Перевод с английского Р. Бобровой Художник В. Родионов Люси Монтгомери.
реклама
Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Перевод с английского Р. Бобровой Художник В. Родионов 1 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Энн в Редмонде 2 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Глава первая ТЕНЬ ПЕРЕМЕН – Урожай убран, и лето закончилось, – сказала Энн Ширли, глядя на оголенные поля. Они с Дианой собирали яблоки в саду Грингейбла и сейчас отдыхали от своих трудов в солнечном углу сада, овеянном ароматами папоротников, которые ветер приносил из леса. Все вокруг дышало осенью. Вдали глухо вздыхало море, поля были покрыты пожухлой стерней, долина вокруг ручья лиловела астрами, а Лучезарное озеро светилось спокойной прозрачной синевой осени, совсем не похожей на переливчатую голубизну весны или густую лазурь лета. – Что ж, – улыбнулась Диана и покрутила на пальце свое новое кольцо, – неплохое было лето – и так хорошо закончилось – свадьбой мисс Лаванды. Сейчас миссис и мистер Ирвинг, наверное, уже на Тихоокеанском побережье. – Мне кажется, что за это время можно было уже объехать вокруг света, – вздохнула Энн. – Просто не верится, что свадьба состоялась всего неделю назад. Столько всего изменилось. В Эвонли уже нет мисс Лаванды и нет Алланов. Какой пустынный вид у их дома с закрытыми ставнями. Я вчера прошла мимо, и у меня возникло такое чувство, будто все умерли. – Такого славного пастора, как мистер Аллан, нашему приходу уже не достанется, – убежденно проговорила Диана. – А когда еще и вы с Джильбертом уедете, скука будет просто ужасная. – Зато останется Фред, – поддразнила ее Энн. – А когда к вам переедет миссис Линд? – спросила Диана, притворившись, что не слышала лукавой фразы Энн. – Завтра. Я рада, что она к нам переезжает, но все-таки это еще одна перемена. Вчера мы с Мариллой освободили комнату для гостей. И знаешь, Диана, мне было ужасно неприятно. Глупо, конечно, но мне казалось, что мы совершаем святотатство. Эта комната, в которой никто никогда не жил, казалась мне каким-то священным местом. Мне всегда было странно, что Марилла осмеливается там убираться. А теперь там не только убрано, но все вынесено, и комната стоит пустая, голая. Все-таки неприятно, когда священное место оскверняют, даже если ты уже понимаешь, что ничего священного там нет. – Как мне одиноко будет без тебя! – в сотый раз простонала Диана. – Страшно подумать, что ты уезжаешь уже на следующей неделе! – Но пока-то я еще не уехала, – весело возразила Энн. – Не будем позволять следующей неделе отравить нам эту. Мне самой ужасно не хочется ехать – я так люблю Грингейбл. Как я буду по нему тосковать! Мне будет гораздо хуже, чем тебе. Ты-то останешься здесь со своими друзьями – и с Фредом. А я окажусь одна среди чужих людей – и кругом ни одной родной души! – Если не считать Джильберта и Чарли Слоуна, – с таким же лукавым видом заметила Диана. – Мальчики, может, снимут квартиру на другом конце Кингспорта, – возразила Энн. – Но все-таки я рада, что еду в Редмондский университет, и уверена, со временем мне там понравится. Но мне будет очень скучно первую неделю-две. И бесполезно ждать уик-энда – мне ведь не удастся на воскресенье приезжать домой, как из Куинс-колледжа. А до рождественских каникул, кажется, еще тысяча лет. – Все изменилось – или скоро изменится, – грустно согласилась Диана. – У меня такое чувство, Энн, что былое никогда не вернется. – Да, – задумчиво сказала Энн, – видимо, мы с тобой дошли до развилки, где наши пути расходятся. Этого следовало ожидать. Нам по восемнадцать лет, Диана. Через два года будет по двадцать. Когда мне было десять лет, мне казалось, что двадцать – это уже почти старость. Не успеем мы оглянуться, как ты станешь солидной пожилой матроной. А я – 3 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» старой девой, мисс Энн, которая будет приезжать к тебе на каникулы. У тебя ведь найдется для меня местечко, Диана? Это не обязательно должна быть комната для гостей – я соглашусь на любую комнатушку… – Какую чушь ты несешь, Энн! – засмеялась Диана. – Ты выйдешь замуж за богатого красавца и даже не посмотришь на наши комнаты для гостей. Небось, задерешь нос и знаться не захочешь со скромными друзьями своей юности… – Очень будет жаль: боюсь, что мой симпатичный носик от этого не выиграет. – Энн любовно погладила единственную часть своего лица, которой она безоговорочно гордилась. – Не так уж много у меня на лице красивого, чтобы портить последнее. Даже если я выйду замуж за короля каннибалов, обещаю не задирать нос, Диана, и не отказываться от друзей своей юности. Девушки весело рассмеялись и на этом расстались. Диана пошла домой, а Энн отправилась на почту. Там ее дожидалось письмо. У Лучезарного озера ее догнал Джильберт. Энн вся сияла от полученного известия. – Присцилла Грант тоже будет учиться в Редмонде! – воскликнула она. – Правда, это замечательно, Джильберт? Я надеялась, что, может, она поедет с нами, но ее отец никак не соглашался. А теперь он согласился, и мы поселимся вместе с ней. Я уже не боюсь никаких профессоров в боевом строю – рядом со мной будет моя надежная подруга. – Мне кажется, нам понравится Кингспорт, – сказал Джильберт. – Это мирный старый городок, и рядом – замечательный лес. Я слышал, что места кругом красивейшие. – Не знаю, может ли быть что-нибудь красивее этого! – проговорила Энн, оглядывая окрестности восторженным взглядом человека, для которого дом всегда остается самым лучшим местом на земле, какие бы красоты ни встречались под чужими звездами. Они стояли, опершись на перила моста, упиваясь очарованием летних сумерек. Это было то самое место, где Энн выбралась на сваю из тонущей лодки в тот день, когда Элейн отправилась к своему Камелоту. На западе еще рдела полоска заката, но уже взошла луна, и в ее свете озеро сияло, как серебряная мечта. Двое молодых людей были захвачены в плен воспоминаний. – Что-то ты затихла, Энн, – наконец прервал молчание Джильберт. – Я боюсь даже пошевелиться – вдруг вся эта красота исчезнет, как только мы заговорим, – прошептала она. Джильберт вдруг накрыл рукой руку Энн, лежавшую на перилах. Его карие глаза потемнели, а по-юношески мягкие губы приоткрылись, чтобы поведать девушке мечту, которая согревала надеждой его душу. Но Энн отдернула руку и быстро отвернулась от озера. Сумерки сразу потеряли для нее свое магическое очарование. – Ой, пора домой! – с несколько преувеличенной небрежностью воскликнула она. – У Мариллы днем болела голова, и Дэви наверняка уже учинил какое-нибудь безобразие. Слишком я тут задержалась. Всю дорогу до дома Энн неумолчно болтала о всяких пустяках, не давая бедному Джильберту и рта раскрыть, и вздохнула с облегчением, когда они распрощались. С тех самых пор, когда в саду Приюта Радушного Эха ей открылось что-то новое в их отношениях с Джильбертом, ей стало с ним чуть-чуть неловко. В их спокойную юношескую дружбу закралось нечто новое, тревожное, что грозило омрачить и усложнить их отношения. «Вот уж никак не предполагала, что буду рада распрощаться с Джильбертом, – подумала Энн с огорчением и некоторым раздражением. – Если он и дальше будет так продолжать, от нашей дружбы ничего не останется. Нет, я этого не допущу. И почему мальчики не хотят разумно смотреть на вещи?» Однако где-то в глубине души Энн жило чувство, что и ее поведение не совсем «разумно». Почему она до сих пор ощущает на руке тепло от прикосновения Джильберта? И разве разумно, что это ощущение ей явно приятно – не то что пожатие Чарли Слоуна на танцах в Белых Песках три дня назад. Вспомнив этот эпизод, Энн даже поежилась. Но все 4 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» затруднения, которые ей причиняли влюбленные поклонники, напрочь вылетели из ее головы, когда, войдя в гостиную Грингейбла, она увидела на диване горько рыдавшего восьмилетнего мальчика. – Что случилось, Дэви? – спросила Энн, обняв его. – Где Марилла и Дора? – Марилла укладывает Дору спать, – сквозь слезы проговорил Дэви, – а я плачу потому, что Дора упала в погреб – прямо полетела вверх тормашками – и расквасила нос, и… – Ну ладно, милый, не плачь. Я понимаю, что тебе ее жалко, но слезами ты ей не поможешь. Успокойся, малыш… – Я вовсе не потому плачу, что Дора свалилась в погреб, – перебил ее Дэви. – Я плачу потому, что этого не видел. Мне вечно не везет – как где случается что-нибудь интересное, так меня там нет. Энн так и поперхнулась и, с трудом сдерживая смех, укоризненно сказала: – Дэви, ну неужели это так интересно – увидеть, как твоя сестра падает с лестницы и сильно ушибается? – Она не сильно ушиблась, – с вызовом бросил Дэви. – Конечно, если бы она расшиблась насмерть, мне было бы ее очень жалко. Но нас, Кизов, не так-то просто убить насмерть. В этом мы похожи на Блуветтов. В среду Герберт Блуветт свалился с сеновала в стойло прямо под копыта ужасно норовистой лошади. И все равно остался жив – только сломал три кости. Миссис Линд говорит, что некоторые люди такие живучие, что их хоть бревном по голове стукни – ничего им не сделается. Энн, это правда, что миссис Линд будет здесь жить? – Да, Дэви, и я надеюсь, что ты не будешь ей грубить и озорничать. – Ладно, не буду, только чего это тебе вздумалось бросать нас? Жила бы лучше здесь. – Мне не так уж хочется ехать, Дэви, но нужно. – Если тебе не хочется, то и не уезжай. Ты же взрослая. Когда я стану взрослым, то никогда не буду делать того, чего мне не хочется. – Нет, Дэви, тебе всю жизнь придется делать то, что не хочется. – Вот еще! Не буду, и все! Сейчас мне приходится делать то, что не хочется, потому что если я не буду вас слушаться, вы с Мариллой отправите меня в постель. А когда я вырасту, мной вообще никто не сможет командовать. Вот настанет житуха! Скажи, Энн, это правда, что говорит мама Милти – будто ты едешь в университет, чтобы поймать себе мужа? На секунду Энн ожгло негодование. Потом, напомнив себе, что вульгарные слова матери Милти не должны ее трогать, она засмеялась: – Нет, Дэви, я еду туда учиться, узнавать новое и расти. – Куда тебе расти? – Не телом, а умом. – Ну а если бы ты действительно захотела поймать мужа, как это делается? – упорствовал Дэви, которого этот вопрос живо интересовал. – А об этом ты лучше спроси миссис Боултер, – неосторожно ответила Энн. – Она в этом наверняка разбирается гораздо лучше меня. – Ладно, – с серьезным видом кивнул Дэви. – В следующий раз спрошу. – Дэви! – вскричала Энн, осознав свою ошибку. – Не вздумай и в самом деле это сделать! – Но ты же сама мне сказала! – Пора тебе идти спать, – объявила Энн, чтобы как-то выйти из затруднительного положения. 5 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Глава вторая ОСЕННИЕ ГИРЛЯНДЫ Следующая неделя, заполненная бесчисленными «делами-последышками», как их называла Энн, пролетела незаметно. Среди этих «последышков» были прощальные визиты, которые наносила Энн или которые наносили ей. С одними посетителями или посещаемыми она была мила и разговаривала с удовольствием; с другими – холодна и надменна. Это зависело от того, разделяли ли они надежды Энн или считали, что она «много о себе понимает» и что их долг – «щелкнуть ее по носу, чтоб не задирала». Общество по украшению Эвонли устроило в честь отъезда Энн и Джильберта вечеринку у Джози Пайн. Этот дом выбрали потому, что он был удобный и большой, а также потому, что девицы Пайн отказались бы принимать участие в прощальной вечеринке, если бы предложение устроить ее у них в доме было отвергнуто. Вечеринка получилась очень веселой и приятной. Джози и Герти вели себя как радушные хозяйки и, вопреки обыкновению, ничем не омрачили настроение собравшихся. – Как тебе идет новое платье, Энн! Пожалуй, тебя в нем можно назвать почти хорошенькой. – Я рада, что ты так думаешь, – ответила Энн с серьезным лицом, но с улыбкой в глазах. У нее постепенно развивалось чувство юмора, и слова, которые обидели бы ее в четырнадцать лет, теперь только забавляли. Джози подозревала, что эта улыбка в глазах таила насмешку на ее счет, но ограничилась тем, что шепнула сестре: – Вот увидишь – теперь Энн будет еще больше задирать нос. На вечеринке присутствовали все «отцы»-основатели общества, полные задора и веселья юности: краснощекая Диана Барри, за которой тенью ходил Фред; Джейн Эндрюс, некрасивая, опрятная и серьезная; Руби Джиллис, сияющая красотой в кремовой шелковой блузке, с красной кисточкой герани в золотистых волосах; Джильберт Блайт и Чарли Слоун, которые оба изо всех сил старались держаться поближе к неуловимой Энн; Керри Слоун с бледным и печальным лицом: ее отец запретил Оливеру Кимбаллу и близко подходить к их дому; Зануда Сперджен Макферсон, круглое лицо и оттопыренные уши которого оставались все такими же круглыми и оттопыренными, и Билли Эндрюс, который весь вечер просидел в углу, не сводя глаз с Энн и широко улыбаясь, когда к нему кто-нибудь обращался. Энн была растрогана подарком, который ей преподнесли члены общества – томиком пьес Шекспира, – и вообще получила от вечеринки большое удовольствие, но под конец Джильберт испортил ей настроение. Он опять сделал ту же ошибку – за ужином на освещенной луной веранде сказал ей какие-то сентиментальные слова. В отместку Энн стала ласково разговаривать с Чарли Слоуном и позволила ему проводить себя домой. Однако она вскоре осознала, что месть наносит больше всего вреда тому, кто хочет отомстить. Джильберт отправился провожать Руби Джиллис, и Энн издалека слышала их веселый смех и болтовню. А сама она умирала от скуки, слушая Чарли Слоуна, который говорил не умолкая, но ни разу не сказал ничего путного. Энн время от времени рассеянно отвечала «да» или «нет» и думала, как роскошно выглядит Руби, а Чарли при лунном свете еще более лупоглаз, и что мир не так прекрасен, как ей казалось в начале вечера. – Я просто устала, вот и все, – сказала себе Энн, когда наконец рассталась с Чарли и оказалась у себя в комнате. И сама искренне поверила своим словам. Но на следующий вечер, увидев, как Джильберт своим быстрым упругим шагом переходит через мостик и идет к Грингейблу, у нее в сердце словно бы забил тайный ключ радости. – У тебя усталый вид, Энн, – сказал он. – Да, я устала, потому что весь день шила и укладывала чемоданы. Да к тому же еще в отвратительном настроении оттого, что сегодня со мной приходили попрощаться шесть 6 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» женщин, и ни одна из них не упустила случая сказать что-нибудь такое, от чего померкли краски и жизнь показалась серой и унылой, как утро в ноябре. – Вот язвы, – заметил Джильберт. – Да нет, – серьезно возразила Энн. – Если бы они были старыми злюками, я бы не обратила на их слова внимания. А они все добрые, все хорошо ко мне относятся, все хотели мне дать материнский совет. По их мнению, ехать в университет – сумасшествие и степень бакалавра мне совсем не нужна. Вот я и думаю: может, они правы? Миссис Слоун вздохнула и сказала: дай Бог, чтобы у тебя хватило сил выдержать такую нагрузку. И я сразу представила себе, как к концу третьего курса превращаюсь в усталую развалину. Миссис Райт сказала, что четыре года в Редмондском университете, наверно, обойдутся очень дорого, и я тут же почувствовала, что не имею права так разбазаривать свои и Мариллины деньги. Миссис Бэлл выразила надежду, что университет не сделает из меня заносчивой всезнайки, и я подумала, что через четыре года стану, наверное, невыносимой гордячкой, которая будет свысока смотреть на всех своих бывших соседей. А миссис Пайн заявила, что студентки университета, «жуткие воображалы и модницы, особенно те, что живут в Кингспорте», не захотят со мною знаться, и я сразу вообразила, как меня все сторонятся: кому нужна какая-то девчонка из захолустья, шаркающая грубыми башмаками по паркетным полам Редмонда? Энн вздохнула и одновременно рассмеялась. Она была очень чувствительна к недобрым словам – даже когда слышала их от людей, чьим мнением совсем не дорожила. – Велика важность, что они там наговорили, – усмехнулся Джильберт. – Ты же знаешь, какой у них ограниченный ум, даже если они и добрые женщины. Раз они чего-то никогда не делали, то и другим нельзя. Ты первая девушка из Эвонли, которая едет учиться в университет, а ты же знаешь, что всех людей, затеявших что-то новое, всегда считали ненормальными. – Да знать-то я знаю, но одно дело знать, а другое – чувствовать. Разум мне говорит то же самое, что и ты, но иногда он не может побороть чувства. Поверишь ли – после ухода миссис Пайн я даже перестала укладывать вещи! – Ты просто устала, Энн. Пойдем погуляем, и ты про все это забудешь. Давай побродим по лесу. Я тебе хочу там кое-что показать. – А что? – Я не уверен, что найду то, что видел весной. Пошли! Притворимся, будто мы опять дети и идем разыскивать сокровище. Они весело пошли по дорожке. Помня, как ей было неприятно вчера вечером, Энн очень ласково разговаривала с Джильбертом, а Джильберт, которого этот и предыдущий случаи тоже кое-чему научили, старался держаться в рамках школьной дружбы. Миссис Линд и Марилла увидели их из окна кухни. – Помяни мои слова, рано или поздно они поженятся, – одобрительно сказала миссис Линд. Марилла поморщилась. Она тоже на это надеялась, но ей не нравилось, что миссис Линд делает из сердечных дел Энн очередную сплетню. – Они еще дети, – отрезала она. Миссис Линд добродушно рассмеялась: – Энн исполнилось восемнадцать. В этом возрасте я уже была замужем. Нам, старикам, Марилла, кажется, что дети никогда не вырастут. Энн уже взрослая девушка, а Джильберт – взрослый молодой человек. И он в нее страшно влюблен. Джильберт – отличный парень: лучшего мужа Энн не найти. Надеюсь только, что в университете ей не придет в голову какая-нибудь романтическая блажь. Я вообще против совместного обучения – я считаю, что в этих заведениях студенты занимаются одним флиртом. – Но когда-нибудь они немного и учатся, – с улыбкой заметила Марилла. – Ученье у них на последнем месте, – пренебрежительно заявила миссис Линд. – Но Энн, пожалуй, будет учиться. Она не склонна к флирту. А вот Джильбертом она зря 7 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» пренебрегает. Знаю я этих девчонок! Чарли Слоун от нее тоже без ума, но не хотелось бы, чтобы она вышла замуж за одного из этих Слоунов. Вообще-то это – порядочная и честная семья, но, что ни говори, они всего лишь Слоуны. Марилла кивнула. Постороннему человеку заявление, что Слоуны – это всего лишь Слоуны, наверное, ничего бы не сказало, но Марилла ее поняла. В каждой деревне есть такая семья: честные и порядочные люди, но почему-то не пользуются уважением односельчан. Тем временем Джильберт и Энн в счастливом неведении о том, как распорядилась их судьбами миссис Рэйчел, гуляли под сенью леса. Сиреневый закатный свет просвечивал лес насквозь, в воздухе четко вырисовывались кружева паутины. Пройдя мимо темного пихтового лесочка, они пересекли окаймленную кленами, согретую солнцем поляну и увидели то, что Джильберт хотел показать Энн. – А, вот она, – удовлетворенно сказал он. – Яблоня! – воскликнула Энн. – В лесу! – Да, настоящая садовая яблоня посреди сосен и буков, за милю от ближайшего сада! И плодоносит! Я тут был как-то весной и увидел ее всю в цвету. Решил, что приду осенью посмотреть, созрели ли на ней яблоки. Гляди, как она ими обвешана. На вид съедобные – желтенькие, с красными щечками. На диких яблонях плоды обычно маленькие и зеленые. – Она, наверное, выросла из случайно занесенного сюда семечка, – мечтательно проговорила Энн. – Какое смелое деревце – не дало себя заглушить чужакам, одно, без сестер, выросло и расцвело – вот молодчина! – Садись, Энн, на это заросшее мхом бревно – это будет трон. А я залезу на яблоню и нарву яблок. С земли их не достанешь – ей пришлось тянуться кверху, к свету. Яблоки оказались необыкновенно вкусными. Под желтенькой кожурой была белая мякоть с розовыми прожилками. Они имели особый, резковатый, но приятный привкус леса, которого не бывает у садовых плодов. – Роковое райское яблоко вряд ли имело более соблазнительный вкус, – улыбнулась Энн. – Однако пора идти домой. Смотри – только что были сумерки, а сейчас уже светит луна. Как жаль, что мы пропустили момент перехода вечера в ночь. – Пошли назад вокруг болота, – предложил Джильберт. – Ну как, Энн, ты все еще в плохом настроении? – Нет, эти яблоки были как манна небесная для моей страждущей души. Сейчас я уверена, что полюблю Редмонд и что четыре года покажутся мне очень счастливыми. – А что потом? – Потом будет еще один поворот дороги, и я не знаю, что лежит за ним, – да и знать не хочу. По-моему, лучше не знать. Молодые люди в молчании неторопливо шли по тенистой тропинке. Говорить им не хотелось. «Если бы Джильберт всегда вел себя так, как сегодня, как было бы все хорошо и просто», – подумала Энн. А Джильберт смотрел на Энн, и ему казалось, что ее тонкая гибкая фигурка в светлом платье похожа на цветок белого ириса. «Неужели она меня никогда не полюбит?» При этой мысли у него тоскливо сжалось сердце. Глава третья РАССТАВАНИЯ И ВСТРЕЧИ Чарли Слоун, Джильберт Блайт и Энн Ширли уехали из Эвонли утром в понедельник. Энн надеялась, что в понедельник будет хорошая погода. На станцию ее собиралась отвезти Диана, и девушкам хотелось в последний раз проехаться под солнышком. Но вечером в 8 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» воскресенье, когда Энн ложилась спать, за окном разыгрался восточный ветер, предсказывая непогоду. И действительно, проснувшись утром, Энн услышала стук капель по оконному стеклу, а поверхность пруда была испещрена расходящимися кругами. Холмы и море были скрыты завесой тумана, и мир казался беспросветно тусклым и мрачным. Энн встала на рассвете: для того чтобы пересесть на паром, надо было успеть на ранний поезд. Она с трудом сдерживала поминутно наворачивающиеся на глаза слезы. Энн покидала дом, который был ей невыразимо дорог, и ей почему-то казалось, что она покидает его навсегда. Жизнь делала крутой поворот: приезжать на каникулы – это совсем не то, что жить в доме постоянно. Как она любит здесь все: и свою белую комнатку, в которой ей так хорошо мечталось, и старую Снежную Королеву за окном, и Ивовый омут, и Дриадин ключ, и Тропу Мечтаний – все те заветные уголки, с которыми были связаны воспоминания детства. Неужели она сможет быть счастлива где-нибудь еще? В Грингейбле в тот день за завтраком царило уныние. Дэви – впервые в жизни – потерял аппетит и лил слезы над тарелкой овсянки. Другие тоже ели плохо, за исключением Доры, которая умяла все, что ей дали. Дора принадлежала к той счастливой категории людей, которых мало что волнует всерьез. Даже в возрасте восьми лет она редко теряла свое безмятежное спокойствие. Конечно, ей жаль было, что Энн уезжает, но от того, что она, Дора, не съест кашу и яичницу, ничего ведь не изменится. Так уж лучше съесть. В назначенный час к воротам подкатила Диана в крытой коляске. На ней было теплое пальто, щеки разрумянились от ветра. Наступило время прощаться. Миссис Линд пришла на кухню, крепко обняла и поцеловала Энн и велела ей беречь здоровье. Марилла тюкнула Энн губами в щеку и выразила надежду, что их девочка сразу даст знать, как она устроилась. Глаза Мариллы были сухи, и постороннему наблюдателю, если бы он внимательно в них не заглянул, могло показаться, что Мариллу нисколько не огорчает отъезд Энн. Дора поцеловала Энн и выжала две приличествующие случаю слезинки. Но Дэви, который плакал на заднем крыльце с тех пор, как они встали из-за стола, вообще отказался прощаться с Энн. Когда он увидел, что она идет к нему, мальчик вскочил, взбежал по лестнице и спрятался в чулан для одежды. Как Энн его ни уговаривала, он так и не вышел. И когда она села в коляску и тронулась в путь, вслед ей неслись приглушенные рыдания Дэви. Всю дорогу до станции Энн и Диану поливал дождь. На платформе их ждали Джильберт и Чарли, вдали уже слышался свисток приближающегося поезда. Энн едва успела достать билет и талон на багаж, поспешно попрощаться с Дианой и вскочить в вагон. Как бы ей хотелось вернуться с Дианой в Эвонли! Ей казалось, что в Кингспорте она умрет от тоски по дому. Хоть бы перестал лить этот дождь, как бы оплакивающий ушедшее лето и невозвратные радости. Даже присутствие Джильберта ее не утешало – ведь тут же торчал и Чарли Слоун, а его занудство можно было выносить только в хорошую погоду. Однако когда паром отчалил из гавани Шарлоттауна, погода стала улучшаться. Дождь прекратился, в разрывах между тучами проглянуло солнце, заливая бронзовым светом серые волны и позолотив дымку, закрывавшую берег острова. Было похоже на то, что день в конце концов разгуляется. Кроме того, у Чарли началась морская болезнь, и он сбежал с палубы, избавив Энн и Джильберта от своего общества. «Какое счастье, что все Слоуны страдают морской болезнью, – подумала Энн без малейшего сочувствия к Чарли. – Я просто не смогла бы бросить прощальный взгляд на мой родной остров, если бы рядом стоял Чарли, изображая тоску на своей физиономии». – Ну, поехали, – безо всякой сентиментальности бросил Джильберт. – У меня чувство, как у байроновского Чайльд Гарольда, хотя берег, от которого мы удаляемся, и не «брег родной страны». На самом-то деле моя родина – Новая Шотландия. Но ведь настоящая родина там, где ты все полюбил и тебя полюбили, – для меня это остров Принца Эдуарда. Даже не верится, что я не прожила здесь всю свою жизнь. Одиннадцать лет до моего приезда сюда кажутся мне сейчас страшным сном. Прошло уже семь лет с тех пор, как миссис Спенсер привезла меня из Хоуптауна – и мы с ней плыли на этом самом пароме. 9 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» С каким восторгом и любопытством я осмотрела тогда весь паром. Была хорошая погода, и глинистый берег острова светился в лучах солнца густым красным цветом. А теперь я плыву через пролив в обратном направлении. Ох, Джильберт, хочется верить, что мне понравится Кингспорт и университет, но сейчас почему-то кажется, что мне там будет плохо. – Ну как же, Энн, куда девалось твое философское отношение к жизни? – Его затопила волна одиночества и тоски по дому. Три года я мечтала поехать учиться в Редмондский университет, а теперь, когда я туда еду, мне больше всего хочется вернуться домой. Но ты не обращай на меня внимания. Все это пройдет. Мне просто надо выплакаться, и я опять повеселею и вспомню свои честолюбивые планы. Но сейчас я плакать не буду. Вот доберусь до своего пансиона, залезу в постель и тогда дам волю слезам. А потом опять стану сама собой. Интересно, вышел Дэви из чулана или все еще рыдает там? Поезд пришел в Кингспорт в девять часов вечера. Оказавшись на залитом белым светом фонарей и переполненном людьми вокзале, Энн растерялась, но через минуту к ней подбежала Присцилла Грант, которая приехала в Кингспорт еще в субботу. – Ну как ты, Энн? Наверное, жутко устала? Я в субботу прямо падала с ног, когда вышла из поезда. – Ох, Присцилла, не просто устала, а извелась от тоски, чувствую себя страшной провинциалкой и такой же беспомощной, как когда мне было десять лет. Пожалуйста, отвези свою бедную раскисшую подругу куда-нибудь, где она сможет опомниться. – Снаружи нас ждет машина, и мы сейчас поедем прямо в пансион. – Какое счастье, что ты меня встретила, Присцилла! Если бы не ты, я, наверное, села бы на чемодан и залилась слезами. Как это утешительно – увидеть в толпе чужих людей знакомое лицо! – А там как будто стоит Джильберт Блайт, да, Энн? Как он вырос за этот год! Когда я учительствовала в Кармоди, он был еще совсем мальчиком. А рядом с ним, конечно, Чарли Слоун. Вот он нисколько не изменился. Он и родился таким же, и так же будет выглядеть в восемьдесят лет. Пошли, Энн. Через двадцать минут мы будем дома. – Дома! – простонала Энн. – Ты хочешь сказать, что мы будем в каком-нибудь кошмарном пансионе, в ужасной комнатенке с окнами на задний двор? – Да нет, Энн, пансион вовсе не такой уж кошмарный. А вот наше такси. Залезай, твои чемоданы шофер уложит в багажник. Да, про пансион. Он не так уж плох – завтра утром ты сама это признаешь, когда хорошенько выспишься и повеселеешь. Он помещается в большом старом доме из серого камня на Сент-Джон-стрит, и от него до университета десять минут ходьбы. Когда-то в этом доме жила богатая семья, но Сент-Джон-стрит перестала быть фешенебельным районом, и домам на ней остается только вспоминать о лучших временах. Они такие большие, что хозяевам приходится сдавать меблированные комнаты хотя бы для того, чтобы их заполнить. По крайней мере, наши хозяйки стараются нас уверить, что сдают комнаты исключительно по этой причине. Они прелестные – я имею в виду наших хозяек. – А сколько их? – Две. Мисс Ханна Гарвей и мисс Ада Гарвей. Они близнецы, и им, наверное, лет пятьдесят. – Близнецы преследуют меня всю жизнь, – с улыбкой сказала Энн. – Да сейчас они уже вовсе и не близнецы. Они перестали быть близнецами, когда им исполнилось по тридцать лет. Мисс Ханна состарилась, и это ей совсем не идет, а мисс Аде и сейчас на вид тридцать лет, что идет ей еще меньше. Я не знаю, умеет ли мисс Ханна улыбаться – я еще ни разу не видела ее улыбки; а вот мисс Ада улыбается непрестанно. Я не знаю, что хуже. Но это не мешает им быть добрыми женщинами. Они каждый год сдают две комнаты, потому что мисс Ханна не может вынести, чтобы они пустовали, а вовсе не потому, что им нужны деньги. Мисс Ада мне это сообщила за два дня уже семь раз. Что касается 10 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» комнат, они и правда не бог весть какие, и моя таки выходит окнами на задний двор. А твоя смотрит на кладбище Сент-Джон – оно от нас по другую сторону улицы. – Ничего себе, – поежилась Энн. – Я бы лучше предпочла задний двор. – И совершенно напрасно! Вот подожди – увидишь кладбище, и оно тебе ужасно понравится. На нем теперь никого не хоронят, и оно давно уже перестало быть кладбищем, а превратилось в парк, куда кингспортцы ходят гулять. Я сама вчера все его обошла. Оно окружено высокой каменной стеной, вдоль которой растут огромные деревья. Внутри тоже аллеи и памятники с невыразимо оригинальными надписями. Вот увидишь, Энн, ты туда еще будешь ходить с учебниками. Несколько лет назад там воздвигли памятник солдатам Новой Шотландии, которые погибли во время Крымской войны. Он стоит напротив ворот и уж точно предоставляет «простор для воображения», как ты раньше говорила. А вот и твои чемоданы. И мальчики идут с нами попрощаться. Неужели мне придется пожать руку Чарли Слоуну, Энн? Может, не надо? У него всегда такие холодные руки – словно рыбу берешь. Надо пригласить мальчиков, чтобы они приходили к нам в гости. Мисс Ханна объявила мне, что нам разрешается «принимать у себя молодых людей» два раза в неделю, но что они должны уходить домой в десять часов. А мисс Ада, улыбаясь, сказала, чтобы я не разрешала им садиться на ее очаровательные вышитые подушечки. Я пообещала за этим следить, но мне непонятно, куда же им садиться – эти подушечки лежат повсюду. Разве что на пол. Одну подушечку мисс Ада даже поставила на пианино. Веселая болтовня Присциллы развеяла мрак в душе Энн, и она слушала ее с улыбкой. Тоска по дому поутихла и не вспыхнула с новой силой даже тогда, когда она осталась одна в своей комнатушке. Энн подошла к окну и выглянула наружу. На улице было темно и тихо. Светила луна, и Энн разглядела большую львиную голову на памятнике. Она с удивлением вспомнила, что еще утром была в Грингейбле. Ей казалось, что прошло уже несколько дней. – Подумать только, что эта же самая луна светит над Грингейблом. Но я не буду об этом думать – а то опять впаду в тоску. И плакать, пожалуй, тоже не буду. Отложу на более подходящее время. А сейчас спокойно лягу в постель и усну. Глава четвертая ЗНАКОМСТВО С ФИЛИППОЙ ГОРДОН Кингспорт оказался маленьким городком, напоминающим первые годы освоения Канады и окутанным атмосферой прошлого, словно величественная старая дама, одетая по моде эпохи своей молодости. Среди его достопримечательностей – старый французский форт в окрестных горах, исписанная туристами каменная башня в парке и несколько старинных пушек, выставленных на площади. Были в нем и другие исторические места, и самое очаровательное и своеобразное из них – старое кладбище Сент-Джон в самом центре города, с двух сторон окруженное тихими старинными домами, а с двух других – шумными современными улицами. Энн отправилась на прогулку по кладбищу – первую из многих – на следующий день после обеда. Утром они с Присциллой сходили в университет и зарегистрировались в канцелярии. Больше там им пока делать было нечего, и они с радостью оттуда сбежали, чувствуя себя не в своей тарелке в толпе незнакомых людей. Девушки-первокурсницы держались группами по двое и по трое, недоверчиво озираясь вокруг. Юноши же столпились на большой лестнице и оттуда громкими веселыми криками как бы бросали вызов своим традиционным врагам – второкурсникам. Те же бродили с высокомерным видом, пренебрежительно поглядывая на «сосунков». Джильберта и Чарли девушки нигде не увидели, 11 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Вот уж не думала, что наступит день, когда я буду мечтать увидеть Слоуна, – сказала Присцилла. когда они шли по двору университета, – но сейчас я была бы почти в восторге, появись передо мной пучеглазый Чарли. По крайней мере, знакомое лицо. – Ох, – вздохнула Энн, – пока я стояла в очереди в канцелярии, я казалась себе такой ничтожной – меньше капли воды в огромной бочке. Мне казалось, что я почти невидима невооруженным глазом и что кто-нибудь из этих второкурсников вот-вот на меня наступит. Я была полна уверенности, что так и сойду в могилу – никем не оплаканная, никому не нужная и всем безразличная. – Подожди, в будущем году все изменится, – утешила ее Присцилла. – Ты сама станешь высокомерной второкурсницей. Конечно, чувствовать себя ничтожеством ужасно, но, по-моему, это лучше, чем чувствовать себя так, как я: огромной, неловкой – словно бы нависшей над всем Редмондом. Это потому, что я на добрых два дюйма выше всех в толпе. Я не боялась, что второкурсник на меня наступит, – я боялась, что они примут меня за слона или разъевшуюся кобылу с острова. – Мне кажется, мы просто не можем простить Редмонду, что он настолько больше Куинс-колледжа. – Энн старалась прикрыть свою растерянность обрывками прежней жизнерадостной уверенности в себе. – Когда мы окончили Куинс-колледж, мы там всех знали и все знали нас. Мы подсознательно ожидали, что жизнь в Редмонде будет продолжением той жизни. А теперь, увидев, что это не так, чувствуем себя потерянными. Я рада, что ни миссис Линд, ни миссис Пайн не знают, каково мне приходится. С каким наслаждением они сказали бы: «Мы тебя предупреждали!» Но все уладится, и нам тут будет хорошо – я в этом не сомневаюсь. – Ты совершенно права. Наконец-то я начинаю узнавать свою Энн. Мы тут скоро акклиматизируемся, со всеми перезнакомимся, и дела пойдут на лад. Энн, ты заметила девушку, которая стояла одна у двери в раздевалку? Такая хорошенькая, с карими глазами и асимметричным ртом? – Заметила. Главным образом потому, что она казалась такой же одинокой и растерянной, как и мы. Но у меня-то была ты, а у нее никого. – Мне показалось, что она хотела к нам подойти. Раза два она даже сделала шаг в нашу сторону, но так и не решилась – видимо, стеснялась. Жаль, что не подошла. Если бы я не ощущала себя вышеупомянутым слоном, то сама бы к ней подошла. Но я не могла заставить себя прошествовать через вестибюль на глазах у всей этой толпы горланящих на лестнице мальчишек. Она – самая хорошенькая из всех первокурсниц, которых я сегодня видела. Но, видимо, даже красота не спасает от одиночества в первый день в Редмонде, – проницательно подытожила Присцилла. – После обеда я хочу пойти на кладбище, – сказала Энн. – Не знаю, годится ли кладбище для поднятия настроения, но там, по крайней мере, растут деревья. Сяду на могильную плиту, закрою глаза и воображу, что я в лесу в Эвонли. Однако на кладбище оказалось столько интересного, что Энн расхотелось закрывать глаза. Они с Присциллой вошли через главные ворота, прошли мимо массивной каменной арки, увенчанной британским львом, и оказались на прохладной затененной аллее. Они долго ходили по дорожкам, разглядывая памятники и читая эпитафии: некоторые пышные и многословные, некоторые – горестно-краткие. – Смотри, какой грустный маленький памятник, Приссси, – воскликнула Энн. – «Мама и папа не забудут любимую крошку». А вот еще один: «В память о человеке, похороненном в чужих краях». Интересно, в каких чужих краях? Знаешь, Присси, нынешние кладбища совсем не такие интересные. Ты была права – я буду часто приходить сюда. Мне здесь очень нравится. Смотри: мы здесь не одни – в конце дорожки стоит девушка! – Да, и, по-моему, это та самая, которую мы заметили сегодня утром в Редмонде. Я уже пять минут за ней наблюдаю. Она несколько раз начинала двигаться по направлению к 12 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» нам, а потом поворачивала назад. Наверное, она очень застенчивая. Давай к ней подойдем. На кладбище познакомиться легче, чем в университете. Они пошли по травянистой дорожке к незнакомке, которая сидела на большой серой плите под огромной ивой. Она действительно была очень красива – яркой колдовской красотой, которая не зависит от правильных черт лица. Гладкие темно-русые волосы отливали глянцем, как ореховая скорлупа. На щеках играл мягкий теплый румянец. У нее были большие карие глаза, черные тонкие брови вразлет и пухлые, слегка асимметричные губы. На девушке был дорогой коричневый костюм, из-под которого выглядывали очень модные туфельки, и шляпка из тускло-розовой соломки, украшенная золотистыми маками – явно выполненная модисткой высокого класса. Присцилла вдруг остро почувствовала, что ее собственная шляпка куплена в деревенском магазине, а Энн засомневалась в своей блузке, которую она сшила сама под руководством миссис Линд. Рядом с модным нарядом незнакомки она казалась чересчур простенькой. Обеим девушкам вдруг захотелось повернуть назад. Но отступать было поздно, потому что кареглазая незнакомка, видимо, решив, что они собираются с ней заговорить, вскочила с плиты и подошла к ним с улыбкой на лице, в которой не было заметно ни тени смущения. – Как мне хочется с вами познакомиться! – радостно воскликнула она. – Я мечтаю об этом с самого утра, с тех пор как увидела вас в Редмонде. Правда, кошмарное место? Я уже даже пожалела, что не осталась дома и не вышла замуж. Энн с Присциллой расхохотались: такого они от этой застенчивой незнакомки услышать не ожидали. Кареглазая девушка тоже засмеялась. – Правда-правда – я могла бы выйти замуж. Ну, давайте сядем на плиту и познакомимся. Я уже знаю, что мы будем друзьями, – я это поняла, как только увидела вас в университете. Мне захотелось подойти и обнять вас. – Ну и почему же вы этого не сделали? – спросила Присцилла. – Я хотела, но никак не могла решиться. Я вообще никогда не могу на что-нибудь решиться сама. Только подумаю, что надо сделать так, – и тут же мне что-то говорит, что лучше поступить наоборот. Мне с этим очень трудно жить, но такой уж я родилась и нет смысла меня за это упрекать. Вот я и не решилась подойти к вам и познакомиться, хотя мне очень хотелось. – А мы подумали, что вы просто стесняетесь, – сказала Энн. – Нет-нет, застенчивость не числится среди множества недостатков – или достоинств – Филиппы Гордон, или просто Фил. Пожалуйста, называйте меня Фил. А вас как зовут? – Это – Присцилла Грант, – представила Энн свою подругу. – А это – Энн Ширли, – сказала Присцилла. – Мы обе с острова, – в один голос проговорили они. – А я из Болингброка в Новой Шотландии. – Из Болингброка! – воскликнула Энн. – Я там родилась! – Вот и замечательно! Значит, мы вроде как соседи. Можно будет поверять тебе свои секреты. А секреты я все выбалтываю – это мой самый большой недостаток, – если не считать неспособности принимать решения. Поверите ли – я целый час не могла решить, какую мне надеть шляпку, – и это чтобы пойти на кладбище! Сначала хотела надеть коричневую с перышком, но как только я ее надела, то подумала, что мне больше идет розовая с большими полями. А когда надела розовую, то поняла, что мне больше нравится коричневая. Наконец я просто положила обе шляпки на кровать, закрыла глаза и ткнула в них шляпной булавкой. Булавка пронзила розовую, вот я ее и надела. Как вы считаете, она мне идет? И вообще, что вы думаете о моей внешности? Услышав столь наивный вопрос, заданный совершенно серьезным тоном, Присцилла опять рассмеялась. Но Энн сжала руку Филиппы и откровенно призналась: 13 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Сегодня утром мы решили, что ты – самая красивая девушка из всех, кого мы видели в Редмонде. Асимметричные губы Филиппы раздвинулись в очаровательной улыбке, приоткрывшей жемчужно-белые зубы. – Я и сама так думаю, – ошеломила она девушек, – но мне хотелось, чтобы кто-то подтвердил мое мнение. Я даже по поводу своей внешности не могу прийти к окончательному решению. Не успею решить, что я хорошенькая, как вдруг впадаю в тоскливые сомнения: а может, нет? Кроме того, у меня есть ужасная тетка которая вечно говорит мне с печальным вздохом: «Маленькой ты была такая хорошенькая. Странно, как дурнеют дети с возрастом». Пожалуйста, почаще говорите мне, что я хорошенькая. Мне гораздо уютнее жить, считая себя красивой. И, если хотите, я могу говорить вам то же самое – с чистым сердцем. – Спасибо, – засмеялась Энн, – но мы с Присциллой так уверены в своей неотразимости, что не нуждаемся в подтверждениях. – Вы надо мной смеетесь! Я знаю – вы думаете, что я ужасно тщеславна, но это не так. Тщеславия во мне нет ни капельки. Я люблю делать комплименты другим девушкам, если они того заслуживают. Мне так приятно познакомиться с вами. Я приехала в Кингспорт в субботу и с тех пор изнываю от тоски по дому. Это ужасное чувство, правда? В Болингброке я – дочь уважаемых родителей, а здесь – никто. Мне было очень грустно. А вы где поселились? – Сент-Джон-стрит, дом тридцать восемь. – Совсем замечательно! А я тут рядом, на Уоллас-стрит. Только мне не нравится мой пансион. Он какой-то скучный и пустой, и окно моей комнаты выходит на грязный задний двор. Ничего безобразнее я в жизни не видела. А кошки! По крайней мере половина кошек Кингспорта собираются ночью на этом дворе. Я обожаю кошек, которые уютно дремлют на коврике перед камином, но те, которые собираются под моим окном, – это совершенно другие животные. В первую ночь я плакала до утра, а кошки мне вторили. Посмотрели бы вы, на что у меня утром был похож нос. Я так жалела, что уехала из дому. – Мне вообще непонятно, как ты приняла решение поехать учиться в Редмонд, если тебе так трудно на что-нибудь решиться, – с улыбкой заметила Присцилла. – Да я и не принимала никакого решения! Это папа меня сюда послал. Уж не знаю почему, но он ужасно об этом мечтал. По-моему, нет ничего глупее, чем отправить меня получать степень бакалавра. То есть степень-то мне получить ничего не стоит. Я очень способная. – Да-а? – с некоторым удивлением протянула Присцилла. – Правда-правда. Только мне лень учиться. А все бакалавры такие ученые, важные и серьезные. Нет, я совсем не хотела ехать в Редмонд. Поехала, лишь чтобы доставить удовольствие папе. Он у меня такой душка. И потом я знала, что если останусь дома, то мне придется выйти замуж. Мама очень хочет этого. Вот маме ничего не стоит принять решение. Но мне совсем не хочется замуж – я считаю, что с этим, по крайней мере, можно несколько лет подождать. Я хочу сначала как следует повеселиться. И как ни смехотворна мысль, что я стану бакалавром, мысль, что я стану степенной замужней женщиной, еще более нелепа, правда? Мне всего восемнадцать лет. Вот я и решила: чем выходить замуж, уж лучше поеду в Редмонд. А потом, я все равно не смогла бы выбрать, за которого из моих кавалеров выйти замуж. – А что, их так много? – со смехом спросила Энн. – Толпы. Я очень нравлюсь мальчикам – честное слово! Но вообще-то главных претендентов два. Остальные или слишком молоды, или слишком бедны. А я должна выйти замуж за богатого человека. – Почему? 14 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Милочка, неужели ты можешь представить меня женой бедного человека? Я совсем ничего не умею делать, и я страшная мотовка. Нет, у моего мужа должно быть много денег. Так что осталось два кандидата в мужья. Но выбрать из двух для меня ничуть не легче, чем выбрать из двухсот. Я точно знаю, что кого бы из них я ни выбрала, потом всю жизнь буду сожалеть, что не вышла замуж за другого. – А ты разве ни одного из них не любишь? – нерешительно спросила Энн. Ей было трудно обсуждать эту великую тайну с едва знакомой девушкой. – Конечно, нет. Я вообще не способна влюбиться. Мне это просто не дано. Да я и не хочу. Когда влюбляешься, становишься рабыней этого человека. И тогда ему ничего не стоит причинить тебе боль. А я этого боюсь. Нет, Алек и Алонсо – очень милые мальчики, и они оба мне так нравятся, что я просто не знаю, который больше. В этом-то и вся загвоздка. Алек красивее, а я просто не могла бы выйти замуж за некрасивого человека. И характер у него хороший, и такие чудные кудрявые волосы. Пожалуй, он чересчур хорош – я не хочу мужа совсем без недостатков, такого, которого никогда нельзя будет ни в чем упрекнуть. – Тогда почему не выйти замуж за Алонсо? – серьезным тоном осведомилась Присцилла. – Муж, которого зовут Алонсо, – это же смех! – уныло ответила Филиппа. – Я этого не выдержала бы. Но у него римский нос, а так приятно, когда хоть у кого-то в семье приличный нос. На свой я как-то не могу положиться. Пока что он следует образцу одной ветви нашей семьи – Гордонам, но я боюсь, что с годами в нем появится что-то от Бирнов. Я его разглядываю в зеркало каждое утро, дабы убедиться, что он все еще сохраняет верность Гордонам. Мама моя – из семейства Бирнов, и у нее совершенно бирновский нос. Вот подождите, познакомитесь с ней, тогда поймете, о чем я говорю. Я обожаю красивые носы. У тебя прелестный носик, Энн. Так что нос Алонсо чуть не перевесил на чаше весов. Но имя! Я так и не смогла сделать выбор. Если бы с ними можно было поступить, как со шляпками – поставить рядом, закрыть глаза и ткнуть булавкой, – тогда это было бы просто. – А как Алек и Алонсо отреагировали на твой отъезд в Редмонд? – спросила Присцилла. – Они все еще надеются. Я им сказала, что придется подождать, пока я приму решение. Они согласны ждать. Они оба меня боготворят. А пока что я собираюсь всласть повеселиться. Наверное, у меня и в Редмонде будет куча поклонников. Без поклонников мне было бы очень скучно. Но мне показалось, что среди первокурсников нет ни одного красивого мальчика. Нет, одного красивого я видела. Он ушел до того, как вы пришли. Его приятель называл его Джильберт. И до чего же этот приятель лупоглаз!.. Девочки, вы что, уже уходите? Посидим еще. – Нет, нам пора, – холодно бросила Энн. – Уже поздно, и у нас дела. – Но вы придете ко мне в гости? – спросила Филиппа, вставая и обнимая девушек за плечи. – А мне можно к вам прийти? Я хочу с вами дружить. Вы обе мне очень нравитесь. Я, наверно, показалась вам до отвращения легкомысленной? – Вовсе нет, – засмеялась Энн. Объятие Филиппы вернуло ей хорошее настроение. – Знаете, на самом-то деле я не такая легкомысленная, какой кажусь. Просто вам придется принимать Филиппу Гордон такой, какой ее создал Господь Бог, со всеми ее недостатками. Тогда она вам, наверное, понравится. Правда, это кладбище – очень приятное место? Я бы не возражала, чтобы меня здесь похоронили… – Ну и что ты думаешь о нашей новой знакомой? – поинтересовалась Присцилла, когда они расстались с Филиппой. – Она мне понравилась. Конечно, она несет всякую чепуху, но в ней есть что-то очень симпатичное. Такой очаровательный ребенок, которого так и хочется обнять и поцеловать. Не знаю только, повзрослеет ли она когда-нибудь. 15 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Мне она тоже понравилась, – улыбнулась Присцилла. – Она, как и Руби Джиллис, без конца говорит о поклонниках. Но когда я слушаю Руби, меня с души воротит, а Фил меня просто смешит. Как ты думаешь, отчего это? – Между ними большая разница, – задумчиво сказала Энн. – Руби ни о чем другом не может думать, кроме ухажеров, и для нее игра в любовь – главное в жизни. И потом, когда она хвастается своими поклонниками, чувствуешь, что она злорадствует – у тебя, дескать, столько нет. А Фил говорит о своих поклонниках как о приятелях. Для нее молодые люди – друзья, и ей нравится, чтобы их было много, просто потому, что тогда ей веселее жить. Даже Алек и Алонсо – я уже, наверное, никогда не смогу думать о каждом из них в отдельности – для нее просто товарищи по играм, которые хотят, чтобы она играла с ними всю жизнь. Я рада, что мы с ней познакомились, и рада, что мы решили пойти погулять по кладбищу. Мне кажется, что сегодня я пустила маленький корешок в Кингспорте, и это очень хорошо. Терпеть не могу, когда меня пересаживают из одной почвы в другую. Глава пятая ПИСЬМА ИЗ ДОМА Еще добрые три недели Энн и Присцилла продолжали ощущать себя чужими в чужой стране. А потом вдруг все стало на свои места, и они освоились с университетом, профессорами, занятиями, товарищами, завели друзей, стали участвовать в разных встречах и вечеринках. Первый курс из сборища никак не связанных между собой лиц превратился в сплоченный коллектив, у которого было единство взглядов, интересов, симпатий, антипатий и устремлений. Они выиграли традиционное состязание со второкурсниками по литературе и искусству и этим завоевали всеобщее уважение и выросли в собственных глазах. Это состязание три года подряд выигрывали второкурсники, и победу первокурсников приписали руководству Джильберта Блайта, который разработал новую тактику и осуществлял общее руководство. За эти заслуги он был избран старостой первого курса – пост, на который претендовали многие. Его также пригласили в клуб «Лямбда-Тета» – честь, которой редко удостаивались первокурсники. Чтобы быть принятым, ему надо было выдержать испытание – целый день проходить по главным улицам Кингспорта в женской шляпке и цветастом ситцевом фартуке. Джильберта это задание нисколько не обескуражило. Он беззаботно ходил по улицам, снимая шляпку при встрече со знакомыми дамами. Чарли Слоун, которого не приняли в клуб, сказал Энн, что не понимает, как Джильберт на это согласился: он сам никогда не пошел бы на такое унижение. – Ой, представляю себе Чарли в шляпке и фартуке! – хихикала Присцилла. – Точная копия своей бабушки. А вот Джильберт и в этом наряде все равно оставался мужчиной. Энн и Присцилла скоро оказались в гуще студенческой жизни – правда, в значительной степени благодаря Филиппе Гордон. Филиппа была дочерью богатого и известного человека и принадлежала к аристократической семье. Это, в сочетании с ее красотой и обаянием, которое признавали все, открыло для нее двери во все кружки, землячества и клубы, и она, куда бы ни пошла, тащила с собой Энн и Присциллу. Она их обожала, особенно Энн. Фил была чистой душой, совершенно лишенной снобизма. Она руководствовалась девизом: «Если любишь меня, то полюби и моих друзей». Таким образом, безо всяких усилий со своей стороны Энн и Присцилла обзавелись огромным количеством знакомых, к великой зависти однокурсниц, обреченных поначалу оставаться на периферии студенческой жизни. Для Энн и Присциллы Фил была тем же забавным и милым ребенком, каким она показалась им при первой встрече. Однако она сказала правду про свои недюжинные способности. Для всех оставалось загадкой, когда она находила время заниматься: ее повсюду приглашали и по вечерам ее комната была полна гостей. У нее появилось огромное 16 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» количество поклонников: девяносто процентов первокурсников и многие молодые люди с других курсов соперничали между собою, добиваясь ее благосклонности. Фил от этого была в восторге и радостно сообщала Энн и Присцилле о каждой новой победе. Если бы эти молодые люди слышали ее комментарии, они оставили бы всякую надежду на успех. – Пока, кажется, у Алека и Алонсо не появилось серьезных соперников, – поддразнила ее как-то Энн. – Нет, – согласилась Фил. – Я пишу им обоим каждую неделю и рассказываю обо всех своих редмондских обожателях. Они, наверное, страшно веселятся, читая мои письма. Но тот, который мне нравится больше всех, не про меня. Джильберт Блайт вообще не замечает моего существования, а если замечает, то смотрит на меня как на котенка, которого он не прочь погладить. И я знаю, кому я этим обязана. Мне следовало бы на тебя сердиться, Энн, а я вместо этого тебя обожаю и страдаю, когда не вижу тебя. Ты не похожа ни на одну из моих знакомых девушек. Когда ты бросаешь на меня укоризненный взгляд, я сознаю, какая я легкомысленная пустышка, и мне хочется стать лучше и мудрее. Я даю себе клятву исправиться, но стоит мне увидеть симпатичного парня, как все благие намерения вылетают у меня из головы. Правда, у нас в Редмонде замечательно? Даже смешно думать, что в первый день мне хотелось сбежать домой. Если бы я сбежала, я не познакомилась бы с вами. Энн, пожалуйста, скажи мне, что ты ко мне все равно хорошо относишься. Мне так хочется это услышать! – Я к тебе очень хорошо отношусь и считаю, что ты очаровательный, пушистый, веселый, добрый… котенок, – со смехом сказала Энн, – но мне совершенно непонятно, когда ты успеваешь заниматься? Каким-то образом Фил умудрялась находить время для учебы, поскольку по всем предметам была на хорошем счету. Даже сердитый старый профессор математики, который считал, что женщинам нечего делать в высшем учебном заведении, ни разу не сумел поставить ей плохую оценку. Фил была первой по всем предметам, кроме английской литературы, где первенство прочно держала Энн Ширли. Энн же занятия на первом курсе казались очень легкими – в значительной мере благодаря тому, что за два года в Эвонли они с Джильбертом основательно прошли подготовительный университетский курс. У нее оставалось достаточно времени для того, чтобы наслаждаться жизнью студенческого братства. Но все равно самыми счастливыми событиями в ее жизни были письма из дома. Только получив из Эвонли первые письма, она наконец подумала, что, пожалуй, сможет привыкнуть к жизни в Кингспорте и даже полюбить университет. До этого ей казалось, что ее отделяют от дома тысячи миль; письма приблизили его и тесно связали старую жизнь с новой. Первая пачка состояла из шести писем – от Джейн Эндрюс, Руби Джиллис, Дианы Барри, Мариллы, миссис Линд и Дэви. Письмо Джейн было написано каллиграфическим почерком, без единой помарки и не содержало ничего интересного. Она ни слова не написала о том, что делается в школе, хотя Энн так интересовалась этим, и не ответила ни на один ее вопрос. Зато она сообщила, сколько ярдов кружев сплела за это время, какая в Эвонли стоит погода и какого фасона она собирается шить новое платье. Руби Джиллис в своем письме пылко оплакивала отсутствие Энн, заверяла, что им всем ее ужасно не хватает, спрашивала, каковы мальчики в Редмонде, и остальные две трети письма посвятила описанию того, как ее донимают бесчисленные обожатели. Письмо было глупым, но безобидным, и Энн посмеялась бы над ним, если бы не постскриптум: «Судя по письмам Джильберта, ему нравится в Редмонде. А вот Чарли как будто разочарован». Так Джильберт, оказывается, переписывается с Руби? Ничего себе! То есть он вправе переписываться с кем ему хочется, только… Энн не знала, что Руби первая написала Джильберту и что тот ответил ей несколькими вежливыми строчками. Она негодующе отбросила письмо Руби. Но продолжала чувствовать укол, нанесенный с виду маловажным постскриптумом, пока не прочитала очаровательное, полное самых свежих новостей 17 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» послание Дианы, хотя в нем многовато места занимал Фред. Читая письмо Дианы, Энн словно бы вернулась в Эвонли. Письмо Мариллы было кратким и строгим: в нем не содержалось сплетен и не высказывалось никаких огорчений по поводу отъезда Энн. Но все же от него на Энн пахнуло простой здоровой жизнью Грингейбла с его тишиной, покоем и любовью, которая ждала ее там. Письмо миссис Линд повествовало в основном о приходских новостях. Теперь, когда ей не надо было вести дом, миссис Линд с головой окунулась в дела церкви. Она жаловалась, что на смену мистеру Аллану им присылают кандидатов один хуже другого. Последний осмелился сказать в своей проповеди, что не верит, будто все язычники попадут в ад. Надо же такое придумать! Тогда зачем же мы тратим деньги на миссионеров! «В какую церковь ты ходишь, Энн? – спрашивала миссис Линд. – Когда люди уезжают из дома, они часто начинают пренебрегать религией. Особенно этим, говорят, грешат студенты. Я слышала, что многие из них по воскресеньям готовятся к занятиям. Надеюсь, Энн, что ты никогда не падешь так низко». В конце письма миссис Линд сообщала: «Никаких особых событий в Эвонли за это время не произошло. Мне не так одиноко в Грингейбле, как я опасалась. Дэви ведет себя вполне прилично. Один раз, когда он выкинул какой-то номер, Марилла надела на него Дорин фартук. Так он потом изрезал в мелкие клочки все ее фартуки. Я его за это нашлепала. Тогда он принялся гонять по двору моего петуха и загонял его до смерти. Не переутомляй себя учебой, Энн, и носи теплое белье, как только наступят холода. Марилла очень о тебе тревожится, но я ей говорю, что ты оказалась умнее, чем я первоначально предполагала, и что ничего плохого с тобой не случится». Дэви в своем письме с первых строк стал рассказывать о нанесенных ему обидах: «Энн, дарагая, пажалуста напиши Марилле, чтоп она не привязывала миня к мосту, когда я с ребятами ужу рыбу. Они все надо мной смиются. Дома без тибя ужасно скушно, но в школе весело. Джейн Эндрюс не такая добрая, как ты. Миссис Линд страшно на меня злица за то, что я загонял до смерти ее петуха. Но я вовси не хотел, чтобы он акалел. Я даже не пойму, чего это он вздумал здохнуть. Миссис Линд бросила его свиньям. Лучше бы продала мне. Мистер Блэр дает за дохлого петуха 50 центов. Я слышал, как миссис Линд просила пастора помолиться за нее. А что она сделала такого плохово, Энн? Я себе сделал змея с агромным хвостом. Мистера Кимбалла из Спенсервейла отправляют в сумашедший дом. Он говорит, что у него внутри сидит змея. А как это может быть, Энн, чтоп внутри сидела змея? Миссис Бэлл заболела, но миссис Линд говорит, что она просто слишком много думает о своих печенках-селезенках а на самом деле ничем не больна». – Интересно, что миссис Линд сказала бы о Филиппе? – вслух проговорила Энн, складывая в ящик комода полученные письма. Глава шестая В ПАРКЕ – Что вы сегодня собираетесь делать? – спросила Филиппа, заявившись к Энн в субботу после обеда. – Собираемся пойти погулять, – ответила Энн. – Надо бы дошить блузку, но в такой день не хочется сидеть дома. В воздухе что-то пьянящее – у меня наверняка все швы пойдут вкривь и вкось. Так что мы идем в парк к соснам. – Кто это «мы» – ты и Присцилла? – Нет, еще и Джильберт с Чарли. Можем и тебя взять за компанию, если хочешь. – Да, но если я с вами пойду, я буду третьей лишней, а к этому Филиппа Гордон не привыкла. 18 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Что ж, испытаешь новые ощущения – они расширяют кругозор. Пошли – по крайней мере, впредь будешь сочувствовать бедным дурнушкам, которые вечно оказываются в таком положении. Постой, а куда подевались все обожатели? – Они мне надоели. Кроме того, у меня что-то испортилось настроение. На прошлой неделе я написала письма Алеку и Алонсо, положила их в конверты и надписала адреса, но не запечатала конверты. А потом вечером со мной случилось нечто забавное – то есть для Алека это было бы забавно, а для Алонсо нет. Я в спешке вытащила из конверта письмо Алеку – то есть я думала, что это письмо Алеку, – и приписала постскриптум. А потом запечатала и бросила в ящик оба письма. Сегодня утром я получила от Алонсо ответ. Оказывается, я приписала постскриптум к его письму, и он жутко разозлился. Конечно, У него это пройдет – да хоть бы и не прошло, не так-то меня это волнует, – но настроение он мне испортил. Вот я и решила прийти к вам, моим милым подружкам, в надежде, что вы меня развеселите. Когда откроется футбольный сезон, у меня уже не будет незанятых суббот – я обожаю футбол. Я купила потрясающий свитер с цветами редмондской команды и шапочку в тон и буду надевать их на матчи, чтобы было видно, за кого я болею. А ты знаешь, Энн, что твоего Джильберта выбрали капитаном футбольной команды первого курса? – Да, он нам вчера сказал, – кивнула Присцилла, видя, что Энн, возмущенная местоимением «твоего», не собирается отвечать Филиппе. – Он вчера к нам приходил с Чарли. Мы заранее убрали все подушечки мисс Ады. Ту, которая лежала на кресле – с рельефной вышивкой, – я бросила на пол позади кресла. Ну, думаю, там-то уж ей ничего не грозит. И что ты думаешь? Чарли сразу устремился к этому креслу, заметил, что подушечка лежит на полу позади него, вытащил ее оттуда и весь вечер на ней сидел. На нее после этого смотреть жалко. Мисс Ада спросила меня сегодня – с улыбкой, но и с укором в глазах, – зачем я позволила на нее садиться? Я сказала, что и не думала позволять, но против Чарли Слоуна я бессильна. – Эти подушечки мисс Ады меня доконают, – закатила глаза Энн. – Вчера она кончила вышивать еще две – набила их так, что они еле дышат, и, поскольку класть уже больше некуда, поставила их около стены на лестничной площадке. И мы об них без конца спотыкаемся в темноте. Ну вот, мы готовы. А вон и мальчики! Ну что, Фил, идешь с нами? – Пойду, если меня возьмут в свою компанию Присцилла и Чарли. С ними я не буду себя чувствовать такой уж лишней. Твой Джильберт – душка, Энн, но почему он повсюду ходит с Лупоглазым? Энн холодно посмотрела на Фил. Она и сама не бог весть как любила Чарли, но он был ее односельчанином, и нечего над ним насмехаться! – Джильберт дружит с Чарли с детства, – ледяным тоном сказала она. – Чарли – хороший парень. Он не виноват, что у него глаза навыкате. – Ну уж, не рассказывай! Конечно, виноват. Наверное, в своем предыдущем воплощении он совершил нечто ужасное, и за это Бог наказал его. Мы с Присциллой будем открыто над ним насмехаться, а он и не заметит. Присцилла с Филиппой без сомнения осуществили этот зловещий замысел, но Слоун и вправду ничего не заметил. Он считал, что две прелестные девушки, одна из которых – первая красавица курса Филиппа Гордон, не зря уделяют ему такое внимание: видно, он парень хоть куда. Пусть-ка Энн убедится, что некоторые ее подруги способны оценить его по достоинству. А Джильберт с Энн шли немного позади этой тройки, упиваясь тихой красотой ясного осеннего дня и вдыхая сосновый аромат. – Правда, эта тишина в лесу похожа на молитву? – промолвила Энн, подняв лицо к синему чистому небу. – Как я люблю сосны! Когда я в парке, у меня делается так хорошо на душе. – И наши мелкие заботы и волнения кажутся такой ерундой, да? 19 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Я думаю, что если меня когда-нибудь постигнет большое горе, я приду за утешением к соснам, – призналась Энн. – Мне хочется верить, что тебя никогда не постигнет большое горе, Энн. – Джильберт еще не знал, что те люди, которые способны особенно остро радоваться жизни, так же остро страдают от ударов судьбы. – Нет, когда-нибудь это должно случиться, – задумчиво отозвалась Энн. – Сегодня мне кажется, что жизнь – чаша с волшебным напитком, которую поднесли к моим губам. Но не может быть, чтобы в напитке не оказалось горечи – без этого никогда не обходится. И я надеюсь, что у меня хватит мужества вынести горе. Но зачем мы говорим об этом в такой волшебный день? Сегодня надо радоваться жизни. – Если бы это зависело от меня, я сделал бы так, чтобы у тебя в жизни были только радости, – поведал ей Джильберт «опасным» тоном. – Ну и напрасно, – поспешно сказала Энн. – Я уверена, что жизнь не может быть полноценной без своей доли испытаний и печали – хотя, мы, наверное, готовы с этим согласиться только когда нам хорошо. Пошли быстрей – смотри, они машут нам из павильона. Все пятеро сели на скамейку в павильоне, откуда было удобно наблюдать закат, окрасивший западный край неба в малиновые и золотистые тона. Слева под ними лежал Кингспорт, который уже окутала лиловая вечерняя дымка. Справа раскинулась гавань. Вода в ней была гладкая, как атлас, и переливалась серебристыми и бронзовыми бликами. Вдали виднелся остров Уильяма, который, казалось, охранял город, как приземистый бульдог. Его маяк мелькал в тумане, и с ним далеко на горизонте перемигивался другой, едва заметный огонек. Когда солнце село, Джильберт предложил: – Пошли домой по Споффорд-авеню? Посмотрим на дома местных богачей. Споффорд-авеню считается самой фешенебельной улицей Кингспорта. На ней может позволить себе построить дом только миллионер. – Ой, пошли! – воскликнула Фил. – Я хочу показать тебе потрясающий домик, Энн. Его-то построил никакой не миллионер. Он стоит на краю улицы, возле парка, и, наверное, вырос тут еще тогда, когда Споффорд-авеню была просто сельской дорогой. Я убеждена, что его никто не строил, а он сам вырос. Мне совсем не нравятся все эти богатые дома на Споффорд-авеню. Они такие чересчур новые и кичатся своей роскошью. Но этот домик – просто мечта. И называется… Вот погодите – сами увидите. Они и в самом деле увидели домик, как только вышли из парка. На том месте, где Споффорд-авеню переходила в простую дорогу, стоял маленький белый домик, окруженный соснами, которые тянули свои ветви над его низкой крышей, словно стараясь защитить его от непогоды. Из-под завесы дикого винограда, окрашенного в осенние оранжево-багряные тона, выглядывали окошки с зелеными ставнями. Перед домиком раскинулся уютный палисадник, огороженный невысокой каменной стеной. Хотя стоял уже октябрь, в палисаднике буйно цвели бархотки, настурции, вербена, петуньи и хризантемы. От калитки к порогу вела выложенная «елочкой» дорожка из кирпичных плиток. Казалось, что домик вместе с садом перевезли сюда из какой-то отдаленной деревни, однако соседний дворец табачного короля казался по сравнению с ним кричаще-вульгарным – со всеми своими аллеями и газонами. – Какой прелестный домик! – восхитилась Энн. – У меня просто сладко защемило сердце… Он даже лучше домика мисс Лаванды. – Нет, вы обратите внимание на его название, – воскликнула Фил. – Видите, написано белыми буквами над калиткой: «Домик Патти»? С ума можно сойти, правда? И это на улице, где все дома носят разные вычурные названия вроде Пайнхерст или Элмуолд… Вы только подумайте – Домик Патти! Какая прелесть! – А кто такая Патти, ты не знаешь? – спросила Присцилла. 20 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Это я разузнала. Патти Споффорд – имя старушки хозяйки. Она живет в нем со своей племянницей уже добрую сотню лет – ну, может, чуть поменьше. Но «сотня лет» звучит так романтично. Окрестные богачи много раз пытались купить у них участок – он сейчас стоит очень дорого, – но Патти ни за какие деньги не желает с ним расстаться. За домом есть яблоневый сад – вы его увидите, когда мы пройдем дальше по улице. Представляете – настоящий яблоневый сад на Споффорд-авеню! – Сегодня ночью мне обязательно приснится Домик Патти, – вздохнула Энн. – У меня такое чувство, словно я с ним хорошо знакома. Интересно – удастся нам когда-нибудь увидеть, какой он изнутри? – Вряд ли, – отозвалась Присцилла. Энн загадочно улыбнулась. – Нет, это обязательно случится. У меня есть предчувствие, что мне еще предстоит познакомиться с этим домиком поближе. Глава седьмая СНОВА ДОМА Первые недели в Редмонде показались Энн невыносимо длинными, но остаток семестра пролетел как на крыльях. Не успели студенты оглянуться, как на них уже свалилась зимняя экзаменационная сессия, с которой они справились каждый соответственно своему прилежанию и способностям. Лучшими на первом курсе были Энн, Джильберт и Филиппа. Присцилла очень хорошо сдала экзамены, Чарли сдал более или менее прилично и держал себя так, словно был первым по всем предметам. – Неужели я и правда завтра в это время буду в Грингейбле? – блаженным голосом произнесла Энн вечером перед отъездом домой. – И ты тоже, Фил, будешь в Болингброке с Алеком и Алонсо. – Да, я буду рада их снова увидеть, – кивнула Фил, отправляя в рот шоколадную конфету. – Они ведь и правда чудные ребята. Конечно, я замечательно проведу рождественские каникулы. Будут танцы, пикники, катания и разные прочие увеселения. Я тебе никогда не прощу, королева Анна, то, что ты отказалась поехать ко мне домой на каникулы. – «Никогда» на твоем языке означает «три дня», дорогая Фил. Спасибо тебе за приглашение, я когда-нибудь с радостью приеду погостить в Болингброк. Но не в этом году. Все мое существо рвется в Грингейбл. Ты просто не представляешь себе, как я истосковалась по дому! – Ну и что за веселье там тебя ждет? – пренебрежительно спросила Фил. – Посиделки кружка по простежке одеял? И все ваши старые сплетницы будут перемалывать твои косточки и за спиной, и прямо в лицо. Ты там умрешь от скуки, дорогая. – Я умру от скуки в Эвонли? – изумленно переспросила Энн. Эта мысль показалась ей просто смехотворной. .– А если бы ты поехала со мной, ты повеселилась бы на славу. Болингброк весь в тебя влюбился бы, королева Анна, – в твои волосы, в твою царскую осанку. Ты не похожа ни на кого в нашем городе. Ты пользовалась бы бешеным успехом – а я бы грелась в лучах твоей славы. Энн, может, передумаешь и поедешь? – Ты нарисовала увлекательную картину побед, которые ждут меня в Болингброке, Фил, а теперь я тебе нарисую другую. Я еду домой на старую ферму, в дом, который когдато был покрашен в зеленый цвет, но с тех пор выцвел и стал почти серым. Он стоит посреди голых яблонь. В лощине течет ручей, а за ним темный и грустный декабрьский еловый лесок, где звучит музыка арф, струны которых щиплют пальцы ветра и дождя. Неподалеку – пруд, но сейчас он замерз и выглядит серым и унылым. В доме меня ждут две пожилые женщины, одна худая, другая толстая, и двое близнецов: одна – образец послушания, другой – жуткий сорванец. Я буду спать в маленькой комнатке в мансарде на замечательной пуховой перине, 21 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» которая после здешней кровати представляется мне пределом роскоши. Ну и как тебе нравится моя картина, Фил? – Ничего скучнее и представить себе нельзя. – Фил с гримаской передернула плечами. – Да, но я не сказала о главном – о том, что все преображает и делает праздничным. Меня там любят, любят нежно и беззаветно, любят так, как никогда не будут любить гденибудь еще. И эта любовь превращает мою картину в шедевр – даже если она написана и не очень яркими красками. Фил молча встала, бросила на кресло коробку с шоколадками, подошла к Энн и крепко обняла ее. – Как бы мне хотелось быть похожей на тебя, Энн, – серьезно сказала она. На следующий вечер Диана встретила Энн на станции с коляской, и они вместе поехали домой под молчаливым, усеянным звездами небом. Подъезжая к Грингейблу, девушки увидели, что у дома необыкновенно праздничный вид. Во всех окнах горел свет, а во дворе пылал яркий костер, вокруг которого прыгали две маленькие фигурки: одна из них, завидев въезжающую в ворота коляску, издала дикий восторженный вопль. – Дэви считает, что это – боевой клич индейцев, – засмеялась Диана. – Его научил так вопить работник мистера Гаррисона, и он специально тренировался к твоему приезду. Миссис Линд говорит, что от этих воплей у нее дергается голова. Знаешь, что он делает: подкрадется к ней из-за спины, а потом как завопит! А сучья для этого костра он таскал две недели и приставал к Марилле, чтобы она позволила полить их керосином. Судя по запаху, он таки ее уговорил, хотя миссис Линд до последней минуты твердила, что если Марилла поддастся, то Дэви и сам взлетит на воздух, и весь дом взорвет. Энн выскочила из коляски, и вот уже Дэви обнимает ее колени, а Дора крепко вцепилась ей в руку. – Правда, потрясный костер, Энн? Дай я тебе покажу, как его надо шевелить – видишь, какие летят искры? Я его для тебя разжег, Энн, – я так рад, что ты приехала. Открылась дверь кухни, и на освещенном фоне показался худощавый силуэт Мариллы. Она вышла навстречу Энн в темный двор, потому что ужасно боялась, что расплачется от радости, – ведь суровая Марилла считала любое проявление эмоций неприличным. Позади нее стояла миссис Линд – все такая же полная и добрая, как и прежде. Любовь, про которую Энн говорила Фил, обволокла ее своим теплом и счастьем. Нет, ничто не может сравниться со старыми привязанностями, старыми друзьями и старым Грингейблом! На столе красовался парадный сервиз с розочками, который Марилла доставала лишь по большим праздникам. Глаза Энн сияли, щеки раскраснелись, счастливый смех звучал серебром. К тому же Диана сказала, что останется у нее на ночь, как она часто делала раньше. – Надо полагать, что вы с Дианой проболтаете всю ночь напролет, – иронично заметила Марилла, когда девушки отправились наверх. Марилла всегда, ненароком выдав свои чувства, начинала говорить саркастическим тоном. – Обязательно, – весело отозвалась Энн, – но сначала я уложу спать Дэви. Он на этом настаивает. – А то как же, – обрадовался Дэви, – я хочу, чтоб мне было с кем молиться. Очень скучно молиться в одиночку. – Но ты же молишься Богу, Дэви, а он всегда с тобой, – возразила Энн. – Да, но я же его не вижу. А я хочу молиться кому-нибудь, кого мне видно. Только не миссис Линд и не Марилле – что хотите со мной делайте! – вызывающе закончил Дэви. Однако когда Дэви надел свою фланелевую ночную рубашку, он не очень спешил становиться на колени. Словно в нерешительности, он переминался с ноги на ногу. – Ну давай же, милый, становись на колени, – сказала Энн. Дэви подошел к ней и уткнулся носом в подол платья. 22 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Энн, – приглушенным голосом проговорил он, – мне все равно не хочется молиться. Мне уже неделю как не хочется молиться. Я и вчера не молился, и позавчера тоже. – Но почему же, Дэви? – мягко спросила Энн. – Ты не будешь сердиться, если я тебе скажу? Энн подняла маленькое тельце во фланелевой рубашке и прижала голову Дэви к своей груди. – Разве я когда-нибудь сержусь, когда ты мне рассказываешь про свои проказы? – Нет, не сердишься. Но ты расстраиваешься, а это еще хуже. Ты ужасно расстроишься, когда я тебе про это расскажу, – и тебе будет за меня стыдно. – Что же такого плохого ты сделал? Такого, что даже не можешь прочитать на ночь молитву? – Я ничего не сделал – но мне хочется сделать. – Сделать что, Дэви? – Сказать ругательное слово, – выпалил Дэви. – Я слышал, как работник мистера Гаррисона ругался на прошлой неделе, и с тех пор меня все время подмывает тоже выругаться – даже когда я читаю молитву. – Ну и скажи. Дэви изумленно поднял голову: – Но как же, Энн? Это ужасно плохое слово. – Скажи, я тебе говорю! Дэви посмотрел на нее широко раскрытыми глазами, тихо произнес ужасное слово и опять спрятал лицо у нее на груди. – Энн, я больше никогда не буду его говорить – никогда в жизни! Я знал, что это плохое слово, но не думал, что оно такое… такое… противное. – Я тоже думаю, что тебе никогда больше не захочется его повторить, Дэви, даже про себя. И поменьше якшайся с работником мистера Гаррисона. – Он так потрясно издает индейский клич, – с сожалением вздохнул Дэви. – Но ты же не хочешь, чтобы у тебя голова была набита ругательствами! Они как отрава – убивают в человеке все хорошее. – Не хочу, – подумав, кивнул мальчик. – Тогда старайся поменьше общаться с людьми, которые привыкли ругаться. Ну как, а теперь ты можешь прочитать молитву? – Да, теперь могу, – с готовностью ответил Дэви и сполз с колен Энн. – Теперь я не побоюсь сказать «ежели смерть меня настигнет до пробуждения». А то мне было страшно. Наверное, Энн и Диана действительно прооткровенничали всю ночь, но за завтраком обе были такие свежие и ясноглазые, как могут выглядеть после бессонной ночи только очень молоденькие девушки. В тот год еще не выпадал снег, но когда Диана, отправившись домой, ступила на старый бревенчатый мостик, белые хлопья начали медленно падать с неба на погруженные в сон бурые поля и серые леса. Вскоре дальние холмы затянуло белым газовым покрывалом, словно бледная осень набросила себе на волосы венчальную фату, ожидая появления своего жениха с севера. Так что Рождество оказалось все-таки белым, и в Грингейбле его отпраздновали очень весело. С почты принесли письма и подарки от мисс Лаванды и Поля. Энн открывала свертки у весело потрескивающей плиты на кухне, заполненной, как выразился восторженно принюхивающийся Дэви, «вкусными запахами». – Мисс Лаванда и мистер Ирвинг уже живут в своем доме в Бостоне, – сообщила, читая письмо, Энн. – Мне кажется, мисс Лаванда очень счастлива – это чувствуется по тону ее письма. А вот Шарлотта – тут вложена ее записка – не очень довольна. Ей не нравится жизнь в Бостоне, и она ужасно скучает по дому. Мисс Лаванда просит меня сходить в Приют Радушного Эха, когда у меня найдется время, и протопить дом, чтобы там все не отсырело. Я думаю, мы с Дианой сделаем это на следующей неделе. 23 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Филиппа тоже прислала письмишко, словно бы нацарапанное куриной лапкой. В нем в основном говорилось об Алеке и Алонсо – что они сказали, что сделали и какой у них был вид, когда они встретили ее. «Но я все равно не могу решить, за кого выходить замуж, – писала Филиппа. – Хоть бы ты, Энн, приехала сюда и решила это за меня. Когда я увидела Алека, у меня заколотилось сердце и я решила: это он! А когда появился Алонсо, сердце заколотилось точно так же. Видимо, руководствоваться поведением сердца нельзя, хотя во всех романах пишут, что это верный признак. Вот у тебя, Энн, сердце наверняка заколотится, только когда ты и в самом деле встретишь своего принца. Видно, у меня что-то не в порядке с сердцем. Несмотря на это, я замечательно провожу каникулы. Как жаль, что тебя здесь нет! Сегодня пошел снег, и я в восторге. Я боялась, что у нас будет так называемое зеленое Рождество, а я терпеть этого не могу. Подумать только: называть Рождество зеленым, когда все вокруг грязно-серого цвета и кажется, что мир залежался и прокис! Не знаю, кто это придумал». Энн с Дианой пошли в Приют Радушного Эха по старой дороге через буковый лес, взяв с собой корзинку с сэндвичами. Каменный домик, который стоял запертый со дня свадьбы мисс Лаванды, на короткое время снова наполнился солнечным светом и свежим воздухом, и в камине вновь запылал огонь. Комната мисс Лаванды по-прежнему благоухала розовым маслом. Девушкам так и казалось, что радушная хозяйка сейчас выйдет к ним навстречу, а из двери кухни выскочит Шарлотта Четвертая со своими голубыми бантами и улыбкой до ушей. Поль тоже, казалось, был где-то неподалеку. – Я чувствую себя привидением, которое вернулось в родовой замок, – засмеялась Энн. – Давай выйдем в сад, Диана, и посмотрим, дома ли эхо. Возьми рожок. Он висит где всегда – за кухонной дверью. Эхо было на месте, за белой рекой, и все так же звенело серебряными колокольчиками. Потом девушки заперли Приют и отправились домой в шафранно-розовом свете зимнего заката. Глава восьмая ПЕРВОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ Однако старый год ушел не в тихой зеленоватой полутьме, а в разгар жестокой метели. Ветер бешено носился над замерзшими полями и темными лощинами, завывал за окном как потерянный и швырял в стекла горсти снега. – В такую ночь хочется забраться под одеяло и радоваться, что ты в теплом доме, – сказала Джейн Эндрюс, которая пришла в Грингейбл встретить Новый год и собиралась заночевать в комнатке Энн. Но когда они забрались под теплое одеяло, оказалось, что Джейн осталась у Энн не только затем, чтобы радоваться теплу и уюту. – Энн, – сказала она серьезным тоном, – мне надо с тобой поговорить. Можно? Энн ужасно хотелось спать, и от доверительного разговора с Джейн она не ожидала ничего, кроме скуки. Она понятия не имела, о чем Джейн собирается повести речь. Возможно, у нее тоже появился жених; во всяком случае, о Руби Джиллис говорили, что она помолвлена с учителем из Спенсервейла, от которого все девушки якобы без ума. «Скоро я останусь единственной непристроенной девицей в Эвонли», – подумала Энн. Вслух же она сказала: – Ну, конечно. – Энн, – торжественно проговорила Джейн, – что ты думаешь о моем брате Билли? Энн задохнулась от удивления и не сразу нашлась что ответить. Что она действительно думает о круглолицем, добродушном, глуповатом, непрерывно улыбающемся Билли Эндрюсе? Да разве о нем вообще кто-то когда-нибудь думает? 24 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Я не понимаю, Джейн. В каком смысле? – Тебе нравится Билли? – Ну, как тебе сказать – да, конечно, – ответила Энн и тут же усомнилась, что говорит правду. Нельзя сказать, чтобы Билли ей был неприятен. С другой стороны, она была к нему абсолютно равнодушна и вспоминала о его существовании, только когда он появлялся в поле ее зрения. Разве это дает основание полагать, что он ей нравится? Чего, собственно, добивается Джейн? – Ты бы хотела выйти за него замуж? – спокойно спросила Джейн. – Замуж?! Чтобы разобраться в своем отношении к Билли Эндрюсу, Энн села в постели. Но после этого нового вопроса она ошеломленно посмотрела на Джейн и в изнеможении упала на подушку. – Замуж за кого? – слабым голосом переспросила она. – За Билли, разумеется, – обиделась Джейн. – Билли хочет на тебе жениться. Он давно в тебя влюблен. А теперь папа отдал ему верхнюю ферму, и ничто не мешает ему обзавестись женой. Но он у нас страшно застенчивый и сам не смеет сделать тебе предложение. Он попросил об этом меня. Не очень-то мне хотелось заниматься сватовством, но он приставал ко мне до тех пор, пока я не согласилась. Так что ты об этом думаешь, Энн? «Господи, мерещится это мне, что ли?» – подумала Энн. Похоже на кошмарный сон, когда тебе снится, что ты вдруг оказываешься помолвленной или даже замужем за человеком, которого терпеть не можешь или просто совсем не знаешь. Да нет, она, Энн Ширли, вовсе не спит, а лежит в своей постели, а рядом с ней – Джейн Эндрюс, которая спокойно делает ей предложение от имени своего брата Билли. Энн хотелось не то засмеяться, не то скорчить гримасу, но ни того ни другого делать было нельзя – ей вовсе не хотелось обижать Джейн. – Нет, Джейн, – наконец выговорила она, – я не могу выйти замуж за Билли. Мне такое никогда и в голову не приходило. 25 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Очень может быть, что и не приходило, – согласилась Джейн. – Билли ведь не пытался за тобой ухаживать – для этого он чересчур стеснителен. Но сейчас-то ты можешь это обдумать, Энн. Билли – очень хороший парень. И я это говорю не только потому, что я его сестра. У него нет плохих привычек, и он очень работящий. На него можно положиться. Синица в руках лучше, чем журавль в небе. Билли просил передать тебе, что он готов ждать, пока ты окончишь университет, хотя ему хотелось бы сыграть свадьбу весной, до начала полевых работ. Он будет тебе прекрасным мужем, Энн, ты и сама это знаешь. А я буду очень рада стать твоей сестрой. – Нет, я не могу выйти замуж за Билли. – Энн решительно тряхнула головой. Она уже опомнилась от неожиданности и даже немного рассердилась. Какое идиотское предложение! – Бесполезно даже об этом говорить, Джейн. Я его не люблю – так ему и передай. – Да я и не думала, что ты согласишься. – Джейн с облегчением вздохнула. Она сделала для Билли все, что могла, и совесть ее была чиста. – Я ему говорила, что зря он это затеял, но он от меня не отставал. Ну что ж, Энн, надеюсь, ты не пожалеешь о своем решении. Джейн говорила довольно холодным тоном. Она заранее знала, что Билли не на что надеяться. И все-таки ее сердило, что Энн Ширли, сирота без роду без племени, отказала ее брату, члену уважаемого в Эвонли семейства Эндрюсов. «Гордись-гордись, – думала она, – гордыня до добра не доводит». Энн улыбнулась в темноте. Смешно слушать – пожалеть о том, что отказала Билли! Но вслух она мягко сказала: – Думаю, он не очень расстроится. Джейн самолюбиво поджала губы. – Не волнуйся, от горя он не умрет. У него есть голова на плечах. Ему еще нравится Нетти Блуветт, и мама считает, что ему надо жениться вовсе не на тебе, а на Нетти. Она сумеет экономно вести хозяйство. Получив от тебя отказ, он, наверное, женится на Нетти. Только никому не рассказывай про наш разговор, ладно, Энн? – Разумеется, не буду. – Энн вовсе не собиралась никого посвящать в то, что ей сделал предложение Билли Эндрюс, который – можете себе представить! – предпочел ее Нетти Блуветт. – Давай спать, – предложила Джейн. Джейн тут же спокойно заснула, но Энн была совершенно выбита из колеи. Получив первое в своей жизни предложение руки и сердца, она лежала без сна несколько часов, и ее обуревали отнюдь не романтические мысли. Только на следующее утро, когда Джейн ушла домой, все еще несколько обиженная тем, что Энн неблагодарно отвергла честь породниться со славным домом Эндрюсов, Энн сумела увидеть комическую сторону их ночного разговора и, уйдя к себе в комнату, наконец от души посмеялась. «Как жаль, что мне не с кем поделиться, – думала она. – Но я обещала Джейн молчать. Я бы с удовольствием рассказала про это Диане, но та все перескажет Фреду – от него она ничего не способна утаить. Ну что ж, вот мне и сделали первое предложение. Я, конечно, предполагала, что это когда-нибудь произойдет, но мне и в голову не приходило, что я получу его через посредника. Как все это смешно – но почему-то и неприятно тоже». В глубине души Энн отлично понимала, почему ей было неприятно. Как и всякая девушка, она представляла в мечтах, как ей сделают предложение! Но в мечтах все выглядело очень изящно и романтично. Предложение исходило от элегантного темноволосого молодого человека, наделенного примечательной внешностью и красноречием. Другое дело, будет ли это тот самый принц, которого она ждет и который будет осчастливлен ее согласием, или некто, обреченный услышать изящно сформулированный, но твердый отказ. В последнем случае он уйдет, поцеловав ей руку и заверив в своей безграничной преданности. И этот инцидент останется светлым 26 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» воспоминанием, которым можно будет гордиться и по поводу которого иногда можно немного и взгрустнуть. И вдруг волнующее событие превратилось в насмешку! Билли Эндрюс делает ей через сестру предложение потому лишь, что отец отдал ему верхнюю ферму и он теперь может жениться; а если Энн ему откажет, он женится на Нетти Блуветт. Вот тебе и романтика! Энн засмеялась, потом вздохнула. Еще одна девичья мечта утратила свой розовый флер. Неужели так будет продолжаться и дальше, пока все на свете не станет будничным и серым? Глава девятая НЕЖЕЛАННЫЙ ЖЕНИХ И ЖЕЛАННАЯ ПОДРУГА Второй семестр в Редмонде пролетел так же быстро, как и первый, – «пронесся как метеор», по словам Филиппы. Энн нравилось все – и соперничество за первое место на курсе, и новые знакомства, перераставшие в дружбу, и веселые вечеринки, и работа в разных обществах, где она состояла членом, и расширение круга интересов. Она прилежно занималась, поставив себе целью получить стипендию Торбурна за успехи в английской литературе. Если ей это удастся, то на следующий год ей не надо будет платить за обучение и посягать на и без того скромные сбережения Мариллы. Джильберт тоже нацелился на стипендию, но это не мешало ему часто посещать Энн и Присциллу. Он сопровождал Энн почти на все вечера и прочие университетские мероприятия, и Энн знала, что студенты считают их влюбленной парой. Это бесило ее, но она была беспомощна: не прогонять же из-за сплетен такого старого друга, как Джильберт, который к тому же научился вести себя весьма осмотрительно, учитывая, что немало студентов Редмонда охотно заняли бы его место. Энн никогда не окружала, как Филиппу, толпа поклонников, но все же в дом № 38 по Сент-Джон-стрит частенько заглядывали долговязый башковитый первокурсник, веселый толстенький второкурсник и высокий серьезный третьекурсник. Они обсуждали с Энн разные «логии» и «измы», а также толковали на более легкие темы. Джильберт не очень-то всех их жаловал, но виду не подавал. Он держал себя с Энн как товарищ детства и посему занимал прочную позицию по сравнению с любым потенциальным соперником. Главное – не спугнуть ее преждевременным выражением своих истинных чувств. Энн ясно сознавала, что предпочитает общество Джильберта любому другому, и радовалась, что он, кажется, оставил свои дурацкие нежности – хотя в то же время в глубине души удивлялась этой перемене. Зиму омрачил лишь один неприятный инцидент. Как-то вечером Чарли Слоун, усевшись на самую любимую подушечку мисс Ады, спросил Энн, не согласится ли она когда-нибудь «стать миссис Слоун»? Это предложение – после выступления Джейн Эндрюс в качестве доверенного лица – уже не вызвало в Энн краха всех ее романтических представлений, но она все равно ужасно рассердилась. С какой это стати Чарли вдруг вообразил? Она никогда не подавала ему ни малейшего повода! Хотя, как сказала бы миссис Линд, что с этих Слоунов возьмешь? Чарли же считал, что оказывает Энн величайшую честь. И когда девушка, вместо того чтобы почувствовать себя осчастливленной, ему отказала, хотя, не желая чересчур уж его обидеть, сделала это как можно мягче и деликатнее, Чарли повел себя как типичный Слоун. Он никоим образом не принял отказа Энн так, как это делали отвергнутые поклонники в ее воображении. Он разозлился и наговорил ей неприятных вещей. Энн тоже вспылила и разразилась весьма язвительной тирадой, которая пробила даже броню слоунского самодовольства: Чарли схватил шапку и выскочил из дому с багровым лицом. Энн же бросилась наверх, дважды споткнувшись о подушечки мисс Ады, и у себя в комнате упала на постель и залилась слезами. Неужели она унизилась до того, чтобы 27 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» поссориться с этим самодовольным тупицей Чарли Слоуном? Неужели напыщенная чушь, которую он нес, способна задеть ее за живое? Господи, надо же так низко пасть! Это даже хуже, чем оказаться соперницей Нетти Блуветт. – Как бы мне хотелось никогда в жизни больше не видеть этого надутого индюка! – прошептала она в мокрую от слез подушку. Совсем не видеть его было невозможно, но оскорбленный до глубины души Чарли старался держаться от Энн подальше. Подушечкам мисс Ады больше ничто не угрожало. А когда Чарли сталкивался с Энн на улицах Кингспорта или в коридоре университета, он ограничивался ледяным кивком. Отношения между бывшими школьными товарищами оставались напряженными в течение года. Затем Чарли перенес свое отвергнутое чувство на толстенькую курносенькую голубоглазую студентку со второго курса, которая, в отличие от Энн, оценила его по достоинству. После этого он простил Энн и снизошел до того, чтобы опять с ней разговаривать. Правда, он усвоил в разговоре с ней снисходительный тон, который должен был дать ей понять, как много она потеряла. – Прочитай, что пишет Стелла! – воскликнула Энн как-то утром, влетая в комнату Присциллы. – В следующем году она приедет учиться в Редмонд. И знаешь, что она придумала? По-моему, это замечательная мысль. А ты как думаешь, Присси? – Я скажу, что думаю, когда узнаю, что это за мысль. – Присцилла отложила словарь греческого языка и взяла письмо Стеллы Мейнард, их подруги по Куинс-колледжу, которая все эти годы работала учительницей в школе. «Но теперь я решила уйти из школы и в следующем году поступить в Редмонд, – писала Стелла. – Я проучилась в Куинс-колледже три года, и меня должны принять сразу на второй курс. Мне надоело учительствовать в этой Богом забытой деревне. Когда-нибудь я напишу сочинение на тему «Страдания сельской учительницы». Все считают, что жизнь учительницы – сплошное благоденствие и что нам нечего делать, кроме как получать жалованье. Чуть не каждую неделю кто-нибудь говорит мне, что я ловко устроилась: легкая работа и хорошая зарплата. «Тебе легко достаются деньги. Всего и дела-то – сидеть за столом да слушать, как дети отвечают уроки». Поначалу я с такими людьми спорила, но теперь поняла, что это бесполезно. Если факты – упрямая вещь, то заблуждения упрямее вдвойне. Так что я только высокомерно улыбаюсь и молчу. Подумай только – у меня в классе сидят ученики девяти различных уровней, и я должна всех чему-то научить – от устройства организма земляного червя до Солнечной системы. Моему младшему ученику четыре года – мать отсылает его в школу, чтобы он «не путался под ногами», а старшему – двадцать: этот решил, что легче ходить в школу, чем ходить за плугом. А какие записки присылают мне родители, Энн! Мать Томми жалуется, что ее сын не успевает по арифметике. Он только выучился делению, а Джонни Джексон уже изучает дроби. Джонни совсем не такой головастый, как ее Томми, так что не буду ли я добра объяснить, в чем дело. Отец Сьюзи хочет знать, почему Сьюзи не может написать письмо, не наделав полсотни орфографических ошибок, а тетка Дики просит меня пересадить его за другую парту, потому что мальчик, с которым он сидит, научил его плохим словам. А что касается жалованья – об этом я и писать не хочу. Хуже, чем труд школьной учительницы, у нас, по-моему, не оплачивается никакой другой. Ну вот, я излила тебе душу, и мне стало легче. В общем-то не так уж мне было плохо учительствовать, но теперь я хочу учиться вместе с тобой в Редмонде. А теперь, Энн, я хочу предложить тебе план. Ты знаешь, как я ненавижу жить в пансионах. Я прожила в них четыре года, и больше сил моих нет – еще три года я не выдержу. Так вот: что, если нам троим снять в Кингспорте небольшой дом? Это обойдется нам дешевле. Конечно, надо, чтобы кто-нибудь вел хозяйство, но у меня есть подходящая кандидатура. Помнишь, я тебе рассказывала про тетю Джемсину? Она ужасно добрая и милая, несмотря на кошмарное имя. Ее так назвали, потому что ее отец, которого звали Джемс, утонул в море за месяц до ее рождения. Я ее зову тетя Джимси. Так вот, ее 28 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» единственная дочка недавно вышла замуж за миссионера и уехала в Индию. Тетя Джемсина ужасно страдает от одиночества. Она с радостью приедет в Кингспорт и будет вести наше хозяйство, и я уверена, что вы с Присциллой ее полюбите. Мне ужасно нравится мой план. Как нам было бы хорошо без всех этих квартирных хозяек! Если вы с Присциллой согласны, попробуйте, поскольку вы уже на месте, подыскать подходящий дом уже этой весной. Мне кажется, откладывать на осень не стоит. Лучше снять дом с мебелью, но на худой конец какую-то мебель мы наскребем у знакомых и по чердакам. Так или иначе, жду от тебя скорого ответа, чтобы тетя Джемсина знала, на что ей рассчитывать». – По-моему, прекрасная мысль, – одобрила Присцилла. – По-моему, тоже, – радостно отозвалась Энн. – Правда, у нас не такой уж плохой пансион, но, что там ни говори, пансион – это не дом. Давай-ка начнем искать подходящий домик, пока на нас не свалились экзамены. – Только учти, что подходящий дом найти нелегко – предупредила ее Присцилла. – Очень-то не обнадеживайся, Энн. Хороший дом в хорошем районе будет нам не по карману. Придется, наверно, смириться с паршивым домишком на паршивой улочке и утешаться тем, что нам хорошо вместе. Они начали поиски дома, но вскоре обнаружили, что найти что-либо подходящее даже труднее, чем предполагала Присцилла. Домов сдавалось много – с мебелью и без, – но один был слишком велик, другой слишком мал, третий слишком дорог, четвертый стоял слишком далеко от университета. Пришла и прошла экзаменационная сессия, наступила последняя неделя семестра, а дом, о котором они мечтали, все еще оставался воздушным замком. – Придется, видно, перенести поиски на осень, – устало сказала Присцилла Энн на прогулке в парке. Стояла чудесная погода: дул теплый ветерок, ярко светило солнце, голубело небо. – Давай не будем портить чудный день мыслями о своих заботах, – предложила Энн, любуясь затянутой жемчужной дымкой гаванью, по которой бежали пенистые барашки. – У меня в крови поет весна, и мне являются чудные видения. – А разве не замечательно в первый раз скинуть зимние теплые одежды и выйти на улицу в легком платье? – добавила Присцилла. – Чувствуешь себя так, будто родилась заново. – Весной все рождается заново. И каждая весна по-своему нова. Ни одна из них не похожа на другую. Смотри, как зазеленела трава вокруг маленького пруда и как набухли почки на иве! – И экзамены позади. Через неделю мы будем дома. – Я очень рада, – сказала Энн. – У меня столько планов. Во-первых, я хочу посидеть на приступке у задней двери и ощутить на лице ветерок, дующий с поля мистера Гаррисона. Я хочу поискать в лесу молодые папоротники и собрать букет на Фиалковой поляне. Хочу услышать пение лягушек и перешептывание листьев на тополях. Но Кингспорт я тоже полюбила и рада, что вернусь сюда осенью. Как хорошо, что мне все-таки удалось получить стипендию Торбурна. Я просто не имею права тратить на себя все сбережения Мариллы. – Если бы только мы сумели найти дом, – вздохнула Присцилла. – Вон внизу лежит Кингспорт – столько домов, и среди них нет ни одного, который бы подошел нам. – Не надо, Присси, все еще впереди. Найдем мы дом. В такой день, как сегодня, для меня нет ничего невозможного. Они гуляли в парке до вечера, а потом пошли домой мимо Домика Патти, чтобы еще раз на него полюбоваться. – Ой! – воскликнула Энн, когда они приблизились к домику. – Посмотри-ка, Присцилла, и скажи, что это мне не мерещится. 29 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Присцилла поглядела, куда показывала Энн, и действительно, над калиткой Домика Патти висела надпись: «Сдается внаем с мебелью». – Присцилла, – прошептала Энн, – а вдруг нам удастся снять Домик Патти? – Вряд ли, – отозвалась Присцилла. – В наше время сказок не бывает. Я даже надеяться не хочу – я не вынесу разочарования. Цена наверняка окажется недоступной. Не забывай, что дом стоит на Споффорд-авеню. – Все равно нужно узнать, – твердо сказала Энн. – Только, пожалуй, не сегодня – уже поздно. Придем завтра. Ох, Присси, если бы нам удалось снять этот чудный домик! С той самой минуты, как я его увидела, мне всегда казалось, что я еще познакомлюсь с ним поближе. Глава десятая ДОМИК ПАТТИ На следующий день девушки отправились к Домику Патти, открыли калитку и решительно прошли по дорожке к крыльцу. Апрельский ветер пел свою песенку в сосновом бору, населенном малиновками – толстыми и нахальными птицами, которые расхаживали по дорожкам, как у себя дома. Девушки робко позвонили в дверь, им открыла пожилая, суровая на вид служанка. Дверь вела прямо в большую гостиную, где у пылающего камина сидели две дамы – тоже пожилые и тоже суровые на вид. Они мало отличались друг от друга – разве что одной исполнилось, по-видимому, лет пятьдесят, а другой – лет семьдесят. У обеих были огромные голубые глаза, спрятанные за стеклами очков в стальной оправе, у каждой на голове – чепец и на плечах – серая шаль. Обе непрерывно вязали, покачиваясь в креслахкачалках, и молча смотрели на девушек. Позади каждой сидела огромная белая фарфоровая собака с зеленым носом и зелеными ушами. Энн зачарованно глядела на собак: они показались ей хранительницами очага в Домике Патти. Несколько минут все молчали. Девушки были в растерянности и не знали, как начать, а хозяйки и фарфоровые собаки вообще как будто не имели намерения затевать беседу. Энн окинула комнату взглядом. Какая прелесть! Другая дверь вела прямо из гостиной в сосновую рощу, и малиновки прыгали на самом ее пороге. На полу лежали точно такие же, как у Мариллы, плетеные коврики, которые везде, даже в Эвонли, считались безнадежно вышедшими из моды. И вот пожалуйста – Энн снова встретила их, и не где-нибудь, а на фешенебельной Споффорд-авеню. Большие напольные часы громко и размеренно тикали в углу. Над каминной полкой висел очаровательный застекленный шкафчик, в котором стоял старинный чайный сервиз тончайшего фарфора. Стены были увешаны пожелтевшими от времени гравюрами и силуэтными портретами. В одном углу гостиной начиналась лестница, которая вела на второй этаж. Там, где она поворачивала, в стене было прорезано длинное окошко, а под ним стояла уютная скамеечка. Да, домик не обманул надежд Энн. К этому времени молчание стало невыносимым, и Присцилла толкнула Энн локтем – мол, начинай. – Мы… мы увидели объявление, что вы хотите сдать свой дом, – с трудом выговорила Энн, обращаясь к даме постарше, решив, что она и есть мисс Патти Споффорд. – А, объявление, – вздохнула мисс Патти. – Я сегодня собиралась его снять. – Значит, мы опоздали? – огорченно спросила Энн. – Вы уже сдали дом? – Нет, но мы решили вообще его не сдавать. – Какая жалость! – воскликнула Энн. – Я в него просто влюбилась. – Влюбились? – переспросила мисс Патти. – В каком смысле? Вас, теперешних девиц, не поймешь: в мое время девушка не говорила, что любит репу, таким же тоном, как если бы она говорила о своей матери. – Я правда в него влюбилась, – повторила Энн. – С той самой минуты, как впервые его увидела. Нас трое подруг-студенток, и нам очень хотелось бы в следующем учебном году 30 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» жить вместе в своем доме, а не в меблированных комнатах. Мы уже недели две ищем подходящий дом, а когда я увидела, что ваш прелестный домик сдается внаем, я ужасно обрадовалась. – Если вам так сильно нравится наш дом, то мы вам его сдадим, – улыбнулась мисс Патти. – Мы с Марией совсем было раздумали сдавать дом – нам не понравились люди, которые хотели его снять. Мы решили совершить путешествие в Европу, и у нас для этого достаточно денег, даже если мы не сдадим дом. Конечно, лишние деньги не помешали бы, но тем людям, которые приходили его смотреть, я бы не доверила его за все золото на свете. Вот вы – другое дело. Я верю, что он вам нравится и что вы будете содержать его в порядке. Пожалуй, я готова вам его сдать. – Если только он нам по средствам, – с сомнением проговорила Энн. Мисс Патти назвала цену. Девушки переглянулись, и Присцилла покачала головой. – Боюсь, что столько мы заплатить не в состояние – разочарованно протянула Энн. – Мы ведь всего лишь студентки, и денег у нас мало. – А сколько вы можете заплатить? – спросила мисс Патти, не переставая вязать. Энн назвала сумму, за которую они рассчитывали снять дом. Мисс Патти кивнула: – Вот и прекрасно. Нас это устроит. Я же вам сказала, что нам не обязательно сдавать дом. Мы не богаты, но на поездку в Европу у нас денег хватит. Я сроду не была в Европе, да и сейчас бы не поехала, но моей племяннице Марии, видите ли, вздумалось попутешествовать. Не могу же я отпустить молодую женщину одну мотаться по свету. – Разумеется, нет, – подтвердила Энн, удивляясь, что мисс Патти всерьез называет свою племянницу «молодой женщиной». – Вот и придется мне ехать с ней. Но я думаю, что мне и самой будет интересно. Мне семьдесят лет, но я еще не устала от жизни. Может, я и раньше поехала бы в Европу, если бы мне это пришло в голову. Мы уедем на два года – может быть, и на три. Наш пароход отплывает в июне. Мы пошлем вам ключи и все оставим в порядке – приезжайте и вступайте во владение. Кое-что из вещей, которые нам особенно дороги, мы уберем, а остальное останется как было. – А фарфоровых собак вы нам оставите? – робко спросила Энн. – А вы хотите, чтоб оставили? – Очень! Они очаровательны! Эти слова доставили мисс Патти явное удовольствие. – Я и сама очень привязана к этим собакам, – гордо сказала она. – Им больше ста лет, и они сидят по обе стороны камина с тех самых пор, как мой брат Аарон привез их из Лондона. Это было пятьдесят лет назад. Между прочим, эту улицу назвали именем моего брата Аарона Споффорда. Ну хорошо, собак я вам оставлю – только обещайте быть с ними очень осторожными. Их зовут Гог и Магог. Гог глядит направо, а Магог – налево. Кстати, надеюсь, вы не возражаете, чтобы дом по-прежнему назывался Домиком Патти? – Что вы! Нам ужасно нравится это название. – Я вижу, вы здравомыслящие девушки, – удовлетворенно сказала мисс Патти. – Поверите ли – все, кто приходили к нам, чтобы снять дом, первым делом спрашивали, можно ли будет на время нашего отсутствия убрать надпись с ворот. Я им прямо сказала, что дом сдается вместе с надписью. Мы называем его Домиком Патти с тех пор, как Аарон оставил мне его в своем завещании, и так он будет называться, пока не умру я и не умрет Мария. А уж следующий владелец пусть его переименовывает как ему вздумается. А теперь, может быть, пройдемся по дому, прежде чем считать наш договор окончательным? Осмотрев дом изнутри, девушки пришли в еще больший восторг. На первом этаже, кроме большой гостиной, располагалась кухня и маленькая спальня. На втором – три комнаты, одна большая и две маленькие. Энн особенно приглянулась одна из маленьких комнат, окно которой выходило на сосновую рощу, и она надеялась, что ей достанется именно эта комната с голубыми обоями. В ней среди прочей мебели стоял старинный 31 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» туалетный столик с подсвечником. Рама окна была разделена на ромбы, на нем висела голубая муслиновая гардина с оборочками, а под ним стояло кресло, где будет очень приятно сидеть и мечтать или читать учебник. – Все так замечательно, что мне страшно, – сказала Присцилла, когда они ушли из Домика Патти. – вдруг завтра окажется, что это нам приснилось? – Ну, мисс Патти и мисс Мария мало похожи на сновидение, – рассмеялась Энн. – Нет, ты только представь себе, как они «мотаются по свету» в этих своих чепцах и шалях! – Может, чепцы они и снимут, – предположила Присцилла. – Но вот вязание будут наверняка возить повсюду. Они просто не смогут с ним расстаться. Так и станут ходить по Вестминстерскому аббатству и вязать. А мы тем временем будем жить в их домике на самой Споффорд-авеню. Я уже почти чувствую себя миллионершей. – А я ощущаю себя утренней звездой, которой хочется петь от радости! Вечером Фил Гордон приползла к Энн и упала на ее кровать. – Девочки, я устала до изнеможения. Я чувствую себя как тот человек, который потерял отечество – или он потерял свою тень? Это неважно. Я весь день упаковывала чемоданы. – А устала потому, что не могла решить, что положить вниз, а что наверх, да? – засмеялась Присцилла. – Вот именно. Когда я все кое-как засунула и моя квартирная хозяйка вместе с горничной сели на чемодан, чтобы я смогла защелкнуть замок, тут-то я и обнаружила, что уложила на самое дно массу такого, что мне понадобится для выпускного бала. Пришлось снова открывать чемодан и снова в нем рыться. Ухвачусь за что-нибудь, выдерну – а это мне совсем не нужно. Не отрицаю, что в мыслях я поминала дьявола – хотя вслух не чертыхалась. И я ужасно простудилась – без конца шмыгаю носом и чихаю. Королева Анна, ну скажи же мне что-нибудь подбадривающее! – Вспомни, что в четверг ты уже будешь в стране, где живут Алек и Алонсо. Фил уныло покачала головой: – Нет, когда у меня простуда, мне не нужны Алек с Алонсо. А что это с вами происходит? Вы обе просто сияете! – Следующей осенью мы будем жить в Домике Патти, – торжественно объявила Энн. – Жить, а не снимать там комнату! Мы втроем сняли дом – я, Присцилла и Стелла Мейнард, а хозяйство у нас будет вести ее тетка. Фил соскочила с кровати и упала перед Энн на колени: – Девочки… девочки… возьмите и меня. Я буду хорошо себя вести. Если для меня не найдется комнаты, я согласна спать в собачьей будке в саду. Только позвольте мне жить с вами. – Встань с колен, глупенькая! – Не встану, пока вы не скажете, что берете меня к себе. Энн и Присцилла поглядели друг на друга. Потом Энн с расстановкой проговорила: – Фил, дорогая, мы бы с радостью тебя взяли. Но давай говорить начистоту. Я бедна, Присцилла и Стелла Мейнард – тоже. Мы будем жить очень скромно и есть простую пищу. Тебе придется жить так же, как и нам. А ты богатая девушка и привыкла к изысканной еде – я видела, как кормят тебя в пансионе. – Господи, да будто это для меня так важно! – вскричала Фил. – Лучше питаться картошкой с капустой вместе со своими друзьями, чем фазанами в унылом пансионе. Неужели вы думаете, девочки, что интересы желудка для меня превыше всего? Я согласна сидеть на хлебе и воде – ну разве что хотелось бы, чтобы на хлебе было чуть-чуть варенья, – только возьмите меня к себе. – Кроме того, – продолжала Энн, – по дому будет довольно много работы. Мы не можем рассчитывать на что тетя Стеллы станет готовить на нас и убирать. Нам всем придется трудиться. А ты… 32 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – А я непригодна ни к какому труду, – закончила за нее Фил. – Но я научусь – мне надо только показать. Постель за собой убирать я уже научилась. И не забывайте, что хотя я не умею готовить, зато у меня золотой характер. А это тоже дорогого стоит. Я никогда не ворчу и не жалуюсь на погоду. Пожалуйста, Энн, пожалуйста – мне никогда в жизни ничего так не хотелось, как жить вместе с вами, – а пол у тебя в комнате ужасно жесткий… – И еще, – решительно добавила Присцилла, – весь Редмонд знает, что у тебя в комнате целый день толкутся гости. Но в Домике Патти этого не будет. Мы решили принимать друзей только по пятницам. И если ты поселишься с нами, это правило тебе придется тоже соблюдать. – Неужели ты думаешь, что я буду против этого возражать? Да я рада до смерти. Я сама хотела ввести подобное правило, только у меня решимости не хватило. А теперь можно будет свалить ответственность на вас. Если вы меня к себе не возьмете, я умру от разочарования, а потом буду являться к вам в виде призрака и заунывно выть под окнами. Или поселюсь на пороге, и, выходя из дома, вы будете каждый раз спотыкаться о мое привидение. Энн и Присцилла опять обменялись многозначительными взглядами. – Мы не можем дать тебе окончательный ответ, не посоветовавшись со Стеллой, – сказала Энн, – но вряд ли она будет возражать. Что же касается нас двоих, то мы согласны. – А если тебе наскучит бедная жизнь и простая пища, съедешь от нас, и никто ни на кого не будет в обиде – добавила Присцилла. Фил вскочила, ликующе обняла сначала Энн, потом Присциллу и ушла домой, приплясывая от радости. – Надеюсь, мы уживемся, – задумчиво сказала Присцилла. – Надо будет постараться, – отозвалась Энн. – Мне кажется, что Фил легко впишется в нашу компанию. – Фил, конечно, душка, с ней хорошо дружить. И нельзя отрицать, что, чем больше нас будет, тем легче нашим тощим кошелькам. Но каково нам придется бок о бок с Фил, мы пока не знаем. Чтобы это узнать, надо с человеком пуд соли съесть. – Что ж, это относится ко всем нам. Надо научиться не мешать друг другу. Фил, может, немного легкомысленна, но не эгоистична. Мне хочется верить, что нам будет очень хорошо под одной крышей. Глава одиннадцатая ЖИЗНЬ ИДЕТ СВОИМ ЧЕРЕДОМ Энн вернулась в Эвонли «со щитом» – то бишь со стипендией Тобурна. Все говорили ей, что она ничуть не изменилась, причем таким тоном, будто были этим и удивлены, и разочарованы. Эвонли тоже ничуть не изменился. По крайней мере, на первый взгляд. Но когда в воскресенье Энн сидела на своей скамье в церкви и оглядывала прихожан, она заметила довольно много перемен, которые вкупе дали ей понять, что и в Эвонли время не стояло на месте. На кафедре стоял новый пастор. На скамейках не хватало многих знакомых. Старый дядя Эб, навсегда переставший пророчествовать, миссис Слоун, так долго вздыхавшая и предсказывавшая свою неминуемую кончину, Тимоти Коттон, который, как выразилась миссис Линд, «наконец-то удосужился умереть – двадцать лет нам голову морочил», и старый Джозайя Слоун, которого никто не узнал в гробу, потому что покойнику аккуратно подстригли усы, – все они мирно спали на маленьком кладбище позади церкви. А Билли Эндрюс женился на Нетти Блуветт. Когда Билли, сияющий от гордости и счастья, вошел в церковь с разнаряженной молодой женой – в шелковом платье и шляпе с перьями, – Энн опустила смеющиеся глаза. Она вспомнила вьюжную ночь на прошлое Рождество, когда Джейн сделала ей от имени Билли предложение руки и сердца. Да, Билли не умер от горя. 33 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» «Интересно, – подумала Энн, – Нетти предложение тоже делала Джейн, или Билли сам набрался духу?» Все семейство Эндрюсов было явно счастливо за Билли. Кстати, Джейн ушла из школы в Эвонли и собиралась осенью уехать на запад Канады. – Просто не сумела найти здесь жениха, – пренебрежительно заявила по этому поводу миссис Линд. – Нам-то она говорит, что на западе поправит здоровье, только я что-то до сих пор не слышала, чтобы она чем-нибудь болела. – Джейн – хорошая девушка, – вступилась за подругу Энн. – Она просто не старалась привлечь к себе внимание, как некоторые. – Если ты хочешь сказать, что она не старалась поймать мужа, тут я с тобой согласна, – кивнула миссис Линд. – Но я не сомневаюсь, что, как и любой девушке, ей хочется выйти замуж. А то с чего бы ей ехать в какую-то дыру на западе, которая только тем и хороша, что там много мужчин и мало женщин? Нет, уж ты мне не рассказывай, Энн. Но в то воскресенье в церкви Энн поразила не Джейн, а Руби Джиллис, которая сидела рядом с ней в хоре. Что случилось с Руби? Она была даже красивее, чем всегда, но на ее щеках пылал неестественно яркий румянец, она сильно похудела, а руки, державшие сборник гимнов, казались почти прозрачными. – Что с Руби Джиллис? – спросила Энн у миссис Линд. – Она больна? – Руби Джиллис умирает от скоротечной чахотки, – напрямик ответила миссис Линд. – Это известно всем, кроме нее самой и ее родителей. Они отказываются в это верить. Если ты спросишь их о ее здоровье, они скажут, что с ней все в порядке. Она ушла из школы зимой, когда у нее был жестокий бронхит, но уверяет, что этой осенью опять начнет учительствовать, и даже подала прошение на место в Белых Песках. А сама, бедняжка, когда начнется учебный год, будет уже в могиле. Энн была потрясена. Руби Джиллис, ее одноклассница, скоро умрет? Этого не может быть! В последние годы они не так уж много общались, но школьная дружба не забывается, и у Энн болезненно сжалось сердце. Руби, веселая красотка и кокетка! Просто невозможно было представить, что смерть может наложить на нее свою костлявую руку. Когда они вышли из церкви, Руби сердечно обняла Энн и пригласила ее в гости на следующий вечер. – Во вторник и среду меня не будет дома, – торжествующе прошептала она на ухо Энн. – Во вторник я буду на концерте в Кармоди, а в среду на вечеринке в Белых Песках. Меня туда отвезет Герб Спенсер. Это мой новый поклонник. Но завтра обязательно приходи. Мне интересно, что ты поделывала там, в Редмонде. Энн знала, что на самом деле Руби собиралась поведать ей о своих поклонниках. Но она обещала прийти, и Диана вызвалась пойти с нею. – Я давно хотела сходить к Руби, – призналась Диана, когда они с Энн на следующий вечер вышли из Грингейбла, – но у меня не хватало духу пойти одной. Так жутко слушать ее болтовню. Руби притворяется, что совершенно здорова, а сама непрерывно кашляет. Она изо всех сил цепляется за жизнь, но, говорят, уже нет никакой надежды на ее выздоровление. Девушки молча шли по дороге. Спускались сумерки, малиновки заполняли золотистый воздух своими ликующими трелями. Серебристое кваканье лягушек неслось над полями, где солнечное тепло и дождевая влага уже пробури в семенах жизнь. Над молчаливыми лощинами сгущалась белая дымка, а в небе загорались лиловые звезды. – Какой очаровательный закат, – сказала Диана. – Посмотри на небо, Энн, – кажется, что вон то багровое облако это берег, а чистое небо за ним – золотое море. – И туда ушли все наши прошлые весны. – Ой, Энн, не надо так говорить: можно подумать, что мы уже совсем старые и вся жизнь у нас позади. – Мне это все время кажется с тех пор, как я узнала про бедняжку Руби, – вздохнула Энн. – Если правда, что она умирает, то и любое другое несчастье может оказаться правдой. – Энн, мне надо зайти на минутку к Райтам, – сказала Диана. – Мама просила передать тете Атоссе эту баночку желе. 34 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – А кто это – тетя Атосса? – Как, ты не слышала о тете Атоссе? Это миссис Коутс из Спенсервейла – тетка жены мистера Элиши Райта. Она и моему папе доводится теткой. Ее муж умер прошлой зимой, и она осталась совсем одна и без средств. Вот Райты и взяли ее к себе. Мама считала, что это мы должны ее взять, но папа сказал: «Через мой труп. Кто угодно, только не тетя Атосса». – А что в ней такого ужасного? – Сама увидишь. Папа говорит, у нее такое острое лицо, что можно обрезаться. А язык еще острее. Тетя Атосса чистила на кухне картошку. На ней был блекло-синий халат, волосы неряшливо выбивались из-под шпилек. Тетя Атосса не любила, когда ее заставали «в затрапезье», и поэтому встретила девушек еще более нелюбезно, чем было ей свойственно. – А, так это ты Энн Ширли, – криво усмехнулась она, когда Диана представила подругу. – Слыхала я о тебе. – По ее тону можно было понять, что она не слышала об Энн ничего хорошего. – Миссис Эндрюс говорила мне, что ты приехала на каникулы. И что якобы ты хорошо выглядишь. Тетя Атосса дала понять, что внешность Энн оставляет желать лучшего. – Может, присядете все же? – язвительно спросила она, продолжая чистить картошку. – Хотя никаких развлечений я вам, конечно, предложить не могу. Дома я одна. – Мама прислала вам баночку желе из ревеня. Она его только сегодня сделала. – Большое спасибо, – кислым тоном поблагодарила тетя Атосса. – Не очень-то я люблю желе, которое делает твоя мать, – она кладет туда слишком много сахару. Ну да ладно, попробую немного съесть. Этой весной у меня совсем испортился аппетит. Да и вообще я нездорова, – суровым тоном продолжала тетя Атосса. – Но стараюсь держаться на ногах. В этом доме не нужен человек, который не может работать. Если тебе не трудно, Диана, поставь желе на полку в кладовке. Мне нужно перечистить всю эту картошку. Наверное, вы, юные леди, такой работой не занимаетесь? Жалеете ручки? – Почему же, мне часто приходится чистить картошку, – улыбнулась Энн. – И мне тоже, – подхватила Диана. – Правда, – Решила поддеть она тетю Атоссу, – я после этого протираю руки лимонным соком и на ночь надеваю лайковые перчатки. Тетя Атосса пренебрежительно фыркнула: – Вычитала небось всю эту чушь про лимонный сок и перчатки в каком-нибудь журнальчике! Удивляюсь, что мать позволяет тебе их читать. Но она всегда тебя баловала. Когда Джордж на ней женился, мы все считали, что из нее не получится хорошая жена. Тетя Атосса глубоко вздохнула, словно все ее мрачные предчувствия по поводу брака племянника полностью оправдались. – Что, уже уходите? – спросила она, увидев, что девушки встали. – Само собой – не так-то уж интересно разговаривать со старухой. Другое дело, если бы мальчики были дома. – Мы хотим навестить Руби Джиллис. – Да отговорок-то у вас найдется вагон, – пробурчала тетя Атосса. – Влетели в дом и тут же назад, не успев толком поздороваться. Это, наверное, в университете так принято. А от Руби Джиллис вам лучше бы держаться подальше. Туберкулез – заразная болезнь. Я так и знала, что Руби подхватит что-нибудь, когда она в прошлом году отправилась в гости в Бостон. Те, кому не сидится дома, всегда что-нибудь да подхватят в чужих краях. – Те, которые сидят дома, тоже болеют. Иногда даже умирают, – серьезно проговорила Диана. – Зато они знают, что это произошло не по их вине, – с торжеством возразила тетя Атосса. – Я слышала, что у тебя в июне свадьба, Диана? – Ничего подобного, – покраснев, ответила Диана. – Во всяком случае, надолго не откладывай, – предостерегла ее тетя Атосса. – Твоя красота быстро увянет: румяные щеки да черные волосы – больше тебе похвастаться нечем. А Райты все ветреники. Вам следовало бы носить шляпку, мисс Ширли, а то за веснушками 35 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» лица не видно. Да еще рыжие волосы! Ну что поделать, так уж, видно, Господу Богу было угодно, все в его руках. Передай привет Марилле Кутберт. За все время, что я в Эвонли, она ни разу ко мне не заглянула. Впрочем, чего я жалуюсь? Кутберты всегда о себе много понимали. – Ну, не жуткая ли старуха? – спросила Диана, когда они наконец сбежали от тети Атоссы. – Да, пожалуй, похуже, чем мисс Элиза Эндрюс, – согласилась Энн. – С другой стороны, представь себе, что тебя зовут Атосса. От этого у кого хочешь характер испортится. Ей бы вообразить, что ее зовут Корделия. Наверняка ей стало бы легче жить. По крайней мере, мне это в свое время помогло. – Когда Джози Пайн состарится, она будет в точности такая же, – сказала Диана. – Ее мать – кузина тети Атоссы. Ох, как хорошо, что мы от нее сбежали. До чего же она злоязычная: о ком ни заговорит, обязательно скажет какую-нибудь гадость. Папа рассказывал очень смешную историю про нее и спенсервейлского пастора, который был добр и чист душой, но немного глуховат. По воскресеньям у них проходили молитвенные собрания, на которых каждый по очереди вставал и читал молитву или комментировал какой-нибудь стих из Библии. И вот тетя Атосса как-то вскочила с места и, вместо того чтобы читать молитву или комментировать текст, принялась снимать стружку со всех присутствующих: называла каждого по имени и вспоминала все ссоры и скандалы, к которым этот человек имел отношение за последние десять лет. Под конец она заявила, что ноги ее больше не будет в спенсервейлской церкви и что их всех ждет геенна огненная. Потом она села на место, а пастор, который не расслышал ни одного слова, сказал прочувствованным голосом: «Аминь! Дай Бог, чтобы молитва нашей сестры была услышана». Папа так смешно рассказывает эту историю. – Кстати, об историях, – доверительным тоном сказала Энн. – Последнее время я все думаю, не попробовать ли написать рассказ – такой, который взяли бы в журнал. Но боюсь – будет так стыдно, если никто не согласится его напечатать. – Помнишь, Присцилла говорила, что почти все первые рассказы миссис Морган были отвергнуты журналами. Но твой-то обязательно возьмут, Энн, – в наше время редакторы журналов, наверное, лучше разбираются в своем деле. – Маргарет Бертон со второго курса в прошлом году напечатала рассказ в «Канадской женщине». Мне кажется, что и я могу написать не хуже. – И тоже пошлешь его в «Канадскую женщину»? – Может быть, сначала пошлю в толстый журнал. Все зависит от того, что у меня получится. – А о чем он будет? – Пока не знаю. Хочу придумать хорошую фабулу. Для редакторов главное – фабула. Пока я твердо знаю одно – как назову героиню. Ее будут звать Эмилия Лестер. Правда, симпатичное имя? Только никому про это не говори, Диана. Я пока рассказала только тебе и мистеру Гаррисону. Он не очень-то меня поддержал: сказал, что сейчас и так печатают слишком много всякого мусора, а студентка университета могла бы заняться чем-нибудь более полезным. – Интересно, а что мистер Гаррисон понимает в литературе? – пренебрежительно заметила Диана. В доме Джиллисов было полно посетителей. В гостиной два поклонника Руби, Леонард Кимбалл из Спенсервейла и Морган Бэлл из Кармоди, бросали друг на друга мрачные взгляды. Забежали поболтать несколько веселых девушек. На Руби было белое платье, ее щеки пылали, глаза блестели. Она непрерывно смеялась и, когда другие девушки ушли, повела Энн наверх показать ей свои новые платья. – У меня еще есть отрез голубого шелка, но он, пожалуй, для лета чересчур плотный. Я, наверное, оставлю его на осень. Ты знаешь, что я буду учительствовать в Белых Песках? 36 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Как тебе нравится моя новая шляпка? В церкви на тебе была прелесть какая изящная шляпка, но я предпочитаю что-нибудь поярче. Ты заметила этих дураков-мальчишек в гостиной? Они решили пересидеть друг друга. Мне они оба безразличны. На самом деле мне нравится Герб Спенсер. Иногда я даже начинаю подумывать, не он ли мой суженый. На Рождество я еще полагала, что выйду замуж за учителя из Спенсервейла. Но я узнала о нем такое, что заставило меня дать ему отставку. Он чуть с ума не сошел от горя. А этих двух Кавалеров я сегодня не звала. Хотела поболтать с тобой от души. У меня столько новостей. Мы с тобой всегда были хорошими подругами, правда? Руби обняла Энн за талию, и их взгляды на секунду встретились. В глубине блестящих глаз Руби Энн увидела нечто такое, от чего у нее сжалось сердце. – Приходи почаще, Энн, – прошептала Руби. – И одна – ладно? Мне хочется побыть с тобой наедине. – Ты что, неважно себя чувствуешь, Руби? – Я? Я себя чувствую превосходно, лучше чем когда-либо. Конечно, этот бронхит все еще дает о себе знать. Но ты же видишь, какой у меня прекрасный цвет лица! Разве я похожа на больного человека? Руби сказала это вызывающим, почти раздраженным тоном. Она сняла руку с талии Энн и побежала по лестнице вниз. Весь вечер она была необыкновенно весела и нещадно дразнила двух своих обожателей. Энн с Дианой она просто не замечала, и они вскоре ушли. Глава двенадцатая «ИСКУПЛЕНИЕ» – О чем ты задумалась, Энн? Они с Дианой сидели у ручья. Кругом росли папоротники, зеленела молодая трава, а сверху над ними раскинула белый ароматный полог цветущая дикая груша. Энн стряхнула с себя задумчивость и ответила с блаженным вздохом: – Я думала о своем рассказе. – А ты уже начала его писать? – сразу загоревшись интересом, спросила Диана. – Я написала только несколько страниц, но уже все продумала до конца. Как мне было трудно найти подходящую фабулу! Что бы мне ни приходило в голову, все как-то не вязалось с именем Эмилия. – А ты бы изменила имя. – Нет, это у меня не получалось. Я пробовала, но с таким же успехом я могла бы изменить твое имя. Для меня Эмилия реальный человек, и она останется все той же Эмилией под любым другим именем. Но в конце концов я нашла подходящую фабулу. А потом придумала имена для всех остальных персонажей. Как это было интересно – ты просто себе не представляешь. Я часами лежала без сна, перебирая в уме имена. Героя зовут Персиваль Далримпл. – Ты всем персонажам дала имена? – робко спросила Диана. – Может, ты разрешишь мне назвать хоть кого-нибудь, совсем неважного? Тогда в рассказе будет и моя маленькая доля участия. – Назови работника Лестеров, – милостиво разрешила Энн. – Он играет не такую уж важную роль, но он единственный, кто пока не имеет имени. – Давай назовем его Раймонд Фицборн, – предложила Диана, у которой был большой запас подобных имен. Энн с сомнением покачала головой: – Нет, боюсь, для работника это слишком аристократическое имя. Я просто не могу себе представить, чтобы человек с фамилией Фицборн кормил свиней или колол дрова. 37 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Диана в глубине души считала, что если у тебя есть воображение, то можно себе представить и не такое, но была готова признать, что Энн виднее. Мальчика-работника наконец окрестили Робертом Реном, а сокращенно – Бобби. – А сколько ты надеешься получить за этот рассказ? Об этом Энн еще не думала. Ее влекла слава, а не презренный металл, и ее литературные мечты пока были далеки от корыстных соображений. – Ты мне дашь его почитать? – попросила Диана. – Когда закончу, я его прочитаю вслух тебе и мистеру Гаррисону и буду ждать от вас самой серьезной критики. Больше до опубликования рассказ никто не увидит. – А как он закончится – хорошо или плохо? – Я еще не решила. Мне бы хотелось, чтобы у него был несчастливый конец – это гораздо романтичнее. Но, говорят, редакторы не любят рассказов с несчастливым концом. Профессор Гамильтон однажды сказал, что книгу с плохим концом может написать только гений, а другим лучше и не браться. А я ведь совсем не гений, – скромно закончила Энн. – Я больше люблю счастливые концы, – вздохнула Диана, которая считала, особенно после своей помолвки с Фредом, что все истории должны кончаться свадьбой. – Но ты же любишь всплакнуть над книжкой. – Да, но где-нибудь посередине. А конец чтобы был счастливым. – Надо все-таки, чтобы в рассказе была хоть одна печальная сцена, – задумчиво проговорила Энн. – Может, пусть с Бобби произойдет несчастный случай и он умрет? – Нет, только не убивай Бобби! – взмолилась Диана. – Это же мой герой, и я хочу, чтобы с ним все было благополучно. Убей кого-нибудь другого, если тебе это так уж необходимо. Всю следующую неделю Энн то ликовала, то пребывала в муках творчества – в зависимости от того, как продвигалась работа над рассказом. Когда у нее появлялась блестящая мысль, она торжествовала. Когда упрямый персонаж не желал поступать так, как ей хотелось, она впадала в отчаяние. Этого Диана понять никак не могла. – Да просто заставь их поступать по-своему! – Не могу, – стонала Энн. – На Эмилию совсем управы нет. Она говорит и делает такое, чего у меня и в мыслях никогда не возникало. Возьмет и испортит все, что было написано до этого, и мне приходится переписывать заново. Но наконец рассказ был закончен, и Энн прочитала его Диане на заднем крыльце дома. У нее таки получилась печальная сцена, и для этого не понадобилось жертвовать жизнью Роберта Рена. Читая эту сцену, Энн внимательно поглядывала на Диану. Диана оправдала все ее надежды и от души плакала в грустном месте, но когда Энн дочитала рассказ до конца, у Дианы был слегка разочарованный вид. – Зачем же ты убила Мориса Леннокса? – с упреком спросила она. – Но он же злодей! – воскликнула Энн. – Он это заслужил. – А мне он понравился больше всех, – упорствовала Диана. – Так или иначе, он умер, и воскрешать я его не собираюсь, – рассердилась Энн. – Если бы я оставила его в живых, он продолжал бы преследовать Эмилию и Персиваля. – Ну почему же – он мог бы исправиться… – Это уже романтизм. Да и рассказ получился бы слишком затянутый. – Ну ладно, Энн, рассказ совершенно очаровательный. Ты обязательно прославишься. А заглавие ты ему придумала? – Заглавие я давно придумала – «Искупление». А теперь скажи мне честно, Диана, какие в рассказе недостатки? – Да понимаешь, – замялась Диана, – то место, где Эмилия печет кекс, показалось мне каким-то прозаичным – оно не вписывается во все остальное. Всякий может испечь кекс. Помоему, героини не должны возиться на кухне. 38 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Да что ты говоришь! Это же юмористическая сцена, самая лучшая во всем рассказе, – возразила Энн. И можно добавить, что в этом она была совершенно права. Диана благоразумно воздержалась от дальнейшей критики, но мистеру Гаррисону угодить оказалось гораздо труднее. – Во-первых, – заявил он, – в рассказе слишком много описаний. – И потребовал: – Выбрось все свои «цветистые» обороты. Энн в глубине души подозревала, что мистер Гаррисон прав, и скрепя сердце вычеркнула почти все описания природы, хотя, для того чтобы окончательно удовлетворить придирчивого мистера Гаррисона, ей пришлось переписать рассказ три раза. – Но я уже выбросила все описания, кроме заката солнца, – возражала она. – А с ним я расстаться не могу. Это самое лучшее место. – Оно не имеет никакого отношения к сюжету, – настаивал мистер Гаррисон, – и вообще тебе не следовало писать о богатых людях. Что ты о них знаешь? Почему ты не написала о деревне вроде нашего Эвонли, разумеется, изменив имена, чтобы миссис Линд не вообразила, что героиня – она. – Нет, этого делать нельзя. – Энн покачала головой. – Эвонли – прелестная деревня, но для рассказа нужно гораздо более романтичное окружение. – Я уверен, что в Эвонли было достаточно романов, да и трагедий немало, – сухо заметил мистер Гаррисон. – А твои персонажи вовсе не похожи на живых людей – ни городские, ни деревенские. Они слишком много говорят, и речь у них слишком возвышенная. В одном месте этот твой Далримпл не умолкая разглагольствует на протяжении двух страниц, не давая девушке и словечка вставить. Если бы молодой человек так себя вел в реальной жизни, девушка вытолкала бы его за дверь. – Это неправда, – категорично заявила Энн. Она-то считала, что очаровательное поэтическое признание Далримпла завоевало бы любое девичье сердце. К тому же возвышенная благородная Эмилия не могла никого «вытолкать за дверь». Эмилия никого не выталкивала, она «отклоняла» предложения неугодных ей поклонников. – И вообще, – безжалостно продолжал мистер Гаррисон, – мне непонятно, почему она не выбрала Мориса Деннокса. Он настоящий мужчина. Допустим, он совершает плохие поступки, но он действует, тогда как Персиваль только вздыхает и закатывает глаза. – Закатывает глаза? Это было еще хуже, чем «выталкивать за дверь». – Морис Леннокс – злодей, – возмущенно заявила Энн. – Мне непонятно, почему он всем нравится больше, чем Персиваль. – Персиваль слишком хорош. Он раздражает. Когда будешь в следующий раз писать портрет героя, добавь ему человеческих слабостей. – Эмилия не могла выйти замуж за Мориса. Он негодяй. – Он бы исправился под ее влиянием. Человека можно исправить, а вот медузу уже не исправишь. Рассказик твой не так уж плох, читается живо – этого отрицать нельзя. Но ты еще слишком молода, чтобы писать приличные рассказы. Подожди лет десять. Энн дала себе зарок, что следующий рассказ она вообще никому не покажет. Слишком неприятно слушать всю эту критику. Джильберту она рассказ читать не стала, хотя и сообщила, что собирается послать его в журнал. – Если его напечатают, тогда и прочитаешь, а если нет, то пусть лучше никто его не увидит. Марилла ничего не знала о писательских замыслах Энн. В своем воображении Энн читала Марилле рассказ, напечатанный в журнале, выслушивала ее похвалу – в воображении все возможно! – и затем с торжеством объявляла, что автор рассказа – она. И вот Энн отнесла на почту внушительных размеров пакет, адресованный с очаровательной самоуверенностью и непосредственностью молодости в самый толстый из 39 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» «толстых» журналов. Диана ждала ответа от редактора с таким же нетерпением, как и сама Энн. – Ты думаешь они нам скоро ответят? – спрашивала она. – Я думаю, не позже, чем через две недели. Как я буду счастлива, если они его возьмут! – Конечно, возьмут и, наверное, попросят присылать еще. Когда-нибудь ты станешь такой же знаменитой писательницей, как миссис Морган. И я буду гордиться, что была твоей подругой детства. Прошла неделя, заполненная сладкими мечтами, а затем наступило горькое пробуждение. Придя вечером к Энн, Диана увидела, что у подруги заплаканные глаза, а на столе лежит вскрытый конверт и помятая рукопись. – Что такое, Энн? – воскликнула Диана. – Неужели тебе вернули рассказ? – Да, – всхлипнула Энн. – Редактор, наверное, сошел с ума. Как он это объяснил? – Никак. В конверт вложен напечатанный на машинке листочек, на котором написано, что рассказ им не подходит. – Я никогда не ждала ничего хорошего от толстых журналов, – заявила Диана. – Рассказы в «Канадской женщине» гораздо интереснее, хотя стоит она дешевле. Наверное, редактор настроен против всех авторов, которые не американцы. Не расстраивайся, Энн. Вспомни – миссис Морган тоже поначалу возвращали рассказы. Пошли его в «Канадскую женщину». – Да, пожалуй, – кивнула Энн, несколько утешенная словами Дианы. – И если там его напечатают, я пошлю экземпляр американскому редактору. Но описание заката придется выкинуть. Мне кажется, мистер Гаррисон был прав. Энн выкинула сцену заката, но, несмотря на это героическое самопожертвование, редактор «Канадской женщины» вернул ей «Искупление» через пять дней. Диана заявила с негодованием, что рассказ там, видимо, даже не прочитали, и поклялась, что откажется от подписки на журнал. Этот второй отказ Энн приняла со спокойствием отчаяния. Она заперла рукопись в сундук, стоявший на чердаке, но дала Диане, поддавшись на ее просьбы, второй экземпляр. – Все, – сказала Энн с горечью, – на этом я кончаю свои литературные опыты. Мистеру Гаррисону Энн не сообщила о судьбе своей рукописи, но он в конце концов сам спросил ее, что сталось с рассказом. – Его отказались печатать, – ответила Энн, не вдаваясь в подробности. Мистер Гаррисон искоса глянул на вспыхнувшее лицо девушки. – Но ты же все равно будешь продолжать писать? – Нет, – уверенно ответила она. – Я в жизни не напишу больше ни одного рассказа. В голосе у нее была безнадежность и решимость – в девятнадцать лет человек только так и может отреагировать на удар по самолюбию. – Я бы на твоем месте не стал принимать такое крайнее решение, – задумчиво проговорил мистер Гаррисон. – Я бы продолжал писать рассказы, но не посылал их в журналы. Я писал бы о людях и местах, которые хорошо знаю, и заставил бы персонажей говорить на обычном повседневном языке. И солнце бы у меня вставало и садилось без особых восторгов по этому поводу. Если бы у меня в рассказе был злодей, я дал бы ему шанс исправиться. На свете, наверное, есть ужасные злодеи, но, что бы там ни говорила миссис Линд, их не так уж много. Почти в каждом человеке заложено что-то хорошее. Не бросай писать, Энн. – Нет, писать я больше не буду. Глупо было и пытаться. Когда я окончу Редмонд, то сосредоточусь на преподавании. Учить детей я умею. А рассказы писать – нет. – Когда ты окончишь Редмонд, тебе пора будет подумать о замужестве, – улыбнулся мистер Гаррисон. – Не стоит с этим тянуть так, как это сделал я. 40 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» «Порой мистер Гаррисон просто невыносим, – думала Энн по дороге домой. – Вытолкнет за дверь… закатывает глаза… теперь вот – пора думать о замужестве… Еще чего!» Глава тринадцатая СМЕРТЬ РУБИ Энн сидела с Руби в саду Джиллисов. Было тепло, все вокруг цвело, долины окутывала серебристая дымка, лесные тропинки пестрели тенями. Постепенно долгий день незаметно сменился вечером. Энн приглашали покататься при лунном свете, но она отказалась, чтобы провести вечер с Руби. Она довольно часто навещала больную девушку, хотя порой думала, что ее визиты не приносят радости ни ей, ни Руби, и иногда уходила домой, решив, что больше сюда не придет. Руби с каждым днем становилась бледнее. Она оставила мысль о преподавании в школе – «папа считает, что до Нового года мне лучше не работать», – и вышивание, которым она так любила заниматься, все чаще выпадало из ее ослабевших рук. Но она была всегда весела, любила говорить о своих планах и неумолчно болтала о многочисленных поклонниках, их соперничестве и своем жестоком с ними обращении. От этого Энн становилось еще труднее ее навещать. То, что раньше казалось смешным или глупым, теперь сделалось страшным – смерть проглядывала сквозь маску жизни, за которую так упорно цеплялась Руби. Но Руби всякий раз просила Энн приходить еще и еще. Миссис Линд ворчала, что Энн подцепит чахотку, и даже Марилла как-то сказала: – Каждый раз, когда ты возвращаешься от Руби, у тебя измученный вид. – Но это все так грустно и ужасно, – тихо отвечала Энн. – Руби совсем не понимает, как ей плохо. И все-таки мне кажется, что ей нужна помощь, что она взывает к ней – и я хочу ей помочь, но не могу. У меня все время такое чувство, будто она борется с невидимым врагом – пытается оттолкнуть его своими слабыми руками. Поэтому я так устаю… Но в тот вечер Руби была странно тиха, ничего не говорила о вечеринках, нарядах и кавалерах и просто лежала в гамаке, завернувшись в белую шаль. Ее длинные русые косы – как Энн завидовала им в школьные годы! – покоились на груди. Лицо Руби было бледным и по-детски жалобным. В серебристом небе поднялась луна. Позади сада Джиллисов находилась церковь и рядом с ней старое кладбище. Луна освещала белые надгробные плиты, и они четко выделялись на фоне темных деревьев. – Как странно выглядит кладбище при свете луны, – прошептала Руби. – И эти памятники – словно призраки. – Она поежилась. – Скоро и я там буду лежать, Энн. Вы с Дианой и все остальные будете радоваться жизни – а я буду лежать там… в могиле… мертвая. Энн, пораженная, не могла вымолвить ни слова. – Ты же знаешь, что это так, признайся, – потребовала Руби, поглядев ей прямо в глаза. – Да, знаю, – обреченно кивнула Энн. – Знаю, моя милая. – Все это знают, – с горечью сказала Руби. – И я знаю – с весны, – но я отказывалась с этим мириться. Энн! – жалобно вскричала Руби, схватив Энн за руку. – Я не хочу умирать! Я боюсь умирать! – Чего же ты боишься, Руби? – Я… я не сомневаюсь, что попаду в рай – я же была доброй христианкой, – но… там будет все по-другому. Мне страшно думать, что там нет ничего, к чему я привыкла. – Знаешь, Руби, – нерешительно начала Энн: ей было трудно говорить о великой тайне жизни и смерти, – я думаю, что мы неправильно представляем себе рай. Вряд ли загробная жизнь так уж сильно отличается от земной. Мне кажется, что мы будем там жить 41 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» так же, как и здесь, только более праведно, что мы останемся сами собой, но не будем терзаться неизвестностью. Не надо бояться, Руби. – Но я хочу жить здесь! Я так мало пожила! Я отчаянно боролась за жизнь, но это оказалось бесполезно. Я должна умереть… расстаться со всем, что люблю… У Энн буквально разрывалось сердце. Ей не хотелось утешать подругу банальной ложью, а все, что говорила Руби, было ужасающей правдой. Ей действительно придется расстаться со всем, что она любит. Она жила только мелкими, преходящими радостями, не заботясь о том главном, вечном смысле, который перекидывает мост между жизнью на земле и на небе и дает умирающему веру, что он просто переходит из земного дома в небесный, из сумерек в безоблачный день. Руби приподнялась и устремила свои красивые голубые глаза на огромную круглую луну. – Я хочу жить, – дрожащим голосом сказала она. – Хочу быть, как другие девушки, – выйти замуж… иметь детей. Я всегда любила малышей, Энн. Я никому не могла бы в этом признаться, кроме тебя. Знаю, что ты поймешь. А бедный Герб… он любит меня, и я люблю его, Энн. Другие для меня ничего не значат, но он – очень много. Если бы я не умерла, я вышла бы за него замуж, и мы были бы счастливы. Ох, Энн, как это несправедливо! Руби упала обратно на подушки и горько разрыдалась. Энн, переполненная жалостью и отчаянием, крепко сжала руку подруги – и ее молчаливое сочувствие передалось Руби и помогло ей, возможно, больше, чем могли бы помочь самые убедительные слова утешения. Постепенно Руби успокоилась, рыданья стихли. – Я рада, что поделилась с тобой, Энн, – прошептала она – Мне стало легче от того, что все это вырвалось наружу. Каждый раз, когда ты ко мне приходила, я хотела поговорить с тобой, но у меня не было сил. Мне казалось, что, если я произнесу эти слова вслух, или кто-нибудь другой скажет, или хотя бы намекнет на то, что я умру, смерть станет неминуемой. Поэтому я не позволяла себе даже думать о смерти. Днем, когда меня окружают люди, это не так трудно. Но ночью становится просто невыносимо. Смерть приходит и глядит мне в лицо, и мне делается так страшно, что хочется кричать. – Но ты не должна бояться, Руби. Ты должна быть храброй и верить, что на небе тебе будет хорошо. – Я постараюсь поверить в это. А ты приходи ко мне почаще, Энн. Ладно? – Да, дорогая. – Мне осталось недолго, Энн. Я чувствую. И я хочу, чтобы рядом со мной была ты. Ты мне всегда нравилась больше всех девочек в школе. Ты никогда не злилась, и не завидовала, и не ревновала, как многие из них. Вчера ко мне приходила Эм Уайт. Помнишь, мы с ней так дружили в школе, а потом поссорились и больше уже не разговаривали? Сейчас я понимаю, как это было глупо. Вчера мы с Эм помирились. Она сказала, что давно помирилась бы со мной, но боялась, что я от нее отвернусь. А я ни разу с ней не заговорила, так как думала, что она мне не ответит. Как странно, что люди не могут понять друг друга, правда, Энн? – Да, больше всего горя на земле происходит из-за отсутствия взаимопонимания, – кивнула Энн. – Но мне надо идти, Руби. Уже поздно – тебе нельзя оставаться в сыром саду вечером. – Ты скоро опять придешь, Энн? – Да, очень скоро. Я сделаю все, чтобы тебе помочь. – Ты мне уже помогла. Мне не так страшно. Доброй ночи, Энн. – Доброй ночи, дорогая. Энн медленно шла домой по залитому лунным светом Эвонли. Этот разговор заставил ее осознать глубинный смысл жизни. Нельзя порхать по ней бабочкой, как Руби, и жить лишь маленькими повседневными радостями: надо стремиться к высокому. Жизнь, которая ожидает нас на небесах, должна начинаться уже на земле. 42 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Больше Энн не видела Руби живой. На следующее утро из дома в дом полетела весть, что Руби Джиллис умерла. Она умерла во сне, и на ее лице была улыбка – словно смерть пришла не как леденящий душу призрак, а как добрый друг, который взял ее за руку и перевел через небесный порог. После похорон миссис Рэйчел Линд сказала, что красивее покойницы она в жизни не видела. В Эвонли еще много лет вспоминали, как прекрасна была в гробу одетая в белое платье Руби. Смерть одухотворила ее земную вызывающую красоту и явила людям тонкие черты и нежный абрис ее лица, сделав то, что, может быть, с годами сделали бы жизнь, любовь, радости и горести материнства. Глядя на это лицо сквозь пелену слез, Энн поняла – такой лик предназначил Руби Всевышний, и такой она останется в памяти навсегда. Перед тем как похоронная процессия вышла из дома, миссис Джиллис отозвала Энн в комнатку рядом с гостиной, где покоилась в гробу Руби, и вручила ей маленький пакет. – Я решила отдать это тебе, – сквозь слезы проговорила она. – Руби, наверное, хотела бы, чтобы я так сделала. Это салфетка, которую она вышивала в последние дни. Она не закончена – иголка так и осталась там, куда ее воткнули в последний раз бедные слабые пальчики. – Как странно думать, что человек, которого ты знал всю жизнь, умер, – сказала Энн Диане по дороге с кладбища. – Это первая смерть среди наших подруг. Постепенно, рано или поздно, мы все последуем за ней. – Да, возможно, – неохотно признала Диана. Ей не хотелось говорить о смерти. Она предпочла бы обсудить похороны: великолепный, обитый белым бархатом гроб, который мистер Джиллис заказал для своей любимицы («Джиллисы обязательно должны выставиться, даже на похоронах», – заметила по этому поводу миссис Линд), убитое горем лицо Герба Спенсера, истеричные рыдания одной из сестер Руби, – но об этом Энн говорить отказывалась. Она шла, глубоко задумавшись, и Диана чувствовала, что в этих раздумьях ей нет места. – Руби ужасно любила смеяться, – прервал молчание Дэви. – А на небесах она тоже будет смеяться, Энн? – Наверное, – ответила Энн. – Что ты говоришь, Энн! – воскликнула Диана, потрясенная этим кощунством. – А почему бы и нет? – серьезно сказала Энн. – Ты уверена, что на небесах мы уже никогда не будем смеяться? – Я… я не знаю, – растерялась Диана. – Но в этом есть что-то неподобающее. Ведь даже в церкви не положено смеяться. – Но рай совсем не похож на церковь, – убежденно промолвила Энн. – Надеюсь, что нет, – заявил Дэви. – В церкви всегда ужасно скучно. Но вообще-то я еще долго не собираюсь умирать. Я хочу прожить до ста лет, как мистер Томас Блуветт из Белых Песков. Он говорит, что прожил так долго, потому что всю жизнь курил трубку. Она убивала всех микробов. Мне уже скоро можно будет начать курить трубку, Энн? – Нет, Дэви, я надеюсь, что ты никогда не будешь курить, – рассеянно ответила Энн. – И как тебе понравится, когда микробы сведут меня в могилу?.. Глава четырнадцатая МЕЧТА НАИЗНАНКУ До начала семестра осталась всего одна неделя. Энн радовалась при мысли о возвращении в университет и встрече с редмондскими друзьями. Немалое место в ее мечтах занимал и Домик Патти. Воспоминание о нем, хотя она пока не прожила там ни одного дня, согревало ее, как воспоминание о родном очаге. Конечно, лето в Эвонли доставило ей много радости и многому ее научило. 43 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» «Да, – думала Энн, – не все жизненные уроки получаешь в университете. Жизнь сама преподносит их на каждом шагу». Но, увы, последняя неделя каникул была испорчена очень неприятным для Энн событием: казалось, какой-то злой бесенок вывернул ее мечту наизнанку. Как-то вечером миссис Гаррисон пригласила Энн на чай. – Ты больше рассказов не писала, Энн? – бесцеремонно спросил девушку мистер Гаррисон. – Нет, – коротко ответила Энн. – Ну-ну, не обижайся. Миссис Слоун сказала мне вчера, что месяц назад кто-то бросил в почтовый ящик большой конверт, адресованный монреальской компании пищевых полуфабрикатов Роллингс. Она тогда подумала, что кто-то решил принять участие в объявленном компанией конкурсе на лучший рассказ, в котором упоминалась бы их продукция. Правда, миссис Слоун сказала, что адрес был написан не твоим почерком, но я все-таки подумал: не твоих ли это рук дело? – Ничего подобного! Я видела объявление о конкурсе, но мне и в голову не пришло принять в нем участие. Унизиться до того, чтобы писать рассказ, рекламирующий полуфабрикаты! Энн произнесла эти слова с глубочайшим презрением в голосе, не подозревая, какое унижение ее ждет. В тот же вечер в Грингейбл пришла Диана. Ее глаза блестели, щеки пылали, в руке она держала конверт. – Энн, тебе письмо! Я была на почте и решила сама его тебе принести. Открывай быстрее! Если это то, что я думаю, я просто умру от счастья! Энн с удивлением разорвала конверт и вынула напечатанное на машинке послание: «Мисс Энн Ширли Грингейбл, Эвонли, остров Принца Эдуарда Уважаемая мисс Ширли! Мы с удовольствием сообщаем Вам, что Вашему прелестному рассказу «Искупление» присуждена премия в двадцать пять долларов на конкурсе, объявленном нашей компанией. В конверте Вы найдете чек на эту сумму. Рассказ будет напечатан в нескольких канадских газетах, а также в виде брошюры, которую мы собираемся распространять среди наших клиентов. Благодарим Вас за внимание. Искренне Ваш директор компании Роллингс». – Что это значит? – глаза Энн потемнели. Диана же запрыгала и захлопала в ладоши. – Я так и знала, что ты получишь премию! Это я послала твой рассказ на конкурс, Энн. – То есть как это?! – Так – взяла и послала! – радостно сообщила Диана, усаживаясь на кровать Энн. – Когда я увидела объявление о конкурсе, я сразу подумала о твоем рассказе. Но я боялась, что ты откажешься послать его – ты ведь совсем потеряла веру в себя. И я решила отправить второй экземпляр, который ты мне дала, и ничего пока не говорить. Я подумала: если рассказ не получит премию, ты ничего об этом не узнаешь; а если получит, пусть для тебя это будет очаровательный сюрприз. Диана не очень тонко разбиралась в настроениях окружающих ее людей, но все же до нее дошло, что Энн как будто не находит в сюрпризе ничего очаровательного. – Да ты что, Энн, совсем не рада? – воскликнула Диана. Энн с трудом изобразила улыбку. 44 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Разумеется, я тронута твоим желанием порадовать меня, – медленно проговорила она. – Но я так изумлена… я просто не понимаю. В рассказе же не было ни слова о… – Энн запнулась, – …о полуфабрикатах. – А-а… Так это я сама вставила, – призналась Диана. – Там у тебя есть очень подходящее место, где Эмилия печет кекс. Вот я и написала, что она достала пакет фирмы Роллингс, и кекс получился на редкость удачным. А потом, в последнем абзаце, где Персиваль прижимает Эмилию к груди и говорит: «Дорогая, наконец-то осуществятся наши заветные мечты», я добавила: «И почаще пеки мне кекс из полуфабрикатов Роллингс». – О боже! – простонала Энн. Ей показалось, что на нее вылили ушат холодной воды. – Зато ты получила двадцать пять долларов! – ликующе тараторила Диана. – А Присцилла говорила, что «Канадская женщина» платит только пять долларов за рассказ. Дрожащей рукой Энн взяла розовый чек, который вдруг стал ей невыразимо отвратителен. – Нет, я не могу это принять. Он по праву принадлежит тебе, Диана. Ты внесла в рассказ изменения, ты послала его на конкурс. Я бы никогда не стала этого делать. Так что забирай чек. – Еще чего! С какой это стати? Что, мне трудно было сделать такую малость? С меня довольно чести быть подругой победительницы. Ну ладно, я пошла. У нас гости, и мне вообще-то с почты надо было идти сразу домой. Но я не могла уйти, не разузнав, что в этом конверте. Я очень за тебя рада, Энн. Энн в порыве нежности поцеловала подругу. – Ты мой самый верный и любимый друг на целом свете, Диана, – сказала она дрожащим голосом, – и я понимаю, что ты это сделала из самых лучших побуждений. Диана ушла, весьма довольная собой, а бедная Энн, швырнув ни в чем не повинный чек в ящик бюро с таким видом, словно это была плата за убийство, ничком бросилась на постель и разразилась слезами. Теперь она станет посмешищем всего Эвонли и всех своих редмондских знакомых! Вечером пришел Джильберт и принялся поздравлять Энн с успехом – он уже был на ферме Барри, и Диана успела сообщить ему радостную новость. Но, увидев лицо Энн, он оборвал свои поздравления на полуслове. – Энн, что с тобой? Я-то думал, ты в восторге. Это ведь великолепно – получить первую премию. – Джильберт, хоть ты мне этого не говори, – взмолилась Энн. – Я чувствую себя опозоренной навеки. Представь себе мать, у которой ребенка оклеили сверху донизу рекламными объявлениями. Я писала свой рассказик с такой любовью, вложила в него свои лучшие чувства. И свести его до уровня рекламы – это просто кощунство! Помнишь, что нам в Куинс-колледже говорил профессор Гамильтон? Никогда не писать ни слова из корыстных побуждений. Что он подумает, узнав, что я написала рассказ во славу фирмы Роллингс? А если об этом услышат в университете, мне не дадут проходу. – Ничего подобного, – возразил Джильберт, подозревавший, что Энн больше всего боится упасть в глазах этого умника с третьего курса. – Все подумают то же самое, что и я, – будто ты, как и все мы, не слишком обремененная богатством, решила немного подзаработать на учебу. Не вижу в этом ничего смешного или позорного. Конечно, лучше писать шедевры, но за квартиру и обучение платить-то тоже надо. Этот практичный взгляд на вещи немного утешил Энн. Во всяком случае, она перестала бояться, что станет всеобщим посмешищем. Но по-прежнему считала, что над ее идеалами совершено надругательство. 45 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Глава пятнадцатая ЖИТЕЛИ ДОМИКА ПАТТИ ПРИТИРАЮТСЯ ДРУГ К ДРУГУ – Ой, как здесь уютно – даже лучше, чем дома, – восхищенно воскликнула Филиппа Гордон. Они все сидели в гостиной Домика Патти – Энн, Присцилла, Фил, Стелла, тетя Джемсина, Бандит, Джозеф и Сара-кошка, а также Гог и Магог. На стенах плясали тени от камина, кошки мурлыкали, в вазе на столе стоял огромный букет золотистых хризантем, которые прислал один из поклонников Фил. Обитатели Домика Патти прожили вместе уже три недели и уверились, что их эксперимент увенчался успехом. Когда пришло время возвращаться в Кингспорт, Энн без особого сожаления рассталась с Эвонли. Последние недели каникул оказались не из приятных. «Искупление» было напечатано в газетах, выходивших на острове, а на прилавке в магазине мистера Блэра лежала стопка розовых, голубых и зеленых брошюр с ее рассказом, которые он выдавал каждому покупателю. Связку брошюр «на память» он прислал и Энн, но она тут же бросила ее в печку. Собственно, никто в Эвонли, кроме самой Энн, не считал, что она как-то унизила себя, написав этот рассказ, – наоборот, все ею восхищались. Не такое простое дело получить первую премию! Многочисленные друзья Энн взирали на нее с уважением, недруги – с презрительной завистью. Джози Пайн утверждала, что Энн откуда-то списала рассказ: она, Джози, точно помнит, что уже где-то его читала. Семейство Слоунов, которые уже знали, что Энн отказала Чарли, говорили, что написать рассказик может всякий и в этом нет никакой особой доблести. Тетя Атосса выразила сожаление по поводу занятий Энн литературой: никто из уроженцев Эвонли никогда не стал бы писать романы. Вот что получается, когда удочеряют сирот без роду и племени. Даже миссис Рэйчел Линд не была уверена, прилично ли заниматься писательством, хотя двадцать пять долларов почти примирили ее с этим не совсем добропорядочным занятием. – Просто удивительно, что за какие-то глупые выдумки платят такие деньги, – качала она головой со смесью гордости и неодобрения. В общем, Энн уехала из Эвонли с облегчением. А как приятно было прийти в университет умудренной жизнью второкурсницей и в первый день учебного года встретить толпу друзей и знакомых. В вестибюле университета Энн увидела Присциллу и Стеллу, Джильберта и Чарли, который просто лопался от важности, – как же, он уже не какой-нибудь первокурсник! – Филиппу, так и не решившую дилемму Алека – Алонсо, и Зануду Сперджена Макферсона. После окончания Куинс-колледжа Зануда учительствовал, но его мать решила, что пора ему бросать это занятие и поступать в Редмонд учиться на пастора. Бедному Зануде не повезло: в первый же день полдюжины безжалостных второкурсников, живших с ним в одном пансионе, напали на него ночью и остригли ему полголовы наголо. Так Зануда и ходил, пока волосы не выросли. Он горько признался Энн, что порой сомневайся, есть ли у него призвание к духовной карьере. Тетя Джемсина приехала только тогда, когда все в Доме было готово. Мисс Патти послала Энн ключ вместе с письмом, в котором написала, что Гог и Магог находятся в коробке под кроватью в комнате для гостей и что их можно достать оттуда и поставить на место. Еще она добавила в постскриптуме, что они с сестрой заново оклеили гостиную обоями всего пять лет назад, и просила, чтобы девушки не дырявили их гвоздями для картин. В остальном мисс Патти целиком полагалась на Энн. С каким наслаждением девушки обживали свой новый дом! Как сказала Фил, это было почти то же самое, что выйти замуж, только лучше: занимаешься устройством нового дома, а муж не путается под ногами. Все привезли с собой что-нибудь для украшения своего нового жилища. Фил, Присцилла и Стелла понаставили повсюду безделушек и понавешали картин, пренебрегая целостностью новых обоев мисс Патти. 46 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Будем уезжать, заткнем дырки замазкой – она и не заметит, – сказали они Энн, когда та стала возражать против их бесцеремонного обращения с чужой собственностью. Мисс Ада на прощанье вручила Энн и Присцилле одну из своих вышитых подушечек. Марилла прислала несколько банок с вареньем, а миссис Линд подарила Энн стеганое одеяло и вдобавок одолжила во временное пользование еще пять таких одеял. – Бери-бери, – решительно сказала она Энн. – Чем им лежать на чердаке без дела, пусть от них лучше польза будет. А так их только моль съест. Однако ни одна моль не осмелилась бы приблизиться к этим одеялам – от них так разило нафталином, что их пришлось на две недели развесить в саду, чтобы выветрился запах. На аристократической Споффорд-авеню такого зрелища еще ни разу не видели. Старый миллионер, живший с ними по соседству, пришел к девушкам с просьбой продать ему роскошное одеяло с красными тюльпанами по желтому полю, которое миссис Рэйчел подарила Энн. Он сказал, что его мать шила похожие одеяла и ему хочется иметь такое в память о ней. Энн отказалась продать одеяло, чем его сильно огорчила, но написала миссис Линд. Польщенная миссис Линд написала в ответ, что у нее есть еще одно, точно такое же. Так что табачный король получил-таки одеяло и застелил им свою постель – к великому неудовольствию аристократической супруги. Одеяла миссис Линд оказались весьма кстати, поскольку в Домике Патти, кроме достоинств, обнаружились и недостатки. В нем было довольно холодно, поэтому когда по ночам начались заморозки, девушки с наслаждением залезали под теплые одеяла миссис Линд и надеялись, что Бог вознаградит ее за это доброе дело. Энн поселилась в голубой комнате, которая ей так пришлась по душе еще весной. Присцилла и Стелла жили вместе в большой комнате. Фил вполне устраивала маленькая комнатка над кухней, а тете Джемсине досталась сообщавшаяся с гостиной комната на первом этаже. Бандит поначалу спал на пороге. Бандит появился в доме следующим образом. Как-то раз по дороге из университета домой Энн заметила, что встречные прохожие поглядывают на нее с улыбкой. «В чем дело? – подумала Энн. – Шляпка, что ли, съехала набок?» Она стала озираться и увидела Бандита. Оказывается, все это время за ней по пятам следовал весьма неприглядный представитель кошачьего племени. Это был уже взрослый кот, тощий, грязный, с оборванными ушами, заплывшим глазом и распухшей щекой. Определить его цвет одним словом не представлялось возможным. Казалось, что он поначалу был черный, а потом его опалили. Мех его к тому же торчал клоками и зиял пролысинами. Энн крикнула «брысь!», но это не помогло. Пока она стояла на месте, он сидел и укоризненно смотрел на нее своим единственным здоровым глазом; как только она шла дальше, он следовал за нею. Дойдя до калитки Домика Патти, Энн безжалостно захлопнула ее перед носом кота, решив, что на этом ее знакомство с ним окончено. Но когда через четверть часа Фил открыла дверь, она обнаружила на ступеньке крыльца ржаво-черного кота. Мало того, он моментально ринулся в дом и с ликующим «мяу!» прыгнул Энн на колени. – Энн, – сурово спросила Стелла, – это твое животное? – Вовсе нет, – с негодованием отреклась от кота Энн. – Он увязался за мной по дороге и шел до самого дома. Слезай с колен, грязная тварь! Я ничего не имею против приличных чистых кошек, но ты мне совсем не нравишься. Однако кот не разделял чувств девушки. Он свернулся клубочком у нее на коленях и принялся мурлыкать. – Он тебя удочерил, – засмеялась Присцилла. – Так я ему и дамся! – проворчала Энн. – Бедняга совсем отощал, – посочувствовала коту Фил. – Смотрите – кожа да кости. 47 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Ну что ж, – согласилась Энн скрепя сердце, – давайте его хорошенько накормим и отправим восвояси. Кота накормили и выставили за дверь, но утром опять нашли его на крыльце. Так он и продолжал жить на крыльце, проникая в дом едва открывалась дверь. Холодный прием его отнюдь не обескуражил, но привязан он был только к Энн. Девушки из жалости кормили его, однако по прошествии недели решили, что надо как-то избавляться от животного. Кот выглядел значительно лучше, чем в первый день: заплывший глаз открылся, опухоль на щеке опала, он заметно поправился и даже иногда стал умываться. – Все равно мы не можем оставить его у себя, – заявила Стелла. – На следующей неделе приедет тетя Джемсина и привезет Кошку-Сару. Не держать же нам двух кошек! Да к тому же этот драный кот будет все время драться с Сарой. Видно, что он по натуре бандит. Вчера он сражался с котом табачного короля и задал ему хорошую трепку. – Да, надо от него избавиться. – Энн сердито поглядела на предмет обсуждения, который с видом невыразимой кротости свернулся на коврике перед камином. – Но как? Как могут четыре беспомощные женщины избавиться от кота, который не согласен, чтобы от него избавлялись? – Надо усыпить его хлороформом, – деловито предложила Фил. – Это самый человечный способ. – Будто мы умеем усыплять котов хлороформом, – усмехнулась Энн. – Я умею. Это один из моих, увы, слишком немногих талантов. Мне приходилось дома усыплять кошек. Утром даешь ей поесть, потом суешь ее в мешок – у нас есть такой в кладовке – и опрокидываешь над ней ящик. Берешь бутылочку хлороформа, открываешь пробку и ставишь под ящик. На ящик кладешь что-нибудь тяжелое и оставляешь его так до вечера. А вечером находишь мирно свернувшуюся – как будто во сне – мертвую кошку. Смерть совершенно безболезненна. – Тебя послушать – так это легко. – Энн недоверчиво покачала головой. – Это на самом деле легко. Я беру все на себя, – уверенно заявила Фил. Она приобрела хлороформ и на следующее утро приготовила мешок и ящик. Тем временем Бандит, плотно позавтракав, прыгнул на колени Энн и стал умываться. У девушки защемило сердце. Бедное создание любило ее и доверяло ей, а она согласилась на его уничтожение! – Забирай его скорее, – сказала она Фил. – Я чувствую себя убийцей. – Ничего, страдать он не будет, – утешила Фил, но Энн убежала, чтобы не видеть, как станет твориться это черное дело. Ящик поставили на заднем крыльце и весь день к нему никто не подходил. Вечером Фил сказала, что кота надо похоронить. – Присси со Стеллой пусть идут рыть могилу, – распорядилась Фил, – а ты, Энн, помоги мне достать его из-под ящика. Вот этого я делать одна не люблю. Энн и Фил на цыпочках вышли на заднее крыльцо. Фил сняла камень, лежавший поверх ящика. И вдруг оттуда раздалось приглушенное мяуканье. – Он жив, – ахнула Энн. – Похоже на то, – согласилась Фил. Опять раздалось мяуканье. Девушки озадаченно поглядели друг на друга. – Что же делать? – спросила Энн. – Могила готова, – заявила подошедшая Стелла. – А где кот-то? – Он жив, – растерянно проговорила Энн. – Придется оставить его до утра, – решила Фил, опуская камень обратно на ящик. – Возможно, это были его предсмертные стоны. А может, нам вообще померещилось. Но когда утром подняли ящик, Бандит выскочил из-под него, вспрыгнул на плечо Энн и начал вылизывать ей лицо. Более живого кота трудно было себе представить. 48 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Ах, вот в чем дело! – простонала Фил. – В ящике дырка от сучка. Поэтому он и остался жив. Придется повторить все еще раз. – Нет уж! – вдруг воспротивилась Энн. – Еще раз убивать Бандита не дам. Это мой кот – придется вам с этим смириться. – Ну что ж, тогда сама решай, как будет с тетей Джимси и Кошкой-Сарой. Я умываю руки, – заявила Стелла. С того дня Бандит стал членом семьи. Ночью он спал на коврике на крыльце и вел привольную и сытую жизнью. К тому времени, когда приехала тетя Джемсина, Бандит потолстел, шерсть у него лоснилась, и вид был мало-мальски респектабельный. Но, как и кошка из сказки Киплинга, он «гулял сам по себе», вступал в битву с любым котом, который встречался ему на пути, и постепенно победил всех кошачьих аристократов на Споффордавеню. А из людей он любил одну Энн и больше никому не позволял себя даже гладить. Любая такая попытка пресекалась сердитым шипеньем. – До чего же наглый кот, – возмущалась Стелла. – Ничего не наглый, а теплый ласковый ворчун! – Энн нежно прижала Бандита к груди. – Он сроду не уживется с Кошкой-Сарой, – пессимистически предрекала Стелла. – Я согласна терпеть, когда кошки дерутся в саду по ночам, но чтобы они сражались посреди гостиной – увольте! Наконец приехала тетя Джемсина. Она оказалась крошечной женщиной с треугольным личиком и большими голубыми глазами, в которых светился огонь неугасаемой молодости. У нее были розовые щечки и снежно-белые волосы, которые она укладывала смешными буклями над ушами. – Это очень старомодная прическа, – сообщила тетя Джемсина, усевшись в креслокачалку у камина и сразу принявшись вязать что-то нежно-розовое. – Но я и есть старомодная женщина. Все мои платья старомодны, и все мои взгляды тоже. Я вовсе не говорю, что они лучше новомодных. Может, они даже много хуже. Но я к ним привыкла, как к старым туфлям. Могу я в своем возрасте носить такие туфли, в которых мне удобно, и придерживаться удобных взглядов? Я собираюсь жить здесь в свое удовольствие. Вы, наверно, воображаете, что я буду вас одергивать и воспитывать, но у меня этого и в мыслях нет. Вы уже взрослые и должны знать, как себя вести. А если не знаете, то учить вас все равно поздно. Так что, – с озорным огоньком в глазах заключила тетя Джемсина, – можете вытворять что вам угодно – я мешать не собираюсь. И девушки поняли, что будут обожать свою «дуэнью». Тетя Джемсина привезла не одну, а двух кошек – Кошку-Сару и Джозефа, которого ей оставила уехавшая в Ванкувер подруга. – Она не могла взять Джозефа с собой и умоляла меня приютить его. Не могла же я ей отказать. Он прекрасный кот – то есть у него прекрасный характер. Вот только цвет не поймешь какой. И это была правда. Стелла сказала, что он похож на ходячий мешок с обрезками ткани. Ноги у Джозефа были белые с черными пятнышками. Спина серая, на одном боку огромное рыжее пятно, на другом – черное, хвост – рыжий, но с серым кончиком. Уши у кота были пестрыми, да и глаза разного цвета, что придавало ему пиратский вид. На самом же деле кот обладал добрым и ласковым нравом. Джозеф и Кошка-Сара прибыли в разных корзинках. Когда их выпустили и накормили, Джозеф улегся на диване, а Сара села перед камином и принялась умываться. Это была большая откормленная серо-белая кошка, наделенная огромным чувством собственного достоинства, которое ничуть не умаляло сознание ее плебейского происхождения. Тете Джемсине ее подарила знакомая прачка. 49 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Прачку звали Сара, вот мой муж и прозвал зверюгу Кошка-Сара, чтобы их различать, – объяснила тетя Джемсина. – Ей восемь лет и она отлично ловит мышей. Она никогда не дерется, а Джозеф – очень редко. – Им придется драться, чтобы защитить свою жизнь, – мрачно предсказала Стелла. В этот момент на сцене появился Бандит. Одним прыжком он выскочил из двери на середину комнаты и только тогда заметил, что в его владения вторглись чужаки. Кот остановился на выпрямленных лапах, его хвост растопырился и стал втрое толще обыкновенного, шерсть на загривке встала дыбом. Пригнув голову, он издал жуткий вопль и с ненавистью кинулся на Кошку-Сару. Величественное животное перестало умываться и поглядело на Бандита с любопытством. Потом кошка подняла мощную лапу и небрежным ударом отбросила Бандита на другой конец гостиной. Кот прокатился по полу и поднялся на ноги с оглушенным видом. Что это еще за животное из породы кошачьих, которое может дать ему затрещину, как котенку? Бандит с сомнением смотрел на Кошку-Сару. Продолжать битву или не стоит? А Сара пренебрежительно отвернулась от него и возобновила занятия своим туалетом. Нет, решил Бандит, пожалуй, не стоит. И больше он ни разу не пробовал задевать Кошку-Сару и уступил ей пальму первенства в доме. Но тут вдруг неосторожно зевнул Джозеф. Бандит, горевший жаждой мщения, бросился на него. Тот, хоть и миролюбивый по природе, вполне был способен при необходимости постоять за себя. Драки между двумя котами происходили каждый день – с переменным успехом. Энн стояла на стороне Бандита и возненавидела Джозефа. Стелла была в отчаянии. А тетя Джемсина только смеялась. – Да дайте им выяснить отношения, – спокойно говорила она. – Подерутся-подерутся, а потом станут друзьями. Джозефу полезно размяться – он выглядит чересчур толстым. А Бандиту надо прочувствовать, что и на него есть управа. Действительно, со временем коты поняли, что им не удастся избавиться друг от друга, и из заклятых врагов сделались закадычными друзьями. Они спали на одной подушке, обняв друг друга лапами, и вылизывали друг другу морды. – Ну вот, – заключила Фил, – все мы притерлись друг к другу. А я научилась мыть посуду и подметать полы. – Только ты больше никому не рассказывай, что можешь усыпить кошку. – Конечно, могу – просто в ящике была дырка! – И очень хорошо, что была, – строго сказала тетя Джемсина. – Конечно, нам приходится топить котят, а то весь мир заполнится кошками. Но убивать приличного взрослого кота никто не имеет права – разве что он повадится высасывать яйца. – Ты бы не сказала, что Бандит – приличный кот, если бы увидела его в первый день появления, – заметила Стелла. – Он был похож не на кота, а на дьявола. – А по-моему, дьявол не может быть так уж некрасив, – задумчиво произнесла тетя Джемсина. – Если бы он был отвратителен с виду, он не смог бы причинять столько зла. Я всегда представляла его себе весьма привлекательным на вид джентльменом. Глава шестнадцатая ПОСЛЕДНИЙ ПОДАРОК ОТ МИСС ЖОЗЕФИНЫ БАРРИ Наступили рождественские каникулы, и обитатели Домика Патти разъехались по домам. Тетя Джемсина сама решила остаться. – Меня пригласили на Рождество в несколько мест, но я никуда не могу заявиться с тремя кошками, – сокрушалась она. – А оставить бедных животных одних на три недели у меня сердце не выдержит. Если бы у нас были приличные соседи, которые пообещали их 50 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» кормить, тогда другое дело, но на нашей улице живут одни миллионеры. Так что я лучше останусь здесь и буду ждать вас. Энн поехала домой, как всегда, исполненная радостных ожиданий, но они не совсем оправдались. В Эвонли стояла необычайно холодная и вьюжная зима, какой не могли припомнить даже старики. Грингейбл был практически погребен под сугробами. Метели бесновались почти каждый день. Не успевали расчистить дороги, как их засыпало снова. Из дома почти нельзя было выйти. Общество по украшению Эвонли три раза назначало вечеринку в честь приехавших на каникулы студентов, но бушевали такие снежные бураны, что прийти никто не смог. В конце концов пришлось отказаться от вечеринки. Несмотря на свою любовь к Грингейблу, Энн с тоской вспоминала уютный Домик Патти, пылающий в гостиной камин, улыбающуюся тетю Джемсину, трех кошек, веселую болтовню подруг и друзей, собиравшихся у них по пятницам., Энн было скучно. Все три недели Диана не выходила из дому из-за жестокого бронхита. Да и Энн не могла добраться до фермы Барри – тропинку через лес занесло непроходимыми сугробами, а кружной путь по замерзшему Лучезарному озеру был не многим лучше. Руби Джиллис спала вечным сном на заснеженном кладбище. Джейн Эндрюс учительствовала в западных прериях. Правда, Джильберт остался по-прежнему верен Энн и почти каждый вечер пробирался в Грингейбл сквозь снежные заносы. Но Энн стала прямотаки бояться визитов Джильберта. В их разговоре то и дело наступали внезапные паузы, и, подняв на юношу глаза, она встречала прикованный к ней взгляд, выражение которого говорило само за себя. Энн при этом смущенно вспыхивала так, словно… словно… в общем, ей было не по себе. Другое дело, когда Джильберт приходил в Домик Патти, где постоянно толпился народ, и она всегда могла найти выход из неловкого положения. А в Грингейбле, как только появлялся Джильберт, Марилла забирала близнецов и уходила с ними на половину миссис Линд. Трудно было не понять, зачем это делается, и Энн кипела от бессильной ярости. Если кто и радовался разбушевавшейся стихии, так это Дэви. Он с наслаждением расчищал по утрам дорожки в снегу к колодцу и курятнику, а потом объедался разными вкусными вещами, которые Марилла и миссис Линд, стараясь превзойти друг друга, готовили для Энн. И он читал взятую в школьной библиотеке потрясающую книгу. Ее герой без конца попадал в смертельно опасные переделки, из которых спасался благодаря либо землетрясению, либо извержению вулкана, взрыв которого подбрасывал его в небо и опускал где-нибудь в безопасном месте, в котором его к тому же ждали богатство и слава. – Ох, Энн, до чего потрясная книжка, – с восторгом сообщил он. – Куда интереснее, чем Библия. – Да? – только и улыбнулась Энн. Дэви посмотрел на нее с любопытством: – А ты вроде совсем не сердишься, Энн. Когда я сказал это миссис Линд, она аж позеленела. – С чего мне сердиться, Дэви? Я считаю естественным, что девятилетнему мальчику интереснее читать приключенческую книгу, чем Библию. Но когда ты подрастешь, то, думаю, поймешь, какая замечательная книга Библия. – Да я и сейчас знаю, что там есть кое-что интересное. Вот, например, история про Иосифа – это же потряс! Но я на его месте ни за что не простил бы своих братьев. Нет уж! Я бы им всем головы поотрубал. Когда я сказал это миссис Линд, она страшно разозлилась, захлопнула Библию и заявила, что если я буду говорить такие вещи, она никогда мне больше не станет ее читать. Так что теперь, когда она по воскресеньям читает Библию вслух, я помалкиваю и просто представляю себе, как буду рассказывать про все это Милти Боултеру на следующий день в школе. Когда я ему рассказал историю про Елисея и медведей, он так перепугался, что с тех пор больше ни разу не смеялся над лысиной мистера Гаррисона. А у нас на острове есть медведи, Энн? 51 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Сейчас, наверное, нет, – ответила Энн, глядя, как снег бьется в окно. – Да когда же наконец утихнет эта вьюга? – Бог ее знает. – Дэви, не надо произносить имя Господа всуе! – Но миссис Линд тоже так говорит! На прошлой неделе, когда Марилла сказала: «Ну когда же Людовик Спид, наконец, женится на Теодоре Дикс?», миссис Линд ответила: «Бог его знает». – Ну и очень жаль, – объявила Энн. – Поминать имя Божье всуе никому не следует. И больше этого не делай. – Ладно, не буду. Миссис Рэйчел говорит, что Людовик Спид ухаживает за Теодорой Дикс уже сто лет. Они ведь, наверное, скоро станут совсем старыми, Энн, и им уже будет поздно жениться. Надеюсь, Джильберт не станет так же долго ухаживать за тобой. Ты когда выйдешь за него замуж, Энн? Миссис Линд говорит, что скоро. – Миссис Линд – старая… – начала Энн и не договорила. – …сплетница, – закончил за нее Дэви. – Про нее все так говорят. Но все-таки, Энн, ты выйдешь за Джильберта замуж или нет? – Ты глупый мальчик, Дэви. – Энн повернулась и величественно удалилась. На кухне никого не было, и она села у окна. Вьюга к вечеру начала стихать, ветер разогнал снеговые тучи, из-за облаков робко стала выползать луна, освещая белый покров мира. Энн вздохнула. Ей было грустно и одиноко. Наверное, она уже не сможет в будущем году поехать в Редмонд. На третьем курсе нет большой стипендии, за которую стоило бы побороться. Деньги Мариллы она ни за что не возьмет, а заработать нужную сумму во время летних каникул вряд ли удастся. «Придется, видно, оставить Редмонд, – уныло думала Энн, – и опять пойти в учительницы – пока не заработаю денег на третий курс. Но к тому времени все мои подруги уже окончат университет и хозяйки вернутся в Домик Патти». – А к нам идет мистер Гаррисон! – объявил Дави, вбегая в кухню. – Наверное, несет почту. Мистер Гаррисон и впрямь принес почту. Веселые письма от Стеллы, Присциллы и Фил быстро развеяли грусть Энн. Было письмо и от тети Джемсины, которая сообщала, что ждет их не дождется, что все кошки здоровы и веселы и все растения в горшках в порядке. «Погода стоит очень холодная, – писала тетя Джемсина, – так что кошки спят в доме – Бандит и Джозеф на диване, а Кошка-Сара у меня в постели, в ногах. Ее мурлыканье как-то успокаивает меня, когда я просыпаюсь ночью и думаю про свою дочь в Индии. Говорят, там кишат змеи. Если бы не мурлыканье Кошки-Сары, то, наверное, мысли об этих змеях не дали бы мне заснуть. Вообще-то я склонна верить в Господню благость, но змеи являются исключением. И зачем только Господь Бог их сотворил – понять не могу. Иногда мне кажется, что это проделки дьявола». Последним Энн открыла тоненький конверт с напечатанным на машинке адресом. Она решила, что это что-нибудь неважное, но когда прочитала вложенный в конверт листок, застыла на месте и из глаз у нее потекли слезы. – Что случилось, Энн? – спросила Марилла. – Умерла мисс Жозефина Барри, – тихо ответила Энн. – Она уже целый год болела, – сказала Марилла, – и Барри ждали ее смерти со дня на день. Бедняжка ужасно страдала, так что можно только порадоваться, что ее мучения окончились. Она хорошо к тебе относилась, Энн. – Она и перед смертью меня не забыла, Марилла. Это письмо от ее поверенного. Она оставила мне в завещании тысячу фунтов стерлингов. – Ого, какая уйма денег! – воскликнул Дэви. – Это та старушка, на которую вы с Дианой прыгнули среди ночи, да? Диана мне рассказывала. И она за это оставила тебе столько денег? 52 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Помолчи, Дэви, – оборвала его Энн. Она оделась и вышла на крыльцо, оставив Мариллу с миссис Линд обсуждать новость в свое удовольствие. Сердце Энн переполняли разноречивые чувства. – Как вы думаете, Энн теперь выйдет замуж? – обеспокоенно спросил Дэви. – Когда Доркас Слоун выходила в прошлом году замуж, она сказала, что никогда не стала бы обременять себя мужем, если бы у нее было на что жить. Но чем жить с золовкой – лучше уж со вдовцом с восемью детьми. – Придержи язык, Дэви, – сурово одернула его миссис Линд. – Не твоего это ума дело. Глава семнадцатая ВЕЧЕР В ДОМИКЕ ПАТТИ – Скоро мне исполнится двадцать лет, – сказала Энн, свернувшись калачиком на коврике перед камином в обнимку с мурлыкающим Бандитом. – Вот я и вступаю в третий десяток. В гостиной была только тетя Джемсина, которая читала, сидя в своем кресле-качалке. Стелла и Присцилла ушли на собрание какого-то студенческого комитета, а Фил у себя наверху наряжалась, чтобы отправиться на вечеринку. – Я понимаю, что тебе жаль расставаться с ранней юностью, – покивала тетя Джемсина. – Это лучшее время. И я рада, что сама так с нею и не рассталась. Энн засмеялась: – И не расстанетесь. Вам и в сто лет будет восемнадцать. А мне действительно грустно. Кроме того, я недовольна собой. Мисс Стэси говорила, что к двадцати годам у меня полностью сформируется характер. А я что-то недовольна своим характером. В нем слишком много недостатков. – А у кого их нет? – отозвалась тетя Джемсина. – У меня характер тоже не сахар. Ваша мисс Стэси, наверное, имела в виду, что к двадцати годам твой характер окончательно выберет направление, в котором будет развиваться. Не беспокойся об этом, Энн. Старайся поступать так, как угодно Богу, не обижать ближних, да и саму себя тоже, и все будет прекрасно. Этой философией я руководствуюсь всю жизнь, и она мне сослужила добрую службу. А куда собралась Фил? – На танцы. Надевает прелестное платье из желтого шелка с тонкими кружевами. Оно ей очень идет. – Как это волшебно звучит – «шелк», «кружева», – вздохнула тетя Джемсина. – Так и хочется самой побежать на танцульки. Платье из солнечного света. Мне всегда хотелось иметь желтое шелковое платье, но сначала мама не разрешала, а потом муж и слышать об этом не хотел. Вот как попаду на небо, первым делом заведу себе желтое шелковое платье. Энн рассмеялась. Тут вниз спустилась окруженная золотым сиянием Фил и подошла к большому овальному зеркалу. – Главное, чтобы зеркало вам льстило, – сказала она. – А мое зеркало наверху придает всему зеленый оттенок. Ну и как я выгляжу, Энн? Тебе нравится? – Ты сама не знаешь, Фил, какая ты красивая! – искренне восхитилась Энн. – Отлично знаю – для чего же существуют зеркала и мужчины? Я просто хотела тебя спросить, все ли у меня на месте, не съехала ли набок юбка и так далее. И не надо ли переколоть розу пониже? Мне кажется, я закрепила ее слишком высоко и она как-то перекашивает лицо. Но мне не нравится, когда цветок щекочет ухо. – Все у тебя замечательно, а лучше всего выглядит твоя ямочка на щеке. – Какая ты милочка, Энн, – в тебе нет ни капли зависти. – А с чего это ей тебе завидовать? – вмешалась тетя Джемсина. – Может, она и не такая хорошенькая, как ты, зато носик у нее куда красивее твоего. 53 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Да, это правда, – согласилась Фил. – Мой нос всегда был для меня большим утешением, – призналась Энн. – А мне еще нравится эта твоя прелестная кудряшка, которая, кажется, вот-вот упадет на лоб, но никогда не падает. Что же касается моего носа, то он меня страшно беспокоит. Я уверена, что к сорока годам он станет как у всех Бирнов. Как я, по-твоему, буду выглядеть в сорок лет, Энн? – Будешь солидной пожилой матроной, – поддразнила ее Энн. – Ничего подобного, – возразила Фил, усаживаясь на диван в ожидании своего кавалера. – Джозеф, пестрая ты тварь, и не думай прыгать мне на колени. Я не хочу идти на танцы усыпанная кошачьей шерстью. Ничего подобного, Энн, на пожилую матрону я не буду похожа. Но замуж я, конечно, выйду. – За Алека или за Алонсо? – спросила Энн. – Да, наверное, за одного из них, – вздохнула Фил. – Если только сумею, наконец, решить, за которого. – Неужели так трудно решить? – спросила тетя Джемсина. – Меня вечно бросает из стороны в сторону, тетя Джимси. – Пора уж тебе становиться солидней, Филиппа. – Конечно, лучше быть солидной, но тогда жизнь делается намного скучнее. А если бы вы знали Алека и Алонсо, то поняли бы, почему так трудно сделать выбор. Они оба такие душки. – Тогда поищи такого, который лучше их обоих, – посоветовала тетя Джемсина. – Вот ходит же к тебе этот четверокурсник – Уилл Лесли. У него такие большие добрые глаза. – Чересчур большие и чересчур добрые – как у коровы. – Есть еще Джордж Паркер. – А этот выглядит так, будто его только что накрахмалили и выгладили. – А Марр Холуорти – у него какие недостатки? 54 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – У него нет недостатков, но он беден. Мне надо выйти замуж за богатого человека, тетя Джимси. Это главное требование, ну и, конечно, приятная внешность. Если бы Джильберт Блайт был богат, за него бы я вышла. – Неужели? – довольно свирепо осведомилась Энн. – Ах, нам эта мысль не по вкусу, хотя сами мы в Джильберте совершенно не нуждаемся, – насмешливо пропела Фил. – Ладно, не будем говорить о неприятном. Конечно, рано или поздно придется выйти замуж, но я буду тянуть с этим как можно дольше. – Главное – не выйти замуж за человека, которого не любишь, – изрекла тетя Джемсина. – «Ах, верные вышли из моды сердца, любившие преданно и до конца!» – насмешливо процитировала Фил. – А вон и коляска подъехала. Надо бежать. Пока, мои милые старушки! Когда Фил ушла, тетя Джемсина серьезно посмотрела на Энн: – У этой девушки прелестная внешность и доброе сердце, но тебе не кажется иногда, Энн, что у нее не все дома? – Нет, голова у нее в порядке, – ответила Энн, пряча улыбку. – Это у нее такая манера разговаривать. Тетя Джемсина покачала головой: – Дай-то Бог, Энн, дай-то Бог. Она мне очень нравится, но я не способна ее понять. Фил не похожа ни на одну девушку, каких мне приходилось встречать в жизни, и ни на одну девушку, какой я была сама. – А сколькими девушками вы были, тетя Джимси? – Ну, по крайней мере, полудюжиной. Глава восемнадцатая ПРИЗНАНИЕ ДЖИЛЬБЕРТА – Какой сегодня был скучный день – хоть бы что-нибудь случилось интересного! – Фил сладко зевнула, сгоняя с дивана двух негодующих котов и укладываясь на их место. Энн подняла голову от «Записок Пиквикского клуба». Сдав весенние экзамены, она решила для души перечитать Диккенса. – Да, для нас это скучный день, – задумчиво сказала она, – но, наверное, для кого-то и счастливый. Кому-то объяснились в любви; кто-то написал замечательное стихотворение; у кого-то родился ребенок, которому предстоит стать знаменитым. А кто-то, может быть, потерпел разочарование в любви. – И зачем надо было испортить такую прекрасную мысль, добавив последнюю фразу, моя милая? – проворчала Фил. – Я не люблю думать о разочарованиях и разбитых сердцах – и вообще о неприятностях. – Уж не думаешь ли ты, Фил, что тебе всю жизнь удастся отмахиваться от жизненных неприятностей? – Бог мой, конечно, не думаю. Мало у меня сейчас, что ли, неприятностей? Надеюсь, ты не считаешь, что дилемма Алека и Алонсо – это что-то приятное? Мне от них житья нет. – Ты никогда ни о чем не говоришь серьезно, Фил. – А зачем? Вокруг и так чересчур много серьезных людей и без меня. Миру нужны и такие, как я, Энн, – должен же его кто-то забавлять. В нем было бы просто невозможно жить, если бы все выглядели серьезными интеллектуалами, поглощенными своими важными проблемами. Моя миссия в жизни – «пленять и очаровывать». Ну признайся, Энн, разве жизнь в Домике Патти не становилась живее и веселее, потому что я не давала вам киснуть? – Да, это правда, – кивнула Энн. 55 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – И все вы меня любите, даже тетя Джемсина, которая считает меня полоумной. Так зачем же мне меняться? Ой, как хочется спать! Я вчера до часу ночи читала жуткую историю про привидения, и когда я ее закончила, то не решилась вылезти из постели, чтобы потушить свет. Если бы, на мое счастье, ко мне не зашла Стелла, огонь горел бы до утра. Я была уверена, что если встану, чтобы потушить свет, то в темноте меня схватят холодные пальцы. Кстати, Энн, тетя Джемсина решила, что будет делать летом? – Да, она решила остаться здесь. Она, конечно, делает это из-за кошек, хотя и утверждает, что ей лень приводить в порядок свой дом, а в гости она терпеть не может ездить. – А что ты читаешь? – «Пиквика». – Эта книга всегда нагоняет на меня страшный аппетит. Там так много и так вкусно едят – вечно они сидят за столом и уписывают яичницу с ветчиной, запивая ее молочным пуншем. Почитав «Пиквика», я обычно отправляюсь шарить в кладовке. Кстати, мне и сейчас ужасно хочется есть. У нас там нет чего-нибудь вкусненького, королева Анна? – Утром я испекла лимонный пирог. Отрежь себе кусочек. Фил поспешила в кладовку, а Энн отправилась вместе с Бандитом в сад. Влажный весенний вечер был напоен запахом свежести. В парке снег растаял еще не полностью – под соснами остались осевшие сугробы, на которые не попадало солнце. От этого на дороге, ведущей к гавани, было много грязи, но на солнечных местах уже зеленела травка. В укромном уголке Джильберт нашел расцветшее земляничное дерево и нарвал букет бледно-розовых цветов. Энн сидела в саду на большом камне и смотрела на голую березовую ветку, рисовавшуюся на фоне бледного заката. Это была чудная законченная картинка. Энн строила в воображении воздушный замок – роскошное мраморное здание с залитыми солнцем двориками и величественными, пронизанными арабскими благовониями залами, где она являлась хозяйкой и королевой. Увидев входящего в сад Джильберта с букетом в руках, Энн нахмурилась. В последнее время она старалась не оставаться с ним наедине. Но сейчас он ее поймал: даже Бандит убежал. Придется одной выпутываться из затруднительного положения. Джильберт сел рядом с Энн на камень и протянул ей цветы: – Правда, они напоминают об Эвонли и наших пикниках, Энн? Она взяла цветы и с наслаждением вдохнула их аромат. – Так и кажется, что я на поле мистера Сайласа Слоуна, – мечтательно произнесла она. – Ты, наверное, и в самом деле скоро там окажешься. – Нет, только через две недели. Сначала я поеду в Болингброк в гости к Фил. Ты приедешь в Эвонли раньше меня. – Этим летом меня вообще не будет в Эвонли, Энн. Мне предложили работу в редакции «Дейли Ньюс». 56 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Да? – обескураженно спросила Энн. Ей было трудно представить себе целое лето в Эвонли без Джильберта. Почему-то такая перспектива ей совсем не нравилась, но она сдержанно кивнула: – Ну что ж, для тебя это, конечно, прекрасная возможность подзаработать. – Да, я очень рассчитываю на эту работу. Мне тогда будет легче в следующем учебном году. – Только чересчур не переутомляйся, – продолжала Энн, не совсем отдавая себе отчет в том, что говорит. Хоть бы Фил вышла из дому! – Ты так много работал этой зимой. Правда, чудный вечер? Знаешь, я сегодня нашла под той корявой ивой белые фиалки. У меня было такое чувство, будто я нашла золотой самородок. – Тебе вечно попадаются золотые самородки, – тоже рассеянно отозвался Джильберт. – Пойдем поглядим, нет ли там еще, – поспешно предложила Энн. – Я позову Фил и… – Нет, Энн, не надо звать Фил, и фиалки мы тоже не будем искать, – тихо сказал Джильберт, взял ее руки в свои и сжал так крепко, что она не могла вырваться. – Я должен тебе кое-что сказать. – Не надо, Джильберт, не говори, – взмолилась Энн. – Пожалуйста, не надо! – Нет, я должен. Больше так продолжаться не может. Энн, я люблю тебя. Ты это знаешь. Я тебя очень люблю. Пообещай мне, что когда-нибудь станешь моей женой. – Нет, не могу, – несчастным голосом прошептала Энн. – Ну зачем ты все испортил, Джильберт? – Неужели ты меня совсем не любишь? – спросил Джильберт после долгой мучительной паузы, во время которой Энн не осмелилась посмотреть ему в лицо. – Нет, так я тебя не люблю. Я очень люблю тебя как друга. Но я не влюблена в тебя, Джильберт. – И ты мне даже не оставляешь надежды, что когда-нибудь… – Нет! – с отчаянием воскликнула Энн. – Так я тебя никогда не полюблю, Джильберт. И не говори мне больше об этом ни слова. Опять наступила пауза, такая долгая и тяжелая, что Энн не выдержала и взглянула на Джильберта. Он был бледен как мел, в глазах застыла боль… Энн вздрогнула и отвела 57 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» взгляд. Ничего романтического в этом не было. Неужели так всегда происходит – либо отвергнутый поклонник смехотворен, либо… на него страшно смотреть? – Ты любишь другого? – наконец спросил он. – Нет-нет, – торопливо отозвалась Энн. – Я никого так не люблю. Ты мне нравишься больше всех на свете, Джильберт. Я надеюсь, что мы останемся друзьями. Джильберт горько усмехнулся: – Друзьями! Нет, дружба меня не удовлетворит, Энн. Мне нужна твоя любовь – а ты говоришь, что этого я не дождусь никогда. – Прости меня, Джильберт. Больше Энн ничего не могла ему сказать. Куда подевались все мягкие и добросердечные слова, которыми она в воображении утешала отвергнутых поклонников? Джильберт выпустил ее руки: – Ты не виновата, Энн. Бывали минуты, когда мне казалось, что ты тоже меня любишь. Я просто себя обманывал – вот и все. Прощай, Энн… Энн кое-как доплелась до своей комнаты, села в кресло у окна, откуда ей были видны сосны, и горько разрыдалась. Она потеряла что-то бесконечно дорогое – дружбу Джильберта. Ну почему, почему так случилось? – Что с тобой, дорогая? – спросила Фил, заходя в полутемную комнату. Энн не ответила. Сейчас ей вовсе не хотелось разговаривать с Фил. – Уж не отказала ли ты Джильберту Блайту? Ну и дура же ты, Энн Ширли! – Что глупого в том, что я отказала человеку, которого не люблю? – раздраженно спросила Энн. – Ты просто не знаешь, что такое любовь. Придумала себе какое-то неземное чувство и воображаешь, что и в жизни так будет. Ну вот, ты все жаловалась, что я разговариваю несерьезно, – пожалуйста, сейчас я говорю серьезно. Даже удивляюсь, как это у меня получилось. – Фил, – умоляюще попросила Энн, – пожалуйста, уйди и дай мне побыть одной. Вся моя жизнь рассыпалась. Мне надо ее как-то склеить. – Без Джильберта? – уходя, спросила Фил. Жизнь, в которой нет Джильберта! У Энн тоскливо сжалось сердце. Как ей будет его не хватать! Но он сам во всем виноват – испортил их прекрасную дружбу. Теперь Энн придется научиться жить без него. Глава девятнадцатая РОЗЫ ВЧЕРАШНЕГО ДНЯ Энн с удовольствием провела две недели в Болингброке, хотя при каждой мысли о Джильберте ей становилось горько и неуютно. Но думать о нем было некогда. Маунт-холл, красивый старый дом, где жило семейство Гордонов, был вечно полон друзей Филиппы обоих полов. Энн не успевала опомниться от бесконечных танцев, пикников, прогулок на лошадях и катаний на лодках. Алек и Алонсо были непременными участниками всех этих мероприятий, и Энн не могла понять, есть ли у них какие-нибудь серьезные занятия – или их главным делом является погоня за неуловимой Фил? Оба они были приятные в обращении, красивые и видные молодые люди, но Энн категорически отказывалась выразить мнение о том, кто из них лучше. – А я-то рассчитывала, что ты поможешь мне выбрать, за кого выходить замуж! – жаловалась Фил. – Нет уж, решай сама. Когда речь идет о других, у тебя нет никаких сомнений, кто за кого должен выходить замуж, – съязвила Энн. – Ну, это совсем другое дело. 58 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Но самым приятным воспоминанием, которое осталось у Энн от посещения Болингброка, была поездка в тот район города, где она родилась. На захолустной улочке они отыскали маленький желтый домик, о котором она столько мечтала в детстве. Когда они с Фил вошли в калитку, Энн замерла, глядя на домик восхищенным взглядом. – Почти таким я его себе и представляла, – прошептала она. – Правда, под окном нет жимолости, но у калитки действительно растет куст сирени… и на окнах муслиновые занавески. Я очень рада, что он по-прежнему покрашен в желтый цвет. Тут дверь открылась и на крыльцо вышла высокая худая женщина. – Да, Ширли жили здесь двадцать лет назад, – сообщила она. – Они снимали этот дом. Я их хорошо помню. Они оба умерли от лихорадки, почти в один день. Очень было их жалко! Остался маленький ребенок – такая тощенькая болезненная девочка. Ее приютил старый Томас с женой – хотя у них своих было семеро по лавкам. Наверное, она давно уже умерла. – Я не умерла, – широко улыбнулась Энн. – Я и есть та самая девочка. – Неужели? Как же ты выросла! – воскликнула хозяйка, словно удивляясь, что Энн не осталась младенцем. – А ведь и правда ты очень похожа на своего отца. Он тоже был рыжий. Но глаза и рот у тебя как у матери. Такая была славная женщина. Моя дочь училась у нее в классе и просто обожала ее. Супругов похоронили вместе, и попечители школы поставили за свой счет памятник. Может, зайдете в дом? – Мне хочется весь его осмотреть. Можно? – спросила Энн. – Господи, да пожалуйста! Особенно смотреть-то нечего. Я уже который год пристаю к мужу, чтоб он пристроил кухню, а ему все лень. Вот гостиная, а наверху две спальни. Походите посмотрите, а мне надо заняться малышом. Ты родилась в восточной комнате. Помню, твоя мать любила наблюдать, как встает солнце. Говорят, ты родилась на восходе солнца, и первое, что увидела, – это солнечный свет. Энн поднялась по узенькой лестнице и с благоговением вошла в восточную комнату. Здесь ее мать мечтала о будущем ребенке; здесь оранжевый солнечный луч осветил их обеих в священный час рождения; здесь ее мать и умерла. Глаза Энн застилали слезы. Это было одно из тех драгоценных мгновений, которые люди бережно хранят в своей памяти всю жизнь. – Подумать только – маме тогда было меньше лет, чем мне, – прошептала Энн. Когда она спустилась по лестнице, внизу ее ждала хозяйка дома. Она протянула Энн маленький запыленный пакет, перевязанный выцветшей голубой ленточкой. – Это связка старых писем, которые я нашла на чердаке, – сказала она. – Я в них не заглядывала, но верхнее адресовано «Мисс Берте Уиллис» – а это девичье имя твоей матери. Если хочешь, можешь их взять. – Ой, спасибо, огромное спасибо! – воскликнула Энн, прижимая пакет к груди. – Больше в доме ничего не оставалось, – продолжала хозяйка. – Всю мебель продали, чтобы расплатиться с врачом, а одежду твоей матери и все прочее забрала миссис Томас. – У меня не было ни одной вещички, которая напоминала бы мне о маме, – со слезами на глазах сказала Энн. – Эти письма… я вам бесконечно за них благодарна. – Ну и прекрасно. Господи, но глаза у тебя в точности как у матери. А отец твой был не такой уж красивый, но очень хороший человек. У нас тут говорили, что они ужасно любили друг друга. Бедняжки, недолго пришлось им пожить вместе, но, по крайней мере, они были счастливы – а это уже не так-то мало. Энн хотелось скорее вернуться домой и прочитать драгоценные письма, но сначала она решила сходить на болингброкское кладбище, где были похоронены ее родители. Положив цветы на могилу, она поспешила в Маунт-холл, заперлась у себя в комнате и стала читать письма. Некоторые были написаны ее отцом, некоторые – матерью. Писем оказалось немного – около десятка, потому что Уолтер и Берта Ширли не так уж часто расставались. За прошедшие с тех пор двадцать лет странички пожелтели, чернила выцвели. В письмах не 59 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» было чего-нибудь особенно мудрого – только слова, полные любви и веры. Берта Ширли обладала хорошим слогом и умением выразить свой прелестный внутренний облик словами, красота и аромат которых не увяли даже за двадцать лет. Самым драгоценным письмом для Энн явилось то, которое ее мать написала отцу уже после рождения дочери, когда он ненадолго куда-то уехал. В каждой строчке сквозила гордость молодой матери: какая у них красивая, умненькая, прелестная дочка! «Больше всего я люблю ее, когда она спит, но еще больше – когда просыпается», – писала Берта Ширли в постскриптуме. Возможно, это была последняя написанная ею строчка. Смерть уже подстерегала ее за углом. – Сегодня самый прекрасный день в моей жизни, – сказала Энн вечером. – Я наконецто обрела своих отца и мать. В этих письмах они предстали передо мной как живые. Я больше не сирота. У меня такое чувство, будто я открыла книгу и нашла между страниц любимые и все еще ароматные засушенные розы… Глава двадцатая НОВАЯ ВЕСНА Марилла разожгла огонь в очаге – весенний вечер был холодноват – и устроилась в кресле. Вернее, в кресле сидела лишь ее телесная оболочка, а душа бродила по дорожкам былого. В последнее время Марилла часто сидела без дела, уносясь мыслями в прошлое, вместо того чтобы вязать что-нибудь для близнецов. – Старею я, видно, – говорила она себе. Внешне за последние девять лет она изменилась мало, разве что похудела еще да седины прибавилось в волосах, по-прежнему закрученных в тугой узел на затылке и заколотых двумя шпильками, – неужели это все те же шпильки? Но выражение лица стало другим: едва заметный изгиб губ, который и раньше говорил о затаенном чувстве юмора, сделался гораздо более явственным, выражение глаз смягчилось, она гораздо чаще улыбалась и в улыбке появилось больше нежности. Марилла вспоминала свою жизнь, свое не такое уж обездоленное детство, хотя у них была большая семья и жили ее родители довольно бедно, свои тщательно от всех скрываемые мечты, которым так и не суждено было сбыться, долгие, серые, однообразные годы, прожитые вдвоем с Мэтью. И появление Энн – живой, порывистой, наделенной необузданным воображением и сердцем, полным любви, что привнесло в жизнь Мариллы столько света, красок и тепла. Серая жизнь вдруг расцвела как роза. У Мариллы теперь было такое чувство, словно из своих шестидесяти лет она по-настоящему прожила только те девять, когда у нее появилась Энн. И завтра Энн приедет домой… Дверь кухни отворилась. Марилла обернулась, предполагая увидеть Рэйчел Линд. Но на пороге стояла Энн. Ее глаза сияли, в руках был букет фиалок. – Энн! – воскликнула Марилла. Удивление заставило ее забыть об обычной сдержанности: она заключила девушку в объятия и прижала ее вместе с цветами к груди целуя ее волосы и лицо. – А я ждала тебя только завтра. Как же ты добралась от Кармоди? – Пешком, моя дорогая Марилла. Разве я не ходила пешком от Кармоди, когда училась в Куинс-колледже? Завтра привезут мои чемоданы. Я вдруг ужасно заскучала по дому и решила приехать на день раньше. И как же чудесно я прогулялась в майских сумерках! Фиалковая поляна – просто синее море! Смотри, какие прелестные фиалки – цвета голубого неба! И понюхай, как они пахнут, Марилла, вдохни их аромат! Марилла понюхала фиалки, но Энн интересовала ее куда больше самых ароматных цветов. – Садись, детка, ты, наверное, ужасно устала. Сейчас я покормлю тебя ужином. – Над холмами стоит такой чудесный молодой месяц, Марилла. А как лягушки приветствовали мой приезд! Их кваканье сопровождало меня всю дорогу от Кармоди. Я так 60 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» люблю кваканье лягушек – с ним связаны мои самые счастливые воспоминания о весенних вечерах в Грингейбле. И особенно о том вечере, когда Мэтью впервые привез меня сюда. Помнишь тот вечер, Марилла? – Еще бы не помнить! В жизни его не забуду! – В тот год лягушки квакали в болоте и у ручья как бешеные. Я часто слушала их, сидя у окошка, и удивлялась, что они как будто и радуются, и грустят одновременно. Ох, как славно вернуться домой! В Редмонде мне было хорошо, в Болингброке – замечательно, но Грингейбл – это мой родной дом. – Я слышала, что Джильберт этим летом совсем сюода не приедет, – заметила Марилла. – Да… Что-то в тоне Энн заставило Мариллу внимательно посмотреть на нее, но Энн, казалось, была увлечена цветами, которые она устраивала в вазе. – Правда, хороши? – спросила она. – А экзамены Джильберт хорошо сдал? – упорствовала Марилла. – Прекрасно. Первый на курсе. Но где же Дэви с Дорой и миссис Линд? – Рэйчел с Дорой пошли к Гаррисонам, а Дэви у Боултеров. Да вон он, кажется, бежит. Дэви ворвался в кухню, замер, увидев Энн, и затем с радостным воплем бросился ей на шею. – Как я рад тебя видеть, Энн! Знаешь, я с осени вырос на два дюйма. Миссис Линд меня сегодня измеряла. Да, Энн, посмотри – у меня выпал передний зуб. Миссис Линд привязала к нему бечевку, а другой конец к двери, а потом захлопнула дверь. Я продал его Милти за два цента. Милти собирает зубы. – А зачем они ему? – спросила Марилла. – Он из них сделает ожерелье, как у индейского вождя, – объяснил Дэви, залезая к Энн на колени. – У него уже собралось пятнадцать зубов, и ему все обещали отдать свои, так что никому другому уже на ожерелье не хватит. Ничего не скажешь – Боултеры деловые люди. – Ты хорошо вел себя у Боултеров? – спросила Марилла. – Да, только мне надоело хорошо себя вести! – Тебе еще скорее надоело бы вести себя плохо, – засмеялась Энн. – Может, оно и так, но зато как бы я повеселился, – упорствовал Дэви. – А потом можно и раскаяться. – Это не всегда помогает. А что вы сегодня делали с Милти? – Ну что – ловили рыбу, гоняли кошку, искали птичьи гнезда, кричали, чтобы услышать эхо. Скажи, Энн, а что такое эхо? – Эхо – это прекрасная нимфа, которая живет в глубине леса и смеется оттуда над всем светом. – А какая она из себя? – У нее темные волосы и глаза, а шея и руки у нее белые как алебастр. Но ни один смертный не может увидеть ее красоту. Она бегает быстрее оленя – так что мы только слышим, как она нас передразнивает. Иногда она зовет кого-то ночью, иногда смеется под звездами. Но увидеть ее нельзя. Если ты за ней пойдешь, она от тебя убежит и будет смеяться над тобой из-за следующего холма. – Это правда, Энн, или ты заливаешь? – Дэви! – с отчаянием воскликнула Энн. – Неужели у тебя не хватает ума отличить ложь от сказки? – Тогда кто же дразнится из-за куста на участке Боултеров? – Когда ты немного подрастешь, я тебе это объясню. 61 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Упоминание о возрасте придало мыслям Дэви новый ход. Немного подумав, он прошептал с серьезным видом: – Энн, я собираюсь жениться. – Когда? – так же серьезно спросила Энн. – Ну, конечно, не скоро – когда вырасту. – Ну, слава Богу. А на ком? – На Стелле Флетчер – мы с ней учимся в одном классе. Она такая хорошенькая, Энн, ты себе представить не можешь. Если я умру до того, как вырасту, ты о ней позаботься. – Ну какую чушь ты городишь, Дэви! – сердито воскликнула Марилла. – Никакую не чушь! – обиженно возразил Дэви. – Мы с ней помолвлены, и если я умру, она будет почти что моей вдовой. А о ней совершенно некому позаботиться – у нее только старенькая бабушка. – Идите ужинать, – позвала Марилла. – Не надо ему потворствовать, Энн, а то он еще не то наговорит. Глава двадцать первая ОЖИВШИЙ ПРИЮТ РАДУШНОГО ЭХА Энн с удовольствием провела лето в Эвонли, хотя иногда ее нет-нет да и посещало ощущение пустоты – словно ей не хватало чего-то привычного в жизни. Даже самой себе она отказывалась признаваться, что это из-за Джильберта. Но когда ей вечером приходилось идти домой одной, а Диана с Фредом и многие другие веселые парочки разбредались по дорожкам, освещенным лишь светом звезд, сердце ее ныло от одиночества, и она больше не могла обманывать себя. Джильберт ни разу ей даже не написал, а она надеялась получать от него весточки. Энн знала, что он иногда пишет Диане, но гордость не позволяла ей спрашивать о нем; Диана же, предполагая, что Энн сама от него получает письма, ни о чем ей не рассказывала. Мать Джильберта, веселая добродушная женщина, которую Бог не наградил избытком такта, имела привычку очень громко и всегда при скоплении народа спрашивать Энн, часто ли ей пишет Джильберт. Бедняжка Энн только краснела и бормотала: «Да нет, не очень», что всеми, включая саму миссис Блайт, расценивалось как проявление девичьей застенчивости. Но в остальном Энн чудесно провела лето. В июне у нее гостила Присцилла, а после ее отъезда мистер и миссис Ирвинг, Поль и Шарлотта Четвертая приехали «домой» на июль и август. Опять в Приюте Радушного Эха звучали веселые голоса, и эхо за рекой без конца звенело насмешливыми колокольчиками. Мисс Лаванда ничуть не изменилась – даже стала еще красивее и очаровательнее. Поль ее обожал. – Но я не называю ее «мама», – объяснил он Энн. – Так я обращался только к своей мамочке и больше ни к кому не могу. Вам ведь это понятно, мисс Энн? Я зову ее «мама Лаванда» и люблю ее почти так же, как папу. И даже немножко больше, чем вас. – Правильно, так и должно быть, – кивнула Энн. Полю исполнилось тринадцать лет, он здорово вырос. У него было все такое же красивое лицо и все такое же цветистое воображение. Они с Энн с наслаждением гуляли по лесам, полям и морскому берегу, болтая без умолку. Вот уж действительно две полностью родственные души. Шарлотта Четвертая стала взрослой девушкой, зачесывала волосы наверх и отказалась от непременных голубых бантов. Но лицо у нее было по-прежнему испещрено веснушками, нос – все такой же курносый, и она по-прежнему улыбалась до ушей. 62 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Вам не кажется, что я говорю с американским акцентом, мисс Ширли? – при первой встрече спросила она у Энн. – Да нет, Шарлотта, я не замечаю. – Вот и хорошо. А то дома меня этим страсть как донимают, но я думаю, они просто дразнятся. Я против янки ничего не имею, мисс Ширли, они очень даже цивилизованный народ. Но для меня нет ничего лучше нашего острова. В августе Энн провела две безмятежные недели в Приюте Радушного Эха. В это же время там жил пожилой приятель Ирвингов, очень милый человек и веселый выдумщик. – Как мы замечательно повеселились, – поведала мисс Лаванде. – Я чувствую прямотаки гигантский прилив сил. Через две недели пора возвращаться в Кингспорт. Вы не представляете себе, мисс Лаванда, что за прелесть наш Домик Патти. Мне кажется, что у меня два дома – Грингейбл и Домик Патти. Но куда все-таки подевалось лето? Вроде только вчера я вошла в Грингейбл с букетом фиалок. Когда я была девочкой, лето казалось огромным и бесконечным. А сейчас оно прошло, едва успев начаться. – Энн, вы по-прежнему друзья с Джильбертом Блайтом? – тихо спросила мисс Лаванда. – Да, я по-прежнему испытываю к нему дружеские чувства, мисс Лаванда. Мисс Лаванда покачала головой: – Энн, я вижу, между вами что-то произошло. Прости уж за нескромность, но я хочу знать: вы поссорились? – Нет, мы не ссорились, но Джильберт хочет от меня слишком многого. – Ты в этом уверена, Энн? – Абсолютно уверена. – Очень жаль. – Я не понимаю, почему всем так хочется выдать меня замуж за Джильберта Блайта, – рассердилась Энн. – Потому что вы созданы друг для друга, Энн. И нечего хмуриться. От этого ты никуда не уйдешь. Глава двадцать вторая НА СЦЕНЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ ДЖОНАС «Проспект Пойнт 20 августа Дорогая Энн, – писала Фил, – придется мне чем-нибудь подпереть веки, чтобы написать это письмо. Я безобразно мало писала тебе все лето, и мне очень стыдно. Могу тебя утешить лишь тем, что и другими своими корреспондентами я пренебрегала точно так же. У меня лежит куча неотвеченных писем, так что придется препоясать чресла и взяться за лопату – извини меня за столь путаную метафору. Мне ужасно хочется спать. Вчера вечером мы с тетей Эмили были в гостях у соседа. Там собралось порядочно народу, и, как только гости ушли, хозяйка и ее три дочери принялись перемывать им косточки. Я не сомневалась, что как только за нами с Эмили закроется дверь, они возьмутся за нас Когда мы вернулись домой, миссис Лилли сообщила что у этих наших соседей работник заболел скарлатиной. От миссис Лилли всегда услышишь что-нибудь веселенькое. Я до смерти боюсь скарлатины. Всю ночь я не спала и думала, что наверняка заразилась. А когда на минутку задремала, то мне стали сниться ужасные сны. В три часа утра я проснулась в жару, у меня болело горло и раскалывалась голова. Ну, так и есть, подумала я, подхватила скарлатину. В страшной панике я отыскала справочник болезней и прочитала про симптомы скарлатины. И у меня были все до единого! Узнав самое худшее, я легла обратно в постель и крепко заснула. Сегодня утром я проснулась совершенно здоровой – так что все 63 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» эти симптомы мне, видно, померещились. Если бы даже я вчера вечером заразилась, болезнь никак не могла развиться так быстро. Утром я это сразу поняла, но в три часа ночи трудно мыслить логически. Ты, наверное, удивляешься, что я делаю в Проспект Пойнте. Дело в том, что один летний месяц я всегда провожу на море, и папа требует, чтобы я ехала не куда-нибудь, а в «первоклассный» пансион, который его кузина Эмили содержит на Проспект Пойнт. Так что я живу здесь уже две недели. У тети Эмили, кроме меня, всего пять постояльцев – четыре пожилые дамы и один молодой человек. Справа от меня за столом сидит миссис Лилли. Она обожает рассказывать во всех подробностях о своих недомоганиях и болячках. Стоит только упомянуть какую-нибудь болезнь, как она заявляет, качая головой: «Ох, я знаю, что это такое!» Джонас говорит, что однажды в ее присутствии упомянул предстательную железу, и она опять сказала: «Ох, я знаю, что это такое!» Она, дескать, страдала от нее десять лет, пока ее не вылечил заезжий доктор, представляешь? Ты спросишь, кто такой Джонас. Подожди, Энн Ширли, дальше я тебе все о нем расскажу. Я не могу описывать его вместе с достойными дамами. Справа от меня сидит миссис Пинни. Она всегда разговаривает унылым голосом – так и ждешь, что она сейчас расплачется. Миссис Пинни, видимо, считает, что жизнь – это сплошная юдоль слез и что улыбаться, а тем более смеяться – просто грех. Обо мне она даже худшего мнения, чем тетя Джемсина: та меня, по крайней мере, любит, а эта явно терпеть не может. Наискосок от меня сидит мисс Мария Гримсби. В первый день я сказала ей, что, кажется, собирается дождь – и она засмеялась. Потом я сказала, что комары все еще кусаются – и она опять засмеялась. Я сказала, что Проспект Пойнт – очень красивое место – и снова то же самое. Я уверена: скажи я ей, что мой отец повесился, мать отравилась, брат сидит в тюрьме, а у меня последняя стадия чахотки, мисс Мария опять рассмеялась бы. Удивительная женщина – просто оторопь берет. Четвертая дама – миссис Грант. Очень милая старушка, но слишком хорошо обо всех отзывается, и поэтому с ней не интересно разговаривать. А теперь про Джонаса. Когда я в первый день пришла обедать, то увидела за столом напротив себя молодого человека, который улыбался мне так, словно знал меня с пеленок. Дядя Марк сказал мне, что его зовут Джонас Блейк, что он изучает богословие и этим летом будет читать проповеди в миссионерской церкви в Проспект Пойнт. Джонас ужасно некрасив – просто безобразен. Он весь какой-то нескладный, у него длинные ноги, волосы цвета пакли, зеленые глаза, огромный рот, а уж уши… Но о его ушах я стараюсь не вспоминать. Однако голос у него замечательный, и если закрыть глаза, то слушать его – наслаждение. И характер у него тоже прекрасный. Мы с ним сразу подружились. Он, конечно, выпускник Редмонда, и это нас сблизило. Мы вместе ходим ловить рыбу, катаемся на лодке, гуляем по пляжу при лунном свете. При лунном свете он не кажется таким некрасивым, а находиться в его обществе невыразимо приятно. Это просто самый приятный человек из всех, кого я знаю. Все старые дамы, за исключением миссис Грант, считают, что пастору не подобает шутить и смеяться и предпочитать им общество такой легкомысленной девицы, как я. Энн, а мне почему-то не хочется, чтобы он считал меня легкомысленной. Правда, смешно? Казалось бы, какое мне дело, что обо мне думает личность с волосами цвета пакли? В прошлое воскресенье Джонас читал в церкви проповедь. Я пошла послушать, хотя мне казалось смешной сама мысль, что этот человек собирается стать пастором. Так вот, Джонас читал проповедь. Послушав его десять минут, я почувствовала себя маленькой, почти не видимой глазу козявкой. Джонас ни словом не упомянул женщин и 64 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» ни разу на меня не посмотрел. Но я все равно поняла, какая я ничтожная и легкомысленная и как далека от идеала женщины, который носит в душе Джонас, – женщины сильной, благородной и великодушной. Джонас говорил убежденным, проникновенным, добрым голосом. Вот таким и должен быть пастор. Как я могла считать его некрасивым – но он действительно некрасив! – когда у него такой вдохновенный взгляд и такой благородный высокий лоб, которого я до этого не разглядела под белобрысыми лохмами? Это была замечательная проповедь. Мне стало даже когда она кончилась, но она привела меня в страшное огорчение. Как я жалела, что не похожа на тебя Энн! Джонас догнал меня по дороге домой, шутил и смеялся, как обычно. Но больше его смех меня не обманет! Я видела настоящего Джонаса. Интересно, а он когда-нибудь увидит настоящую Филиппу? Ее еще никто ни разу не видел – даже ты, Энн. – Джонас, – сказала я, – быть проповедником – твое призвание. Ты не смог бы стать никем другим. – Нет, не смог бы, – ответил он. – Я пытался… и долго… я вовсе не хотел быть пастором. Но потом понял, что мне предназначена эта миссия, и с Божьей помощью я ее выполню. Он говорил тихим благоговейным голосом, и я подумала, что из него получится замечательный богослужитель, и позавидовала женщине, которая сумеет разделить его судьбу. Но это будет не легкомысленный мотылек, порхающий по воле своей фантазии. Его жена всегда должна знать, какую надеть шляпку. Возможно, у нее будет только одна шляпка – ведь у пасторов не так много денег. Но это неважно, одна у нее шляпка или даже ни одной, – зато у нее есть Джонас. Энн Ширли, не смей говорить, намекать или даже думать, что я влюбилась в мистера Блейка. Да разве я способна влюбиться в долговязого, бедного и некрасивого студента богословия, которого к тому же зовут Джонас? Как сказал бы дядя Марк: «Это невозможно – более того, этого просто не может быть». Доброй ночи. Фил. P. S. Это невозможно, но боюсь, что это правда. Мне и страшно, и горько, и радостно. Но он меня никогда не полюбит – я знаю. Как ты думаешь, Энн, если я очень постараюсь, может, из меня получится сносная жена пастора?» Глава двадцать третья НА СЦЕНЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ ПРИНЦ – Что-то не могу решить, оставаться мне дома или идти гулять, – сказала Энн, стоя у окна и глядя на парк. – У меня свободный день, тетя Джимси, – могу провести его здесь у камина, грызя ваши вкуснейшие сухарики, слушая мурлыканье трех кошек и созерцая двух неотразимых фарфоровых собак с зелеными носами. А могу пойти в парк, вдыхать сосновый воздух и глядеть на серые волны, которые плещутся о прибрежные скалы… – Если бы мне было столько лет, сколько тебе, я бы выбрала парк. – Тетя Джемсина почесала спицей за ухом Джозефа. – Но вы же говорите, что так же молоды, как и все мы, – поддразнила ее Энн. – Да, в душе. Но ноги мои уже не так молоды, как твои. Иди подыши свежим воздухом, Энн. Ты что-то стала бледненькая. – Ладно, пойду в парк, – приняла решение Энн. – Домашний уют меня сегодня почему-то не привлекает. Хочется чувствовать себя свободной и дикой. В парке наверняка никого нет – все на футбольном матче. – А ты почему на него не пошла? 65 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Меня никто не позвал – во всяком случае, никто, кроме этого противного коротышки Дона Рэнджера. С ним я вообще никуда бы не пошла, но лишь бы не обижать беднягу, сказала, что не собираюсь на матч. Да я и не жалею. Что-то я сегодня не в настроении смотреть футбол. – Вот и правильно, поди подыши свежим воздухом, – повторила тетя Джемсина. – Только возьми с собой зонтик – как бы дождь не начался. Что-то у меня ноги ноют. – Тетя Джимси, ревматизм бывает только у стариков! – Ревматизм в ногах может быть у кого хочешь Энн. Другое дело ревматизм в душе – это случается только у стариков. Слава Богу, у меня его никогда не было. Когда в душе начинается ревматизм, пора заказывать себе гроб. Стоял ноябрь – месяц багровых закатов, улетающих птиц, заунывных песен моря, звучных наигрышей ветра в сосновых кронах. Энн бродила по аллеям и чувствовала, как ветер выдувает туман из ее души, который почему-то часто поселялся там в этом учебном году. Жизнь в Домике Патти продолжалась как будто по-прежнему, перемежаясь учебой, домашней работой и развлечениями. По пятницам вечером большая гостиная с пылающим камином заполнялась гостями и звенела шутками и смехом. Тетя Джемсина, сидя на своем троне, благожелательно всем улыбалась. Среди посетителей довольно часто появлялся и Джонас, о котором Фил писала Энн. Он приезжал с утренним поездом и уезжал с последним. Все обитательницы Домика Патти полюбили его, хотя тетя Джемсина и качала головой, утверждая, что в ее время студенты-богословы были иными. – Он очень милый молодой человек, – сказала она Фил, – но будущим пасторам положено вести себя с большим достоинством. – Что ж, человеку нельзя смеяться и оставаться при этом христианином? – возмутилась Фил. – Человеку можно. Но я говорю о проповедниках, моя милая, – укоризненно покачала головой тетя Джемсина. – И на твоем месте я не флиртовала бы с мистером Блейком. – А я вовсе с ним не флиртую! Никто не верил Фил, кроме Энн. Остальные полагали, что она, как всегда, забавляется, и очень ее за это укоряли. – Мистер Блейк тебе не Алек с Алонсо, – сурово заметила Стелла. – Он все принимает всерьез. Ты можешь разбить ему сердце. – Ты думаешь, могу? – усмехнулась Фил. – Как мне хочется в это верить! – Филиппа Гордон, и тебе не стыдно? Как можно хотеть причинить человеку горе? – Я вовсе не сказала, что намерена причинить ему горе. Мне хотелось бы верить, что я могу разбить ему сердце, что он способен в меня влюбиться. – Я тебя не понимаю, Фил. Ты сама знаешь, что он тебе совершенно не нужен, и всетаки бессовестно с ним кокетничаешь. – Он мне очень даже нужен! Я хочу, чтобы он сделал мне предложение. – С тобой невозможно серьезно разговаривать. – Стелла безнадежно махнула рукой. Иногда в Домик Патти заходил и Джильберт. Он был весел и с удовольствием состязался в остроумии с языкастыми гостями. Он не избегал Энн, но разговаривал с ней так же вежливо, как с любой другой девушкой, с которой его только что познакомили. Дружеская простота общения исчезла без следа. Энн это очень задевало, однако она уверяла себя, что рада видеть Джильберта в хорошем настроении. В тот апрельский вечер ей показалось, что она ранила его очень глубоко и эта рана долго не заживет. Но, кажется, Джильберт легко пережил свое разочарование. Видимо, мужчины если и умирают, то не от любви. По крайней мере, Джильберту явно не грозила близкая кончина. Он был полон планов. Нет, он не собирался сохнуть от горя, потому что его отвергла женщина. Слушая, как он весело препирается с Фил, Энн спрашивала себя: не померещилось ли ей тогда в саду отчаяние в глазах Джильберта? 66 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» В университете было достаточно претендентов на место Джильберта, но все они получали от Энн решительный отпор. «Если мне не суждено встретить настоящего принца моих грез, то лучше не надо никого!» – сказала она себе во время прогулки в парке. Внезапно налетел ветер и хлынул предсказанный тетей Джемсиной дождь. Энн раскрыла зонтик и поспешили вниз по склону. Когда она спустилась на дорогу, ведущую к гавани, сильнейший ветер тут же вывернул ее зонтик наизнанку и стал рвать его из рук. Энн в отчаянии вцепилась в ручку, не зная, что делать. Вдруг совсем рядом раздался голос: – Простите, не хотите ли укрыться под моим зонтом? Энн подняла глаза. Перед ней наяву стоял герой ее грез – высокий и красивый молодой человек с черными волосами, меланхоличным взглядом, мелодичным, проникновенным голосом… Он настолько точно соответствовал ее идеалу, словно был сделан на заказ. – Спасибо, – смущенно сказала Энн. – Давайте переждем дождь вон в том павильончике, – предложил незнакомец. – Я думаю, он скоро кончится. Он говорил очень обыкновенные слова, но тон! А улыбка! Сердце Энн как-то странно дрогнуло. Они побежали к павильону. Когда над ними оказалась спасительная, дружелюбная крыша, Энн показала на предавший ее зонтик и засмеялась. – Когда мой зонтик выворачивается наизнанку, я убеждаюсь, что порочность присуща и неодушевленным предметам. В волосах у нее сверкали капли дождя, разметавшиеся кудряшки прилипли ко лбу и шее. Щеки горели румянцем, глаза сияли. Ее спутник смотрел на нее с восхищением, и под его взглядом она почувствовала, что краснеет. Кто он? В петлице у него была красно-белая розетка Редмондского университета. Но Энн знала в лицо почти всех студентов, за исключением первокурсников. А этот галантный молодой человек никак не мог быть первокурсником. – Я вижу, вы тоже студентка, – сказал он, с улыбкой взглянув на такую же розетку, приколотую к груди Энн. – Тогда я считаю себя вправе вам представиться. Меня зовут Рой Гарднер. А вы – мисс Ширли, которая на днях читала на семинаре любителей поэзии свое эссе о Теннисоне, да? – Да, но что-то не припомню, чтобы я вас видела. Скажите, пожалуйста, откуда вы? – Я только что приехал. Проучился в Редмонде два года. Потом два года был в Европе. А сейчас вернулся, чтобы закончить университет. – Я тоже на третьем курсе, – обрадовалась Энн. – Вот и прекрасно, значит, мы даже на одном курсе. Теперь мне не жалко двух потерянных лет. – Он посмотрел на нее выразительным взглядом своих красивых глаз. Дождь шел добрый час, но для Энн этот час пролетел как одна минута. Когда облака разошлись и выглянуло бледное ноябрьское солнце, Рой проводил Энн до дома. У калитки Домика Патти он попросил разрешения прийти к ним в пятницу и получил такое разрешение. Энн вошла в гостиную взволнованная и раскрасневшаяся. Она почти не обратила внимания на Бандита, который забрался к ней на колени и лизнул ее подбородок. Сейчас ей было не до кота с рваными ушами. В тот же вечер в Домик Патти на имя мисс Ширли доставили коробку с дюжиной великолепных роз. Фил бесцеремонно схватила вложенную туда визитную карточку и вслух прочитала имя, а также написанное на обороте четверостишие. – Рой Гарднер! – воскликнула она. – А я и не знала, что ты с ним знакома, Энн! – Мы познакомились сегодня в парке во время дождя, – торопливо объяснила Энн. – Мой зонтик вывернулся наизнанку, и Рой пришел мне на помощь. 67 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Вот как? – Фил с любопытством вгляделась в лицо Энн. – И по поводу столь незначительного события он прислал тебе дюжину роз с сентиментальным стишком? Ох, как мы покраснели! Энн, у тебя все написано на лице. – Не говори вздор, Фил. А ты знакома с мистером Гарднером? – Я знакома с его сестрами и слышала о нем. Да его все знают в Кингспорте. Гарднеры – одно из самых богатых семейств в городе. Рой невероятно красив и умен. Два года назад заболела его мать, и ему пришлось бросить университет и поехать с ней в Европу. Отец у него умер. Ему, наверное, очень не хотелось бросать университет, но он и слова не сказал. Ох, Энн, чую запах романа! Я тебе почти завидую, но не совсем. Все-таки Рой Гарднер – не Джонас. – Глупости ты говоришь, – высокомерно произнесла Энн. Но в ту ночь она долго не могла заснуть. Да ей даже и не хотелось спать. Ее мечты были прекраснее самых прекрасных снов. Неужели наконец-то появился ее принц? Глава двадцать четвертая НА СЦЕНЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ КРИСТИНА В Домике Патти царила суматоха – девушки собирались на вечер, который третьекурсники ежегодно устраивали в феврале для четвертого курса. Энн оглядела себя в зеркале и осталась довольна. Это шифоновое платье с чехлом из кремового шелка Фил забрала на рождественские каникулы домой и вышила по нему крошечные розочки. Фил, оказывается, была большая рукодельница. В результате платье Энн стало событием. Даже Алли Бун, для которой наряды выписывались из Парижа, с завистью смотрела на Энн, когда она поднималась по лестнице Редмонда в длинном платье, украшенном умопомрачительными розочками. Энн приколола к волосам белую орхидею, которую ей прислал Рой Гарднер. Ни у кого из студенток не будет в волосах орхидеи – это она знала точно. Тут в комнату вошла Фил и остановилась, чтобы полюбоваться подругой. – До чего же ты сегодня хороша, Энн! Считается, я легко могу затмить тебя. Но иногда ты вдруг начинаешь излучать такой свет, что я просто исчезаю из виду. Как у тебя это получается? – Все зависит от наряда, Фил. Просто красивые перышки. – Вовсе нет. Вчера вечером на тебе было старое фланелевое платье, которое сшила миссис Линд, и все равно ты сияла неземной красотой. Если Рой еще не совсем потерял голову, то сегодня потеряет. Но мне не нравится эта орхидея. Не думай, что я завидую. Орхидея – это не твой цветок. Они слишком экзотичны, слишком вызывающи. Во всяком случае, не прикалывай орхидею к волосам. – Ты права, не буду. Я и сама не очень-то люблю орхидеи. Мне они как-то не сродни. Но Рой не так уж часто их присылает – он знает, что я люблю цветы, с которыми мне уютно. Орхидея – это такой цветок, с которым можно только пойти в гости. – Джонас прислал мне прелестные розочки, но сам он не приедет. У него молитвенное собрание в трущобах. А мне кажется, что он просто не захотел приехать. Я умираю от страха, Энн, – а вдруг он ко мне совершенно равнодушен? И никак не могу решить, что мне делать: зачахнуть от горя и умереть или получить степень бакалавра и заняться чем-нибудь полезным? – Поскольку ничем полезным ты заняться не в состоянии, Фил, придется тебе зачахнуть от горя, – без тени жалости заявила Энн. – Какая ты жестокосердная, Энн! – А ты глупышка, Фил. Ты же знаешь, что Джонас любит тебя. 68 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Да, но он не хочет мне в этом признаться. Как мне его заставить? В глазах у него я и правда вижу любовь, но это же не причина, чтобы готовить приданое. Я не начну вышивать подушечки и обметывать скатерти, пока не буду формально помолвлена. Нельзя испытывать судьбу. – Мистер Блейк просто не осмеливается просить тебя стать его женой. Он беден и не может предложить тебе того, что ты имеешь дома. Только поэтому он и молчит. – Да, наверное, это так, – уныло согласилась Фил. – Ну что ж, – воскликнула она, вдруг повеселев, – придется мне самой сделать ему предложение. Подумаешь, какое дело! Так что нет причин волноваться. Кстати, ты знаешь, что Джильберт Блайт повсюду сопровождает Кристину Стюарт? Энн в это время застегивала на шее золотую цепочку. И вдруг застежка стала выскальзывать у нее из пальцев. Что это с ней – или с пальцами? – Нет, не знаю, – небрежно ответила Энн. – Кто эта Кристина Стюарт? – Сестра Рональда Стюарта. Она учится в Кингспорте музыке. Я ее не видела, но все говорят, что она очень хорошенькая и что Джильберт в нее страшно влюблен. Как я на тебя сердилась, Энн, когда ты отказала Джильберту. Но, видимо, тебе суждено выйти замуж за Роя Гарднера. Теперь я это поняла. Так что ты была права. Когда подруги говорили о ее браке с Роем как о решенном деле, Энн обычно краснела. Но сейчас она не покраснела: ей вдруг все показалось ужасно пресным – и предстоящий вечер, и болтовня Фил. Она дала подзатыльник Бандиту. – Слезь сейчас же с подушки, животина! Сколько раз тебе говорили – не лазать по диванам? Энн взяла свои орхидеи и пошла вниз, в гостиную, где тетя Джемсина присматривала за четырьмя пальто, развешанными перед камином, чтобы девушки надели их теплыми. Рой Гарднер дожидался Энн в гостиной и от нечего делать дразнил Кошку-Сару. Кошка-Сара не любила Роя и всегда садилась к нему спиной. Но она была единственным недругом Роя Гарднера в Домике Патти. Всем остальным он очень нравился. Тетя Джемсина была очарована его неизменной учтивостью и бархатными интонациями его голоса. Энн необыкновенно повезло, говорила она. Такие высказывания почему-то рождали в Энн протест. Конечно, Рой очень романтично за ней ухаживает – более галантного обожателя и пожелать нельзя, но… слишком уж рано тетя Джемсина и подруги все за нее решили. Помогая ей надеть пальто, Рой, как всегда, сделал поэтический комплимент, который почему-то на этот раз не заставил ее сердце учащенно забиться. Всю дорогу до университета Энн была молчалива, а когда она вышла из раздевалки, то показалась Рою немного бледной. Однако, войдя в зал для танцев, Энн вдруг оживилась и порозовела. Она повернулась к Рою с веселым выражением лица, а он улыбнулся ей своей, как говорила Фил, «обволакивающей» улыбкой. Но ни этой улыбки, ни самого Роя Энн даже не замечала. Просто она увидела, что у противоположной стены стоит Джильберт и разговаривает с девушкой, которая, видимо, и есть Кристина Стюарт. Девушка была очень красива – высокого роста, статная, – правда, с возрастом такие женщины сильно полнеют, с голубыми глазами, белой кожей и гладко причесанными черными волосами. «У нее такая внешность, о какой я всю жизнь мечтала, – горестно подумала Энн. – Белая кожа, румянец на щеках, голубые глаза, волосы как вороново крыло. Даже странно, что ее зовут не Корделия Фитцджеральд. Но фигура у меня, пожалуй, получше, а уж про нос и говорить нечего». Эти соображения немного ее утешили. 69 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Глава двадцать пятая РАЗГОВОР ПО ДУШАМ Март пришел кротким ягненком: прозрачные солнечные дни, живительный воздух, еще морозные розовые сумерки и волшебные лунные ночи. Обитательницы Домика Патти уже находились в плену приближающейся экзаменационной сессии. Все они усердно занимались, и даже Фил корпела над учебниками и конспектами с упорством, которого от нее никто не ожидал. – Я хочу отхватить стипендию Джонсона по математике, – спокойно объявила она. – Можно было бы получить стипендию и по греческому, но я выбрала математику – мне хочется доказать Джонасу, что у меня хорошо варит котелок. – Джонасу больше нравятся твои карие глаза и асимметричная улыбка, чем то, что у тебя скрывается под черными кудрями, – улыбнулась Энн. – Когда я была молода, считалось, что юной леди просто не пристало разбираться в математике, – изрекла тетя Джемсина. – Но с тех пор все изменилось – только не знаю, к лучшему ли. А ты умеешь готовить, Фил? – Нет, я в жизни не готовила. Один раз хотела испечь пряник, да и тот не получился – в середине он провалился, а по краям встал дыбом. Но, тетя Джимси, неужели вы думаете, что, когда мне надо будет выучиться готовить, я со своими способностями не смогу быстро освоить кулинарное дело? – Может, и так, – осторожно согласилась тетя Джемсина. – Я в общем-то не против высшего образования для женщин. У моей дочери тоже степень бакалавра. Но я научила ее готовить до того, как профессор в колледже принялся учить ее математике. В середине марта пришло письмо от хозяек домика. Мисс Патти Споффорд сообщала, что они с Марией остаются в Европе еще на год. «Так что можете рассчитывать на наш дом и на следующий учебный год, – писала она. – Мы с Марией решили прокатиться в Египет. Хочу перед смертью повидать сфинкса». – Нет, вы только представьте – «прокатиться в Египет»! Небось будут разглядывать сфинкса с вязаньем в руках, – засмеялась Присцилла. – Я так рада, что мы сможем здесь жить и в следующем году, – призналась Стелла. – Я боялась, что они вернутся этим летом и отнимут у нас наше гнездышко, и бедным птенцам опять придется ютиться по пансионам. – Все, я пошла в парк, – объявила Фил, отбрасывая учебник. – Когда мне будет восемьдесят лет, я порадуюсь, что пошла сегодня гулять в парк. – Как это? – спросила Энн. – Пойдем со мной, я тебе все объясню. Мартовский вечер, словно бы закутанный в огромную белую тишину, был теплым и тихим. Девушки направились по длинной сосновой аллее, которая, казалось, вела прямо в глубину залившего полнеба малинового заката. – Энн, я самая счастливая девушка на свете, – вдруг призналась Фил. – Что, мистер Блейк наконец сделал тебе предложение? – спокойно спросила Энн. – Да, и при этом я три раза чихнула. Ну не ужас ли? Но я даже не дала ему закончить и поспешила сказать «да» – так боялась, что он вдруг передумает. У меня голова кружится от счастья. Мне казалось, что Джонас не способен влюбиться в такую легкомысленную особу. – Фил, ты ведь на самом деле не такая уж легкомысленная, – серьезно возразила Энн. – Под твоей внешней фривольностью скрывается верное женское сердце. Зачем ты его ото всех прячешь? – Это происходит помимо моей воли, королева Анна. Ты права – в глубине души я вовсе не легкомысленна. Однако вся покрыта легкомысленной оболочкой, и никак не могу ее 70 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» содрать. Но Джонас знает, какова я на самом деле, и любит меня такой, какая я есть. А я люблю его. Знала бы ты, как я изумилась, осознав, что полюбила некрасивого человека, да еще по имени Джонас. И разогнала всех остальных поклонников. Но я буду звать его Джо. Такое милое коротенькое имя. А вот Алонсо сократить никак нельзя. – А что об этом думают Алек и Алонсо? – Я им сказала во время рождественских каникул, что не выйду замуж ни за того, ни за другого. Сейчас мне даже смешно вспоминать, что я думала о них всерьез. Мне было так их жалко, что я заливалась слезами, отказывая им. Но я знала, что могу выйти замуж только за одного человека на свете. На этот раз я не испытывала никаких сомнений. Никто за меня не решал, я все решила сама. – Ты надеешься и впредь сама принимать решения? – Не знаю, но Джо дал мне отличный совет. Он говорит: когда сомневаешься, представь себе, что ты будешь думать об этом в восемьдесят лет. Во всяком случае, Джо очень легко принимает решения, а двух решительных людей для одной семьи, пожалуй, многовато. – А что скажут твои мама и папа? – Папа ничего особенного не скажет. Он со мной всегда во всем согласен. Ну а мама, конечно, много чего наговорила. Но в конце концов смирится. – Если ты выйдешь замуж за мистера Блейка, тебе придется отказаться от всякой роскоши, Фил. – Зато у меня будет он. А все остальное неважно. Мы поженимся через год. Джо окончит колледж этим летом, а потом он станет пастором в маленькой церкви на Паттерсонстрит в районе трущоб. Нет, ты можешь представить меня в трущобах? Но с ним я бы отправилась хоть во льды Гренландии. – И это говорит девушка, которая заявляла, что выйдет замуж только за богатого человека, – заметила Энн, обращаясь к молодой сосенке. – Энн, не надо напоминать мне о былых глупостях! Бедность меня не пугает. Вот увидишь, я выучусь готовить и перешивать платья. С тех пор как я поселилась с вами, я уже научилась ходить за продуктами. А один раз я целое лето вела класс в воскресной школе. Тетя Джемсина говорит, что я испорчу Джо карьеру в церкви. Ничего подобного! Допустим, я недостаточно рассудительна, зато у меня есть другое важное качество – я располагаю к себе людей. Один проповедник у нас в Болингброке часто повторял на молитвенных собраниях: «Если не можешь светить как звезда, свети как свечка». Вот я и буду для Джонаса маленькой свечечкой. – Фил, ты неисправима. Но я так тебя люблю, что не хочу говорить банальные поздравления. Я за тебя ужасно рада. – Я знаю. Эта радость светится в твоих больших серых глазах, Энн. Я надеюсь, что скоро смогу смотреть на тебя такими же глазами. Ты ведь собираешься замуж за Роя, правда? – Моя дорогая Филиппа! Ты слышала о знаменитой Бетти Бакстер, которая отказала молодому человеку еще до того, как он сделал ей предложение? Я не собираюсь следовать ее примеру. Подожду, пока мне сделают предложение. – Весь Редмонд знает, что Рой от тебя без ума. А ты его любишь, Энн? – Наверное… наверное, люблю, – неохотно призналась Энн. Она чувствовала, что, делая такое признание, ей следовало бы покраснеть, но этого почему-то не произошло. С другой стороны, она всегда заливалась румянцем, когда кто-нибудь при ней заговаривал о Джильберте Блайте и Кристине Стюарт. А какое ей, собственно, дело до Джильберта Блайта и Кристины Стюарт? Абсолютно никакого. Просто загадка! Что касается Роя, разумеется, она влюблена в него. Как же иначе? Он же ее идеал. Кто может устоять перед этими бархатными глазами и проникновенным голосом? Половина редмондских студенток жутко завидовали Энн. А какой прелестный сонет прислал ей Рой на день рождения в коробочке с 71 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» фиалками! Энн выучила его наизусть. Очень хороший сонет, даже если не тянет на Шекспира или Китса – все-таки Энн была не настолько влюблена, чтобы считать Роя гением. И он был адресован не Лауре и не Беатриче, а ей, Энн Ширли! Прочитать в мелодичных рифмованных строчках, что твои глаза сияют как утренние звезды, что твои щеки похитили румянец у утренней зари, а твои губы поспорят с алыми райскими розами – все это чрезвычайно романтично. Джильберту никогда бы не пришло в голову написать сонет в честь ее бровей. Но зато Джильберт обладал очаровательным чувством юмора. Энн как-то рассказала Рою анекдот – и он не нашел в нем ничего смешного. Она вспомнила, как дружно они посмеялись над этим анекдотом с Джильбертом, и у нее возникло опасение, не будет ли ей скучновато жить с человеком, лишенным чувства юмора. Но, в конце концов, никто и не ждет особого веселья от меланхоличного и загадочного героя. Упрекать его в отсутствии чувства юмора просто несправедливо. Глава двадцать шестая СВАДЬБА ДИАНЫ – Так странно и ужасно думать, что Диана выходит замуж, – вздохнула Энн, обнимая руками колени и глядя в просвет между деревьями на освещенное окно Дианы. – Что же в этом ужасного? – спросила миссис Линд, которая вместе с Мариллой сидела на заднем крыльце Грингейбла. – У Фреда отличная ферма, и сам он прекрасный молодой человек. – Да уж, конечно, он не тот беспутный сорвиголова, о котором она когда-то мечтала, – улыбнулась Энн. – Фред – очень положительный парень. – Вот и хорошо. Неужели тебе хотелось бы, чтобы Диана вышла замуж за дерзкого легкомысленного человека? А сама ты хочешь себе в мужья отчаянного сорвиголову? – Нет, я не хотела бы иметь такого мужа, но мне было бы приятно думать, что в нем все же есть что-то отчаянное, только он это сдерживает. А Фред просто беспросветно положительный человек. – Надеюсь, с годами у тебя прояснится в голове, – сказала Марилла. В голосе Мариллы звучала горечь. Она очень огорчилась, узнав, что Энн отказала Джильберту Блайту. Об этом уже знал весь Эвонли, и сплетники не давали отдыха языкам. Как до Эвонли дошел слух, никто толком не мог сказать. Не то Чарли Слоун догадался, не то Диана рассказала Фреду, а тот кому-нибудь еще. Миссис Блайт больше не спрашивала Энн во всеуслышание, часто ли ей пишет Джильберт, а проходила мимо, холодно поклонившись. Энн, которой нравилась веселая и живая мать Джильберта, очень расстраивалась по этому поводу. Марилла не сказала Энн ни слова, но миссис Линд изводила ее намеками, пока до этой достойной дамы не дошел слух, что у Энн завелся другой «ухажер», красивый, богатый, – в общем, все при нем. Тогда миссис Рэйчел оставила девушку в покое, но в глубине души продолжала жалеть, что она отказала Джильберту. Если этот красавец действительно нравится ей больше, тогда и говорить не о чем, но вдруг она польстилась на его богатство? Марилла слишком хорошо знала Энн, чтобы ее в этом заподозрить, но все равно считала, что дело повернулось совсем не так, как хотелось бы. До свадьбы Дианы оставалось пять дней. В доме Барри варили, пекли и жарили, дым стоял коромыслом. Свадьбу собирались отпраздновать по старинке, пригласив за стол чуть ли не всю деревню. Энн, конечно, будет подружкой невесты, как они с Дианой и договаривались, когда им было по двенадцать лет. Дружком жениха будет Джильберт, который по этому случаю специально приедет из Кингспорта. Энн с удовольствием участвовала во всех приготовлениях, но сердце ее тихонько ныло – все же она теряла свою любимую подругу. Диана теперь будет жить в двух милях от Грингейбла, и они уже не смогут, как раньше, встречаться каждый день. Энн смотрела на освещенное окно Дианы и 72 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» вспоминала, как этот огонек приветливо мигал ей все эти годы. Скоро он погаснет. На глаза Энн навернулись слезы искренней печали. «Как это возмутительно, – подумала она, – что люди вырастают… и выходят замуж… и меняются». Но вот наступил роковой день. – Единственные настоящие розы – это розовые, – утверждала Энн, перевязывая белой лентой букет роз. – Это цветы любви и верности. Диана стояла посреди комнаты в подвенечном белом наряде. Ее черные кудри как бы заиндевели под белой фатой. – Все вышло так, как я себе представляла, – с ласковой улыбкой сказала Энн. – Помнишь, как я плакала, что нас разлучит твое замужество? Ты – невеста, Диана, «в прелестной дымчатой фате», я – твоя подружка. Только платье на мне без буфов – но эти коротенькие кружевные рукавчики даже красивее. И ничего: сердце мое ноет, но не разбито, и я даже не так уж сильно ненавижу Фреда. – Но мы же не расстаемся по-настоящему, Энн. Я буду жить совсем рядом. И мы любим друг друга не меньше, чем раньше. Мы ведь верно хранили нашу детскую клятву, правда? – Да, мы верно ее хранили. Ни разу не только не поссорились, но даже не сказали друг другу резкого слова. Однако по-старому остаться не может. У тебя будут другие интересы, в которых мне не останется места. Что ж, как говорит миссис Рэйчел, «такова жизнь». Она подарила тебе на свадьбу свое самое красивое стеганое одеяло в полоску и уверяет, что, когда я буду выходить замуж, подарит мне такое же. – Да, но я уже не смогу быть подружкой у тебя на свадьбе, – печально вздохнула Диана. – А следующим летом я еще буду подружкой на свадьбе Фил. Но на этом остановлюсь. Говорят: «Три раза подружка – невестой не бывать». Энн поглядела в окно. – А вон и пастор идет. – Ой! – ахнула Диана, вдруг страшно побледнев. – У меня колени дрожат, Энн. Я не могу… я упаду в обморок. – Если ты посмеешь это сделать, я оттащу тебя к Дождевой бочке и окуну в нее вместе с фатой, – пригрозила Энн. – Не пугайся, дорогая. Не так уж это страшно – обвенчаться. Сколько людей через это прошли, и никто не умер. Бери пример с меня – видишь, как я спокойна. – Подожди, Энн, придет и твой черед. Ой, Энн, папа поднимается по лестнице. Дай мне букет. Посмотри – у меня все в порядке? Фата не съехала? Я очень бледная? – Ты выглядишь замечательно. Поцелуй меня напоследок. Больше меня Диана Барри уже никогда не поцелует. – Зато тебя будет целовать Диана Райт. Мама зовет. Пошли. Как было заведено, Энн спустилась вниз под руку с Джильбертом. Они встретились на лестничной площадке, впервые с тех пор, как она уехала из Кингспорта. Джильберт вежливо пожал ей руку. Он хорошо выглядел, хотя, как заметила Энн, сильно похудел. Увидев Энн в облегающем фигуру белом платье и с ландышами в пышных волосах, Джильберт почувствовал, как кровь прилила к его щекам. Когда они через минуту вместе вошли в переполненную гостиную, по комнате прошел восхищенный шепоток. – Какая из них получилась бы замечательная пара, – прошептала Марилле миссис Линд, не желавшая расставаться со своими надеждами. Фред вошел один, с багровым от смущения лицом. Затем под руку с отцом в гостиную вплыла Диана. Она не упала в обморок, и ничто не помешало совершению простой брачной церемонии. Затем последовал праздничный обед. За столом было шумно и весело, молодежь 73 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» танцевала, а когда наступил вечер, Фред с Дианой сели в коляску и поехали в свой новый дом. Джильберт же проводил Энн до Грингейбла. За веселым свадебным столом натянутость в их отношениях исчезла, и сейчас Энн радовалась, что опять идет с ним по знакомой дорожке. – Не ходи сразу домой, Энн, давай пройдемся по твоей тропинке, – предложил Джильберт, когда они перешли мост через Лучезарное озеро, в котором, казалось, плавал огромный золотистый цветок – отражение полной луны. Энн с готовностью согласилась. Они шли через волшебную страну лунного сияния и таинственных теней. Раньше она не решилась бы гулять здесь с Джильбертом. Но существование Роя и Кристины создавало у нее ощущение полной безопасности. Весело болтая с Джильбертом, Энн мыслями постоянно возвращалась к Кристине. Она познакомилась с ней в Кингспорте и была с ней очень мила. Кристина тоже хорошо относилась к Энн, но дружбы между ними не получилось. Видимо, Кристина не являлась родственной душой. – Ты все лето собираешься провести в Эвонли? – спросил Джильберт. – Нет, я на той неделе уезжаю в Велли-роуд. Эстер Хеторн попросила меня заместить ее в школе на летний семестр. Она плохо себя чувствует, хочет отдохнуть и подлечиться. Знаешь, я даже рада уехать из Эвонли. Я начинаю чувствовать себя здесь совсем чужой. За эти два года все дети выросли, и рядом со своими бывшими учениками я кажусь себе старухой. Энн вздохнула. Как бы ей хотелось вернуться в те славные денечки, когда жизнь виделась ей через розовую дымку надежд и иллюзий! Куда они подевались? – «Жизнь катится по кругу», – рассеянно отозвался Джильберт. «О Кристине вспомнил, что ли?» – подумала Энн. Нет, без Дианы в Эвонли будет очень одиноко. Глава двадцать седьмая ПИСЬМО ЭНН ФИЛИППЕ «Дорогая Фил! Хочу тебе сообщить, что опять учительствую – в Велли-роуд, а комнату снимаю в деревушке Вейсайд у мисс Джанет Смит. Джанет очень славная и симпатичная на вид женщина: довольно высокая, плотная, но фигурка у нее складная, и она явно не расположена к тучности. У нее мягкие русые волосы, которые она укладывает в пучок, милое лицо с розовыми щеками и большие добрые глаза, голубые как незабудки. Кроме того, она замечательно готовит и закармливает меня вкусными вещами, совсем не заботясь о том, вредны ли они для пищеварения. Вейсайд – очень милое местечко. Наш дом стоит в ложбинке недалеко от дороги. Между домом и дорогой – сад, где растут яблони и много цветов. Дорожка к калитке обложена ракушками, крыльцо увито диким виноградом, а крыша покрыта мхом. Комнатка моя невелика – собственно, в ней помещается только кровать. В головах кровати на стене висит портрет Робби Бернса, стоящего у могилы своей любимой под огромной плакучей ивой. У Робби такое мрачное лицо, что мне снятся очень грустные сны. В первую ночь, например, мне приснилось, что я разучилась смеяться. Гостиная тоже небольшая, но приятная. Единственное окно затенено большой ивой, и общее впечатление – зеленоватого полумрака, как в подводном гроте. Мне в доме все нравится, чем я сразу завоевала любовь Джанет. А Эстер она терпеть не могла, ибо та говорила, что совсем не допускать в дом солнца – негигиенично, и отказывалась спать на перине. Я же обожаю перины: чем они пушистее и негигиеничнее, тем больше я их обожаю. Джанет говорит, что не нарадуется на мой аппетит: она боялась, что я окажусь похожей на Эстер, которая на завтрак ела только фрукты, запивая их горячей водой, и пыталась убедить Джанет перестать готовить жареное и 74 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» печеное. Эстер вообще-то душка, но у нее есть склонность к причудам. Это от недостатка воображения. Кроме того, по-моему, у нее и в самом деле не все в порядке с пищеварением. Джанет сказала, что я могу принимать молодых людей в гостиной. Каких молодых людей? Я пока не видела здесь ни одного молодого человека, кроме работника наших соседей Сэма Толливера – долговязого патлатого парня. Как-то вечером он целый час сидел на заборе сада, глядя, как мы с Джанет вышиваем. За все это время он заговорил только один раз: «Хотите мятную лепешку, мисс? Очень помогает от простуды». Но мне, видимо, на роду написано быть замешанной в романы пожилых людей. Мистер и миссис Ирвинг утверждают, что обязаны своим счастьем мне. Так вот, здесь тоже на моих глазах разворачивается роман, но я пока остаюсь в роли пассивного наблюдателя. Я тебе расскажу, чем все кончится, когда мы опять соберемся в Редмонде». Глава двадцать восьмая ЧАЕПИТИЕ У МИССИС ДУГЛАС В первый же четверг после приезда Энн в Велли-роуд Джанет пригласила ее с собой на молитвенное собрание. Энн с удивлением смотрела, как Джанет, собираясь на собрание, надевает бледно-голубое муслиновое платье с блестками и бесконечным количеством оборочек и шляпку из белой соломки с тремя страусовыми перьями. Но довольно скоро Энн узнала причину такого наряда – она была стара как мир. На молитвенные собрания в Велли-роуд приходили в основном женщины. Всего присутствовали тридцать две женщины, два подростка и один мужчина. Энн с интересом разглядывала этого единственного, если не считать пастора, представителя мужского пола. Он не отличался ни молодостью, ни красотой, сильно сутулился и прятал свои длинные ноги под стул, чтобы никому не мешать. У него были большие трудовые ладони, волосы нуждались в стрижке, а усы давно бы следовало подровнять. Но все же Энн понравилось его лицо: в нем были и доброта, и честность, и нежность. Терпеливый взгляд говорил о том, что этому человеку приходилось много страдать и он переносил эти страдания с мужеством и стойкостью. Можно было предположить, что, если понадобится, он взойдет на костер, но будет сохранять на лице приятное выражение до тех пор, пока пламя не заставит его корчиться от боли. Когда собрание закончилось, мужчина подошел к Джанет и спросил: – Можно проводить тебя до дому, Джанет? Та взяла его под руку – «с таким застенчивым видом, словно ей шестнадцать лет и молодой человек впервые предложил ее проводить», – рассказывала Энн впоследствии своим подругам в Домике Патти. – Мисс Ширли, позвольте представить вам мистера Дугласа, – официальным тоном сказала Джанет. Мистер Дуглас кивнул: – Я глядел на вас, мисс, и думал, какая вы славная девочка. Энн вряд ли стерпела бы подобные слова от кого-нибудь другого, но мистер Дуглас произнес их таким ласковым тоном, что она восприняла их как искренний и очень лестный комплимент. Она дружески улыбнулась мистеру Дугласу. Затем они отправились домой – Джанет со своим кавалером впереди, а Энн чуть-чуть сзади. Значит, у Джанет есть поклонник! Энн была в восторге. Из Джанет получится замечательная жена – веселая, бережливая, покладистая и редкая мастерица готовить. Просто несправедливо, что такая женщина может остаться старой девой! На следующий день Джанет сказала Энн: 75 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Джон Дуглас просил меня привести вас в гости к его матери. Она редко встает с постели и никогда не выходит из дому. Но очень любит гостей и всегда просит показывать ей моих квартиранток. Может быть, сходим сегодня вечером? Энн согласилась, но в середине дня пришел мистер Дуглас и сказал, что его мать приглашает их в субботу на ужин. – А почему же вы не надели свое красивое платье с блестками? – спросила Энн, когда они с Джанет вышли в субботу из дома. День был жаркий, и лицо бедной Джанет, надевшей черное кашемировое платье и к тому же взволнованной предстоящим визитом, по цвету напоминало вареного рака. – Что вы! Миссис Дуглас скажет, что мне не пристало молодиться и носить такие наряды. А Джону это платье нравится, – грустно добавила Джанет. Ферма Дугласов стояла на вершине холма в полумиле от Вейсайда. Красивый, большой и удобный дом был окружен фруктовым садом и кленовой рощей. Позади дома стояли большие крепкие сараи и иные сельскохозяйственные постройки, и видно было, что это – прочное зажиточное хозяйство. Нет, решила Энн, выражение обреченного терпения на лице мистера Дугласа вызвано не долгами и не назойливыми кредиторами. Джон встретил их в дверях и повел в гостиную, где в кресле, как на троне, восседала его мать. Энн почему-то ожидала, что миссис Дуглас окажется, как и сын, высокой и худой. На самом деле это была крошечная женщина с розовыми щечками, спокойным взглядом голубых глаз и детским ротиком. На ней было красивое и модное платье из черного шелка, поверх него – пушистая белая шаль, а на седых волосах красовался чепчик из тончайших кружев. Ну прямо куколка! – Здравствуй, Джанет, дорогая, – ласково сказала она. – Я так рада тебя видеть. – Она подставила Джанет щеку для поцелуя. – А это наша новая учительница? Очень приятно с вами познакомиться. Мой сын так вас расхваливал, что я чуть не приревновала его к вам, а уж Джанет-то, наверное, и подавно. Бедная Джанет покраснела, Энн ответила какой-то вежливой фразой, однако миссис Дуглас чувствовала себя вполне уверенно и говорила без умолку. Она усадила Джанет рядом с собой и время от времени поглаживала ее руку. Джанет молча улыбалась, но видно было, что ей невыносимо жарко в этом жутком платье, и вообще не по себе. Джон Дуглас тоже помалкивал и ни разу не улыбнулся. За столом миссис Дуглас попросила Джанет разлить чай. Та еще больше покраснела, но взяла на себя роль хозяйки. В письме Стелле Энн так описала этот ужин: «На столе был холодный язык, курица, клубничное варенье, лимонный пирог, шоколадный кекс, фруктовый торт и много чего еще. После того как я все перепробовала и почувствовала, что едва могу дышать, миссис Дуглас вздохнула и сказала, что, видимо, ее угощенье мне не по душе. – Боюсь, Джанет вас так избаловала своей стряпней, что вам теперь не угодишь. Но с ней у нас в Велли-роуд никто сравниться не может. Пожалуйста, ну возьмите хоть кусочек пирога, мисс Ширли. Вы же ни к чему не притронулись. Стелла, я съела порцию языка и порцию курицы, три печенья, блюдечко варенья, кусок пирога, пирожное и большой кусок необыкновенно вкусного шоколадного кекса!» После ужина миссис Дуглас благожелательно всем улыбнулась и велела Джону пойти с «дорогой Джанет» в сад и нарвать ей роз. – А мисс Ширли посидит со мной, пока вы гуляете. Вы не откажетесь побыть со мной, мисс Ширли? – жалобно спросила она. Потом вздохнула, поудобнее усаживаясь в кресле: – Я очень больная женщина, мисс Ширли. Вот уже двадцать лет, как я медленно умираю – дюйм за дюймом. – Боже, как это ужасно, – отозвалась Энн, старарась выразить сочувствие, но почемуто ощущая себя круглой дурой. 76 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Сколько раз мне уже казалось, что я не доживу до утра, – продолжала миссис Дуглас. – Никто не знает, как я страдаю, никто не может себе этого представить. Но теперь уж, видно, ждать осталось недолго. Мое паломничество на эту землю подходит к концу. И как я рада, что у Джона будет такая прекрасная жена и что, когда его матери не станет, о нем будет кому заботиться. Это для меня очень большое утешение, мисс Ширли. – Да, Джанет – замечательная женщина, – с жаром подтвердила Энн. – Замечательная. И характер прекрасный, – согласилась миссис Дуглас. – А какая хозяйка! Я такой не была. Мне не позволяло здоровье, мисс Ширли. Я рада, что Джон нашел такую женщину, и верю, он будет с ней счастлив. Он мой единственный сын, и его счастье – моя главная забота. – Ну, конечно, – кивнула Энн. Она никак не могла понять, почему чувствует себя такой дурой – раньше с ней этого никогда не случалось. Она просто не могла придумать ни одного разумного ответа на слова этой милой улыбающейся старушки, которая ласково похлопывала ее по руке. – Заходи почаще, Джанет, – пропела миссис Дуглас нежным голосом, когда Энн и Джанет стали прощаться. – Я так редко тебя вижу. Но скоро, наверное, ты здесь поселишься навсегда. Энн бросила взгляд на Джона Дугласа, и у нее мороз пробежал по коже. У него был вид человека, которого истязают на дыбе. «Он, очевидно, нездоров», – подумала Энн и поспешила уйти, чуть ли не волоча за собой багровую от смущения Джанет. – Правда, миссис Дуглас милая женщина? – спросила Джанет по пути домой. – М-м-м, – рассеянно промычала Энн. Ее мысли были заняты Джоном Дугласом – отчего у него такой страдальческий вид? – Она так мучается, бедняжка, – продолжала Джанет. – У нее бывают страшные приступы. Джон боится выйти из дому – вдруг с ней случится приступ, когда дома одна служанка. Глава двадцать девятая «ОН ПРОСТО ХОДИЛ И ХОДИЛ…» Через три дня Энн, придя из школы, застала Джанет в слезах. Привыкшая к безмятежной веселости Джанет, Энн испугалась. – Что случилось? – Сегодня мне исполнилось сорок лет, – сквозь слезы проговорила она. – Но ведь вам и вчера было почти столько же, – попыталась утешить ее Энн. – Да… но теперь, – всхлипнула Джанет, – теперь Джон Дуглас уже никогда не сделает мне предложения. – Обязательно сделает, – заверила ее Энн. – Дайте ему срок. – Срок! – воскликнула Джанет негодующим тоном. – Сколько ему надо сроку? Неужели двадцати лет мало? – Вы хотите сказать, что Джон Дуглас ухаживает за вами уже двадцать лет? – оторопела Энн. – Вот именно. И за все это время ни словом не обмолвился о женитьбе. А теперь уже и ждать нечего. Я ни разу никому об этом не говорила, но сейчас чувствую, что сойду с ума, если не смогу излить кому-нибудь душу. Джон Дуглас начал ухаживать за мной двадцать лет назад, еще до смерти моей мамы. Он провожал меня до дому, приходил в гости, и я понемногу стала готовить приданое. Но он никогда не говорил о женитьбе – просто ходил и ходил. А что могла сделать я? Мама умерла, когда это продолжалось уже восемь лет. Я думала, что, может, он теперь предложит мне выйти за него замуж – ведь я осталась однаодинешенька. Но он был очень добр, жалел меня, делал для меня все что мог, но замуж не 77 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» звал. С тех пор это так и тянется. Соседи считают, что это я отказываюсь выйти за него замуж, потому что у него больная мать и я не хочу за ней ухаживать. Господи, да я бы с радостью ухаживала за матерью Джона! Однако я не разубеждала соседей – пусть лучше винят меня, чем жалеют! Но как же это обидно! Ну почему Джон не делает мне предложения? Мне было бы легче, если бы только я знала причину. – Может, его мать не хочет, чтобы он вообще на ком-нибудь женился? – Да нет же! Она мне сто раз говорила, что хотела бы, чтобы он женился еще до ее смерти. Она без конца делает ему намеки – вы же сами вчера слышали. Я думала, что провалюсь сквозь землю. – Нет, мне это тоже непонятно, – беспомощно сказала Энн. – Наверно, вам нужно проявить характер, Джанет. Почему вы ему до сих пор не дали отставку? – Не могу, – жалобно ответила Джанет. – Я очень люблю Джона. И потом, мне все равно никто другой никогда не нравился – так пусть хоть он ходит. – Зато если бы его прогнали, он, может быть, наконец собрался бы с духом и сделал предложение. Джанет покачала головой: – Вряд ли. И я не смею его прогнать – вдруг он решит, что я и в самом деле хочу от него избавиться, и уйдет навсегда. Не хватает у меня на это духу, и все. – Нет, Джанет, еще не поздно что-то сделать. Надо только набраться твердости. Пусть поймет, что у вас лопнуло терпение. А я вас поддержу. – Не знаю, – уныло сказала Джанет. – У меня не хватит смелости. Все это уже так давно тянется. Но я подумаю. «Вот уж не ожидала, что Джон Дуглас способен так обойтись с женщиной, – разочарованно думала Энн. – Нет, его надо проучить». Энн даже с некоторым злорадством представляла, как будет обескуражен Джон. И она страшно обрадовалась, когда на следующий день Джанет сказала ей по дороге на молитвенное собрание: – Я собираюсь сегодня проучить Джона Дугласа. – Вот и правильно! – поддержала ее Энн. Когда молитвенное собрание закончилось и Джон, как всегда, подошел к Джанет, предлагая проводить ее до дому, Джанет твердо, хотя и со страхом в глазах, заявила: – Спасибо, не надо. Я хорошо знаю дорогу домой – слава Богу, хожу по ней уже двадцать лет. Так что не стоит утруждаться, мистер Дуглас. И опять Энн увидела на лице Джона Дугласа мученическое выражение человека, которого пытают на дыбе. Не сказав ни слова, он повернулся и пошел. – Мистер Дуглас, подождите! – закричала Энн ему вслед, не обращая внимания на изумленных свидетелей этой сцены. – Вернитесь, мистер Дуглас! Джон Дуглас остановился, но не вернулся. Энн догнала его, схватила за руку и чуть ли не силой потащила назад к Джанет. – Вернитесь, – умоляющим тоном говорила она. – Это я виновата. Я уговорила Джанет так ответить вам. Она не хотела… Прошу вас, забудьте. Вы ведь не хотели, правда, Джанет? Джанет, не говоря ни слова, взяла Джона Дугласа под руку и пошла по дороге к дому. Энн кротко брела сзади. Она зашла в дом с заднего хода. – Хорошо же вы меня поддержали, – ядовито сказала Джанет, когда Джон ушел. – Джанет, у меня было такое чувство, будто у меня на глазах совершается убийство. Я не могла позволить ему уйти. – Да я тоже рада, что так получилось. Когда я увидела, как Джон Дуглас уходит по дороге, я поняла, что из моей жизни уходит последняя радость. – А он не спросил вас, почему вы так с ним разговаривали? – Нет, он об этом и словом не обмолвился, – безнадежным тоном ответила Джанет. 78 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Глава тридцатая ДЖОН ДУГЛАС НАКОНЕЦ ОБЪЯСНЯЕТСЯ Энн надеялась, что после того памятного вечера в отношениях Джанет и Джона что-то изменится. Но все оставалось по-прежнему. Джон так же приходил к ним в гости, приглашал Джанет гулять и провожал ее домой после молитвенных собраний – как делал уже двадцать лет и, видимо, собирался делать еще двадцать. Лето шло к концу. Энн учила детей в школе, писала письма и немного занималась. Жизнь стала ей казаться чересчур монотонной, но тут случился весьма забавный инцидент. Энн не видела долговязого белобрысого Сэмюэля с того самого вечера, как он предлагал ей мятные лепешки. Иногда, правда, они случайно встречались на улице. Но вот в теплый августовский вечер он вдруг заявился к ним и с серьезным видом уселся на скамье у крыльца. На нем была обычная рабочая одежда, состоявшая из залатанных штанов, синей рубахи с прорехами на локтях и драной соломенной шляпы. Он молча глядел на девушку и жевал соломинку. Энн со вздохом отложила книгу и взялась за вышивание. Разговаривать с Сэмом ей было совершенно не о чем. И вдруг после долгого молчания он заговорил сам: – Я отсюда уезжаю. – Да? – вежливо отозвалась Энн. – Угу. – И куда вы собрались? – Хочу арендовать ферму. Уже присмотрел одну в Миллерсвилле. Но мне понадобится хозяйка. – Это верно, – подтвердила Энн. – Вот так. Наступила еще одна долгая пауза. Наконец Сэм вынул соломинку изо рта. – А вы за меня не пойдете? – Что-о-о? – Энн не поверила своим ушам. – Вы за меня не пойдете? – То есть как – замуж? – еле выговорила она. – Угу. – Да я с вами почти незнакома! – негодующе воскликнула Энн. – Познакомитесь, когда поженимся, – буркнул Сэм. Энн призвала на помощь все, что осталось от ее чувства собственного достоинства. – Об этом не может быть и речи, – высокомерно ответствовала она. – Ну и зря, – Сэм ухмыльнулся. – Не такой уж я плохой жених. Я хорошо зарабатываю, и у меня есть деньги в банке. – Перестаньте! Как вам такое пришло в голову? – Осознание комичности положения немного смягчило ее гнев. – Вы мне приглянулись. И вы вроде работящая девушка. Мне не нужна лентяйка. Может, еще надумаете? Я немного подожду. Ну, я пошел. Пора доить коров. Энн давно уже растеряла почти все свои иллюзии о том, как происходит предложение руки и сердца. Так что на этот раз она просто от души посмеялась, не почувствовав никакой обиды. Вечером она рассказала все Джанет, изобразив в лицах, как Сэм делал ей предложение. Обе долго хохотали. Во время последней недели пребывания Энн в Велли-роуд за Джанет в страшной спешке заехал Алек Уорд. – Меня послал за вами Дуглас, – сообщил он. – Кажется, миссис Дуглас на самом деле наконец-то собралась помереть. Джанет побежала надевать шляпку, а Энн спросила: 79 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Миссис Дуглас стало хуже? – В том-то и дело, что не стало. Поэтому я и думаю, что она помирает. Когда ей делалось хуже, она, бывало, металась и кричала, а сейчас лежит тихонько, как мышка. И уж если миссис Дуглас молчит, значит, ее дела и впрямь плохи. – Я вижу, вы ее недолюбливаете, – сказала Энн. – Да что в ней можно долюбливать? – свирепо ответил Алек. Джанет вернулась домой вечером. – Миссис Дуглас умерла, – устало сообщила она. – Вскоре после моего прихода. Она только успела сказать: «Ну, теперь ты, наверное, выйдешь замуж за Джона?» Мне было так обидно, Энн. Подумать только: даже его собственная мать считала, что я не выхожу за него замуж, потому что не хочу за ней ухаживать. Но там были посторонние, поэтому я и слова не сказала. Хорошо хоть, что Джона в комнате не было. Джанет стала тихо плакать. Энн заварила ей крепкого имбирного чаю, чтобы как-то ее успокоить. Правда, позднее Энн обнаружила, что вместо имбиря она заварила белый перец, но Джанет даже не почувствовала разницы. На закате, в день похорон, Джанет и Энн, как всегда, сидели на крыльце. Ветер в сосновом лесочке утих, на горизонте то и дело вспыхивали зарницы. На Джанет было ее безобразное черное платье, глаза и нос у нее покраснели от слез, и выглядела она из рук вон плохо. Вдруг звякнула щеколда, и в сад вошел Джон Дуглас. Он решительно направился к ним, прямо через клумбу с геранью. Джанет встала. Энн тоже. Но Джон даже не заметил ее присутствия. – Джанет, – выпалил он, – я прошу тебя стать моей женой. Он произнес эти слова с таким видом, будто они рвались из него уже двадцать лет. Красное лицо Джанет сделалось лиловым. – Но почему ты мне не сказал этого раньше? – медленно проговорила она. – Я не мог. Мать взяла с меня обещание, что я не женюсь, пока она будет жива. Это случилось девятнадцать лет назад. Ей было очень плохо, и казалось, что долго она не протянет. Доктор сказал, что ей осталось жить не больше полугода. Но я все равно не хотел давать такого обещания. Она меня вынудила. Трудно отказать больному страдающему человеку. – Да чем же я ей не угодила? – воскликнула Джанет. – Ничем. Она просто не хотела, чтобы у нас в доме появилась другая женщина. Любая. Она грозила мне, что если я не дам ей такого обещания, она умрет тут же, у меня на глазах, и смерть ее будет на моей совести. Пришлось согласиться. Потом я ее много раз умолял освободить меня от этого обещания, но она отказывалась. – Почему же ты мне ничего не сказал? – сдавленным голосом спросила Джанет. – Если бы я знала причину, мне было бы легче. Ну почему ты мне не сказал? – Она взяла с меня клятву, что я не скажу об этом ни одной живой душе. Заставила поклясться на Библии. Я бы никогда не согласился, Джанет, если бы знал, сколько придется ждать. Ты не представляешь себе, что мне пришлось вынести за эти девятнадцать лет. Конечно и тебе тоже. Но ты простишь меня, Джанет? Пожалуйста, выходи за меня замуж. Я прибежал к тебе, как только освободился от своей клятвы. Тут Энн, наконец, сообразила, что ей здесь не место и тихонько ушла в дом. Джанет она увидела только утром за завтраком. – Как бессовестно, как жестоко она с вами поступила! – негодующе воскликнула Энн. – Не надо говорить о мертвых дурно, Энн, – серьезно сказала Джанет. – Пусть Бог будет ей судьей. Я все-таки дождалась своего счастья. Да я бы и не возражала ждать, если бы только знала почему это нужно делать. – Когда вы поженитесь? 80 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – В следующем месяце. Без всякого шума. Соседи, конечно, скажут, что я поспешила выскочить за Джона, как только он избавился от своей бедной матери. Джон хотел всем рассказать правду, но я ему не позволила. «Нет, – сказала я, – давай сохраним это в тайне и не будем порочить ее память. Пусть люди говорят что хотят: главное – я сама знаю правду. А ее вина пусть умрет вместе с ней». В конце концов я его уговорила. – А я не смогла бы ее простить, – заявила Энн. – Когда ты доживешь до моих лет, Энн, ты о многом будешь судить иначе. С годами выучиваешься прощать. В сорок лет простить гораздо легче, чем в двадцать. Глава тридцать первая НАЧАЛО ПОСЛЕДНЕГО УЧЕБНОГО ГОДА – Ну вот мы все и вернулись, загорелые и веселые, – сказала Фил, со вздохом удовлетворения усаживаясь на чемодан. – Как я рада видеть наш милый домик… и тетю Джимси… и кошек. Бандит, кажется, потерял еще кусок уха. – Бандит останется самым лучшим котом на свете даже если у него вовсе не будет ушей, – улыбнулась Энн, сидя на своем сундуке и гладя Бандита, который извивался от восторга у нее на коленях. – А вы разве не рады, что мы вернулись, тетя Джимси? – спросила Фил. – Рада. Но уж больно вы тут все завалили. – Тетя Джемсина осуждающим взглядом обвела гору сундуков и чемоданов. – Поболтать вы успеете и после, а сейчас надо навести порядок. Меня с детства учили, что сначала надо поработать, а уж потом развлекаться. – А у нашего поколения все наоборот, тетя Джимси. Наше правило – сначала надо вволю повеселиться, а потом уже гнуть спину. И работа лучше спорится, если сначала как следует порезвиться. – Если ты собираешься замуж за пастора, – посоветовала тетя Джемсина, смирившись с неизбежным и берясь за вязанье – недаром подопечные так любили ее за покладистость, – то лучше забудь такие выражения, как «гнуть спину». – Ну почему же? – простонала Фил. – Ну почему жена пастора должна остерегаться каждого живого слова? Я этого делать не собираюсь! На Паттерсон-стрит все так говорят – то есть употребляют метафоры, – и если я буду говорить иначе, меня сочтут невыносимой гордячкой. – А ты сообщила родным, за кого собираешься замуж? – спросила Присцилла, скармливая Кошке-Саре кусочки колбасы от своего бутерброда. Фил кивнула. – И как они это восприняли? – Ну, мама, конечно, пошла на приступ. Но я была тверда как скала – это я-то, Филиппа Гордон, которая раньше не могла сама решить, какую надеть шляпку! Папа не особенно возражал. Мой дедушка тоже был пастором, так что папа ничего не имеет против духовенства. Потом, когда мама успокоилась, я пригласила в гости Джо, и они оба в него влюбились. Но мама ему при каждом удобном случае делала прозрачные намеки: дескать, не такие она имела на меня виды. Да, девочки, все было не так-то просто. Но я победила, и Джо мой. А это – главное. – Для тебя – да, – тоном Сивиллы произнесла тетя Джемсина. – И для Джо – тоже! – воскликнула Фил. – Почему вы его все время жалеете, тетя Джимси? По-моему, ему надо завидовать. У его будущей жены есть все: красота, ум и золотое сердце. – Мы-то привыкли к твоей манере городить невообразимую чушь, – терпеливо ответила тетя Джемсина. – Но если ты будешь так же разговаривать в присутствии посторонних, то они бог знает что о тебе подумают. 81 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – А мне неважно, что обо мне подумают. Зачем мне это знать? Наверняка ничего хорошего. И я не уверена, что Бернс на самом деле хотел того, о чем просил в своей знаменитой молитве. – Да мы все, наверное, время от времени просим в молитвах того, чего нам на самом деле вовсе не хочется, – честно признала тетя Джемсина. – Помню, я молилась, чтобы Бог помог мне простить одну мою подругу, но сейчас-то я знаю, что вовсе не хотела ее прощать. А когда я наконец перестала на нее сердиться, то простила ее безо всяких молитв. – Что-то я не могу себе представить, чтобы вы на кого-нибудь долго держали зло, тетя Джимси, – сказала Стелла. – Нет, раньше я была довольно злопамятна. Но с годами прощать становится легче. – Вот и мне пришлось в этом убедиться, – и Энн поведала всем историю Джона Дугласа и Джанет. – А теперь расскажи, какая с тобой произошла романтическая история, – потребовала Фил. – На что ты намекала в своем письме? Энн изобразила в лицах, как Сэм делал ей предложение, и девушки хохотали до слез, а тетя Джемсина, улыбнувшись, заметила: – Нехорошо насмехаться над поклонниками. Впрочем, – безмятежно добавила она, – я сама всегда так делала. – Расскажите нам о своих поклонниках, тетя Джимси, – попросила Фил. – У вас их, наверное, были толпы. – Почему «были»? – обиделась тетя Джемсина. – У меня они и сейчас есть. У нас в деревне за мной ухаживали три вдовца. Не воображайте, мои милые, что любовь бывает только у молодых. – Как-то само слово «вдовец» звучит не очень романтично. – Ну и молодые люди не всегда ведут себя романтично. Как я над ними, беднягами, насмехалась – ужас! Один из них, Джим Элвуд, был словно не от мира сего и никогда не знал, что творится у него под носом. Ему понадобился целый год, чтобы сообразить, что я ему отказала. А когда он наконец женился, как-то вечером, едучи с женой домой из церкви, даже не заметил, что жена вывалилась из саней. Был еще Дэн Уинстон. Этот, наоборот, знал все на свете, даже то, что нас ждет в загробном мире. У него всегда имелся наготове ответ на любой вопрос. Спроси его, когда наступит Судный день, он и это знает. Вот кто мне нравился, так это Милтон Эдварде, но я и за него не пошла. Во-первых, у него совсем не было чувства юмора, а во-вторых, он так и не сделал мне предложения. Самым интересным моим поклонником был Морацио Рив. Но когда он описывал какое-нибудь событие, то так его приукрашивал, что невозможно было отделить правду от выдумки. Я вечно ломала голову, врет он или у него просто такое богатое воображение. – Ну а остальные? – Идите-ка лучше разбирайте чемоданы, – велела тетя Джемсина. – Над остальными мне насмехаться не хочется. Это были вполне уважаемые люди. У тебя в комнате стоит букет цветов, Энн. Посыльный принес его час назад. Прошла неделя, и девушки всерьез взялись за учебу. На последнем курсе уже пора было подумать и о выпускных экзаменах. Энн твердо решила получить диплом с отличием по английской литературе, Присцилла сосредоточилась на греческом и латыни, а Филиппа долбила математику. Порой они страшно уставали, порой теряли надежду на успех, иногда им казалось, что диплом с отличием не стоит таких усилий. Как-то раз в самый разгар учебы Стелла забрела в комнату Энн и увидела, что хозяйка сидит на полу рядом с кучей исписанных листков бумаги. – Что это ты делаешь, Энн? – Перечитываю рассказы, которые я писала в детстве. Я так устала от зубрежки, что откопала их в сундуке и решила перечитать заново. В них столько трагедии и слез, что я хохотала до упаду. 82 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Дай почитать. – Пожалуйста, вот мой шедевр. Заметь, какое прелестное название: «Мои могилы». Это душераздирающая повесть о жене пастора-методиста, которая разъезжала с мужем по свету и везде хоронила по ребенку. Всего у нее было девять детей, и я подробно описала смерть каждого. Я хотела похоронить всех девятерых, но у меня иссякло воображение и девятого я оставила в живых – калекой. Стелла принялась, посмеиваясь, читать рассказ, а Энн взяла в руки пачку листков оберточной бумаги. Да это же та история, которую она писала, провалившись сквозь крышу утятника сестер Копп на Тори-роуд! Энн перечитала диалог между астрами, душистым горошком, канарейками в кусте сирени и духом – покровителем сада. Какое-то время она сидела, глядя в пространство, а когда Стелла ушла, разгладила смятые листочки. – А вот возьму и пошлю, – решительно сказала она вслух. Глава тридцать вторая ВИЗИТ ГАРДНЕРОВ – Тетя Джимси, вам письмо с индийской маркой, – сообщила Фил. – Два письма Стелле, два – Присцилле, и толстое-претолстое письмо мне от Джо. А тебе, Энн, только какой-то тощенький конверт. Никто не обратил внимания, как вспыхнула Энн, беря в руки конверт, в котором был лишь тонкий листок бумаги. Но когда Фил взглянула на Энн через две-три минуты, она увидела, что лицо ее подруги расцвело от счастья. – Ты получила какое-то хорошее известие, дорогая? – «Юный друг» согласился напечатать маленький рассказик, который я им послала две недели назад, – ответила Энн, изо всех сил стараясь делать вид, будто ей такое не в новинку, но не очень в этом преуспевая. – Правда? Вот замечательно! А о чем этот рассказ? Когда его опубликуют? А гонорар они заплатили? – Да, в конверт вложен чек на десять долларов, и редактор пишет, чтобы я присылала еще. Бедняга, он и не представляет, на что себя обрекает! Это очень старый рассказик, который я нашла у себя в сундуке. Я его подредактировала и отправила в журнал. Но я и надеяться не смела, что его возьмут, – в нем нет фабулы. – Энн с горечью вспомнила свою неудачу с «Искуплением». – А на что ты потратишь эти десять долларов, Энн? Давай их пропьем, – предложила Фил. – Я и собираюсь истратить их самым беспардонным образом, – весело заявила Энн. – По крайней мере, это – чистые деньги, не те, что мне заплатили за тот жуткий рассказ с рекламой полуфабрикатов. Те деньги я истратила на разные полезные вещи – платья и прочее, но мне все равно было противно их надевать. – Подумать только – у нас появилась настоящая писательница! – воскликнула Присцилла. – Это большая ответственность, – серьезно заметила тетя Джемсина. – Совершенно верно, – таким же серьезным тоном отозвалась Фил. – От писателей никогда не знаешь, чего ждать. Возьмет и выведет нас всех в какой-нибудь истории. – Я имела в виду совсем другое, – сурово возразила тетя Джемсина. – На человеке, чьи произведения публикуется в печати, лежит особая ответственность. Надеюсь, ты это сознаешь, Энн. Моя дочь тоже писала рассказы, до того как занялась более серьезным делом. Она мне говорила, что руководствуется правилом: «Никогда не пиши ни строчки, которую тебе было бы стыдно услышать на своих похоронах». Советую и тебе, Энн, следовать этому 83 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» правилу, если ты всерьез собираешься заняться литературным трудом. Вот только, – с недоумением добавила тетя Джемсина, – Элизабет всегда почему-то при этом смеялась. Она вообще у меня такая смешливая, что я понять не могу, как ей вздумалось заняться миссионерской деятельностью. Я очень за нее рада, я молилась, чтобы она нашла себе серьезное занятие… только… только лучше бы она нашла что-нибудь другое. Тетя Джемсина так и не поняла, почему эти слова вызвали взрыв смеха. Весь день Энн ходила с сияющими глазами и мечтала о своих будущих литературных успехах. Все в том же приподнятом настроении она отправилась на прогулку, которую организовала Дженни Купер, и даже вид Джильберта, идущего впереди с Кристиной, не испортил ей настроения. Однако она не настолько витала в облаках, чтобы не заметить, что у Кристины некрасивая походка. «Джильберт, наверное, смотрит только на ее лицо, – пренебрежительно подумала Энн. – Чего еще ждать от мужчины?» – Ты будешь дома в субботу после обеда? – спросил идущий рядом с ней Рой. – Да. – К тебе собрались с визитом мама с сестрами, – тихо сообщил он. При этих словах у Энн заколотилось сердце, но ощущение было не из приятных. Она еще ни разу не видела никого из родных Роя и понимала все значение этого визита. От осознания того, что происходит нечто бесповоротное, у нее похолодело в груди. – Я буду рада с ними познакомиться, – каким-то бесцветным голосом ответила Энн. И вдруг в глубине души усомнилась: так ли это на самом деле? Конечно, ей следовало бы радоваться, но ведь это будет нелегкое испытание. До Энн дошли слухи, как отнеслись в семье Гарднеров к «увлечению» Роя. Наверное, Рой потратил немало усилий, чтобы убедить мать и сестер нанести этот визит. Энн знала, что ее будут разглядывать три пары придирчивых глаз. Но сам факт, что они согласились с ней познакомиться, означал, что родные Роя смирились с возможным браком. «Я просто буду сама собой, – надменно подумала Энн. – И даже не буду пытаться произвести на них хорошее впечатление». И тем не менее она тут же стала размышлять, какое платье надеть в субботу и как причесать волосы – по-прежнему или сделать новую прическу, которая ей, кажется, больше идет. В общем, прогулка для нее была безнадежно испорчена. К вечеру она решила, что наденет коричневое платье из шифона, но волосы трогать не будет. В пятницу ни у кого из обитательниц Домика Патти занятий в университете не было. Стелла решила воспользоваться свободным днем, чтобы написать эссе, и устроилась за столом в углу гостиной. На полу у ее ног постепенно росла груда листков бумаги. Стелла утверждала, что может что-нибудь сочинить, только бросая исписанные листы на пол. Энн с растрепанными волосами – она только что пришла с улицы, где дул сильный ветер – сидела на ковре во фланелевой кофте и домашней юбке и дразнила Кошку-Сару куриной косточкой. На коленях у нее свернулись оба кота – Джозеф и Бандит. В доме вкусно пахло ванилью – на кухне Присцилла пекла кекс к чаю. Вскоре она пришла в гостиную показать тете Джемсине свое изделие, которое она только что покрыла глазурью. На Присцилле был огромный фартук, а нос испачкан мукой. И вот в этот роковой момент в дверь постучали. На стук никто не обратил внимания, кроме Фил, которая пошла открывать дверь, полагая, что из магазина прислали купленную ею шляпку. На пороге стояла миссис Гарднер с дочерьми. Энн вскочила на ноги, стряхнув на пол двух негодующих котов, и машинально переложила куриную косточку из правой руки в левую. Присцилла, вконец растерявшись, сунула шоколадный кекс под подушку на диванчике, стоявшем напротив камина, и ринулась наверх. Стелла стала лихорадочно подбирать листки со своим эссе. Только тетя Джемсина и Фил сохранили присутствие Духа. Благодаря им паника вскоре улеглась, гостей усадили, и 84 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Фил дала всем время прийти в себя, заняв гостей светской беседой. Энн села на диван, сверху спустилась Присцилла – без фартука и мучного пятна на носу. а Стелла привела свой угол в порядок. Миссис Гарднер оказалась высокой, изысканно одетой женщиной. У нее было красивое худощавое лицо, идержалась она вполне дружелюбно, хотя и с долей натянутости. Алина Гарднер выглядела точной копией своей матери, но в ней не было даже натянутого дружелюбия, и разговаривала она с обитательницами Домика Патти надменноснисходительным тоном. Зато в худенькой и веселой Дороти Гарднер было что-то от шалуна-мальчишки. Энн знала, что Рой любит ее больше всех своих родных, и ей Дороти тоже понравилась. Она очень походила на Роя, но глаза у нее были не темные и мечтательные, а зеленые и озорные. Благодаря ей и Фил визит прошел вполне благополучно, если не считать некоторого общего напряжения и двух происшествий. Бандит и Джозеф, оставшись без внимания, затеяли игру в догонялки и по очереди промчались по облаченным в шелк коленям миссис Гарднер. Та поднесла к глазам лорнет и поглядела вслед разыгравшимся котам с таким видом, будто в жизни не видела кошек. Энн, подавив нервный смешок, принесла ей извинения. – Вы любите кошек? – спросила миссис Гарднер снисходительно-удивленным тоном. Энн не испытывала к ним особой любви, если не считать ее привязанности к Бандиту. Однако, раздраженная тоном миссис Гарднер и почему-то вспомнив, что мать Джильберта Блайта так любит кошек, что только возражения мужа мешают ей заполнить ими весь дом, ответила: – Но ведь они прелестные животные. – А мне кошки не нравятся, – холодно заявила миссис Гарднер. Тут вмешалась Дороти: – Обожаю кошек. Они очаровательно сосредоточены на себе. Собаки чересчур уж преданы хозяевам. Мне с ними как-то совестно. А кошки – такие же эгоисты, как и мы. – У вас восхитительные собаки старинного фарфора, – заметила Алина. – Можно, я посмотрю на них поближе? Она встала, подошла к камину, взяла в руки Магога и, к ужасу Присциллы и Энн, села с ним на подушку, под которой был спрятан шоколадный кекс. Увы, сделать ничего было нельзя, и Алина так и просидела на кексе до конца визита, обсуждая достоинства фарфоровых собак. Когда гости собрались уходить, Дороти задержалась на несколько секунд, чтобы шепнуть Энн: – Мы с вами обязательно подружимся. Рой мне все про вас рассказал. Больше ему, бедняге, не с кем поделиться – ну кому придет в голову делиться с мамой или Алиной? Как вам здесь, наверное, весело живется! Можно, я буду приходить к вам в гости? – Конечно, приходите, – радушно ответила Энн. По крайней мере, у Роя есть одна симпатичная сестра. Энн была уверена, что никогда не подружится с Алиной, хотя, возможно, ей и удастся завоевать расположение миссис Гарднер. В общем, проводив гостей, Энн вздохнула с облегчением. – Ну вот, – трагически проговорила Присцилла, поднимая подушку. – Кекс превратился в лепешку, и подушка тоже погибла. Что ни говорите, а пятница и вправду несчастливый день. – А с какой стати приходить в гости в пятницу, когда вас ожидают в субботу? – сурово произнесла тетя Джемсина. – Наверное, это Рой перепутал, – высказала предположение Фил. – Когда он разговаривает с Энн, бедный мальчик теряет всякое соображение. Кстати, а где Энн? Энн ушла к себе. Ей почему-то хотелось плакать. Но она заставила себя засмеяться. Ну не безобразно ли вели себя Бандит с Джозефом! А Дороти просто душечка. 85 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Глава тридцать третья ВЫПУСКНЫЕ ЭКЗАМЕНЫ – Господи, как мне хочется умереть! – простонала Фил. – Или чтобы уже было завтра. – Вот поживешь еще годиков шестьдесят, и оба твои желания исполнятся, – усмехнулась Энн. – Хорошо тебе сохранять невозмутимое спокойствие! Для тебя экзамен по философии – пара пустяков. А меня при мысли о нем просто озноб прошибает. Что, если я провалюсь? Что скажет Джо? – Не провалишься. На греческом же сегодня не провалилась. – Почем я знаю. Может, я написала хорошее сочинение, а может, такое, что Гомер в гробу перевернулся. Я до того заучилась, что голова совершенно не варит. Как же будет счастлива бедняжка Фил, когда эти проклятые экзамены останутся позади! Но так или иначе, на горизонте за тучами уже проглядывает чистое небо. Девочки, вы сознаете, что наша жизнь в Редмонде подходит к концу? – Нет, у меня это как-то не укладывается в голове, – призналась Энн. – Кажется, только вчера мы с Присциллой с ужасом смотрели на толпу незнакомых первокурсников. А теперь уже сдаем выпускные экзамены. – Ну что, премудрые выпускники, – спросила Фил, – стали мы умнее за эти четыре года? – Поглядеть на тебя, так этого не скажешь, – заметила тетя Джемсина. – Тетя Джимси, ну разве вы так уж нами недовольны? – взмолилась Фил. – Вы были чудо как хороши, мои голубушки – милые, нежные, веселые девочки, – призналась тетя Джемсина, которая если уж бралась кого-нибудь хвалить, то не скупилась на добрые слова. – Но вот чтоб вы стали разумнее – сомневаюсь. Да этого от вас нельзя было и ожидать. Тут нужен жизненный опыт, а на лекциях этому не учат. Я вот не кончала университет, но знаю о жизни несравненно больше, чем вы, мои красавицы. Ну что вы выучили в Редмонде, кроме мертвых языков, геометрии и прочей чепухи? – Кое-что мы все-таки узнали, тетя Джимси, – возразила Энн. – Профессор Вудли втолковал нам, что самая пряная приправа на пиру жизни – это юмор, – сказала Фил. – Смейтесь над своими ошибками – но и учитесь на них, шутите над своими затруднениями – но шутками укрепляйте свою решимость их преодолеть. Разве это не разумный совет, тетя Джимси? – Очень разумный. Но чтобы достичь мудрости, надо понять, над чем можно смеяться и над чем нельзя. Пролетел последний день, и экзамены остались позади. Энн получила диплом с отличием по английской литературе. Присцилла – то же самое по древним языкам, а Фил – по математике. Стелла ни в чем особенно не отличилась, но все экзамены сдала хорошо. – Раньше я сказала бы, что это – эпоха в моей жизни, – заявила Энн, собираясь на торжественный акт вручения дипломов. Она достала из коробочки присланный Роем букетик фиалок – и задумалась. Ее глаза невольно обратились к другой коробочке. В ней находился букетик ландышей – таких же свежих и ароматных, как те, что цвели в саду Грингейбла. Рядом лежала визитная карточка Джильберта Блайта. И почему это Джильберт вздумал вдруг прислать ей цветы? После рождественских каникул он посетил Домик Патти всего один раз, и они редко встречались в Университете. Энн знала, что он усердно занимается, поставив себе целью завоевать премию Купера, и потому не принимает участия ни в каких мероприятиях. Сама же провела зиму очень весело. Она часто бывала у Гарднеров и очень подружилась с Дороти. В университете ждали объявления о ее помолвке с Роем. Энн и сама со дня на день ждала его предложения. И всетаки, уходя на торжественное собрание, она отложила в сторону фиалки Роя и приколола к 86 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» груди ландыши Джильберта. Почему она это сделала, Энн и сама не смогла бы объяснить. Именно сейчас, когда осуществлялись все ее честолюбивые стремления, она с нежностью вспомнила Эвонли, старую дружбу и мечты, которые она делила с Джильбертом. Когда-то они с Джильбертом смеялись, представляя себе, как на них наденут мантию и шапочку бакалавра. И вот пришел этот торжественный день, и фиалки Роя не имели к нему ни малейшего отношения. Столько лет этот день манил Энн как путеводная звезда. И вот он наступил, но в памяти Энн осталась не та счастливая минута, когда импозантный ректор университета вручил ей диплом, шапочку и объявил во всеуслышание, что ей присуждена степень бакалавра искусств, и не радостно сверкнувшие при виде ландышей глаза Джильберта, не обиженно-удивленный взгляд Роя, не снисходительные поздравления Алины Гарднер, и не теплое объятие Дороти. Нет, этот долгожданный день запомнился ей странным ноющим чувством в груди и необъяснимым привкусом горечи. Одеваясь, чтобы идти на праздничный вечер, Энн достала из чемодана розовый кулон в форме сердечка на тоненькой золотой цепочке. Этот кулон ей прислал на Рождество Джильберт Блайт. Кулон напомнил Энн тот роковой день, когда Джильберт назвал ее косы «морковкины хвостики» и тщетно пытался заслужить ее прощение, предложив ей розовый леденец в форме сердечка. Энн поблагодарила Джильберта в письме, но еще ни разу не надевала его подарок. А сейчас надела – с мечтательной улыбкой на лице. Они с Фил вместе пошли в университет. Энн молчала, Фил трещала без умолку. Вдруг она сказала: – Я слышала, что на днях объявят о помолвке Джильберта Блайта и Кристины Стюарт. – Да? – удивилась Энн. – Все говорят так… Энн промолчала, но лицо ее вспыхнуло в темноте. Она ухватилась за цепочку на шее и с силой дернула. Цепочка оборвалась, и Энн сунула кулон в карман. У нее дрожали руки, на глаза навернулись слезы. Но на вечере она веселилась до упаду. Когда Джильберт пригласил ее танцевать, она спокойно сказала, что все ее танцы расписаны. Поздно вечером, сидя с подругами перед камином и перебирая события минувшего дня, Энн была оживленнее всех. Глава тридцать четвертая ОТРЕЗВЛЕНИЕ – Какое счастье – через неделю я буду в Эвонли! – воскликнула Энн, склонившись над сундуком, в который она укладывала одеяла миссис Линд. – Но, с другой стороны, какое горе – через неделю я навсегда покину Домик Патти! Мисс Патти и мисс Мария возвращались домой, объехав чуть ли не весь земной шар. «Мы приедем во вторую неделю мая, – написала своим жильцам мисс Патти. – Боюсь, что после храмов Карнака наш домик покажется чересчур маленьким, но я никогда не любила большие дома. Когда отправляешься путешествовать в пожилом возрасте, часто перебарщиваешь, зная, что другого случая у тебя уже не будет. А потом обнаруживаешь, что тебе стало трудно сидеть на одном месте. Боюсь, Мария у меня заболела страстью к путешествиям». – Как прекрасно мы здесь жили, – вздохнула Фил. – Как нам было уютно и весело! Удивительное дело: в июне я выхожу замуж за Джо и знаю, что буду с ним совершенно счастлива, но сейчас мне кажется, я с удовольствием жила бы в этом домике со всеми вами еще много лет. 87 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – И я чувствую то же самое, – призналась Энн. – Какие бы радости ни ждали нас в будущем, у нас уже никогда не будет такой восхитительной безмятежной жизни. Эта жизнь кончилась навсегда, Фил. – А что ты собираешься делать с Бандитом? – поинтересовалась Фил, увидев входящего в комнату кота. – Я возьму его с собой – вместе с Джозефом и Кошкой-Сарой, – объявила тетя Джемсина, входя в комнату следом за котом. – Пусть и дальше живут вместе, раз привыкли друг к другу. Это и людям-то нелегко дается. – Мне жаль расставаться с Бандитом, – с сожалением сказала Энн, – но взять его в Грингейбл я не могу. Марилла терпеть не может кошек, а Дэви не даст ему ни минуты покоя. Да я ведь не так долго и проживу в Грингейбле. Мне предложили должность директора в Саммерсайдской школе. – И ты согласилась? – Я… я еще не решила, – смущенно ответила Энн. Фил кивнула: все ясно. Разумеется, Энн скорее всего выйдет замуж за Роя. Никто не сомневался, что он вот-вот сделает ей предложение и она его примет. Энн и сама так считала. Конечно, она любит Роя. Правда, любовь, оказывается, не совсем такова, какой она себе ее представляла. Но разве что-нибудь в настоящей жизни похоже на то, как это выглядит в мечтах? Опять повторялась детская история с бриллиантом: как она была разочарована, когда в первый раз увидела блеск алмазных граней и обнаружила, что это совсем не тот, пылающий вишневым пламенем, камень ее мечты! «Какой же это бриллиант?» – воскликнула она тогда. Но Рой – прекрасный человек, и они будут счастливы в браке, даже если в их любви не хватает этого вишневого пламени. Когда Рой пришел вечером и пригласил Энн погулять в парке, все сочли, что наступил решительный момент: обитательницы Домика Патти знали, что он скажет Энн, и знали – или думали, что знают, – ее ответ. – Энн очень повезло, – сказала тетя Джемсина. – Может, и так, – отозвалась Стелла, пожав плечами. – Рой, конечно, милый парень, ничего не скажешь. Но какой-то скучный. – Мне кажется, ты просто завидуешь, Стелла. – Тетя Джемсина укоризненно покачала головой. – Нет, я ничуть не завидую Энн, – спокойно ответила Стелла. – Я люблю Энн, и мне очень нравится Рой. Все говорят, что она сделала блестящую партию, и даже миссис Гарднер уже признает ее достоинства. Можно подумать, что их брак предопределен свыше. Но я в этом не уверена. Рой сделал Энн предложение руки и сердца в том самом павильончике, где они укрывались от дождя в первый день своего знакомства. Энн подумала, что он очень удачно выбрал место. И сделал он предложение таким прекрасным слогом, точно списал его, как сделал один из поклонников Руби Джиллис, с «Пособия хорошего тона». Энн не могла придраться ни к одному слову и понимала, что Рой говорит искренне. Ей следовало бы трепетать от счастья, но почему-то она была спокойна и как-то удручающе холодна. Когда Рой замолчал, Энн открыла рот, чтобы сказать «да». И вдруг она задрожала и словно бы отпрянула от края пропасти. На нее снизошло отрезвление – когда человеку интуитивно открывается то, чему его еще не успела научить жизнь. Она отняла руку у Роя и воскликнула с отчаянием в голосе: – Нет, Рой, я не могу выйти за тебя замуж… я не могу… не могу, и все! Рой побледнел. У него сделался какой-то глуповато-растерянный вид. Да и неудивительно – он ведь не сомневался в положительном ответе. – Как это? – пробормотал он. – Я не могу выйти за тебя замуж, – с отчаянием в голосе повторила Энн. – Я думала, что могу, а оказывается, нет. 88 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Почему же? – уже спокойнее спросил Рой. – Потому что я тебя не люблю. Рой вспыхнул: – Значит, ты два года развлекалась на мой счет? – Нет, Рой, ничего подобного, – с несчастным видом пролепетала Энн. Как ему объяснить? Есть такие вещи, которые не поддаются объяснению. – Я думала, что люблю тебя… я была уверена… но сейчас поняла, что не люблю. – Ты погубила мою жизнь, – с горечью сказал Рой. – Прости меня, – умоляюще прошептала Энн. Ее щеки пылали, глаза застилали слезы. Рой отошел в сторону и некоторое время неподвижно стоял к ней спиной, глядя на море. Когда он повернулся, лицо его было очень бледным. – И ты не можешь даже позволить мне надеяться? Энн молча покачала головой. – Тогда прощай… Я ничего не могу понять, мне кажется, что ты совсем не та, за кого я тебя принимал. Но какой смысл в упреках? Я всегда буду любить тебя. По крайней мере, спасибо за дружбу. Прощай, Энн. – Прощай, – проговорила Энн. Когда Рой ушел, она еще долго сидела в павильоне, глядя, как с моря на город наползает белый туман. Она презирала себя, ее мучил стыд. И всетаки в глубине души она чувствовала облегчение человека, обретшего свободу. Энн вернулась в Домик Патти в сумерках и тихонько прокралась к себе в комнату. Но там, сидя у окна, ее ждала Фил. .– Подожди, Фил, ничего не говори, – торопливо сказала Энн. – Сначала выслушай меня. Рой сделал мне предложение – и я ему отказала. – Ты ему… ты ему отказала? – ошеломленно переспросила Фил. – Да. – Энн Ширли, да ты в своем ли уме? – По-моему, да, – устало кивнула Энн. – Пожалуйста, не ругай меня, Фил. Ты ничего не понимаешь. – Конечно, я ничего не понимаю. Два года ты всячески поощряла ухаживания Роя – и вот теперь отказала ему. Значит, ты просто водила его за нос. Энн, от тебя я такого не ожидала. – Я вовсе не водила его за нос… Я до последней минуты думала, что люблю его… и вдруг… вдруг я поняла, что не могу выйти за него замуж. – Видно, ты собиралась за него замуж, потому что он богат, а в последнюю минуту устыдилась своего корыстолюбия, – безжалостно заявила Фил. – Ничего подобного! Я и не думала о его состоянии. Нет, я не в силах тебе это объяснить – так же как не смогла объяснить и ему. – Во всяком случае, я считаю, что ты обошлась с ним бессовестно, – рассердилась Фил. – Красивый, умный, богатый и добрый парень. Чего тебе еще нужно? – Мне нужно, чтобы это была родственная душа, понимаешь? А он мне чужой. Его внешность и галантность поразили мое воображение. Кроме того, он в точности соответствовал моему романтическому идеалу – вот я и решила, что влюблена в него. – Я вижу, с тобой бесполезно спорить, Энн. – Совершенно бесполезно, Фил. Я и так чувствую себя разбитой. Сегодняшний вечер отравил мне все воспоминания о годах, проведенных в Редмонде. Рой меня презирает, ты меня презираешь и я сама себя презираю. – Бедняжка, – сжалилась Фил. – Иди сюда – ятебя обниму и утешу. Какое я имею право тебя укорять? Если бы я не встретила Джо, я вышла бы замуж за Алека или Алонсо. Жизнь – сложная штука. Только в романах все к концу становится на свои места и все пары находят друг друга. – Я надеюсь, мне никто и никогда больше не сделает предложения, – сквозь слезы проговорила Энн, искренне веря, что выражает свое заветное желание. 89 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Глава тридцать пятая ВСЕ ВЫХОДЯТ ЗАМУЖ В первые недели жизнь в Грингейбле показалась Энн невыносимо пресной. Она скучала по звенящему веселыми голосами Домику Патти, ей не хватало общества подруг. Прошлой зимой ее переполняли прекрасные грезы, теперь все они рассыпались в прах. Ей больше не мечталось – слишком она была недовольна собой. К тому же оказалось, что если одиночество, расцвеченное грезами, – превосходная вещь, то одиночество без грез – довольно унылое существование. После тяжелой сцены в парке Энн больше не видела Роя, но к ней приходила Дороти. – Жаль, конечно, что ты не выходишь замуж за Роя, – сказала она. – Мне так хотелось, чтобы ты стала моей сестрой. Но ты поступаешь правильно. С ним можно умереть от скуки. Я его люблю, он милый парень, но в нем нет ничего интересного. У него приятная внешность – и это все. – Но ты останешься мне другом, Дороти? – спросила Энн. – Ну, конечно! Если не сестрой, то подругой ты мне будешь всегда. И не надо себя казнить. Сейчас Рои и правда в растрепанных чувствах – я целыми днями слушаю его жалобы и стоны, – но это быстро пройдет. У него это всегда быстро проходит. – Всегда? – изумленно переспросила Энн. – А что с ним и раньше такое случалось? – Ну, конечно, – откровенно призналась Дороти. – Дважды. И оба раза он так же стонал и жаловался. Правда, те девушки не отказали ему, как ты, – они просто вышли замуж за других. Разумеется, когда он познакомился с тобой, он утверждал, что никого понастоящему до тебя не любил, что все прошлые романы были просто юношескими увлечениями. Но все равно, по-моему, тебе не стоит очень за него переживать. И Энн решила не переживать. Она испытывала смешанное чувство облегчения и досады. Рой уверял ее, что никого до нее не любил. Наверное, он и сам в это верил. С одной стороны, Энн стало легче – оказывается, она вовсе не погубила его жизнь, как он утверждал. Человек, у которого такая потребность кого-то боготворить, найдет себе другую богиню. С другой стороны – еще одна утраченная иллюзия. Энн стало казаться, что скоро у нее не останется ни одной. В первый же вечер после возвращения в Грингейбл она с опечаленным лицом вошла из сада в кухню. – Что случилось со Снежной Королевой, Марилла? – Я так и знала, что ты расстроишься, – вздохнула Марилла. – Я и сама расстроилась. Эта вишня росла тут, когда я была еще девушкой. У нас в марте случился страшный буран, и ее свалило ветром. Оказалось, что у нее подгнил корень. – Как мне будет ее не хватать, – грустно сказала Энн. – Крыльцо без нее стало какоето голое. И потом… когда я раньше приезжала в Грингейбл, меня всегда встречала Диана. – У Дианы сейчас много других забот, – многозначительно заметила миссис Линд. – Ну тогда расскажите мне все последние новости. – Энн по привычке устроилась на ступеньке крыльца у задней двери. – Да мы же тебе почти обо всем писали, – сказала миссис Линд. – Впрочем, ты, наверное, не знаешь что Саймон Флетчер на прошлой неделе сломал ногу. Вся семья не нарадуется по этому поводу: теперь они могут переделать все дела, которые им запрещал этот старый самодур. – У него в роду все были самодуры, – заметила Марилла. – Еще какие! Его мать имела обыкновение вставать на молитвенных собраниях, перечислять все недостатки своих детей и просить присутствующих помолиться за то, чтобы они исправились. Конечно, дети жутко злились и вели себя еще хуже. – Ты не рассказала Энн про Джейн, – напомнила Марилла. 90 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Что там рассказывать! – пренебрежительно фыркнула миссис Линд. – Ну, в общем, Джейн Эндрюс на прошлой неделе приехала домой и объявила, что выходит замуж за миллионера из Виннипега. Сама понимаешь – ее мать тут же раззвонила эту новость по всему Эвонли. – А я рада за старушку Джейн, – искренне улыбнулась Энн. – Да я ничего не имею против Джейн – она неплохая девушка. Но на миллионершу она не тянет, и я уверена, что у этого ее миллионера нет никаких достоинств, кроме денег. Миссис Эндрюс говорит, что он англичанин и состояние нажил на шахтах, но я убеждена, что он окажется янки. Деньги-то у него точно есть – Джейн вся осыпана драгоценностями. А на обручальном кольце у нее такая огромная гроздь бриллиантов, что оно кажется подделкой. В словах миссис Линд слышалась горечь. Подумать только – серенькая некрасивая Джейн Эндрюс обручена с миллионером, а у Энн вообще нет никакого жениха – ни богатого, ни бедного. А уж как хвастается мать Джейн – с души воротит. – А что случилось с Джильбертом Блайтом? – спросила Марилла. – Он на прошлой неделе приезжал домой, так я его еле узнала – похудел, побледнел – сам на себя не похож. – Он очень много занимался зимой, – пояснила Энн. – Вы же знаете, он получил диплом с отличием и премию Купера. Ее никому не давали уже пять лет! Вот и переутомился. Да и все мы устали. – Во всяком случае, у тебя есть степень бакалавра искусств, а у Джейн нет и никогда не будет, – с мрачным удовлетворением изрекла миссис Линд. Через несколько дней Энн пошла навестить Джейн. Но оказалось, что та уехала в Шарлоттаун – заказывать наряды, как гордо сообщила ее мать. – Не станет же она шить себе новый гардероб в Эвонли! – Я слышала, что она выходит замуж? – спросила Энн. – Да, Джейн нашла свое счастье, даром что она и не бакалавр искусств, – ядовито отпарировала миссис Эндрюс. – У мистера Инглиса огромное состояние, и в свадебное путешествие они поедут в Европу. А когда вернутся, поселятся в роскошном мраморном особняке в Виннипеге. Джейн только огорчается: она так хорошо готовит, а муж запретил ей этим заниматься. В богатых домах для этого держат повара. Еще у них будут две горничные, конюх и садовник. Ну а как у тебя дела, Энн? Что-то не слышно, чтобы ты в университете отхватила себе жениха. – А я останусь старой девой, – рассмеялась Энн. – Я никак не могу найти себе человека по душе. Энн намекала на то, что если даже она и останется старой девой, то не потому, что никто не позвал ее замуж – в конце концов ей ведь делал предложение Билли Эндрюс. Но миссис Эндрюс тут же нанесла ответный удар: – Разборчивые невесты всегда остаются ни с чем. Я слышала, что Джильберт Блайт обручился с какой-то мисс Стюарт. Чарли Слоун говорит, что она красавица. Это правда? – Я не знаю, обручился ли Джильберт с мисс Стюарт, – со спартанской выдержкой ответила Энн, – но она действительно очень красивая девушка. – Одно время я думала, что ты выйдешь за Джильберта, – сказала миссис Эндрюс. – Смотри, Энн, как бы тебе не растерять всех своих поклонников. Энн решила, что не имеет смысла продолжать дуэль с противником, который на выпад рапиры отвечает ударом дубины. – Ну, раз Джейн нет дома, я пойду. – Надменно кивнув хозяйке, она встала. – Приду как-нибудь в другой раз. – Конечно, приходи! – с нарочитым радушием воскликнула миссис Эндрюс. – Джейн нисколько не возгордилась и всегда рада видеть старых друзей. 91 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Жених Джейн приехал в Эвонли в конце мая, в доме Эндрюсов сыграли роскошную свадьбу, и молодые отбыли в Европу. Миссис Линд злорадствовала, что мистеру Инглису никак не меньше сорока лет, что он не вышел ни ростом, ни сложением и в волосах седина. – Чтобы позолотить такую пилюлю, никакого золота не хватит, – ядовито заключила она, перечислив все его недостатки. – А по-моему, он добрый и мягкий человек, – заступилась за подругу Энн. – И видно, что очень любит Джейн. – Ха! – только и произнесла миссис Линд. На следующей неделе Энн поехала в Болингброк на свадьбу Филиппы Гордон. Фил в свадебном наряде была прекрасна как фея, а преподобный Джо так светился от счастья, что никому не показался некрасивым. – На медовый месяц мы повторим путь Евангелины в Новой Шотландии, – сказала Фил, – а потом поселимся на Паттерсон-стрит. Мама в ужасе – по ее мнению, Джо должен был хотя бы выбрать приличный приход. Но для меня и трущобы расцветут розами, если там со мной будет Джо. Ох, Энн, как же я его люблю – даже сердце ноет! Энн всегда радовалась удаче своих друзей, но, когда все кругом счастливы, кроме тебя, на душе становится грустно. В Эвонли ее ждала новая радость – и печаль. На этот раз причиной была Диана. От нее прямо сияние исходило – как от всякой женщины, рядом с которой лежит ее спеленутый первенец. Энн смотрела на молодую мать с чувством, которое было сродни благоговению. Никогда раньше она не испытывала к Диане ничего подобного. Неужели эта бледная женщина со счастливыми глазами – та самая розовощекая чернокудрая Диана, подруга ее безвозвратно ушедших школьных лет? У Энн возникло тоскливое чувство, что она сама так и осталась в том далеком прошлом, а в настоящем ей нет места. – Правда, красавец? – гордо спросила Диана. Толстенький младенец был до смешного похож на Фреда – такой же круглый и такой же красный. У Энн не хватило духу назвать его красавцем, но она с жаром заверила Диану, что он совершенно очарователен и вызывает такое умиление, что его хочется непрерывно целовать. – Я вообще-то хотела девочку и собиралась назвать ее Энн, – призналась Диана. – Но теперь, когда появился маленький Фред, я не променяла бы его на тысячу девочек. Какая девочка может сравниться с моим сокровищем? – Каждый ребенок – самый замечательный для своей матери, – улыбнулась миссис Аллан. – Если бы родилась маленькая Энн, ты бы радовалась ей точно так же. Миссис Аллан приехала погостить в Эвонли впервые после отъезда. Она была все такая же веселая и добро, сердечная, и Энн и ее подруги страшно радовались встрече с ней. Жена нынешнего пастора выглядела достойной женщиной, но ее никак нельзя было назвать родственной душой. – Мне так хочется, чтобы он поскорее заговорил, – вздохнула Диана. – Чтобы сказал «мама». А его первое воспоминание обо мне было приятным. Мое первое воспоминание о маме – как она меня шлепает. Наверное, я это наказание заслужила, но мне жаль, что я помню именно это, – я ведь очень люблю маму. – А у меня сохранилось только одно воспоминание о моей маме, и оно согревает мне душу, – поведала миссис Аллан. – Мне тогда было пять лет, и меня в первый раз пустили в школу со старшими сестрами. Когда окончились уроки, сестры пошли домой в разных компаниях, и каждая считала, что я с другой. А я вместо этого убежала с девочкой, с которой мы играли на перемене. Мы пошли к ней домой – это было совсем недалеко от школы – и принялись делать песочные куличики. И вот в разгар этого увлекательного занятия явилась моя запыхавшаяся и страшно сердитая старшая сестра. «Скверная девчонка! – закричала она, схватив меня за руку, и поволокла домой. – Сейчас получишь на орехи! Мама страшно сердится. Тебя ждет хорошая порка». Я вся тряслась от ужаса. До этого меня ни разу не пороли. По-моему, я никогда в жизни не была так несчастна, как тогда, по пути домой. Я же не хотела сделать ничего 92 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» плохого! Феми Камерон пригласила меня в гости, и я не знала, что без спросу никуда ходить нельзя. Неужели мама меня на самом деле выпорет? Дома сестра притащила меня на кухню, где мама сидела очага, не зажигая света. Я едва держалась на ногах от страха. А мама… мама прижала меня к груди и поцеловала. «Моя дорогая, – нежно сказала она, – я так боялась, что ты потерялась». Она не стала ни ругать, ни упрекать меня – только предупредила: если хочешь куда-то пойти, нужно всегда спрашивать разрешения. А вскоре после этого она умерла. И это мое единственное воспоминание о ней. Правда, приятно так помнить свою маму? Возвращаясь домой по Березовой аллее, мимо Ивового омута, Энн чувствовала себя более одинокой, чем когда-либо. Она давно уже не ходила этой дорогой и едва узнавала ее. Маленькие березки превратились в высокие деревья. Все изменилось. Энн хотела только одного: чтобы скорее кончилось лето и она начала бы работать. Может быть, за работой жизнь не будет казаться такой пустой. Глава тридцать шестая ОТКРОВЕНИЕ На лето в Приют Радушного Эха приехали Ирвинги. Энн с удовольствием провела у них в июле три недели. Мисс Лаванда не изменилась, Шарлотта Четвертая стала совсем взрослой девушкой, но по-прежнему обожала Энн. Поль тоже превратился во взрослого молодого человека. Ему исполнилось шестнадцать лет, он коротко остриг свои каштановые кудри и больше интересовался Футболом, чем феями. Но между ним и его учительницей все еще царило полное взаимопонимание. Ведь родство душ не исчезает с годами. Энн вернулась в Грингейбл от Ирвингов пронизывающе холодным и сырым июльским вечером. В заливе бушевал свирепый летний шторм. Не успела Энн войти в дом, как по оконным стеклам застучали капли дождя. – Тебя провожал Поль? – спросила Марилла. – Почему ты не оставила его у нас на ночь? Дождь скоро разыграется не на шутку. – Ничего, он быстро добежит до Приюта. И он обязательно хотел вернуться домой. Ну что ж, я чудесно у них погостила и рада видеть вас всех снова, мои милые. Дэви, ты что, еще вырос? – На целый дюйм, – гордо ответил Дэви. – Я уже сравнялся с Милти. Здорово, правда? Теперь он не будет задирать нос и хвастать, что выше меня. Послушай, Энн, а ты знаешь, что Джильберт Блайт умирает? Энн застыла, уставившись на Дэви, не в силах пошевелиться или сказать хоть слово. Ее лицо так побледнело, что Марилла испугалась, как бы она не потеряла сознание. – Дэви, нельзя же так пугать людей! – сердито сказала миссис Рэйчел. – Энн, что с тобой? На тебе лица нет! Мы не хотели тебя расстраивать. – Это… правда? – с трудом выговорила Энн так, что ее голос никто не узнал. – Джильберт действительно тяжело болен, – подтвердила миссис Линд. – Не успела ты уехать к Ирвингам, как он заболел брюшным тифом. Неужели тебе никто не сказал? – Нет, – ответила она все тем же голосом. – У него с самого начала была тяжелая форма. Доктор сказал, что он так исхудал, что теперь его организму трудно сопротивляться болезни. Ему наняли сиделку, делают все возможное. Энн, возьми себя в руки! Пока есть жизнь, есть и надежда. – Сегодня у них был мистер Гаррисон, и он говорит, что надежды уже нет, – вмешался Дэви. Марилла, выглядевшая уставшей и измученной, встала, взяла Дэви за руку и выволокла его из кухни. 93 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Милая, да что ж с тобой делается! – воскликнула миссис Рэйчел, обнимая смертельно бледную Энн. – А я верю, что Джильберт выздоровеет. У всех Блайтов очень крепкий организм. Энн тихонько высвободилась из объятий миссис Линд и, ничего не видя перед собой, вышла из кухни и поднялась по лестнице к себе в комнату. Там она опустилась на колени перед окном, уставившись невидящими глазами в темноту. За окном хлестал дождь. Из леса раздавались стоны могучих деревьев, которые терзала буря, а с побережья доносился грохот разбивающихся о берег волн. Джильберт умирает! На каждого человека раз в жизни снисходит Откровение. С Энн это случилось в ту страшную бессонную ночь, когда за окном бушевала буря, а душа ее разрывалась от отчаяния. Она же любит Джильберта! И всегда его любила! Только сейчас она поняла, что не может выбросить его из своей жизни – как не может отрубить и выбросить свою правую руку. Но это Откровение пришло слишком поздно! Она даже не может провести рядом с ним его последние часы. Если бы она не была так слепа и так глупа, у нее было бы право сидеть сейчас у его постели. А теперь он никогда не узнает, что она его любила, – так и уйдет из жизни, думая, что она к нему равнодушна. Боже, как страшно заглядывать вперед! Какая черная пустота ее ждет! Нет, она не вынесет этого! Скорчившись на полу у окна, Энн впервые в жизни захотела умереть. Если Джильберт покинет ее без единого слова, без единого знака, она не сможет жить. Ей незачем будет жить. Они принадлежат друг другу. Он вовсе не влюблен в Кристину Стюарт – он никогда ее не любил. Надо быть отпетой дурой, чтобы не понять, какие неразрывные узы связывают ее с Джильбертом! Рой Гарднер только льстил ее самолюбию – а она приняла это за любовь! А теперь ей придется расплачиваться за свою глупость, как расплачиваются за преступление… Миссис Линд и Марилла, прежде чем лечь спать, подкрались к двери Энн, молча покачали головами и ушли. Буря бесновалась всю ночь, но к утру утихла. В непроглядной тьме Энн увидела бледную полоску рассвета Вскоре алая кромка очертила силуэты окрестных холмов Тучи уплыли и теперь клубились на горизонте, а над Грингейблом раскинулось серебристо-синее небо. На мир опустилась тишина. Энн поднялась с колен и неверными шагами спустилась по лестнице. Когда она вышла во двор, свежий ветер подул ей в лицо и остудил воспаленные глаза. Вдруг она услышала веселый свист и через минуту увидела Пасифика. Энн покинули последние силы, и, чтобы не упасть, она схватилась за ветку ивы. Пасифик был работником Джорджа Флетчера, а Джордж Флетчер жил рядом с Блайтами. Миссис Флетчер доводилась Джильберту теткой. Пасифик наверняка знает… Парень размашисто шагал по дорожке, насвистывая веселую песенку. Он не видел Энн. Она попыталась окликнуть его, но голос ей не повиновался. Только когда он уже почти прошел мимо, ее трясущиеся губы наконец выговорили: «Пасифик!» Тот остановился и весело пожелал ей доброго утра. – Пасифик, – с трудом произнесла Энн, – ты уже был у Флетчеров? – Был, – дружелюбно ответил он. – Вчера вечером мне передали, что заболел мой отец. Но была такая буря, что носа не высунешь. Вот я сейчас и вышел спозаранку. Пойду короткой дорогой через лес. – А ты не знаешь, как себя чувствует Джильберт Блайт? Только отчаяние заставило Энн задать этот вопрос. Она больше не могла выносить неизвестности – лучше уж узнать худшее. – Ему лучше, – ответил Пасифик. – Ночью у него был кризис, и теперь доктор говорит, что он скоро поправится. А то ведь чуть не отдал Богу душу! Это все ваш университет – Джильберт совсем там измотался. Ну ладно, мисс Энн, я пошел. Отец просил не задерживаться. И он, насвистывая, отправился дальше, а Энн стояла и смотрела ему вслед. Затуманенные горем глаза постепенно прояснялись. Пасифик был нескладный и некрасивый 94 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» парень, но сейчас этот гонец, принесший радостную весть, показался ей прекрасным. До конца своих дней при виде его круглой смуглой физиономии Энн с благодарностью будет вспоминать то мгновение, когда он пролил бальзам на ее кровоточащее сердце. Она еще долго стояла под ивами – уже и свист Пасифика затих вдали, – чувствуя невероятное облегчение и радость, как бывает, когда тебя минует страшная угроза. Энн вдруг увидела, что на кусте рядом с ней распустились розы. На цветах жемчужинами дрожали капельки дождя. А над головой в кроне большой ивы пели птицы – в унисон песне, звеневшей у нее в душе. Туманное утро расцвело счастьем. Глава тридцать седьмая ЛЮБОВЬ НАЧИНАЕТ ОТСЧЕТ ВРЕМЕНИ – Я пришел пригласить тебя прогуляться по сентябрьскому лесу, – сказал Джильберт, неожиданно выходя из-за угла дома. – Мы давно не навещали наши укромные уголки. Энн, сидевшая на крыльце, подняла на него озабоченный взгляд. – Я бы с удовольствием, – вздохнула она, – но сейчас не могу. Вечером я иду на свадьбу Алисы Пенхаллоу, а платье еще не готово. – Она показала на лежавшее у нее на коленях облако светло-зеленого шифона. – Пока я все доделаю, уже нужно будет одеваться и идти. Извини, Джильберт, никак не получается. – Может, пойдем завтра? – спросил Джильберт, которого отказ Энн, по-видимому, нисколько не обескуражил. – Обязательно. – Ну, тогда пойду домой и займусь тем, что собирался делать завтра. Значит, Алиса Пенхаллоу сегодня выходит замуж? Ничего себе – три свадьбы за одно лето! Фил, Джейн и теперь Алиса. А Джейн я никогда не прощу за то, что она не пригласила меня на свадьбу. – Не сердись на нее, Джильберт. Подумай, сколько у нас Эндрюсов – они и так еле поместились в доме. Меня позвали только потому, что Джейн считает меня своей самой старой подругой. Но это Джейн. А миссис Эндрюс пригласила для того, чтобы я полюбовалась на несравненное великолепие ее дочери. – Говорят, на ней было столько бриллиантов, что под ними трудно разглядеть саму Джейн? Энн засмеялась. – Да, бриллиантов было много. И нашу скромницу Джейн действительно почти не было видно за всеми этими украшениями, белым атласом, тюлем, кружевами, розами и флердоранжем. Но все же я поняла, что она счастлива – и мистер Инглис тоже, и миссис Эндрюс. – Ну ладно, – тогда я приду завтра. Желаю тебе хорошенько повеселиться. Джильберт повернулся и направился к своему дому, а Энн, глядя ему вслед, вздохнула. Он вел себя по-дружески… пожалуй, даже чересчур по-дружески. Оправившись после болезни, он стал часто приходить в Грингейбл и держал себя с нею с товарищеской непринужденностью. Но теперь Энн этого было мало. По сравнению с розой любви цветок дружбы казался ей лишенным цвета и аромата. А вдруг его чувство к ней перегорело окончательно? Радужная уверенность, что Джильберт любит ее по-прежнему, постепенно блекла в прозе будней. Энн преследовал страх, что ей уже никогда не удастся исправить свою ошибку. Может быть, Джильберт все-таки влюблен в Кристину? Может, он даже обручен с ней? Энн старалась гнать из сердца надежду и приучать себя к мысли, что в будущем место любви займет честолюбие. Она сможет сделать много полезного как педагог; кроме того, благоприятное отношение некоторых редакторов журналов к ее маленьким рассказикам дает надежду на определенный успех на литературном поприще. Но все равно… Энн вздохнула и занялась платьем. 95 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Когда Джильберт зашел за ней на следующий день, она встретила его с улыбкой на лице, свежая, как утренняя заря, и прекрасная, как звезда. На ней было зеленое платье – не то, что она сшила на свадьбу, а старое, о котором Джильберт как-то сказал ей на вечеринке в Редмонде, что оно нравится ему больше всех остальных. Изумрудный цвет замечательно оттенял бронзовые блики в волосах, лучистый блеск серо-зеленых глаз и нежно-белую, как ирис, кожу. Идя рядом с Энн по тенистой дорожке, Джильберт, искоса поглядывая на нее, думал, что она сегодня чудо как хороша. Энн же думала о том, что болезнь сильно изменила Джильберта, не оставив в нем ничего мальчишеского. День был прекрасный, солнечный и теплый. Наконец они дошли до знакомой поляны, которая летом голубела фиалками, а сейчас пестрела лиловыми астрами. За березовой порослью журчал ручей; издали доносился рокот моря. – Мне кажется, – тихо проговорила Энн, – что вон там вдали, в голубой дымке, лежит страна, где осуществляются мечты. – А у тебя остались неосуществленные мечты, Энн? – спросил Джильберт. Что-то в его голосе – что-то, чего Энн не слышала с того ужасного вечера в саду Домика Патти, – заставило ее сердце учащенно забиться. Однако она ответила нарочито небрежным тоном: – Ну а у кого же их нет? Нельзя, чтобы все до единой мечты осуществлялись. Если у тебя не осталось чем мечтать, считай, ты умер. Какой чудный аромат извлекает заходящее солнце из папоротников и астр! Как жаль, что ароматы нельзя видеть, – наверное, они невыразимо прелестны. Но Джильберт не дал Энн увести разговор в сторону, – У меня тоже есть мечта, – медленно проговорил он. – И я упорно цепляюсь за нее, хотя у меня были причины думать, что она никогда не осуществится. Я мечтаю о доме с пылающим камином, собакой и кошкой, с голосами друзей – доме, где хозяйкой будешь ты! Затопленная волной счастья, Энн не могла выговорить ни слова. – Два года назад я задал тебе вопрос, Энн. Если я повторю его сегодня, может, ты дашь мне другой ответ? Энн все еще не могла говорить. Она подняла на Джильберта глаза, которые сияли счастьем всех бесчисленных поколений влюбленных. Это и был тот ответ, которого он ждал. Они пробыли на поляне, пока к ним незаметно не подкрались сумерки – такие же прекрасные, как те, что серебрились в Эдеме. Им надо было столько вспомнить, о стольком поговорить – о том, что каждый из них сказал, сделал, слышал, думал и чувствовал, о том, как они не могли понять сами себя и друг друга. – Я полагала, что ты влюблен в Кристину Стюарт, – сказала Энн с таким упреком в голосе, будто она сама не давала Джильберту все основания считать, что влюблена в Роя Гарднера. Джильберт рассмеялся веселым мальчишеским смехом: – У Кристины есть жених в родном городе. Она знала, что я слышал об этом. Ее брат, закончив Редмонд, сказал мне, что осенью в Кингспорт приедет учиться музыке его сестра, и попросил меня взять ее под свое крыло – она ведь никого не знает в городе и будет очень одинока. Я так и сделал. Тем более что она мне понравилась как человек. Очень славная девушка. Конечно, наши сплетники объявили, что у нас роман. Но мне было все равно. После того как ты сказала, что никогда меня не полюбишь, мне все стало безразлично. У меня не было другой девушки – и не могло быть. Я всю жизнь любил только тебя – с того самого дня, как ты разбила грифельную доску о мою голову. – Не понимаю, как ты мог любить дурочку, которая совершала одну глупость за другой, – засмеялась Энн. – Господи, да разве я не пытался тебя разлюбить! – воскликнул Джильберт. – И не потому, что ты вела себя так, а потому, что понял: когда на сцене появился Гарднер, у меня не осталось ни малейшей надежды. Но я не мог тебя разлюбить. Ты не представляешь, 96 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» каково мне было эти два года! Ведь я считал, что ты собираешься за него замуж, и каждую неделю мне непременно кто-нибудь сообщал, что объявление о вашей помолвке ожидается со дня на день. И я верил в это – до того счастливого дня, когда получил письмо от Фил Гордон, вернее, Фил Блейк, в котором она сообщала, что ты отказала Гарднеру, и советовала мне попытать счастья еще раз. Я тогда уже начал выздоравливать и мог сидеть в постели. А после письма так быстро пошел на поправку, что доктор только диву давался. Энн засмеялась – потом вздрогнула. – Никогда не забуду ту ночь, когда я думала, что ты умираешь, Джильберт. Я вдруг поняла, что люблю тебя и что это знание открылось мне слишком поздно. – Ничего, любимая, слава Богу, не поздно. И мы все наверстаем. А этот день давай хранить в памяти как святыню. – Да, это день рождения нашего счастья, – проговорила Энн. – Я всегда любила этот лес и эту поляну, отныне она мне будет дороже во сто крат. – Но тебе придется долго ждать нашей свадьбы, – грустно сказал Джильберт. – Мне еще три года учиться на медицинском факультете. Да и потом я не могу тебе обещать мраморных особняков и бриллиантовых ожерелий. Энн засмеялась. – Зачем мне все это? Мне нужен только ты. Конечно, мраморные особняки и бриллианты – хорошая вещь, но когда их нет, остается больше простора для воображения. И я согласна ждать столько, сколько потребуется. Мы все равно будем счастливы, трудясь и дожидаясь своего часа – и мечтая о нем. Наконец-то мне опять есть о чем мечтать… Джильберт прижал ее к груди и поцеловал. Потом они пошли домой по темнеющему лесу и заколдованным полянам, овеваемым ветрами памяти и надежды, – принц и принцесса, только что коронованные на царство в королевстве любви. 97 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Энн в Саммерсайде 98 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» ГОД ПЕРВЫЙ Глава первая Письмо Энн Ширли, директрисы Саммерсайдской средней школы, Джильберту Блайту, студенту медицинского факультета Редмондского университета, Кингспорт. «Понедельник, 12 сентября Остров Принца Эдуарда Саммерсайд Аллея Оборотней Звонкие Тополя Ну и как тебе мой новый адрес, дорогой? Восторг, правда? Звонкие Тополя – это название дома, где я теперь живу, и оно мне ужасно нравится. А еще больше – Аллея Оборотней. Собственно говоря, на самом деле эта улочка называется Трент-стрит. Но никто и никогда ее так не называет – разве что в газете «Уикли курьер»… И тогда все местные жители недоуменно смотрят друг на друга и говорят: «Что это еще за Трентстрит? А-а, это же Аллея Оборотней!» Почему ее так назвали – понятия не имею. Я спросила Ребекку Дью. Но она знает только, что улочку всегда так именовали и вроде когда-то давно поговаривали, что ночью здесь лучше не ходить. На ее памяти никто тут никаких страшилищ не встречал – за исключением ее самой. Однако не буду забегать вперед. Ты еще ничего не знаешь о Ребекке Дью. Но узнаешь, обязательно узнаешь. Подозреваю, она будет занимать в моих письмах заметное место. Сейчас сумерки, любимый… Днем я принадлежу реальному миру, ночью – миру грез. А в сумерках я свободна и принадлежу только себе… и тебе. Так что я решила посвятить это время нашим письмам. Но сейчас я не буду писать о любви. У меня царапает перо, а я не могу писать о своих чувствах царапающим пером… или слишком острым… или тупым. Так что любовные письма ты будешь получать от меня только тогда, когда у меня будет безукоризненное перо. А пока что я расскажу тебе о своем новом доме и его обитательницах. Вчера я приехала в Саммерсайд искать квартиру. Миссис Рэйчел Линд поехала со мной, – дескать, ей надо сделать в Саммерсайде кое-какие покупки. В действительности 99 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» она просто хотела сама выбрать для меня квартиру. Несмотря на мой диплом бакалавра, миссис Линд по-прежнему считает меня неопытной девочкой, которой нужно руководить и за которой нужно приглядывать. Я не ожидала, что найти квартиру будет так сложно: вот уже пятнадцать лет, как очередные директор или директриса школы жили и столовались у некоей миссис Прингл. Но нам она вдруг объявила, что устала от возни с квартирантами, и сдать комнату отказалась. Мы заходили еще в несколько приличных домов, но везде встречали вежливый отказ. А другие дома не устраивали нас. Мы несколько часов бродили по городу, очень устали и пришли в уныние – по крайней мере, я пришла уныние, да вдобавок еще и голова разболелась. Я уже собиралась махнуть на все рукой, но тут Бог послал нам Звонкие Тополя. Случилось это так. Мы зашли отдохнуть к миссис Брэддок, старой приятельнице миссис Линд, и та посоветовала нам наведаться к вдовам. – Я слышала, они хотят сдать комнату, чтобы платить жалованье Ребекке Дью. У них сейчас туго с деньгами, а если они откажутся от услуг Ребекки, кто тогда будет доить бурую корову? При этих словах миссис Брэддок так сурово на меня поглядела, словно считала, что корову придется доить мне, хотя она никогда в жизни не поверила бы, что мне ничего не стоит подоить корову. – А что это за вдовы? – спросила миссис Линд. – Ну как кто – тетя Кэт и тетя Шатти, – произнесла миссис Брэддок таким тоном, словно об этом следовало бы знать даже невежественному бакалавру искусств. – Тетя Кэт – это миссис Макомбер, муж которой был морским капитаном, а тетя Шатти – миссис Маклин, ее муж ничем особенным не отличался. Но их все называют просто тетя Кэт и тетя Шатти. Они живут в конце Аллеи Оборотней. Аллея Оборотней! Сомнений не оставалось. Только бы вдовы согласились сдать мне комнату. – Пойдемте туда поскорее! – заторопила я миссис Линд. – Надо с ними поговорить. Мне казалось, что если я немного промедлю, Аллея Оборотней сгинет навсегда. – Поговорить-то вы с ними можете, но решать будет Ребекка Дью. В Звонких Тополях всем заправляет она. Звонкие Тополя! Не может быть! Наверное, мне это снится! А миссис Линд еще спрашивает, кто это додумался дать дому такое чудное название. – Капитан Макомбер. Это был его дом. Он сам обсадил его тополями и очень им гордился, хотя приезжал домой редко и никогда не оставался надолго. Тетя Кэт жаловалась, мол, это создает ей большие неудобства, но мы так и не поняли, чем она возмущалась: то ли тем, что он так мало бывает дома, то ли что он время от времени все же является домой. Однако, мисс Ширли, надеюсь, они вас к себе пустят. Ребекка Дью прекрасно готовит. Чего она только не может сотворить из простой холодной картошки! Если вы ей понравитесь, то будете как сыр в масле кататься. Ну а если нет, тогда уж ничего не поделаешь. Я слышала, новый служащий банка тоже ищет себе жилье, – может, он ей больше приглянется. Странно все-таки, что миссис Прингл не пустила вас к себе. Наш Саммерсайд полон Принглов и их родственников. Мы зовем их «королевским семейством», и с ними надо ладить, мисс Ширли, не то вам придется несладко. Они всегда здесь задавали тон… в городе даже есть улица Абрахама Прингла. Принглов у нас целый клан, но командуют в нем две старухи, которые живут в особняке Мейплхерст. Я слышала, они на вас уже имеют зуб. – За что же? – изумилась я. – Они же меня совершенно не знают! – Дело в том, что на пост директора школы претендовал их родственник, и они все считали, что должность у него в кармане. А когда попечители предпочли ему вас, все семейство подняло страшный шум. Что делать, таков человеческий род. Приходится 100 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» принимать его со всеми его недостатками. Принглы будут с вами очень любезны, но не упустят случая вставлять вам палки в колеса. Я хочу, чтобы вы заранее знали худшее и были наготове. Надеюсь, несмотря на их происки, вы станете прекрасной директрисой. Пусть позлятся. Только учтите, если вы поселитесь у вдов, вам придется есть за одним столом с Ребеккой Дью. Она ведь не совсем служанка, она дальняя родственница капитана Макомбера. При гостях она не садится за стол – понимает все же, что некоторым это может не понравиться… Но вас-то она не будет считать гостьей. Я заверила миссис Брэддок, что совсем не против есть за одним столом с Ребеккой Дью, и буквально выволокла миссис Линд из ее дома. Вдруг банковский служащий придет раньше меня! Миссис Брэддок вышла следом за нами. – Постарайтесь только как-нибудь невзначай не обидеть тетю Шатти. Она так легко обижается. Очень уж бедняжка чувствительна. Дело в том, что она победнее тети Кэт, хотя и тетя Кэт не такая уж богачка. Но зато тетя Кэт любила своего мужа, а тетя Шатти своего… не очень. Да тут и удивляться нечему. Линкольн Маклин был невыносимый тип… а тетя Шатти думает, что его дурной характер ставили в вину ей. Хорошо хоть, что сегодня суббота. В пятницу тетя Шатти ни за что не сдала бы вам комнату. Казалось, суеверной должна быть тетя Кэт – ведь моряки все суеверны. А вместо этого суеверна тетя Шатти, муж которой работал плотником. А какая она была в молодости хорошенькая, бедняжка! Я сказала, что ни за что не обижу чувствительную тетю Шатти, но миссис Брэддок продолжала давать советы до самой калитки: – Кэт и Шатти не станут в ваше отсутствие рыться у вас в вещах – им это не позволят принципы. А Ребекка Дью, может, и станет, но она никому ничего не скажет. Да, и не пытайтесь стучаться в парадную дверь. Они открывают ее только в самых торжественных случаях. По-моему, ее в последний раз открывали во время похорон капитана. Там есть боковая дверь. Ключ от нее всегда лежит под цветочным горшком на полочке. Так что, если никого нет дома, спокойно отпирайте дверь, заходите в дом и ждите их. Да! Ни в коем случае не гладьте кота – Ребекка Дью терпеть его не может. Я пообещала, что ни за что не буду гладить кота, и мы наконец-то расстались с миссис Брэддок. Аллея Оборотней оказалась совсем недалеко. Это коротенькая улочка, которая выходит в поле, а вдали, как декорация, синеет довольно высокий холм. С одной стороны улочки домов нет вообще – просто покатый спуск к гавани. С другой стороны стоят всего три дома. Первый – дом как дом, ничего особенного о нем не скажешь. Второй – огромный мрачный особняк из красного кирпича и серого камня, с высокой крышей, которая пестрит мансардными окошками, и плоской площадкой наверху, обнесенной железной решеткой. Вокруг дома так густо растут ели и пихты, что с улицы его почти не видно. Представляю, как темно у них в комнатах. А третий дом, на углу, и есть Звонкие Тополя. Перед ним заросшая травой улица, а позади настоящая деревенская дорога. Я влюбилась в этот дом с первого взгляда. Некоторые дома наделены какой-то необъяснимой притягательной силой. Что можно сказать, если попытаться описать Звонкие Тополя? Белый дом… очень белый… с зелеными ставнями… очень зелеными… с башенкой на углу и по одному мансардному окошку на обоих скатах крыши. От улицы дом отделен невысоким торенным забором, вдоль которого и растут тополя. Позади дома большой сад, где цветочные клумбы перемешаны с овощными грядками… Но это все равно не объясняет его очарования. Во всяком случае, у него есть свое – и очень привлекательное – лицо, и он чем-то напоминает мне Грингейбл. – Вот тут я и буду жить! Это предопределено свыше! – с восторгом сказала я, увидев Звонкие Тополя. 101 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Но у миссис Линд был такой вид, словно она не очень доверяет предопределению свыше. – До школы далековато ходить, – с сомнением заметила она. – Это неважно. Не все же сидеть над тетрадками. Ой, миссис Линд, поглядите, какая там за дорогой прелестная кленовая роща! Миссис Линд поглядела и сказала: – Как бы тебя комары тут не заели. Комары меня тоже не пугали, хоть я их и ненавижу. Один комар может лишить меня сна с большим успехом, чем нечистая совесть. Я была рада, что нам не надо стучаться в парадную дверь с ее массивными двойными створками полированного дерева и панелями красного стекла с обеих сторон. Она просто наводила страх и совсем не вязалась с приветливым обликом дома. А маленькая зеленая дверь сбоку, к которой вела очаровательная дорожка из плит песчаника с пробивающимися между ними кустиками травы, казалось, дружелюбно приглашала войти. Дорожку окаймляли ухоженные клумбы с тигровыми лилиями, львиным зевом, маргаритками, петуньями, турецкой гвоздикой и пионами. Разумеется, большинство этих растений уже отцвели, но, видимо, в свое время они были великолепны. В дальнем углу я разглядела розовый садик, а каменный заборчик, отделявший Звонкие Тополя от соседнего мрачного дома, весь зарос диким виноградом. В середине заборчика – выцветшая зеленая калитка, над которой возвышается нечто вроде решетчатой арки. Поперек калитки протянулась плеть винограда – видимо, через нее давно никто не ходил. Собственно, это даже не калитка, а половинка калитки – она доходит только до пояса, а сверху как бы овальная пустая рама, через которую можно видеть неухоженный сад с другой стороны забора. Возле дорожки, ведущей к боковой двери Звонких Тополей, я заметила несколько кустиков клевера. Что-то заставило меня наклониться и приглядеться к ним повнимательнее. И можешь себе представить, Джильберт, – я сразу нашла три листика с четырьмя лепестками! Ну разве это не счастливая примета?! Целых три листика! Неужели они не уберегут меня от происков Принглов? А уж банковскому служащему не видать этой квартиры как своих ушей! Боковая дверь стояла открытой, так что кто-то, по-видимому, был дома и нам не пришлось искать ключ под цветочным горшком. Мы постучали, и нашему взору явилась Ребекка Дью. Мы сразу поняли, что это Ребекка Дью, потому что никем другим это существо быть не могло. Представь себе, Джильберт, помидор с зачесанными назад черными волосами и поблескивающими маленькими черными глазками, между которыми торчит крошечный носик, а под ним узкий разрез вместо рта – это и будет Ребекка Дью. Она вся какая-то коротенькая: коротенькие ручки и ножки… короткая шея… Только улыбка у нее широкая – рот до ушей. Но в первую минуту она не улыбалась. Наоборот, когда я спросила, могу ли поговорить с миссис Макомбер, она сурово нахмурилась. – Вы имеете в виду вдову капитана Макомбера? – спросила она, будто в доме было еще несколько разных миссис Макомбер. – Да, – кротко ответила я. Ребекка Дью привела нас в гостиную и оставила там одних. Эта гостиная – приятная небольшая комната, и она вся дышит покоем и приветливостью. Видно, что мебель стоит на своих местах уже много лет. И как же все сверкает! Такого зеркального блеска нельзя добиться никаким лаком. Я сразу поняла, что это плод усилий Ребекки Дью. На каминной полке стоит бутылка, внутри которой помещается крошечная, но полностью оснащенная шхуна. Миссис Линд ею страшно заинтересовалась – каким это образом она попала в бутылку? И добавила, что эта шхуна придает комнате морской дух. 102 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Тут в гостиную вошли вдовы. Мне они сразу понравились. Тетя Кэт немного напоминает Мариллу – высокая, худая и суровая на вид; а тетя Шатти – маленькая, сухонькая, седая и с каким-то озабоченным выражением лица. Может, в молодости она и была очень хорошенькой, но от ее красоты ничего не осталось, кроме глаз. Глаза у нее замечательные – огромные, карие и добрые. Я объяснила цель нашего визита, и вдовы переглянулись – Надо посоветоваться с Ребеккой Дью, – сказала тетя Шатти. – Несомненно, – отозвалась тетя Кэт. Позвали Ребекку Дью. Вместе с ней из кухни пришел огромный пушистый кот – серый, с белой грудкой и белым воротничком на шее. Мне ужасно хотелось его погладить, но, вспомнив предупреждение миссис Брэддок, я полностью проигнорировала кота. Ребекка смотрела на меня без тени улыбки. – Ребекка, – обратилась к ней тетя Кэт, которая, как я с тех пор поняла, не любит тратить слов даром. – Мисс Ширли хочет снять у нас комнату. Мне кажется, нам не стоит соглашаться. – Почему это? – спросила Ребекка. – Тебе прибавится хлопот, – объяснила тетя Шатти. – Как будто у меня так много хлопот, – ответствовала Ребекка Дью. Как хочешь, Джильберт, но у меня в сознании эти два ее имени слиты воедино, и я просто не способна сказать Ребекка. Однако вдовы зовут ее так. Не знаю, как у них это получается. – Мы все трое в годах и отвыкли от общества молодых людей, – упорствовала тетя Шатти. – Говорите за себя, – резко возразила Ребекка Дью. – Мне всего сорок пять лет, и руки-ноги мне еще не отказали. По мне, так очень даже хорошо, что в доме появится молодая женщина. И лучше, чтобы это была женщина, а не мужчина. Мужчина будет без конца курить… дом еще подожжет. Если уж вы решили сдать комнату, сдайте ей – вот вам мой совет. Но, впрочем, поступайте как хотите – дом ваш. С этими словами она удалилась, и я поняла, что все решено. Однако тетя Шатти предложила мне пойти и посмотреть комнату – вдруг она мне не понравится. – Мы хотим поселить вас в башенной комнате, милочка. Она поменьше комнаты для гостей, но зато в ней есть отверстие для трубы и зимой там можно поставить печку. Кроме того, из окна открывается красивый вид на кладбище. Я была уверена, что комната мне понравится; одно название чего стоило – Башенная комната. Она и вправду оказалась чудо как хороша. К ней вела лесенка, которая ответвляется от площадки между первым и вторым этажом. Комната невелика, но, уж конечно, больше той жуткой комнатушки, которую я снимала в Кингспорте, когда училась на первом курсе. В ней два окна – одно выходит на запад, другое на север. А в углу, образованном башней, еще одно окно – трехстворчатое, под ним устроены полки, куда я поставлю свои книги. На полу лежат круглые плетеные коврики, а на кровати необыкновенной пышности перина, которую даже жалко мять. Над кроватью полог. Она такая высокая, Джильберт, что на нее можно забраться только по специальной смешной лесенке, которую днем задвигают под нее. Это капитальное сооружение капитан Макомбер приобрел где-то в заморских краях и привез домой. Что еще? Прелестный угловой шкафчик с полками, застеленными белой бумагой с фестончиками, на дверцах которого нарисованы букетики цветов. На скамейке под окном – подушечка с пуговицей в центре, которая придает ей сходство с толстым голубым пончиком. В углу умывальник и под ним две полочки. На верхней едва умещаются тазик и голубой кувшин, а на нижней – мыльница и кувшин для горячей воды. Комодик с медными ручками, на котором стоит фарфоровая статуэтка, изображающая даму в розовых 103 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» туфельках, зеленом платье, подпоясанном желтым поясом, и с красной розой в белокурых фарфоровых волосах. Комната заполнена светом, который желтые шторы окрашивают в золотистый цвет, а на белых стенах трепещут живые гобелены – тени стоящих за окном тополей. Я почувствовала, будто нашла бесценное сокровище и стала самой богатой девушкой в мире. – Во всяком случае, здесь ты будешь в полной безопасности, – заключила миссис Линд. – Боюсь, что после Домика Патти мне здесь покажется тесновато, – сказала я исключительно для того, чтобы ее поддразнить. – Выдумаешь тоже – тесновато! – фыркнула миссис Линд. Сегодня я переехала в Саммерсайд со всеми пожитками. Конечно, мне не хотелось уезжать из Грингейбла. Сколько бы я ни жила вдали от него, наступают каникулы – и я опять дома, словно никуда и не уезжала. А когда приходит время снова его покидать, мое сердце разрывается от горя. Но я уверена, что в Звонких Тополях мне будет хорошо. Я всегда знаю: по душе я дому, в котором поселилась, или нет. Из моих окон открываются великолепные виды – красиво даже старое кладбище, окруженное темными елями, к которому ведет огороженная с двух сторон дорожка. Из западного окна мне видна гавань и вся бухта, которую бороздят прелестные парусные яхты и большие суда, уходящие в неведомые дали. Какой простор для воображения открывают эти слова! Из северного окна видна кленовая роща, а ты ведь знаешь, что я всегда была древопоклонницей. За кладбищем и за рощей – очаровательная долина, вдоль которой змеится красная дорога. По обе стороны ее разбросаны белые домики. Долина так радует глаз, что на нее не устаешь смотреть. А за ней возвышается мой голубой холм. Я назвала его Царем Бурь. В своей комнате я наслаждаюсь полным уединением. Ты знаешь, как человеку иногда важно побыть одному. Моими друзьями станут ветры. Они будут вздыхать, и напевать, и завывать вокруг моей башни… белые ветры зимы… зеленые ветры весны… алые ветры осени… «Бурный ветер, исполняющий слово Его…» Меня всегда наполнял восторгом этот библейский стих. Я надеюсь, любимый, что когда мы поселимся в собственном доме, там тоже будут дуть ветры. Интересно где он, этот пока незнакомый мне дом, в котором будет любовь, и дружба, и труд… и смешные приключения, над которыми мы сможем посмеяться на склоне лет? На склоне лет!.. Неужели мы когда-нибудь состаримся, Джильберт? Не могу себе этого представить. Из левого башенного окошка видны крыши города, где мне предстоит провести, по крайней мере, год. В этих домах живут люди, которые станут моими друзьями, хотя я с ними пока незнакома. А может быть, и врагами. Ведь такие люди, как наши Пайны, встречаются повсюду, под самыми различными именами. Здесь, как я поняла, мне грозят неприятности от Принглов. Завтра начинается учебный год. Преподавать я буду геометрию! Ну, не смешно ли? Но, наверное, это будет не труднее, чем ее выучить. Остается только молить Бога, чтобы среди моих учеников-Принглов не оказалось математического гения. Я пробыла здесь всего один день, но мне кажется, что я знаю вдов и Ребекку Дью всю свою жизнь. Они попросили меня называть их тетя Кэт и тетя Шатти. А когда я назвала Ребекку Дью «мисс Дью», она так и подскочила от удивления: – Мисс кто? – Дью, – кротко ответила я. – Разве вас не так зовут? – Да, но ко мне уже столько лет никто так не обращался, поэтому я удивилась. Не надо называть меня мисс Дью. Я к этому не привыкла. – Хорошо, Ребекка… Дью, постараюсь этого не делать, – пролепетала я, безуспешно попытавшись ограничиться Ребеккой, но все равно привесив Дью. 104 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Миссис Брэддок не зря говорила, что тетя Шатти очень обидчива. Я наблюдала это в первый же вечер за ужином. Тетя Кэт в какой-то связи помянула день ее рождения: – Шарлотте исполнилось шестьдесят шесть. Случайно взглянув на тетю Шатти, я увидела, что она… не то чтобы разрыдалась – это слово предполагает какое-то бурное действие. Просто ее большие карие глаза заблистали влагой и она молча залилась слезами. – Что с тобой, Шатти? – сердито спросила тетя Кэт. – Мне… мне исполнилось только шестьдесят пять лет, – сквозь слезы проговорила тетя Шатти. – Ну, прости меня, Шатти, – сказала тетя Кэт, и поток слез мгновенно иссяк. Кот у них замечательный – с золотистыми глазами, дымчатой, как бы припорошенной мукой, спинкой и безупречной белизны грудкой. Тетя Кэт и тетя Шатти зовут его Мукомол, а Ребекка Дью называет Проклятый Котяра – она не любит кота, потому что в ее обязанности входит давать ему утром и вечером кусок печенки, отчищать старой зубной щеткой его шерсть с кресла в гостиной, куда ему запрещено ходить, но куда он все же прокрадывается, и отыскивать его вечером в саду, если он не приходит домой в положенное время. – Ребекка Дью всегда терпеть не могла кошек, – рассказала мне тетя Шатти, – а уж к Мукомолу она питает особую неприязнь. Его к нам принесла в зубах собака миссис Кемпбелл – она тогда держала собаку. Видимо, собака понимала, что нести его к миссис Кемпбелл совершенно бесполезно. Господи, какое же это было жалкое создание! Мокрый, кожа да кости, весь дрожит. Надо совсем не иметь сердца, чтобы отказаться его приютить. Вот мы с Кэт и взяли его, но Ребекка Дью нам этого не простила до сих пор. Мы забыли, что к Ребекке нужен дипломатический подход. Нам надо было громко заявить, что мы его не возьмем. Не знаю, заметили ли вы… – тетя Шатти оглянулась на дверь, которая вела из гостиной на кухню, – …наш маневр, когда вы пришли снимать квартиру? Конечно, я заметила – это было прелесть как тонко сделано. Весь Саммерсайд воображает, что в доме всем заправляет Ребекка Дью, но на самом деле вдовы отлично умеют обводить ее вокруг пальца. – Мы не хотели сдавать комнату этому банковскому служащему… Молодой человек создал бы слишком много неудобств в доме, где живут одни пожилые женщины. Но мы притворились, что готовы его принять, и тогда Ребекка Дью заартачилась и ни в какую. Я так рада, что вы поселились у нас, милочка. Для вас, наверное, будет приятно готовить вкусные вещи. Надеюсь, мы вам тоже понравимся. У Ребекки Дью масса достоинств. Правда, когда она к нам пришла пятнадцать лет назад, она не очень следила за чистотой – но мы ее к этому приучили. Кэт однажды написала на пыльном зеркале «Ребекка Дью» – и она поняла намек. Больше нам ничего подобного делать не приходилось. Надеюсь, вам будет удобно в вашей комнате. Если хотите, можете открывать окно на ночь. Кэт не любит холодного воздуха, но понимает, что жильцам надо по возможности позволять делать так, как им хочется. Мы с ней спим в одной комнате и договорились открывать окно через раз: одну ночь мы спим с открытым окном, а другую с закрытым. Было бы желание – обо всем можно договориться по-хорошему, правда? Не пугайтесь, если услышите ночью, что ктото бродит по дому. Это Ребекка. Ей вечно мерещатся какие-то скрипы и шорохи, и она встает поглядеть, не лезет ли кто-нибудь в дом. Мне кажется, поэтому она так ополчилась на банковского служащего – боялась попасться ему в коридоре в ночной рубашке. Надеюсь, вас не очень огорчает неразговорчивость Кэт. Такая уж у нее манера. А ведь ей есть что порассказать. В молодости она с капитаном Макомбером объехала чуть ли не весь свет. Если бы у меня было столько впечатлений! А я за всю жизнь ни разу не уезжала с острова. И почему так все устроено? Я вот люблю поговорить, но мне не о чем, а Кэт столько всего повидала, однако никогда ни о чем не рассказывает. Впрочем, Провидению, наверное, виднее. 105 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Да, тетя Шатти действительно разговорчива, но не думай, что все это она выпалила без передышки. Время от времени и я вставляла замечания, но не вижу смысла тебе их пересказывать. Вдовы держат корову, которая пасется неподалеку отсюда на лугу мистера Гамильтона. Ребекка Дью ходит туда ее доить. Так что у нас всегда есть свежие сливки. Кроме того, каждое утро и вечер Ребекка передает экономке миссис Кемпбелл через открытый верх калитки стакан парного молока. Это молоко предназначено крошке Элизабет – ей его прописал врач. Я пока ничего не знаю ни об экономке, ни о крошке Элизабет. Миссис Кемпбелл – владелица крепости, которая стоит по соседству с нашим домом и называется – надо же придумать! – «Под вечнозелеными елями». Вряд ли я сегодня ночью засну… я всегда провожу первую ночь в новой постели без сна, а такой странной постели у меня еще никогда не было. Но я согласна не спать, а вспоминать все, что со мной случилось, и мечтать о том, что еще случится. Прости, Джильберт, за такое невыносимо длинное письмо – больше я таких писать не буду. Но мне хотелось рассказать тебе обо всем, чтобы ты мог ясно представить себе мое новое окружение. Однако всему приходит конец, и этому письму тоже. Луна над заливом уже склоняется к горизонту. Мне еще надо написать письмо Марилле. Она его получит послезавтра. Дэви принесет письмо с почты, и они с Дорой будут заглядывать Марилле через плечо, когда она вынет его из конверта, а миссис Линд будет сидеть с безразличным видом, навострив уши. Ой-ой-ой! Как представила все это, так жутко захотелось домой. Доброй ночи, любимый. Твоя – сегодня, завтра и навеки – Энн Ширли» Глава вторая «26 сентября Знаешь, куда я хожу читать твои письма? В кленовую рощу. Там есть лощинка, где неторопливо течет извилистый ручеек, стоят три милейшие сестры-березки и лежит заросшее мохом кривое бревно, на котором я и сижу. И когда мне снится мой любимый сон, мой особенный сон, зелено-золотой с розовыми прожилками… мне хочется верить, что он зародился в этой лощинке от мистического союза между журчащим ручейком и самой стройной и воздушной из сестер-березок. Я люблю сидеть на этом бревне и слушать тишину рощи. Ты когда-нибудь замечал, Джильберт, что тишина бывает разная? Есть тишина леса… тишина морского берега… тишина луга… тишина ночи… тишина летнего полдня. И все они разные, с разными полутонами и оттенками. Я уверена, что даже если бы я была слепой и к тому же лишена ощущения тепла и холода, я легко узнала бы, где нахожусь, по свойствам окружающей меня тишины. Вот уже две недели, как в школе начались занятия, и все идет неплохо. Но миссис Брэддок была права – Принглы сильно осложняют мне жизнь. И, несмотря на счастливые клеверные листочки, мне пока не ясно, как с ними справляться. Миссис Брэддок говорит, что к ним трудно придраться, и это так. Они просто выскальзывают из рук. Принглы – это клан, члены которого придирчиво следят друг за другом и немало вздорят между собой, но против любого чужака встают сомкнутыми рядами. Я пришла к выводу, что население Саммерсайда разделяется на две категории – те, что принадлежат к клану Принглов, и все остальные. У меня в классе полно Принглов, и многие ученики, у которых другая фамилия, связаны с Принглами узами родства. Верховодит ими зеленоглазая нахалка Джен Прингл. Такой я себе представляю Бекки Шарп,[1] когда той было четырнадцать лет. Она организовала против меня в классе кампанию скрытого непослушания, с которой очень трудно бороться. Она умеет строить уморительные рожицы, и когда я слышу за спиной 106 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» приглушенное хихиканье, я отлично знаю, кто виновник этого веселья, но поймать ее на месте преступления мне ни разу не удалось. Негодница не лишена способностей, пишет великолепные сочинения и, на горе мне, блестяще разбирается в математике. Во всем, что она говорит и делает, есть блеск таланта, и она наделена чувством юмора, которое могло бы сблизить нас, если бы она с самого начала не настроилась меня ненавидеть. Боюсь, что мы с Джен Прингл еще очень не скоро сможем посмеяться над чем-нибудь вместе. Кузина Джен, Мира Прингл, – самая красивая девочка в школе… и глупа как пробка. Иногда, отвечая у доски, она выпаливает какую-нибудь несусветную чушь. Например, сегодня на уроке истории она сказала, что индейцы приняли Чамплена и его отряд за богов или за что-то «бесчеловечное». Вся светская жизнь города идет по указке Принглов. Меня уже пригласили на ужин в два дома, потому что новую директрису заведено приглашать к Принглам на ужин, и они не намерены нарушать установленные традиции. Вчера я была в доме Джеймса Прингла, отца вышеупомянутой Джен. У него вид университетского профессора, но на самом деле он непроходимо невежествен и глуп. Он без конца разглагольствовал о дисциплине, постукивая по скатерти указательным пальцем, ноготь которого не отличался безукоризненной чистотой – так жe как и грамматический строй его предложений. – Саммерсайдская школа всегда нуждалась в твердой руке… опытном учителемужчине, который смог бы… Пожалуй, вы для этой должности молодоваты… хотя молодость – это недостаток, который быстро излечивается временем. На все эти сентенции я ничего не ответила, так как боялась, что, начав, не смогу остановиться. В итоге я продемонстрировала такие же безукоризненные манеры, как и сами Принглы, и удовлетворилась тем, что сказала про себя, глядя на него невиннопрозрачными глазами: «Молчал бы уж ты, сварливый неуч!» Джен, по-видимому, унаследовала способности от матери, которая мне, в общем, понравилась. В присутствии родителей она вела себя идеально, но при этом ухитрялась произносить самые невинные фразы вызывающим тоном. Даже «мисс Ширли» в ее устах звучало как оскорбление. А как она смотрела на мои волосы! Как будто твердила про себя: «Морковка! Морковка!» Да уж, от Принглов не дождешься, чтобы они назвали мои волосы каштановыми. Мне гораздо больше понравилось в доме у Мортона Прингла, хотя хозяин имеет привычку не слушать собеседника. Скажет что-нибудь и, пока ты ему отвечаешь, обдумывает свою следующую реплику. Миссис Стивен Прингл (она известна как вдова Прингл – в Саммерсайде вообще избыток вдов) вчера прислала мне письмо… этакое вежливое, милое послание… каждая строчка пропитана ядом. Я слишком много задаю Милли на дом… у Милли слабое здоровье, и ее нельзя переутомлять. Мистер Бэлл никогда не задавал ей ничего на дом. У нее тонкая нервная организация, ее надо понимать. Мистер Бэлл прекрасно понимал Милли. Если я постараюсь, то тоже сумею ее понять. Я не сомневаюсь, что, по мнению миссис Стивен Прингл, виновата в том, что у ее сына Адама на уроке пошла носом кровь и его пришлось отпустить домой. А вчера ночью я проснулась в холодном поту, вспомнив, что, когда писала текст на доске, забыла поставить точку над «i». Наверняка Джен Прингл это заметила, и весь клан будет теперь с восторгом перешептываться по этому поводу. Ребекка Дью говорит, что я получу приглашения к ужину от всех Принглов, кроме двух старух, живущих в особняке, после чего они забудут о моем существовании. Видимо, меня ждет полный остракизм. Война объявлена, но мы еще посмотрим, на чьей стороне будет победа. Однако эта вражда изрядно портит мне настроение. Спорить с предубежденными людьми бесполезно. А я, как и в детстве, очень расстраиваюсь, когда ко 107 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» мне плохо относятся. Представь себе, каково мне сознавать, что, хотя я ничем перед ними не провинилась, меня ненавидят родители половины моих учеников. Как это несправедливо! Если не считать осложнений с Принглами, мне нравится мой класс. Некоторые дети обладают недюжинными способностями, трудолюбием и хотят, закончив школу, идти учиться дальше. Льюис Аллен оплачивает пансион тем, что моет посуду, убирает комнаты и тому подобное. И ничуть этого не стыдится! А Софи Синклер каждый день приезжает в школу верхом – без седла! – на старой серой кобыле. И это шесть миль туда и шесть обратно! Какова девочка! Если я смогу помочь такой целеустремленной ученице, одно это стоит всех неприятностей с Принглами. Но… если я не сумею побороть неприязнь Принглов, то вряд ли мне удастся вообще кому-нибудь помочь. Одно утешение – Звонкие Тополя. Это вовсе не пансион, это мой родной дом. И здесь я всем нравлюсь, даже коту, хотя он иногда на меня обижается. Тогда он садится ко мне спиной и время от времени бросает взгляд через плечо – как я это воспринимаю? При Ребекке Дью я его никогда не глажу – ее это действительно раздражает. Днем кот – смирное, задумчивое, ласковое животное. Но ночью он преображается и в нем появляется даже что-то мистическое. Ребекка это объясняет тем, что ему никогда не разрешают гулять на улице по ночам. Как же она не любит стоять вечером на пороге задней двери и звать его! Она говорит, что над ней потешаются все соседи. Она и вправду зовет его таким злобным басистым голосом, что в тихую ночь ее, наверное, слышно по всему городу. Но вдовы впали бы в истерику, если бы он не вернулся ночевать домой. – Никто не знает, что я терплю из-за Проклятого Котяры… ни одна душа, – сообщила мне Ребекка Дью. Отношения с вдовами у меня прекрасные. Тетя Кэт не одобряет чтение романов, но заверила, что не собирается навязывать мне свои вкусы. А тетя Шатти обожает романы и потихоньку таскает их в дом из городской библиотеки и прячет в специальное потайное место, где также лежит колода карт для пасьянса и кое-что еще, о чем, как она считает, Кэт лучше не знать. Ее тайник находится в сиденье кресла, и про него действительно никто не знает. Подозреваю, тетя Шатти посвятила меня в свою тайну потому, что ждет от меня помощи в своей контрабандистской деятельности. Собственно говоря, в Звонких Тополях не надо устраивать каких-то особенных потайных местечек – я еще не видела дома, который бы так изобиловал разными загадочными шкафчиками и ящичками. Хотя Ребекка Дью делает все от нее зависящее, чтобы в них не оставалось ничего загадочного. Как ни поглядишь, она вечно расчищает какой-нибудь из этих шкафчиков. – Дом сам по себе чистым не бывает, – скорбно заявляет она, когда вдовы уговаривают ее поменьше усердствовать. И если бы Ребекка Дью нашла роман или колоду карт, она, несомненно, тут же бросила бы их в огонь. Они для ее ортодоксальной души – порождение дьявола. Она так и говорит, что карты – дьявольская выдумка, а любовные романы – еще хуже карт. Ребекка Дью ничего не читает, кроме Библии и светской хроники в «Монреаль гардиан». Она обожает читать про миллионеров, их дома, мебель, наряды и развлечения. – Подумать только, мисс Ширли, – нежится в золотой ванне! – с завистью сказала она как-то. Но в общем она добрейшая женщина. Где-то раздобыла удобное вольтеровское кресло с выцветшей обивкой, в котором я тону, как в перине, и сказала: – Это ваше кресло. Больше в нем никто сидеть не будет. И даже гоняет с него кота – вдруг к моей юбке пристанет несколько волосков и у Принглов появится новый повод насмехаться надо мной! Все трое с большим интересом отнеслись к моему кольцу с жемчужинками и к тому, что это означает. Тетя Кэт показала мне свое обручальное кольцо с бирюзой (она больше не может его носить – слишком мало). А бедняжка тетя Шатти со слезами призналась, 108 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» что у нее никогда не было обручального кольца, потому что ее муж считал это пустой тратой денег. Она каждый вечер приходит ко мне в комнату, чтобы протереть лицо пахтой – считается, это сохраняет цвет лица. Тетя Шатти заставила меня поклясться, что я не расскажу о пахте Кэт. – Она скажет, что в моем возрасте просто смехотворно думать о цвете лица. А Ребекка Дью вообще считает, что христианке следует быть такой, какой ее создал Господь. Раньше я протирала лицо на кухне, после того как Кэт засыпала, но всегда боялась, что меня за этим занятием застанет Ребекка Дью. У нее слух как у кошки, Даже когда она спит. Если вы позволите мне приходить сюда по вечерам… спасибо, большое спасибо, милочка! Разузнала я кое-что и про миссис Кемпбелл, нашу соседку в замке «Под Вечнозелеными Елями». Она тоже принадлежит к клану Принглов. Ей восемьдесят лет Я ее ни разу не видела, но, судя по всему, это весьма суровая особа. У нее есть служанка, которую зовут Марта и которой почти столько же лет, сколько и ее хозяйке. И характер у нее такой же. Еще в доме живет правнучка миссис Кемпбелл, Элизабет Грейсон, которую я тоже до сих пор не видела, хотя и живу в Звонких Тополях уже две недели. Ей восемь лет, и она ходит в платную школу задворками, так что мы никогда не встречаемся. Ее мать, внучка миссис Кемпбелл, умерла. А внучку тоже воспитала миссис Кемпбелл, потому что ее родители умерли, когда она была еще ребенком. Внучка вышла замуж за человека по имени Пирс Грейсон, которого миссис Линд назвала бы янки. Она умерла при родах, а мистеру Грейсону вскоре пришлось уехать в Париж, где его назначили главой филиала той фирмы, в которой он работал. Вот девочку и прислали миссис Кемпбелл. Рассказывают, что отец видеть ее не мог, потому что она стоила жизни своей матери, и отказывался ею заниматься. Может, это просто сплетни: откуда могли поступить такие сведения, когда ни миссис Кемпбелл, ни Марта никогда не упоминают его имени? Ребекка Дью говорит, что старухи держат бедную девочку в строгости и у нее совсем несладкая жизнь. – Она не похожа на других детей, – рассказала мне Ребекка Дью, – всего восемь лет, а рассуждает как взрослая. Как-то однажды говорит мне: «Ребекка, что бы ты сделала, если бы, собираясь залезть в постель, почувствовала, что тебя кто-то укусил за ногу?» Неудивительно, что она боится спать в темноте. А они ее заставляют. Миссис Кемпбелл твердит, что не потерпит в доме трусишек. Они следят за каждым ее шагом, словно две кошки за мышью, и вечно делают ей замечания. Если она вскрикнет или засмеется, они начинают махать руками: «Тише-тише!» Так ребенка можно до смерти запугать. С другой стороны, что тут поделаешь? – И правда, что? – отозвалась я. Мне хотелось бы увидеть эту девочку. Мне ее очень жалко. Тетя Кэт говорит, что старухи о ней хорошо заботятся. То есть буквально она сказала: «Она у них одета и накормлена». Но ведь ребенок не может жить хлебом единым. Я никогда не забуду, какая у меня самой была жизнь до приезда в Грингейбл. В пятницу я поеду домой и проведу в Эвонли два блаженных дня. Жаль только, что все будут спрашивать, как у меня идут дела в школе. Нет, Джильберт, представь себе Грингейбл… туман над Лучезарным озером… краснеющие клены по ту сторону ручья… коричневые папоротники в лесу… предзакатные тени на Тропе Мечтаний… Как мне хочется оказаться в этих замечательных местах! Как ты думаешь, с кем? Знаешь, Джильберт, иногда я начинаю подозревать, что очень тебя люблю». 10 октября Саммерсайд Аллея Оборотней Звонкие Тополя 109 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» «Многоуважаемый и досточтимый сэр!» Так начинается письмо, которое написала своему жениху бабушка тети Шатти. Ну разве не восторг? Какое чувство превосходства эти слова, наверное, породили в дедушке! Может, и мне стоит так начинать письма, вместо того чтобы просто писать «Мой милый Джильберт»? Но в общем-то я рада, что ты не тот дедушка… и вообще не дедушка. Как отрадно сознавать, что мы молоды и у нас впереди вся жизнь – наша общая жизнь. (Далее пропущено несколько страниц. Видимо, на этот раз перо Энн не заржавело и не царапало.) Я сижу у окна в своей комнатке и смотрю на янтарное небо, раскачиваемые ветром тополя, на открывающуюся за ними гавань. Вчера я так хорошо прогулялась Мне просто было необходимо куда-то уйти – в Звонких Тополях все пребывали в расстроенных чувствах. Тетя Шатти плакала в гостиной, потому что ее обидела тетя Кэт; тетя Кэт плакала в спальне, потому что была годовщина смерти капитана Макомбера; а Ребекка Дью плакала на кухне – по какой причине, я так и не выяснила. Я никогда еще не видела Ребекку в слезах. Но когда я тактично попыталась узнать в чем дело, она только пробурчала: – Уж и поплакать человеку не дадут, если на него нашел такой стих! Тут я взяла зонтик и тихонько ушла из дому – пусть себе плачут, если на них нашел такой стих. Я направилась по дороге к гавани. К изумительной морозной свежести воздуха примешивался влажный запах свежевспаханной зяби. Я шла и шла, пока сумерки не сгустились в лунную ночь. Мне совсем не было одиноко. Я вела в уме беседу с воображаемыми друзьями и придумала столько эпиграмм на Принглов, что сама удивилась своему остроумию. В общем, мне было очень хорошо, несмотря на все огорчения, доставляемые Принглами. Однако должна признаться, что эти Принглы мне основательно отравили жизнь и дела в школе идут неважно. Вокруг меня сгущается атмосфера заговора. Во-первых, ни один из Принглов или полу-Принглов не готовит домашних заданий. К родителям обращаться бесполезно – они отделываются любезными фразами. Я знаю, что остальные ученики относятся ко мне хорошо, но Принглы заразили и их вирусом непослушания. Как-то утром, войдя в класс, я увидела, что мой стол лежит кверху ножками, а содержимое ящиков валяется на полу. Разумеется, никто не знал, чья это работа. Точно так же никто не мог сказать, откуда на следующий день на столе взялась коробка, из которой, когда я ее открыла, с громким шуршанием взметнулась искусственная змея. Но все Принглы стонали от хохота, глядя на мое ошеломленное лицо. Джен Прингл чуть ли не каждый день опаздывает на уроки, причем у нее всегда наготове убедительное объяснение, которое она преподносит мне в вежливых выражениях, но с наглой усмешкой на губах. Она рассылает по классу записки прямо у меня под носом. Сегодня, надев пальто, я нашла в кармане очищенную луковицу. Как бы мне хотелось запереть эту девчонку в карцер и посадить ее на хлеб и воду – это научило бы ее вести себя прилично! Самое худшее, что случилось за последние дни, – это карикатура на меня, которую я обнаружила утром на доске. Волосы, конечно, были ярко-красного цвета. Все отрицали, что имеют к ней хоть какое-нибудь отношение, но я знаю: так рисовать способна лишь Джен Прингл. Мой нос… который, как ты знаешь, всегда был моей единственной утехой… на карикатуре загибался крючком. А рот! Такой рот может быть только у прокисшей старой девы, которая провела в заполненном Принглами классе по крайней мере лет тридцать. Но все равно сходство было потрясающим. Проснувшись среди ночи и вспомнив об инциденте, я даже застонала от обиды. Не странно ли, Джильберт, что мы больше страдаем не когда нам причинили зло, а когда нас унизили? 110 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Чего только обо мне не говорят! Якобы я нарочно занизила оценку Хэтти Прингл за контрольную работу. Якобы насмехаюсь над учениками, когда они делают ошибки. Я и вправду рассмеялась, когда Фред Прингл на вопрос: «Кто такой центурион?» – ответил, что это человек, который прожил сто лет. Но кто бы сумел удержаться от смеха? Джеймс Прингл непрерывно твердит: – В школе нет дисциплины… а нам нужна дисциплина. Кроме того, про меня рассказывают, будто я подкидыш. Я начинаю ощущать враждебность Принглов и за стенами школы. Все жители Саммерсайда находятся под пятой у «королевского семейства». В пятницу меня не позвали на пикник к Алисе Прингл. Говорят, что когда жена пастора, который лишь недавно получил назначение в Саммерсайд, хотела пригласить меня петь в церковном хоре, ей сказали, что если она это сделает, то из хора уйдут все члены семейства Принглов. И тогда хор просто перестанет существовать. Конечно, трудности с учениками не у меня одной. Но другие учителя посылают нарушителей дисциплины ко мне. И обычно добрая половина из них – Принглы. Однако на других учителей родители почему-то не в претензии. Два дня назад я оставила Джен Прингл после уроков выполнять несделанное домашнее задание. Через десять минут к школе подъехала карета, посланная из Мейплхерста. Из нее вышла мисс Эллен – элегантно одетая пожилая дама с горделивым римским профилем и сладкой улыбкой на устах. Извинившись, она спросила, не могу ли я отпустить Джен, так как они собрались навестить сегодня друзей в Лоуэлле. Джен с торжеством отбыла, не сделав задания, а я заново осознала, какие могущественные силы на меня ополчились. Обозлившись, я говорю себе, что Принглы совмещают все недостатки Пайнов и Слоунов. Но на самом деле это не так. Я чувствую, что если бы они не были против меня предубеждены, я могла бы с ними и подружиться. Большинство из них люди симпатичные, веселые и верные. Мне кажется, я могла бы найти общий язык даже с мисс Эллен. Про мисс Сару ничего сказать не могу – она уже десять лет не выезжает из Мейплхерста. – Здоровье, видите ли, не позволяет, – высказалась по этому поводу Ребекка Дью. – Не знаю, как там у нее со здоровьем, но если ей что и мешает, так это непомерная гордыня. Принглы вообще о себе чересчур много понимают, а уж эти две старые грымзы превзошли их всех. Послушали бы вы, как они говорят о своих предках! Я не отрицаю – их отец, капитан Абрахам Прингл, был достойным человеком. Но его братец Майром особыми достоинствами не отличался, и старухи о нем стараются поменьше распространяться. Боюсь, мисс Ширли, вам придется несладко: если уж они кого невзлюбят, то пощады не жди. Но не переживайте, мисс Ширли… держите хвост пистолетом. – Как мне хочется заполучить рецепт слоеного торта мисс Эллен, – вздохнула тетя Шатти. – Сколько раз она мне обещала, но, кажется, не видать мне его как своих ушей. Они не очень-то склонны делиться старыми семейными рецептами. В фантастических мечтах я вижу, как мисс Эллен на коленях преподносит ей рецепт на золотом блюде и как я прибираю к рукам Джен. Что меня больше всего бесит – так что я это без труда сделала бы, если бы за ней не стоял весь клан. (Дальше пропущены две страницы.) Ваша покорная слуга Энн Ширли. P. S, Так подписывала свои любовные письма бабушка тети Шатти». 15 октября «Я узнала, почему плакала Ребекка Дью. Оказывается, в доме случилось происшествие. Мукомол опять напачкал на ковре, и Ребекка Дью заявила тете Кэт, что Проклятый Котяра загонит ее в могилу и она требует от него избавиться. Кот напакостил уже третий раз в этом году, и Ребекка Дью уверена, он это делает нарочно. 111 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Тетя Кэт возразила, что если бы Ребекка Дью выпускала его наружу, когда он мяукает возле двери, ничего подобного не случалось бы. – Ах вот как, значит, я во всем виновата?! – воскликнула Ребекка Дью. Отсюда и слезы. Натиск Принглов усиливается с каждым днем. Вчера я обнаружила на своей книге весьма наглую надпись. А Гомер Прингл, когда раздался звонок, вышел из класса на руках. Кроме того, я получила очень злобное анонимное письмо. Не знаю почему, но я не думаю, чтобы Джен имела отношение к надписи на книге или к анонимному письму. Она, конечно, озорная девчонка, но до таких пакостей не позволит себе унизиться. Ребекка Дью бушует от негодования, и мне страшно думать, что бы она сделала с Принглами, окажись они в ее власти. Но я ее не виню: у меня самой бывают моменты, когда я готова угостить всех Принглов ядовитой настойкой, изготовленной по рецептам Лукреции Борджиа. Кажется, я тебе ничего не писала о других учителях. Их двое – моя заместительница Кэтрин Брук, которая преподает в средней группе, и Джордж Маккей. О Джордже мне особенно сказать нечего. Ему двадцать лет, он застенчивый и добродушный юноша, который говорит с очаровательным шотландским акцентом и отлично ладит со своими малышами. В общем, он мне нравится, хотя я мало его знаю. Но вот боюсь, что подружиться с Кэтрин Брук мне будет очень нелегко. Кэтрин, наверное, лет двадцать восемь, но на вид ей можно дать все тридцать пять. Мне доложили, что она сама надеялась получить пост директрисы, и, видимо, очень недовольна тем, что оказалась в подчинении у женщины, которая к тому же намного ее моложе. Она хорошая учительница… только, пожалуй, чересчур строга, и дети ее не любят. Но ей до этого нет никакого дела. У нее, по-видимому, нет ни друзей, ни родственников, и она снимает комнату в сером и мрачном домишке на серой унылой улочке. Она очень небрежно одевается, никогда ни к кому не ходит в гости, и о ней говорят, что она жадная. У нее острый как бритва язык, и ученики страшно боятся ее хлестких замечаний. Рассказывают, что когда Кэтрин поднимает свои густые черные брови и насмешливо повторяет сказанное учеником, весь класс дрожит от страха. Если бы я могла наводить такой же страх на Принглов! Но все же мне не хочется, чтобы мои ученики меня боялись. Я хочу, чтобы они меня любили. Хотя Кэтрин Брук не составляет труда держать своих учеников в узде, она без конца посылает ко мне нарушителей дисциплины, чтобы я сделала им внушение. Причем чаще всего эти нарушители – Принглы. Я убеждена, она это делает нарочно и при этом радуется моим невзгодам. Наверное, она будет счастлива, если Принглы выживут меня из города. Ребекка Дью говорит, что с ней еще никому не удавалось подружиться. Вдовы несколько раз приглашали Кэтрин на воскресный ужин – милые старушки очень жалеют одиноких людей и всегда кормят их необыкновенно вкусным куриным салатом, – но та ни разу не приняла приглашения. Больше они ее не зовут. Как говорит тетя Кэт, всему есть предел. Рассказывают, что Кэтрин умница и много чего умеет – декламировать стихи, петь… но она ни разу не согласилась выступить на каком-нибудь вечере. Тетя Шатти однажды обратилась к ней с просьбой почитать стихи на церковном ужине. – Она отказалась, и весьма нелюбезно, – сказала тетя Кэт. – Рыкнула: «Нет!» – и все, – добавила Ребекка Дью. У Кэтрин низкий, почти мужской голос… и когда она не в духе, то он действительно похож на рык. Она не очень хороша собой, но если бы больше заботилась о своей внешности, могла бы показаться привлекательной. У нее смуглая кожа и роскошные черные волосы, которые она зачесывает наверх и туго стягивает на затылке в узел. Глаза у нее не темные под цвет волос, а янтарные. И необыкновенно красивые руки – я таких не видела ни у кого. Губы 112 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» тоже хорошей формы. Но она ужасно одевается. У нее прямо-таки талант отыскивать тускло-зеленые и грязно-серые цвета, которые совершенно не подходят к ее смуглой коже. Или она надевает полосатые платья, в которых кажется еще выше и худее, чем есть на самом деле. И у платьев всегда такой вид, будто она проспала в них ночь. Кэтрин со всеми разговаривает враждебным тоном. Как говорит Ребекка Дью, кажется, она только и ждет повода на тебя наброситься. Каждый раз, когда я прохожу мимо нее по лестнице, я ощущаю, что она думает обо мне жуткие гадости. А когда я с ней заговариваю, она так на меня смотрит, будто я сказала какую-то нелепость. И все-таки мне ее жаль… хотя если бы она об этом узнала, то наверняка вышла бы из себя. И я ничем не могу ей помочь, потому что она ни от кого не хочет помощи. Наоборот, она словно ищет случая обострить отношения. Однажды, когда мы все втроем были в учительской, я сделала что-то, видимо, идущее вразрез с неписаными правилами этой школы. И Кэтрин сказала язвительным тоном: «Видимо, вы считаете, что для вас законы не писаны, мисс Ширли». В другой раз, когда я предложила какое-то новшество – мне казалось, это всем нам пойдет на пользу, – она заявила с презрительной усмешкой: «Я взрослый человек, и сладкие сказочки меня не интересуют». А когда я как-то похвалила ее работу и педагогические методы, она спросила: «Ну и какая же пилюля скрывается под всей этой позолотой?» Я бы, наверное, перестала искать к ней подход, если бы почему-то не была уверена, что за этой резкостью и отчужденностью скрывается душа, истосковавшаяся по дружескому общению. В общем, жизнь у меня не очень сладкая. Не знаю, что бы я делала, если бы у меня не было моей дорогой Ребекки Дью, твоих писем… и Элизабет. Дело в том, что я познакомилась с правнучкой миссис Кемпбелл, и она премилая девочка. Три дня назад я понесла стакан молока к калитке, но вместо Марты меня там ждала сама Элизабет. Ее макушка едва виднелась над калиткой, и ее личико предстало мне в обрамлении дикого винограда. Это маленькая бледненькая девчушка с белокурыми волосами и грустным выражением лица. В осенних сумерках на меня смотрели большие золотисто-карие глаза. Ее волосы, расчесанные на пробор, удерживались сзади большой полукруглой гребенкой и волнами падали ей на плечи. На ней было голубенькое платьице в клеточку, в котором она походила на принцессу из страны эльфов. Ребекка говорит, что у нее слабое здоровье, и вообще она производит впечатление ребенка, которому не хватает если не телесной, то духовной пищи. Ее скорее можно сравнить с лунным, чем с солнечным лучом. – Так, значит, ты Элизабет? – спросила я. – Не сегодня, – серьезно ответила она. – Сегодня я Бетти, потому что мне все нравится. Элизабет я была вчера, а завтра вечером, может, буду Бет. Это зависит от моего настроения. Я сразу почувствовала в ней родственную душу. – Как это, наверное, удобно – иметь имя, которое так легко меняется, но при этом все равно остается твоим. Элизабет кивнула: – Я напридумывала много разных имен: Элси, Бетти, Бесс, Элайза, Лизбет и Бет… но только не Лиззи. Я просто не могу быть Лиззи. – Ничего удивительного, – ответила я. – А вы не считаете, как бабушка с Мартой, что все это глупости, мисс Ширли? – Тут нет ничего глупого… наоборот, ты умница что придумала такую очаровательную игру со своим именем. Элизабет посмотрела на меня поверх ободка стакана огромными, как плошки, глазами. Она явно пыталась решить, что я за человек, достойна ли доверия. И вдруг я 113 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» почувствовала, что решение принято в мою пользу. Я поняла это, так как Элизабет обратилась ко мне с просьбой – а она ни о чем не просит людей, которые ей не нравятся. – Вы не можете взять кота на руки и дать мне его погладить? – застенчиво попросила она. Все это время Мукомол терся о мои ноги. Я подняла его, а Элизабет протянула крошечную ручку и с восторгом принялась гладить кота по голове. – Я люблю котят больше, чем маленьких детей, – сказала она, бросая на меня взгляд, в котором был робкий вызов – словно она знала, что такое признание не придется мне по душе, но считала себя обязанной сказать правду. – Тебе, наверное, просто не приходилось иметь дело с маленькими детьми, поэтому ты и не знаешь, как они очаровательны, – улыбнулась я. – А котенок у тебя есть? Элизабет покачала головой: – Нет, что вы… Бабушка не любит кошек. А Марта их просто ненавидит. Марта ушла в гости, поэтому я сама пришла за молоком. Я люблю ходить за молоком: Ребекка Дью – такой приятный человек. – Ты не жалеешь, что я пришла вместо нее? Элизабет покачала головой: – Нет, вы тоже приятный человек. Мне давно хотелось с вами познакомиться, но я боялась, что это случится только Завтра. Мы стояли по обе стороны калитки, Элизабет маленькими глотками пила молоко и рассказывала мне про Завтра. Марта сказала ей, что Завтра никогда не придет, но Элизабет ей не верит. Когда-нибудь оно обязательно наступит. Она проснется веселым солнечным утром и сразу почувствует, что пришло Завтра. И начнут происходить замечательные вещи. Может быть, ей даже позволят весь день делать то, что ей вздумается. И никто не будет за ней следить… хотя такое, наверное, невозможно даже Завтра. Или она наконец узнает, куда ведет дорога, которая извивается, как добрая красная змея. По мнению Элизабет, на другом конце ее – край света. А там, возможно, лежит остров Счастья. Элизабет уверена, что где-то должен быть такой остров, и там стоят на якоре все те суда, которые не вернулись в свою гавань. Вот придет Завтра – и она точно это узнает. – Когда придет Завтра, – продолжала Элизабет, – я заведу себе миллион собак и сорок пять кошек. Я так и сказала бабушке, когда она не разрешила мне взять котенка. «Я не желаю слушать дерзости», – рассердилась она и отправила меня спать без ужина. А я вовсе не хотела ей дерзить. И ночью никак не могла заснуть, потому что Марта сказала, будто одна девочка умерла во сне после того, как надерзила своей бабушке. Когда Элизабет допила молоко, раздался резкий стук в одно из скрытых за елями окон. Видимо, все это время за нами зорко наблюдали. Моя девочка-эльф побежала домой. Какое-то время я видела, как мелькает среди темных елей ее светлая головка, потом она скрылась из виду. – Фантазерка она, – заметила Ребекка Дью, когда я рассказала ей о встрече с Элизабет. – Представьте, как-то вдруг спрашивает: «Вы боитесь львов, Ребекка Дью?» Я ответила, что ни разу не видела льва, поэтому не знаю, боюсь я их или нет. «А в Завтра будет полно львов, но они будут ручные и добрые», – сказала она. «Детка, если ты будешь на меня так смотреть, от тебя останутся одни глаза», – ответила я. Она смотрела прямо-таки сквозь меня, словно ей виделось это самое Завтра. «Я думаю о чем-то очень важном, Ребекка Дью», – сказала она. Вся беда в том, что эта девочка никогда не смеется. Я вспомнила, что за все время нашего разговора Элизабет даже ни разу не улыбнулась. Она, кажется, просто не умеет смеяться. В этом огромном доме всегда стоит мертвая тишина. Какой уж там смех! Даже сейчас, когда все вокруг расцветилось яркими красками осени, у него серый и мрачный вид. Бедняжке Элизабет остается только прислушиваться к затерявшимся в его закоулках шепотам. Я поставила себе целью научить Элизабет смеяться. 114 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Ваш вечно преданный и нежный друг Энн Ширли. Р. S. Еще один перл из писем бабушки тети Шатти». Глава третья 25 октября Саммерсайд Аллея Оборотней Звонкие Тополя «Мой милый Джильберт! Можешь себе представить – меня пригласили на ужин в Мейплхерст! Мисс Эллен прислала мне собственноручное приглашение. Ребекка Дью так и подскочила… она считала, что они ни за что не снизойдут до меня. – Только не воображайте, что это сделано из добрых чувств. Вот увидите: они чтонибудь зловредное задумали! Честно говоря, у меня тоже было такое ощущение. – Наденьте свой самый красивый наряд, – приказала мне Ребекка Дью. Я надела платье из мягкой шерсти с фиалками по кремовому фону и сделала новую прическу, которая мне очень идет. Хозяйки Мейплхерста в своем роде бесподобны, и я, наверное, могла бы их полюбить, если бы они мне это позволили. Мейплхерст – красивый гордый особняк, который отгородился деревьями от соседних домов и не желает иметь с ними ничего общего. В саду у них стоит большая деревянная женская фигура, она когда-то украшала корму знаменитого корабля капитана Абрахама «Спроси ее сам», а вокруг крыльца заросли кустарниковой полыни, которую один из первых Принглов привез из Англии и посадил в саду. Еще один их предок сражался в битве при Миндене во время Семилетней войны, и его меч висит в гостиной на стене рядом с портретом капитана Абрахама. Капитан Абрахам был отцом старых хозяек Мейплхерста, и они им чрезвычайно гордятся. У них висят огромные величественные зеркала. Мне показали стеклянную коробку с восковыми цветами внутри; картины, изображающие красивые старые парусники; волосяную косичку, в которую вплетены волосы всех до единого Принглов; большие раковины, а в комнате для гостей – одеяло, простеганное в виде крошечных вееров. Мы сидели в гостиной на стульях красного дерева в стиле шератон. На окнах висели тяжелые портьеры. На столике с мраморным верхом стояла прелестная модель клипера с малиновым корпусом и снежно-белыми парусами – «Спроси ее сам». С потолка свисала гигантская люстра. Было еще круглое зеркало с часами посередине, которое капитан Абрахам привез из заморских краев. Это очень красивая вещь. Я бы не отказалась иметь что-то подобное в нашем будущем доме. Мисс Эллен показала мне миллион – ну, может чуть меньше – фотографий, изображающих Принглов всех поколений. Некоторые из них – дагерротипы в кожаных чехлах. Во время нашей беседы в гостиную вошел большой тигровый кот и вспрыгнул ко мне на колени. Мисс Эллен тут же унесла его на кухню и извинилась передо мной. Но подозреваю, что на кухне она предварительно извинилась перед котом. Говорила в основном мисс Эллен. Мисс Сара, крошечная старушка в черном шелковом платье, надетом поверх накрахмаленной нижней юбки, с совершенно седыми волосами и глазами такой же черноты, как ее платье, молча сидела на стуле, сложив на коленях едва выглядывающие из гофрированных кружевных манжеток худые ручки. Такому изящному, нежному и хрупкому существу, казалось, было не по силам произнести даже несколько слов. 115 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» А между тем, Джильберт, в городе уверены, что все члены клана, включая мисс Эллен, пляшут под ее дудку. Меня накормили изысканным ужином. Вода в графине была словно только что из родника, салфетки сияли белизной, ели мы на сервизе тончайшего фарфора. Прислуживавшая за столом горничная держала себя с таким же аристократическим высокомерием, как и ее госпожи. Каждый раз, когда я обращалась к мисс Саре, она притворялась, что плохо слышит. Вся эта вкусная еда комом становилась у меня в горле, и постепенно меня охватила полная паника. Так, наверное, чувствует себя муха, прилипшая к клейкой бумаге. Нет, Джильберт, я никогда, никогда не смогу преодолеть вражду «королевского семейства»! Видимо, по окончании семестра придется подать в отставку. Куда мне тягаться с ними! После ужина хозяйки показали мне дом, и, несмотря ни на что, мне было немного жаль и их, и этот дом. Когда-то здесь шла жизнь… рождались дети… умирали… здесь испытывали радость, горе, страх, отчаяние, любовь, ненависть, надежду. А теперь остались одни воспоминания, которыми живут эти две старухи… и гордость. Сегодня вечером, меняя мне постельное белье, тетя Шатти пришла в ужасное расстройство, обнаружив в центре простыни заглаженную складку в виде ромба. Она убеждена, что такая складка – предзнаменование смерти в доме. Тетя Кэт с презрением сказала, что это глупое суеверие. Но, честно говоря, я люблю суеверных людей. Они придают краску жизни. Какой это был бы скучный мир, если бы все были здравомыслящи и добродетельны!.. О чем бы мы тогда судачили? Два дня назад наш дом постигла катастрофа: Мукомол пренебрег призывами Ребекки Дью и провел ночь на улице. А когда явился утром домой – боже, на что он был похож! Один глаз заплыл, на челюсти опухоль размером с яйцо, вся шерсть в грязи, и одна лапа прокушена насквозь. Но единственный здоровый глаз сверкал торжеством победителя, и в нем не было ни капли раскаяния. Вдовы пришли в ужас, а Ребекка Дью неожиданно встала на сторону кота: – Ему за всю жизнь ни разу не дали как следует подраться. Держу пари, он отделал своего соперника еще почище! С гавани наплывает туман и постепенно скрывает дорогу, которая так интригует Элизабет. Во всех садах жгут сухие листья, и сочетание дыма и тумана придает нашей Аллее Оборотней действительно потусторонний заколдованный вид. Уже поздно, и кровать манит меня. Я привыкла забираться в нее по лесенке… и так же спускаться. Ой, Джильберт, я никому об этом не рассказывала, но тебе расскажу – уж очень это смешно! Когда я первый раз проснулась в Звонких Тополях, я, совершенно забыв про лесенку, выскочила из постели и – рухнула на пол, по выражению Ребекки Дью, как тысяча кирпичей. К счастью, костей я не сломала, но синяками украсилась. Мы с Элизабет уже по-настоящему подружились. Она теперь сама приходит за молоком, потому что Марта лежит, как выражается Ребекка Дью, «с брункитой», и мы так и разговариваем через калитку, которую не отпирали уже много лет. Элизабет растягивает стакан молока как можно дольше, чтобы досыта со мной наговориться. И когда она допивает последнюю каплю, в окне ее мрачного дома всегда раздается громкий стук. Оказывается, главная радость, которую ей принесет Завтра, это письмо от отца. Он не написал ей ни разу. Понять не могу, есть ли у этого человека сердце. – Ну, допустим, мисс Ширли, что он глядеть на меня не хотел, но ведь письмо-то можно написать и не глядя. – Кто говорит, что он глядеть на тебя не хотел? – возмущенно спросила я. – Марта. И наверное, это правда, а то бы он иногда приезжал ко мне. В тот вечер она была Бет… Она вспоминает отца только в обличье Бет. Становясь Бетти, она строит гримасы за спиной у бабушки и Марты; но, превращаясь в Элси, 116 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» раскаивается в своем плохом поведении и, может быть, даже призналась бы в нем, если бы так не боялась старух. Элизабет она бывает очень редко, и тогда лицо у нее становится как у человека, который слушает волшебную музыку и знает, о чем розы разговаривают с маргаритками. Это такая необычная девочка, Джильберт… ее душа отзывается на добро, как листья наших ив на малейшее дуновение ветерка. Я ее очень полюбила. Так бы, кажется, и растерзала этих двух старух за то, что они заставляют ее спать в темноте. – Марта говорит, я уже большая и могу спать без огня. Но самой себе я кажусь ужасно маленькой, мисс Ширли, а ночь такая огромная и страшная. И потом, у меня в комнате стоит чучело вороны, и я его боюсь. Марта как-то сказала, что если я буду плакать, ворона выклюет мне глаза. Конечно, я в это не верю, но мне все равно страшно. Ночью кто-то все время шепчется. Но Завтра я не буду ничего бояться… даже того, что меня похитят. – Откуда ты взяла, что тебя могут похитить, Элизабет? – Марта говорит, что если я пойду куда-нибудь одна или буду разговаривать с незнакомыми людьми, то это может случиться. Но вы ведь не незнакомый человек, мисс Ширли? – Нет, моя радость, мы всегда знали друг друга в твоем Завтра, – сказала я». Глава четвертая 10 ноября Саммерсайд Аллея Оборотней Звонкие Тополя «Любимый! Больше всего на свете я ненавижу, когда мне портят наконечник пера. Но я не могу ненавидеть Ребекку Дью, хотя она без спросу берет мою ручку, чтобы переписывать кулинарные рецепты. И вот она опять испортила мне перо, и ты не получишь длинного и нежного письма (только не думай, что я перестала тебя любить!). Кузнечиков в полях уже не слышно. Вечера стали такие холодные, что Ребекка Дью принесла мне в комнату маленькую пузатую печку и к моему приходу из школы всегда разжигает в ней огонь. Это такая крошечная печурка… Она похожа на черную собачку на четырех кривых ножках. Но когда ее растопишь, она расцветает розовым цветом и от нее распространяется замечательное тепло. Ты не представляешь, как уютно становится в комнате. Вот и сейчас я сижу перед ней, поставив ноги на специальную маленькую подставку, и пишу тебе письмо. Весь Саммерсайд – практически весь – на танцах у мистера Харди Прингла. Но меня не пригласили. Ребекка Дью из-за этого в таком гневе, что мне жалко Мукомола. Кажется, сегодня ночью выпадет снег. Я люблю такие вечера, когда в воздухе носится предчувствие снегопада. Ветер завывает в трубах, и моя уютная комнатка кажется еще уютнее. Сегодня ночью с осины слетят последние оранжевые листочки. По-моему, я уже побывала во всех домах Саммерсайда, то есть во всех домах своих учеников, на традиционном ужине, который дается в честь директрисы. Ох, Джильберт, знал бы ты, как мне осточертело варенье из тыквы! Давай договоримся, что в нашем доме его никогда не будет. Куда бы я ни пришла, мне везде подавали варенье из тыквы. Когда я его увидела в первый раз, я восхитилась его прелестным золотистым цветом, – казалось, что ешь варенье из солнечных лучей. В общем, я была неосторожна в выражениях своего восторга и теперь, прослышав, что я обожаю варенье из тыквы, все стали специально для меня его припасать. Вчера меня пригласили к миссис Гамильтон, и Ребекка Дью утверждала, что 117 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» варенья из тыквы там не будет, потому что никто в этом доме его не любит. Однако первое, что я увидела, когда села за стол, была ваза с тыквенным вареньем! – Я сама его не делаю, – сказала миссис Гамильтон, накладывая мне на тарелку большую порцию, – но мне сказали, что вы его очень любите. И вот, когда я в прошлое воскресенье была у своей двоюродной сестры в Лоуэлле, я сказала: «У нас в гостях на этой неделе будет мисс Ширли, а она, говорят, страшно любит варенье из тыквы. Ты не можешь одолжить мне баночку?» Она и одолжила. Что не доедите, возьмете с собой. Видел бы ты выражение лица Ребекки Дью, когда я явилась домой от Гамильтонов с банкой, на две трети заполненной тыквенным вареньем. У нас в доме никто его не ест, так что мы под покровом ночи похоронили банку в саду. – Вы про это не напишете в каком-нибудь рассказе? – обеспокоенно спросила меня Ребекка Дью. С тех пор как она узнала, что я иногда пописываю рассказики и их даже печатают в журналах, она живет в постоянном страхе… или надежде, что все события, происходящие в Звонких Тополях, я вывожу в своих рассказах. Она предлагала мне в этих рассказах дать жару Принглам, но пока что Принглы дают жару мне. И до того меня допекли, что у меня пропало всякое желание заниматься сочинительством. В саду остались только высохшие листья и голые стволы. Ребекка Дью укутала розовые кусты соломой, а сверху надела на них мешки от картошки, и в сумерках они похожи на кучку горбунов, опирающихся на посохи. Сегодня получила открытку от Дэви с десятью крестиками-поцелуями и письмо от Присциллы, написанное на бумаге, которую ей прислал приятель из Японии. Удивительная бумага – тонкая и шелковая на ощупь, а если посмотреть на свет, в ней просвечивают цветы вишни. И что это за приятель, интересно? Но больше всего меня порадовал толстый конверт, который пришел от тебя. Я перечитала твое письмо четыре раза, смакуя каждую фразу – как собака, вылизывающая до блеска свою миску. Это не очень романтическое сравнение, но почему-то оно вдруг пришло мне в голову. И все-таки даже самое толстое и нежное письмо оставляет чувство неудовлетворенности. Я хочу тебя видеть. Как хорошо, что до рождественских каникул осталось только пять недель!» Глава пятая Как-то вечером, сидя у своего окошка и грызя карандаш, Энн выглянула наружу в сумеречный ноябрьский мир и вдруг решила пойти прогуляться по кладбищу. Она там еще ни разу не была, предпочитая прогулки в кленовой роще. Но в ноябре наступает пора безвременья, когда листья уже опали, а снег еще не лег, и Энн казалось почти что святотатством вторгаться в лес который уже утратил свою яркую земную красоту, но еще не обрел чистоты и белизны небесной. И она направилась на кладбище. Последние дни ее одолевало такое уныние и безнадежность, что кладбище могло показаться ей вполне жизнерадостным местом. Кроме того, по словам Ребекки Дью, оно кишмя кишело Принглами. Они хоронили там своих покойников из поколения в поколение до тех пор, пока, как опять же говорила Ребекка Дью, их стало некуда совать. Энн казалось, что у нее обязательно станет легче на душе при виде такого количества Принглов, которые уже никому не могут навредить. Терпение Энн было на исходе. Преследование Принглов все больше напоминало ей кошмарный сон. Кампания неповиновения, столь искусно организованная Джен Прингл, наконец вылилась в кризис. На прошлой неделе Энн задала классу сочинение на тему «Самое важное событие прошедшей недели». Джен Прингл написала совершенно блестяще – паршивка, несомненно, была талантлива, – но вставила в него столь оскорбительный, хотя и завуалированный, выпад против учительницы, что игнорировать его Энн не могла. Она отправила Джен домой и сказала, что не пустит ее в класс до тех пор, пока та не извинится. 118 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Это было открытое объявление войны. И у бедной Энн не оставалось сомнений, кто в этой войне окажется победителем. Попечительский совет, разумеется, поддержит Принглов, а ей предложат выбор: либо допустить Джен к занятиям, либо подать в отставку. У Энн было очень тоскливо на душе. Она ведь старалась изо всех сил, и если бы ей на каждом шагу не вставляли палки в колеса, все было бы хорошо. «Ничего не поделаешь, – грустно думала она. – Ну кто бы устоял против такой рати и такой тактики?» Но мысль о том, что она вернется в Грингейбл, так сказать, на щите, приводила ее в отчаяние. Придется терпеть возмущение миссис Линд, ликование Пайнов… И даже сочувствие друзей будет причинять ей боль. Молва о ее провале в Саммерсайде разнесется по всей провинции, и пост директрисы ей уже нигде не предложат. Но, по крайней мере, им не удалось сорвать спектакль! При воспоминании о единственном поражении, которое она нанесла Принглам, Энн злорадно улыбнулась, и у нее в глазах вспыхнули веселые искорки. Дело в том, что она решила силами старших школьников поставить пьесу. На сборы от спектаклей планировалось приобрести хорошие гравюры и развесить их в классах. Буквально через силу она обратилась за помощью к Кэтрин Брук – ей было жаль, что та всегда остается за бортом. Впоследствии Энн тысячу раз раскаялась в своем добром порыве: на занятиях драматического клуба Кэтрин вела себя еще более вызывающе, чем обычно. Ни одной репетиции не проходило без какого-нибудь ядовитого замечания в адрес Энн, а уж поднятые в притворном изумлении брови сопровождали почти каждое ее слово. Более того, Кэтрин настояла, чтобы роль Марии Стюарт отдали Джен Прингл. – Никто другой с ней не справится! – заявила она. – Тут нужна яркая личность. Энн же считала, что для этой роли больше подходит Софи Синклер, высокая девушка с зелеными глазами и пышной каштановой шевелюрой. Но Софи даже не была членом клуба и ни разу в жизни не играла на любительской сцене. – Я отказываюсь допускать к ролям неумех. Зачем мне связываться с делом, заранее обреченным на провал? – своим обычным сварливым тоном заявила Кэтрин, и Энн сдалась. Нельзя отрицать, что Джен отлично играла шотландскую королеву. У нее явно было сценическое дарование, и она старалась изо всех сил. Репетиции проводились по вечерам четыре раза в неделю, и на первый взгляд все шло гладко. Джен, казалось, так увлеклась ролью, что на репетициях вела себя вполне прилично. Энн предоставила Кэтрин репетировать роль с Джен и не вмешивалась в их работу. Однако раза два она поймала на лице Джен хитроватую победоносную ухмылку и задумалась: не иначе как негодница замышляет какую-то каверзу. Однажды вечером, когда репетиция уже началась, Энн зашла в раздевалку девочек и увидела горько плачущую Софи Синклер. Сначала та только трясла головой и не хотела объяснять причину своих слез, но потом во всем призналась: – Мне так хотелось участвовать в спектакле… играть Марию Стюарт! Но я даже не член клуба… Папа говорит, что у него нет лишних денег платить еще какие-то взносы – и так каждый цент на счету. И опыта у меня, конечно, нет никакого. Но я всегда восхищалась Марией Стюарт… от одного ее имени у меня мурашки бегут по спине. Я не верю… и никогда не поверю, что она участвовала в заговоре против Дарнли. Как бы мне хотелось побыть ею хотя бы час! Но на это нет никакой надежды! И тут в дело не иначе как вмешался ангел-хранитель Энн, который и подсказал ей ответ: – Я перепишу эту роль, Софи, и сама буду с тобой репетировать. Во-первых, это хоть какой-то опыт для тебя. Во-вторых, если спектакль хорошо пройдет здесь, мы собираемся показать его и в других городках, и нам лучше иметь дублера на главную роль – вдруг Джен почему-нибудь не сможет выступить. Но это будет наш с тобой секрет, ладно? Уже на следующий день Софи знала роль наизусть. Каждый день после уроков она шла домой к Энн, и они репетировали в башенной комнатке. Эти репетиции доставляли 119 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» много удовольствия обеим: Софи оказалась живой и веселой девочкой. Премьера должна была состояться в последнюю пятницу ноября в городском концертном зале; повсюду висели объявления о спектакле, и места с наценкой были проданы все до единого. Энн и Кэтрин провели два вечера, украшая зал, наняли оркестр; известная певица обещала приехать из Шарлоттауна и выступить в антрактах. Генеральная репетиция прошла успешно. Джен играла великолепно, остальная труппа тоже старалась не отстать. Но в пятницу утром Джен не пришла в школу, а днем ее мать прислала записку, что у Джен разболелось горло и они опасаются ангины. «Весьма прискорбно, но об участии в спектакле не может быть и речи…» Кэтрин и Энн, объединенные общей бедой, беспомощно смотрели друг на друга. – Придется отложить спектакль, – медленно проговорила Кэтрин. – А это значит, что он вообще не пойдет. На декабрь запланировано столько всего. Я же говорила: ставить пьесу осенью глупо. – Нет, – заявила Энн, – ничего откладывать мы не будем. – В ее глазах светился злорадный огонек, который сделал бы честь самой Джен. В глубине души Энн была уверена, что никакой ангины у Джен нет. Просто девчонка решила – то ли с ведома остальных Принглов, то ли нет – навредить учительнице, провалив спектакль. – Как это? – пожав плечами, каркнула Кэтрин. – И что же вы собираетесь предпринять? Читать роль по книжке? Но Мария Стюарт – главная героиня, на ней все держится. Это верный провал. – Марию сыграет Софи Синклер. Она отлично знает роль. И костюм Марии ей будет впору… слава Богу что он дома у вас, а не у Джен. Спектакль состоялся. Зал был набит до отказа. Софи, вне себя от восторга, играла Марию Стюарт, перевоплотившись так, как это никогда не удалось бы Джен… В бархатном платье с кружевами и в жемчугах она выглядела как настоящая королева. Ее одноклассники, которые раньше видели Софи только в захудалых платьишках и старых шляпках, взглянули на нее новыми глазами. Тут же было решено принять Софи в клуб – Энн сама заплатила за нее взнос. С этого момента Софи Синклер стала весьма заметной персоной в школе. Но, конечно, никто, включая саму Софи, и вообразить не мог, что в тот день она сделала первый шаг на пути к головокружительной карьере на сцене. Через двадцать лет Софи Синклер стала одной из самых известных американских актрис. Ей предстояло услышать еще много аплодисментов в своей жизни, но ни одни не радовали ее так, как те, которыми наградили ее в тот памятный день зрители, собравшиеся в Саммерсайдском концертном зале. Разумеется, миссис Прингл рассказала о триумфе Софи своей дочери Джен, и та была просто вне себя от ярости. – Хоть раз поганке утерли нос, – радовалась Ребекка Дью. И поганка отплатила за это Энн ядовитой стрелой в своем сочинении. Энн шла к кладбищу по дороге, обсаженной изящными пирамидальными тополями, с которых ветер сорвал еще не все листья. Их силуэты чернели на аметистовом фоне дальних холмов. Само же старое кладбище, где большинство памятников стояли вкривь и вкось словно пьяные, по периметру окружали суровые ели. Энн не ожидала кого-нибудь встретить здесь и несколько опешила, увидев в воротах мисс Валентину Куртлоу с ее тонким изящным носом, тонкими изящными губами, покатыми изящными плечами и общим обликом непоколебимого изящества. Разумеется, Энн знала мисс Валентину, как и все в Саммерсайде. Она считалась модной портнихой, и ей было известно все и про всех – живых и мертвых. Энн хотела побродить по кладбищу одна, почитать старинные эпитафии и задуматься о людях, которые когда-то любили друг друга, а теперь покоятся под заросшими лишайником плитами. Но она не сумела отговориться, когда мисс Валентина взяла ее под руку и сказала, что покажет ей самое интересное на кладбище, где, похоже, Куртлоу были представлены так же богато, как и Принглы. В мисс Куртлоу не было ни капли прингловской крови, и ее племянник считался одним из любимых учеников Энн. Так что в принципе Энн ничего не имела против ее общества. 120 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Я очень рада, что оказалась сегодня на кладбище, – расскажу вам про всех, кто здесь похоронен, – заявила мисс Валентина. – Я считаю, что получить удовольствие от прогулки по кладбищу можно, только если знаешь всю подноготную про каждого покойника. Мне это кладбище нравится больше нового. Здесь похоронены только старожилы, а там хоронят кого попало. Наши могилы – вон в том углу. Вы не представляете, сколько у нас было похорон. – Но ведь, наверное, в любой старинной семье много похорон, – заметила Энн, видя, что мисс Валентина ждет от нее какой-то реакции на свои слова. – Нет уж, столько, как у нас, не было ни у кого! – Ревниво возразила мисс Валентина. – Нашу семью так и косила чахотка. Почти все умерли от кашля. Это могила моей тетки Бесси. Вот уж святая была женщина! Но зато ее сестра, тетя Цецилия, считалась более интересной собеседницей. Когда я ее видела в последний раз, она сказала: «Садись, милочка, садись вон на тот стул. Без десяти одиннадцать я умру, но это не причина, чтобы нам напоследок всласть не посплетничать». Самое странное, мисс Ширли, что она действительно умерла без десяти одиннадцать. Как вы это объясняете? Энн никак не могла этого объяснить. – Вот могила моего прапрадеда Куртлоу. Он приехал сюда в тысяча семьсот шестидесятом году и стал делать прялки на продажу. Говорят, за свою жизнь он смастерил тысячу четыреста прялок. Над его могилой пастор прочел проповедь на текст из Библии: «…и дела их идут вслед за ними», а Майром Прингл сказал, что в таком случае дорога в рай будет забита прялками. Вам не кажется, мисс Ширли, что это было не очень тактичное замечание? Если бы речь шла не о члене клана Принглов, Энн, может быть, высказалась бы с меньшим жаром: – Просто возмутительное! – Это могила моей кузины Доры. У нее было три мужа, и все они умерли вскоре после свадьбы. Бедной Доре просто не везло на здоровых мужей. Ее последнего мужа звали Бенджамен Баннинг… но он похоронен не здесь, а в Лоуэлле, рядом со своей первой женой. Он очень не хотел умирать. Когда Дора сказала ему в утешение, что он уходит в лучший мир, бедный Бен ответил: «Может, оно и так, но я как-то привык к недостаткам нашего». Он принимал шестьдесят разных лекарств и все же протянул довольно долго… А здесь лежит вся семья дяди Дэвида Куртлоу. В ногах каждой могилы посажен розовый куст, и вы не представляете, как они цветут летом! Я специально прихожу сюда за ними – жаль ведь, что такие цветы пропадают зря, правда? – Да, наверное… – А вот могила моей бедной сестрички Гарриет, – вздохнула мисс Валентина. – Какие у нее были роскошные волосы… такого же цвета, как ваши… может, чуть потемнее. До колен ей доходили. Она была обручена, но умерла, так и не выйдя замуж. Говорят, вы тоже обручены, мисс Ширли? Мне никогда не хотелось выйти замуж, но я не возражала бы обручиться. Разумеется, у меня была такая возможность… и не раз… может, я чересчур разборчива… Но ведь если ты из Куртлоу, ты не можешь обручиться с кем попало. Энн не стала оспаривать это заявление. – Вон там в углу лежит Франк Дигби. Он хотел на мне жениться. По правде говоря, мне было немного жаль ему отказывать… но выйти замуж за какого-то Дигби! В конце концов он женился на Джорджине Троп. Она всегда опаздывала в церковь, чтобы все могли рассмотреть ее наряд. Как же она любила наряжаться! Ее похоронили в красивом синем платье… Она собиралась пойти в этом платье на свадьбу, а вместо этого отправилась к Всевышнему. У нее было трое очаровательных детишек. Их семья сидела в церкви прямо передо мной, и я всегда давала детишкам конфетки. Как вы думаете, это грех – давать детям конфеты в церкви, мисс Ширли? Если и грех, то небольшой, считала Энн. 121 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Когда все могилы Куртлоу были откомментированы, мисс Валентина ударилась в более пикантные воспоминания. Она не считала нужным так уж сильно печься о репутации чужих покойников. – Здесь лежит миссис Рассел Прингл. Я часто задумываюсь, попала ли она на небо. – Почему же?! – воскликнула изумленная таким сомнением Энн. – Она так ненавидела свою сестру Мэри-Энн, что, когда та умерла, сказала: «Если Мэри-Энн в раю, то я туда не хочу». А она была женщиной слова, как все Принглы. Она Прингл по рождению и вышла замуж за своего кузена Рассела. А это могила миссис Дан Прингл. Она умерла точно в тот день, когда ей исполнилось семьдесят лет. Ведь в Библии человеку положен такой жизненный срок – семьдесят лет, а она очень чтила Библию и считала, что прожить дольше просто грех. Чего только люди не придумывают, правда? И говорят, это единственное, что она посмела сделать, не спросившись мужа, – умереть. Знаете, милочка, что он выкинул, когда она купила шляпку, которая ему не понравилась? – Не представляю. – Он ее съел! – серьезно провозгласила мисс Валентина. – Правда, это была совсем маленькая шляпка – одни кружева и цветочки, без перьев. Но все же вещь неудобоваримая. Говорят, у него после этого долго болел живот. Я не видела своими глазами, как он ее ел, но все утверждают, что это правда. Как вы думаете, могло такое быть? – Принглы, по-моему, на все способны, – с горечью ответила Энн. Мисс Валентина дружески пожала ей руку. – Я вам очень сочувствую… очень. Так ополчиться на человека – возмутительно! Но ведь в Саммерсайде живут не одни Принглы, мисс Ширли. – Порой мне кажется, что только они одни, – горестно улыбнулась Энн. – Ничего подобного. В городе полно людей, которые желают вам добра. Вы только не поддавайтесь. Принглы – это такие люди: чтоб все было, как они хотят. Это их Сатана подзуживает. Мисс Сара очень хотела, чтобы директором школы стал ее племянник… А здесь лежит мистер Натан Прингл. Он всю жизнь считал, что жена пытается его отравить, но это его как-то не очень огорчало. Он даже говорил, ему так интереснее жить. Однажды он заподозрил, что она положила ему в кашу мышьяк. Натан Прингл скормил кашу свинье, и та через три недели сдохла. Но он сказал, что это, может, случайное совпадение, да он уж и не помнит толком, та ли это свинья. В конце концов жена умерла раньше него, и он всем говорил, что она была ему доброй женой – вот только почему-то хотела отравить. Так ведь и не признал, что ошибался. – «Вечной памяти мисс Кинси», – с удивлением прочла Энн надпись на плите. – Какая странная эпитафия! Разве у этой женщины не было другого имени? – Если и было, то его никто не знал, – пояснила мисс Валентина. – Она приехала из Новой Шотландии и сорок лет работала у Джорджа Прингла. Она сказала, что ее имя – мисс Кинси, и все ее так и звали. А когда она вдруг умерла, оказалось, что никто не знает ее полного имени. Родственников у нее тоже вроде не нашлось. Вот и написали на плите «мисс Кинси». Но хозяева устроили ей очень приличные похороны и на плиту не поскупились. Работящая была женщина, но выглядела так, словно ее с самого рождения звали мисс Кинси… А это могила Джемса Морли и его жены. Я была у них на золотой свадьбе. Народу съехалось… все их дети… подарков нанесли… цветов… речи говорили… А эти двое сидели рядышком за столом, как птенчики, улыбались, кланялись, хотя ненавидели друг друга лютой ненавистью. – Ненавидели? – Просто не выносили друг друга. Все это знали. Они в первый раз поссорились по пути домой после свадьбы, и так и пошло. Мне даже странно, что они мирно лежат рядышком в могиле. У Энн по спине пробежал озноб. Как это ужасно – каждый день сидеть друг против друга за столом, лежать рядом в постели, крестить в церкви детей… и при этом ненавидеть 122 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» друг друга. Но ведь вначале-то они, наверное, были влюблены. А вдруг и у них с Джильбертом получится так же? Нет, это невозможно! От этих Принглов у нее совсем расстроились нервы. – А здесь похоронен красавчик Джон Мактаб. Считалось, что это из-за него утопилась Аннета Кеннеди. Мактабы все были красавцы, но ни одному их слову верить было нельзя. А вот здесь раньше лежал плита, которую родные поставили в память дяди Сэмюеля, когда им сообщили, что он погиб в море. А потом он возьми и объявись, живой и здоровехонький. Тогда плиту убрали, но человек, который им ее продал, не соглашался вернуть деньги, и она осталась у них в доме. Жена дяди Сэмюеля раскатывала на ней тесто. Очень удобно, говорила она. Дети Мактабов приносили в школу печенье, на котором отпечатались буквы эпитафии. Они давали его всем, кто попросит, но я как-то ни разу не решилась съесть такое печенье. Как представлю… у меня очень богатое воображение, мисс Ширли… А здесь лежит мистер Харли Прингл. Ему как-то пришлось на пари надеть дамскую шляпку и провезти по главной улице в тачке Питера Мактаба. Весь Саммерсайд высыпал на улицу – кроме, конечно, Принглов. Они-то не знали, куда деваться от стыда… А здесь лежит Милли Прингл. Я ее очень любила, хоть она и из этой семейки. До чего же она была хорошенькой – и танцевала как фея. Иногда мне мерещится, что в ясные ночи, вроде сегодняшней, она выходит наверх и танцует среди могил. Но, наверное, такие мысли не подобают доброй христианке. А это могила Герберта Прингла. Вот был веселый человек – среди Принглов и такие встречались. Один раз он расхохотался в церкви: когда, во время молитвы с коленопреклонением, из цветов на шляпке Меты Прингл выскочила мышь. Мне тогда было не до смеха – я не видела, куда эта мышь побежала. Затянула юбку потуже вокруг щиколоток и так и просидела до конца проповеди. Честно говоря, проповеди я уж толком не слышала. А Герберт сидел позади меня. Как же он хохотал! Те, кто не видел мышь, решили, что он сошел с ума. Если бы он был жив, он бы за вас заступился. Плевал он на Сару… Ну а это, само собой, памятник капитану Абрахаму Принглу. Памятник был виден отовсюду. Пьедестал образовывали положенные друг на друга четыре плиты, каждая немного меньше предыдущей. На пьедестале возвышалась мраморная колонна, на вершине которой помещалась нелепо задрапированная урна. Под урной толстый херувим дул в рожок. – Какой безобразный памятник! – откровенно высказалась Энн. – Вы так считаете? – Мисс Валентину явно поразило такое мнение о местной достопримечательности. – Когда его воздвигли, все им восхищались. Эта фигура изображает архангела Гавриила. А мне так кажется, что памятник украшает кладбище, придает ему тон. Он стоил девятьсот долларов. Капитан Абрахам был прекрасный человек. Жаль, что он умер. Если бы он был жив, они бы не посмели устроить эту травлю. Неудивительно, что Сара и Эллен так им гордятся, хотя можно было бы заноситься и поменьше. У ворот Энн оглянулась. Над мирным кладбищем царили тишина и покой. Не чувствовалось ни малейшего дыхания ветерка. Лунный свет проникал между ветвями чернеющих елок, освещая некоторые плиты, сгущая тени между ними. Но кладбище не наводило грусти. После историй, рассказанных мисс Валентиной, Энн казалось, что оно населено ее давними знакомцами. – Я слышала, вы пишете рассказы, – озабоченно проговорила мисс Валентина. – Надеюсь, вы не станете в них использовать то, что я вам сегодня поведала? – Ни в коем случае, – пообещала Энн. – Вы не думаете, что плохо отзываться о покойниках нехорошо… а может, и опасно? – с тревогой прошептала мисс Валентина. – По-моему, ни то ни другое, – ответила Энн. – Просто немного нечестно – словно ударить человека который не может дать сдачи. Но вы ведь ничего плохого ни о ком и не рассказали, мисс Куртлоу. – Я рассказала про Натана Прингла, который считал, что жена хочет его отравить… 123 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Но из ваших слов вытекало, что он был не прав… И мисс Валентина, успокоенная, пошла домой. Глава шестая «Я сегодня направила свои стопы на старое кладбище, – писала Энн Джильберту в тот вечер. – Мне ужасно нравится это выражение – «направила свои стопы», и я всегда ищу случая его использовать. Казалось бы, смешно говорить, что я получила удовольствие, прогулявшись среди могил, но это действительно так. Меня сопровождала мисс Куртлоу, рассказывая пресмешные истории о каждом покойнике. Видно, комедия и трагедия живут бок о бок, Джильберт. Единственная история, которая оставила неприятный привкус, – это рассказ о семейной паре, прожившей вместе пятьдесят лет и все пятьдесят лет ненавидевшей друг друга. Я просто не могу в это поверить. Мне кажется, под ненавистью у них все же скрывалась любовь… Как было и со мной – ведь все годы, когда я думала, что ненавижу тебя, на самом деле я тебя любила. Надеюсь, после смерти они это поняли, и рада, что я это поняла еще при жизни. Кроме того, я узнала, что среди Принглов были и приличные люди. Жаль только, что все они умерли. Прошлым вечером, когда я пошла на кухню попить воды, то застала там тетю Кэт, которая протирала лицо пахтой. Она умоляла меня не говорить об этом тете Шатти, потому что та будет над ней насмехаться. Я пообещала, что не скажу. Элизабет все еще сама приходит за молоком, хотя Марта уже почти поправилась. Удивляюсь, почему они ей это разрешают, особенно если учесть, что старая миссис Кемпбелл принадлежит к клану Принглов. В прошлую субботу Элизабет – по-моему, она в тот день была Бетти – побежала от меня в дом, напевая песенку, и я явственно расслышала, как Марта сказала ей в дверях: – Накануне Господнего дня такую песню петь неприлично. Я убеждена, что Марта нашла бы предлог запретить Элизабет петь в любой день недели. На Элизабет в этот день было новое платье темно-вишневого цвета – одевают они ее хорошо, этого у них не отнимешь, – и она так грустно мне сказала: – В этом платье я даже хорошенькая, правда, мисс Ширли? Как жалко, что меня не видит в нем папа. Он, конечно, увидит меня, когда придет Завтра, вот только когда оно придет? Что-то оно не спешит, мисс Ширли, а мне хочется, чтобы это случилось побыстрей. Ну а теперь, мой милый, пора садиться за геометрию. Геометрия в моей жизни заняла место, принадлежавшее, по выражению Ребекки Дью, моим литературным упражнениям. Передо мной все время маячит призрак задачи, которую я не смогу решить в классе. Вот уж Принглы возрадуются! Вот будет ликование! Если ты любишь меня и кошачий род, помолись за нашего бедного кота, жизнь которого стала совсем невыносимой. Ребекка Дью в кладовке увидела мышь и с тех пор не перестает бушевать: – Проклятый Котяра только ест да спит, а по всему дому ползают мыши. Нет, больше я терпеть это не намерена. И она носится за ним со щеткой, сгоняет его с любимого кресла и даже – я сама видела – дает ему пинка, когда выпускает на улицу». 124 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Глава седьмая Как-то в пятницу Энн отправилась в Лоуэлл на церковный ужин с индейкой. В Лоуэлле в доме своего дяди жил ее ученик Уилфред Брайс. Он пригласил Энн пойти с ним после уроков на ужин в церковь, а потом остаться у них в доме на субботу. Энн согласилась, надеясь уговорить дядю Уилфреда позволить племяннику и дальше посещать школу. Он был способный юноша, и Энн очень хотелось, чтобы он закончил образование. А дядя грозился забрать его после нового года из школы. Но особого удовольствия от пребывания в Лоуэлле Энн не получила, не считая радости, которую доставила Уилфреду. Его тетка и дядя оказались скучными неотесанными людьми. В субботу с утра дул холодный ветер, было пасмурно и все время принимался идти снег. Проснувшись поутру, Энн с тоской подумала, что надо будет как-то убить день. После чересчур сытного ужина ее разбирала сонливость. Уилфреда дядя забрал с собой молотить пшеницу, а в доме не было ни одной книги. Потом Энн увидела в прихожей старый морской сундучок и вспомнила просьбу миссис Стантон. Миссис Стантон писала историю острова Принца Эдуарда и просила Энн, если она найдет какие-нибудь старые документы или дневники, принести их ей. – У Принглов, конечно, много всего такого, – сказала она. – Но к ним обращаться бесполезно. Между нашими семействами никогда не было особенно теплых отношений. – К сожалению, я тоже не могу их ни о чем попросить, – вздохнула Энн. – Да что вы, я от вас этого и не жду. Просто, когда будете навещать своих учеников, поспрашивайте, нет ли у кого старых дневников или географических карт, а если окажется, что есть, попросите дать их мне на время. Вы себе не представляете, какие интересные вещи я нашла в старых дневниках… Как-то сразу встают перед глазами наши пионеры, понимаешь, как они жили. Мне хочется, чтобы у меня в книге были не только статистические данные и генеалогические таблицы, но также и картинки из жизни новоселов. Энн спросила миссис Брайс, тетку Уилфреда, нет ли у них каких-нибудь старых записок. Та покачала головой. – Не знаю… по-моему, нет. Хотя, – вдруг оживилась она, – там в прихожей стоит сундучок дяди Энди. Может, в нем что и есть. Он плавал с капитаном Абрахамом Принглом. Я пойду спрошу Дункана, можно ли вам в него заглянуть. Ее муж сказал, что Энн может рыться в сундучке сколько душе угодно и забрать с собой все, что ее заинтересует. Он давно уже собирается сжечь содержимое сундучка и отнести его в сарай, чтобы держать в нем инструменты. Энн открыла крышку, но там, кроме всякого хлама, оказался только пожелтевший дневник, или бортовой журнал, который Энди Брайс, видимо, вел все годы, пока плавал по морю. В конечном итоге Энн с удовольствием провела ненастный день, читая этот журнал. Энди знал много морских легенд и долго плавал под командой капитана Абрахама Прингла, которого ценил очень высоко. В дневнике приводилось множество примеров храбрости и находчивости капитана, которые особенно ярко проявились во время тяжелого и опасного плавания вокруг мыса Горн. Но высокое мнение Энди Брайса о капитане Абрахаме Прингле не распространялось на его брата Майрома, который тоже был капитаном, но другого судна. Вот в каком тоне он писал о капитане Майроме: «Были сегодня у Майрома Прингла. Он разозлился за что-то на жену и выплеснул ей в лицо стакан воды». «Майром опять дома. Его корабль сгорел, и они спаслись на лодках. Чуть не умерли с голоду в открытом океане. В конце концов съели Джонаса Селкирка, который не выдержал и застрелился. Его мяса им хватило до того, как их подобрала «Святая Мария». Майром сам мне об этом рассказал: вот, дескать, какой анекдот!» 125 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Энн содрогнулась. В сухом изложении Энди этот эпизод казался особенно страшным. Затем она задумалась. Вряд ли миссис Стантон найдет в этом дневнике что-либо полезное для себя, но, может быть, им заинтересуются мисс Сара и мисс Эллен Прингл? Тут столько интересного об их обожаемом отце. Может, послать им дневник? Ведь Дункан Брайс сказал, что она вольна распоряжаться им по своему усмотрению. Нет, решила Энн в следующую минуту, с какой стати доставлять удовольствие людям, которые не проявляют к тебе ничего, кроме враждебности, зачем потворствовать их и без того раздутому самомнению? Вечером Уилфред отвез Энн домой. Оба были весьма довольны успехом предприятия. Энн удалось-таки уговорить Дункана Брайса позволить Уилфреду закончить школу. – У меня хватит денег на один год в Куинс-колледже, – рассуждал Уилфред, – а дальше можно будет работать учителем и заниматься самообразованием. Я вам ужасно благодарен, мисс Ширли. Дядя никого другого не стал бы слушать, но вас он уважает. Он мне сказал на току: «Рыжие женщины всегда из меня веревки вили». Но я думаю, ваши волосы тут ни при чем, мисс Ширли, хотя они и очень красивые. Все дело в… вашей личности. Проснувшись в два часа ночи, Энн решила все-таки послать дневник Энди Брайса в Мейплхерст. В конце концов эти старухи ей даже в какой-то степени симпатичны. И у них в жизни было так мало радости – им только и оставалось что гордиться отцом. Проснувшись через час и вспомнив, как мисс Сара притворялась глухой, Энн передумала. В четыре часа утра ее опять раздирали сомнения. Наконец она все же надумала послать дневник. Она не хотела быть мелочной, как семейка Пайнов, даже в собственных глазах. Решив для себя этот вопрос, Энн спокойно заснула успев подумать, как уютно лежать под теплым одеялом на мягкой кровати, слушая завывание бури вокруг башни. В понедельник она старательно завернула дневник и послала его мисс Саре с маленькой запиской: «Уважаемая мисс Прингл! Мне кажется, что Вас заинтересует этот старый дневник. Мне его дал мистер Брайс для передачи миссис Стантон, которая пишет исторический очерк о нашей провинции. Но, по-моему, для нее тут ничего полезного нет, а Вам, наверное, будет приятно почитать о своем отце. Искренне Ваша Энн Ширли». «Ужасно натянутая записка, – подумала Энн, – но по-другому я им написать не могу. Ничуть не удивлюсь, если они с презрением пришлют мне дневник обратно». В голубеющих сумерках того же дня произошло событие, которое как громом поразило Ребекку Дью. Карета из Мейплхерста, проехав по запорошенной снегом Аллее Оборотней, остановилась у ворот Звонких Тополей. Из кареты вышла мисс Эллен, а вслед за ней… мисс Сара, которая не покидала Мейплхерст уже десять лет. – Они идут к парадной двери, – ахнула Ребекка Дью. – А куда же еще пойдут Принглы? – хладнокровно отозвалась тетя Кэт. – Ну да, конечно, но эту дверь заедает… не знаю, смогу ли я ее открыть, – трагическим тоном проговорила Ребекка Дью. – Ее не открывали с прошлой весенней уборки. Боже милосердный! Парадную дверь действительно заедало, но отчаянным рывком Ребекка Дью сумела ее открыть и проводила нежданных посетительниц в гостиную. «Какое счастье, что мы здесь сегодня истопили камин, – мысленно возблагодарила она Всевышнего. – Хоть бы Проклятый Котяра не оставил волос на диване! Еще не хватало, чтобы Сара Прингл ушла от нас с кошачьими волосами на платье…» Последствий такого бедствия Ребекка Дью не могла себе даже представить. Мисс Сара выразила желание поговорить с мисс Ширли. Ребекка Дью позвала Энн и скрылась в 126 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» кухне, умирая от любопытства: что же такое могло подвигнуть старух Прингл явиться к мисс Ширли? «Ну, если они еще какую-нибудь пакость замыслили…» – грозно думала Ребекка Дью. Энн и сама спускалась по лестнице не без опаски. Неужели старухи не поленились приехать к ней домой, чтобы швырнуть ей в лицо дневник старого матроса? Когда она вошла в гостиную, маленькая, сморщенная, но непреклонная мисс Сара встала с дивана и заговорила без всякой преамбулы: – Мы приехали капитулировать. Больше нам ничего не остается – как вы, разумеется, и рассчитывали, отыскав эту позорную запись о дяде Майроме. Это, конечно, неправда, и просто не может быть правдой. Дядя Майром, вероятно, рассказал Энди Брайсу басню… а Энди был такой легковерный. Но все с восторгом в это поверят. Вы знали, что сделаете нас всеобщим посмешищем… и даже хуже. Вы очень умны, этого отрицать нельзя. Джен извинится перед вами и впредь будет вести себя прилично. В этом заверяю вас я, Сара Прингл. Если вы пообещаете ничего не говорить миссис Стантон… и вообще ни одной живой душе, мы согласны на все… на любые ваши условия. Мисс Сара теребила в руках тонкий кружевной платочек. Энн с изумлением заметила, что старушка дрожит всем телом. «Бедняжки! – подумала она. – Решили, что я их шантажирую». – Но у меня такого и в мыслях не было! – воскликнула Энн, сжимая тонкие дрожащие ручки мисс Сары – Мне и в голову не пришло, что вы можете это так истолковать… решить, что я пытаюсь… Да мне просто казалось, что вам будет интересно прочитать все эти панегирики вашему отцу. Я и не собиралась никому рассказывать про вашего дядю, полагая, что это не имеет ни малейшего значения. Конечно, я никому не скажу. В гостиной на минуту воцарилась тишина. Затем мисс Сара мягко высвободила свои руки, поднесла платочек к глазам и опустилась на диван. Ее морщинистое лицо слегка порозовело. – Видимо, мы напрасно приписали вам дурные намерения, милочка. И напрасно… приняли вас в штыки. Простите нас, пожалуйста. Через полчаса, которые чуть не довели Ребекку Дью до апоплексического удара, обе мисс Прингл уехали. За эти полчаса они с Энн дружелюбно обсудили приемлемые для них записи в дневнике Энди. В дверях мисс Сара, у которой оказался прекрасный слух, на секунду остановилась и вынула из ридикюля исписанный тонким почерком листок бумаги. – Чуть не забыла… Мы давно уже обещали миссис Маклин рецепт слоеного торта. Пожалуйста, передайте ей. И скажите, что самое главное – дать тесту пропотеть. Поправь шляпку, Эллен, – она у тебя надета набекрень. Мы были очень взволнованы, когда одевались. Энн рассказала вдовам и Ребекке Дью, что она послала в Мейплхерст дневник Энди Брайса, в котором говорится много хорошего об их отце, и старые леди приезжали поблагодарить ее. Вдовам пришлось довольствоваться этим объяснением, хотя Ребекка Дью подозревала, что здесь скрывается нечто более серьезное. Благодарность за старый, покрытый табачными пятнами дневник никогда не подвигла бы Сару Прингл на поездку в Звонкие Тополя. Ох, эта мисс Ширли… ну и хитра же! – Теперь буду каждый день открывать парадную дверь, – поклялась себе Ребекка Дью. – Чтобы не забыть, как это делается. А то, когда она наконец поддалась, я чуть не свалилась на спину. Ну ладно, по крайней мере, мы получили рецепт торта. Тридцать шесть яиц! Если бы мы избавились от Проклятого Котяры и мне позволили бы завести кур, тогда, может, мы и могли бы раз в год испечь такой торт. Ребекка Дью отправилась на кухню и свела счеты с судьбой, налив коту молока, хотя знала, что он хочет печенки. 127 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» С этого дня семейство Принглов прекратило все враждебные действия в отношении Энн Ширли. Причину внезапного примирения никто не знал, но жители Саммерсайда сделали свой вывод: каким-то неизвестным им способом мисс Ширли разбила наголову весь клан и поставила Принглов на колени. Джен на следующий день принесла Энн извинения перед всем классом и впредь вела себя безукоризненно, а остальные последовали ее примеру. Что касается взрослых Принглов, их враждебность исчезла, как утренняя дымка при восходе солнца. Никто больше не жаловался, что Энн не умеет поддерживать дисциплину в классе или дает детям непосильные задания на дом. Больше ей не приходилось терпеть высокомерно-ядовитые замечания, на которые Принглы были такие мастера. Наоборот, все они лезли из кожи вон, чтобы угодить Энн. Ее наперебой приглашали на танцы, катанья на коньках и прочие увеселения. Ибо, хотя роковой дневник и был предан огню самой мисс Сарой, Энн-то помнила, что там написано, и при желании могла рассказать всему городу весьма занятную историю про капитана Майрома Прингла, который, оказывается, был каннибалом! Глава восьмая Отрывок из письма Джильберту. «Я сижу в башенной комнатке, а Ребекка Дью у себя на кухне распевает «О, если б я могла взлететь на небо». Да, кстати, жена пастора пригласила меня петь в церковном хоре! Разумеется, это ей Принглы велели сделать. Может, и буду петь в те воскресенья, когда не поеду в Грингейбл. Принглы от безоглядной вражды перешли к такой же безоглядной дружбе. Ну и семейка! Меня уже пригласили на три праздника в разных домах, но мне кажется, что все девицы из рода Принглов переняли мою прическу. Что ж, «подражание – это самая искренняя лесть». И знаешь, Джильберт, я обнаружила, что они мне симпатичны, как я, собственно и полагала с самого начала – просто они не давали мне возможности оценить их по достоинству. Я даже подозреваю, что рано или поздно полюблю Джен. Когда она хочет, она умеет быть очаровательной. А вчера я штурмовала неприступный бастион… иными словами, поднялась по ступеням на квадратное крыльцо соседнего дома и позвонила. Дверь открыла Марта и я спросила ее, нельзя ли мне погулять с Элизабет. Я ожидала отказа, но Марта пошла посовещаться с миссис Кемпбелл и, вернувшись, ледяным тоном сообщила, что она не возражает против моей прогулки с Элизабет, но просит долго не задерживаться. Интересно, миссис Кемпбелл тоже подчиняется приказаниям мисс Сары? Элизабет сбежала по темной лестнице, похожая на гномика в своем красном пальтишке и маленькой зеленой шапочке. Ее глаза сияли счастьем. – Ой, мисс Ширли, – прошептала она, как только Мы спустились с крыльца, – у меня внутри все ходит ходуном от волнения. Сегодня я – Бетти… когда у меня такое чувство, я всегда Бетти. Мы отправились по «дороге, которая ведет к краю света», и шли по ней очень долго, повернув назад, только когда стало смеркаться. В лучах малинового заката бухта сделалась темно-лиловой и манила в затерянные сказочные страны, на таинственные острова в неизведанных морях. Я смотрела на воду с тревожным томлением в душе, и моя маленькая спутница, видимо, испытывала то же самое. – Если мы очень быстро побежим, мисс Ширли, мы сможем вбежать в закат? – спросила она. – Для этого нам придется подождать, пока наступит Завтра, – ответила я. – Погляди на это золотое облачко над входом в гавань, Элизабет. Давай будем понарошку считать, что это твой остров Счастья. 128 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Там в открытом море и в самом деле есть остров, – мечтательно сказала Элизабет. – Он называется Летящее облако. Правда, красивое название? Прямо из Завтра. Мне его видно с мансарды. На нем живет джентльмен из Бостона – у него там вилла. Но мне нравится думать, что это мой остров. На пороге дома Элизабет я наклонилась и поцеловала ее в щечку. Джильберт, я никогда не забуду, как она на меня посмотрела. Этот ребенок так жаждет любви! Когда она сегодня пришла за молоком, я заметила, что у нее красные глаза. – Они… они заставили меня умыться и смыть ваш поцелуй, мисс Ширли, – всхлипнула она. – А я вообще решила больше не умываться, чтобы ваш поцелуй всегда был со мной. Утром я ушла в школу, не умывшись, но вечером Марта щеткой стерла его у меня с лица. – Детка, нельзя же прожить всю жизнь, не умываясь. Я буду целовать тебя каждый раз, когда ты приходишь за молоком, и ничего страшного не случится, если утром ты смоешь мой поцелуй. – Вы единственный человек на целом свете, который меня любит, – сказала Элизабет. – Когда вы со мной разговариваете, я чувствую аромат фиалок. Правда, прелестный комплимент, Джильберт? Но я не могла не попытаться опровергнуть грустный смысл ее слов. – Я уверена, что твоя бабушка тоже тебя любит, Элизабет. – Нисколько она меня не любит! Она меня ненавидит! – Милая моя, ты говоришь глупости. Твоя бабушка и мисс Монкман – старые женщины, а старые люди всегда беспокойны и раздражительны. Ты, наверное, иногда их огорчаешь. И потом, когда они были молодыми, детей воспитывали в гораздо большей строгости, чем теперь. А они придерживаются старых правил. Но я видела, что мои слова не убедили Элизабет. Они ведь и правда не любят ее, и она это отлично знает. Она оглянулась, дабы убедиться, что дверь их дома закрыта, и потом медленно, четко проговорила: – Бабушка и Марта меня тиранят, и когда наступит Завтра, я убегу от них навсегда. Она, кажется, предполагала, что от этих слов я окаменею от ужаса… наверное, для того их и сказала. А я просто засмеялась и поцеловала ее. Надеюсь, Марта Монкман заметила это из своего кухонного окна. Из левого окна моей комнаты мне виден весь Саммерсайд – много-много дружелюбных белых крыш. Да, теперь, когда я наконец наладила отношения с Принглами, крыши обрели дружелюбный облик. Кое-где в мансарде светится огонек. Кое-где из трубы вьется струйка дыма. И низко над крышами висят роскошные звезды. Город как будто дремлет в тиши. Я счастлива, Джильберт. Мне не придется возвращаться в Грингейбл с позором, потеряв место. Жизнь прекрасна! Да, а торт у Ребекки по рецепту мисс Сары тоже получился прекрасный. Она выполнила все указания насчет того, что тесту надо дать пропотеть. Собственно говоря она просто завернула его в несколько слоев вощеной бумаги, обмотала несколькими полотенцами и так оставила на три дня. Результат превзошел все ожидания. Ой, Джильберт, кажется, надо писать «привзошел» да? Хоть я и бакалавр искусств, а иногда делаю орфографические ошибки. Вдруг словно затмение находит. Воображаю, что было бы, если бы Принглы обнаружили это до того, как я нашла дневник Энди Брайса!» 129 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Глава девятая Февральским вечером Трикси Тейлор сидела в кресле в башенной комнатке и под шорох падающего за окном снега и под, похожее на кошачье мурлыканье, гудение печки изливала Энн свои горести. За последнее время множество людей вдруг стали делиться с Энн своими самыми сокровенными секретами. Все знали, что она обручена, и поэтому девушки не видели в ней возможной соперницы, и к тому же были уверены, что рассказанное ей дальше не пойдет. Трикси пришла, чтобы пригласить Энн на званый обед. Это была веселая полненькая девушка с живыми глазами, розовыми щечками и беззаботным выражением лица. Энн никогда бы не подумала, что у этой двадцатилетней толстушки есть какие-то проблемы. Однако оказалось, что есть. – Завтра к нам приедет на обед доктор Леннокс Картер. Поэтому мы и хотим, чтобы вы тоже обязательно были. Он только что получил назначение на место заведующего кафедрой современных языков в Редмонде и слывет ужасно умным человеком. Надо, чтобы ему было с кем поговорить. Я похвастаться особым умом не могу, да и Хью тоже. А что до Эсмы… Знаете, Энн, Эсма прелестное создание и даже умница, но она до того застенчива, что в присутствии мистера Картера не может придумать ни одной разумной фразы. Она слишком в него влюблена. Даже жалко на нее смотреть. Я сама влюблена в Джонни, но уж не до такой степени, чтобы растекаться перед ним лужей! – Эсма и доктор Картер обручены? – Пока нет, – со значением произнесла Трикси. – Но она надеется, что завтра он сделает ей предложение. Для чего еще ему вдруг навещать свою кузину на острове в разгар семестра? Я надеюсь, он наконец-то объяснится, а не то Эсма просто умрет с горя. Если говорить честно, не так-то уж мне улыбается перспектива с ним породниться. Он ужасно разборчив в своих знакомствах, и Эсма боится, что наше семейство ему придется не по вкусу. Если так, то он никогда не сделает ей предложения. Поэтому для нее очень важно, чтобы обед завтра прошел без сучка без задоринки. Собственно, я не представляю, чем мы ему так уж можем не угодить… Мама замечательно готовит – за столом будет прислуживать прекрасная горничная, и я обещала Хью половину моих недельных денег, чтобы он вел себя прилично. Само собой, ему тоже не нравится доктор Картер. Он говорит, что тот больно много о себе воображает. Но он не станет вредить Эсме. Одного мы боимся – папа опять на всех надуется. – А почему вы этого опасаетесь? – спросила Энн, отлично зная о приступах дурного настроения, которые порой находят на Сайруса Тейлора. – Просто с ним никогда не чувствуешь себя спокойно, – уныло ответила Трикси. – Сегодня вечером он очень рассердился, потому что не мог найти свою новую фланелевую ночную рубашку. Эсма, оказывается, положила ее не в тот ящик гардероба. К завтрашнему дню он, может, отойдет, а может, и нет. Если он будет не в духе, то всех нас опозорит, и доктор Картер решит, что такой тесть ему не нужен. Так, по крайней мере, говорит Эсма, и, боюсь, она права. Мне кажется Энн, что Леннокс Картер влюблен в Эсму и считает что она будет ему подходящей женой… но не хочет спешить – боится вручить свою драгоценную особу недостойной! Он говорил своей кузине, что при выборе невесты надо быть очень осмотрительным, дабы не угодить в неподходящую семью. Завтра, по-видимому, он собирается принять окончательное решение, и любой пустяк может изменить его мнение в ту или иную сторону. А папины приступы дурного настроения – это вам не пустяк! – Ему тоже не нравится мистер Картер? – Он ему как раз очень нравится. Папа считает, что о лучшем муже для Эсмы и мечтать нельзя. Но когда на папу находит, на него не действуют никакие доводы разума. Это у него от Принглов. Бабушка была урожденная Прингл. Вы просто себе не представляете, 130 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» сколько мы все от него натерпелись. Нет, он не впадает в ярость, как дядя Джордж. Жена и дети дяди Джорджа и в ус не дуют, когда тот вдруг начинает орать и топать ногами. Он поорет и успокоится, а потом делается кроткий как ягненок и всем покупает по новому платью, чтобы они его простили. А папа сидит за столом надувшись и не произносит ни слова. Правда, Эсма говорит, что уж лучше так, чем всех подковыривать и оскорблять жену, как кузен Ричард. Но по мне, хуже папиного мрачного молчания нет ничего на свете. У нас у всех дрожат поджилки, и мы не осмеливаемся открыть рот. Когда нет посторонних, это еще не так ужасно. Но при гостях… Мы с Эсмой просто устали придумывать объяснения, с чего это папа молчит и смотрит на всех зверем. Эсма вся дрожит при мысли, что он до завтра не отойдет. Что подумает Леннокс? Кстати, она просила вас надеть синее платье. У нее самой есть новое синее платье, которое очень нравится Ленноксу, но папа его не выносит. Может, увидев вас в синем, он смирится и с ее обновкой. – А не лучше ли ей надеть что-нибудь другое? – У нее нет другого нарядного платья, кроме зеленого поплина, что папа подарил ей на Рождество. Это очень красивое платье. Папа любит, чтобы мы хорошо одевались. Но Эсма в зеленом – жуткое зрелище. Хью говорит, она выглядит в нем так, будто у нее последняя стадия чахотки. А кузина Леннокса Картера уверяет, что тот ни за что не женится на девушке со слабым здоровьем. Как я рада, что Джонни не ставит мне никаких условий. – А ты сказала отцу, что собираешься замуж за Джонни? – спросила Энн, которая все знала про сердечные дела Трикси. – Нет, не смею, – простонала та. – Он обязательно устроит страшный скандал. Папа все время толкует, что Джонни слишком беден, чтобы жениться. Он совсем забыл, что сам был беднее Джонни, когда открыл свою скобяную лавку. Надо ему, конечно, сказать, но я подожду, пока у Эсмы все уладится. А то он несколько недель не будет с нами разговаривать, а мама страшно расстроится – она совсем не выносит папиного плохого настроения. Да мы все, честно говоря, его боимся. Ну, мама и Эсма вообще робкие души, но у меня-то с Хью пороху хватает. На нас страх только папа и может нагнать. Мы ни рукой, ни ногой пошевелить не можем, точно парализованные. Ты просто себе не представляешь, Энн, во что превращается обед с гостями, когда на папу находит этот стих. Но я ему все прощу, если только он не будет злиться завтра. Когда захочет, он может быть душой общества. – Он был очень мил, когда я у вас обедала в прошлом месяце. – Я же говорю – вы ему нравитесь. Поэтому и прошу навестить нас завтра. Может, увидев Вас, он придет в хорошее настроение. Мы просто из кожи вон лезем, чтобы ему угодить. Но когда на него находит особенная злость, его ничем не проймешь. Так или иначе меню мы уже составили. На десерт будет апельсиновое желе. Мама хотела испечь яблочный пирог – она говорит, что все мужчины на свете, кроме папы, больше всего любят на десерт яблочный пирог… даже профессора. Но папа пирог не любит, а рисковать мы завтра не можем – слишком многое поставлено на карту. Апельсиновое желе – папино любимое блюдо. А нам с Джонни, наверное, просто придется сбежать из дому и пожениться тайно. Но папа нас не простит до конца своих дней. – А по-моему, тебе надо набраться храбрости и сказать, что ты обручена с Джонни, а потом дождаться, пока ему надоест злиться. Тогда он смирится с вашим браком и вам не надо будет никуда бежать. – Не знаете Вы папу. – Трикси безнадежно махнула рукой. – Может быть, я знаю его лучше, чем ты. Вы просто живете рядом с ним и потеряли чувство перспективы. – Чувство чего? Энн, не забывайте, что у меня нет степени бакалавра искусств – я всего-навсего закончила среднюю школу. Мне очень хотелось учиться в колледже, но папа против высшего образования для женщин. – Я хотела сказать, что вы не способны взглянуть на дело со стороны. Постороннему человеку, может быть, легче разобраться в его поступках. 131 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Я достаточно хорошо в нем разбираюсь: уж если на папу нашло, никакая сила не заставит его заговорить… никакая. Он этим даже гордится. – Ну, а почему вы все спокойно не разговариваете между собой, не обращая на него внимания? – Мы не можем! Я же вам говорила – у нас руки-ноги отнимаются. Подождите, вот если он до завтра не отойдет, сама увидишь. Не знаю, как это у него получается. Наверное, мы бы не особенно расстраивались, если бы он сердился, ругался, но не молчал. А эта гробовая тишина нас просто подавляет. Я его никогда не прощу, если он будет так вести себя завтра, когда решается будущее Эсмы. – Давай надеяться на лучшее, Трикси. – Да я стараюсь. И ваше присутствие может помочь делу. Мама хотела еще пригласить Кэтрин Брук, но от этого будет только хуже. Папа терпеть не может Кэтрин. И тут я его не виню. Я сама от нее не в восторге. Просто не представляю, как вы можете выносить ее бесконечные шпильки. – Мне ее жалко, Трикси. – Жалко? Да она сама виновата, что ее все терпеть не могут! Конечно, люди есть всякие, но уж без этой злюки мы в Саммерсайде обошлись бы. – Трикси, она великолепная учительница. – Мне ли этого не знать? Я сама училась у нее в классе. Ничего не скажешь, знания она мне в голову вдолбила… но сколько я от нее наслушалась насмешек! А как она одевается! Папа терпеть не может плохо одетых женщин. Говорит, что рохлям у него в доме нечего делать. Но это мама ему прощает – считает, что для мужчины так думать естественно. Если бы ему надо было прощать только это! Бедный Джонни почти уже не смеет появляться у нас – так папа на него рычит. По вечерам я ухожу из дому, и мы с Джонни ходим по улицам и мерзнем, как паршивые собачонки. Когда Трикси ушла, Энн вздохнула с облегчением и отправилась на кухню выпросить у Ребекки Дью чего-нибудь вкусненького. – Что, завтра идете на обед к Тейлорам? – спросила всезнающая Ребекка Дью. – Надеюсь, этот старый бирюк будет вести себя прилично. Если бы они обращали поменьше внимания на его фокусы, он бы пореже их устраивал. Знаете, мисс Ширли, я уверена, он получает удовольствие, наводя страх на весь дом. Да, надо согреть молоко для Проклятого Котяры. Вот уж избалованная тварь! Глава десятая Когда на следующий вечер Энн вошла в дом Сайруса Тейлора, на нее сразу пахнуло холодом. Горничная провела ее в комнату для гостей – раздеться и привести себя в порядок. Поднимаясь по лестнице, Энн увидела, как миссис Тейлор шмыгнула из столовой на кухню. Ее бледное и усталое, но все еще милое лицо носило следы слез. Энн стало ясно, что Сайрус все еще не отошел. Это подтвердила и Трикси, которая тихонько вошла в комнату для гостей и нервно прошептала: – Ох, Энн, он совсем не в духе. Утром был ничего, и мы немного приободрились. Но Хью имел неосторожность обыграть его в шашки, а папа просто на стенку лезет, когда проигрывает в шашки. Да к тому же он застал Эсму перед зеркалом – стоит и любуется собой, как он выразился, – и, выйдя из ее комнаты, запер за собой дверь. А бедняжка просто думала, понравится ли ее наряд Ленноксу Картеру. Она даже не успела надеть свои жемчужные бусы. А взгляни на меня! Я не посмела завить волосы – папа признает только натуральные кудряшки… Что это за прическа – страшно посмотреть. Впрочем, как я выгляжу, неважно. Главное, что он с нами со всеми вытворяет. Выкинул цветы, которые 132 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» мама поставила на обеденный стол, а она так старалась подобрать красивый букет… и не разрешает ей надеть гранатовые сережки. Давно уж он так не заводился, пожалуй, с прошлой весны, когда приехал с запада и увидел, что мама повесила на окна гостиной красные гардины – он, видите ли, больше любит лиловый цвет. Энн, миленькая, постарайся за столом побольше разговаривать, если он будет молчать. А то мы все пропадем! – Постараюсь, – пообещала Энн, про которую Марилла в детстве говорила, что она никогда не закрывает рта. Но, с другой стороны, ей еще ни разу не грозило полное отсутствие собеседников. И вот все уселись за стол – красиво накрытый, сверкающий серебром, хотя и лишенный цветов. Лицо миссис Тейлор было таким же серым, как и ее серое шелковое платье. Эсма – красотка, которой гордилась вся семья, с пепельными волосами, розовыми губками и незабудковыми глазами, – была так бледна, что казалась на грани обморока. Хью, толстый жизнерадостный подросток с круглыми глазами и волосами цвета пакли, выглядел понурым псом, которого привязали к забору. А у Трикси был вид школьницы, дрожащей перед трудным экзаменом. Черноволосый и черноглазый доктор Картер носил очки в серебряной оправе и был, несомненно, очень презентабельный молодой человек. Правда, в бытность свою в Редмондском университете Энн считала его – тогда рядового преподавателя – надутым индюком. Но сейчас и он выглядел смущенным, видимо почувствовав неладное. Да и кто бы не почувствовал, глядя, как хозяин дома идет к своему месту во главе стола и плюхается на стул, не удостоив ни единым словом ни гостя, ни своих домочадцев. Сайрус даже не стал читать предобеденной молитвы, и его жена, густо покраснев, прочла ее за него едва слышным голосом. Когда Эсма в начале обеда уронила на пол вилку, все, кроме Сайруса, подскочили от испуга – так натянуты были нервы. Сайрус же вперился в Эсму бешеным взглядом выпученных глаз, но не сказал ни слова. Потом он обвел тем же взглядом сидящих за столом, окончательно лишив их всех дара речи. Когда бедная миссис Тейлор положила себе на тарелку немного хрена, он и на нее бросил разъяренный взгляд, долженствовавший напомнить ей про ее слабый желудок. После этого миссис Тейлор не посмела съесть ни капельки хрена, хотя ужасно его любила и считала, что малое количество ее желудку не повредит. Но дело не ограничилось хреном – у нее вообще пропало всякое желание есть. У Эсмы тоже пропал аппетит, и обе они только вяло ковырялись в своих тарелках. За столом стояла гробовая тишина, лишь изредка прерываемая вымученными замечаниями о погоде, которыми обменивались Энн и Трикси. Трикси умоляюще смотрела на Энн, но та впервые в жизни не могла придумать хоть какую-нибудь тему для разговора. В голову приходили лишь совершенно идиотские фразы, которые просто невозможно было произнести вслух. Что такое? Околдовал их всех Сайрус, что ли? Подумаешь, какое дело – старый упрямец отказывается разговаривать! Энн просто не представляла себе, что это может ввести в транс стольких людей. И Трикси была права – он явно наслаждался тем, что испортил настроение всем присутствующим. Интересно, что он при этом думает? И что он сделает, если ему воткнуть в спину булавку? Энн хотелось дать ему пощечину, стукнуть линейкой по руке, поставить в угол, наказать, как избалованного ребенка. Ведь таковым он и был, несмотря на седые волосы и задорно топорщившиеся усы. А главное, ей хотелось заставить его заговорить. Это будет для него самым чувствительным наказанием. Чем бы его ошарашить, чтобы он нарушил свой обет молчания? Может, взять эту жуткую старомодную вазу, облепленную венками из роз, которая стоит на столике в углу, – какое мучение, наверное, стирать с нее пыль! – и шваркнуть об пол? Энн знала, что эту вазу дружно ненавидит вся семья, но Сайрус и слышать не хочет о том, чтобы отправить ее на чердак, а настаивает содержать ее в безукоризненной чистоте, так как она когда-то принадлежала его матери. Энн не колеблясь сделала бы это, если бы была уверена, что гнев Сайруса найдет словесное выражение. 133 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Но почему молчит Леннокс Картер? Если бы он заговорил, то и она сумела бы поддержать разговор, а Трикси и Хью, возможно, тоже освободились бы от чар, которые связали им языки. Но Леннокс ел молча. Вероятно, он опасался, что любое замечание еще больше накалит обстановку. – Мисс Ширли, возьмите маринованного чеснока, – едва слышно проговорила миссис Тейлор. И тут в Энн взыграл какой-то чертик. Она взяла чеснок и, не давая себе времени одуматься, произнесла спокойным голосом, обращаясь к Ленноксу Картеру: – Вы бы, наверное, удивились, доктор Картер, если бы узнали, что на прошлой неделе мистер Тейлор вдруг оглох? Швырнув эту бомбу, она откинулась на спинку стула, ожидая, какая последует реакция. Может быть, сообщение, что хозяин, оказывается, вовсе не гневается, а просто ничего не слышит, развяжет язык гостю? Но если Энн надеялась заставить Сайруса Тейлора заговорить или закричать, ее надежды не оправдались. Он только бросил на нее испепеляющий взгляд и ничего не сказал. Но зато замечание Энн оказало совершенно неожиданное действие на Трикси и Хью. За секунду до того, как Энн бросила свою бомбу, Трикси увидела, что Эсма тайком утерла слезинку, скатившуюся из ее полных отчаяния глаз. Все погибло… Леннокс Картер никогда не сделает ей предложения… и теперь уже не имеет никакого значения, кто что скажет. И Трикси вдруг ощутила жгучее желание разделаться со своим извергом-отцом. Слова Энн вдохновили ее на невообразимо наглую выходку, с восторгом подхваченную Хью, в котором проснулся вскипавший вулкан озорства. Последующие кошмарные четверть часа никогда не изгладятся из памяти Энн, Эсмы и миссис Тейлор. – Бедный папочка, – сказала Трикси, обращаясь к доктору Картеру, – оглохнуть, когда тебе всего шестьдесят восемь лет! Скулы Сайруса Тейлора побелели, когда он услышал, что ему приписали лишних шесть лет. Но он не проронил ни звука. – Как приятно наконец как следует поесть, – отчетливо произнес Хью. – Доктор Картер, что вы скажете о человеке, который заставляет свою семью питаться исключительно яйцами и фруктами – потому что, видите ли, он сам любит яйца и фрукты? – Разве ваш отец?..– изумленно начал доктор Картер. – А что вы скажете о человеке, который укусил свою жену, когда она повесила гардины не того цвета… взял и укусил за ухо? – спросила Трикси. – До крови, – хладнокровно вставил Хью. – То есть как… – И который изрезал в клочья платье своей жены, потому что ему не понравился фасон? – добавила Трикси. – А который не разрешает жене завести собаку? – осведомился Хью. – А ей так хочется собачку, – меланхолично произнесла Трикси. – А о человеке, – продолжал Хью, который давно не получал такого наслаждения, – подарившем жене на Рождество галоши – пару галош и больше ничего? – Да, галоши как-то не согревают душу, – признал доктор Картер. Он встретился глазами с Энн и улыбнулся. Энн подумала, что до сих пор ни разу не видела его улыбки. Она поразительно меняет его лицо. Что там Трикси еще затевает? Кто бы мог подумать, что она способна на такие выходки? – А попробуйте себе представить, доктор Картер, каково маме жить с человеком, который, если ему не понравилось жаркое, хватает мясо со сковороды и бросает его в лицо горничной? Доктор Картер с опаской поглядел на Сайруса Тейлора, словно ожидая, что сейчас в него полетят куриные кости. Но потом, вспомнив, что хозяин дома ничего не слышит, успокоился. 134 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – А что вы скажете о человеке, который верит, что земля плоская? – улыбнулся Хью. Тут Энн показалось, что Сайрус сейчас взорвется. По его красному лицу пробежала судорога, но он и на этот раз сдержался. – А что вы скажете о человеке, который отправил тетку, свою единственную тетку, в приют для бедных стариков? – продолжала Трикси как ни в чем не бывало. – И который пускает свою корову пастись на кладбище? – добавил Хью. – Весь город в ужасе. – Который каждый день записывает в дневник, что он ел на обед? – спросила Трикси. – Так делал сам великий Пепис, – с улыбкой ответил доктор Картер. По его лицу было заметно, что он вот-вот расхохочется. «Может, он не такой уж надутый индюк? – подумала Энн. – Просто чересчур серьезен, потому что молод и застенчив?» Но вся эта вакханалия обличений привела Энн в ужас. К тому же начать ее оказалось гораздо легче, чем закончить. Трикси и Хью с дьявольской изобретательностью бросали одно обвинение за другим, при этом не утверждая напрямую, что их отец действительно когда-либо совершил что-либо подобное. Энн легко себе представляла, как Хью, широко раскрыв невинные глаза, будет оправдываться: «Я просто хотел знать мнение доктора Картера!» – А что вы скажете о человеке, – продолжала Трикси, – который без спросу читает письма, адресованные его жене? – А который отправился на похороны своего собственного отца в рабочем комбинезоне? – спросил Хью Что они еще придумают? Миссис Тейлор уже не скрывала слез, а Эсма застыла в немом отчаянии. Все пропало, ничто уже не имеет значения. Она повернулась и посмотрела в лицо доктора Картера, которого теряла навеки. И вдруг, раз в жизни, произнесла удивительно умную вещь: – А что вы скажете о человеке, который потратил целый день на поиски котят, мать которых застрелили у него на глазах, потому что ему было невыносимо думать, что они медленно умрут с голоду? В комнате наступила странная тишина. Трикси и Хью вдруг стало стыдно. И тут подала голос миссис Тейлор, которая сочла своим долгом поддержать Эсму: – А как он вышивает… Прошлой зимой, когда у него был радикулит, он вышил очаровательную салфетку на стол в гостиной. У каждого человека есть предел терпения, и на этом месте у Сайруса Тейлора оно иссякло. Он с такой силой оттолкнулся от стола, что проехал на стуле по лакированному полу и ударился о столик, на котором стояла его обожаемая ваза. Столик перевернулся, ваза разбилась вдребезги. А Сайрус вскочил на ноги и, задыхаясь от гнева и дергая лохматыми седыми бровями, разразился негодующей тирадой: – Слушай, жена, запомни раз и навсегда – я не занимаюсь вышиванием! Если человек, прикованный к постели проклятым радикулитом, от скуки вышил салфеточку, неужели его надо за это позорить всю оставшуюся жизнь? А вы, значит, считаете, что я оглох, мисс Ширли? Не слышу ни слова? – Она этого не говорила, папа! – воскликнула Трикси, которая совсем не боялась отца, когда он сердился вслух. – Ну, конечно, она вообще ничего не говорила. Никто ничего не говорил! И ты не говорила, что мне шестьдесят восемь лет, хотя мне только шестьдесят два! И не говорила, что я не разрешаю твоей матери завести собаку! Господи, да если тебе хочется, жена, заводи хоть тысячу собак. Когда это я тебе что-нибудь не разрешал? – Никогда, отец, никогда! – рыдала миссис Тейлор. – И я вовсе не хочу собаку. Мне и в голову такое не приходило. – И когда это я вскрывал твои письма? Когда это я вел дневник? Дневник! Когда появлялся на похоронах в рабочем комбинезоне? Выпускал корову пастись на кладбище? 135 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Какая это моя тетка находится в приюте для бедных? И когда я бросал кому-нибудь в лицо жаркое? И с каких это пор вы питаетесь одними яйцами и фруктами? – Это все неправда, отец, – рыдала миссис Тейлор. – Более заботливого мужа и отца и представить себе нельзя! – И разве ты сама не попросила купить тебе на Рождество галоши? – Попросила, конечно, попросила. И мне в них было так тепло и сухо. – Тогда к чему все это вранье?! – торжествующе воскликнул Сайрус, окидывая взглядом комнату. Его глаза встретились с глазами Энн, и вдруг случилось невероятное. Сайрус ухмыльнулся. У него даже появились на щеках ямочки. Эти ямочки совершенно переменили его лицо. Он поднял стул, поставил его на место и сел. – Знаете, доктор Картер, у меня действительно есть одна очень неприятная привычка: когда меня рассердят, я долго на всех дуюсь и отказываюсь разговаривать. Но ведь у каждого есть какой-нибудь недостаток – у меня вот такой. Зато только один. Ну ладно, мать, хватит плакать. Я признаю, что получил по заслугам. Вот только про вышивание не надо было вспоминать. А тебе, дочка, я всегда буду благодарен за то, что ты одна замолвила обо мне доброе слово. Скажите, чтобы Магги подмела осколки… Вы все, конечно, счастливы, что эта чертова ваза наконецто разбилась… Ну, где там десерт? Энн никогда бы не поверила, что вечер, начавшийся так ужасно, может так хорошо кончиться. Сайрус превратился в превосходного, веселого и приветливого хозяина. И видимо, не стал сводить с детьми счеты и потом. Через несколько дней Трикси пришла к Энн и сообщила, что наконец-то набралась духу сказать отцу про свое обручение с Джонни. – Ну и что, он очень сердился? – Нет… он нисколько не сердился, – со смущенным видом призналась Трикси. – Фыркнул и сказал: «Наконец-то! Сколько можно морочить девчонке голову? Два года ходил вокруг да около, отпугивая других женихов». По-моему, ему просто неловко опять впадать в молчанку, когда с той не прошло еще и недели. А вообще-то папа прелесть что за человек. – По-моему, он гораздо лучше, чем вы того заслуживаете, – сурово заключила Энн. – Ну что вы несли тогда за обедом, Трикси? – Ты сама начала. И Хью поддал жару. Ну ладно, все хорошо, что хорошо кончается… Уже одно то, что мне больше никогда не придется стирать пыль с проклятой вазы, уже счастье. Глава одиннадцатая Отрывок из письма Энн Джильберту, написанного две недели спустя. «У нас объявили о помолвке Эсмы с доктором Ленноксом Картером. Местные сплетники считают, в тот роковой вечер он решил, что ее необходимо защитить от отца и родственников и, возможно, даже от друзей. В нем, видимо, взыграли рыцарские чувства. Трикси утверждает, что Эсма всем обязана мне, и, возможно, в какой-то степени это правда, но больше я никогда в жизни не отважусь на подобный эксперимент. Такое чувство, будто ухватила молнию за хвост. Честно говоря, я до сих пор не пойму, какой бес в меня тогда вселился. Может быть, сказалась моя ненависть к Принглам и их самодурству. Но сейчас это все позади и почти забыто. Многие в городе до сих пор не могут понять, как мне удалось победить Принглов. Мисс Валентина Куртлоу приписывает победу над Принглами моему обаянию, а жена пастора считает, что Господь услышал ее молитвы. Кто знает, может, это и так. Вчера мы с Джен Прингл шли вместе домой из школы и непринужденно болтали о чем угодно, кроме геометрии. Разговоров об этом предмете мы избегаем. Джен знает, что я не очень хорошо разбираюсь в геометрии, но это уравновешивается известными мне сведениями о капитане Майроме Прингле. 136 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Я рада, что и Эсма, и Трикси нашли свое счастье. Поскольку я сама так счастлива в любви, я проявляю живой интерес ко всем влюбленным – это не любопытство, это желание всем им помочь и умножить счастье на земле. На дворе все еще февраль, но я уже начинаю предвкушать, как через несколько недель начнется весна… а потом придет лето… и летние каникулы… и я опять окажусь в Грингейбле… Вокруг меня будут залитые солнцем луга Эвонли… и залив будет серебриться на восходе, синеть сапфиром в полдень и рдеть рубином на закате… и я увижу тебя. Мы с Элизабет строим обширные планы на весну. Оказывается, у нас с ней совпадают дни рождения, и при этом открытии Элизабет вся зарделась от счастья. Румянец так ее красит! Обычно она чересчур бледненькая, и молоко что-то не улучшает цвет ее лица. Ее щечки разгораются прелестным розовым цветом только после наших свиданий с предвечерним ветерком. Однажды она очень серьезно меня спросила: «Мисс Ширли, еслия каждый день буду протирать лицо пахтой, у меня станет, когда я вырасту, такая же замечательная молочно-белая кожа, как у вас?» Пахта в этих краях, видимо, считается самым надежным косметическим средством. Я обнаружила, что ею не гнушается и Ребекка Дью. Она взяла с меня клятву не говорить ничего вдовам, иначе они ее засмеют: в эдаком-то возрасте вздумала молодиться! Боюсь, что бесчисленные секреты, которые я ношу в груди, состарят меня раньше времени. Интересно, а не попробовать ли мне прикладывать пахту к носу – вдруг она сведет веснушки? Кстати, сэр, а вы-то заметили, что у меня замечательная молочно-белая кожа? По крайней мере, вслух вы этого ни разу не высказали. Да, а известно ли вам также, что я сравнительно красивая? Оказывается, это так. – Скажите, что чувствует красивая женщина, мисс Ширли? – спросила меня на днях Ребекка Дью, когда я надела свою новую шляпку с бежевой вуалью. – Мне самой хотелось бы это знать, – улыбнулась я. – Но вы ведь и в самом деле красивая женщина, – заявила Ребекка Дью. – Ребекка, я не ожидала, что ты способна надо мной насмехаться, – укоризненно сказала я. – Да я и не думала над вами насмехаться, мисс Ширли. Конечно, вы красивая… сравнительно красивая. – Сравнительно?! – Посмотритесь в зеркало, – сказала Ребекка Дью. – По сравнению со мной вы красавица. Ну, этого я отрицать не стала. Да, вернемся к Элизабет. Как-то ненастным вечером, когда ветер жутко завывал на нашей Аллее Оборотней, мы вместо прогулки пришли с ней ко мне в комнату и нарисовали карту сказочной страны. Элизабет сидела на моей голубой подушечке, чтобы ей было удобнее рисовать, и походила на маленького серьезного гнома. Мы еще не закончили нашу карту и каждый день к ней что-нибудь добавляем. Вчера вечером мы нарисовали дом Снежной Ведьмы, позади которого изобразили холм с тремя вершинами, заросший вишнями в цвету (кстати, Джильберт, я хочу, чтобы возле нашего с тобой дома тоже росли дикие вишни). Разумеется, на карте изображено Завтра – к востоку от Сегодня и к западу от Вчера. И у нас полно стран разного времени: страна Времени Таяния Снега, страна Долгого Времени, страна Короткого Времени, страна Старых Времен, страна Молодых Времен – потому что если есть старые времена, то должны быть и молодые; страна Горного Времени – это так завлекательно звучит; страна Ночи и страна Дня; есть страна Рождества; страна Потерянного Времени – потому что его так приятно найти снова; страна Быстрого Времени и страна Медленного Времени, страна Прощального Поцелуя, а также страна Незапамятных Времен – красивее этой фразы вообще нет ничего на свете. И по всей карте у нас нарисованы маленькие красные стрелки, которые показывают путь во все эти страны. Ребекка Дью считает, что 137 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» я впала в детство, но, Джильберт, я не хочу, чтобы мы когда-нибудь стали слишком взрослыми и слишком мудрыми, слишком старыми и слишком глупыми для игры в сказочную страну. Ребекка Дью не совсем уверена, что я оказываю на Элизабет хорошее влияние. Она считает, что я поощряю ее во всяческих завихрениях. Как-то вечером, когда меня не было дома, Ребекка понесла к калитке молоко. Элизабет так внимательно смотрела на небо, что даже не услышала ее тяжелой поступи. – Я слушала, Ребекка, – объяснила она. – Слишком много ты слушаешь, – недовольно проурчала Ребекка. Элизабет улыбнулась своей отрешенной улыбкой. Разумеется, Ребекка выразилась не так, но я хорошо себе представляю, как именно улыбнулась Элизабет. – Ты и вообразить себе не можешь, Ребекка, что я иногда слышу, – сказала она таким тоном, что у Ребекки Дью похолодели кости – так она, по крайней мере уверяет. Но что поделаешь, если Элизабет дитя страны Фантазии? Твоя самая-самая Энн. P. S. Я никогда в жизни не забуду лицо Сайруса Тейлора, когда жена обвинила его в пристрастии к вышиванию. Но я также никогда не забуду, как он целый день искал этих котят. Мне нравится, что Эсма заступилась за отца, хоть и понимала, что все ее надежды рухнули по его вине. P. P. S. Я вставила в ручку новое перо. И хочу написать, что люблю тебя, потому что в тебе нет надутой важности доктора Картера… И еще потому что у тебя не торчат уши, как у Джонни. Но самое главное, я люблю тебя за то, что ты такой, какой есть, мой единственный Джильберт». Глава двенадцатая 30 мая Аллея Оборотней Звонкие Тополя «Мой самый дорогой и самый любимый! Пришла весна! Ты, наверное, в экзаменационной горячке этого и не заметил. А я чувствую весну всем телом, от пяток до макушки. И весь Саммерсайд чувствует. Даже самые невзрачные улицы украсились цветами, перевесившимися через старые заборы, и желтыми огоньками одуванчиков вдоль дорожек. Фарфоровая дама, которая стоит у меня на полке, тоже это чувствует, и я уверена, что если бы я внезапно проснулась среди ночи, то увидела бы, как она выделывает разные хитрые па своими красными туфельками с золотыми каблучками. Все кругом, куда ни посмотри, весело поет: «Весна!». И бесчисленные маленькие ручейки, и голубая дымка на Царе Бурь, и клены в роще, куда я хожу читать твои письма, и одетые в белый наряд вишни вдоль Тропы Приведений, и толстые малиновки, нахально прыгающие во дворе под носом у Мукомола, и свежие листочки на диком винограде, обвивающем калитку, к которой приходит за молоком Элизабет, и молодые нежно-зеленые кисточки на елках вокруг старого кладбища… и даже само кладбище, где на могилах распускаются цветы, словно говоря: «А жизнь все же сильнее смерти!» Позавчера вечером я с удовольствием прошлась по кладбищу. Ребекка Дью считает мое пристрастие к таким прогулкам чем-то нездоровым и вечно говорит мне: «И что вас тянет в это жуткое место, да еще по ночам?» А я бродила по дорожкам, освещенным белыми звездочками ароматных нарциссов, и размышляла, действительно ли жена Натана Прингла пыталась его отравить. Ее могила под ковром молодой травы казалась такой умиротворенно-невинной, и я решила, что бедную женщину оклеветали понапрасну. 138 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Через месяц я уже буду дома! Каникулы! Я все время представляю себе наш старый сад в белоснежном убо-ре. и Лучезарное озеро… и шорох моря… и Тропу Мечтаний в солнечных зайчиках… и тебя! У меня сегодня как раз подходящий карандаш, и я хочу сказать тебе… (Далее опущены две страницы.) Вчера меня пригласила на ужин жена Томаса Прингла – та самая, которая отказалась сдать мне квартиру. Ребекка Дью говорит, что я очень выгодный жилец, так как меня без конца приглашают в разные дома то обедать, то ужинать. Теперь я очень рада, что миссис Прингл не сдала мне комнату. Она довольно милая женщина – этакая мурлычущая кошечка. И она отлично готовит, но ей далеко до тети Кэт, тети Шатти и Ребекки Дью. Я очень их полюбила и собираюсь жить у них все три года. Стул, на котором я сижу, называют «стул мисс Ширли», и тетя Шатти призналась мне, что, когда меня нет дома, Ребекка Дью все равно ставит мне прибор – чтобы не было так скучно. Иногда, правда, я умудряюсь ненароком обидеть тетю Шатти, но она говорит, что научилась меня понимать и знает, что я сознательно никогда не сделаю ей больно. Мы с Элизабет теперь ходим гулять два раза в неделю. Миссис Кемпбелл согласилась на это, но настаивает, чтобы мы никогда не гуляли в воскресенье. С приходом весны жизнь Элизабет стала немного повеселее. Даже в этот мрачный дом все-таки проникают лучи солнца, а снаружи, когда на его стенах танцуют тени елок, он просто красив. Но Элизабет все равно всегда рада из него сбежать. Иногда мы с ней ходим в город посмотреть на освещенные витрины магазинов. Но чаще всего уходим как можно дальше по «дороге, которая ведет к краю света», и за каждым поворотом надеемся увидеть что-нибудь замечательное, а может быть, и само Завтра. Иногда мы наблюдаем, как подгоняемое ветерком судно бежит к гавани, и Элизабет каждый раз надеется, что на нем ее отец. Она упорно цепляется за веру, что он когданибудь к ней приедет. Честно говоря, мне непонятно, почему ему не приходит в голову навестить дочь. Он, наверное, не понимает, как она мечтает его увидеть. Вероятно, все еще представляет дочь младенцем, который стоил жизни его жене. Скоро закончится мой первый год на посту директрисы Саммерсайдской школы. Первый семестр был сплошным кошмаром, но остальные два прошли очень приятно. Принглы, оказывается, довольно милые люди. Я даже не понимаю, как могла сравнивать их с Пайнами. Сегодня Сид Прингл принес мне букетик примул. Джен, конечно, окончит год первой ученицей, и мне доложили, что, по словам мисс Эллен, я единственная учительница, которая по-настоящему понимает эту девочку. Вот только Кэтрин Брук по-прежнему разговаривает со мной холодно и враждебно. Но, кажется, я перестану делать ей дружеские авансы. В конце концов, как говорит Ребекка Дью, всему есть предел. Да, чуть не забыла… Салли Нельсон попросила меня быть подружкой на ее свадьбе. Она состоится в конце июня в Боннивилле, загородном доме доктора Нельсона, что стоит на мысе. Салли выходит замуж за Гордона Хилла. И тогда Нора останется последней незамужней дочерью доктора Нельсона. За ней много лет – с перерывами, как говорит Ребекка Дью, – ухаживал Джим Уилкокс, но из этого ничего не вышло, а теперь, повидимому, уже и не выйдет. Я очень люблю Салли, но с Норой мне как-то не удалось сойтись. Она, конечно, гораздо старше меня и держится замкнуто и высокомерно. И всетаки мне хотелось бы с ней подружиться. Она не очень красива и умна, но что-то в ней есть своеобразное, интригующее. Кстати, о свадьбах. Эсма Тейлор в прошлом месяце вышла замуж за своего доктора философии. Венчание происходило во второй половине дня в среду. Я занималась в школе и не могла на нем присутствовать, но все говорят, что Эсма была очень красива и вся светилась от счастья, а у Леннокса был вид человека, уверенного, что он поступает согласно велениям совести. С Сайрусом Тейлором мы стали друзьями. Он часто вспоминает тот обед, на котором, как он теперь считает, всем сестрам досталось по серьгам. «С тех 139 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» пор я ни разу не посмел сыграть с ними в молчанку, – признался он мне. – Боюсь, мать в следующий раз скажет, что я люблю плести кружева». И он каждый раз посылает привет вдовам. Нет, Джильберт, люди все же восхитительны, и жизнь тоже восхитительна. Остаюсь навечно твоя Энн. P. S. А наша старая корова, которая содержится у мистера Гамильтона, принесла пестрого теленочка. В течение следующих трех месяцев нам пришлось покупать молоко у Лью Ханта. Кстати, Ребекка говорит, что скоро у нас опять будут сливки. Между прочим, она была против теленка. Тете Кэт пришлось даже посоветовать мистеру Гамильтону сказать ей, что наша корова слишком стара, для того чтобы родить теленка, – тогда Ребекка Дью немедленно согласилась». Глава тринадцатая Вечером в пятницу, накануне свадьбы, Нельсоны давали обед для близких друзей и тех из приглашенных, кто уже приехал с материка на пароме. Большой дом, который доктор Нельсон именовал дачей, стоял в пихтовой роще на длинной песчаной косе, окаймленной грядой золотистых дюн и обдуваемой ветрами во все времена года. Энн дом понравился с первого взгляда. Любому старому каменному дому присущи спокойствие и достоинство. Такой дом не боится хода времени, воздействия стихий и смены моды. Но в этот июньский вечер в старом доме ключом била молодая жизнь: раздавался девичий смех, друзья радостно приветствовали друг друга, без конца подъезжали экипажи, повсюду бегали дети, посыльные приносили подарки – словом, кипела обычная предсвадебная суматоха, на которую, как два невозмутимых сфинкса, взирали, сидя на перилах веранды, два черных кота, названных доктором Нельсоном Варнава и Саул.[2] Салли выскочила навстречу Энн и повела ее на второй этаж. – Мы решили поместить тебя в северную комнатку. Конечно, ты там будешь не одна – в каждой комнате будут спать, по крайней мере, четверо. И все равно места не хватит. Мальчиков уложат в палатке, которую поставили в пихтах, и на ночь мы расставим раскладушки на застекленной веранде. А большинство детей отправят на сеновал. Ой, Энн, как это весело – выходить замуж. Сегодня из Монреаля прислали мое подвенечное платье. Это просто мечта… кремовый шелк с кружевным воротником по плечам и вышивкой из крошечных жемчужин. И какие я уже получила чудные подарки! Вот это твоя постель. А на других будут спать Мейми Грей, Дороти Фрейзер и Сисси Пальмер. Мама хотела поместить сюда Эми Стюарт, но я ей не позволила. Эми на тебя ужасно зла, потому что она сама хотела быть моей подружкой. Но зачем мне такая толстая неуклюжая подружка, правда? И потом, у нее вечно такой вид, словно ее вот-вот стошнит, – вся зеленая, как тина из пруда. Ой, Энн, представляешь – только что приехала тетя Проныра. Мы все в ужасе. Конечно, мы не могли ее не пригласить, но кто же знал, что ей вздумается приехать на день раньше. – А кто это – тетя Проныра? – Это папина тетка, миссис Кеннеди. Вообще-то ее зовут тетя Грейс, но Томми прозвал ее тетя Проныра, потому что она вечно шныряет по дому и вынюхивает секреты. От нее просто нет спасения. Она встает утром раньше всех, чтобы случайно что-нибудь не пропустить, а спать ложится последней. Но это еще не самое страшное. Она вечно каркает и наступает людям на больные мозоли. Папа называет ее высказывания «озарения тети Проныры». Вот увидишь, она ухитрится за обедом ляпнуть что-нибудь ужасное, и не раз. Да вон она идет. Дверь открылась, и в комнату вошла тетя Проныра – низенькая толстенькая женщина с глазами навыкате и хронически озабоченным видом. 140 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Так это вы мисс Ширли? Я о вас так много слышала. Но вы совсем не похожи на мисс Ширли, которую я когда-то знала. У той были необыкновенно красивые глаза… Ну, Салли, слава Богу, наконец-то ты выходишь замуж. Теперь осталась одна бедная Нора. Надо сказать, твоей матери повезло: сплавить замуж пятерых дочерей – это не шутка. Восемь лет назад я ей сказала: «Джейн, неужели ты надеешься всех их выдать замуж?» От мужчин, конечно, одно беспокойство, и никогда нельзя сказать, какая тебя ждет семейная жизнь, но что еще остается делать женщине в этом мире? Я только что говорила об этом с Норой. «Попомни мои слова, Нора, – сказала я ей, – удел старой девы совсем не сладок. Что там думает Джим Уилкокс?» – О, тетя Грейс, ну зачем вы ей это сказали? Нора и Джим поссорились еще в январе, и с тех пор он у нас ни разу не был. – Я привыкла всем говорить правду в глаза. Чем таить все про себя – лучше уж высказать вслух. Слыхала я про эту ссору. Потому о нем и заговорила. «Имей в виду, – сказала я ей, – ходят слухи, что он ездит кататься с Элеонорой Прингл». А она покрылась багровыми пятнами и выскочила из комнаты. А что тут делает Вера Джонсон? Она ведь вам никакая не родственница. – Вера – моя подруга, тетя Грейс. Она будет играть на рояле свадебный марш. – Ах так? Ну, надеюсь, она не ошибется, как ошиблась миссис Скотт на свадьбе Доры Бест, и не сыграет вместо свадебного марша похоронный. Это очень плохая примета. Не представляю, как вы разместите на ночь всю эту ораву. Некоторых, видно, придется развешивать на бельевой веревке. – Не беспокойтесь, тетя Грейс, место всем найдется. – По крайней мере, Салли, надеюсь, ты не передумаешь в последний момент, как сделала Хелен Саммерс. Тогда все пойдет кувырком. А отец твой в отличном настроении. Не хочу каркать, но такое веселье часто находит на мужчин перед апоплексическим ударом. Сколько раз сама видела. – Да нет же, папа совершенно здоров, тетя Грейс. Просто в ажиотаже. Столько гостей! – Ты еще молода, Салли, тебе и в голову не приходит, сколько всякого может случиться. Твоя мать говорит, что церемония состоится в полдень. Мода на свадьбы меняется, как и на все остальное, – и не к лучшему. Я вот выходила замуж вечером, а для свадебного ужина мой отец припас двадцать галлонов спиртного. Да, не те пошли времена. А что случилось с Мерси Дэниеле? Я ее встретила на лестнице и едва узнала – у нее стало какое-то землистое лицо. – Всех нас когда-нибудь предадут земле, – хихикнула Салли. – Что это еще за неуместные шуточки? – сурово оборвала ее тетя Проныра. – Вы уж ее простите, мисс Ширли, ей в новинку выходить замуж – вот она и не в себе. Надеюсь, у жениха не будет затравленный вид. Я понимаю, что жених всегда чувствует себя так, будто за ним захлопнулась западня, но нельзя же всем это показывать. И не забыл бы кольцо. Помню, как Эптон Харди забыл его, когда поехал на свою свадьбу, и пришлось снять кольцо с оконной занавески. Ну, пойду еще раз взгляну на подарки. Там много хороших вещей. Боюсь только, Салли, что ты замучаешься, чистя все серебряные ложки… Стол к обеду накрыли на большой веранде. Развешанные повсюду китайские фонарики бросали теплый отсвет на красивые платья, пышные прически и веселые молодые лица. Варнава и Саул сидели на ручках хозяйского кресла, как статуэтки из черного дерева, а доктор по очереди совал им вкусные кусочки со стола. – Ну прямо как Паркер Прингл, – ворчала тетя Проныра. – Тот сажает свою собаку на стул и повязывает ей на шею салфетку. Рано или поздно Господь их за это покарает. Молодежи на свадьбе было очень много: кроме шаферов и подружек невесты, уже приехали все сестры с мужьями, и настроение за столом было замечательное, несмотря на озарения тети Проныры, а может, и вопреки им. Ее никто не принимал всерьез; молодежь, очевидно, привыкла считать ее анекдотической личностью. Когда, знакомясь с женихом, она 141 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» сказала: «Вот вы какой, а я вас представляла совсем другим. Я всегда думала, что Салли выйдет замуж за высокого и красивого мужчину», – на крыльце раздался взрыв хохота. Гордон Хилл действительно оказался невысокого роста, и лицо его можно было в лучшем случае назвать приятным, но никак не красивым. Он понимал, что все его друзья будут с большим удовольствием напоминать ему это высказывание тети Проныры. А Дороти Фрейзер она сказала: «Что, опять новое платье? Еще несколько лет, и твой отец пойдет по миру». Дороти, конечно, в глубине души пожелала ей провалиться в преисподнюю, но некоторые ее подружки захихикали. Замечание тети Проныры: «Надеюсь, хоть все ложки будут целы. После свадьбы Герти Пол недосчитались пяти ложек, и они так до сих пор и не нашлись» привело в некоторое беспокойство миссис Нельсон, которая одолжила у золовок три дюжины ложек, а так же самих золовок. Но доктор Нельсон весело хохотнул: – А мы заставим всех гостей перед отъездом вывернуть карманы, тетя Грейс. – Ты все смеешься, Сэмюель, а это вовсе не шутка. Кто-то же взял ложки. С тех пор, куда бы меня ни позвали, я все поглядываю: не всплывут ли они где? Я их сразу узнаю, хотя с тех пор прошло двадцать восемь лет. Бедняжке Норе тогда и годика не было. Помнишь, как ты принесла ее на свадьбу в беленьком платьице с вышивкой, Джейн? Да, Нора, времечко бежит, хотя при вечернем свете тебе двадцать восемь не дашь. Все опять расхохотались, кроме Норы, у которой, казалось, из глаз того и гляди ударит молния. Хотя на ней было платье из бледно-желтого шелка и в темных волосах заколка с жемчугом, она показалась Энн похожей на темную ночную бабочку. У Норы были роскошные черные волосы, густые черные брови и розовые матовые щеки. Нос ее, правда, начинал загибаться по-ястребиному, и вообще ее никогда не считали хорошенькой, но, несмотря на вечно хмурый вид девушки, Энн что-то привлекало в ней. Ей казалось, что с ней дружить было бы интереснее, чем с веселой белокурой болтушкой Салли. После обеда молодежь танцевала, и из широких, низко расположенных окон старого дома вырывался поток музыки и смеха. В десять часов вечера Нора исчезла. Энн, которая тоже несколько устала от шума и веселья, вышла через заднюю дверь и спустилась по каменным ступенькам мимо остроконечных молодых елок прямо на песчаный морской берег. Какой здесь был божественно свежий воздух! Как заманчиво поблескивала луна на водной ряби! А этот корабль-призрак, который бесшумно заходил в гавань! В такую ночь, подумала Энн, нисколько не удивишься, увидев на берегу хоровод Русалок. Но вместо русалок она увидела Нору, которая сидела на песке в густо-черной тени большого камня и сама казалась чернее грозовой тучи. – Можно, я посижу с тобой? – спросила Энн. – Что-то я устала танцевать, и хочется тихо посидеть и полюбоваться на эту прекрасную ночь. Как я тебе завидую – вместо какихто задворков вокруг твоего дома простирается море. – А ты не завидуешь, что моя младшая сестра выходит замуж, а у меня даже и намека на жениха нет? – мрачно парировала Нора. – Мне кажется, ты сама распугала женихов, – сказала Энн, усаживаясь рядом с ней. И тут Нору вдруг прорвало: – Ты это говоришь просто из вежливости. Не надо лицемерить. Ты сама понимаешь, что я не из тех девушек, в которых мужчины влюбляются на каждом шагу… Я та самая некрасивая мисс Нельсон. И никого я не отпугивала. Но у меня больше не было сил оставаться с ними со всеми в доме. Хотелось уйти куда-нибудь, где не надо притворяться веселой. Я устала улыбаться и делать вид, что меня не задевают их уколы. Больше я притворяться не намерена. Очень даже задевают! Мне просто невыносимо больно. Я осталась последней из шести сестер. Пятеро уже замужем, или, по крайней мере, пятая выйдет замуж завтра. А тете Проныре надо обязательно объявить во всеуслышание, что мне двадцать восемь лет. Перед обедом она сказала маме, что я очень постарела за прошедший год. Еще бы не постареть! Через двенадцать лет мне исполнится сорок! Как я буду жить в сорок лет, Энн, если у меня не будет своей семьи, своих корней? 142 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Стоит ли обращать внимание на эту глупую старуху? – А ты бы не стала? Но у тебя нос не загибается крючком, как у меня. Через десять лет у меня будет такой же нос, как у папы. А ты не расстраивалась бы, если бы десять лет ждала от человека предложения, а он так его и не сделал? – Да, это меня очень расстроило бы. – Так вот, со мной именно это и случилось. Ты наверняка слышала, что за мной ухаживал Джим Уилкокс. Это такая старая история, что она у всех на зубах навязла. Он околачивался тут много лет, но ни разу даже не заикнулся о женитьбе. – А ты его любишь? – Конечно, люблю. Хотя всегда притворялась, что нет. Но я уже сказала тебе, что с сего дня притворяться не буду. Я его не видела с января. Мы поссорились… Но мы и до этого сто раз ссорились, и он всегда возвращался… А на этот раз не вернулся… и уж больше не вернется. Ему надоело. Видишь, там, с другой стороны бухты, белеет его дом? Он, наверное, дома… а я здесь… и между нами море. И так будет всегда… Как это ужасно! И я ничего не могу поделать. – А если бы ты его позвала – он пришел бы? – «Позвала»… Неужели ты думаешь, я способна так унизиться? Да я скорее умру! Если бы он захотел прийти, ему ничто не мешает. А если он не хочет, тогда он мне не нужен. Нет, это неправда… он мне очень нужен! Я люблю Джима… и хочу выйти замуж. Хочу, чтобы у меня был свой дом, и чтобы меня называли миссис, а тетя Проныра наконец заткнула свой рот. Вот бы мне на несколько минут стать Варнавой или Саулом и прошипеть ей все, что я о ней думаю. Если она еще раз назовет меня бедной Норой, я брошу в нее совок для угля. Но в конце концов она говорит вслух только то, что все думают про себя. Мама давно уже отчаялась выдать меня замуж и не пристает ко мне, но все остальные без конца втыкают в меня шпильки. Как я ненавижу Салли… Я понимаю, что это ужасно, но все равно я ее ненавижу. У нее будет хороший муж и хороший дом. Разве это справедливо, что у нее будет все, а у меня ничего? Чем она лучше меня – не добрее, не умнее, да и не очень-то красивее – просто ей больше повезло. Ты наверное, слушаешь меня с отвращением, но мне теперь все равно. – Я думаю, ты очень устала от всех этих хлопот и дошла до предела. – Ты меня понимаешь. Мне всегда почему-то казалось, что ты меня поймешь. Я очень хотела подружиться с тобой, Энн. Мне нравится, как ты смеешься, и хочется самой так смеяться, а не ходить хмурой. Я ведь на самом деле не такая уж и хмурая – просто у меня такие брови. Это они, по-моему, отпугивают мужчин. И у меня за всю жизнь не было ни одной настоящей подруги. Но зато у меня был Джим. Мы дружили… с детства. Когда я хотела его позвать, то ставила лампу в окне мансарды, и он тут же приплывал на лодке. Мы повсюду ходили вместе. Никто больше за мной и не пытался ухаживать… Да, может, никто и не хотел. А теперь все кончено. Я ему, наверное, просто надоела, и он придрался к случаю… Как же я буду ненавидеть тебя завтра за то, что все это тебе рассказала! – Но почему же? – Мы всегда ненавидим людей, которым нечаянно выдаем свои секреты, – уныло призналась Нора. – Но меня эта свадьба совсем выбила из колеи, вот я и разоткровенничалась… А, неважно… это не имеет никакого значения. Мне на все наплевать. Ох, Энн, как мне плохо! Дай мне выплакаться у тебя на груди. Завтра придется целый день улыбаться. Салли считает, что я отказалась быть ее подружкой на свадьбе из суеверия: «Три раза подружка – женой не бывать» – ты сама знаешь эту примету. Но я отказалась не потому. Мне просто невыносимо стоять рядом с ней и слушать, как она говорит: «Согласна», и знать, что мне никогда не придется сказать этого Джиму. Я могла бы разрыдаться прямо в разгар венчания. Я сама хочу быть невестой… и чтобы мне заготовили приданое… и постельное белье с монограммами… и нанесли подарков. Пусть даже тетя Проныра принесет еще одну серебряную масленку. Она всем сестрам дарила серебряные масленки… кошмарные 143 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» сооружения с куполом, как у собора Святого Петра. Мы бы ставили ее на стол, чтобы Джиму было над чем потешаться. Энн, мне кажется, я схожу с ума. Когда девушки, держась за руки, вернулись в дом, танцы уже закончились. Гостей размещали по комнатам. Томми Нельсон унес Варнаву и Саула в сарай. Тетя Проныра все еще сидела на диване, придумывая, какие еще несчастья, не дай Бог, могут произойти в день свадьбы. – Надеюсь, когда пастор спросит, не знает ли кто причины, по которой этих двух людей нельзя соединить узами брака, никто не встанет и не скажет, что знает – как это было на свадьбе Тилли Хэтфилд. – Нет, Гордону так ни за что не повезет, – засмеялся один из шаферов. Тетя Проныра посмотрела на него взглядом Медузы Горгоны: – Молодой человек, женитьба – это вам не предмет для шуточек. – Какие уж там шуточки! – без тени раскаяния отозвался юноша. – Послушай, Нора, а на твоей свадьбе мы скоро спляшем? Не говоря ни слова, Нора подошла к шутнику и закатила ему пощечины – сначала по одной щеке, потом по другой. После этого, не оглядываясь, она стала подниматься по лестнице. – У этой девушки не в порядке нервы, – заявила тетя Проныра. Глава четырнадцатая Первая половина субботы прошла в вихре последних приготовлений. Энн, надев один из фартуков миссис Нельсон, помогала Норе готовить салаты. К Норе, казалось, было не подступиться – видимо, она, как и предсказывала накануне, раскаивалась, что вечером открыла Энн душу. – Мы от этой свадьбы месяц не опомнимся, – ворчала она, – да папе на самом-то деле и не по средствам такое празднество. Но Салли, видите ли, хотелось, чтобы у нее было все как у людей, а папа и поддался. Он всегда ее страшно баловал. – Зависть и злоба, – раздался вдруг голос тети Проныры, которая просунула голову из кладовки, где она уже почти довела миссис Нельсон до корчей, перечисляя, что еще вдруг может случиться. – Она права, – с горечью сказала Нора. – Абсолютно права. Меня разбирают зависть и злоба… Мне противно смотреть на счастливые лица. И все равно я не жалею, что дала вчера вечером пощечину Джаду Тейлору. Мне только жаль, что я вдобавок не дернула его за нос. Ну ладно, салаты готовы. Красиво получилось, правда, Энн? Когда я в нормальном состоянии, я люблю возиться на кухне. И, если уж говорить правду, надеюсь, что все у Салли пройдет благополучно. Наверное, я все-таки люблю ее, хотя сейчас мне кажется, что я ненавижу всех и каждого, а больше всех Джима Уилкокса. – Надеюсь, жених не пропадет перед самым венчанием, – донеслось до них из кладовки – тетя Проныра продолжала изобретать всевозможные бедствия. – Помню, Остин Крид так и не пришел на венчание – забыл, что оно назначено на этот день. Криды все забывчивы, но не до такой же степени! Девушки посмотрели друг на друга и рассмеялись. Когда Нора смеялась, ее лицо преображалось до неузнаваемости: светлело, теплело, лучилось. Но тут кто-то пришел сообщить ей, что Варнаву стошнило на лестнице, – видимо, объелся накануне куриной печенкой. Нора побежала подтирать пол. А тетя Проныра вышла из кладовки, убедиться, что свадебный пирог все еще цел, а не пропал, как случилось на свадьбе Альмы Кларк десять лет назад. К полудню все было в состоянии безупречной чистоты и готовности: стол накрыт, повсюду расставлены вазы и корзинки с цветами, а в большой северной комнате на втором 144 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» этаже дожидались разряженные в пух и прах Салли и ее подружки. Энн надела свое светлозеленое платье и шляпку в тон и, поглядевшись в зеркало, пожалела, что ее не видит Джильберт. – Ты выглядишь замечательно, – с завистливой ноткой в голосе сказала Нора. – Ты и сама выглядишь замечательно, Нора. Этот дымчатый шифон и шляпка с полями так прекрасно оттеняют блеск твоих волос и голубизну глаз. – Кому есть дело до того, как я выгляжу, – с горечью ответила Нора. – Ну все, я начинаю улыбаться. Следи за мной, Энн. Я не собираюсь портить праздник. Так получилось, что свадебный марш придется играть мне. У Веры ужасно разболелась голова. А я боюсь, как бы не осуществить предсказание тети Проныры и не сыграть вместо него похоронный. Тетя Проныра, которая все утро путалась у всех под ногами в не очень свежем халате и съехавшем набок чепчике, вдруг появилась в роскошном платье из малинового репса и тут же сообщила Салли, что один рукав ее платья пришит, криво. Затем она выразила надежду, что ни у кого из девушек из-под платья не будет торчать нижняя юбка, как случилось с Анни Крусон на ее собственной свадьбе. Тут вошла миссис Нельсон и расплакалась от счастья – так хороша была Салли в белоснежном убранстве невесты. – Ну-ну, Джейн, не впадай в слезливость, – укорила ее тетя Проныра. – В конце концов у тебя есть еще одна дочка… и, похоже, она-то тебя не покинет. Плакать на свадьбе плохая примета. Надеюсь только что никто у нас не помрет в разгар венчания, как случилось с дядей Кромвелем на свадьбе Роберты Прингл. После этого невеста две недели не могла прийти в себя. Провожаемая этим вдохновляющим пожеланием, невеста с подружками стала спускаться по лестнице под звуки свадебного марша, который Нора сыграла, может быть, чересчур бравурно, но, по крайней мере, не спутав с похоронным. Гордон и Салли обвенчались, и никто скоропостижно не умер, и жених не сбежал и не забыл кольцо. Глядя на счастливые лица молодых, их родителей, на букет красавиц подружек, даже тетя Проныра на несколько минут прекратила предсказывать бедствия. – Если твой брак и окажется не очень счастливым, – сообщила она Салли, – в старых девах тебе было бы еще хуже. Нора некоторое время сидела на стульчике возле рояля, глядя на всех мрачным взглядом, но потом подошла к Салли и порывисто ее обняла. – Ну вот и все, – вздохнула она, когда обед закончился и молодые уехали, а вслед за ними и большинство гостей. Нора окинула взглядом комнату, в которой царил гнетущий послепраздничный беспорядок: стоящие вкривь и вкось стулья, затоптанный букетик цветов на полу, оторванный кусочек кружева, два носовых платочка, крошки, разбросанные детьми, темное пятно на потолке, куда просочилась вода из пролитого тетей Пронырой кувшина… – Надо браться за уборку, – свирепо заявила она Энн. – В доме еще осталось полно народу: одни дожидаются парома, другие вообще решили остаться до воскресенья – собираются жечь костер на берегу и танцевать при луне. С моим настроением только танцевать при луне! Я бы с удовольствием залезла с головой под одеяло и там бы выплакалась всласть. – Да, после свадьбы у дома всегда разоренный вид, – отозвалась Энн. – Но я помогу тебе прибраться, а потом выпьем по чашке крепкого чаю. – Энн, уж не считаешь ли ты, что чашка чаю – панацея от всех бед? Это ты должна быть старой девой, а не я! Ладно, не слушай меня, я вовсе не хотела тебя обидеть, просто у меня мерзкий характер. Мне об этих танцах при луне противнее думать, чем о самой свадьбе. Мы часто устраивали такие танцы, и на них всегда был Джим. Знаешь что, Энн, я решила поступить учиться на медицинскую сестру. Сама идея мне отвратительна… и мне заранее жаль своих больных, но я не в силах торчать больше в Саммерсайде и выслушивать насмешки… Ну, давай начнем с грязных тарелок и поглядим, как нам понравится эта работа. 145 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Мне понравится… мне всегда нравилось мыть посуду. Так приятно, когда грязные тарелки опять начинают сверкать как новенькие. – Нет, тебя надо выставлять в музее, – мрачно буркнула Нора. К восходу луны все было готово для танцев на берегу. Молодые люди разожгли из выброшенных на берег досок огромный костер, а взошедшая луна проложила поперек гавани золотистую дорожку. Энн собиралась танцевать до упаду, но, увидев лицо Норы, которая спустилась по ступенькам с корзиной сэндвичей, задумалась. «У нее такой несчастный вид. А что, если?..» Энн с детства была склонна поддаваться внезапному порыву, не особенно задумываясь о последствиях. Она вернулась в дом, схватила на кухне маленькую керосиновую лампу, взбежала по лестнице и поставила лампу на окно мансарды, которое глядело на гавань. С берега лампы не было видно, потому что окно загораживали деревья. «Может, увидев огонь, он приплывет на лодке? Нора, конечно, страшно на меня рассердится, но если он придет, это будет неважно. Да, надо еще прихватить кусочек свадебного пирога для Ребекки Дью». Но Джим Уилкокс не приплыл. Энн сначала все время глядела на воду, а потом, увлекшись танцами, забыла о нем. Нора куда-то исчезла, и тетя Проныра, ко всеобщему облегчению, отправилась спать. Веселье на берегу постепенно затихло, и в одиннадцать часов усталые гости, зевая, разошлись по своим комнатам. К тому времени у Энн настолько слипались глаза, что она совсем забыла про лампу в окне мансарды. Но в два часа ночи тетя Проныра прокралась к ним в комнату с горящей свечой. – Господи, что еще случилось?! – воскликнула Дороти Фрейзер, подскакивая на постели. – Ш-ш-ш, – зашипела тетя Проныра, глядя на них испуганно вытаращенными глазами. – Кто-то забрался в дом… Слышите? – Похоже, что кот мяукает… или собака лает, – хихикнула Дороти. – Ничего подобного, – сурово произнесла тетя Проныра. – Я слышу, как в сарае лает собака, но меня разбудил другой звук. Будто что-то упало – такой явственный громкий стук. – Спаси Господь от домовых и разных прочих чудищ, что топают и грохают над нами по ночам, – тихонько процитировала Энн. – Мисс Ширли, тут нет ничего смешного. В дом забрались грабители. Я пошла будить Сэмюеля. Тетя Проныра исчезла, а девушки недоуменно глядели друг на друга. – Может, кто за подарками в библиотеку залез? – предположила Энн. – Я встаю! – заявила Мейми. – Слушай, Энн, как тебе показалась тетя Проныра с распущенными космами? Ну прямо аэндорская ведьма, правда? Все четыре девушки, накинув халатики, вышли в коридор. С другого конца шла тетя Проныра, а за ней доктор Нельсон в халате и домашних тапочках. Из двери спальни выглядывала миссис Нельсон, которая никак не могла найти свой халат. Она испуганно шептала вслед мужу: – Сэмюель, будь осторожен… Если это грабители, они могут быть вооружены… – Чушь все это, я уверен, никого там нет, – отозвался доктор Нельсон. – А я слышала, как что-то упало, – проблеяла тетя Проныра. К группе присоединились двое молодых людей. Во главе с доктором они тихо спустились по лестнице. Позади со свечой в одной руке и кочергой в другой кралась тетя Проныра. В одном она была права: в библиотеке действительно раздавались какие-то звуки. Доктор Нельсон открыл дверь и шагнул внутрь. Варнава, который ухитрился где-то спрятаться, когда Саула поймали и отнесли в сарай, сидел на спинке дивана и с усмешкой взирал на происходящее. В тусклом свете свечи было видно, что в середине комнаты стоят Нора и какой-то молодой человек, который одной рукой обнимал ее, а другой вытирал ей лицо большим носовым платком. 146 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – У него в платке хлороформ! – завизжала тетя Проныра, и кочерга с грохотом вывалилась из ее ослабевшей руки. Молодой человек обернулся, глядя на вошедших, и уронил платок. Вид у него был сконфуженный. Но в общем-то это оказался довольно симпатичный молодой человек с улыбчивыми светло-карими глазами, рыжеватыми волосами и крупным мужским подбородком. Нора схватила платок и прижала его к лицу. – Джим Уилкокс, как это понимать?! – чрезвычайно грозным тоном спросил доктор Нельсон. – Я и сам не знаю, как это понимать, – хмуро отозвался Джим Уилкокс. – Когда я вернулся домой, увидел в окне Норы сигнал… ну и приплыл. – Никаких сигналов я не подавала, – возмутилась Нора. – И не гляди на меня так, папа! Я не спала, даже еще не раздевалась… сидела у окна… и вдруг вижу, что с берега к дому поднимается человек. Когда он подошел поближе, я разглядела, что это Джим, и спустилась вниз. В темноте я ударилась об дверь библиотеки, и у меня из носа пошла кровь. А Джим вот пытался ее остановить. – Я впрыгнул в окно и опрокинул вон ту скамейку. – Я же вам говорила, что слышала стук, – сказала тетя Проныра. – …А теперь Нора говорит, что никакого сигнала она не давала, так что примите мои извинения, и я пошел. – Нет, это ты извини, что твой покой был нарушен и тебе пришлось понапрасну тащиться в лодке через бухту, – ледяным тоном сказала Нора, отыскивая чистое место на платке Джима. – Вот уж действительно дурацкий номер, – изрек доктор. – Сходи-ка, Сэмюель, погляди, заперта ли задняя дверь, – велела тетя Проныра. – Это я поставила лампу в окне, – смущенно призналась Энн, – а потом про нее забыла… – Энн, как ты посмела?! – закричала Нора. – Я никогда тебе этого не прощу! – Вы что, все с ума здесь посходили? – раздраженно спросил хозяин дома. – Понять ничего нельзя. Закрой окно, Джим, – дует, просто сил нет. Нора, запрокинь голову назад, и кровотечение пройдет. Но Нора заливалась слезами ярости и стыда, которые, смешиваясь с кровью, разрисовали ее лицо, как У индейца, вставшего на тропу войны. А у Джима Уилкокса был такой вид, словно ему больше всего на свете хотелось провалиться сквозь землю. – Ну, Джим Уилкокс, – воинственно заявила тетя Проныра, – теперь, как порядочный человек, ты должен жениться на Норе. Если в городе узнают, что вы тут были вдвоем в два часа ночи, то на ней уже никто никогда не женится. – Жениться?! – негодующе воскликнул Джим. – Да я всю жизнь только и мечтал на ней жениться… а она… – А почему ты мне этого ни разу не сказал?! – воскликнула Нора, поворачиваясь к нему. – Как я мог сказать, когда ты только и делала, что третировала меня и глумилась надо мной? Ты мне тысячу раз давала понять, что презираешь меня! Какое тут предложение? А в январе ты сказала… – Ты сам меня довел… – Я тебя довел? Ты нарочно поссорилась со мной, чтобы от меня избавиться… – Вовсе нет… – И все-таки я, увидев твой сигнал, как дурак рванул сюда посреди ночи, решив, что нужен тебе. Почему я не сделал предложения? Ну хорошо, сейчас я тебе сделаю предложение, а ты можешь отлично позабавиться, отказав мне перед всеми. Нора Нельсон, ты согласна стать моей женой? 147 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Да неужели же нет? Конечно, согласна! – совершенно не смущаясь окружающих, воскликнула Нора. Даже Варнава вроде бы покраснел при виде такого бесстыдства. Джим устремил на Нору изумленный взгляд… и в следующую секунду бросился к ней и заключил в объятия. Перестала у нее из носа идти кровь или нет – это его совершенно не заботило. – По-моему, мы все забыли, что сейчас воскресное утро, – заметила тетя Проныра, которая сама это только что вспомнила. – Может, кто чайку вскипятит мне надо успокоить нервы. Я не привыкла наблюдать такие дикие сцены. Ну что тут сказать? Нора таки поймала его на крючок. И при свидетелях. Все отправились на кухню. Миссис Нельсон спустилась вниз и через десять минут уже разливала чай всем, кроме Норы и Джима, которые остались в библиотеке под присмотром Варнавы. Энн увидела Нору только поздно утром – и это была совсем другая Нора, на десять лет помолодевшая от счастья. – Я так тебе признательна, Энн. Если бы ты не выставила лампу… хотя были две или три минуты, когда мне хотелось растерзать тебя! – Надо же, какая жалость, – простонала Томми Нельсон, – а я проспала все эти потрясающие события. Но последнее слово все же осталось за тетей Пронырой. – Я только надеюсь, – съязвила она, – что вы с Джимом не оправдаете поговорку: спеши жениться, а пожалеть потом успеешь. Глава пятнадцатая Отрывок из письма Энн Джильберту. «Сегодня закончился последний день учебного года. Впереди два месяца в Грингейбле, аромат росистых папоротников вдоль ручья, пестрые тени на Тропе Мечтаний и красная от земляники поляна позади выгона мистера Бэлла. У меня такое чувство, словно за спиной выросли крылья. Джен Прингл сегодня принесла мне букет ландышей и пожелала хорошо отдохнуть. Она собирается как-нибудь приехать к нам в Грингейбл на уик-энд. Ну не чудеса ли? Но бедняжка Элизабет совершенно убита горем. Я попросила миссис Кемпбелл отпустить ее в гости в Грингейбл, но та сочла это нецелесообразным. Слава Богу, что я ничего не сказала о своих надеждах Элизабет, а то слезам не было бы конца. – Я буду писать тебе каждую неделю, детка, – утешала я ее. – Правда, мисс Ширли? Мне за всю жизнь никто ни разу не прислал письма. Как это будет замечательно! И я тоже буду вам писать, если только они дадут мне марку для конверта. Но если и не дадут, то все равно знайте, что я о вас непрерывно думаю. У нас в саду живет бурундук, и я назвала его Ширли. Вы не возражаете? Я сначала хотела назвать его Энн Ширли, но потом решила, что это как-то неуважительно по отношению к вам… К тому же имя Энн звучит не по-бурундучьи. А потом, вдруг он мальчик? Правда, бурундуки очень милые зверьки? Но Марта говорит, что они грызут корни розовых кустов. – Она еще и не такое придумает, – ответила я. Я спросила Кэтрин Брук, где она собирается провести лето. – Здесь. А вы думали где? Надо было бы пригласить ее в Грингейбл, но у меня просто язык не повернулся. Да она все равно, наверное, отказалась бы. Это такой человек – она способна испортить настроение целому дому. Но когда я представляю себе, как Кэтрин все лето будет сидеть одна в своей унылой комнатенке, меня начинают терзать угрызения совести. Мукомол поймал на днях змею, принес ее в дом и положил в кухне на пол. Если бы щеки-помидоры Ребекки Дью могли побледнеть, она стала бы белая как мел. 148 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Нет, это – предел! – воскликнула она. Ребекка вообще последние дни пребывает в дурном настроении: ей приходится целыми днями обирать с розовых кустов больших серозеленых жуков и бросать их в банку с керосином. Она говорит, что наш мир переполнен зловредными насекомыми. – Помяните мои слова, когда-нибудь они его обглодают начисто, – мрачно предсказывает она. Нора Нельсон в сентябре выходит замуж за Джима Уилкокса. Никакой шумной свадьбы не будет – ни гостей, ни подружек. Нора сказала, что это единственный способ спастись от тети Проныры, а терпеть ее у себя на свадьбе она не собирается. Но меня приглашают. Нора считает, что если бы не я и не та лампа в окошке, Джим никогда бы к ней не вернулся. Оказывается, он собирался продать свой магазин и уехать на запад. Подумать только, сколько людей считают себя обязанными мне своим счастьем… Салли говорит, что Нора с Джимом будут без конца ссориться, но что, ссорясь друг с другом, они будут счастливее, чем живя в мире и согласии со всем остальным светом. А я думаю, что вряд ли они будут так уж часто ссориться. Большинство бед на свете происходит от отсутствия взаимопонимания. Вот и мы с тобой так долго не могли… Доброй ночи, мой дорогой и любимый. Сон твой будет покоен и сладок, если только Бог услышит молитвы твоей верной подруги сердца. P. S. Последнее предложение – цитата из письма бабушки тети Шатти». ГОД ВТОРОЙ Глава первая 14 сентября Аллея Оборотней Звонкие Тополя «Никак не могу смириться с тем, что два месяца пролетели и мы опять в разлуке. Какие это были прекрасные два месяца, правда, дорогой? Но зато осталось только два года до того дня, когда… (Здесь опущено несколько абзацев.) Но мне было приятно вернуться в Звонкие Тополя… в свою собственную башню, свое особое кресло и свою недосягаемую постель… и даже к Мукомолу, дремлющему в кухне на подоконнике. Вдовы обрадовались моему возвращению, а Ребекка Дью прямо сказала: – Наконец-то вы опять с нами! Элизабет встретила меня у зеленой калитки с бурным восторгом. – Я боялась, а вдруг вы раньше меня попали в наше Завтра. – Какой чудный вечер, – сказала я. – Там, где вы, всегда чудный вечер, мисс Ширли. – призналась Элизабет. Правда, очаровательный комплимент? – Ну, а как ты провела лето, милая? – спросила я. – Я думала о том, как будет прекрасно в нашем Завтра, – тихо ответила она. Потом мы пошли в мою комнату и читали рассказ про слонов. В настоящий момент Элизабет очень интересуется слонами. – Слон – это такое необыкновенное животное, – серьезно сказала она, подперев кулачками подбородок. – Я надеюсь встретить в Завтра множество слонов. 149 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Мы нарисовали на нашей карте парк для слонов. И не надо напускать на себя высокомерный вид, Джильберт. Представляю твою пренебрежительную усмешку. Сказки нужны людям, без них они просто не проживут, но кто-то же должен их придумывать. Даже в школу я была рада вернуться. У Кэтрин Брук характер не улучшился, но мои ученики как будто обрадовались мне, а Джен Прингл попросила помочь ей делать нимбы для ангелов: скоро состоится концерт воскресной школы. Мы собираемся реорганизовать наш драматический клуб. Хотим попробовать уговорить всех родителей сделать небольшой денежный взнос: тогда не надо будет брать деньги за членство в клубе. В следующую субботу мы с Льюисом Алленом объедем дома вдоль Долиш-роуд. Льюис попытается убить сразу двух зайцев: он хочет участвовать в объявленном журналом «Сельский дом» конкурсе на лучшую фотографию живописной фермы. Победитель получит приз 25 долларов, на которые Льюис сможет купить очень нужные ему новый костюм и пальто. Все лето он работал на ферме, а зимой опять будет уборщиком в своем пансионе. Как ему, наверное, противно этим заниматься, но он никогда не жалуется. Мне очень симпатичен Льюис. Он такой целеустремленный и так очаровательно улыбается. Но у него не очень крепкое здоровье, и прошлой зимой я боялась, что он надорвется и сляжет. Однако на ферме он как будто окреп. Сейчас Льюис в выпускном классе, а потом надеется хотя бы год проучиться в Куинс-колледже. Вдовы собираются приглашать его по субботам на ужин. Мы с тетей Кэт обсудили проблему, откуда взять на это деньги. Она согласилась принять от меня небольшой взнос. Ребекку мы, конечно, не стали уговаривать – просто я спросила тетю Кэт в ее присутствии, можно ли мне приглашать Льюиса Аллена на ужин хотя бы две субботы в месяц. Тетя Кэт ледяным голосом ответила, что у них нет на это лишних денег – они ведь и так каждую субботу приглашают какую-нибудь одинокую девушку. Слышал бы ты, как взвилась Ребекка Дью! – Нет, вы только послушайте! До того уж обеднели, что не можем иногда накормить бедного работящего мальчика, который изо всех сил старается получить образование! Да вы больше платите за печенку для Проклятого Котяры, а он уже до того разжирел, что скоро лопнет. Можете вычесть доллар из моего жалованья, а Льюиса, пожалуйста, приглашайте. Как Ребекка решила, так и сделали. Льюис Аллен приходит к нам по субботам, но на печенке для кота экономить не стали, да и у Ребекки доллар из жалованья не вычли. Какой же она милый человек, наша Ребекка Дью! Вчера поздно вечером тетя Шатти пришла ко мне пожаловаться, что ей хочется купить себе вышитую бисером накидку, а тетя Кэт считает, что она стара носить такие вещи. – Вы тоже так считаете, мисс Ширли? Я не хочу выглядеть смешной… но мне всегда нравились такие накидки, а сейчас они опять вошли в моду. – Да, что вы, тетя Шатти, конечно же, я так не считаю! – заверила я ее. – Каждый должен носить то, что ему нравится, невзирая на возраст. Если бы вы были слишком стары, вам бы и не захотелось такую накидку. – Куплю, и все. Пусть Кэт говорит что хочет, – Решительно заявила тетя Шатти, явно пугаясь собственной смелости. Но я думаю, она все-таки купит накидку, и мне пришло в голову, как примирить с этим тетю Кэт. Я сейчас одна в своей башне. Снаружи стоит бархатная тишина. Даже тополя не шуршат листьями. Я только что высунулась в окно и послала воздушный поцелуй одному человеку, который сейчас в сотне миль от меня». 150 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Глава вторая Дорога Долиш-роуд шла неспешными изгибами, и день был из тех, что располагают к неспешности, – так, по крайней мере, думали Энн с Льюисом, которые не спеша брели по ней, останавливаясь, чтобы полюбоваться мелькнувшей между деревьями синевой бухты или сфотографировать красивый вид или живописный домик, полускрытый кустами сирени. Гораздо меньше удовольствия им доставляли разговоры с хозяевами домов насчет взносов на школьный драматический клуб, но Энн с Льюисом поделили эту неприятную обязанность: Льюис разговаривал с женщинами, а Энн с мужчинами. – Если вы решили надеть это платье и шляпку, возьмите на себя мужчин, – посоветовала ей Ребекка Дью, – Мне в молодости не раз приходилось собирать пожертвования, и я убедилась, что больше денег или хотя бы обещаний получают те, кто лучше одеты и хороши собой – если, конечно, речь идет о мужчинах. Но если собираешься обращаться к женщинам, надо одеться победнее и похуже. – Правда, идти по дороге очень интересно, Льюис? – задумчиво спросила Энн. – Только не по прямой, а такой, которая извивается и за каждым поворотом тебя ждет чтонибудь необыкновенное. Я всю жизнь затаив дыхание ждала: что откроется за следующим поворотом. – А куда идет эта дорога? – осведомился практичный Льюис. – Я могла бы в типичной манере скучной учительницы сказать, что она не идет, а пролегает. Но я так не скажу. И вообще это неважно, куда она идет и где кончается. Помнишь, как это сказано у Эмерсона: «Ну какое мне дело до времени?» Давай сделаем эту фразу своим девизом на сегодня. Я думаю, что если мы даже оставим вселенную в покое, она все равно как-нибудь, худо-бедно проживет и без нас. Посмотри на эти тени от облаков… и на эти покойные зеленые долины… и вон на тот домик, у каждого угла которого растет по яблоне. Представь себе, как он выглядит весной. В такой день чувствуешь, что твоя душа отзывается всему живому и каждый ветерок твой брат. Я рада, что вдоль дороги растет так много папоротников и на них лежит серебристая паутина. Они напоминают мне дни, когда я притворялась… или всерьез верила (по-моему, все-таки всерьез верила), что эта паутина – скатерть, расстеленная феями. Они нашли недалеко от дороги ручеек и сели на мягкий мох, чтобы напиться из фунтика, который Льюис скрутил из березовой коры. – Настоящее удовольствие от воды получаешь только тогда, когда умираешь от жажды и вдруг находишь ручей, – сказал Льюис. – Работая на строительстве железной дороги, я однажды потерялся в прерии. День был жаркий, я бродил по прерии несколько часов и уже думал, что умру от жажды, когда вдруг увидел несколько ив, а под ними маленький ручеек. Как же я пил! В тот день я понял, почему Библия с таким уважением говорит о доброй воде. – Кажется, воды у нас сейчас будет в избытке, – с тревогой сказала Энн. – Собирается дождь, Льюис. Я вообще-то люблю дождь, но на мне красивое платье и моя лучшая шляпка. А спрятаться некуда. – Вон там должна быть заброшенная кузница, – показал Льюис. – Побежали! Они успели добежать до укрытия и оттуда с беспечным удовольствием смотрели, как начинается ливень. Все вдруг затихло. Молодые ветерки, которые деловито шуршали и перешептывались по обеим сторонам Долиш-роуд, вдруг сложили крылья и замерли в безмолвии и неподвижности. Ни один листик не шевелился, ни одна тень не мелькала на траве. Листья на клене, стоявшем у поворота дороги, вывернулись наизнанку. Казалось, дерево побледнело от испуга. Затем, как зеленая волна, надвинулась огромная прохладная тень – туча закрыла солнце. Порыв ветра – и полил дождь. Капли стучали по листьям, плясали на дымящейся красной дороге и весело цокали по крыше старой кузницы. 151 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Неужели это надолго? – спросил Льюис. Но дождь скоро прошел. Он кончился так же внезапно, как начался, и вот уже солнце осветило мокрые блестящие деревья. Ярко-синее небо прорвалось между клочьями тучи. Вдали виднелся холм, все еще окутанный тенью дождя, но у его подножия чаша долины до краев заполнилась клубящейся персиковой дымкой. Лес сверкал, как весной, а на большом клене над кузницей запела птица – с таким подъемом, словно и впрямь решила, что пришла весна. Да и как было не обмануться, глядя на свежеомытый прекрасный мир. – Давай посмотрим, куда ведет эта дорога, – предложила Энн, когда они вышли из кузницы и увидели уходившую вправо полузаросшую дорогу. – Мне кажется, тут никто не живет, – с сомнением сказал Льюис. – По-моему, она выходит к гавани. – Неважно, пойдем посмотрим. У меня слабость к затерянным маленьким дорожкам, которые ведут неведомо куда. Я печенкой чувствую, что здесь есть дом, заслуживающий того, чтобы его сфотографировать. Печенка Энн оказалась права: они действительно скоро вышли к дому – и он вполне заслуживал, чтобы его сфотографировать. Это был дом старинной постройки, с низко опущенной крышей и квадратными окнами. Над ним простирали свои ветви огромные ивы, а вокруг были почти непроходимые заросли кустарников и многолетних цветов. Дом был скучного мутно-серого цвета, но позади него виднелись новые ладные амбары и сараи. – Говорят, если амбары выглядят лучше дома, это признак того, что хозяин зарабатывает больше, чем тратит, – улыбнулся Льюис. Они пошли к дому по изрытой глубокими колеями травянистой дороге. – Я бы сказала, это признак того, что он больше заботится о своих лошадях и коровах, чем о домочадцах, – засмеялась Энн. – Нет уж, здесь мы взноса не получим, но зато для конкурса это самый подходящий дом из всех, что мы видели. На фотографии не будет заметно, какого он цвета. – По этой дорожке, похоже, мало кто ездит, – пожав плечами, отозвался Льюис. – Видно, здесь живут не очень общительные люди. Боюсь, они слыхом не слыхали о драматическом клубе. Надо сфотографировать дом, пока они не вылезли из своего логова. Дом казался пустым. Льюис сфотографировал его, потом они открыли маленькую белую калитку, прошли через двор и постучали в голубую боковую дверь, которая, повидимому, вела на кухню: парадная дверь, как и в Звонких Тополях, существовала в основном напоказ… если только это можно сказать про дверь, практически скрытую под плетями дикого винограда. Во всех домах, где они побывали раньше, хозяева, даже если и не раскошеливались, то во всяком случае встречали их вежливо. Поэтому Энн и Льюис опешили, когда на пороге вместо улыбающейся жены или дочери фермера появился высокий широкоплечий мужчина лет пятидесяти с седеющими, коротко стриженными волосами и лохматыми бровями, и неприветливо спросил: – Чего вам тут надо? – Мы пришли рассказать вам о драматическом клубе нашей школы… – неуверенно начала Энн. Больше ничего сказать не удалось. – Знать не знаю ни о каком клубе. И знать не хочу. Мне до него нет никакого дела, – резко оборвал Энн хозяин и захлопнул дверь у них перед носом. – По-моему, с нами обошлись невежливо, – заметила она, когда они с Льюисом пошли назад к калитке. – Да, ничего не скажешь – весьма любезный джентльмен, – с ухмылкой произнес Льюис. – Мне жаль его жену, если она у него есть. – Скорее всего нет, а то бы она прибрала его к рукам. Отдать бы его Ребекке Дью на воспитание. Но, во всяком случае, фотография у тебя будет, и я предчувствую, что она 152 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» получит первую премию. Ой, мне в ботинок попал камешек. Придется без разрешения присесть на ограду этого негостеприимного джентльмена и снять ботинок. – Ничего, из дома нас не видно, – успокоил ее Льюис. Когда Энн вытряхнула камешек и зашнуровала ботинок, они услышали шорох – ктото тихо пробирался сквозь заросли. Через несколько секунд перед ними предстал мальчик лет восьми. В руке у него был большой кусок пирога. Он застенчиво глядел на незнакомых людей и не говорил ни слова. Мальчик был красивый, с кудрявыми русыми волосами и большими доверчивыми глазами. В нем было что-то интеллигентное, несмотря на босые ноги, выцветшую ситцевую рубашку и потертые плисовые штаны. Его можно было принять за принца, переодетого нищим. Позади стоял большой ньюфаундленд, доходивший мальчику почти до плеча. Энн улыбнулась своей ласковой улыбкой, которая неизменно располагала к ней детей. – Привет, парень, – сказал Льюис. – Ну и пес у тебя. Мальчик тоже улыбнулся, шагнул вперед и протянул пирог. – Возьмите, – застенчиво предложил он. – Это папа мне испек, но мне хочется отдать его вам. У меня и так много всякой еды. Льюис чуть было не отказался от столь простодушно предложенного угощения, но Энн толкнула его локтем. Он понял намек, взял пирог у мальчика и с серьезным видом преподнес его Энн, которая так же серьезно разломила пирог пополам и дала Льюису одну половину. Они знали, что пирог надо съесть, хотя насчет кулинарных способностей папы у них были большие сомнения. Но эти сомнения рассеялись, как только они надкусили пирог. Папа, может быть, и не страдал излишней учтивостью, но пироги с яблоками он печь умел. – Как вкусно! – воскликнула Энн. – А как тебя зовут, мальчик? – Тедди Армстронг, – ответил их новый знакомый. – Но папа всегда зовет меня «парнишка». У него, кроме меня, никого нет. Он меня ужасно любит, а я ужасно люблю его. Вы, наверно, подумали, что он невежливый, потому что он захлопнул у вас перед носом дверь, но на самом деле он добрый. Я слышал, вы просили поесть. («Мы не просили поесть, но это неважно», – подумала Энн.) Вот я и решил принести вам пирог, потому что мне всегда жалко бедных и голодных людей. У меня полно еды. Папа замечательно готовит. Какой он делает рисовый пудинг – пальчики оближешь! – А изюм он в него кладет? – спросил Льюис с ласковой усмешкой в глазах. – Кучу! Папа совсем не жадный. – А мамы у тебя нет, малыш? – спросила Энн. – Нет. Моя мама умерла. Миссис Меррил как-то сказала мне, что Бог взял ее в рай, но папа говорит, что никакого рая нет, а уж он-то знает. Он прочитал тыщи книг. Когда я вырасту, я хочу быть таким же, как он, – только я всегда буду кормить голодных. Папа вообще не жалует посторонних, но меня он страшно любит. – А в школу ты ходишь? – спросил Льюис. – Нет, папа сам меня учит. Попечители ему сказали, что на следующий год меня надо отправить в школу. Я, пожалуй, и не прочь ходить в школу – там будет с кем играть. Конечно, у меня есть Карло, и папа сам замечательно умеет играть, когда у него есть время. Но он всегда занят. Ему же надо обрабатывать ферму и убирать дом. Поэтому у него нет времени на разговоры с соседями. Когда подрасту, я буду ему помогать, и тогда он станет вежливее. – Хорош был пирог, парнишка, – похвалил Льюис, проглатывая последний кусочек. Мальчик просиял. – Я рад, что вам понравилось. – Хочешь сфотографироваться? – спросила Энн, чувствуя, что предложить щедрому малышу деньги за угощение было бы просто неудобно. – Видишь, у Льюиса есть фотоаппарат. – Очень хочу! – воскликнул мальчик. – А Карло тоже можно? 153 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Конечно, и Карло можно. Энн поставила мальчика с собакой перед пышным кустом. Это была очень красивая картина: маленький мальчик обнимает за шею своего огромного лохматого приятеля. Оба выглядели страшно довольными, и Льюис потратил на них свой последний кадр. – Если хорошо получится, я пришлю тебе фотографию по почте, – пообещал он. – Какой у тебя адрес? – «Мистеру Джиму Армстронгу, Гленкоув-роуд. Для Тедди Армстронга», – ответил парнишка. – Вот будет здорово – получить письмо по почте! Я лопну от гордости. А пока папе ничего не скажу: это ему будет сюрприз! – Ну, жди письма недели через две-три, – сказал Льюис. А Энн вдруг нагнулась и поцеловала загорелую щечку мальчика. У нее почему-то защемило сердце. Какой прелестный мальчик… какой добрый… а мамы у него нет. Дойдя до поворота дорожки, они оглянулись. Мальчик стоял на каменной ограде и махал им рукой. Разумеется, Ребекка Дью знала все про Армстронгов. – Жена Джима Армстронга умерла пять лет назад, и он никак не может это пережить. Раньше он не был таким грубияном… вполне приятный мужчина, хотя малость нелюдим. Это у него, видно, с рождения. Обожал жену – она была моложе его на двадцать лет. Когда она умерла, он страшно переживал… и изменился до неузнаваемости. Стал сварливым и злым. Не захотел даже взять экономку, решил сам воспитывать ребенка и вести дом. Он много лет жил холостяком и привык управляться. – Но разве для ребенка это жизнь? – возмутилась тетя Шатти. – Отец никогда не водит его в церковь, и вообще ему не с кем общаться. – Я слышала, что он боготворит мальчика, – сказала тетя Кэт. – «Да не будет у тебя других богов пред лицем моим», – вдруг процитировала Ребекка Дью. Глава третья Льюис сумел напечатать фотографии только через три недели и принес их в субботу, когда явился на традиционный ужин. И дом, и парнишка получились замечательно. – Льюис, а ведь он похож на тебя! – воскликнула Энн. – И верно, – подтвердила Ребекка Дью, вглядываясь в фотографию. – Я тоже, когда его в первый раз увидела, подумала, что он на кого-то очень похож, только не могла вспомнить, на кого. – Глаза… лоб… выражение лица… ну в точности твои, Льюис, – сказала Энн. – Не может быть, чтоб я был таким хорошеньким ребенком, – пожал плечами Льюис. – У меня где-то есть фотография в восьмилетнем возрасте. Надо ее найти и сравнить. Она вас повеселит, мисс Ширли. У меня там серьезное выражение лица, длинные волосы и кружевной воротник. И вид такой, словно не могу пошевелиться. Наверное, мне зажали голову – тогда для этого было специальное приспособление. Но даже если мы и похожи это просто случайное совпадение. Парнишка никак не может быть моим родственником. У меня вообще нет родственников на острове… по крайней мере, сейчас нет. – А где ты родился? – спросила тетя Кэт. – Мои родители умерли, когда мне было десять лет, и я стал жить с маминой кузиной… Я звал ее тетя Ида. Она тоже умерла… три года назад. – Джим Армстронг приехал из Брансуика, – сообщила Ребекка Дью. – Он тоже не всегда жил на острове… а то не был бы таким чудным. У нас у всех есть свои странности, но мы, по крайней мере, держимся в рамках. 154 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Да я и не очень-то обрадовался бы, окажись этот неотесанный мистер Армстронг моим родственником, – ухмыльнулся Льюис, с аппетитом поедая коричный кекс мисс Шатти. – Но когда фотография будет готова и вставлена в рамку, я, пожалуй, сам отнесу ее на Гленкоув-роуд и расспрошу мистера Армстронга. Может статься, мы и состоим в отдаленном родстве. Я ведь очень мало знаю о маме. Я думал, у нее нет родственников, а может, окажется, что есть. Что у папы никаких родственников нет, я знаю точно. – Если ты сам отнесешь фотографию, парнишка расстроится – он же так хотел получить ее в письме на свое имя, – напомнила Энн. – Ничего, я пошлю ему по почте что-нибудь другое. В следующую субботу Льюис подъехал к Звонким Тополям на старой скрипучей тележке, в которую была впряжена еще более старая кобыла. – Я еду на Гленкоув-роуд отвезти Тедди его фотографию, мисс Ширли, – объявил он. – Если не боитесь ехать в таком лихом экипаже, то приглашаю и вас. Думаю, колеса сегодня еще не отвалятся. – Где ты раздобыл такую древность? – спросила Ребекка Дью. – Не надо насмехаться над моим славным скакуном, мисс Дью. Надо уважать седины. Мистер Бендер одолжил мне тележку и лошадь на условии, что я завезу мешок картошки его шурину на Долиш-роуд. Я все никак не мог выбрать время сходить к Армстронгам пешком. – Время он выбрать не мог, видишь ли! – передразнила его Ребекка Дью. – Да я сама дошла бы туда пешком быстрее, чем эта кляча. – И отнесли бы на Долиш-роуд мешок картошки, моя могучая мисс Дью? Красные щеки Ребекки Дью покраснели еще больше. – Нечего насмехаться над старшими, – рассердилась она. Потом, без всякой связи с предыдущей фразой, добавила: – Хочешь в дорогу несколько пончиков? Однако древняя кобылка оказалась способной развивать совершенно неожиданную скорость. Энн хихикала про себя, представляя, какое они с Льюисом являют зрелище. Что бы сказала миссис Гарднер, да хотя бы та же тетя Джемсина, если бы они ее видели? Но все это неважно. Стоял прекрасный осенний день, а Льюис был интересным собеседником. Энн не 155 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» сомневалась – он добьется всего, что задумал. Никому из знакомых не пришло бы в голову пригласить ее прокатиться на древней кобыле мистера Бендера в грозящей развалиться тележке. Но Льюис не видел в этом ничего зазорного. Какая разница, на чем ехать, – лишь бы добраться до места. Холмы вдали все так же голубеют, дорога все так же рдеет, клены по сторонам красуются все в том же роскошном осеннем уборе. У Льюиса был философский склад ума, и его так же мало заботило мнение соседей, как насмешки некоторых товарищей по классу, называвших его прислугой, потому что он мыл посуду и убирал дом вместо платы за пансион. Подумаешь, прислуга! Когда-нибудь он им докажет. Может, у него и пусто в карманах, зато в голове кое-что есть. А пока он с удовольствием ехал вместе с прелестной мисс Ширли повидать малыша Тедди. Выгружая мешок картошки около дома мистера Меррила, шурина мистера Бендера, он рассказал хозяину, куда и зачем они с мисс Ширли направляются. – У тебя есть фотография маленького Тедди Армстронга? – воскликнул мистер Меррил. – Да, и очень хорошая. – Льюис развернул обертку и с гордостью показал фотографию. Мистер Меррил громко хлопнул себя по ляжке: – Ну и дела! Разве вы не знаете, что малыш Тедди умер? – Умер?! – в ужасе воскликнула Энн. – Боже мой… я не могу поверить, мистер Меррил… такой прелестный мальчик… – Мне очень жаль, мисс, но это так. Его отец вне себя от горя, и еще больше убивается от того, что у него не осталось ни одной фотографии мальчика. А у вас, оказывается, есть отличная фотография. Потрясающе! – Какой ужас, – сдавленно проговорила Энн. У нее перед глазами стояла маленькая фигурка мальчугана, махавшего им рукой. – Что поделаешь. Он умер почти две недели назад. От воспаления легких. Он ужасно мучился, но, говорят, стойко переносил страдания. Не знаю, что теперь будет с Джимом Армстронгом. Говорят, он почти помешался от горя. Сидит весь день и бормочет: «Если б только у меня был портрет моего парнишки…» – Мне его очень жалко, – вдруг проговорила миссис Меррил, которая до этого молча стояла рядом с мужем. – У него ведь есть деньги, и он нас всех презирал за то, что мы так бедны. И вот он остался со своими деньгами, но ему уже некого любить. Золотой осенний день потерял для Энн всю свою прелесть. Малыш Тедди за их короткую встречу сумел завладеть ее сердцем. Молча ехали они с Льюисом по травянистой дороге и остановились перед калиткой. Карло лежал на каменном крыльце. Он поднялся и подошел к ним, лизнул руку Энн и посмотрел на нее большими грустными глазами, как бы спрашивая, не знает ли она, куда девался его маленький товарищ. Дверь дома была открыта, и они увидели внутри человека, который сидел за столом, опустив голову на вытянутые руки. Услышав стук, он встал и подошел к двери. Энн поразилась произошедшей с ним перемене. Его щеки впали, лицо заросло щетиной, а обведенные темными кругами глаза горели лихорадочным блеском. Энн ожидала грубости, но он, очевидно, узнал ее и вяло произнес: – А, это опять вы. Парнишка говорил, что вы ласково с ним разговаривали и поцеловали его. Вы ему понравились. Я сожалею, что был с вами груб. А что вам сейчас нужно? – Мы хотим вам кое-что показать, – мягко сказала Энн. – Что ж, заходите. Не говоря больше ни слова, Льюис развернул обертку и протянул Джиму Армстронгу фотографию. Тот схватил ее, впился в нее изумленным взглядом, потом упал на стул и 156 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» разразился рыданиями. Энн никогда не видела, чтобы мужчина так плакал. Они с Льюисом стояли молча, пока он немного не успокоился. – Вы не представляете, что сделали для меня! – сказал он наконец прерывающимся голосом. – У меня не осталось ни одной его фотографии. Другие могут мысленно представить себе лицо, а я нет. С тех пор как мой парнишка умер, я ужасно мучился, потому что не мог вспомнить его лицо. А теперь вы принесли мне это… хотя я вас тогда на порог не пустил. Присаживайтесь, пожалуйста. Мне бы хотелось отблагодарить вас, но я не знаю как. Вы спасли меня от сумасшествия… может быть, от смерти. Как же он тут похож! Так и кажется, что сейчас заговорит. Мой ненаглядный парнишечка! Как я буду без него жить? У меня ничего не осталось… Сначала его мать… потом он. – Он был прелестный мальчик, – ласково сказала Энн. – Да, чудный малыш. Мой маленький Тедди… Это его мать так назвала – Теодор… она говорила, что это значит «дар богов». И какой же он был терпеливый, ни разу не пожаловался. Один раз улыбнулся мне и сказал: «Папа, мне кажется, что в одном ты ошибался. Рай, наверное, все-таки есть. Как ты думаешь, папа?» И я сказал ему: «Да, есть». Прости меня, Боже, за то, что я пытался лишить его веры. Он тогда так радостно улыбнулся: «Значит, я попаду в рай и найду там маму и Бога. Мне-то будет не так уж плохо. Вот за тебя я беспокоюсь, папа. Тебе без меня станет очень одиноко. Но ты уж постарайся и будь повежливей с людьми, а мы тебя будем ждать». Я обещал, что постараюсь, но, когда он умер, просто не мог выносить одиночества и пустоты. Я бы сошел с ума, если бы вы не принесли мне эту фотографию. Теперь мне будет легче. Он еще некоторое время рассказывал им про Тедди, явно находя в этом облегчение. Куда девалась его мрачность и неразговорчивость! Под конец Льюис достал маленькую выцветшую фотографию, где он был изображен ребенком, и показал ее Джиму. – Вы не знали кого-нибудь, похожего на этого мальчика? – спросила Энн. Мистер Армстронг долго изумленно разглядывал фотографию. – Он очень похож на парнишку, – наконец произнес он. – А кто это? – Это я, – ответил Льюис, – в возрасте восьми лет. Мы тоже заметили это странное сходство – поэтому мисс Ширли и заставила меня принести вам эту карточку. Может быть, между нами есть какое-нибудь дальнее родство? Меня зовут Льюис Аллен, а моего отца звали Джордж Аллен. Я родился в Нью-Брансуике. Джеймс Армстронг покачал головой. Потом спросил: – А как звали твою мать? – Мэри Гардинер. С минуту Армстронг молча смотрел на него. – Это была моя сводная сестра, – наконец проговорил он. – Я ее почти не знал, видел только один раз. После смерти отца меня воспитывал дядя. Моя мать вторично вышла замуж и уехала с мужем. Она приезжала повидать меня только один раз, и с ней была маленькая дочка. Вскоре мать умерла, и я больше ни разу не видел свою сводную сестру. А когда я приехал на остров, то вообще потерял всякую связь с родными. Ты мой племянник, а стало быть, кузен моего парнишки. Для юноши, который считал, что он один на целом свете, это было удивительное открытие. Льюис и Энн провели у мистера Армстронга весь вечер. Оказалось, что он весьма начитанный и умный человек. К концу вечера они прониклись к нему большой симпатией, совсем забыв тот первый негостеприимный прием и разглядев под грубой оболочкой острый ум и цельный характер. – Теперь понятно, почему Тедди так любил отца – он заслуживает любви, – сказала Энн по пути домой. Когда в следующую субботу Льюис Аллен пошел навестить дядю, тот сказал юноше: – Слушай, переезжай жить ко мне. В конце концов ты мой племянник, и я могу облегчить тебе жизнь… сделать для тебя то, что собирался сделать для парнишки. 157 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Ты один на целом свете, и я тоже. Вместе нам будет веселей, а то я опять зачерствею и стану всех ненавидеть. Помоги мне сдержать обещание, которое я дал парнишке. Его место опустело. Замени мне его. – Спасибо, дядя, я постараюсь. – Льюис протянул ему руку. – И почаще приводи в гости эту вашу учительницу. Мне она нравится. И парнишке тоже понравилась. «Папа, – сказал он мне, – я думал, что не люблю, когда меня целует ктонибудь, кроме тебя, но оказалось, что это не так. У нее такие добрые глаза». Глава четвертая – Старый градусник на крыльце показывает минус семнадцать градусов, а новый над боковой дверью – двенадцать, – сказала Энн морозным декабрьским утром. – Вот и не пойму, брать мне муфту или нет. – Я бы полагалась на старый, – ответила Ребекка Дью. – Он уже привык к нашему климату. А куда это вы собрались в такой холод? – Иду на Темпл-стрит пригласить Кэтрин Брук в Грингейбл на рождественские каникулы. – Испортите себе каникулы, и все, – заявила Ребекка Дью. – Эта женщина и ангелам в раю будет грубить… если она вообще согласится отправиться в рай. Хуже всего то, что она гордится своими дурными манерами – знай, дескать, наших! – Умом я согласна с каждым твоим словом, Ребекка, но мое сердце говорит другое, – возразила Энн. – Мне кажется, что под едкой кожурой Кэтрин Брук скрывается очень застенчивый и несчастный человек. В Саммерсайде я не смогла к ней пробиться, а в Грингейбле она, глядишь, оттает. – Да она туда и не поедет. Ни за что! – предрекла Ребекка Дью. – Еще сочтет ваше приглашение за оскорбление… решит, что вы подаете ей милостыню. Мы однажды пригласили ее на рождественский обед… за год до вашего приезда… помните, миссис Макомбер? В тот год у нас оказалось две индейки, и мы ума не могли приложить, как их съесть… Но она только сказала: «Нет спасибо. Я ненавижу само слово Рождество». – Но это же ужасно – ненавидеть Рождество! Нет, надо что-то сделать! Пойду и приглашу ее. У меня какая-то внутренняя уверенность, что она согласится. – Что ж, – неохотно признала Ребекка Дью, – когда вы что-то предсказываете, почемуто начинаешь в это верить. Может, вы ясновидящая? Мать капитана Макомбера тоже всегда все знала наперед. А меня от этого страх пробирал. – Вряд ли во мне есть что-то сверхъестественное. Просто мне уже давно кажется, что Кэтрин Брук скоро помешается от одиночества, и наступил подходящий психологический момент, чтобы пригласить ее в Грингейбл. – Я, конечно, не бакалавр искусств, – с нарочитым смирением заявила Ребекка, – и не отрицаю ваше право пользоваться словами, которых я не понимаю. Не спорю, у вас есть подход к людям. Посмотреть только, как Принглы у вас из рук едят! Но одно могу сказать: если вам удастся привезти в Грингейбл эту помесь айсберга с теркой, то мне вас просто будет жалко. По дороге на Темпл-стрит Энн вовсе не испытывала той уверенности, о которой говорила Ребекке. Последнее время Кэтрин Брук стала особенно невыносима. Десятки раз, услышав от нее очередную резкость, Энн давала себе слово махнуть на нее рукой. Только вчера на школьном совете Кэтрин, по сути дела, оскорбила ее. Но бывали минуты, когда Кэтрин, на секунду забывшись, позволяла Энн заглянуть в глубину ее глаз, и она видела там изнывающее от тоски и одиночества существо, отчаянно зовущее на помощь. Энн не спала полночи, размышляя, приглашать Кэтрин Брук в Грингейбл или нет. И наконец заснула с твердым намерением пригласить. 158 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Квартирная хозяйка усадила Энн в гостиной и в ответ на просьбу позвать Кэтрин пожала жирными плечами: – Я скажу ей, что вы здесь, но не знаю, спустится ли она. Кэтрин в плохом настроении. Я передала ей за обедом слова миссис Ролинс о том, что учительница не имеет права одеваться так, как она. Ну а Кэтрин, конечно, вышла из себя. – Мне кажется, вам не стоило этого говорить, мисс Брук. – Энн укоризненно покачала головой. – Я считаю, что ей надо это знать, – раздраженно возразила хозяйка. – А слова инспектора о том, что она одна из лучших учительниц в нашей провинции, вы сочли нужным ей передать? Или вы про них не слышали? – Слышала, ну и что? Да она и так о себе слишком много понимает – зачем я буду ей еще добавлять гонору? Уж горда – спасу нет, а чем ей особенно гордиться, не знаю. Но сегодня она не в духе, потому что я не позволила ей завести собаку. Тоже выдумала – собака ей понадобилась! Говорит, будет платить за ее пропитание и постарается, чтобы она мне не докучала. А что я буду делать с этой собакой, когда она в школе? Ну, я и отказала. Нет, говорю, я людей пускаю к себе жить, а не собак. – Миссис Деннис, ну почему вы не разрешили ей завести собаку? Не так уж она и мешала бы. Когда Кэтрин в школе, вы могли бы держать ее в подвале. Зато ночью она охраняла бы ваш дом. Пожалуйста, прошу вас, разрешите ей завести собаку! Когда Энн говорила «пожалуйста», мало кто мог ей отказать. Миссис Деннис, несмотря на жирные плечи и привычку вмешиваться в чужие дела, не была злой женщиной. Просто Кэтрин Брук порой и ее доводила своей резкостью. – Вот уж не пойму, чего вы за нее просите. Не такие уж вы вроде друзья. У нее вообще нет друзей. Сроду не видала, чтобы человек так всех от себя отталкивал. – Вот поэтому ей и хочется собаку, миссис Денис. Человек не может быть совсем один. – В таком случае это единственное, что в ней есть человеческого, – заключила миссис Деннис. – Да я не так уж и возражаю против собаки, но меня рассердило, как высокомерно она об этом заговорила: «Я полагаю, вы не согласитесь, чтобы я завела собаку?» Ну, я и ответила: «Правильно полагаете». Не больно мне хочется идти на попятный, но, так и быть, можете ей сказать, что я разрешаю завести собаку, если только она гарантирует, что та не будет гадить в доме. Энн подумала, что вряд ли в этом доме станет много хуже, если даже собака и нагадит. Она с отвращением смотрела на дешевые тюлевые занавески и ковер с жуткими лиловыми розами. «Провести Рождество в такой обстановке! – подумала она. – Ничего удивительного, что Кэтрин ненавидит весь мир. Этот дом надо бы хорошенько проветрить… он весь пропах капустой и горохом. И почему Кэтрин, получая хорошее жалованье, живет в такой дыре?» – Она говорит: поднимайтесь, если хотите, наверх, – возвратившись, произнесла миссис Деннис с сомнением в голосе. Винтовая лестница тоже была отвратительна. Она как будто не хотела, чтобы по ней поднимались, и без крайней нужды никто по ней подниматься и не стал бы. Линолеум на полу второго этажа торчал клочьями. Маленькая комната, куда вошла Энн, имела еще более неприглядный вид, чем гостиная. Она была освещена одним газовым рожком без абажура. В углу стояла продавленная железная кровать, а узкое оконце с линялой занавеской выходило во двор, где громоздилась гора пустых консервных банок. Но на заднем плане было роскошное малиновое небо, и ряд пирамидальных тополей четко вырисовывался на фоне далеких синих холмов. – Поглядите, какой роскошный закат, мисс Брук! – воскликнула Энн, садясь в скрипучее и жесткое кресло-качалку, на которое Кэтрин указала ей небрежным жестом. 159 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Закатов я повидала предостаточно, – холодно ответила Кэтрин, думая при этом: «Подумаешь, снизошла до меня со своими закатами!» – Именно этот вы не видели. Ни один закат не похож на другой. Давайте посидим и полюбуемся на него, – предложила Энн, думая при этом: «Ты хоть раз кому сказала чтонибудь приятное?» – Попрошу вас не говорить чепухи. – Кэтрин произнесла эти оскорбительные слова презрительным тоном. Энн, собираясь встать и уйти, оторвала глаза от неба и поглядела на Кэтрин. Но у той было какое-то странное лицо. Плакала она, что ли? Нет, Энн не могла себе представить, чтобы Кэтрин когда-нибудь плакала. – Вам как будто неприятно мое присутствие, – медленно проговорила Энн. – Я не умею притворяться. Не умею, как вы, изображать из себя милостивую королеву и всем говорить приятное. Нет, я не рада вашему присутствию. Да кому можно обрадоваться в подобной комнате? Кэтрин презрительно обвела жестом выцветшие стены, голые деревянные стулья, накрытый муслиновой тряпкой столик на качающихся ножках. – Да, комната у вас неважная, но почему вы в ней живете, если вам здесь не нравится? – Почему… В самом деле, почему? Вам этого не понять. Да это и не важно. Мне плевать, что про меня думают. С чего это вы сюда явились? Не для того же, чтобы насладиться закатом? – Я пришла, чтобы пригласить вас на Рождество в Грингейбл. «Ну, – подумала Энн, – сейчас она меня отхлещет по щекам. И почему она не присядет? Стоит, словно ждет, когда я уйду». На секунду в комнате воцарилась тишина. Потом Кэтрин медленно проговорила: – Почему вы меня приглашаете? Не из хорошего же отношения? Даже вы не умеете так притворяться. – Потому что мне невыносима мысль, что человек должен провести Рождество в этой жуткой дыре, – честно призналась Энн. На это немедленно последовал выпад: – Понятно. Решили по случаю Рождества сделать доброе дело. Но я еще не дошла до того, чтобы принимать милостыню, мисс Ширли. Энн встала. У нее иссякло терпение. Она прошла через комнату, остановилась перед Кэтрин и посмотрела ей прямо в глаза: – Моя бы воля, Кэтрин Брук, я бы вас хорошенько высекла. Вам это пошло бы на пользу. Минуту они молча смотрели друг на друга. – Вам, наверное, стало легче от того, что вы мне это сказали, – заметила Кэтрин, но другим, вовсе не оскорбительным тоном. У нее даже дрогнули уголки рта. – Да, стало, – подтвердила Энн. – Мне уже давно хотелось вам это сказать. Мое приглашение – не милостыня… и вы это отлично знаете. Никто не должен встречать Рождество в такой обстановке – это просто неприлично. – Значит, вы приглашаете меня в Грингейбл, потому что вам меня жаль? – Мне вас действительно жаль. Вы заперлись в своей камере и не допускаете туда ничего живого – а жизнь в отместку заперлась от вас. Прекратите это делать, Кэтрин. Распахните двери… и жизнь придет к вам. – Это ваш вариант старого испытанного рецепта: «Если вы улыбнетесь зеркалу, то и зеркало улыбнется вам в ответ». – И это совершенно верно. Так едете вы со мной в Грингейбл или нет? – А если я приму ваше предложение, что вы обо мне подумаете? – Подумаю, что вас впервые посетил здравый смысл, – заявила Энн. 160 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» И тут Кэтрин, к удивлению Энн, рассмеялась. Подойдя к окну, она с отвращением посмотрела на огненную полосу – все, что осталось в небе от презираемого ею заката. – Хорошо, я поеду. А теперь говорите все, что подобает в таких случаях: что вы в восторге и что мы отлично проведем время. – Я действительно в восторге. Но я не знаю, хорошо ли вы проведете у нас время. Это в значительной степени будет зависеть от вас. – Постараюсь вести себя прилично. Вот увидите. Веселья вам от меня будет немного, но я обещаю, что не стану есть с ножа или оскорблять людей, обращающихся ко мне с невинными замечаниями о погоде. Честно вам признаюсь, я соглашаюсь только потому, что мне страшно подумать еще об одном Рождестве, проведенном в одиночестве. Миссис Деннис уедет на праздники к дочери в Шарлоттаун. Даже просто готовить для себя – жуткая морока. Я совсем не умею готовить. Вот вам и доказательство, что материя первична, а сознание вторично. Только дайте мне честное слово, что не станете мне вслух желать веселого Рождества. Я не вижу никаких оснований веселиться. – Я вам этого не скажу. Но за близнецов не ручаюсь. – Простите, что не предлагаю вам посидеть здесь со мной – вы тут замерзнете… Но поскольку вместо вашего заката на небе взошла луна, могу проводить вас до дома и полюбоваться ею вместе с вами. – Отлично, – кивнула Энн, – но предупреждаю, что у нас в Эвонли луна гораздо красивее… – Что, согласилась? – изумленно спросила Ребекка Дью, наливая горячую воду в грелку для Энн. – Ну, мисс Ширли, надеюсь, вам никогда не придет в голову обратить меня в магометанскую веру… потому что вам, наверное, и это удалось бы. Где Проклятый Котяра? Шляется небось по Саммерсайду, а на улице двадцать градусов мороза. – По моему термометру меньше. А вообще-то Мукомол сладко спит, свернувшись калачиком в моей качалке напротив горящей печки. – Ну, пусть его, – пробормотала Ребекка Дью, захлопывая кухонную дверь. – В такую ночь хочется, чтобы всем было тепло. Глава пятая Энн и понятия не имела, какие грустные глаза следили за ней из верхнего окна особняка «Под Вечнозелеными Елями», когда она уезжала из Звонких Тополей. Элизабет казалось, что две недели она будет лишена всего, ради чего стоит жить. Но когда сани исчезли за поворотом, Элизабет отошла от окна и встала на колени у своей кровати. – Милый Боженька, – прошептала она, – я знаю, что мне бесполезно просить Тебя о веселом Рождестве: бабушка и Марта вообще не знают, что такое веселье. Но пусть хоть моей милой мисс Ширли будет очень-очень весело, и пусть она поскорей ко мне вернется… Ну вот, – улыбнулась девочка, вставая с колен, – все, что могла, я сделала. А Энн уже предвкушала счастливые рождественские дни в Грингейбле. Когда они с Кэтрин сели в поезд, Энн вся искрилась счастьем. Вот уже остались позади некрасивые привокзальные улицы города… она едет домой – домой в Грингейбл. Вокруг расстилалась белоснежная, отливающая лиловым снежная скатерть. Кое-где на ней рисовались темные группы елей или тонкие, без единого листочка березки. Солнце, опускаясь за лес, казалось, бежало между голыми стволами, как прекрасный молодой бог. Кэтрин сидела молча, но в ней не чувствовалось обычной жесткости. – Только не ждите от меня дорожных разговоров, – предупредила она Энн. – Я и не жду. Я вовсе не из тех людей, которые требуют, чтобы с ними непрерывно разговаривали. Мы будем говорить только тогда, когда нам захочется. Должна признаться, 161 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» что такое желание может возникать у меня довольно часто, но вы вольны оставлять мои слова без внимания. Дэви встретил их на станции с санями, в которых были навалены меховые шубы, а для Энн он прихватил еще медвежью шкуру. Девушки удобно устроились на сиденье, укрывшись с головы до ног. Дорога от станции до Грингейбла на всю жизнь сохранила для Энн свое очарование. Она всегда вспоминала, как ехала по ней в первый раз в обществе Мэтью. Но то было весной, а сейчас стоял декабрь. Однако каждое деревце вдоль дороги словно спрашивало ее: «А помнишь?» Под полозьями скрипел снег, на дуге у лошади звенели колокольчики, в аллее «Белый Восторг» с веток свисали фестончики из снежных звездочек. А с предпоследнего холма они увидели залив, который еще не был скован льдом и таинственно темнел под луной. – С вершины следующего холма мы увидим огни в окнах Грингейбла. В этом месте я всегда ощущаю себя дома, – сообщила Энн. – Марилла, конечно, уже приготовила нам ужин. Мне кажется, я отсюда чувствую, как вкусно там пахнет. Какое это счастье – вернуться домой! В Грингейбле каждое дерево во дворе, казалось, кричало ей «Здравствуй!», каждое освещенное окно манило в дом. А какие ароматы пахнули на них, когда они открыли дверь кухни! И как радостно все восклицали, и смеялись, и обнимали приехавших. Даже Кэтрин они, казалось, восприняли не как гостью, а как близкого человека. Миссис Рэйчел Линд зажгла на столе в гостиной свою драгоценную лампу. Лампа эта была увенчана пребезобразным огромным шаром красного стекла, но от нее исходил такой уютный розовый свет! И какие дружелюбные тени плясали на стенах! И какой хорошенькой стала Дора! А Дэви уже совсем взрослый юноша. Сколько же Энн порассказали новостей! Диана родила дочку… у Джози Пайн – можешь себе представить! – завелся ухажер, а Чарли Слоун собирается жениться. Все эти события интересовали Энн не меньше, чем исторические события в империи. Миссис Линд принесла показать только что законченное новое лоскутное одеяло, сшитое из пяти тысяч кусочков, и усладилась хором восхищенных восклицаний. – Когда ты приезжаешь домой, Энн, – улыбнулся Дэви, – все словно оживает. – Да, жизнь замечательна, – мурлыкал котенок, сидя на коленях у Доры. – Меня всегда манила лунная ночь, – сказала Энн после ужина. – Может, прогуляемся, мисс Брук? Я слышала, вы хорошо ходите на лыжах. – Да, это, пожалуй, единственное, что я делаю хорошо… Но я не ходила на лыжах уже шесть лет, – пожав плечами, ответила Кэтрин. Энн притащила с чердака свои лыжи, а Дэви помчался к соседям попросить у них для Кэтрин старые лыжи Дианы. Они катили по испещренной тенями Тропе Мечтаний, а потом через полный тайн лес, который, казалось, сейчас нашепчет их тебе на ухо, но который так никогда и не раскрывал их… и по полянам, похожим на серебряные озера, и по полям, разделенным рядами молоденьких елочек. Энн и Кэтрин не разговаривали – им и не хотелось разговаривать. Они даже как будто боялись произнести хоть слово, чтобы не нарушить очарование этой прогулки. Но никогда раньше Энн не чувствовала такой душевной близости с Кэтрин. Каким-то чудом зимняя ночь сблизила их, почти уничтожила стену, которой Кэтрин отгораживалась от людей. Когда они вышли на дорогу и мимо них пронеслись сани с бубенчиками и смеющейся молодежью, обе девушки невольно вздохнули. Им показалось, что они оставили позади мир, совершенно отличный от того, в который они возвращались… мир, в котором не существовало времени, который был вечно молод… мир, в котором твоя душа могла общаться с другой душой без посредства слов. – Это было прекрасно, – произнесла Кэтрин. Она явно сказала это сама себе, и Энн никак не отозвалась на ее слова. 162 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Они шли на лыжах по главной дороге, потом по дорожке, которая отходила от нее к Грингейблу, и перед самыми воротами обе, словно сговорившись, остановились и некоторое время стояли молча, глядя на тихий и уютный старый дом, который виднелся за деревьями. Как прекрасен Грингейбл в лунную зимнюю ночь! Им было видно Лучезарное озеро, лежащее под покровом льда и отороченное по краям тенями деревьев. Вокруг царила тишина – только на мосту слышался быстрый перестук копыт бегущей рысью лошади. Энн улыбнулась, вспомнив, как часто она слышала такой пе-рестук, лежа у себя в постели, и воображала, что это несется в ночи тройка волшебных коней. Вдруг в тишине раздался совсем другой звук. – Кэтрин… что с вами?.. Вы плачете? Энн почему-то не могла себе представить, что Кэтрин Брук способна плакать. Но она действительно плакала, и такой Кэтрин Энн уже не боялась. – Кэтрин… дорогая Кэтрин… что случилось? Могу я вам чем-нибудь помочь? – Вам никогда не понять, – сквозь слезы проговорила Кэтрин. – У вас в жизни все было легко. Вы… словно живете в волшебном, полном красоты мире и каждое утро спрашиваете себя: «А что еще хорошее случится со мной сегодня?» А я забыла, как это – жить… да нет, я никогда и не знала. Я… как зверек, который попал в клетку и не может из нее выбраться… Мне кажется, что прохожие все время тычут в меня пальцами. А вам… вам досталось чересчур много счастья… у вас повсюду друзья… у вас жених… Нет, мне не нужно жениха… я ненавижу мужчин… Но если бы я сегодня ночью умерла, обо мне не пожалела бы ни одна душа. Как бы вам понравилось не иметь ни одного друга на целом свете? – И она опять разрыдалась. – Кэтрин, вы всегда говорили, что цените откровенность. И я буду с вами откровенна. Если у вас, как вы говорите, нет друзей – вы сами в этом виноваты. Я хотела с вами подружиться, но вы ощетинились, как дикобраз. – Да, верно… Как я вас сначала ненавидела! За то, что вы выставляли напоказ свое обручальное кольцо… – Напоказ? Кэтрин, с чего вы это взяли? – Вообразила. Просто я всех принимаю в штыки и обо всех думаю самое худшее. Но кольцо как-то бросалось в глаза… хотя я вовсе не завидовала тому, что у вас есть жених… Я вообще никогда не испытывала желания выйти замуж – нагляделась, как жили мать с отцом… Но я ненавидела вас за то, что вы моя начальница, хоть и моложе меня… Я была рада, когда Принглы ополчились на вас. У вас было все, чего нет у меня: обаяние, дружба, молодость… Молодость! У меня практически не было молодости. Вы и представить себе не можете, каково это – когда ты не нужна никому в целом свете… ни одному человеку! – Не могу?! – воскликнула Энн. И она в нескольких словах описала Кэтрин свое детство до приезда в Грингейбл. – Жаль, что я этого не знала, – произнесла Кэтрин. – Я бы относилась к вам иначе. Вы казались мне баловнем судьбы. Я умирала от зависти к вам. Вы получили должность, на которую рассчитывала я. Знаю, знаю, ваше образование дает вам больше прав на нее, но об этом я не хотела думать. Вы хорошенькая… по крайней мере, вы кажетесь людям хорошенькой. А одно из моих первых воспоминаний – подслушанные слова: «Какой безобразный ребенок!» Вы входите в комнату легкой походкой, с дружелюбной улыбкой. Я никогда не забуду, как вы в первый раз пришли в школу. Но мне кажется, больше всего я ненавидела вас за то, что вы как будто все время чему-то радуетесь в душе, что для вас каждый день – открытие. Хоть я вас и ненавидела, иногда мне казалось, что вы прибыли к нам с какой-то далекой звезды. – Кэтрин, у меня дух захватывает от всех этих комплиментов. Но вы ведь меня больше не ненавидите? Мы теперь будем друзьями? 163 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Не знаю… У меня никогда не было друга, тем более из моих сверстников. Я везде чувствовала себя чужой… никому не была нужна. Я даже не уверена, что знаю, как это – дружить. Нет, я вас больше не ненавижу… Не знаю, как я к вам отношусь… Наверное, ваше прославленное обаяние пробило даже мою толстую шкуру. Одно я знаю – мне очень хочется вам рассказать, что у меня была за жизнь. Я бы не смогла этого сделать, если бы вы не сказали мне, что до приезда в Грингейбл были никому не нужной сиротой и жили в приюте. Мне хочется, чтобы вы поняли, как я стала такой. Не знаю, зачем мне это нужно, но хочется. – Ну и расскажите, Кэтрин. Я постараюсь вас понять. – Я признаю, что вам известно, каково это – быть никому не нужной, но вы не представляете, что значит быть не нужной родному отцу с матерью. Они ненавидели меня с самого моего рождения. Поверьте, это так. Они беспрерывно ссорились… нудно, отвратительно переругивались по пустякам. У меня было кошмарное детство. Родители умерли, когда мне исполнилось семь лет и меня взял к себе дядя Генри. Там я тоже никому не была нужна. Все семейство презирало меня и считало нахлебницей. Я до сих пор помню все свои бесконечные обиды. Мне никто ни разу не сказал доброго слова. Я ходила в обносках своих кузин. Особенно мне запомнилась одна шляпка… я в ней была похожа на гриб. Когда я ее надевала, они все покатывались со смеху. Наконец пришел день, когда я сорвала ее с головы и бросила в огонь. И после этого всю зиму ходила в церковь бог знает в чем. У меня даже никогда не было собаки… а мне так хотелось собаку. У меня имелись коекакие способности, я хотела получить степень бакалавра… но об этом бессмысленно было даже мечтать. Однако дядя Генри согласился, чтобы я поступила в Куинс-колледж – на условии, что, начав работать, я возмещу ему все расходы. Мне пришлось снимать мерзейшую комнатенку в самом захудалом пансионе, которая находилась над кухней и где было невыносимо холодно зимой и нестерпимо жарко летом. И в любое время года в ней стоял застарелый запах кухни. А во что я была одета! Но я окончила курс и получила место в Саммерсайдской школе… Тут мне единственный раз в жизни повезло. И с тех пор я экономила каждый цент, чтобы выплачивать долг дяде Генри… не только то, что он истратил на колледж, но и за мое содержание начиная с семи лет. Я дала себе клятву, вернуть ему все до последнего цента. Поэтому и живу у миссис Деннис и так дурно одеваюсь. Я уже выплатила ему свой долг! Впервые в жизни я чувствую себя свободной. Но за эти годы у меня вконец испортился характер. Я не умею общаться с людьми, никогда не знаю, что нужно сказать. Конечно, я сама в этом виновата, потому как никогда и не стремилась бывать в обществе. Я знаю, что довела до совершенства искусство оскорбительно разговаривать с людьми. Я насмехаюсь над учениками, и они считают меня тиранкой. Вы думаете, мне не больно это сознавать? У них всегда такой испуганный вид. О Энн, я просто больна ненавистью. Я хочу быть как все… но у меня теперь уже не получится. Оттого я так озлоблена и несчастна. – Нет-нет, у вас обязательно получится! – Энн обняла Кэтрин за плечи. – Выкиньте злобные мысли из головы… излечитесь от ненависти. Жизнь только начинается… раз вы наконец стали свободны и независимы. Ведь никогда не знаешь, что ждет тебя за поворотом дороги. – Да, я слышала от вас эти слова… и смеялась над ними. На моей дороге нет никаких поворотов. Мне видно, как она тянется вдаль до самого горизонта, и везде одно и то же. Неужели жизнь не пугает вас своей бессодержательностью, всеми этими толпами холодных неинтересных людей? Нет, вас она не пугает. Вам не придется учить детей до конца своих дней. И потом, вам как-то все люди интересны, даже тот помидор на ножках, который вы зовете Ребеккой Дью. Моя беда в том, что я ненавижу школу, а ничего другого делать не умею. Школьный учитель – раб времени. Знаю, знаю, вам нравится преподавать в школе – мне только непонятно почему. Энн, я хочу путешествовать. Я всю жизнь мечтала о путешествиях. Помню единственную картинку, висевшую на стене в моей комнатенке у дяди Генри, – старую выцветшую гравюру, которую они выкинули за ненадобностью. На ней был 164 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» изображен оазис в пустыне: пальмы, ручей и вдали караван верблюдов. Я мечтала найти этот оазис… мечтала увидеть Южный крест, и Тадж- Махал, и менгиры Карнака. Я хочу знать, а не просто верить, что наша Земля – шар. А на жалованье Учительницы я никогда не смогу путешествовать. Мне так и придется без конца долдонить о женах короля Генриха Восьмого и неиссякаемых богатствах доминионов. Энн засмеялась – сейчас уже можно было смеяться, потому что в голосе Кэтрин больше не слышалось горечи, а просто грусть и досада. – Так или иначе, мы теперь будем друзьями и для начала как можно веселее проведем десять дней каникул. Мне всегда хотелось подружиться с вами, Кэтрин. Я чувствовала, что под вашими колючками скрывается человек, с которым будет интересно дружить. – Так вот что вы чувствовали? А я часто задумывалась: как вы ко мне относитесь? Ну что ж, придется горбатому попробовать выпрямиться. Может, у него это и получится. В вашем Грингейбле я могу во что угодно поверить. Это первое место, где я чувствую себя дома. Мне хочется быть как все… если еще не поздно. Я даже постараюсь завтра вечером встретить вашего Джильберта солнечной улыбкой. Правда, я совсем разучилась общаться с молодыми людьми… да, собственно, никогда и не умела. Он подумает – я унылая старая дева. Боюсь только, что, когда сегодня лягу в постель, начну проклинать себя за то, что сдернула маску и позволила вам заглянуть в свою истерзанную душу. – Нет-нет, не начнете. Мы уютно свернемся под теплыми одеялами, возможно, с двумя грелками, потому что и Марилла, и миссис Линд обе положат нам в постель по грелке, опасаясь, что другая забыла это сделать. И после прогулки под луной, по морозу, у вас глаза закроются сами… и вдруг вы увидите, что уже утро и за окном голубое небо. А я заставлю вас помогать мне делать огромный сливовый пудинг. «Кэтрин была бы привлекательной, если бы лучше одевалась, – подумала ночью Энн, пытаясь представить себе Кэтрин в темно-красной бархатной шляпе, которую она видела в магазине в Саммерсайде. – Надо посмотреть, что тут можно сделать». Глава шестая В субботу и воскресенье в Грингейбле царила веселая предпраздничная суматоха. Был испечен сливовый пудинг, принесена из лесу елка. За ней ходили вчетвером: Энн, Кэтрин, Дора и Дэви. Это была прелестная елочка, и Энн смирилась с тем, что пришлось ее срубить, лишь потому, что она стояла посреди поляны рядом с полем мистера Гаррисона, и эту поляну он следующей весной все равно собирался очистить от пеньков и вспахать. Они побродили по лесу, собирая ветки пихты и сосны для гирлянд, и даже нашли в глубокой лощине зеленый куст папоротника, который каким-то образом уберегся от морозов. Только когда день послал последнюю улыбку наступающей ночи, они вернулись домой и обнаружили в гостиной высокого молодого человека с карими глазами и небольшими усиками, которые придавали ему такой взрослый вид, что Энн какую-то минуту смотрела на него со страхом: неужели этот незнакомый мужчина – Джильберт? Кэтрин оставила их вдвоем, улыбнувшись почти саркастически, но на самом деле вполне дружелюбно, и весь вечер играла в разные игры с близнецами на кухне, получив, к своему изумлению, от этого занятия большое удовольствие. А потом она спустилась с Дэви в подвал за яблоками. До этого Кэтрин никогда не бывала в подвале деревенского дома и понятия не имела, какое это при свете свечи восхитительно-страшноватое место с прячущимися по углам призрачными тенями. За эти три дня она отогрелась душой и тут впервые подумала, что, может, даже на ее долю еще выпадет счастье. Рождественским утром Дэви проснулся спозаранку и поднял такой шум, бегая вверх и вниз по лестнице и тряся коровьим колокольчиком, что разбудил бы саму Спящую Красавицу. Марилла пришла в ужас, что он вытворяет такое при гостье, но Кэтрин только 165 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» посмеялась. У нее с Дэви каким-то образом установились простые товарищеские отношения. Она честно призналась Энн, что безупречная Дора не очень ее интересует, но с неугомонным Дэви они явно одним миром мазаны. Гостиную открыли еще до завтрака, так как Дэви с Дорой все равно не стали бы ничего есть, не узнав, что им подарили на Рождество. Кэтрин, которая вообще не ожидала никаких подарков – разве что Энн из чувства долга положит что-нибудь под елку и для нее, – была потрясена. Она получила подарок от каждого: вязанную крючком шаль с ярким рисунком от миссис Линд, мешочек с фиалковым корнем от Доры, нож для разрезания книг от Дэви, полную корзину маленьких баночек с разными вареньями и желе от Мариллы и даже пресс-папье в виде маленькой бронзовой кошечки от Джильберта. А Энн посадила под елку на мягкое одеяльце очаровательного щенка с коричневыми глазами, ушками торчком и непрерывно виляющим хвостиком. На шее у него висела ленточка с рождественской открыткой, на которой было написано: «От Энн, которая все же осмелилась пожелать тебе веселого Рождества». Кэтрин прижала к груди маленькое теплое извивающееся тельце и с трудом проговорила: – Какая прелесть, Энн. Но миссис Деннис не разрешит мне его держать. Я ее спрашивала, можно ли мне завести собаку, и она отказала. – Я обо всем договорилась с миссис Деннис. Увидишь, она и слова не скажет. Да ведь ты от нее все равно скоро съедешь. Теперь, когда ты выплатила все свои долги, нужно найти приличную квартиру. Посмотри, какую очаровательную коробочку с писчей бумагой прислала мне Диана. Правда, интересно смотреть на пустые страницы и думать: а что на них будет написано? Миссис Линд радовалась, что на этот раз у них белое Рождество. Это хорошая примета – значит, в следующем году будет мало похорон. Но Кэтрин казалось, что это Рождество расцвечено оранжевыми, малиновыми и лиловыми красками. Следующая неделя прошла так же весело. Как часто в прошлом Кэтрин с горечью думала, что она даже не знает, каково это – чувствовать себя счастливой. Теперь, узнав это, она расцвела всем на удивление и оказалась чудесной подругой для Энн. «А я еще боялась, что она испортит мне рождественские каникулы!» – удивлялась Энн. А Кэтрин думала: «Боже мой, ведь я чуть не отказалась от ее приглашения!» Они подолгу гуляли – по Тропе Мечтаний и дальше по роще, окутанной дружественной тишиной… по холмам, где ветер закручивал легкий снег в хоровод белых призраков… по садам, полным лиловых теней… по лесам, пронизанным алым светом заката. В лесу не было птичьего пения и журчания ручьев, не слышалось даже стрекотания белок. Но ветер наигрывал на стволах деревьев негромкую мелодичную музыку. Они разговаривали обо всем на свете, мечтательно глядели на звезды и возвращались домой с таким аппетитом, что съедали все, наготовленное Мариллой и миссис Линд, а потом еще опустошали кладовку. Как-то разыгралась метель, и Энн с Кэтрин не пошли гулять. Восточный ветер завывал за окном, а с залива доносился грохот волн. Но в Грингейбле было уютно и в метель. Они сидели напротив печки, жевали яблоки и конфеты и смотрели на игру огненных бликов на потолке. А как приятно ужинать под вой бури! Как-то вечером Джильберт отвез их повидаться с Дианой и посмотреть на ее месячную дочку. На обратном пути Кэтрин призналась: – Я никогда не держала на руках младенца. Во-первых, мне не хотелось, и, во-вторых, я боялась, что не удержу. Ты не представляешь себе, Энн, что я ощутила – такая большая и неуклюжая, – держа в руках этого прелестного маленького человечка. Я уверена, миссис Райт до смерти боялась, что я ее уроню. Я видела, как героически она скрывает свой страх. 166 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Но она породила во мне прежде неизведанные чувства – девочка, а не миссис Райт, – чувства, которые я даже не могу описать. – Маленькие дети – необычайно интересные существа, – мечтательно произнесла Энн. – Помню, в Редмонде кого-то из студентов назвали сгустком потенциальных возможностей. Подумай только, Кэтрин: Гомер ведь тоже когда-то был ребенком – с огромными светлыми глазами и ямочками на щеках… не мог же он родиться слепым! – Как жаль, что его мать не знала, кто из него получится, – отозвалась Кэтрин. – Зато я рада, что мать Иуды не знала, кем станет ее сын, – тихо сказала Энн. – Надеюсь, она так и не узнала. В один из вечеров в клубе Эвонли старшие школьники давали концерт, после которого все были приглашены на ужин с танцами к Абнеру Слоуну. Энн уговорила Кэтрин пойти и на концерт, и на ужин. – Может быть, ты тоже примешь участие в концерте, Кэтрин? – предложила Энн. – Я слышала, ты прекрасно декламируешь. – Да, я выступала раньше, и мне это даже нравилось. Но позапрошлым летом после выступления на концерте, устроенном курортниками, я услышала, как они смеются надо мной. – Ты точно знаешь, что они смеялись над тобой? – Над кем еще они могли смеяться? Больше там ничего смешного не было. Энн улыбнулась про себя и продолжила уговоры: – А на «бис» ты им прочитаешь «Джиневру». Она включена в хрестоматии, и я иногда читала ее в классе. Наконец Кэтрин согласилась выступить на концерте, но сильно сомневалась, стоит ли ей идти на танцы. – Ну ладно, пойду. Но меня никто ни разу не пригласит, и мне станет стыдно. Я впаду в свой саркастический тон и начну всех ненавидеть. Я всегда подпирала стенки – когда еще ходила на танцы. Никому не приходило в голову, что я могу танцевать, а ведь я совсем неплохо танцую, Энн. Научилась, когда жила у дяди Генри. У них была забитая служаночка, которая тоже хотела научиться танцевать, и мы с ней отплясывали по вечерам на кухне под музыку, доносившуюся из гостиной. Я с удовольствием потанцевала бы, если бы нашелся подходящий партнер. – Здесь ты не будешь подпирать стенки, Кэтрин. Ты будешь среди своих. Ты не представляешь, какая это разница: свой ты – и выглядываешь на улицу посмотреть на луну, или чужой – и заглядываешь в дверь посмотреть на танцы. У тебя такие красивые волосы, Кэтрин. Можно, я причешу их по-другому? Кэтрин пожала плечами: – Причесывай. Я ничего с волосами не делаю – мне некогда с ними возиться. И мне нечего надеть на танцы. Только вот зеленое платье. Сойдет? – Сойдет… но я вообще не советую тебе носить зеленое, дорогая. По крайней мере, ты наденешь на него красный шифоновый воротник, который я для тебя сшила. Да-да, наденешь как миленькая. Красный – это твой цвет, Кэтрин. – Но я ненавижу красный цвет. Когда я жила у дяди Генри, тетя Гертруда заставляла меня надевать ярко-алый фартук в школу. Как только я входила в класс в таком фартуке, дети кричали: «Пожар!» И вообще наряды меня не интересуют. – Господи, пошли мне терпения! Одежда – это очень важно для женщины, – сурово произнесла Энн, принимаясь за волосы Кэтрин. Закончив прическу и убедившись, что ее удовлетворяет результат, она обняла Кэтрин за плечи и повернула ее к зеркалу. – Тебе не кажется, что мы с тобой довольно симпатичные девушки? – со смехом спросила она. – И что людям будет приятно на нас смотреть? На свете полно некрасивых женщин, которые выглядели бы совсем неплохо, если бы взяли на себя труд позаботиться о своей внешности. В позапрошлое воскресенье в церкви – помнишь, когда у бедного мистера Милвена был 167 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» такой насморк, что из проповеди невозможно было понять ни слова, – так вот, я развлекалась тем, что придумывала, как сделать красивыми сидевших вокруг меня женщин. Миссис Брент я приделала новый нос, Мэри Эддиссон завила волосы, а Джейн Мардсен заставила покраситься в лимонный цвет. Кроме того, я одела Эмму Дилл в голубое платье вместо коричневого, а Шарлотту Блэр в полосатое вместо клетчатого. Ты не представляешь, как они все похорошели. И, собственно говоря, за исключением носа миссис Брент, все остальное было вполне по силам им самим. Кэтрин, у тебя глаза цвета чая… золотистого чая. Ну покажи сегодня, что ты умеешь смеяться и блистать. – Куда уж мне! – Всю неделю у тебя это отлично получалось. – Это Грингейбл оказывает на меня такое магическое действие. Вот вернусь в Саммерсайд – и пробьют часы, возвещающие полночь для Синдиреллы. – Нет, ты возьмешь колдовство с собой. Посмотри на себя – вот так ты должна выглядеть всегда! Кэтрин долго глядела на свое отражение в зеркале, словно не веря, что это действительно она. – Я и в самом деле кажусь гораздо моложе, – признала она. – Ты права: одежда меняет женщину. Я знаю, что в Саммерсайде выглядела старше своих лет. Но мне было все равно. Кому до этого есть дело? Я не такая, как ты, Энн. Ты как будто родилась, зная, как надо жить. А я не знаю и боюсь, что мне уже поздно учиться. Я так долго прикрывалась сарказмом, что теперь уже не понимаю, какое мне нужно принять обличье. Сарказм казался мне верным способом произвести впечатление. И потом… мне всегда было страшно в обществе… я боялась, что скажу какую-нибудь глупость… что надо мной будут смеяться. – Кэтрин Брук, посмотри на себя в зеркало и запомни, как ты выглядишь: роскошные волосы… глаза, горящие как темные звезды… румянец на щеках. Помни про все это – и тебе не будет страшно. Пойдем, мы немного опаздываем, но Дора говорила, что для участников концерта зарезервированы места в зале. В клуб их отвез Джильберт. Энн напомнило это прежние годы, только рядом с ней теперь была не Диана, а Кэтрин. У Дианы сейчас полно других забот, и ей некогда бегать на концерты и танцы. Перед ними расстилалась атласно-гладкая дорога. Западная часть неба светилась зеленоватым светом. Орион гордо плыл в небе, а вокруг в жемчужной тишине лежали поля, холмы и рощи. Кэтрин оказалась отличным декламатором, и ее слушали затаив дыхание, а на танцах у нее не было отбоя от кавалеров. И она действительно блистала и смеялась. А потом они вернулись домой в Грингейбл и сели напротив камина, согревая у огня замерзшие в дороге ноги. Когда они легли спать, к ним в комнату на цыпочках пришла миссис Линд спросить, не нужно ли им еще одно одеяло, и сообщить Кэтрин, что ее щенок сладко спит в своей корзинке возле печки на кухне. «Я теперь совсем иначе гляжу на жизнь, – думала, засыпая, Кэтрин. – Я просто не знала, что на свете существуют такие люди». На прощанье Марилла сказала Кэтрин: «Приезжайте еще», – а Марилла никогда не говорила таких слов просто из любезности. – Конечно, она приедет еще, – пообещала Энн. – Она будет приезжать на уик-энды, а летом проведет здесь несколько недель. Мы будем жечь костры, работать в огороде, собирать яблоки, ходить за коровами на пастбище, кататься на плоскодонке по пруду и хоть раз обязательно потеряемся в лесу. Кэтрин, я хочу показать тебе Приют Радушного Эха и Фиалковую поляну в цвету. 168 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Глава седьмая 5 января Звонкие Тополя «Многоуважаемый друг! Это не цитата из письма бабушки тети Шатти. Но она бы обязательно так написала, если бы ей это пришло в голову. На Новый год я приняла решение – писать о любви только в серьезном тоне. Как ты считаешь – это возможно? Я рассталась с Грингейблом, но вернулась в дорогие Звонкие Тополя. Ребекка Дью к моему приезду разожгла огонь в пузатенькой печке и положила в постель грелку. Как хорошо, что я люблю Звонкие Тополя! Было бы ужасно жить в доме, который мне не нравится и которому не нравлюсь я… который не говорит мне: «Я рад, что ты вернулась». А этот немного старомодный и чопорный дом меня любит. И я была рада снова увидеть тетю Кэт и тетю Шатти, и Ребекку Дью тоже. Конечно, я замечаю их смешные стороны, но за это люблю их еще больше. Вчера Ребекка Дью сказала очень приятные слова: – С вашим возвращением у нас вся улица повеселела, мисс Ширли. Я рада, что тебе понравилась Кэтрин, Джильберт. И она очень мило себя вела с тобой. Вообще, удивительно, какой она может быть приятной, когда постарается. Помоему, она сама этому удивляется не меньше других. Она и не представляла, что это так легко. Теперь в школе у меня будет помощница, с которой мы сможем работать рука об руку. Она собирается снять другую квартиру, и я уже уговорила ее купить ту бархатную шляпку и надеюсь уговорить петь в хоре. Вчера к нам во двор забежала собака мистера Гамильтона и загнала Мукомола на дерево. – Нет, это – предел, – сказала Ребекка Дью. Ее красные щеки стали малиновыми, она в спешке надела шляпку задом наперед и, сотрясаясь всем телом от негодования, устремилась к Гамильтону. Представляю себе его глуповато-добродушное лицо под натиском разгневанной Ребекки Дью. – Я терпеть не могу Проклятого Котяру, – говорила она мне потом, – но он наш кот, и не хватало еще, чтоб какая-то псина гоняла его на собственном дворе! «Да она просто погонялась за ним шутки ради», – сказал мне Джек Гамильтон. «Ваши представления о шутках, мистер Гамильтон, – заявила я, – не имеют ничего общего с представлениями миссис Макомбер и миссис Маклин, и если на то пошло, с моими собственными». – «Да что вы так распетушились, мисс Дью, – говорит он, – верно, капусты объелись?» – «Нет, – отвечаю, – капусты у нас на обед не было, но могла бы и быть. Миссис Макомбер не продала весь свой урожай до последнего кочана и не оставила семью на зиму без капусты, потому что осенью на нее была высокая цена. А некоторые, – говорю, – не способны слышать ничего, кроме звона монет в кармане». С этим я и ушла. Пусть знает! Ну, да чего ждать от Гамильтонов? Отребье, а не люди. Над белым Царем Бурь висит красная звезда. Как бы я хотела, чтобы ты был здесь и смотрел на нее вместе со мной, Джильберт! Но если бы ты был здесь, боюсь, наши чувства вышли бы за пределы уважения и Дружбы». 12 января «Элизабет пришла ко мне позавчера со слезами на глазах и пожаловалась, что учительница предложила ей спеть в школьном концерте, но миссис Кемпбелл сказала: – Ни в коем случае. – А когда Элизабет попыталась ее уговорить, отрезала: – Попрошу мне не дерзить, Элизабет! Девочка плакала у меня в башенной комнате, жалуясь, что весь класс примет участие в концерте, а она осталась одна, как «прожженная». Надо полагать, она хотела 169 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» сказать «прокаженная». Нет, я не могу позволить, чтобы малышка Элизабет чувствовала себя обделенной. И вот я придумала причину, чтобы обратиться к миссис Кемпбелл, и на следующий вечер отправилась в замок. Дверь открыла Марта, у которой был такой ветхий вид, точно она родилась еще до Потопа. Она уставилась на меня враждебным взглядом своих холодных водянистых глаз, молча завела меня в гостиную и пошла звать миссис Кемпбелл. Знаешь, Джильберт, по-моему, в эту гостиную никогда не заглядывает солнце. В ней стоит рояль, но на нем наверняка никто ни разу не играл. Жесткие, покрытые чехлами из парчи стулья выстроились вдоль стен, и вообще вся мебель расставлена вдоль стен, кроме стола, одиноко высящегося посреди комнаты. Я убеждена, что вся эта мебель незнакома друг с другом. Вошла миссис Кемпбелл. Раньше я ее никогда не видела. У нее красивое старческое лицо, которое могло бы принадлежать и мужчине, черные глаза и густые черные брови. Волосы с сильной проседью. Она, оказывается, еще не совсем отказалась от суетных украшений: в ушах у нее были большие серьги из черного оникса, свисавшие почти до плеч. Несколько минут мы перебрасывались ничего не значащими фразами о погоде. Потом я попросила ее одолжить мне на время «Мемуары» преподобного Джемса Кемпбелла: говорят, что в них много интересного о заселении нашего острова, и я хотела бы использовать эти материалы на уроках в школе. Тут миссис Кемпбелл заметно оттаяла, позвала Элизабет и велела ей подняться наверх и принести «Мемуары». У девочки были заплаканные глаза, и миссис Кемпбелл снизошла до объяснения: учительница Элизабет прислала вторую записку, в которой просит миссис Кемпбелл позволить внучке участвовать в концерте, и она, миссис Кемпбелл, написала резкий ответ, который Элизабет завтра отнесет в школу. – Я против того, чтобы дети в ее возрасте выступали перед публикой, – объяснила она мне. – От этого они начинают слишком много о себе понимать и вызывающе себя вести. Господи, это Элизабет-то может вести себя вызывающе! – Вы совершенно правы, миссис Кемпбелл, – заметила я снисходительным тоном. – К тому же в концерте будет петь Мейбл Филлипс, а у нее, говорят, такой замечательный голос, что она затмит всех остальных. Элизабет, видимо, не стоит и состязаться с ней. Видел бы ты лицо этой старухи! Может, снаружи она и Кемпбелл, но внутри – Прингл. Однако она ничего не сказала, а я понимала, что больше на эту тему ничего говорить не нужно. Я поблагодарила ее за «Мемуары» и ушла. Когда на следующий вечер Элизабет пришла пить молоко, ее бледное личико порозовело от счастья. Бабушка разрешила ей участвовать в концерте, но предупредила, чтобы она не воображала о себе Бог весть что. Всему этому есть очень простое объяснение: я узнала от Ребекки Дью, что между кланами Филлипсов и Кемпбеллов давно идет соперничество – у кого лучше голоса. Я подарила Элизабет на Рождество картинку, чтобы она повесила ее над кроватью. На ней нет ничего особенного: лесная тропинка поднимается вверх по холму ксимпатичному, окруженному деревьями домику. Элизабет говорит, что она теперь не боится спать в темноте так как ложась в постель, сразу начинает воображать будто идет по этой тропинке, входит в дом и там ее ждет папа. Бедная девочка! Как я ненавижу ее отца!» 19 января «Вчера у Керри Прингл была вечеринка с танцами, и Кэтрин появилась там в модном вишневом платье и с новой прической, которую ей сделали в парикмахерской. Представляешь, люди, которые знают ее с тех пор, как она приехала в Саммерсайд, спрашивали друг друга: кто эта женщина? Но мне кажется, дело даже не столько в красивом платье и новой прическе, сколько в перемене, произошедшей в самой Кэтрин. 170 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Раньше, когда она появлялась на людях, ее вид говорил: «Какие вы все скучные! Как вы мне действуете на нервы, а я, надеюсь, действую вам». А вчера казалось, что она выставила зажженные свечи во всех окнах своего дома. Мне трудно далась дружба с Кэтрин, но ведь ничто важное и не дается легко. Я всегда чувствовала, что с ней стоит подружиться. Тетя Шатти провела два дня в постели с простудой и думает, не позвать ли завтра доктора – вдруг у нее начинается воспаление легких. Поэтому Ребекка Дью, повязав голову полотенцем, весь день чистит дом к приходу доктора. Сейчас она на кухне гладит для тети Шатти белую ночную рубашку с высоким вязаным воротником, которую та к приходу доктора наденет поверх фланелевой. Рубашка и так была безупречно чистой, но Ребекка решила ее выстирать и погладить – вдруг она пожелтела от долгого лежания в ящике комода». 28 января «Весь январь стояла холодная погода с частыми метелями, которые засыпали Тропу Привидений непроходимыми сугробами. Но вчера ночью немного потеплело и утром все покрылось серебряным инеем. Сейчас появилось солнце, и моя кленовая роща сказочно красива. Даже самые обыкновенные проволочные ограды превратились в хрустальное кружево. Сегодня вечером Ребекка Дью разглядывала журнал с иллюстрированной статьей «Типы красивых женщин». – Правда, было бы замечательно, мисс Ширли, – с грустью сказала она, – если бы какой-нибудь волшебник махнул палочкой, и все женщины стали красивыми? Представьте себе, что бы я почувствовала, став вдруг красивой! Хотя, с другой стороны, – со вздохом добавила она, – если бы все были красавицами, кто бы делал черную работу?» Глава восьмая – Ох, я так устала, – со вздохом проговорила кузина Эрнестина Бьюгл, опускаясь на стул в столовой Звонких Тополей. – Иногда мне страшно садиться: боюсь, что не смогу встать. Кузина Эрнестина приходилась троюродной сестрой покойному капитану Макомберу, но тетя Кэт часто думала, что и это слишком близкое родство. Она явилась с визитом из Лоуэлла. Нельзя сказать, чтобы вдовы были рады ее видеть. Кузина Эрнестина принадлежала к той категории людей, которые вечно тревожатся и за себя и за других, никому не дают возможности вздохнуть спокойно и всем портят настроение. – На нее только посмотришь, – говорила Ребекка Дью, – и сразу убеждаешься, что жизнь – это юдоль слез. Кузину Эрнестину нельзя назвать красивой, и весьма сомнительно, что она была красивой даже в молодости. У нее сухое сморщенное лицо, выцветшие бледно-голубые глаза, несколько неудачно расположенных на лице родинок и плаксивый голос. Поверх черного шуршащего платья она надела вытертую горжетку под котик которую не сняла даже за столом, опасаясь сквозняков. Ребекка Дью, если бы захотела, могла сесть за стол вместе со всеми, потому что вдовы не считают кузину Эрнестину особо важной гостьей. Но Ребекка утверждает, что в обществе этой зануды у нее еда застревает в горле. Она предпочла перекусить на кухне, но это не мешало ей отпускать реплики, прислуживая за столом. Сейчас, в ответ на жалобу кузины Эрнестины, она сказала без тени сочувствия в голосе: – Весной все чувствуют себя хуже. 171 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Если бы дело было только в этом, мисс Дью. Боюсь, со мной происходит то же, что случилось с бедной миссис Гейдж. Она прошлым летом поела грибов, но среди них, наверное, оказались поганки, – так ей с тех пор и неможется. – Но сейчас еще не пошли грибы, – возразила тетя Шатти. – Как вы могли ими отравиться весной? – Грибами нет, но, может, я съела что-нибудь другое. И не пытайся меня утешить, Шарлотта. Я знаю, ты это делаешь по доброте души, но это бесполезно. Слишком много на мою долю выпало несчастий. Слушай, Кэт, ты уверена, что в кувшинчик со сливками не попал паук? Мне показалось, что-то мелькнуло, когда ты наливала их мне в чашку. – У нас в сливках не бывает пауков, – грозно проговорила Ребекка Дью и вышла на кухню, хлопнув дверью. – Может быть, мне и показалось, – кротко сказала кузина Эрнестина. – У меня что-то зрение стало портиться. Боюсь, я скоро ослепну. Да, кстати… по дороге к вам я зашла к Марте Маккей. У нее температура и все тело покрылось какой-то сыпью. Я решила, что надо ее подготовить к худшему. «По-моему, у вас корь, – сказала я ей. – От нее многие слепнут. У вас и так в семье у всех слабые глаза». Ее мать тоже нездорова. Доктор говорит, что у нее несварение желудка, но я боюсь, у нее опухоль. «Если вам придется лечь на операцию, вы можете не прийти в себя после хлороформа, – предупредила я ее. – Не забывайте, что вы урожденная Хиллис, у всех Хиллисов слабое сердце». Ее отец умер от инфаркта. – В возрасте восьмидесяти семи лет, – уточнила Ребекка Дью, забирая у гостьи пустую тарелку. – А в Библии человеку назначен век в семьдесят лет, – добавила тетя Шатти. Кузина Эрнестина положила себе в чай третью ложку сахару и с грустным видом принялась его размешивать. – Это сказал царь Давид, Шарлотта, но боюсь, в некоторых отношениях он был не очень хорошим человеком. Энн переглянулась с тетей Шатти и невольно рассмеялась. Кузина Эрнестина неодобрительно поглядела на нее. – Я слышала у вас веселый нрав и вы часто смеетесь, мисс Ширли. Дай Бог вам и впредь оставаться такой, но боюсь, вы быстро переменитесь, осознав, что жизнь полна горя. Я тоже когда-то была молодой. – Разве? – иронично спросила Ребекка Дью, входя в столовую с блюдом горячих ватрушек. – А по-моему, вы всю жизнь боялись быть молодой. На это ведь тоже нужна смелость, мисс Бьюгл. – Какие странные вещи говорит ваша Ребекка, – пожаловалась кузина Эрнестина. – Я, конечно, не обращаю на нее внимания. Смеяться хорошо, мисс Ширли, пока вы на это способны, но боюсь, что своим счастливым видом вы испытываете судьбу. Вы мне напоминаете тетку жены нашего последнего пастора… Она тоже все время смеялась и умерла от апоплексического удара. Третий удар всегда бывает смертельным. Боюсь, что наш новый пастор в Лоуэлле несколько легкомысленный человек. Как только я его увидела, я сказала Луизе: «У него ноги, как у заправского танцора». Он, наверное, бросил танцевать, когда его посвятили в сан, но эта склонность еще проявится в его детях. У него молодая жена, которая, говорят, обожает его до неприличия. Не представляю, как это можно выйти замуж за пастора по любви? В этом есть какое-то неуважение к церкви. Проповеди он читает неплохие, но в прошлое воскресенье сказал об Илии Фесвитянине нечто такое, из чего я вывела, что он слишком вольно толкует Библию. – В газете пишут, что Питер Эллис женился на Фанни Бьюгл, – заметила тетя Шатти. – Да, женился. Тот самый случай: женись в спешке, а пожалеть успеешь. Они были знакомы всего три года. Боюсь, Питер скоро обнаружит, что под яркими перышками может скрываться не очень хорошая птица. Фанни ужасно безалаберна. Она гладит столовые салфетки только с правой стороны. Не то что ее покойная мать – вот уж была святая 172 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» женщина. Она-то делала все обстоятельно. Когда носила траур, то и ночные рубашки надевала черные. Мне, говорила она, так же грустно ночью, как и днем. Я помогала Бьюглам готовить угощение к свадьбе, и можете себе представить: спустившись утром на кухню, я увидела, как Фанни сидит себе и спокойно ест яйцо. Это в день свадьбы-то! Вам небось не верится, и я бы тоже не поверила, если бы не видела это собственными глазами. Моя бедная покойная сестра три дня перед свадьбой маковой росинки в рот не брала. А когда ее муж умер, мы боялись, что она вообще уморит себя голодом. Мне иногда кажется, я совсем не понимаю свою родню. Раньше ты знал, что можно ждать от Бьюглов, а чего нельзя, а сейчас все пошло кувырком. – А правда, что Джин Янг опять выходит замуж? – спросила тетя Кэт. – Да, это так. Конечно, все считают ее мужа Фреда погибшим, но у меня страшное предчувствие, что в один прекрасный день он возьмет и объявится. Он всегда был ненадежным человеком. Она собирается за Аиру Робертса. Боюсь, что он женится на ней только для того, чтобы доставить ей удовольствие. Его дядя Филипп когда-то хотел жениться на мне, но я ему сказала: «Выйти замуж – это все равно, что прыгнуть в темную пропасть. Я не позволю себя туда затащить». Этой зимой в Лоуэлле было очень много свадеб. Не удивлюсь, если летом будут сплошные похороны. В прошлом месяце поженились Анни Эдварде и Крис Хантер. Мне кажется, лет через пять они уже не будут так обожать друг друга, как сейчас. По-моему, он ей просто вскружил голову. Его дядя Хайрем к концу жизни сошел с ума и вообразил себя собакой. – Ну, если он лаял и охранял дом, то в этом не было большого вреда, – съязвила Ребекка Дью, внося на подносе вазу с грушевым вареньем и слоеный торт. – Я не слышала, чтобы он лаял, – сказала кузина Эрнестина. – Он просто грыз кости и зарывал их в землю. Его жена от этого очень страдала. – А куда уехала на зиму миссис Лили Хантер? – спросила тетя Шатти. – Она уехала с сыном в Сан-Франциско, и я ужасно боюсь, что там их застанет новое землетрясение. А если этого и не случится, то она наверняка попытается провезти через границу штата что-нибудь запрещенное и попадет в историю. Когда уезжаешь из дома, с тобой обязательно что-нибудь приключается: не то – так это. Но всех все равно куда-то тянет ехать. Мой кузен Джим Бьюгл провел зиму во Флориде. Слишком уж он разбогател и думает лишь о мирских удовольствиях. Перед отъездом я ему сказала… – это был тот самый день, когда у Колманов сдохла собака… или не тот… нет, кажется, тот, – так вот, я ему сказала: «Погибели предшествует гордость, а падению надменность». Его дочь работает учительницей и никак не может решить, за которого из своих кавалеров выйти замуж. «Вот что я тебе скажу, Мари-Аннет, – сказала я ей, – все равно тебе не достанется тот, кто нравится больше всех. Так что лучше выходи за того, кто тебя больше любит». Надеюсь, она сделает лучший выбор, чем Джесси Чипмен, которая выходит за Оскара Грина просто потому, что он не давал ей проходу. «Неужели уж лучше никого не нашла?» – спросила я ее. Его брат умер от скоротечной чахотки. – Как вы всегда умеете порадовать человека, – заметила Ребекка Дью, внося в столовую блюдо с миндальным печеньем. – Вы не знаете, – продолжала кузина Эрнестина, подкладывая себе еще грушевого варенья, – что такое кальцеолярия – цветок или болезнь? – Цветок, – ответила тетя Шатти. На лице кузины Эрнестины отразилось разочарование. – Я слышала, как в прошлое воскресенье вдова Сэнди Бьюгла сказала своей сестре, что наконец-то заполучила кальцеолярию… Что-то твоя герань захирела, Шарлотта. Ты, наверное, не подсыпаешь в горшки удобрения… Миссис Сэнди перестала носить траур, а бедняжка мистер Сэнди всего четыре года как в могиле. Что ж, мертвых теперь быстро забывают. Моя сестра вот носила траур по мужу двадцать пять лет. 173 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – У вас расстегнулась застежка на юбке, – сообщила Ребекка, ставя перед тетей Кэт кокосовый кекс. – У меня нет времени без конца торчать перед зеркалом, – отрезала кузина Эрнестина. – Что из того, что у меня расстегнулась застежка? У меня там еще три нижних юбки. А нынешние девицы носят только одну. Все думают лишь об удовольствиях, и никто не вспоминает о Судном дне. – Вы думаете, что в Судный день нас спросят, сколько мы надевали нижних юбок? – спросила Ребекка Дью и скрылась на кухне, не дожидаясь, пока кузина Эрнестина выразит ужас по поводу такой ереси. Даже тетя Шатти подумала, что Ребекка на этот раз зашла слишком далеко. – Вы, наверное, видели сообщение о смерти Алека Крауди на прошлой неделе? – вздохнула кузина Эрнестина. – Его жена умерла два года назад, и, говорят, он загнал ее в могилу бесконечными придирками, а потом изнывал от одиночества. Боюсь, они от него еще натерпятся – даром что он уже в могиле. Я слышала, он отказался написать завещание, и его наследники обязательно все перессорятся. – А что поделывает Джейн Голдвин? – спросила тетя Кэт. – Я что-то давно не видела ее в городе. – Бедняжка Джейн! Она чахнет, и никто не знает, что с ней. Боюсь, это окажется белокровие… Чего это Ребекка хохочет на кухне, как гиена? Помяните мои слова, вы еще с ней намучаетесь. В семье Дью было много слабоумных. – И Тира Купер, говорят, родила, – перебила ее тетя Шатти. – Родила, бедняжка. Слава Богу, только одного. Я боялась, что будут двойняшки. У Куперов часто бывают двойняшки. – Тира и Нед – такая приятная пара, – улыбнулась тетя Кэт, видимо, решив спасти хоть что-нибудь из развалин Вселенной. Но кузина Эрнестина отказалась признать наличие бальзама в Галааде, не говоря уж о Лоуэлле. – Она была ужасно рада его заполучить. Какое-то время она совсем отчаялась и думала, что он не вернется с запада. «Вот увидишь, – сказала я ей, – он тебе еще натянет нос. Он этим знаменит. Когда он родился, все думали, что он умрет, не дожив до года, а он натянул всем нос и до сих пор жив». А когда они купили дом у Джозефа Холли, я опять ее предупредила: «Этот ваш колодец заражен брюшным тифом. Пять лет назад его работник умер от брюшного тифа». Так что пусть пеняют на себя, если что-нибудь случится. У Джозефа Холли все время болит спина. Он говорит, что это прострел, а я боюсь, у него начинается спинно-мозговой менингит. – Джозеф Холли – прекрасный человек, – вступилась Ребекка Дью, входя с чайником. – Да-да, – уныло подтвердила кузина Эрнестина. – Он даже чересчур хороший человек. Боюсь, все его сыновья собьются с пути. Так часто бывает. Нет, спасибо, Кэт. Больше чаю не надо… Может, еще одно миндальное печенье. Они такие воздушные. Но я уже и так слишком много съела. Пора мне идти, а то придется возвращаться домой в темноте. Мне не хочется промочить ноги: я опасаюсь воспаления легких. Всю зиму у меня какое-то странное чувство, словно что-то ползает у меня по рукам и ногам. Сколько ночей я провела без сна! Никто не знает, как я страдала, но я не привыкла жаловаться. Я потому и решила навестить вас сегодня, так как боюсь, к следующей весне меня уже не будет. Но вы обе тоже сильно сдали, так что, может, уйдете в лучший мир еще раньше меня. Что ж, лучше умереть, пока у тебя еще остались родные, которые могут тебя прилично похоронить. Боже, какой ветер поднялся! Не дай Бог будет гроза – тогда у нас обязательно снесет крышу с амбара. Этой весной дуют такие сильные ветры, – по-моему, у нас меняется климат… Спасибо, мисс Ширли, – сказала кузина Эрнестина, когда Энн помогла ей надеть пальто. – Берегите себя. У вас ужасно бледный вид. Я слышала, что люди с рыжими волосами не отличаются сильным здоровьем. 174 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Да нет, со здоровьем у меня все в порядке, – улыбнулась Энн, подавая кузине Эрнестине ее невообразимую шляпку с тощим страусовым пером, которое свешивалось ей на лоб. – Сегодня, правда, горло немного побаливает. – Вот как? – Кузина Эрнестина напоследок выдала еще одно зловещее предсказание: – Полоскайте его как следует. У ангины и дифтерита до третьего дня совершенно одинаковые симптомы. Одно утешение – если умрешь молодой, то избежишь многих несчастий. Глава девятая 20 апреля Звонкие Тополя Башенная комната «Мой бедный Джильберт! «О смехе сказал я – глупость! А о веселии – что оно делает?» Я боюсь, что рано поседею… Боюсь, что закончу свою жизнь в богадельне… Боюсь, что ни один из моих учеников не сдаст выпускных экзаменов… Вчера меня облаяла собака мистера Гамильтона, и я боюсь заболеть бешенством… Боюсь, что когда пойду сегодня к Кэтрин, мой зонтик вывернется наизнанку… Боюсь, что Кэтрин так меня полюбила, что долго это продолжаться не может и она скоро меня разлюбит… Боюсь, что волосы у меня вовсе не каштановые, а рыжие… Боюсь, что к пятидесяти годам у меня вырастет бородавка на кончике носа… Боюсь, что в школе случится пожар и мы не сможем спастись через единственную дверь… Боюсь, что сегодня ночью я найду у себя в постели мышь… Боюсь, что ты обручился со мной просто потому, что я не давала тебе проходу… Боюсь, что скоро я слягу и умру… Нет, милый, я не сошла с ума, а просто заразилась от кузины Эрнестины. Теперь я понимаю, почему Ребекка Дью прозвала мисс Ох-боюсь! А ведь на свете очень много таких нытиков – может быть, и не в такой запущенной стадии, как кузина Эрнестина, – которые вечно ожидают несчастья завтра и потому не смеют радоваться нынешнему дню. Джильберт, дорогой, давай не будем жить в страхе перед будущим, не будем рабами Судьбы! Будем смелыми, предприимчивыми, будем всегда надеяться на успех! Давай весело идти навстречу Судьбе, не задумываясь, что она нам несет, даже если нас ждут кучи огорчений, брюшной тиф и двойняшки. Кстати, нынешний день, кажется, случайно затесался из июня в апрель. Снег уже весь растаял, и светло-коричневые луга и золотистые холмы поют гимн весне. Мой Царь Бурь поднял нежно-сиреневые знамена. Всю эту неделю у нас часто шел дождь, но мне нравилось сидеть в свой башенной комнатке и слушать тихую мокрую тишину весенних сумерек. Но сегодня дует сильный ветер, и все как будто куда-то спешит – облака бегут по небу в страшной спешке, а луна, прорываясь между ними, спешит залить своим светом весь мир. Если бы мы могли идти сейчас рука об руку по дороге в Эвонли! Джильберт, боюсь, что я обожаю тебя до неприличия. Ты не думаешь, что в этом есть какое-то неуважение к церкви? Нет? Так ты же и не пастор». Глава десятая Энн поехала домой на каникулы, огорченная, что этим летом в Эвонли не будет Джильберта. Он нанялся работать на строительстве новой железной дороги на западе страны. Но Грингейбл остался все тем же Грингейблом, а Эвонли – все тем же Эвонли. Лучезарное 175 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» озеро все так же блестело под солнцем. Возле Дриадиного ключа по-прежнему густо росли папоротники, а бревенчатый мостик, хотя он с каждым годом все больше дряхлел и обрастал мхом, все еще вел в лес, полный молчаливых теней и певучих ветерков. К тому же Энн сумела уговорить миссис Кемпбелл отпустить с ней на две недели Элизабет – хотя бы только на две недели. Но Элизабет, которую ожидали целых четырнадцать дней счастья и свободы, большего от судьбы и не просила. – Сегодня я мисс Элизабет, – сообщила она Энн со счастливым вздохом, когда они сели в коляску и отправились в дорогу. – Пожалуйста, когда будете представлять меня своим друзьям в Грингейбле, называйте меня мисс Элизабет. Я буду чувствовать себя совсем взрослой. – Хорошо, – без тени улыбки пообещала Энн, вспомнив рыженькую девочку, когда-то просившую, чтобы ее звали Корделия. Поездка от станции до Эвонли привела Элизабет почти в такой же экстаз, который испытала Энн в тот памятный вечер, сидя в коляске рядом с Мэтью. Их окружал прекрасный мир: по обе стороны дороги лежали волнующиеся под ветерком нивы, и почти за каждым поворотом их ожидало новое чудо. Элизабет была на верху блаженства: она едет со своей любимой мисс Ширли, она на целых две недели освободилась от Марты, на ней новое розовое платье и очаровательные новые туфельки. Можно подумать, что уже наступило Завтра… за которым последуют еще четырнадцать прекрасных Завтра. Глаза девочки сияли. В Грингейбле Элизабет провела две волшебно-прекрасные недели. Стоило только выйти за порог, как ее взору открывалось какое-нибудь чудо. Она понимала, что еще не попала в свое сказочное Завтра, но чувствовала, что оно близко. Ей казалось, что она давно знакома с Грингейблом, всегда жила в этих комнатах и всегда любила их. Даже Мариллин драгоценный чайный сервиз с розочками показался Элизабет старым другом. Сама трава в Эвонли выглядела ярче, чем где-нибудь еще, а люди, живущие в Грингейбле, были такими, каких она надеялась встретить в своем Завтра. Она всех их полюбила, а они полюбили ее. Дэви и Дора просто обожали Элизабет и немилосердно ее баловали; Марилла и миссис Линд не могли ею нахвалиться: она всегда такая чистенькая, у нее прекрасные манеры, она вежлива со старшими. Может, Энн и не одобряет методы воспитания миссис Кемпбелл, но нельзя отрицать, что она сделала из своей внучки маленькую леди. – Ой, мне совсем не хочется спать, мисс Ширли, – прошептала Элизабет, когда после чудного радостного вечера они с Энн улеглись в маленькой комнате. – Мне жалко проспать хотя бы минуту из этих замечательных двух недель. В Грингейбле я могла бы совсем обходиться без сна! Было так уютно лежать в постели и слушать, как вдалеке рокочет море. Элизабет полюбила этот рокот и свист ветра в карнизах крыши. Раньше она всегда со страхом ждала приближения ночи – мало ли какое чудище может выскочить из темноты! Но теперь, впервые в жизни, ночь стала ей другом. Завтра они пойдут с мисс Ширли на берег залива – Энн ей обещала – и искупаются в пенистых волнах, которые она видела с холма, подъезжая к Эвонли. Элизабет представила, как они одна за другой набегают на берег. Вон надвигается высокая зеленая волна… волна сна… вот она перекатилась через нее… и Элизабет с блаженным вздохом погрузилась в сон. И все-таки она каждую ночь засыпала гораздо позже Энн и думала, думала… Почему жизнь в доме бабушки не может быть такой же, как в Грингейбле? Там ей никогда не разрешали производить даже малейший шум. Там все тихо ступают… тихо разговаривают… даже, кажется, тихо думают. А Элизабет порой хочется назло им долго и громко кричать. – Ты можешь тут кричать и смеяться сколько тебе угодно, – сказала ей Энн, когда они приехали в Грингейбл. Но странное дело, здесь Элизабет кричать совсем не хотелось. Ей больше нравилось тихонько ходить по этому волшебному дому и саду. Но смеяться в Грингейбле она 176 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» научилась. И вернулась в Саммерсайд со счастливыми воспоминаниями, оставив по себе хорошую память. Несколько месяцев после ее отъезда Марилла, миссис Линд и Дэви с Дорой при любом удобном случае добрым словом поминали крошку Элизабет. Они упорно называли ее крошкой, хотя Энн с самым серьезным видом представила ее как мисс Элизабет. Она была такая маленькая, такая золотистая, так похожа на эльфа, что иначе называть ее они просто не могли. Они вспоминали, как она танцевала в сумерках среди нарциссов… как читала сказки, удобно устроившись в развилке ветвей большой яблони, которую Марилла называла Герцогиней… как она чуть не утонула в поле лютиков, и ее головка казалась тоже лютиком, только побольше… как гонялась за серебристыми ночными бабочками или пыталась сосчитать светлячков на лесной дорожке… как она слушала жужжанье шмелей в каллах… как Дора кормила ее в кладовке клубникой со сливками и как они вместе ели во дворе красную смородину. «Правда, смородинки ужасно красивые, Дора? – спросила она. – Кажется, что ешь жемчужины». Они вспоминали, как Элизабет тихонько напевала про себя в тени елок… как она долго завороженно смотрела на огромную луну и сказала наконец: «Мне кажется, что у луны озабоченное лицо, миссис Линд»… как она горько плакала, потому что герой приключенческой повести, которую читал Дэви, в последнем номере журнала оказался в отчаянном положении – «О мисс Ширли, мне кажется, что ему не удастся спастись!» Они вспоминали, как Элизабет заснула после обеда на диване в кухне, обнимая Дориных котят… как она хохотала, глядя на подгоняемых ветром солидных старых кур с задранными хвостами – неужели Элизабет могла так хохотать? Она помогала Энн печь глазированные пирожные, а миссис Линд – подбирать лоскутки для нового стеганого одеяла, Доре – натирать до блеска медные подсвечники, а Марилле – вырезать наперстком крошечные кружочки теста для печенья. Жители Грингейбла вспоминали девочку буквально на каждом шагу. Уезжая обратно в Саммерсайд, Элизабет подумала, что таких счастливых дней у нее в жизни, наверное, больше не будет. Дорога до станции была такой же красивой, как и две недели назад, но девочка этого не видела: ее глаза были полны слез. – Вот уж не думала, что могу так привязаться к ребенку, – призналась миссис Линд. – Мне ее постоянно не хватает. Вскоре после отъезда Элизабет в Грингейбл приехала на все лето со своей собачкой Кэтрин Брук. Она ушла из Саммерсайдской школы и собиралась поступать на секретарский курс в Редмонде. – Вот увидишь, эта работа тебе понравится, – сказала ей Энн как-то вечером, когда они сидели в заросшем папоротниками углу клеверного поля и смотрели на пылающий закат. – Жизнь мне многого недодала, и я собираюсь сполна получить с нее долги, – решительно заявила Кэтрин. – Я сейчас чувствую себя гораздо моложе, чем в это же время в прошлом году. – Да, ты сделала правильно, но мне грустно думать, что следующей зимой тебя не будет в Саммерсайде, – вздохнула Энн. – С кем же я буду болтать, спорить и дурачиться по вечерам в своей башенной комнатке? ГОД ТРЕТИЙ Глава первая 8 сентября Аллея Оборотней Звонкие Тополя «Любимый! 177 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Вот и кончилось лето… лето, в котором я видела тебя всего один раз – в мае. А я вернулась в Звонкие Тополя. Начинается мой третий, и последний, год в Саммерсайде. Мы с Кэтрин чудно провели время в Грингейбле, и мне будет ужасно не хватать ее в школе. В средней группе теперь станет преподавать коротенькая, толстенькая и веселая, как щенок, учительница. Больше о ней сказать нечего. Видно, что она ни разу в жизни не задумывалась. Она мне нравится… и всегда будет нравиться – но открывать в ней нечего. А в Кэтрин оказалось так много всего – надо было только пробиться сквозь стену, которую она вокруг себя воздвигла. У нас в доме ничего не изменилось… а впрочем, неправда – кое-что изменилось. Наша старая корова отправилась пастись в райские кущи – как известила меня Ребекка Дью, когда я в понедельник утром спустилась завтракать. Вдовы решили не заводить новую, а просто покупать молоко у мистера Черри. Из этого следует, что Элизабет больше не будет приходить по вечерам к калитке за стаканом парного молока. Но миссис Кемпбелл как будто смирилась с тем, что она постоянно бегает ко мне в гости, так что отсутствие молока не будет играть большой роли. Назревает и еще одна перемена. Тетя Кэт грустно сказала мне, что они решили отдать Мукомола и ищут, кто бы его взял. «Но почему?!» – воскликнула я. Она объяснила, что они это делают ради сохранения мира в доме. Ребекка Дью все лето твердила, что он ей осточертел, и, видимо, не успокоится, пока они от него не избавятся. Бедный котик! Он такой милый, мягкий и забавный! Завтра суббота, и я обещала миссис Реймонд присмотреть за ее близнецами: ей надо поехать в Шарлоттаун на похороны кого-то из родственников. Миссис Реймонд вдова. Она поселилась в Саммерсайде прошлой зимой. Ребекка Дью и вдовы – честное слово, Саммерсайд просто кишит вдовами! – считают, что миссис Реймонд слишком заносится, но она очень помогла мне и Кэтрин ставить пьесу, и я чувствую, что должна отплатить за добро добром. Ее детей зовут Джеральд и Джеральдина, им по восемь лет и на вид они просто ангелочки. Но когда я сказала Ребекке Дью, что собираюсь приглядывать за ними в субботу, она поджала губы. – Но я люблю детей, Ребекка! – Дети детям рознь, мисс Ширли. Таких сорванцов, как у миссис Реймонд, свет не видывал. Она считает, детей нельзя наказывать – что бы они ни вытворяли. Хочет, видите ли, чтобы они вели себя естественно. Поглядеть на них – тихони, но я слышала от соседей, что на них просто управы нет. Как-то к миссис Реймонд зашла жена пастора, и, когда она, поговорив с хозяйкой, собралась уходить, с площадки лестницы ее обстреляли луковицами, сбив при этом шляпку с ее головы. А миссис Реймонд только и сказала: «Дети всегда плохо себя ведут, когда хочешь, чтобы они показали себя с лучшей стороны». Она вроде бы гордится, что они такие сорвиголовы. Да что с них взять – они из Штатов приехали, – закончила Ребекка Дью, словно этим все объяснялось. Ребекка столь же мало расположена к янки, как и миссис Линд». Глава вторая В субботу, часов в одиннадцать, Энн отправилась к миссис Реймонд. Она жила в хорошеньком старомодном коттедже на окраине Саммерсайда. Миссис Реймонд была уже готова к отъезду… пожалуй, только слишком нарядно одета для похорон. Особенно это касалось украшенной цветами шляпки, из-под которой волнами спускались на плечи красивые темно-русые волосы. Выглядела она прекрасно. Восьмилетние близнецы, унаследовавшие красоту матери, сидели на ступеньках лестницы – ни дать ни взять два 178 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» маленьких херувима. У обоих были розовые щечки, большие голубые глаза и ореол пушистых белокурых волос. Когда миссис Реймонд представила им Энн, сказав, что она согласилась прийти и побыть с ними, пока мама будет на похоронах дорогой тети Эллы, они одарили ее нежной улыбкой. – Вы ведь будете хорошо себя вести и не доставите хлопот мисс Ширли, правда, мои малютки? Малютки кивнули головами с серьезным видом и каким-то образом ухитрились, хотя это казалось невозможным, принять еще более ангелоподобный вид. Миссис Реймонд попросила Энн проводить ее до калитки. – Эти дети – все, что у меня осталось, – со слезами в голосе сказала она. – Может быть, я их немного избаловала… я знаю, многие так считают… Но вы заметили, мисс Ширли, посторонние всегда уверены, что они лучше вас знают, как надо воспитывать ваших детей? А я считаю, главное в воспитании – любовь, а не шлепки. Разве вы не согласны, мисс Ширли? Я убеждена, что у вас с ними никаких проблем не будет. Дети всегда знают, с кем можно позволить себе вольности, а с кем нет. Я как-то попросила побыть с ними эту бедную старушку мисс Праути, но детям она не понравилась. Ну и конечно, они ужасно баловались – вы ведь знаете, что от детей этого следует ожидать. В отместку она распустила о них по городу самые нелепые слухи. А вы им непременно понравитесь, и они будут вас слушаться. Разумеется, они резвые дети… но дети и должны быть такими, правда? Очень грустно видеть детей, у которых запуганный вид. Я хочу, чтобы они вели себя естественно, а слишком послушные дети это абсурд. Вы согласны? Только не разрешайте им пускать кораблики в ванне и залезать в пруд. Я так боюсь, что они простудятся… их отец умер от воспаления легких. – Из глаз миссис Реймонд, казалось, вот-вот польются слезы, но она мужественно их сдержала. – Если они будут ссориться, не обращайте на это внимания – вы заметили, что дети всегда ссорятся? Но если на кого-нибудь из них нападает чужой… тут они забывают все свои распри. На самом-то деле они обожают друг друга. Я могла бы взять с собой на похороны одного из них, но они об этом и слышать не хотели. Они еще ни разу в жизни не расставались. А за двумя детьми я бы на похоронах не уследила. Так что вы понимаете… – Не беспокойтесь, миссис Реймонд, – сказала Энн. – Я уверена, мы втроем прекрасно проведем время. Я люблю детей. – Я так и знала! Я с первого взгляда почувствовала, что вы любите детей. Это всегда видно. У человека, который любит детей, есть что-то такое в лице. Бедная мисс Праути терпеть их не может. Она в них ищет только плохое – и, конечно, находит. Вы не представляете, как легко у меня на душе от сознания, что мои малютки будут под присмотром человека, который любит и понимает детей. Я еду на похороны со спокойным сердцем. – Могла бы и нас взять! – вдруг завопил Джеральд, высовывая голову из окна на втором этаже. – Как что интересное, так ты едешь без нас! – Ой, это они в ванной! – трагическим голосом воскликнула миссис Реймонд. – Мисс Ширли, дорогая, пожалуйста, выставите их оттуда. Джеральд, миленький, ты же знаешь, что мама не может взять на похороны вас обоих. Ой, мисс Ширли, он опять надел шкуру койота, которая лежит на полу в гостиной, и завязал лапы у себя под подбородком. Он ее испортит. Пожалуйста, заставьте его сейчас же ее снять. Мне надо спешить, а то я опоздаю на поезд. И миссис Реймонд поспешно удалилась, а Энн побежала наверх. Там она обнаружила, что ангелоподобная Джеральдина ухватила брата за ноги и пытается вытолкнуть его в окно головой вниз. – Мисс Ширли, скажите Джеральду, чтобы он не смел показывать мне язык! – А тебе что, больно от этого? – улыбаясь, спросила Энн. 179 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Больно не больно, но я не позволю ему дразниться, – отрезала Джеральдина, бросая на брата свирепый взгляд. – Мой язык – что хочу с ним, то и делаю, – огрызнулся тот. – А ты мне не указ. Правда, мисс Ширли? Энн не стала отвечать на провокационный вопрос. – Дети, до обеда остался всего час. Может, пойдем в сад и там поиграем? А ты, Джеральд, положи шкуру койота на место. – Но я хочу играть в волка! – Он хочет играть в волка, – подтвердила Джеральдина, вдруг переметнувшись на сторону брата. – Мы хотим играть в волка, – хором закричали они. Тут раздался звонок в дверь, который спас Энн от необходимости решать эту дилемму. – Пошли посмотрим, кто там! – закричала Джеральдина. Они бросились к лестнице, скатились вниз по перилам и таким образом оказались у входной двери гораздо раньше, чем Энн. Лапы койота развязались в процессе спуска и шкура упала на пол. – Мы ничего не покупаем у бродячих продавцов! – заявил Джеральд даме, стоявшей на крыльце. – Я хотела бы поговорить с вашей матерью, – сказала та. – Не получится. Мама уехала на похороны тети Эллы, а за нами присматривает мисс Ширли. Вон она спускается по лестнице. Она живо вас выставит. Когда Энн разглядела посетительницу, у нее и вправду появилось желание ее выставить. Это была мисс Памела Дрейк, которую в Саммерсайде никто не жаловал. Она обычно что-нибудь распространяла, и от нее практически невозможно было отделаться, поскольку на нее не действовали ни намеки, ни резкости, и она не жалела времени на уговоры – видимо, ей некуда было его девать. На сей раз она предлагала подписку на энциклопедию: – Это же просто настольная книга для учительницы. Энн тщетно убеждала ее, что ей вовсе не нужна энциклопедия, потому что она может пользоваться той, которая есть у них в школе. – Она устарела, – возразила мисс Памела. – Давайте присядем на эту скамейку, мисс Ширли, и я покажу вам свои проспекты. – Боюсь, у меня нет на это времени, мисс Дрейк. Мне надо заниматься детьми. – На это много времени не нужно – хватит десяти минут. Я все равно собиралась к вам зайти, мисс Ширли, и мне просто повезло, что я застала вас здесь. Идите, дети, играйте, а мы с мисс Ширли поглядим на эти прекрасные проспекты. – Мама наняла мисс Ширли смотреть за нами, – заявила Джеральдина, тряхнув белокурыми кудрями. Но Джеральд потянул ее в дом и захлопнул дверь. – Посмотрите, какое это превосходное издание, мисс Ширли. Какая бумага – вы только ее пощупайте. Какие замечательные гравюры… ни в одной энциклопедии вы не найдете столько иллюстраций… А печать – слепой может читать! И всего за каких-то восемьдесят долларов… восемь долларов задаток, и потом будете платить по восемь долларов в месяц, пока все не выплатите. У вас никогда не будет подобной возможности… мы для начала предлагаем льготные условия… в следующем году она будет стоить сто двадцать долларов. – Но мне не нужна энциклопедия, мисс Дрейк! – с отчаянием в голосе воскликнула Энн. – Как это не нужна? Энциклопедия нужна всем – тем более наша национальная энциклопедия. Я просто не знаю, как я жила, пока не познакомилась с Канадской 180 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» национальной энциклопедией. Да я и не жила – просто существовала! Вы только взгляните на это изображение казуара, мисс Ширли. Как живой! – Но, мисс Дрейк, мне… – Если вам это не совсем по средствам, я могу добиться для вас как учительницы некоторой скидки. Скажем, вы будете платить не восемь, а шесть долларов в месяц. Неужели вы откажетесь от такого предложения, мисс Ширли? Еще минута, и Энн сдалась бы. Пожалуй, стоит платить по шесть долларов в месяц – лишь бы избавиться от этой несносной женщины. Все равно она не уйдет, пока не добьется своего… А что это близнецы подозрительно затихли? Вдруг они пускают кораблики в ванне? Или выбрались из дома через заднюю дверь и залезли в пруд? Энн сделала последнюю жалкую попытку вырваться из когтей мисс Дрейк: – Я подумаю, мисс Дрейк, и сообщу вам свое решение… – Зачем тянуть? – спросила мисс Дрейк, доставая ручку. – Вы же все равно подпишетесь на энциклопедию, так лучше уж сделать это сразу. Какой смысл откладывать решение? Вдруг цена возрастет, и вам придется платить сто двадцать долларов. Распишитесь вот здесь, мисс Ширли. Она сунула Энн ручку… Еще мгновение… и вдруг мисс Дрейк издала душераздирающий вопль, а Энн, выронив ручку, с изумлением и ужасом воззрилась на свою мучительницу. Неужели это мисс Дрейк – это неописуемо безобразное существо без шляпы, без очков и почти без волос? Шляпа, парик и очки парили в воздухе где-то на полпути к окну в ванную, откуда торчали две белокурые головки. Джеральд держал в руках удочку, к которой были привязаны две тесемки с крючками на концах. Как ему удалось захватить двумя крючками сразу три предмета – одному Богу было известно. Наверное, ему просто повезло. Энн бросилась в дом и взбежала по лестнице. Но ни близнецов, ни удочки в ванной уже не было. Осторожно выглянув в окно, она увидела, как мисс Дрейк, отцепив от крючков свою шляпку и прочее, подобрала с земли авторучку и негодующе направилась к калитке. Раз в жизни мисс Памела Дрейк упустила свою жертву. Энн обнаружила близнецов на заднем крыльце. С видом воплощенной невинности они беззаботно хрумкали яблоки. Как же их наказать? Нельзя же спустить такое! С другой стороны, Джеральд ее выручил, а мисс Дрейк давно следовало проучить. Энн была в нерешительности. И вдруг Джеральд закричал: – Ты съела огромного жирного червяка. Я видел, как ты его проглотила! Джеральдина положила яблоко, и ее тут же вырвало. Потом еще раз, и Энн уже некогда было думать об их проделке с мисс Дрейк. А когда Джеральдине стало лучше, наступило время обеда, и Энн решила, что ограничит наказание мягким выговором. В конце концов никакого телесного повреждения Джеральд мисс Дрейк не нанес, а та, надо полагать, никому не обмолвится об этом смехотворном инциденте. – Как ты считаешь, Джеральд, – мягко спросила она, – настоящие джентльмены так поступают? – Нет, – ответил Джеральд, – но зато как было смешно. Правда, я ловко управляюсь с удочкой? Обед оказался очень вкусным. Миссис Реймонд приготовила его перед отъездом, и, каковы бы ни были ее недостатки как воспитательницы, готовить она, несомненно, умела. Джеральд и Джеральдина с жадностью поглощали пищу и вели себя за столом не хуже прочих детей. После обеда Энн вымыла посуду и заставила Джеральдину ее вытирать, а Джеральда – аккуратно ставить в шкаф. Оба этим явно занимались не в первый раз, и Энн благодушно подумала, что не такие уж они плохие дети – надо только быть с ними построже. 181 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Глава третья В два часа к Энн пришел мистер Джеймс Гренд. Он был председателем совета попечителей Саммерсайдской Школы. Ему понадобилось обсудить с Энн важные вопросы перед конференцией деятелей народного образования в Кингспорте, куда он уезжал в понедельник. Энн спросила его, нельзя ли будет сделать это вечером у нее дома. Нет, к сожалению, вечером он будет занят. Мистер Гренд был неплохой человек, но не любил чтобы с ним спорили. А Энн очень хотелось заручиться его поддержкой в грядущей битве из-за школьного оборудования. И она пошла к близнецам: – Миленькие, мне надо поговорить с мистером Грендом. Вы можете обещать, что часок тихо поиграете в саду? А потом мы устроим пикник на берегу пруда, и я покажу вам, как пускать подкрашенные мыльные пузыри… вы не представляете, как это красиво. – А вы дадите нам по двадцатипятицентовику, если мы будем себя хорошо вести? – спросил Джеральд. – Нет, Джеральд, не дам, – твердо сказала Энн. – Я не намерена вас подкупать. Я знаю, что ты как настоящий джентльмен будешь себя хорошо вести просто потому, что я тебя об этом прошу. – Договорились, мисс Ширли, – с серьезным видом пообещал Джеральд. – Мы будем паиньками, – так же серьезно подтвердила Джеральдина. Может, они и сдержали бы свое слово, если бы, как только Энн удалилась с мистером Грендом в гостиную, на сцене не появилась Айви Трент – та самая безупречная Айви Трент, которая никогда не баловалась, у которой всегда был такой нарядный и чистенький вид и которую близнецы ненавидели всеми фибрами своей души. Было совершенно очевидно, что на этот раз Айви Трент явилась, чтобы похвастаться своими новыми красивыми туфельками, новым поясом и красными бантиками. Миссис Реймонд если и баловала близнецов, то не в вопросах одежды. Ее соседи сплетничали, что она тратит все деньги на свои собственные наряды, а на детей у нее уже ничего не остается. Так что Джеральдине никогда не выпадал случай пройтись по улице разряженной, как Айви Трент, у которой было специальное платье на каждый день недели. Миссис Трент всегда одевала дочку в белое. Во всяком случае, Айви выходила из дома в белом, без единого пятнышка, платье, а если по возвращении домой на нем обнаруживались пятна, то виноваты в этом были завистливые дети, которыми кишел квартал. Джеральдина действительно завидовала Айви. Ей тоже хотелось щеголять в белых с вышивкой платьях, повязанных красным поясом, и с красными бантами в волосах. А чего бы она не отдала за такие вот туфельки с пуговками! – Ну и как вам нравятся мой новый пояс и бантики? – гордо спросила близнецов Айви. – «И ка-а-ак вам нра-а-а-вятся мой новый пояс и ба-а-а-нтики?» – передразнила ее Джеральдина. – Но у тебя нет бантиков, – пренебрежительно сказала Айви. – «Но у тебя нет ба-а-а-нтиков», – провизжала Джеральдина. Айви посмотрела на нее с недоумением: – Ну как же нет? Разве ты не видишь? – «Ну ка-а-а-к же нет? Ра-а-а-зве ты не видишь?» – опять передразнила ее Джеральдина, радуясь, что придумала такой отличный способ дразнить Айви – повторять каждую ее фразу. – За них не заплачено, – заявил Джеральд. Айви тоже умела сердиться. Ее лицо стало таким же красным, как ее банты. – Нет, заплачено. Моя мама всегда оплачивает счета. 182 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – «Моя ма-а-а-ма всегда оплачивает счета-а-а!» – пропела Джеральдина. Айви растерялась. Она не знала, как бороться с Джеральдиной. И она обратилась к Джеральду, который был самым красивым мальчиком на их улице и на которого у нее были определенные виды. – Я пришла сказать, что решила взять тебя себе в кавалеры, – сообщила она, бросая на Джеральда выразительный взгляд, под действием которого, как уже выяснила семилетняя кокетка, краснели и теряли дар речи все ее знакомые мальчишки. Джеральд вспыхнул. – Не буду я твоим кавалером, – отрезал он. – Будешь, никуда не денешься, – уверенно ответила Айви. – «Бу-у-у-дешь, никуда не де-е-е-нешься», – повторила Джеральдина, насмешливо глядя на Джеральда. – Сказал, не буду! – рявкнул Джеральд. – Выдумала тоже! – Будешь, придется, – настаивала Айви. – «Бу-у-у-дешь, приде-е-е-тся», – повторила Джеральдина. Айви бросила на нее уничтожающий взгляд: – А ты бы лучше помолчала, Джеральдина! – Почему это я должна молчать в своем собственном дворе? – Почему это она должна молчать? – поддержал ее Джеральд. – А вот ты, Айви, лучше заткнись, а то я выковыряю глаза у твоей куклы. – Моя мама тебя за это выпорет! – Выпорет? А ты знаешь, что с ней сделает моя мама, если она посмеет тронуть меня хоть пальцем? Она разобьет ей нос в кровь! – Ну, неважно, все равно тебе придется быть моим кавалером, – повторила Айви, возвращаясь к главному предмету разговора. – Я… я засуну тебя головой в дождевую бочку! – завопил разъяренный Джеральд. – Я посажу тебя задом на муравейник! Я… я сорву с тебя и пояс, и бантики! 183 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Последнюю угрозу он прокричал с особым наслаждением, потому что она, по крайней мере, была легко выполнима. – Давай сорвем! – с восторгом поддержала его Джеральдина. Близнецы как фурии набросились на бедную Айви, которая кричала, брыкалась и пыталась их укусить, но, конечно, не могла справиться с двумя противниками. Они поволокли ее через двор в сарай, откуда ее вопли не были слышны в доме. – Быстрей! – торопила брата Джеральдина. – А то мисс Ширли придет. Не теряя времени даром, они взялись за экзекуцию. Джеральд держал Айви за ноги, а Джеральдина срывала банты и пояс. – Давай раскрасим ей ноги! – закричал Джеральд, заметив в углу сарая две банки краски, которую здесь оставили работавшие в доме на прошлой неделе маляры. – Я буду ее держать, а ты раскрашивай! Айви отчаянно вопила, но напрасно. С нее стянули чулки, и через несколько секунд ее ноги были размалеваны красными и зелеными полосами. В борьбе краской забрызгали и вышитое платье, и новые туфельки. Напоследок близнецы затолкали ей в волосы пригоршню репьев. Когда они ее наконец отпустили, Айви представляла собой жалкое зрелище. Близнецы восторженно хохотали. Наконец-то они отомстили ей за важничанье и снисходительный тон, которым она их столько времени донимала. – А теперь мотай домой, – скомандовал Джеральд. – В другой раз не будешь приставать к людям, чтобы они были твоими кавалерами. – Я скажу маме! – рыдала Айви. – Я пойду домой и расскажу все про тебя маме, так и знай, ужасный, противный, безобразный мальчишка! – Я тебе покажу, как называть моего брата безобразным, ты, воображала! – крикнула Джеральдина. – И забери свои банты. В сарае хлама и так хватает. Банты полетели вслед Айви. Рыдая, девочка побежала домой. – Пошли быстрей в ванную и отмоем краску, пока мисс Ширли нас не увидела, – позвала брата Джеральдина. Глава четвертая Мистер Гренд выговорился и откланялся. Энн некоторое время постояла на крыльце. На душе у нее было неспокойно: куда подевались ее подопечные? И вдруг она увидела, как в калитку входит разгневанная дама, ведя за руку несчастное и все еще рыдающее существо семи лет. – Мисс Ширли, где миссис Реймонд? – вопросила дама. – Миссис Реймонд сейчас… – Я должна поговорить с миссис Реймонд. Пусть она увидит собственными глазами, что ее дети сделали с моей бедной крошкой. Вы только на нее посмотрите, мисс Ширли… только посмотрите! – О, миссис Трент… извините, ради Бога. Это я во всем виновата. Миссис Реймонд уехала… а я обещала присматривать за ее детьми… но ко мне пришел мистер Гренд… – Нет, мисс Ширли, вы тут ни при чем. Я вас не виню. С этими исчадиями ада никто не способен справиться. Всей улице это известно. Если миссис Реймонд нет дома, мне тоже здесь делать нечего. Поведу мою бедную крошку домой. Но миссис Реймонд еще об этом услышит – будьте спокойны. Боже, что это за жуткие крики, мисс Ширли? Они, кажется, рвут друг друга на куски! Действительно, сверху доносились душераздирающие вопли. Энн помчалась по лестнице наверх. На полу второго этажа она увидела близнецов, которые сплелись в комок и 184 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» отчаянно кусались, царапались и драли друг друга за волосы. Энн с трудом растащила их в стороны и, крепко держа того и другую за плечо, потребовала объяснений. – Она говорит, что мне придется стать кавалером Айви Трент, – прорычал Джеральд. – Придется, придется! – визжала Джеральдина. – А вот не буду! – Будешь, будешь! – Дети! – проговорила Энн. В ее голосе было что-то, сразу укротившее драчунов. Они посмотрели на нее и увидели совершенно им незнакомую мисс Ширли – с властным взглядом и металлом в голосе. – Ты, Джеральдина, – спокойно и твердо сказала Энн, – на два часа отправишься в постель. А тебя, Джеральд, я на эти же два часа запру в чулан. И не желаю слушать никаких возражений. Вы вели себя безобразно и должны понести за это наказание. Ваша мать поручила вас мне, и вы будете выполнять мои распоряжения. – Тогда накажите нас вместе, – со слезами попросила Джеральдина. – Вы не имеете права нас разлучать, – пробормотал Джеральд. – Нас никто никогда не разлучал. – А вот теперь я это сделаю, – заявила Энн непререкаемым тоном. Джеральдина кротко сняла одежду и легла в постель. Джеральд так же кротко дал себя запереть в чулане. Собственно, это был не чулан, а комнатка с окном и стулом, так что никто бы не назвал его наказание непомерно суровым. Энн заперла дверцу чулана и села с книжкой у окна. По крайней мере, она обеспечила себе передышку на два часа. Минут через десять она сходила посмотреть, что делает Джеральдина: девочка сладко спала и во сне была столь очаровательна, что Энн почти пожалела о своей строгости. Ну ничего, ей не вредно поспать. Когда она проснется, Энн разрешит ей встать, даже если два часа еще не истекут. Прошел час. Джеральдина все еще спала. Джеральд вел себя очень тихо, и Энн решила, что он с достоинством принял наказание и его можно простить. В конце концов Айви Трент – заносчивая мартышка и, наверное, не зря получила от близнецов взбучку. Энн отперла дверь чулана. 185 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Джеральда там не было. Окно стояло раскрытым, а прямо под ним находилась крыша боковой веранды. Энн нахмурилась. Она спустилась вниз и вышла во двор. Зашла в сарай, потом вышла за калитку. На улице Джеральда тоже не было. Энн пробежала через сад, открыла калитку и выбежала на дорожку, которая вела через небольшую рощицу к маленькому пруду на поле мистера Роберта Кридмора. Там она и обнаружила Джеральда. Отталкиваясь шестом, он весело катался по пруду на плоскодонке мистера Кридмора. Как раз в ту минуту, когда Энн выбежала из рощи, Джеральд с силой дернул шест, который застрял в тине. Шест выскочил с неожиданной легкостью, и мальчик рухнул спиной в воду. Энн закричала, но тут же увидела, что мальчику ничто не угрожает: пруд был мелкий, вода едва доходила Джеральду до пояса. Он вскочил на ноги и так и стоял с глупейшим видом и прилипшими ко лбу белокурыми волосами. Тут за спиной Энн раздался истошный крик, из рощи в ночной рубашке выскочила Джеральдина, подбежала к мосткам, куда обычно привязывали плоскодонку, и с воплем «Джеральд!» с разбегу бросилась в воду. С шумным всплеском она упала рядом с братом, окатив его водой и чуть опять не сбив с ног. – Джеральд, ты утонул? – кричала Джеральдина. – Ты утонул, братик? – Нет, сестричка, не утонул, – стуча зубами, отозвался Джеральд. Они обнялись и поцеловались. – Дети, сейчас же выходите из воды, – приказала Энн. Близнецы стали выбираться на берег. Сентябрьский день с утра был по-летнему теплым, но к вечеру поднялся ветер и заметно похолодало. Мокрые дети посинели от холода, и у них зуб на зуб не попадал. Энн не стала их бранить, а поскорее отвела домой, стащила с них мокрую одежду и уложила в постель миссис Реймонд, сунув им в ноги грелки с горячей водой. Но они все еще продолжали дрожать. Неужели простудились? Не дай Бог, схватят воспаление легких! – Вы плохо за нами смотрели, мисс Ширли, – все еще стуча зубами, проговорил Джеральд. – Да, плохо, – подтвердила Джеральдина. Энн побежала звонить доктору. К тому времени, когда он пришел, близнецы уже согрелись, и он заверил Энн, что простуда им не грозит. Но лучше их не выпускать из постели до утра. На обратном пути доктор встретил миссис Реймонд, и вскоре в дом влетела бледная и близкая к истерике мать близнецов. – Мисс Ширли, ну как вы могли допустить, что мои крошки чуть не утонули? – Вот и мы ей то же самое сказали, – хором проговорили близнецы. – Я вам доверяла… я же вам говорила… – Моей вины тут нет, миссис Реймонд, – с холодной твердостью ответила Энн. – Вы это сами поймете, когда немного успокоитесь. Ничего с детьми не случилось. За доктором я посылала просто на всякий случай. Если бы Джеральд и Джеральдина слушались меня, ничего бы не случилось. – Я считала, что учительница должна уметь держать детей в руках. – Миссис Реймонд горестно покачала головой. «Детей – да, но не бесенят», – подумала Энн. Вслух же она сказала: – Ну раз уж вы вернулись, миссис Реймонд, я пойду домой. Здесь я, по-моему, больше не нужна, а мне еще нужно проверять тетради. Джеральд с Джеральдиной стремительно выскочили из постели и обхватили Энн руками. – Вы мне очень понравились, мисс Ширли! – воскликнул Джеральд. – Приходите к нам каждый раз, когда мама будет уезжать на похороны! – Мне тоже, – сказала Джеральдина. – Вы мне куда больше понравились, чем мисс Пра-ути! 186 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – И мне тоже! – Напишите о нас рассказ, – попросил Джеральд. – Пожалуйста, напишите, – вторила ему Джеральдина. – Что ж, я уверена, что вы не хотели ничего дурного, – дрожащим голосом проговорила миссис Реймонд. – Благодарю вас, – ледяным голосом ответила Энн, пытаясь оторвать от себя руки близнецов. – Пожалуйста, не будем ссориться, – со слезами в голосе взмолилась миссис Реймонд. – Я не выношу ссор. – Разумеется, нет, – с достоинством сказала Энн, а она, когда хотела, умела говорить с большим достоинством. – Я не вижу, с чего бы нам ссориться. Джеральд и Джеральдина превосходно провели день, хотя боюсь, что того же нельзя сказать о бедняжке Айви Трент. По дороге домой Энн чувствовала себя постаревшей на десять лет. «И я еще считала Дэви озорником», – подумала она. Ребекку она застала в саду. Та собирала поздние анютины глазки. – Ребекка Дью, я всегда считала, что известное изречение «Детей должно быть видно, но не слышно» чересчур сурово. Но сегодня я убедилась, что в нем что-то есть. – Бедняжечка! Я сейчас накормлю вас вкусным ужином, – сказала Ребекка Дью, сдержав рвущееся у нее с языка напоминание: «А я что вам говорила?» Глава пятая Отрывок из письма Джильберту. «Вчера вечером к нам пришла миссис Реймонд и со слезами на глазах умоляла меня простить ее необдуманные слова. – Если бы вы были матерью, мисс Ширли, вы нашли бы в себе силы простить… Я нашла в себе силы простить и не будучи матерью… В общем-то миссис Реймонд мне симпатична, и она действительно нам очень помогла с постановкой пьесы. Тем не менее я не сказала: «Я с удовольствием опять посижу с вашими детьми, когда вам надо будет уехать». Даже такая неисправимая оптимистка, как я, способна научиться на горьком опыте. В Саммерсайде сейчас многие принимают участие в романе Джервиса Морроу и Сибил Весткотт, которые обручены уже целый год, но дальше, как говорит Ребекка Дью, ни тпру ни ну. Тетя Кэт, которая состоит с Сибил в отдаленном родстве, – кажется, она тетка двоюродного брата Сибил с материнской стороны, – полна симпатии к влюбленным, во-первых, потому, что считает, Джервис для Сибил – прекрасная партия, и, во-вторых, ненавидит отца Сибил Франклина Весткотта и хотела бы видеть его поверженным в прах. Разумеется, тетя Кэт не способна признаться, что кого-нибудь ненавидит, но жена Франклина была ее любимой подругой юности, и тетя Кэт убеждена, что Франклин вогнал ее в гроб. Я интересуюсь этой историей отчасти потому, что мне очень нравится Джервис и в меру симпатична Сибил, а отчасти потому, что, как я начинаю подозревать, во мне заложено неистребимое желание вмешиваться в чужие дела, разумеется с самыми благими намерениями. Положение вкратце таково. Франклин Весткотт – коммерсант, высокий суровый неразговорчивый человек. Он живет в большом доме, который называется Элмкрофт и стоит уже за пределами города, на дороге, ведущей в гавань. Я с ним едва знакома, и единственное, что я в нем заметила, – это привычку, сказав что-то, долго беззвучно смеяться про себя. Он ни разу не был в церкви, и он открывает окна на ночь, даже когда на улице метель. В последнем я с ним втайне солидарна, но подозреваю, что у меня нет 187 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» единомышленников. Он привык к положению одного из отцов города, и без него муниципальный совет не смеет принять ни единого решения. Его жена умерла. Говорят, она была полностью у него под каблуком и не смела ему ни в чем противоречить. Некоторые утверждают, что когда он привез ее домой после венчания, то чуть ли не с порога заявил, что хозяином в доме будет он. Сибил их единственный ребенок. Ей девятнадцать лет, и она хорошенькая, полненькая, добродушная девушка. Ее губки всегда приоткрыты, и за ними виднеются мелкие белые зубы. У нее блестящие каштановые волосы, очаровательные голубые глаза и такие длинные темные ресницы, что сомневаешься, настоящие ли они. Джен Прингл говорит, что Джервис главным образом влюблен в ее глаза. Мы с Джен обсудили всю эту историю. Джервис – кузен Джен, и они очень дружны. Кстати, ты не поверишь, как Джен привязалась ко мне, а я к ней. Так вот, Франклин Весткотт никогда не разрешал Сибил иметь поклонников, и когда Джервис Морроу начал за ней ухаживать, он запретил ему показываться у них в доме, а дочери заявил, чтобы она и думать забыла про этого парня. Но к тому времени Джервис и Сибил были уже влюблены друг в друга по уши. Весь город сочувствует влюбленным. Непонятно, что Франклин Весткотт имеет против Джервиса. Тот – молодой преуспевающий адвокат из хорошей семьи, у него отличные виды на будущее, и сам он очень милый молодой человек. – Завидный жених, – заявила Ребекка Дью. – За него любая бы пошла. Просто Франклин Весткотт хочет, чтобы Сибил осталась старой девой и вела его хозяйство, когда умрет тетя Мэгги. – Неужели на него никто не имеет влияния? – спросила я. – Никто не возьмется спорить с Франклином Весткоттом. У него не язык, а бритва. А когда его кто-нибудь переспорит, то он закатывает сцену. Сама я этих сцен не видела, но мисс Праути рассказала мне, что он выделывал, когда она однажды шила у них в доме платье для Сибил. Что-то его разозлило – никто даже не знает что. Так вот, он хватал что попадется под руку и вышвыривал в окно. Томик Мильтона перелетел через забор прямо в пруд Джорджа Кларка. Он вроде как зуб имеет на всех. Мать мисс Праути рассказывала, что он так орал, когда родился, – волосы дыбом становились. Нет, у Джервиса и Сибил нет никакой надежды – им надо сбежать и обвенчаться тайком. Не очень я жалую все эти побеги, хотя про них и написано много всякой романтической чепухи. Но тут их никто не осудит. Не знаю, как мне быть, Джильберт. Но что-то надо делать. Не могу я сидеть и смотреть, как молодым людям какой-то самодур губит жизнь. Джервис Морроу не станет дожидаться Сибил бесконечно. Говорят, у него и так уже терпение на исходе. Видели, как он прямо-таки со злостью вырубал на дереве инициалы Сибил, которые сам же и вырезал. К тому же с ним кокетничает очень симпатичная дочка мистера Палмера. А мать его както сказала: моему сыну нет нужды годами дожидаться, когда до него кто-то снизойдет. Я просто в расстройстве, Джильберт. Сейчас светит луна, любимый, освещая тополя во дворе, гавань, старое кладбище, Царя Бурь. Но что мне за радость в лунном свете и всей этой красоте, когда мне не с кем ее разделить? Жаль, что я не могу пойти погулять при луне с Элизабет. Она так любит вечерние прогулки. В Грингейбле мы с ней чудесно гуляли. Но здесь Элизабет видит луну только из окна. Я начинаю за нее всерьез беспокоиться. Ей скоро исполнится десять лет, а эти две старухи понятия не имеют, что, кроме физических потребностей, у нее есть еще духовные. Одета, накормлена – чего же, дескать, еще? И с каждым годом положение ухудшается. Я просто не представляю, какое бедняжку ожидает девичество». 188 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Глава шестая Как-то, провожая Энн домой после школьного вечера, Джервис Морроу излил ей свои горести. – Тебе нужно с ней убежать и обвенчаться тайком, Джервис, – выслушав его, посоветовала Энн. – Все так говорят. Как правило, я не одобряю браки против воли родителей («Послушать только меня – учительница с сорокалетним стажем», – усмехнулась про себя Энн), но из всякого правила бывают исключения. – Не могу же я убежать один, Энн. Сибил так боится своего отца, что я никак не могу ее уговорить. Да мы никуда далеко и не побежим. Ей надо просто прийти вечером к моей сестре Джулии, миссис Стивенс. Там нас будет дожидаться пастор, и все будет вполне прилично. А потом мы уедем на медовый месяц к тете Берте в Кингспорт. Ну что может быть проще? Но я никак не могу убедить Сибил решиться на это. Бедняжка так долго терпела капризы и самодурство отца, что у нее совсем не осталось силы воли. – Тебе надо ее уговорить, Джервис. – Боже правый, неужели ты думаешь, я не пытался этого сделать, Энн? Я уговаривал ее до посинения. Когда я рядом, она почти согласна, но, как только возвращается домой, тут же шлет мне записку, что никак не может пойти против воли отца. Знаешь, Энн, самое странное – она, кажется, действительно любит отца и не может вынести мысли, что он ее никогда не простит. – Скажи ей, чтобы выбирала между отцом и тобой. – А если она выберет его? – По-моему, тебе это не грозит. – Кто знает, – уныло пожал плечами Джервис. – Но тянуть больше нет сил. Я не могу терпеть это до бесконечности. Я очень люблю Сибил, об этом знает весь Саммерсайд. Она как прекрасная роза, до которой я никак не могу дотянуться. Но я должен, Энн. – Это очень поэтичная метафора, однако она делу не поможет, Джервис, – возразила Энн. – Тут нужен здравый смысл. Скажи Сибил, что вся эта морока тебе надоела и она должна решить: или она выходит за тебя, или всему конец. Если она недостаточно тебя любит, чтобы уйти от отца, значит, тебе не на что надеяться. Джервис застонал: – Ты не прожила жизнь под каблуком Франклина Весткотта, Энн. Ты не представляешь себе, что это за человек. Ну хорошо, я сделаю последнюю попытку. Ты права: если Сибил меня любит, она должна уйти от отца, а если нет, то лучше этому положить конец. Я чувствую, что становлюсь всеобщим посмешищем. «Если так, – подумала Энн, – я бы посоветовала Сибил решаться побыстрее». Через несколько дней, вечером, Сибил сама пришла к Энн посоветоваться: – Ну что мне делать, Энн? Джервис хочет, чтобы я сбежала из дому. На следующей неделе папа поедет в Шарлоттаун… это был бы подходящий случай. Тете Мэгги и в голову не придет проверять, дома ли я. Джервис хочет, чтобы я пошла с ним к миссис Стивене и там с ним обвенчалась. – И что тебе мешает это сделать, Сибил? – Ты с ним согласна, Энн? Пожалуйста, помоги мне решиться. У меня просто голова кругом идет. – Сибил всхлипнула. – Ты не знаешь папу, Энн. Он ненавидит Джервиса. И за что – ума не приложу. За что можно ненавидеть Джервиса? Когда он первый раз зашел за мной, папа запретил ему показываться у нас в доме и сказал, что если Джервис ослушается, он натравит на него собаку, нашего бульдога. Знаешь, что это за собаки – если уж вцепятся, то ни за что не разожмут челюсти. И папа никогда меня не простит, если я тайком выйду замуж за Джервиса. – Тебе надо выбрать, Сибил: отец или Джервис. 189 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Вот и Джервис то же самое говорит, – сказала Сибил. – В последний раз он был так суров со мной… я никогда его таким не видела. А я не могу… не могу… без него жить, Энн. – Тогда живи с ним, моя дорогая. Ничего нет зазорного в том, чтобы прийти в дом его родственников и там обвенчаться. – Все равно папа скажет, что я обвенчалась тайком… Но я сделаю, как ты говоришь, Энн. Ты плохого не посоветуешь. Я скажу Джервису, чтобы он достал лицензию, и приду к его сестре в тот вечер, когда папа уедет в Шарлоттаун. Джервис с торжеством объявил Энн, что Сибил наконец сдалась. – В следующий четверг я буду поджидать ее на дорожке. К дому она мне подходить не разрешает – боится, что тетя Мэгги увидит. Мы пойдем к Джулии и в одно мгновение обвенчаемся. Там будут все мои родственники, так что Сибил нечего стыдиться. Франклин Весткотт уверяет, что мне не видать его дочери как своих ушей. Вот я ему и покажу, чья взяла. Глава седьмая Во вторник дул холодный ноябрьский ветер, то и дело принимался лить дождь. Сквозь серую сетку дождя мир представал скучным, безрадостным местом, в котором все хорошее уже произошло и больше ничего никогда не будет. «Не повезло Сибил с погодой, – подумала Энн. – А вдруг… вдруг этот брак окажется неудачным? – Она передернула плечами. – Сибил никогда не согласилась бы, если бы я ей не посоветовала. А что, если Франклин Весткотт и правда не простит ее до конца своих дней? Энн Ширли! Перестань изображать из себя кузину Эрнестину! Всего-навсего испортилась погода». К вечеру дождь перестал, но было холодно и сыро. Тяжелые тучи висели низко над землей. Энн сидела у себя в комнате, проверяя ученические тетрадки, а Мукомол спал у печки. Вдруг кто-то принялся барабанить во входную дверь. Энн побежала вниз. Ребекка Дью высунула испуганное лицо из своей комнаты. Энн махнула ей рукой – сама, дескать, открою. – Стучат в парадную дверь! – испуганно сказала Ребекка. – Это пустяки, Ребекка. То есть боюсь, что не такие уж пустяки, но стучит, конечно, Джервис Морроу. Я видела его из бокового окна. Ему нужно со мной поговорить. – Джервис Морроу! – воскликнула Ребекка. – Этого еще не хватало! – Что случилось, Джервис? – спросила Энн. – Сибил не пришла! Мы ее ждали-ждали… пастор… и мои друзья… Джулия приготовила ужин… а Сибил не пришла. Я ждал ее на дорожке – чуть не спятил от беспокойства. Но в дом войти не посмел – вдруг Франклин Весткотт неожиданно вернулся. А может, ее заперла тетя Мэгги? Но я не могу оставаться в неизвестности. Энн, пожалуйста, сходи в Элмкрофт и узнай, в чем дело. – Я?! – изумленно воскликнула Энн. – Но почему я? – Да, ты. Больше я никому не доверяю. Энн, пожалуйста, не бросай меня в беде! Ты нас все время поддерживала. Сибил говорит, что ты ее единственный настоящий друг. Сейчас не так уж поздно – только девять часов. Пожалуйста, Энн. – А вдруг меня бульдог загрызет? – Ты что, боишься эту старую псину? Да ему все равно – хоть все вещи из дома выноси. Неужели ты думаешь, я не ходил к Сибил, потому что боялся бульдога? И потом, на ночь его запирают в доме. Я не хочу, чтобы у Сибил были неприятности с отцом, вот и все. Пожалуйста, Энн!.. – Вижу, спасенья мне нет. – Энн обреченно пожала плечами. 190 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Джервис отвез ее к началу дорожки, ведущей к Элмкрофту, но дальше она ему ехать не позволила. – Оставайся здесь. Вдруг Весткотт и в самом деле вернулся. Энн поспешила к дому. Вокруг царила тьма. Только изредка луна прорывалась сквозь бегущие по небу тучи и освещала длинную, обсаженную деревьями дорожку. У нее совсем не было уверенности, что бульдог заперт в доме. Свет горел только в одном окне… на кухне. Боковую дверь открыла сама тетя Мэгги. Это была старшая сестра Франклина, сутулая старуха, которую все считали глуповатой, хотя она отлично содержала дом и вкусно готовила. – Тетя Мэгги, а Сибил дома? – Сибил лежит в постели, – невозмутимо ответила тетя Мэгги. – В постели? Она что, заболела? – Да нет, вроде не заболела. Просто весь день была сама не своя, а после ужина сказала, что устала и пойдет приляжет. – Мне нужно ее повидать, тетя Мэгги… – Тогда идите к ней наверх. Подниметесь по лестнице, ее дверь сразу направо. И тетя Мэгги заковыляла на кухню. Энн довольно бесцеремонно вошла в комнату, едва постучав в дверь. Сибил подскочила в кровати. При свете крошечной свечи было видно, что она плакала, но ее слезы только еще больше взбесили Энн. – Сибил Весткотт, ты забыла, что обещала сегодня вечером обвенчаться с Джервисом Морроу? – Нет, не забыла, но я так страдаю, Энн… – заныла Сибил. – Ты просто не можешь себе представить, что я пережила за этот день. – Зато я знаю, что пережил бедняга Джервис, который прождал тебя два часа под дождем, – безжалостно произнесла Энн. – Он очень сердится, Энн? – А ты как думаешь? – Энн, мне стало страшно. Вчера ночью я совсем не спала и поняла, что не могу. Я не могу на это решиться. Убежать из дому – в этом есть что-то постыдное, Энн. И у меня не будет свадебных подарков… во всяком случае, если и будут, то мало. Мне всегда хотелось… обвенчаться в церкви… в б-б-белом платье… с фатой… и в серебряных т-т-туфельках! – Сибил, сейчас же вылезай из постели – сейчас же! Одевайся и пошли. – Энн, но разве еще не поздно? – Сейчас не так уж поздно. И ты должна понять, Сибил, если у тебя в голове есть хоть сколько-нибудь мозгов, что это твой последний шанс. Если ты выставишь Джервиса дураком перед всей его семьей и друзьями, он порвет с тобой навсегда. – Нет, Энн, он меня простит, когда узнает… – Не простит! Я знаю Джервиса Морроу. Он не собирается всю жизнь ждать твоего соизволения. Ну же, Сибил, силой, что ли, тащить тебя из постели? Девушку била дрожь. – У меня и платья нет подходящего! – У тебя десятки прелестных платьев. Надень розовое из тафты. – И у меня нет никакого приданого. Его семья мне это будет помнить всю жизнь. – После обзаведешься приданым. И потом, Сибил, неужели ты обо всем этом думаешь в первый раз? – Знаешь, Энн, действительно, мне все это пришло в голову вчера ночью. А папа… ты не знаешь папу, Энн… – Сибил! Я даю тебе десять минут на то, чтобы одеться. Девушка принялась поспешно одеваться. 191 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Что-то платье мне стало тесно, – жаловалась она, пока Энн застегивала крючки. – Если я еще потолстею, Джервис меня… наверное… разлюбит. Как бы мне хотелось быть похожей на тебя, Энн, – высокой, тоненькой и бледной. Ой, Энн, а что, если тетя Мэгги услышит, как мы уходим? – Не услышит. Она сидит на кухне, и ты знаешь, что она глуховата. Вот твое пальто и шляпка – надевай, а я пока сложу в сумку кое-что из самого необходимого. – Ой, как у меня колотится сердце! Я, наверное, ужасно выгляжу, а, Энн? – Ты выглядишь замечательно, – искренне ответила Энн. У Сибил была гладкая белорозовая кожа, а глаза еще не успели опухнуть от слез. Но Джервис в темноте не видел глаза Сибил, и, естественно, сердился на свою избранницу и молчал всю дорогу до дома сестры. – Слушай, Сибил, ну почему у тебя такой испуганный вид? – возмутился он, когда они поднялись на крыльцо. – Я же не силой тащу тебя к алтарю! И не плачь, пожалуйста, а то у тебя нос распухнет. Уже десять часов, а нам надо успеть на одиннадцатичасовой поезд. Но как только брачная церемония завершилась и Сибил поняла, что стала женой Джервиса и назад ходу нет, она вдруг совершенно успокоилась. Как описывала Энн эти события в письме к Джильберту, по лицу новобрачной было видно, что она уже предвкушает медовый месяц. – Энн, дорогая, мы тебе так обязаны. Мы этого никогда не забудем, правда, Джервис? Но, Энн, миленькая, ты не можешь сделать мне еще одно одолжение? Пожалуйста, расскажи сама обо всем папе. Он приедет завтра к вечеру… и надо же, чтобы кто-нибудь ему рассказал. Если кто и сумеет его успокоить, так это ты. Попробуй уговорить его простить меня. Энн и сама нуждалась в том, чтобы кто-нибудь ее успокоил, но она чувствовала, что отвечает за благополучный исход этой истории, и пообещала Сибил поговорить с ее отцом. – Конечно, он устроит жуткую сцену… просто жуткую… но не убьет же он тебя, – утешила ее Сибил. – О Энн, ты не представляешь, как мне покойно под защитой Джервиса! Когда Энн вернулась домой, изнывавшая от любопытства Ребекка Дью поднялась – прямо в ночной рубашке – вслед за ней в ее башенную комнатку и заставила ее рассказать, чем же все кончилось. – Ну, мисс Ширли, с вами не соскучишься, – заключила она. – Но я рада, что Франклину Весткотту наконец-то натянули нос, и миссис Макомбер тоже обрадуется. Но я вам не завидую: он будет страшно бесноваться, когда вы придете к нему с этой новостью. На вашем месте я бы сегодня ночью не сомкнула глаз. – Я тоже боюсь, что ничего хорошего меня не ждет, – согласилась Энн. Глава восьмая На следующий вечер Энн с замирающим сердцем отправилась в Элмскрофт сообщить Франклину Весткотту о случившемся. Поручение было не из приятных, но, как сказала Сибил, не убьет же он ее. Энн не боялась рукоприкладства с его стороны… хотя, если верить историям, которые про него рассказывали, он вполне мог в нее чем-нибудь запустить. Она боялась, что он будет брызгать слюной от ярости. Ей еще не приходилось видеть человека, брызжущего слюной от ярости, и ей представлялось, что это, наверное, не очень приятное зрелище. Но уж, во всяком случае, отхлещет ее ядовитыми фразами, на которые он такой мастер, а насмешек Энн боялась больше всего. Они всегда ее глубоко ранили и оставляли рубцы на душе, которые потом долго болели. «Тетя Джемсина говаривала: «Старайтесь не приносить людям недобрые вести», – вспомнила Энн. – И как всегда, была права. Ладно, деваться некуда». 192 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Перед ней был Элмкрофт, старомодный дом с баш-нями на всех четырех углах и куполом над крышей. А на крыльце, загораживая дорогу, лежал бульдог. «Если уж вцепится, ни за что не разожмет челюсти», – вспомнила Энн слова Сибил. Может, пойти к боковой двери? Но мысль, что Франклин Весткотт, возможно, наблюдает за ней из окна, придала Энн решимости. Нет уж, она и виду не покажет, что боится его собаки. Высоко держа голову, Энн решительно поднялась на крыльцо и позвонила. Бульдог не пошевелился. Похоже, он мирно спал. Оказалось, что Франклин Весткотт еще не вернулся из Шарлоттауна, но должен вотвот быть, потому что поезд, наверное, уже пришел. Тетя Мэгги проводила Энн в библиотеку и оставила ее там. Через некоторое время туда вошел бульдог и улегся возле стула, на котором сидела Энн. Оглядевшись, Энн решила, что ей нравится библиотека. Это была уютная обжитая комната. В камине горел огонь, на полу лежал потертый ковер и медвежья шкура. У Весткотта имелся хороший набор книг и трубок. Вскоре она услышала, как хлопнула входная дверь, и хозяин вошел в прихожую. Сняв пальто и шляпу, он открыл дверь библиотеки. Лицо его было хмурым. Энн вспомнила, что, когда она увидела его в первый раз, он показался ей похожим на джентльмена-пирата. Сейчас ей в голову пришло то же сравнение. – А, это вы? – бесцеремонно бросил ей Весткотт. – И что вам угодно? Он даже не пожал ей руки. Если выбирать между ним и его бульдогом, у собаки манеры были куда лучше. – Мистер Весткотт, прошу вас терпеливо выслушать меня, прежде чем… – Я исполнен терпения… Выкладывайте! Энн решила, что обходные маневры ни к чему не приведут. – Я пришла вам сказать, – твердо проговорила она, – что Сибил обвенчалась с Джервисом Морроу. И стала дожидаться извержения вулкана. Но на худом лице Франклина Весткотта не дрогнул ни один мускул. Он подошел к Энн и сел напротив нее в кожаное кресло. – Когда? – спросил он. – Вчера вечером. В доме его сестры. Франклин Весткотт какое-то время молча смотрел на нее своими желтыми глазами, глубоко спрятанными под лохматыми бровями. Потом запрокинул голову и разразился своим беззвучным смехом. – Не сердитесь, пожалуйста, на Сибил, – продолжала Энн, которой, после того как она сделала ужасное сообщение, стало намного легче. – Она тут совсем не виновата… – Не сомневаюсь, – кивнул Франклин Весткотт. Энн посмотрела на него с недоумением. Это что, сарказм? – Виновата я, – храбро продолжила Энн. – Это я посоветовала ей обвенчаться втайне от вас. Я чуть ли не силой отволокла ее к пастору. Пожалуйста, простите ее, мистер Весткотт. Франклин Весткотт принялся спокойно набивать трубку. – Если вы сумели заставить Сибил тайком обвенчаться с Джервисом Морроу, мисс Ширли, вы совершили подвиг. Я уже начал думать, что у нее никогда не хватит на это духу. И тогда мне пришлось бы пойти на попятный… А знали бы вы, как мы, Весткотты, не любим идти на попятный! Вы меня спасли, мисс Ширли, и я вам бесконечно благодарен. Весткотт утрамбовал табак в трубке, и в комнате воцарилась тишина. Потом он поднял голову и посмотрел на Энн с затаенной улыбкой. Энн была в полной растерянности и не знала, что сказать. – Небось шли сюда, дрожа от страха? – Да, – довольно резко ответила она. Франклин опять беззвучно хохотнул. – Ну и напрасно. Вы принесли мне очень приятное известие. Я и сам решил, что Джервис будет подходящим мужем для Сибил, когда они были еще детьми. Как только за 193 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» ней стали приударять другие парни, я их всех отшил. Тут-то Джервис и обратил на нее внимание и решил помериться со мной силами. Но за ним увивалось столько девчонок, что я поверить не мог, что он действительно влюбился в Сибил. И я составил план действий. Знаю я, что эти Морроу за люди! Это хорошая семья, но мужчины у них не ценят того, что легко дается в руки. А вот когда им чего-нибудь не дают, они будут лезть из кожи вон, лишь бы это заполучить. Такие они все. Отец Джервиса в свое время разбил сердца трем девушкам, потому что их маменьки уж очень хотели его окрутить. Я отчетливо представлял себе, что случится с Сибил. Она жутко влюбится в Джервиса… и скоро ему надоест. Если их браку ничего не будет мешать, он ни за что на ней не женится. Вот я и запретил ему появляться у нас в доме, запретил Сибил с ним встречаться и вообще изобразил из себя родителя-изверга. Недоступность – великий соблазн. Сработало как часы. Но в одном я просчитался – я думал, что в Сибил все же больше пороху. Она милая девочка, но характера – ни на грош. Я уж начал бояться, что она никогда не наберется смелости пойти мне наперекор и тайком выйти за него замуж. Ну-с, юная леди, а теперь, когда вы пришли в себя от неожиданности, расскажите, как все произошло. Энн вдруг стало очень весело и легко, словно она была давно знакома с Франклином Весткоттом. Он слушал ее рассказ молча, с удовольствием попыхивая трубкой. Когда Энн закончила, он кивнул головой: – Я вижу, что обязан вам даже больше, чем предполагал. Если бы не вы, она никогда не набралась бы смелости обмануть меня, а Джервис не позволил бы ей вторично сделать из себя дурака. Знаю я их породу! Подумать только, дело чуть не расстроилось! Можете мной располагать по своему усмотрению. Какая же вы молодец, что не побоялись прийти сюда, несмотря на все россказни, которые обо мне ходят. Вы ведь слышали их, признавайтесь! Энн кивнула. Бульдог сладко спал, положив голову ей на туфли. – Да, все как один утверждают, что у вас несносный характер, – откровенно призналась она. – И небось еще говорят, что я затиранил свою покойную жену и вообще держу семью в ежовых рукавицах? – Говорят, но тут у меня были сомнения, мистер Весткотт. Я считала, что если бы вы были таким извергом, как вас изображают, Сибил не была бы к вам так привязана. – Умница! Мы очень счастливо жили с женой, мисс Ширли. И когда вдова капитана Макомбера станет вам говорить, что я загнал ее в могилу, скажите ей, что это чушь собачья. Извините уж, что я выражаюсь не очень элегантно. Молли была очень хорошенькая – даже красивее Сибил. Она была самой красивой женщиной в Саммерсайде. Да я и не потерпел бы, чтобы в церковь вдруг вошел человек, ведя под руку жену красивее моей. Разумеется, я хозяин в своем доме, но отнюдь не тиран. Должен признаться, что я действительно вспыльчив, но Молли к моим выходкам быстро привыкла и не обращала на них внимания. И почему это муж не может время от времени ссориться с женой? Женщинам надоедают монотонные мужья. И потом, когда с меня сходило, я всегда дарил ей кольцо, или ожерелье, или еще что-нибудь. Ни у одной женщины в Саммерсайде не было столько украшений. – А как насчет томика Мильтона? – лукаво спросила Энн. – Мильтона? А, вот вы про что! Это был вовсе не Мильтон, а Теннисон. К Мильтону я отношусь с огромным уважением, а Теннисона на дух не терплю. Этакий он весь сладенький. Как-то вечером я читал его «Еноха Ардена», и последние две строчки до того вывели меня из себя, что я вышвырнул книгу в окно. Но на следующий день я ее подобрал и принес назад – все-таки в ней есть «Песня сигнальной трубы». За это стихотворение я готов многое простить любому поэту. И книга вовсе не попала в пруд Джорджа Кларка – это все старуха Праути наплела… Вы что, уходите? Может, поужинаете с одиноким стариком, у которого отняли его единственное чадо? 194 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Извините, мистер Весткотт, я бы с удовольствием, но у меня сегодня вечером учительский совет. – Ну ничего, приходите в гости, когда вернется Сибил. Придется устроить им запоздалую свадьбу. Но какую же тяжесть вы сняли с моей души! Вы не представляете, как мне было бы противно идти на попятный и говорить ему: «Ладно, женись на ней». А теперь надо всего-навсего притвориться обиженным, но смирившимся отцом и с грустью простить дочь в память о ее бедной матери. А уж это я изображу наилучшим образом… Джервис сроду не догадается. Только не вздумайте им меня выдать. – Не выдам, – пообещала Энн. Франклин Весткотт галантно проводил ее до двери. Бульдог встал и жалобно заскулил ей вслед. В дверях Весткотт вынул изо рта трубку и постучал ею Энн по плечу. – И запомните, – серьезно произнес он, – есть много способов ободрать с кошки шкуру. Можно это сделать так, что животное ничего и не заметит. Поклонитесь от меня Ребекке Дью. Неплохая старая киска, если только ее гладить по шерстке. И еще раз огромное вам спасибо! Когда Энн шла домой, ветер успокоился, туман рассеялся, бледно-зеленое небо обещало морозец. «Мне все говорили, что я не знаю Франклина Весткотта, – думала она. – Правильно, я его и не знала. Но и они не знали». – Ну и как он себя вел? – спросила Ребекка, которая с трепетом ждала возвращения Энн. – Не так уж плохо, – доверительно поведала ей Энн. – Я думаю, он со временем простит Сибил. – Ну, мисс Ширли, вы кого угодно обведете вокруг своего пальчика – в этом с вами никто не сравнится, – восхитилась Ребекка Дью. «Ну что ж, – устало сказала себе Энн поздно вечером, забираясь по ступенькам на кровать, – сделал дело – гуляй смело. Вернее, можно и поспать со спокойной душой. Но чтоб я еще кому-нибудь давала совет ждать согласия родителей или сбежать из дому и пожениться им наперекор – благодарю покорно!» Глава девятая Отрывок из письма Джильберту. «На завтра я приглашена на ужин к хозяйке Саммерсайда – мисс Минерве Томгаллон. Как тебе нравится имечко? Прямо из Диккенса! Милый, ты должен радоваться, что твоя фамилия – просто Блайт. Я бы никогда не вышла за тебя замуж, если бы мне пришлось носить фамилию Томгаллон. Ты только представь себе – Энн Томгаллон! Нет, это даже представить себе невозможно. Ну так вот, большей чести, чем приглашение в Томгаллон-хаус, в Саммерсайде не существует. В далеком прошлом Томгаллоны были «королевским семейством», а Принглы по сравнению с ними просто выскочки. А сейчас от всего семейства осталась лишь одна мисс Минерва – последний представитель шести поколений Томгаллонов. Она живет одна в огромном доме с высокими трубами, зелеными ставнями и окном-витражом, единственным в Саммерсайде. В этом доме спокойно разместились бы четыре семьи, но сейчас там лишь мисс Минерва с горничной и поварихой. Дом поддерживается в отличном состоянии, но все равно всякий раз, когда я прохожу мимо, мне кажется, что жизнь про него забыла. Мисс Минерва выходит из дому только в церковь, и я с ней познакомилась всего несколько недель назад, когда она явилась на собрание попечительского совета, чтобы 195 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» официально вручить в дар школе ценную библиотеку ее отца. Вид у нее вполне соответствует имени: худая, высокая, с длинным тонким лицом, длинным тонким носом и тонкими губами. Боюсь, из этих слов можно вывести, что она непривлекательна, но на самом деле мисс Минерва красива величественной аристократической красотой и всегда очень элегантно, хотя и старомодно, одета. Ребекка Дью говорит, что в молодости она была очень хороша собой, а ее большие черные глаза и сейчас полны огня. Она весьма словоохотлива и произнесла на совете пространную речь, которая явно доставила ей самой огромное удовольствие. Со мной она разговаривала очень мило, и вчера я получила от нее записку с официальным приглашением на ужин. Когда я сказала про это Ребекке, она так широко раскрыла глаза, словно меня пригласили в Букингемский дворец. – Это большая честь – получить приглашение в Томгаллон-хаус, – благоговейно произнесла она. – На моей памяти мисс Минерва еще не приглашала ни одного директора школы. Правда, все они были мужчины, так что это, может, было не совсем удобно. Ну что ж, мисс Ширли, надеюсь, она не заговорит вас до смерти. Все Томгаллоны были куда как речисты. И очень любили верховодить. Некоторые считают, что мисс Минерва живет затворницей лишь потому, что уже не может играть первую скрипку, а на вторую не согласна. А что вы наденете, мисс Ширли? Может, кремовое платье с черными бархатными бантиками? Оно такое шикарное. – Боюсь, оно чересчур шикарно для тихого ужина вдвоем, – ответила я. – Мисс Минерве понравилось бы, что вы красиво одеты. Все Томгаллоны любили нарядных гостей. Говорят, дед мисс Минервы однажды не пустил в дом приглашенную на бал гостью из-за того, что та пришла не в самом лучшем своем платье. Он сказал ей, что для Томгаллонов и самое лучшее ее платье не Бог весть как хорошо. – И все-таки я надену зеленое платье из шифона. Придется призракам Томгаллонов этим удовлетвориться. Должна тебе сделать признание, Джильберт. Ты, наверное, скажешь, что я опять вмешиваюсь в чужие дела. Но я обязана хотя бы попытаться как-то помочь Элизабет. В следующем году меня уже не будет в Саммерсайде, и мне просто невыносимо оставлять девочку во власти этих двух бесчеловечных старух, которые год от года делаются только хуже. Какое ее ждет будущее в этом унылом старом доме? Так вот что я сделала: написала письмо ее отцу. Он живет в Париже, и я не знаю его домашнего адреса, но Ребекка Дью где-то слышала и запомнила название фирмы, филиал которой он возглавляет. И я рискнула написать ему на адрес фирмы. Стараясь выражаться подипломатичнее, но все же напрямик я сообщила ему, что он должен забрать Элизабет из этого дома. Написала, как она мечтает о нем, как надеется, что он к ней приедет, и еще, что миссис Кемпбелл с ней чересчур строга и у девочки совершенно безрадостная жизнь. Может быть, из этого ничего и не выйдет, но я до конца дней казнилабы себя за то, что не попыталась помочь Элизабет. И знаешь, что подвигло меня на такую мысль? Недавно Элизабет вполне серьезно сообщила мне, что она написала письмо Богу, в котором просит Его вернуть ей отца и сделать так, чтобы он ее полюбил. По пути домой из школы она остановилась посреди пустыря и прочитала письмо, глядя в небо. Я уже знала от мисс Праути, что Элизабет вытворяла что-то странное на пустыре. Старуха видела ее и рассказала нам, когда пришла шить платья для вдов. По ее словам, Элизабет, видно, совсем тронулась, если разговаривает с небом. – Я решила, что Бог, возможно, обратит больше внимания на письмо, чем на молитву, – сказала мне Элизабет. – Я уже столько молилась. Но Он, наверное, получает слишком много молитв. В тот же вечер я написала ее отцу. Да, надо тебе еще рассказать про Мукомола. Недели две назад тетя Кэт сказала мне, что его, видимо, придется кому-то отдать, так как у нее больше нет сил 196 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» выслушивать жалобы Ребекки Дью. И вот на прошлой неделе, придя вечером домой, я узнала, что его отдали миссис Элмондс, которая живет на другом конце Саммерсайда. Мне было жаль расстаться с Котярой – ведь мы с ним подружились. «Ну ладно, по крайней мере, Ребекка Дью будет счастлива», – подумала я. Ребекки в тот день не было – она ушла навестить родственников. По ее возвращении вечером о коте не было сказано ни слова, но, когда она вышла на заднее крыльцо и принялась его звать, тетя Кэт спокойно сказала: – Не надо звать Мукомола, Ребекка. Его здесь больше нет. Мы отдали его в другой дом. Теперь он не будет тебе докучать. Если бы щеки-помидоры Ребекки Дью могли побледнеть, она стала бы белой как мел. – Его здесь больше нет? Вы отдали его в другой дом? Как это? А разве это не его дом? – Мы отдали его миссис Элмондс. После замужества дочери она очень страдает от одиночества и решила, что ей будет с ним веселее. Ребекка Дью вошла в гостиную и закрыла за собой дверь. Вид у нее был грозный, а глаза буквально метали молнии. – Так! – рыкнула она. – Больше я терпеть не намерена. Я доработаю у вас до конца месяца, миссис Макомбер, и увольняюсь. А если вам это удобно, могу уйти и раньше. – Но, Ребекка! – ошарашенно воскликнула тетя Кэт. – Я ничего не понимаю. Ты же терпеть не могла Мукомола. Только на прошлой неделе ты сказала… – Ну-ну, сваливайте все на меня, – с горечью проговорила Ребекка. – Какое вам дело до моих привязанностей. Как я любила этого бедного котика! Я его кормила, я за ним ухаживала, вставала ночью, чтобы пустить его в дом. А теперь его увезли, не сказав мне ни словечка. И к кому – к Джейн Элмондс, которая сроду не купит бедной твари кусочка печенки! Мне тоже с ним было веселее! – Но, Ребекка, мы считали… – Конечно-конечно! Не давайте мне рта открыть, миссис Макомбер. Я вырастила его из котеночка, я заботилась о его здоровье и о его моральных устоях – и для чего? Чтобы Джейн Элмондс получила хорошо воспитанного кота. Вы думаете, она будет стоять на крыльце по вечерам, на ветру и на морозе, и звать кота домой, чтобы он не замерз на улице ночью? Я в этом сомневаюсь… очень сомневаюсь. Что ж, миссис Макомбер, надеюсь только, что вас не станет мучить совесть, когда на дворе будет десять градусов ниже нуля. А я в такую ночь не сомкну глаз – но кому до этого дело? – Ребекка, если бы ты только… – Миссис Макомбер, я не позволю, чтобы мной так помыкали. Это послужит мне уроком… Никогда в жизни я больше не позволю себе привязаться к животному. И если бы вы хотя бы сделали это открыто, а не за моей спиной, воспользовавшись моим отсутствием… Это просто низко! Да и то сказать, кто я такая, чтобы со мной считаться? – Ребекка! – в отчаянии вскричала тетя Кэт. – Если хочешь, мы заберем Мукомола обратно. – Что же вы так сразу не сказали? Только Джейн Элмондс вам его не отдаст: она уж во что вцепится, ни за что не выпустит. – Выпустит, – заверила тетя Кэт, которая, видимо, была готова на все, лишь бы умилостивить Ребекку. – Мы ее попросим. А тогда ты от нас не уйдешь? – Подумаю, – произнесла Ребекка с таким видом, будто делала тете Кэт огромное одолжение. На следующий день тетя Шатти в крытой корзинке доставила Мукомола домой. После того как Ребекка унесла его на кухню и захлопнула за собой дверь, я перехватила взгляд, которым обменялись вдовы. Сдается мне, что это был заговор, в котором участвовала и Джейн Элмондс. 197 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» С тех пор Ребекка ни разу ни словом не пожаловалась на кота, а когда она выходит вечером звать его домой, то в ее голосе звучит торжество. Пусть весь Саммерсайд знает, что Мукомол вернулся и что она в очередной раз одержала победу над вдовами!» Глава десятая Ветреным мартовским вечером Энн поднялась по широкой лестнице между двух рядов каменных урн и еще более каменных львов и оказалась перед массивной дверью Томгаллон-хауса. Обычно, когда она проходила вечером мимо этого дома, он стоял мрачно насупившись и огонь горел лишь в двух или трех окнах. Но сейчас дом сиял огнями, словно мисс Минерва созвала к себе половину Саммерсайда. Такая иллюминация в ее честь привела Энн в некоторое смущение, и она почти пожалела, что не надела кремовое платье с бархатными бантиками. Однако и в зеленом шифоне она выглядела очаровательно, как, видимо, и подумала мисс Минерва, которая встретила ее в холле с большим радушием. Сама мисс Минерва блистала царственным великолепием: на ней было черное бархатное платье, в отливающих проседью черных волосах – гребень с бриллиантами, а на груди – огромная брошь-камея в обрамлении скрученной пряди волос кого-то из ушедших из этого мира Томгаллонов. Наряд этот был несколько старомоден, но мисс Минерва держалась в нем с таким величием, что он казался не подвластным времени – как и сам институт королевской власти. – Добро пожаловать в Томгаллон-хаус, милочка. – Она протянула Энн сухую руку, тоже сверкающую бриллиантами. – Я очень рада видеть вас у себя. – И я… – В былые времена Томгаллон-хаус охотно привечал красоту и молодость. Мы задавали грандиозные балы и принимали у себя всех известных людей, которые оказывались у нас в городе, – говорила мисс Минерва, направляясь вместе с Энн к широкой лестнице, устланной выцветшей ковровой дорожкой. – Но с тех пор все изменилось. Я почти никого не принимаю. На мне закончится род Томгаллонов. Да, может, оно и к лучшему. Вы знаете, милочка, над нашей семьей тяготеет проклятие. Мисс Минерва произнесла это слово таким жутким загробным голосом, что Энн стало зябко. «Проклятие рода Томгаллонов» – какое название для рассказа! – Вот с этой самой лестницы упал и сломал себе шею мой прадед в тот вечер, когда в доме праздновали новоселье. Этот дом освящен человеческой кровью. Он упал и умер вот здесь! Мисс Минерва театральным жестом вытянула руку и указала на тигровую шкуру, которая лежала на полу у подножия лестницы. Не зная, что на это ответить, Энн только и смогла воскликнуть: – О! Мисс Минерва провела ее через холл, где на стенах висели портреты давно умерших красавиц и в конце которого было знаменитое окно-витраж, и вошла в огромную, великолепную комнату с высоким потолком. Это была комната для гостей. В ней стояла кровать из красного дерева с высокой спинкой, накрытая таким роскошным шелковым покрывалом, что Энн показалось святотатством положить на него свое пальто и шляпку. – У вас очень красивые волосы, милочка, – с искренним восхищением сказала мисс Минерва. – Мне всегда нравились рыжие волосы. У моей тети Лидди тоже были рыжие волосы – единственной во всем роде Томгаллонов. Однажды, когда она расчесывала их у себя в комнате, они загорелись от свечи, и она с дикими криками бежала по лестнице, вся охваченная пламенем. Это было все то же проклятие, дорогая, все то же… – А она… 198 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» – Нет, она не умерла, но была обезображена. До этого она по праву гордилась своей красотой. Но после несчастья ни разу не выходила из дому и в своем завещании написала, чтобы ее похоронили в закрытом гробу – не хотела, чтобы люди увидели шрамы на ее лице даже после смерти… Присядьте на этот стул, милочка, так вам будет легче снять боты. Это очень удобный стул. Моя сестра умерла от каталепсии, сидя на нем. Когда она овдовела, то вернулась жить в отцовский дом. А на ее дочку нечаянно опрокинули котел с кипятком. Правда, ужасная смерть для ребенка? – Неужели… – Но, по крайней мере, мы знали, отчего она умерла. А моя тетка Элиза – то есть она была бы моей теткой, если бы выжила, – просто исчезла, когда ей исполнилось шесть лет. Ее родители так и не узнали, что с ней случилось. – Как же так?.. – Они обыскали весь дом сверху донизу, все окрестности, но так и не нашли ее. Говорят, что ее мать – моя бабка – очень жестоко обращалась с сиротой, которая воспитывалась у них в доме. Девочка была племянницей моего деда. Как-то в очень жаркий день она за какую-то провинность заперла ее в кладовку под крышей, и, когда пришла ее выпустить, девочка была мертва. Так что, когда исчезла ее собственная дочка, некоторые считали, что это ей наказание свыше за ту сиротку. Но я-то считаю, это все то же проклятие. – Но кто же наложил?.. – Какой у вас красивый подъем, милочка. Моим подъемом тоже восхищались в молодости. Говорили, что под изгибом моей ступни может протечь струйка воды – а это верный признак аристократического происхождения. Мисс Минерва высунула туфельку из-под бархатного платья – у нее в самом деле была очень красивая ножка. – Да, действительно… – Может, перед ужином осмотрим дом, милочка? Этот дом был гордостью Саммерсайда. Теперь, наверное, он вам покажется старомодным, но кое-что интересное здесь все же осталось. Вот этот меч, что висит над лестницей, принадлежал моему прапрадеду, который был офицером английской армии и получил земельный надел на острове Принца Эдуарда за свои боевые заслуги. Сам он никогда в этом доме не жил, но моя прапрабабка успела пожить несколько недель. Она умерла вскоре после трагической кончины сына. Мисс Минерва безжалостно протащила Энн по всему дому, в котором было множество больших квадратных комнат, зала для балов, оранжерея, бильярдная, три гостиных, утренняя комната, столовая, бесконечное количество спален и огромная мансарда. Все дышало унылым великолепием. – А это мои дядья: дядя Рональд и дядя Рубен. – Она указала на висевшие по обе стороны камина портреты двух джентльменов, которые, казалось, с неприязнью глядели друг на друга. – Они были близнецы и ненавидели друг друга с рождения. Весь дом ходуном ходил от их драк. Эта вражда омрачила жизнь их матери. А во время их последней ссоры – в этой самой комнате – на улице была гроза, и Рубена убило молнией. Рональд с того дня ни разу не улыбнулся. А его жена, – добавила мисс Минерва, – проглотила свое обручальное кольцо. – То есть как?.. – Рональд считал, что это была невероятная глупость с ее стороны, и не стал ничего делать. Если бы ей сразу дали рвотное, то, может быть… но кольцо исчезло бесследно. Это угнетало бедняжку до конца ее дней. Ей казалось, что без кольца она как-то не совсем замужем. – Какая красивая… – Да, это моя тетя Эмилия… вообще-то не совсем тетя… просто жена дяди Александра. У нее был такой возвышенный вид, но она отравила дядю ядовитыми грибами… 199 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» поганками. Мы всегда притворялись, что это несчастный случай – не хотелось, чтобы честь семьи была запятнана убийством. Правда, ее выдали за него замуж насильно. Она была веселой девочкой, а он – слишком старым для нее. После этого она стала болеть и вскоре сама умерла. Они оба похоронены в Шарлоттауне… все Томгаллоны похоронены в Шарлоттауне… А это моя тетя Луиза. Она пыталась покончить с собой и выпила настойку опия. Доктор очистил ей желудок и тем спас жизнь, но после этого мы с нее глаз не спускали и все вздохнули с облегчением, когда она вполне пристойно умерла от воспаления легких. Правда, мы не очень-то ее винили за попытку самоубийства. Дело в том, что муж, рассердившись, шлепал ее. – Шлепал?.. – Вот именно. Есть три вещи, которые ни один джентльмен не должен позволять себе в отношении своей жены, и одна из них – шлепать ее по заду. Лучше уж на худой конец дать пощечину… но шлепать – нет, это недопустимо! Хотела бы я посмотреть на мужчину, который осмелился отшлепать меня. Энн тоже хотелось бы посмотреть на такого храбреца. Но никаким усилием воображения она не могла себе представить, как муж шлепает мисс Минерву по заду. – А это зала для балов. Разумеется, никаких балов я уже больше не даю. Но раньше балы в Томгаллоне славились на весь остров. Эта люстра обошлась моему отцу в пятьсот долларов. Как-то в разгар бала моя двоюродная бабка Пейшенс упала и умерла от разрыва сердца – вон в том углу. Она очень страдала, когда ее бросил жених. Не могу понять, как это можно умереть из-за мужчины. Мужчины, – изрекла мисс Минерва, глядя на фотографию своего отца – человека с орлиным носом и топорщащимися усами, – всегда казались мне ужасно банальными существами. Глава одиннадцатая Столовая была под стать всему остальному. С потолка свисала еще одна огромная люстра, над каминной полкой помещалось еще одно огромное, в золоченой раме зеркало, стол сверкал хрусталем и серебром, посуда была из старинного дербийского фарфора. Ужин, который подавала довольно мрачная на вид и необычайно древняя горничная, был обилен и необычайно вкусен. Молодой здоровый аппетит Энн воздал ему должное. Какое-то время мисс Минерва молчала, а Энн не осмеливалась вымолвить ни слова, опасаясь, что любое замечание откроет шлюз для нового потока семейных трагедий. В столовую вошел большой упитанный черный кот, сел рядом с мисс Минервой и хрипло мяукнул. Та налила в блюдечко сливок и поставила перед котом. Это действие каким-то образом придало ей человечности, и Энн немного освободилась от своего трепета перед последней представительницей рода Томгаллонов. – Возьмите еще персиков, милочка. Вы ничего не ели – совсем ничего. – Что вы, мисс Томгаллон, все так вкусно, и я… – У Томгаллонов всегда можно было хорошо поесть, – самодовольно заявила мисс Минерва. – Моя тетка Софи пекла самый вкусный бисквитный торт, который я когда-нибудь пробовала. Отец не привечал только одного человека – свою сестру Мэри, потому что у нее был очень плохой аппетит. Съест, бывало, крошечный кусочек того-другого, и сыта. Отец считал это личным оскорблением, и он никогда не забывал обид. Например, он так и не простил моего брата Ричарда за то, что тот женился против его воли. Он выгнал его из дому и запретил когда-нибудь тут появляться. Отец всегда по утрам читал за столом «Отче наш», так после ссоры с Ричардом он стал выпускать фразу: «Прости нам грехи наши, как мы прощаем всякому должнику нашему». После ужина мисс Минерва отвела Энн в самую маленькую из трех гостиных, которая все равно выглядела огромной и унылой, и они провели вечер у пылающего камина, где Энн 200 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» было вполне тепло и уютно. Энн вязала крючком кружевную салфетку, а мисс Минерва – на спицах плед из пушистой шерсти. И при этом произносила монолог, большая часть которого была посвящена жутким эпизодам из красочной истории рода Томгаллонов. – Наш дом полон трагических воспоминаний, милочка. – Мисс Томгаллон, но неужели здесь никогда не происходило ничего хорошего? – Энн наконец сумела договорить фразу до конца. Но это было чистой случайностью – просто мисс Минерве понадобилось высморкаться. – Да нет, почему же, – неохотно отозвалась та. – Конечно, когда я была молодой, у нас бывало весело. Говорят, вы пишете книгу, милочка, в которой будут выведены все жители Саммерсайда? – Нет, что вы… это все выдумки… – Да? – мисс Минерва была явно разочарована. – Во всяком случае, если вам понадобится, можете использовать любую историю из тех, что я вам рассказала. Только, конечно, измените имена. А теперь, может, сыграем в пачиси? [3] – Боюсь, мне пора домой… – Да что вы, милочка, как вы пойдете домой в такую погоду? Дождь льет как из ведра… и послушайте, как воет ветер. У меня теперь уже нет кареты… да она мне и не нужна… а идти пешком полмили в такой ливень! Оставайтесь ночевать. Энн не жаждала провести ночь в Томгаллон-хаусе, но и перспектива идти домой пешком в мартовскую непогоду ей не очень улыбалась. Так что они сыграли в пачиси, причем мисс Минерва настолько увлеклась игрой, что перестала говорить об ужасах, а потом закусили на ночь – съели тост с корицей и выпили какао из старых фамильных чашек невероятно тонкого и красивого фарфора. Наконец мисс Минерва отвела гостью в комнату, которая, к облегчению Энн, оказалась не той, где ее сестра умерла от каталепсии. – Это комната тети Анабеллы, – сказала мисс Минерва, зажигая свечи в серебряном подсвечнике, который стоял на хорошеньком туалетном столике, и выключая газовый светильник. – Мэтью Томгаллон однажды выпустил ненароком газ и устроил взрыв – что, конечно, стоило ему жизни. Анабелла была самой красивой из всего нашего семейства. Вон над зеркалом висит ее портрет. Замечаете, какой у нее гордый рот? Это она сшила лоскутное одеяло, которым накрыта постель. Надеюсь, вам здесь будет удобно, милочка. Мэри проветрила постель и положила туда два горячих кирпича. И ночную рубашку для вас она тоже проветрила. – Мисс Минерва показала на просторную фланелевую рубашку, которая висела на стуле и издавала сильный запах нафталина. – Надеюсь, она вам будет впору. Ее никто не надевал с тех пор, как в ней умерла мама. Да, чуть не забыла… – Мисс Минерва остановилась в дверях. – В этой самой комнате ожил Томас Томгаллон – после того, как два дня считался мертвым. И представьте – никто не обрадовался его воскрешению. В этом и состояла трагедия. Спокойной ночи, милочка. Энн вовсе не была уверена, что проведет ночь спокойно и что вообще сможет уснуть. Комната вдруг стала казаться ей какой-то чужой, даже враждебной. Но ведь любая комната, в которой спало несколько поколений хозяев, кажется чужой. Ее посещала смерть, в ней расцветала любовь, в ней рождались дети… сколько она видела страстей и надежд. Она просто полна призраков. Томгаллон-хаус был страшноватым домом, хранившим мертвую вражду и былое горе, заполненным злодеяниями, которые остались неизвестными миру, но миазмы которых ползли из его углов и закоулков. Здесь было пролито слишком много женских слез. Ветер сумрачно завывал в пихтах за окном. На секунду Энн захотелось убежать отсюда, несмотря на разыгравшуюся непогоду. Но потом она взяла себя в руки и призвала на помощь здравый смысл. Даже если многие годы назад в этом доме произошли трагические и ужасные события, наверняка же здесь было и много хорошего. Веселые хорошенькие девушки танцевали на балах и делились друг с другом своими сердечными тайнами; полненькие младенцы болтали в воздухе 201 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» ручками и ножками в ямочках; этот дом видел много балов и свадеб, слышал музыку и смех. Та леди, что пекла несравненный бисквитный торт, наверное, была доброй хозяйкой, а не прощенный отцом Ричард умел по-настоящему любить. – Вот лягу и буду думать о хорошем. Боже, ну и одеяло – в глазах рябит от всех этих разноцветных лоскутков. До чего же роскошная комната для гостей! Вот бы провести здесь ночь в детстве, когда я так мечтала, чтобы меня положили в комнату для гостей! Энн расчесывала волосы под самым носом у Анабеллы Томгаллон, которая взирала на нее с высокомерием знаменитой красавицы. Ей было немного страшно смотреть в зеркало: вдруг оттуда выглянет одна из многих несчастных женщин этого семейства, которая вот так же причесывалась перед ним? Она храбро открыла дверь стенного шкафа, хотя и опасалась, что оттуда вывалится пара скелетов, и повесила на вешалку платье. Затем спокойно уселась в жесткое кресло, у которого был такой вид, будто оно сочтет оскорблением, если кто-нибудь осмелится в него сесть, и сняла туфли. Надев фланелевую ночную рубашку, Энн задула свечу и легла в постель, согретую кирпичами, которые туда положила Мэри. Некоторое время ей не давал уснуть вой ветра под крышей и стук дождя по оконному стеклу, но вскоре она уже сладко спала, забыв про все трагедии Томгаллонов, и, проснувшись, увидела в окне темные силуэты пихт на фоне розовой зари. – Я очень рада, что вы меня навестили, милочка, – сказала ей после завтрака мисс Минерва. – Мы славно провели время, правда? Я так давно живу одна, что почти разучилась говорить. И должна вам сказать, что восхищена знакомством с прелестной неиспорченной девушкой, которые, оказывается, еще сохранились в наш испорченный век. Я вам этого не сказала, но вчера был мой день рождения, и мне очень приятно, что в этот день мой дом украсила юность. Мои дни рождения теперь уже никто не помнит. – Мисс Минерва вздохнула. – А раньше приезжало столько гостей… – Ну что, мисс Ширли, наслушались всяких ужасов? – спросила тетя Шатти за ужином. – Неужели все эти кошмарные события, о которых мне поведала мисс Минерва, произошли на самом деле? – Самое странное, что все это правда, – ответила тетя Шатти. – Трудно поверить, но с Томгаллонами действительно происходили ужасные несчастья. – А мне кажется, что за шесть поколений в любой большой семье произойдет столько же, – заметила тетя Кэт. – Нет, столько не произойдет. Действительно, можно подумать, что над ними тяготеет проклятие. Столько Томгаллонов умерло внезапной или насильственной смертью. Правда, всем известно, что в семье было много душевнобольных. Это само по себе уже проклятие… Но я слышала старую историю – не помню уж подробностей – о том, будто этот дом проклял построивший его плотник. Говорят, постройка дома обошлась гораздо дороже, чем было определено контрактом, а старый Поль Томгаллон отказался доплатить разницу и разорил этого человека. – По-моему, мисс Минерва даже гордится семейным проклятием, – заметила Энн. – Чем же ей, бедной старухе, еще осталось гордиться? – вставила Ребекка Дью. Энн улыбнулась, услышав, как величественную аристократку называют бедной старухой. Но после ужина пошла к себе и написала Джильберту: «А я-то воображала, что Томгаллон-хаус – сонный старый дом, где никогда не происходило ничего особенного. Может быть, теперь уже и не происходит, но в прошлом еще как происходило. Элизабет вечно толкует о своем Завтра. А Томгаллон-хаус – это Вчера. Я рада, что живу не во Вчера… и что Завтра улыбается мне дружеской улыбкой. Разумеется, мисс Минерва, как и все Томгаллоны, любит театральные эффекты, и рассказывать о семейных трагедиях для нее одно наслаждение. Они заменяют ей мужа и детей. Но, Джильберт, давай дадим себе зарок, что, даже состарившись, мы не будем вспоминать жизнь как сплошную трагедию, да еще и упиваться этим. Мне кажется, я не 202 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» смогла бы жить в доме, которому сто двадцать лет. Надеюсь, наш с тобой домик будет или совершенно новым – без призраков и традиций, – или, если уж это невозможно, перейдет к нам от людей, жизнь которых была нормальной и по возможности счастливой. Я никогда не забуду вечер и ночь, проведенные в Томгаллон-хаусе. К тому же я впервые в жизни встретила человека, который сумел меня переговорить». Глава двенадцатая Элизабет Грейсон всегда верила, что с ней обязательно должны случаться замечательные вещи. То, что под бдительным надзором бабушки и Марты в ее жизни редко что происходило, отнюдь не поколебало ее уверенности: если ничего хорошего не случилось сегодня, то непременно случится завтра… или послезавтра. Когда по соседству с ней поселилась мисс Энн Ширли, Элизабет решила, что Завтра уже не за горами, а за две недели в Грингейбле она словно попробовала это Завтра на вкус. Но наступил июнь, и в конце месяца мисс Ширли уедет из Саммерсайда в свой прекрасный Грингейбл; ее обожаемая мисс Ширли покинет ее навеки. Эта мысль была для Элизабет невыносима. Ее не утешали обещания Энн, что она пригласит девочку в гости в Грингейбл до того, как состоится ее свадьба. Элизабет была уверена, что бабушка ни за что ее не отпустит. Бабушка вообще не одобряла ее дружбы с мисс Ширли. – Это конец, конец всему, мисс Ширли! – рыдала она в комнате Энн. – Ну почему же, голубушка, наоборот, все только начинается, – утешала ее Энн. Но у нее самой на душе скребли кошки. Она так и не получила ответа от отца Элизабет: или ее письмо до него не дошло, или судьба дочери была ему безразлична. А если так, что ждет Элизабет? Ей и сейчас плохо, каково же ей будет, когда она вырастет? – Эти старухи затиранят ее до смерти, – сказала Ребекка Дью, и Энн в душе согласилась с ней. Элизабет отлично понимала положение вещей, и особенно ее возмущало отношение к ней Марты. Не то чтобы ей нравилась черствость бабушки, но она готова была признать, что бабушка имеет на это право. Но по какому праву ею помыкает эта противная Марта? Элизабет часто хотелось спросить ее об этом. «Как-нибудь и спрошу… когда наступит Завтра. Вот интересно будет на нее посмотреть!» – со злорадным наслаждением думала она. Бабушка никогда не отпускала внучку гулять одну: дескать, ее могут украсть цыгане. Сорок лет назад такое случилось в Саммерсайде. Но с тех пор цыгане почти никогда не появлялись на острове, и Элизабет считала это просто отговоркой. Можно подумать, бабушка так уж расстроится, если ее и в самом деле украдут цыгане! Элизабет знала, что старухи ее не любят. Они даже старались никогда не называть ее по имени и в третьем лице всегда называли ее «девочка». Как это злило ее: точно так же они могли бы говорить «кошка» или «собака». Но когда однажды Элизабет осмелилась выразить протест, лицо бабушки потемнело от гнева, и ее наказали за дерзость. А какое довольное лицо было у Марты! Элизабет часто задумывалась: за что Марта ее так невзлюбила? Она не знала, что эта мрачная старуха была беззаветно предана матери Элизабет, которой рождение ребенка стоило жизни. Но если бы девочка это и знала, она не поняла бы, каким образом утрата дорогого человека может выжечь в душе другого все добрые чувства. Элизабет ненавидела роскошный и мрачный особняк, где она прожила всю жизнь и где все отталкивало ее как чужую. Но когда в Звонких Тополях поселилась мисс Ширли, жизнь ее волшебным образом изменилась. Куда бы она ни посмотрела, везде таилась красота. К счастью, бабушка и Марта не могли запретить ей смотреть, хотя если бы могли, то обязательно запретили бы. Недолгие и нечастые прогулки с мисс Ширли по красной дороге были светлыми моментами в тусклой жизни Элизабет. Все вокруг приводило ее в восторг: 203 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» раскрашенная красно-белыми полосами башня маяка… голубые очертания дальних берегов бухты… волны с пенистыми барашками… мерцавшие в лиловых сумерках бакены… А полускрытые в дымке острова! А оранжево-красные закаты! К вечеру Элизабет всегда подымалась в мансарду и смотрела оттуда сквозь верхушки елок, как солнце опускается в море, как всходит луна и из гавани уплывают корабли. Уплывают, чтобы не вернуться назад. Как ей хотелось уплыть на одном из них… на свой остров Счастья. Но корабли никогда не возвращались из страны, где всегда было Завтра. И куда же ведет эта таинственная красная дорога? Иногда Элизабет казалось, что она умрет от любопытства, если этого не узнает. Когда наступит Завтра, они с мисс Ширли уйдут по ней далеко-далеко и, может быть, найдут тот самый остров, на котором смогут жить вдвоем и куда никогда не посмеют явиться бабушка с Мартой. Старухи до смерти боятся воды и никогда не плавали ни на пароходе, ни на лодке. Элизабет нравилось представлять себе, как она показывает им язык со своего острова, а они исходят бессильной злобой на берегу. «Не поймаете! – дразнит она их. – Уже пришло Завтра. А вы остались в Сегодня». Как это было бы весело! Как она радовалась бы, глядя на искаженное яростью лицо Марты. И вот однажды июньским вечером произошло действительно необыкновенное событие. Мисс Ширли пришла к миссис Кемпбелл и спросила, можно ли ей завтра взять с собой Элизабет на Летучее Облачко, где ей нужно повидать некую миссис Томпсон, деятеля комитета в помощь церкви. Бабушка согласилась со своим обычным недовольным видом. Собственно, Элизабет вообще не могла понять, почему бабушка согласилась отпустить ее с мисс Ширли. Она не знала, что страх разоблачения одного интересного факта из их истории, который случайно стал известен мисс Ширли, принудил клан Принглов к покорности. Так или иначе, бабушка дала разрешение на прогулку. – А когда я окончу дела с миссис Томпсон, – шепнула Энн на ухо Элизабет, – мы прогуляемся по красной дороге до самого мыса. Элизабет отправилась спать в состоянии такого восторга, что не надеялась заснуть до утра. Наконец-то она разгадает тайну этой дороги, которая так давно ее манит! Тем не менее она честно проделала весь свой вечерний ритуал: аккуратно повесила одежду, почистила зубы и расчесала золотистые волосы. Элизабет считала, что у нее довольно красивые волосы, хотя они, конечно, не шли ни в какое сравнение с каштановыми локонами мисс Ширли и очаровательными завитками у ее ушей. Элизабет отдала бы все на свете, чтобы иметь такие волосы. Прежде чем лечь в постель, она выдвинула ящик в высоком лакированном бюро и изпод стопки носовых платков вынула тщательно запрятанную фотографию мисс Ширли, которую она вырезала из местной газеты, напечатавшей портреты учителей Саммерсайдской школы. – Доброй ночи, дорогая мисс Ширли! Девочка поцеловала портрет и опять спрятала его в самый низ ящика. Потом залезла в постель и свернулась клубочком под одеялом – июньский вечер был прохладным, и со стороны гавани дул довольно резкий ветер, который свистел за окном, раскачивал деревья и стучал в стены и стекла. Элизабет представляла, как в лунном свете в гавани мечутся волны. Вот было бы интересно сходить туда ночью! Но такое возможно только в Завтра. А что это такое – Летучее Облачко? Так и кажется, что это где-то в Завтра. Какая досада – быть так близко к Завтра и никак туда не попасть! А вдруг ветер нагонит дождь? Элизабет знала, что в дождь ей не позволят выйти из дому. Она села в постели и стиснула руки на груди: – Милый Боженька, я не хочу вечно приставать к Тебе с просьбами, но, может, Ты сделаешь, чтобы завтра была хорошая погода? Пожалуйста! 204 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Погода на следующий день была великолепная. Когда Элизабет и Энн вышли из мрачного дома, девочка чувствовала себя так, словно она сбросила невидимые кандалы. Какое ей дело, что Марта, перекосившись от злости, смотрит ей вслед через красную стеклянную панель входной двери, – она вдыхала воздух свободы. Как это замечательно – идти по прекрасному миру рядом с мисс Ширли! В ее обществе Элизабет всегда было радостно. «Что же я буду делать, когда мисс Ширли уедет?» – подумала она и тут же решительно прогнала грустную мысль из головы. Зачем портить праздник? А вдруг… вдруг они с мисс Ширли сегодня попадут в Завтра и больше уже никогда не будут разлучаться? А пока Элизабет было достаточно, что она идет по красной дороге, которая за каждым изгибом и поворотом открывает ей новые красоты. А изгибов и поворотов у этой дороги было немыслимое множество, потому что она следовала за крошечной извилистой речушкой. Кругом простирались луга, пестреющие желтыми лютиками и лиловым клевером, над которыми жужжали пчелы. Иногда они вдруг попадали в белое облако ромашек. Вдали смеялись серебристые волны залива. Гавань, казалось, была подернута покрывалом из темного блестящего шелка. Они вдыхали мягкий, теплый ветерок, который мурлыкал им песенку и словно бы уговаривал идти все дальше и дальше. – Правда, приятно – идти, вдыхая ветер? – спросила Элизабет. – Теплый, ласковый, пахучий ветерок, – шепнула Энн почти про себя. – Я раньше думала, что это сказано про мистраль. У него такое милое название. Как я была разочарована, когда узнала, что мистраль – неприятный пронизывающий ветер! Элизабет не совсем поняла – она никогда не слышала про мистраль… но ей было достаточно внимать музыке любимого голоса. Само небо, казалось, излучало радость. Матрос с золотыми серьгами в ушах – как раз такой, какие могут встретиться в Завтра, – улыбнулся им, проходя мимо. Элизабет вспомнила стишок, который выучила в воскресной школе: «Вдали смеются синие холмы!» Человек, написавший его, наверное, видел такие же холмы, что синеют по другую сторону гавани. – Здесь мы свернем, Элизабет. Нам надо попасть вон на тот островок… Это и есть Летучее Облачко. – Энн указала на длинный узкий остров, который тянулся вдоль берега примерно в четверти мили от него. На нем росли деревья и стоял дом. – А как мы туда попадем? – Переплывем вот на этой плоскодонке, – сказала Энн, вынимая весла из маленькой лодки, привязанной к склонившейся над водой иве. Мисс Ширли умеет грести! Она все умеет! Когда они добрались до острова, Элизабет решила, что в таком замечательном месте может случиться все что угодно. Конечно, этот остров уже был Завтра. Такие встречаются только в Завтра. Им нечего делать в скучном Сегодня. Молоденькая служанка, которая открыла им дверь, сказала, что они найдут миссис Томпсон на дальнем конце острова, где она собирает землянику. Нет, подумать только – на этом острове еще и земляника растет! Энн отправилась искать миссис Томпсон, спросив служанку, можно ли Элизабет пока посидеть в гостиной. Ей показалось, что у девочки усталый вид – ведь они так долго шли – и ей надо отдохнуть. Элизабет так не считала, но любое пожелание мисс Ширли было для нее непререкаемым законом. Служанка провела ее в хорошенькую комнату, где стояло множество цветов, а в окно задувал морской бриз. Элизабет понравилось зеркало над каминной полкой, в котором очень красиво отражалась комната, а выглянув в окно, она полюбовалась на гавань и отдаленные холмы. Вдруг в комнату вошел незнакомый мужчина. На секунду Элизабет испугалась: уж не цыган ли он? Незнакомец не был похож на цыгана, но, с другой стороны, она никогда в жизни не видела настоящего цыгана… И вдруг Элизабет интуитивно поняла, что вовсе не 205 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» возражает, чтобы он ее похитил. Ей понравились его зеленые глаза с морщинками в уголках, вьющиеся русые волосы, широкий подбородок, а главное – его улыбка. – И кто же ты? – улыбаясь, спросил он. – Я… это я, – растерянно проговорила Элизабет. – Само собой, что ты – это ты. Ты не из моря выплыла? Или, может быть, пришла из дюн? Разве у тебя нет имени? Элизабет поняла, что он чуточку – вовсе не обидно – посмеивается над ней. Она не возражала против этого. Однако ответила как хорошо воспитанная девочка: – Меня зовут Элизабет Грейсон. Наступила тишина… очень странная тишина. Человек долго смотрел на нее, не говоря ни слова. Потом вежливо предложил ей сесть. – Я жду мисс Ширли, – объяснила Элизабет. – Она пошла искать миссис Томпсон – у нее к ней дело. А когда она вернется, мы с ней пойдем на край света. «Вот так-то, мистер Незнакомец! Лучше забудьте о том, чтобы меня похитить». – Понятно. Но пока ее нет, я должен тебя чем-нибудь угостить. Чего бы тебе хотелось? Кот миссис Томпсон наверняка принес в дом что-нибудь вкусненькое. Элизабет села. Ей стало почему-то легко и весело. – А что, можно попросить все, что хочется? – Конечно. – Тогда, – торжествующе заявила она, – мне хотелось бы мороженого с клубничным вареньем. Мужчина позвонил и распорядился. Нет, она действительно попала в Завтра, в этом просто нет сомнения. В Сегодня мороженое с клубничным вареньем не возникает по мановению руки, что бы там ни принес в дом кот. – Оставим блюдечко и для мисс Ширли, хорошо? – спросил незнакомец. Они быстро освоились друг с другом. Мужчина не так много говорил, но он часто поглядывал на девочку, и в глазах его светилась нежность – такая, какую Элизабет ни разу не видела даже на лице мисс Ширли. Она явно понравилась незнакомцу. И он ей тоже очень понравился. Наконец он взглянул в окно и встал. – Мне надо идти, – сказал он. – По дорожке идет твоя мисс Ширли, так что ты больше не будешь одна. – А вы не хотите подождать и познакомиться с мисс Ширли? – спросила Элизабет, облизывая ложку. Бабушка и Марта умерли бы от ужаса, увидев, что она это делает. – В другой раз, – улыбнулся незнакомец. Элизабет поняла, что он совершенно не намерен ее похищать, и почему-то почувствовала странное, необъяснимое разочарование. – До свидания, – вежливо сказала она. – Спасибо за угощение. У вас здесь в Завтра очень мило. – В завтра? – Это ведь Завтра, – объяснила Элизабет. – Я всегда хотела попасть в Завтра и вот наконец попала. – А, понятно. К сожалению, должен признаться, что Завтра меня не так уж привлекает. Я предпочел бы оказаться во Вчера. Элизабет стало его очень жаль. Неужели кому-то не очень хорошо живется в Завтра? Отплывая на лодке от Летучего Облачка, Элизабет с сожалением оглянулась назад. А когда они вышли на берег и прошли через заросли молодых елочек между берегом и дорогой, она оглянулась еще раз. И тут из-за поворота вылетела упряжка лошадей, которая явно вышла из повиновения кучеру. Элизабет услышала отчаянный крик мисс Ширли… 206 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Глава тринадцатая Все как-то странно кружилось перед глазами. Мебель покачивалась и приплясывала. Кровать… как она оказалась на кровати? Кто-то в белой шапочке только что вышел в дверь. Откуда здесь дверь? И голова как не своя. Неподалеку слышались голоса… тихие голоса. Элизабет не видела говорящих, но почему-то была уверена, что это мисс Ширли и тот незнакомец. О чем они говорят? Она иногда разбирала отдельные фразы: – Вы и правда… – В голосе мисс Ширли звенела радость. – Да… ваше письмо… решил сам посмотреть… а уже потом прийти к миссис Кемпбелл… На Летучем Облачке… дача нашего управляющего… Хоть бы комната перестала кружиться! Все-таки в Завтра происходят очень странные вещи! Как бы повернуть голову и посмотреть на говорящих? Нет, не получается. Элизабет грустно вздохнула. И тогда они подошли к ее кровати… мисс Ширли и незнакомец. Мисс Ширли была ужасно бледна, словно с ней произошло что-то страшное, и все же ее глаза сияли, и это сияние сливалось с золотым сиянием заката, которое вдруг заполнило комнату. Незнакомец улыбался Элизабет. Элизабет поняла, что он ее любит, что между ними есть какой-то чудный секрет, который она скоро узнает – как только выучит язык, на котором говорят в Завтра. – Тебе лучше, милая? – спросила мисс Ширли. – Мне что, стало дурно? – Тебя сшибли лошади на дороге. Я… я не успела тебя оттащить. Думала, что ты умерла. Я привезла тебя обратно на остров в плоскодонке, и твой… этот джентльмен вызвал врача и медицинскую сестру. – Я не умру? – спросила Элизабет. – Ни в коем случае, моя милая. Тебя просто оглушило, и скоро все пройдет. Элизабет, моя дорогая девочка, это твой папа. – Папа во Франции. Разве я тоже во Франции? Даже если бы это было так, Элизабет не очень удивилась бы. В Завтра может случиться и не такое. И голова у нее все еще немного кружилась. – Нет, моя радость, твой папа здесь. Какой у него замечательный голос… его можно полюбить за один голос. Папа наклонился и поцеловал ее. – Я приехал за тобой. Мы больше никогда не будем разлучаться. Дверь открыла женщина в белой шапочке. Элизабет почему-то знала, что ей надо спросить самое главное, пока эта женщина еще не вошла в комнату: – И мы будем жить вместе? – Всегда, – ответил папа. – А бабушка и Марта тоже будут жить с нами? – Нет, не будут, – ответил папа. Лучи закатного солнца бледнели, и медицинская сестра с укором глядела на папу и мисс Ширли. Но Элизабет это не беспокоило. – Я нашла свое Завтра, – прошептала она вслед папе и мисс Ширли, которых сестра выпроваживала из комнаты. – Я и не знал, что у меня есть такое сокровище, – признался мистер Грейсон, когда сестра закрыла за ними дверь. – Я вам бесконечно благодарен за письмо, мисс Ширли. Вечером Энн написала Джильберту: «Видишь, как получилось – дорога, которая так интриговала Элизабет, увела ее из мрачного дома и помогла ей обрести счастье». 207 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Глава четырнадцатая 21 июня Аллея Оборотней Звонкие Тополя (В последний раз.) «Любимый! Опять я подошла к повороту дороги. Сколько писем я тебе написала в этой башенной комнатке за три года! А это, наверное, последнее. Больше нам не надо будет писать писем. Через несколько недель мы станем навечно принадлежать друг другу. Подумай только: мы будем вместе жить, разговаривать, гулять, есть, мечтать, строить планы… делиться каждой минутой счастья… обустраивать наш дом. Наш дом! Как это прекрасно – даже трудно поверить! Всю жизнь я придумывала себе дом моей мечты, и вот теперь он будет у меня наяву. Три года назад казалось, что нам предстоит невыносимо долго ждать. И вот эти три года уже прошли. Они доставили мне много радости – кроме, пожалуй, первых месяцев, отравленных Принглами. Когда эта вражда закончилась, жизнь потекла как тихая светлая река. Да и сама вражда кажется мне далеким сном. Принглы уже забыли, что когда-то меня ненавидели. Вчера Кора Прингл, одна из выводка дочерей вдовы Прингл, принесла мне букет роз, обвитых полоской бумаги, на которой было написано: «Самой лучшей учительнице на свете». Вот тебе и Принглы! А Джен вовсе убита горем из-за моего отъезда. Мне очень интересно, что получится из Джен Прингл. У нее блестящие способности, но она совершенно непредсказуема. В одном я уверена: ее жизнь будет необычной. Недаром же она так похожа на Бекки Шарп. Льюис Аллен поступает в Макджилл-колледж. Софи Синклер – в Куинс-колледж. Окончив его, она собирается преподавать и копить деньги на то, чтобы поступить в театральное училище в Кингспорте. Миру Прингл этой осенью вывезут в свет. Она до того хороша собой, что никому и в голову не придет спрашивать, знает ли она разницу между прилагательным и причастием. А моя маленькая соседка уехала навсегда из темного дома миссис Кемпбелл… уехала в свое Завтра. Если бы я оставалась в Саммерсайде, я бы страшно по ней скучала. Но так как я тоже уезжаю, я за нее очень рада. Пирс Грейсон увез ее с собой. Он не вернется в Париж, а будет жить в Бостоне. При расставании Элизабет заливалась слезами, но у нее такой замечательный отец, что слезы ее, без сомнения, скоро высохнут. Миссис Кемпбелл и Марта с большим неудовольствием отдали ее отцу – и, конечно, во всем винят меня. А я и не отпираюсь и ни чуточку не раскаиваюсь. – За ней здесь был прекрасный уход, – величественно произнесла миссис Кемпбелл. «И она не слышала от вас ни единого ласкового слова», – подумала я про себя. Но вслух ничего не сказала. Уезжая, Элизабет призналась: – Я буду страшно скучать по вас, мисс Ширли. Мы долго посылали друг другу воздушные поцелуи, а потом я поднялась в свою комнату. В глазах у меня стояли слезы. Какая же это была милая девочка, золотая головка! Она всегда казалась мне похожей на маленькую эолову арфу – малейшее дыхание любви пробуждало в ней нежный ответный звук. Я счастлива, что была ей другом – такие люди, как она, очень редки. Надеюсь, Пирс Грейсон понимает, какая у него замечательная дочка. Кажется, понимает. Напоследок он говорил со мной с раскаянием в голосе: – Я как-то не сознавал, что она уже выросла. И понятия не имел, с какими черствыми людьми она живет. Благодарю вас тысячу раз за то, что вы для нее сделали. 208 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Мне жаль уезжать из Звонких Тополей. Конечно, я немного устала чувствовать себя на перепутье, но мне здесь было хорошо. Я любила прохладные утренние часы, которые проводила у окна, любила свою кровать, в которую мне приходилось залезать, как альпинисту, любила свою голубую подушку-пончик и звонкий ветер в тополях. Вряд ли я гденибудь еще буду водить такую дружбу с ветрами. И вряд ли у меня когда-нибудь еще будет комната, из которой виден и восход и закат солнца. Я расстаюсь со Звонкими Тополями и с теми годами, что я здесь провела. Но я не выдала ни одного из поверенных мне секретов – ни тайника, куда тетя Шатти прячет карты, ни секрета примочек из пахты, который все обитательницы Звонких Тополей скрывают друг от друга. Мне кажется, они огорчены моим отъездом… и я этому очень рада. Было бы ужасно думать, что они ждут не дождутся, когда я уеду, и совсем не будут по мне скучать. Уже неделю, как Ребекка Дью готовит только мои любимые блюда… она даже дважды извела по десятку яиц на ангельский бисквит… и каждый день ставит на стол сервиз для гостей. Из карих глаз тети Шатти при каждом упоминании о моем отъезде начинают капать слезы. Даже Мукомол, как мне кажется, глядит на меня с укором. На прошлой неделе я получила длинное письмо от Кэтрин. Письма она пишет замечательные. Она получила место личного секретаря при члене парламента, который обожает раскатывать по свету. Это такой человек, который может вдруг сказать: «Давайте съездим в Египет» так, как мы говорим: «Давайте съездим в Шарлоттаун». Это как раз то, что нужно Кэтрин. Она упорно твердит, что это я помогла ей изменить отношение и к жизни и к людям. «Ты и не представляешь себе, скольким я тебе обязана», – пишет она. Что ж, нельзя отрицать, кое-что я для нее сделала. И поначалу это было совсем нелегко. Все без конца приглашают меня в гости. Я еще раз ужинала в Томгаллон-хаусе с мисс Минервой, которая опять не дала мне и рта раскрыть. Но зато она меня очень вкусно накормила и сама получила большое удовольствие от возможности поведать мне еще несколько семейных трагедий. Правда, ей не удалось скрыть своего убеждения, что ей жаль любого, кто не родился Томгаллоном, но она сделала мне несколько очень милых комплиментов и подарила очаровательное кольцо с отливающим лунным светом аквамарином. Это кольцо ей подарил отец на день рождения, когда ей исполнилось восемнадцать лет и она была молода и красива. «Да, милочка, очень красива – теперь-то мне не зазорно о себе это сказать». Я рада, что кольцо принадлежало самой мисс Минерве, а не жене дяди Александра. Тогда я просто не смогла бы его носить, а в аквамарине есть какое-то неизъяснимое очарование. Томгаллон-хаус выглядит великолепно, особенно сейчас, когда его окружают тенистые деревья и цветущие кустарники. Но я никогда бы не променяла наш с тобой еще не обретенный дом на Томгаллон-хаус со всеми его цветниками и привидениями. Не то чтобы я так уж возражала против ненавязчивого аристократического привидения. Моя единственная претензия к Аллее Оборотней – это то, что там нет никаких оборотней. Вчера я в последний раз прогулялась вечером по кладбищу, постояла возле могилы Герберта Прингла и подумала, что он, может быть, и там иногда похохатывает, вспоминая эпизод с мышью в церкви. А сейчас я прощаюсь с Царем Бурь: на его челе лежит закат, а в маленькой извилистой долине у его подножия густеет тьма. Я немного устала за последний месяц – и экзамены, и прощальные визиты, и всякие незаконченные дела. Когда я приеду в Грингейбл, целую неделю буду бездельничать – просто бродить по лугам и рощам. Помечтаю вечером у Дриадиного ключа, прокачусь по Лучезарному озеру на ладье из лунных лучей или на плоскодонке мистера Барри, если ладьи не окажется на месте. Буду собирать цветы в лесу и землянику на выгоне мистера 209 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» Гаррисона. И просто сидеть на ступеньке крыльца у задней двери, смотреть на звезды и слушать шум моря. А когда эта неделя кончится, приедешь ты… И больше мне ничего не будет нужно». Когда на следующий день Энн стала прощаться с обитательницами Звонких Тополей, Ребекки Дью не оказалось в гостиной, и тетя Кэт вручила Энн письмо: «Дорогая мисс Ширли. Я прощаюсь с Вами письмом, потому что боюсь, слезы не дадут сказать мне ни слова. Вы прожили под нашей крышей три года. Наделенная от рождения добрым нравом и склонностью к естественным увеселениям молодости, Вы тем не менее никогда не отдавались бессмысленным удовольствиям легкомысленной и ветреной толпы. Вы вели себя с утонченной деликатностью в любых обстоятельствах и по отношению к любому человеку, особенно к пишущей эти строки. Вы всегда щадили мои чувства, и мысль о Вашем отъезде повергает меня в глубочайшую меланхолию. Но нам не должно роптать на испытания, ниспосланные Господом Богом. Все жители Саммерсайда, которые имели честь Вас знать, будут оплакивать Ваш отъезд, а одно смиренное сердце останется преданным Вам навсегда. Я буду молиться, чтобы Вы были счастливы и благополучны в этом мире и познали вечное райское блаженство в мире грядущем. Что-то подсказывает мне, что Вы не долго будете оставаться мисс Ширли, а вскоре соединитесь со своим избранником – не сомневаюсь, очень достойным молодым человеком. Пишущая эти строки, которой судьба отказала во внешней привлекательности и возраст которой уже дает себя знать (хотя у меня еще хватит силенок на десятокдругой годков), никогда не осмеливалась тешить себя матримониальными надеждами. Но она не отказывает себе в удовольствии радоваться свадьбам своих друзей, и я хочу от глубины души пожелать Вам долгого и безоблачного брачного союза. (Только не ждите от Вашего мужа слишком многого – он всего лишь мужчина.) Мое уважение и – да позволено мне будет так выразиться – моя любовь к Вам никогда не ослабеют, и иногда, когда Вам больше нечего будет делать, вспоминайте, что есть на свете такой человек, как Ваша покорная слуга Ребекка Дью. P. S. Благослови Вас Господь!» Энн свернула письмо. Она была глубоко растрогана, хотя и понимала, что большинство фраз списаны Ребеккой Дью из ее любимой книги «Об этикете и изящных манерах». Но это отнюдь не означало, что они не были выражением искренних чувств, а уж постскриптум шел прямо из доброй души Ребекки Дью. – Скажите дорогой Ребекке Дью, что я ее никогда не забуду и что я каждое лето буду приезжать к вам в гости. – Мы тоже вас не забудем, – рыдала тетя Шатти. – Никто не сможет отнять у нас дорогих воспоминаний. – Никто, – подтвердила тетя Кэт. Но когда, отъезжая от Звонких Тополей, Энн оглянулась, старый дом послал ей последний привет: из окна башенной комнаты Ребекка Дью неистово размахивала большим белым полотенцем. 210 Люси Монтгомери. «История Энн. Книга 2» 211
