В.П. Щербаков Антропотехнологии городской жизни: от homo rusticus к homo urbanis. В 2010 году произошло знаменательное событие – городское население Земли превысило сельское. И хотя в ареале европейской культуры это произошло гораздо раньше, однако именно сегодня доминирование города и городской культуры стало глобальным математическим фактом, который позволяет сделать более смелые вводы о безусловном ее превосходстве и даже тождестве города и современной культуры. Представляется, что причины этого доминирования не исчерпываются экономическими и технологическими факторами, и не в меньшей степени определяются антропологическими изменениями, произошедшими в последние тысячелетия человеческой истории. Утверждение это основывается на важности города для формирования современного образа человека и в создании предпосылок для решительного шага в эволюции человека, оставившего в деревне свое неолитическое, по словам М. Элиаде1, прошлое. С момента возникновения первых городов происходит радикальное ускорение эволюционных процессов, в особенности с точки зрения теории генно-культурной коэволюции. В городах происходит доработка и совершенствование природной заготовки человека – homo rusticus, наделенного грубой силой и развитыми инстинктами, и превращение его в утонченную и чувствительную, порой до болезненности, форму homo urbanis. Терминологическая путница между культурой и цивилизацией отражает, в том числе, и постепенно увеличивающееся значение города, претендующего на культурообразующую функцию. Процесс цивилизации, как его описывает Н. Элиас2, практически полностью протекает в городе, преобразуя формы чувственности и увеличивая степень самоорганизации и самодисциплины человека. Сопоставление города и деревни довольно распространенная в культурологических исследованиях тема. Следует, однако, подчеркнуть, что сама теоретическая проблематизация культуры стала возможной только с возникновением города – места, в котором начинается не только бессознательное, но и осознанное культивирование человека в искусственной среде обитания, в равной степени создаваемой человеком и создающей его самого. Город – это место человека и место для человека, но ориентированное не столько на удовлетворение его природных потребностей, сколько на создание совершенно новых человеческих потребностей в понимании, признании и любви. Однако, несмотря на очевидный приоритет вклада город в становление культуры и человеческих качеств, в качестве традиционной культуры зачастую рассматривается древняя культура доурбанистического периода, наделяемая характеристиками «подлинности» и «гуманности»3. В этом отношении уместно заметить, что свидетельствами о существовании этой мифической культуры являются только материальные артефакты. Они же не отличаются совершенством или отмечены явными признаками подражания современным им, и не менее древним городским культурам. И все же это не мешает в обширном круге современных духовных поисков циркулировать множеству предрассудков и недоразумений, касающихся древней культуры из деревни. Современный экологический дискурс, продолжающий и развивающий руссоистский миф о добром дикаре, рисует идиллические картины возвращения к природе измученного технологиями и условностями городского жителя. Тезисы о «слиянии города и деревни» и, например, концепт «глобальной деревни» также свидетельствуют о недооценке фундаментального культурного и антропологического разрыва этих двух форм жизни, предполагая исчезновение городов в цивилизации «третьей волны». Социологические, экономические и информационные коннотации скрывают значимые антропологические различия, позволяющие говорить о городе как месте не только возникновения собственно культуры – динамично развивающейся формы существования человека, но и самого человека как концептуализированной сущности. И как понятийной конструкции в составе теории человека, и как экзистенциального основания, существующей в виде самосознания человека как «духовной сущности». В этом отношении заявленная тема симпозиума «Духовные поиски и телесные практики современного человека» позволяет сопоставить и сравнить две стороны человеческого существования, привычно разделяемые, но, как показывают современные антропологические исследования, очень тесно между собой связанные. Гегелевская фраза о том, что «дух витает, где хочет» в случае сопоставления городской и деревенской жизни утрачивает даже поэтическую ценность, поскольку первенство города в духовных свершениях человечества не подлежит сомнению. Более того, для современного городского жителя характерна абсолютизация духовной стороны его жизни, проявляющаяся в пренебрежительном отношении к физическому труду, телесным удовольствиям и, в целом, в отрицании утилитаристского подхода, свойственного крестьянскому сознанию. В результате, вырвавшиеся из городских «каменных джунглей» новые русские дачники превращают свои участки в пространство для эстетических экспериментов, подвергая забвению недавние традиции продовольственного самообеспечения. Городские «аристократы духа» демонстрируют в своем поведении расточительство, свойственное когда-то родовой аристократии. В современной России подобного рода явления усугубляются советской традицией борьбы с мещанством и вещизмом, что приводит к формированию удивительного дискурса городской интеллигенции, в котором причудливо соединяются элементы христианского аскетизма, дворянских добродетелей и просвещенческих идеалов образования. Такого рода «головная» культура города, несмотря на очевидные успехи и достижения, таит в себе скрытую угрозу дезорганизации. Не замечая органических предпосылок своего возникновения и развития, она рискует оторваться от породивших ее корней вещного и материального окружения, обусловливающего не столько ментальное, сколько телесное своеобразие городского человека. Прозвучавшие вскоре после завершения советского проекта духовного преобразования человека предостережения о необходимости создания «вещной стратегии современности»4 не были должным образом услышаны. Возможно, именно поэтому мы в очередной раз увлекаемся поисками «духовных оснований бытия», «национальной идеи» и тоскуем по масштабным проектам, не замечая насколько важны повседневные «мелочи» жизни, окружающие городского человека и дающие возможность ощутить ему достоинство своего существования. В самом деле, именно в городе формируется универсальный образ человека как совокупности представлений о сущностных его характеристиках. Этот образ становится основой самосознания современного человека, его идеальной конструкцией, в которую постепенно включаются новые элементы той же природы: представления, идеи, ценности. Они возникают в особой коммуникативной ситуации городской жизни. В этой ситуации производится обмен, прежде всего, символическими ценностями: словом, жестом, ритуалом. В этом смысле городская культура – это автохтонная культура, ничем не обязанная прежней форме деревенской жизни. И как бы сегодня ни пытались создать кумулятивистский образ культуры, уходящий корнями в подлинно народное деревенское прошлое, стоит признать, что выдаваемый за свидетельство обоснованности такой позиции современный фольклор – это дистиллированная и преобразованная форма деревенской культуры, используемая скорее в политических и идеологических целях утверждения национального «суверенитета». Это не означает, деревенская форма культуры лишена значения и должна подвергнуться безжалостному уничтожению или более гуманному забвению. Просто интерес к ней должен быть скорее археологическим, нацеленным на выявление сходств и различий, значимых для анализа современной культуры. Деревенский житель, также как и городской, обладает телом, способен чувствовать и переживать. Но, попадая в иную среду обитания, питаемая и смертная плоть сельского жителя трансформируется в воспитываемое тело горожанина, живущее в перспективе вечности. Город стремится к вечности, поэтому Рим и становится идеальным образом города. Деревня же обречена на гибель и деградацию, пребывая в зависимости от плодородия почвы, источников корма для животных, набегов кочевников и произвола собственной власти. Исследование древних сельских поселений – это удел археологов. Городская же культура существует, пока живы ее носители – люди, произведенные в антропотехнологической лаборатории города. Плоть деревенского жителя включена в практики культивирования растений и животных, претерпевая неизбежные изменения. Чаще всего - это деформации, связанные с огромными физическими нагрузками и особенностями питания. Тело деревенского жителя формируется в соответствии с особенностями его труда. Его коренастая фигура, крепкие мозолистые руки и невыразительное лицо несет на себе отпечаток условий его жизни, подчиненной логике природных ритмов и потребностей животных. Зачастую морфологические различия между городскими и деревенскими жителями одной страны становятся настолько большими, что для постороннего наблюдателя это представляется сосуществованием на одной территории двух рас людей, не только отличающихся друг от друга, но и говорящих на разных языках. Тем более удивителен факт, отмеченный антропологом Ф. Боасом5, что уже дети перебравшихся в город деревенских родителей превосходят их в росте. При этом меняются пропорции их тела и форма головы. А спустя всего несколько поколений их потомки считают себя коренными горожанами и свысока смотрят на неповоротливых и грубоватых сельских соотечественников. Но город не только физически изменяет тело человека, в гораздо большей степени он де-формирует его душу, организуя ее посредством множества воздействий все более сложно организованной среды обитания. Городом культивируется сам человек, который, в идеальном пределе, не должен нести на своем теле печати профессии и социальной группы. Совместная жизнь для горожанина обусловлена не нуждой коллективного труда и быта, а задана архетипом городской жизни. Он очерчивается местом для дома, определяемым традиционными устойчивыми границами и соседством с другими, а также множеством публичных общих пространств. Конечно, еще длительное время топология города несет на себе печать профессиональной разделенности, которая делит единое пространство города на кварталы ремесленников, торговцев и военной аристократии, понимающих и поддерживающих существующие профессиональные и социальные различия. В современных городах эти различия стремительно исчезают благодаря множеству общедоступных воспитательных и образовательных учреждений, в «плавильном котле» которых происходит формирование цивилизованного человека, перед которым открыты «равные возможности» при соблюдении общих требований и следовании общим правилам обще-жития. Человек, живущий в городе, отвлекается от природных ритмов и импульсов, которые определяют однообразие, повторяемость и устойчивость деревенской жизни, и привлекается множеством образов, пригодных для подражания. Пресловутые анонимность и свобода городской жизни в первую очередь способствуют иному и более эффективному действию механизмов подражания. В деревенской жизни, где все тебя знают, выдавать себя за другого просто невозможно и поэтому подражание практикуется только детьми и юродивыми «дурачками», которые не умеют «быть как все», т.е. следовать общепринятому образцу, отклонение от которого недопустимо. В городской же жизни, решая дилемму «быть или казаться», «умный» горожанин выбирает всегда последнее. Современность делает этот выбор все более очевидным: ассортимент телесных практик расширяется и с помощью пластических хирургов казаться можно кем и даже чем угодно. Хотя вполне возможно не прибегать к таким радикальным методам и ограничится фитнес-центром, танцевальным залом, спортивным клубом и уже не только казаться, но и быть. Город — это общее образовательное пространство, в котором образуется правильная речь, правильная походка и правильный вкус. Следуя требованиям моды, человек вовлекается в сложную игру соответствия формы и содержания. Вслед за соответствующей одеждой, манерами, доброжелательным жестом и улыбкой неизбежно следуют и изменения образа мыслей и чувств 6. Практики удовольствия также возможны только в городе, предоставляющем возможность артикуляции чувства, сообщаемого другому7. Тогда как деревенский житель подчинен только невербализуемому и плохо контролируемому эмоциональному состоянию, внешние проявления которого утонченного горожанина может испугать. Грубость и неотесанность деревенского жителя – это вовсе не результат извращенного видения далекого от изначальной естественности городского. Это, в некотором смысле, объективный факт, поскольку человеку деревенскому практически невозможно увидеть себя со стороны, и, следовательно, попытаться измениться. Результатом становится патологическая искренность, которая неизбежно входит в противоречие с городской позицией самонаблюдения и самоанализа, создающей защитный экран видимости. Но эта видимость настолько действенна, что отличить ее от реальности уже невозможно. Это и есть сконструированная телесная оболочка горожанина, создаваемая манерами, одеждой, гигиеническими процедурами и диетой. С момента своего возникновения город предъявляет живущему в нем человеку особые гигиенические требования. Они относятся как непосредственно к телу, так и жилищу. Обусловлено это формированием публичного пространства, в котором человек должен предъявлять себя в соответствии с общепринятыми нормами. Среди которых чистота тела и одежды в некотором смысле естественны, способствуя предотвращению инфекционных заболеваний в условиях плотной населенности, но, в гораздо большей степени, чистота отсылает к этическим и эстетическим коннотациям, создающим образ цивилизованного горожанина, противопоставляемый варвару, рабу или крестьянину. Удивляет совершенная в сравнении с европейским средневековьем система водоснабжения и водоотведения, существовавшая уже в древнегреческих и римских городах. В эллинистическую эпоху эти системы распространились по всему ближневосточному региону. Но и в других цивилизационных центрах мы обнаруживаем похожую картину. На удаление отходов и нечистот, а также поддержание чистоты улиц тратились значительные силы. Это подтверждается существованием многочисленной касты неприкасаемых, занятых этим неблагодарным, но столь необходимым трудом. Общедоступные греческие и римские термы, купальни и места для омовений свидетельствуют о важности гигиенических процедур в жизни древних городов. Не свидетельствует ли это в пользу гипотезы Ницше8, впервые связавшего представления о моральной чистоте и благородстве с чистотой одежды и тела? Стоит также напомнить, что античные общественные туалеты и бани были местом для общения, проведения переговоров и заключения сделок. И заметить стремительное исчезновение этого элемента культуры из современных российских городов. То, что сегодня обладает обликом чисто духовного, возникает и развивается во множестве телесных практик городской жизни, на протяжении столетий формирующих возможности его интеллектуальной поведенческий тонкой жизни душевной является габитус горожанина. организации множество и внешних Условием интенсивности обстоятельств, представленных особыми формами организации городского пространства и времени. Несомненно, что неолитическая революция, создавшая первые поселения, внесла существенный вклад в развитие душевной жизни человека, наделив его тело многообразными навыками и умениями, научив ждать, планировать и терпеть. Но в городе душевная организация уже выходит за пределы тела и обживает пространство домов, площадей и улиц. Интеллектуальные способности формируются теперь не только в процессе труда, в соприкосновении с объектом интереса и усилий, но, прежде всего, во время досуга — свободного времяпрепровождения. Но эта свобода относится только к предметной реальности. Так, например, зрители древнегреческого театра починялись множеству регламентаций, сохранившихся со времени коллективных религиозных ритуалов, на основе которых рождается новая форма искусства. Но в этой подчиненности возникает новая форма интеллектуальных способностей – созерцание, являющееся основой теоретического мышления9. «Трансцендентальная» форма ощущения времени, по меньшей мере, усиливается у жителей древнегреческих полисов благодаря практике судебных состязаний, регламентирующих продолжительность выступлений защиты и обвинения с помощью клепсидры — одного из первых инструментов контроля публичного времени. Дальнейшая история становления городской культуры показывает, насколько важными были эти первые античные первоустановления. Города Нового времени полностью восстанавливают и существенно развивают их, делая все более массовыми и общедоступными. Помимо театра, которому так и не удалось стать общедоступным, современные города производят кино и цирк, ставшими в ХХ веке «важнейшими из искусств». Многочисленные публичные места и пространства современного города востребованы горожанами именно потому, что позволяют им продемонстрировать имеющиеся навыки и умения, приобретенные долгим процессом воспитания и образования, как в специализированных дисциплинарных учреждениях, так и самостоятельно у себя дома. «Бесцельные» прогулки по городу, «убийство времени» и «пустая трата денег» в кафе, пабах и ресторанах, бесконечный шоппинг в бесконечных супер и гипермаркетах действительно, на первый взгляд, могут свидетельствовать в пользу критиков общества потребления. Но если более внимательно посмотреть на генезис городской культуры, то представляется возможным иначе оценить происходящее сегодня. Традиционные пространства «духовности» – храм, театр, музей и библиотека, существуют и в современном городе, хотя и стремительно теряют прихожан. Однако стоит ли говорить об этом как о явном признаке деградации современного человека? Ведь современные средства коммуникации позволяют приватизировать эти некогда публичные пространства. Домашний кинотеатр, музыкальная система и бесконечный архив Интернета позволяет удовлетворить любые интеллектуальные потребности. Опасность заключается совершенно в другом. И современной российской действительности это касается в первую очередь. Современному городу угрожает деградация публичной сферы жизни. Москвичам это уже хорошо знакомо. Центральные улицы их города уже обезлюдели, а улицы спальных районов всегда были такими. Зонами досуга становятся замкнутые резервации торговых центров и ночных клубов, что не позволяет городу сохранять изначальную интеграционную и социализирующую функцию. Социальная и культурная ткань городской культуры создается в живом взаимодействии людей во всех сферах городской жизни и требует очень бережного к себе отношения. Поэтому городу необходимы скамейки у подъездов, обитаемые и уютные дворы, оживленные бульвары, безопасные и удобные скверы и парки. Вышесказанное позволяет сформулировать главную проблему современного процесса урбанизации в России, которая сближает ее с другими развивающимися странами. Это непрерывный рост городов, размывающий культурные и антропологические границы города и деревни, но отнюдь не в пользу города. Количественный критерий становится при этом единственным способом идентификации типа поселения. Мы забыли, что города могут быть маленькими и уютными, населенными дружелюбными и воспитанными людьми. С другой стороны, постоянно прибывающее в города сельское население не позволяет стабилизировать формы городской жизни. Современные большие города переполнены чужеродными телами, которые не так двигаются, не так пахнут, безобразно одеты и не менее безобразно «выражаются». Парадоксальным образом, вопреки урбанистическим цифрам, город уступает деревне, не успевая перерабатывать огромные массы неофитов, рискуя остаться в состоянии «большой деревни», выхода из которой уже не будет. Элиаде М. Священное и мирское. М., 1994. С. 103. Элиас Н. О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования. Т.1. Изменения в поведении высшего слоя мирян в странах Запада. М.;СПб. 2001. 3 Тульчинский Г.Л. Современные факторы культурогенеза. // Культурлогические чтения. Научно-теоретический альманах. 1. СПб.: СПбГУ, 2005. С. 123-128. 4 Чудаков П.А. Нужна вещная стратегия современности // Красная книга культуры. М., 1989. 5 Боас Ф. Ум первобытного человека. М., Л., 1926. 6 Райл Г. Понятие сознания. М., 1999. С. 116. 7 Рассадина С.А. Герменевтика удовольствия: наслеаждение вкусом. СПб., 2010. 8 Ницше Ф. К генеалогии морали / Соч. в 2-х тт. Т.2 М., 1996. С. 420. 9 Павленко А. Теория и театр. СПб., 2006. 1 2