Сообщение. К 100-летию со дня рождения К. Симонова ОН ПЕРВЫМ ПОДВИГИ СОВЕТСКОГО МОНГОЛЬСКИХ НА ВЕКА ВОСПЕЛ СОЛДАТА В СТЕПЯХ из кн. П.Н. Савилов "В бескрайних монгольских просторах" Удивительная штука это память. Пока мы молоды, полны сил и энергии, честолюбивых планов, она воспринимается как нечто отвлечённое, субъективное понятие, к которому обращаемся исключительно в нужный для тебя момент времени. Вспомните свои школьные годы, когда читали выученное наизусть стихотворение, решали «по памяти» математические задачки или писали сочинения. По мере взросления и изменения нашего отношения к жизни, меняется и наше восприятие памяти, как одного из необходимых признаков человеческого сознания. Часто, сами того не замечая, мы превращаем нашу память в подобие закрытого книжного шкафа, куда заглядываем либо случайно, либо по необходимости, либо по принуждению. При этом, как человек, стремящийся избавиться от неинтересной книги, мы стараемся или забыть неприятные факты нашей биографии, или заслонить их воспоминаниями о счастливых временах нашего земного бытия. Но что логично для одного человека, может ли быть приемлемым для общества, в котором он живёт? Тем более, когда речь идёт о конкретных исторических событиях, касающихся этого общества даже тогда, когда для одних они воспринимаются как светлое пятно в жизни, а в глазах других являются не только народной, но и личной трагедией. Как сделать так, чтобы в народной памяти сохранились не выписки из официальных документов, приказов, распоряжений, а деяния людей, не просто творивших историю, а подчас ценою своей жизни обеспечивших жизнь и процветание своих потомков. Это можно сделать, оставив летопись событий глазами очевидца, как это сделал неизвестный автор «Слова о Полку Игореве» или как Константин Симонов, оставивший поэтическую летопись военных событий семидесятилетней давности на Халхин-Голе. В своей автобиографии Константин Симонов писал: «Осенью 1938 года закончил Литературный институт им. А.М. Горького…В августе этого же года по предписанию Политуправления Красной Армии, уехал на Халхин-Гол, в Монголию, в качестве военного корреспондента…». Сухие строчки автобиографии, а что же оказалось на самом деле ? На деле Халхин-Гол оказался для К. Симонова тем местом, где он впервые воочию увидел, что такое война. Нет, он тогда не ходил в атаку, не лежал в открытом поле под обстрелом и бомбёжкой, не отступал, не пробирался из окружения. Это будет потом в Великую Отечественную войну, когда вовсю раскроется его многогранный талант, военкора, писателя и поэта. Но, в «бескрайних монгольских просторах, где степь обнимает реку», К. Симонов впервые получил возможность «по горячим следам» встречаться с непосредственными героями боёв, посещать места только что окончившихся сражений, наблюдать воздушные бои, работу тыловых служб. Всё это настолько взволновало молодого поэта, что подвигло его к написанию цикла стихов «Соседям по юрте » и поэмы «Далеко на Востоке». Однако, внимательно знакомясь с автобиографией К. Симонова, невольно возникает вопрос. Почему, отбирая группу журналистов, для освещения военных событий в Монголии, руководство Политуправления РККА остановило свой выбор на двадцатичетырёхлетнем литераторе практически не имевшего к тому времени серьёзного опыта журналистской работы, не говоря уже о военной? К тому же в Монголии уже работала группа опытнейших журналистов во главе с Д. Ортенбергом. Ответ на него кроется в, опубликованных к тому времени стихотворениях молодого поэта: «Рассказ о спрятанном оружии», «Новогодний тост», «Генерал», а так же поэмах «Победитель», «Ледовое побоище», «Суворов». В них Константин Симонов предстаёт перед читателями как поэт-баталист, умеющий описать конкретное историческое событие удивительной гармонией стиха, как поэт-трибун, способный зажечь в сердцах читателя чувства истинной любви к родине, готовность к самопожертвованию ради её независимости. А как пророчески звучат его слова из поэмы «Победитель», посвящённой памяти Николая Островского и вышедшей в 1937 году: Слышишь, как порохом пахнуть стали Передовые статьи и стихи? Перья штампуют из той же стали, Которая завтра пойдёт на штыки. Или взять, к примеру, поэму «Ледовое побоище», увидевшую свет в 1938 г, где автор, с на примере разгрома немецких рыцарей Александром Невским показал преемственность воинской славы русичей и бесперспективность любых попыток покорения России. Не случайно отрывки из неё перепечатывались в годы Великой Отечественной войны, включались в агитационные листовки. Именно такой поэт-трибун, способный словом поднять боевой дух солдата, настроить его на победу и был нужен Красной Армии, сражавшейся на Халхин-Голе летом 1939 года. За три месяца необъявленной войны в Монголии помимо побед над японскими милитаристами были и неприятные для сражавшихся в Монголии частей Красной Армии события. Это и бегство некоторых её подразделений с поля боя, нежелание красноармейцев выполнять приказы своих командиров, случаи самосуда над ними. И хотя к августу 1939 года дивизия, в которой имели место указанные события, стараниями офицеров и политработников была превращена в боеспособное подразделение, поддержание высокого морального духа всех советских солдат накануне решающего сражения имело первостепенное значение. Поэтому в печати стали появляться симоновские стихи, в которых встречались такие строки, как «Раз война, так война: Ни одного японца не оставим на семена !» или «Если враг не сдаётся – надо его заколоть !» и т.д. Сейчас некоторые российские литераторы-пацифисты, не знающие как пахнет солдатская портянка после марш-броска, приводят данные высказывания как свидетельства жестокости советского режима. Однако эти господа просто не знают о том, что аксиомой любой войны является заповедь: «Не убиваешь ты, убьют тебя». Молодой поэт это понял, влезая в окопы, «пропахшие креозотом и пролитым сакэ, где только что наши кололи тех и кровь не засохла ещё на штыке», где впервые для себя осознал убийственную правду войны, когда «не только нужно забыть домашнюю жалость, но и привыкнуть к тому, чтобы быть убитым – входит в обязанности врага». Знакомясь с циклом стихов К.Симонова «Соседям по юрте», отчётливо видишь, что необъявленная война на Халхин-Голе, свидетелем завершения которой он был, во многом перевернула его прежние представления о жизни, любви, доме и друзьях, свойственные гражданским людям. Это хорошо заметно при знакомстве со стихотворением «Транссибирский экспресс». В нём, как мне кажется, он впервые выразил те чувства, которые испытывает, человек, уезжающий на войну и оставляющий дома любимую женщину. Тому, кто этого не пережил, не понять, почему « у этого поезда плакать не принято..» и почему, жена, провожающая мужа на фронт должна улыбаться через силу. Да потому, что «как охранная грамота эта улыбка нужна, Всем, кто хочет привыкнуть к далёким дорогам и войнам ». И хотя с момента написания этого стихотворения прошло семьдесят лет, даже сейчас строки из него являются напутствием солдатам, уезжающим в «горячие точки»: В другом стихотворении «Слишком трудно писать из такой оглушительной дали…» К.Симонов точно подметил то, что спустя много лет будут делать солдаты и офицеры, попавшие в Афганистан или чеченскую мясорубку. Говоря попросту скрывать от своих матерей место своей службы. И в этом же стихотворении будут написаны замечательные строки, отражающее истинные чувства, которые испытывают воины вдали от своих жён «День за днём, как мальчишки, нелепо её ревновали, Ночь за ночью видали всё те же тревожные сны». Подобно Л.Н.Толстому в романе «Война и мир», К. Симонов в цикле халхин-гольских стихов обращается к теме бессмысленности и бесчеловечности военного противостояния. Однако рассматривает её не через призму описания батальных сцен, а через чувства человека, перебирающего в штабной палатке противника фотографии женщин, взятых у убитых японских офицеров (Стихотворение «Фотография»). Достаточно представить на миг, что всё могло бы быть наоборот, и чужой солдат разглядывает фотографию твоей женщины, а ты не можешь этому помешать, потому что убит. как сразу становится страшно. И поэт хочет поделиться этим чувством с той., которая далеко от него. Аналогичный смысл в другом симоновском стихотворении халхин-гольского цикла «Кукла». В нём, описывая игрушку, снятую с разбитой офицерской машины противника там, где «земли и брёвен взорванные глыбы, кто не был мёртв, тот был у нас в плену…», поэт по сути выносит приговор не тем, кто «спасая жизнь, ссылаясь на войну», бросил её в машине, а тем, кто затеял эту бессмысленную войну, а кукла «на кручёном шёлке, висящая над выбитым стеклом» штабной японской машины является немым укором всем «поджигателям» войны. Одной из особенностей поэтического цикла «Соседям по юрте» являются два стихотворения, посвящённые солдатам так называемого «второго эшелона», незаметных тружеников войны, к которым, кстати, относил себя и сам поэт. Посмотрите, как начинается его стихотворение «Механик» По сути стихотворение «Механик» эта поэтическая новелла о человеке, который непосредственно отвечает за готовность самолёта к бою, но который всегда остаётся в тени славы лётчика. Читая его, невольно вспоминаешь фильм «В бой идут одни старики», в котором старший из механиков задаёт своим молодым подчинённым вопрос, что самое трудное в их работе. И не получив нужного ответа, произносит одно слово «Ждать». Видя на киноэкране, как он ждёт возвращения своего пилота, лихого комэска 2-й эскадрильи, невольно вспоминаются симоновские строки «Ты, как доктор, угрюмо слушаешь небо, трубкой к нему приложив ладонь», а мы подчас так и « не знаем цены ожиданья ремесла остающихся на земле». Другой поэтической новеллой о тружениках «второго эшелона» является стихотворение «Тыловой госпиталь», посвящённая медицинским работникам. Однако он не просто описывает труд врачей на Халхин-Голе, а старается их глазами взглянуть на поля сражений, «где ночь дырявили и рвали, всё, что потом с таким терпеньем мы обратно, как портные, зашивали», куда их привезли после окончания боевых действий «на экскурсию». И вот они видят перед собой поле боя, усеянное осколками «Мы только вынимали их из тел, Мы первый раз их видим под ногами», а этот ржавый миномёт, с хромою сошкой, чтобы упираться, «Как смел он… нам стоить столько рваных ран в живот и стольких жертв, и столько операций.». Когда читаешь воспоминания советских участников халхин-гольских событий, то обращаешь внимание, что независимо от воинского звания, все они отдавали должное храбрости и стойкости солдат противника. Не является исключением и К.Симонов, который смог подметить нечто большее, чем тела погибших японских солдат, сражавшихся до последнего патрона, тех «кто безводьем измученный мимо нас за водою карабкался днём, кто в боях к равнодушью приученный семь ночей продержался под нашим огнём». Присутствуя при передаче пленных, он, как и другие советские офицеры, обратил внимание на раненого пленного японского солдата, который на прощанье помахал в советскую сторону «нашим лекарем вылеченною рукой». Именно ему советский поэт К.Симонов и посвятил своё стихотворение «Самый храбрый». И это не случайно, ведь японская пропаганда настолько запугала своих солдат страшными пытками в случае их попадания в плен, что они предпочитали плену самоубийство. По японским законам того времени, солдат, возвратившийся из плена, считался преступником, подлежащим заключению в тюрьме. Поэтому те, немногие японские солдаты, попавшие на Халхин-Голе в плен были удивлены как гуманным отношением к ним, так и уровнем оказания медицинской помощи в случае их ранения. Не причисляя себя к литературным критикам, смею утверждать, что самым значимым стихотворением халхин-гольского цикла «Соседям по юрте» является стихотворение «Танк».. Каждая его строфа соизмерима с отдельным рассказом, полностью соответствующего описываемым историческим реалиям. При этом танк, благодаря мастерству поэта, предстаёт перед читателем не безмолвной железной машиной, а былинным воином, который «… привстал, от хромоты страдая, разбитое железо волоча, на раненую ногу припадая… и рухнул, обессиливший от ран, купив пехоте трудную победу». Стихотворение «Танк» это не столько дань советским танкистам, сыгравшим, наряду с лётчиками, решающую роль в разгроме японских войск у реки Халхин-Гол (Неслучайно самое большое число Героев Советского Союза за бои в Монголии было среди танкистов и лётчиков), сколько стихотворение-реквием. И не только воинами, погибшим в боях за независимость Монголии, хотя поэт прямо говорит об этом «Когда бы монумент велели мне воздвигнуть всем погибшим здесь в пустыне, я б на гранитной тёсанной стене поставил танк с глазницами пустыми». Его слова с полным правом можно начертать на обелисках всем советским солдатам, павшим в финскую кампанию, и в Великую Отечественную войну. И какой бы марки советский танк не стоял на постаменте, он. «как свидетель подтвердит по праву: да, нам далась победа нелегко, да, враг был храбр, тем больше наша слава».