Читать &quot

Николай Немытов
КУРГАННИК
Я ходил по всем дорогам,
И туда и сюда,
Обернулся и не смог
Различить следы.
Виктор Цой.
КУРГАН РЫТЫЙ
Где-то далеко прокричал петух: пришло время самого глубокого сна и первой рассветной
песни. Через минуту-другую крик повторился – молчание было ему ответом. Ничто не
потревожило сырых от росы сумерек. И тогда неугомонная птица прокричала в третий раз
неистово, сильнее прежнего, выкладываясь в этом порыве полностью, без остатка. Звук повис в
сыром воздухе, замер на последней ноте и тут подоспела подмога: на другом конце деревни
запевале ответила другая птица, потом третья, еще одна и еще. Наконец, перебивая друг друга,
петухи устроили утреннее состязание. Мир дрогнул, очнулся от глубокой темной дремоты. Низко
стелясь по сухим стеблями осенней травы, по степи пронесся ветерок. Все стало иным, неуловимо
изменилось в привычную для людей сторону. Призраки ночи отступили, отступили тревоги и
томленья, порождаемые неведомой человеку тьмой. Мир вернулся в привычную колею
сентябрьского утра.
Макар приподнялся, осмотрел округу. Чужой мир ушел не сразу. Он, словно горячее марево,
искажал окрестности, создавая двойников и фантомов. Даже курганов некоторое время было два:
изображение прошлого, украшенное каменной стелой, маячило растянутым миражом над
проявившимся курганом Рытым. Смена миров длилась несколько секунд, но Макара всегда
захватывало это зрелище.
Вот и растворились миражи. Теперь можно не бояться ловушек и всадников: степь была
пуста. Серый туман лежал в балках, путался среди высокой травы, но еще не поднялся выше
пояса.
На этот раз не удалось подойти к кургану ближе, чем прошлой ночью. Удастся ли вообще
пройти зону? Кто знает? А жаль…
Человек устало побрел к рукотворному холму, похожему на остров, плывущий в туманном
море. Только теперь нет подхода к тайне могильника. В который раз попытка не увенчалась
успехом, и сколько еще зона будет активна, одному Богу известно. А там снова годы ожидания.
Быть может, ему, Макару, уже никогда не удастся попытать счастья здесь, у кургана Рытого.
Его дед был совсем молодым, когда со своими товарищами попытался достать скифские
сокровища из могильника. Копали целый день, а под утро яма землей заросла. Поначалу
струхнули. Посовещались малость и решили копать день и ночь, покуда не доберутся до
сокровищ. Может, курган при людях осыпаться не станет. Коварный холм новое коленце выкинул.
Земля копалась хорошо, и к вечеру яма была в полтора человеческих роста. Тут-то земля и
пошла потоком назад. Из удальцов только дед Захар жив остался, он в лагере кашеварил.
Рассказывал старый курганник, что земля зыбкой стала под ногами тех, кто в сторонке от раскопа
стоял, а те горемыки, которые в яме были, даже крикнуть не успели.
Потом здесь дважды копали археологи. Об этом уже сам Макар справки наводил у местных.
Первую экспедицию в 1926 году якобы перебила банда белогвардейцев-врангелевцев. Прятались
бандиты в подземелье, что связано с курганом тайными ходами. Археологи, мол, вскрыли ходы те,
а ночью белогвардейцы вырезали всех до одного.
1
Вторая экспедиция пришлась на годы развала Советского Союза. Приезжали люди из города,
толкались в деревне, ходили к кургану, даже брались копать, но вскоре все затихло. Техника у
кургана не развернется, вручную копать не стали. Так и остался курган рытым, с небольшой
воронкой на самой макушке: то ли снаряд во время войны угодил, то ли след от археологов
остался.
Туман поднялся в воздух и скрыл весь белый свет своим молоком. Макар быстро промок, от
футболки и брюк валил пар. Он опустился на колени, сел на пятки, руки ладонями вверх легли на
бедра. Глаза закрылись сами собой. Его душа объяла окружающий мир и растворилась в нем,
легла под сухой осенний дерн, взглядом устремившись в пелену туманного неба.
Дед Захар говорил, что курган тот непростой. Кроется в нем темная сила. Бугры обычно
заложены на чью-то голову, и порой не одну, а может, на какой-нибудь пустяковый поступок. Ну,
выйдешь там в полночь в степь, плюнешь через оба плеча по три раза и прокукарекаешь, клад
древний тут же тебе и откроется. Но если нужна жертва человеческая, то лучше бросить эту затею:
со зла он зарыт, из ненависти, от такого добра не жди.
- А в Рытом сокрыто не злато и не серебро.
- Чего же там, дедушка?
Захар лишь улыбался, морщинки-лучики собирались в уголках серых, по-молодому ясных
глаз, согревая внука будто солнцем.
- Вот и отыщи ответ.
«Чтобы получить ответ, надо правильно задать вопрос. Чтобы правильно задать вопрос, надо
знать большую часть ответа», – прочел когда-то Макар в старом потрепанном томике фантастики,
и ему посчастливилось откопать среди старых книг и журналов в совхозной библиотеке не только
книги по археологии Крыма, но и старые тетради экспедиции 1926 года.
«Рабочий землекоп Петренко был ранен в ногу стрелой! – писал один из участников
экспедиции. – Я бы решил, что это скифская стрела, не будь она такой новой. Мы явно кому-то
мешаем, и этот кто-то весьма хитер и образован. Он хочет, чтобы поверили в проклятие кургана,
если взялся мастерить такие стрелы». Дальше: «Проездом был Игнатий Яковлевич. С его
специализацией на нашем раскопе делать нечего. Мы славно провели вечер, слушая его рассказы о
московских подземельях, и по утру он отправился далее в Симферополь. О том, что якобы мы
нашли подземелье в кургане – досужие россказни местных».
Макар ощутил волнение при упоминании некоего Игнатия Яковлевича. Судя по дневнику, он
занимался поисками подземелий, в том была его специализация. В 1926 году это мог быть только
один человек – Игнатий Яковлевич Стеллецкий, известный в то время специалист по подземельям.
Но оставался нерешенным вопрос: почему местные были уверены, что археологи нашли
подземные ходы?
От Спиридоныча, местного старожила, Макар узнал, что до Великой Отечественной на
совхозных полях часто находили каменные плиты.
- Сдвинешь такую, а под ней костяк человеческий, казаны, горшки стоят. Старики нам
молодым тогда еще говорили, мол, то человеческие жертвы, совершенные нехристями, –
рассказывал Спиридоныч таинственным шепотом, дыша убойным перегаром.
Сразу стала понятна история происхождения подземелий в Гострой Могиле. Такие
захоронения, красочно описанные стариком, оставила после себя кемиобинская культура,
существовавшая в Крыму во 2-ом тысячелетии до нашей эры. Первое такое захоронение нашли
при раскопках кургана Кеми-Оба в 1957 году. После такие захоронения были обнаружены едва ли
не по всему Старому свету: в Африке, в Азии и Европе. Четыре стены, составляющие каменный
ящик, украшали рисунком из красных, белых и черных полос, причем рисунок каждой могилы
дважды не повторялся. Подобными узорами украшали стены даже шумеры. Для Макара главным
было одно: курган Рытый под Гострой Могилой некогда являлся центром целого сакрального
комплекса, а археологи в 1926 году просто привели в действие охранную систему – что-то вроде
«растяжки» на военной тропе, – за что и поплатились.
Очнулся он, когда веки залило красным светом, приятное тепло солнечных лучей согрело
лицо и живот. Тело с наслаждением потянулось к протаявшей синеве неба, по которому
проплывали блеклые клочья тумана. Трава, увешенная каплями росы, сверкала мириадами
2
крошечных самоцветов. Радостная сила наполнила душу, заставляя трепетать жилы и мышцы.
Макар обнажился до пояса и понесся вниз с кургана, купаясь в холодной росе.
СПИРИДОНЫЧ
Ветер норовил перевернуть страницу, улучив момент, взъерошить все листы, и Макару
пришлось придавить их другой книгой. Тогда ветер принялся играть уголками, будто у него были
невидимые пальцы. Зотов пресек это баловство, опустив на книгу свою властную длань. Наконец
он дописал цитату, поставил точку, и тут же дуновение с готовностью подхватило широкие листы
освободившейся тетради. Игра продолжалась.
Гуси, до этого мирно беседовавшие на своем голгольском языке, заорали благим матом.
Вождь стада, серо-белый Колдяк, встряхнулся с головы до кончика хвоста и вытянулся во фрунт,
задрав оранжевый нос к небу.
На песчаной дорожке сада появился старичок в сером поношенном костюме и старой мятой
кепке.
- Здорово, Макарка! – крикнул он издалека, сторонясь гусей.
- Здорово, Спиридоныч! Проходи, гостем будешь!
Старик сделал пару робких шагов, но Колдяк распахнул крылья и готов был пойти в атаку.
- Вот зараза, – буркнул Спиридоныч, боясь двинуться с места. – Ну у тебя и гусяра! Шо
цепной пес!
Макару пришлось отогнать птицу, готовую вцепиться в брюки гостя.
- Кто же в состоянии выдержать такой перегар? – поморщился Зотов. – Потому-то все
деревенские псы и гуси на тебя, Спиридоныч, кидаются.
- Тю на тебя, Макарка! Эт ж диколон!
Макар провел гостя к столу под старой черешней и усадил на лавочку.
- С чем пожаловали, Владимир Спиридоныч?
- Ох, погода нонче! – начал как всегда старик. – Увесь август мочило, теперьча печеть – мочи
нет. Он снял кепочку и вытер ладонью мокрую лысую макушку.
- Точно, – согласился Макар, собирая книги. Когда он закрыл тетрадь, взгляд гостя упал на
рисунок под ней. Спиридоныч сразу понял смысл изображения.
- Усе подходы шукаешь, – кивнул он на карту кургана Рытого.
- Шукаю, – кивнул Зотов. – Ладно юлить, Спиридоныч. Тебе малиновой или вишневой?
Старик сделал обиженный вид.
- И шо ты за человек, кузнец, – возмутился он. – Ни поздоровкаться, ни поговорить. Враз за
дело! А можа, я к тебе не за энтим?
- Ну извини, деда – с улыбкой развел руками Макар, – шампанского я не делаю.
- Ой-е-ей! Грамотный, аж крутится!
- Ладно, не обижайся, Спиридоныч, – примирительным тоном произнес Зотов.
Он сходил в дом, принес пластиковую вазу с крутобокими зеленокожими яблоками и
красивую винную бутылку с вишневой наливкой.
Самогон в Гострой Могиле гнали все, и Макар закупал лучший, превращая его в наливки и
настойки, которые после шли на изготовление специального напитка, поднимающего общий тонус
организма, способствующего быстрому заживлению ран. «Захаровка» – названная в честь деда
Захара, создавшего ее, – не раз спасала курганника в ночных походах, и стеклянная «баклажка»,
оплетенная толстым кожаным шнуром, постоянно висела у него справа на ремне во время
вылазок. Другой тары, кроме стеклянной, Макар не использовал: пластик и железо придавали
иной вкус и нарушали баланс компонентов.
- Не пойму я, Макарка, – чмокая сочным симиренко, сказал Спиридоныч, – ты не пьешь, а
наливочка – одна смакота.
- Тебе нравится, и мне приятно.
- В энтом, – старик аккуратно наполнил стопочку, – мене радостно, шо вроде посля ей и
навеселе, да домой сам плендаю.
3
Он с размаху хлопнул вишневки и причмокнул.
- Ах! Э-э-эх! – передернул плечами, со стуком приземлил стопку. – Вот ты ходишь и ходишь
на тот бугор, будь он не ладен. А знаешь, чего балка подле него Шпаковской зовется?
- Слыхал.
- Слыхал, – передразнил хозяина старик, почувствовав себя героем. – Видал? – обратился он к
гусаку, важно идущему мимо. Колдяк рявкнул и отвесил земной поклон. Спиридоныч махнул на
него рукой как на безнадежного: – Эх, дура! – И к Макару: – Слыхал он. Я вот, как щас, помню, че
при помещике делалось.
Зотов и бровью не повел, а сам удивился: это же сколько старому болтуну лет, если он
помещика Шпаковского видел?
- Э-э, Макарка, нечистое место, я тебе скажу, балка-то. Чой-т те Бр… Бермец… Бремецкий
триюгольник. Днем еще можно пройти или скотину пасти. Но ежели до захода солнца не успел
оттель выйтить – се, едре е корень, пропал. Да че там! Среди бела дня пропадали.
Шел человек, и нет человека, хоть собаками иши. По траве видно: шел, – а дале словно в небо
улетел. Бывает, появится там хатка, зайдет путник в нее ночь перекоротать, она возьмет и в землю
опуститься вместе с человеком. Посля только косточки в травушке находють.
Оттого балка Шпаковской зовется, что жил когда-то у нас тута помещик Шпаковский. Хотел
ен распахать земли округ балки да саму балку засыпать. Только не далась она ему.
Пропала как-то его старша дочка Христина. Покуда день ясный был, шукали. К вечеру
мужиков в степь ни калачом, ни батогом не могли загнать. Помещик бесится, орет. Потом в конец
обессилел, стал слезно просить. Кто-то из мужиков сжалился, поведал про тваго прадеда, Макарка.
Побрел к нему Шпаковский на поклон.
Дело так складывалось, скажу я тебе: дед Степан в Гострой Могиле в ту пору лекаремзнатцем славился. Людишки наши частенько его в степи на кургане видали. Место там
колдовское, и трава всяка лечебна там сильнее растет. А Христя Шпакова, дитя тоже вроде
обнакновенное, но с малым прибабахом. Цветочками часами любовалась, букашек-таракашек
разглядывала. Шоб ее не печалить, помещик на дрофу за сто верст ездил, и добычу втихаря на
кухню носили.
В энтом они сошлись, прадед твой Степан и Христиночка. Он ей рассказывал, а она за ним по
пятам с утра до вечера. Помещику то не по нутру стало, пытался он образумить дочь, да куда там.
Она у себя запрется и стоит у окна цельный день.
Вот поди ж ты, пришлось самому Шпаковскому к Степану идти.
- Не в силах я помочь тебе, – ответил Степан.
Рухнул помещик на колени, просит слезно, на все готов.
- Сам ты виновен. Мало тебе данной Богом земли, еще в балку полез, – укоряет знатец.
Отрекается Шпаковский от проклятых земель, клянется бросить их.
- Помогу я тебе, – сжалился дед. – Да только жива ли дочка твоя – не ведаю. Готовься к
худшему. А покуда молись Господу, проси прощенья за все свои грехи так же слезно, как меня о
помощи просил.
Ушел Степан ночью в балку.
Спиридоныч смолк, о чем-то тихо вздохнул.
- Воротился он к утру, – продолжил старик, – весь в пыли и грязи. Не иначе всю степь на
брюхе исползал. Правая рука перевязана, тряпица в крови. Принес ен только шляпку молодой
барышни. Мать ейна, говорят, сознания лишилась, а посля вовсе умом тронулась. Вызвали
полицию. Рыскала она по всей степи, только даже следа не нашла. На Степана все и свалили.
Однако же дед до суда не дожил, помер в своей хате. Народ гутарил, что Шпаковский дюже
грешен был, не смог все замолить перед Богом. Степан часть на себя взял, часть безумием барыни
обернулось. Не гоже жалеть грешников, Бог сам знает, кого как карать, а Степан пожалел. Так
гутарили.
Спиридоныч смолк, налил себе еще, закусил долькой яблочка.
- Еще сказывали: ежели с небес звезда упадет, обязательно в балку скатится, – вставая с
лавки, добавил он. – Ну, благодарствуй, Макар свет Платонович. Пора и честь знать.
- Счастливо, Владимир Спиридонович, – в тон ему ответил Зотов. – Спасибо за рассказ,
только Степан мне не прадед, обознался ты.
4
- Можа, по родству кровному и так оно, – пожал плечами старик, – тока по своему
курганному делу вы в самом родстве и есть.
СОН О МЕДУЗЕ
Этим утром Макар вскочил с постели ни свет ни заря. Быстро управившись по хозяйству,
засел за книги, благо в субботу в кузницу ехать не надо – выходной. Курганника растревожил сон,
а явь со всеми своими мифологическими подробностями. Такое с ним случилось впервые, хотя в
деревне ходили слухи о ярких реальных сновидениях.
Шпаковская балка располагалась почти в полукилометре от Гострой Могилы, однако Зотов
нисколько не сомневался, что зона оказывает свое аномальное воздействие на людей, и сны стали
подтверждением тому. Никто и никогда не рассказал бы ему о своих сновидениях, но и держать
все при себе люди не могли, кое-что просачивалось, обрастая слухами, выдумками пересказчиков.
Потому, когда Спиридоныч стал рассказывать, Макар сразу смекнул, откуда старик знает такие
подробности о событиях едва ли не вековой давности и почему он стал свидетелем происшедшего.
Но еще больше курганника взволновало собственное сновидение. Выдумка ли это или
реально произошедшее событие? Макар открыл книгу, на странице четко отпечатано знакомое
изображение: круглые глаза, растянутый рот с торчащими из него клыками, высунутый язык и
клубок змей вместо волос – Горгона Медуза. С одной стороны, жуткое чудовище греческих
мифов, с другой – прекрасная Лебединая дева, дочь титана Форкия, Морского Старика из еще
более древних мифов тех же греков.
Он протянул руку к ниспадающим до земли ветвями ивы и чуть отодвинул эту зеленозолотую занавесь. Над синим, как зимнее небо, озером возвышалась темно-красная скала с
золотыми и белыми жилами. Водопад тонкой кисеей падал с ее высоты в озеро, порождая
серебристый перезвон капель и струй. Поток был столь тонок, что казался пологом из
серебряной материи, прошитой жемчужными нитями и наброшенной на скалу.
Пять прекрасных дев, сбросив белые одежды из невесомого лебяжьего пуха с большими
белыми крыльями, с разбегу бросились в воду. Белая пена закипела вокруг резвящихся прекрасных
существ. Но шестая, та, что краше всех, вела себя сдержанно и спокойно: неторопливо собрала
золотые локоны в узел на затылке и царственно вошла в воду. У него захватило дух, когда
девушка поплыла к сестрам, не спеша рассекая поверхность озера.
- Персей
Герой вздрогнул. Сильная рука схватила его за запястье, глаза спутницы гневно сверкнули.
Афина! Восхищайтесь ей, поклоняйтесь ей, если не хотите заполучить опасного, коварного врага.
Богиня пристально посмотрела на него, неприятный холодок пробежал по спине Персея. Она
была вовсе не красавица, тем более если сравнить ее с Лебедиными девами – златокудрыми
Горгонами, серебристоволосыми Граями, – купающимися в озере. Однако в ней была сила другого
порядка, которая влекла к ней героев и подчиняла их ей. Руками героев Афина творила
божественное правосудие от имени своего отца Зевса, не считаясь с потерями. Рис. 1
Взгляд Персея невольно упал на темный плотный платок, повязанный поверх ее нагрудника.
Всю дорогу богиня не снимала его и строго следила, чтобы он нигде не сполз или, еще хуже, вовсе
не слетел. В такую же материю был завернут круглый шит, лежащий с нею рядом. И то и
другое Афине дал отец перед дальней дорогой сюда, в Гиперборею. Какая сила таилась в этих
доспехах, Персей не знал, но подозревал, что все это изготовлено бежавшим Дедалом и
находится здесь не зря. Многое Искуснейший увез с собой на Крит, однако то, что лежало в
сокровищнице Зевса, осталось нетронутым, и чудные доспехи наверняка именно оттуда
- Что дальше? – спросил Персей.
- Ты должен сделать все, как я тебе говорила, – ни тени сомнения, будет так, как сказала
Афина.
- Вот она, Медуза, – в голосе презрение и ненависть через край.
Она плескалась среди сестер, полностью отдаваясь наслаждению. Персей видел то ее
упругую высокую грудь, то плавную линию бедер, то нежный живот. Синие очи светились
5
счастьем, ресницы, словно опахала, двигались над ними плавно, царственно. Медуза,
единственная из сестер, была коронована: в золоте волос видна диадема из змеек зеленого
золота. Головки змеек, сверкающие самоцветами, обрамляли ее прекрасное лицо: одна опускала
свою головку на лоб меж бровей; две касались головками висков; еще две лежали на щеках;
последняя пара касалась низа скул.
Персей вновь дернулся, в этот раз от нещадного щипка.
- Очнись, герой, – прошипела Афина. – Помни: тебя ждет Андромеда.
- Конечно, – буркнул Персей.
- Тогда действуй!
Он покорно полез добывать платье Медузы.
Дедал славился своими крылатыми сандалиями, которые делал их чистого золота. Такую
обувь предпочитали все Крониды и не позволяли мастеру делать ее кому-либо другому. К большим
крыльям они относились скептически, потому что почти все гипербореи пользовались ими, а
живущие за Бореем – в родстве с презренными титанами, и, значит, крылья не для олимпийцев.
Поэтому Зевс даже не обратил внимания на две пары крыльев, изготовленных Дедалом, а мастер
их так тщательно прятал. Призрак мести великого Олимпа стоял за его спиной, когда
Искуснейший торопливо заканчивал крылья для сына. У страха глаза велики, но расплата
мастера за собственный страх была ужасна.
Оказалось, крылья сандалий, как и крылья Лебединой Медузы, имели один и тот же рисунок
пера, непостижимый для взгляда несведущего человека. Мало того, все платье красавицы
Горгоны было связано из такого пуха. Какую же чудную силу должно иметь такое одеяние!
Персей почти не чувствовал его веса в руках, а материя, наверное, могла пройти сквозь кольцо с
тонкого пальчика Андромеды.
- Отлично! – Афина вырвала из рук, злорадно хохотнул.
- Очнись, герой! – Она бесцеремонно хлопнула Персея по плечу. – Сейчас эти утки улетят, и
мы поговорим с подругой… по душам.
Богиня пристально посмотрела ему в глаза.
- Не вздумай подвести меня, брат, – прошипела Паллада.
Даже сразу не поймешь, кто из них большая змея.
- Может, хватит? – угрюмо произнес герой. – Если я здесь, все сомненья отброшены. Меня
ждет невеста.
Афина согласно кивнула:
- Хорошо, очень хорошо.
Тем временем пятеро Форкид, беззаботно смеясь, оделись и улетели, оставив
прекраснейшую на берегу.
- Догонишь – расскажешь, кто он! Какой он! Откуда он! – кричали сестры, поднимаясь в
небо. Все было воспринято как шутка пылкого поклонника. Афина вновь оказалась права: она
рассчитывала именно на это.
Медуза осталась одна, вовсе не смущенная своей наготой, но немного расстроенная
сложившимся положением. Она огляделась в поисках скромного воздыхателя.
- Где же ты? – позвала она, глядя прямо на Персея. – Выйди, покажись!
Герой невольно пригнулся ниже к земле, хотя понимал, что Горгона не видит его.
Со злорадной усмешкой Паллада надела свой шлем, украшенный золотой фигурой совы с
распростертыми крыльями, как императоры надевают лавровый венец, подхватила крепкое
копье с широким наконечником. Ивовые ветви сами распахнулись перед ней, и Афина выплыла на
песчаный берег.
«Стерва!». Плечи богини чуть дрогнули, будто она услышала мысли брата. У того даже дух
перехватило, но Палладе было не до этого. Она мстила!
- Ты?! – удивилась Горгона.
- Я! – Афина гордо вскинула подбородок.
- Что в этот раз? Отравленный наконечник копья, коварные чары, хитрый удар?
- К чему? – пожала плечами богиня. – Я смотрю, напиток с ядом забвения не подействовал.
Коварство не помогает, хитрость бессильна. Осталось одно.
Левая бровь Медузы удивленно приподнялась.
6
- Поединок! – с вызовом крикнула Афина. – Честный поединок!
Медуза улыбнулась и вдруг рассмеялась; даже слезы выступили на глазах – так Горгона
задорно хохотала, прикрывая ладошкой рот.
Персей, сидящий в засаде, криво усмехнулся: честный поединок с Афиной? – действительно
обхохочешься.
Пальцы Паллады, сжимающей древко копья, побелели, оружие стало медленно погружаться
тупым концом в песок.
- Хватит! – Она словно гавкнула.
Медуза смахнула с ресниц слезы.
- Ах, прости. Что-то нашло.
Афина скрипнула зубами, перемалывая оскорбление:
- Приступим немедля!
- Как пожелаешь, – пожала нежными плечами Горгона.
Паллада пошла по кругу, обходя соперницу слева, а Медуза словно погрузилась в глубокое
раздумье. Ее глаза прикрылись длинными ресницами, умиротворенное лицо было обращено прямо
к Персею, отчего у героя перехватило дух.
«Красота незнаемая!».
Время потянулось долгими мгновениями, Персей замер, потрясенный красой девы. Он летел
уничтожить жуткое чудовище с медными когтями, с телом, закованным в крепкую броню, чей
единственный взгляд опустошал целые страны. И теперь…
Он почти рванулся, чтобы упасть на песок к ее ногам и признаться в своих страшных
замыслах, но мир ожил, прекрасное тело грациозно изогнулось, пропуская мимо широкое жало
копья из черной крепкой бронзы. В следующее мгновение началась такая круговерть, что Персей
порой не успевал осознать смысл действий.
Афина постоянно атаковала, напористо наступая на соперницу. Все, как учил отец
Громовержец, незнающий или, скорее, непризнающий поражений. Это разница – не знать и не
признавать. Не знает поражений настоящий мастер боя. Даже само поражение он принимает
как новый урок, шаг к совершенству. Не признавать – упрямо идти к цели, а цель – смерть
противника, и чем она будет страшнее, тем лучше.
Медуза проваливала яростные атаки, уворачиваясь от ударов. Ей даже не приходилось бить
Афину: Горгона просто выставляла навстречу движения соперницы кулак, локоть, стопу, и
Паллада натыкалась на эти препятствия и, двигаясь по инерции собственного тела, едва
успевала уклоняться от столкновения. В конце концов Медуза, в очередной раз пропустив дочь
Зевса мимо себя, с разворота ударила ее ладонью между лопаток. Афина вскрикнула от
неожиданности и упала в песок. Прекрасный шлем слетел с ее головы, темно-русые кудри
рассыпались по плечам. Паллада медленно поднялась на ноги, ее тяжелый взгляд готов бы
испепелить соперницу, грудь тяжело вздымалась. Горгона, напротив, была само спокойствие.
- Достаточно? – поинтересовалась она.
- Нет, – прохрипела Афина. – Отсюда уйдет только одна из нас. Только одна.
Медуза огорченно вздохнула. Она стояла спиной к Персею и не заметила его появления из
укрытия. Герой шел как на собственное заклание, автоматически переставляя ноги: глаза
Паллады держали его лучше оков.
- На этот раз все кончится! – прокаркала богиня. – Все кончится, Андромеда!
«Андромеда… Не надо колебаться. Горгона – тварь… тварь!».
- Что? – растерялась титанида, но петля не дала ей договорить. Сильные руки оторвали
Медузу от земли, прекрасное тело забилось в конвульсиях.
- Смерть тебе, проклятая!!! – завопила Афина, безумными глазами глядя на муки соперницы,
Персей держал, пока бездыханное тело не повисло в его руках.
«Все… Все… Что я наделал!!!».
Задушенная мешком упала к ногам Паллады. Афина захохотала во все горло. Подняв руки к
небу, она стала кричать о свершившемся правосудии, о проклятии на головы титанов, о славе
Олимпа. А герой стоял рядом, угрюмо глядя на мертвое тело, укрытое длинными золотыми
волосами, словно птичьим крылом. Черная, непроглядная тьма заполнила его душу. Когда богиня
велела ему отрезать голову Горгоны, он сделал это безропотно.
7
- Держи за волосы, – сказала Афина, сбрасывая плащ с черной полированной поверхности
щита, в котором отразилось еще совсем недавно такое прекрасное, а теперь перекошенное лицо
с выпученными глазами и высунутым языком. В центре щита стало проявляться светлое пятно,
в котором отпечаталось изображение ужасной головы с растрепанными золотыми волосами,
перепачканными в крови и змеями короны между ними. Покончив с этим, Паллада скинула платок
с нагрудника из того же черного материала. Магическое действо повторилось.
- Прекрасно! – восхитилась Афина.
Персей оскалился ей в ответ, сердце убийцы окаменело, разум накрыла черная пелена злобы.
Тем временем богиня складывала в мешок белое пушистое платье.
- Натяну на щит с внутренней стороны, – деловито произнесла она.
- От этого он станет легче.
Герой глянул в мертвое лицо Горгоны. Оно могло напугать кого угодно, а через пару дней оно
почернеет и станет еще ужасней. Зевс наверняка хранит для себя такой же щит, как у его
дочери. Изображение на нем получится просто кошмарным.
А Посейдон? Он в большом горе. Зевс-Дий об этом знает, потому к повелителю Атлантиды
послан Гермес. Хитроумный всегда найдет нужные слова утешения.
Персей бросил голову в мешок и стянул завязки и завязал узлом. Паллада, наблюдавшая за
братом, усмехнулась.
- Ты стал настоящим воином, героем без страха и упрека, – похвалила она. – Теперь ты
знаешь, каково убить злобную вражину.
Великая Хара – огромная черная гора, покрытая льдом и снегом, – возвышалась над
Молочным морем. Она была сердцем этой полярной страны. Когда-то давно боги бросили ее на
землю, и здесь возник прекраснейший край: цветные горы давали металлы и драгоценные камни;
плодородные долины кормили бесчисленное зверье, птиц и народы, живущие здесь; горячие
источники и грохочущие сопки обогревали эту страну, не давая холодам накрыть ее ледяным
пологом.
Снаружи кольца Рипейских гор, опоясывающих землю гипербореев, простиралась снежная
страна Борейского ветра – Вайю. Бураны и метели срывались со снежных вершин в заледенелое
море, грозя страшной смертью каждому, кто посмеет подступить к границам страны
блаженных.
У полосы прибоя стоял Тритон, угрожающе подняв огромную секиру. Обломки разбитого
корабля и трупы воинов усеяли весь берег. Он был сильнее пришельцев и возвышался над ними
нерушимым утесом, закованный в зеленую броню чешуи, но не был богом, как Афина.
- Верный пес Посейдона, – сквозь зубы процедила Паллада. – Прочь с дороги!
Водяной в ответ грозно раздул шипастые жабры, стал угрожающе надвигаться на
непрошенных гостей. Богиня лишь рассмеялась.
- Покажи ему, Персей! Покажи!
Герой вытащил из мешка отрубленную голову, уже испачканную в собственной крови. Ужас
и непомерное горе отразились в глазах титана. Скорбные рыдания вырвались из его горла,
рукоять секиры выскользнула из руки. Он рухнул на колени, закрыв глаза перепончатыми руками.
- Глупец, – фыркнула Афина. – Только корабль зря испортил.
Она приподняла подол, открыв сандалии с золотыми крыльями, и тут же поднялась в небо.
Персей поспешил за ней. Его ждала Андромеда.
КОЛДУН
Небо превратилось в огромную радугу: восток – сплошная фиолетовая до черноты полоса,
переходящая над головой в темно-синее, дальше в голубое и зеленое, ближе к закату желтое,
8
горяче-оранжевое и алое у самой кромки горизонта. Лежавшие над горизонтом облака казались
островами в желто-зеленом море, а сам горизонт будто и не срывался вниз, наоборот, изгибался
кверху, теряясь в туманном мареве. Вогнутая земля, по которой ярко-желтой полосой двигался
самолет.
- Как комета, – прошептала Лиза.
- Болид, – поправил Макар.
- Это как? – спросила она, глядя на него сверху вниз.
- Яркий метеорит.
Ее брови удивленно дрогнули, голубые глаза лукаво усмехнулись.
- Иногда при падении они поют, – добавил Зотов.
- Какой вы умный, Макар Платонович.
- Умный, аж крутится.
Лиза хохотнула:
- Такое мог сказать только Спиридоныч.
- Он самый. – Макар поднялся с теплых досок и сел рядом с подругой. Маленькая хрупкая
Лиза прислонилась к его плечу. Ее темно-русые коротко подстриженные волосы выгорели на
солнце, и сейчас отблески заката превратили их в темное золото, а голубым глазам придали
зеленоватый оттенок.
- Чего смеешься, рыжий? – улыбнулась она.
- Это не смех, это радость. – Он приобнял подругу за плечи, уткнулся носом в густые локоны.
Аромат ее волос слегка вскружил голову.
Здесь, на развалинах тракторной бригады, было их любимое место. Отсюда и на запад,
северо-запад тянулась изрезанная балками земля, с юга ограниченная лесополосой. Целина –
сплошной ковер сухих трав, среди которых причудливыми силуэтами темнеют остовы огромных
колючек, окаймленных багряным светом заката. В ложбинах уже крадутся синие сумерки, вьются
лентами меж травами, припадая к самой земле. А на крыше мастерской еще стоит дневное тепло,
воздух замер, утомленный горячим солнцем.
- Я хочу сделать тебе подарок, – прошептала Лиза. В ее маленькой ладошке лежал голубой
шарик размером с голубиное яйцо с металлическим ушком, сквозь которое был продет шнурок. –
Это лунный камень. Я его заговорила, и теперь тебя никто не может ранить.
- Аминь, – прошептал Макар. В закатном свете цвет голубого окатыша сгущался в глубине до
темной сини, и, казалось, в нем скрыта искра яркого света, дающая блики на его поверхность.
Макар не любил и не носил никаких кулонов, однако отказывать было нельзя.
- Что же, витязи носили щиты на левой руке. Значит, и заговоренный камень пусть будет там,
– решил он. Зотов сложил шнурок вдвое и надел амулет на левую руку и удивился: – Он словно
тут и должен быть.
Лиза потянулась к нему, обняла за шею. Весь мир с балками и курганами полетел куда-то в
тартарары, а может, просто на время отвернулся, как культурный прохожий, но вскоре напомнил о
себе пролетающим в вышине самолетом.
- Удачи тебе, мой курганник.
- Спасибо.
Но выпускать из рук не спешил, будто почувствовал что-то неладное, тревожное: возникло
холодное дуновение, волчьими глазами уперлось в спину и растаяло в колючих зарослях
шиповника. Девушка расценила его колебания по-своему. Тонкие трепетные пальчики
взъерошили ежик рыжих волос на затылке, нежные губки коснулись отвердевшего от мимолетной
тревоги рта. Отлегло, отпустило, скорее всего, показалось: зона пока в дремоте, и еще пару часов
сумеречная степь будет спокойна.
Макар облегченно улыбнулся.
- Мышка моя конопатая.
- Ой, а сам-то! – Лиза игриво поймала его за нос. – Нос картошкой, веснушек – не меряно.
- Видишь, как мы с тобой похожи, – его карие глаза смеялись.
Тревога пришла внезапно, когда они были в десяти шагах от калитки. Лизе оставалось войти в
нее и огородами пройти к дому, но Макар обернулся и окликнул.
9
Смерч в человеческий рост высотой возник из ничего, с хищной ловкостью кинулся к
девушке. Три шага назад Макар прошел в такт со словами: «Господи Иисусе Христе, Сын Божий,
помилуй мя грешного! Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа! Аминь!». Тяжелый булатный нож со
свистом врезался в смерч и воткнулся в землю в самой его середине.
В человеческом крике звучали боль и удивление, вихрь тут же опал серой пылью. На его
месте возник высокий бородатый старик в белых одеждах, он опирался на черный шипастый
посох. Нож Макара застрял у него меж лопаток, и белая хламида в том месте быстро потемнела от
крови. Старик повернул к курганнику голову, глаза, полные ненависти, полыхнули темным огнем,
рука повелевающим жестом толкнула перед собой воздух. Макар упал наземь и перекатился
вправо – взрывная волна прошла верхом, похолодив затылок и спину.
Старческая клешня выгнулась неестественным образом, вцепилась в рукоять ножа, торчащую
из спины. Колдун мычал от боли, вытаскивая благословленный клинок из своей плоти, пальцы на
рукояти задымились, будто держали раскаленный прут, но нож он все-таки вытащил и отбросил
прочь. Рана тут же исчезла, пропала кровь на рубахе, и дед подступил к Лизе.
- Прочь! – девушка попыталась оттолкнуть его от себя, однако колдун перехватил ее руки,
быстрым движением закрыл ей ладонью рот.
- Не люти меня, змеиное отродье, – густым басом произнес дед, и от этого гласа заныли
суставы, голову сдавило словно стальным обручем.
- Отпусти ее, Степан, – Макар поднялся из травы. Он сказал наугад, однако удивление
мелькнуло в глаза колдуна, и стало ясно, что Зотов не ошибся.
- Обернись, несчастный, – с презрением произнес старик.
Макар и так почуял опасность: дюжина всадников наскочила на него и… пронеслась мимо –
колдовской фокус, но этим дед выиграл несколько мгновений. Когда курганник обернулся, возле
калитки уже никого не было.
СОН О ТЕСЕЕ
Молитва не шла. Как Зотов ни начинал сто раз кряду, как ни жмурил глаза – ничего не
получалось. Только и смог: «Прости, Господи!» – да принялся за снаряжение.
На минутку прилег под открытым звездным небом. Малым мотыльком промелькнул молодой
нетопырь, малость пометался меж ветвями деревьев и канул в тьму небес. Светлой точкой прополз
спутник, а может, обломок какой, говорят, сейчас их не счесть.
Макар вздохнул, с наслаждением потянулся, закинув руки за голову.
Открылась бездна, звезд полна.
Звездам нет счета, бездне – дна.
И сверкающие небеса вдруг оплыли и исчезли.
Царь Минос стоял перед ним одетый в расшитое золотом платье для торжеств, довольная
улыбка не сходила с его лица. На груди его красовался золотой амулет: священный бык с
солнечным диском в рогах. Где-то за его спиной и спинами надменных вождей других критских
племен, гостей из-за моря, иногда появлялось знакомое лицо, но едва Тесей встречался с тем
человеком взглядом, как он вновь стремился спрятаться, словно боялся, что сын Энея его узнает.
- Так вот он какой, Тесей! – воскликнул Минос.
- Такой же толстый, как и все греки, – заметил смуглый черноволосый гость из Египта. Он
был гибок и строен, сила леопарда чувствовалась в его движениях.
Шутка была принята, и критский царь смеялся больше всех.
«Дедал!» – узнал прячущегося человека Тесей. Гости качались от смеха, и беглый мастер
лишился своего укрытия. Славный же он построил лабиринт!
Только человек, стоящий по правую руку от Миноса, не разделял всеобщей радости. Он
выглядел варваром среди пышно разодетых вождей: льняная безрукавка скрывала мощную грудь и
плоский живот, сильные руки со стальными браслетами на запястьях были скрещены на груди,
10
кожаные штаны степняка с далекого севера и дорогие золоченые сандалии, никак не
гармонирующие со всей одеждой. Легкая улыбка замерла на его губах.
- Толстый грек! Ха-ха! – не мог остановиться Минос.
- И быка ему найдем потолще! – захихикал какой-то вельможа. – Пусть ползают по арене!
Новый взрыв хохота охватил разряженную толпу. Варвар повернул голову к Миносу. Он
ничего не говорил и не супил брови, лицо его оставалось непроницаемым, однако повелитель
Крита вдруг поперхнулся, радость быстро сошла с лица.
Кто же этот варвар? Волосы темно-русые, коротко подстриженные, борода тоже, глаза
синие, словно небо над снежными вершинами высокогорья. Почему надменный Минос
подчиняется ему?
- Я думаю, пора начать, – спокойно произнес варвар.
- Да, да, – заторопился критский царь. Он дал знак стражам – подвести Тесея к толстой
деревянной двери, обшитой бронзовыми бляхами. Тесей успел услышать, как Минос приглашает
всех гостей в царскую ложу, и двери Лабиринта закрылись.
Лабиринты – древнее наследие легендарной северной прародины. Теперь уже забыли об их
истинном предназначении. Строят и рисуют все так же, но это просто символ. Дедал придумал
строить крепости-лабиринты, полные ловушек и тупиков, а Миносу он построил Лабиринт для
игрищ с быками.
Все народы и племена, живущие на берегах моря и поклоняющиеся священному животному,
присылают на праздник лучших укротителей-акробатов поучаствовать в поединках с критскими
быками. А непокорных греков бросают сначала в Лабиринт под трибунами, где их поджидают
воины-жрецы в золоченых масках быка. Когда же разгоряченные представлением зрители
потребуют крови, на сцену выгонят оставшихся в живых греков. Противник на арене
достанется им самый грозный – любимый белый бык Миноса, Минотавр. Потому в кровавую
жертву Крит требует самых сильных и красивых юношей и девушек.
Факелы чадили высоко под потолком. Тесей минуту стоял в неверном красном сумраке
подземелья, чтобы привыкли глаза. Он собирался начать путь, но вдруг услышал неясный шорох
прямо за своей спиной.
Человек, одетый в плащ с накинутым на голову капюшоном, в страхе отпрянул, когда
царевич развернулся к нему, готовый отразить нападение.
- Остановись, сын Энея! – воскликнул девичьим голоском незнакомец.
- Кто ты? – настороженно спросил Тесей, ожидая подвоха.
Она скинула капюшон, распахнула плащ. Будто луч солнца пробился сквозь гранитные плиты
Лабиринта: белое платье облегало стройный девичий стан, золотые украшения сверкали,
создавая вокруг незнакомки драгоценную дымку, отчего она представлялась воплощенным
идеалом красоты. На секунду царевичу показалось, что перед ним сама златокудрая Афродита.
- Я не богиня, – улыбнулась незнакомка, польщенная растерянным видом Тесея. – Я –
Ариадна, дочь Миноса.
- Если ты пришла посмотреть на мою гибель, то еще слишком рано, – сразу ополчился
пленник.
- Ах, Тесей, зачем ты осуждаешь меня! – с укором произнесла девушка. – Ты ведь даже не
знаком со мной.
Царевич насупился, чувствуя ее правоту.
- Чего ж ты хочешь? – буркнул он.
- Вот, – она протянула ему клубок белой пряжи. – Привяжи конец здесь у входа и иди. Нить
покажет тебе обратный путь.
Тесей надменно усмехнулся.
- Если я укрощу Минотавра, мне откроют парадные ворота, как всем победителям.
- О боги! – воскликнула девушка от досады. – Как же вы, мужчины, бываете глупы! Мой
отец всерьез намерен погубить тебя! Кто из эллинов прошел через парадные ворота и вернулся
домой победителем?! У тебя будет лишь один выход – назад через Лабиринт по пройденному
пути.
11
Царевич не мог принять помощь от дочери врага. Что-то внутри его пыталось пробить
коросту гордыни, монотонно твердя, что Ариадна права, что клубок – отличная идея, он
укажет обратный путь, но упрямство брало верх.
Тесей был непреклонен:
- Пусть так, но я и без нити найду обратную дорогу.
Девушка с жалостью посмотрела на несчастного упрямца.
- Он был прав, сто раз прав, – печально произнесла она. – Тебя погубит твой собственный
Минотавр – твоя гордыня. – Она бросила клубок к его ногам. – Поступай как хочешь. Одного не
пойму: почему такой человек помогает тебе?
- Так тебя кто-то послал? – понял Тесей.
Ариадна уже запахнула плащ, собираясь уйти. Он поймал ее рук.
- Кто тебя послал?
- Пусти! – вскрикнула она. Пальцы царевича тут же разжались.
- Кто тебя послал? – повторил Тесей, заслоняя ей выход.
- Пропусти.
- Кто он? Варвар в кожаных штанах и золотых сандалиях?
- Мое отсутствие заметят. Пропусти же наконец!
- Это варвар, да?
- Прочь с дороги!!!
Тесей отшатнулся от ее гневного взгляда. Ариадна золотой змейкой проскользнула мимо.
Еще некоторое время в подземелье витал нежный аромат ее благовоний.
Царевич поднял клубок шерсти. Дочь Миноса права: если он будет продолжать в том же
духе, Минотавра – ни критского, ни собственного – ему не одолеть. «А ведь варвар, скорее всего,
олимпийский бог», – догадался он, привязывая нить к костылю в стене. Только кто из них?
Ничего, ответ всегда в конце пути!
Воины Лабиринта оказались все, как на подбор, высокими и широкоплечими мужами. Они
вставали на пути Тесея, словно вырастали из камня. Вооружение их было различным, и методы
борьбы различались, но царевича этого не волновало: он был знаком со всеми видами оружия,
какие только существовали в Ойкумене, а Хирон научил справляться с любым соперником.
Однако не только воины угрожали Тесею: ловушки и капканы подстерегали на каждом шагу.
Плиты потолка падали на голову, стены сходились, в полу открывались бездонные провалы,
стрелы и дротики летели в него из скрытых в стенах отверстий, острые клинки грозили
разрубить на части. Он кожей ощущал каждое движение, малейшую угрозу – долгая наука
учителя теперь спасала ему жизнь.
Когда перед ним открылась очередная дверь, солнечный свет немилосердно ударил по глазам,
шум бушующей толпы оглушил его. Это оказалась зарешеченная толстыми бронзовыми
прутьями гранитная ниша в стене круглой арены. На высоте в два человеческих роста
начинались трибуны с орущими зрителями. В отдельной ложе с навесом сидел царь Минос в
окружении гостей и подданных. Забыв о великолепных фруктах и винах, именитые люди кричали
и жестикулировали не меньше простых горожан. Только двое спокойно беседовали по правую
руку от повелителя Крита. Загадочный варвар что-то говорил прямо в маленькое розовое ушко
Ариадны, иначе она просто не услышала бы его голоса из-за гвалта, царившего на трибунах.
Критская принцесса улыбалась и что-то отвечала гостю. Они вместе весело смеялись.
«А тут стоишь в крови и дерьме, и что тебя ждет дальше – одни боги ведают!» Тесей
сплюнул на пол. Хоть кровь пока не твоя, пара порезов – не в счет. Он еще раз взглянул на
царскую ложу и встретился глазами с варваром. Тот был по-прежнему спокоен.
«Да кто же ты? Если бог, то кто из них?» Золотые сандалии – может, в них ответ? Сын
Энея вдруг увидел, как варвар кивнул ему, именно ему и никому другому.
Гранитная плита за его спиной ушла вверх, и Тесею стало не до загадок. Израненная девушка
в порванных одеждах упала прямо ему в руки, а стенная плита и не собиралась опускаться,
чтобы преградить путь здоровенному стражу с двойной секирой в руках, который гнался за ней.
Из рук несчастной выпал кинжал, и царевич, не раздумывая, воспользовался им – лезвие по
рукоять вошло в горло преследователя. Выпучив удивленные глаза, воин рухнул на пол, и
12
гранитная плита опустилась ему на голову. Тесей выругался: теперь каменный пол был скользким
от мозгов и крови. Он заботливо перевязал раненую и усадил ее в сторонке, на чистый гранит.
«Да, наверное, эллины еще дикари, если их женщины могут сражаться наравне с мужчинами
и выходить из Лабиринта».
Он наблюдал, как укротители-акробаты играют на арене с быком, и терпеливо ждал своей
очереди. Танцуя и извиваясь, акробаты прыгали через несущееся на них животное, опираясь на
длинные острые рога, перелетали через его холку, изящно уворачивались, и вопли одобрения были
им наградой. Если кто-то сбивался с ритма танца или делал ошибку в прыжке, разъяренный бык
сминал неудачника или насаживал его на рога. Ненасытные зрители выли от недовольства и
возмущения, танцоров выгоняли с арены под улюлюканье и свист. Другие акробаты и новый бык
занимали их место. (Рис. 2)
На протяжении многих лет только критянам удавалось выйти из главных ворот
победителями. В этот раз сценарий не изменился: критские акробаты загоняли мощного
золотистого тура. Измученное животное упало посреди арены, исходя желтой пеной, на песок
полетели украшения, зрители визжали от восторга.
- Ну, наш черед, – произнес Тесей.
Минотавр был огромен. Под белой ухоженной шкурой перекатывались глыбы стальных
мышц, маленькие красные глазки злобно горели, ноздри раздувались, поднимая песчаные вихри,
копыта величиной с человеческую голову рыли землю, оставляя глубокие канавки. Под
одобрительные крики зрителей бык с ревом пронесся по кругу, метнулся в одну, в другую сторону
в поисках противника и замер посреди арены мраморным изваянием.
Широкая улыбка озарила лицо Миноса. Он указал на животное, склонясь к самому уху
варвара. Тот, выслушав хвастливые слова, лишь кивнул в ответ. Ариадна целиком была поглощена
происходящим: ее тонкие пальцы вцепились в подлокотники кресла, она чуть подалась вперед,
отчего тонкая материя платья натянулась на высокой девичьей груди. В глазах принцессы была
тревога.
Толстые прутья решетки ушли в пол. Тесей собирался оставить раненую в нише: здесь бык
не достал бы ее, он уже ступил на арену, когда стены ниши стали сходиться, угрожая
раздавить девушку.
«Скромник Дедал! Слава Искуснейшему!».
На арену, кроме Тесея, вышли двое парней. Одного, тяжелораненого, раздавило стенами. Из
девушек осталась одна, та, что вышла следом за царевичем, ее надо сберечь.
Бык ринулся на парня, который стоял слева, под самой царской ложей. Несчастный был
ранен в ногу и едва успел отскочить в сторону.
Тесей сжал зубы. Боевая ярость бурным потоком стала вливаться в сердце, из него с кровью
в мышцы тела.
- И-и-е-а-а-а!!! – завопил он.
Бык еще крутил головой в поисках врага, когда эллин подбежал к нему сзади и что было сил
пнул зверя под зад. С дикими ревом тур резко повернулся. Тесей злорадно усмехнулся: «Это вам не
ритуальные танцы! Битва так битва!».
Бык ринулся вперед. Царевич легко запрыгнул ему на холку и, перекувыркнувшись по спине,
очутился вновь сзади чудовища. Сосредоточившись на поединке, он не слышал восторга
зрителей: нельзя было дать быку приблизиться к остальным.
Минотавр бросился на Тесея, едва тот возник в поле видимости. Больше царевич не радовал
публику изящными пируэтами, он вел бой. Уворачиваясь от острых рогов, человек наносил удары
кулаками по голове, шее и бокам быка. Зрители замерли: критская арена еще не знала такого
поединка. В полной тишине раздавались лишь звуки ударов, похожие на стук стенобитного
орудия. Все с ужасом наблюдали, как белоснежная шкура Минотавра покрывается темными
синяками – за каждого убитого эллина, за каждую погибшую деву, за каждого павшего
акробата!
В конце концов измученное побоями чудовище споткнулось и остановилось. Неуверенно
сделало пару шагов – и вновь остановилось. Пена хлопьями падала с морды Минотавра, мышцы
трепетали в судороге усталости, синяки налились дурной черной кровью. Тесей сам шатался от
усталости, кулаки ныли, костяшки кровоточили, но победа была еще неполной.
13
Бык порывисто бросился вперед, и время для эллина остановилось. Он видел медленный, очень
медленный бег чудовища и знал, что это последнее столкновение. Он видел напряженные лица
гостей, бледную физиономию Миноса с выпученными глазами, Ариадна, закусив губку, с тревогой
следила за поединком. Только глаза варвара горели задором, он одобрительно кивнул Тесею и
опустил большой палец вниз. Царевич усмехнулся и кивнул в ответ.
Он качнулся вправо, пропуская мимо себя опушенную рогатую голову, налитый кровью глаз
горел звериным безумием. Напряженная ладонь человека копьем пробила шею быка, разорвав
жилы. Чудовище дернулось, сбив Тесея с ног, и царевич кубарем покатился по песку. Раненый
Минотавр взревел, задрав голову к небу, из разорванной артерии толчками выплескивалась кровь.
Передние ноги его подкосились, кровавая пена залила белоснежную морду, бык, хрипя, рухнул на
песок арены. Предсмертная судорога волнами прошла по мощному телу. Потрясенные зрители
повставали с мест и, затаив дыхание, наблюдали за происходящим. Когда Тесей затих в десяти
шагах от сраженного зверя, слезы хлынули из глаз Ариадны, она уткнулась в грудь варвара и
разрыдалась.
«Так вот ты кто! – наконец ответил на мучавший его вопрос сын Энея. – Гермес Трижды
Величайший – посланник Олимпа и вечный странник!». Потому-то на нем были золотые сандалии
с крыльями, спрятанными под обмотки на икрах ног, и одежда дикого степняка-всадника с
северных окраин Ойкумены.
Размазывая слезы по грязному лицу, над царевичем убивалась спасенная им девушка.
- Чё ревешь-то? – просипел он, скосив на деву глаза. Шевелиться было лень, не то что
встать на ноги.
- Жив!
- Конечно! Уж и прилечь нельзя.
Он поднимался тяжело, словно отрывал от земли свинцовое тело, но когда выпрямился,
трибуны разом грохнули от восторга. В гневе Минос разбил вдребезги свое золоченое кресло.
Тесей доковылял до царской ложи и поднял над головой вырванный из шеи быка кусок мяса.
Ликование грянуло с еще большей силой. Царевич и рад был бы избавиться от этого кровавого
шмата, только пальцы свело судорогой.
- Держись, Тесей! Тебя благословляют боги! – раздались над его головой слова Гермеса.
Вот это номер – уснул! Вскочил как ужаленный, глянул на небо: фу-ты, от силы полчаса
потерял. Да, можно сказать, и не потерял вовсе. После дня нужно было прикорнуть, иначе
пришлось бы туго: усталость подкрадывается в самый неподходящий момент.
Что за сон, диво-сон: Тесей и Минотавр! Предупреждение? Возможно, преодолеть силу
кургана не так-то просто и предстоит тяжкий бой. Или эпизод из множества времен и миров? Тоже
не исключено. И еще: у Макара появилось странное убеждение, что Гермий благословил его, а не
Тесея.
БЕСЫ
Сентябрьская ночь расщедрилась: горстями разбросала бриллианты светил по темно-синему
бархату небесного свода, будто гадалка, предсказывающая судьбу по драгоценным каменьям.
Сверчки пиликали своими смычками, прибавляя ворожбе мистического смысла. Сыч отозвался
своей незамысловатой, но будоражащей мелодией. Ночь набирала силу, завлекая в круговорот
тьмы всех, кто не сомкнул глаз, кому теперь не будет пока до самой утренней зари.
В темной массе травы мелькали маленькие красные глазки. Кто-то шуршал, шептался,
противненько хихикал, окружая стоящего на краю балки человека. Земля под ногами поплыла,
чернеющая на фоне звезд громада кургана раздвоилась, звезды вовсе переплелись в немыслимые
созвездия. В траве вновь захихикали.
- Что? Не признали? – усмехнулся Макар, медленно вытаскивая из-за спины свой тесак.
В траве шарахнулись прочь, красные глаза от испуга стали размером с пятаки. Один
замешкался – запутался в кусте будяка. Зотов придавил его хвост ногой и осторожно извлек за
шиворот из колючек. Бесенок засучил ножками, задергался, шмыгнул приплюснутой мордочкой.
14
Курганник приблизил к нему булатный клинок. Нечисть заколотило как в лихорадке: освященная
сталь действовала на нее не хуже серебряного креста.
- Где ближайший проход? – спросил Зотов.
Бесенок жалобно пискнул. Его сородичи метались по траве, озабоченные судьбой малыша, но
приближаться боялись.
- Где проход? – повторил Макар. Нечистый лишь шмыгнул носом. – Очень жаль, но сегодня
мне не до шуток.
Клинок лег на шею бесенка, запахло паленой шерстью. Нечистый заканючил, и тогда среди
травы возник старый бес. Тяжело вздохнув, он поклонился человеку.
- Ближайший проход, – повторил курганник для него.
Бес поклонился вновь. Земля заходила ходуном, сама понеслась куда-то под ногами, и в
мгновение ока Макар очутился у северной оконечности аномальной зоны.
Черным причудливым остовом из земли торчал старый плуг. Зотов легко ударил по нему
тесаком – настоящий, без обмана. Бес в очередной раз поклонился, мол, все по уговору.
Твари они были, по мнению Макара, безвредные, хоть и шкодливые. Ну, покуражатся, до утра
погоняют по буеракам какого-нибудь пьяного дядьку или нерадивую бабу, но никогда не лишат
человека жизни, в смертельную ловушку не заманят, а иногда, бывало, и помогут ни с того ни с
сего – просто так.
Зотов поставил бесенка на землю. Тот замер, ожидая подвоха, осторожно оглянулся, втянув
голову в плечи. Курганник улыбнулся в ответ:
- Дуй к деду! – и топнул для острастки ногой. Малыш бросился напролом через бурьян,
только сухая трава затрещала.
Едва Зотов обошел плуг, как курган скачком приблизился к нему, и Макар оказался на краю
Шпаковской балки, теперь единственном препятствии, отделяющем человека от холма. Повезло с
бесенком: их не так-то просто поймать, специально ловить – век по степи бегать будешь, а потом
еще отомстят. И старик не обманул: путь – короче не придумаешь. В свете звезд на дне балки
хорошо была видна арка с коническим сводом – вход в дромос, в проход к погребальной камере.
Макар беззвучно спустился вниз, не останавливаясь, нырнул в темноту коридора… и получил
неожиданный удар по нервам. Было такое впечатление, словно мириады мелких ледяных иголочек
одновременно впились в тело. Вместо крика получился сдавленный сип – горло парализовало,
неописуемый ужас накрыл ледяной волной. Отступить – тело не слушается, потому он просто
рухнул на спину, голова и плечи оказались снаружи. Кое-как вытащил из ада ужаса скрюченные
руки – передышка; превозмогая боль в позвонке, перевернулся на живот – передышка; пополз,
цепляясь непослушными пальцами за землю. Наконец и онемевшие ноги вытащил из пасти
дромоса.
- Ни фига себе примочка, – тяжело дыша, пробормотал курганник.
Тело ныло от пережитой боли и холода, но прогретая за день земля щедро делилась теплом.
Апатия и лень накрыли ватным одеялом, сладкая дремота растеклась по телу. Почудилось – или
нет? – шуршание в траве, противненькое хихиканье, мелькнули глазки. Вот уже кто-то
заглядывает в лицо, скаля белые острые зубки, мелкие копытца пробежали по спине.
Макар, стиснув зубы, резко отжался от земли и встал. Бесенок, сидевший на плече, полетел
кубарем вниз, но крепкая рука поймала его за копытце.
- Тебе что, нет в жизни покоя? – спросил Зотов. Нечистый задрыгался и заканючил. Вот
зловредные твари! Подсунули таки свинью! Ведь знали о ловушке и пошли следом, чтобы, как
сейчас говорят, поприкалываться.
Макар отшвырнул бесенка. Вертясь бумерангом, тот описал в воздухе широкую дугу и с
визгом и треском упал где-то в траве, а затем, не разбирая дороги, бросился наутек.
Непослушные пальцы отыскали на поясе флягу из толстого стекла, оплетенную кожаным
шнуром, дрожащие губы жадно припали к горлышку. Теплая волна растеклась по телу, мышцы
обрели упругость, боль растворилась в горячем потоке крови. Тело с удовольствием потянулось,
хрустнули суставы, настраиваясь на работу. Зотов воткнул булатный тесак прямо перед собой и
стал на колени.
15
- Господи! Иже многою твоею благостию и великими щедротами твоими дал ты мне, Макарукурганнику, мимошедшее время ноши сея без напасти прийти от всякого зла противна, – молитва
Макария Великого пошла напевом сама собой. – Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа! Аминь!
Лунный камень отозвался на плече приятным теплом.
ДРОМОС
Макар вошел в дромос, рассекая булатным клинком воздух перед собой. С треском
посыпались голубые искры, словно порвался невидимый полотняный занавес. Возникшая из искр
фосфоресцирующая тварь бросилась на него, но Зотов прошел сквозь чудовище – последняя
попытка ужаса остановить человека не увенчалась успехом. (рис.3)
(вставить рисунок могильника)
У земли свой электромагнетизм. Тучи, сталкиваясь друг с другом, порождают грозу;
глубинные разломы плит порождают свои заряды при расширении или сжатии. Над особо
подвижными разломами возникают аномальные зоны, насыщенные электричеством. Гостра
Могила стояла как раз над зоной разломов, пересекающих Крымский полуостров с севера-северозапада на юго-юго-восток. Разломы под курганом чередовались, создавая в горизонтальной
проекции причудливую снежинку, в центре которой находился зачарованный бугор. Энергия всех
трещин земной коры, будто была нанизана на ось «снежинки», создавая единый «луч»,
направленный из недр в «звездами богатое небо».
Макар осторожно стряхнул с рук голубые искры, волосы на голове шевелились и
потрескивали. Едва повернешься или сделаешь резкое движение, мириады искр сыплются на пол с
треском и шелестом. Кирпичи свода обросли по краям огнями святого Эльма, потому в коридоре
было более-менее светло, и Зотов сразу заметил опасность в нависающем своде. В конце дромоса,
при входе в погребальную камеру, на полу лежали выпавшие кирпичи, серый песок покрывал все
толстым слоем, а верхние ряды конического свода прогнулись под тяжестью чего-то, давящего на
них сверху.
Курганник осторожно двинулся вперед: даст Бог, строители склепа не додумались вставить
среди плиток пола педаль, обрушивающую свод. В неверном свете Макар уже различал
погребальный каменный одр с человеческими останками на нем. Кажется, барельеф украшал его
грани… И тут первый кирпич упал вниз, породив лавину. Человек, не раздумывая, прыгнул в
проем склепа, но масса песка и камня упала на плечи, придавила к полу, накрыла спину.
Пыль поднялась столбом, когда речной песок одним движением ухнул в проход. Он лез в
глаза, уши, нос, набился тертой наждачкой в рот; из звуков – один шелест сыпучего потока. На
какое-то время Макар ослеп и оглох, даже потерял сознание: падая, он острым камнем рассек
кожу над правой бровью. Но боль и привела его в чувство. Правая часть головы, погруженная во
что-то липкое, болезненно пульсировала, в ушах стучало от недостатка воздуха. Страх остаться
заживо погребенным заставил Макара пошевеливаться. Во время падения он успел подобрать под
себя руки и теперь, упершись ими, пытался выбраться из-под обвала. Песок над головой поддался,
осыпался под подбородок и сдавил кадык. Зотов частыми толчками вырвался из песка и
освободился по грудь. Первый глоток воздуха ворвался в горло пополам с пылью и песком, резкий
кашель сотряс тело, однако курганник по-прежнему рвался вперед, выгребая из-под себя камни.
Промывая глотку, глаза, нос и отчаянно вычищая уши, он израсходовал почти всю воду.
Кашель долго корежил тело, и теперь от него болела грудь. Правый глаз отмыл от кровяной
коросты, но саму рану не тронул: кровь запеклась пополам с песком, и кровотечение
остановилось. Для подъема тонуса глотнул из второй фляги «захаровки».
Пока приводил себя в порядок, синие огни вновь заполнили гробницу. Один огоньком свечи
возник на черном квадратном предмете, торчащем из песка. Макар сначала решил, что это кирпич.
Только когда слезящиеся от пыли глаза приноровились, понял: каблук ботинка.
16
Он подошел к завалу, осторожно разгреб песок – иссохшая человеческая нога в заскорузлой,
полусгнившей штанине появилась на свет. Выше три ямки в песке обрисовали скалящийся череп,
высохшие пальцы торчали скрюченными веточками. Дедовы товарищи!
И нет ничего необычного в том, что земля сама засыпала раскоп ватажников-бугровщиков.
Был такой обычай: делать над захоронением сруб, а после насыпать курган. Когда бревна потолка
прогнивали и проседали, на вершине кургана образовывалась воронка. Осенью и весной она
наполнялась водой, и в самое засушливое лето здесь постоянно росла пушистая, сочная травка, как
символ победы жизни над смертью Потолок всегда делали похлипче, чтобы быстрее рухнул. На
Рытом же постарались, укрепили на совесть, словно знали: рыть будут в начале ХХ века, к тому
времени подгниет, получится хорошая ловушка. Да еще сруб двухэтажный выгнали: первый этаж
рухнул ночью, второй увлек за собой всех, кто был в раскопе и около него. Песок хлынул в
открывшуюся пустоту, лег на свод дромоса. Наверняка тут и арка специально ослаблена, а
никакого механизма и вовсе нет. Знали предки, что страсть до злата иногда сильнее разума.
ХРАНИТЕЛЬ
- Да только ты не веришь, что в кургане злато скрыли, – раздалось за спиной Макара.
С гробницей произошла резкая перемена. Каменный одр исчез, но возникла колонна золотого
мягкого света, по которой двигались по спирали вверх цветные пятна всевозможных оттенков.
Стены же превратились в полки с книгами и свитками, клинописными табличками и
разнообразными предметами искусства, порой весьма причудливыми. Макар поднял голову…
Бывает, когда смотришь в зеркало и такое же зеркало за твоей спиной отражается в первом,
возникает ощущение беспредельности. Бесконечная колонна и бесконечные стеллажи с
предметами уходили ввысь в золотой искрящийся туман и где-то там, в необозримости, сходились
в одну точку.
Слева от колонны стоял седой старик с длинной белой бородой, едва не касающейся пола.
- Дошел таки, – хмыкнул он. Синие пронзительные глаза потемнели до черноты и вновь стали
синими.
Его правая рука сжимала черный посох с причудливой резьбой. Сначала Макару показалось,
что это невероятно уродливая коряга, однако немного позже он различил, что на посохе меняется
рисунок, и мороз пробежал по коже. Посох, казалось, жил своей жизнью: вот растопырила крылья
летучая мышь, маленькая мордочка оскалилась на человека; вот из-под пальцев деда выскользнула
черная змея, оплела хвостом стержень, спустилась к полу, и голова ее превратилась в когтистую
лапу; вот на посохе проросли шипы, цепочкой двинулись по спирали вниз, превращаясь в череду
карликов-уродцев размером не больше пальца.
- С тебя должок, – сказал Макар.
- Это девка, что ль? Брось, тебе ее не вернуть, – сказано уверенно, без тени сомнения. – И не
стоит за нож хвататься. И никакая молитва тебе тут не поможет.
Зотов одним быстрым движением вытащил из-за спины тесак и успел сделать шаг.
- Замри! Ты хороший воин и упорный Идущий, но против меня – блоха.
Макар попробовал выйти из оцепенения, да только зря надрывал жилы. Дед Степан покачал
головой:
- Сколько силы и упрямства. Глупость человеческая гнала тебя вперед, хотел увидеть тайну
кургана? Смотри. Что ты видишь? – Он поднял руки, указывая на полки. – А так?
Все мгновенно изменилось. Колонна света теперь вырастала из озера в кратере неимоверных
размеров, а берега озера были усыпаны камешками различных форм и расцветок.
- Или так?
Теперь они стояли на вершине скалы, из которой росла все та же колонна, и масса
разнообразных птиц облетала ее нескончаемым хороводом.
- Но так тебе привычней и понятней.
Вновь возникла библиотека.
«Энергоинформационный портал, – понял Зотов. – Каждый предмет на полке – отдельный
мир; каждый цвет из радуги колонны – энергетический запас для перехода в нужный мир». В
вышине энергия и информация сливаются воедино и наверняка соединены с моментом взрыва,
17
который породил Вселенную. Голова пошла кругом: здесь любой мог бы стать кем угодно,
обладая безграничной властью. Такое сокровище трудно сравнить с чем-то в этом мире и уж тем
более не сравнить его с золотом.
- Слов нынче понапридумывали, – с иронией заметил волхв. – Это одна из ветвей Мирового
Древа, а я – Хранитель ее.
Макар смотрел прямо в ледяные синие глаза не в силах отвести взор. Но почему сторонник
темной силы стоит на страже столь светлого огня?
- Посмотри вокруг, – тяжелый голос деда заставил вибрировать каждую клеточку его тела. –
Это Вселенная! Здесь мудрость магов, колдунов, друидов и шаманов. Здесь умы великих
естествознавцев. Здесь тропы в любой мыслимый и немыслимый мир.
Собственная воля стала слабеть, несмотря на сопротивление. С каждым словом деда Степана
все более четкие картинки возникали перед глазами, они все быстрее сменяли друг друга, и начала
кружиться голова.
- Ты можешь управлять великими воинами и правителями!
Макар одновременно побывал на троне короля-солнца Людовика; польские всадники славили
его, стоящего на берегу Немана: «Виват, Наполеон!»; сидя на своем Букефале, он, Александр
Великий, наблюдал, как боевые слоны топчут его войско. Власть, власть, власть! Беспредельная,
единоличная власть над мягкотелыми червями! Алая кровь текла потоком по ступеням пирамиды
Солнца, и многотысячная толпа рабов обреченно ползла к жертвеннику, где еще пульсирующие
сердца складывались в кучи.
С Зотова сняли заклятье, и он ощутил себя стоящим на корточках, волхв возвышался над ним
незыблемой белой статуей. Перед глазами кривлялся ужасными рожами рисунок на посохе.
- Ради этого ты убил Кристину Шпаковскую, которая любила тебя как родного деда, ходила к
тебе, несмотря на запрет родителей и верила как никому другому? – просипел Макар. –
Предательство любви и жертвоприношение невинной души – цена этих чудес?
Дед одной левой поднял его с пола за шиворот, черные глаза вперились в лицо курганника.
- А разве это того не стоит?
На черной плите в беспамятстве лежала Лиза.
- Всего лишь кровь этой дряни отделяет тебя от вечности.
- Как же мы поделим власть? – поинтересовался Макар, до боли в суставах сжав кулаки.
- Мне пора дальше, но здесь должен остаться Хранитель.
К черному алтарю Зотова подтащили силой и поставили на ноги, вложив в правую ладонь
обсидиановый нож.
- Убей!
Перед глазами снова возникла пирамида Солнца, толпа покорных рабов, жрец, покрытый
коркой засохшей крови. Сверкает только этот нож, постоянно омываемый новыми потоками.
Жертвенное оружие будто обладало собственной волей: сразу бросилось к обнаженной груди
девушки. Макару пришлось крепко сжать пальцы, да еще и второй рукой ухватиться, чтобы не
допустить убийства. Однако сил осталось маловато, от душевной муки сознание туманилось и
меркло, казалось, чьи-то острые когти впились в спину и давят на плечи.
Зотов стоял на обнаженной черной скале, низкие тучи неслись над ним сизыми драконами, из
множества ран сочилась кровь, и вал черных тел окружал его. А те по-прежнему лезли из бездны,
оставляя на скале глубокие борозды от когтей, и поток их не прекращался.
И вдруг:
- Держись, брат!
Ударила молния, разрывая серый полог туч, на скале появился незнакомец в кожаных штанах
и полотняной безрукавке. Его меч отбросил наступающих со спины, широкие горячие плечи
поддержали шатающегося от усталости курганника:
- Держись!
Макар улучил момент, обернулся: синие знакомые глаза задорно подмигнули. Гермес?!
В следующее мгновение он увидел перед собой алтарь и услышал шипение Степана: «Убей».
- Как скажешь, – повернулся на носках и ударил каменным ножом колдуна в грудь.
18
Дед оказался проворнее: обсидиановое лезвие скользнуло по посоху. Левая рука рванула нож
из-за пояса, ударила наотмашь – колдун присел, ударил в ответ – мимо. Горячая сила потоком
хлынула в конечности, тесак сам прыгнул в руку, шквал булата обрушился на Степана.
- Держись!
Дед скалился загнанным зверем, и вертелся черным смерчем его посох, но отовсюду ярыми
солнечными клинками атаковали его меч и нож курганника.
- Держись!
Колдун пытался плести свои руны, заставляя Макара подчиняться своей ритмике боя, но
Зотов постоянно менял направление ударов и тактику, сбивая противника с толку.
- Держись!
Солнечный клинок и черный посох столкнулись в блоке-ударе, синие искры осыпали Степана
с головы до ног, и в следующее мгновение Зотов всадил нож волхву меж густых бровей.
- Посох! Посох! – крикнул кто-то за спиной. Гермий!
Курганник, не раздумывая, рванул черный жезл на себя, ударом ноги отбрасывая колдуна
прочь. Но посох Степана обладала своей волей: острый длинный шип пробил ладонь Макара,
волна неимоверного холода скрючила тело.
ИДУЩИЙ
Сквозь светящийся туман проявилось лицо с короткой светло-русой бородой, синие глаза
внимательно смотрели на него.
- Гермес, – прошептал Зотов.
- Очнулся наконец-то, – облегченно выдохнул тот. – Извини, Макар, если бы ты не выхватил
посох, Степан мог бы нанести ответный удар, и кто знает, чем бы это кончилось.
- Пустяки, – слабо отмахнулся курганник. – Лиза?
- Спит, как ребенок.
Зотов сидел на полу, прислонившись спиной к жертвенной плите. Позади Гермеса все так же
полыхала колонна света. Слева у полок лежала какая-то черная масса и, только хорошенько
присмотревшись, Макар понял, что это – тело Степана, которое почернело и расплылось, как
смола под горячим июльским солнцем. Зотову показалось, что в глазах колдуна красное свечение,
но череп так сильно деформировался, что это, скорее, всего, был отблеск света.
Гермес придержал голову Макара, дал глотнуть «захаровки». Попробовал сам и смачно
причмокнул губами:
- Прямо нектар богов.
Он поднялся на ноги, подхватил черный посох, обернутый в вуаль золотистого света. Морды
и кривые когтистые лапы корчились на нем, будто их жгло каленым железом.
- Главное – посох. Хранитель долгие годы готовил его и, если бы вставил в Ветвь, черный мор
поразил бы многие миры.
- Что-то вроде компьютерного вируса?
- Энергоинформационный вирус, – поправил Гермий. – Основа его очень интересная:
закапсулированный луч темного пламени. Где волхву удалось его раздобыть – понятия не имею.
Развернуть, раскрыть его все одно что повторить Большой Взрыв, только со знаком минус.
- Темная Вселенная?
- Да, и не одна. Хотя и в таком виде он может наделать бед.
- Расскажи о снах. Что это?
Гермес на секунду задумался, подбирая слова:
- Скажем так: виртуальные вероятности событий. Понятно?
- Вполне. Я видел, как… убили Медузу.
Гермий вздохнул:
- Я не бог, я такой же Идущий, как и ты. Путь бесконечен, Бог един. Мои проекции, или
двойники, существуют во многих мирах и не везде они поступают одинаково, впрочем, как и твои
двойники тоже, потому что все мы обладаем собственной воле, большой ли, маленькой ли, но
данной нам от рождения. Я знаю, какую вероятность ты видел, и там мне удалось предотвратить
убийство. Да, Афина, опередила меня, опоила Медузу ядом забвения, проявив темную суть ее
19
натуры и таким образом превратив ее в чудовище. Но убила она фантом, который я ей подсунул, –
Гермес усмехнулся. – Она богиня и могла обнаружить подвох, только месть ее ослепила. А в это
время мы с Посейдоном разыскали Медузу и… они жили долго и счастливо. Однако это уже
другая история.
Опершись об алтарь, Макар поднялся на ноги. Лиза, укутанная в волчьи шкуры, мирно спала,
не подозревая о происходящем.
- Славное создание, – улыбнулся Гермий. – А в волчьи шкуры когда-то заворачивали детишек
– защита от колдовства.
- Спасибо тебе, – поблагодарил Макар, пожимая широкую горячую ладонь.
- Тебе тоже. Думаю, теперь выберешься сам, а мне пора. В таких случаях надо обязательно
говорить что-то умное. Стоит ли тебя наставлять?
Гермес подошел к колонне, немного постоял, думая о чем-то своем, затем обернулся и сказал:
- Кто хочет получить ответ… – он сделал паузу.
- Должен идти, даже если не видит цели, – закончил Макар.
Гермий поднял на прощанье руку и исчез.
Зотов вернул тесак в ножны, осмотрел нож: солнечный блик на миг блеснул на лезвии и ушел
в глубину клинка.
- Надо выбираться, – устало произнес курганник.
Он осторожно поднял Лизу на руки. Русая головка легла на его грудь, знакомый запах
душистых волос коснулся ноздрей.
- Все, лапка моя, все кончилось, – прошептал Макар.
СТРАЖ
Едва он повернулся к выходу, как стены смялись, поплыли – библиотека перевоплотилась в
склеп с запыленными останками на каменном одре.
- Футы-нуты, – пробормотал Зотов, уже порядком уставший от постоянных превращений.
Больше всего на свете он хотел бы сейчас выбраться на поверхность и упасть в траву, и чтобы
солнце пекло, и чтобы ветер шумел, и чтобы жаворонок в вышине. Врасти в землю и выспаться на
тысячу лет вперед.
Мечты сгорбили спину, едва не ослабили руки. Пришлось выпрямиться, расправить плечи –
хрустнули суставы, заныли жилы, а перед ним открылась большая перспектива – завал из песка и
камня под самый потолок.
- Никто не может уйти безнаказанно, – услышал он хриплый голос слева от себя. – Источник
мудрости Афины не для простых смертных.
От стены отделился изможденный человек в древних латах, на его нагруднике красовался
жутковатый рисунок: отрубленная женская голова с высунутым языком, покрытая потеками крови
так, что, казалось, остекленевшие глаза истекают кровавыми слезами.
- Это кто ж тебя такому научил? – с иронией спросил Макар, уже поняв, кто перед ним и что
без боя уйти не удастся.
- Так повелела Афина!
Воин надвигался, поднимая искривленный, будто серп, меч из черного металла. Персей!
Бедняга Персей: даже после смерти Паллада заставила душу брата служить своим интересам.
Макар отступил и положил спящую Лиду на пол.
- Она тоже умрет, – равнодушно произнес воин.
- Мы все когда-то умрем, но обретем покой, – огрызнулся Макар.
Нервная гримаса исказила лицо Горгоноубийцы, и он ударил с силой сверху вниз, как
крестьянин, колющий дрова.
- Не гоже так, – усмехнулся Зотов, уйдя от удара. – Че эт за мужицкие замашки, герой?
Глаза мертвеца блеснули гневом, и Макар в который раз за это время увидел черное пламя.
Персей пошел в атаку и обрушил на него шквал ударов. Зотов экономил силы, уворачиваясь и
подставляя скользящие блоки, и первая атака противника провалилась.
- Ты помнишь Медузу, Горгоноубийца?! – крикнула курганник, отскочив в сторону. –
Помнишь златокудрую красавицу с прекрасными очами? Уж не ее ли портрет у тебя на доспехах?
20
Персей ярился все больше. Он мчался за назойливым врагом, круша по пути стены, кувшины
с сокровищами и свой каменный одр.
- Она была так прекрасна! – не унимался Макар. – Ты был готов упасть к ее ногам и молить о
прощении!
Персей взревел раненым зверем, клинок из черной бронзы выбил сноп искр из погребального
ложа, щебень с шумом брызнул в стороны.
- Но Афина… Она была рядом… «Тебя ждет Андромеда!». Которую ты не любил.
- Нет! Я любил Андромеду!
Мертвец бросился через одр и с размаху упал в кучу песка. Макар ударил по ногам – кости
хрустнули и тут же срослись вновь. Персей довольно оскалился.
- Что такое любовь, ты понял, увидев Медузу! – от удара рука курганника онемела, но он не
подал и вида.
Мертвец застонал, рыдания вырвались из его горла:
- Хватит! Не мучь меня!
- Ты сам себе мучитель, – пожал плечами Макар, переводя дух.
- Ты слишком много знаешь для смертного. Ты умрешь!
- Стой!!!
Он неожиданного крика, Персей замер. Зотов скинул со спины ножны и яростно почесался о
стену: смесь песка с потом въелась в кожу и теперь терзала нестерпимым зудом.
- Убью!!!
- Все обещаете, – притворно всхлипнул Макар и отскочил, готовый к обороне.
Мертвец, не знающий усталости, наседал, беспощадно нанося удары. Силы капля за каплей
покидали Макара, он уже еле стоял на ногах, когда черный клинок врубился в левое предплечье…
и со звоном отлетел, переломившись пополам. Персей вскрикнул от неожиданности, когда яркий
голубой луч резанул его по впалым глазницам. Сухие ладони закрыли ослепленные глаза, герой
застонал и зашатался, как пьяный, из стороны в сторону. Макар осторожно обошел его и прикрыл
спящую Лизу, чтобы мертвец не вздумал навредить ей.
- Проклятье, – рыдания вырвались из груди Горгоноубийцы. – Ты не можешь знать… Ты не
должен знать… Ты не видел…
Он упал на колени, согнулся в три погибели, на скрюченных пальцах выступила влага.
- Я любил Медузу, – простонал мертвец. – Я любил ее… Как же больно… Как больно…
Он отнял ладони от лица и обернулся к Макару: ясные серые глаза внимательно смотрели на
курганника.
- Но как? Ты знал? – Ему было нелегко говорить, подбородок трясся, лицо коверкали гримасы
боли – многовековая тоска выходила из него страшным признанием.
- Я видел сон, – ответил Зотов.
Персей сокрушенно кивнул, руки его бессильно опустились, сухие плечи ссутулились. Старые
доспехи делали его похожим на древнюю черепаху, давно пережившую свой век.
Молчание затягивалось. Макар спрятал тесак в ножны, стал прикидывать, как лучше
разобрать завал, но правую руку с рукояти ножа не снимал. Мертвец изрядно загонял его, а еще
предстоит огромная работа, иначе станешь вот таким же сухим шутом.
Персей вновь обернулся, посмотрел на курганника, бросил взгляд на завал.
- Вам нечего здесь делать, – вставая на ноги, произнес он. – Я начну, а ты оттаскивай камни.
Горгоноубийца снял шлем – грязные, выцветшие пряди упали на плечи – и принялся
отгребать песок у самого потолка склепа.
УТРЕННЯЯ ЗВЕЗДА
Восток полыхал голубым светом, подсвеченным золотой полосой у самого горизонта.
Утренняя звезда чудным бриллиантом трепетала на грани голубого и синего, которое шатром
стояло над головой до самого запада. Где-то в траве проснулась пичуга и, борясь с утренней
прохладой, принялась за свою затейливую песенку: «Тресь-тресь! Чик-тр-р-ресь!». Острый глаз
курганника заметил ее: маленькая мухоловка сидела на сухом стебле щирицы, ухватившись за
него тонюсенькими лапками – хвостик торчком, из маленького клювика поднимается кисейное
21
облачко пара. Макар усмехнулся, глубоко вдохнул холодный утренний воздух. В груди
скрипнуло, захрипело, кашель удушливым комком подступил к горлу.
- Макар?
Ну вот, разбудил. Макар облизал пересохшие губы, сплюнул скрипнувший на зубах песок.
- С добрым утром, мышка, – проскрипел в ответ, наблюдая, как она кулачками трет глаза.
Вдвоем с Персеем ему удалось сделать лаз в завале под самым сводом дромоса, и Макар
признал, что ему одному, без помощи, пришлось бы туго.
- Я полезу вперед, а ты подашь мне девушку, – предложил Персей, сдирая с себя нагрудник с
отвратительным изображением. – Не смотри так. Мне ее жизнь ни к чему, и тебе без моей помощи
не проползти.
Он не дождался ответа, и сухое тело, похожее на ящерицу, скрылось в лазе. Макар укутал
девушку, как младенца, и стал карабкаться следом.
Он очень спешил выбраться из темного прохода, потому нашумел и напылил, но Персей
терпеливо ждал его по ту сторону завала с драгоценной ношей на руках.
- Теперь неси сам, – сказал воин, передавая девушку курганнику. – Прощай, витязь. Люби и…
береги ее. А мне надо возвращаться, ведь это моя могила.
- Да… Конечно, – произнес Макар. – Прощай, герой.
И он ушел не оборачиваясь.
Макар улыбнулся.
- Что с тобой, рыжик? – нежная ладошка легла на запыленную щеку, маленькие пальчики
соскребли с лица песок.
- Мы делили апельсин – много наших полегло, – отшутился курганник.
- Болит? – Лиза коснулась кровавой коросты на лбу.
- Пустяки, штукатурка обвалилась.
Дробный глухой топот неподкованных коней раздался со дна балки. Отряд из дюжины
всадников в высоких войлочных колпаках, пронесся в синих сумерках.
- Киммеры, – произнес Макар.
Беззвучно полыхнула синяя молния, и воины исчезли.
Зона закрылась.
(рис. 4)
22