М. Финагентова Проблема идентификации героя в системе

М. Финагентова
Проблема идентификации героя в системе гоголевского двоемирия («Ночь перед
Рождеством»)
Особенность художественного мира Гоголя проявилась в том, что в этом мире нет
ничего однозначного, все образы и многие события могут быть истолкованы двойственно: как
фантастические и как реальные – одновременно. При этом окончательно определить их
статус невозможно.
В. Розанов считал, что Гоголь «грезит так беззастенчиво, точно в самом деле потерял
сознание границы между действительностью и вымыслом или не обращает никакого
внимания на то, что мы-то, его читатели, уж конечно знаем эту границу и остановим автора»
[Розанов, 1989: 265]. Сам читатель, конечно, знает эту границу, но, попадая в гоголевский
мир, он начинает «терять» её.
И происходит это не только в таких формах фантастики как завуалированная фантастика
Гоголя («Сорочинская ярмарка», «Майская ночь…», «Портрет»). Двойственность картины
мира в них создается самим эффектом «завуалированности» [Манн 1987: 65]. Но и «прямая»
(или «явная») фантастика Гоголя сохраняет черты двойственности и персонажей, и событий.
Например, в «Ночи перед рождеством» Солоха – не то ведьма, не то хитрая кумушка; в
«Сорочинской ярмарке» Хивря – не то просто сварливая жена, не то всё-таки – ведьма.
Такая «тотальная» двойственность гоголевских персонажей делает невозможным
однозначное, окончательное определение их природы. Это свойство персонажей заложено в
структуре текста и делает сложным процесс идентификации героя читателем.
Идентификация героя – это ступенчатый, поэтапный процесс выстраивания
читателем его образа «вслед за автором», в логике развертывания сюжета.
Мы рассмотрим сложности процесса идентификации гоголевского персонажа на
материале образа Солохи в «Ночи перед Рождеством». Солоха задана одновременно как
«ведьма» и как «сорокалетняя кумушка».
Очень важную роль в произведениях Гоголя и в процессе идентификации героя играет
художественное пространство сюжета. М.Ю. Лотман делил пространство «Вечеров..» на
бытовое и фантастическое [Лотман 1988]. В «Ночи перед Рождеством» ярко представлены
оба типа пространства: небо, безграничное, наполненное звёздами, где всё и постоянно
находится в движении, с одной стороны, и хата Солохи, наполненная предметами быта,
мешками, тесно заставленная, ограниченная стенами, – с другой.
Различно поведение героев в разных типах пространства, которые выделял М.Ю.
Лотман. Можно заметить, что в небе, в фантастическом пространстве, Солоха ведёт себя как
ведьма, а чёрт – как ирреальное существо: они крадут месяц и звёзды, летают, но как только
они оказываются в бытовом пространстве, то есть в хате, ни Солоха, ни чёрт уже никак не
обнаруживают своей связи со сверхъестественными силами. Более того, никто бы и подумать
не мог, что эта деловитая хозяйка только что летала на метле. Солоха ведёт себя как обычная
женщина, а чёрт как франт, то есть как человек, никак особенно не выказывая свою
ирреальную природу. Даже в случае опасности он не может спрятаться в хате без помощи
Солохи.
Очень важным элементом характеристики персонажа является его первое появление в
сюжете произведения, или «экспозиция», по определению Л.Я. Гинзбург. Смысл экспозиции
персонажа состоит в том, чтобы сразу создать читательское отношение, установку
восприятия, без которой персонаж не в состоянии выполнять свои функции. Поэтому самые
первые его появления, первые сообщения о нем, даже просто упоминания чрезвычайно
действенны, ответственны. Это «индекс» [Гинзбург 1979: 23], направляющий, организующий
дальнейшее построение образа героя и его восприятие читателем.
Персонаж при появлении в произведении сопровождается «формулой узнавания»
[Гинзбург 1979: 26], обеспечивающей ему возможность сразу же выполнять свою
эстетическую функцию. Эта «формула узнавания» – первый компонент в процессе
идентификации героя. Таким образом, первое появление персонажа в сюжете влияет на то,
как в дальнейшем он будет восприниматься читателем.
Первое появление Солохи в повести – это её полёт на метле: «через трубу одной хаты
клубами повалил дым и пошёл тучею по небу, и вместе с дымом поднялась ведьма верхом на
метле <…> А ведьма между тем поднялась так высоко, что одним только чёрным пятнышком
мелькала вверху. Но где ни показывалось пятнышко, там звёзды, одна за другою, пропадали
на небе. Скоро ведьма набрала их полный рукав…» [Гоголь 1984: 153-154]1. Но между тем
читателю ещё неизвестно, что эта ведьма и есть Солоха. Нигде не названо её имя, не дана её
характеристика как персонажа.
Далее появляется информация о том, что мать кузнеца Вакулы – ведьма. Но рождается
она на основе слухов и сплетен. Так, Оксана спрашивает кузнеца: «А правда, что твоя мать
ведьма?» (161). Затем читатель узнаёт, что, действительно, мать Вакулы – ведьма:
«Путешественница отодвинула потихоньку заслонку поглядеть, не назвал ли сын ее Вакула в
хату гостей, но увидевши, что никого не было, выключая только мешки, которые лежали
посереди хаты, вылезла из печки, скинула теплый кожух, оправилась, и никто бы не мог
узнать, что она за минуту назад ездила на метле. Мать кузнеца Вакулы имела от роду не
больше сорока лет» (162-163) [Курсив наш. – М.Ф.]. Только здесь появляется её описание и
называется имя: «Она была ни хороша, ни дурна собою. Трудно и быть хорошею в такие года.
Однако ж она так умела причаровать к себе самых степенных козаков (которым, не мешает
между прочим заметить, мало было нужды до красоты), что к ней хаживал и голова, и дьяк
Осип Никифорович (конечно, если дьячихи не было дома), и козак Корний Чуб, и козак
Касьян Свербыгуз. И, к чести ее сказать, она умела искусно обходиться с ними. Ни одному из
них и в ум не приходило, что у него есть соперник» (163)[Курсив наш. – М.Ф.].
Вот здесь и возникает та самая «двойственность» возможной идентификации героини.
Выглядит и ведёт себя мать кузнеца как обычная радушная хозяйка. При этом, чтобы
помешать сыну жениться на Оксане, она прибегает не к колдовству, а к «обычному средству
всех сорокалетних кумушек» – как можно чаще ссорить Вакулу и Чуба, отца Оксаны. Тем не
менее, читателю уже точно известно, что она – ведьма.
Если проследить, кто является источником информации о Солохе, как о ведьме и что
про неё знают другие персонажи, а что – читатель, то окажется, что источник и степень
достоверности информации различны, а сведения, которыми обладают читатели и герои,
имеют не одинаковый объём.
В экспозиции повествователь говорит о том, что из трубы вылетает ведьма. Читатель
ещё не знает о том, что ведьма и есть Солоха. Среди персонажей повести нет ни одного, кто
видел бы эту же сцену. Более того, никто из них не знает о том, что Солоха способна летать
на метле. Таким образом, это знание есть только у повествователя и читателя (как и
сообщение о дальнейших действиях ведьмы во время полёта, о её сношениях с чёртом). При
этом даже повествователь не обладает исчерпывающей полнотой информированности и
всеведением. После исчезновения месяца повествователь лишен способности видеть
происходящее: «Но на небе и под небом сделалось так темно, что ничего нельзя было уже
видеть, что происходило далее между ними» (156). Эта информация предназначается
исключительно читателю.
Если рассматривать информацию, которой владеют герои, то прежде всего нужно
вспомнить Оксану. Она спрашивает Вакулу: «А правда, что твоя мать ведьма?» Но этот
вопрос спровоцирован разговорами других жителей хутора, то есть слухами, а не реальным
фактом, свидетелем которого могла быть сама Оксана. О том, что мать кузнеца – ведьма,
говорит молва, что и подтверждает формулировка вопроса Оксаны.
Всё, что повествователь говорит о героине, как о простой женщине, известно и
остальным персонажам: некоторым «охотникам мешаться в чужие дела» (163) было известно,
что Солоха приветливее всех с Чубом и хочет заполучить его добро в свои руки.
Когда же заходит речь о Солохе как о ведьме, с точки зрения других персонажей, в
разговорах фигурируют только слухи. Интересно, что именно хитрость и сметливость Солохи
послужили поводом для слухов. Эти черты характера могут встретиться почти у любого
обычного человека. Кроме того, что эти слухи, распространяемые старухами, возникали «гденибудь на весёлой сходке», и тогда начинали «толковать», «что Солоха точно ведьма; что
парубок Кизяколупенко видел у нее сзади хвост величиною не более бабьего веретена; что
она еще в позапрошлый четверг черною кошкою перебежала дорогу, что к попадье раз
прибежала свинья, закричала петухом, надела на голову шапку отца Кондрата и убежала
назад» (164).
К этим слухам прибавляется «свидетельство» пастуха: «Он не преминул рассказать, как
летом, перед самою петровкою, когда он лег спать в клеву, подмостивши под голову солому,
видел собственными глазами, что ведьма с распущенною косою, в одной рубашке, начала
доить коров, а он не мог пошевельнуться, так был околдован». Вполне возможно, что всё это
только приснилось пастуху. Эти сведения о Солохе, как о ведьме, не являются
авторитетными.
Примечательно, что в повествовании два раза возникает фигура «сорочинского
заседателя», который «один мог видеть настоящую ведьму», если бы он в этот момент
проезжал мимо. НО он «не проезжал» (164) [Курсив наш. – М.Ф.].
Таким образом, он – единственный, по оценке повествователя, «компетентный» в этом
вопросе человек. Однако, о природе или источниках этой «компетентности» повествователь
ничего не говорит. Откуда у заседателя такое особое «чутьё» на ведьм, мы не знаем.
Таким образом, окончательно и однозначно идентифицировать образ Солохи с одной из
её ипостасей (ведьма или кумушка), оказывается невозможно. Информация о Солохе
вводится в сюжет постепенно. Происходит ступенчатая идентификация её образа.
Читатель не сразу понимает, что ведьма – это и есть Солоха. Соединение двух образов
происходит этапами, но не завершается до конца. Образ постоянно двоится.
Л.Я. Гинзбург пишет о логике восприятия героя читателем: «Литературный герой
полностью познается ретроспективно. Завершенный персонаж, персонаж произведения,
дописанного писателем, дочитанного читателем, как бы рождается заново. Но и незавершенный
персонаж воспринят уже читателем, освоен постепенно по ходу действия» [Гинзбург 1979: 43].
Первоначальная формула может быть заведомо ложной, отменяемой дальнейшим ходом
вещей, а может быть «правильной». Две формулы образа Солохи, представленные в движении
сюжета, противоречат друг другу, следовательно, одна из них должна быть ложной.
Первоначальная формула представления Солохи ложной не является и не отменяется
дальнейшим повествованием, таким образом, она – «правильная». Но она, в свою очередь, не
отменяет установки, введенной позже, в дальнейшем представлении героини; значит и та, в
свою очередь, является «правильной». Поэтому и происходит не «замещение» одной
концепции другой, а их наложение.
Литература
Гинзбург Л.Я. О литературном герое. Л., 1979.
Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 8 т. М., 1984. Т. 1.
Лотман Ю.М. Художественное пространство в прозе Гоголя // Лотман Ю.М. В школе
поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М., 1988.
Манн Ю.В. Потика Гоголя. М., 1978.
Розанов В. М.Ю. Лермонтов // Розанов В. Мысли о литературе. М., 1989.
1 Здесь и далее повесть Гоголя цитируется по изд.: Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 8 т. Т. 1. М.,
1984; с указанием страницы в скобках.