вот, тогда я… Да, и я училась в школе, между прочим,
начала в русско-латышской школе. У нас была половина таких, половина таких. И в том
возрасте я быстро все это усвоила.
На каком языке преподавали?
На ужасном русском языке. Была латышская директор школы там, и она на отвратительном
русском языке говорила. Ну, ничего, в общем-то я выучилась. Еще что-нибудь спросите.
Давайте тогда немножечко вернемся в довоенное время. И будем уже все подробности
уточнять.
Да.
Как вашего отца звали?
Меер Залманович.
А по старшинству где он был? Среди своих братьев и сестер.
Был старшим Самуил. Нет, папа был старшим, потом был Самуил, потом был Вольф. А
потом была Роза. А Вольф самый младший. Причем, папа… Нет. задавайте вопросы.
В каком году папа родился?
В 1904. И тоже жил какое-то время в Париже тоже. Но этот период жизни его я не знаю, но я
просто знаю, что жил в Париже, потом он где-то еще за границей, до женитьбы.
То есть, он вернулся потом?
Да, да.
А семья жила в Риге? Семья родителей отца?
Здесь, все здесь.
Я имею в виду, родился отец в Риге? Дедушка и бабушка здесь жили?
Сейчас. Все в Риге жили, все были здесь.
Отец вам рассказывал что-нибудь о своем детстве?
Нет.
Ничего?
Нина Полубелова. Интервью
6
Нет, я только знала. Почему-то я в курсе дела была, что он жил за границей, во Франции, еще
где-то. Это я запомнила просто.
На каком языке говорили в семье отца, не знаете?
На русском. Да, на русском языке и на немецком. На немецком мама, значит, наняла мне
фрейлину, и я на немецком говорила с ней, а в основном на русском.
С детства вы говорили, первое слово сказали на русском?
Да. На русском.
В семье отца, не знаете, в детстве отца, дедушка общался с детьми…
Дедушка был… Я только помню, как в Шабат, в Шабес, дедушка со всеми моими дядями
ходили вокруг стола, и читали молитвы, это я помню.
Отец тоже?
Среди них – да, был. Отец тоже. А вот чтобы бабушка – я не помню. Я помню только ее имя,
да, вот это я помню. Потом мы у бабушки вкусно обедали, это я тоже помню. Что еще?
Все они жили в Риге. Про Вольфа вы еще не рассказали. Он был женат?
Про кого?
Младшего брата отца, Вольфа.
Да. Значит, дядя Вольф, у него была жена и дочка, которые погибли здесь. Когда мы
уезжали, они не стали уезжать и остались.
Дядя тоже остался?
И дядя остался. И вот, где они, или они погибли в синагоге, которую сожгли… Мы ничего о
них не знаем. И вот, Салинька, это была самая младшая, ей было 2 или 3 года, девочке. Я
принесу фотографии, у меня есть фотографии. Вот, они, значит… Потеряла мысль.
Вы говорили, что они отказались уезжать.
Да. Они отказывались уезжать, остались, и все. И мы их потеряли. Потеряли навсегда.
Нина, вы не знаете, отец ваш получил какое-то, и его братья, получили какое-то
религиозное образование в детстве и юности?
Вот дедушка, я не знаю даже. Но дедушка какое-то, что-то имел, потому что он в кипе ходил
иногда. Надевал кипу. А остальные братья – нет. Нет, не было.
Но они читали молитвы, вы говорили.
Да, ходили вокруг стола, это я помню.
На идиш говорили отец и его братья?
Они все говорили, но не говорили.
То есть, умели, но…
Умели, но не говорили.
А на каком языке они между собой разговаривали?
По-русски.
То есть, русский здесь был принятым языком общения?
Да, да.
А какое образование они получили светское, не знаете?
Они все светское образование получили.
Я понимаю. Но какое – гимназию, университет.
1 кассета 2 сторона
Значит, мама закончила Ломоносовскую… Простите, Ломоносовскую гимназию здесь папа
закончил. Мама закончила…
Это гимназия русскоязычная?
Русская, да. Папа закончил тоже какую-то гимназию, тоже гимназию. Дедушка, по-моему…
Дедушка – нет, дедушка закончил по-моему, он где-то в Белоруссии. Бабушка в Белоруссии,
папина мама. Они из Белоруссии, но все время потом жили здесь. И какое у них образование,
я не знаю. Но у всех братьев и сестер, у всех нормальное образование.
А дедушка занимался лесом, вы говорили, у него было какое-то предприятие?
Нина Полубелова. Интервью
7
Он торговлей лесом занимался.
То есть, какие-то были склады, какое-то предприятие?
Что-то было, предприятие я не знаю, было ли, но то, что он занимался куплей-продажей, я
знаю.
Дедушка один занимался, сыновей не приобщал?
У него, какая-то, у него были какие-то работники.
А сыновей своих…
Нет, никто не пошел по его стопам. Вот.
А ваши дядюшки по отцу, они другим занимался?
Да, отец мой, он сперва закончил или не закончил, я не могу сказать, университет.
В Риге?
В Риге. Да. А это отец мой. А остальные – я не знаю, особенно дядя Вуля, самый молодой из
них был, и я вообще о нем ничего. Я только знаю, что у него была Рая жена и Салинька
дочка, которые все погибли. И дедушка тоже погиб. А бабушка, дедушка тоже погиб, а
бабушка умерла прямо перед войной. Что вы хотели спросить?
Вы не знаете годов рождения братьев отца?
Отца 1904 год рождения.
А братьев? Там небольшая разница была?
Не очень. Не очень большая разница, но я не помню.
А чем занимались ваш отец и его братья?
Отец, вот я думаю. Сперва он закончил университет, а после войны он…
А до войны кем он работал, чем занимался, не знаете?
До войны… До войны, я не помню, я не знаю, скажем. А после войны он шофером работал.
Почему он был шофером, и не был каким-то руководителем тоже по шоферской линии. В
общем, он не пошел ни в математики, никуда, шоферил. Я помню, после войны ему дали
первую… Сразу после войны ему дали первую машину, он куда-то поехал, и его обстреляли
айсерги, то есть, эти латышские…
Лесные братья?
Да, да. Убежал от них как-то. В общем, ничего веселого не было.
Ваша мама после гимназии, вы говорили, она работала фармацевтом. Она в дедушкиной
аптеке работала?
Нет. нет, у хозяина она работала до самой войны.
У нее было какое-то образование?
Да, она фармацевт была.
А ваша тетушка, мамина сестра Ирина, она была замужем?
Да, она была замужем.
А фамилию ее в замужестве помните?
Как же… сейчас, я уже забыла.
Хотите отдохнуть?
Да нет, я вспоминать буду. Фамилия ее Гурвич, и у нее был муж Гурвич, как его звали…
Дети?
Детей у них не было. Детей у них не было. Иерухим, это ее муж.
Тетя выступала, или преподавала вокал?
Тетя не работала. То есть, когда какой-то период она работала в какой-то библиотеке. Когда
мы приехали в Новосибирск, они нас вызвали, она меня спрашивала: «Ну, Нина, что ты
помнишь по-еврейски?». Я говорю: «А балабос». Она хохотала ужасно! Так что тетя какойто период в библиотеке работала, а потом она не работала.
Я думала, она преподавала вокал.
Нет. нет, вокал она только мне преподавала. А потом она страшно рассердилась, как я могла
убежать оттуда. А я просто сбежала с экзамена. Ну, ничего, это не самое страшное.
А как познакомились ваши родители, не знаете?
Наверное, нет. меня тогда не было, это точно.
Нина Полубелова. Интервью
8
Может быть, мама рассказывала.
Не помню.
Как вам кажется, это не сватовство было?
Нет, они познакомились не по сватовству. Они познакомились у бабушки с дедушкой. У них
была здесь огромная квартира, и там же жил папа с ними. Вот, а как они там между собой
познакомились, этого я не знаю. Там они и познакомились.
А мама до замужества жила в Крустпилсе?
Уже в Риге жила. В Круспилсе жил дедушка, и потом он приехал в Ригу, и в Риге уже жил.
Вся семья уже жила в Риге?
Да.
Я потому спросила про сватовство, что думала, мама жила в Крустпилсе.
Не было, не было сватовства.
Не знаете, свадьба у них была традиционная еврейская?
Свадьба? Не знаю, по-моему, нет. по-моему, нетрадиционная.
А где ваша семья жила после свадьбы?
Снимали квартиру. Снимали квартиру, я знаю, первая квартира на Антонинской была, а
последняя наша квартира – на Школьной, на Сколас. Здесь близко.
Это до войны?
До войны, да. После войны, когда мы сюда приехали, уже ничего там не было нашего, ни
вещей, ничего.
Но здания эти сохранились, да?
Да тут рядом. Рядом это здание, обветшало, такое стало…
Вы единственный ребенок?
Я – нет. У меня, когда мы эвакуировались, где-то через пару месяцев или через месяц сестра
родилась. Анна.
Это мама ехала в эвакуацию на таких поздних сроках?
Да.
Ужас какой.
Да, она ехала. Да, родилась, и где-то через месяц умерла. Это все в Иссыке. Там меня
поместили каким-то образом в санаторий, вот это я помню. У меня буквально сумбур в
голове. А папа, я помню, так подмышкой гробик такой нес, моя сестра. Так.
Вы говорили, у вас была гувернантка?
Да.
То есть, ваша семья жила достаточно благополучно, да?
Да.
Мама работала после замужества и вашего рождения?
Работала. Она же была фармацевтом, она все время работала. Мама работала. И отец
работал. А я была вот так воспитана. Тогда они могли.
В семье у вас говорили по-русски.
По-русски.
Идиш не в ходу был вообще. у ваших родителей.
Идиш, вы понимаете, идиш, видно, был в ходу, потому что я все понимала абсолютно. Но
так, чтобы говорили дома, так это нет, по-немецки говорили. А когда не хотели, чтобы я
понимала что-нибудь, по-французски говорили. А вот на идиш, настоящем идиш, почему-то
не говорили.
Видимо, у дедушки и бабушки вы слышали.
Наверное. Потому что я в принципе, вот у меня сестра, родственница скорее, она знает идиш.
Но у них другое дело, они, ее мама работала работницей у евреев, и все такое. А у меня –
ничего такого.
Дома у вас придерживались еврейских традиций? Праздники, ну, Шабат был у дедушки.
Да.
К дедушке ходили в Шабат?
Нина Полубелова. Интервью
9
Да.
А дома не отмечали?
Я не помню. Это уже было после войны, а что было до войны, я не помню. Да.
А праздники еврейские – тоже у дедушки и бабушки?
Да. Это было у дедушки и бабушки, а мои еще после войны – было. да.
А до войны вы не помните?
Не помню. Кое-что там было, я помню, накрытые какие-то столы, это было.
Дома было?
Дома. Надо сказать что-то цельное?
Нет. достаточно того, что вы вспоминаете. Память – такая штука, за что-то потянешь,
и тянется целый клок. Конечно, вы вряд ли помните, но я все равно спрошу. Когда в 1940
году началась советская оккупация Латвии, на ваших родителях это как-то отразилось?
Конечно. Нас посадили в грузовик, и мы уехали. И все. А что я помню…
Я имею в виду оккупацию в 1940 году, советскими войсками.
А, советскими войсками… Ничего такого.
Когда Латвия стала уже советской. Я понимаю, у вас в семье не было депортированных.
Нет, этого не было. И такого, чтобы что-нибудь было…
……………
Мы говорили о 1940 годе.
Так я не могла ничего такого помнить, я только помню, вот свою гувернантку, до этого я
помню няню. Да. Няня была из Латгалии такая, а ее муж был, в общем, совсем к нам не
относящийся. Вот. А о 1940 году что я могла помнить. Я помню, как на Эспланаду танки
заезжали, мы ходили смотреть, как там открывались люки, солдаты вылезали. Ничего такого,
никто не стрелял. Это, наверное, взрослые помнят.
Конечно. Родители как-то комментировали?
Нет, нет.
Вы сохранили, ваша семья, я имею в виду, привычный образ жизни? И гувернантка при вас
осталась, и ничего не изменилось?
Да. Да, абсолютно. Там уже я потом слышала. Что когда пришли советские, они не умели
одеваться, они вместо платьев носили ночные рубашки, то, се… Всякую ерунду.
Я тоже слышала это, но думала, анекдот.
Да, да. Было такое. Вот такие вот дела у нас были.
Няня жила у вас?
Няня сперва жила у нас, а потом была приходящая, другая. Вот та, которая со мной понемецки говорила, она уже приходила. И она тоже, видно, погибла, я не знаю.
У вас большая квартира была до войны?
Да, достаточно для нас было, 4 комнаты, достаточно. До войны мы жили хорошо.
Нина, как вам кажется, я понимаю, что тогда вы этого не анализировали. Но может
быть, вспомните. Было такое – еврейские дома, еврейские улицы, чтобы как-то евреи
старались локализоваться?
Нет, улицы я не знаю такие. Не было. А дома…
То есть, жили вперемешку, по доходам?
По доходам, да, да. А дома еврейские были в Старой Риге, я знаю. Я помню такое, но ничего
о них я сказать не могу. Я помню, один раз я была в гостях в еврейском доме, там была
свадьба, наверное. Свадьба, да. В Старой Риге. Но где это…
Это до войны?
Да, до войны, я помню. Вот. Но где, я не помню.
А когда вы вернулись сюда после войны, для вашей семьи не так уж много изменилось,
потому что вы были русскоязычными?
Да, да.
И эта принудительная русификация вас не зацепила?
Нет, конечно.
Нина Полубелова. Интервью
10
А как вам кажется, сравнивая то, что было до войны по детским воспоминаниям, и после
войны, уже при советской власти, многое изменилось тогда?
В каком отношении?
В отношении мироощущения, в отношении антисемитизма.
Так, могу сказать. В отношении антисемитизма – всегда был.
В Латвии был до войны?
Всегда. Даже когда собиралась только поступать в институт…
Это уже при советской власти?
Конечно.
А в довоенной Латвии? как вам кажется.
Не помню, что я могу вам сказать… Нет, может быть, мама помнила, может быть, отец
помнил…
Судя по тому, что ваши родители получили образование, и в общем-то могли работать и
содержать семью…
Да, они ничего такого не говорили. Во всяком случае.
И были обеспечены?
Я не чувствовала отсутствия обеспеченности, скажем так.
Вы пошли в школу…
После войны. После войны я пошла в школу. И что было? Тоже ничего особенного не было,
но то, что я еврейка, я чувствовала.
В чем?
Бывали выпады со стороны детей.
Дети местные или советские?
Нет, советские. Да.
То есть, эта разница менталитетов очень ощущалась?
Не очень, но временами проскакивала, скажем так. А вообще, я скажу, что нет, такого
антисемитизма я не чувствовала, такого настоящего.
Что значит, настоящего? Это когда концлагеря и гетто?
Да. Не знаю. Но всегда в детстве я ходила в пионерах, конечно, и потом в комсомоле, и не
было такого. Кстати, о том, что было во время войны, мы же сразу не узнали. Мы были в
неведении вообще во время войны были концлагеря, что там погибали люди. Что мои
дедушки и бабушки… мы же ничего не знали, это потом пришло к нам. Потом.
Когда потом?
Когда – в послевоенное время, уже где-то году в 1950, наверное. Тогда мы услышали о том,
что творилось здесь.
А местное население, латыши, тоже принимали участие в уничтожении евреев?
Конечно. Естественно, и я не могу вам сказать это, но я знала. И мы все знали, что латыши
участвовали в уничтожении наших евреев, что они… Они не показывают, что они
антисемиты, сейчас они целуются с нами. А вообще они гады. Только это не надо…
Как скажете.
Не надо.
Я уберу, не волнуйтесь.
Вот. Ну…
А вот это сопротивление установлению советской власти вооруженное. Я понимаю, что в
больших городах этого не было, да? Когда военизированные отряды латышей
отстреливали советских…
А это во время войны, когда началась война.
Было, да?
Вы знаете, мы так быстро уехали. Я слышала, что из окон стреляли, напротив нас стоял дом,
из которого стреляли.
Вы говорили, что когда за вами пришла машина, стреляли по машине.
Нина Полубелова. Интервью
11
Вот дядя Вуля сделал эту машину, он вообще такой у нас был гешефтмахер, и соображал, да,
он. И тогда мы быстро уехали. И нам не дали, я говорю, ничего взять, ни тряпочки, ни
носового платка лишнего. Уехали сразу. И слава Богу, что уехали, иначе бы пошли в наш
лагерь.
А после войны… простите, я возьму таблетку. Мы начали говорить про антисемитизм
после войны.
Если говорить честно, то я его, кроме того, что в институт когда поступала…
Все же было.
Да. У нас был еврей этот самый, я уже тоже его… Самое начальство были евреи в
медицинском институте.
Как они ухитрились сохраниться?
И вот, они, наверное, не местные все-таки. Местные не сохранились.
Когда вы учились в школе, начались процессы космополитов в Советском Союзе.
Да, это все, учились. Всю войну мы прошли.
А как это в Латвии было? я понимаю, вы были школьницей, но в семье, в быту?
Ничего такого, я честно говорю, что я ничего такого, к сожалению…
Или к счастью.
Да, но это получается, наверное, немножко… Потому что я ничего рассказать не могу.
И хорошо, если вы не ощущали – замечательно. Ваше счастье. Вы говорили, вы были
пионеркой, комсомолкой.
Да, конечно.
Для вас это что-то значило, или просто все поступали…
Все поступали, да.
То есть, у вас не было какого-то определенно выраженного желания вступить в пионеры, в
комсомол?
Нет, нет, ничего такого. Это вообще должна была делать я.
Что делать?
Накрывать на стол.
А что тут накрывать? Да, может прикрыть двери, и стук не будет слышен. Вы говорили,
что вы в школе поступали в комсомол…
Да.
То есть, вы приняли эту советскую действительность.
Абсолютно.
Изменить вы не могли.
Я могла все, кроме… И то, когда, скажем, у меня получилось… Единственное место, где у
меня получилась загвоздка с институтом, и то я его восприняла как-то не так, что я еврейка,
и поэтому не берут, не хотят, не знаю, что.
Не было?
Нет. Я в общем поступила, но ничего такого антисемитского я не чувствовала.
Нина, когда умер Сталин, кумир советских людей.
Ой, это была комедия!
Расскажите.
Это была комедия. Во-первых, я узнала, что когда Сталин умер, мы сидели и ревели, как
дуры.
Вы тоже?
Да. Мы сидели и ревели, это был сплошной рев.
А вы-то почему?
Потому что остальные ревели. Мне так его было жалко, и кругом венки, кругом траур, и
кругом все ревут. И я тоже должна реветь. То есть, не должна… И, ну и все. И потом венки
ушли, и Сталин ушел, слава Богу, и ничего не… Единственное, пришел после Сталина,
какой-то мой родственник. Его называли родственником, но я его в жизни не видела. И
сказали, что он приехал откуда-то оттуда. И я на него с интересом смотрела, как это
Нина Полубелова. Интервью
12
выглядит дядька, который приезжает оттуда, откуда-то из Магадана, я не знаю, откуда он
приехал. И все. А когда умер, вот сам этот день смерти, я помню, я была в 10 классе. И я
должна была отвечать химию, точно я помню. И эта химичка, я ответила химию, и она
поставила мне пятерку, и сказала: вот смотрите, такой траурный день, и смотрите, как вот
Левина отвечает. Я была польщена, это было, конечно, уже без слез и без всего. Но факт тот,
что отметила кончину великого вождя таким образом. Но ничего, никаких таких
поползновений в антисемитизм не было. Я не чувствовала.
А дело врачей?
Слышала. И вот, каким-то толком, вот дело врачей, я тогда в школе, классе в 7.
Дело врачей было как раз за 2 месяца до смерти Сталина.
Может быть…
В январе 1950.
Я дело врачей каким-то боком прочувствовала. Вот я не могу объяснить. Я чувствовала
тревогу, вот о чем-то люди шепчутся, о чем-то говорят. Но до меня не доходило, что дело
врачей. И смерть Михоэлса, это все как-то боком для меня проходило.
А мама работала еще тогда?
Мама работала, да.
И работала по-прежнему фармацевтом?
Нет, она работала где-то в этой самой… Когда мозги уже не работают…
Но она была связана с медициной тогда?
Нет, уже не была.
То есть, ей не пришлось ощутить на себе вот этих ужасов?
Может быть, и так.
Когда больные проверяли лекарство, выданное врачом-евреем…
Может быть. Она работала все время, но я не знаю. Она мне ничего такого не рассказывала.
После школы вы выбрали для себя медицинский институт?
Да, сперва был медицинский, потом химия. Кончила я химию.
И как ваше поступление в медицинский проходило?
В медицинский, а в медицинский, я даже не то, что почувствовала, а я поняла, что я по
какому-то блату туда попадаю. Я не хотела в медицинский, вообще в медицину не хотела.
А что вы хотели?
А я хотела на химфак, и я в конце концов на химфак и попала. Я пошла, но когда на
медицинский, я вот каким-то чутьем, меня это тоже оттолкнуло от медицинского, что мне
кто-то что-то делал. Это, видно, мама там за меня, она же работала. И вот это меня
отшатнуло немножко от этого дела.
Это был мамин выбор скорее, а не ваш?
Да. Это был скорее мамин. А я назло, я же как хороший ребенок, все назло делала. И я не
пошла. То есть, я пошла, потом я первые 2 семестра там отучилась, а потом я ушла оттуда.
Меня ушли, скажем так. Слава Богу. А потом я… Да, это был стоматологический факультет,
а потом я пожалела все-таки, что я ушла, потому что это факультет нужный. Ну, вот.
А когда вы ушли оттуда. Вы перевелись на химфак, или поступали по новой?
Перевелась. Переводом.
То есть, вступительных экзаменов вы уже не сдавали?
Да, переводом.
В университет?
Да. На химфак у нас не университет. А институт.
Как называется?
Был институт. Химический факультет. Так и был.
А институт как назывался?
Я уже забыла. По-моему… сейчас. Политех. Политехнический институт. И прошло
нормально, закончила его, все.
Когда вы заканчивали институт, вы замужем были уже?
Нина Полубелова. Интервью
13
Да.
То есть, благодаря этому, вы не распределялись?
Не распределялась, да. Я получила свободный диплом, и тогда я по химии пошла, по своей
специальности.
Несколько слов о вашем муже, пожалуйста. Где он родился, как зовут?
Родился он в Ленинградской области, Владимир Михайлович. Русский. Вот. Ну, что еще.
В каком году?
В 1937. Родился в 1937, потом они жили все время в Риге.
После войны уже?
После войны, да. В Риге жили. Что еще…
Ваш сокурсник?
Нет. нет. мы с ним очень смешно познакомились.
Расскажите.
Я была на курсах в Ленинграде. И в Ленинграде познакомилась с одним парнем из Риги. Из
Риги. Мы с ним ходили на танцы, были, с общем, веселая компания. И он должен был
уезжать. И мне говорит: приедешь – приходи на танцы туда-то. А мы танцевали, это не
рассказать. Я без танцев жить не могла. Я сейчас такая, крючком хожу, а тогда это было
ужасно, сколько я танцевала. И когда я пришла туда, где он назначил мне свидание, я же
близорукая с детства, смотрю – стоит вроде он. Или не он. Я посмотрела, и решила, что надо,
как раз белый танец там объявили. Я пошла и пригласила, и это оказался не он. Это оказался
мой муж. И все, и мы так вот…
Ваши родители не возражали против вашего брака с неевреем?
Нет.
То есть, у них…
Им было все равно.
После возвращения в Ригу они уже не придерживались еврейских традиций?
Нет, нет. ничего не придерживались. Но по прошествии некоторого количества лет, у меня
соседи по дому еврейская семья. И тогда меня потянули, или что. Мы стали, это уже лет…
Они уехали лет 10 назад, в общем, где-то в это время, 10 лет считаем, тому назад, я
устраивала дома Песах. Все, что я слышала, я не знала, что это такое, но все, что я слышала,
я старалась дома устраивать. Какие-то там гоменташн…
А почему? Как это произошло?
Честное слово.
Как это к вам пришло?
Не знаю. Вот вдруг это пришло. Все это, гоменташн, что это такое, но само слово я, конечно,
не знала. Я вообще, прежде, чем знать об еврействе, я пришла сюда. И вообще, я в синагогу
пришла после, задолго после войны. И тоже ничего не понимала.
Уже взрослая совсем, вы уже замужем были?
Да. Да. У меня уже внучка была, пришла в синагогу. Но я там опять же ничего не понимала,
потому что все аф иврит, даже не аф идиш. И у кого, к кому я ни обращусь – никто ничего не
знает. Я прямо какая-то обиженная себе казалась. А потом я попала тоже куда-то, в какую-то
компанию, и постепенно, понемножку я стала объевреиваться, что ли. Вот так попросту
говоря. Ну, вот. Так я пришла к этому всему.
2 кассета, 1 сторона
А до того? у вашего мужа братья и сестры были? Обязательные вопросы.
Нет.
Ваш муж был единственным ребенком в семье?
Мои?
Ваш муж.
Муж единственный.
Нина Полубелова. Интервью
14
Где он учился, где работал?
Он в политехе учился, работал в воинской части.
Какой факультет в политехе?
Что-то с радио связанное. Но как он называется, убейте меня, не знаю. Вот что-то с радио.
Он вообще положительный человек, и к моим этим изыскам, что я теперь больше, так
сказать, с нашим народом больше имею дело, он очень положительно к этому относится.
Тьфу-тьфу…
Вы после замужества жили отдельно от ваших родителей?
Вместе. Вместе, а потом сперва папа умер, потом мама.
Когда они умерли? В каком году папа умер?
Папа умер в 1964, а мама в 1976 году. Вот.
Вы их хоронили на еврейском кладбище?
Конечно.
Конечно – это…
Конечно.
Я понимаю. Но далеко не везде это было само собой очевидно.
Нет, это было, вот папу похоронили как раз была бабушкина могила, и на памятнике
бабушкином был вписан папа тоже. И поэтому там не было проблем, папу сразу похоронили.
А маме отдельно пришлось, получилась могила мамы отдельно. Но там же. На кладбище.
Вот.
А на еврейском кладбище в советские времена хоронили по обряду, или кого как?
Кто хотел – да.
А ваши родители похоронены не по обряду?
Не по обряду. Да. Просто, как положено у обыкновенных людей.
Сколько у вас детей?
Одна.
Дочь, да?
У меня одна дочь, еще 2 внучки.
А когда дочка родилась?
В 1964.
Как ее назвали?
Елена. Она уже…
Вы, естественно, выйдя замуж… То есть, дочка ваша уже воспитывалась, как обычный
советский ребенок, да?
Да, конечно.
Все положенные…
Она, по-моему, уже когда я в ЛОЕК дошла.
А что такое ЛОЕК?
Это то, где мы сидим. И когда я сюда нашла дорогу уже, тогда дочка узнала, что она еврейка.
Я не заостряла вообще на этом вопросе, я просто ей рассказала, что вот у нас по матери. Да.
Если я еврейка, то она тоже еврейка, чтобы она это знала. Но она замуж вышла за латыша.
Скажите, пожалуйста, несколько слов о вашей дочке. Где она училась, кем работает?
Она пошла по моим стопам, и кончила химфак. Она окончила среднюю школу, и пошла на
химический факультет, и его закончила, химфак. Просто она по другой немножко… Она
кончила неорганическую химию, так скажем. И потом она вышла замуж. И тогда, когда она
вышла замуж, она сперва поступила на работу по специальности, а потом вышла замуж.
Когда она вышла из декрета, оказалось, что эта работа уже загнулась, то есть, ее не стало
больше, этой работы. И в результате она попала по специальности, но не туда же. И там
тоже, как раз это были 1990е годы, когда она была… И она осталась не у дел. А у меня
соседка, она директор какого-то детского сада. И я ей сказала: слушай, у меня такое дело,
мне некуда девать дочку. Она без дела сидит. Она говорит, ну, пусть идет ко мне. И она
Нина Полубелова. Интервью
15
пошла работать, она сейчас заместитель этой вот директорши в детском саду. С тех пор она
не работает в химии, хотя когда-то кончала эту химию. Она не знала, что это такое…
А вы проработали всю жизнь…
Да, в химии.
Ваша работа была связана с наукой или производством?
С производством, ну, так, я то в лаборатории, то на заводе, все вместе было у меня. Вот.
А на работе вы антисемитизма не чувствовали?
Нет.
Вы членом партии были?
Ой, нет! слава Богу. Но так я не чувствовала, ко мне очень хорошо относились.
Фамилия вашей дочки в замужестве?
Морова.
Морова?
Да.
Как зовут ваших внучек, и года рождения?
Дана и Яна.
А кто когда родился?
Так, Дана родилась… Нет, Яна сперва родилась. Она 1900… Яна когда родилась?
Сколько ей лет?
15.
1999?
Что-то так… Нет.
Да, 1990.
Да, 1990 год, а Данка родилась, ей 4 года.
Значит 2001 или 2000.
Вот и все, вся моя…
Яна учится в школе?
Да, она в латышской школе учится, это старшая. А младшая в детском саду английский
изучает.
Нина, когда начались в 1970х годах отъезды в Израиль, я понимаю, что у вас был муж
русский, и вы это для себя…
Да, мы не думали.
А как вы вообще относились к тем, кто уезжал? Тогда же их называли изменниками.
Конечно. Я переживала за них, мне было жалко их всех. У меня вот Люсьен, они в Израиль
уехали. Вот уезжал кто у меня… А потом у меня уезжал Валентин, это мой второй
двоюродный брат. В общем, конечно, я пережила очень. И сестричка у меня… Я вам не
сказала, что у меня Ноэми, двоюродная сестра.
Чья она дочь?
Она Вули, нет, Самуила дочь. Вот, и она тоже уехала в Америку. И теперь они мне шлют
письма хорошие, слава Богу.
А когда началась перестройка, какие-то свободы появились. Как вы отнеслись?
Абсолютно, абсолютно по нулям. Да.
То есть, как к очередному мероприятию советской власти?
Да вообще, это меня не касалось, никак не касалось.
Тогда появились все-таки какие-то книги. появилась свобода передвижения.
Для меня некуда и не к тому было двигаться. Вот. Ну, абсолютно никак. Вот единственное,
что я поняла, что на работу мне уже не надо, на эту работу, что на работу поступить, не зная
языка, невозможно. А языка не знают многие.
Это уже при независимости.
Ну, конечно.
А я про горбачевскую перестройку.
Ну, горбачевская, ну что тут… Никак.
Нина Полубелова. Интервью
16
Никак, да?
Да.
А когда распался Союз, как вы считаете, это закономерно, хорошо, плохо? Как вы
относитесь к распаду Союза?
В начале плохо. Слишком мы привыкли к Союзу. Вся эта система – это была наша система.
И когда Союз распался, мы что-то потеряли. А сейчас как будто так и надо, нет Союза – и
как не было.
А как жизнь вот сейчас в независимой Латвии, европейской Латвии?
Как жизнь? Для, я скажу так, что для людей, которые смогли сначала внедриться в эту жизнь
– они живут хорошо. А масса, в массе своей, конечно, очень трудно живет. Ничего хорошего
нету. А тот, кто смог устроиться – ну, это во все времена.
В каком году вы на пенсию ушли?
В 1988.
Скажите, пожалуйста, вы рассказывали, как вы пришли к еврейству. А вот община,
помогает ли, нужна ли она?
Конечно, ой, конечно.
А в чем?
А во всем. Если что-то нам надо, во всех делах помогают.
Вы давно в хоре поете?
Вы знаете, я несколько раз начинала и бросала, начинала и бросала. А потом я где-то лет 5
уже постоянно, уже даже не то, что я хористка. А то, что общение. Это большое дело. Когда
я прихожу в хор, я себя чувствую человеком. А дома бы я сидела среди четырех стен. Ну, что
это за жизнь? Это же не жизнь.
Вы с мужем отдельно от дочери живете, да?
Да. Это слава Богу.
Кроме хора, вы принимаете какое-то участие в жизни общины?
Ну, так… Нет, можно сказать. Когда что-то надо, святое дело…
Праздники отмечаете?
Конечно, конечно.
Еврейскую прессу, выходит же в Латвии какая-то еврейская газета общинная?
Выходит на идиш, а я на идиш читать не умею. Я научилась все понимать, научилась
общаться.
Это здесь уже?
Естественно. А читать – нет, читать, по-моему, даже мои родители не читали на идиш.
Скажите, пожалуйста, а литературу какую-то еврейскую?
Да. Все, что есть у нас в библиотеке, у нас вообще вы были?
Нет.
У нас неплохая библиотека. И я все перебираю, все перечитываю. Все, что можно. Я как-то
хотела, еще в самом начале, научиться на идиш читать. Я пришла в библиотеку и спрашиваю
– ничего. Я посмотрела, без толку, потому что я абсолютный ноль. А я у библиотекаря
спрашивала, что-нибудь из учебников на идиш можно? Ну, что вам надо, вот 8 слов выучите,
и хватит. Как-то странно мне ответил, и все, и я читать…
А кружка по изучению идиш у вас нет?
У нас есть, да, но там, знаете, как сказать, не учат. Учат разговорный язык, и все. Я все
мечтаю, что… Но мне уже поздно научиться.
Ну, почему?
Да потому что голова не та. Вот. Ладно, мне очень нужно отлучиться.
Да. У меня к вам просьба сразу, годы смерти ваших родных.
Откуда я знаю?
Не знаете?
Дядя Самуил умер где-то…
В эвакуации?
Нина Полубелова. Интервью
Да.
То есть, 1940е. Тетя… Ирина.
Она родилась в 1910 и умерла в 1957 году.
Все.
17