ЧАГАТАЙСКИЙ ЯЗЫК Чагатайский язык – средневековый среднеазиатско-тюркский литературный язык, достигший высшего своего оформления и единообразия как язык классический в XV – начале XVI в. Само происхождение лингвонима «чагатайский» дает известное представление о первоначальной диалектной ориентированности этого языка, впоследствии сложившегося как наддиалектный язык. Эпоним «чагатай» восходит к монгольскому антропониму – имени того сына Чингис-хана, которому после распада империи отца достались в удел населенные по большей части тюркоязычными народами территории Мавераннахра (современные Узбекистан и отчасти Таджикистан), Семиречья (частично и современная Семипалатинская область) и восточного Туркестана. Вся совокупность этих земель в монгольской и тюркской традициях вместе с исторической реальностью, принявшей и освоившей этот монгольский антропоним, называлась «Чагатаевым улусом». После распада Чагатаева улуса в XVI в. на две части – Мавераннахр и Могулистан (Семиречье и Кашгар) – это название закрепилось за Мавераннахром. Использование слова čaγataj в качестве регионально-государственного обозначения после XVI в. тесно связано с его употреблением для обозначения особого историко-культурного комплекса. Таким образом, словосочетание Чагатаев улус фактически перерастало в наименование историко-этнографического континуума, а слово čaγataj превращалось в субститут родо-племенного названия. При условии исторического благоприятствования это название могло бы стать именем соответствующей народности, сложиться которой помешала мощная кыпчакская волна, проникавшая в Мавераннахр из Дешт-и Кыпчака; в конечном итоге наследники Чагатаева улуса – тимуридские государства – были стерты с политической карты средневековой Средней Азии. В качестве одного из важнейших ингредиентов историко-культурной жизни средневековой Средней Азии и в качестве субститута родоплеменного названия слово čaγatj широко проникло в местную тюркскую антропонимию и топонимию, а также в исторически сложившуюся ориенталистическую терминологию, западноевропейскую и отечественную. Вариантами лингвонима «чагатайский» являются устар. джагатайский, сгреднеазиатскотурецкий и средневековый среднеазиатский тюркский литературный язык, islamische Litteratursprache Mittelasiens, также староузбекский (XV–XVI вв.). 1 Среди тюркологов нет единства в толковании чагатайского языка и определении его временных границ. П.М.Мелиоранский датировал чагатайский язык XIII–ХVIII вв. А.Н.Самойлович усматривал в развитии среднеазиатско-турецкого литературного языка три связанных между собой периода (первый из них – с XI в.); название «чагатайский язык» он относил к третьему периоду (ХV – начало XX вв.), это наиболее распространенная концепция, с небольшими уточнениями ее придерживаются также зарубежные тюркологи. А.П.Поцелуевский ограничивал временные рамки чагатайского языка XV–XVII ввеками (Поцелуевский 1975, 89). По Э.Р.Тенишеву (1979, 85, 86), «начало пе риода совпало с эпохой тимуридкого государства (XV–XVI вв.)», а завершается он в XIX в., когда литературный язык, постепенно вбирая в себя местные народные элементы, породил локальные варианты письменного языка, которые в целом в отличие от чагатайского можно было бы называть литературным языком «тюрким». В 30–60-е гг. вместо термина «чагатайский язык» употреблялся термин «староузбекский язык», под который подводились и более ранние памятники тюркской письменности (А.К.Боровков, А.М.Щербак, языковеды Узбекистана). Чагатайский язык как литературный язык сложился в тимуридских Мавераннахре и Хорасане (Северо-Восточный Иран и Северо-Западный Aфгaнистан) на основе местных тюркских диалектов карлукско-уйгурского типа под сильным воздействием литературноязыковых традиций предшествующих периодов (караханидско-уйгурской, X–ХII вв., и зототоордынской, ХIII–ХV вв.). Чагатайский язык вобрал в себя инодиалектные формы, обусловленные региональным варьированием и интенсивным контактированием между тюркскими языками карлукско-уйгурского, восточноогузского, кыпчакского типов. Наддиалектный характер чагатайского языка усугублялся как большим числом арабоперсидских заимствований, так и арабской графикой, мало приспособленной к своеобразию тюркской фонетики и допускающей при чтении вариативность огласовок. Благодаря этому сочинения на чагатайском языке были широко читаемы тюркоязычными народами, населяющими территории от Босфора до Иртыша и Индии. Чагатайский язык использовал для сохранившихся немногих деловых бумаг уигурское письмо (в раннем периоде) ,а чаще же всего и в основном – арабскую графику. Сохранялся основной принцип арабской письменности, при котором основное внимание уделяется передаче согласных звуков самостоятельными литерами, а для их огласовки применяется 2 весьма небогатая диакритика в виде надстрочных и подстрочного знаков, причем в сочинениях на чагагайском языке эти знаки проставлялись, как правило, в случае затрудненного или неоднозначного чтения слова. Благодаря этому арабская графика предоставляла широкие фонационные возможности носителям близкородственных тюркских языков при чтении чагатайских текстов: частичное или полное отсутствие огласовок позволяло носителям любого тюркского языка, диалекта читать писанный текст в соответствии с фонетическими правилами родного языка, диалекта. Расхождения грамматического характера, существовавшие между тюркскими диалектами разных типов, в этих условиях не были помехой и тому , что сочинения на чагатайском языке создавались носителями не только карлукско-уйгурских диалектов, но также кыпчакских и восточноогузских диалектов. Те, кто на письме пользовались чагатайским языком, в обиходе общались на родном диалекте (языке) и часто владели также таджикским или персидским разговорным, а в ряде случае и персидским письменным языком. На чагатайском языке широко представлена светская литература как поэтических жанров (лирика, поэмы, дидактико-правоведческий трактат), так – позднее – прозаических, в том числе историко-повествователъное сочинение (Навои), мемуарно-дневниковое сочинение (Бабур), разнобразные научные трактаты – этико-дидактический и языковедческий (Навои), литературоведческие (Навои, Бабур). Чагатайский язык в доклассический период (конец XIV – вторая треть XV в. включительно) был представлен сочинениями почти исключительно поэтических жанров (сочинения Саккаки, Лютфи, Атаи, Ходжанди, Саида Ахмада, Хайдара Хорезми, Амири, Якыни, Ахмади, Гадои). Стихотворный чагатайский язык этого периода характеризуется сильным, почти равномерным региональным варьированием разнодиалектных форм, сохранением ряда архаизмов; относительная простота языка достигалась за счет того, что количество арабизмов как в грамматике, так и прежде всего в лексике было не столь велико, как в языке последующего периода. Развитие чагатайского языка в классический период (последняя треть XV в. – XVI в., сочинения Алишера Навои, Xусейна Байкары, Бабура, Хамиди, Шейбани, Убайди, Мухаммеда Салиха, Маджлиси и др.) связано с возникновением и развитием новых, прозаических жанров литературы начиная с Навои, у которого, однако, проза еще пишется по существу тем же усложненным, цветистым языком, что и поэзия. Для чагатайского языка 3 этого периода свойственна высокая степень насыщенности арабизмами (особенно у Навои, широко использовавшего также арабские грамматические элементы). Начало четкой дифференциации прозаической и поэтической разновидностей чагатайского языка положено в творчестве Бабура благодаря осознанному противопоставлению нейтрального языкового фонда (базисная система морфологии, в основном, карлукско-уйгурского типа) формам регионального варьирования и архаизмам, полученным в наследие от литературно-языковых традиций предшествующих периодов. Формы регионального варьирования (огузские и огузско-кыпчакские) и архаизмы часто закреплялись за поэтической разновидностью чагатайского языка и использовались здесь в целях ритмико-метрической организации стихового текста. Чагатайский язык можно считать официальным языком Тимуридского государства, поскольку на этом языке сохранился деловой документ второй половины XV в. (из канцелярии андижанского владетеля Султана Омар-шейха). Опираясь на тот факт, что Бабур написал нарочито упрощенным чагатайским языком свой дидактико-правоведческий трактат «Мубаййин», предназначенный для его сына – юного наследника империи Великих моголов в Индии, можно предположить, что чагатайский язык использовался в учебнопедагогических целях. Внешнеязыковые контакты, а именно тюркско-иранское двуязычие в Самарканде, Бухаре, Ходженде, в Северо-Восточном Иране, равно как и широкое распространение арабского в качестве языка религии и науки, воздействие персидской литературной традиции, в совокупности обусловили развитие внутриструктурных явлений в чагатайском языке, к числу таковых относится возникновение большого числа аналитических глаголов-калек с соответствующих персидских глаголов, где в качестве именного компонента использовались иранские имена и именные словосочетания, арабские масдары и причастия, а в качестве вспомогательных – глаголы qyl-, et- ‘делать’, bol- ‘становиться’ (cp. jer bilä jeksan qyl- БН 345 и пepc. bā ḥak jeksan kärdän ‘сравнять с землей’, ḥatir nišan qyl- БН 88 и перс. ḥātir nišan kärdän ‘напомнить’). Образование глаголов с помощью аффикса -la(n)- от персидских имен, арабских масдаров, причастий в чагатайском языке было распространено менее широко (fahmla- БН 136 ‘вразумлять’, ḥošla- БН 185, 435 ‘одобрить, желать добра’). Фонетика 4 В чагатайском для передачи гласных в арабской графике, мало приспособленкой к своеобразию тюркской фонетики, используются три буквы – «алиф», «вав», «йай» и их комбинации, а также надстрочные («фатха», «замма» и подстрочный («кясра») знаки; эти последние проставляются в слове, как правило, редко – только в случаях его затрудненного чтения или же допускающего двусмысленное толкование . Гласные в начальной позиции передаются следующим образом: «алиф» с маддой используется для передачи а, без мадды – для передачи ä; начальные губные гласные u, ü, o, ö передаются сочетанием двух литер – «алиф + вав»; начальные i, y – сочетанием «алиф + йай». Самостоятельными литерами – «алиф», «вав», «йай» – передаются также гласные открытого слога, корневого и аффиксального; так же может передаваться иногда гласный закрытого односложного корня аффикса. Для передачи тюркской сингармонической окраски слова в арабской графике могли использоваться противопоставления по признаку «твердости – мягкости» следующих арабских согласных литер: «сад» – «син», «та» – «т. а», «каф» – «кяф», «гайн» – «гяф», «з. ад» – «зейн». Подобные противопоставления помогали огласовочной диакритике управлять прочтением слова более дифференцированно. Диакритик в виде слегка наклоненной горизонтальной черты над литерой («фатха») читался в условиях этого противопоставления как а или ä; в виде такой же горизонтальной черты под литерой («кясра») – как i или y; в виде апострофа над литерой («замма») – как u или ü), о или ö. Реконструкция чагатайской системы вокализма затрудняется не только недостаточной информативностью арабских графических приемов применительно к тюркской фонетике, но также и тем, что само чтение названных графем, предназначенных для передачи тюркских гласных, варьировалось как территориально, так и от одного хронологического периода к другому, от одного историко-этнического континуума к другому. К тому же, даже в рамках чагатайского языка, прежде всего его поэтической разновидности, в случае необходимости в тюркских словах могли варьироваться согласные, определявшие палатальную или велярную окраску соседних гласных; так, по замечанию Бабура (BN 100а) , могли заменять друг друга «та» и «даль», а также «гайн», «каф» и «кяф». A.M.Щербак (Щербак 1952, 69–72) реконструирует для диалекта Навои и диалекта Бабуpa, близких между собой, восемь гласных: а, о, у, ï, ӭ, ö, ÿ, i; об их распределении см. Щербак 1962, 78–79. Я.Эккман (Eckmann 5 1966, 27–28) реконструировал чагатайский вокализм в составе девяти гласных: а, ä, e, ï, i, o, ö, u, ü, при этом позиции ä, помимо само собой разумеющейся начальной, не определены; долгие гласные а:, i: и u: отмечаются в арабизмах и фарсизмах, е:, о: – только в фарсизмах. Об изменениях гласных в чагатайском см. Eckmann 1966, 36–41. Согласных в чагатайском языке А.М.Щербак (Щербак 1962, 79–88) насчитьвает 23: п, б, т, д, k, к, ҕ , г, х̮, ф, в, с, з, ш, ж, ч, ǰ, р, л, м, н, ң, j; Я. Эккман (Eckmann 1966, 41) – 27: p, b,t, d, q, k, g, ġ, ḫ, h, ‘, f, v (полугласный u̯), s, z, š, ž, č, c, r, l, ł, m, n, n͡g, y. из них ž (ж), ǯ (ǰ, c), h, ‘, f употребляются в заимствованиях из арабского и фарси. Специфика обозначения отдельных согласных чагатайского языка в арабской графике: g обозначается литерой «гяф», представляющей собою букву «кяф» с дополнительной чертой, параллельной ее верхней части ( ;گср. три точки над «кяфом» в османско-турецком, а также в северокавказском и поволжском тюрки́). Носовой сонорный ŋ передается с помощью буквосочетания «нун» + «сагыр-нун» ( ;ذگв османско-турецком – с помощью одного «сагыр-нунa» )ک. Графически b и р, как правило, не различаются, обозначаясь литерой «ба»; изредка для р вводится особый знак – «ба» с тремя точками под литерой (вместо обычной одной). В анлауте слов со смычным согласным в чагатайском наблюдаются глухие k (kel ‘приходи’, ket ‘уходи’), t (tört ‘четыре ‘, toquz ‘девять’), как и в ауслауте корневых морфем перед гласным или сонорным присоединяемого аффикса – at-y ‘его имя’, at-lary ‘их имена’), звонкий b (bar ‘имеется’, ber ‘дай’, burun ‘нос’). Звонкий d- представлен в анлауте глагола de- ‘говорить’, имени dudak ‘губы’, а также служебных частей речи, как daγy ‘также’, dek ‘как; подобно’, связки durur / dur (~ turur / tur). Глагол ‘становиться, стать’ в чагатайском обычно выступает с начальным звонким смычным b – bol-; только в поэтическом языке используется форма регионального варьирования огузcк. ol- (с малой частотностью). В инлауте корневых слов в чагатайском обычно выступает начальный смычный b. В инлауте корневых слов представлен глухой смычный q (toquz’девять’, oqu ‘читай’. В ауслауте именных основ возможны заднеязычные – звонкий γ (uluγ ‘великий’) и глухой q (ajaq ~ ajaγ ‘нога’). Об изменениях согласных в чагатайском см. Eckmann 1966, 42–51. Чагатайский язык характеризуется слабо соблюдаемым в арабском письме сингармонизмом, хотя для определения сингармонической окраски ряда слов большое 6 значение имеет противопоставление по признаку «твердости – мягкости» в первую очередь таких арабских консонантных литер, как «каф» – «кяф», «гайн» – «гяф». Почти все аффиксы имеют твердо установленный графический облик, что, возможно, связанос с традицией писать их отдельно от основы. Графические варианты аффикса дат. падежа (с анлаутными «кафом», «кяфом» или «гяфом», «гайн») употребляются произвольно, не обнаруживая зависимости от основы. Губная гармония, не характерная за редким исключением для тюркских языков Средней Азии, в целом не отражалась последовательно и на письме. В составе аффиксального закрытого слога (посессивная форма 1–2-го лица ед. числа и особенно глагольные аффиксы: прошедшего категорического времени на -dy в 1-м лице ед. и мн. числа, 2-го лица ед. числа, повелительного наклонения 3-го лица настоящего–будущего времени на -r̊ , деепричастия на -р̊ и некоторых других) возможно наличие узкого губного -u. Такие варианты названных аффиксов, равно как и открытые аффиксальные слоги -γu (аффикс будущего категорического времени, имени действия) или -mu (частица вопроса), могут присоединяться к основам как с губным, так и не губным вокализмом: alduq ‘мы взяли’; bilür ‘он знает’, qylγusy mu dur ‘сделает ли он’, возможно, что в подобном написании проявлялась орфографическая традиция, а не действующая орфоэпия. Другие мнения о гармонии гласных в чагатайском см.: Щербак 1962, 73–78; Eckmann 1966, 29–36. Морфология Внутри знаменательных частей речи в чагатайском языке грамматически четко противопоставляются глагол и группа имен, см. спряжение глагола – склонение имен; категория лица – категория принадлежности; во многом не совпадающие способы выражения числа. Неодинаковы места, которые они занимают в линейной структуре предложения: глагол находится в конце предложения, имя предшествует финитному глаголу (в поэтической разновидности чагатайского языка часто допускается инверсия). В группе имени грамматически противопоставлены имя существительное и местоимение (по наличию большого набора словообразовательных моделей у имени существительного и предельно ограниченному числу их у местоимения; частично также – по способам выражения ед. и мн. числа, способности принимать или не принимать аффиксы принадлежности, по отличиям в области склонения). Имя существительное чагатайского языка имеет грамматические категории числа, 7 склонения, принадлежности, сказуемости, а также потенциально грамматическое содержание «личность – неличность». Категория числа имеет следующие способы выражения. Форма ед. числа имен совпадает с их основной формой. Форма мн. числа имен, как правило, образуется с помощью аффикса lAr. Из непродуктивных форм мн. числа в чагатайском среди арабских заимствований значительное место занимают форма арабского «ломанного множественного числа»: šu’ara ‘поэты’ (ša‘ir – ед. число), ‘ulü:m ‘знания’ (‘ilm – ед. число); часто эти формы получают дополнительно тюркский аффикс мн. числа -lAr: aka:birlar ‘великие’ (kabi:r – ед.число, aka:bir – арабское мн. число), sala:ti:nlar ‘султаны’ (sultan – ед. число, sala:ti:n – арабское мн. число), по аналогии с арабским ломанным мн. числом изредка подобные формы образуются от имен неарабского происхождения ḫawatin ‘жены’ (ḫatun ‘жена’), ašraγla ‘спинная часть дичи от шеи до поясницы’ (šyraγla – ед. число). Предположительно монгольскими (Щербак 1962, 120) или арабскими (Eckmann 1966, 79) считаются формы мн. числа с аффиксом -At, который присоединяется как к тюркским именам (begät ‘беки’, baγat ‘сады’), так и к заимствованиям из монгольского (ajmaqat ‘аймаки’, tumanat ‘туманы’). Реже используются формы арабского двойсгвенного числа с окончанием -Ajn (lûγatajn ‘два языка’) и персидского мн. числа на -An (qalmaqan ‘калмыки’). Для чагатайского имени характерен единый тип склонения, без противопоставления именной и посессивно-именной парадигм: используются показатели с консонантическим анлаутом независимо от того, оканчивается ли имя на гласный или согласный, имеет ли в своем составе аффикс принадлежности, в том числе и 3-го лица. Для имен с аффиксом принадлежности 3-го лица почти регулярно варьируются показатели -nY ~ -n, ритмическая разнотипность которых используется в чагатайском языке для соблюдения схемы размера стиха, в этих же целях в поэтической разновидности чагатайского языка факультативно находит применение огузско-кыпчакский вокалический вариант показателя дат. падежа -А для имен с аффиксами принадлежности 1 и 2-го лица ед. числа, для 3-го лица ед. и мн. числа – морфемосочетание -n-A. Для имен с аффиксом принадлежности 3-го лица факультативно могут использоваться огузско-кыпчакские морфемосочетания «инфикс -n- + аффикс мест. падежа -dA» и очень редко «инфикс -n- + аффикс исх. падежа -dYn». Чагатайское склонение насчитывает шесть падежей – основной, родительный, винительный, дательный, местный, 8 исходный; имя в основном падеже специальных аффиксов не имеет; аффикс исх. падежа с узким гласным – -dYn. Такие архаические падежи, как направит. на -γaru, -γar, инстр. - ̊ n, вин. на - ̊ g, в чагатайском языке не представлены. Род . -nYŋ (~ род -вин. -nY) Вин. -nY (для посессивных имен 3-го лица -nY ~ -n) Дат. -γa/-gä, -ka/-kä Местн. -dA/-tA Исх. -dYn/-tYn Категория принадлежности реализуется следующими аффиксами: Единственное число 1 л. -Ym, -Um (после основ на согласный) – γamym ‘моя печаль’, jüzüm ‘мое лицо’, -m (после основ на гласный) – anam ‘моя мать’. 2 л. -Yŋ, -Uŋ (после основ на согласный) – aγzyŋ ‘твой рот’, közüŋ ‘твои глаза’, -ŋ (после основ на гласный) – ataŋ ‘твой отец’. 3 л. -Y (после основ на согласный) – bašy ‘его голова’, -sY (после основ на гласный) – ujqusy ‘его сон’. Множественное число 1 л. -YmYz (после основ на согласный) – ǯanymyz ‘наша душа ‘, köŋlümiz ‘наше сердце; mYz (после основ на гласный) – kišmiz ‘наши люди’. 2 л. -YŋYz (после основ на согласный) – čerigiŋiz ‘ваше войско’, sözüŋüz ‘ваши слова’; -ŋYz, -ŋUz (после основ на гласный) – anaŋyz ‘ваша мать’. 3 л. -lAry (после основ на согласный и гласный) – qanlary ‘их кровь’. Конкретно-предметное выражение принадлежности достигается путем сочетания препозитивного обозначения лица обладателя местоимениями 1-го и 2-то лица ед. и мн. числа в форме род. падежа (определение) + постпозитивное обозначение предмета обладания, снабженное соответствующими аффиксами принадлежности (определяемое); при местоимении 1-го лица мн. числа в род. падеже аффикс принадлежности в определяемом опускается: bizniŋ el ‘наш народ’. Для 3-го лица определение – название «лица обладателя» – может быть выражено как соответствующим местоимением, так и любым существительным, притом не обязательно со значением личности, + постпозитивное обозначение предмета 9 обладания с аффиксом принадлежности 3-го лица. Абстрактная принадлежность передается сочетанием род. (род.-вин.) падежа личного местоимения (или существительного со значением личности) + словообразовательный аффикс -ki (bizninki, bizniki БН 101, 135 ‘нашенский’), это производное может выступать в функциях подлежащего, дополнения, в составе именного сказуемого. Категория лица (и числа) в предикативно используемом имени выражается следующими показателями («аффиксами сказуемости»): Единственное число Множественное число 1 л. -men/-mYn -bYz 2 л. -sen/-sYn -sYz 3 л. -tur(ur)/-dur(ur) -tur(ur)(lar)/-dur(ur)(lar) В чагатайском языке в предикативной функции с соответствующей связкой может выступать словоформа род. падежа, чаще всего личного местоимения, см.: bu bäjt anyŋ dur БН 17 ‘этот стих – его’. В составе именного предикатива значение ‘имеется налицо’ передается сочетанием имени с аффиксом принадлежности лица обладателя + модальное слово bar ‘имеется в наличии’. В составе именного предикатива отрицания ‘не есть’, ‘не имеется’ передаются соответственно сочетанием имени с отрицательным аористом связки e(r)mäs ‘не есть’ или с модальным словом joq ‘нет; не имеется’. Потенциально грамматическое содержание «личность – неличность» находит свое выражение, прежде всего, в морфологической категории принадлежности, посессивные аффиксы 1–2-го лица ед. и мн. числа при именах передают принадлежность обозначаемых ими предметов личности (личностям). И только аффиксы принадлежности 3-го лица ед. и мн. числа могут быть соотнесены с именами «обладателя» (в широком смысле), как имеющими, так и не имеющими значения личности. Классификация имен по признаку личности – неличности проявляется в характере согласования имени-подлежащего с глаголом-сказуемым в лице и числе. Не только личные местоимения, но и имена со значением личности могут согласовываться с глаголами 1–2-го лица ед. и мн. числа (в стилистических целях с глаголами 1-го лица ед. числа могут согласовываться также уничижительные имена, как bändä ‘раб’, bu faqyz ‘этог бедняга’, bu za’if ‘этот слабый’ и др., которые используются как стилистические синонимы авторского ‘я’. 10 Имена со значением личности, даже не имеющие в своем составе показателя мн. числа lAr (в том числе местоимения – обобщающее barča ‘все’, неопределенное ba’zi ‘некоторый’), согласуются с глаголом 3-го лица мн. числа: ba’zi dedilär (БН 107) ‘некоторые сказали’, barčasy…zahyr-u ašikara jamanlyq maqamyda boldylar (БН 64) ‘все они… стали явно и открыто выражать злобу’. Имена, обозначающие старшего в социальной иерархии (ḫan, sultan) или в системе родства (ata ‘отец’), выступая в ед. числе в функции подлежащего, могут сополагаться со сказуемым – глагольной формой 3-го лица мн. числа; тем самым передается некатегориальное значение почтительности к личности: ḫan häm ta’zim qybyb qoptylar БН 39 ‘Хан, тоже кланяясь, изволили подняться’, имена со значением неличности даже в том случае, когда они снабжены аффиксами мн. числа -lAr, в функции подлежащего, как правило, сополагаются со сказуемым – глагольной формой 3-го лица ед.числа; то же касается вопросительного местоимения ne ‘что’: nelär bolγusydur БН 107 ‘Что (это) будет?’. Из продуктивных отыменных аффиксов имяобразования назовем -lYk, -lUk, образующий абстрактные имена (tiriglik ‘жизнь’, be:ṣabrlyq нетерпение’); из отглагольных аффиксов имяобразования – -γu/-gü, -qu/-kü (ujqu ‘сон’, süpürgü ‘метла’), -γun/-gün, -qun/-kün (čapγun ‘нападающий, нападение’), -mA (učma ‘обрыв’), -(Y)š, Uš (ülüš ‘часть’ , čyrmaš ‘накручивание, наматывание’, oḫšaš ‘сходство’); из форм регионального варьирования – кыпчакский -(А)w, чаще других встречающийся в «Шейбани-наме» (saqlaw ‘охрана, стража’). Имя прилагательное качественное в чагатайском языке – jaḫšy ‘хороший’, выступая в функции глагольного определения в целях усиления значения качества может получать аффикс -lar: meniŋ qašymda samarqand ešikidä jaḫšylar bardy (БН 19) ‘[Али Дервиш] при мне очень хорошо держался на подступах к Самарканду’. Для усиления качества прилагательных цветообозначения используется обычный прием – частичная редупликация: qup-qyzyl ‘очень красный’, ap-aq ‘совершенно белый’. Относительные прилагательные образуются с помощью аффикса -lyγ/-lig, -lyq/-lik (andyǯanlyq ‘андижанский; андижанец’, qyjaq közlik ‘косоглазый’, qajγuluγ ‘печальный’). Числительное. Количественные числительные: bir ‘один’, ik(k)i ‘два’, üč ‘три’, tört ‘четыре’, beš ‘пять’, alty ‘шесть’, jet(t)i ‘семь’, sek(k)iz ‘восемь’, toq(q)uz ‘девять’, on ‘десять’, jigirmä ~ jigirmi ‘двадцать’, ot(t)uz ‘тридцать’, qyrq ‘сорок’, el(l)ik(~g) ‘пятьдесят’, altmyš ‘шестьдесят’, jetmiš ‘семьдесят’, seksän ‘восемьдесят’, toksan ‘девяностo’, jüz ‘сто’, miŋ 11 ‘тысяча’, tümän ‘десять тысяч’, lek ‘сто тысяч’ jüz tümän ‘миллион’, korur ‘десять миллионов’. В сложных количественных числительных числа высшего порядка предшествуют числам низшего порядка (toksan üč ‘девяносто три’). Порядковые числительные образуются от количественных числительных при помощи аффикса -(Y)nčY/ -(U)nčY (ik(k)inči ‘второй’, üčünči ‘ третий’). Разделительные числительные образуются с помощью аффикса -š(A)r: törtär ‘по четыре’, altyšar ‘по шесть’); для bir, ik(k)i возможно образование на -in (birin birin (БН 12) ‘по одному’, birin ikin (БН 317) ‘по одному – по два’). Собирательные числительные двух разновидностей – на -äw (biräw ‘некто’, ikäw ‘вдвоем’ и на -(A)la [ikälä(si) ‘вдвоем’], ср. контаминированную форму üčäwlän (БH 319) ‘втроем’. Местоимения. Личные местоимения men ‘я’, sen ‘ты’, ol (реже – u) ‘он’, biz ‘мы’, ыiz ‘вы’, alar ‘они’ склоняются следующим образом: Род. mäniŋ / meniŋ, säniŋ / seniŋ, anyŋ; bizniŋ, sizniŋ (в поэтическом варианте чагатайского языка возможны огузские формы biziŋ, siziŋ), alarnyŋ Дат. maŋa, saŋa, aŋa; bizgä (в поэтическом языке редко bizä), alarγa / alarga Вин. meni, seni, any; bizni Местн. mendä, sendä, anda; bizdä, sizdä, alarda Исх. mendin, sendin, andyn; bizdin, sizdin, alardyn Указательные местоимения bu ‘этот’, оl ‘тот’; šul ‘тот’ (о котором уже говорилось), ošbu ‘вот этот’, ošul ~ ošal ‘вот тот’ образуют формы косвенных падежей ед.числа соответственно от косвенных основ an-, mun-, šun-, ošmun-, ošan-. Возвратно-выделительное местоимение образуется от öz (в неаффигированном виде оно выступает только в определительной функции) путем присоединения к нему соответствующих аффиксов принадлежности: özüm ‘я сам’, özüŋ ‘ты сам’, özi ‘он сам’, özümiz ‘мы сами’, özüŋiz ‘вы сами’, özläri ‘они сами’. Наряду с этим употребляется также персидское возвратное местоимение ḫud, которое аффиксов принадлежности не принимает и чаще выступает постпозитивно по отношению к местоимению или имени: men ḫud ‘я сам’. Вопросительные местоимения: kim, kimlär ‘кто’; ne, nelär, nimä ‘что’, nečä ‘сколько’, nedin, ničün ‘почему’; qaj(sy) / qaju ‘какой’, qačan ‘когда’, qany ‘куда ‘, qanda, qajda ‘где’, qajan(γa) 12 ‘куда ‘, qanyn, qajdyn ‘откуда’. Определительно-обобщающие местоимения barča, bary ‘все’, härkim ‘каждый’, ba’zy ‘некоторый’, ǯämi:’ ‘все’, ǯümlä ‘все’ могут выступать как в определительной функции, так и (реже) в функциях подлежащего и дополнения; härnimä, härne ‘все’, ‘всё (‘всё, что…)’ употребительны в функциях подлежащего и дополнения. Неопределенные местоимения kimsä, kimärsä, biräw ‘некто’, älläkim ‘кто-то’, bašqa, özgä ‘другой’, fällän ‘такой-то’, nimä / nimärsä ‘кое-что’, birär, nimä ‘что-нибудь’. Отрицательные местоимения heč kim, heč kimsä, heč kimärsä ‘никто’, heč nimä, heč närsä, heč nimärsä ‘ничто’, heč qajsy ‘никакой’ употребляются в сочетании с отрицательной формой глагола. Глаголу в чагатайском языке свойственны категории наклонения, времени, залога, лицачисла. Положительный аспект характеризуется нулевым показателем, отрицательный аспект – показателем -mA, присоединяемым к основе. Аспект возможности образуется по схеме: деепричастие на -А/-j смыслового глагола + спрягаемая форма вспомогательного глагола al-. Аспект невозможности передается сочетанием деепричастия на -А/-j смыслового глагола + вспомогательный глагол al- в отрицательном аспекте: ala almas ‘не может взять’. Система изъявительного наклонения включает в себя следующие временные формы. Настоящее время образуется по схеме, допускающей известную вариативность: основа + А/-j [+ dur(ur) / tur(ur)] + полные лично-числовые показатели; в отрицательном аспекте – -mА + -j [+ tur(ur)] + полные лично-числовые показатели. 1-е л. ед.ч. – körä dur man ‘вижу’ и jana man ‘горю’, qylmaj tururman ‘не делаю’; 2 л. ед.ч. – körünä sän ‘кажешься’, blimäj sän ‘не знаешь ‘; 3 л. ед. ч. čyqadar ‘он выходит’; heč kiši körmäj durur ‘никто не видит’; 2 л. мн.ч. ajtasyz ‘вы говорите’; 3 л. мн.ч. ičä durlar ‘они пьют’. Эта временная форма еще не стабилизировалась как таковая, не все составляющие ее компоненты стали облигаторными: это касается включенного в ее состав связочного элемента dur(ur) / tur(ur), еще не вполне утратившего признаки прежнего статуса связки. Пишущиеся, как правило, раздельно компоненты этой формы обычно еще не подчиняются действию сингармонизма. Настоящее длительное, сказуемое по схеме -mAk + -tA (-dur) + полные лично-числовые показатели, также носит характер не вполне стабилизовавшейся формы при том – с довольно ограниченным распространением; ср. ima:n keltürmäktä dur man ‘я верую’, но men emdi 13 ḫastaju γam artmaqta ‘теперь усиливаются мои болезнь и печаль’. Настоящее-будущее на -(A)r/-(U)r + полные лично-числовые показатели: bilürmän ‘знаю’, jyγlarsan ‘плачешь’, sačar ‘он сеет’, alurbyz ‘возьмем’. [В поэтической разновидности чагатайского языка изредка встречается регионально-варьирующая (огузская) форма с кратким показателем 1-го лица ед.числа: jyγlaram ‘я плачу’]. Отpицательный аспект: körmäsmän ‘не вижу’. Для 1-го лица ед.числа показатель отрицательной формы настоящегобудущего времени может иметь в прозаической и поэтической разновидностях чагатайского языка региональный (огузский) вариант - mAn: demän ‘нe скажу’, bilmän ‘не знаю’. Будущее категорическое время образуется присоединением к глагольной основе показателя -γu/-qu + краткие лично-числовые показатели + связка dur: kelgüm dur ‘ я приду’; alγuŋ dur ‘ты возьмешь’, barγusy dur ‘oн пойдет’; отрицательный аспект körmägüŋiz dur ‘вы не увидите’; реже – другая модель: kelgüsi joq ‘он не придет’. Будущее неопределенное образуется присоединением к глагольной основе показателя γaj/-gäj + полные лично-числовые показатели: bergäjsin ‘ты дашь’, alγajbyz ‘мы возьмем’, ‘aǯyz bolmaγaj ‘не ослабеют’. По богатству модальных значений и оттенков, как и по функциональным возможностям (выступает в качестве сказуемого придаточных предложений, вводимых союзом ki / kim) будущее неопределенное занимает промежуточное положение между временной формой и желательным (косвенным) наклонением. Прошедшее категорическое (-dY/-tY + краткие лично-числовые показатели) отличий в своей форме и функционировании не имеет. Прошедшие перфективные времена образуются как от деепричастия, так и от причастий. 1) Деепричастие на -(Y)p + (tur/dur) + полные лично-числовые показатели: bitibmen ‘я написал’, bitibsen ‘ты написал’, keltürüp-tur-men ‘я принес’, deptur ‘говорил’ (возможна контаминация двух парадигм – с tur/dur и без него; соответственны семантические нюансы). 2) Причастие на -γan/-gän + полные лично-числовые показатели (для 3-го лица – tur/dur): salγan sen ‘ты положил’, qalγandur ‘он остался’; отрицательный аспект – qylγan e(r)mäs (tur) ~ qylmaγan dur ‘он не сделал’. 3) Значительно реже прошедшее неочевидное образуется по модели: основа глагола + mYš + лично-числовые показатели. Поскольку это, скорее всего, форма регионального варьирования, лично-числовые показатели используются для прозаической разновидности 14 чагатайского языка полные [čyqmyšmen ‘я вышел’ (из рассказа Бабура о его сне – БН 102), qojmyšsen ‘оказывается, ты положил’, qačmyš ‘оказывается, бежал’], для поэтической его разновидности – краткие (ešitmiš-äm ‘я, оказывается, услышал’), которые здесь иногда употребляются наряду с полными показателями. Временные формы, образованные от деепричастий, в чагатайском языке обнаруживают недостаточную спаянность временной основы и служебных морфем, что особенно заметно в вопросительной форме: вопросительная частица mu вклинивается между временной основой и лично- числовым показателем либо dur: baryp mu sen’ходишь ли ты?’, berä mu dur ‘даст ли он?’. Сложные формы прошедших времен образуются путем присоединения к различным временным основам недостаточного глагола e(r)- в форме прошедшего категорического времени. 1) Давнопрошедшее время на -(Y)p e(r)di [baryp erdim ‘я ходил (давно)’; kelip edük ‘мы пришли давно’] и гораздо менее употребительная регионально-варьирующая форма mYš e(r)di (čyqmyš edi ‘оказывается, давно вышел’). 2) Прошедшее незаконченное на -A/-j dur e(r)di: kelädur erdi ‘ он было направлялся’, jetmäj dur edi ‘еще не достиг’. 3) Прошедшее длительное на -mAktA e(r)di (с заметными частотными ограничениями): ba’zy čyqmaqta edilär (БH 114) ‘некоторые [только еще] выходили’. 4) Прошедшее предположительное на -γaj e(r)di: ne iš qyla alγaj edi ‘что он мог бы сделать?’. Из-за свойственного этой временной форме модального значения нереальности (также приблизительности) она часто используется в аподозисе условного периода. Модальные оттенки передаются присоединением к той или иной временной форме соответствующих форм недостаточного глагола e(r)-: e(r)kän(dur) (очевидность действия), e(r)kin(dur) (предположительность действия), e(r)miš (недостоверность действия); например, baradur ekän dur ‘очевидно, [в то время] ходит’, müdir bolub ekän dur ‘оказывается, стал мюридом’, öldi ekin ‘вероятно, умер’, kelä emišlär ‘будто бы приходят’. Повелительно-желательное наклонение Ед. число 1 -Aj(Yn), -AjYm (последний реже): keläj, Мн. число -AlY(ŋ), -AjlYq ~ -AjYq: sizni padišah kütäräliŋ 15 л. keläjin ‘приду-ка я’, köräjim ‘посмотрю- ‘объявимте вас государем’ (букв. ка я’ ‘поднимемте [на белой кошме]’); beräjik ‘отдадим-ка, olturaly ‘сядем-ка’ 2 Нулевой показатель; параллельно -Yŋ: sizlär qatylyŋ ‘вы присоединяйтесь’; то л. употребляемые в обеих разновидностях же для вежливого ед. числа: körüŋ чагатайского языка: -γyl/ -gil, -γyn/-gin: ‘смотрите’; -YŋlAr – вежливое мн. ч.: barγyl ‘иди’, ynanmaγyn ‘нe верь’ qobuŋlar ‘поднимайтесь’; -Yŋyz – мн. ч.: alyŋyz ‘берите’; то же для вежливого ед.числа: γam jemäŋyz ‘нe печальтесь’ 3 -sUn: anyŋ bilä bolsun ‘пусть побудет с л. ним’ -sUnlAr: kelsünlär ‘пусть приходят’ Условное наклонение образуется присоединением к глагольной основе аффикса -sA + краткие лично-числовые показатели: barsam ‘если я иду’, barsaŋ ‘если ты идешь’, barsa ‘если он идет’. Прошедшее (ирреальное) время: ol qyšny… ötkärilsä edi ‘если бы провели... ту зиму’. Условная модальность образуется сочетанием причастий -γan, -adurγan, -(A/U)r с условной формой вспомогательного глагола bol- ‘стать’, реже – временной формы с условной формой недостаточного глагола e(r)-: tüškän bolsa ‘если он попал (в плен)’, čyqaradurγan bolsa ‘если он станет выносить’, harkim ägär barur bolsa (БН 423) ‘любой, если надумает идти’, kördüm ersä ‘если я увидел’. Залоги. Страдательный залог образуется присоединением -(Y/U)l [~ -(Y/U)n] к глагольной основе. В чагатайском языке специфичен синтаксис конструкций с переходным глаголом страдательного залога, сохраняющим управление основного залога, а именно название объекта действия в вин. падеже. Такие конструкции используются в стилистических – депрециативных целях при повествовании от 1-го лица; особенно часто наблюдаются в «Бабур-наме»: isfarä-u känd-i badamny aŋa berildi (БН 88) ‘Исфару и Кандибадам [мы] отдали ему’. В этих же целях используется в «Бабур-наме» и страдательный залог непереходных глаголов: ḫijal qylyb edük kim... kičik ḫan dadamγa barylγaj (БН 99) ‘[Еще раньше] мы думали... направиться... к младшему Хану, моему дяде’. Возвратный залог образуется присоединением к глагольной основе аффикса -(Y/U)n: 16 čumundum ‘я погружался (в воду)’. Взаимно-совместный залог образуется присоединением к глаголъной основе аффикса (Y/U)š; глагольная словоформа взаимно-совместного залога может иметь в своем составе аффикс мн. числа, причем даже при отсутствии аффикса -lAr в подлежащем: ol taraf bu tarafdyn qylyč alyštylar (БН 53) ‘та сторона с этой стороной скрещивали мечи’. Понудительный залог образуется присоединением аффиксов -(Y)t, -(U)r, -tUr/-dUr, -qUr/γUr, -qar/-kär, -γuz/-güz: qorqutma ‘не пугай’, qačurdular ‘они обратили в бегство’, öltürdi ‘убил’, ötkärdim ‘я провел’, olturγuzdylar ‘посадили’. Конструкции с видовыми значениями образуются аналитически – сочетанием смыслового глагола в форме деепричастия на -A/-j [редко – также на -(Y/U)p] и одного из вспомогательных глаголов jürü-, bar- ‘ходить’, kel- ‘приходить’, tur- ‘стоять’, qal‘оставаться’, kör- ‘смотреть’, ber- ‘давать’, jaz- ‘грешить; сбиваться с пути’ [jyqyla jazdy (БН 51) ‘чуть было не упал’]. Наиболее распространены видовые конструкции со следующими значениями: 1) продолжительность действия (с оттенками ее исчерпанности к данному моменту – qal-, длительности и интенсивности действия – jürü-, его энергичного развития при определенной направленности – ber-): tün jarymyγača kelä qaldy (БН 285) ‘[войско] подходило до полуночи’, čapqulaša zarb-I rast ura jürüb …qačurdylar (БН 114) ‘продолжая рубиться на саблях, рассыпая точные удары, ... они обратили в бегство [врага]’, jürüj beriŋ (БН 139) ‘продолжайте путь’; 2) развитие действия от прошлого к настоящему – kel-: hamišä jammanlyq-u bozuqčylyq moγol ulusydyn bola kelgän dur (БН 80) ‘дурные дела и разврат всегда исходили и исходят от могольского племени’; 3)сильное старание, попытка совершить действие – kör-: ketä kör ‘попробуй-ка уйти’. Причастия. Причастие прошедшего времени на -gän/-γan, одно из наиболее употребительных в чагатайском языке, употребляется в функциях определения, дополнения, обстоятельства времени: bu ḫabar kelgän bilä ... marγynan tarafyγa… mutawwaǯyh boldum (БН 75) ‘как только пришло это известие, ... я направился в сторону маргинана’. Причастие на mYš как форма регионального варьирования (огузская) имеет ограниченное употребление. Причастие настоящего времени на -Adurγan/-Aturγan употребляется в функциях как определения, так и обстоятельства места [в местн. падеже: amu [su]jyny kečäturγanda (БН 55) 17 ‘когда переходил Аму-Дарью’]. Причастие настоящего-будущего времени на -(A/U)r употребляется в функциях определения, подлежащего, дополнения, обстоятельств времени, причины, цели: mirza ölär jyly (БН 40) ‘год, когда мирзе умететь’, γanymny taγγa barury ḫod müškildur (БН 259) ‘врагу пройти к горам само по себе трудно’ čehar baγda erürdä bitildi (БН 398) ‘[это] написано, когда [я] был в Чар-Баге’; urtasy suwny jyldam barurydyn muz baγlamaj edi (БН 119) ‘середину [арыка] лед не сковывал из-за того, что быстро течет вода’; čahar-u pajtaḫt qylurγa köp sa’j-u ihtimamlar qyldy (БН 61) ‘[Тимур-бек] приложил много стараний и трудов, чтобы сделать [Kеш] столичным городом’. Причастие будущего времени на -γu/-gü встречается редко, см. ičkügä tüšti (БН 204) ‘впал в запой’. Широко употребляется его производные: 1) на -lUq в функциях дополнения, определения, предикатива: ičkülükkä tüšär edi (БН 24) ‘он впадал в запой’, bilgülük jerdä (БН 177) ‘в обозначенном месте’, özümizgä jer fikrini qylγuluq dur (БН 271) ‘Надо подумать о месте для нас самих’; 2-3) на -sYz и -dek: tilgä aγyzγa suqqusyz qorqγu dek woqy’a (БН 398) ‘ужасное происшествие, лишающее языка и речи’; 4) на -čY – имя действующего лица: bu fitnälarny äŋiz qylγučy (БН 64) ‘возмутитель этих смут’. Имена действия. Имя действия на -maq/-mäk, одно из наиболее распространенных в чагатайском языке, может принимать аффиксы принадлежности, склоняться и в то же время сохраняет глагольные свойства (в частности, способностъ управлять подчиненными ему словами), благодаря чему часто образует распространенные обороты, выступающие в функциях подлежащего, прямых и косвенных дополнений, определения, обстоятельства цели. Пример: ḫosraw šahnyŋ munča ulγajmaγyγa munča haddu jetmäs išlärni qulmaγyγa sultan husajn murzanyŋ iki qatla any kelib alalmaj janmaγy sebäb boldy (БН 44) ‘причиной такому возвышению Хосров-шаха и совершению им cтоль неизмеримых дел явилось то, что Султан Xусейн Мирза дважды ходил на него и отступал, не сумев его взять’. В перечисленных субстантивных функциях употребляется и производное имя действия на -maq-lyq: qurγan berkitmäklikkä baš keräk (БН 115) ‘для того, чтобы укрепить крепость, нужна голова’. Имя действия на -(Y/U)š в чагатайском языке еще сохраняло все те свойства, которыми обладало и имя действия на -maq. Пример: här qajsy böläkniŋ qajsy jerdä turušyny ne josunluq jürüšini muqarrar-u mu’ajjan qylyb… ‘решив и назначав, в каком месте должен стоять каждый 18 отряд, каким образом он должен действовать’. Деепричастия. Весьма распространенное деепричастие на -(Y/U)b может выступать в поэтической разновидности чагатайского языка параллельно с архаическим деепричастием на -(Y/U)ban, употребление которого ограничено: jürübän (-jürüb) ‘идя’. Деепричастие на -А, j в чагатайском сохраняет свою самостоятельность и полифункциональность. Пример: häm humajunny uzata wä häm jerlärni sajr qyla jekšänbä küni … ordudyn altandym (БН 423) ‘Для того чтобы и Xумаюна проводить, и по этим местам прогулку совершить, в воскресенье днем ... я выехал из войскового расположения’. Деепричастие на -γaly/-gäli употребляется в функции обстоятельств цели, причины, времени: elikim azardä bolγaly oq atmajdur edim (БН 321) ‘Я тогда не метал стрелы, потому что у меня была повреждена рука’; biz kabul kelgäli türkmän hezaräsi anwa:’bi:adabluqlar-u rahzanlyqlar qulub edilär (БН 198) ‘До тех пор пока мы [нe] пришли в Кабул, туркменыхезарийцы учиняли всяческие безобразия и разбой’. Употребительны также деепричастия на -γač/-gäč, -γanča/-gänčä, -γunča/-günčä; довольно редким является деепричастие на -γuča/güčä. Наречия. 1)Наречия с формальными показателями: -čA (moγulča ‘по-монгольски’, özgäčä ‘по-другому’, azraqča ‘понемножку’); -lAb (tünläb ‘ночью’, jajaqlab ‘пешком’); -A:nä (< ар.) (qazaqa:nä wä bi: takallufa:nä ‘по-казачески и бесцеремонно’). 2) Ряд наречий представляет собой устойчивые формы словоизменения той или иной части речи, которые в процессе адвербиализации оказались изолированными в морфологическом отношении: a) -lyqta (ošbu qyšlyqta ‘именно этой зимой’, taŋalyqta ‘наутро’; б) имя с аффиксом принадлежности 3-го лица: kečäsi ‘тот вечер, ту ночь’, sabahy ‘в то утро’. 3) Ряд наpечий представляет собой словосочетания в разной степени сплоченности: a) taŋla ‘на рассвете’ (< taŋ bilä, ср. kečä bilä ‘ночью’) и последующими наращениями аффиксов словоизменения (taŋlasy ‘на следующее утро’, taŋlasyγa ‘к рассвету следующего дня’); б) az aγlaq ‘немножко’; в) jaŋy baštym ‘снова’. 4) Наречия, изолированные в семантическом и лексическом отношениях: bat ‘скоро, немедленно’, jyldam ‘быстро’, asru ‘очень’; burna ‘раньше’, ilgäri ‘вперед’. Служебные части речи. В качестве служебных имен (с соответствующими аффиксом принадлежности и аффиксом одного из локальных падежей) помимо üst, ast, tub, ič, taš, orta, ara употребляются также baš ‘голова’, ajaq ‘нога’, soŋ ‘конец’, jaqa ‘бок, сторона’, jüz ‘лицо’, 19 qaš ‘бровь’, al ‘перед’, kejin ‘сзади, потом’, utru ‘навстречу’, tegärä ‘вокруг’. Послелоги. Некоторые из распространенных послелогов в чагатайском языке сохраняют реликты своего самостоятельного употребления. Так, bilä ‘вместе с’ еще может использоваться в качестве наречия ‘вместе’ [bilä kirgäjlär wäbila čyqγajlar (БН 382) ‘вместе войдут и вместе выйдут’], sary ‘к, по направлению’ – в качестве имени ‘направление, сторона’, сохраняя именные способности к словосочетанию и словоизменению (oŋ sary ‘правая сторона’, ol sarylar ‘те направления’, här saryγa ‘в любую сторону’, özgä sarydyn ‘с другой стороны’). Эти послелоги, как и üčün ‘для, ради’, aša ‘через’, sajy(n) ‘по мере [того, как]’, управляют основным падежом имени. Дат. падежом управляют послелоги baqa (γarbqa baqa ‘на запад’; özgä jergä baqa ‘по сравнению с другими местами’), köra (aŋa körä ‘в соответствии с ним’), utru (aŋa utru ‘ему навстречу’). Исходн. падежом управляют özgä (bir samarqandtyn özgä ‘кроме одного Самарканда’), nary (ḫǯänd sujydyn nary ‘по ту сторону от Ходжендской реки’). Союзы. Сочинительные союзы, собственно тюркские и заимствованные, – wä ‘и’, jinä ‘еще’, daγy ‘также’, amma ‘но’, wäle: ‘однако’, balkä, ga:h … ga:h(i) ‘то... то’, ne... ne ‘ни... ни’. Среди подчинительных союзов особое место занимает союз kim / kä, результат конвергенции тюркского вопросительного местоимения kim > относительного местоимения kim > союза kim ‘что’, с одной стороны, и персидского союза kä, с другой, при участии этого, весьма употребительного союза в чагатайском языке (особенно в прозаической его разновидности) образовалось большое число союзных речений, передающих временные и причинные отношения: här qačan kim ‘в любое время, когда’, negä kim, any(ŋ) üčün kim, nečük kim ‘потому что’. Употребляется также много заимствованных союзов: čünkä ‘так как’, ‘потому что’, ägär ‘если’, ägärčä ‘хотя’ и др. Лексика Основу словарного состава чагатайского языка составляют исконно тюркские слова. Лексические заимствования из арабского и иранского языков в сочинениях чагатайских авторов весьма многочисленны (особенно в сочинениях Навои – от 60 до 90% всей использованной им лексики). Арабская и иранская лексика, проникавшая книжнописьмеиным путем, равно как и изустно (для арабской лексики – религиозная проповедь в мечети, уроки богословия в медресе; для иранской лексики – благодаря тюркско-иранскому 20 двуязычию, использованию фарси в делопроизводстве) не только охватывала области религиозную, социально-экономическую, административную, культурную, а также прочие отвлеченные понятия. Арабская и иранская лексика распространялась и на вполне конкретные (а также бытовые) сферы, в том числе на названия частей тела (преимущественно в поэтическом языке). Широкое использование арабской и иранской лексики, усугубляя наддиалектность чагатайского языка, способствовало созданию высокого стиля – особенно это заметно в поэтической разновидности чагатайского языка, где широко варьируют, например, тюркские и персидские названия частей тела. Монгольские заимствования проникали в чагатайский язык из карлукских и других диалектов Мавераннахра, усваивавших монголизмы со времен татаро-монгольского нашествия, а также через моголов, потомков монголов Чингиз-хана и Чагатая, осевших в Средней Азии и на северо-западе Центральной Азии, с XIV в. – путем контактов с сопредельным Могулистаном (Семиречье и Кашгар). Объем монгольской лексики в чагатайском языке ограничен: это в основном социально-экономические, административные термины (в том числе титулатура – ḫan, tarḫan, nojon, baḫši), термины военного дела, этнонимы. Краткие сведения о диалектах Чагатайский как наддиалектный литературный язык развивался в условиях регионального варьирования строевых единиц следующих диалектов: карлукско-уйгурских диалектов, не испытавших ираноязычного влияния (типа андижанского), карлукско-уйгурских диалектов, подвергшихся сильному ираноязычному воздействию в условиях тюркско-иранского двуязычия (типа самаркандского диалекта), восточноогузских диалектов, кыпчакских диалектов. Библиография Будагов Л. Сравнительный словарь турецко-татарских наречий. СПб. Т. I (с.1–810), 1869; Т. II (c. 1–415), 1871 (Фотомеханическое переиздание – М., 1960). Боровков А.К. «Бадā’ и ал-лугат». Словарь Тāли ‘Ӣмāнӣ Гератского к сочинениям Алишера Навои. М., 1961. Иванов С.Н. Родословное древо тюрок Абу-д-Гази-хана. Грамматический очерк. Ташкент, 21 1969. Кононов А.Н. Родословная туркмен. Сочинения Абу-л-гази хана Хивинского. М.–Л., 1958. Малов С.Е. Мир Алишер Навои в истории тюркских литератур и языков Средней и Центральной Азии // Изв. АН СССР. Отд. литературы и языка, 1947, т. 6, в. 6. Meлиоранский П. Турецкие наречия и литература // Брокгауз Ф.А., Ефрон И.А. Энциклопедический словарь. Т. 34. СПб., 1902. Наджип Э.Н. О средневековых литературных традициях и смешанных письменных тюркских языках // Советская тюркология, 1970, № 1. Поцелуевский А.П. Диалекты туркменского языка // В кн.: Поцелуевский А.П. избранные труды. Ашхабад, 1975. Самойлович А.Н. К истории литературного среднеазиатско-турецкого языка // Сб.: МирАли-Шир. Л., 1928. Тенишев Э.Р. Языки древне- и среднетюркских письменных памятников в функциональном аспекте // ВЯ, 1979, № 2. Щербак A.М. Грамматика староузбекского языка. М.–Л., 1962. Благова Г.Ф. Тюркское чағатаj – русское чагатай / джагагай // Тюркологический сборник 1971. М., 1972. Благова Г.Ф. О соотношениях прозаического и поэтического вариантов среднеазиатскотюркского литературно-письменного языка XV – начала XVI в.// Turcologica. Л., 1976. Благова Г.Ф. Тюркское склонение в ареально-историческом освещении (Юго-восточный регион). М., 1982. Абдураҳмонов Ғ., Шукуров Ш. Ўзбек тилининг тарихий грамматикаси. Тошкект, 1973. Brockelmann C. Osttürkische Grammatik des islamischen Litteratursprachen Mittelasiens. Leiden, 1954. Eckmann J. Chagatay Manual. Bloomington, [1966]. 22
