А.Б. Каменский Замыслы и реальность реформ Александра I Не

А.Б. Каменский
Замыслы и реальность реформ Александра I
Не смотря на то, что по крайней мере министерская реформа 1802 г. и имя М.М.
Сперанского присутствуют даже на страницах большинства школьных учебников, правление
Александра I в целом никак не ассоциируется в массовом сознании с понятием «реформа».
Сложившийся еще в сознании современников и сохраняющийся до наших дней образ
императора фактически очерчен двумя известными пушкинскими строками - «дней
Александровых прекрасное начало» и «правитель слабый и лукавый». «Лукавый»,
«двуличный»,
неискренний»
-
это
своего
рода
ярлыки,
маркеры,
традиционные
характеристики Александра I. Так, к примеру, Ю.М. Лотман писал: «Император были
мнителен, презирал людей вообще и царедворцев особенно, мучился неуверенностью в себе
и подозревал всех в корыстных видах. Но при этом он был самолюбив, злопамятен и жаждал
признания. Он любил лесть, но презирал льстецов. Не выносил чужой независимости, но мог
уважать только людей независимых». Если внимательно прочитать эту характеристику, то
придется
признать,
что
Александр
I
страдал
раздвоением
личности.
Подобные
характеристики отодвигают на задний план даже образ победителя Наполеона Александра
Благословенного и одновременно с этим превращают императора в своего рода загадку,
неразрешимую для историков, пытающихся понять смысл тех или иных его действий. Не
случайно из одного исторического сочинения в другое кочуют слова П.А. Вяземского
«Сфинкс, неразгаданный до гроба, о нем и ныне спорят вновь».
Изначально принимая двуличность и неискренность Александра за факт, многие
исследователи не всегда учитывают реальные политические обстоятельства, в которых ему
приходилось действовать, в недостаточной степени соотносят основанные на определенных
убеждениях принципы, которыми он руководствовался, с социокультурными факторами,
влиявшими на принятие решений, и в результате приходят к не вполне обоснованным
выводам. Между тем, стоит обратить внимание на высказывание Н.И. Тургенева — человека,
относившегося к Александру достаточно критично: «Ему часто не хватало силы (вернее,
смелости) чтобы деспотически обходиться с людьми, которые были ему не по душе. <...> он
терпел на высших, например, министерских постах людей безмерно им презираемых; однако
они, казалось, не замечали его холодности и отвращения. <...> Когда им волей-неволей
приходилось покидать свои места, тогда они начинали кричать о так называемом лицемерии
Александра, который поддерживал с ними отношения до самой их отставки. Таково
происхождение возведенного на императора обвинения в двоедушии...».
Ближе всех к разгадке характера Александра подошел, пожалуй, В.М. Безотосный,
утверждающий, что «Внимательно изучая факты, лишний раз убеждаешься, что российский
монарх умел упорно добиваться поставленных целей. На самом деле, император был
сознательным и активным борцом, умело пользовавшийся в разное время, в зависимости от
складывавшейся ситуации, различными театральными масками, в том числе и маской
смирения и безвольности. <...> Когда было необходимо, он проявлял твердость, отлично и
бескомпромиссно умел доводить дело до конца. <...> Всегда слушал всех, а поступал так, как
ему было нужно. Шаблонное и наивное противопоставление ''доброго'' Александра I комулибо и подчинение его каким-то злым или прогрессивным силам не выдерживает критики.
Чаще всего, он успешно использовал эти силы в своих целях, в то же время старался отвести
от себя всякую ответственность перед современниками и потомством. <...> Ближайшие
сотрудники для него были лишь орудиями для выполнения поставленных государством
задач».
Общее впечатление о незначительности преобразований, осуществленных в России
первой четверти XIX в. возникает и при соотнесении их с известными и современникам, и
историкам масштабными замыслами и проектами императора и его сотрудников. Можно
предположить, что, если бы эти проекты остались неизвестными и исследователи имели дело
лишь с тем, что было реально сделано, оценки александровского времени в истории реформ
в России, были бы несколько иными. Между тем, именно история замыслов и проектов
преобразований этой эпохи и попыток их реализации, как представляется, чрезвычайно
важны с точки зрения адекватного понимания особенностей реформаторского процесса в
России в целом, условий и факторов, определяющих его успехи и неудачи.
При всем различии оценок действий и намерений Александра I, содержащихся в
работах о нем Н.К. Шильдера, вел. кн. Николая Михайловича, А.В. Предтеченского, М.М.
Сафонова, С.В. Мироненко, А.Н. Сахарова, Л.Ф. Писарьковой и других авторов,
приводимый ими фактографический материал достаточно убедительно показывает, что
император пришел к власти со сложившимся мировоззрением, в основе которого лежали
идеи и принципы Просвещения, и искренним намерением радикально изменить
политический строй России. Он ясно видел недостатки системы управления, но при этом
был уверен, что проистекают они прежде всего от произвола верховной власти («есть только
абсолютная власть, которая творит все без разбора») и поэтому чисто административные
реформы считал недостаточными, полагая необходимым введение конституции, которая, как
он верил, должна была создать механизмы предупреждения произвола. Одновременно с этим
он сознавал, что в условиях сохранения крепостничества конституция не будет иметь
должного эффекта, в связи с чем планировал постепенную отмену крепостного права.
Александр
I пришел
к
власти
в
результате
государственного
переворота,
осуществленного небольшой группой военных, представлявших при этом довольно широкие
слои политической элиты того времени. Именно то, что недовольство политикой верховной
власти на сей раз вышло далеко за пределы Петербурга, охватив офицерство, чиновничество
и провинциальное дворянство, отличало переворот 1801 г. от подобных же событий 1741 и
1762 гг. Собственно, сам факт заговора и переворота свидетельствовал о нежелании
социально активной части русского общества мириться с этой политикой и стремлении ее
изменить. Иначе говоря, идея перемен и стремление к ним были заложены в самом
перевороте и, таким образом, кто бы не оказался у власти после Павла I, он не имел иной
альтернативы, как приступить к преобразованиям. Другое дело, что направленность этих
преобразований и степень их радикальности могла быть различной и определялась рядом
факторов.
Немаловажную роль играло то, что, в отличие от также пришедших к власти в
результате государственного переворота императриц Елизаветы Петровны и Екатерины II,
мотивы, по которым Александр принял участие в заговоре против собственного отца, были
связаны не с опасениями за собственную судьбу, но прежде всего с критическим
отношением к положению дел в стране и желанием их исправить.
Избранная Александром тактика реализации своих реформаторских замыслов на
первом этапе определялась как конкретными политическими обстоятельствами, так и его
жизненными
принципами,
в
силу
которых
он
считал
необходимым
проводить
преобразования не собственными единоличными решениями, но в совете с представителями
русского общества. При этом он ошибочно полагал, что его взгляды и стремления разделяют
и представители сановной бюрократии. Именно с этим связано то, что первым шагом стало
создание Государственного совета, т. е. коллегиального органа, в совещании и согласии с
которым
и
предполагалось
проводить
реформы
в
жизнь.
Однако
уже
вскоре
Государственный совет фактически стал препятствием на пути реформ. Столкнувшись уже в
1801 г. с невозможностью провести через совет указ о запрете продажи крестьян без земли,
Александр перенес обсуждение реформ в Негласный комитет, однако и здесь фактически не
нашел единомышленников. При этом поведение и «молодых друзей», и опытных сановников
подтверждало сложившееся у Александра еще во время правления Екатерины II и Павла I
представление о том, что представители политической элиты ставят свои корпоративные и
личные интересы выше интересов страны, что и заставляло его вести себя таким образом,
что это создавало впечатление двуличности. Причем, судя по сохранившейся переписке, еще
в предшествующей период у «молодых друзей» создалось впечатление об Александре, как
человеке мягком и слабохарактерном, вследствие чего они считали необходимым его
«поработить» и фактически сделать орудием в своих руках. Весной 1801 г. они даже
пытались
предписывать
царю,
как
именно
ему
следует
организовать
работу с
руководителями основных ведомств, должен ли он принимать их по отдельности или всех
вместе и как ему следует общаться с иностранными дипломатами.
Историки, изучавшие первые годы правления Александра I, практически единодушны
в существовании в это время в окружении императора различных «партий», «сановной
оппозиции», противоборства «екатерининских стариков» и «молодых друзей». Однако
нельзя не признать, что наличие у представителей высшей бюрократии различных точек
зрения на проблемы внутренней и внешней политики и различных интересов было вполне
естественно. Столь же естественными были борьба за влияние на императора и интриги,
которые при этом шли в ход. С учетом этого, ничего специфического, связанного именно с
началом правления Александра в этой ситуации не было. Последний же быстро научился
извлекать пользу из разногласий своих ближайших советников, выслушивая аргументы
обеих сторон. Стоит также заметить, что вызывавшая раздражение тогдашнего общества
благосклонность императора к братьям Зубовым, которую нередко трактовали как
зависимость Александра от тех, кто привел его к власти, при всем правдоподобии подобной
трактовки,
вероятно,
объяснялась
еще
и
определенным
единством
политических
устремлений императора и той части придворного общества, интересы который Зубовы
выражали.
Совокупность всех этих обстоятельств привела к отказу от обнародования каких-либо
значительных актов в сентябре 1801 г. По сути дела, Александр попал в ловушку, которую
сам себе и расставил. Полагая, что единоличное принятие важных решений, направленных
на изменение политического и социального устройства страны, было бы проявлением
самовластия, он поспешил создать механизмы, при которых они не могли быть приняты без
одобрения коллегиальным органом, наивно при этом полагая, что все «просвещенные» люди
в его окружении должны стремиться к тому же, к чему и он сам. Александр спешил, думая,
что русское общество уже созрело для преобразований в духе Просвещения и не понимал,
что его нужно к ним долго готовить, как делала это его бабка. Но добиться одобрения своих
планов, оставаясь верным своим принципам, ему оказалось не под силу. С другой стороны,
степень зрелости русского общества этого времени, проявившаяся, в частности, в неприятии
самовластия Павла I, вероятно, и не позволяла действовать иначе.
Единственным значимым результатом первого этапа стала в итоге министерская
реформа 1802 г. Однако это было лишь началом длительного процесса встраивания
министерств в общую систему административного управления, который продолжался
фактически на протяжении всего царствования Александра. Параллельно именно в эти,
первые годы была осуществлена важная реформа образования – Правилами 1803 г. была
установлена бессословность учебных заведений, бесплатность обучения на низших его
ступенях, преемственность учебных программ и уровни системы образования от
одноклассных приходских училищ к уездным училищам и гимназиям в губернских городах,
а от них к университетам. В 1803-1804 гг. были открыты Виленский, Казанский и
Харьковский университеты и Петербургский педагогический институт. В 1804 г. был
обнародован Университетский устав, предоставлявший университетам значительную
автономию.
Что же касается политических реформ, то новый этап в их истории начался после
Тильзитского мира, когда император поменял тактику, опираясь теперь на доверенных лиц,
исполняющих его прямые указания. Именно таким доверенным лицом был М.М.
Сперанский. Однако неблагоприятная внешнеполитическая ситуация, негативно сказавшаяся
на авторитете Александра внутри страны и определившая восприятие обществом проектов
М.М. Сперанского, вновь сделала невозможной их реализацию.
Парадоксальность ситуации, в которой оказался император, заключалась в том, что
среди образованной части русского общества этого времени несомненно было немало людей,
разделявших его убеждения и стремления, но они не входили в состав верхушки правящей
элиты, без согласия которой осуществить преобразования было невозможно. Вместе с тем
отказ от проведения политической реформы порождал в этой части общества разочарование
и создавал благоприятную почву для появления гораздо более радикальных проектов.
Примечательно, к примеру, что в то время как отставка Сперанского стала прежде всего
результатом давления на императора консервативно настроенной части русского общества,
она одновременно пробудила симпатии к нему другой его части. Так, декабристы, повидимому, были уверены в том, что Сперанский разделяет их взгляды и собирались
включить его в состав временного правительства, хотя некоторые из них и разочаровались в
нем после его возвращения в Петербург. При этом интересно, что можно сказать, что, идя по
пути заговора, будущие декабристы тем самым также демонстрировали неготовность к
диалогу с властью, а их восстание 1825 г. фактически привело к тому, что реформы
оказались отложенными еще на несколько десятилетий.
После окончания наполеоновских войн Александр еще сохранял надежду на
возможность осуществления реформ, что наиболее ярко выразилось в его речи перед
польским сеймом в 1818 г. Причем, не были оставлены и планы решения крестьянского
вопроса, что вылилось в ликвидацию крепостного права в Прибалтийских губерниях.
Интенсивно шла работа и над проектом конституции - «Государственной уставной грамотой
Российской империи». Причины, по которым Александр I, так и не решился на
конституционную реформу, носили, конечно же, множественный характер. Рассматривая, к
примеру, влияние такого фактора как Семеновская история, нельзя не удивляться тому, что
этот не столь уж серьезный эпизод произвел на императора такое сильное впечатление.
Отчасти, по-видимому, это можно объяснить тем, что о случившемся император узнал,
находясь за границей, где адекватно оценить случившееся было невозможно. К тому же он
находился на очередном конгрессе Священного союза, где как раз принималось нелегкое
решение о подавлении восстания в Неаполитанском королевстве. На этом фоне важен был не
масштаб восстания и не реальная опасность, которую оно собой представляло, но сам его
факт, казалось бы, подтверждавший мысль о том, что не все народы готовы к
конституционному правлению. Стоит также вспомнить, что годом ранее произошло
восстание чугуевских военных поселян, для подавления которого пришлось применять
войска и которое было самым массовым из целой череды восстаний подобного рода. Свою
роль, вероятно, сыграли и религиозно-мистические поиски Александра в последние годы его
царствования, его, порожденная событиями 1812 г. вера в Божий промысел. Вместе с тем,
нельзя не согласиться и с А.Н. Цамутали, отмечавшим нерешительность императора и его
неспособность использовать те силы общества, которые разделяли его взгляды, и
поддержать проявляемые ими время от времени инициативы. Парадокс же заключался в том,
что, как уже отмечалось, именно эта нерешительность порождала политическую оппозицию,
строившую планы гораздо более радикальных преобразований.
В историографии закрепилось представление о последних годах царствования
Александра I как о периоде реакции, символами которой стали военные поселения, создание
в 1817 г. Министерства духовных дел и народного просвещения во главе с А.Н. Голицыным
и «разгром» Казанского университета М.Л. Магницким. Олицетворением же и главным
орудием реакции принято считать А.А. Аракчеева. Подобные стереотипные представления,
восходящие к самому александровскому времени, были развиты и закреплены советскими
историками. Новейшие исследования предлагают, однако, более взвешенный взгляд. Так,
рассматривая историю военных поселений и нисколько не умаляя тяжелейшие условия
жизни военных поселян, необходимо иметь в виду, что определенная традиция подобного
рода образований существовала в России по крайней мере с XVII в. Александр полагал, что с
помощью военных поселений можно будет обеспечить армию (причем не отрывая будущих
солдат от семей и от крестьянских занятий) обученным резервом и сократить рекрутские
наборы,
являвшиеся
тяжелейшей
повинностью
податного
населения.
При
этом,
сэкономленные средства, по некоторым данным, планировалось использовать для выкупа
крестьян у помещиков. При помощи военных поселений планировалось также решить
проблему отставных солдат, из которых, начиная с петровского времени, формировались
специальные инвалидные команды и для которых строились специальные поселения.
Известно и то, что Аракчеев был противником создания военных поселений, но был
вынужден подчиниться воле императора. Наконец, высказывается предположение (впрочем,
не слишком обоснованное), что с помощью военных поселений Александр I надеялся создать
новый социальный слой, на который можно было бы опереться при проведении реформ.
Оценивая деятельность Магницкого, современные исследователи обращают внимание
на то, что его деятельность носила не только разрушительный, но, по крайней мере отчасти,
созидательный характер. Так, он вынашивал план создания при Казанском университете
института восточных языков, организовывал научные экспедиции, отправлял ученых на
обучение в Европу, произвел перестройку зданий университета, его библиотеки и
обсерватории. Что же касается Аракчеева, то в его новейших биографиях он предстает уже
не как тупой солдафон, а как крупный государственный деятель, человек вполне разумный и
компетентный, причем не только в вопросах артиллерии. Но самое главное, что, как и
Сперанский, он был прежде всего послушным орудием в руках императора Александра I.
Безусловно права Л.Ф. Писарькова, утверждающая, что «вопреки утвердившемуся в
литературе мнению, Александр I много работал как глава государства, и все начинания,
независимо от оценки их современниками и потомками, исходили именно от него.
Выстроенную в годы его царствования вертикаль власти, обросшую многочисленными
учреждениями и структурами, по-прежнему приводил в движение один человек —
император, державший в своих руках бразды правления этой сложной и неповоротливой
машиной».
Таким образом, три фактора — собственные убеждения императора, конкретные
политические обстоятельства и определенный уровень зрелости русского общества —
делали невозможным осуществление реформ без общественной поддержки, выразителем
которой в реалиях первой четверти XIX в. являлась политическая элита. Это позволяет
сделать вывод о том, что российское самодержавие этого времени вовсе не было
тождественно абсолютной и безграничной власти. В действительности оно было ограничено
особенностями развития русского общества и российской политической системы, причем и
«удавка», и «табакерка в висок» были лишь своего рода символами этого ограничения.
Одновременно это заставляет вновь задуматься о характере российского самодержавия этого
времени, реальных пределах самодержавной власти и роли политической воли императора.
Также очевидно, что распространенный в обществе страх перед реформами был связан и с
архаичностью сознания, и с тем, что они не стали повседневной и, соответственно,
привычной для населения правительственной практикой, а оставались чем-то эксквизитным,
чрезвычайным. Власть же не умела выстраивать полноценный диалог с более широкими
слоями общества, для чего и не существовало соответствующих механизмов. Проблема
реформ и отказа от них по-прежнему упиралась не в непонимание верховной властью их
необходимости или отсутствие желания их осуществить (у Александра I оно, судя по
некоторым свидетельствам, сохранялось до конца его дней), но в наличие у реформатора
политической воли и решимости ее проявить.