Федеральное государственное автономное образовательное учреждение
высшего образования
«Российский университет дружбы народов»
На правах рукописи
Маркова Елена Андреевна
АНГЛИЙСКИЕ ЭКВИВАЛЕНТЫ РУССКИХ ЧАСТИЦ
С ПОЗИЦИЙ СИСТЕМНОЙ ЛИНГВИСТИКИ
Специальность: 10.02.20 – Сравнительно-историческое,
типологическое и сопоставительное языкознание
диссертация на соискание ученой степени
кандидата филологических наук
Научный руководитель –
доктор филологических наук,
профессор Бахтикиреева У.М.
Москва – 2017
1
СОДЕРЖАНИЕ
3
ВВЕДЕНИЕ
Глава 1. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ДЛЯ ИЗУЧЕНИЯ
ЧАСТИЦ С ПОЗИЦИЙ СИСТЕМНОЙ ЛИНГВИСТИКИ
1.1. Русские частицы как объект изучения в русском
языкознании
1.2. Английские частицы как объект изучения в отечественной
англистике
1.3. Английские частицы как объект изучения в зарубежной
англистике
11-46
21
29
44
Выводы к Главе 1.
47-77
Глава 2. СИНТЕЗИРУЮЩИЙ ПОТЕНЦИАЛ СИСТЕМНОЙ
ЛИНГВИСТИКИ ПРИМЕНИТЕЛЬНО К ИЗУЧЕНИЮ ЧАСТИЦ
2.1. Основные положения системной лингвистики
применительно к объекту и предмету исследования
2.2. Своеобразие коммуникативного ракурса английской
языковой системы с позиций системного подхода
2.3. Системная лингвистика применительно к художественному
(литературному) билингвизму
49
56
67
74
Выводы к Главе 2.
Глава 3. АНГЛИЙСКИЕ ЭКВИВАЛЕНТЫ РУССКИХ ЧАСТИЦ
С ПОЗИЦИЙ СИСТЕМНОЙ ТИПОЛОГИИ ЯЗЫКОВ
3.1. Частицы как показатели коммуникативного ракурса языка
3.2. Особенности
художественного
билингвизма
и билингвальной личности Владимира Набокова
3.3. Русские частицы в романе В. Набокова «Защита Лужина»
3.4. Английские эквиваленты русских частиц в романе
В. Набокова "The Luzhin Defence"
78-125
Выводы к Главе 3.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
123
126
130-146
78
87
96
111
2
ВВЕДЕНИЕ
Частицы русского и английского языков подвергаются исследованиям
в российской и зарубежной лингвистике на протяжении длительного
исторического времени. Более двух столетий русские частицы («гибридные
единицы»,
«мелкие
слова»,
«ошмётки»
языка,
«мелкие
элементы»,
«частички-партикулы») находятся в фокусе внимания отечественных ученых
(М.В. Ломоносов,
Н.И. Греч,
А.В. Добиаш,
Ф.Ф. Фортунатов,
А.А. Шахматов,
А.М. Пешковский,
В.В. Виноградов,
Н.Ю. Шведова,
Е.А. Стародумова,
Т.М. Николаева,
Л.В. Щерба,
Л.Г. Зубкова,
Е.В. Падучева, А.П. Евгеньева, В.И. Муминов и мн. др.).
В течение трех веков английские частицы (т.н. «‘P’-phenomena», «‘P’forms», «‘P’-words») изучаются зарубежными учеными (Дж. Локк, У. Уокер,
Д. Болинджер, Б. Каппелли, С. Лиднер, К. Бругман, Д. Лакофф, А. Тайлер,
В. Эванс, Э.М. О'Дауд, К. Дебра и др.).
В последней четверти ХХ в. английские частицы активно исследуются
российскими
учеными
в различных
аспектах
(Б.А. Кривоносов,
С.Е. Маковеева и др.), в т.ч. с позиций когнитивной лингвистики
(Б.Б. Базарова, М.А. Пчелкина и др.).
С 90-х годов актуализируются исследования, посвященные английским
соответствиям русских частиц с позиций коммуникативной теории
перевода (А.Г. Минченков и др.).
Исследованные отечественными учеными разных поколений русские и
английские частицы признаны особыми маркерами, указывающими на
типологические особенности русского и английского языков. Вместе с тем,
сравнительный анализ разных подходов к осмыслению и описанию частиц и
их иноязычных эквивалентов свидетельствует о том, что за пределами
исследований остаются достижения системной типологии языков —
3
системной лингвистики (или теории системно-типологической языковой
детерминанты).
Системная типологии языков Г.П. Мельникова, сконцентрировавшая
идеи основоположников системного подхода к языку, обладает большой
объяснительной силой (explanatory power) для более глубокого понимания
феномена частиц и, следовательно, их иноязычных эквивалентов.
В лингвистической
в понятии
внутренней
концепции
Г.П. Мельникова,
детерминанты
непосредственно
воплощено
гумбольдтовское
понимание внутренней формы как функционально наиболее важного
свойства языкового строя и типа. Являясь наиболее устойчивым свойством
языковой системы, проявляющимся на высшем уровне и поддерживаемым
своеобразием
всех
подуровней,
внутренняя
детерминанта
языка
проявляется и реализовывается в коммуникативном ракурсе, в особенностях
смысловой схемы типовых высказываний. Таким образом, системная
лингвистика строится на понимании языка как самонастраивающейся
динамической системы, действие которой осуществляется в силу связанности
и взаимодействия всех её ярусов и подсистем. Оптимальная согласованность
элементов, реализующих свои функции, обусловливает целостное и
эффективное функционирование системы [Лутин 2006].
Как
представляется,
системный
подход,
легализировавший
разнообразные методы изучения и описания языка как адаптивной системы,
расширяет исследовательское поле английского и русского языкознания
в изучении служебных слов — частиц и их иноязычных эквивалентов как
показателей своеобразия коммуникативного ракурса языка.
Выбранная для раскрытия темы исследования лингвистическая
концепция Г.П. Мельникова представляется актуальной и в контексте
современного функционирования английского языка и инонациональноанглийского
би(поли)лингвизма.
Глобальная
англизация
усиливает
4
тенденции к корнеизоляции, которая, в свое очередь, обусловливает
потребности
английской
языковой
системы
«полифункционально
использовать знаки» [Мельников 2003: 123].
В настоящей диссертации осуществлена попытка ответить на ряд
вопросов, и прежде всего, на следующие: Каков потенциал системной
лингвистики в объяснении особой роли и значения частиц в системе языка
в отличие от всех предшествующих подходов? Какова роль и значение
частиц и, собственно – английских эквивалентов русских частиц –
в формировании внутренней детерминанты (формы) двух сопоставляемых
языков?
В своей
работе
мы
руководствуемся
одним
из
принципов
Г.П. Мельникова: «Сосредоточив внимание лишь на одной стороне, на одном
компоненте системы, исследователь, хотя и не во всех деталях, но все-таки
вольно или невольно получает информацию и обо всех иных сторонах,
параметрах и компонентах данной системы» [Мельников 2003: 357].
Основная цель диссертации — на основе сравнительного анализа
разных подходов в изучении частиц и сопоставительного анализа русских
частиц и их английских эквивалентов определить их особую значимость
в формировании внутренней детерминанты английского языка с позиций
системной лингвистики.
Методологической
обобщение
достижений
основой
исследования
классической
является
теоретической
синтез
—
лингвистики
(отечественной и зарубежной) в изучении частиц и их англоязычных
соответствий и системно-типологической теории языковой детерминанты
Г.П. Мельникова в сочетании с коммуникативной теорией перевода и
теорией языковых контактов и билингвизма, в частности, художественного.
Методическую стратегию исследования определяет накопленный
в отечественной и зарубежной лингвистике опыт по изучению частиц их
5
соответствий в процессе перевода с русского языка на английский. В работе
использовался сравнительно-исторический метод, метод аналогии как один
из научных методов познания, сопоставительный метод, базирующийся на
синхронии и устанавливающий различное в языковых системах, метод
сплошной
выборки,
метод
лингвистического
описания,
логико-
семантический метод, общенаучные методы индукции и дедукции.
В
качестве
дополнительного
метода
исследования
к
работе
привлекается обобщение педагогического опыта (выявление трудностей,
возникающих в процессе преподавания английского языка в высшей школе
русскоязычным студентам).
В рамках коммуникативной теории перевода, и прежде всего – подхода
А.Г. Минченкова к понятию переводческой эквивалентности, мы оперируем
в работе термином английские эквиваленты, а не английские соответствия
русских частиц.
Объектом
исследования
является
внутренняя
детерминанта
английской и русской языковой системы, а предметом — русские частицы и
их английские эквиваленты.
Задачи исследования:
провести
сравнительный
анализ
подходов,
традиций
и
достижений в отечественной и зарубежной лингвистике в изучении
английских эквивалентов русских частиц и, собственно – русских и
английских частиц;
основываясь на выводах сравнительного анализа, подвести
теоретическую
служебных
слов
базу,
обосновывающую
(частиц)
в рамках
целесообразность
системно-типологической
изучения
теории
языковой детерминанты;
6
изложить основные положения системной типологии языков и
показать её возможности для объяснения различий в коммуникативных
ракурсах английского и русского языков;
провести сопоставительный анализ русских частиц и их
английских эквивалентов с целью выявления их ценности в формировании
внутренней детерминанты английского языковой системы с позиций
системной типологии языков.
В ходе исследования решались сопутствующие задачи, наиболее
значимыми из которых являются следующие:
в его
выявить причины интенсивной вариативности английского языка
современном состоянии
«глобальности» с позиций системной
лингвистики;
показать возможности системной лингвистики в отношении
объяснения феномена художественного (литературного) билингвизма и
творческой билингвальной личности.
Выбор материала для исследования обусловлен поставленными целью
и задачами. Поскольку в центре внимания стоят вопросы выявления
особенностей коммуникативного ракурса английского языка посредством
русских частиц и их английских эквивалентов, что напрямую связано
с коммуникативной теорией перевода и теорией языковых контактов и
билингвизма,
привлекались
художественные
тексты
билингвального
писателя. Выбор автора обусловлен: исследуемые особенности ярко
отражены в англоязычном дискурсе внимательного В. Набокова. Поиском
аналогий и большей достоверности вызвано обращение к результатам,
полученным
в
ходе
сравнительно-сопоставительных
исследований
английских соответствий русских частиц и собственно русских и английских
частиц отечественными лингвистами.
7
Гипотеза исследования. Выявление особенностей коммуникативного
ракурса языка через один из его компонентов, в частности – служебных слов
(частиц),
способствует
пониманию
языка
как
целесообразной,
функциональной обусловленной системы, обусловленной особенностями
сторон жизни языковой общности и её потребности использовать его
в определённых условиях.
Научная новизна исследования определяется тем, что впервые
английские соответствия русских частиц и собственно частицы подвергаются
изучению с позиций системной лингвистики. Новаторским подходом
является рассмотрение частиц в качестве значимых показателей своеобразия
коммуникативного ракурса английского языка, его внутренней формы.
Теоретическая значимость исследования заключается в обосновании
продуктивности системной типологии языков в изучения внутренней
детерминанты языка посредством служебного класса слов, уточнении
возможностей частиц в реализации системо- и тексто-образующих функций.
Теоретическая
значимость
также
определяется
выявлением
причин
интенсивной вариативности английского языка и раскрытием возможности в
отношении
объяснения
феномена
художественного
(литературного)
билингвизма с позиций системной лингвистики.
Практическая
ценность
материалов
исследования
заключается
в возможности их использования при подготовке вузовских курсов по
общему и частному — английскому языкознанию и лингвокультурологии,
социо-,
психо-
и
этно(психо)лингвистике,
когнитивной
лингвистике,
межкультурной коммуникации, теории и практике перевода. Содержание и
выводы диссертационной работы и представленный в ней материал могут
применяться в процессе преподавания английского и русского языков и их
сопоставления.
8
Объективность
и
достоверность
исследования определяется анализом
результатов
научных трудов классического
теоретического языкознания и системной лингвистики в области изучения
частиц и подтверждается
количеством русских частиц и их английских
эквивалентов, привлеченных к исследованию методом сплошной выборки из
русского и английского текстов наименее исследованного в лингвистическом
плане романа В. Набокова «Защита Лужина». Всего в русском тексте
выявлена 61 частица русского языка и проанализировано 1232 примера их
использования в русском тексте «Защита Лужина» и 1232 примера
английских эквивалентов русских частиц в тексте "The Luzhin Defence".
Основные положения, выносимые на защиту:
1. Русские частицы – служебные слова и английские частицы (particle,
P-phenomena, P-forms, P-words) в силу постоянного развития языка и
коммуникативных навыков у его носителей находятся в фокусе внимания
многих поколений российских и зарубежных лингвистов. Различия в русской
и
английской
традициях
в
области
изучения
частиц
обусловлены
типологическими различиями двух языков.
2.
Принципы
и
методы
системной
лингвистики
позволяют
рассматривать язык как систему, функционирующую в оптимальной
согласованности с подсистемой (частицами), от действия которой, в свою
очередь, зависит эффективное функционирование других подсистем и
системы
в
целом.
коммуникативной
Подход
системе
к
изучению
позволяет
языка
как
выявить
к
адаптивной
особенности
его
коммуникативного ракурса и типологические отличия от другого языка.
3. Типологическое своеобразие английского языка, обусловленное
полифункциональным использованием устоявшихся в языковой системе
ресурсов, с позиций системной лингвистики характеризуется как не имеющее
строго
фиксированного
коммуникативного
ракурса.
Его
внутренняя
9
детерминанта тяготеет к окказиональной, к использованию имеющихся
знаков, в частности – частиц – с учётом контекста, ситуации общения,
индивидуальных особенностей реципиента.
4. Английские эквиваленты русских частиц далеко не всегда имеют
постоянные формальные эквиваленты, зафиксированные в академических
изданиях, но практически всегда реализовывают те же функции, что и
русские
частицы
в
исходном
эквивалентов русских частиц
тексте.
Принадлежность
английских
к разным уровням языка, не имеет
существенного влияния на передачу содержания русских частиц, что
подтверждает одно из основных выводов системной лингвистики об
универсальности мышления
и потенциальной возможности передачи
содержания, в т.ч. референциального (не денотативного).
5. Теория системно-типологической языковой детерминанты позволяет
преодолеть методологические затруднения, имеющие место в теории трех
концентрических кругов, и предоставляет эвристические возможности для
углубления теории языковых контактов и билингвизма, а также феномена
художественного
(литературного)
билингвизма,
в
т.ч.
творческой
билингвальной личности.
Апробация работы. По теме исследования автор имеет 18 научных
статей, в т.ч. в изданиях, рекомендованных ВАК России – 4.
Структура работы. Диссертация состоит из Введения, Основной части
(3-х глав), Заключения, Списка литературы и составляет 148 страниц.
10
Глава 1.
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ДЛЯ ИЗУЧЕНИЯ ЧАСТИЦ
С ПОЗИЦИЙ СИСТЕМНОЙ ЛИНГВИСТИКИ
1.1. Частицы русского языка
как объект изучения в русском языкознании
В российской науке до второй половины XVIII в. частицы
не выделялись
в
качестве
самостоятельной
части
речи.
Лингвисты-
диахронисты это объясняют тем фактом, что в русском языке наиболее
значительный рост класса частиц наблюдался на более позднем этапе
развития языка. Количество русских частиц увеличилось почти в два раза
со второй половины XVII века [Скиба 1969: 16].
Увеличение числа частиц и их активное функционирование в языке
происходит в связи с тем, что использование частиц «связано исключительно
с логической и модальной обработкой предложения и его частей в условиях
уже более или менее развитой языковой системы» [Там же: 50-51].
Появление
частиц
является
доказательством
достаточно
более
высокого уровня развития языка и коммуникативных навыков у его
носителей. Потребность в создании частиц - специальных языковых единиц
возникает
у
человека
для
передачи
некоторого
референциального
(денотативного) содержания и для выражения своего отношения к этому
содержанию
(Ю.Г. Скиба,
С.Е. Маковеева
и
др.).
Иными
словами,
возникновение и последующее увеличение частиц находятся в прямой
зависимости от перехода человека на новую ступень в использовании языка
как средства общения в конкретном социуме.
В русском языкознании начало основательного изучения частиц
в качестве именно части речи начинается с трудов В.В. Виноградова. Вместе
11
с тем, частицы в разное время были охарактеризованы как «мелкие слова»
[Щерба 1974], к которым наравне с модальными словами и междометиями
были отнесены частицы, как слова явно незнаменательных частей речи.
Позже их называли даже «ошмётками языка». В число «ошмёток языка»
Е.В. Падучева
относит
вводные
слова
и
предложения,
интонацию,
дейктические элементы, а также частицы [Падучева 1996: 224].
Для анализа эволюции в изучении частиц более подробно мы
остановились на одной из первых монографий, посвященной стилистическим
функциям русских частиц на материале художественного текста. Это
исследование В.И. Муминова (2011).
На основании накопленного в отечественном языкознании опыта по
осмыслению и описанию частиц В.И. Муминов условно выделяет четыре
этапа в изучении русских частиц. Остановимся коротко на каждом из них.
Первый этап датируется периодом до второй половины XVIII века,
когда
частицы
рассматривались
в
составе
других
частей
речи
и
не выделялись в качестве самостоятельной части речи.
В
«Российской
грамматике»
М.В. Ломоносова
частицы
рассматривались в составе наречий и союзов.
Введший в научный оборот термин «частица» Н.И. Греч (1827)
понимал под ними союзы, первообразные наречия и даже местоимения,
выполнявшие двойную функцию, и потому они определялись и как части
речи, и частицы.
Выход работы Ф.В. Добиаша, посвященный семасиологии частей речи
(1897) знаменует второй — очень важный этап в изучении частиц, когда
они получают статус самостоятельной единицы речи.
Сложность изучения частиц связана с их особенностями. По замечанию
Ф.В. Добиаша, эти « ‘маленькие слова’ являются незначительными только
‘по внешнему виду’, а не по задачам в языке» [Добиаш 1897: 513].
12
«Частичные слова» находились в поле зрения Ф.Ф. Фортунатова.
Включая частицы в один ряд с другими словами (предлогами, союзами,
модальными словами, связками), учёный определяет их как класс слов,
выполняющих вспомогательную функцию в речи.
А.А. Шахматов, предложивший первую в русском языкознании
классификацию частиц как особой части речи, рассматривал их как особый
служебный класс слов и разделял их на препозитивные (ну, давай, дай) и
постпозитивные (же, -ка, тка).
Частицы
как
категория
сугубо
синтаксическая,
относящаяся
к служебным («частичным») словам, не имеющая формы, представлена
в работе о русском синтаксисе А.М. Пешковского. Выделив отдельные
разряды частиц, учёный устанавливает их значения и высказывает замечания
о важности разграничения частиц по функциям [Пешковский 1968: 39].
Определяя частицы (даже, ведь, и, да, нет) как «лишние слова»,
не подходящие ни под какую категорию, Л.В. Щерба относит их и
к наречиям, и к связкам и к группам «усилительных слов» [Щерба 1957: 66].
Третий этап в изучении русских частиц В.И. Муминов определяет как
наиболее результативный в силу интенсивной разработки частиц как части
речи в трудах отечественных грамматистов ХХ в., прежде всего, в трудах
В.В. Виноградова, в которых уже выделяются основные разряды частиц.
«Частицы в широком смысле этого слова — то же, что ‘частицы речи’», не
имея вполне самостоятельного или материального значения, они, главным
образом, привносят дополнительные оттенки в значения других слов, групп
слов,
предложений
грамматических
или
же
служат
(а, следовательно,
и
для
выражения
логических,
и
разного
рода
экспрессивных)
отношений.
Определяя частицы как небольшие группы слов с общими для них всех
характерными чертами гибридно-полуграмматического, полулексического
13
типа и медиумным положением между наречиями и модальными словами,
с одной стороны, и союзами — с другой стороны, ученый пишет, что именно
за этими «группами ‘частичных’ слов и сохраняется обычно звание ‘частиц’
в собственном смысле» [Виноградов 1986: 545].
Работы
других
Ю.И. Леденева,
учёных
(Н.А. Каламовой,
В.И. Колодезнева,
И.П. Распопова,
Д.С. Светлышева,
Л.М. Чистяковой,
Н.А. Широковой,
Н.Ю. Шведовой,
и
мн. др.)
углубили
понимание
специфичности, значения, функциональных возможностей и особенностей
использования частиц как особых служебных слов.
Четвёртый этап в изучении частиц осуществляется в современном
русском языкознании. Частицы стали классифицироваться как отдельная
часть речи наравне с другими частями речи, начиная с конца 60-х - начала
70-х годов ХХ века.
Основываясь на работах предшественников, отечественные лингвисты
(Е.В. Алтабаева, Н.А. Андромонова, А.Е. Булатникова, А.В. Знаменская,
Т.Б. Иванова, С.В. Лосева, И.В. Лютц, Т.М. Николаева, Е.А. Стародумова,
И.Б. Токарчук, А.Ю. Чернышева и мн. др.) осуществили многочисленные
описания отдельных частиц и их групп.
Среди известных школ с высоким уровнем преемственности в области
разноаспектного,
многостороннего
Дальневосточная
школа,
изучения
основоположником
частиц
которой
выделяется
является
Е.А. Стародумова. Одно из главных положений, которым руководствуются
исследователи этой школы, заключается в выводе о том, что семантика
частиц проявляется в их функциях [Стародумова 1997: 15]. Этот вывод
отмечается в работах Т.М. Николаевой и др., а также представителей
дальневосточной школы. Отсутствие денотативного значения у частиц
обусловливает тесную взаимосвязанность их семантики и функциональных
свойств (В.И. Муминов и др.)
14
Одним из первых российских ученых, обративших внимание на
семантические особенности частиц, описавших модальные и дискурсивные
частицы, в т.ч. как показателей типологических черт языков, а также
«производные»
частицы
/ «партикулы»
является
известный
ученый
Т.М. Николаева [1985].
В своей монографии, посвященной истории и природе «блуждающих
частиц», Т.М. Николаева, обозначая перспективы в их изучении частиц,
пишет: «Единицами этого языкового пласта являются те мелкие элементы,
из которых состоит весь наш ‘коммуникативный фонд’. Их любят называть
частицами. <…> Их также любят приписывать к какому-либо уже
известному классу, делая из них почему-то ‘застывшие’ его осколки. Но всетаки, скажем, ли + бо, состоящее из двух таких элементов, не частица, а союз.
Из двух таких же элементов состоит и кь + то, а это уже не союз,
а местоимение. Из двух ‘частиц’ может также складываться новая частица,
например, да + же. В англоязычной литературе частицы называются
particles, и по-другому их назвать нельзя. Русский язык, которому мы за это
благодарны, позволяет иметь два термина: и частицы, и партикулы» [2008:
7-8].
Внимание к изучению частиц русского языка в отечественной
лингвистике не прерывается. Они остаются привлекательным объектом для
исследователей, и эта тема открыта для новых исследований. В качестве
коммуникативно-прагматических
знаков
они
«представляют
научный
интерес во всех областях и направлениях современной лингвистики»
[Стародумова 2002: 3].
Признавая частицы как особый функциональный класс в силу их
постоянного
участия
в выражении
коммуникативного
содержания
высказывания, учёный, в частности, отмечает, что частицы:
15
а) ‘приспосабливают’ объективную информацию к условиям речевого
акта;
б) их коммуникативно-прагматическая функция является единственной
или основной;
в) коммуникативная
сущность
/ ‘разговорная’
природа
частиц
объединяет все частицы как в их коммуникативно-прагматическом (частицы
в
речевом
акте),
так
и
коммуникативно-синтаксическом
(частица
в высказывании).
«Семантика частиц, включающая прагматические компоненты, а для
отдельных частиц – элементы объективной информации, делает их
важнейшим средством организации связного текста и ‘вспомогательными’
элементами построения синтаксических конструкций» (выделено нами —
Е.М.) [Стародумова 2002: 259-260].
Схожие идеи и выводы были сформулированы в одном из важных
трудов, на котором мы выстраиваем методологию своего диссертационного
проекта. Это исследование известного специалиста по изучению английских
соответствий русских частиц А.Г. Минченкова [1999: 157 с.], которое
послужило отправной точкой для проведения нашего исследования.
В названии этой работы нет прямого указания на русские частицы, но она
имеет
самое
прямое
отношение
к
более
полному
раскрытию
функциональных возможностей частиц в дискурсе, к пониманию частиц как
типологической черты русского языка, и их семантики в т.ч. скрытой, частиц
и категории модальности (целесообразности отделения модальных значений
от прагматических), частиц и прагматики речевого общения, а также
раскрытию понятия дискурсной частицы в аспекте перевода.
Значимыми и весомыми результатами диссертации А.Г. Минченкова
является выявление функций русских дискурсных частиц средствами
английского
языка,
и
сформулированный
им
вывод
о
том,
что
16
в практическом плане анализу можно подвергать только актуализированное
прагматическое значение частицы в составе определенного дискурса. Именно
исследование частиц как не грамматического, но функционального класса
слов в рамках прагматики, анализ основной их функции (функции выражения
отношения как рационального, так и эмоционального) позволяет выделять
более детальные значения частиц в конкретном контексте (дискурсе).
В исследовании раскрыты возможности частиц выступать в функции
иллокутивных маркеров высказывания или как модифицирующих основную
иллокутивную силу высказывания единиц; реализовывать дейктические
возможности, логически связывать высказывания [Минченков 1999: 65-66].
Важным для нашей работы является нижеследующий тезис, который
на основе вывода Т.М. Николаевой обобщен А.Г. Минченковым в его
исследовании: «Типологической чертой русского языка является наличие
в нем большого и развитого класса частиц». Классифицируемые по
функциям и по строению, они имеют «способность сочетаться друг с другом,
нередко выражая одно и то же экспрессивное значение». Семантика частиц
наиболее полно выявляется в контексте в силу их полифункциональности
[Там же: 65]. «Для русского языка свойственно более интенсивное и
открытое выражение экспрессивных и эмоциональных значений, что
отражает
особенности
восприятия
русским
социумом
объективной
реальности» [Там же: 147]. Перспективы видятся в изучении частиц
в границах прагматики, как функционального класса слов. Основную
функцию частиц в общем виде А.Г. Минченков определяет как функцию
«выражения отношения», а более частные их значения в том или ином
контексте (значение уверенности, неуверенности, случайности и др.)
следовало бы выделять внутри общего контекста. «Частицы выражают
отношение
говорящего
к описываемой
ситуации,
адресату
и
его
17
высказыванию, а также к своему высказыванию. Отношение может быть как
рациональным, так и эмоциональным» [Там же: 65-66].
Исследование
А.Г. Минченковым
английских
(функциональных)
эквивалентов русских частиц подвело нас к мысли о том, что они могут быть
рассматриваться как показатели типологической особенности английского
языка.
На основе анализа основных достижений в области изучения частиц и
«частицеподобных» языковых единиц («партикулов») можно заключить, что
в изучении этого особого пласта лексического состава
в русском
языкознании прослеживается последовательность и преемственность. Тем не
менее, до настоящего времени остается открытым вопрос количества русских
частиц. По замечанию Т.М. Николаевой, в 17-томном Академическом
словаре русского языка насчитывается 131 частица, в Словаре русского языка
С.И. Ожегова — 75 частиц [Николаева 1985: 8]. В отношении классификации
частиц русского языка на сегодняшний день также нет окончательного
решения. Наиболее признанной остается классификация В.В. Виноградова
(8 основных разрядов частиц) и разработанная на её основе классификация,
представленная в «Грамматике русского языка» [Стародумова 1988: 7].
Учитывая замечания ряда ученых (Т.М. Николаева, Е.А. Стародумова и
др.) о партикулах и частицеподобных единицах, можно заключить, что
установить
окончательно
всеми
признанное
количество,
предложить
окончательную классификацию частиц, разложить их раз и навсегда по
полочкам невозможно в силу объективно существующих связей между
языковыми
явлениями
–
законами
развития
языка,
определяющих
поступательный характер изменений в языковой системе и его подсистемах,
в т.ч. служебных словах. Все это открывает перед исследователями новые
перспективы их изучения. Так, Е.А. Стародумова отмечает недостаточность
работ,
раскрывающих
стилистические
функции
русских
частиц
18
[Стародумова
2002].
стилеобразующих
Выделяя
свойств
ряд
работ,
служебных
слов,
посвящённых
изучению
описанию
отдельных
стилистических функций языковых единиц В.И. Муминов, подчеркивает, что
исследования «стилистических свойств частиц, их роли в создании
идиостиля писателя в российской лингвистике находится на начальной
ступени развития. ‘Открытость' отдельных вопросов, касающихся области
исследования русских частиц, сказывается, в частности — на изучении их
стилистических функций в языке художественной литературы» [Муминов
2011: 6].
Несмотря на императив вопросительных знаков, поступательное
движение в области изучения частиц не прерывается; эволюционный путь
в изучении частиц русского языка и их иноязычных эквивалентов
в отечественной лингвистике очевиден.
Особый
пласт
лексического
состава
русского
языка
—
рассматриваемый в составе наречий и союзов позже вошёл в научный
оборот под специальным термином «частица». Затем частицы обретают
статус самостоятельной единицы речи и класса слов, выполняющих
вспомогательную функцию в речи. Как особый служебный класс слов
частицы получают классификацию (препозитивные и постпозитивные). Как
категория
сугубо
(«частичным»)
синтаксическая,
словам,
частицы
относящаяся
разграничиваются
к
по
служебным
функциям
и
разделяются на разряды, а отдельные частицы и группы расширенное
толкование.
В
силу
коммуникативный
постоянного
фонд
участия
‘мелких
составляющих
элементов' »
в
«весь
наш
выражении
коммуникативного содержания высказывания они признаются особым
функциональным классом, семантика и функциональные свойства которого
находятся во взаимообусловленности друг с другом. Эта неделимость
19
«спровоцировали»
особенностей
новое
(напр.,
направление
стилистических)
изучения
и
еще
свойств
нераскрытых
частиц,
в
т.ч.
в художественном пространстве творческой билингвальной личности.
Русское языкознание пополняется новыми данными, позволяющими
глубже проникнуть в природу этих специальных слов, указывающих на их
далеко неслучайное и постоянное появление и развитие в системе языка,
а также потенциальную возможность рассматривать их в качестве одного из
значимых показателей типа языка.
Не случайно, авторитетный ученый Л.Г. Зубкова на основании своих
многолетних исследований и исследований её аспирантов по вопросам
соотношения
знаменательных
и
служебных
слов подчёркивает, что
неразличение знаменательных и служебных слов является «важнейшим
недостатком
типологии
Дж.
Гринберга»
[Цит.
по
Зубковой,
2010:
Квантитативная типология 1982: 37].
Вместе с тем, анализ вопроса изученности русских частиц позволяет
нам сделать вывод о том, что они, как и их иноязычные (функциональные)
эквиваленты не были предметом специального рассмотрения с позиций
системной лингвистики.
20
1.2. Английские частицы
как объект изучения в отечественной англистике
Российские лингвисты заметили, что на фоне большого внимания,
уделяемого частицам в немецком и русском языках, а также достаточно
большого количества работ отечественных исследователей, посвященных
английским частицам, в зарубежном английском языкознании количественно
гораздо меньше [Маковеева 2001: 4].
Известный ученый В.М. Алпатов отмечает, что в русскоязычной
традиции
не
существует
традициям, например,
некоторых
понятий,
свойственных
другим
долгое время термин clause не имел русского
эквивалента. Однако очень привычными являются такие термины, как
«знаменательное слово, служебное слово». В англоязычной же практике
эквивалентом им по сути нет. Термин служебное слово имеет некоторое
соответствие с термином particle, а термин знаменательное слово вообще не
имеет никакого аналога. «Вероятно, для носителя русского языка различие
слов, свободно перемещаемых внутри предложения, и слов с жесткой
позицией очень значимо, а в английском языке, где почти любое слово имеет
строго фиксированное место, различие знаменательных и служебных слов не
так ощущается» [Алпатов 2004: Электронный ресурс].
А.Г. Минченков отмечает, что английские частицы рассматриваются
зарубежными англистами не как отдельный класс слов. Разрабатывая
теоретическую базу перевода русских частиц на английский язык в рамках
коммуникативно-функционального
подхода
с устойчивой
тенденцией
рассматривать русские частицы с позиций функциональной семантики,
А.Г. Минченков отмечает, что зарубежные англисты «вообще не выделяют
частицы как отдельный морфологический класс слов; те же, кто выделяет,
включает в него небольшое, сравнительно с русским, число слов» [1999: 4-5].
21
Спустя два года в научный оборот входит диссертация, посвященная
генезису и функциональному аспекту частиц в современно английском языке
[С.Е. Маковеева 2001: 169 с.]. Указывая на факт недостаточного освещения
истории, природы, функционирования и изучения английских частиц
в диссертации А.Г. Минченкова (хотя это утверждение не справедливо в силу
темы, предмета исследования), С.Е. Маковеева выстраивает свой научный
проект.
В этом также значимом для нашей работы исследовании есть чёткая
апелляция
к
особенностям
развития
английского
языкового
строя,
влиявшими на функционирование частиц. С.Е. Маковеева замечает, что
в силу развития языка под воздействием как внешних, так и внутренних
факторов становление класса частиц в английском языке «натолкнулось» на
противодействие со стороны внутренних сил языка: поскольку именно
в позднесреднеанглийский
период
происходит
перестройка
языковой
системы в сторону изолирующего типа.
Необходимым считаем отметить, что в этот исторический период
английский
язык
претерпел
очень
большие
изменения
в лексике,
произношении, грамматике, орфографии. На протяжении практически пяти
столетий Англия находилась под мощным влиянием
норманнов и
соответственно, английская языковая система развивалась в условиях
длительных языковых контактов - англо-нормандского билингвизма. (По
всей видимости, этот факт можно отнести к внешним силам, повлиявшим на
перестройку языка).
Опираясь на результаты исследований предшественников (Б.Е. Зернов,
Н.А. Кобрина) С.Е. Маковеева приходит к выводу о том, что более тесная
взаимосвязь между морфологией и синтаксисом возникла в результате
распада флективной системы, характерной для древнеанглийского языка.
22
Это стало условием для повышения ‘конструктивной и идентифицирующей
значимости порядка слов’ в среднеанглийский период.
В языковой системе, которой свойственно преобладание изолирующих
тенденций,
большинство
категориальных
значений
выявляются
в структуре. Само же слово практически лишено флексий, следовательно,
позиция в структуре является важнейшим показателем как лексического
значения, так и грамматического значения [Маковеева 2001].
Таким образом, развитие изолирующих тенденций в английском языке
способствовало значимости всех позиций в предложении, актуализации
конструктивных элементов в предложении, вследствие чего они крайне редко
расходовались для частиц, что и повлияло на сужение границ данного класса
слов.
Что весьма важно для нашего исследования, нормы английского
языка, тяготеющего к языкам изолирующего типа, предопределили
перспективы развития класса частиц и обусловили их ограниченное
количество. «Для реализации новых целей коммуникации стали
применяться уже устоявшиеся в языке ресурсы, подвергавшиеся
модификации с помощью транспозиции» (выделено нами. — Е.М.)
[Маковеева 2001: 46].
В исследовании С.Е. Маковеевой был осуществлён значимый для
наших поисков подход к исследованию английских частиц в целом как
класса слов с учётом строевых особенностей английского языка, с позиций
их значимости в коммуникативном процессе. Обобщая специфические
признаки рассматриваемого класса слов как лингвистических единиц и
знаков, выявляя механизм формирования частиц из слов другой частеречной
принадлежности, С.Е. Маковеева объясняет специфику частиц как единиц,
выполняющих особые коммуникативные функции в речи [Маковеева 2001:
6]. Они служат «уточнителями коммуникативного членения предложения,
23
обозначенного логическим ударением, порядком слов, контекстом и
интонацией». Большая часть лексем, функционирующих как частицы,
полистатутные
в
обусловливаемого
силу
реализации
семантическим
ими
и
того
или
иного
синтаксическим
статуса,
окружением.
«Специфика частиц как лингвистических единиц и знаков обусловлена
коммуникативными и когнитивными потребностями человека, а также
функциональными и строевыми особенностями английского языка» [Там же:
8-9].
Понимание русских частиц, как отдельного морфологического, а также
лексико-грамматического класса слов и типологического маркера русского
языка (Минченков); английских частиц, как особых лингвистических единиц
и
знаков,
развивавшихся
в
обстоятельствах
тяготения
к
нормам
изолирующего строя (Маковеева), мы расцениваем как два подхода, которые
наиболее приблизились к позициям системной лингвистики.
Кроме того, особо выделим тот факт, что разработка теоретической
базы перевода русских частиц на английский в рамках коммуникативнофункционального подхода, осуществленная А.Г. Минченковым, обусловила
еще один важный результат. Опора на известную работу Т.М. Николаевой
(1985) позволила исследователю аргументированно опровергнуть тезис
«о принципиальной непереводимости русских частиц на английский язык»
[Минченков 1999: 4, 147]. С нашей точки зрения, выводы Т.М. Николаевой,
А.Г. Минченкова в отношении (не)переводимости частиц приблизились
к одному из важных положений системной лингвистики об универсальности
мышления и единстве содержания, выражаемого разными языковыми
системами.
Существует ряд других работ, исследующих английские частицы. Так,
например, Э.И. Гаджиев рассматривает состояние частицы как отдельной
части слов в современном английском языке. Это замечание аналогично
24
выводам
зарубежных
англистов
(напр.,
Б. Каппелле).
Исследователь
сосредоточил своё обсуждение на лексико-грамматических значениях
английских частиц, односторонней совместимости со словами разных
классов, групп слов, даже оговорок, функции частиц английского языка как
определителей морфологических структур [2008: 432-451].
Многоаспектному описанию английских частиц как самостоятельного
класса
слов
посвящено
исследование
Б.А. Кривоносова,
который
сосредоточил свое внимание на выделительных частицах английского языка
«(слова типа already, even, only, too)» [1984]. Выявляя внутреннюю структуру
и основные закономерности функционирования частиц в английском языке,
автор вскрывает функции частиц в языке, устанавливает место данных слов
среди классов слов английского языка и их характеристики в разных
аспектах предложения – в синтаксической структуре, коммуникативном
членении и смысловом аспекте предложения и др. [Кривоносов 2006].
Ценными представляются отечественные исследования, выполненные
в рамках когнитивной парадигмы. Когнитивная лингвистика предоставляет
возможности подвергать переосмыслению проблемы философии языка, идеи
относительно процессов, происходящих в когнитивном сознании, форм
представления знаний и механизмы обработки образной информации
человеком. Нашим поискам отвечают те труды, которые посвящены
английским
частицам
с
пространственным
значением,
отражающим
многообразие пространственных отношений, выражаемых этими языковыми
средствами.
Так, одной
из
первых
диссертаций,
выполненных
с
позиций
когнитивной лингвистики, является работа Б.Б. Базаровой, посвященная
концептуальному анализу частицы in в английском языке [Базарова 1999.
URL: http://search.rsl.ru/ru/record/01000206515]. Это исследование направлено
на объективацию структур знания в частицах, как простых по структуре и
25
значению, но заметно нагруженных в смысловом отношении многозначных и
многофункциональных единицах. Автор работы представила особенности
отражения когнитивной деятельности, особенности механизма номинативной
деятельности человека.
В фокусе
внимания
Б.Б. Базаровой
оказывается
вопрос:
как
воспринимается мир индивидом визуально, какие средства служат для
выражения значений членения окружающего пространства человеком. Каким
образом эта частица, отображая одну из пространственных координат
(индивида
в его
географической
среде,
в
целом
–
обозначение
местоположения определенного объекта внутри чего-либо), моделирует
пространственную ориентацию, а также служит для формирования иных,
непространственных значений.
На примере лишь одной единицы IN исследователь успешно
осуществляет попытку выявления и описания значений данной частицы
в различных случаях её употребления. На основе комплексного анализа
Б.Б. Базарова делает выводы о функции исследуемой частицы служить
в английской языковой системе телом знаков, которому соответствуют
разные означаемые, о функционировании данной единицы как в качестве
наречия, так и в качестве имени существительного, прилагательного и
глагола. Такого рода единицы, которые относят к служебным словам в виду
«отсутствия лексической нагруженности», по сути единицы многозначные и
полифункциональные. Они выполняют «те же функции, что и всякие
другие полнозначные единицы языка». В частности, существенной является
роль частицы IN в языке в позиции реляционного предиката, более важна ее
роль в словообразовании в силу ее возможности образовывать по конверсии
(от наречия), коррелятивные единицы других частей речи. Данная частица,
функционирующая в современном английском в качестве предлога,
префикса, наречия, постпозитивной частицы, передает общий для них
26
«концепт вместилища или направления в сторону вместилища на самом
высоком уровне абстракции».
Рассматривая частные случаи употребления частицы IN, Б.Б. Базарова
выделяет разные типы пространств: физическое и разновидности ментальных
пространств - области человеческой категоризации, существующие только
в представлении человека, но не в физической реальности; показывает каким
образом в языке отражается пространственное восприятие человека и как
влияет это восприятие на абстрактное мышление индивида, что в свою
очередь также находит свое отражение в языке в виде переноса значений в
т.н.
ментальные
пространства
[Базарова
1999.
URL::
http://search.rsl.ru/ru/record/01000206515 ].
Диссертация М.А. Пчёлкиной представляет интерес не только тем, что
отдельно взятая единица языка – предложно-наречная частица through –
исследуется во всех ее функциях и подвергается семантическому анализу.
Её исследование
продолжает
изучения
форм
репрезентации
пространственных отношений в языке вообще и намечает национальнокультурную специфику концептуализации пространства, в частности –
выражаемой в английской языковой системе посредством частицы through.
Исследование М.А. Пчелкиной является первой в отечественной
англистике работой, изучающей частицу through в качестве самостоятельной
единицы языка, несмотря на статус предложно-наречных слов, которые
в соответствии с их функциями трактуются и как предлоги, и наречия, и
постпозитивы, и прилагательные.
Объясняя связь пространственных, временных и переносных значений
частицы through М.А. Пчелкина приходит к важному выводу о том, что эта
частица представляет собой пример творческого характера номинативной
деятельности, позволяет судить о процессе абстрагизации мышления и
27
особенностях алгоритмов функционирования когнитивных механизмов
мышления современного человека.
Интерес представляет концептуальная интерпретация значений этой
частицы и связь этих значений, предлагаемой М.А. Пчелкиной в процессе
выявления типологии дискурсивных ситуаций, где присутствует эта частица
[Пчелкина 2007а: URL: http://search.rsl.ru/ru/record/01003321348].
Интерес когнитивистов к «пространственным» частицам является
свидетельством, доказывающим актуальность и перспективность изучения
служебных слов, в частности – частиц с позиций разных отраслей
лингвистики: «пространственные единицы языка, отражая особенности
формирования языковых систем на основе пространственно-визуального
мира, являются благодатным материалом как для когнитологов, так и для
лингвистов-семасиологов» [Пчелкина 2007б: 120].
Вместе с тем, нельзя не заметить, что лингвисты-когнитивисты
не обращались к достижениям системной лингвистики. Это связано, прежде
всего, с конкретными целями и задачами их исследований. Тем не менее,
следует особо отметить, что Г.П. Мельников до появления когнитивной
лингвистики как научной дисциплины, более четырех десятилетий из своей
жизни посвятил посвятил синтезирующему направлению в современной
науке, которое стало признаваться «все большим кругом ученых и получило
название когнитологии» [Зубкова 2003: 5].
28
1.3. Английские частицы
как объект изучения в зарубежной англистике
Интерес зарубежных англистов к частицам английского языка не
ослабевает с XVII века. Подтверждением этому является много раз
переизданный и ставший предметом большого числа комментариев
лингвистов разных поколений «Трактат об английских частицах» У. Уокера
(A Treatise of English Particles, 1655) [Walker, William 1970]). И сейчас этот
труд, в котором указывается на очень большое разнообразие использования и
множество «невежественного» объяснения английских частиц, ставших
причиной многих грубых и смешных (с точки зрения носителей языка)
ошибок в повседневном их употреблении школьниками и студентами,
остается востребованным среди лингвистов.
Красноречивым свидетельством интереса к частицам является также
известная работа Дж. Локка, написанного им почти три века назад. Ученый
подчеркивает, что частицы являются указателем «отношение ума к своим
собственным
мыслям»
и
высказывает
предположение
о
том,
что
запущенность этой части грамматики обусловлена сверх тщательной
разработкой некоторых других. «Но хотя ‘предлоги’ и ‘союзы’ и т.д. —
хорошо известные в грамматике названия и хотя причисляемые к ним
частицы тщательно распределены по своим различным подразделам, однако,
тот, кто пожелал бы указать правильное употребление частиц, их значение и
важность, должен употребить немного больше труда, вникнуть в свои
собственные мысли и тщательно наблюдать различные позиции своего ума
при разговоре» [Локк 2004: 34-35].
Исследования последующих поколений лингвистов (Д. Болинджер,
К. Бругман, М. Халидей, Б. Хокинс, Р. Лангакер, Д. Лакофф, Б. Каппелле и
др.) показывают, что частицы не стали менее занимательным объектом
в английском языкознании. Частицам уделялось большое внимание в 70-ые
29
годы ХХ в. – время активного развития теории пресуппозиции, когда анализу
подвергались, в частности - only и even - наиболее пресуппозитивные
частицы. В 80-ые годы явление фокусирования и рематизации, ставшее
одним из актуальных объектов науки о языке смещает фокус внимания
лингвистов к исследованию частиц вкупе с наречиями, а также модальными
словами и другими фокусирующими адвербами.
В работах
К. Бругман,
таких
М. Халидей,
зарубежных
лингвистов,
как:
Д. Болинджер,
Б. Хокинс,
Р. Лангакер,
Д. Лакофф
т.н.
P-
phenomena, P-forms (далее в тексте также в англ. графике) в зависимости от
пропозиционального контекста обычно классифицируется и как частица, и
как предлог, т.е. осуществляются попытки классификации этого феномена на
синтаксическом уровне.
Во многих работах подвергается критическому осмыслению мнение
американского ученого Д. Болинджера о том, что ‘Р-forms’ являются
источником излияния лексического творчества, которое превосходит всё
остальное в нашем языке [Bolinger, Dwight 1971]. Хотя, как представляется,
вывод ученого о том, что при рассмотрении семантики фразовых глаголов
следует понимать, что частица занимает центральное место, образуя ядро,
которое ответственно за содержание.
С позиций когнитивной лингвистики оценивает предлоги и частицы
С. Линднер, полагая, что они не могут расцениваться как отдельные классы
слов [Линднер 1981].
В современной англистике появились и другие работы, исследующие
частицы, например, коллективная работа исследователей, посвященная
аспектным частицам. Её авторы (Д. Хванг, Л. Михаэлис, М. Палмер)
предлагают расширенную оценку поведения этих частиц в рамках семантики.
Исследуя аспектную частицу «up», используя лингвистический Корпус
современного английского языка, они доказывают, например, что «частицей
30
up» нельзя пренебречь, она служит основным дополнением, ограничивает
второй аргумент и меняет семантическое воплощение» [Хванг, Михаэлис,
Палмер, 2009: 13].
В ходе исследования в зоне нашего особого внимания (в силу
многолетнего
преподавания
английского
языка
для
русскоязычных
студентов) была недостаточно известная работа, посвященная частицам. Это
монография Элизабет М. О'Дауд (1998) ‘Prepositions and Particles in English.
A discourse-functional
account’ (Предлоги
и
партикли
в
английском.
Дискурсивно-функиональный подход). В этом исследовании критическому
осмыслению подвергается содержание, место и роль английских частиц
в ряду т.н. фразовых глаголов, и в общем - в системе языка. Автор настаивает
на
том,
что дискурсивно-функциональный
предоставляет
возможность
отличить
подход
предлог
к
от
‘P-phenomena’
частицы.
Её
исследовательский интерес к выбранной теме был обусловлен, прежде всего,
большим количеством недоумённых вопросов у не носителей языка иностранцев, изучающих английский язык, осваивающих длинные списки
‘фразовых глаголов’ (словосочетания глаголов и частиц) в учебниках по
грамматике.
Среди наиболее частых вопросов, возникающих у не носителей
английского, О'Дауд выделяет такие: Когда необходимо объяснить, почему,
‘think over’, — делимые, а ‘think about’ — неделимые? Какое использовать
сочетание ‘think over a problem or think a problem over’, или только ‘think
about a problem’?
У частиц
наблюдается
ещё
более
произвольное
присоединение
к конкретным глаголам. Почему ‘burning up’ — это жарче, а ‘burning out’ —
холоднее? И что означает ‘build on fire’ (разжечь костер): ‘be burning up or
down? Почему сочетания глагол-частица или глагол-предлог, например —
‘put out, look into, and climb up’ — имеют синонимы, состоящие из одного
31
слова, такие как — ‘extinguish’, ‘investigate,’ и ‘ascend’, и что лучше
использовать при написании. С какой же стати некоторые полагают, что при
употреблении
сочетаний
‘глагол-частица’
стиль
письма
будет
‘неофициальным (неформальным)’ ?
Почему не все предлоги и частицы относятся к ‘P-forms’? Некоторые
предлоги (of, at, from) никогда не выполняют функцию частиц, а некоторые
наречные частицы (например, away) никогда не выполняют функцию
предлогов. Только некоторое подмножество форм используются в обеих
категориях. Почему ‘out’, может иногда использоваться самостоятельно, как
простой предлог, а иногда за ним обязательно следует ‘of’: I threw it out the
the window but not/threw it out the room! (перевод здесь и далее наш. — Е.М.).
Как видим, Э.М. О’Дауд, как и А.Г. Минченков, считает, что ‘P-forms’
лучше всего рассматривать не как синтаксические и семантические
элементы, но как прагматические, дискурс-ориентированные элементы.
Именно эта ориентационная функция и определяет грамматические функции
предлогов, частиц или иных лексических категорий и которая приводит к их
семантическому расширению в различных значениях» [О’Дауд, 1998:10].
Как и Б. Каппелле, Э.М. О’Дауд считает, что структурирование
‘феномена’ не зависит только от синтаксических правил. Необходимо
принимать во внимание его семантические и прагматические функции
в сочетании с другими элементами и в конкретном контексте. Важным для
нашего
исследования
представляется
вывод
О’Дауд
о
том,
что
синтаксические нарушения и нарушения грамматических правил могут
быть вызваны динамикой изменения языка [Там же: 23].
Синтаксические
продиктованы
не
ограничения
грамматическими
‘феномена’,
считает
правилами
английского
О’Дауд,
языка,
а соединением семантики с прагматикой и что в каждом случае именно
32
дискурс-прагматическая мотивация управляет семантикой ‘P-phenomena’
[Там же: 44].
С одной стороны, соглашаясь с определением английского как языка,
которому присуще творческое начало (Болинджер), с другой — О’Дауд
выражает некоторый скепсис, замечая, что тем не менее, изучающие язык
не могут до конца понять, в чём же уникальность ‘Р-forms’ и каковы их
пределы. Объяснение природы этих ‘форм’ только «творческим началом
в языке», по её мнению, недостаточно. Она полагает, что именно по этой
причине в английских учебниках грамматики никогда не поднимались
проблемные вопросы, а предлоги и частицы всегда изучаются как
«фиксированный» элемент в статической модели грамматики. При этом не
уделяется внимание тому, как их значения могут изменяться в зависимости
от взаимодействия с другими элементами в одном и том же высказывании, не
обращается внимание на их использование в различных коммуникативных
контекстах. Эти размышление лингвиста подводят к мысли о том, что
различные
коммуникативные
контексты
актуализируют
значимость
«феномена» и способствует различению предлога от частицы.
О’Дауд справедливо пишет о том, что хорошо известные учёным
теории не всегда отвечают на конкретные вопросы, интересующие учащихся
и преподавателей английского языка. Потому свою теоретическую работу не
расценивает как учебник грамматики, но считает полезной в процессе
преодоления существующего разрыва между лингвистической теорией и
практикой преподавания языка, которая поможет глубже понять суть
предлогов и частиц и по-новому взглянуть на грамматику и язык.
О’Дауд, как нам представляется, настойчиво продвигает идею
о необходимости фокусирования на коммуникативной деятельности: «Когда
мы начинаем понимать, как язык укореняется в человеческом мышлении,
опыте и как взаимодействует, мы можем подробнее и понятнее описать его
33
элементы
в условиях,
которые
соответствуют
универсальным,
коммуникативным целям» [Там же].
О’Дауд критически осмысливает Трактат У. Уокера [Там же: 7] и
других
предшественников.
Так,
например,
она
подвергает
критике
сторонников дескриптивного направления. Но вместо того чтобы помочь
определить и описать ‘P-forms’, дескриптивизм только раскрыл сложность
этой задачи и отразил лишь предположения сторонников данного
направления.
Критически
осмысливает
О’Дауд
представителей
разных
лингвистических парадигм. С её точки зрения, традиционные, структурные и
генеративные грамматисты-филологи сосредоточиваются на лексических
категориях
и
синтаксических
функциях
‘форм’.
Семантически
ориентированные лингвисты сосредотачиваются на широком диапазоне
‘форм’,
их
значениях
и
пытаются
объяснить
это
семантической
производительностью. В зависимости от концептуальных задач, эти учёные,
как нам представляется – справедливо полагает О’Дауд, использовали
огромное количество разнообразных названий для классификации ‘форм’
предлогов и частиц. Среди них: предлоги, частицы, наречия, локативные
вспомогательные,
предикаты
состояния,
предикаторы,
модификаторы,
превербы (префиксы и предлоги перед глаголами), эдпрепы, словесные
дополнения, аспектные маркеры, сопровождающие слова, непереходные
предлоги, переходные наречия» [О’Дауд, 1998].
На основе анализа большого числа примеров Э.М. О’Дауд замечает,
что выбор между предлогами и частицами мотивированный. И те, и другие
обеспечивают ориентацию, но частицы, делают это, основываясь на
ситуации или состоянии, без ссылки на контекстуальные ориентиры.
Предлоги делают это путём введения ориентиров, которые и определяют
34
состояния. Выбор между предлогом и частицей зависит от того насколько
сам контекст важен и достоин внимания.
О’Дауд подтверждает вывод о том, что различие между предлогом и
частицей не является априорно категориальным. Это, с нашей точки зрения,
подтверждает типологическую особенность английской языковой системы.
Выбор между предлогом и частицей определяется локально прагматической
важностью высказывания. Лингвист подчёркивает, что не каждый предлог
используется как связка, и не каждая частица используется для определения
ситуации. Как и А.Г. Минченков она считает, что функционально
ориентированный подход является оправданным. Он поможет учителям
английского «быть более аккуратными при исправлении ошибок студентов и
сосредоточить внимание на тех ошибках, которые мешают коммуникативной
точности, и отвлекают полилингвальных студентов» — не носителей
английского языка.
Выделяя часто упускаемой из виду в педагогической практике важный
принцип о том, что грамматика — это увлекательная функциональная игра,
правила которой не могут быть полностью прописаны, так как они постоянно
развиваются и изменяются, автор монографии уверена, что функциональный
подход также поможет студентам сравнивать ‘P-forms’ в английском языке
с аналогичными явлениями в их языке.
О’Дауд неоднократно отмечает, что проблема ‘феномена’ частиц
остается интригующей (по А. Вежбицкой – «умопомрачительная»), как для
современных учёных, так и была таковой для Уокера в XVII в. и Драйдена
в XVIII-ом. Призывая рассматривать индивидуальные особенности ‘P-fоrms’
не как проблему, а как языковую динамику на дискурс-функциональной
основе, она показывает, как ‘излияние лексического творчества’, согласно
характеристике этого феномена Д. Болинджером, развивается.
35
В отличие от своих предшественников, О’Дауд по-новому подходит
к анализу
частиц
с
точки
зрения
перспективы
их
фактического
использования в повседневной речи. Осуществляя попытку разграничения
контекстов, обусловливающие рассмотрение ‘P-phenomena’ в одном случае в
качестве предлогов, в другом — частиц, она задается вопросом: «Каким
образом распространяется прагматический фокус в этих контекстах, какая
информация
вносится
предложными
дополнениями,
какие
‘P-forms’
используются в построении новых конструкций, и какой смысл приобретают
в результате построения этих конструкций» [О’Дауд 1998: 45].
Частицы — это «элементы, которые определяют состояние различных
составляющих, а предлоги связывают эти составляющие в контексте
ситуаций, в зависимости от конкретных дискурс-целей говорящего». Если
говорящий хочет «сосредоточить внимание на состоянии, без определённого
контекста, то будет реализована форма-частица, а если на контексте,
например — новая установка, — то реализована будет форма ‘предлог’»
[О’Дауд 1998: 173-176].
Резюмируя наиболее важные для нашего исследования идеи О’Дауд,
отметим, что английские эквиваленты русских частиц являют собой тот
продуктивный материал, который предоставляет возможность точно
объяснить на занятиях по теории и практике перевода изучающим
английский язык русскоязычным студентам (претендующим на диплом
переводчика с английского языка на русский) предлог или все же частица
была реализована в конкретном примере. При переводе текстов с
английского языка на русский становится, как мы полагаем, очевидным, что
конкретно реализовано в той ‘форме / феномене’.
Спустя год после выхода
монографии О’Дауд появляется работа
К. Дебра, посвященная этой же проблематике, исследователь задается тем же
вопросом: как различить предлоги и частицы (2010). В этой работе подробно
36
рассматривается
преемственность
между
предлогами
и
частицами,
основанная на синтаксических, семантических и прагматических критериях.
Отсюда и «вечный» вопрос зарубежных лингвистов: Что традиционная
грамматика подразумевает под выражением «фразовые глаголы»? Ведь,
определение понятия «фразовый глагол» — нечто туманное в традиционной
грамматике. Это понятие в основном относится к идиоматическим
выражениям глагол-предлог, глагол-наречные частицы, или сочетание
глагол-наречные частицы и предлог с различной степенью фоссилизации
в использовании.
(1)
To look for someone.
(2)
To look something up.
(3)
To look up to someone.
Или относится к любому словосочетанию глагол-частица, причем
некоторые из сочетаний могут быть делимые, а некоторые — нет:
(4)
To think over a problem
(5)
To think a problem over
(6)
To think about a problem
Но «фразовый глагол» можно также понимать как «лексические
глаголы, которые состоят более чем из одного глагольного слова» [Цит. по
К. Дебра: Холлидей 2004: 351].
Действительно, рассуждает К. Дебра, в какой-то степени и на
семантическом уровне, to look up to можно понять как одну лексическую
единицу, так как она имеет одно слово — синоним, to admire — любоваться.
И все же, почему существуют такие формы, как to make something up или
to bring something up, в то время как существуют их (квази) как бы синонимы:
to invent и to mention?
37
Также, как и О’Дауд, К. Дебра апеллирует к выводу Д. Болинджера о
предлогах
и
частицах
как
источниках
лексического
творчества,
превалирующим над всем остальным в английском языке (1971).
Апеллирует К. Дебра и к работе когнитивиста: «Сью Линднер в своей
оценке предлогов и частиц с точки зрения когнитивной лингвистики
подтверждает, что они не являются отдельными классами» (Линднер, 1981),
с той лишь разницей, что в то время как предлог определяет ориентир,
частица
«не
фиксирует»
ориентир,
то
есть,
оставляет
скрытым
/ подразумеваемым или неопределённым / незаметным.
The cat climbed up the tree.
На репрезентативном / когнитивном уровне, «кот» — это траектория, в
то время как «дерево» является ориентиром движения; «up» — это предлог.
He rushed up and said hello.
Здесь «up» постулирует не установленный ориентир, возможно «me»,
в качестве цели движения; «up» в этом случае — частица.
Анализируя ‘Р-формы’ К. Дебра ссылается на работы англистов в этой
области и отмечает исследования Клаудии Бругман и Джорджа Лакоффа, и
Андреа Тайлера и Вивиан Эванс, Сью Линднер и др. Важно замечание Дебры
о том, что отдельные теории когнитивной семантики, которые называются
теорией прототипа и теорией схем, также дают интересную оценку
преемственности
между
предлогами
и
частицами,
основанную
на
семантических критериях. Подробная иллюстрация примерами ‘Р-форм’,
подкреплённая соответствующими выводами предшественников (Болинджер,
Линднер, Лангаскер) делает работу К. Дебра убедительной.
В заключение К. Дебра обращается к выводам О'Дауд о необходимости
дискурс-анализа в реальных разговорах и её центральном тезису о том, что
‘P-forms’ (формы, включающие в себя как предлоги, так и частицы) лучше
всего понимаются не как синтаксические или семантические элементы, а как
38
прагматические, дискурс-ориентированные. Однако, с позиции К. Дебры,
«на самом деле, ‘P-forms’ используются либо в виде частиц, либо предлогов
в дискурсе. С одной стороны, частицы создают определённые условия: они
объявляют о состоянии или изменении состояния. С другой стороны,
предлоги соединяют: это означает, что они вводят новую контекстную
информацию. Таким образом, основным различием между ‘P-forms’,
представленными частицами или предлогами, является наличие или
отсутствие
(опущение)
предложного
дополнения
или
контекстной
информации, выбор той или иной формы зависит от прагматических задач.
В отличие от О'Дауд, считающей, что некоторые предлоги никогда не
работают как частицы, такие, как (of, at, from), а некоторые частицы - как
предлоги (away) К. Дебра отмечает очевидную преемственность между
предлогами и частицами. Возможность реализации одного и того же слова
в качестве предлога в некоторых контекстах и в качестве частицы в других,
указывает на семантическую консистенцию ‘P-word’. Такие значения
связаны в семантической концептуальной сети слова. ’Р-word’ — это две
стороны одной медали, так как оно может пониматься и как частица, и как
предлог.
‘P’ является частицей, когда ориентир не указан, и предлогом, когда он
указан,
что
синтаксически
соответствует
анализу
частиц,
как
непереходных предлогов. С прагматической точки зрения, это различие может
быть объяснено как различие способов (О'Дауд): и частица и предлог
являются дискурс-ориентирующими элементами. Но, в то время как
частицы заявляют о состоянии или изменении состояния, оставив
ориентир неопределенным, предлоги определяют траекторию по отношению
к явному ориентиру, дополненному рема-информацией.
К. Дебра считает, что для определения различий между предлогами и
частицами
важно
понимать,
что
частицы
могут
предшествовать
39
дополнению в Именной Группе, но не обязательно, тогда как предлоги
не могут следовать за этой Группой. Например:
She jumped off the wall. (off — частица)
*She jumped the wall off. (off — предлог).
К. Дебра делает вывод о том, что «основным различием между ‘Pforms’, представленными частицами или предлогами, является наличие или
отсутствие предложного дополнения или контекстной информации, где
выбор той или иной формы зависит от прагматических задач» [Дебра 2009: 912].
Таким образом, К. Дебра уточняет выводы, сделанные Э.М. О’Дауд:
«несмотря на различия между частицами, указывающими на состояние или
изменения состояния и предлогами, которые добавляют новую информацию,
терминология, выбранная О'Дауд немного неясна. Действительно, частицы
«указывают», в то время как ориентир остается неопределённым, что
является несколько противоречивым, в то время как предлоги «соединяют»,
поскольку они добавляют новую информацию. К. Дебра полагает правильной
следующую дефиницию: «частицы ‘указывают’, а предлоги ‘определяют’
отношение указанного, явного ориентира» [Дебра, 2009:13]. С нашей точки
зрения, некоторая расплывчатость присутствует и в рассуждениях самой
К. Дебра.
Более
результативной
представляется
подход
О’Дауд,
основывающийся на изучении частиц и предлогов не столько как
синтаксических и семантических элементов, сколько как прагматических,
дискурс-ориентированных элементов.
Наиболее значимыми, с нашей точки зрения, являются статьи и
монография Б. Каппелле (Bert Cappelle 2001, 2005) – специалиста по
английскому языкознанию, в которых ученый подвергает критическому
анализу многолетнее теоретизирование в отношении частиц английского
языка, в т.ч. некоторые выводы Э.М. О’Дауд. Важным для наших поисков
40
является то, что в отличие от других лингвистов он отводит частицам
лидирующее
место
в
нескончаемом
ряду
т.н.
фразовых
глаголов:
«Комбинации из двух слов, такие как ‘go in, come out, open up' (входить,
выходить, открываться) и т.д., считаются сложными или ‘фразовыми'
глаголами – т.е. глаголами с добавленным невербальным элементом,
который
грамматисты
решили
назвать
'частицей',
термином,
отражающим отсутствие их интереса к нему. Более наглядным способом
рассмотрения таких комбинаций является рассмотрение частицы не как
приложение к глаголу, а как первичный элемент в комбинации» (перевод и
курсив наш – Е.М.) [Каппелле 2005: 459].
Учитывая, что список фразовых глаголов остается открытым, число же
частиц ограниченным,
то целесообразнее классифицировать комбинации
глаголов-частиц не по глаголу, а по частице. Только таким образом, убежден
Каппелле, можно идентифицировать ряд более широких закономерностей,
которые не были выведены из списка комбинаций глагольных частиц,
упорядоченных по алфавиту вербальным элементом
в академических
изданиях.
Б. Каппелле отмечает, что в бесконечном множестве комбинаций
глаголов и частиц как конечном наборе структур с «предустановленной»
частицей и открытой позицией для вербального элемента, который может
быть существительным или прилагательным вне комбинации, частица - это
не столько глагол, образующий «фразу» с частицей, а частица, образующая
«фразу» с (возможно, полученным) глаголом. Поэтому может быть
предпочтительнее называть «фразовая частица», хотя сам предпочитает
термин «конструкция частиц».
Ученый выделяет пять причин, которые указывают на необходимость
посмотреть на частицы с новых позиций, обратить, наконец, на них должное
внимание, то, которое они заслуживают.
41
1) Частица является семантически центральным элементом внутри
комбинации. В таком языке именно частица является «спутником» глагола,
а не сам глагол (как в «языках с глаголом»), который выражает в рамках
комплекса событий «событие кадрирования», относящееся к движению
в определенном направлении, к изменению состояния, к «временному
контуру» (т.е. аспекту) или к другим аспектам, таким как «корреляция
действия»
или
«его
реализация».
Следовательно,
глагол
находится
в подчиненном отношении к этому событию кадрирования, его значение
обычно ограничивается выражением манеры действия или причины
действия.
2) Частица может изменить структуру аргумента глагола. Наличие
частицы может влиять на переходность глагола, с которым он сочетается
[Каппелле 2005: 460].
3) Частицу можно перемещать. Если бы частица была всего лишь
своего рода морфологическим аффиксом глагола, она бы не могла быть
отделена от него. Тем не менее, мы часто это наблюдаем. Частица может
следовать за глаголом – “shut off the gas”, за дополнением“shut the gas off”,
или может предшествовать глаголу, как в “Off you go!”
4) Частице даже не нужен глагол. Частицу нельзя рассматривать как
элемент, возникновение которого зависит от наличия глагола, ввиду
бесчисленных конструкций, подобных тем, которые показаны в примере
с помощью Pens down! и Away with this rubbish!
5) Частица может возглавить собственную фразу. Частицы могут быть
расширены до настоящей частичной фразы (PrtP). Например, вместо того,
чтобы go in (заходить), мы можем найти go (right back in towards the bar)
[прямо в сторону бара], где мы рассматриваем частицу в виде ядра фразы
частиц, частица “back” (обратно) как спецификатор, наречие “right”(прямо)
как спецификатор и PP “towards the bar” (к бару) в качестве дополнения.
42
Опять же, если бы частица была не чем иным, как словесным аффиксом,
о таких сложных фразовых разложениях не могло быть и речи.
Частицы должны отбрасывать изображение в качестве аксессуаров
к глаголу.
Они
являются
чрезвычайно
мощными
элементами,
семантически и синтаксически затмевая глагол [Каппелле 2005: 461].
Выводы и аргументы Б. Каппелле, по нашему мнению, недостаточно
изучены в российской англистике, тогда как они важны в прикладном
аспекте.
Подводя предварительные итоги по этому параграфу, можно отметить,
что более, чем трехвековое изучение частиц в зарубежном английском
языкознании
все
более
актуализируется
в
последние
десятилетия.
Подтверждением тому, с нашей точки зрения, является а) лингвистическая
витальность / жизнеспособность английского языка, варианты которого
увеличиваются, причем легитимность этих вариантов во многих странах все
больше поддерживается учеными и преподавателями-практиками в разных
странах
и
на разных
континентах;
б) формирование в английском
языкознании теории «трех концентрических кругов» (World Englishes);
в) возросшим вниманием уже не только литературоведов и критиков, но
лингвистов
к англоязычной
художественной
литературе,
создаваемой
би(транс)лингвальными авторами – представителями разных этносов и
этнических групп. В этих англоязычных текстах, в английской языковой
«оболочке» отражаются картины мира иных культур,
43
ВЫВОДЫ к Главе 1.
Как показывает представленный в Главе 1 сравнительный анализ опыта
изучения русских и английских частиц в российской и зарубежной
лингвистике, научный интерес к ним не ослабевает в течение длительного
исторического времени. Каждый исторический период в развитии того или
иного социума сопровождается развитием языков и коммуникативных
навыков у их носителей.
Разные подходы к изучению частиц в русской и английской традициях
объясняются разным опытом исторического развития, «провоцирующих»
различия в строевых особенностях этих языков. Разные традиции и подходы
к рассмотрению частиц способствует пониманию языка как функционально
обусловленного, вытекающего из особенностей исторического развития,
формирования культуры конкретной языковой общности.
Русские частицы как особый пласт лексического состава русского
языка (из которого состоит весь «наш коммуникативный фонд [Николаева
2008]) признан функциональным классом в силу невозможности выражения
коммуникативного
содержания
высказывания
без
их
участия.
Их коммуникативная («разговорная» — по Стародумовой) сущность,
коммуникативно-прагматическая
функция,
семантика,
включающая
фрагменты объективной информации, позволяет рассматривать их в качестве
важнейшего средства «организации связного текста и ‘вспомогательными’
элементами построения синтаксических конструкций» [Стародумова 2002] и
выявлять их стилистические функции в художественном тексте [Муминов
2011], в т.ч. творческой билингвальной личности.
Нормы в тяготеющем к языкам изолирующего типа английском языке
обусловили перспективы развития класса английских частиц, их особенности
и свойства. Они уточняют коммуникативное членение высказывания,
«обозначенного логическим ударением, порядком слов, контекстом и
44
интонацией». Языковым единицам, выступающим как частицы, свойственна
полистатутность,
обусловливаемая
семантическим
и
синтаксическим
окружением [Маковеева 2001].
Изучение английских частиц с позиций когнитивной лингвистики
предоставляют возможности а) приравнивать выполняемые ими функции
к функциям, реализуемым знаменательными словами, б) рассматривать их
в качестве значимых в номинативной деятельности человека, в) изучать
процесс
абстрагизации
мышления
и
особенности
алгоритмов
функционирования когнитивных механизмов мышления современного
человека, г) изучать их в качестве форм репрезентации пространственных
отношений
в
языке
вообще
и
национально-культурной
специфики
концептуализации пространства.
Подробный анализ и перевод исследований зарубежных англистов
(О’Дауд, К. Дебра, Б. Каппелле) позволяет говорить о том, что а) частицы
являются чрезвычайно мощными элементами, семантически и синтаксически
затмевая
глагол;
б) достаточно
распространённый
вывод
о «слабопартиклевом» английском может быть принят с оговоркой. Таковым
его можно считать с точки зрения «частицеобильного» русского языка, что
«становится особенно заметным при исследовании частиц в аспекте
перевода» (А.Г. Минченков).
Благодаря
преемственности
в
изучении
русских
частиц
отечественными лингвистами (Т.М. Николаева, А.Г. Минченков) тезис
о практической непереводимости русских частиц на английский можно
считать окончательно опровергнутым, несмотря на аргументацию об
отсутствии их формальных эквивалентов, зафиксированных в различных
словарях, глоссариях, академических изданиях.
Выводы
отечественных
лингвистов
(Б.Е. Зернов,
Н.А. Кобрина,
С.Е. Маковеева и др.) о постепенной перестройке английской языковой
45
системы в сторону изолирующего типа (что обусловило дальнейшее развитие
класса частиц в английском языке) «провоцируют» поиск дальнейшего, более
полного толкования причин, повлиявших на различия этих двух флективных
языков.
Полагаем важно отметить прикладной аспект изучения частиц разных
языков и их иноязычных эквивалентов. Сопоставительный анализ частиц и
их иноязычных эквивалентов в процессе практических занятий по переводу
в высшей
школе,
с
нашей
точки
зрения,
способствует
подготовке
специалистов более высокого уровня. Частицы и партикли – «весь
коммуникативный фонд» не только в русском языке, но в любом другом. Как
показала наша преподавательская и переводческая практика, без знаний
о сущности частиц практически невозможно адекватно понять собеседника и
на должном уровне перевести конкретный текст, тем более, художественный.
Заключительный вывод по Главе 1 следующий: в ходе исследования
было обнаружено, что за рамками существующих в отечественной
лингвистике
диссертаций
по
исследуемой
проблематике
остались
достижения системной типологии языков.
46
Глава 2.
СИНТЕЗИРУЮЩИЙ ПОТЕНЦИАЛ СИСТЕМНОЙ ЛИНГВИСТИКИ
ПРИМЕНИТЕЛЬНО К ИЗУЧЕНИЮ ЧАСТИЦ
В предисловии
к
фундаментальному
труду
Г.П. Мельникова
«Системная типология языков» авторитетный ученый Л.Г. Зубкова (ею была
подготовлена рукопись к печати), характеризуя типологию Г.П. Мельникова,
подчеркивает, что «это не просто классификация типов языков по избранным
признакам, а их систематика, в свете которой все известные классификации и
типологии оказываются элементами типологии типологий» [Зубкова 2003: 317].
Эффективность идей и теории Г.П. Мельникова стало ощущаться
лингвистическим
сообществом
с
конца
60-х
годов
–
в
период
«невмещаемости» сложной сущности языка в границы сравнительноисторической и системно-структурной лингвистики. Ученый считал, что
только
новое
философско-методологическое
обоснование
научных
исследований способно преодолеть кризис структурализма.
По мнению Л.Г. Зубковой, развивая методологические установки,
Г.П. Мельников обращался к самым разным подходам и находил в них
научно состоятельные результаты, продемонстрировал высокий уровень
преемственности в науке, выработал свой методологический подход для
изложения системы принципов и понятий системной типологии языков и
отношения этой системы к принципам и понятиям иных типологических
концепций.
Соотношение
постулатов
современной
науки
о
языке,
являющихся прямым продолжением идей основоположников системного
языкознания (Гумбольдт, Бодуэн де Куртенэ, Срезневский, Потебня и др.),
с понятиями и категориями материалистической диалектики стали основой
для концепции Г.П. Мельникова.
47
Труды ученого в своей совокупности освещают все общие проблемы
лингвистики и все аспекты и уровни языка: «объект, предмет и методы
языкознания; язык и общество; функция языка в обществе как надсистеме;
язык — сознание (внеязыковое и языковое) — действительность; языковой
знак; общее, особенное и отдельное в языке; природа межъязыковых
различий; развитие языка <…> фонологии, морфологии, синтаксиса,
лексической и грамматической семантики. В них Геннадий Прокопьевич
решает основополагающие вопросы как общего, так и частного языкознания
на материале языков различных типов и семей — индоевропейских, уралоалтайских (прежде всего тюркских), семитских, банту, китайско-тибетских»
[Зубкова 2003: 6-7].
Одним из доказательств продуктивности системной лингвистики
служит
возросший
в
последние
годы
интерес
коллег
–
ученых,
последователей и учеников Г.П. Мельникова (Дремов А.Ф., Лутин С.А.,
Валентинова О.И., Преображенский С.Ю., Рыбаков М.А., Бахтикиреева У.М.
и др.).
Среди трудов Г.П. Мельникова нет специальных исследований,
посвященных
изучению
именно
частиц.
Мы
обнаружили
одну
«специальную» работу, в которой на семинарах Г.П. Мельников разъяснял
в чем заключается своеобразие русского языка и определял факторы,
обусловливающие это своеобразие. Статья была подготовлена к публикации
последователями
и
учениками
Г.П. Мельникова
(М.Ю. Федосюком,
Т.Л. Ляхнович, Т.В. Ващекиной) [2012], которая стала одной из отправных
для раскрытия выбранной нами темы исследования.
В силу отсутствия возможности представить все принципы и методы
системно-типологической классификации языков мы остановились на тех,
которые показались нам важными для достижения поставленных задач,
в т.ч. сопутствующих.
48
2.1. Основные положения системной лингвистики применительно
к объекту и предмету исследования
Развитие системного подхода к языку И.А. Бодуэна де Куртенэ, учение
В. Гумбольдта о социальной природе человека и его языка как их внутреннем
свойстве стали для Г.П. Мельникова главными основами для создания
лингвистической
концепции.
Как
отмечает
один
из
его
учеников,
системология учёным понималась как общая методология — научная
дисциплина,
развития
способствующая
науки
преодолению
методологических
возникающих
затруднений
и
в процессе
увеличению
её
эффективности. Это наука о системах содержит в себе ключевые понятия
внешней
и
внутренней
детерминанты,
основанные
на
учениях
основоположников системной лингвистики [Лутин 2006: 13-21].
Г.П. Мельников основывался на том, что каждая система, являясь
целостным
функциональным
элементом
конкретной
надсистемы
и
соотносясь с ней как часть с целым, имеет определённую внутреннюю
детерминанту — свойство системы определять своеобразие её структуры и
субстанции. Система характеризуется исходной, текущей или предельной
внутренней детерминантой в зависимости от того, в исходном, текущем или
предельном состоянии она находится. Следовательно, так же как система
в надсистеме является элементом надсистемы, система по отношению
к своему элементу выступает как надсистема [Мельников 2003].
Внешнюю детерминанту учёный определяет как «функциональный
запрос надсистемы на систему. Этот функциональный запрос и является той
целью, ради которой функционирует конкретная система как часть целого.
Именно он «определяет, какой должна быть предельная внутренняя
детерминанта системы в этом узле надсистемы», т.е. определяет количество
элементов, их особые свойства, сети связей и их отношения [Там же].
49
Разработка Г.П. Мельниковым понятия внутренней детерминанты как
специфического
оптимальной
свойства
системы,
адаптации
к
развивающегося
выполнению
в
направлении
функционального
запроса
надсистемы, обусловила создание учёным целостной общей теории систем
— системологии. А научной дисциплиной, к которой Г.П. Мельников
применил результаты своих общенаучных изысканий, стала лингвистика.
Лингвистическая концепция / школа — системная лингвистика наиболее
полно реализовывается в дисциплине, которую ученый назвал системной
типологией языков.
Разрабатывая принципы и методы системной типологии языков (как
отмечает
Л.Г. Зубкова,
«это
было
делом
всей
жизни»
ученого),
Г.П. Мельников, прежде всего, учитывал наиболее типичные условия
общения и характер типичных языковых коллективов и согласовывал их
с положением
языка
с положением
о
как
посредника
триединстве:
между
миром
и
мир-человек-язык,
человеком,
с подходом
В. фон Гумбольдта исследовать язык в контексте всесторонних связей
человека с окружающей действительностью.
В зависимости
от
индивидуальной
направленности
народа
на
чувственное созерцание, внутренне восприятие или отвлечённое мышление
язык каждого этноса осваивает и воспроизводит окружающий мир. Отсюда,
по Гумбольдту, чувственная образность может быть больше в словах одного
языка, больше духовности в словах другого, в словах третьего содержится
больше рассудочного отражения понятий. Духовные задатки народа
обусловливают форму каждого языка, и в частности, его внутреннюю форму
— способ организации мыслительной материи, «способ представления»,
«осмысления», «модификации» её компонентов, «метод разделения поля
мышления», характерный конкретному языку [Гумбольдт 1984: 173, 364].
50
Это понятие внутренней формы получает свою конкретизацию
в понятии внутренней детерминанты. По Г.П. Мельникову, определяющие
внешнюю детерминанту языков факторы связаны с конкретными сторонами
жизни народа; они влияют на другие
национальной культуры.
характеристики и свойства
Позиции современной системной типологии
позволяют «более глубоко понять те корреляции между ‘национальным
духом’ и ‘духом языка’, на которые указывали В. фон Гумбольдт и его
последователи» [Мельников 2003: 126].
Как отмечает Л.Г. Зубкова, понятием детерминанты до В. Гумбольдта и
Г.П. Мельникова
применительно
к
конкретному
языку
эксплицитно
оперировал Э.Б. де Кондильяк. Ученый отмечал зависимость внутреннего
мира человека и его мышления от языка, указал на значение внутренней
организации языка - аналогии, количества аналогичных оборотов, как для
связи знаков, так и для связи идей, а также совершения тех или других
действий души. Учёный полагал, что склонность конкретного народа
к определённым действиям души зависит от «преобладающего качества» его
языка, тем, что теперь называется детерминантой [Зубкова 2010; 2013: 1213].
Имеющие синтаксическую природу эти преобладающие качества
усматривались Э. Кондильяком в структуре суждения как основной формы
мысли и соответственно в строении предложения как высказанного
суждения. Так, по Кондильяку, простые и чёткие конструкции французского
стимулируют развитие аналитических способностей, более свободный
порядок слов, их перестановка слов, как в латинском, ведет к развитию
воображения и препятствуют анализу [Зубкова 2003: 12].
Г.П. Мельников в отличие Э.Б. де Кондильяка, В. фон Гумбольдта,
И. Бодуэна де Куртенэ, отталкивается от коммуникативной обусловленности
внутренней детерминанты языка. Язык — это не инструмент мышления.
51
Прежде
всего,
это
коммуникативное
устройство.
Л.Г. Зубкова
подчёркивает, что «собственно мышление, с точки зрения Геннадия
Прокопьевича, не вербально и универсально» [Там же: 12-13].
Г.П. Мельников
способов
мышления
практической
подчеркивал
человеческого
деятельности
людей
естественность
вида:
близость
тезиса
о единстве
основных
обусловливает близость
и
типов
типов
абстракций, вырабатываемых в процессе этих типов деятельности, и
мыслительных операций, которые основаны на взаимодействии весьма
близких абстрактных единиц [Мельников 1971].
Коммуникативная деятельность, по Г.П. Мельникову, это, безусловно,
особая, целенаправленная мыслительная деятельность. Вместе с тем, ученый
однозначно оговаривал: не всякая мыслительная деятельность имеет целью
достижение коммуникации. Отождествлять мышление вообще с языковым
мышлением, в частности, нельзя. Различие в строе языков обусловливает
различие «в способах коммуникативной классификации конкретных и
абстрактных смыслов и, следовательно, к специфике членения смыслов на
значения при передаче ситуативного содержания. Однако, в конечном счете,
это содержание остаётся одним и тем же, независимо от того, на ‘каком
языке’ думают участники коммуникативного акта» (выделено нами. —
Е.М.) [Мельников 2003: 12-13].
В рамках
этого
заключения
получает
подтверждение
вывод
Т.М. Николаевой и А.Г. Минченкова о потенциальной возможности перевода
с одного языка на другой всех единиц языка, включая принципиальную
возможность нахождения эквивалентов русских частиц на английском языке.
Несомненно, что определенная «закрытость» / «непереводимость» культур
должна существовать, это одно из главных условий их развития. Вместе с
тем, говорить о полной языковой непереводимости в плане содержания едва
ли правомерно.
52
Исходя
из
концепции
Г.П. Мельникова,
собственно
языковое
«думание» осуществляется лишь тогда, когда, поставив цель, говорящий
определил границы передаваемого смысла и начал его перекодировать в
значения, а в это время слушающий включился в процесс перехода от
воспринятых значений к восстановлению смысла, который подразумевал
говорящий. Лишь после того, когда смысл передан и воспринят, он
включается в мыслительные операции, не связанные с коммуникативной
деятельностью и поэтому не содержащие в себе никаких признаков
специфики «языкового видения мира» [Мельников 2003: 135-136].
Внутренняя форма сообщений — это смысл высказываний. Смысл
высказываний служит лишь намеком на этапы преобразования повода
в сюжет.
Не
разграничение
уровня
внутренней
формы
ведёт
к
отождествлению картины мира с коммуникативным ракурсом, а смысл
высказывания — с сюжетом, который формируется из повода под влиянием
этого смысла. В этом усматривал ученый преувеличенность представлений о
степени параллелизма между языком и сознанием, говорением и мышлением.
Эти представления впоследствии в зависимости от ряда дополнительных
обстоятельств, с одной стороны, приводят к рождению известной гипотезы
Сепира и Уорфа, а с другой — к теории непосредственного воздействия
экономического базиса общества на мышление, а мышления — на тип
(«стадию развития») языка [Мельников 2003: 135-136].
В соответствии с коммуникативной природой языка в качестве
характеристик внешней детерминанты учёный выделяет те особенности
языкового
коллектива
и
условий
общения,
которые
наиболее
непосредственно сказываются на том, насколько близко мировидение
(картина мира) у членов коллектива, относительно каких его фрагментов
(поводов) чаще всего возникает дефицит информации у членов коллектива и
в каком именно отношении, в каком аспекте эта информация должна
53
исправлять и преобразовывать такие фрагменты в процессе общения.
Отсюда, по Г.П. Мельникову, такие характеристики языкового коллектива,
как: величина (малый большой коллектив); однородность–разнородность
(смешанность) состава; режим общения: наличие-отсутствие временных и
/ или пространственных ограничений на межкоммуникационные интервалы,
в т.ч. в зависимости от оседлости / неоседлости носителей языка; уровень
преемственности
языкового
и
культурного
опыта
являются
коммуникативно-релевантными [Мельников 2003: 108-127].
Особенности внеязыкового сознания носителей языка, включающиеся
во внешнюю детерминанту (тип связи поводов сюжетов в памяти
коммуникантов,
степень
близости
текущих,
индивидных
образов
и
мировидения), также определяются характеристиками языкового коллектива
и условиями общения. Таким образом, различия в языковых коллективах
обусловливают
нетождественность
коммуникативной
функции,
её
вариативность [Там же: 13].
Важнейшее
проявление
внутренней
формы
языка,
в
которой
реализуется внутренняя детерминанта системы, Г.П. Мельников усматривал
именно в коммуникативном ракурсе — особенностях смысловой схемы
типовых высказываний. В силу того, что «смысл типичного высказывания
как
внутренняя форма сообщения должен быть приспособлен для
преобразования типичных поводов в типичном аспекте при формировании
типичных, для рассматриваемых условий общения, сюжетов и при типичных
временных и пространственных межкоммуникационных интервалах», то
«язык как адаптивная коммуникативная система должен обладать
определёнными особенностями коммуникативного ракурса» [Мельников
1971: 121-137; 2003: 13, 122-123].
Главным
достижением
Г.П. Мельникова
является
«раскрытие
содержания, предугаданного В. Гумбольдтом понятия внутренней формы
54
каждого из четырёх
его
“морфологических
классов” в отношении
к “стадиальным классам” И.И. Мещанинова — Г.А. Климова <…>, а также
конкретизация тех внешних факторов, которые направляют развитие
языковой системы к тому или иному типологическому полюсу» [Зубкова
2003: 4].
Четыре внутренних детерминанты — главные коммуникативные
ракурсы — внутренние формы, характеризующие четыре морфологических
типа
языков,
по
Г.П. Мельникову,
следующие:
обстановочная
—
инкорпорирующий тип; (качественно) признаковая — агглютинирующий
тип; событийная — флективный тип; окказиональная — корнеизолирующий
тип [Мельников 2003: 129].
Это достижение Г.П. Мельникова объясняет функциональные связи
между семантическим своеобразием языка и особенностями условий
общения в языковом коллективе, влекущими за собой соответствующую
модификацию функций языка (Л.Г. Зубкова).
55
2.2. Своеобразие коммуникативного ракурса
английской языковой системы с позиций системного подхода
С позиций системного подхода Г.П. Мельникова, как представляется,
можно определить коммуникативный ракурс – внутреннюю детерминанту
(форму) английского языка. Выявление внутренней формы этого языка
позволит определить место, роль и значение частиц в самонастраивающейся
динамической языковой системе.
Исходя из положения системной лингвистики, обеспечение целостного
функционирования как английского языка, так и русского (и любого другого)
находится в прямой зависимости от взаимодействия всех её уровней,
согласованности всех подисистем, реализующих свои функции.
Сама история развития английской языковой системы в Англии до
1707 г., а затем Королевства Великобритании до 1801 г., преобразованного
в 1801 г. в Соединенное Королевство Великобритании и Ирландии,
с последующим отделением Ирландии в 1922 г. и, спустя 5 лет,
преобразованного в Соединенное Королевство Великобритании и Северной
Ирландии, как нам представляется, дает ответ на вопрос о причинах
тяготения этого языка к корнеизолирующему типу.
История становления Великобритании как крупнейшей колониальной
мировой империи, занимавшей в XIX в. четверть часть земного шара, также
является достаточно прямым ответом на вопрос, почему в системе
английского языка актуализируются именно изолирующие тенденции.
Диалект
одного
из
германских
племен,
постоянно
трансформировавшегося в новое состояние социума, переживающего
периоды двуязычия и в раннем становлении (напр., почти пяти-вековой
англо-нормандский билингвизм с начала XI до конца XV в.), и позже,
испытывая влияния других языков, за полтора тысячелетия стал не только
56
языком для носителей, но и носителей других языков практически в каждой
современной стране.
Для современного английского языка возникли новые условия, когда
на основе этого языка происходит общение между представителями многих
стран, языков, народов. Л.И. Смит — один из сторонников теории
контактной
вариантологии
/ «трех
концентрических
кругов»
(основоположник Б.Б. Качру), изучая роль английского языка как средства
международного общения, не случайно поднимает вопрос о необходимости
пересмотра целей обучения английскому языку [Смит 2010: 149-154].
Высокий статус английского языка в мире, по мнению Б.Б. Качру,
имеет свою цену. Множественные идентичности, которые он приобрёл,
привели
к глубоким
социолингвистическим
сдвигам.
Разноязычные
коммуниканты с разными культурными практиками (алтайским, банту,
дравидийским и др.), с различными нормами поведения (индиец и нигериец,
житель
Саудовской
Аравии
и
тайванец,
японец
и
др.)
в
ходе
внутринациональной коммуникации говорящие на английском очень редко
встречаются с носителями английского языка как родного. Ученый задается
вопросами о нормах взаимной понятности, о наличии общих знаний о
частных поведенческих стратегиях [Качру 2012: 156-164].
Лингвистическая жизнеспособность английского языка в разных
социолингвистических концепциях обусловливает вопросы диверсификации
и
кодификации,
идентичности
и
межкультурного
взаимопонимания,
творчества и власти и идеологии. «Глобализация английского языка и его
влияние всегда имеют свою цену…» [Качру 2012: 146, 149].
Однако подчеркивает ученый, глобальная англизация и последствия
стратификации английского не повлекли за собой изменение и обновление
парадигм исследования и методологии. В настоящее время не существует
57
устойчивой
теоретической
и
методологической
базы
для
анализа
всепроникающей власти английского языка [Качру 2012: 150].
В рамках системной лингвистики, как нам представляется, находят
ответы эти вопросы зарубежных ученых, как и другие, представленные
в Главе 1 (1.3.).
Согласно одному из важных положений системной лингвистики,
непрерывно
разрастающемуся
однородному
и
оседлому
социуму,
представляющему целостное социальное образование и сохраняющему
единство в экономической, культурной и политической сферах необходимо,
чтобы разного вида социально значимая информация становились общим
достоянием. «Члены такого коллектива должны воспитываться в условиях
очень высокого уровня духовной близости, единства миропонимания,
этических норм и отношения к действительности, иначе центробежные
тенденции приведут к распаду подобной социальной целостности на
автономные образования» [Мельников 2003: 117].
Однако увеличивающееся количество исследований по контактной
вариантологии
подтверждает
факт использования
английского
языка
в различных контекстах «расширяющегося круга», в котором далеко
не всегда и не везде присутствует единство миропонимания, этических норм,
духовной близости.
Увеличивающееся число билингвов в мире, в том числе России,
свидетельствует о территориальном и демографическом императиве и
лингвистической витальности английского языка. Речевая деятельность
билингвов из разных стран на этом языке, увеличивающийся объём научных
исследований, посвящённых «наступлению эры вариантов английского языка
‘расширяющегося круга’» делает, по мнению лингвистов, неуместными
положения пуризма и элитарности [Прошина, Василёва и др.].
58
Возникновение этих теорий, несмотря на их некоторые расхождения,
свидетельствует о признании существенных изменений в функционировании
и
изучении
английского
языка.
Как
отмечает
российский
учёный
З.Г. Прошина, привычное понятие «носитель языка» сменяется понятием
«носитель варианта»; а термин «английский язык» становится зонтичным,
объединяющим разные варианты — по функциональному типу, которых
согласно теории Трёх концентрических кругов Браджа Качру три [Прошина
2012].
Становится
всё
сложнее
соглашаться,
что
«новые
варианты»
английского – результат плохого преподавания и усвоения. Об этом,
в частности, пишет американский учёный (Университет штата Индиана)
М. Бёрнз. Варианты английского в странах расширяющегося круга получают
всё большее признание и распространение. Пользователи вариантов
английского языка «расширяющегося круга» приближаются к признанию
собственных прав как носителей языковых отклонений [Бёрнз 2011: 166-176].
Этот же вывод прослеживается в ряде трудов других зарубежных
ученых (Германия –
Э. Шнайдер, [Шнайдер 2012: 189-204]; Япония –
Х. Нобуюки [2012: 188-202], А. Мацуда [2012: 186-187]; Швеция – К. Болтон
[2012: 174]; США – Б. Качру, Л. Смит, Я. Качру [2011: 141-157], Д. Граддол
[2007: 110] и др.).
Об этом пишут отечественные учёные. Так, известный специалист
в области контактной вариантологии З.Г. Прошина поднимает вопрос
«о легитимности русского варианта английского языка, существование
которого практически не вызывает сомнений в зарубежной науке, но почти
не признаётся в родном отечестве [Прошина 2011: 165].
Сходное мнение высказывает другие российские лингвисты, отмечая,
что в России в отношении вариантов английского языка, принято признавать
«один из вариантов Standard English (SE) в качестве языковой нормы». До
59
сих пор преподавание английского языка находится в некой инертной
заданности,
мы
по-прежнему
ориентируемся
на
британский
или
американский вариант. «Однако стремительное развитие региональных
вариантов, появление новой лексики и влияние родного языка на построение
грамматических конструкций и произношение свидетельствуют о том, что
норма может и должна быть вариативной. Это относится ко всем аспектам
языка: синтаксису, лексике, произношению и морфологии» [Василёва 2013:
29].
С позиций системной лингвистики в подобных обстоятельствах
происходит следующее:
а) сужение исходного объёма социального, общеизвестного знания;
б) сужение традиционной сферы содержания, в границах которой
представители разных культур имеют основания надеяться на взаимное
понимание;
в) сокращение объёма языковых единиц известных обществу;
г) сокращение круга тех ситуаций, в которых у одного человека
возникает потребность общения с другим.
Все эти процессы обусловливают потребность «полифункционально
использовать те знаки, на известность которых слушающему может
рассчитывать говорящий» [Мельников 2003: 123].
Изолирующим
языкам
характерно
отсутствие
словоизменения,
грамматическая значимость порядка слов и слабое противопоставление
знаменательных и служебных слов. Английскому языку с его активными
тенденциями
к
изолирующим
процессам
свойственна
полифункциональность. Л.Г. Зубкова в своем фундаментальном труде,
посвященном
принципу
знака
в системе
языка
(2010),
посвящает
специальный параграф словарному слову в ракурсе двойного означивания и
влиянию «способа грамматической категоризации на функциональную
60
нагрузку семиотического и семантического означивания в изолирующих и
флективных языках». В частности, ученый отмечает, что во флективноаналитическом
английском
(в отличие
от
флективно-фузионного
синтетического русского) слово актуализируется, как правило, в составе
предложения в силу приобретения им грамматической характеристики,
словарное
же
слово
нередко
полифункционально.
«Например,
английское off — это и наречие, <…> и предлог, <…>; и прилагательное,
<…> и существительное <…>, и глагол <…> » [Зубкова 2010: URL:
http://philologos.narod.ru/ling/zubkova-sign.htm#Iglava2-2].
Таким
образом,
«в
принадлежность off к междометиям
квалификация off как
служебного
актуализации
или
или
нуждается
не-междометным
знаменательного
словам,
слова, и
и
и
его
частеречная спецификация, если off выступает в собственно-знаменательном
значении» [Зубкова 2010: Там же]. Несмотря на развитость аналитизма
различия между частями речи в английском языке, в основном, обусловлены
синтаксическим контекстом.
Однокоренные части речи могут различаться наличием / отсутствием
словоизменительной парадигмы и её характером (ср. имя сущ. и имя прилаг.,
имя
сущ.
и
глаг.),
а
также
суперсегментными
и
сегментными
характеристиками.
«В аналитическом английском языке слово корневой структуры может
принадлежать к разным частям речи, и при наличии словоизменения они
имеют разные словоизменительные парадигмы. Тем не менее, все они
включаются в одну словарную статью, но под отдельными номерами.
Лексико-семантические варианты выделяются у каждой части речи также
отдельно [Зубкова 2010: Там же.].
Под термином полифункциональность обычно понимается способность
элементов языка выступать в разных функциях и на разных уровнях. Слово
61
может реализуется в качестве разных членов предложения, один и тот же
языковой элемент способен реализовываться в роли слова или аффикса или
в новом качестве в пределах части речи, часто с изменением значения. Как
было
показано
в
Главе
1
на
примерах,
приведённых
К. Деброй,
полифункциональность обнаруживается даже на уровне словосочетания (up).
С.Е. Маковеевой было отмечено, что реализация новых целей коммуникации
стала осуществляться за счет устоявшихся в языке ресурсов, подвергавшихся
модификации с помощью транспозиции.
В современном языкознании стало устойчивым понимание того, что
английскому языку свойственны как изолирующие механизмы, так и черты
полифункциональной
морфологии,
полифункциональности
и
Полистатутность
это
—
поэтому
обращение
полистатутности
потенциальная
к
особенно
проблемам
актуально.
способность
слова
к полифункциональности, а полифункциональность — речевая реализация
полистатутности [Колесов 1993: 35].
Говоря
о
полифункциональности
как
закономерном
явлении
в английском, лингвисты отмечают, что это — «свойство, принадлежащее
грамматическим и лексико-грамматическим элементам строевой системы
языка, в которых объединяются значения разного порядка» [Воронцова 1960:
41].
Полифункциональность — это «способность слова соотноситься
с категориальным значением различных частей речи» [Гвишиани 1979: 175].
Сформулированные
Н.Б. Гвишиани,
учёными
И.Ю. Колесов)
(Л.Г. Зубкова,
определения
Г.Н. Воронцова,
полифункциональности
позволяют глубже понять природу и функционирование частиц в английском
языке и в целом в языках изолирующего типа. И все эти толкования можно
объединить выводами Г.П. Мельникова: «полифункциональность знаков —
это прежде всего их парадигматическая и синтагматическая полисемичность,
62
для разрешения которой приходится увеличивать информационную нагрузку
на контекст, на распределение функции выражения смысловой единицы
между несколькими единицами с вещественным значением в речевом потоке,
на использование этих же единиц для уточнения синтагматических,
когноминативных
отношений
между
называемыми
смыслами,
что,
в частности, связано с выработкой определённых позиционных ограничений
на порядок следования называемых смыслов в высказывании (обычно это
трактуется как требование фиксированного ‘порядка слов’) и с тенденцией
предельной неизменчивости звукового облика используемых знаков»
[Мельников 2003: 123].
С позиций системной лингвистики оказывается возможным понимание
полифункциональности языка не только указывая на строевые особенности
английского языка, но и понять причины, обусловливающие эти строевые
особенности, а также траекторию развития английского, и других языков
изолирующего
типа.
Это
положение
системной
типологии
языков
предоставляет возможность рассмотреть и проблему феномена ‘Р-forms’ под
новым углом зрения.
Позиционные ограничения, обусловливающие фиксированный порядок
слов, информационная нагрузка на контекст, распределение функции
выражения
смысловой
единицы
между
несколькими
единицами
с вещественным значением в речевом потоке, использование этих же единиц
для уточнения отношений между называемыми смыслами характерны и для
английского языка.
«При таких ограничениях на набор языковых средств, практически
приводящих к тому, что почти при любых сюжетах возникают определённые
трудности их языкового выражения, увеличивается роль окказионального
творческого употребления имеющихся знаков с учётом контекста,
конкретной
ситуации
общения
и
индивидуальных
особенностей
63
слушающего, тем более что в неоднородном языковом коллективе
актуальный коммуникативный акт, как правило, не ориентирован на широкое
распространение передаваемых сведений и, следовательно, на многозвенную
ретрансляцию сообщений. Всё это ведёт к тому, что внутренняя форма
высказывания, создаваемая говорящим для воздействия на повод с целью
содействия его превращению в требуемый сюжет, также оказывается
в значительной мере ситуативно и контекстно обусловленной, неоднотипной.
А это значит, что простота грамматики корнеизолирующего языка,
неизменность и относительно небольшой объём его исходных значений и
морфем и, следовательно, лёгкость освоения, если иметь в виду наиболее
простые коммуникативные ситуации, оборачивается отсутствием
фиксированного
коммуникативного
ракурса,
необходимостью
творческого подхода при выборе приёмов выражения служебной
информации с помощью вещественных значений» (выделено нами. —
Е.М.) [Мельников 2003: 124].
Внутренняя форма английского языка как типологически близкого
к корнеизолирующим складывалась в процессе обеднения аффиксации по
мере смешения языков ряда народов, сливающихся в единую английскую
нацию. Это приводило к увеличению роли позиционно-контекстного
внешнего выражения связи между элементами содержания, представленного
знаками высказывания — простота грамматики за счёт предельного
использования возможностей полифункциональности знаков. Поэтому и
внутреннюю форму, и номинативные смыслы высказываний на таком
языке почти всякий раз коммуникант вынужден оптимизировать лишь на
каждый данный случай.
Таким образом, можно говорить о том, что внутренняя детерминанта
(форма) английского языка тяготеет к окказиональной, творческой.
64
Г.П. Мельников писал о том, что все языки мира условно делятся на
два класса в смысле их перестроек. Одни проходят через аналитические
стадии, другие — через синтетические стадии [Мельников 2000: 29].
Расценивая
гипотезу
о
факторах
аналитизма,
восходящую
ещё
к соображениям Р. Раска и Я. Гримма как наиболее точным, учёный пишет,
что «в языке тогда начинают усиливаться аналитические черты, когда по тем
или иным причинам падает уровень преемственности при передаче
языкового опыта от поколения к поколению» [Там же: 29].
Основываясь
на
основоположников
выводах
своих
системной
предшественников
лингвистики
—
(В. Гумбольдт,
И.И. Срезневский, А.А. Потебня, И.А. Бодуэн де Куртенэ), Г.П. Мельников
указывает на то, что преемственность страдает больше всего вследствие
бурного смешения народов и культур, требующего выработки общего для
всех языка, предельно простого для его освоения. Формирующийся в таких
условиях
аналитический
строй,
в
предельном
своём
проявлении,
приближается к корнеизоляции [Там же: 29-31].
Эти
выводы
справедливы
в
отношении
Великобритании,
распространившей в силу исторического развития язык, ставший вторым или
основным, или третьим для большого число народов и стран на разных
континентах (Новая Зеландия, Канада, США, Австралия, и страны – бывшие
колонии).
Этот вывод находит свое подтверждение в ряде исследований
последнего десятилетия. Так, Л.В. Кривошлыкова связывает различия
внутренних детерминант английского и русского языков с их динамической
характеристикой
и
описательностью.
Основываясь
на
концепции
Г.П. Мельникова, она пишет, что русскому языку свойственна событийная
детерминанта и динамическое развёртывание восприятия. А английскому
языку, наоборот - статичный и описательный. Этому «в немалой степени
65
способствует историческое падение грамматических форм и фиксированный
порядок слов» [Кривошлыкова 2008: 74-79].
О тяготении
английского
к
языкам
изолирующего
типа
подтверждаются на конкретном языковом материале [См. Л.Г. Зубкова 2010.
Указ. соч.]. Как отмечает, Л.Г. Зубкова, развитый аналитизм обусловливает
«всенародную» приемлемость следующих фактов:
- слово корневой структуры может принадлежать к разным частям речи
и при наличии словоизменения они имеют разные словоизменительные
парадигмы, которые включаются в одну словарную статью, хотя и под
отдельными номерами;
- различия между частями речи (в том числе между разным
функционированием ‘Р-forms’ (либо в качестве частиц, либо предлогов)
в большой мере обусловлены контекстом (увеличение роли позиционноконтекстного внешнего выражения связи между элементами содержания,
представленного знаками высказывания);
-
простота
возможностей
грамматики
за
счёт
полифункциональности
предельного
знаков
[Зубкова
использования
2010:
URL:
http://philologos.narod.ru/ling/zubkova-sign.htm#Iglava2-2].
66
2.3. Системная лингвистика применительно к художественному
(литературному) билингвизму
Во второй половине ХХ в. в филологической науке появились
исследования, посвящённых художественному билингвизму (или точнее —
литературному транслингвизму). Речь идет об этнически нерусских
писателях, создающих свои произведения на ином — не этническом языке.
Это работы Т. Толстой, М.М. Ауэзова, Г.Д. Гачева, О.О. Сулейменова,
Е.И. Зейферт,
У.М. Бахтикиреевой,
А.Б. Тумановой,
М.Б. Амалбековой,
И.С. Хугаева,
Е.Н. Кремер,
Р.О. Туксаитовой,
Л.В. Кривошлыковой,
С.А. Гринберг, О.А. Валиковой, Т.В. Трощинская-Степушина, и мн. др.
Для нас важным представляется тот факт, что некоторые из работ
указанных исследователей непосредственно апеллируют к достижениям
системной
лингвистики.
Так,
в
монографиях
и
диссертациях
У.М. Бахтикиреевой, Л.В. Кривошлыковой, М.Б. Амалбековой есть прямые
отсылки к положениям системной типологии языков Г.П. Мельникова,
позволяющие полнее раскрыть рече-творческую деятельность писателябилингва на ином (не этническом / «родном») языке.
Сам
Г.П. Мельников
задавался
вопросом:
каким
образом
билингвальному автору (этнически не русскому, но русскоязычному
писателю) удаётся приобщить носителя русской культуры к мироощущению
другого народа? Ведь, один язык приспособлен для выражения образов
обслуживаемой им конкретной культуры, а, например, русский как один из
индоевропейских языков приспособлен для выражения в большей степени
индоевропейских образов. К примеру, русский язык с его событийной
внутренней детерминантой динамичен (‘кинематографичен’), а, к примеру,
тюркский
с присущей
ему
качественно-признаковой
внутренней
детерминантой статичен (‘фотогеничен’). Так, каким же образом тюркская
‘фотогеничность’ передаётся через русскую ‘кинематографичность’ и
67
носитель
русского
языка
приобщается
к
мироощущению
тюрков?
[Мельников 1995].
Как отмечают лингвисты, лингвистическая концепция Г.П. Мельникова
раздвигает рамки известного положения В. Гумбольдта о постижении иной
картины мира через овладение иным языком и позволяет подойти
к изучению проблем художественного (индивидуального) билингвизма,
коммуникативного (массового) билингвизма, межкультурной коммуникации,
формированию би(поли)культурной личности с новых позиций. В частности,
вопросы Г.П. Мельникова предоставили возможность лингвистам сделать
вывод о том, что владея типовым способом осмысления действительности,
выработавшимся в сознании своего этноса, человек при изучении иного
языка
«научается»
типовому
способу
осмысления
действительности,
выработавшимся в сознании другого этноса, особенностям смысловой схемы
типовых высказываний на приобретаемом языке [Бахтикиреева 2005].
Поскольку в обоих способах описания зафиксирован итоговый
результат процесса осмысления действительности конкретными народами
(этносами), то творческая билингвальная личность должна быть способной
разграничивать
для
себя
особенности
каждой
культуры,
используя
приобретённый язык таким образом, чтобы стало возможно передать
значения, важные с точки зрения этнического языка. Иными словами,
адекватно передать содержание.
Речь идёт о специфической и целенаправленной коммуникативной
деятельности, который, как любой другой вид деятельности, регулируется
определённой моделью поведения [Бахтикиреева 2005].
Основываясь
на
теоретических
выводах
и
положениях
Г.П. Мельникова, исследователь пришла к выводу о том, что при сравнении
способов выражения одной и той же мысли средствами этнической и
приобретённой языковых систем билингв различает систему значений
68
данных языковых культур. Диалог двух субъектов в одном сознании ведёт к
осмыслению и пониманию семантических характеристик языковых единиц
двух различных систем. Билингвальный автор чётко осознаёт разницу между
тем, что в этническом языке (казахском) выражается имплицитно,
а в приобретённом (русском) — эксплицитно и наоборот [Там же].
По
Г.П. Мельникову,
различия
языкового
строя
не
следует
рассматривать как условие разного «видения мира», различия эти лишь
обусловливают «видение картины». Они приводят «к различию в способах
коммуникативной классификации конкретных и абстрактных смыслов и,
следовательно, к специфике членения смыслов на значения при передаче
ситуативного содержания». При этом содержание «остаётся одним и тем же,
независимо от того, на «каком языке» думают участники коммуникативного
акта [Мельников 1971: 121-137].
Данный вывод полностью приложим к рече-творческой деятельности
писателей-билингвов, в частности — Владимира Набокова.
Каждая языковая картина мира, по Г.П. Мельникову, имеет свои
особенности, но в общих функциональных, понятийных планах она
в принципе типична для всех языков. Иначе люди не имели бы возможности
понимать друг друга. То есть, учёный говорит о том, что различные языки
суть разных видений одного и того же предмета, а не различных
обозначений одного и того же предмета [Мельников 1971, 2003].
Выражение конечного смысла средствами разных языков зависят от их
положения. В одном языке смыслы слов оказываются в числе ближайших и
выражается одним словом, другом — узуальным способом ассоциированных
с ближайшим. Отсюда и различные средства выражения: в одном
осуществляется средством однословной номинации, в другом потребуется
когноминация, т.е. использование узуальных смыслов большего числа
69
слов «в качестве предконечных для намека на определённые компоненты
конечного смысла» [Мельников 2003].
Овладевший на высоком уровне двумя языками индивид — билингв
способен к эффективной герменевтической деятельности.
Можно уверенно сказать, что В. Набоков овладел английским языком
как способом описания действительности с самого раннего детства.
В процессе создания текста В. Набоков вычленяет смыслы, свойственные
двум разным культурам, достраивает их до необходимой полноты и
приобщает носителя (русского и английского) языка к мироощущению этих
народов.
Этот
вывод
находит
свое
подтверждение
в
диссертационном
исследовании Л.В. Кривошлыковой [М., 2008. 155 с.], где, в частности, она
отмечает: «Билингвизм В. Набокова отличает его и как личность, и как
писателя, так как он развивался не стихийно, а целенаправленно. Набоковбилингв владеет обоими языками — русским и английским в полной мере:
это активные средства коммуникации, способы выражения мысли и
приобщения к двум национальным культурам» (выделено нами. — Е.М.)
[Кривошлыкова 2008: 68]
Л.В. Кривошлыковой было проведено комплексное исследование
двуязычного свободного косвенного дискурса автобиографических мемуаров
В. Набокова [Кривошлыкова 2008: 122], в котором она обращается
к детерминантному подходу в типологии, в частности, к лингвистической
концепции
представляет
Г.П. Мельникова.
следующий
Для
вывод:
нашего
исследования
«Примеры
различий
ценность
внутренней
детерминанты двух флективных языков английского и русского связаны с их
динамической характеристикой и описательностью» [Кривошлыкова 2008:
74-79].
70
Другим подтверждением продуктивности лингвистической концепции
Г.П. Мельникова является, с нашей точки зрения, возможность показать её
потенциал для преодоления некоторых методологических затруднений.
Основоположник
теории
контактной
вариантологии
(«трех
концентрических кругов» — World Englishes) Брадж Качру отмечает, что
в последнее время сложилась ситуация, при которой на мировой арене
межкультурного взаимодействия есть одна константа — английский язык? и
выделяет в качестве главной сферы использование языка билингвами
/ мультилингвами.
«Коммуниканты, использующие английский язык на международном
уровне, являются представителями разных стран мира с неродственными
языками
и
отличным
культурным
опытом <…>.
В
процессе
внутринациональной коммуникации говорящие на английском языке
практически не встречаются с носителями английского как родного. Отсюда
возникают
вопросы:
Каковы
нормы
взаимной
понятности?
Каковы
предположения участников коммуникации о наличии общих знаний
в области правил поведения?» [Качру 2012: 156-164].
Говоря о продолжающемся споре лингвистов об отношении к формам
и функциям английского языка в разных странах мира, Б.Б. Качру пишет
применительно к творчеству на приобретенном (не этническом) языке, что
в последнее время в зарубежной англистике появились исследования,
посвящённые текстам писателей — этнически не англичан. Он считает, что
«эта область исследования очень перспективна, и учёным ещё только
предстоит углубиться в неё. Её изучение позволит получить ценные
данные для анализа и понимания литературного творчества и
прагматических
норм
коммуникации,
процесса
их
воссоздания
в английском языке и функций языка» (выделено нами. — Е.М.). [Там же:
С.59, 64].
71
Отметим, что зарубежные лингвисты в рамках теории контактной
вариантологии подступают к изучению проблемного поля, связанного
с коммуникативным
би(поли)транслингвизмом,
художественным
(литературным) – в частности. Положения же системной лингвистики
применяются российскими лингвистами, исследующими художественные
тексты нерусских русскоязычных авторов более десятилетия.
Одно из важных положений теории Качру применительно к теории
языковых контактов и билингвизма заключается в том, что языковые
изменения в результате контакта языков отнюдь не ограничиваются
грамматикой, лексикой, стилем и дискурсом. Они выходят за пределы
данных уровней системы языка и затрагивают литературное творчество
представителей разных культур (Воле Соинки, Чинуа Ачебе, Раджи Рао,
Кэтрин Лим, Нгуги ва Тионго, Читры Фернандо, Шаши Тарура и Викрама
Сета, и мн.др.) [Там же: С.59; 64].
Отметим также, что в последние годы активизировались исследования
испаноязычных авторов – представителей разных народов и этнических
групп
Латинской
Америки,
аборигенного
англоязычного
дискурса
Австралии. Так, например, профессор университета Эдит Коуэн (г. Перт,
Западная Австралия) Ян Дж. Малколм исследует рассказы аборигенов на
аборигенном варианте английского языка из разных районов Австралии
(Западной Австралии, Северной территории Австралии, Южной Австралии,
Нового Южного Уэльса и Квинсленда, Центральной Австралии). Исследуя
многочисленные устные и письменные рассказы австралийских аборигенов
в перспективе он намеревается провести аналогичные исследования не
аборигенных
повествований
в
целях
сопоставления
с аборигенными
[Малколм 2012: 151-165-172].
Нигерийский писатель Чинуа Ачебе в своих научно-публицистических
работах в отношении англоязычной нигерийской литературы отмечает, что
72
национальная литература в его понимании — «это литература, написанная на
английском языке, а также литература различных этносов, созданная на
языках хауса, игбо, йоруба, эфик, эдо, иджо и др.» [Цит. по Качру 2012].
Как видим, интерес к художественным текстам, созданным авторами на
приобретенном (не этническом) языке, привлекает внимание не только
литературоведов, культурологов, но лингвистов. Описание сторонниками
теории
Качру
различных
точек
зрения
в отношении
англоязычных
национальных литератур из стран второго и третьего круга свидетельствуют
о том, что исследовательское поле этой теории будет существенно
расширяться. Англоязычные ветви национальных литератур становятся для
филологической
науки
предметом
дискуссий
и
разноаспектных
литературоведческих и лингвистических исследований (Салман Рушди,
Орхон Памук, Раджа Рао и мн. другие).
По мнению Генри Кахане, «английский язык — это великолепная
лаборатория для современного социолингвиста» [Кахане 2012: 43, 495]. Мы
бы добавили: далеко не только для социолингвиста. Для изучения
последствий, которые несёт собой английская языковая вариантология
необходимо выйти за пределы рамок одной дисциплины. Художественные
тексты, созданные разно-этническими билингвальными авторами, нуждаются
в междисциплинарных исследованиях.
Основной вывод этого параграфа можно сформулировать следующим
образом. В подходе к языку в интерпретации Г.П. Мельникова находится
место для теории Б.Б. Качру, теории билингвизма (индивидуального —
художественного и коллективного / массового) и дальнейшего их развития
с учётом положений системной лингвистики. Системная лингвистика и
теория контактной вариантологии расширяют своё исследовательское поле
благодаря вопросам, возникающим в рамках коммуникативного билингвизма
индивидуального и коллективного.
73
ВЫВОДЫ к Главе 2.
В этой главе нами осуществлена попытка изложить основные
принципы и методы системной лингвистики применительно к целям и
задачам нашего исследования. Мы не настаиваем на том, что это
исчерпывающие установки, которые могли бы повысить эффективность
нашей исследовательской работы. Учитывая, что мысли, облаченные в
«языковую оболочку» физиком-атомщиком, кандидатом технических наук,
Заслуженным деятелем РФ по мирному использованию атомной энергии,
впоследствии выявившего внутренние формы четырех морфологических
типов
языков,
довольно
сложно
передать
в
цепочке
собственных
рассуждений, мы часто обращались к цитированию важных для нашей
работы положений.
Системная
типология
языков
в
силу
своей
универсальности
(«типология типологий» - Л.Г. Зубкова), можно сказать - таит в себе
огромный потенциал для разных отраслей науки и дисциплин. Сам
Г.П. Мельников в итоговых выводах своего фундаментального труда
(результаты докторской диссертации) писал, что «опыт, накопленный в
области системно-типологической, детерминантной классификации языков,
оказывается полезным при выявлении системных отношений и законов
эволюции также иных сложных систем, например, биологических и
социальных» [Мельников 2003: 356].
Изложенное в данной главе, как представляется, достаточным для
понимания языка как системы, функционирующей в режиме оптимальной
согласованности с подсистемой (в том числе, частицами), от действия
которой, в свою очередь, зависит эффективное функционирование других
подсистем и системы в целом. Язык в понимании Г.П. Мельникова является
адаптивной
коммуникативной
системой,
с
характерными
для
нее
особенностями.
74
Своеобразие английской языковой системы в отличие от русской
заключается в отсутствии однозначно фиксированного ракурса. Его
внутренняя форма - детерминанта обусловливается полифункциональным
использованием устоявшихся в языковой системе ресурсов, потому её можно
классифицировать
как
окказиональную,
творческую
по
отношению
к использованию имеющихся знаков, в т.ч. частиц с учётом контекста,
ситуации общения, индивидуальных особенностей реципиента.
Положение о позиционных ограничениях, распределении функции
выражения
смысловой
единицы
между
несколькими
единицами
с вещественным значением в речевом потоке, использование этих же единиц
для
уточнения
отношений
между
смыслами,
по
нашему
мнению,
предоставляет возможность рассмотреть проблему феномена ‘Р-forms’ под
новым углом зрения.
Типологические различия языков обусловливают различия в способах
коммуникативной классификации конкретных и абстрактных смыслов,
особенности
членения
смыслов
на
значения
в
процессе
передачи
содержания, которое не зависит от «каком языке думают» (на языке не
думают, но, как говорят психолингвисты, «овнешняют» действительность /
«овнешнение»,
«овнешнять»
-
термин
Е.Ф. Тарасова)
участники
коммуникативного акта. Содержание выражается различными средствами в
одном языке, в т.ч. через эти «мелкие слова, составляющие весь наш
коммуникативный фонд», может осуществляться средством однословной
номинации, в другом - потребуется использование узуальных смыслов
большего числа слов – когноминация (термин Г.П. Мельникова).
Это
особенно
Художественные
чувствует
тексты
билингвальная
билингвальных
творческая
авторов
личность.
являются
ярким
доказательством способности творческой личности вычленять смыслы,
75
присущие двум разным культурам, довести их до возможной, необходимой
полноты и приобщать представителей одной культуры к другой.
Инонационально-английский билингвизм, порождённый императивом
английского языка, его вариативностью получают свое объяснение в рамках
принципов и подходов системной лингвистики. Наше предположение о том,
что
системный
подход
основоположниками
некоторых
к
системной
проблемных
изучению
языка,
лингвистики,
вопросов
в
выработанный
способствует
методологическом
снятию
осмыслении
императива английского языка, подкрепляется следующими аргументами.
Основываясь на положениях Г.П. Мельникова, полагаем, что
Функциональный запрос процесса глобализации как надсистемы
на систему является внешней детерминантой. Надсистема определяет какой
должна быть «предельная внутренняя детерминанта системы в этом узле
надсистемы».
Внутренняя
детерминанта
(или
коммуникативный
английского языковой системы, сложившийся
ракурс)
в процессе «бурного
смешения народов и культур», приспособлена для распространения по миру.
«Отсутствие фиксированного коммуникативного ракурса, необходимость
творческого
подхода
при
выборе
приёмов
выражения
служебной
информации с помощью вещественных значений» способствует появлению
новых вариантов.
Это не означает, что причины «глобальной англизации» кроются лишь
в своеобразном
коммуникативном
экстралингвистических
факторов
ракурсе
этого
(исторические,
языка.
Ряд
экономические,
политические, социальные) также можно рассматривать как составляющие
внешней детерминанты.
76
Увеличивающиеся дискуссии в отношении создания новых подходов,
методов, приёмов в преподавании английского языка, с нашей точки зрения,
постоянно
будут
сталкиваться
с
проблемами
служебных
слов
(по
Л.Г. Зубковой), а именно, частиц, которые будут иметь дополнительные
объяснения и, возможно, разниться от одного варианта английского в одной
стране к другому. Вместе с тем, они (‘Р-forms’), с нашей точки зрения,
являются важными показателями своеобразия коммуникативного ракурса
английского языка – особенностей смысловой схемы высказывания, одной из
важных её типологических особенностей.
Системная типология языков, как мы, надеемся, смогли показать
применительно к цели и задачам нашего исследовательского проекта,
обладает
эвристическими
(эвристика
непосредственно
связана
с кибернетикой, которой занимался Г.П. Мельников) возможностями для
определения русских и английских частиц как органичной подсистемы
внутренней формы двух языковых систем, а английских эквивалентов
русских частиц как показателей коммуникативного ракурса английской
языковой системы.
77
Глава 3. АНГЛИЙСКИЕ ЭКВИВАЛЕНТЫ РУССКИХ ЧАСТИЦ
С ПОЗИЦИЙ СИСТЕМНОЙ ТИПОЛОГИИ ЯЗЫКОВ
3.1. Частицы как показатели коммуникативного ракурса языка
Как уже упоминалось во Главе 2, среди трудов Г.П. Мельникова мы не
обнаружили «специальных» работ, кроме одной, в которой ученый объяснял
своеобразие внутренней формы русского языка и находил факторы,
обусловливающие это своеобразие. Статья на основе записей его лекций
была
подготовлена
к публикации
последователями
и
учениками
Г.П. Мельникова (М.Ю. Федосюком, Т.Л. Ляхнович, Т.В. Ващекиной) [2012],
которая стала одной из отправных для раскрытия выбранной нами темы
исследования.
Объясняя своеобразие русского языка и обусловливающие его
факторы, Г.П. Мельников исходит из того, что язык, как и любой
инструмент
культуры
или
техники,
формируется
под
влиянием
потребности его использования в определённых условиях.
С его позиции, в славянских языках исторически развивались
тенденции, задавшие направление формированию индоевропейских языков.
Другие индоевропейские языки с течением времени находились в иных
условиях (например, относительно быстрого смешения разных народов) и
были вынуждены уже отработанную технику общения трансформировать и
специализировать в соответствии с новыми требованиями.
Исходные индоевропейские тенденции развития успели проявиться
более полно, чем в других славянских языках. Как нам представляется,
событийная внутренняя детерминанта русского языка развивалась в ответ
на запрос внешней детерминанты. В западных индоевропейских языках, как
последовательно доказывает Г.П. Мельников, чувствительность к степени
событийности понижена, поскольку в своё время носители этих языков
78
покинули благодатные степные и лесостепные земледельческие территоории,
им нужно было приспосабливаться к новым условиям в связи с чем им
пришлось пожертвовать многими достижениями индоевропейских языков,
которые славяне продолжали развивать.
Приводя
надсистемы
примеры,
(внешних
доказывающие
условий)
на
наличие
систему
разных
(язык),
запросов
Г.П. Мельников
рассматривал, в частности, служебные слова: сочинительные союзы, такие
как и, но, а. Ученый обращал внимание на то, что в русском языке есть еще
сочинительный союз да - наиболее древний, недифференцированный
показатель связи, указывающий лишь на связь между первой и второй
частью. Например: мал, да удал (противопоставление), мал золотник да дорог
и др. Вместе с тем в другом словосочетании с да: Иван да Марья
противопоставление отсутствует.
В отличие от них, объяснял Г.П. Мельников, союз и ориентирован на
восприятие адресата. «Если я скажу: Вчера я пришел к своему брату, и мы
с ним выпили и поговорили, — я тем самым поощряю адресата: ‘Молодец!
Ты всё прогнозируешь правильно'. А если я скажу: Вчера я пришел к своему
брату, но…, — то я информирую адресата: 'Молодец, ты правильно
прогнозируешь, но ситуация-то была нестандартная, и твой прогноз не
оправдался' » [Мельников 2012].
Полагаем, что Г.П. Мельников, объясняя на семинарах своеобразие
внутренней
детерминанты
разных
языков
(славянских,
тюркских,
германских, банту и др.) таким образом доводил до понимания студентов не
только своеобразие русского или иного языка, но и процесс языкового
«думания».
Как
было
отмечено
в
Главе
2,
языковое
мышление
осуществляется лишь тогда, когда, поставив цель, говорящий выявив
границы передаваемого смысла, начинает перекодировать его в значения,
а в это время слушающий включается в процесс перехода от воспринятых
79
значений к восстановлению смысла, который подразумевал говорящий
[Мельников 2003: 135-136].
Внутренняя форма сообщений — это смысл высказываний, который
служит намеком на этапы преобразования повода в сюжет. Проводя
аналогию, можно сказать, что частицы своего рода уникальные намеки
в любом высказывании.
Особую ценность представляет для нашего исследования обращение
Г.П. Мельникова к вопросу о переводе с русского на английский язык
предложений с русскими но и а. «Я пришел, но… и Я пришел, а…? Очевидно,
что в английском языке в любом случае будет использован союз but:
разницы между но и а в английском языке нет. Но ведь союз а обозначает
особый случай. Предположим, я принёс для вас кучу книг и говорю: ‘Вам я
сделал такую надпись, ему — такую, ей — такую' и вдруг замолчал. И тогда
вы спрашиваете: ‘А мне какую?'.
Что такое союз а? Это своего рода сигнал тревоги. Он означает, что
ситуация разговора навела на тему, но передача информации почему-то
прервалась. Этот сигнал может быть подан слушающим, который
спрашивает: А мне какую?, — а может быть предугадан говорящим. И тогда
я, не дожидаясь вашего вопроса, скажу: А вам я красными чернилами написал
признание в любви. Говоря а…, я информирую собеседника о том, что я его
понимаю и не просто подтверждаю его право на прогноз, но еще и
догадываюсь о том запросе, который у него возник» [Мельников 2012: 1415].
В этом случае, как мы предполагаем, Г.П. Мельников ставил цель
донести до аудитории своеобразие русского языка и причины этого
своеобразия. Как мы полагаем, исходя из принципа системной лингвистики
о единстве мышления, английское but вполне можно расценивать как
полифункциональное, оно может по содержанию приблизиться (возможно,
80
полностью заменить) русское а, если учитывать контекст и ситуацию
общения, позиционные ограничения и распределение функции выражения
смысловой
единицы
между несколькими
единицами
с вещественным
значением в речевом потоке, использование этих же единиц для уточнения
отношений
между
смыслами.
Это
один
из
важных
принципов
лингвистической концепции Г.П. Мельникова, в частности, по отношению
к языкам изолирующего типа. Способы коммуникативной классификации
конкретных и абстрактных смыслов, специфика членения смыслов на
значения в процессе передачи содержания высказывания обусловлены
коммуникативными ракурсами разных языков, смысловой схемы типовых
высказываний.
Размышляя об интонации, Г.П. Мельников указывал на то, что
интонация в русском удивительно многообразна. «Есть основные типы
интонации, и существует множество полутонов. Когда англичанин слушает
разговор русских, он начинает раздражаться примерно так же, как мы, когда
смотрим какой-нибудь итальянский фильм. Англичанина раздражает
повышенная эмоциональность русской речи. Спрашивается: зачем нужна
такая интонация? Оказывается, при помощи интонации мы ещё раз
дублируем передаваемую информацию — это ещё один способ поддержания
уверенности, что информация передана точно» [Мельников 2012: 15].
Эмоциональность, как отмечает А. Вежбицкая, — одна из констант
русского языка (соответственно, и русского национального характера),
вследствие чего в самой лингвосистеме накоплен
богатый арсенал
выразительных средств, включающий частицы как компоненты акцентных
расстановок смысла [Вежбицкая 2011: 332]. Думается, это наблюдение
справедливо и в отношении других квалитативных характеристик русского
языка, отмечаемых исследователем: иррациональности, неагентивности,
склонности к суждениям обобщающего типа. Все эти внутренние свойства
81
языка зачастую эксплицируются посредством таких аддиционных средств,
как частицы.
Интонационная
антиномичная
система
любого
метасущность:
с
языка
одной
–
в
каком-то
стороны,
вне
смысле
контекста
интонационные индексы асемантичны; с другой, они сообщают любой
полнозначной
текстовой
единице,
погруженной
в
прагматические
«обстоятельства», не только дополнительные семантические оттенки
(функция усиления смысла), но и собственное интенциональное значение,
зачастую расходящееся со значением конвенциональным. Если частицы
языка
–
это
элементы
системы,
лишенные
статуса
семантической
полнозначности, то частицы речи – элементы уже другого порядка: языка
как функции, или дискурса.
Симптоматично, что новейшие исследования мировой филологии
сосредоточены вокруг частиц как дискурсивных единиц, играющих важную
роль в осуществлении информационного взаимообмена между участниками
коммуникативного
процесса.
Так,
происходит
формирование
новых
коммуникативных типологий частиц (например, Appreciative Particles как
функциональный класс языка, см. исследования Мишель Лефевр (Lefevre,
Michel). Контент-анализ крупной базы данных Web of Science по топику
«Language particles» подтверждает выдвинутый нами тезис о том, что
частицы в современной лингвистической науке исследуют как дискурсивные
маркеры,
функциональное
назначение
которых
выходит
за
рамки
инструментального «обрамления» речевого акта. Из 533 публикаций,
входящих в Core Collection, 350 опубликовано в журналах прагматического
направления, таких, как Journal of Pragmatics, Journal of Psycholinguistic
Research, Cognitive Linguistics, Journal of Speech Language and Hearing
Research.
Это
свидетельствует
о
том,
что
частицы
как
объект
лингвистического осмысления «переместились» из структурно-описательной
82
эпистемологической зоны в зону прагматической «комплиментарности»
(дополнительного смысла). Таким образом, получают развитие многие
лингвистические «предчувствия» Г.П. Мельникова.
Г.П. Мельников аргументировано доказывает, что интонация связана
с редукцией. В русском языке постепенно выработалась тончайшая система
редуцированных гласных, которая обеспечила еще один канал для проверки
точности передачи информации [Мельников 2012: 13-19].
Резюмируя изложенное в этом параграфе, отметим, что подобных
разъясняющих «уроков», в ходе которых учёный доказывал, что запрос
надсистемы на работу системы определяет саму систему и её внутреннюю
форму, большое количество. Достаточно краткое объяснение особенностей
функционирования служебных слов, в том числе полифункциональности и
полисемантичности английских служебных слов на примере but, позволяет
выдвинуть предположение, что частицы обоих языков могут рассматриваться
в качестве
показателей
типологических
особенностей
обоих
языков,
своеобразия коммуникативного ракурса каждого из них.
Г.П. Мельников отмечал, что в
сложная
грамматическая
система,
индоевропейских языках возникает
которая
обеспечивает
принцип
наибольшей возможности для слушающего сделать максимум предсказаний
относительно того, что будет в конце. Это обеспечивает процесс
самопроверки: слушая, я предугадываю, потом убеждаюсь, что мои прогнозы
совпали с тем, что сказал говорящий, и тогда я уверен, что всё правильно
понял [Мельников 2012: 13-19]. В психологии подобный акт позитивной
интерпретации называют состоянием «потока». Нейролингвистические
исследования последних лет указывают на то, что успех коммуникативного
акта во многом зависит от правильно «сконструированного» послания. Оно
должно содержать достаточно импликативных подсказок для последующего
«развертывания» информации адресатом, однако не должно называть что83
либо напрямую. Тема-рематический баланс, как отмечает Лоретта Грациано
Брайнинг,
должен
быть
соблюден
[Брайнинг
2017:
248].
В случае
рассогласования схема трансформируется. Как объясняет Г.П. Мельников,
я предугадывал одно, а мне было сказано другое, тогда я попытаюсь
остановить собеседника и выявить причину. В результате ошибки при
передаче информации не накапливаются [Мельников 2012].
«Если более подробно рассмотреть английский язык, то мы увидим,
что в нем идет следующий процесс: многие конструкции, выглядящие
стилистически староватыми, содержат подчинительные союзы, тогда как
новейшие конструкции строятся вообще без союзов. По-английски,
например, можно сказать: Человек ты его видел вчера придет ко мне завтра.
В данном случае степень ориентированности на восприятие адресата, степень
эмпатии падает, поскольку нет заботы о том, что полученная информация
будет многократно передаваться» [Мельников 2012: 13-19].
В заключение данного параграфа мы не можем не отметить того, что
цельносистемная организация языка вовсе не исключает его типологической
неоднородности. По Л.Г. Зубковой, «Уже И.А. Бодуэн де Куртенэ указывал
на одновременное применение в строении различных языков не одного,
а двух или даже трёх морфологических принципов, отметив, например,
в русском наряду с флексией агглютинацию и инкорпорацию» [Цит.
по Зубковой, 2010: Бодуэн де Куртенэ 1963, т. II: 114].
Тем не менее, наличие разных морфологических принципов в одном
языковом строе не исключает того факта, что в отличие от других языков
(арабский, уйгурский и др.) «служебные слова имеют максимальные
значения индекса аналитичности в самом аналитичном английском языке.
Так, в литературно-художественном тексте на английском языке служебные
слова составляют 33,2%» [Зубкова 2010].
84
Отсюда, по Л.Г. Зубковой, следует, что в отсутствие строгой
корреляции с типом языка индекс аналитичности, а значит, и соотношение
служебных слов со знаменательными, по-видимому, зависят от характера
текста, причем эта зависимость может по-разному проявляться в разных
языках. Если в русском языке научный текст в отличие от народной сказки и
литературно-художественных
текстов
имеет
самый
низкий
индекс
аналитичности, то в английском научный текст превосходит художественный
по величине данного индекса (равной, соответственно 37,5). Таким образом,
сравнительно с художественными текстами в научном стиле разрыв между
флективно-синтетическим русским языком и аналитическим английским
увеличивается.
Сравнивая оригинальные тексты с переводными, Л.Г. Зубкова и её
ученики заметили, что при переводе с английского на русский повестисказки Л. Кэрролла «Through the Looking-Glass» увеличивается частота
собственно-знаменательных слов — с 42,2% до 51%. Вместе с тем,
уменьшается частота служебных слов — с 35,5% до 23,6%. Частота
местоимений в оригинальных текстах и в переводах практически совпадает.
На употребление служебных частей речи существенно влияет
противоположение текстов по признаку устный / письменный. В русских
письменных текстах — и в научном, и в художественных — самый высокий
ранг среди служебных слов принадлежит предлогам, далее следуют союзы и
частицы. В устном художественном тексте первенствуют союзы, потом идут
предлоги и частицы. Наконец, в разговорной речи частицы резко
доминируют над предлогами и союзами.
Сходным образом и в английских письменных текстах, особенно
в научном, самой частотной служебной частью речи являются предлоги,
тогда как в устном художественном тексте наиболее употребительны
артикли. В каждом типе текстов выстраивается своя иерархия служебных
85
слов
(в порядке
убывания
частоты
употребления):
в
письменном
художественном тексте — предлоги, союзы, артикли; в научном тексте —
предлоги, артикли, союзы; в устном художественном тексте — артикли,
союзы, предлоги. Замыкают ряд во всех типах текстов частицы [Зубкова
2010: Указ.соч.].
И ещё одно ценное замечание Л.Г. Зубковой, важное для нашего
исследования: В текстах одного жанра возможны межъязыковые различия
в употреблении служебных слов. В одних языках среди служебных слов
лидируют частицы, в других (йоруба) — союзы [Зубкова 2010: Указ.соч.].
86
3.2. Особенности художественного билингвизма
и билингвальной личности Владимира Набокова
Введение данного параграфа в этот раздел обусловлен, как нам
представляется,
посвящённых
логикой
исследования.
особенностям
В большом
набоковского
объеме
письма,
работ,
недостаточно
лингвистических работ, анализирующих исследуемый нами русский и
английский тексты В. Набокова в выбранном направлении. Во вторых,
в процессе
работы
выкристаллизовываются
дальнейшие
перспективы
исследования частиц в художественных текстах как В. Набокова (так и
других авторов, в частности – би(транс)лингвальных). Перспективы мы
усматриваем в том, что частицы в произведениях В. Набокова можно
рассматривать как далеко не случайные языковые единицы в силу чуткости и
внимательности писателя ко всем нюансам, мельчайшим деталям в процессе
создания текста и перевода. Если отталкиваться от понимания, что частицы в
силу их референциального содержания принято определять как единицы,
способствующие
выполнению
определенных
функций,
то
важным
представляется рассмотреть их в комплексе с единицами, содержащими в
себе денотативное содержание. Такая перспектива позволит определить
какую роль частицы играют в создании образности произведения.
Образность в понимании Владимира Набокова.
Полагаем, что тонкое восприятие окружающей действительности,
«обласканный» Российским государством род Рукавишниковых и род
Набоковых, высокий уровень воспитания и образования Владимира
Набокова сыграли огромную роль в «целенаправленном» (Кривошлыкова
Л.В.) становлении его как билингвальной личности, как писателя. Рухнувший
практически в один миг мир благо-состоятельного детства и юношества,
который обусловил дальнейшие трудные «университеты жизни» будущего
великого художника, стали для него новой точкой опоры. По всей
87
видимости, можно согласиться с мнением М. Бродского о «жгучем
честолюбии»
В. Набокова,
если
обратиться
к
его
англоязычным
произведениям.
Лингвисты предлагают разграничивать понятия ‘эмотивность’ и
‘эмоциональность’
‘экспрессивность’
‘оценочность’
и
‘образность’
в метаязыке науки. Исследователи отмечают, что «между понятиями
‘эмотивность’ и ‘образность’ существует взаимосвязь. С одной стороны,
образность
может
возникнуть
вследствие
эмотивного
восприятия
действительности, в данном случае эмотивное присутствует в семантике
образных единиц. С другой стороны, эмотивное может рассматриваться как
производное от образного, что связано с тем эмоциональным эффектом,
который возникает у реципиента в процессе декодирования образных средств
языка» [Ленько 2011: 4-8].
Этот вывод коррелирует с пониманием образности В. Набоковым.
«Образность» Набокова проявляется в семантике образных единиц. В своих
«Лекциях по русской литературе» (далее ‘Лекции’) В. Набоков, характеризуя
особенности письма Л. Толстого, пишет:
«Образность можно определить так: писатель средствами языка
пробуждает у читателя чувство цвета, облика, звука, движения или любое
иное чувство, вызывая в его воображении образы вымышленной жизни,
которая станет для него столь же живой, как его собственное воспоминание.
Для создания этих ярких образов у писателя есть широкий спектр приемов,
начиная кратким выразительным эпитетом и кончая отточенными примерами
изобразительного мастерства и сложными метафорами» [Набоков 1996: 279].
Спектр авторских «приёмов» Л. Толстого в романе «Анна Каренина»,
оказавшийся в фокусе внимания внимательного к тончайшим нюансам языка
В. Набокова, предоставляет возможность предположить, что они («приёмы)
характерны его собственному — набоковскому письму.
88
Кроме того, предполагаем, что не вошедшие в письменные источники
размышления писателя об образности, которые создаются при помощи
частиц, имели место при создании каждого текста.
Согласно исследованию А.Г. Минченкова, а также нашему анализу
русских частиц в романе «Защита Лужина» и их английских эквивалентов
в авторизованном переводе «The Luzhin Defence», частицы русского языка
способны выражать разнообразные эмоции, хотя проявление эмоций часто
носит имплицитный характер. Например, частицы да, же, разве, неужели
передают
спектр
эмоций
удивление-недоумение-раздражение.
К
ним
примыкают частицы вот и ведь, имплицирующие эмоции наряду с
выполнением других функций. Степень эмоционального накала может
меняться от более или менее нейтрального вопроса с лёгким оттенком
удивления / недоумения до сильного недоумения, нетерпения и раздражения.
Частица же передает эмоции в сочетании с вопросительными
местоимениями типа когда, сколько, как и т.д., то же можно сказать и про
частицу да, которая, кроме того, часто употреблялась вместе с же.
Частица неужели почти всегда имплицирует эмоции при передаче
значения сомнения, но в сочетании с отрицательными словами типа нельзя,
не, нет она передаёт в основном только эмоции-раздражение и крайнее
удивление-значение сомнения отступает при этом на второй план. Разве
обычно выражает удивление самостоятельно.
Частица ведь довольно часто выражает удивление говорящего по
поводу внезапного открытия или осознания какого-либо факта. Нередко
эмфатическое
значение
ведь
дополнительно
усиливается
благодаря
В. Набоков
тщательно
употреблению другой частицы — да.
Можно
выдвинуть
предположение,
что
подходил к включению той или иной частицы в текст. Такое предположение
89
мы подкрепляем его наблюдениями над приёмами создания образности
русскими писателями.
Исследуя роман «Анна Каренина» В. Набоков выделяет следующие
приёмы Л. Толстого: 1) Эпитеты; 2) Жесты; 3) Примеры иррационального
прозрения; 4) Яркие комедийные черты; 5) Примеры изобразительного
мастерства; 6) Поэтические сравнения; 7) Вспомогательные сравнения;
8) Уподобления и метафоры.
Уподобления и метафоры подразделяются на три группы: «Образцы
уподобления», «Образцы метафоры» и «Морально-практические сравнения».
Обращает внимание В. Набоков и на «Имена». Все толстовские «приемы»
иллюстрируются примерами.
Отдельно
останавливаясь
на
таком
приёме,
как
«Морально-
практические сравнения», В. Набоков удивляется тому, что «какие бы
сравнения, уподобления или метафоры он (Толстой) ни употреблял,
большинство из них служит этическим, а не эстетическим целям. Иными
словами, его сравнения утилитарны, функциональны, автор воспользовался
ими не для усиления образности, не для открытия нового угла зрения на ту
или иную сцену, но для того, чтобы подчеркнуть свою нравственную
позицию. Поэтому я называю их толстовскими этическими метафорами
или сравнениями» (выделено нами. — Е.М.) [Там же: 280-284].
Определяя сравнения и метафоры Л. Толстого, «чисто практическими,
довольно окостенелыми и построенными по одной и той же схеме»,
В. Набоков, как мы предполагаем, должен полностью исключать их
в процессе создания образности в своих произведениях.
«Герои романа удивительно часто краснеют, пунцовеют, багровеют,
покрываются румянцем и т.д. (и наоборот, бледнеют), что вообще было
свойственно литературе этого времени. … На самом же деле, Толстой всего
лишь следует старинной литературной традиции, в которой внезапный
90
румянец служил своего рода кодом или знаком душевного волнения. Но все
равно
автор
слегка
перебарщивает,
и
приём
обнаруживает
явное
несоответствия с отрывками, где эта особенность обретает ценность и
реальность индивидуальной черты (например, у Анны). Этот штрих можно
сравнить с другим оборотом, которым злоупотребляет Толстой: ‘слабая
улыбка’,
передающая
множество
оттенков
чувств:
насмешливую
снисходительность, вежливую симпатию, озорное дружелюбие» [Набоков
1996: 286].
В лекциях, посвящённых творчеству Н. Гоголя, В. Набоков замечает
мельчайшие детали в характеристике главных гоголевских героев. Свои
особые «трюки» (определение В. Набокова) запасены у Гоголя и для
побочных персонажей: «Побочные характеры в его романе (‘Мертвые души’)
оживлены всяческими оговорками, метафорами, сравнениями, лирическими
отступлениями. Перед нами поразительное явление: словесные обороты
создают живых людей» [Там же: 83].
В. Набоков считает, что в период создания «Диканьки» и «Тараса
Бульбы» Гоголь стоял на краю опаснейшей пропасти: «Он чуть было не стал
автором украинских фольклорных повестей и красочных романтических
историй. Надо поблагодарить судьбу (и жажду писателя обрести мировую
славу) за то, что он не обратился к украинским диалектизмам как средству
выражения, ибо тогда бы он пропал» [Там же: 51].
Именно Гоголь привнес в русский «материал» то, чего сами русские
писатели не внесли: «А.С. Пушкин чувствовал какой-то изъян в Петербурге;
приметил бледно-зеленый отсвет его неба и таинственную мощь медного
царя, вздернувшего коня на зыбком фоне пустынных проспектов и площадей.
Суть города была по-настоящему понята и передана, когда по Невскому
проспекту прошёл такой человек, как Гоголь». Внимательный взгляд
билингва В. Набокова критически оценивает и стихи А. Блока, и роман
91
А. Белого «Петербург», которые «лишь полнее открывают город Гоголя, а не
создают какой-то новый его образ. Пропущенный сквозь восприятие Гоголя,
Петербург приобрел ту странность, которую приписывали ему почти
столетие; он утратил её, перестав быть столицей империи» [Там же: 38].
В ‘Лекциях’ В. Набоков иллюстрирует толстовские эпитеты таким
примером:
«Среди
самых
изумительных
(эпитетов)
отметим
такие:
‘шлюпающие и шершавые’ — прилагательные, великолепно передающие
скользкую внутренность и грубую поверхность выбранных Облонским
устриц, которые он с наслаждением уплетает в ресторане во время обеда
с Левиным» [Набоков 1996: 279].
Из этих наблюдений можно заключить, что «шлюпающие и
шершавые» прилагательные — эпитеты Толстого и «трюки» Гоголя, которые
Набоков анализирует в ‘Лекциях’, настолько захватили его внимание, что он
не смог о них не упомянуть при создании главного образа в романе «Защита
Лужина»: «Ему (Лужину) понравилась ‘Анна Каренина’ — особенно
страницы о земских выборах и обед, заказанный Облонским. Некоторое
впечатление произвели на него и ‘Мертвые души’, причём он в одном
месте неожиданно узнал целый кусок, однажды в детстве долго и мучительно
писанный им под диктовку» (выделено нами. — Е.М.) [Там же: 177].
Сила произведений В. Набокова заключается в раскрытии природы
многообразия и многоцветия форм окружающего мира посредством
чувственно-выразительных языковых средств. Подвергая критическому
анализу принципы создания «образности» русскими классиками, Набоков
писал, что до Пушкина и Гоголя русская литература была «подслеповатой»
('purblind')»: «Формы, которые она замечала, были лишь очертаниями,
подсказанными рассудком; цвета как такового она не видела и лишь
пользовалась истертыми комбинациями слепцов — существительных и
по-собачьи преданных им эпитетов, которые Европа унаследовала от
92
древних. Небо было голубым, заря алой, листва зеленой, глаза красавиц
чёрными, тучи серыми и т.д. Только Гоголь (а за ним Лермонтов и
Толстой) увидел желтый и лиловый цвета» (выделено нами. — Е.М.) [Там
же: 88].
По
мнению
исследователей:
«Цветовая
гамма
В.
Набокова,
представленная лишь в одном произведении, достойна изучения как
лингвистами,
так
и
психологами»
[Чеснокова:
URL:
http://www.proza.ru/2008/07/02/419].
В исследуемом нами романе «Защита Лужина» автор использует
широкий спектр цветовых гамм и оттенков. Методом сплошной выборки мы
выявили следующие цвета и оттенки: белый (а также: сахарно-белый, белозеленый, белокурый, беловолосый); красный (ослепительно-красный, красносиний, красноватый, красно-белый, щербато-красный /об апельсинах/);
алый; арбузный; кумачовый; рубиновый; малиновый; гранатовый; розовый;
синий (синеватый, изумрудно-синий, ядовито-синий); лазурь (синяя лазурь,
берлинская
лазурь);
голубой
(голубовато-искристый);
васильковый;
сливовый; сизый (бледно-сизый); пегий; белесый; желтый (ярко-желтый,
желтенький, желтовато-бледный); золотой (золотистый, золото-красный,
золотисто-русый,
красно-золотой);
оранжевый;
рыжий
(ярко-рыжий);
зеленый (темно-зеленый, с пионами по зелени, зеленовато-голубой, зеленый
в красных пятнах / о галстуке /); черный (зеркально-черный, черно-белый);
фиолетовый (мутно-фиолетовый); сиреневый; лиловый (бледно-лиловый);
бурый; серый (темно-серый, пятнисто-серый /о грибе /); молочный (молочнобледный);
кремовый;
коричневый;
карий;
шоколадный;
мышиный;
защитный; агатовый; матовый; мутный; бледный; темный (темноватый);
тусклый;
дымчатый;
цветистый;
цветной;
пестрый,
разноцветный,
пятнистый.
93
«Набоков ценит в чужом литературном наследии лишь то, что пестует
в своем
собственном
—
силу
и
непосредственность
чувства,
повествовательную опытность, когда ‘лучшие слова в лучшем порядке’
передают
заданную
мысль
кратчайшим
образом,
авторскую
освобождённость от обязательств даже перед ‘звёздным небом над нами и
нравственным законом внутри нас’. <…> Всё потому, что не проходит для
него одна лишь литература», — пишет И. Толстой в предисловии
к ‘Лекциям’ (курсив наш. – Е.М.) [Толстой 1996: 9].
Иными словами, обладая глубоко личным видением русской классики,
В. Набоков прочитывал известные произведения «на личном примере».
Увиденные
им
«подслеповатость»
толстовские
русской
«приёмы»
литературы
и
гоголевские
до
Пушкина
«трюки»,
и
Гоголя,
свидетельствуют об особом видении билингвального писателя. В этом
контексте представляются актуальным мнение Г.Д. Гачева: «Двуязычие —
это
диалог
мировоззрений,
систем
мира.
При
нем
получается
стереоскопичность зрения, объёмность мышления. С другой стороны — на
этом уровне появляется плодотворная самокритика мысли и слова. Ибо
‘двуязычник’, живя между двух моделей мира, явственно ощущает
недостаточность,
относительность
каждой
из
них,
чего
не
видит
самоуверенный ‘одноязычник’, на каком бы великом языке он не мыслил»
[Гачев 1988: 37].
Исходя из замечаний в отношении создания «образности» Л. Толстым
и Н. Гоголем, в целом — концепции создания образности В. Набоковым и
лингвистического анализа романа «Защита Лужина» логично предположить,
что
главные
набоковские
художественные
приёмы
направлены
на
осуществление эстетических функций, а не этических. Писатель сознательно
избегает «нравственной» и «проповеднической позиции».
94
Вместе
с
тем
творчество
русских
классиков,
подвергшееся
внимательному изучению В. Набоковым, оказало влияние на собственную
творческую деятельность писателя и способствовало формулированию
собственной эстетической концепции. И это не могло не сказаться на
использовании писателем, в частности, частиц как в русских текстах, так и
в его англоязычных текстах. На наш взгляд, в сфере использования «мелких
слов»
билингвальной
личностью
В. Набокова
рельефно
проявляются
типологические особенности двух индоевропейских языковых систем,
внутренние детерминанты которых различны несмотря на то, что по
морфологической
классификации
В. Гумбольдта
они
относятся
к флективным языкам.
95
3.3. Русские частицы в романе В. Набокова «Защита Лужина»
А.Г. Минченков характеризует переводы романов В. Набокова на
английский язык, выбранные им для анализа, как уникальное явление в силу
осуществления перевода при непосредственном участии самого автора.
Это романы «Подвиг» (Glory), «Король, дама, валет» (King,Queen, Knave) и
повесть «Соглядатай» (The Eye), переведенные сыном Д. Набоковым при
непосредственном участии автора. Третий художественный текст — роман
«Дар»
(The
Gift)
был
переведен
носителем
английского
языка
и
отредактирован В. Набоковым [Минченков 1999].
Для сравнения результатов А.Г. Минченков обратился к примерам из
английских версий рассказов А.П. Чехова и романа Ф.М. Достоевского
«Идиот», выполненных носителями английского языка.
Мы сосредоточили своё внимание на романе «Защита Лужина» и его
авторизованном переводе на английский язык (The Luzhin Defence). Выбор
наш не был случайным. С одной стороны, у нас появляется возможность
подтвердить полученные предшественниками результаты. С другой — обзор
статей, написанных разными исследователями об этом романе, подводит нас
к выводу о том, что как художественный текст он наименее исследован
с лингвистических позиций, чем с позиций литературоведческих. «Верно,
что, сколько бы мы не старались, ни одно произведение Набокова никогда не
будет прочтено так внимательно, как оно того заслуживает; но ‘Защита
Лужина’ в особенности нуждается в более внимательном, чем доселе,
прочтении. <…> ‘Защита Лужина’ занимает среди сочинений Набокова
уникальное место <…>; позднейшие произведения более расплывчаты»
[Найман 2002: URL: http://magazines.russ.ru/nlo/2002/54/nai.html.].
В контексте этого вывода в ходе исследования может частично
решаться
задача
поиска
дополнительных
данных
об
идиостиле
билингвального автора.
96
Отталкиваясь
от
опыта
А.Г. Минченкова,
привлекавшего
к исследованию переводы других русских писателей, мы берем за основу
нашей функциональной классификации частиц стилистическую систему,
выявленную В.И. Муминовым при анализе романа Ф.М. Достоевского
«Идиот». Таким образом, попытаемся проиллюстрировать некоторые
стилистические особенности использования частиц В.В. Набоковым.
Основные стилистическими функциями частиц, которые выделил
В.И. Муминов, являются следующие: 1) акцентирующая, 2) экспрессивная,
3) эмотивная
(эмоциональная),
4) аксиологическая
(оценочная),
5) ретардационная, 6) суггестивная [2011: 194-195].
Все эти функции реализовываются в референциальном содержании
русских частиц, выбранных нами из исследуемого художественного текста.
Всего в русском тексте нами выявлена 61 частица русского языка и
проанализировано 1232 примера русских частиц и их эквивалентов в русском
тексте «Защита Лужина» и английском тексте "The Luzhin Defence".
В основной части работы мы сосредоточились на анализе 7 наиболее
экспрессивных и полифукциональных русских частиц: ведь; даже; именно;
хоть; вот; же; -то, подвергнув анализу 342 примера.
Остановимся на них подробнее.
* Частица именно – далеко не самая частотная в «Защите Лужина»,
к ней автор прибегал в 9 случаях. Её реализация происходит в контексте,
«где
акцентируемый
частицей
компонент
имеет
непосредственное
отношение к предикату» [Муминов 2011: 92]. Она всегда выступает вкупе
с другим компонентом высказывания, актуализирует его как смысловой и
интонационный центр и способствует формированию коммуникативной
структуры высказывания. Связанная с предыдущей (старой) информацией —
темой,
данным,
эта
частица
одновременно
является
рематическим
97
показателем в силу дополнительного выделения наиболее значимого
компонента [Там же: 94].
Пример 1: Лужин никогда не узнал, что именно случилось, но, проходя
с тетей по коридору, слышал из спальни матери тихое всхлипывание и
увещевающий голос отца, который громко повторял слово "фантазия".
В романе «Защита Лужина» частица именно участвует в реализации
следующих типов отношений:
а) отношения частного-общего:
2. И как таинственно было то, что, несмотря на очевидную вялость
его отношения к отцу, он все-таки выбрал именно этот курорт, именно эту
гостиницу, как будто ждал от когда-то уже виденных предметов и
пейзажей того содрогания, которого он без чужой помощи испытать не
мог.
б) отношение противопоставления:
3. Нога скоро поправилась, но она осталась лежать, как будто решив,
что так ей суждено, что именно это жизнью ей предназначено.
в) отношение особой важности конкретизации:
4. Лужиной,
кстати
сказать,
он
очень
нравился,
именно
невзрачностью, неприметностью черт, словно он был сам по себе только
некий сосуд, наполненный чем-то таким священным и редким, что было бы
даже кощунственно внешность сосуда расцветить.
5. Там
шло
какое-то
торопливое
подготовление:
собирались,
выравнивались отражения окон, вся бездна распадалась на бледные и
темные квадраты, и в тот миг, что Лужин разжал руки, в тот миг, что
хлынул в рот стремительный ледяной воздух, он увидел, какая именно
вечность угодливо и неумолимо раскинулась перед ним.
Как видно, из представленных примеров (а также из оставшихся 4-х,
не включенных в текст работы), частица именно, помимо акцентирующей
98
функции, способствует реализации экспрессивной функции, использована
в психологических
фрагментах
(пример
1),
участвует
в портретных
зарисовках (см. пример 4).
Подвергнув
анализу
использования
этой
частицы
во
всех
обнаруженных нами случаях, мы соглашаемся с выводами В.И. Муминова.
На самом деле, более полная реализация её свойств обнаруживается
в связанном контексте. Выражение характера отношений обусловлено
местоположением
частицы.
целостность высказывания
Её
и
текстовая
ретроспекция
формирует
его характеристики, что
доказывает
текстоцентрический потенциал данной частицы.
Эти наблюдения подводят нас к предварительному выводу о том, что
частице именно способствует реализации сюжетообразующей функции,
имеющей
непосредственное
отношение
к механизму
порождения
художественного текста как единого целого. Несмотря на то, что за частицей
именно зафиксирован довольно узкий семантический диапазон (жесткая
идентификация, подтверждение истинности чего-либо, векторное (полное)
перечисление), в творческом контексте художественного произведения она
обретает дополнительные оттенки значения и
новые функции. Так,
в примере 1 частица именно становится одновременно аналептическим и
пролептическим
маркером.
В
первом
случае
частица
индуктивно
«переносит» читателя в прошлое семьи главного героя, которое является terra
incognita как для него самого, так и для воспринимающего сознания адресата.
Если в узуальном смысле именно – своего рода идентификационный код, то
в данном
случае
ее
функция
противонаправленна.
Схема
события
«Случилась ситуация X» расслаивается на две подчасти «Событие
X произошло»; «Y не знает, что именно произошло»; тут же читатель
получает пролептическую информацию о том, что герой этого «никогда не
узнает». Таким образом, план прошлого (неизвестная величина) и план
99
настоящего (неизвестная величина) парадоксальным образом замыкаются
внутри синтаксического целого с помощью частицы именно, порождая
в читателе ощущение экзистенциального бессилия человека перед событиями
его
жизни.
Это
то,
что
А. Вежбицкая
называет
пассивностью,
неагентивностью русского языкового характера: «X происходит», «Y не
может повлиять на X», «X и Y противопоставлены». Лужин находится
«внутри» жизни, но она большей частью «вне его», что производит на
читателя эффект индифферентности, чужеродности внешнего пространства
по отношению к человеку, усиливает впечатление экзистенциального
одиночества, бегства в «единоличье чувств», в познанную, предсказуемую,
просчитываемую реальность шахматной игры.
В следующем примере (2) частица именно интенсифицирует значение
фатальности, предопределенности происходящего («именно этот курорт,
именно эту гостиницу»). Симптоматично, что и в 3 примере сохраняется эта
семантическая нагрузка. Частица «именно», актуализирующая идею выбора
чего-то конкретного из нескольких возможностей, семантически вбирает
в себя значение (в данном контексте уместно говорить о смысловой
полнозначности) судьбы, жребия, трагического предназначения. 4 пример
демонстрирует
реализуется
наличие
благодаря
внутренней
наличию
антитезы,
частицы
именно
которая
формально
(нравился
именно
невзрачностью). В 5 примере частица именно служит пролептическим
мостом, связывая план прошлого / настоящего и план будущего, идентичный
этому прошлому / настоящему. Таким образом, мотив предопределенности
вновь оказывается усиленным в тексте.
Все это позволяет нам говорить о том, что употребление частиц,
в частности – именно, можно расценивать как
значимый элемент,
определяющий идиостиль того или иного автора. Но, как представляется,
100
не менее важным является факт значимости выполняемых частицами
функций и в определении коммуникативного ракурса языка.
* Частица даже (даже и) использована, по нашим подсчетам, 20 раз.
В романе «Защита Лужина» частица даже, как и в романе «Идиот»,
играет важную роль в формировании ремы высказывания, выделяет в ней
семантические субъективно-модальные элементы, характеризует авторскую
речь, индивидуализирует речь персонажей.
Частица актуализирует логико-смысловые отношения (сопоставления и
противопоставления,
отрицания
дополнительные
экспланаторные
–
и
ограничения
оттенки
и
др.),
смысла,
вносит
акцентирует
коммуникативно значимые элементы речи, передает важные авторские
оценки фактов и их интерпретации, тем самым сосредотачивая внимание
читателя на конкретных деталях и др.
По В.И. Муминову, особые свойства частицы даже (так же, как и
именно) ощутимы в минимальном контексте [Муминов 2011: 84].
Пример: Кроме того, ей как будто
даже нравилось,
что
он
пропускает школу.
Более полно она реализует свои свойства в синтаксическом отрезке.
Пример: В бывшем кабинете деда, где даже в самые жаркие дни была
могильная сырость, сколько бы ни открывали окна, выходившие прямо
в тяжелую, темную хвою, такую пышную и запутанную, что невозможно
было сказать, где кончается одна ель, где начинается другая, — в этой
нежилой комнате, где на голом письменном столе стоял бронзовый мальчик
со скрипкой, — был незапертый книжный шкал, и в нем толстые тома
вымершего иллюстрированного журнала.
За частицей даже закреплено значение не только усиления смысла, но
и крайнего предела чего-либо, что автоматически порождает в тексте
101
ситуацию
противопоставления,
обособленности
элементов
авторских
бинарных оппозиций (ср. «могильная сырость кабинета» vs «жаркте дни» как
антитеза внутреннего и внешнего пространства).
Частица
иллокутивную
даже
силу
встречается
с
высказывания.
«перенасыщением»,
Актуализируя
смысл
усиливая
нарастания
качества, она является «носителем» неожиданных, внезапных нарушений
ожиданий субъекта. В подобных контекстах частица принимает участие в
выражении
отношений
градации,
сопоставления,
противопоставления,
уточнения, уступки, оценки, активизации внимания читателя и др. [Муминов
2011: 82-85].
Пример: Лужина перестали замечать, с ним не говорили, и даже
единственный тихоня в классе (какой бывает в каждом классе, как бывает
непременно толстяк, силач, остряк) сторонился его, боясь разделить его
презренное положение.
Этой частице, как и частице именно, характерна устойчивая её привязка
к созданию физического и психического состояния персонажей.
Пример: Лужиной, кстати сказать, он очень нравился, именно
невзрачностью, неприметностью черт, словно он был сам по себе только
некий сосуд, наполненный чем-то таким священным и редким, что было бы
даже кощунственно внешность сосуда расцветить.
Пример: Но он не расплакался ни разу, не расплакался даже тогда,
когда в уборной, общими усилиями, пытались вогнуть его голову в низкую
раковину, где застыли желтые пузыри.
Характер выражения отношений обусловливается местоположением
частицы. Находясь в начале высказывания, она может предварять начало
второй
части
сложного
высказывания,
«выстраивая»
градационные
отношения целых событий [Там же: 86].
102
Даже мой мальчуган, — как, вы не знали, что у меня есть мальчуган?
— ну, как же, как же, очаровательный карапуз, — так вот, даже мой
Митька говорит, что у нас в Ленинграде ляботают, а в Беллине бульзуи
ничего не делают. И вообще, он находит, что в Берлине куда хуже, ни на
что даже не желает смотреть.
Акцентируя компоненты высказывания, текстовая ретроспекция этой
частицы формирует его целостность, напряжение, нарастание качества,
действия и др. Этой частице также характерен «текстоцентрический
потенциал», реализующийся нередко «в отсылке к предыдущему контексту,
выходе за пределы высказывания, формирования текстовой ретроспекции
([Бацевич 2003: 240-245] Цит. По: Муминов 2011: 87).
Пример: Но
шахматы не сразу исчезли, и, даже, когда появилась
светлая столовая и огромный, медью сияющий самовар, сквозь белую
скатерть проступали смутные, ровные квадраты, и такие же квадраты,
шоколадные и кремовые, несомненно, были на пироге.
Пример: Тетя, все та же милая, рыжеволосая тетя, троюродная
сестра матери, была весела чрезвычайно, кидалась крошками и рассказала,
что Латам за двадцать пять рублей прокатит ее на своей "Антуанете",
которая, впрочем, пятый день не может подняться, между тем, как Вуазен
летает, как заводной, кругами, да притом так низко, что, когда он
кренится над трибунами, видна даже вата в ушах у пилота.
Частица
даже
встречается
с
«перенасыщением»
и
реализует
иллокутивную силу речевого акта, а именно читательское ожидание
противопоставления героя внешнему миру; движения и жизни (до
определенного предела) «вопреки».
103
Пример: Но фокусник все искупил, и даже, когда на следующий день
Берсенев и Розен, уже настоящие, отвратительные, подошли к нему
в школьном зале, низко поклонились, а потом грубо расхохотались и
в обнимку, шатаясь, быстро отошли,-
даже и тогда эта насмешка не
могла нарушить очарование.
Градационно-уточнительные
отношения
часто
выражены
этой
частицей в цепи однородных определений, обстоятельств, сказуемых. Типы
отношений, в которых она участвует, довольно часто проявляются во
взаимодействии, взаимовлиянии, совмещении разнообразных отношений.
«Между типами значений наблюдаются регулярные коммуникативные связи,
свидетельствующие об их взаимозаменяемости и синкретизме» [Муминов
2011: 89, 91].
Пример: Но даже в этом равнодушии, в его неуклюжих словах,
в тяжелых движениях его души, как бы поворачивавшейся спросонья и
засыпавшей
снова,
ей
мерещилось
что-то
трогательное,
трудно
определимая прелесть, которую она в нем почувствовала с первого дня их
знакомства.
В данном случае частица даже указывает на необходимость
интроспективного видения героя, прокладывает читателю путь к его
глубинному
восприятию,
от
внешнего
обозрения
(портретные
характеристики) к внутреннему пониманию (качества личности). Таким
образом, она выступает «рычагом» усиленной психологизации образа, более
того – его интериоризации и переконструирования. Главный герой
становится представленным двумя ипостасями – «человеком внешним» и
«человеком внутренним» (Е. Эткинд).
В следующем примере частица даже выполняет функцию сравнения и
двойного усиления определенных качеств героя. «Нынешние дни X странны
104
(С)», но «Y еще более странен, чем X», следовательно, наличие у Y качества
C превышает допустимую норму. Y, таким образом, чрезмерно странен даже
для странного нового мира:
Пример: Впрочем, даже
и в нынешние дни такой человек был
настолько странен, что у нее возникло смутное подозрение, не есть ли
шахматная игра прикрытие, обман, не занимается ли Лужин чем-то совсем
другим, — и она замирала, представляя себе ту темную, преступную, —
быть может, масонскую, — деятельность, которую хитрый негодяй
скрывает за пристрастием к невинной игре.
Анализ 20 случаев использования частицы даже показал, что помимо
акцентирующей функции она реализовывает экспрессивную функцию,
аксиологическую функцию. Частица использована как в пределах одной, так
и в цепи связанных между собой синтаксических отрезков, характеризующих
психологическое
ситуацию.
обусловлено
состояние
героя
или
психологически
Как представляется,
обращение
необходимостью
изображения
к
ней
как
напряженную
достаточно
физического,
часто
так
и
психического состояния персонажей. На основе анализа всех примеров мы
приходим к выводу о том, что смысловая актуализация этой частицы, её
неслучайность в структуре текста представляется достаточно очевидной.
*По нашим подсчетам к частице вот В. Набоков обращается 82 раза.
Частица часто способствует реализации акцентирующей функции,
указывая на объект, предмет, находящийся рядом в определенном месте и
времени.
Пример: «Вот», — сказал Лужин и опустил ящик на низенький
турецкий столик с инкрустациями.
105
Пример: <…> (...вот чисто выбритое, полное лицо, вот то же лицо
в профиль, а вот редко самим субъектом видаемый затылок, довольно
коротко подстриженный, со складочками на шее и слегка оттопыренными,
розовым светом пронизанными ушами...), <…>
Часто
повторяясь,
сцепляя
отдельные
микросюжеты,
она
реализовывается в ретардационной функции, способствует непрерывности
повествования, обеспечивает плавность речи.
Вместе с тем, эти примеры, как нам представляется, дают возможность
судить о свойстве частицы вместе с другими единицами языка реализовывать
описательно-изобразительную функцию, поскольку она используется для
создания как портретных, так и пейзажных зарисовок.
Пример: Вот крыши изб, густо поросшие ярким мхом, вот знакомый
старый столб с полустертой надписью (название деревни и число душ), вот
журавль, ведро, черная грязь, белоногая баба.
В данном случае частица создает эффект поступательного описания,
эффект «присутствия в ситуации», так как сама она – характерный элемент
разговорного стиля речи, зачастую поддерживаемого невербальными
средствами коммуникации (например, указательными жестами). Происходит
погружение читателя в повествовательный контекст, «следование» за
автором. Частица вот берет на себя функцию нарративного крючка.
Достаточно
представляется,
регулярное
её
свидетельствует
о
использование
Набоковым,
как
контекстуальной
значимости
этой
частицы в содержательной структуре текста. Частице вот также свойственно
выступать в союзе с другими частицами. В таких случаях она актуализирует
и эксплицирует различные логико-смысловые отношения.
Пример:
«Вот и я, — сказал Лужин, — пфуф, пфуф». Вот так
случай.
Пример: И вот, ночь в вагоне.
106
Пример: «А вот еще», — сказал Курт.
Пример: А вот смокинг стал тесноват, прямо тесноват.
Пример: Этих не курю. А вот...
Частица вот как самостоятельно (так и в союзе с другими частицами)
реализовывает свою эмотивную функцию.
Пример: Но вот, например, был у нас Громов: он тоже теперь
в Париже; кажется, хорошо устроился.
Пример: «Ну вот, — радостно сказал Лужин старший…»
Пример: «Ну вот, нам весело, это хорошо», — сказала она с улыбкой.
Пример: Какие женщины на Кубе! Или вот, например, однажды
в джунглях...
Пример:
Он
меняет
фамилию
и
становится
знаменитым
шахматистом, и вот тут-то, мой дорогой, мне нужно твое содействие.
Пример: Но все случалось так, что ехать нельзя было, то зубы
у Лужина болели, то вот паспортные хлопоты, то еще что-нибудь, —
мелкие, незаметные помехи.
Пример: <…> и казалось, что если сейчас — вот сейчас — не помочь,
не пресечь чужой муки, объяснить существование которой в таком
располагающем к счастью мире нет никакой возможности, сама она
задохнется, умрет, не выдержит сердце.
Пример: <…> она все время сознавала, что вот сейчас Лужин
погружен в шахматные вычисления, борется, мучится,
Пример: Она спохватилась, что вот, сейчас-сейчас, придут гости, —
поздно уже отзванивать, …
Нам
также
невозможным
(как
опущение
и
другим
частицы
в
исследователям)
представляется
предложениях
эмоционально-
экспрессивного характера.
107
«Зачем ты запираешь дверь? — спрашивал он (и маленький Лужин
втягивал голову в плечи, с ужасающей ясностью представляя себе, как вотвот, сейчас, отец заглянет под диван и найдет шахматы).
Так вот: скажите ему, как только он проснется, чтобы он садился
в автомобиль и ехал бы ко мне.
Ты вот послушай, душенька.
<…> он хуже выразился, но скажем так для приличия, — а я вот: нет,
говорю, все нужно посмотреть, все узнать совершенно беспристрастно.
Как представляется, частица вот (как и именно, и даже) порождает
индивидуальные ассоциации. Анализ примеров употребления показывает её
смысловую актуализированность.
Предупрежденный о близости прекрасного события, он смотрел
сквозь решетку изголовья на белую дверь и ждал, что вот сейчас она
откроется, и сбудется наконец предсказание.
И оба одновременно поняли, что белые не должны и дальше развивать
свой замысел, вот-вот сейчас потеряют ритм.
Анализ употребления одной из наиболее частотных в исследуемом
тексте частиц вот показал, что она самостоятельно и в союзе с другими
частицами реализует соединительную функцию в пределах сложного
синтаксического целого. Семантика частицы, когда она является ядром
в союзе с другими, более богата, поскольку включает в себя разнообразные
элементы
значения,
связанные
уже
с
синтаксической
семантикой
предложения и даже сюжета.
Как и в романе Ф. Достоевского, частица реализует разные типы
значений. Частица усиливает и уточняет состояния персонажей, ситуации.
108
Вместе с другими языковыми единицами она выполняет ретардационную
функцию.
*Частотность акцентирующей частицы ведь в русском тексте романа
значительно беднее. По нашим подсчетам она использована 19 раз. В связке
с другими языковыми единицами более всего она, как и частица вот,
способствует
реализации
акцентирующей,
экспрессивной,
эмотивной
функций. Участвует она (как и частицы вот и даже) в реализации оценочной
фунцкии («аксиологической» — В.И. Муминов [2011: 199]).
Характерным для этой частицы является употребление её в паре
с усилительной
постпозитивной
частицей
же.
Эти
неударяемые
взаимодействующие частицы, как правило, «окружают» предмет, который
непременно при этом акцентируется, на него падает ударение, а фразы
содержат настойчивое утверждение чего-либо, убедительное обоснование,
подкрепление какой-либо мысли или факта.
В четверг днем, сопровождая жену и тещу по магазинам, он вдруг
остановился и воскликнул: "Дантист. Я забыл дантиста". "Какие глупости,
Лужин, — сказала жена. — Ведь вчера же он сказал, что все сделано".
А, ведь, -то,
Надо было спасаться. Он двинулся, трясясь всем своим полным телом,
и никак не мог сообразить, как делают, чтобы выйти из комнаты, — а ведь
есть какой-то простой метод... Черная тень с белой грудью вдруг стала
увиваться вокруг него, подавая пальто и шляпу.
<…> , — а ведь старик-то, господа, в свое время проклял дочь <…>
Но ведь это какая-то путаница<…>
Она спохватилась, что вот, сейчас-сейчас, придут гости, — поздно
уже отзванивать, — а тут... этот ужас. <…> ведь сейчас будут люди.
109
Частица хоть использована В. Набоковым 2 раза. В ней сохранены
традиционные
дифференциальные
по
отношению
к
основному
высказыванию семы уступки:
1. «Съешь хоть кекса», — горестно продолжал голос за стеной, — и
опять тишина.
Большая поездка куда-нибудь за границу была отложена до весны, —
единственная уступка, которую Лужина сделала родителям, желавшим
хоть первые несколько месяцев быть поблизости.
Анализ частиц ‘же’ и ‘вот’ в романе «Защита Лужина» показывает,
что одной из их главных функций является функция акцентирующая.
В большинстве случаев эти частицы служат для акцентирования актуальных
логико-смысловых
отношений
(уточнения):
градации,
сопоставления,
противопоставления, отрицания, ограничения; привнесения дополнительных
оттенков смысла, подчёркивания значимых элементов речи (усиления,
интенсивности, максимальной экспрессии); передачи важных для автора
оценок изложенных фактов и их интерпретации; выражения категоричности
(и не-) изложения; усиления речевого воздействия на читателя.
Частица
‘вот’
выполняет
важные
стилистические
задачи,
формирующие скрытые смыслы, порождающие индивидуальные ассоциации.
Частица ‘же’, включенная в оценочное высказывание, создает условия для
выражения скрытых смыслов осуждения или похвалы в зависимости от
контекста и речевой ситуации. Контактируя с местоименными словами,
лексема ‘же’ как бы оттеняет их определительно-оценочное значение.
Находясь внутри высказывания, постпозиционная частица ‘же’ может
замедлять повествование, заполнять паузы, повышать стилистический
эффект и т.п. В каждом случае, как нам представляется, она становится
одной из основ подтекстовой информации.
110
3.4. Английские эквиваленты русских частиц
в романе В. Набокова "The Luzhin Defence"
Выявленные в ходе исследования русского романа «Защита Лужина»
1232 случая использования автором русских частиц (61) получили свою
реализацию в английском тексте "The Luzhin Defence". Сопоставляя 1232
примера употребления частиц в русском и английском тексте, мы пришли
к выводу о реализации практически всех русских частиц на английском
языке, хотя эквивалентами выступили не только и не столько английские
частицы, но и другие части речи. Например, в «Защите Лужина» при
создании диалогической речи В. Набоков использует т.н. пучки частиц,
которые в «The Defence» представлены нулевыми эквивалентами («0») —
эквивалент для перевода какой-либо из частиц – составляющих — из
конкретного пучка.
Наиболее
экспрессивными
и
многофункциональными
по
их
использованию в речи являются такие русские частицы, как: ведь; даже;
именно; хоть; вот; же; -то. Мы выделили 424 случая использования этих
7 частиц в русском тексте, которые нашли свое эквивалентное воплощение
в английском тексте.
«Защита
“The Defence”
Лужина»
вот; же;
ведь; даже;
particles
equivalents
void (0)
74
282
68
именно;
хоть; -то
424
111
Сопоставительное исследование показало, что партиклем (частицами)
переведены – 74; функциональными эквивалентами – 282, нулевым
эквивалентом – 68.
Как
показал
анализ
А.Г. Минченкова,
наибольшее
количество
прагматических значений наблюдается у частиц вот и же. Они же
оказываются, по его мнению, наиболее употребительными.
В русском тексте В. Набокова частица вот предстаёт в разных
значениях, чем доказывается её многозначность и полифункциональность.
Таким образом, подтверждаются выводы англистов (Минченков, О’Дауд,
Дебра) о том, что исследование частиц в функциональном значении
представляется более продуктивным.
Частица вот. Несмотря на различие между русским и английским
языком, в большом числе случаев в авторизованном переводе значения
частицы вот, её общая функция выражения отношения передаётся (что
доказывает
вывод
Г.П. Мельникова).
Это
доказывает
положение
Г.П. Мельникова о том, что содержание (диктумный уровень высказывания)
остаётся одним и тем же.
Только в 9-и случаях из 82 выявленных нами случаев использования
частицы ‘вот’ мы не обнаруживаем прямого лексического маркера, который
бы указывал на наличие аналога или эквивалента. Однако, определив
в русском (исходном) тексте функцию частицы с учётом контекста, можно
заключить, что в некоторых случаях для английского текста он излишен.
Возможно, по этой причине автор прибегает к нулевому переводу («0») —
приему опущения, который может использоваться для осуществления
речевой компрессии текста [Миньяр-Белоручев 1996: 197].
Например:
«Зачем ты запираешь дверь?» —
'Why do you lock yourself up?' he
спрашивал он (и маленький Лужин
would ask (and little Luzhin would
112
втягивал
голову
с
draw his head into his shoulders and
ужасающей ясностью представляя
with hideous clarity imagine his father
себе, как вот-вот, сейчас, отец
looking under the sofa and finding the
заглянет
chess set).
под
в
плечи,
диван
и
найдет
шахматы).
Ему казалось иногда, что вот, книга
Sometimes it seemed to him that the
написана, и он ясно видел набор,
book was already written and he clearly
полосы
saw the set-up type;
гранок
с
красными
иероглифами по краям,
«Я его расспрашивала о школе, —
'I was asking him about school,' she
говорила она, не глядя на мужа, —
would say, not looking at her husband.
он не хотел отвечать, — а потом,
'He didn't want to answer and then —
вот... как бешеный...»
like a madman...'
«Нулевой
В системах
перевод»
русского
и
—
целенаправленная
английского
языков
авторская
стратегия.
заложены
различные
представления о том, какими средствами должна быть вербализована та или
иная пропозиция. Так, для русскоязычного текста (см. пример выше) важна
ситуативность, стремительность (в некотором смысле неконтролируемость,
«внезапность») результата: «вот…как бешеный» (семы «итог», «результат»).
Частица вот выступает здесь показателем события, которое развернулось
«само
собой»,
«обрушилось»
на
участников
–
мы
видим
здесь
дополнительные смысловые оттенки пассивности («Событие X произошло
само по себе», «случилось»).
В английском тексте эквивалента данной частицы не представлено.
Её место
занимает
наречие
с
выраженной
причинно-следственной
семантикой, указывающее на последовательность событий: «Событие X
произошло, после чего У отреагировал на него». Как видим, перед нами одно
113
и
то
же
диктумное
«ядро»,
поданное
в
разных
модальностях.
В русскоязычном тексте сохранена и усилена тенденция к иррациональности
и фатализму, в англоязычном, напротив, подчеркнута рациональность,
акцентирован причинно-следственный пропозиционный уровень.
В английском тексте в качестве эквивалента этой частицы выступают
следующие единицы: here – 29; (so) now – 9; that – 9; «0» - 9; this / those – 8;
look – 5; there – 3; (but) then – 2; only – 1; just в связке: just about – 1; modal
verb «will» — 1; what a — 1; well – 1; for instance – 1; at once, at once (вот
сейчас) – 1; on the brink of – 1 (вот-вот).
Частица вот имеет свои эквиваленты, но в редких случаях авторпереводчик прибегает к английским частицам (particle) и практически все
они, за исключением частицы just, выступают в связке с другими единицами:
(so) now – 9; (but) then – 2; just about – 1.
Частица ‘вот’ в русском предложении, на наш взгляд, может быть
достигнута иными средствами. Например, с помощью использования
в английском
варианте
глагола
to
descend
(поэт.)
—
наступать,
надвигаться (о сумерках, ночи).
Night descends on the train.
И вот, ночь в вагоне.
Русская частица же, по нашим подсчетам, встречается в «Защите
Лужина»182 раза, в “The Luzhin Defence” она передается следующими
единицами и их сочетаниями (пучками):
the same – 20; this/these – 16; the very – 12; still – 11; you know? – 9; in
general/generally (вообще же) – 7; normally (вообще же) – 6; as….as – 6;
nonetheless – 6; just as….as – 4; nevertheless – 4; аlthough – 2; but – 17; but
when (когда же) – 6; but where (куда же) – 5; but now (теперь же) – 5;
инверсия с «then» – 7; «0» — 39.
114
Частица же передается лишь двумя единицами, которые принято
классифицировать как частицы английского языка (particle): but и
just,
причем в связке с другими не знаменательными словами. В 31-ом случае
постпозиционная частица ‘же’ переведена автором на английский язык
прилагательным ‘same’.
Такие сочетания, как: тот же, та же, то же, тот же, те же, тем
же, такой же, так же, того же, репрезентируются прилагательным same
с определенным артиклем (the) и указательным местоимением (that), которые
эквивалентно передают значения, присущие русским сочетаниям.
Например:
В упоительных и ужасных дебрях
Luzhin's
бродила мысль Лужина, встречая в
entrancing
них
мысль
meeting there now and then the anxious
Турати, искавшую того же, что и
thought of Turati, who sought the same
он.
thing as he.
"Перерыв", — повторил тот же
'That's all for today,' — the same voice
голос
went on
Приблизительно в это же время
At about the same time
все то же счастливое сияние.
the same happy radiance.
В тот же день
That same day
изредка
так
тревожную
же
улыбалась
thought
and
roamed
terrible
through
labyrinths,
still smiled the same way with her
исподлобья,
brows lowered
и все того же трансцендентального
and
уныния.
hopelessness.
that
same
transcendental
115
Скука и жалость были, что ли,
The same sense of boredom and pity,
такого же свойства,
perhaps,
и все было то же самое, никакой
and it was all the same, with no change,
перемены, все тот же хмурый,
the same, sullen, bowed Luzhin, and
согбенный Лужин, и молчание, и
silence, and hopelessness.
безнадежность.
опять к той же страсти,
once more to that same passion
Наблюдаются случаи употребления в английском тексте указательного
местоимения this, обусловленного русской частицей же:
Он же ему (Лужину) объяснил
нехитрую систему обозначений
It was this old man who explained
to Luzhin the simple method of notation
in chess
В 13 случаях для уточнения предмета или явления и сравнения двух
предметов или явлений автор-переводчик использует сравнительный союз
(сравнительную конструкцию): as ... as — так же ... как, такой же ... как,
а также кратким прилагательным just as — подобно.
Например:
были той же привычной и ненужной were as much a habitual and
оболочкой, как деревянные фигуры и
unnecessary integument as the wooden
черно-белая доска
pieces and the black and white board,
страстный шахматист так же нелеп,
the passionate chess player is just as
как сумасшедший,
ridiculous as the madman inventing a
116
perpetuum mobile
так же определенно и так же
as clearly and as vaguely as that of a
смутно, как образ римского
Roman Emperor, an inquisitor or a
императора, инквизитора, скупца из
comedy miser
комедии
В долгожданный день осенью тысяча On the long-awaited day in the fall of
девятьсот семнадцатого года явился nineteen
Валентинов,
такой
же
hundred
and
seventeen
веселый, Valentinov appeared, just as cheerful,
громкий, великолепно одетый,
loud and magnificently dressed as
before,
Лужин написал снова, и ответ, такой Luzhin wrote again and the reply, just
же витиеватый и вежливый, пришел as orotund and polite, came not from
уже не из Тараспа, а из Неаполя.
Tarasp but from Naples.
Для передачи значений русского сочетания всё же автор-переводчик
использует наречие nonetheless, встречающееся в английском тексте 4 раза:
Все же он утром уехал
Nonetheless, in the morning he left
Все же, несмотря на совместные Nonetheless, despite those joint walks
прогулки,
но все же призадумалась и решила but nonetheless after some thought she
про себя
concluded
но все же только и можно было о нем but nonetheless all that could be said of
сказать, что он неподвижен,
him was that he was immobile
117
но
все
же
осторожно
стал but nonetheless he cautiously began to
заглядывать через черное плечо
look over the black shoulder,
Сочетание всё же передается автором-переводчиком в английском
тексте и другими словами:
Все же он взял соломенную шляпу,
Nevertheless he took the straw hat
Все же, не взирая на эти все
All the same, disregarding all these
дефекты, я считаю, что он человек
defects, I consider him a good man.
хороший.
но все же недоставало чего-то
but still there was something missing
В трёх случаях сочетания русской частицы же с прилагательным
первый
В. Набоков
использует
в
английском
тексте
английское
полифункциональное слово very:
В первом же кармане они нашли
In the very first pocket they found a
сложенную вдвое открытку,
postcard folded in two,
с первого же дня
from the very first day
После первого же поворота он
After the very first turn he stopped the
остановил таксомотор, заплатил и не
taxi, paid, and set off home at a leisurely
торопясь пошел домой.
pace.
В различных вариациях полифункциональное английское but, которое
в зависимости от контекста может выступать в разных качествах (предлог,
союз, существительное, наречие), с нашей
точки
зрения, является
репрезентацией русской частицы же:
118
"Куда же?" — сонно спросил Карл у But where?' — Karl asked Kurt sleepily.
Курта.
же?" — рыдая, проговорил 'But where?' — said Luzhin, weeping.
"Куда
Лужин.
Когда же оказалось, что от Лужина и But when it turned out there was no
не пахнет вином,
smell of vodka or wine coming from
Luzhin,
Когда же она обращалась к газетам
But when she turned to the newspapers
потусторонним, советским, то уже of the other world, Soviet newspapers,
скуке не было границ.
Теперь
же
осмотрительнее,
он
her boredom then knew no bounds.
решил
быть But now he resolved to be more
следить
за circumspect, to keep an eye on the
дальнейшим развитием ходов,
further development of these moves,
вам же нужно содержать жену, but you have to support a wife who is
привыкшую к известной роскоши
used to a certain amount of luxury
Рисовать же было приятно.
But drawing was nice.
Старик же играл божественно.
But the old gentleman played divinely.
Выступающее в качестве разных частей речи (существительное,
прилагательное, глагол, наречие) в разных предложениях английское слово
still служит для выражения русской частицы же в разных сочетаниях.
Например:
так же улыбаясь одними глазами
still smiling with his eyes alone
119
но все же недоставало чего-то
but still there was something missing
Была она все так же спокойна
She was still her usual calm self,
и так же звала Лужина по фамилии
and still addressed Luzhin by his
и на вы.
surname and by the second person
plural.
Стул стоял нетвердо, трудно было
The chair was unstable, it was difficult
балансировать, все же Лужин полез.
to balance, but still Luzhin climbed up.
В сочетании со словом вообще русская частица же представлена
в английском тексте следующим образом:
In general, life around him was so
Вообще же так мутна была вокруг
opaque and demanded so little effort of
него жизнь, и так мало усилий от
him
него требовала,
But generally speaking,
Вообще же говоря,
Normally he held his head high, as a
Вообще же держал он голову высоко,
result of which his large, mobile Adam's отчего был очень заметен крупный,
apple was very noticeable.
подвижной кадык.
Частица ‘же’ может представляться на языке перевода уточняющими
словами, (возможно, и предложением), замещаться близким по значению
словом и выражаться с помощью дополнительных разъясняющих слов:
Ты же мне обещала..."
'You promised me, you know....'
"Как, вы не знаете, что я теперь
'What, you don't know I'm in the
снимаюсь? Как же, как же. Большие movies now? Oh yes, yes. Big parts with
роли, и во всю морду".
close-ups.'
120
что же это такое на самом
what then was it, actually
деле
Акцентирующая
функция
русской
частицы
‘же’
выражается
в английском языке различными словами (the same, this/these, the very, still,
you know?; in general/generally normally , as….as, nonetheless, just as….as,
nevertheless, аlthough, but, but when, but where, but now, then и нулевым
эквивалентом). Актуальные логико-смысловые отношения в английском
тексте, с нашей точки зрения, не меняются. Включенные в оценочное
высказывание английские эквиваленты создают условия для выражения
скрытых смыслов осуждения или похвалы в зависимости от контекста и
речевой ситуации.
В 110 случаях употребления одна из наиболее частотных русских
частиц –то в романе реализуется в английском тексте различными
синтаксическими и стилистическими средствами. Наш анализ подтверждает
выводы А.Г. Минченкова о том, что в качестве средства субъективной
оценки могут быть использованы частицы kind of и sort of, just (like) которые
являются функциональными эквивалентами, частица like также указывает на
приблизительность описания. Они обычно относятся к глаголу или
прилагательному (причастию) и выполняют функцию. В 11 случаях находит
свой эквивалент в английских частицах приблизительности оценки: (some)
kind of – 8; sort of – 1; just (like) —1; precisely (here) – 1.
В
17
случаях
английский
эквивалент
представлен
нулевым
эквивалентом («0»).
В остальных случаях: something – 16; someone / somebody – 12; somehow
– 6; for some reason – 6; some – 5; somewhere – 3; in some way or other- 1;
things – 5; once – 8; one… day – 2; or so/not so – 3; both…and – 1; this is when –
1; артиклями: «a/an» — 6; «the» — 1; this and that – 1.
121
К русской частице даже автор романа прибегает 20 раз. Из них
в 19 случаях она представлена в английском тексте частицей (партиклем),
в одном случае – «0». Это, прежде всего, связано тем, что русская частица
даже
имеет
свой
эквивалент
–
английскую
частицу
even.
122
Выводы к Главе 3.
На материале текстов, представленных в главе 3, можно сделать
предварительные выводы.
Частицы – незнаменательные элементы языка, лишенные полноценной
семантической нагрузки на уровне имманентной языковой парадигмы,
служат, однако, показателем высокой развитости самой лингвосистемы.
Зачастую квантитативные скачки в использовании частиц характерны для
более поздних этапов формирования языка, когда в достаточной мере
накоплен эссенциальный лексический фонд и выработаны механизмы
согласования между его единицами. Согласно исследованиям российских
лингвистов-диахронистов, количество русских частиц увеличилось почти
в два раза со второй половины XVII века [Скиба 1969: 16].
Увеличение общего количества частиц и потенциальных контекстов их
использования свидетельствует о том, что диктумное ядро языка, его
способность
к
передаче
определенных
пропозиций
в
полной
мере
сформированы. Частицы «включаются» в надуровень текста в том случае,
когда трансформирующее сознание адресанта создает вокруг некоей
объективной ситуации модусную рамку собственного отношения. Активное
употребление частиц сигнализирует о переходе носителей языка на более
высокие уровни коммуникации. Следовательно, частицу правомерно назвать
дискурсной
единицей,
участвующей
самые
различные
реализующей
в
процессе
функции,
коммуникации
от
и
фатической
(контактоустанавливающей, связывающей) и экспрессивной до функции
оценки и воздействия на воспринимающее сознание адресата. На материале
анализа частиц в двух языковых системах мы пришли к следующим
умозаключениям.
1. Частицы,
как
показал
анализ,
могут
выступать
маркерами
определенных черт национального языкового характера. Они способны не
123
только усиливать смыслы и сообщать дополнительные значения диктумному
ядру высказывания, но и порождать конкретные сценарии читательского
восприятия, «предугадывания» событий. Таким образом, частицы выполняют
текстообразующую
в интерпретации
функцию,
запуская
художественного
пролептических
«герменевтический
целого.
/ аналептических
Они
маркеров,
вектор»
несут
нагрузку
нарративных
крючков,
этноспецифических репрезентантов (см., например, актуализацию отдельных
смыслов, таких, как фатализм, пассивность и пр.). Во всех представленных
случаях частица выступает знаком авторской модальности.
2. Будучи билингвальным автором, Набоков создает русскоязычный и
англоязычный
тексты
«Защиты
Лужина»
в
разных
интроязыковых
модальностях. Так, в русскоязычном тексте в полном объеме реализованы те
черты
национального
характера,
которых
«ожидает»
русскоязычный
читатель (провиденциальность, событийная стихийность), в то время как
в англоязычном
тексте
усилена
причинно-следственная,
рациональная
составляющая. Таким образом, наличие / намеренное отсутствие частиц
способствует достижению общего коммуникативного успеха в процессе
творческой кооперации автора с читателем. Проанализированные нами
частицы имплицитно воздействуют на горизонт читательских ожиданий,
в определенной степени формируя его.
3. Частицы можно с уверенностью назвать языковыми элементами
с ярко выраженным национально-культурным компонентом. Они выполняют
функцию конкретизации, описательной акцентуации, оценки, а также
антитезы, противопоставления (причем не только структурно-формального,
но и онтологического, сущностного).
Во всех случаях частицы выступают контекстуально-значимыми
единицами произведения, обретая собственное место в содержательной
структуре текста.
124
Сравнительно-сопоставительный анализ синтаксических фрагментов
художественного произведения на русском и английском языке выявил
в русскоязычном тексте наличие определенных частиц (вот, уж и др.),
которые не имеют полноценных аналогов в тексте перевода. На наш взгляд,
это свидетельствует не только о типологических различиях двух языковых
систем, но и указывает на гетерогенность их внутренних детерминант.
В то же время отсутствие формальных эквивалентов зачастую замещено
в английском тексте их функциональными эквивалентами.
Использование / намеренное неиспользование В. Набоковым тех или
иных частиц свидетельствует о том, что перевод как таковой рассматривался
писателем как самостоятельный речевой акт, нацеленный на иное
воспринимающее сознание в условиях иного коммуникативного контекста,
что подтверждает наши выводы о том, что частицы – это элементы
прагматического (коммуникативного) уровня.
125
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В настоящем диссертационном исследовании осуществлена попытка
применить принципы и методы системной типологии языков русского
ученого Г.П. Мельникова для рассмотрения частиц и их иноязычных
эквивалентов как показателей коммуникативного ракурса английской
языковой системы.
Для более полного понимания английских эквивалентов русских
частиц как неотъемлемой подсистемы, органичного узла английской
языковой системы в работе анализировалось современное состояние
английского как языка международного общения, феномен творческой
билингвальной личности, отбирающей в языке и использующий те единицы,
которые создают художественные образы и художественное пространство и
меняют человека.
Постоянное развитие языка и коммуникативных навыков человека
говорящего находятся во взаимообусловленности с частицами, с их
поступательным развитием. Из них состоит «коммуникативный фонд»
русского языка. Часть из них несет в себе «элементы объективной
информации», без которой невозможен связный текст, отвечающий
потребностям человека на каждом этап его развития.
Эта объективная информация «делает их важнейшим средством
организации связного текста» (Стародумова). Можно говорить о том, что
русские частицы реализовывают таким образом сюжетообразующую
функцию, которая непосредственно связана с механизмом порождения текста
устного и письменного, и художественного текста как единого целого.
Их функционирование
и
согласованность
с другими
частями
речи
обеспечивают слаженную работу языковой системы.
Английские эквиваленты русских частиц как единицы многозначные и
полифункциональные реализовывают те же функции, которые свойственны
126
другим полнозначным единицам языка. И мы солидаризируемся с этой
позицией, поскольку сложно представить системы, в которой функции
разных ее узлов не коррелировали бы друг с другом.
Отсутствие у английской языковой системы строго определенного
коммуникативного ракурса, но преобладающая внутренняя детерминанта
которого окказиональная – «творческая» (как добавлял Г.П. Мельников),
обусловливает использованию знаков с учётом контекста, ситуации общения,
индивидуальных особенностей реципиента и др.
Не имея формальных, «академических» эквивалентов английские
функциональные эквиваленты являются красноречивым доказательством
творческой – окказиональной внутренней детерминанты английского языка.
Как опыт предшественников (Минченков), так и наш собственный –
сопоставительный анализ показывают, что английские эквиваленты русских
частиц реализовывают практически весь репертуар функций, свойственных
русским частицам. Принадлежа к разным уровням языка, английские
функциональные
эквиваленты
русских
частиц
передают
содержание
(диктум) русских частиц.
На основе анализа английских эквивалентов русских частиц и
собственно – русских частиц, мы подчеркиваем, что они являются
языковыми элементами, подсистемами языковой системы, выступающими
маркерами
национально-культурных
особенностей,
уникальности
и
специфичности каждого языка и обслуживаемой им культуры. Они не только
усиливают смыслы и сообщают дополнительные значения диктумному ядру
высказывания, но и порождают конкретные сценарии читательского
восприятия, дают толчок человеку предугадывать дальнейшую развертку
событий.
Отсутствие умений и навыков в употреблении английских частиц и
различения их в речи носителей языка создают большие сложности
127
психологического
характера
русскоязычным
студентам,
и
здесь
незаменимым подспорьем в учебном процессе является художественный
текст билингвального автора.
Обращение или намеренное игнорирование тех или иных частиц
В. Набоковым говорит о том, что перевод как таковой расценивался им как
самостоятельный речевой акт, нацеленный на воспринимающее сознание
читателя в обстоятельствах иного коммуникативного контекста. Это, по
нашему мнению, служит подтверждением нашим выводам о том, что
частицы являют собой элементы прагматического (коммуникативного)
уровня.
Как
нам
представляется,
русские
частицы
и
их
английские
функциональные эквиваленты участвуют в формировании художественного
сознания человека, поскольку как некая пневматосфера, они обволакивают
все уровни языка, узловые связи, всю языковую систему целиком.
Перспективы изучения частиц обоих языков (как и других языков)
необозримые
в
силу
постоянного
развития
языка.
В дальнейших
исследованиях нам хотелось бы синтезировать принципы и методы
системной
лингвистики
с
подходами
Л.Г. Зубковой
и
попытаться
осуществить процентный анализ частиц по отношению к другим единицам
языка. Таким образом, можно выявить, как выстраивается конкретная
иерархия частиц с другими служебными словами в художественном тексте
В. Набокова.
С нашей точки зрения, интересные результаты может дать анализ
непосредственно английских частиц, зафиксированных в академических
изданиях именно как частицы. В английском тексте мы выявили наиболее
частотные из них.
Частотность английских частиц в романе «The Luzhin Defence»
only
92
128
alone
19
merely
8
simply
29
but
381
even
61
yet
20
exactly
20
precisely
12
right
49-15=34
Eveness \evenly
Bright\fright
Upright\downright
just
75
also
73 + 1 =74
too
48
adjust
Stood\took
Выявленные и подвергшиеся сопоставительному анализу 1232 случая
с использованием частиц в русском тексте «Защита Лужина» и 1232 примера
английских эквивалентов русских частиц в тексте «The Luzhin Defence»
также являются, по нашему мнению, основательным материалом для
дальнейшего их исследования, а также для их использования в ежедневной
практике преподавания английского языка русскоязычным студентам.
129
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1.
Аврорин В.А. Проблемы изучения функциональной стороны
языка // К вопросу о предмете социолингвистики. — Л.: Наука, 1975. С. 51.
2.
Аврорин В.А. О предмете социальной лингвистики // Вопросы
языкознания. – 1975. — № 3 – С. 11-17.
3.
Алпатов В.М. Двадцать лет спустя // Язык и общество в
современной России и других странах: Международная конференция
(Москва, 21–24 июня 2010 г.): Доклады и сообщения / Отв. ред.
В.А. Виноградов, В.Ю. Михальченко; ИЯ РАН, НИЦ по нац.-яз. отношениям.
— М., 2010. — 608 с. (при финансовой поддержке РГНФ, проект № 10-0414019г). С.1-6.
4.
Алпатов В.М. Русский язык и русскоязычная лингвистика
// Русский язык: исторические судьбы и современность. II Международный
конгресс русистов – исследоватлей. Москва, МГУ им. М.В. Ломоносова,
Филологический
факультет,
18-21
марта
2004
г.
Режим
доступа:
http://www.philol.msu.ru/~rlc2004/ru/participants/alphsearch.php?lid=201
(Дата
обращения: 20.01.2014)
5.
Алтабаева Е. В. К вопросу о функциональной специализации
частицы «было» в грамматической системе русского языка / Е.В. Алтабаева
// Средства номинации и предикации в русском языке: межвуз. сборник
научных трудов. — М.: МПУ, 2001. — С. 83-85.
6.
Алтабаева Е. В. О парадигматике и синтагматике частицы «бы»
в современном русском языке / Е.В. Алтабаева // Тенденции в системе
номинации и предикации русского языка: межвуз. сборник научных трудов.
— М.: МПУ, 2002. — С. 67-70.
130
7.
Амалбекова М.Б. Феномен билингвальной личности публициста
(лингвокогнитивный и сопоставительный аспекты). Автореф. … дис. …
д. филол. наук. – Астана, 2010. – 40 с.
8.
Андрамонова
Н.А.
К
вопросу
о
союзности
частиц
/ Н.А. Андрамонова // Вопросы теории и методики изучения русского языка:
сборник 11. — Казань, 1976. — С. 57—70.
9.
Анисимова Л.В. О межкультурной коммуникации в процессе
обучения иностранным языкам / Язык, сознание, коммуникация: Сб. статей
/ Ред. В.В. Красных, А.И. Изотов. — М.: «Филология», 1998. Вып. 3. — 120 с.
10.
Байрем М.С. К развитию концепта межкультурного гражданства
// Журнал ЛКО, 2011. Том XIII. Вып. 2. №№ 63–64. — 320 с.
11.
Бахтикиреева
У.М.
«Художественные
функции
лексики
с национально-культурным компонентом семантики…». – М., 22.12.1995. –
С.11-14.
12.
Бахтикиреева У.М. Дианова Л.П. Проблемы речевой культуры
студентов-билингвов российских вузов / Alma mater. Вестник высшей
школы. Ежемесячный научный журнал. – №2, Март 2011. – С.82-86.
13.
Бахтикиреева
к преодолению
У.М.,
Лутин
методологических
С.А.
Языковая
затруднений
системология:
// Функциональная
лингвистика. Научный журнал № 6, 2014. С.18-24.
14.Базарова Б.Б. Концептуальный анализ частицы in в современном
английском языке. Дис. … к. филол. наук (10.02.04), 1999. – 179 с. Режим
доступа: http://search.rsl.ru/ru/record/01000206515
15.
Беликов В.И., Крысин Л.П. Социолингвистика. – М.: РГГУ, 2001.
460 с.
16.
Белл Р.Т. Социолингвистика: Цели, методы и проблемы. М.,
1980. 318 с.
131
17.
Бёрнз М. «Расширяя границы ‘расширяющегося круга’: в каком
направлении нам двигаться дальше в контактной вариантологии английского
языка (world englishes)?» // Личность. Культура. Общество. — 2011. Том XIII.
Вып. 4. №№ 67–68. 380 с. — С.166-176.
18.
Бодуэн
де
Куртенэ
И.А.
Избранные
труды
по
общему
языкознанию: в 2-х т. – М.: АН СССР, 1963. Т.2. – С.342.
19.
Болтон К. О современном состоянии теории контактных
вариантов английского языка (World Englishes): подходы, проблемы и
спорные вопросы // Международный журнал социальных и гуманитарных
наук. Личность. Культура. Общество, 2012. Том XIV. Вып. 3. №№ 73–74. 324 с. – С.173-188.
20.
Бройнинг Л.Г. Гормоны счастья. М.: Манн, Иванов и Фербер,
2017. – 320 с.
21.
Бубнова Н.А., Валентинова О.И., Рыбаков М.А. Филологические
методы исследования состояний и изменения сознаний по их отражениям в
тексте и языке // // Филологические науки (Научные доклады высшей
школы). №5, 2017. С.108-114.
22.
Булатникова А. Е. Семантика и функции частиц «даже», «же»,
«то», «таки»: автореф. дис. . канд. филол. наук / А. Е. Булатникова. — М.,
1973. — 24 с.
23.
Забытые
Валентинова
О.И.,
Преображенский
парадигмы
языкознания:
С.Ю.,
системология
Рыбаков
М.А.
Г.П. Мельникова
// Филологические науки (Научные доклады высшей школы). №5, 2016. —
С.85-91.
24.
Василёва Т.В. Понятия языковой нормы и языкового стандарта
в современной российской и англоязычной лингвистике /
Языковая
системология: К 85-летию профессора Геннадия Прокопьевича Мельникова
132
[Текст] : сборник статей. Материалы Международной научной конференции.
Москва, РУДН, 21 февраля 2013 г. – М.: РУДН, 2013. – 329 с. – C.27-33.
25.
поводу
Вежбицкая А. Выражение эмоций в русском языке: Заметки по
«Русско-английского
словаря
коллокаций,
относящихся
к человеческому телу» // Семантические универсалии и описание языков. —
М.: Языки русской культуры, 1999. — С. 526-545.
26.
Вежбицкая А. Семантические универсалии и базисные концепты.
– М.: Языки славянских культур, 2011. – 568 с.
27.
Верещагин Е.М.
характеристика
двуязычия
Психологическая
(билингвизма).
//
и
методическая
Национально-языковые
отношения в СССР: Состояние и перспективы / Отв. ред. Нерознак В.П. – М.:
Наука, 1989. – 224 с.
28.
Виноградов В.В. К истории лексики русского литературного
языка / В.В. Виноградов. — М., 1927. — 212 с.
29.
Виноградов В.В. Русский язык. Грамматическое учение о слове
/ В.В. Виноградов. — М.; Л.: Учпедгиз, 1947. — 784 с.
30.
Виноградов
В.
В.
О языке
художественной
прозы
/
B.В. Виноградов. — М.: Наука, 1980. — 426 с.
31.
Воронцова Г.Н. Очерки по грамматике английского языка. –
М.: Изд-во лит-ры на иностр. Языках, 1960. – С.41.
32.
Гачев Г.Д. Национальные образы мира. – М., 1988. – С.37.
33.
Воротников Ю.Л. Употребление частиц куда, куда как, куда уж
со сравнительной степенью / Ю.Л. Воротников // Русский язык в школе. —
1998. — № 6. — С. 74-78.
34.
Гвишиани Н.Б. Полифункциональные слова в языке и речи: Учеб.
пособие. — М: Высш. школа, 1979. - 200 с.
35.
Гринберг Дж., Осгуд Ч., Дженкинс Д. Меморандум о языковых
универсалиях. — Новое в лингвистике. Вып. V. М., 1970, 31-44.
133
36.
Гумбольдт
В.
фон.
Об
изучении
языков,
или
план
систематической энциклопедии всех языков // Гумбольдт В. Язык и
философия культуры. – М., 1985. – 449 с.
37.
Гумбольдт В.фон. Избранные труды по языкознанию. – М.:
Прогресс, 1984. – С.173, 317, 364, 379, 397.
38.
Гурьева Н.Н. Текстовые функции частицы «вот» (на материале
«Сказок» М. Е. Салтыкова-Щедрина) / Н. Н. Гурьева // Актуальные проблемы
филологии в вузе и школе: материалы 4-й Тверской межвуз. конференции
молодых ученых- филологов и школьных учителей. — Тверь, 1991. — С. 6264.
39.
Дебра К. Предлоги и частицы в английском языке. Как их
различить? (2010).
40.
Джеймс Ф. Д’Анджело. Кризис системы японского высшего
образования: Уроки азиатских стран, где английский язык является
официальным // ЛКО., 2012. Том XIV. Вып. 4. №№ 75–76. 272 с. — С.131144.
41.
Добиаш А.В. Опыт семасиологии частей речи и их форм на почве
греческого языка / А.В. Добиаш. — Прага: изд-во Грегеря, 1897. — 544 с.
42.
Дуличенко А.Д. Русский язык: покидая ХХ век… (некоторые
размышления) /Русский язык как язык межкультурного и делового
сотрудничества в полилингвальном контексте Евразии: Материалы II-го
международного конгресса / Ответ.ред. Н.Ж. Шаймерденова. — Астана, ИД
«Сарыарка», 2009. — 720 с.
43.
Есаджанян Б.М. К проблеме определения понятий «билингвизм»
и «билингвальное обучение». – М., Мир русского слова. №4, 2003. – С.47-53.
44.
Зернов Б.Е. Взаимодействие частей речи в английском языке
(статико-динамический аспект). — Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1986. — 128 с.
134
45.
Зернов Б.Е. Классификация слов по частям речи и связанные с
ней проблемы // Спорные вопросы английской грамматики / Отв. ред.
В.В. Бурлакова. — Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1988. — С. 3 - 17.
46.
Зданевич И.К. К вопросу о переходе одних частей речи в другие
// Уч. зап. Горьковск. пед. ун-та, 1971. — Вып. 128. Серия филол. наук. —
С. 49 -58.
47.
Знаменская О.В. Семантико-функциональная характеристика
частицы «ведь» в современном русском языке: автореф. дис. ... канд. филол.
наук / О.В. Знаменская. — М., 1985. — 18 с.
48.
Зубкова Л.Г. О главном лингвистическом труде Г.П. Мельникова
// Г.П. Мельников. Системная типология языков / Отв. редактор Л.Г. Зубкова.
— М.: Наука, 2003. — С.6-17.
49.
Зубкова Л.Г. Принципы знака в системе языка. — М.: Языки
славянской
культуры,
2010.
—
752
с.
—
(Studia
philologica):
(Дата
обращения:
http://philologos.narod.ru/ling/zubkova-sign.htm#Iglava2-5
21.06.2015)
50.
Иванова И.П., Бурлакова В.В., Почепцов Г.Г. Теоретическая
грамматика современного английского языка. — М.: Высшая школа, 1981. —
285 с.
51.
Ишанкулова Д.Г. Коммуникативные ценности
графической
системе
английского
языка.
в лексикоАвтореферат
дисс. … канд. филол.н. (10.02.04). – М., 2011. – 22 с.
52.
Иванова
Т.Б.
семантико-стилистическая)
Категория
/
Т.Б.
акцентности
Иванова
//
(функциональная
Стилистический
энциклопедический словарь русского языка. — М.: Флинта; Наука, 2006. —
С. 120-126.
135
53.
Кабакчи В.В., Прошина З.Г. В чужой монастырь со своим
лингвокультурным уставом: Обращение // Международный журнал ЛКО,
2012. Том XIV. Вып. 1. №№ 69–70. 354 с. — С.164-173.
54.
Каламова Н.А. Переход наречий в служебные части речи:
предлоги, союзы, частицы: автореф. дис. . канд. филол. наук / Н.А. Каламова.
— Львов, 1954. — 16 с.
55.
Караулов,
Ю.
Н.
Русский
язык
и
языковая
личность
/ Ю.Н. Караулов. — М.: Наука, 1997. — 261 с.
56.
Караулов Ю. Н. Язык и мысль Достоевского в словарном
отображении / Ю.Н. Караулов // Словарь языка Достоевского. Лексический
строй идиолекта. — Вып. 1. — РАН. Ин-т рус. яз. им. В.В. Виноградова. —
М.: Азбуковник, 2001. — С. 35-38.
57.
Караулов Ю. Н. Русская речь, русская идея и идиостиль
Достоевского / Ю.Н. Караулов // Язык как творчество: сборник статей к 70летию В. П. Григорьева, 1996. — С. 3-31.
58.
Качру Б.Б. Мировые варианты английского языка: агония и
экстаз / Международный
журнал
социальных
и
гуманитарных
наук
«Личность. Культура. Общество». — М., 2012 Том XIV. Вып. 4. №№ 75–76. –
С.145-165.
59.
Качру Б.Б. Модели вариантов английского языка, неродного для
его пользователей // Личность. Культура. Общество. 2010. Т. XII. Вып. 1
(№ 53-54). — С. 175-196.
60.
Качру Я. Варианты английского языка в письменной и устной
коммуникации // Журнал ЛКО, 2011. Том XIII. Вып. 1. №№ 61–62. 384 с. –
С.141-157.
61.
Кобозева И. М. Проблемы описания частиц в исследованиях 80-х
годов / И.М. Кобозева // Прагматика и семантика. Сборник научноаналитических обзоров. — М., 1991. — С. 147—175.
136
62.
Кобрина
Н.А.
О
типологических
чертах
современного
английского языка в сравнении с русским // Проблемы сопоставительной
типологии родного (русского) и иностранных языков: Межвуз. сб. науч. тр.
/ Ленингр. гос. пед. ин-т им. А.И. Герцена; Отв. ред. Л.Г. Кораблева. — Л.:
ЛГПИ, 1981а. — С. 50-64.
63.
Кобрина Н.А. Понятийные категории и их реализация в языке
// Понятийные категории и их языковая реализация: Межвуз. сб. науч. тр.
/ Ленингр. гос. пед. ин-т им. А.И.Герцена; Отв. ред. Н.А.Кобрина,
Л.В.Шишкова. — Л.: ЛГПИ, 1989. — С. 40 - 49.
64.
Колесов
И.Ю.
Теоретические
обоснования
грамматизации
глагольных лексем в английском языке // Категориально-формальный и
функционально-прагматический
аспекты
языка.
–
СПб.:
РГПУ
им.
А.И. Герцена, 1993. – С.34-40.
65.
Колесов И.Ю. Механизмы грамматизации глагола (на примере
глаголов, имеющих более двух статусов в совремнном английском языке):
Автореф. Дис… канд. филол.наук. – СПб., 1995. – 17 с.
66.
Колодезнев В.И. О некоторых семантических особенностях
частиц и их изучении в современном русском языке / В.И. Колодезнев
// Ученые записки Калининского пед. Ун-та, 1969. — Т. 66. — Ч. 1. — С.
223—237.
67.
Крейдлин Г.Е. Лексема «даже» // Семиотика и информатик. Вып.
6. М.: Наука, 1975. С. 102-114.
68.
Крейдлин
Г.Е.
Синтаксическое
употребление
местоимения
«какой» / Г.Е. Крейдлин, Е.В. Рахилина // Системный анализ значимых
единиц русского языка. Синтаксические структуры: межвуз. сб. —
Красноярск: изд-во Красноярского ун-та, 1984. — С. 76-83.
137
69.
Кремер Е.Н. Проблемы русско-инонационального билингвизма
(языковая и этническая идентичность билингвальной личности): Автореф. …
канд. филол.наук (10.02.20). – М., 2010. – 21 с.
70.
Кривоносов Б.А. Выделительные частицы в английском языке
(слова типа already, even, only, too) : Дис. ... канд. филол. наук (10.02.04). Л.,
1984. 266 c.
71.
Кривошлыкова Л.В. Лингвистические параметры двуязычного
дискурса В. Набокова. — М., 2008. – 155 с.
72.
Купоросов П.А. Семантика эмоционально-экспрессивных частиц
современного русского языка. Авторефер. … дисс. … канд. филол.н. …
10.02.01. – М., 2008. – 169 с.
73.
Леденев, Ю.И. О грамматической роли слов «только» и «лишь»
в современном русском литературном языке / Ю. И. Леденев // Русский язык
в школе. — 1961. — № 1. — С. 14—17.
74.
Леденев, Ю И. О составе и функциях класса частиц в русском
языке / Ю.И. Леденев // Тезисы докладов на научную конференцию
Ставропольского пед. ин-та. — Ставрополь, 1964. — Вып. 1. — С. 93—94.
75.
Ленько
Г.Н.
Выражение
категории
эмотивности
в художественных произведениях французских, английских и немецких
авторов конца ХХ-начала XXI веков: Автореферат …канд.филол.н.(10.02.20).
– М., 2011. – 17 с.
76.
Локк
Дж.
Опыт
о
человеческом
разуме
//
Избранные
философские произведения в двух томах. Т.1., — М.: 2004.
77.
Лосева С.В. Частицы в системе метатекстовых операторов: дис. ...
канд. филол. наук / С.В. Лосева. — Владивосток, 2004. — 160 с.
78.
Лютц
в современном
И.В.
Составные
русском
частицы
с
компонентом
литературном
«вот»
языке:
автореф. дис. …канд. филол. Наук. СПб., 1992. 18 с.
138
79.
Лутин С.А. Истоки и суть детерминантного подхода к языку как
системе (памяти Г.П. Мельникова) // Вестник РУДН. Сер. Лингвистика. —
М.: РУДН, 2006. № 2 (8). С. 13-21.
80.
Лютц
И.
В.
Составные
частицы
с
компонентом
«вот»
в современном русском литературном языке: автореф. дис. ... канд. филол.
наук / И.В. Лютц. — СПб., 1992. — 18 с.
81.
Генезис
Маковеева С.Е. Частицы в современном английском языке :
и
функциональный
аспект
:
диссертация
...
кандидата
филологических наук : 10.02.04. — Архангельск, 2001. — 169 с.
82.
Мальколм
Я.Д.
Репрезентация
взаимодействия
в
устных
рассказах аборигенов // Личность. Культура. Общество. 2012. Том XIV. Вып.
4. №№ 75–76. 272 с. – С.165-179.
83.
Маркелова Т.В. Частицы в высказываниях с оценочным
значением // Русский язык в школе. 1995. №2. С. 87-95.
84.
Маркова Е.А. Русские частицы в переводе на английский язык
(на примере частицы вот в романе В. Набокова «Защита Лужина»)
// Филология и современность. Сборник научных трудов. Вып. 3. – Ташкент:
MERIYUS, 2012. – 230 с. – С.74-81.
85.
Мельников Г.П. Системная типология языков: Принципы,
методы, модели. // Г.П. Мельников /Отв. ред. Л.Г. Зубкова. — М.: Наука,
2003. — 395 с.
86.
Минченков А.Г. Английские частицы: функции и перевод. –
СПб.: Антология, 2004. – 96 с.
87.
Минченков А.Г. Русские частицы в переводе на английский язык.
– СПб.: ООО «Издательство «Химера», 2001. – 96 с.
88.
Минченков А.Г. Дискурсная частица: анализ переводческих
соответствий в английском и русском языках. Дисс. … канд.филол.н. …
10.02.04, 10.02.20, кандидат филологических наук, СПб., 1999. – 157 с.
139
89.
Михальченко
В.Ю.
Проблема
витальности
языков
малочисленных народов России // Языковая ситуация в Российской
Федерации. – М., 1992.
90.
Мельников Г.П. Принципы системной лингвистики в применении
к тюркологии // Структура и история тюркских языков. — М.: Наука, 1971.
С.12-13.
91.
Мельников
Г.П.
Системная
типология
языков:
синтез
морфологической классификации языков со стадиальной. — М.: Изд-во
РУДН, 2000. – 90 с.
92.
Мельников Г.П. Системная типология языков / Отв. редактор
Л.Г. Зубкова. – М.: Наука, 2003. 363 c.
93.
какими
Мельников Г.П. В чём состоит своеобразие русского языка и
факторами
М.Ю. Федосюком,
оно
обусловлено.
Т.Л. Ляхнович,
(Подготовлено
Т.В. Ващекиной)
к
публикации
// Политическая
лингвистика / Гл. ред. А.П. Чудинов; ФГБОУ ВПО «Урал. гос. пед. ун-т» –
Екатеринбург, 2012. – Вып. 2(40). – С.13-19.
94.
Мельников Г.П. Стенограмма отчёта заседания по защите
кандидатской диссертации У.М. Бахтикиреевой «Художественные функции
лексики с национально-культурным компонентом семантики…». – М.,
22.12.1995. – С.11-14.
95.
Миньяр-Белоручев Р.К. Теория и методы перевода. – М.:
Московский лицей, 1996. – 208 с. – С.197.
96.
обучения
Мягкова Е.Ю. Подходы к обучению грамматики в курсах
переводу
научно-технической
литературы
/
Материалы
международной научно-метод. конференции «Инновационные технологии в
теории и практике преподавания языка и литературы: проблемы и пути
решения». Ч. 1. – Астана, 2009. – 423 с. – С.35-41.
140
97.
Мацуда А. Английский язык как международный: пересмотр
основ преподавания английского языка // Личность. Культура. Общество.
2012. Том XIV. Вып. 2. №№ 71–72. 316 с.
98.
Муминов В.И. Стилистические функции частиц
в романе
Ф.М. Достоевского “Идиот”». – Южно-Сахалинск, 2011. – 240 с.
99.
Набоков В. Защита Лужина: Роман. – СПб.: Издательский Дом
«Азбука-классика», 2007. – 288 с.
100. Набоков В.В. Лекции по русской литературе. – М.: Независимая
газета, 1996. – 440с.
101. Набоков В.В. Предисловие к американскому изданию // Защита
Лужина: Роман. – СПб: Издательский Дом «Азбука-классика», 2007. – 288 с.
– С.280-285.
102. Набоков В. Защита Лужина. Санкт-Петербург. Издательская
группа «Азбука-классика», 2010.
103. Nabokov V. The Luzhin Defence. Vintage International. Vintage
Books. A Division of Random House, Inc.,New York, 1990.
104. Найман Э.
Литландия:
аллегорическая
поэтика
«Защиты
Лужина» (Авторизованный пер. с англ. С. Силаковой) / Опубликовано
в журнале: «НЛО» 2002, №54 / ПОЭТИКА НАБОКОВА. Режим доступа:
http://magazines.russ.ru/nlo/2002/54/nai.html.
Проверено
13.04.2013
(Дата
обращения: 21.12.2015)
105. Напцок М.Р. Словотворчество в художественной прозе русского
зарубежья
(первая
волна
эмиграции:
И.А. Бунин,
Е.И. Замятин,
В.В. Набоков). Автореферат канд.дисс. 10.02.01. М., 2001. – 19 с.
106. Николаева Т.М. Семантика акцентного выделения. — М.: Наука,
1982. —104с.
107. Николаева Т.М. Функции частиц в высказывании (на материале
славянских языков). — М.: Наука, 1985. — 169 с.
141
108. Николаева Т.М. Непарадигматическая лингвистика: (История
«блуждающих частиц»). М.: Языки славянских культур, 2008. — 376 с.
109. Нобуюки
Х.
Английский
как
международный
язык
в преподавательской практике // Международный журнал социальных и
гуманитарных наук. Личность. Культура. Общество. 2012. Том XIV. Вып.1
(№№ 69-70). – С.155-163.
110. Падучева Е.В. Семантические исследования. – М.: Языки русской
культуры, 1996. – 464 с.
111. Перцевая К.А. Роль частиц в организации осложненного
предложения (даже, уже, еще, тоже)
112. Прошина З.Г. Легитимность вариантов «неродного» английского
языка // Международный журнал социальных и гуманитарных наук.
Личность. Культура. Общество. 2011. Том XIII. Вып.4 (№№ 67-68). – С.164165.
113. Прошина
З.Г.
Смена
парадигмы
языкового
образования?
(Предисловие к статье А. Мацуды) // Международный журнал социальных и
гуманитарных наук. Личность. Культура. Общество. 2012. Том XIV. Вып. 2.
№№ 71–72. 316 с. – С.176-177.
114. Пчёлкина М.А. Концептуальные основания предложно-наречной
частицы through в современном английском языке : Дис. ... канд. филол.
наук:
10.02.04.
–
М.,
2007а.
193 с..
Режим
доступа:
http://search.rsl.ru/ru/record/01003321348
115. Пчёлкина М.А. Опыт исследования предлогов в английском языке
// Вестник МГЛУ. – 2007б. - № 532. – С.84-92.
116. Распопов, И. П. К вопросу о частицах в современном русском
языке / И.П. Распопов // Русский язык в школе. - 1955. - № 6. - С. 17-19.
142
117. Рассоха М.Н. Становление разряда частиц в английском языке
(диахроническое исследование): Автореф. дис... канд. филол. наук. — Л.,
1982.-20 с.
118. Ривлина А.А. Лингвокультурный конфликт и его «наивная»
метаязыковая интерпретация (на материале взаимодействия современного
русского языка с английским) // Международный журнал социальных и
гуманитарных наук. Личность. Культура. Общество, 2011. Том XIII. Вып. 4.
№№ 67–68. 380 с.
119. Румянцева И.М. О проблеме утраты естественного билингвизма
на территории бывшего СССР // Язык и общество в современной России и
других странах: Международная конференция (Москва, 21–24 июня 2010 г.):
Доклады и сообщения / Отв. ред. В.А. Виноградов, В.Ю. Михальченко; ИЯ
РАН, НИЦ по нац.-яз. отношениям. — М., 2010. — 608 с. — С.144-145.
120. Светлышев
Д.С.
Состав
и
функции
эмоционально-
экспрессивных частиц в современном русском литературном языке: автореф.
дис. ... канд. филол. наук / Д.С. Светлышев. — М., 1955. — 13 с.
121. Светлышев Д.С. К вопросу о функциях частиц, выражающих
эмоциональные оттенки речи / Д.С. Светлышев // Уч. зап. Ивановского гос.
пед. ин-та, 1958. — Т. 17. — Вып. 5. — Ч. 3. — С. 3—27.
122. Светлышев Д.С. Краткие замечания о своеобразии функций
некоторых усилительных частиц / Д.С. Светлышев // Уч. зап. Ивановского
гос. пед. ин-та, 1958. — Т. 17. — Вып. 5. — Ч. 3.— С. 28—32.
123. Серебренников Б.А.
дифференициация
языка
//
Территориальная
В
кн.:
Общее
и
социальная
языкознание.
Формы
существования, функции, история языка. – М., 1970. – С.451-501.
124. Смит
Ларри
И.
Английский
как
вспомогательный
язык
международного общения // Личность. Культура. Общество. №3 (57-58) 2010.
- С 149-154.
143
125. Солнцев В.М. Вариантность как общее свойство языковой
системы // Вопр. языкознания. 1984. № 2. — С. 31-42.
126. Солнцев В., Михальченко В. Введение. // Письменные языки
мира. Языки Российской Федерации. Социолингвистическая энциклопедия.
Книга 1. — М., 2000.
127. Стародумова Е.А. Частицы русского языка (разноаспектное
описание) / Е. А. Стародумова. — Владивосток: изд-во Дальневосточного унта, 2002. — 292 с.
128. Стародумова Е.А. Акцентирующие частицы в современном
русском литературном языке: Автореф. дис... канд. филол. наук. — Л., 1974.
— 24 с.
129. Стародумова Е.А. Русские частицы (письменная монологическая
речь): Автореф. дис... д-ра филол. наук. — М, 1997. — 38 с.
130. Стародумова Е.А. Русские частицы (письменная монологическая
речь): дис... д-ра филол. наук / Е.А. Стародумова. — М., 1996. — 206 с.
131. Сулейменова Э.Д. Макросоциолингвистика. — Алматы: Казак
университети, 2011. – 404 с.
132. Тарасов Е.Ф. Речевое воздействие: методология и теория
// Оптимизация речевого воздействия / Отв. ред. Р.Г.Котов. — М.: Наука,
1990. — С. 5-18.
133. Тлостанова М.В. Жить никогда, писать ниоткуда. Постсоветская
литература и эстетика транскультурации. — М., 2004. — 360 с.
134. Токарчук И.Н. Частицы в языковом и речевом аспектах
(на материале частиц «просто» и «прямо»): дис. ... канд. филол. наук /
И.Н. Токарчук. — Владивосток, 2002. — 200 с.
135. Токарчук
И.Н.
Стилистические
возможности
частиц
/ И.Н. Токарчук // Литература. Язык. Культура: материалы науч. конф. —
144
Кн. 2. — Владивосток: изд-во Дальневосточного гос. ун-та, 2004. — С. 193—
200.
136. Токарчук И. Н. Об одном употреблении частицы «как бы»
/ И.Н. Токарчук // Проблемы славянской культуры и цивилизации: материалы
VIII Междунар. науч.-метод. конф. — Уссурийск: изд-во УГПИ, 2006. —
С. 77—80.
137. Толстой И. Несколько слов о «главном герое» Набокова
/ Набоков В.В. Лекции по русской литературе. – М.: Независимая газета,
1996. – С.7-12.
138. Туксаитова Р.О. Речевая толерантность в билингвистическом
тексте (на материале русскоязычной казахской художественной прозы и
публицистики): Дис. … д-ра филол.наук. – Екатеринбург, 2007. – 326 с.
139. Харченко,
В.
К.
Разграничение
оценочности,
образности,
экспрессии и эмоциональности в семантике слова / B.К. Харченко // Русский
язык в школе. — 1976. — № 3. — C.37-44.
140. Хванг Д., Л. Михаэлис, М. Палмер Что такое аспектная частица?»
[Институт
лингвистики
Университета
когнитивных
исследований
в Колорадо. Материалы ежегодной конференции, 2009].
141. Хона Н. Английский язык в разных культурах и межкультурная
компетентность // Международный журнал социальных и гуманитарных —
316 с. — С.188-201.
142. Хугаев И.С. Осетинская русскоязычная литература: генезис и
становление: Автореф. … докт. филол. наук: Владикавказ, 2010. – 51 с.
143. Черничкина Е.К. Искусственный билингвизм: лингвистический
статус и характеристики: Автореф. дис. …д-ра филол.наук. – Волгоград,
2007. – 31 с.
144. Чеснокова Г. В. Набоков. Цветная грамматология / Интернетресурс: http://www.proza.ru/2008/07/02/419 (Дата обращения: 17.01. 2016)
145
145. Чернышева
А.Ю.
Проблемы
функционирования
частиц
в сложном предложении: автореф. дис. . канд. филол. наук / А.Ю.
Чернышева. — М., 1997. — 44 с.
146. Чистякова Л.М. Частицы в современном русском литературном
языке: автореф. дис. . канд. филол. наук / Л.М. Чистякова. — Л., 1949. — 11
с.
147. Шахматов А.А. Синтаксис русского языка // Из трудов
А.А.Шахматова по современному русскому языку. — М: Учпедгиз, 1952. —
С. 29 - 138.
148. Шаховский В.И., Карасик В.И. Лингвистика – базовая наука всех
наук. Сборник научных трудов / Под ред. д-ра пед. наук, проф. Н.К. Сергеева
(гл. ред.). – Волгоград: Перемена, 1998. – 238 с.
149. Шаховский В.И. Эмотивный компонент значения и методы его
описания. — Волгоград: ВГПИ, 1983. — 93 с.
150. Шаховский В.И. Проблема разграничения экспрессивности и
эмотивности
как
семантической
категории
лингвостилистики
/ В.И. Шаховский // Проблемы семасиологии и лингвостилистики. — Рязань,
1975. — Вып. 2. — С. 58-69.
151. Шаховский В.И. Значение и эмотивная валентность единиц языка
и речи / В.И. Шаховский // Вопросы языкознания. — 1984. № 6. — С. 32-39.
152. Шевякова В.Е. Вариации порядка слов современного английского
языка в аспекте функционального синтаксиса: Автореф. дис... д-ра филол.
наук. — М, 1982. — 46с.
153. Шевякова В.Е. Современный английский язык (Порядок слов,
актуальное членение, интонация). — М.: Наука, 1980. — 380 с.
154. Щерба Л.В. О частях речи в русском языке. — В кн.: Щерба
Л.В. Языковая система и речевая деятельность. — Л.: Наука, Ленингр. отдние, 1974.
146
155. Широкова Н.А. Сравнительные частицы в современном русском
литературном языке / Н.А. Широкова // Ученые записки Казанского ун-та. —
Т. 117. — Кн. 2. — Казань, 1957. — С. 85—97.
156. Шнайдер Э.В. Модели английского языка: сходные и различные
// Международный журнал социальных и гуманитарных наук. Личность.
Культура. Общество, 2012. Том XIV. Вып. 3. №№ 73–74. 324 с. — С.189-204.
157. Лингвистический
энциклопедический
словарь
/
Гл.
ред.
В.Н. Ярцева. – М.: Сов. энциклопедия, 1990. – 685 с.
158. Словарь социолингвистических терминов. – М., 2006. – 312 с.
159. Словарь социолингвистических терминов. – Алматы: Казак
университетi, 2007. – 330 с.
160. Bert Cappelle, Particle Patterns in English, A Comprehensive
Coverage, Katholieke Universiteit Leuven Faculteit Letteren Departement
Linguïstiek, 2005. 497 p.
161. Bert Capppelle «Is out of Always a Preposition?», «The Particularity
of Particles, or Why They Are Not Just ‘Intransitive Prepositions’» в Journal of
English Linguistics (Volume 29 / Number 4 December 2001. PP. 318-328).
162. Bolinger, Dwight. The Phrasal Verb in English. Cambridge,
Massachusetts: Harvard University Press, 1971, 99–104.
163. Brumfit C.J. Individual Freedom in Language Teaching: Helping
Learneres to Develop a Dialect of their Own. – Oxford: Oxford University Press.
2001.
164. Brutt-Griffler J. World English. – Clevedon: Multilingual Matters.
2002. 110 p.
165. Graddol D. English Next. Why Global English may mean the End of
“English as a Foreign Language”? – British Council: The English Company UK
Ltd. 2007, 110 p.
147
166. Edison I. Hajiyev. The Status of Particles in Modern English /
International Journal of Computers. Issue 4, Volume 2, 2008. PP. 432-451.
(Э. И. Гаджиев. Состояние Частицы в Современном английском языке/
Международный журнал о компьютерах. Выпуск 4, том 2, 2008. - С. 432-451).
167. Kachru B. Standards, Codification and Sociolinguisitc Realism: The
English Language in the Outer Circle. In: Quirk R. and Widdowson H.G. (eds.)
English in the World. – Cambridge: CUP. 1985.
168. Sapir E. The Function of an International Auxiliary Language. In:
Shenton H. N., Sapir E. and Jespersen O. International Communication: A
Symposium on the Language Problem. - London. 1931. P. 65-94.
169. Seidlhofer B. The case for a corpus of English as a Lingua Franca. In:
Aston G. and Burnard L. (eds.) The Role of Corpora of Contemporary English in
Language Description and Language Pedagogy. – Bologna: CLUEB. 2002.
170. Walker, William (1655), A Treatise of English Particles, London
(Reprinted Menston, The Scholar Press, 1970).
171. Smith L.E. “Familiar Issues from a World Englishes Perspective”
// Культурно-языковые контакты / Под ред. З.Г. Прошиной. Вып. 10.
Владивосток, 2008. С. 67-73.
172. Lindner, Sue. A Lexico-Semantic Analysis of Verb-Particle
Constructions wi th Up and Out. PhD Dissertation, University of California, San
Diego: 1981.
173. O'DOWD, Elisabeth M. Prepositions and particles, a discoursefunctional account. New York: Oxford University Press, 1998.
148