«Властитель наших дум»

«Властитель наших дум»
Байрон и русская литература
Джордж Гордон Байрон
1788 - 1824
MY SOUL IS DARK
My soul is dark – Oh! Quickly string
The harp I yet can brook to hear;
And let the gentle fingers fling
Its melting murmurs ov’r mine ear.
If in his heart a hope be dear,
That sound shall charm it forth again:
If in this eyes there lurk a tear,
“twill flow, and cease to burn my brain.
But bid the strain be wild and deep,
Not let thy notes of joy be first:
I tell thee, minstrel, I must weep,
Or else this this heavy hear will burst;
For it hath been by sorrow nursed,
And ached in sleepless silence long;
And now ‘tis doomed to know the worst,
And break at once – or yield to song.
ДУША МОЯ МРАЧНА
Душа моя мрачна. Скорей, певец, скорей!
Вот арфа золотая:
Пускай персты твои, промчавшися по ней,
Пробудят в струнах звуки рая.
И если не навек надежды рок унёс,
Они в груди моей проснутся,
И если есть в очах застывших капля слёз –
Они растают и прольются.
Пусть будет песнь твоя дика. Как мой венец,
Мне тягостны веселья звуки!
Я говорю тебе: я слёз хочу, певец,
Иль разорвётся грудь от муки.
Страданьями была упитана она,
Томилась долго и безмолвно;
И грозный час настал – теперь она полна,
Как кубок смерти яда полный.
перевод М. Ю Лермонтова
Душе моей грустно. Спой песню, певец!
Любезен глас арфы душе и унылой…
Мой слух очаруй ты волшебством сердец,
Гармонии сладкой всемощною силой.
Коль искра надежды есть в сердце моём,
Её вдохновенная арфа пробудит;
Когда хоть слеза сохранилася в нём –
Прольётся – и сердце сжигать мне не будет.
Но песни Печали, певец , мне воспой:
Для радости сердце моё уж н бьётся,
Заставь меня плакать – иль, долгой тоской
Гнетомое, сердце моё разорвётся.
Довольно страдал я, довольно терпел –
Устал я … Пусть сердце или сокрушится
И кончит земной мой несносный удел,
Иль с жизнию арфой златой примирится.
Перевод Н. Гнедича
И Человек отчасти бог.
Он мутно мчащийся поток,
Рожденный чистым в недрах горных.
Он также свой предвидит путь,
Пускай не весь, пускай лишь суть:
Мрак отчужденья, непокорство,
Беде и злу противоборство,
Когда, силен одним собой,
Всем черным силам даст он бой.
Байрон перед
отъездом из Англии
Встревожен мертвых
сон, - могу ли спать?
Тираны давят мир, - я
ль уступлю?
Созрела жатва, - мне
ли медлить жать?
На ложе – колкий
терн; я не дремлю;
В моих ушах, что
день, поет труба,
Ей вторит сердце…
Последний портрет Байрона
«В его (Байрона) звуках зазвучала
тогдашняя тоска человечества и мрачное
разочарование его в своем назначении и в
обманувших его идеалах. Это была новая и
неслыханная еще тогда муза мести и
печали, проклятия и отчаяния. Дух
байронизма вдруг пронесся как бы по всему
человечеству, все оно откликнулось ему…
Как было не откликнуться на него и у нас,
да еще такому великому, гениальному и
руководящему уму, как Пушкин?»
Ф.М.Достоевский
Пик увлечения творчеством английского
поэта падает на период южной ссылки
Пушкина
(1820-18240годы).
Ярко
сказалось оно уже в первом лирическом
стихотворении этого периода - элегии
«Погасло дневное светило», где образ
волнующегося моря – символ души
поэта - романтика. Написанные в период
южной ссылки романтические поэмы
«Кавказский пленник», «Бахчисарайский
фонтан»,
«Цыганы»
созданы
под
влиянием «восточных поэм» Байрона.
Что же привлекало Пушкина и его
современников в творчества
Байрона?
Умение давать блестящие описания
природы,
правдиво изображать сложные
душевные переживания,
поразительное умение рисовать
пленительные женские образы.
Под ризой бурь, с волнами споря,
По вольному распутью моря
Когда ж начну я вольный бег?
Пора покинуть скучный брег
Мне неприязненной стихии…
И вот готов к отплытью Дон Жуан;
Попутный ветер свеж, и качка злая:
Всегда в заливе этом океан,
Соленой пеной в путников швыряя,
Бурлит, чертовской злобой обуян.
Уж я-то нрав его отлично знаю!
И наш герой на много – много дней
Прощается с Испанией своей.
«Кстати о стихах: то, что я читал
из
«Шильонского
узника»,
прелесть»
(Л.С.Пушкину. 4
сентября 1822г. Из Кишинева в
Петербург).
«Что за чудо «Дон Жуан»! Я
знаю только пять первых песен;
прочитав первые две, я сказал
тотчас Раевскому, что это шедевр
Байрона, и очень обрадовался,
после увидя, что Вальтер Скотт
моего мнения» (П.А.Вяземскому.
Вторая половина ноября 1825 г.
Из Михайловского в Москву).
«Какая поэтическая смерть – смерть Байрона!...
Завидую певцам, которые достойно воспоют его
кончину. Вот случай Жуковскому! Если он им не
воспользуется, то дело его кончено: знать,
пламенник его погас. Греция древняя, Греция наших
дней и Байрон мертвый – это океан поэзии.
Надеюсь и на Пушкина». (П.А.Вяземский)
«Бейрон соединял оба свойства гения: он
живописал мир вещественный и мир фантазии с
неподражаемой силой и изумлял нас изображением
человека, постигая его в самом себе. Никто из
поэтов, принесших дань памяти Бейрона, не
изобразил его так правдиво и сильно, как наш
Пушкин».
(Н.А.Полевой)
Исчез, оплаканный свободой,
Оставя миру свой венец.
Шуми, взволнуйся непогодой:
Он был, о море, твой певец.
Твой образ
означен,
был
на
нем
Он духом создан был твоим;
Как ты,
мрачен,
могущ,
глубок
Как ты, ничем неукротим.
и
«Никак
не
ожидал,
чародейка,
что
вы
вспомните обо мне, от
всей души благодарю вас
за это. Байрон получил в
моих
глазах
новую
прелесть
–
все
его
героини примут в моем
воображении
черты,
забыть
которые
невозможно. Вас буду
видеть я в образах и
Гюльнары, и Леилы –
идеал самого Байрона не
мог быть божественнее.
Вас, именно вас, посылает
мне всякий раз судьба,
дабы
усладить
мое
уединение!»
(8декабря
1825 г.Анне Керн в Ригу).
SHE WALKS IN BEAUTY
She walks in Beauty, like the night
Of cloudless climes and starry skies:
And all that’s best of dark and bright
Meet in her aspect and her eyes;
Thus mellowed to that tender light
Which Heaven to gaudy day denies.
One shade the more, one ray the less,
Had half impaired the nameless grace
Which waves in every raven tress,
Or softly lightens o’er her face;
Where thoughts serenely sweet express,
How pure, how dear their dwelling-place.
And on that cheek, and o’er that brow,
So soft, so calm, yet eloquent,
The smiles that win, the tints that glow,
But tell of days in goodness spent,
A mind at peace with all below,
ОНА ИДЁТ ВО ВСЕЙ КРАСЕ
Она идёт во всей красе—
Светла, как ночь её страны.
Вся глубь небес и звёзды все
В её очах заключены,
Как солнце в утренней росе,
Но только мраком смягчены.
Прибавить луч иль тень отнять –
И будет уж совсем не та
Волос агатовая прядь,
Не те глаза, не те уста
И лоб,где помыслов печать
Так безупрчна, так чиста.
И этот взгляд, и цвет ланит,
И лёгкий смех, как всплеск морской,
Всё в ней о мире говорит.
Она в душе хранит покой
И если счастьеподарит,
то самой щедрою рукой.
Байрон и
Лермонтов
• «Когда я начал марать стихи в 1828
году, я как бы по инстинкту
переписывал и прибирал их, они
еще теперь у меня. Нынче я прочел
в жизни Байрона, что он делал то
же – это сходство меня поразило!»
Я молод; но кипят на сердце звуки
И Байрона достигнуть я хотел;
У нас одна душа, одни и те же муки, -
О, если б одинаковый был удел!..
Как он, ищу забвенья и свободы,
Как он, в ребячестве пылал уж я душой.
Любил закат в горах, пенящиеся воды
И бурь земных и бурь небесных вой.
Как он, ищу спокойствия напрасно,
Гоним повсюду мыслию одной.
Гляжу назад – прошедшее ужасно;
Гляжу вперед – там нет души родной!
Нет, я не Байрон, я другой,
Еще неведомый избранник,
Как он, гонимый миром странник,
Но только с русскою душой.
Я раньше начал, кончу ране,
Мой ум не много совершит;
В душе моей, как в океане,
Надежд разбитых груз лежит.
Кто может, океан угрюмый,
Твои изведать тайны? Кто
Толпе мои расскажет думы?
Я – или бог – или никто!
LINES WRITTEN IN AN ALBUM, AT MALTA
As o’er the cold sepulchral stone
Some name arrests the passer-by;
Thus, when thou view’st this page alone,
May mine attract the pensive eye!
And when by thee that name is read,
Perchance in some succeeding year,
Reflect on me as on the dead,
And think my Heart is buried here.
В альбом
(Из Байрона)
В альбом друзьям
(Из Байрона)
Как одинокая гробница
Как медлит путника вниманье
Вниманье путника зовет,
На хладных камнях гробовых,
Так эта бледная страница
Так привлечет друзей моих
Пусть милый взор твой привлечет.
Руки знакомой начертанье!..
И если после многих лет
Чрез много, много лет оно
Прочтешь ты, как мечтал поэт,
Напомнит им о прежнем друге;
И вспомнишь, как тебя любил он,
«Его уж нету в нашем круге;
То думай, что его уж нет,
Но сердце здесь погребено!..»
Что сердце здесь похоронил он.
Перевод Ф.Тютчева
Перевод М. Лермонтова
«Два перевода из Байрона…тоже выражают внутренний мир души
поэта. Это боль сердца, тяжкие вздохи груди; это надгробные
надписи на памятниках погибших радостей…»
В.Белинский
За дело
общее,
быть
может,
я паду.
Переводчик с английского донёс до нас следующие слова Байрона:
Но нечто есть во мне, что не умрёт,
Чего ни смерть, ни времени полёт,
Ни клевета врагов не уничтожит,
Что в эхо многократном оживёт…
Вспомним «Памятник» Пушкина:
Нет, весь я не умру – душа в заветной лире
Мой прах переживёт и тленья убежит –
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.
Сбылось пророчество поэтов. Три гения, британский и два русских,
стали гениями общечеловеческими, потому что в своём творчестве с
необыкновенной силой воспели чувства, мысли и чаяния, присущие
всем народам.