Добавить в коллекции Добавить в сохраненное
  1. Без категории

ДПП.В.2_Психодинамическая психология (новое окно)

реклама 
МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
Федеральное государственное автономное образовательное учреждение
высшего профессионального образования
«Дальневосточный федеральный университет»
(ДВФУ)
ФИЛИАЛ ДВФУ В Г. УССУРИЙСКЕ
УЧЕБНО-МЕТОДИЧЕСКИЙ КОМПЛЕКС ДИСЦИПЛИНЫ
Психодинамическая психология
Специальность – 050706.65 Педагогика и психология
Форма подготовки (очная)
Название кафедры Психологии образования
курс 3 семестр 6
лекции 20 (час.)
практические занятия 24 (час.)
семинарские занятия 24 (час.)
лабораторные работы не предусмотрены
консультации
всего часов аудиторной нагрузки 44 (час.)
самостоятельная работа 88 (час.)
реферативные работы
контрольные не предусмотрены
зачет 6 семестр
экзамен не предусмотрен
Учебно-методический комплекс составлен в соответствии с требованиями государственного
образовательного стандарта высшего профессионального образования (№ государственной регистрации 671
пед/сп от 31.01.2005) .
Учебно-методический комплекс дисциплины обсужден на заседании кафедры психологии образования
протокол № 1__«_19_» ___сенября____2011 г.
Составитель (ли): __________________________________________Попова С.А.
Содержание
Аннотация ........................................................................................................ 3
Рабочая программа учебной дисциплины (рпуд) ........................................ 5
Учебно-методическое обеспечение дисциплины:
Планы лекций ................................................................................................ 20
Планы практических занятий ...................................................................... 24
Материалы для самостоятельной работы студентов ................................. 46
Контрольно-измерительные материалы ................................................. 5050
Список литературы ..................................................................................... 566
Дополнительные материалы ...................................................................... 568
2
Аннотация учебно-методического комплекса дисциплины
«Психодинамическая психология»
Учебно-методический комплекс дисциплины «Психодинамическая
психология» разработан для студентов 3 курса, обучающихся по специальности 050706.65 «Педагогика и психология» в соответствие с требованиями
ГОС ВПО по данному направлению.
Дисциплина «Психодинамическая психология» входит в блок дисциплин по выбору цикла дисциплин предметной подготовки.
Общая трудоемкость освоения дисциплины составляет 132 часа. Учебным планом предусмотрены лекционные занятия (20 часов), практические
занятия (24 часа), самостоятельная работа студента (88 часов). Дисциплина
реализуется на 3 курсе в 6 семестре.
Содержание дисциплины охватывает следующий круг вопросов: основные идеи и концепции, составляющие психоаналитическое учение о психической реальности, бессознательных влечениях индивида, его внутриличностных конфликтах, ошибочных действиях и сновидениях, взаимосвязях
между личностью и культурой, специфику психоаналитического понимания
инфантильной сексуальности и Эдипова комплекса, Эроса и Танатоса, нравственных норм и религиозных верований.
Истории развития психоаналитического движения. Различных направлений в зарубежной психологической мысли, включая индивидуальную психологию А. Адлера, аналитическую психологию К.Г. Юнга, эго-психологию
А. Фрейд, культурно-философскую психопатологию К. Хорни, гуманистический психоанализ Э. Фромма.
Дисциплина «Психодинамическая психология» логически и содержательно связана с такими курсами как «Возрастная психология», «Психология
личности» и «Психологическое консультирование».
Дисциплина направлена на овладение студентами:
3
- знаний о предпосылках становления и развития психодинамического
направления психологии, биографических сведениях основоположников
психодинамических концепций, вкладе психодинамического направления в
развитие психологии как науки и практики, методологии и методах психологической помощи в рамках психодинамического направления;
- умений применять полученные знания на практике в реализации психологической помощи (диагностика, консультирование, коррекция, психотерапия), использования основных методов психодинамической психологии,
анализа и интерпретации полученных результатов, которые необходимы для
практической работы педагога-психолога в образовательном учреждении, так
и для освоения таких дисциплин как психодиагностика, психологопедагогическая коррекция, психологическое консультирование, психотерапия, история психологии, основы психологии семьи и семейного консультирования.
Учебно-методический комплекс включает в себя: рабочую учебную
программу дисциплины; планы лекций; материалы для практических занятий
(темы и планы практических занятий, материалы для практикума); материалы для организации самостоятельной работы студентов (темы рефератов);
контрольно-измерительные материалы (контрольные вопросы для промежуточной аттестации, вопросы к зачету); список литературы; дополнительные
материалы.
4
МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
Федеральное государственное автономное образовательное учреждение
высшего профессионального образования
«Дальневосточный федеральный университет»
(ДВФУ)
ФИЛИАЛ ДВФУ В Г. УССУРИЙСКЕ
РАБОЧАЯ ПРОГРАММА УЧЕБНОЙ ДИСЦИПЛИНЫ (РПУД)
Психодинамическая психология
Специальность – 050706.65 Педагогика и психология
Форма подготовки (очная)
Название кафедры Психологии образования
курс 3 семестр 6
лекции 20 (час.)
практические занятия 24 (час.)
семинарские занятия 24 (час.)
лабораторные работы не предусмотрены
консультации
всего часов аудиторной нагрузки 44 (час.)
самостоятельная работа 88 (час.)
реферативные работы
контрольные не предусмотрены
зачет 6 семестр
экзамен не предусмотрен
Рабочая программа составлена в соответствии с требованиями государственного образовательного
стандарта высшего профессионального образования (№ государственной регистрации 671 пед/сп от
31.01.2005) .
Рабочая программа обсуждена на заседании кафедры психологии образования «19» сентября 2011 года
Составитель (ли): __Попова С.А._______________________________________________________________
5
I. Рабочая программа пересмотрена на заседании кафедры:
Протокол от «_____» _________________ 20 г. № ______
Заведующий кафедрой _______________________ ____Т.А. Гаврилова__
(подпись)
(И.О. Фамилия)
II. Рабочая программа пересмотрена на заседании кафедры:
Протокол от «_____» _________________ 20 г. № ______
Заведующий кафедрой _______________________ ____Т.А. Гаврилова__
(подпись)
(И.О. Фамилия)
6
Содержание
АННОТАЦИЯ………………………………………………………………………..8
I. СТРУКТУРА И СОДЕРЖАНИЕ ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ ЧАСТИ КУРСА………9
II. СТРУКТУРА И СОДЕРЖАНИЕ ПРАКТИЧЕСКОЙ ЧАСТИ КУРСА……..11
III. КОНТРОЛЬ ДОСТИЖЕНИЙ ЦЕЛЕЙ КУРСА………………………………14
IV. ТЕМЫ РЕФЕРАТИВНЫХ РАБОТ…………………………………………….16
V. УЧЕБНО-МЕТОДИЧЕСКОЕ ОБЕСПЕЧЕНИЕ ДИСЦИПЛИНЫ…………...17
7
АННОТАЦИЯ
Данный курс представляет собой авторскую разработку в составе дисциплин по выбору блока дисциплин предметной подготовки специальности
050706.65 «Педагогика и психология» и изучается в 6 семестре (3 курс). Дисциплина состоит из курса лекций и семинарских занятий. Итоговой контроль
предполагает зачет, проводимый в шестом семестре.
Цель курса: углубленное изучение истории становления и развития теорий и концепций психодинамического направления для использования этих
знаний и умений в рамках психотерапии и психокоррекции.
Задачи курса:
- ознакомить будущих педагогов-психологов с историей становления и
развития психодинамического направления;
- углубить знания о ведущих теорий личности психодинамического
направления;
- приобрести знания о современных концепциях и теориях психодинамического направления;
- развить умения применять полученные знания в реализации психологической помощи.
Для эффективного изучения и понимания программы «Психодинамическая психология» необходимо предварительно усвоить такие дисциплины,
как «Возрастная психология» и «Психология личности».
Изучение данной дисциплины необходимо для освоения таких дисциплин, как «Психолого-педагогическая коррекция», «Психологическое консультирование», «Психотерапия», «История психологии».
8
ТЕМАТИЧЕСКИЙ ПЛАН ДИСЦИПЛИНЫ
6
4
4
2
2
2
20
Трудоемкость
(всего часов)
12
8
8
6
4
6
44
Самостоятельная
работа студентов
История психоаналитического движения.
Классический психоанализ З. Фрейда.
Индивидуальная психология А. Адлера.
Глубинная психология К.Г. Юнга.
Эгопсихология А. Фрейд.
Социокультурная теория К. Хорни.
Гуманистическая теория Э. Фромма.
ИТОГО за семестр
Семинарские
занятия
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
Наименование модулей, разделов, тем
(с указанием семестра)
Лекции
№
Всего
Аудиторные занятия
6
4
4
2
4
4
24
10
14
14
14
10
14
12
88
10
26
22
22
16
20
18
132
I. СТРУКТУРА И СОДЕРЖАНИЕ ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ ЧАСТИ КУРСА
Тема 2. Классический психоанализ З. Фрейда (6 час.)
Краткая биография и идейные влияния на формирование мышления З.
Фрейда. Этапы становления психоанализа. Классический психоанализ: основные принципы, определяющие понятия, концептуальная база, техники и
методы психоанализа. Психоанализ как метод исследования бессознательного.
Психоаналитическое понимание личности. Ошибочные действия:
смысл и значение, механизм ошибочных действий. Сновидение как объект
психоаналитического исследования, техника толкования сновидений.
Психоаналитическая теория и терапия. Двойственное отношение к
психоанализу. Позитивные и негативные оценки психоаналитического учения З. Фрейда. Психоаналитический подход к исследованию проблем человека и культуры.
Тема 3. Индивидуальная психология А. Адлера (4 час.)
Краткая биография А. Адлера. Поддержка классического психоанализа.
Идейные расхождения с З. Фрейдом. Становление индивидуальной психологии.
9
Взаимосвязи между сознанием и бессознательным. Комплекс неполноценности. Механизмы компенсации и сверхкомпенсации. Стремление к превосходству.
Невротическая психика и терапия. Социальный интерес как необходимая компенсация неполноценного человека. Фикционализм. Личность как
продукт своего собственного творчества. Единство и целостность личности.
Тема 4. Глубинная психология К.Г. Юнга (4 час.)
Краткая биография. Этапы становления и развития аналитической психологии. Поддержка классического психоанализа и идейные расхождения с
З. Фрейдом.
Психологические типы. Комплексы. Индивидуальное и коллективное
бессознательное. Понятие архетипа и особенности архетипов «Персоны»,
«Тени», «Анимы», «Анимуса» и «Самости».
Психотерапия как лечение души. Индивидуализм и индивидуация.
Тема 5. Эгопсихология А. Фрейд (2 час.)
Краткая биография. Детский психоанализ. Отличие детского психоанализа от психоанализа взрослых.
Двойная мораль ребенка. Невроз. Место и роль психоаналитика при
работе с детьми.
Защитные механизмы Я как объект анализа. Типы тревоги. Способы
защиты.
Цель и задачи психоаналитической терапии.
Тема 6. Социокультурная теория К. Хорни (2 час.)
Краткая биография. Отношение к классическому психоанализу. Новые
ориентации в развитии психоанализа.
Мужская и женская психология. Проблема взаимоотношения полов.
Внутриличностные конфликты. Страх и тревога. Базальная тревожность. Средства защиты от базальной тревожности.
Культурные противоречия и невротические конфликты. Потребности
человека, направленные к людям, от людей и против людей типы личности.
10
Самопознание и самоанализ.
Тема 7. Гуманистическая теория Э. Фромма (2 час.)
Краткая биография. Влияние психоаналитических идей и философских
концепций на формирование мышления Э. Фромма.
Свобода человека и его отчуждение. «Свобода от» и «свобода для».
Механизмы бегства от свободы.
Динамическая концепция характера человека. Типы характера. Некрофилия и биофилия.
Цели психоаналитической терапии. Социальная адаптация и «лечение
души».
II. СТРУКТУРА И СОДЕРЖАНИЕ ПРАКТИЧЕСКОЙ ЧАСТИ КУРСА
Семинарские занятия
Тема 2. Классический психоанализ З. Фрейда (6 час.)
1. Психоанализ: становление и основные принципы.
2. Структурная модель психической жизни и сущность личности человека.
3. Инстинкты: сущность, виды.
4. Развитие личности.
5. Распределение и использование психической энергии. Понятие о катексисе и антикатексисе.
6. Тревога и защитные механизмы Эго.
7. Практическое применение психоанализа, методы. Понятие трансфера.
8. Случаи из практики психоанализа.
Содержание практикума: самодиагностика по методике «Определение
уровня защитных механизмов».
9. Теория сновидений и анализ сновидений.
10. Символика сновидений и ее значения.
11. Случаи из практики анализа сновидений.
11
Содержание практикума: просмотр и анализ видео о сне и его объяснении с позиции психоанализа.
Тема 3. Индивидуальная психология А. Адлера (4 час.)
1. Становление индивидуальной психологии. Основные тезисы.
2. Взаимосвязь между сознанием и бессознательным. Бессознательные
влечения.
3. Стремление к превосходству и чувство неполноценности. Механизмы компенсации и сверхкомпенсации.
4. Социальные отношения. Социальный интерес как необходимая компенсация неполноценности личности.
5. Личность как продукт своего собственного творчества. Единство и
целостность личности.
6. Сущность финализма как детерминанты поведения и развития личности. Понятие фикционного финализма.
7. Стили жизни и порядок рождения.
8. Эмпирическое доказательство влияния порядка рождения.
9. Индивидуальная психология и психоанализ.
10. Толкование сновидений.
11. Случаи из практики.
Тема 4. Глубинная психология К.Г. Юнга (4 час.)
1. Становления аналитической теории.
2. Поддержание психоанализа и идейные расхождения.
3. Структура личности. Индивидуальное и коллективное бессознательное. Понятие архетипа.
4. Виды и символика архетипов.
5. Психологические типы. Установки личности и психологические
функции. Комплексы.
6. Индивидуализм и индивидуация. Цель индивидуации. Самость как
цель жизни.
7. Практическое применение аналитической теории.
12
8. Случаи из практики.
Содержание практикума: самодиагностика типов характера по Юнгу с
помощью дихотомического теста С. Накрохиной ИЛИ теста Кейерси.
Тема 5. Эгопсихология А. Фрейд (2 час.)
1. Детский психоанализ. Структура и развитие личности.
2. Двойная мораль ребенка. Невроз.
3. Тревога, ее типы и психологические защиты.
4. Место и роль психоаналитика при работе с детьми. Особенности
трансфера.
5. Практическое применение и методы детского психоанализа.
Тема 6. Социокультурная теория К. Хорни (4 час.)
1. Основные концепции. Отношение к классическому психоанализу.
2. Внутриличностные конфликты: причины и влияние на развитие личности.
3. Развитие личности. Типы личности.
4. Невротические потребности. Движущие силы неврозов.
5. Психология женщины.
6. Недоверие между полами. О специфическом отличии страха мужчин
и женщин перед противоположным полом.
Тема 7. Гуманистическая теория Э. Фромма (4 час.)
1. Основные концепции и принципы.
2. Свобода человека и его отчужденность. 3. Механизмы бегства от
свободы.
4. Авторитаризм и конформизм.
5. Экзистенциальные потребности.
6. Типы характера. Плодотворные и неплодотворные ориентации человека.
7. Любовь как разрешение проблемы человеческого существования.
Искусство любить.
8. Психоанализ и религия.
13
III. КОНТРОЛЬ ДОСТИЖЕНИЙ ЦЕЛЕЙ КУРСА
- консультации (установочные, тематические), в ходе которых студенты должны осмыслять полученную информацию, а преподаватель определить степень понимания темы и оказать необходимую помощь;
- следящий контроль осуществляется на лекциях и практических занятиях. Он проводится в форме собеседования, устных ответов студентов, реферативных и практических работ, отчетов по самодиагностике, организации
дискуссий, фронтальных опросов. Преподаватель фронтально просматривает
наличие отчетов по самодиагностике, письменных работ, конспектов;
- промежуточный контроль осуществляется в форме устного собеседования или письменной работы в начале каждого занятия;
- итоговый контроль – устный зачет по вопросам дисциплины, допуск к
которому предусмотрен при условии посещения 80% занятий.
ВОПРОСЫ К ЗАЧЕТУ
1. Психоанализ как динамический психологический подход.
2. Основные положения классического психоанализа З. Фрейда.
3. «Принцип удовольствия» и «принцип реальности» в теории
З.
Фрейда.
4. Суть истории Анны О. и ее влияние на творчество З. Фрейда.
5. Механизмы психоанализа: катарсис, инсайт, сублимация, трансфер,
контртрансфер. Значение.
6. Катексис и антикатексис – понятие, значение.
7. Типы личности по З. Фройду: формирование, особенности.
8. Катарсический метод: суть и преимущество.
9. Цензура и символика сновидений по З. Фройду.
10. Стадии и особенности прохождения ребенком Эдипова комплекса.
Комплекс Электры.
11. Суть метода анализа сновидений. Сравнить особенности использования метода представителями четырех направлений психоанализа (класси14
ческий психоанализ, эго-психология, индивидуальная психология, глубинная
психология).
12. Эго-психология: понятие, особенности, представители.
13. Основные положения эго-психологии А. Фрейд.
14. Методы, которые использовала в своей работе А. Фрейд. Причины
выбора данных методов психоанализа.
15. Защитные механизмы личности. Идентификация с агрессором как
защитный механизм.
16 Основные положения глубинной психологии К.Г. Юнга.
17. Термин «эго-направленность», характеристика.
18. Понятие «комплекса» и с чем оно связано.
19. Структура личности по К.Г. Юнгу. Типы личности.
20. Понятие «коллективного бессознательного», его наполнение.
21. Архетипы и символы в теории К.Г. Юнга.
22. Индивидуальной психологией А. Адлера: суть, основные положения.
23. Комплекс неполноценности, его значение, связь с порядком рождения ребенка.
24. Типы личности по А. Адлеру.
25. Фикционный финализм, социальный интерес.
26. Стили жизни по А. Адлеру, установки связанные со стилями жизни.
27. Влияние психоаналитических идей на формирование мышления Э.
Фромма.
28. Основные положения гуманистической теории личности Э.
Фромма.
29. Движущие силы развития личности.
30. Свобода человека и его отчужденность. Механизмы бегства от свободы. Авторитаризм и конформизм.
31. Экзистенциальны потребности человека.
15
32. Типы характера. Плодотворные и неплодотворные ориентации человека.
33. Социальный характер. Социальное бессознательное. Основная
функция социального характера.
34. Социокультурная теория личности К. Хорни. Отношения К. Хорни
к классическому психоанализу.
35. Причина возникновения внутриличностных конфликтов. Понятие
базальной тревожности. Средства защиты.
36. Проблема самореализации личности с точки зрения теории К. Хорни.
37. Культурные противоречия и невротические конфликты.
38. Мужская и женская психология. Проблема взаимоотношения полов.
39. Потребности и базовые ориентации человека.
40. Развитие личности. Типы личности.
IV. ТЕМЫ РЕФЕРАТИВНЫХ РАБОТ
1. Неврозы в современной культуре.
2. Психоаналитическое понимание проблемы страха.
3. Психоаналитический подход к исследованию мифов, художественной литературы, произведений искусства.
4. Религиоведческая концепция З. Фрейда.
5. Психоаналитическое понимание культуры.
6. Психоаналитическая концепция искусства.
7. Психоаналитический подход к исследованию художественного творчества.
8. Символическое и ассоциативное толкование сновидений.
9. Подавление сексуальных влечений и его значение для развития общества
10. Психоанализ и этика.
16
11. Социальный интерес и целевые установки личности в индивидуальной психологии А. Адлера.
12. Фикционализм. Философия «как если бы».
13. Личность как продукт своего собственного творчества.
14. Индивидуальное и коллективное бессознательное в аналитической
психологии К.Г. Юнга.
15. Архетипы в мифологии и сказках.
16. Символы бессознательного, мандала, мифы, алхимия.
17. Особенности юнгианского анализа сновидений, отличия и параллели с другими подходами.
18. Особенности индивидуальной и групповой работы со снами.
17. Защитные механизмы Я в эгопсихологии А. Фрейд.
18. Отличие детского психоанализа от психоанализа взрослых.
19. Противоречия современной культуры и воздействие оказываемые
ими на личность (К. Хорни).
20. Культура и личность в понимании К. Хорни.
21. Проблема тревожности у К. Хорни.
22. Любовь как разрешение проблемы человеческого существования с
позиции Э. Фромма.
23. Понятие социального характера в работах Э. Фромма.
24. Психоанализ и этика в понимании Э. Фромма.
25. Дихотомии человеческого существования и проблематика любви в
гуманистическом психоанализе Э. Фромма.
26. Проблема свободы и отчуждения в работах Э. Фромма.
V. УЧЕБНО-МЕТОДИЧЕСКОЕ ОБЕСПЕЧЕНИЕ ДИСЦИПЛИНЫ
Основная литература
1. Змановская, Е.В. Современный психоанализ: Теория и практика / Е.В.
Змановская. – СПб.: Питер, 2011. - 288 с.
17
2. Практикум по психотерапии: игры и упражнения : [учебное пособие] /
сост.: Е.В. Глушак, С.А. Попова .— Уссурийск : Изд.-во УГПИ, 2010 .— 236
c.
3. Соколова, Е.Т. Психотерапия : теория и практика: учеб. пособие для
вузов по напр. и спец. «Психология» / Е.Т. Соколова .  4-е изд., стер.  М. :
Академия, 2010 .  368 c .
Дополнительная литература
1. Куттер, П. Психоанализ. Введение в психологию бессознательных
процессов / П.Куттер, Т. Мюллер. – пер. В. Николаев, С. Дубинская. – М.:
Когито-Центр, 2011. – 384 с.
10. Теория и практика детского психоанализа. Т. 1 / Анна Фрейд .— М. :
Апрель Пресс; Эксмо-пресс, 1999 .— 384c .
11. Теория и практика детского психоанализа. Т. 2 / Анна Фрейд .— М. :
Апрель Пресс; Эксмо-пресс, 1999 .— 400c .
12. Холл, К.С. Теории личности: учебное пособие для студентов вузов
по дисциплине «Общая психология» / К.С. Холл, Г. Линдсей. - СПб,2000. 591 с.
13. Хьелл, Л. Теории личности / Л. Хьелл, Д. Зиглер. - СПб.: ПИТЕР,
2000. – с. 608.
14. Энциклопедия глубинной психологии. Т. 2, Новые направления в
психоанализе; Психоанализ общества; Психоаналитическое движение; Психоанализ в Восточной Европе .— М. : Cogito-MGM, 2001 .— 744с.
2. Детский психоанализ. Школа Анны Фрейд : учеб. пособие для студ.
вузов, обучающихся по направ. и спец. психологии / Н.С. Бурлакова, В.И.
Олешкевич .— М. : Академия, 2005 .— 280 c .
3. Женская психология / К. Хорни .— СПб. : Восточно-Европейский инт психоанализа, 1993 .— 222 с.
4. Мадди, С.Р. Теории личности: сравнительный анализ/ С.Р. Мадди. СПб.: Речь, 2002. - 540с.
18
5. Остроумие и отношение к бессознательному / Зигмунд Фрейд .— Мн.
: Харвест, 2003 .— 480 с.
6. Постклассический психоанализ. Т. 1 / Валерий Лейбин .— М. : Теория
будущего, 2006 .— 472 c.
7. Постклассический психоанализ. Т. 2 : энциклопедия / Валерий Лейбин
.— М. : Теория будущего, 2006 .— 568 c .
8. Психоанализ : курс лекций / А.Н. Романин .— М. : КноРус, 2005 .—
224c .
9. Структура психики и архетипы / Карл Густав Юнг ; [пер. с нем. Т.А.
Ребеко] .— М. : Академический Проект, 2007 .— 304 c .
Электронные информационные образовательные ресурсы
1.
Батыршина, А. Р. История психологии [Электронный ресурс] :
Уч. пособ. / А. Р. Батыршина.  М. : Флинта : Наука, 2011.  224 с. - Режим
доступа: http://znanium.com/bookread.php?book=405878
2.
Бескова, И.А. Природа сновидений (эпистемологический анализ)
[Электронный ресурс] / И.А. Бескова. – М., 2005. – 240 с. // ЭБС znanium.com
НИЦ

«ИНФРА-М»
Режим
доступа:
http://znanium.com/bookread.php?book=346441
3.
Все о психоанализе: информационный портал. - [Электронный
ресурс]. - Режим доступа: http://www.psychoanalyse.ru/
4.
Старовойтов, В.В. Современный психоанализ: грани развития
[Электронный ресурс] / В.В. Старовойтов ; Рос. акад. наук, Ин-т философии.
– М.: ИФ РАН, 2008. – 128 с. // ЭБС znanium.com НИЦ «ИНФРА-М»  Режим
доступа : http://znanium.com/bookread.php?book=346451
5.
Хрестоматия по истории психологии [Электронный ресурс] /
[сост. В.В. Тарабанова] .  Уссурийск : УГПИ, 2009 .  1 электрон. опт. диск
(CD-ROM).
19
Учебно-методическое обеспечение дисциплины
ПЛАНЫ ЛЕКЦИЙ
Тема 2. Классический психоанализ З. Фрейда (6 час.)
1. Краткая биография и этапы становления психоанализа.
2. Классический психоанализ: основные принципы, определяющие понятия, концептуальная база, техники и методы психоанализа.
3. Психоаналитическое понимание личности.
4. Ошибочные действия: смысл и значение, механизм ошибочных действий.
5. Сновидение как объект психоаналитического исследования, техника
толкования сновидений.
6. Психоаналитическая теория и терапия.
Литература:
1. Лейбин В. История и теория психоанализа: Программа курса лекций.
— М.: Московский психолого-социальный институт: Флинта, 2000. — 128 с.
2. Фрейд, З. Введение в психоанализ: лекции / З. Фрейд; пер. с нем. Г.
В. Барышниковой; под ред. Е. . Соколовой, Т. В. Родионовой – СПб: Азбукаклассика, 2009. – 414 с.
3. Фрейд, З. Психология бессознательного / З. Фрейд; пер. с нем. Г. В.
Барышниковой. – М.:АСТ:Хранитель, 2007. – 605 с.
4. Фрейд, З. Толкование сновидений / З. Фрейд; пер. с нем. – М. :
Эксио; СПб: Мижгард, 2005. – 1083 с.
5. Фрейджер, Р. Теории личности и личностный рост/ Р. Фрейджер, Д.
Фэйдимен. - М.: Изд. «Мир», 2004.- 690 с.
6. Энциклопедия глубинной психологии, том 1, Зигмунд Фрейд: жизнь,
работа, наследие. Пер. с нем. / Общ. ред. А. М. Боковикова. — М.: ЗАО
МГМенеджмент, 1998. — 800 с.
Тема 3. Индивидуальная психология А. Адлера (4 час.)
1. Краткая биография и становление индивидуальной психологии.
2. Взаимосвязи между сознанием и бессознательным.
20
3. Комплекс неполноценности. Стремление к превосходству.
4. Механизмы компенсации и сверхкомпенсации.
5. Социальный интерес.
6. Фикционализм.
7. Личность как продукт своего собственного творчества. Единство и
целостность личности.
Литература:
1. Адлер, А. Воспитание детей. Взаимодействие полов / Пер с англ.
А.А. Валеева и Р.А. Валеевой . - Ростов н/Д: Феникс, 1998. — 448 с.
2. Адлер, А. Практика и теория индивидуальной психологии / А. Адлер. М. : Издательство Института психотерапии, 2002. – 224 с.
3. Лейбин, В. История и теория психоанализа: Программа курса лекций
/ В. Лейбин. — М.: Московский психолого-социальный институт: Флинта,
2000. — 128 с.
4. Сидоренко, Е.В. Комплекс «неполноценности» и анализ ранних воспоминаний в концепции А. Адлера / Е.В. Сидоренко. – СПб., 1993. – 152 с.
5. Фрейджер, Р. Теории личности и личностный рост/ Р. Фрейджер, Д.
Фэйдимен.- М.: Изд. «Мир», 2004.- 690 с.
6. Энциклопедия глубинной психологии / Ред. А.М. Боковиков. М. :
ЗАО МГМенеджмент, Т. 4. Карл Густав Юнг и Альфред Адлер; 2004. - 588 с.
Тема 4. Глубинная психология К.Г. Юнга (4 час.)
1. Краткая биография и этапы становления и развития аналитической
психологии.
2. Психологические типы.
3. Индивидуальное и коллективное бессознательное.
4. Понятие архетипа и особенности архетипов.
5. Индивидуализм и индивидуация.
Литература:
21
1. Аналитическая психология: Прошлое и настоящее /К.Г. Юнг, Э.
Сэмюэлс, В. Одайник, Дж. Хаббэк / Сост. В.В. Зеленский, А. М. Руткевич. –
М.: Мартис, 1995. – 320 с.
2. Лейбин, В. История и теория психоанализа: Программа курса лекций
/ В. Лейбин. — М.: Московский психолого-социальный институт: Флинта,
2000. — 128 с.
3. Фрейджер, Р. Теории личности и личностный рост/ Р. Фрейджер, Д.
Фэйдимен.- М.: Изд. «Мир», 2004.- 690 с.
4. Энциклопедия глубинной психологии / Ред. А.М.Боковиков. М. :
ЗАО МГМенеджмент, Т. 4. Карл Густав Юнг и Альфред Адлер; 2004. - 588 с.
5. Юнг, К.Г. «Архетип и символ» / К.Г. Юнг. СПб. : Издательство «Ренессанс» СП «ИВО-СиД», 1991. 304 с.
Тема 5. Эгопсихология А. Фрейд (2 час.)
1. Краткая биография.
2. Детский психоанализ. Отличие детского психоанализа от психоанализа взрослых.
3. Двойная мораль ребенка.
4. Место и роль психоаналитика при работе с детьми.
5. Защитные механизмы Я как объект анализа.
6. Типы тревоги. Способы защиты.
7. Цель и задачи психоаналитической терапии.
Литература:
1. Лейбин, В. История и теория психоанализа: Программа курса лекций
/ В. Лейбин. — М.: Московский психолого-социальный институт: Флинта,
2000. — 128 с.
2. Фрейджер, Р. Теории личности и личностный рост/ Р. Фрейджер, Д.
Фэйдимен.- М.: Изд. «Мир», 2004.- 690 с.
3. Энциклопедия глубинной психологии / Ред. А.М.Боковиков. М. :
ЗАО МГМенеджмент, Т. 3. Последователи Фрейда; 2002. – 410 с.
Тема 6. Социокультурная теория К. Хорни (2 час.)
22
1. Краткая биография. Отношение к классическому психоанализу.
2. Мужская и женская психология. Проблема взаимоотношения полов.
3. Внутриличностные конфликты.
4. Страх и тревога. Базальная тревожность. Средства защиты от базальной тревожности.
5. Культурные противоречия и невротические конфликты.
6. Потребности человека, направленные к людям, от людей и против
людей типы личности.
7. Самопознание и самоанализ.
Литература:
1. Лейбин, В. История и теория психоанализа: Программа курса лекций
/ В. Лейбин. — М.: Московский психолого-социальный институт: Флинта,
2000. — 128 с.
2. Психоанализ и культура. Избранные труды Карен Хорни и Эриха
Фромма. – М., 1995, 600 с.
3. Фрейджер, Р. Теории личности и личностный рост/ Р. Фрейджер, Д.
Фэйдимен.- М.: Изд. «Мир», 2004.- 690 с.
4. Хорни, К. Женская психология / К. Хорни. - СПб. : Вост.-Европ. ин-т
психоанализа, 1993. - 220 с.
5. Хорни. Собрание сочинений в 3 томах. М., 1997. Т. 1. Психология
женщины. Невротическая личность нашего времени. - 497 с.; Т. 2. Новые пути в психоанализе. Самоанализ. - 543 с.; Т. 3. Невроз и развитие личности. 694 с.
Тема 7. Гуманистическая теория Э. Фромма (2 час.)
1. Краткая биография. Влияние психоаналитических идей и философских концепций на формирование мышления Э. Фромма.
2. Свобода человека и его отчуждение. «Свобода от» и «свобода для».
Механизмы бегства от свободы.
3. Динамическая концепция характера человека. Типы характера.
Некрофилия и биофилия.
23
4. Цели психоаналитической терапии. Социальная адаптация и «лечение души».
Литература:
1. Лейбин, В. История и теория психоанализа: Программа курса лекций
/ В. Лейбин. — М.: Московский психолого-социальный институт: Флинта,
2000. — 128 с.
2. Психоанализ и культура. Избранные труды Карен Хорни и Эриха
Фромма. – М., 1995, 600 с.
3. Фрейджер, Р. Теории личности и личностный рост/ Р. Фрейджер, Д.
Фэйдимен.- М.: Изд. «Мир», 2004.- 690 с.
ПЛАНЫ ПРАКТИЧЕСКИХ ЗАНЯТИЙ
Тема 2. Классический психоанализ З. Фрейда (6 час.)
1. Психоанализ: становление и основные принципы.
2. Структурная модель психической жизни и сущность личности человека.
3. Инстинкты: сущность, виды.
4. Развитие личности.
5. Распределение и использование психической энергии. Понятие о катексисе и антикатексисе.
6. Тревога и защитные механизмы Эго.
7. Практическое применение психоанализа, методы. Понятие трансфера.
8. Случаи из практики психоанализа.
Содержание практикума: самодиагностика по методике «Определение
уровня защитных механизмов».
9. Теория сновидений и анализ сновидений.
10. Символика сновидений и ее значения.
11. Случаи из практики анализа сновидений.
24
Содержание практикума: просмотр и анализ видео о сне и его объяснении с позиции психоанализа.
Литература:
Основная:
1. Старовойтов, В.В. Современный психоанализ: грани развития [Электронный ресурс] / В.В. Старовойтов ; Рос. акад. наук, Ин-т философии. – М.:
ИФ РАН, 2008. – 128 с. // ЭБС znanium.com НИЦ «ИНФРА-М»  Режим доступа : http://znanium.com/bookread.php?book=346451
2. Практикум по психотерапии: игры и упражнения : [учебное пособие] /
сост.: Е.В. Глушак, С.А. Попова .— Уссурийск : Изд.-во УГПИ, 2010 .— 236
c.
3. Соколова, Е.Т. Психотерапия : теория и практика: учеб. пособие для вузов по напр. и спец. «Психология» / Е.Т. Соколова .  4-е изд., стер.  М. :
Академия, 2010 .  368c .
Дополнительная:
1. Бескова, И.А. Природа сновидений (эпистемологический анализ)
[Электронный ресурс] / И.А. Бескова. – М., 2005. – 240 с. // ЭБС znanium.com
НИЦ

«ИНФРА-М»
Режим
доступа:
http://znanium.com/bookread.php?book=346441
2. Мадди, С.Р. Теории личности: сравнительный анализ/ С.Р. Мадди. СПб.: Речь, 2002. - 540с.
3. Остроумие и отношение к бессознательному / Зигмунд Фрейд .—
Мн. : Харвест, 2003 .— 480 с.
4. Психоанализ : курс лекций / А.Н. Романин .— М. : КноРус, 2005 .—
224c .
5. Холл, К.С. Теории личности: учебное пособие для студентов вузов
по дисциплине «Общая психология» / К.С. Холл, Г. Линдсей. - СПб,2000. 591 с.
6. Хьелл, Л. Теории личности / Л. Хьелл, Д. Зиглер. - СПб.: ПИТЕР,
2000. – с. 608.
25
7. Энциклопедия глубинной психологии. Т. 2, Новые направления в
психоанализе; Психоанализ общества; Психоаналитическое движение; Психоанализ в Восточной Европе .— М. : Cogito-MGM, 2001 .— 744с.
Тема 3. Индивидуальная психология А. Адлера (4 час.)
1. Становление индивидуальной психологии. Основные тезисы.
2. Взаимосвязь между сознанием и бессознательным. Бессознательные
влечения.
3. Стремление к превосходству и чувство неполноценности. Механизмы компенсации и сверхкомпенсации.
4. Социальные отношения. Социальный интерес как необходимая компенсация неполноценности личности.
5. Личность как продукт своего собственного творчества. Единство и
целостность личности.
6. Сущность финализма как детерминанты поведения и развития личности. Понятие фикционного финализма.
7. Стили жизни и порядок рождения.
8. Эмпирическое доказательство влияния порядка рождения.
9. Индивидуальная психология и психоанализ.
10. Толкование сновидений.
11. Случаи из практики.
Литература:
Основная:
1. Соколова, Е.Т. Психотерапия : теория и практика: учеб. пособие для
вузов по напр. и спец. «Психология» / Е.Т. Соколова .  4-е изд., стер.  М. :
Академия, 2010 .  368c .
Дополнительная:
1. Мадди, С.Р. Теории личности: сравнительный анализ/ С.Р. Мадди. СПб.: Речь, 2002. - 540с.
2. Психоанализ : курс лекций / А.Н. Романин .— М. : КноРус, 2005 .—
224c .
26
3. Холл, К.С. Теории личности: учебное пособие для студентов вузов
по дисциплине «Общая психология» / К.С. Холл, Г. Линдсей. - СПб,2000. 591 с.
4. Хьелл, Л. Теории личности / Л. Хьелл, Д. Зиглер. - СПб.: ПИТЕР,
2000. – с. 608.
5. Энциклопедия глубинной психологии. Т. 2, Новые направления в
психоанализе; Психоанализ общества; Психоаналитическое движение; Психоанализ в Восточной Европе .— М. : Cogito-MGM, 2001 .— 744с.
Тема 4. Глубинная психология К.Г. Юнга (4 час.)
1. Становления аналитической теории.
2. Поддержание психоанализа и идейные расхождения.
3. Структура личности. Индивидуальное и коллективное бессознательное. Понятие архетипа.
4. Виды и символика архетипов.
5. Психологические типы. Установки личности и психологические
функции. Комплексы.
6. Индивидуализм и индивидуация. Цель индивидуации. Самость как
цель жизни.
7. Практическое применение аналитической теории.
8. Случаи из практики.
Содержание практикума: самодиагностика типов характера по Юнгу с
помощью дихотомического теста С. Накрохиной ИЛИ теста Кейерси.
Литература:
Основная:
1. Соколова, Е.Т. Психотерапия : теория и практика: учеб. пособие для
вузов по напр. и спец. «Психология» / Е.Т. Соколова .  4-е изд., стер.  М. :
Академия, 2010 .  368 c.
Дополнительная:
1. Мадди, С.Р. Теории личности: сравнительный анализ/ С.Р. Мадди. СПб.: Речь, 2002. - 540с.
27
2. Психоанализ : курс лекций / А.Н. Романин .— М. : КноРус, 2005 .—
224c .
3. Структура психики и архетипы / Карл Густав Юнг ; [пер. с нем. Т.А.
Ребеко] .— М. : Академический Проект, 2007 .— 304 c .
4. Холл, К.С. Теории личности: учебное пособие для студентов вузов
по дисциплине «Общая психология» / К.С. Холл, Г. Линдсей. - СПб,2000. 591 с.
5. Хьелл, Л. Теории личности / Л. Хьелл, Д. Зиглер. - СПб.: ПИТЕР,
2000. – с. 608.
Тема 5. Эгопсихология А. Фрейд (2 час.)
1. Детский психоанализ. Структура и развитие личности.
2. Двойная мораль ребенка. Невроз.
3. Тревога, ее типы и психологические защиты.
4. Место и роль психоаналитика при работе с детьми. Особенности
трансфера.
5. Практическое применение и методы детского психоанализа.
Литература:
Основная:
1. Старовойтов, В.В. Современный психоанализ: грани развития [Электронный ресурс] / В.В. Старовойтов ; Рос. акад. наук, Ин-т философии. – М.:
ИФ РАН, 2008. – 128 с. // ЭБС znanium.com НИЦ «ИНФРА-М»  Режим доступа : http://znanium.com/bookread.php?book=346451
Дополнительная:
1. Детский психоанализ. Школа Анны Фрейд : учеб. пособие для студ.
вузов, обучающихся по направ. и спец. психологии / Н.С. Бурлакова, В.И.
Олешкевич .— М. : Академия, 2005 .— 280 c .
2. Психоанализ : курс лекций / А.Н. Романин .— М. : КноРус, 2005 .—
224 c .
3. Теория и практика детского психоанализа. Т. 1 / Анна Фрейд .— М. :
Апрель Пресс; Эксмо-пресс, 1999 .— 384c .
28
4. Теория и практика детского психоанализа. Т. 2 / Анна Фрейд .— М. :
Апрель Пресс; Эксмо-пресс, 1999 .— 400c .
Тема 6. Социокультурная теория К. Хорни (4 час.)
1. Основные концепции. Отношение к классическому психоанализу.
2. Внутриличностные конфликты: причины и влияние на развитие личности.
3. Развитие личности. Типы личности.
4. Невротические потребности. Движущие силы неврозов.
5. Психология женщины.
6. Недоверие между полами. О специфическом отличии страха мужчин
и женщин перед противоположным полом.
Литература:
1. Женская психология / К. Хорни .— СПб. : Восточно-Европейский
ин-т психоанализа, 1993 .— 222 с.
2. Мадди, С.Р. Теории личности: сравнительный анализ/ С.Р. Мадди. СПб.: Речь, 2002. - 540с.
3. Постклассический психоанализ. Т. 1 / Валерий Лейбин .— М. : Теория будущего, 2006 .— 472 c.
4. Постклассический психоанализ. Т. 2 : энциклопедия / Валерий Лейбин .— М. : Теория будущего, 2006 .— 568 c .
5. Хьелл, Л. Теории личности / Л. Хьелл, Д. Зиглер. - СПб.: ПИТЕР,
2000. – с. 608.
Тема 7. Гуманистическая теория Э. Фромма (4 час.)
1. Основные концепции и принципы.
2. Свобода человека и его отчужденность. 3. Механизмы бегства от
свободы.
4. Авторитаризм и конформизм.
5. Экзистенциальные потребности.
6. Типы характера. Плодотворные и неплодотворные ориентации человека.
29
7. Любовь как разрешение проблемы человеческого существования.
Искусство любить.
8. Психоанализ и религия.
Литература:
1. Мадди, С.Р. Теории личности: сравнительный анализ/ С.Р. Мадди. СПб.: Речь, 2002. - 540с.
2. Постклассический психоанализ. Т. 1 / Валерий Лейбин .— М. : Теория будущего, 2006 .— 472 c.
3. Постклассический психоанализ. Т. 2 : энциклопедия / Валерий Лейбин .— М. : Теория будущего, 2006 .— 568 c .
4. Хьелл, Л. Теории личности / Л. Хьелл, Д. Зиглер. - СПб.: ПИТЕР,
2000. – с. 608.
МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ПРАКТИКУМА
Тема 2. Классический психоанализ З. Фрейда
Методика «Определение уровня защитных механизмов»
Инструкция: Вам предлагается ряд утверждений, описывающих чувства, которые люди обычно испытывают, или действия, которые люди обычно совершают. Ваша задача - оценить, насколько утверждение верно для вас,
1. Я всегда пытаюсь найти причину неприятности.
2. Я считаю, что если ложь защитит кого-либо от
неприятностей, то нужно солгать.
3. Если я не успел что-то сделать, то я понимаю,
что у меня просто не хватило времени.
4. Я всегда могу объяснить причины моих поступков.
5. Я часто употребляю в своей речи научные термины.
6. Я всегда пытаюсь понять и объяснить свое поведение.
7. Я считаю, что обсуждать конфликтные ситуа30
Верно (5)
Скорее верно (4)
Нечто
среднее (3)
Скорее неверно (2)
Абсолютно
Неверно (1)
поставив отметку в соответствующую колонку против вопроса.
ции нужно на интеллектуальном уровне, оставив
эмоции в стороне.
8. Мне не нравится, когда люди лгут.
9. Я думаю, что все люди не прочь выпить по
случаю.
10. Большинство людей очень агрессивны и не
хотят себя контролировать.
11. Все, кто имеет власть, используют ее для своей выгоды.
12. Пытаясь понять других, я опираюсь на опыт
своих переживаний.
13. Уверен, что если я не обвиняю других людей
в их недостатках, то они относятся ко мне хорошо.
14. Я считаю, что все люди стремятся избегать
ответственности.
15. У меня есть любимое дело (хобби), которым я
могу заниматься сколько угодно долго.
16. Занятия спортом или физическая активность
помогают забывать раздражение и гнев.
17. Когда я занимаюсь любимым делом, я забываю обо всем.
18. Когда я переживал несчастную любовь, у меня возникало заняться творчеством.
19. Для меня смысл жизни -это мое дело.
20. У меня много хобби.
21. Я с головой ухожу в работу, когда у меня не
ладятся дела на личном фронте.
Обработка результатов
В опроснике отраженны три шкалы: вопросы 1-7 - рационализация; вопросы 8-14 -проекция; вопросы 15-21 -сублимация.
Если вы набрали по конкретной шкале 7-17 баллов, то уровень развития соответствующей защиты у вас низкий. Если ваш результат находится в
интервале 18-27 баллов, то защита развита на среднем уровне. Наконец, интервал 28-35 характеризует высокий уровень развития защиты.
Случай Анны О.
Фрейд подружился с врачом Джозефом Брейером, который получил
известность благодаря своим работам по исследованию процесса дыхания, а
также изучению функций полукружного канала в человеческом ухе. Неплохо
устроенный в жизни и уже ею умудренный, Брейер часто давал молодому
Фрейду разнообразные советы и даже одалживал деньги. Для Фрейда он был
31
чем-то вроде отца, символической фигурой. Брейер же, по-видимому, относился к Фрейду как к не по годам развитому младшему брату. «Интеллект
Фрейда парит в заоблачных высотах, - писал Брейер одному из своих друзей.
- Я иногда смотрю на него, как курица на ястреба». Они часто обсуждали
вместе трудные случаи из практики Брейера, в том числе и случай Анны О.
Именно этим событиям было суждено сыграть решающую роль в становлении психоанализа.
Интеллигентная и привлекательная женщина 21 года, Анна О. страдала
от целого ряда тяжелых истерических симптомов. Она жаловалась на паралич, потерю памяти, умственные расстройства, тошноту, нарушения зрения и
речи. Эти симптомы впервые появились тогда, когда она ухаживала за умирающим отцом. Брейер лечил ее при помощи гипноза. Он обнаружил, что
под гипнозом пациентка могла вспомнить те переживания, которые, возможно, и являлись причиной названных симптомов. Последующее обсуждение ее
переживаний в состоянии гипноза, казалось, способствовало улучшению состояния.
Брейер виделся с Анной О. ежедневно в течение года. Во время этих
встреч Анна О. вспоминала те травмирующие переживания, которые ей доводилось пережить в течение дня. И каждый раз после подобных обсуждений
она сообщала об улучшении самочувствия. Она относилась к своим встречам
с Брейером как к «очищению», или «целительным беседам». По мере того
как лечение продолжалось, Брейер понял (и рассказал об этом Фрейду), что
те переживания, о которых Анна вспоминала под гипнозом, часто включали
в себя мысли и события, которые она расценивала как отвратительные. Освобождение под гипнозом от травмирующих переживаний снижало или совсем
устраняло болезненные симптомы.
Со временем жена Брейера стала проявлять все больше и больше беспокойства и ревности по поводу излишне тесной эмоциональной близости
между своим мужем и Анной. С Анной же происходило то, что впоследствии
получило название позитивного переноса (Позитивный перенос - процесс, в
32
котором пациент общается с терапевтом так, как если бы тот был его родителем.).
Иными словами, она переносила свои чувства по отношению к отцу на
врача, тем более, что они были несколько похожи внешне. Брейер же, возможно, также испытывал эмоциональную привязанность к своей пациентке.
«Ее обаяние юности, очаровательная беспомощность, даже самое ее имя...
пробудили в Брейере дремлющее эдипово влечение к собственной матери».
Но, в конце концов, Брейер оценил сложившуюся ситуацию как опасную и вынужден был объявить Анне, что прекращает лечение. Несколько часов спустя у Анны начались истерические родовые схватки. Брейеру удалось
снять симптомы под гипнозом.
Брейеру не удалось окончательно вылечить Анну О. при помощи своего катартического метода. После того, как Брейер прекратил свое лечение,
она была помещена в стационарную лечебницу. Там она часами могла сидеть
возле портрета отца, рассказывая о том, как ходила на его могилу. Брейер говорил о ней Фрейду как о безнадежно сумасшедшей и высказывал надежду,
что только скорая смерть сможет избавить бедняжку от страданий. Неизвестно, как именно ей удалось вылечиться, но впоследствии Анна О. стала заметным деятелем социального движения, феминисткой, ратующей за образование женщин. Она писала короткие рассказы о «мудрости, страсти и неунывающем характере», а также опубликовала пьесу в защиту прав женщин.
Случай Анны О. чрезвычайно важен для становления психоанализа,
поскольку именно здесь Фрейд впервые соприкоснулся с методом катарсиса,
лечебной беседы, который впоследствии сыграл столь значительную роль в
его собственных исследованиях.
К своим открытиям Фрейд неизбежно должен был пройти через гипноз,
так как это был один из ведущих методов психотерапии истерии, очень интересовавшей 3. Фрейда. «Личная вовлеченность врача стала краеугольным
камнем психоанализа».
33
Отправным пунктом в его медицинской карьере стало знакомство с историей Анны О. Это событие поставило перед Фрейдом две важнейшие, связанные друг с другом, проблемы - истерии и гипноза. Именно при исследовании истерии интерес ученого сместился от физиологии к психологии. Чем же
заинтересовала в 1882 году история Анны О. Фрейда? В ряде источников самого основателя психоанализа, его последователей и критиков мы находим
признания того, что Фрейда всегда привлекали занятия философией, но он
никогда не любил медицину. Не исключено, что пациентки, больные истерией, интересовали ученого вследствие специфики его личности. Не осталось
без внимания и то, что случай с Анной О. демонстрировал возможность
успешного лечения истерии нетрадиционным способом, от разработки которого Брейер отказался и долгие годы не публиковал историю случая.
Тема 3. Индивидуальная психология А. Адлера
Пример применения аналитического метода Адлера.
Женщина 32 лет жаловалась на жестокие боли в области внешней стороны левого глаза и на то, что при этом у нее двоится в глазах (double vision),
так что ей приходится закрывать левый глаз. Пациентка страдала такими
приступами в течение одиннадцати лет, первый случился с ней в то время,
когда она познакомилось со своим будущим мужем... Свой последний приступ она объясняла тем, что приняла накануне холодную ванну, а причиной
предыдущих считала холодные сквозняки...
До замужества она давала уроки игры на скрипке, а также выступала на
концертах и любила свою работу, но, выйдя замуж, забросила ее. В настоящее время она жила вместе с семьей своего деверя, чтобы быть ближе к доктору, как она говорила, и была вполне довольна жизнью...
Она, несомненно, была лидером в браке, но возмущалась леностью
своего мужа и его желанием покоя. Он напряженно работал, приходил домой
усталым поздно вечером и не был склонен выходить куда-то со своей женой
или поддерживать с ней беседу. Когда ей приходилось играть на публике,
она испытывала сильный страх перед сценой. На вопрос, представляющийся
34
мне важным: «Чем бы вы занимались, если бы были здоровы?», — вопрос,
ответ на который ясно показывает причину робкого отступления пациента
перед жизнью, она отвечала уклончиво, ссылаясь на свои постоянные головные боли. Тем не менее перед последним приступом она приняла холодную
ванну, которая, по ее словам, немедленно вызвала приступ...
Выяснилось, что с того момента, когда она с огромным ужасом наблюдала рождение своей младшей сестры, пациентка испытывает безрассудную
тревогу в связи с деторождением... Когда ей было одиннадцать лет, ее отец
бездоказательно обвинил ее в сексуальной связи с сыном соседа. Эти детские
и отроческие впечатления от сексуальных взаимоотношений, тесно связанные с чувством тревоги и ужаса, усилили ее протест против любви, и этот
протест проявлялся в ее браке как фригидность. Перед тем как выйти замуж,
она потребовала от своего жениха дать твердое обещание, что он никогда не
захочет иметь детей. Приступы мигрени и страх перед ними, постоянно преследующий ее, облегчили для нее задачу установить такие взаимоотношения,
при которых супружеская жизнь была сведена к минимуму...
Она, конечно, очень уважала своего мужа, но была далека от того, чтобы любить его, на самом деле она никогда по-настоящему не была влюблена.
После того как несколько раз ей был задан вопрос о том, что бы она делала,
если бы полностью вылечилась, она, наконец, ответила, что переехала бы в
столицу, давала бы там уроки игры на скрипке и сама играла бы в оркестре.
Всякий, кто знаком с искусством догадок, которому учит индивидуальная
психология, без больших затруднений определил бы, что это значит расстаться с мужем, который был привязан к провинциальному городку... Поскольку муж очень любил ее и давал ей, безусловно, лучшую возможность
удовлетворять свое страстное желание власти на всю катушку, ей, конечно,
трудно было покинуть его...
Полное излечение было достигнуто в течение месяца. Этому предшествовало объяснение одного внешнего обстоятельства, вызвавшего ее последний приступ. Она нашла в кармане пальто своего мужа письмо от де35
вушки, в котором не было ничего, кроме нескольких слов приветствия. Мужу
удалось успокоить ее подозрения. Несмотря на это, она продолжала подозревать его и испытывать ревность, чего с ней никогда не случалось раньше.
Она начала следить за ним. Это было как раз тогда, когда она приняла холодную ванну, и это вызвало приступ... Во время объяснения она сказала, что
никогда не была ревнивой, что ее гордость запрещала ей этот порок, но с тех
пор как она обнаружила письмо, ей стали приходить в голову мысли о том,
что муж может быть не верен ей. Когда она думала о такой возможности, ее
гнев усиливался, с другой стороны, она почувствовала зависимость жены от
мужа. Ее холодная ванна была, таким образом, местью ее стиля жизни ее
представлению о том, что ее собственная ценность целиком зависит от мужа,
и ее поражению в деле поддержания этой ценности. Не получи она приступ
мигрени — результат шока, — ей пришлось бы признать, что она ничего не
стоит. Это было бы худшее, что могло бы с ней произойти. (Adler, 1964а, р.
75-85).
Тема 4. Глубинная психология К.Г. Юнга
Дихотомический тест С. Накрохиной
Инструкция: Вам предлагается 10 ситуаций, каждая из которых состоит
из 4 вариантов утверждений. Оцените каждый из 4 вариантов и выберите тот,
который наиболее соответствует Вам.
1.
1) Вы предпочитаете работать: выполняя задание точно в срок (1) или
не связывая себя определенными сроками (9).
2) В кругу своих знакомых вы, как правило: в курсе всех событий (9)
или узнаете о новостях с опозданием (1).
3) У вас скорее гуманитарный ( 1 ) и л и скорее технический склад ума
(9)?
4) Вы любите: мечтать о прошлом или о будущем, или о чем-то совершенно воображаемом (1); действовать или, по крайней мере, составлять точные планы, которые реально подготавливают будущее (9).
36
2.
1) Хватает ли вам вашего заработка: обычно хватает (1) или часто приходится искать дополнительные средства: подрабатывать, занимать и т. п.
(9).
2) Нравится ли вам ходить на вечеринки, дискотеки и в шумные бары
(9) или вы быстро устаете от этого (1)?
3) Вы человек скорее трезвый, рассудительный (9) или эмоциональный,
сочувствующий (1)?
4) Нравится ли вам носить что-нибудь необычное (9) или вы предпочитаете одеваться «скромно, но со вкусом» (1)?
3.
1) Можете ли вы легко взяться за случайную работу (9) или вам гораздо
удобнее работать по предварительной договоренности (1)?
2) На отдыхе, в путешествии вы легко находите новых друзей (9) или,
как правило, остаетесь в некоторой изоляции от нового общества (1)?
3) Вам легко удается подробно и ясно для других излагать свои мысли
в письменной форме (1) или это не ваша «стихия» (9)?
4) Любите ли вы ежедневно заниматься хозяйством, внося в это элемент творчества (9) или делаете это только по необходимости (1)?
4.
1) Часто ли вы меняете свои планы в последний момент (9) или это бывает редко и раздражает вас (1)?
2) В компании вы, как правило, первым заводите беседу (9) или ждете,
когда с вами заговорят (1).
3) Вы ориентируетесь в незнакомых местах: успешно (9) или плохо,
легко теряетесь (1).
4) Как, по-вашему, следует выражать свои мысли писателю: буквально,
напрямую (9) или пользуясь сравнениями, аналогиями, иносказаниями (1)?
5.
37
1) Легко ли вам внезапно быстро куда-то собраться, бросив при этом
начатые (запланированные) дела (9) или такая ситуация раздражает вас (1)?
2) Интенсивное общение с новыми людьми стимулирует, придает вам
энергию (9) или утомляет вас (1).
3) Каким, по-вашему, хуже быть: несправедливым (9) или беспощадным (1)?
4) Вы довольно часто ощущаете, что у вас где-то что-то побаливает, и
стремитесь устранить эти ощущения (9) или вы плохо чувствуете потребности своего тела, болеете «редко, но по-крупному» (1)?
6.
1) Вы склонны поступать скорее обдуманно, чем импульсивно (1), или
импульсивно, чем обдуманно (9).
2) Часто ли Вы в разговоре ссылаетесь на авторитеты: «читал там-то»,
«сказал то-то» (9) или авторитет утомляет вас (1).
3) Вы чувствуете себя увереннее: в логическом умозаключении (9) или
в оценке эмоционального состояния и взаимоотношений окружающих вас
людей (1).
4) Запоминаете ли вы детали одежды других людей, даже при недолгом
общении с ними (9) или вам довольно трудно вспомнить такие подробности,
так как вы не обращаете на них внимания (1)?
7.
1) Что, по-вашему, предпочтительнее: удостовериться, что все подготовлено и учтено (1) или предоставить событиям идти своим чередом (9)?
2) Вы поддерживаете отношения: с широким кругом людей (9) или с
несколькими старыми друзьями (1).
3) Вы более склонны: находить пользу в отношениях с людьми (9) или
понимать мысли и чувства других (1).
4) Вам больше интересно то, что происходит в действительности, (9)
или то, что может произойти (1).
8.
38
1) Предпочитаете ли вы: планировать свои дела на день, на неделю
вперед (1) или действовать по обстоятельствам (9)?
2) При столкновении с неблагоприятными обстоятельствами вы активно стремитесь приспособить обстоятельства к себе (9) или приспособиться к
обстоятельствам или избежать их (1).
3) Вы руководствуетесь рассудком (9) или велением сердца (1)?
4) Вы больше доверяете: своему опыту (9) или своим предчувствиям
(1)?
9. 1) Руководствуетесь ли вы строгими принципами (1) или предпочитаете гибко приспосабливаться к обстоятельствам (9)?
2) Можете ли вы найти тему для разговора даже с незнакомым человеком и заговорить первым (9) или предпочитаете помолчать, особенно когда
нет настроения (1)?
3) Вы более склонны быть прямым и беспристрастным (9) или сочувствовать людям (1).
4) Как, по-вашему, что хуже: витать в облаках (9) или придерживаться
проторенной дорожки (1)?
10.
1) Консервативны ли вы? Когда вы составили какое-то мнение, упорно
ли вы за него держитесь (1) или вас легко переубедить, соблазнить новой
идеей (9)?
2) Легко ли вам попросить людей о чем-либо (9) или вы лучше сделаете
самостоятельно (1)?
3) Ваш стиль общения: вы любезны, предупредительны, стараетесь
очаровать окружающих (1) или общаетесь с ними просто, иногда с некоторой
резкостью (9)?
4) Вы — человек скорее практичный, легко ориентируетесь в мире вещей (например, удачно делаете покупки, хорошо разбираетесь в ценах) (9)
или непрактичный, и если даже иногда вы стараетесь быть предприимчивым,
это вам не слишком-то интересно и утомляет вас (1).
39
Бланк для заполнения
№ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Сумма баллов
1
2
3
4
Обработка результатов. В таблице заполняйте последовательно первые
10 столбцов, затем суммируйте баллы по горизонтали и для каждой строки
эту сумму запишите в 11-м столбце (сумма баллов).
Если в какой-либо строке сумма баллов находится в пределах 46-50,
трудно сказать о преобладании в вашем характере соответствующего качества.
Если сумма баллов меньше 46, то в каждой из 4-х строк это будет означать, соответственно: 1 —рациональный, 2 — интроверт, 3 —этический, 4 —
интуитивный.
При сумме баллов больше 54, для каждой из 4-х строк это означает: 1
— иррациональный, 2 — экстраверт, 3 — логический, 4 — сенсорный.
Пример применения метода словесных ассоциации К.Г. Юнга
Первое нововведение Юнга в глубинную психологию касается экспериментов со словесными ассоциациями. Накопленные им огромные знания и
опыт в интерпретации ассоциаций сочетались с поистине изумительными
интуитивными возможностями.
Много лет назад, когда я был совсем молодым доктором, старый профессор криминологии спросил меня об эксперименте (словесных ассоциациях) и сказал, что он не верит этому. Я сказал: «Не верите, профессор? Вы можете испробовать его, когда пожелаете». Он пригласил меня к себе домой, и
я начал... После десяти слов он устал и сказал: «Что вы можете извлечь из
этого? Отсюда ничего не следует». Я объяснил ему, что он и не мог наблюдать результат после десяти или двенадцати слов; необходимо слов сто, и по40
том он может увидеть что-нибудь. Он сказал: «Сможете вы сделать какойлибо вывод из этих слов?» Я ответил: «Почти никакого, но все же могу рассказать вам что-то. Совсем недавно у вас были волнения, связанные с деньгами, у вас их слишком мало. Вы боитесь умереть от сердечной болезни. Вы
учились во Франции, и у вас там была любовная связь, вы вспоминаете ее
всякий раз, когда думаете о смерти, старые сладкие воспоминания возвращаются из лона времени». Он сказал: «Как вы узнали?» Каждый ребенок может это увидеть! Ему было 72 года, и он связывал слово сердце со словом
боль — страх, что он может умереть от сердечной недостаточности. Он связывал слово смерть со словом умереть — естественная реакция — и со словом деньги он связывал слишком мало — самая обычная реакция. Затем ответы стали весьма удивлять меня. К платить, после длительной паузы, он
сказал La Semeuse, (La Semeuse — сеятельница, фр.) хотя наш диалог происходил в Германии. Это знаменитая фигура на французских деньгах. Теперь
почему он мог ответить La Semeuse? Когда он дошел до слова целовать, снова была долгая пауза, его глаза сияли, и он произнес: красивая. Затем, конечно, я услышал историю. Он никогда бы не употребил французский, если бы
не было ассоциаций с отдельным чувством, и мы должны думать, почему он
употребил их. Терял ли он французские франки? Но в те дни не было разговора об инфляции или девальвации. Ключ был не в этом. Я сомневался, была
ли это любовь или деньги, но когда он дошел до целовать/красивая, я уже
знал, что это была любовь. Он не принадлежал к типу людей, которые едут
во Францию во второй половине жизни, в Париже, возможно в Сорбонне, он
был студентом-юристом. Было относительно просто скомпоновать все в целую историю.
Анализ сновидения
Я помню случай молодой девушки, уже побывавшей у двух аналитиков, прежде чем попасть ко мне, и когда она ко мне пришла, ей приснился
тот же самый сон, что и тогда, когда она работала с двумя предыдущими
аналитиками. Каждый раз в самом начале анализа она видела сон: она подхо41
дит к границе и хочет пересечь ее, но не может найти таможню, чтобы заполнить декларацию о том, что она везет с собой. В первом сне она нашла
границу, но не смогла даже подойти к ней. Этот сон порождал у нее чувство,
что она никогда не сможет установить правильных отношений со своим аналитиком. Но так как у нее было чувство более зависимого положения и она
не доверяла своему мнению, она продолжила работу с аналитиком и никогда
не возвращалась к этой проблеме. Она работала с ним два месяца, а потом
прекратила (потом она работала три месяца с другим аналитиком и также
оставила его)...
Когда она пришла ко мне (она видела меня прежде на лекции, и у нее
возникла мысль прийти ко мне), ей приснилось, что она подходит к швейцарской границе. Был день, и она увидела таможню. Она пересекла границу и
вошла в таможню, и там стоял швейцарский таможенник. Перед ней была
женщина, которой он позволил пройти, а затем повернулся к ней, чтобы и
она вошла. У нее была только маленькая сумочка, и она думала, что сможет
пройти незамеченной. Но таможенник посмотрел на нее и сказал: «Что у вас
в сумочке?» Она ответила: «О, совсем ничего» — и открыла ее. Он запустил
туда руку и извлек нечто, становившееся все больше и больше, пока не выяснилось, что это две укомплектованные кровати. Ее проблема состояла в том,
что она противилась браку; хотя она и была помолвлена, но не выходила замуж по определенным причинам, и эти постели были брачными. Я извлек
этот комплекс и помог ей осознать проблему, и вскоре после этого она вышла замуж.
Эти начальные сны часто являются самыми поучительными. Так что я
всегда спрашиваю нового пациента, когда он впервые приходит ко мне:
«Знали ли вы некоторое время назад, что придете? Встречали ли вы меня
прежде? Видели ли вы сон недавно, может быть, прошлой ночью?» — потому что, если видел, это дает мне наиболее ценную информацию о его установках. И когда вы тесно соприкасаетесь с бессознательным, вы можете многое увидеть в ином свете.
42
Тема 6. Социокультурная теория К. Хорни
Отрывок из самоанализа
Следующий отрывок взят из рассказа Хорни о самоанализе ее «пациентки» Клэр, повторяющей судьбу самой Хорни. В этом отрывке описаны
попытки Клэр отринуть «патологическую зависимость» от бросившего ее
любовника Питера, вымышленного подобия Эриха Фромма.
Она колебалась между периодами, когда отношения с Питером и все с
ними связанное казались частью давно минувшего прошлого, и другими периодами, когда она отчаянно желала вернуть его обратно. Одиночество тогда
ощущалось как непостижимая жестокость, совершенная по отношению к
ней.
В один из этих последних дней, возвращаясь одна домой с концерта,
она поймала себя на мысли, что каждому живется лучше, чем ей... Она поняла, что здесь, должно быть, проявляется тенденция убеждать себя в своем
чрезмерном несчастье... У нее было ожидание, что большое горе вызовет помощь. Из-за этой бессознательной веры она усугубляла свое отчаяние. Это
было чрезвычайно глупо, и все же она поступала так довольно часто... Клэр
вспомнила множество случаев, когда она считала себя несчастнейшей из всех
смертных и только спустя некоторое время понимала, что сгущала краски. Во
время же самих приступов причины отчаяния казались и даже воспринимались как реальные...
Да, здесь имела место четкая повторяющаяся схема: преувеличение несчастья и в то же время ожидание помощи, утешения, поддержки — от матери, Бога, Брюса, своего мужа, Питера. Должно быть, играя роль мученицы,
она, помимо прочего, бессознательно взывала о помощи. Таким образом,
Клэр приблизилась к пониманию еще одного важного момента в своей зависимости... Клэр осознала, что ее вера в возможность получить помощь благодаря отчаянию в действительности имела над ней огромную власть.
43
В течение последующих месяцев ей становилось все более ясно, что эта
вера сделала с ней. Она увидела, что бессознательно стремилась превратить в
катастрофу любую возникавшую в ее жизни проблему, впадая в состояние
полной беспомощности перед ударами судьбы. Она поняла, что вера в предстоящую помощь стала для нее своего рода личной религией, являлась мощным источником самоуспокоения.
Клэр также достигла более глубокого понимания того, насколько ее
надежда на другого заменила ей опору на саму себя. Если бы рядом с ней
находился человек, который бы учил, побуждал, давал советы, помогал, защищал, подтверждал ее ценность, тогда у нее не было бы никакой причины
пытаться преодолеть тревогу, возникавшую из-за необходимости самой распоряжаться собственной жизнью... Фактически эта зависимость не только закрепляла ее слабость, подавляя ее побуждение стать более уверенной в себе,
но и делала Клэр заинтересованной в том, чтобы оставаться беспомощной.
Если бы Клэр оставалась покорной и держалась в тени, ее ожидали бы счастье и триумф. Любая попытка большей самостоятельности и большего самоутверждения ставила под сомнение ее надежду обрести рай на земле...
Навязчивая скромность не только давала ей защитный покров неприметности, но и являлась необходимой основой ожидания ею «любви».
Клэр поняла, что это было просто логическим следствием, что партнер,
которому она приписывала богоподобную роль волшебного помощника, если
воспользоваться выражением Эриха Фромма, становился «сверхважным» и
единственное, что имело значение, — это достижение его расположения и
любви. Его [Питера] значение заключалось в том, что он был инструментом,
к чьим услугам, потребность в которых была достаточно велика, она могла
прибегнуть.
В результате такого инсайта она почувствовала себя намного более
свободной, чем когда-либо раньше. Ее стремление к Питеру, которое временами было мучительно сильным, начало ослабевать. И, что еще важнее, инсайт привел к реальному изменению ее жизненных устремлений. Она всегда
44
хотела быть независимой, но в реальной жизни признавала это желание только на словах и тянулась за помощью при любом затруднении. Теперь же ее
целью стало уметь справляться со своими жизненными проблемами.
45
МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ РАБОТЫ СТУДЕНТОВ
Самостоятельная работа выполняется студентом по заданию преподавателя, но без его непосредственного участия.
Самостоятельная работа студентов проводится для оптимизации и закрепления полученных теоретических знаний и практических умений студентов, углубления и расширения теоретических знаний, формирования умений использовать специальную литературу, развития познавательных способностей и активности студентов (творческой инициативы, самостоятельности, ответственности, организованности), формирования самостоятельного
мышления, способностей к саморазвитию, самосовершенствованию и самореализации. Развития исследовательских умений.
Виды заданий для внеаудиторной самостоятельной работы, их содержание и характер имеют вариативный и дифференциальных характер, учитывают специфику специальности, индивидуальные особенности студентов.
Контроль результатов внеаудиторной самостоятельной работы студентов осуществляется в пределах времени, отведенного на обязательные учебные занятия по дисциплине и внеаудиторную самостоятельную работу студентов по дисциплине. Может проходить в письменной, устной или смешанной форме, с представлением продукта творческой деятельности.
ТЕМЫ РЕФЕРАТОВ
Тематика реферативных работ по дисциплине «Конфликтология» составлена в соответствии с программой курса.
Для выполнения заданий необходимо самостоятельное овладение теоретическим материалом по одному из разделов курса, ознакомление с современными психологическими исследованиями.
Работу над темой следует начинать с изучения соответствующих глав
учебных пособий по психологии. Это позволит составить предварительный
план. Последующая проработка возможна по мере ознакомления с рекомендованной дополнительной литературой.
46
Порядок оформления реферативной работы. После титульного листа
работы следует дать ее развернутый план. Содержание работы должно ему
соответствовать. В процессе написания необходимо делать ссылки на литературные источники (квадратные скобки с указанием номера из списка литературы). В конце работы обязателен список используемой литературы. Работа должна иметь сплошную нумерацию страниц.
1. Неврозы в современной культуре.
2. Психоаналитическое понимание проблемы страха.
3. Психоаналитический подход к исследованию мифов, художественной литературы, произведений искусства.
4. Религиоведческая концепция З. Фрейда.
5. Психоаналитическое понимание культуры.
6. Психоаналитическая концепция искусства.
7. Психоаналитический подход к исследованию художественного творчества.
8. Символическое и ассоциативное толкование сновидений.
9. Подавление сексуальных влечений и его значение для развития общества
10. Психоанализ и этика.
11. Социальный интерес и целевые установки личности в индивидуальной психологии А. Адлера.
12. Фикционализм. Философия «как если бы».
13. Личность как продукт своего собственного творчества.
14. Индивидуальное и коллективное бессознательное в аналитической
психологии К.Г. Юнга.
15. Архетипы в мифологии и сказках.
16. Символы бессознательного, мандала, мифы, алхимия.
17. Особенности юнгианского анализа сновидений, отличия и параллели с другими подходами.
18. Особенности индивидуальной и групповой работы со снами.
47
17. Защитные механизмы Я в эгопсихологии А. Фрейд.
18. Отличие детского психоанализа от психоанализа взрослых.
19. Противоречия современной культуры и воздействие оказываемые
ими на личность (К. Хорни).
20. Культура и личность в понимании К. Хорни.
21. Проблема тревожности у К. Хорни.
22. Любовь как разрешение проблемы человеческого существования с
позиции Э. Фромма.
23. Понятие социального характера в работах Э. Фромма.
24. Психоанализ и этика в понимании Э. Фромма.
25. Дихотомии человеческого существования и проблематика любви в
гуманистическом психоанализе Э. Фромма.
26. Проблема свободы и отчуждения в работах Э. Фромма.
Часть времени курса отводится для написание письменных работ с использованием первоисточников, учебников и другой рекомендованной литературы. Самостоятельная работа студентов направляется программой дисциплины. Результаты самостоятельной работы проверяются в форме письменной работы.
Тема 1. История психоаналитического движения
Истоки возникновения психоанализа: естественнонаучные, философские, литературные. Самоанализ. Толкование сновидений.
Психоаналитический кружок в Вене. Венское психоаналитическое общество. Берлинская и цюрихская группы психоанализа.
История распространения психоанализа в различных странах мира.
Ближайшие ученики и последователи З. Фрейда. Первые отступники от
классического психоанализа. Раскол в психоаналитическом сообществе.
Современный психоанализ.
Литература:
1. Лейбин, В.М. Фрейд, психоанализ и современная западная философия / В.М. Лейбин. - М. : Политиздат, 1990. — 397 с.
48
2. Соколов, Э. В. Введение в психоанализ. Социокультурный аспект. 3е изд., стер. / Э.В. Соколов. — СПб. : Издательство «Лань», 2002. — 320 с.
3. Руткевич, А.М. Современное состояние психоанализа // Дж. Браун.
Психология Фрейда и постфрейдисты. — М.; Киев, 1997. — С. 283-238.
4. Крук В.М., Харитонов А.Н. Основные источники фрейдовского
классического психоанализа // Российский психоаналитический вестник. —
1994. — № 3-4.
5. Фрейд, З. По ту сторону принципа удовольствия / З. Фрейд. – М. :
Прогресс, 1992. 568 с.
6. Энциклопедия глубинной психологии, том 1, Зигмунд Фрейд: жизнь,
работа, наследие. Пер. с нем. /Общ. ред. А. М. Боковикова. — М.: ЗАО
МГМенеджмент, 1998. — 800 с.
49
КОНТРОЛЬНО-ИЗМЕРИТЕЛЬНЫЕ МАТЕРИАЛЫ
Вопросы контрольных работ
Тема 1. История психоаналитического движения.
1. Что такое психоанализ?
2. Что представляет собой психоанализ с точки зрения З. Фрейда?
3. Каково влияние психоанализа на развитие науки, философии, медицины, искусства?
4. Каково место психоанализа в культуре XX века?
5.
Какие
естественнонаучные
представления
о
человеке
спо-
собствовали возникновению психоанализа?
6. Оказали ли философские идеи влияние на становление психоанализа?
7. Является ли Фрейд ученым, открывшим сферу бессознательного?
8. Каково место художественной литературы в психоаналитическом
мышлении З. Фрейда?
9. Как и каким образом психоанализ обрел статус самостоятельного
учения?
10. Где и когда возникли первые психоаналитические общества?
11. Какова история распространения психоанализа в различных странах
мира?
12. В каких областях знания были использованы психоаналитические
методы исследования?
13. Как и когда появились первые отступники от классического психоанализа?
14. Какие новые направления возникли в рамках психоаналитического
движения?
Тема 2. Классический психоанализ З. Фрейда.
1. Какие автобиографические данные содержатся в «Толковании сновидений» З. Фрейда?
50
2. Какие семейные обстоятельства жизни могли оказать воздействие на
становление психоаналитического мышления З. Фрейда?
3. Что такое предсознательное и вытесненное бессознательное?
4. Как возможно познание бессознательного?
5. В чем состоит специфика психоаналитического учения о бессознательном?
6. Какие ошибочные действия допускает человек и почему?
7. Что представляют собой ошибочные действия с точки зрения психоанализа?
8. Что дает человеку психоаналитическое понимание ошибочных действий?
9. Почему Фрейд обратился к исследованию сновидений?
10. В чем состоит специфика фрейдовского понимания природы и содержания сновидений?
11. Чем отличается явное содержание сновидения от скрытых его мыслей?
12. Как и каким образом происходит искажение сновидений?
13. Что представляет собой цензура и каковы механизмы работы сновидения?
14. Что представляет собой толкование сновидений в психоанализе?
15. В чем состоит техника толкования сновидений?
16. Каково психоаналитическое понимание символики сновидений?
17. Являются ли символы сновидений исключительно сексуальными по
своему характеру?
18. Что представляет собой Эдипов комплекс?
19. Что такое комплекс Электры?
20. Какова психоаналитическая структура личности?
21. В чем заключаются основные характеристики «Оно», «Я» и «СверхЯ»?
22. Каковы взаимоотношения между «Оно», «Я» и «Сверх-Я»?
51
23. Что такое инстинкт жизни и инстинкт смерти с точки зрения Фрейда?
Тема 3. Индивидуальная психология А. Адлера.
1. В чем сущность идей А. Адлера о чувстве неполноценности, компенсации и сверхкомпенсации?
2. Что понимается Адлером под стремлением к власти и превосходству?
3. Как трактуется социальный интерес в индивидуальной психологии?
4. Что такое телеология и какова конечная цель человека с точки зрения А. Адлера?
5. Каковы основные задачи терапии, сформулированные в рамках индивидуальной психологии?
6. В чем состоят основные сходства и различия между классическим
психоанализом З. Фрейда и индивидуальной психологией А. Адлера?
Тема 4. Глубинная психология К.Г. Юнга.
1. Какую классификацию психологических типов предложил К.Г. Юнг?
2. В чем состоит специфика индивидуального и коллективного бессознательного?
3. Какие архетипы бессознательного рассматривались Юнгом?
4. Что такое индивидуация?
5. Каковы взгляды Юнга на проблему души современного человека?
6. Каковы сходства и различия между классическим психоанализом З.
Фрейда и аналитической психологией К.Г. Юнга?
Тема 5. Эгопсихология А. Фрейд.
1. В чем состоит специфика эгопсихологии?
2. Что представляют собой защитные механизмы Я?
3. Какие способы защиты Я от инстинктов и аффектов рассматриваются А. Фрейд?
4. К чему ведет защитный процесс идентификации с агрессором?
52
5. Какова, с точки зрения А. Фрейд, роль психоаналитика при работе с
детьми?
6. Как в эгопсихологии определяются задачи и цели психоаналитической терапии?
Тема 6. Социокультурная теория К. Хорни.
1. В чем К. Хорни усматривает причину возникновения внутриличностных конфликтов?
2. Каковы, с точки зрения К. Хорни, противоречия современной культуры и какое воздействие они оказывают на личность?
3. Что понимается под базальной тревожностью?
4. Как К. Хорни рассматривает проблему самореализации личности?
5. Каковы возможности и ограничения конструктивного самоанализа?
6. Какие идеи З. Фрейда были пересмотрены в культурно-философской
психопатологии К. Хорни?
Тема 7. Гуманистическая теория Э. Фромма.
1. Как и каким образом Э. Фромм рассматривает проблему человеческого существования?
2. В чем состоит специфика «свободы от» и «свободы для»?
3. Почему человек испытывает страх перед свободой и каким образом
он пытается убежать от нее?
4. Что Э. Фромм понимает под индивидуальным и социальным характером?
5. Какие виды агрессивности и насилия выделяются Э. Фроммом?
6. Как возможно возрождение гуманистической этики и что значит
быть человеком?
7. Чем отличается гуманистический психоанализ Э. Фромма от классического психоанализа З. Фрейда?
ВОПРОСЫ К ЗАЧЕТУ
1. Психоанализ как динамический психологический подход.
2. Основные положения классического психоанализа З. Фрейда.
53
3. «Принцип удовольствия» и «принцип реальности» в теории
З.
Фрейда.
4. Суть истории Анны О. и ее влияние на творчество З. Фрейда.
5. Механизмы психоанализа: катарсис, инсайт, сублимация, трансфер,
контртрансфер. Значение.
6. Катексис и антикатексис – понятие, значение.
7. Типы личности по З. Фройду: формирование, особенности.
8. Катарсический метод: суть и преимущество.
9. Цензура и символика сновидений по З. Фройду.
10. Стадии и особенности прохождения ребенком Эдипова комплекса.
Комплекс Электры.
11. Суть метода анализа сновидений. Сравнить особенности использования метода представителями четырех направлений психоанализа (классический психоанализ, эго-психология, индивидуальная психология, глубинная
психология).
12. Эго-психология: понятие, особенности, представители.
13. Основные положения эго-психологии А. Фрейд.
14. Методы, которые использовала в своей работе А. Фрейд. Причины
выбора данных методов психоанализа.
15. Защитные механизмы личности. Идентификация с агрессором как
защитный механизм.
16 Основные положения глубинной психологии К.Г. Юнга.
17. Термин «эго-направленность», характеристика.
18. Понятие «комплекса» и с чем оно связано.
19. Структура личности по К.Г. Юнгу. Типы личности.
20. Понятие «коллективного бессознательного», его наполнение.
21. Архетипы и символы в теории К.Г. Юнга.
22. Индивидуальной психологией А. Адлера: суть, основные положения.
54
23. Комплекс неполноценности, его значение, связь с порядком рождения ребенка.
24. Типы личности по А. Адлеру.
25. Фикционный финализм, социальный интерес.
26. Стили жизни по А. Адлеру, установки связанные со стилями жизни.
27. Влияние психоаналитических идей на формирование мышления Э.
Фромма.
28. Основные положения гуманистической теории личности Э.
Фромма.
29. Движущие силы развития личности.
30. Свобода человека и его отчужденность. Механизмы бегства от свободы. Авторитаризм и конформизм.
31. Экзистенциальны потребности человека.
32. Типы характера. Плодотворные и неплодотворные ориентации человека.
33. Социальный характер. Социальное бессознательное. Основная
функция социального характера.
34. Социокультурная теория личности К. Хорни. Отношения К. Хорни
к классическому психоанализу.
35. Причина возникновения внутриличностных конфликтов. Понятие
базальной тревожности. Средства защиты.
36. Проблема самореализации личности с точки зрения теории К. Хорни.
37. Культурные противоречия и невротические конфликты.
38. Мужская и женская психология. Проблема взаимоотношения полов.
39. Потребности и базовые ориентации человека.
40. Развитие личности. Типы личности.
55
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Основная литература
1. Змановская, Е.В. Современный психоанализ: Теория и практика / Е.В.
Змановская. – СПб.: Питер, 2011. - 288 с.
2. Практикум по психотерапии: игры и упражнения : [учебное пособие] /
сост.: Е.В. Глушак, С.А. Попова .- Уссурийск : Изд.-во УГПИ, 2010 .- 236 c .
3. Соколова, Е.Т. Психотерапия : теория и практика: учеб. пособие для
вузов по напр. и спец. «Психология» / Е.Т. Соколова .  4-е изд., стер.  М. :
Академия, 2010 .  368 c .
Дополнительная литература
1. Куттер, П. Психоанализ. Введение в психологию бессознательных
процессов / П.Куттер, Т. Мюллер. – пер. В. Николаев, С. Дубинская. – М.:
Когито-Центр, 2011. – 384 с.
10. Теория и практика детского психоанализа. Т. 1 / Анна Фрейд .— М. :
Апрель Пресс; Эксмо-пресс, 1999 .— 384c .
11. Теория и практика детского психоанализа. Т. 2 / Анна Фрейд .— М. :
Апрель Пресс; Эксмо-пресс, 1999 .— 400c .
12. Холл, К.С. Теории личности: учебное пособие для студентов вузов /
К.С. Холл, Г. Линдсей. - СПб,2000. - 591 с.
13. Хьелл, Л. Теории личности / Л. Хьелл, Д. Зиглер. - СПб.: ПИТЕР,
2000. – с. 608.
14. Энциклопедия глубинной психологии. Т. 2, Новые направления в
психоанализе; Психоанализ общества; Психоаналитическое движение; Психоанализ в Восточной Европе .— М. : Cogito-MGM, 2001 .— 744с.
2. Детский психоанализ. Школа Анны Фрейд : учеб. пособие для студ.
вузов, обучающихся по направ. и спец. психологии / Н.С. Бурлакова, В.И.
Олешкевич .— М. : Академия, 2005 .— 280 c .
3. Женская психология / К. Хорни .— СПб. : Восточно-Европейский инт психоанализа, 1993 .— 222 с.
56
4. Мадди, С.Р. Теории личности: сравнительный анализ/ С.Р. Мадди. СПб.: Речь, 2002. - 540с.
5. Остроумие и отношение к бессознательному / Зигмунд Фрейд .— Мн.
: Харвест, 2003 .— 480 с.
6. Постклассический психоанализ. Т. 1 / Валерий Лейбин .— М. : Теория
будущего, 2006 .— 472 c.
7. Постклассический психоанализ. Т. 2 : энциклопедия / Валерий Лейбин
.— М. : Теория будущего, 2006 .— 568 c .
8. Психоанализ : курс лекций / А.Н. Романин .— М. : КноРус, 2005 .—
224c .
9. Структура психики и архетипы / Карл Густав Юнг ; [пер. с нем. Т.А.
Ребеко] .— М. : Академический Проект, 2007 .— 304 c .
Электронные информационные образовательные ресурсы
1.
Батыршина, А. Р. История психологии [Электронный ресурс] :
Уч. пособ. / А. Р. Батыршина.  М. : Флинта : Наука, 2011.  224 с. - Режим
доступа: http://znanium.com/bookread.php?book=405878
2.
Бескова, И.А. Природа сновидений (эпистемологический анализ)
[Электронный ресурс] / И.А. Бескова. – М., 2005. – 240 с. // ЭБС znanium.com
НИЦ

«ИНФРА-М»
Режим
доступа:
http://znanium.com/bookread.php?book=346441
3.
Все о психоанализе: информационный портал. - [Электронный
ресурс]. - Режим доступа: http://www.psychoanalyse.ru/
4.
Старовойтов, В.В. Современный психоанализ: грани развития
[Электронный ресурс] / В.В. Старовойтов ; Рос. акад. наук, Ин-т философии.
– М.: ИФ РАН, 2008. – 128 с. // ЭБС znanium.com НИЦ «ИНФРА-М»  Режим
доступа : http://znanium.com/bookread.php?book=346451
5.
Хрестоматия по истории психологии [Электронный ресурс] /
[сост. В.В. Тарабанова] .  Уссурийск : УГПИ, 2009 .  1 электрон. опт. диск
(CD-ROM).
57
ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ МАТЕРИАЛЫ:
ХРЕСТОМАТИЯ ПО КУРСУ
«ПСИХОДИНАМИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ»
1. Рождение психоанализа: теория соблазнения
2. Психоанализ
3. Защитные механизмы личности
4. Наследники царя Эдипа: мир представлений ребенка в возрасте от 3 до 6 лет.
5. Смысл сновидений по Фрейду
6. Метод толкования сновидений. Образец анализа сновидения.
7. Индивидуальная психология: основные концепции и принципы
8. Сны и их толкование.
9. Методы аналитической психологии К.Г. Юнга
10.
Психологические типы
11.
Архетипы и современность
12.
Психоанализ: Фрейд. Пример из практики
13.
Аналитическая психотерапия: Юнг. Пример из практики
14.
Индивидуальная психология: Адлер. Пример из практики
15.
Случай с фройляйн Элизабет фон Р.
Рождение психоанализа: теория соблазнения1
Переписка между Фрейдом и Флисом во многом объясняет рождение психоанализа. Она началась в 1887 году и продолжалась до 1902 года. Именно в эти годы Фрейд осуществляет то, что мы называем его самоанализом, и стиль его мышления радикально меняется. В этой краткой лекции я попробую показать динамику его взглядов и препятствия,
с которыми он сталкивался.
До 1897 года появление психоневроза объяснялось только воспоминаниями пациентов о реальных сценах соблазнения, в частности речь шла о имевших место в прошлом
сексуальных действиях: прикосновениях, сексуальных играх и т. д. Эту теорию Фрейд в
последствии оставил.
Я напомню одно клиническое наблюдение, приведенное Фрейдом в его статье 1895
года: женщина, вполне благоразумная и очень интеллигентная, чувствовала непреодолимую ненависть к прислуге. Эта ненависть появилась после конфликта с одной весьма
невоспитанной служанкой, и затем переходила «как эстафета» от одной служанки к другой. Нормальное ведение хозяйства с участием прислуги стало практически невозможным. Пациентка объясняла свою ненависть тем, что слуги – люди грязные, и что они разрушают ее представление о любви.
Маленькое дополнение: в детстве она невольно присутствовала при любовном свидании своей матери. Тогда она закрыла глаза, заткнула себе уши и попробовала забыть эту
сцену, от которой ее тошнило. Она хотела сохранить душевную близость с матерью, которую нежно любила. Отчасти ей это удалось, но мучительные воспоминания все-таки оста1
http://psyfactor.org
58
лись – ведь ее представление о любви было разрушено, и она перенесла свою ненависть на
другую женщину.
В таких случаях речь может идти как о неких вербальных двусмысленностях, так и
об эксгибиционизме старшего по возрасту соблазнителя, или о наблюдении полового акта
взрослых. Ребенок, не достигший сексуальной и психологической зрелости, как правило,
воспринимает такие сцены с ужасом, как некую агрессию, так как он не в состоянии придать смысл тому, что происходит.
В своем первом определении понятия «психоневроз» (1893-1896) Фрейд называет
эту сцену сексуальной травмой, и характеризует как один из самых важных факторов развития последующей психопатологии. Эта «первичная (забытая) сцена» рассматривалась
как ведущая причина истерических симптомов, которые, как правило, появлялись уже в
период половой зрелости и, обычно, после провоцирующей – второй или дополнительной
психической или психо-сексуальной травмы.
Введение понятия «фантазма» в 1897 году побудило Фрейда отказаться от этой
слишком простой теории, и с тех пор – психическая реальность (то есть – фантазм) стала
такой же важной как объективная реальность, и начала играть ведущую роль в представлениях о психической жизни конкретного человека.
Но даже фактически отказавшись от теории соблазнения, Фрейд продолжал считать, что соблазнение также может быть самостоятельным фактором развития психопатологии. И в тех случаях, когда оно действительно имело место, это могло оказать решающее влияние на всю последующую сексуальную жизнь человека и иметь в качестве своих
последствий неврозы или извращения.
Фантазм соблазнения, подобно фантазму кастрации или фантазму первичной сцены, принадлежит к «первофантазмам», которые есть у каждого из нас, и влияют филогенетически на структуру нашей психики.
Прежде чем я перейду к динамике представлений Фрейда, я хотел бы сделать еще
одну клиническую иллюстрацию.
Сражающаяся истеричка
Моя пациентка – красивая, хорошо сложенная, высокая, гордая испанка. В процессе наших сессий она меня все время провоцировала: рассказывала, как мои коллегимужчины делали ей «всякие» предложения, намекала, что, «в конце концов, все мужчины
только об этом думают».
Она также рассказала мне о своей предшествующей психотерапии с пожилой,
классически одетой женщиной, которая, как мне представляется – ничего не поняла в том,
что разыграла перед ней моя будущая пациентка. Расскажу об этом кратко: ранее «моя»
испанка соблазнила детского врача, лечившего ее детей; начался «роман», которым она
хотела доказать, что ее муж – единственный виновник ее холодности. Как, я думаю, вы
уже догадались, педиатр ни в чем ей не помог.
Она захотела разорвать «роман», который потерял свой смысл, но мужчина не разделял этого желания, звонил ей, просил в новых встречах. В итоге она к нему вернулась,
но скоро поняла, что его любовь не так уж велика – он совершенно не собирался оставлять
жену и детей ради нее (впрочем, надо отметить, что и она ни в коем случае не хотела покидать своего мужа и соединиться с педиатром). Но решение ее любовника лишь еще раз
доказывало, что «все мужчины – подлецы!» «Как ее отец!»
Исходя из этих эмоциональных позывов, она начала мстить своему любовнику.
Вначале она звонила ему, как минимум, раз двадцать в день в его кабинет. А когда он перестал отвечать на звонки, она стала приезжать и устраивать ему сцены непосредственно в
его кабинете. Естественно, это сказалось на его клиентуре. Затем она начала звонить ему и
домой. Согласимся – страшная месть?!
В конце концов он не выдержал, и пошел пожаловаться на нее в полицию. Представим себе его самого и его чувства – пожилой, не очень красивый мужчина жалуется на
бывшую любовницу (об этом стоит помнить всем, кто работает с пациентами). Ее тоже
59
пригласили в полицию, но когда она узнала о причине, эта красивая и во всех остальных
отношениях приятная женщина долго хохотала вместе с полицейскими над незадачливым
любовником. Последнего, по ее словам, это просто взбесило.
В процессе своего предыдущего анализа она все это рассказывала с удовольствием:
она настойчиво хотела показать «матери-психоаналитику» – какая она хорошая дочка, как
она решительно наказывает «отца-педиатра» за все, что он сделал с бедной «девочкой»!
Это типичная эдиповая сказка.
Настоящая драма моей пациентки состояла в том, что ее предшествующий психотерапевт не сумела разобраться в том, что происходило, и, в частности, в том, что (как
всегда в таких случаях) подлежит первоочередному анализу – в переносе.
В результате пациентка не получила удовлетворения от первого анализа, месть
оставалась неудовлетворенной. Как следствие этой «терапевтической неудачи» пациентка
подала жалобу в наблюдательный медицинский совет, и у педиатра отозвали лицензию.
Она была уверена, что во всем виноват он – «он врач, он должен был все знать и
понимать». Вероятно, включая и то, что это перенос, и только перенос. Педиатр, естественно, этого не знал. Поэтому, с ее точки зрения, он ее использовал, и она – жертва.
Что касается уже нашей совместной работы, она очень скоро стала говорить, что
причиной ее невроза является ее отец; он, как она считала, «наверное, меня соблазнил, а,
возможно, и изнасиловал»; правда, она об этом не помнит, так как была тогда совсем маленькая!
Вот таким путем человек (без каких-либо внешних посылов) начинает воспроизводить теорию соблазнения! Когда я пытался интерпретировать это как «фантазм», пациентка возмутилась: почему я не верю, что это было? «Как вы можете знать, что мой отец меня
не изнасиловал?»
Вернемся к Фрейду и проследим трансформацию его важнейших тезисов.
I. Соблазнение принадлежит к «сексуальным травмам» детства и является источником психоневрозов (Теория соблазнения). Наблюдая своих пациентов, Фрейд замечает
многократное повторение воспоминаний о сценах соблазнения в детстве. Уже в 1893 году
он ставит под сомнение (господствовавшую тогда) теорию наследственности в объяснении причин неврозов и выдвигает гипотезу, что источник почти всех неврозов связан с
сексуальностью: «Эмоциональные причины, вызванные слышанным или видимым, и полупонятым – могут составлять одну из форм соблазнения».
В 1896 году он пишет, что практически все неврозы имеют источник в сексуальной
жизни – «или в беспорядочности актуальной сексуальной жизни, или в прошлых важных
событиях» (той же природы – прим. авт)5. Неврастения, согласно его представлениям того
времени, провоцируется мастурбацией и поллюциями; невроз страха проявляется в результате сексуального воздержания или неудовлетворенности; истерия и невроз навязчивых состояний связаны с ранним началом сексуальной жизни («специфическая этиология
истерии состоит в пассивном сексуальном опыте до достижения половой зрелости»).
Фрейд отмечает, что это может быть как грубое сексуальное насилие со стороны взрослого, так и постепенное, но (от этого) не менее отвратительное соблазнение, которое, по сути, мало чем отличается от физического насилия. В работах этого периода, Фрейд подчеркивает, что эти сексуальные травмы происходят в период от двух до пяти лет, или не
позднее восьми – десяти лет. И дает этому объяснение: «Я сомневаюсь, – пишет он, – что
сексуальная пассивность после восьми – десяти лет попадает под механизм вытеснения,
если не было предварительных опытов».
Сексуальные травмы, полученные в детстве, вызывают чувство ужаса, так как ребенок еще не созрел для того, чтобы адекватно осмыслить событие. В последующем сцена
соблазнения вытесняется, и не оставляет сознательных воспоминаний. После наступления
половой зрелости любое, иногда даже кажущееся незначительным, событие, воспроизводящее те или иные компоненты сцены соблазнения, закономерно вызывает цепь ассоциаций и провоцирует невротические симптомы. «Эти травмы, полученные в детстве, впо60
следствии действуют так, как если бы они были сиюминутным опытом, но, тем не менее –
они принадлежат бессознательному. Хотя сам момент травмы, из-за сексуальной незрелости, вытесняется».
В это время невроз навязчивости Фрейдом интерпретируется как последствие подавленной агрессии, причина которой – сексуальное желание. При этом симптомы появляются как следствие такого поведения и получаемого при этом наслаждения, так и в результате угрызений совести, идей самообвинения. «В неврозе навязчивых состояний, и
здесь его отличие от истерии, событие приносит наслаждение: сексуальная агрессия провоцируется желанием (для мальчика) или участием в половом контакте (для маленькой
девочки)».6 Фрейд объединяет истерию с неврозом навязчивых состояний, считая, что истоки навязчивых состояний скрываются в ситуации соблазнения: соблазнитель был сам
соблазнен в детстве, и повторяет эту сцену с младшим. В этот период Фрейд еще уверен в
полной адекватности своей теории для объяснения тех или иных типов неврозов. Он развивает ее и описывает типологию соблазнителя:
- взрослые чужие люди, которые нападают на девочку, и в этом случае она испытывает ужас, отвергает эти притязания, и нет в принципе никакого наслаждения со стороны жертвы;
- няни, гувернантки или учителя соблазняют ребенка, и на протяжении многих лет
поддерживают с ним тайную любовную связь;
- реальные отношения между детьми, в частности – сексуальное общение между
детьми разного пола, между братьями и сестрами; эти связи нередко продолжаются и после достижения половой зрелости, и, как правило, имеют негативные последствия для
обоих участников этой пары в будущем.
Фрейд был уверен в полной реальности этих сцен соблазнения, но одновременно
он был уверен и в детской невинности, то есть – в том, что ребенок не может проявлять
сексуальной агрессии. С его точки зрения этого периода, соблазнение – это объективная
(имевшая место в реальности) травма, последствием которой может быть невроз или психоз, при этом сам соблазнитель должен был быть развращен в детстве: «Истерия все более
и более представляется мне последствием извращенности соблазнителя; а его наследственность – последствием соблазнения отцом». Далее, в поисках совпадения между
симптомом и реальной историей субъекта (еще оставаясь на позициях медикобиологической модели: «этиологический фактор – симптом»), Фрейд продолжает свои
размышления: «Обстоятельства, определяющие психоз, а не невроз (в данном случае я
имею в виду шизофрению) – это последствия плохого сексуального обращения в период
от года и трех месяцев до полутора лет, то есть – до первой интеллектуальной стадии».
II. Понятие соблазнения – как последствие Эдипова комплекса и желания быть соблазненной отцом. Предназначение этого фантазма: скрыть свои инфантильные сексуальные влечения.
Открытие Фрейдом Эдипова комплекса в результате самоанализа и работы с его
пациентами радикально меняет взгляд Фрейда на те сценарии соблазнения, о которых рассказывают его пациенты, и он формулирует новый подход: истерики не были подвергнуты
соблазнению отцом, они только желали этого.
Фрейд пишет Флису: «Бессознательное не соотносит свои содержания с принципом
реальности, поэтому невозможно различить перегруженные аффектом фантазии от истинной правды». В этом же письме написаны знаменитые слова Фрейда: «Я больше не верю в
свою neurotica».
Эпистемология изменяется, и именно с этих слов начинается психоанализ. Хотя
Фрейд вынужден отказаться от «теории соблазнения», как причины психоневроза, он
остается убежденным в особой роли соблазнения как в человеческой сексуальности в целом, так и (тем более) в инфантильной сексуальности.
Соблазнение очень рано возбуждает генитальные ощущения и является причиной
мастурбации: «На первом месте находится влияние соблазнителя, который относится к
61
ребенку как к сексуальному объекту, и знакомит его (при оставляющих глубокое впечатление обстоятельствах) с удовлетворением, исходящим из генитальной зоны; впоследствии ребенок оказывается вынужденным онанистическим путем возобновить это удовлетворение».
Введение понятия сексуального поведения ребенка – важный элемент новой точки
зрения Фрейда на роль собственно соблазнения. В частности, аутоэротические действия
младенцев и малышей свидетельствуют о чрезвычайно раннем появлении сексуального
влечения и связанных с ним фантазмов.
Теперь Фрейд считает, что соблазнение вовсе не является таким уж необходимым
фактором для возбуждения детской сексуальности, но при этом создатель психоанализа
сохраняет часть своего старого тезиса: ребенок, подвергшийся соблазнению, может стать
полиморфно перверсным.
Я приведу краткий пример из моей практики, в развитие идей Фрейда. Иоанну 52
года, он обратился за помощью, так как «не знает, как ему жить дальше». Он преподает
физику подросткам и испытывает сильное сексуальное влечение к своим ученицам. Любой незначительный случай, любая улыбка кажутся ему знаком того, что девочка хотела
бы иметь с ним сексуальные отношения. Если он видит в окно нижнее белье своей юной
соседки, он сразу звонит ей, уверенный в ее готовности к сексуальным отношениям. Его
представления о сексе достаточно примитивны и примерно таковы: мужчина встречает
женщину, она ему нравится, и они сразу начинают заниматься сексом, после которого
расстаются без всяких эмоций. Понятие значимый «Другой» для Иоанна не существует, и
не имеет самостоятельного смысла.
Когда он был подростком, они с сестрой имели сексуальную связь. Никто об этом
не знал.
Он женился на женщине, у которой уже было четыре ребенка. Затем от их брака
появился пятый – его дочь. С детьми он себя вел себя неподобающим образом, трогая девочек за интимные места, ничего не мог поделать с этим желанием, поэтому еще тогда он
впервые обратился к психотерапевту, и это ему помогло.
Когда он пришел ко мне, я имел много трудностей в работе с ним, так как испытывал к нему негативные чувства (в контрпереносе). Чем можно было бы объяснить его поведение? Исходя из рассказа пациента, в детстве, когда ему было четыре года, он был соблазнен достаточно пожилым мужчиной, который дарил ему и маленькой девочке конфеты «в обмен» на половое общение с ним. Вернемся вновь к Фрейду. Теперь в теории соблазнения появляется фантазм, цель которого – скрыть аутоэротическое сексуальное поведение. Случай Доры хорошо демонстрирует это: Дора прячет свою мастурбацию и недержание мочи за следующим фантазмом – «мой отец меня заразил».
Еще пример, как одна из моих пациенток играет с темой соблазнения. Надежда,
маленькая, очаровательная «куколка» с большими синими глазами. Когда она впервые
легла на кушетку, она мне сказала: «Я вам вполне доверяю… Это мой первый психоанализ!» Кто кого соблазняет! Ведь, по сути, пациентка говорит мне: «Вы – первый в моей
жизни!»
На одной из сессий, когда что-то ей не нравилось, она высказала предложение:
«Сначала я сидела напротив Вас в кресле, после этого – лежу на кушетке, теперь нужен
третий период». Но когда я предложил ей объяснить мне – что под этим понимается, она
не смогла этого сделать и вербализовать свои ожидания.
Однажды ее монолог на кушетке начался несколько необычно: «Сегодня я не смогу
Вам заплатить за нашу встречу. Я предпочитаю сразу сказать Вам это, иначе мне будет
тревожно. Я отдам Вам деньги на следующей встрече. Ой! А что же мне делать, если вы
откажетесь? Неужели я должна оставить вам мои туфли?» Сказав это, она захохотала. Тогда я напомнил ей сказку «Золушка», где в назначенное время девушка убегает, но теряет
свою туфельку, и после этого принц разыскивает ее по всей стране. Пациентка приняла
интерпретацию с возгласом: «О-о!» – и еще раз засмеялась.
62
В последнем случае ситуация достаточно очевидна: маленькая Эдипова девочка
играет с отцом и пробует его соблазнить; присутствует элемент регрессии, и все это
разыгрывается на психоаналитической сцене, то есть – речь идет о фантазме, а не о реальности, и не надо смешивать языки: здесь она маленькая, а я взрослый мужчина!
III. Понятие соблазнения, также как и первичная сцена или кастрация принадлежит
к первофантазму: его роль – ответить на вопрос, откуда появляется сексуальность?
Клинический случай «Человек и волки» («Из истории одного детского невроза»)
является переходным этапом между двумя теориями: ранней, в которой соблазнение рассматривается в качестве реального действия, и новой теорией – фантазма.
Я напомню, что в данном клиническом случае реальная, а не фантазмическая ситуация соблазнения старшей сестрой произошла, когда пациенту было три года и три месяца. Это сказалось на сексуальном развитии маленького мальчика, и у него появилась фиксация, соответствующая анально-садистической стадии развития.
Фрейд пишет: «Все-таки, как представляется, соблазнение не останавливается
только на том, что ускоряет сексуальное развитие: оно нарушает последнее и вызывает
его значительное отклонение. Оно навязывает ребенку пассивную сексуальную цель, которая не соответствует активности мужской сексуальности. При первом препятствии –
будь то нянины слова, которыми она угрожает кастрацией, вся – еще очень хрупкая – генитальная организация (в три с половиной года) рушится, и регрессирует к предыдущей
стадии: анально-садистической. Можно предположить, что без этих событий он бы рос,
как все другие дети».
Следует добавить, что в истории данного пациента эта сцена – была уже не первая.
Я напомню, что ранее маленький мальчик подвергся еще одной сексуальной травме: ему
было 18 месяцев, когда он был невольным свидетелем сексуальных отношений родителей.
Эта первая сцена была вытеснена, и приобрела свой смысл лишь после того, как сестра
его соблазнила, придав впоследствии новый смысл этому мнестическому следу. Каким
может быть механизм: первая сексуальная сцена (пассивное наблюдение секса родителей)
соединяется впоследствии со второй – соблазнением старшей сестрой (и снова – пассивным). В итоге ребенок идентифицируется с матерью и желает стать сексуальным объектом отца.
Мы видим в этом примере первую теорию соблазнения. Соблазнение маленького
мальчика сестрой в три года и три месяца не вызывает у Фрейда никаких сомнений.
Но по поводу сцены родительского полового акта у Фрейда появляются сомнения,
даже с учетом того, что он не сомневался в реальности этой сцены для своего пациента.
Но здесь возник новый вопрос: а может ли столь маленький ребенок иметь такое четкое
воспоминание?
Далее Фрейд замечает, что при анализе большинства его пациентов, больных
неврозом, обнаруживаются аналогичные рассказы, где всегда присутствуют одни и те же
темы: первичная сцена, кастрация, соблазнение.
Фрейд пишет: «И вот что поразительно: эти инфантильные сцены не всегда верны.
Да-да, в большинство случаев они неверны, а в отдельных случаях находятся в прямой
противоположности к реальности. Если бы вскрытые анализом инфантильные переживания всегда были реальными, у нас было бы чувство, что мы стоим на твердой почве; если
бы они всегда оказывались поддельными, разоблачались бы как вымыслы или фантазии
больных, то нам нужно было бы покинуть эту зыбкую почву и искать другой выход. Но
ни то, ни другое не соответствует истине. И положение дел таково, что сконструированные или восстановленные в воспоминаниях при анализе детские переживания один раз
бесспорно лживы, другой раз столь же несомненно правильны, а в большинстве случаев
представляют собой смесь истины и вымысла.»15 В конце концов Фрейд делает основополагающий вывод, что эти рассказы имеют некоторую реальность, уже хотя бы по той
причине, что они принадлежат пациенту. Таким образом, Фрейд вводит новое психоаналитическое понятие: «Эти фантазии обладают психической реальностью в противополож63
ность объективной реальности, и мы постепенно учимся понимать, что в мире невроза
решающей является психическая реальность.»
«Neurotica» оставлена Фрейдом, но появляется новый вопрос, который, как всякое
открытие, вновь расширяет поле познания: почему дети выдумывают такие истории16?
Откуда они берут материал?
Фрейд дает такую гипотезу: первофантазии, или первофантазмы, принадлежат к
нашему филогенетическому наследству: «сцены, на протяжении которых ребенок наблюдает родительское половое общение, сцены соблазнения, угроза кастрации принадлежат,
без сомнения, к филогенетическому наследству, но эти сцены могут принадлежать также
личной истории субъекта».
Далее Фрейд объясняет нам, что ребенок употребляет эти филогенетические схемы
там, где его опыт является недостаточным. «…В начале своей жизни ребенок использует
филогенетические схемы, которые имеют ту же роль, что и философские «схемы», то есть
– они позволяют ему «классифицировать» его жизненные впечатления. Я думаю, что все
это похоже на то, как в химии происходит образование осадков, в данном случае – осадков истории человеческой цивилизации. Эдипов Комплекс, который дает схему отношений между детьми и родителями – один из самых существенных.»
Там, где события не укладываются в наследственную схему, они подвергаются переработке в воображении. И именно эти случаи еще раз подтверждают нам существование
такой схемы.
Первофантазмы часто, как показывают наши исследования, обыгрывают личный
опыт.
Соблазнение имеет отношение и к эдипальной, и к доэдипальной связи: мать, с ее
тщательной заботой о теле ребенка, является первым соблазнителем.
Со временем Фрейд замечает, что женщины, больные неврозом, нередко обвиняют
мать в соблазнении, даже если позднее они переносят обвинение на отца. В своей статье
1931 года о женской сексуальности он подчеркивает, что главная черта женской сексуальности – пассивность – не мешает женщине обладать активным поведением в соблазнении.
«В фаллической стадии дочь может обвинять мать в соблазнении вследствие материнской телесной заботы. Впоследствии отец занимает место сексуального соблазнителя,
но это становится возможным по той причине, что мать уже открыла ей фаллическую стадию, и таким путем – (открыла) сексуальную жизнь, которая после отдаления от матери
переносится на отца».
Мать, вечная Ева, соблазняет своего ребенка, мальчика или девочку, телесными заботами – понятно, что это не только фантазм. Обратимся опять к Фрейду: «Мы находим в
предыстории доэдипового периода маленьких девочек фантазм соблазнения, но соблазнителем всегда является мать. Но здесь фантазм произрастает на почве реальности, по той
причине, что мать, в реальности, заботится о теле ребенка и, наверное, возбуждает у него
чувство наслаждения от его половых органов».
Эта заметка еще раз показывает, насколько Фрейд отстаивал идею реального источника соблазнения. Эти же поиски мы обнаруживаем в статье «Из истории одного детского невроза», где Фрейд обращается к доказательствам реальности наблюдения пациентом первичной сцены.
Незадолго перед смертью Фрейд вновь подтверждает важность реального соблазнения: «Сексуальное злоупотребление детьми со стороны взрослых, или соблазнение их
старшими братьями или сестрами, что происходит довольно часто, может вызывать
неврозы и извращения».
Соблазнение может иметь в качестве последствия необратимую фиксацию либидо
и изменить сексуальную функцию, которая играет столь важную роль для репродуктивной
функции и поведения.
Нам теперь ясно, что Фрейд не отрекся от его первой теории о соблазнении, но изменил подход к понятию силы фантазмов в психической жизни. Нить его мышления
64
начинается с истерического соблазнения и с психопатологии, и приводит его к гипотезе, в
которой соблазнение принадлежит первофантазмам нашей психики, так же как кастрация
и первичная сцена.
Реальность или фантазм соблазнения всегда начинается с материнской груди. Соблазнение «достаточно хорошей матерью» приводит к нарциссизму маленького ребенка и
формирует объектное отношение, которое, в свою очередь – обязательный путь к Эдипову
комплексу.
В целом, можно признать, что соблазнение – вещь неизбежная, и даже в чем-то
конструктивная, если оно умеренное, но если оно оказывается слишком тяжелым для психической обработки, маленький ребенок не может дать ему разумное объяснение, все становится для него энигматично19, и тогда мы встречаемся с патологией, описанной Фрейдом и его последователями.
Александр Непомящий
65
Психоанализ2
Психоанализ - это система психологии, разработанная на основе открытий Зигмунда Фрейда. Возникший вначале как метод лечения определенных невротических расстройств, психоанализ стал служить основанием общей теории психологии. Знание, полученное в процессе лечения индивидуальных пациентов, помогло глубинному пониманию
искусства, религии, социальной организации, детского развития и образования. Кроме того, посредством выяснения воздействия бессознательных желаний на физиологию тела,
психоанализ сделал возможным понимание и лечение многих психосоматических заболеваний.
Основные понятия
В своей основе, психоанализ является психологией конфликта. Согласно Эрнсту
Крису (1950), психоанализ может быть определен как исследование человеческой природы преимущественно с точки зрения конфликта. Психоанализ рассматривает функционирование психики как выражение противоборствующих сил. Некоторые из этих сил действуют на уровне сознания; другие, возможно, главные, бессознательны. Как система психологии и как метод лечения, психоанализ подчеркивает важное значение бессознательных сил в психической жизни.
Конфликт - неотъемлемая составляющая бытия человека. Он отражает противоречие, присущее двойственной природе человека как биологически активного животного и
социального существа. В течение нескольких коротких лет каждый человеческий младенец должен быть приобщен к цивилизации и культуре; он также должен инкорпорировать
и интегрировать идеалы и ценности, запреты и табу того общества, к которому он принадлежит. Семья - главный инструмент в этом процессе. После пятилетнего возраста, более
формализованные институты общества берут на себя значительную долю ответственности
за окультуривание индивида. В ходе этого развития, фрустрация, гнев, разочарование и
конфликт неизбежны.
С самого начала, функционирование психики связано с телесными проявлениями.
Физиология тела - это субстрат любой психологии, включая психоанализ. Базисные
отклики на стимулы с точки зрения удовольствия и боли (или неудовольствия) - часть
биологического наследия человека. Эти отклики, филогенетически обусловленные, несомненно были эволюционно значимы в борьбе видов за выживание.
Фундаментальный принцип психоаналитической теории состоит в утверждении,
что человеческая психология определяется тенденцией поиска удовольствия и избежания
боли. Этот принцип называется принципом удовольствия (Freud, 1911). Хотя этот принцип действует на протяжении всей жизни, он явно и непреодолимо господствует в первые
несколько лет жизни. Самые ранние переживания удовольствия и боли (или, говоря другими словами, удовлетворения и фрустрации) играют решающую роль в формировании
психологической структуры индивида. (Термин структура, как он используется в психоанализе, имеет отношение к многократно повторяющимся, относительно стабильным, организованным формам психических откликов и функционирования.) Воздействие самых
ранних переживаний возрастает в случае человеческого младенца, потому что в отличие
от других животных, человеческий детеныш намного дольше зависит от помощи взрослых. Без их заботы и внимания в течение ряда лет он не сможет выжить. Этот факт биологии имеет своим результатом раннюю и прочную привязанность к другим людям.
Революционное представление Фрейда о психологии человека представляет собой
синтез наиболее продвинутых гуманистических и научных идей конца 19-го и начала 20го веков. В психоанализе он объединил идеал уважения к целостности каждого человека с
неукоснительно проводимой попыткой создать научный метод исследования индивида
как живого, общественного существа. Он подчеркивал, что клиническое наблюдение - основа психоанализа. Теория была для Фрейда надстройкой, воздвигаемой с опорой на кли2
Там же.
66
нические наблюдения, которая может быть изменена вследствие новых открытий. Соответственно, было существенно важно выработать объективный метод, посредством которого можно было бы делать достоверные наблюдения. Этому требованию отвечает формулировка Фрейдом психоаналитической ситуации, которая одновременно является формой терапии и методом исследования.
Из всех форм психотерапии, психоанализ основывается на самой обширной, всеобъемлющей и всеохватывающей системе психологии. Он включает в себя внутренние
переживания и внешнее поведение человека, его биологическую природу и социальную
роль, как он функционирует в качестве индивида, и как он функционирует как член группы.
По своей сути, психоанализ является продолжением рационалистического духа
греческой философии с ее требованием “познай себя”. Однако познание себя понимается
совсем по-другому. Оно не находится на пути формального, логического анализа мышления. В той мере, в какой это связано с индивидом, источники его невротического заболевания и страдания по самой своей природе “непознаваемы”. Они находятся вне сферы сознания, будучи исключены от осознания в силу своего болезненного, неприемлемого качества. Помогая пациенту понять, как его невротические симптомы и поведение представляют собой дериваты бессознательных конфликтов, психоанализ дает пациенту возможность делать рациональные выборы вместо автоматического реагирования. Таким образом, самопознание очень специфического вида усиливает способность индивида управлять своей судьбой и своим счастьем. Для успешно проанализированного индивида, свобода от невротического запрета и страдания часто переживается как трансформация освобождения и самоосуществления, которая позволяет ему не только реализовать свой собственный потенциал, но и содействовать развитию и счастью других людей.
Таким образом, самопознание может иметь далеко идущие социальные следствия.
Важно иметь это в виду, что даже при наиболее благоприятных обстоятельствах, из-за
практических трудностей, лишь относительно малое количество людей может быть или
будет проанализировано.
История
Предшественники
Психоанализ, созданный Зигмундом Фрейдом (1856-1939), представлял собой интеграцию основных европейских интеллектуальных движений того времени. Это был период беспрецедентного прогресса в физических и биологических науках. Повсюду устанавливался новый либеральный гуманизм, основанный на материалистической философии и свободе мысли. Такой ход развития привел к созданию биологами новых концепций, вытеснивших спорные теории витализма. Решающим итогом развития того времени
стала теория эволюции Дарвина. Группа молодых биологов, на которую глубокое воздействие оказали труды Германа Гельмгольца (Berenfeld, 1944), положила делом принципа
объяснять биологические явления исключительно на языке физики и химии. Одним из
членов этой группы был Эрнст Брюкке (Jones, 1953), впоследствии заведующий биологическими исследовательскими лабораториями в
Венском университете, где Фрейд начал свою карьеру в качестве биологаисследователя. Модели, заимствованные из физики, химии и теории эволюции, постоянно
использовались в трудах Фрейда, и что самое поразительное, с самых ранних его психологических работ.
К психоанализу Фрейда привёл интерес к неврологии. В годы, которые были формирующими для научного мировоззрения Фрейда, были достигнуты большие успехи в
нейрофизиологии и невропатологии. Фрейд сам содействовал развитию науки своими
оригинальными исследованиями эволюции элементов центральной нервной системы, по
афазии, церебральным параличам, и по физиологическим функциям кокаина. В действительности, он очень близко подошел к формулировке нейронной теории (Jones, 1953). В
67
Толковании сновидений он предложил модель человеческой психики, основанную на физиологии рефлекторной дуги.
Это было также время, когда психология отделилась от философии и начала развиваться как независимая наука. Фрейда интересовали обе эти сферы. Он был знаком с трудами школы “асссоциативной психологии” (И.Ф.Гербарт, Александр фон Гумбольдт, и
Вильгельм Вундт), и на него, также, большое впечатление произвело то, как Густав Фехнер (Freud, 1894) применял концепции физики к проблемам психологического исследования. Эрнест Джонс (1953) высказал предположение, что идея использования свободной
ассоциации в качестве терапевтического инструмента может быть прослежена к влиянию
Гербарта. Это была, к тому же, важная область исследования, которая соединяла неврологию и психиатрию. В 19-м столетии большой интерес вызывали состояния расщепленного
сознания (Zilboorg and Henry, 1941). Французские специалисты в области невропатологии
и психиатрии возглавили исследование таких состояний, как сомнамбулизм, множественные личности, фуговые состояния и истерия. Гипноз был одним из главных методов, использовавшихся при исследовании этих состояний. Главными фигурами в этой области
исследования были Жан Шарко, Пьер Жане, Ипполит Бернгейм и Амброз Льебо. Фрейд
имел возможность работать с некоторыми из них, и наибольшее влияние на него оказал
Шарко.
Истоки
Фрейд написал два эссе по истории психоанализа: Об истории психоаналитического движения (1914 а), и Жизнеописание (1925). В них обоих рассказывается главным образом о развитии теорий Фрейда. В его описании эта эволюция прослеживается в схематическом виде, посредством описания хода развития в связи с основными трудами Фрейда. В этом процессе выделяются шесть ключевых моментов.
Очерки об истерии (1895)
Толкование сновидений (1900)
О нарциссизме (1914b)
Статьи по метапсихологии (1915а, 1915b)
Дуальная теория инстинкта (1920)
Структурная теория (1923, 1926)
Очерки об истерии
История психоанализа в истинном смысле этого слова начинается с того момента,
когда Йозеф Брейер, венский врач с исследовательскими интересами, рассказал Фрейду о
замечательном опыте работы с его пациенткой (Анной О.), которая, по-видимому, излечивалась от своих симптомов истерии посредством разговора. Брейер заметил, что когда он
вводил пациентку в гипнотический транс и заставлял ее рассказывать о том, что угнетало
ее психику, она начинала говорить о некоторой эмоционально значимой фантазии или событии из своей жизни. Если рассказывание этого материала сопровождалось сильной
вспышкой эмоций, пациентка освобождалась от своих симптомов. При пробуждении, пациентка абсолютно ничего не помнила о том “травматическом событии”, о котором она
рассказывала, или о связи данного травматического события с ее нетрудоспособностью.
Фрейд применил эту же процедуру на других пациентах и смог подтвердить открытия
Брейера. Они подвели итог своим открытиям в работе, озаглавленной Очерки об истерии
(1895), в которой они пришли к выводу, что симптомы истерии были результатом не
нашедшего разрядки количества эмоции, связанной с очень болезненным воспоминанием.
Эти воспоминания были отщеплены от их связи с остальной психикой, но они продолжали оказывать динамическое, интрузивное воздействие в форме симптомов. Задача терапии
состояла в вызывании воспоминания о забытом событии и катартическом отреагировании
неразряженной эмоции. Работая независимо, Фрейд пришел к заключению, что травматические события, которые послужили причиной истерии, происходили в детстве и обычно
имели сексуальную природу. Так как в то время обычно считалось, что у детей до периода
полового созревания нет сексуальных влечений, Фрейд пришел к заключению, что
68
наблюдаемые им пациенты все были совращены более взрослыми людьми. Дальнейшее
исследование показало, что это было не так. Фрейд, не ведая об этом, натолкнулся на данные, которым суждено было стать основой его открытия детской сексуальности.
Толкование сновидений (1900)
Вторая фаза открытий Фрейда состояла в решении загадки сновидения. Мысль о
том, что сновидения могут быть поняты, пришла к Фрейду, когда он наблюдал, сколь регулярно они появлялись в ассоциациях его невротических пациентов. Он пришел к пониманию того, что сновидения и симптомы имеют сходную структуру. И те, и другие были
конечными продуктами компромисса между двумя наборами конфликтующих сил в психике, между бессознательными сексуальными желаниями детства, ищущими разрядки, и
вытесняющей деятельностью остальной психики. При осуществлении этого компромисса,
внутренняя цензура изменяла и искажала репрезентацию бессознательных сексуальных
желаний, идущих из детства. Этот процесс делает сновидения и симптомы доступными
для понимания. Те желания, которые участвовали в формировании сновидений, были связаны с приятными ощущениями, которые дети получают от стимуляции рта, ануса, кожи и
гениталий, и напоминают открытые сексуальные действия, типичные для перверсий.
Толкование сновидений было в то же самое время частичной записью собственного
самоанализа Фрейда. В нем Фрейд впервые описал эдипов комплекс, возможно, самую
поразительную изо всех своих многочисленных идей, призванных нарушить сон мира.
Кроме того, в заключительной главе этой работы, Фрейд попытался разработать теорию
человеческой психики, которая будет охватывать сновидения, психопатологию, и нормальное функционирование. Центральный принцип этой теории состоит в том, что психическая жизнь представляет собой неослабевающий конфликт между сознательной и бессознательной частями психики. Бессознательные части психики содержат в себе биологические, инстинктивные сексуальные влечения, импульсивно стремящиеся к разрядке. Этим
элементам противостоят те силы психики, которые являются сознательными или легко
доступными сознанию. Эта часть психики функционирует на логическом, реалистическом, и адаптивном уровне. Так как фундаментальный принцип этой концептуализации
психического функционирования был связан с глубиной или “слоем” мысли по отношению к сознанию, эта теория была названа топографической теорией.
В течение следующих 10 лет или около того после публикации Толкования сновидений, Фрейд использовал концепции бессознательного конфликта, детской сексуальности, и эдипова комплекса, для достижения более глубокого понимания психологии религии, искусства, формирования характера, мифологии и литературы.
Эти идеи были высказаны в следующих работах: Психопатология обыденной жизни (1901), Остроумие и его отношение к бессознательному (1905d), Три очерка по теории
сексуальности (1905b), и, намного позднее, Тотем и табу (1913).
О нарциссизме (1914)
Следующая фаза в развитии концепций Фрейда наступила, когда он попытался
применить методы психоанализа к пониманию психозов. До этого момента Фрейд представлял главный конфликт в психической жизни как борьбу между энергией сексуального
влечения (либидо), направленной на сохранение вида, и противостоящего эго (влечения
самосохранения). Такая точка зрения не представлялась адекватной для прояснения симптомов психоза. Фрейд считал, что эти феномены могут быть лучше поняты на языке конфликта между либидозными энергиями, вложенными в себя, в противоположность либидозным энергиям, вложенным в репрезентацию объектов внешнего мира. Концепция
нарциссизма оказалась полезной, вдобавок, при объяснении таких феноменов, как влюбленность, гордость своими детьми и групповая идентификация (Freud, 1914a, 1921).
Метапсихологические статьи (1915)
На основании клинических наблюдений Фрейд пришел к пониманию определенных несоответствий в своей топографической модели психики. Он заметил, например, что
многие бессознательные психические содержания были, в действительности, антиин69
стинктивными и вели к самонаказанию; строгая качественная дифференциация психических феноменов согласно единственному критерию доступности сознанию явно лишалась
своей логической обоснованности. В ряде статей, в особенности в Вытеснении (1915а) и
Бессознательном (1915b), Фрейд попытался синтезировать свои психологические концепции под общим заглавием метапсихология. Под этим термином он имел в виду “описание
психического процесса во всех его аспектах - динамическом, топографическом, и экономическом.” Статьи, написанные в этот период, представляют переходную фазу в мышлении Фрейда, прежде чем он предпринял крупную переработку своей теории.
Дуальная теория инстинкта (1920)
Роль агрессии в психической жизни убедила Фрейда в необходимости пересмотра
его теории влечений. Он заметил, как направленная на себя агрессия действует в депрессии, мазохизме, и, в общем виде, в тех многочисленных путях, которыми люди себя наказывают. Индивиды, сокрушенные успехом, лица, совершающие преступления из-за чувства вины в надежде получить наказание, и пациенты в терапии, которые негативно реагируют на глубинное понимание, достигаемое ими во время лечения, типичны для этой
категории. В 1920-м, в своем эссе По ту сторону принципа удовольствия, Фрейд расширил
свою дуалистическую концепцию, выдвинув представление о двух инстинктах, либидо и
агрессии, оба из которых вели свое происхождение, в свою очередь, от более широких,
повсеместно распространенных биологических принципов - инстинкта жизни (Эрос) и инстинкта смерти и самодеструкции (Танатос).
Структурная теория (1923)
Осознав, что в ходе психического конфликта совесть может действовать как на сознательном, так и/или на бессознательном уровне, и поняв, что даже те способы, какими
психика защищает себя от тревоги, могут быть бессознательными, Фрейд преобразовал
свою теорию на языке структурной организации психики. Психические функции были
сгруппированы в соответствии с той ролью, которую они играли в конфликте. Трем главным подструктурам психического аппарата он дал название эго, ид и суперэго. Эго включает в себя группу функций, которые ориентируют индивида по отношению к внешнему
миру, и является посредником между ним и внутренним миром. В действительности, эго
действует как исполнитель влечений, соотнося их требования с должным вниманием к совести и миру реальности. Ид представляет собой общую сумму инстинктивных давлений
на психику, в основном сексуальных и агрессивных импульсов. Суперэго - это отколовшаяся часть эго, осадок ранней истории морального воспитания индивида и наиболее
важных детских идентификаций и идеальных устремлений. При обычных условиях, нет
никакой резкой границы между этими тремя главными компонентами психики. Интрапсихический конфликт, однако, ясно высвечивает отличия и разграничения между ними.
Одна из главных функций эго - защищать психику от внутренних опасностей, то
есть, от угрозы прорыва в сознание обремененных конфликтами импульсов. Разница между психическим здоровьем и болезнью зависит от того, насколько хорошо эго может
справляться с этой функцией. В своей монографии, Торможение, симптом и тревога
(1926), Фрейд уточнил, что ключом к решению этой проблемы является появление неприятного аффективного состояния тревоги, возможно, наиболее частого симптома психоневроза. Тревога служит в качестве сигнала, предупреждающего эго об опасности подавляющей тревоги или паники, которые могут последовать, если вытесненное, бессознательное желание всплывет на поверхность сознания. Будучи предупреждено, эго может
применить какую-либо из широкого набора защит для своей защиты. Этот новый взгляд
имел далеко идущие следствия как для теории, так и для практики.
Текущий статус
Со времени Фрейда, в психоанализе произошли многочисленные и разнообразные
преобразования. Под руководством Мелани Кляйн (1932) возникла так называемая Английская школа психоанализа. В ней подчеркивается важное значение примитивных фантазий утраты (депрессивная позиция) и преследования (параноидная позиция) в патогене70
зе психического заболевания. Эта школа особенно влиятельна в Европе и Южной Америке.
Когда нацистское преследование вынудило многих выдающихся европейских аналитиков эмигрировать в США, эта страна стала мировым центром психоанализа. Главными фигурами в этом движении были Хайнц Хартманн, Эрнст Крис, и Рудольф Левенштейн. Эти три сотрудника (1946, 1949) попытались утвердить психоанализ как основу
для общей психологии. Они делали это, расширяя концепции Хартманна об адаптивной
функции эго (Hartmann, 1939) и разъясняя фундаментальные рабочие гипотезы о природе
влечений и созревании и развитии психического аппарата. Их теории включили в себя
бесценные вклады Анны Фрейд (1936, 1951), полученные в результате исследований длительного детского развития. В ходе этих исследований формулировались определенные
вопросы относительно ощущения Я (sense of self).
Как и когда развивается ощущение Я, и каковы последствия для индивида, если
этот процесс терпит неудачу? Эдит Якобсон (1954), Дональд Винникотт (1953), и Джон
Боулби (1958) были среди тех, кто способствовал прояснению этой проблемы. Наиболее
убедительные исследования в этой области были получены, однако, в ходе тщательных
клинических и связанных с ходом развития наблюдений, выполненных Маргарет Малер
(1975) и ее сотрудниками. Все эти исследования подчеркивают важное значение ранней
привязанности к матери и превратностей процессов отделения и сепарации.
Эти ранние переживания, по-видимому, играют решающую роль в развитии самоуважения. Соображения по поводу самоуважения являются центральными в психологии
нарциссических расстройств характера и пограничных личностей. Клиническое и теоретическое истолкование этих состояний было предложено в трудах Анни Райх (1973), и
было расширено оригинальным образом Хайнцем Кохутом (1971) и Отто Кернбергом
(1968).
Более поздние исследования в этой области слишком многочисленны, чтобы быть
описанными. Давид Рапапорт (1951) и ряд его учеников объединили в единое целое психоаналитические теории с широким спектром психологических принципов и открытий.
Джекоб Арлоу и Чарльз Бреннер (1964) попытались синтезировать более поздние клинические находки в рамках структурной теории. Другие авторы, критически относящиеся к
некоторым утверждениям психоанализа, пытаются переформулировать психоаналитическую теорию в терминах теории коммуникаций (Peterfreund, 1971; Schafer, 1976) и нейрофизиологии (Rubinstein, 1967).
Некоторые авторы подчеркивали важное значение межличностных взаимоотношений (Sullivan, 1953) и роль идентификаций и трансформаций личности в ходе жизненного
цикла (Erikson, 1968). Карен Хорни (1940) и Эрих Фромм (1955) подчеркивали важное
значение социальных, политических и культурных факторов в развитии индивида.
Американская психоаналитическая ассоциация является самой большой и наиболее
престижной из организованных психоаналитических обществ в США. Она состоит из почти 2500 членов и присоединенных членов. Она охватывает 33 филиальных обществ и руководит центрами профессионального обучения психоаналитиков в 26 институтах. За исключением некоторых недавних изменений, допуск к обучению в филиальных институтах
и к членству в Американской психоаналитической ассоциации ограничен лицами медицинской профессии. (Этого условия не придерживаются в других филиальных обществах
Международной психоаналитической ассоциации.) Стандарты обучения в психоанализе
устанавливаются Советом по профессиональным стандартам Американской психоаналитической ассоциации. Вдобавок к требованию степени доктора медицины, кандидат ранее
должен пройти психиатрическое обучение по месту работы. Курс обучения длится от четырех до восьми или более лет и состоит из трех частей: (1) тренинг-анализ, (2) официальные курсы по литературе и технике психоанализа, и (3) лечение по крайней мере трех
или четырех пациентов под супервизией обучающего аналитика.
71
В Соединенных Штатах существует много других психоаналитических организаций. Американская академия психоанализа - научная организация, которая ранее не осуществляла программы обучения. Хотя многие из ее членов принадлежат к Американской
психоаналитической ассоциации, членство в академии не ограничено одними врачами.
Кроме того, имеется несколько обществ, состоящих из врачей, психологов, социальных
работников и других профессионалов, которые прошли обучение либо в Институте Вильяма Алансона Уайта, либо в других центрах Соединенных Штатов. Возможно, самой
крупной из этих ассоциаций является Национальная психологическая ассоциация психоанализа.
Последние годы стали свидетелями бурного расцвета психоаналитической литературы. Кроме давнишних главных публичных изданий в этой области, таких как American
Psychoanalytic Association Journal, International Journal of Psychoanalysis, Psychoanalytic
Quarterly, The Psychoanalytic Study of the Child, Psychoanalytic Review, и Psychiatry, появилось много новых журналов, таких как The International Psychoanalytic Review, The Chicago Annual of Psychoanalysis, The International Journal of Psychoanalytic Psychotherapy, Psychoanalysis and the Contemporary Science, и Psychological Issues.
24-х томное Стандартное издание полного собрания сочинений Зигмунда Фрейда основной источник для теории и обучения психоанализу. В 1954 году Феничел написал
Психоаналитическую теорию невроза, которая по сути является учебником по психоанализу. К сожалению, до сих пор не было начато обсуждение этого ценного источника информации. Трехтомная биография Фрейда, написанная Эрнестом Джонсом (1953-57), содержит исчерпывающий обзор вкладов Фрейда. Наиболее сжатое, точное и читабельное
изложение текущей психоаналитической теории можно найти в книге Чарльза Бреннера
(1973) “Элементарный учебник психоанализа”, Александр Гринштейн продолжает издание Указателя психоаналитических трудов. Состоя из 14 томов, он охватывает всю психоаналитическую литературу вплоть до 1969 года. В настоящее время, при содействии Американской психоаналитической ассоциации, готовится к изданию совокупный указатель
всех психоаналитических трудов.
Личность
Теория личности
Психоаналитическая теория личности основывается на ряде фундаментальных
принципов. Первый и главный из них - принцип детерминизма. Психоаналитическая теория утверждает, что психические события, это не неожиданные, произвольные, случайные, несвязанные феномены. Мысли, чувства, и импульсы - это события в цепи причинно
связанных явлений. Они происходят в результате прошлых переживаний в жизни индивида. Через соответствующие методы исследования, может быть установлена связь между
текущим психическим переживанием и событиями прошлого. Многие из этих связей бессознательны.
Второй принцип психоаналитической теории личности - топографическая точка
зрения. Каждый психический элемент оценивается в соответствии с его доступностью сознанию. Вытеснение - процесс, посредством которого определенные психические содержания удерживаются от осознания. Это активный процесс, подразумевающий продолжающееся, повторяющееся усилие по удержанию определенных мыслей от осознания, мотив
действия которого - избежание боли или неудовольствия. Психоаналитическое исследование нормальных и патологических феноменов продемонстрировало, сколь важную роль
бессознательные силы играют в поведении индивида. Некоторые из наиболее важных решений в жизни человека могут решающим образом определяться бессознательными мотивами.
Третий базисный подход психоаналитической теории личности - динамическая
точка зрения. Она имеет отношение к взаимодействию либидозных и агрессивных импульсов, которые являются частью биологической оснастки человека. Вследствие своих
биологических корней, эти импульсы ошибочно и неточно называли инстинктами. Кор72
ректный термин в психоаналитической теории, переведенный с немецкого Trieb - влечение. Так как они стали общеупотребительными, термины инстинкт и влечение будут использоваться взаимозаменяемо в оставшейся части этой главы.
Важно различать влечения у человека от инстинктивного поведения у животных.
Инстинкт у животных является стереотипным откликом, обычно с ясно выраженной ценностью для выживания, пробуждаемым специфическими стимулами в особой обстановке.
Влечение, как оно используется в психоанализе, это состояние центрального нервного
возбуждения в ответ на стимулы. Это чувство центрального нервного возбуждения побуждает психику к действию, с конечной целью вызвать прекращение напряжения, достичь чувства удовлетворения. Влечения у людей способны к широкому разнообразию
сложных трансформаций. Теория влечения в психоанализе предназначена для объяснения
психологических находок, полученных в клиническом сеттинге. Биология служит опорой
для многих формулировок относительно либидозного влечения. Это не так в случае агрессивного влечения, концепции, основанной почти исключительно на психологических данных (Brenner, 1971).
Четвертый подход к теории личности был назван генетической точкой зрения, прослеживающей начала более поздних конфликтов, черт характера, невротических симптомов и психологической структуры к решающе значимым событиям и желаниям детства и
тем фантазиям, которые они порождают. В отличие от более ранних концепций детерминизма, и динамической и топографической точек зрения, генетический подход не является
теорией; это эмпирическое открытие, подтверждаемое в каждом психоанализе. В действительности, генетический подход утверждает, что во многих отношениях мы никогда не
выходим из детства. У нас нет полного ответа на вопрос, почему нам не удается это сделать. Одна из причин этого несомненно связана с длительным периодом биологической
зависимости, характерной для человеческого младенца. Кроме того, по-видимому, у более
высоких форм жизни имеет место широко распространенная тенденция, что самые ранние
переживания оказывают сохраняющееся и решающе значимое воздействие на последующее развитие. Наблюдения Фрейда по поводу критически значимой роли событий в раннем детстве в формировании более позднего поведения были подтверждены этологами в
их исследованиях других форм жизни (Lorenz, 1952; Tinbergen, 1951).
Личность развивается во взаимодействии между врожденными биологическими
факторами и превратностями опыта. Для любого индивида, при средне ожидаемом окружении, можно ожидать более или менее предсказуемую последовательность событий, образующих ступени в созревании влечений и других компонентов психического аппарата.
Все, что случается с индивидом - болезнь, несчастные случаи, депривация, чрезмерное
удовлетворение, жестокое обращение, совращение, заброшенность - некоторым образом
будет изменять и трансформировать природную оснастку человека и будет содействовать
установлению окончательной структуры личности.
Терминология, использованная для описания развития влечений, первоначально
применялась лишь по отношению к либидозным влечениям. Фрейд сперва ввел представление об этих влечениях, и лишь позднее постулировал наличие независимого агрессивного влечения. Кроме того, ранние фазы либидозных влечений вполне отличны и ясным
образом связаны со специфическими зонами тела. Соматический субстрат агрессии не
столь ясно определен. Психоанализ постулирует, что всегда, когда имеет место активность влечения, происходит некоторое смешение или слияние энергий сексуального и
агрессивного влечений. Обычно один из составляющих элементов доминирует над другим.
Ряд концепций
Оральная фаза
Оральная фаза - самая ранняя фаза инстинктивной жизни. Она простирается от
рождения до примерно 18 месяцев. Она была так названа, потому что главный источник
либидозного удовлетворения сосредоточен вокруг кормления и органов, связанных с этой
73
функцией - рта, губ и языка. Удовлетворение оральных потребностей в форме насыщения
вызывает состояние свободы от напряжения и побуждает ко сну. Многие расстройства
сна, по-видимому, связаны с бессознательными фантазиями оральной либидозной природы (Lewin, 1946, 1949). Кусание и сосание - действия, которые служат как удовлетворению оральных влечений, так и “исследованию” мира. Во время оральной фазы, базисная
ориентация психического аппарата заключается в принятии внутрь того, что приятно, и в
выталкивании изо рта того, что неприятно. Согласно Карлу Абрахаму (1924), люди, чьи
ранние оральные потребности были чрезмерно фрустрированы, становятся пессимистами.
С другой стороны, те индивиды, чьи оральные потребности удовлетворялись, склонны
иметь более оптимистический взгляд на мир.
Анальная фаза
Между возрастом от 18 месяцев до 3 лет, главный источник удовольствия и либидинального удовлетворения проистекает от действий, связанных с удерживанием и прохождением фекалий. Фундаментальная инстинктивная ориентация связана с тем, что
должно быть удержано и поэтому является ценным, и что должно быть вытолкнуто, и что,
в конечном счете, становится бесполезным. Во время анальной фазы преобладает интерес
к телесным процессам, запаху, прикосновению, и игре с фекалиями. Фекалии, которые в
течение некоторого времени рассматриваются как выступающая часть себя, воспринимается как особенно ценное и очень дорогое обладание. То отвращение, которое показывают
лица, воспитывающие ребенка, и тот стыд, который они заставляют испытывать ребенка,
может содействовать понижению чувства самоуважения. Реагируя на это ребенок может
проявлять упрямую напористость, своевольную капризность, и решимость самостоятельно контролировать происходящее с ним. Посредством процесса, известного как реактивное образование, ребенок может преодолеть свой импульс к пачканию, становясь особо
опрятным, чрезмерно пунктуальным, и явно скупым в обращении со своим имуществом
(Freud, 1917).
Фаллическая фаза
После третьего года жизни, главная область либидозного удовлетворения переносится на гениталии. Как для мальчиков, так и для девочек пенис становится главным объектом интереса в фаллической фазе. Именно в это время клитор, эмбриологический аналог
пениса, начинает высоко цениться в связи с приятными ощущениями, вызываемыми стимуляцией. Недавние исследования указывают на то, что некоторое осознание приятного
потенциала влагалища присутствует на этой фазе у многих маленьких девочек (Greenacre,
1967). В фаллической фазе также заметно выражены эксгибиционистские желания и
страсть к подглядыванию.
Ко времени достижения ребенком фаллической фазы он уже значительно продвинулся в деле развития своей психологической структуры. Поэтому базисная ориентация во
время этой фазы намного более стабильная и сложная. Хотя ребенок остается в своей основе центрированным на самом себе, ткань его отношений с другими людьми в его окружении становится намного богаче. Он любит и хочет обладать теми людьми, которые доставляют ему удовольствие; он ненавидит и хочет уничтожить тех людей, которые стоят
на его пути и фрустрируют его. Он становится любопытен по поводу сексуальных отличий и зарождения жизни, и примитивным детским образом моделирует собственные ответы на эти важные вопросы. Он хочет любить и быть любимым, чтобы им восхищались, и
чтобы его любили те, кем он восхищается. Он может идеализировать себя или разделять
ощущение могущества, чувствуя себя единым целым с теми людьми, которых он идеализирует. В этот период ребенок может питать крайне враждебные желания, в которых его
пенис служит инструментом агрессии. Это дает начало интенсивным страхам наказания,
обычно направленного против пениса. Это также эра открытия анатомического различия
между полами, фаза, в которой зарождается страх женских гениталий и зависть к мужским гениталиям.
74
Здесь следует упомянуть три характерные черты в развитии. Первой является концепция аутоэротизма. При отсутствии удовлетворения определённого инстинктивного
стремления, у ребенка остаётся возможность самостоятельно удовлетворять себя, стимулируя соответствующие зоны своего тела, комбинируя такие действия с подходящими
фантазиями. Такие действия развиваются в более общие формы детской мастурбации. Вовторых, следует отметить, что в то время как индивид переходит из одной либидозной фазы в другую, интерес к удовлетворению предшествующей фазы не полностью затухает.
Он лишь частично вытесняется последующим либидозным удовлетворением. Когда имеет
место особенно сильная и стойкая привязанность к либидозному удовлетворению с особым объектом детства, говорят о фиксации. Фиксации обычно бессознательны и часто
служат фокусом симптомообразования позднее в жизни. Третья черта либидозного развития - потенциальная возможность регрессии, реактивации или возвращения к более раннему способу либидозного удовлетворения. Регрессивная реактивация более ранних способов психического функционирования обычна и не обязательно патологична. Обычно
регрессия реактивирует некоторый либидозный импульс детства, который ранее был вовлечен в процесс фиксации.
В каждой из ранее упомянутых фаз развития имеется присущая ей опасность. Во
время оральной фазы наибольшая опасность заключается в том, что мать не будет доступна. Обычно о ней говорят как об опасности утраты (удовлетворяющего потребности) объекта. Во время анальной фазы, после того как кристаллизовалось общее представление о
матери как независимой сущности, угроза заключается в потере материнской любви. Для
фаллической фазы типичен страх возмездия или наказания за запретные сексуальные и
агрессивные желания. То наказание, которое обычно представляется в фантазиях как
мальчиков, так и девочек, обычно принимает форму телесного повреждения, в особенности гениталий. По этой причине, опасность, характерная для фаллической фазы, обозначается как страх кастрации.
Позднее в жизни, после того как внешние запреты и угрозы наказания стали интернализованы внутри личности в форме суперэго, угрызения совести занимают свое место
среди угрожающих ситуаций. Каждая из этих ситуаций пробуждает тревогу как сигнал,
побуждающий эго привести в движение различные психические маневры для устранения
или минимизации опасности. Эти маневры Анна Фрейд (1936) назвала механизмами защиты, так как они защищают остальную часть личности от неприятного аффекта тревоги.
Совместное воздействие на психику либидозных и агрессивных желаний образует
ид. Другими компонентами психики являются эго и суперэго. Возможно представить
лишь небольшое количество наблюдений относительно развития этих психологических
структур. Самое раннее психологическое переживание младенца, по всей вероятности,
будет переживанием глобальных чувствительных столкновений (Spitz, 1955). Нет никакой
дифференциации между его Я и остальным миром, между тем, что находится в его теле, и
тем, что вне него. Присущие человеку способности понимать, двигаться, и позднее говорить, доходят до полного развития постепенно.
Концепция Я как независимой сущности развивается в течение периода от двух до
трех лет (Jacobson, 1954; Mahler, 1975). Имеются данные, дающие основание предположить, что в течение определенного периода на первом году жизни ребенок неспособен
проводить отличие между собой и ухаживающим за ним лицом. Определенные объекты
во внешнем мире, например, одеяло или набитая опилками игрушка животного, могут
временами восприниматься как часть себя, а в другое время - как часть внешнего мира
(Winnicott, 1953).
Вначале инстинктивные влечения сосредоточиваются главным образом на Я - состояние, называемое нарциссизмом. По мере того, как другие люди начинают восприниматься как источники питания, защиты и удовлетворения, некоторая часть энергии либидозного влечения оседает (переходит) на психические репрезентации других людей. Технически, эти другие люди называются объектами любви, или просто объектами, для крат75
кости. В своем ядре, человеческая личность сохраняет значительную долю детской эгоцетричности. Способность нуждаться в других, любить, хотеть доставлять удовольствие,
и хотеть становиться как другие - один из наиболее важных индикаторов психологической
зрелости. Помимо конституциональных факторов, качество опыта взаимодействия с объектами во время первых лет жизни имеет решающее значение при формировании крайне
важной способности любить и идентифицироваться с другими. Нарушения в этом процессе вследствие травматических переживаний или плохих объектных отношений способствует развитию тяжелых форм патологии, известных как нарциссические расстройства
характера, пограничные состояния, и психозы.
Потребность, желание и идентификация с важными для ребенка лицами преисполнены опасностями фрустрации, разочарования, и, неизбежно, конфликта. Властные желания детства никогда не могут быть полностью удовлетворены. Отношения с важными
объектами неизбежно становятся смесью любви и ненависти. Пик кризиса таких чувств
приходится на эдиповы желания фаллической фазы. Как правило, в возрасте от трех до
шести лет ребенок развивает сильные эротические чувства к родителю противоположного
пола и проявляет враждебность и соперничество к родителю своего пола. Обстоятельства
могут вызывать громадные вариации в этом базисном паттерне, включая полную инверсию выбора сексуального объекта. За решение этих конфликтов ответственно эго. При
благоприятных обстоятельствах от эдиповых желаний отказываются. Они вытесняются и
становятся бессознательными. Однако, они не полностью стираются из памяти. Эдиповые
желания сохраняют свою активность в качестве потенциального источника инстинктивного давления в форме бессознательных фантазий. Замаскированные версии этих фантазий
могут продолжать свое существование в сознании в виде привычных грез детства. Они
продолжают оказывать важное воздействие на почти каждый аспект психической жизни:
на формы и объекты взрослой сексуальности; на творческую, артистическую, профессиональную, и другую сублимированную деятельность; на формирование характера; и на любые невротические симптомы, которые индивид может развить позднее (Brenner, 1973).
При благоприятных обстоятельствах, ребенок отказывается от большинства враждебных и невротических импульсов эдипова комплекса и отождествляет себя с родителем
своего пола, в особенности с его или ее моральными стандартами и запретами. Эта матрица моральной части личности называется суперэго. Эта инстанция наблюдает за Я и выносит суждения о его мыслях и действиях с точки зрения их правоты или неправоты. Она
может предписывать наказание, возмездие, или раскаяние за прегрешения, или может
награждать Я увеличением к нему любви и уважения за его добродетельные мысли и действия. Суперэго - источник совести и источник вины. При определенных условиях, его
функционирование может быть столь же импульсивным и требовательным, как и любое
примитивное инстинктивное желание ид. Это в особенности справедливо в состояниях
депрессии.
Латентный период
С прохождением эдипова комплекса и консолидацией суперэго, наступает относительно статическая фаза, называемая латентным периодом. На этой фазе процесс образования становится более формализованным, интересы ребенка теперь направлены на более
широкий мир, на социализацию. Такое состояние преобладает до начала половой зрелости
и юности. Те трансформации, которые происходят в течение этого периода, имеют решающее значение для установления взрослой идентичности. Как результат физиологических
и психологических изменений, связанных с принятием на себя роли взрослого, заново
пробуждаются конфликты детства. Варианты фантазий, которые первоначально служили
в качестве средств выражения влечений в период детства, становятся сознательными составляющими юношеской мастурбации. Вина по поводу мастурбации проистекает главным образом от бессознательных желаний, которые находят заместительное выражение в
мастурбационных фантазиях. В период юности, делается вторая попытка совладать с конфликтами, возникшими от желаний детства. (Через успешное разрешение этих конфлик76
тов, индивид консолидирует свою взрослую идентичность в отношении своей сексуальной роли, приобретает большую ответственность, и делает выбор работы или профессии).
Конфликты, проистекающие от некоторой фазы жизни - часть нормального человеческого развития. Неконтролируемое выражение определенных инстинктивных импульсов могло иметь пагубные последствия для индивида. Свободное выражение влечений
представляет значительную конфронтацию с моралью индивида, и может, при определенных обстоятельствах, вызвать жесткий отклик суперэго в форме вины или самонаказания.
На эго падает задача посредника между ид и суперэго, учитывающего неотложные потребности реальности. Вся психическая жизнь представляет собой меняющийся баланс,
мало стабильное равновесие между давлениями ид, суперэго и реальности. Предположительно, наиболее эффективным способом обращения с конфликтом будет постоянное
удерживание импульса от области сознания. Когда это происходит, можно говорить об
успешном вытеснении. В большинстве случаев, однако, победа никоим образом не является односторонней. По самой своей природе, бессознательные желания остаются динамическими, и время от времени грозят преодолеть вытеснение, установленное для их
сдерживания. Такое вторжение может вызвать приступы паники или, в более мягкой форме, тревоги. При таких обстоятельствах, эго принимает дополнительные меры по отражению неприятного аффекта тревоги. Если вытеснение не выполняет своей функции, вступают в силу различные компромиссы, приводящие в действие другие механизмы защиты,
которые могут стать постоянными чертами характера индивида.
Неудачное разрешение внутрипсихических конфликтов приводит к невротическому заболеванию и невротическим чертам характера, торможениям, сексуальным перверсиям и паттернам невротической или саморазрушительной природы. Во всех этих случаях
платой является страдание и ограничение способностей и свободы индивида.
Резюме
Как теоретическая система и техника обращения с психическими заболеваниями,
психоанализ развивался и изменялся в течение многих лет. То, что сперва казалось монолитной теорией, теперь критически исследуется с многих различных точек зрения. Технические новации и переформулировки теоретических концепций появляются во все возрастающем количестве. Кроме того, литература по психоанализу разрослась до громадных
маштабов, и есть специальные тома, посвященные психоанализу и социологии, антропологии, истории детства, эстетике, психологии развития, религии, и биографии. Клиническое исследование в терапевтическом сеттинге в соответствии с правилами психоаналитической ситуации остается фундаментальной основой психоаналитического знания, и явно
будет продолжать таковой оставаться в будущем. Многие альтернативные формы психотерапии появляются время от времени на горизонте, приковывают к себе огромное внимание, но вскоре исчезают со сцены. Психоанализ остается стабильной, надежной, и развивающейся дисциплиной.
Следует иметь в виду два момента относительно места психоанализа как терапии и
системы мышления. Не все формы психического расстройства могут или должны лечиться психоанализом. Парадоксальным образом, требования психоанализа включают в себя
сотрудничество с пациентом, обладающим достаточно здоровым эго и веской мотивацией
к изменению, а также способным честно смотреть в лицо своим проблемам. Для отобранных должным образом пациентов, психоанализ даёт надежду на помощь в достижении
наилучшего возможного решения, которого можно достичь посредством преодоления
внутренних конфликтов. Психоанализ не претендует на создание превосходно уравновешенных сверхлюдей, находящихся в гармонии с собой и с внешним миром.
Второй момент, который следует отметить, состоит в том, что надежность заключений психоаналитического исследования уменьшается тем в большей мере, чем дальше
мы отходим от клинической основы психоаналитической ситуации. Всегда, когда психоаналитическое знание и инсайты применяются вне аналитической ситуации, необходимо
принимать в расчет возможность многочисленных альтернативных гипотез и воздействий.
77
Вследствие изменяющейся природы психопатологии в наше время, в особенности огромного увеличения числа пациентов, страдающих от нарциссических, невротических расстройств, расстройств характера, от умеренных перверсий и пристрастий к наркотическим
средствам, следует ожидать новых открытий, свежих наблюдений, оригинальных теоретических формулировок, и новых технических процедур.
Защитные механизмы личности3
Защитные механизмы психики: история и современное понимание
Понятие «механизм психической защиты» идет от З. Фрейда. Впервые З.Фрейд обратился к понятию психологической (психической) защиты4 в работе «Нейропсихология
защиты» (1894); подробно рассматривает её в работе «Толкование сновидений».
Ведущую роль в человеческом поведении, в его душевной жизни играет бессознательное. Содержание бессознательного составляют врожденные инстинкты. По З.Фрейду,
таких инстинктов два: сексуальный («эрос» или либидо) и агрессия, страсть к разрушению
(«танатос»). Кроме этого, в содержание бессознательного входят желания, аффекты, вытесненные из сознания по причине их неприемлемости или нежелательности (культурной
неприемлемости или травматичности для субъекта).
Содержание бессознательного энергетически заряжено: инстинкты и желания, изгнанные из сознания, стремятся быть удовлетворенными. Эта энергия является «двигателем» человеческого поведения, его стремлений.
Влечения бессознательного находятся в противоречии с корнями культуры.
З.Фрейд утверждал, что инстинкты человека по природе своей асоциальны и эгоистичны.
Социальные нормы - это узда, которая накидывается на них и тем самым делает возможным совместное существование людей.
Психическое и социальное развитие человека идет через установление баланса
между инстинктами и культурными нормами; в процессе развития "Я" человека вынуждено постоянно искать компромисс между рвущейся наружу энергией бессознательного и
тем, что допускается обществом.
Этот баланс, компромисс устанавливается посредством защитных механизмов психики. Защитным механизмом называется специфическое изменение содержания сознания,
возникающее в ситуации внутреннего конфликта; защитный механизм направлен на снижение чувства тревоги, связанного с конфликтом.
Защитные механизмы могут быть эффективными или неэффективными (в зависимости от того, удается ли человеку сладить с энергией бессознательного без патологических симптомов).
Причина невротических нарушений, неадекватностей, аномалий поведения - в
нарушении баланса между бессознательными влечениями и культурно-нормативными
требованиями, что случается при неэффективных защитных механизмах.
Основанный З.Фрейдом психоанализ исходит из предпосылки, что все трудности,
возникающие в жизни человека, непременно основаны на каком-нибудь невысказанном
внутреннем конфликте, гнездящемся в его подсознании.
Задача психоаналитической терапии всегда заключается в том, чтобы сделать
неосознаваемое осознанным. Осознание, признание пациентом подлинной причины
невротического симптома должно повлечь за собой исчезновение симптома.
3 Защитные механизмы личности: Методические рекомендации / Сост. проф. В.В. Деларю. - Волгоград:
ВолгГАСА, 2004. - 48 с.
4
Понятия «психологическая защита» и «психическая защита» трактуются как идентичные. Учение о
защитных механизмах личности в отечественной литературе во многом основано на переводах зарубежной
литературы, то нередко даже в учебно-методической изданиях можно встретить противоречивые описания и
оценки тех или иных защитных механизмов (естественно, противоречивости способствует и неоднозначность многих трактовок ряда положений, касающихся защитных механизмов личности).
78
Стратегия, способ, которым пользуются психоаналитики - интерпретация проявлений бессознательного. В качестве объекта интерпретации в психоанализе часто выступают сновидения, продукты творчества, свободные ассоциации, фантазии, ошибочные действия (описки, оговорки и др.).
В «Наброске научной психологии» З.Фрейд ставит проблему защиты двояко: ищет
истории так называемой «первичной защиты» в «опыте страдания» и стремится отличать
патологическую форму защиты от нормальной.
Последователи З.Фрейда, а в дальнейшем и представители других (не психоаналитических) школ, стали разрабатывать понятие психологической защиты, детализируя и
дополняя его перечнем новых защитных механизмов. Широкое распространение в современных зарубежных и отечественных исследованиях получила точка зрения, согласно которой существует большое число защитных механизмов, обеспечивающих индивиду избавление от тревоги за счет искажения или отказа от реальности.
А. Фрейд отказалась от попыток создать стройную классификацию защитных механизмов, перейдя на их описание, и упоминает 10 способов защиты: вытеснение, регрессия, реактивное образование (формирование реакций), изоляция, проекция, интроекция,
обращение против самого себя, превращение в противоположность и сублимация. По её
мнению, все упомянутые механизмы, за исключением сублимации, играют негативную
роль для психически здорового человека, т.к. использование защиты конфликт не снимает, страхи сохраняются и, конечном счете, велика вероятность появления болезни.. Помимо этого она описывает ряд защитных техник, используемых детьми (отрицание реальности, идентификация с агрессором, интеллектуализирование), которые позднее были отнесены к числу самостоятельных защитных механизмов.
А. Фрейд также показала, что определенные наборы психозащитных техник ведут к
соответствующей, совершенно определенной симптоматике. Это доказывается и тем, что
при определенных патологических состояниях используются соответствующие защитные
техники (при истерии характерно частое обращение к вытеснению, при навязчивых состояниях происходит массированное использование изоляций и подавления).
Мелани Кляйн в 1919г. на заседании Будапештского психологического общества
показала, что вытеснение как защитный механизм снижает качество исследовательской
деятельности ребёнка.
Отечественные исследователи отмечают, что психологическая защита есть система
регуляторных механизмов, которые направлены на устранение или сведение к минимуму
негативных, травмирующих личность переживаний, сопряженных с внутренними конфликтами, состояниями тревоги и дискомфорта. Наиболее известные определения психологической защиты отечественными "классиками" (философами, психологами, психотерапевтами, психиатрами). Психологическая защита - это:
 частные случаи отношения личности больного к травматической ситуации или
поразившей его болезни (В.М. Банщиков, 1974);
 механизм компенсации психической недостаточности (В.М. Воловик, В.Д. Вид,
1975);
 психическая деятельность, направленная на спонтанное изживание последствий
психической травмы (В.Ф. Бассин, В.Е. Рожнов, 1975);
 динамика системы установок личности в случае конфликта установок (Ф.В. Бассин, 1976);
 способы переработки информации в мозге, блокирующие угрожающую информацию (И.В. Тонконогий, 1978);
 пассивно-оборонительные формы реагирования в патогенной жизненной ситуации (Р.А. Зачепицкий, 1980);
 механизм адаптивной перестройки восприятия и оценки, выступающей в случаях, когда личность не может адекватно оценить чувство беспокойства, вызванное внут79
ренним или внешним конфликтом, и не может справиться со стрессом (В.А. Ташлыков,
1984);
 механизмы, поддерживающие целостность сознания (В.С. Ротенберг, 1984);
 способы репрезентации искаженного смысла (В.Н. Цапкин, 1985).
В этих определениях психологическая защита является частью каких-либо других
психических феноменов: деятельности, установки, отношений личности, компенсации и
др. Причем специфика этой части идет не по объекту, а через задание целей и функции
защиты, т.е. извне. Психологическая защита, фактически, не выделялась в самостоятельный процесс и механизм.
В широком смысле термин «психологическая защита» употребляется для обозначения любого поведения, устраняющего психологический дискомфорт.
Стремясь избавиться от неприятных эмоциональных состояний человек вырабатывает у себя защитные механизмы; психологическая (психическая) защита «ограждает» сферу сознания от негативных, травмирующих личность переживаний. Механизмы
психологической защиты - преимущественно бессознательный способ сохранить уровень
самооценки (психологически защитить своё "Я", а также индивидуальность).
Психологическая защита - система процессов и механизмов, направленных на сохранение однажды уже достигнутого (или на восстановление утраченного) позитивного
состояния субъекта.
Цели защиты - ближняя (сохранить позитивное состояние) и дальняя (удержать такое состояние как можно дольше).
Защите могут подвергаться мотивационные образования (желания, предпочтения,
вкусы), когнитивные структуры (мировоззрение, мнения, знания), поведенческие паттерны (привычки, умения, стиль поведения или деятельности).
Психологическая защита противоречива: с одной стороны, она способствует адаптации человека к собственному внутреннему миру, но при этом, с другой стороны, может
ухудшить приспособленность к внешней социальной среде.
Можно интерпретировать защитные механизмы с разных теоретических позиций;
также нередко встречаются различия в описании их феноменологических проявлений.
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ЗАЩИТЫ: ВИДЫ
Описывается до 50 разновидностей психологических защит; наиболее «частые и
признанные»:
1. Сублимация. В психологии понятие «сублимации» впервые систематически
начал использовать З.Фрейд, который понимал её как процесс превращения либидо в возвышенное стремление и социально приемлемую деятельность; сублимация (в буквальном
переводе «возгонка») - перевод энергии бессознательного в социально приемлемое русло.
По З.Фрейду, сублимация является главным эффективным защитным механизмом при
развитии личности; выбор сублимации как основной адаптивной стратегии свидетельствует о психической зрелости и «мощности» личности.
Выделяют 2 основные разновидности сублимации:
Первичная сублимация, при которой сохраняется первоначальная цель, к которой
стремится личность, что проявляется относительно прямо - когда, например, бездетные
родители усыновляют детей.
Вторичная сублимация, при которой отказываются от первоначальной цели блокированной деятельности и выбирают новую цель, для достижения которой организуется
более высокий уровень психической активности и сублимация имеет более опосредованный характер. Например, эгоистические и даже «запрещенные» цели, в т.ч. и сексуальный
инстинкт могут сублимироваться активной деятельностью в искусстве, литературе, религии, науке, через заботу о неимущих (или даже заводят животных), которые развивают
80
человека и обогащают жизнь индивида5. Агрессия может сублимироваться через некоторые профессии (профессию военного, политика, хирурга) или виды спорта. З.Фрейд: дантист может сублимировать садизм, выставляющийся художник - эксгибионизм, адвокат желание уничтожить врагов.
Личность, не сумевшая адаптироваться с помощью первичной сублимации, может
перейти ко вторичной, но собственно о психологической защите речь идет тогда, когда
индивидуум не осознаёт, что его деятельность определяется скрытыми импульсами, имеющими подчас биологическую и эгоистическую основу.
2. Отрицание. Когда реальная действительность для человека неприятна, он отрицает существование неприятностей или старается снизить серьезность угрозы; т.е. невыполнимые желания, побуждения и намерения, а также факты и действия не признаются,
отвергаются путём бессознательного отрицания их существования (при отрицании реальное явление считается несуществующим). В некоторых случаях это может нести положительный момент - человек неизлечимо болен, но, отрицая этот факт, находит в себе силы
продолжить бороться за жизнь. Однако намного чаще бывает, что отрицание мешает жить
и работать, т.к. не признавая критики в свой адрес, человек не стремится избавиться от
имеющихся недостатков, которые справедливо критикуются. В медико-психологическом
плане это также чаще сказывается негативно (запоздалое обращение и диагностика, несоблюдение предписаний). Отрицание не включает в себя сознательную попытку отказаться, отречься или отступиться, как при притворстве, симуляции или лжи.
Отрицание - первая реакция человека, которому сообщили о смерти близкого человека – «Нет!». Уходит в детский эгоцентризм - "Если я не признаю этого, значит, это не
случилось".
Примеры отрицания - жена, отрицающая опасность избивающего её мужа; алкоголик, настаивающий на том, что он не имеет никаких проблем с алкоголем.
Отрицание может быть рассмотрено в аспекте перцептивных защитных механизмов. В этом случае выделяют 2 типа. Тип первый - когда страдает собственно перцепция
(восприятие), а не сознание - невербальная форма. Происходит бессознательное искажение на уровне восприятия неприметных внешних стимулов (напр., для лектора шум на
лекции, свидетельствующий об отсутствии интереса к лекции, «не громкий, нормальный»). Образующиеся «перцептивные пустоты» заполняются ложной информацией, но
удовлетворяющий потребность снижения тревоги и поддержания самооценки. Тип второй
- когда затронут когнитивный процесс, т.е. процесс познания - вербальная (словесная
форма). В этом случае отрицаемое содержание осознаётся, но к нему прибавляется как бы
противоположный знак ("шумят, потому что обсуждают").
3. Вытеснение (подавление6, репрессия). Под вытеснением понимают подавление
или исключение из сознания неприятных или неприемлемых событий и явлений, т.е. удаление из сознания тех моментов, информации, которые вызывают тревогу. При этом вытесняются и не влияют на реальное поведение неприятные признания самому себе и соответствующие переживания (идущие от себя, в отличие от идущих преимущественно извне
при отрицании). Чаще всего подавляются те мысли и желания, которые противоречат
5
Но если после разрыва со своей возлюбленной О.Вейнингером была написана знаменитая книга "Пол и
характер", многие положения которой посвящены детальному доказательству морального и физического
превосходства мужчин над женщинами, то после тяжелого для С.Кьеркегора разрыва помолвки с Региной
Ольсен тот создал целый ряд философских произведений ("Или-или", "Повторение", "Три назидательные
речи", "Страх и трепет", "Виновен? - Не виновен?"), которые посвятил самоанализу и осознанию ряда психологических феноменов и философских категорий.
6
В психологической литературе относительно защитных механизмов можно встретить использование
понятий "вытеснение" и "подавление" как равноценных и идентичных, но чаще их "разделяют", считая, что
при подавлении имеет место более сознательное, чем при вытеснении избегание тревожащей информации.
В последнем случае одним из вариантов подавления выделяют аскетизм, который как механизм психологической защиты был описан в работе А.Фрейд "Психология Я и защитные механизмы". Аскетизм затрагивает
только количественный аспект инстинкта.
81
принятым самим же человеком моральным ценностям и нормам. При неврозах, например,
часто вытесняется основное событие, которое послужило его причиной.
С позиций психоанализа, вытесненное из сознания переживание забывается человеком, но сохраняет в бессознательном присущую ему психическую энергию влечения
(катаксис). Стремясь вернуться в сознание, вытесненное может ассоциироваться с другим
вытесненным материалом, формируя психические комплексы. Со стороны Я (Эго) требуются постоянные затраты энергии на поддержание процесса вытеснения. Нарушение динамического равновесия при ослаблении защитных механизмов - антикатексисов - может
привести к возвращению в сознание ранее вытесненной информации. Таким случаи
наблюдаются при заболеваниях, интоксикациях (например, алкогольной), а также во время сна.
Вытеснение, по мнению З.Фрейда, имеет первую и вторую фазы. Первая фаза состоит в том, что в сознание не допускается представление или влечение. Вторая - это вытеснение в собственном смысле, которое касается психических производных вытесненного представления, связанного с влечением или мыслей, происходящих из других источников, вступивших в ассоциативную связь с этими представлениями. Этот процесс действует избирательно: он направлен против тех воспоминаний, мыслей, чувств, желаний, влечений, которые связаны с прошлыми состояниями, порождающими страх, тревогу, а в
настоящее время их актуализация в сфере сознания могла бы вновь психологически травмировать личность.
Согласно другой точки зрения, вытеснение начинает действовать лишь после того,
как не срабатывают другие механизмы (проекция, изоляция и т.д.). Всё вытесненное из
сознания в бессознательное не исчезает и оказывает существенное воздействие на состояние психики и поведения человека. Время от времени происходит спонтанное "возвращение вытесненного" на уровень сознания, которое осуществляется в форме отдельных
симптомов, сновидений, ошибочных действий и пр.
Вытеснение чаще всего касается: влечений, реальности (когда она неприятна, болезненна для индивида и разрушает его представления о себе), требований и предписаний
Сверх-Я (нечто неприятного, но связанного с чувством вины).
Поведение, в котором выявляются реакции вытеснения, может проявляться или соответствующим образом усиливаться в состоянии стресса, при переутомлении или релаксации, а также в состоянии алкогольного опьянения и катарктической психотерапии.
Рассматривая вытеснение, важно сравнить его с обычным забыванием. Основная
черта обычного (не защитного) забывания заключается в том, что человек, не будучи способным произвольно воспроизвести заученный в прошлом материал, может сразу же
узнать его при новом восприятии. Но если даже сознательное узнавание отсутствует, то
наблюдается другое явление: человек может снова выучить этот материал значительно
быстрее, чем другой, равноценный по объёму и трудности новый материал. При вытеснении индивиды не в состоянии ни узнать, ни переучивать забытое, когда оно вновь предлагается сознательному вниманию.
В основе механизма вытеснения лежит следующая физиологическая особенность
человека: если на органы чувств действует стимул, который не интегрирует с остальными
психическими явлениями, то этот стимул остаётся за пределами сознания (после привыкания "не слышим" бой часов; как мало можем конкретного вспомнить о происшедшем за
день или в состоянии алкогольного опьянения; отвлечение внимания у студентов на лекции, в результате чего остаётся в памяти часто второстепенное - неудачные выражения и
т.п.). При "интеграции" может наступить как бы "внезапное просветление" и ранее не интегрированные в единое целое фрагменты становятся ясным полным представлением.
В норме вообще большая часть внутренних процессов протекает вне сознания
(ходьба, моторный механизм речи, функции внутренних органов), ибо они стали автоматическими. Однако, соответствующий опыт фиксируется в памяти и в большей мере
определяет поведение. Речь идёт о накоплении и интеграции опыта на подсознательном
82
уровне, причем осознаваемый материал может стать неосознаваемым.
Психологический механизм вытеснения - манипулирование вниманием путём его
отвлечения и баррикадирования.
Вытеснение, как любая защита, предохраняет человека от тревоги, которая часто
развивается при ситуациях "неприемлемости" (чужие недостатки в поведении замечаются,
а свои - вытесняются); "неуспешности" (лучше помнятся те задания, которые выполняются хорошо и вытесняются - "забываются" - плохо выполненные).
Имеются индивидуальные различия в проявлении реакции вытеснения, причем эта
индивидуальность формируется с детства. Так, если родители требуют от ребёнка чрезмерного совершенства и "выключают" из процесса воспитания такие сферы повседневной
жизни, как сексуальность, конфликтность, враждебность и другие, то у ребёнка возникает
постоянная тревога, в свою очередь приводящая к защите в форме реакции вытеснения.
Сходным образом происходит вытеснение и в тех случаях, когда так же, как родители, в
дальнейшей жизни ребёнка ведут себя педагоги и воспитатели, и тогда поведение, в котором реализуются механизмы вытеснения, закрепляются.
Рассматриваемые механизмы зашиты сами по себе не патологичны. Они даже могут способствовать адаптации человека и своего рода гармоничному поведению. Но поведение при этом упрощается, примитивизируется, теряя богатство поведенческих нюансов
(по типу "нет проблем"). Это обеднение оттенков поведения может приводить к вытеснению некоторых видов активности (вытесняется, например, то, что связано с сексуальными
или социальными контактами). Поведение в таких случаях может и искажаться, приобретая неадаптивный характер. Причина такого рода трансформации в том, что изменение и
особенности поведения не осознаются, а то, что не осознаётся, не подлежит ни самоуправлению, ни самоконтролю. При отсутствии самоконтроля поведение может настолько
отклоняться от норм, что становится патологичным. Поэтому вытеснение не только очень
действенный механизм, но и очень опасный.
Рассматриваемый вариант защиты придаёт личности неповторимый облик. Особенно это касается личностей истерических, которые легко вытесняют тревогу, удовлетворяясь вниманием окружающих (они не испытывают чувства тревоги при выступлении
на сцене и т.п.).
Все остальные защитные механизмы по генезису и в своём актуальном функционировании в той или иной степени зависят от вытеснения. Эта зависимость возникает потому, что в случае, если все желания, содержания памяти и конфликты были бы доступны
сознанию, то предпочиталось бы нормальное и реалистическое овладение реальностью, а
не помощь защитных психических механизмов.
Вытеснение может быть как полным, так и неполным, частичным. В последнем
случае индивид может проявлять определенное отношение к реализуемой части поведения. Причем, такое поведение как бы удовлетворяет индивида вместо того, чтобы вызывать тревогу ("наплевательское отношение" по выражению знаменитого французского
невропатолога и психотерапевта Ж.М. Шарко). Этот же феномен часто описывается под
названием "истерической автономии". С точки зрения психодинамического подхода, к
числу таких реакций, являющихся защитой в виде вытеснения, могут быть отнесены
"писчий спазм", тики, содержащие символическую связь с определенной ситуацией, воспроизведение элементов фрустрированного сексуального поведения ("страстные позы") и
отчасти истерический сомнамбулизм (более сложный автоматический акт поведения с последующей амнезией). При истерической дуге также реализуется фрагмент ранее вытесненного поведения (тенденции к бегству).
Частичным случаем вытеснения является инактивация (исключение). О ней говорят тогда, когда инактивация отдельных элементов поведения нейтрализует возникшую
тревогу, что становится необходимым для индивидуума. Инактивация характерна для истерических личностей. Она может проявляться нечувствительностью к боли, афонией, мутизмом, исчезновением рвотного рефлекса, параличами, амнезией и т.д.
83
Для постороннего взгляда исключение (инактивация) - явление патологическое,
болезненное, но сам человек с истерическими расстройствами получает своеобразное удовлетворение, т.к. инактивация, как всякая психологическая защита, нейтрализует тревогу.
Именно поэтому рациональная психотерапия при истерии практически бесполезна. При
этом, при истерии нельзя говорить о симуляции. Более того, защитные реакции могут
приводит к контрактурам, анорексии с летальным исходом, такие индивиды идут на тяжелые операции и т.д.
Вытеснение влечений, вытеснение реальности и вытеснение требований Сверх-Я это спонтанные, "естественные" и, как правило, бессознательно протекающие способы
психозащитного разрешения сложных ситуаций. Часто "естественная" работа вытеснения
оказывается малоэффективной (либо энергия влечения чрезвычайно велика, либо реальность слишком травматична и болезненна, либо угрызения совести обладают большой
императивностью, либо это действует всё вместе). Тогда человек нередко начинает использовать дополнительные искусственные средства для более "эффективного" вытеснения - начинает использоваться алкоголь, наркотики и другие психоактивные средства. В
подобных случаях говорят об оглушении. При оглушении, какое бы средство ни применялось, происходит только изменение психических состояний, а проблема не решается,
зато возникают новые проблемы, связанные с использованием этих средств.
4. Замещение (иногда в качестве синонима говорят о смещении, хотя, большинство справедливо "разводят" эти понятия). Выражается переориентацией с темы, вызывающей тревогу и неприятные ощущения на другую или, реже, частичным, косвенным удовлетворении неприемлемого мотива каким-либо нравственно допустимым способом. Типичными ситуациями проявления замещения являются, например:
 после конфликта с начальником на работе индивидуум обрушивает гнев на членов семьи, домашних животных (здесь есть и рационализация);
 человек во время важного, волнующего разговора комкает бумажку;
 девушка при фразе подруги "твой парень вечно тебя подводит" отшвыривает
сидящую на коленях кошку.
Примером успешной защиты и успешного замещения можно считать сублимацию.
5. Рационализация. В психологию понятие "рационализации" ввел Э.Джонс в
1908г. В этом случае речь о попытке рационально обосновать желания и поступки, вызванные такой причиной, признание которой грозило бы потерей самоуважения (например, не желая давать взаймы, всегда можно найти много причин, почему нельзя дать; у
неприятного человека всегда можно найти кучу недостатков, хотя неприязнь и не связана
с ними; интерес к медицинской литературе больной может объяснять необходимостью
расширения кругозора).
В работах зарубежных и отечественных авторов рационализацию как вид психологической защиты определяют двояко: 1) как защиту, связанную с осознанием и использованием в мышлении только той части воспринимаемой информации, благодаря которой
собственное поведение предстаёт как хорошо контролируемое и не противоречащее объективным обстоятельствам; 2) как защитный процесс, состоящий в том, что человек изобретает вербальные и на первый взгляд логичные суждения и умозаключения для ложного
оправдания (объяснения) своих поступков. Индивид использует рационализацию, чтобы
оправдать своё поведение, когда в действительности его действия неправильны; рационализация является средством сохранения самоуважения личности в такой ситуации, в которой этот важный компонент её "Я-концепции" оказывается под угрозой снижения.
Выбор аргументов для рационализации представляет собой преимущественно подсознательный процесс. Реальные мотивы процесса самооправдания остаются неосознанными; вместо них индивид, осуществляющий психологическую защиту, изобретает мотивировки, приемлемые аргументы, предназначенные для оправдания своих действий, психических состояний. От сознательного обмана защитная аргументация отличается непроизвольностью своей мотивации и убеждением индивида, что он говорит правду. В каче84
стве самооправдывающих аргументов используются различные "идеалы" и "принципы",
высокие мотивы и цели.
Осознаваемые в процессе рационализации причины поведения представляют собой
смесь предъявляемой информации (предубеждений, предрассудков), т.е. трансформированных мотивов, и констатации самого события. Наличие при этом элементов истины
придаёт человеку ложную уверенность, будто всё истинно. В этой совокупности разум
пытается навести некий благопристойный порядок, который и осознаётся.
Механизм рационализации является одним из наиболее простых и общих, предназначенных для сохранения и поддержания высокого уровня самооценки и предотвращения чувства вины. Этот механизм защиты отличается тем, что человек сначала действует в
ответ на неосознаваемые мотивы, а после действия выдвигает различные предполагаемые
причины для объяснения поведения, причем, объяснения, как правило, социально приемлемы и одобряемы. Соответствующие мотивировки, однако, направлены на самоубеждение в причинах, детерминировавших поведение; на самом деле эти причины, желания и
потребности зачастую остаются скрытыми. Т.о., индивид, из всех возможных мотивов,
отбирает наиболее приемлемые для объяснения своего поведения.
Рационализация является механизмом, который служит полезной целью настолько,
насколько обеспечивает самозащиту и комфорт. Однако нередко она ведёт к самообману.
6. Проекция7 (перенесение, перемещение). Все люди имеют нежелательные свойства и черты личности, которые они у себя признают с неохотой, а иногда и совсем не
признают. Механизм проекции проявляется в том, что собственные отрицательные качества, влечения, отношения человек бессознательно приписывает другому лицу (проецирует на него), причем, как правило, в преувеличенном виде (обеспеченные люди помещают
престарелого родителя в дом инвалидов и возмущаются равнодушным или плохим отношением к нему персонала).
Проекция является следствием работы вытеснения. В зрелых формах проекция
служит эмпатии.
При проекции внутреннее ошибочно воспринимается как происходящее вовне.
Пример проекции - муж упрекает жену, то та асексуальна, а сам не проявляет сексуальной активности.
Важно проследить развитие реакции проекции как защиты у ребёнка. Вначале ребёнок настолько интегрирован со своей семьей, что не дифференцирует себя и окружающих (даже иногда называет себя "он" или "она"). Т.о. вначале ребёнок не делает различия
между собой и окружающими. Далее в процессе развития собственное поведение ребёнка
становится всё более независимым. Одновременно с этим появляется представление, что
окружающие - такие же, как и он, и потому на поведение окружающих (в том числе и
неодушевленных предметов) он проецирует понятные ему побуждения и мотивы. Если
игрушка упала, ребёнок говорит "ей больно", либо "дверь не хочет закрываться". Обычно
куклу ребёнок наделяет всеми атрибутами своего поведения. Этот приём часто используют психотерапевты: они дают куклы ребёнку, который рассматривает их как копии родителей и других близких людей, косвенно перенося на кукол своё отношение к родителям.
В психологии проекцией называются различные процессы:
1. Индивид воспринимает окружающий мир и реагирует на него сообразно со своими интересами, способностями, ожиданиями, эмоциональными состояниями и т.д
2. Индивид показывает своим бессознательным отношением, что он уподобляет одного человека другому,
например. Он может проецировать образ своего отца на начальника или образ строго учителя в школе на
преподавателя в университете.
3. Индивид отождествляет себя с другими людьми, т.е. проецирует свои качества на других (например, на
любимое животное) или, наоборот, отождествляет другие объекты - предметы, людей, животных с самим
собой.
4. Индивид приписывает другим людям качества, которых он не замечает в самом себе (например, такой
человек утверждает, что "все люди - лжеца" или что "все - завистники"). Этот феномен, названный в психологии "отчуждающей" проекцией, наиболее близок к понятию проекции З.Фрейда.
7
85
Анализ такого поведения ребёнка может многое дать для выявления особенностей взаимоотношений ребёнка с родителями и для диагностики в целом.
Проекция в известное степени упрощает поведение, исключая необходимость в повседневной жизни всякий раз оценивать свои поступки. Люди нередко переносят своё поведение на других людей, проецируя на них свои эмоции. Если человек спокоен, уверен в
себе, доброжелателен, то в его глазах окружающие разделяют его доброжелательность, и
наоборот - напряженный, неудовлетворённый в своих желаниях фрустрированный человек, настроен враждебно и приписывает, проецирует эту враждебность окружающим.
Обычно индивид способен объективно оценивать враждебность окружающих, но фрустрированный, напряженный, подозрительный, болезненно самолюбивый человек создаёт
свой собственный перцептивный мир (мир восприятия), не учитывая другие объективные
факторы.
Проекция тесно связана с изменениями в восприятии других, когда индивиды с заниженной самооценкой, придерживаются, однако и невысокого мнения о других, искаженно воспринимают и оценивают жизненные ситуации, людей, проецируя на них собственные недостатки, свои негативные чувства.
Проекция может существовать самостоятельно, без интерференции с другими формами психической защиты. Это как бы эхо неосознаваемых подчас установок, освобождающее человека от тревоги, чувства вины и приносящее облегчение. Необходимо заметить, что в норме, если человеку удаётся заставить кого-то почувствовать вину, переложить ответственность за трудности на других, он сам чувствует себя менее виноватым.
Здесь есть элемент реакции проекции.
Обратной стороной истинной психической защиты по типу проекции являются
сарказм, ирония. Враждебность, вызывающие отрицательное отношение окружающих, а
это в свою очередь усиливает потребность в развитии других защитных реакций.
Другим вариантом трансформации защиты в виде проекции являются случаи, когда
агрессивные намерения и импульсы человека полностью приписываются другим людям,
себе же остаётся роль жертвы. В качестве дальнейшей защиты от тревоги человек может
реагировать враждебным и агрессивным поведением на внешний объект, который является объектом проекции. Отношение проецирующего человека к тем, на ком проекция фокусируется, нередко становится отношением подозрения или даже враждебности, отчужденности, что, в свою очередь, вызывает ответное чувство вражды. Т.о. формируется замкнутый порочный круг.
В противоположность механизму проекции, выделяют интроекцию или интериоризацию (переход извне внутрь).
7. Соматизация. Эта форма защиты выражается в выходе из трудноразрешимой
ситуации путём фиксации на состоянии своего здоровья (школьники "заболевают" перед
контрольными - простейший пример). В этих случаях основное значение приобретает выгода от заболевания - повышение внимания и уменьшение требований со стороны близких. В более тяжелых случаях эта формы защиты принимает как бы хронический характер; при этом, как правило, возникает преувеличенное внимание к своему здоровью, преувеличение тяжести болезни вплоть до создания собственных концепций заболевания и
может формироваться ипохондрический синдром.
8. Реактивное образование (формирование реакций). Речь идёт о замене неприемлемых тенденций на прямо противоположные (так называемая инверсия желаний), когда люди могут скрывать от самих себя мотив собственного поведения за счет его подавления сознательно поддерживаемым мотивом противоположного типа:
 бессознательная неприязнь к ребенку может выражаться в нарочитом, контролирующем внимании к нему;
 отвергнутая любовь часто выражается к ненависти к бывшему объекту любви;
 мальчики стараются обидеть нравящихся им девочек;
86
 тайные завистники часто вполне искренне причисляют себя к преданным поклонникам того, кому завидуют.
Этот механизм имеет побочные эффекты в виде деформации социальных отношений с окружающими, поскольку его отличиями является ригидность, экстравагантность
демонстрируемого поведения, преувеличенные его формы (в принципе, о человеке, постоянно демонстрирующем свою добропорядочность стоит подумать "А нет ли у него сильного желания совершить какой-нибудь грех?"). Кроме того, отрицаемая потребность
должна маскироваться снова и снова, на что затрачивается значительное количество психической энергии.
Хотя реактивные образования маскируют части личности и ограничивают способность человека гибко реагировать на события, этот механизм считается примером успешной защиты, т.к. он устанавливает психические преграды - отвращение, стыд, мораль.
Вводя понятие "Сверх-Я", З.Фрейд отмечал, что в его возникновении важную роль играет
механизм реактивных образований.
9. Регрессия. Возвращение к примитивным, ранним, связанным с детством, формам реагирования и типам поведения; переход на предшествующие уровни психического
развития и актуализация успешных в прошлом способов реагирования. Может осуществляться по отношению к различным уровням реализации деятельности и сферам личности мотивационной, смысловой, целевой и др.
Особенно часто наблюдается у детей при лишении родителей, к которым они были
очень сильно привязаны (например, при госпитализации в больницу), когда умевший ходить ребенок перестает ходить; начинает сосать палец в трудных ситуациях (что иногда
проявляется не только у детей, но и у взрослых); возобновляется энурез (у не хотевшего
ходить в детский садик или школу); умевший хорошо одеваться – как бы "разучивается"
это делать; начинает хуже говорить и читать и т.п.
Согласно психоанализу регрессия неэффективна, т.к. индивид вместо того, чтобы
справиться с ситуацией, вынужден уйти от реальности.
Элементы психологической защиты в форме регрессии можно наблюдать и при некоторых психических заболеваниях (в частности, при сепарационных расстройствах у детей, при реактивных психозах).
10. Интеллектуализация. Это своеобразная попытка уйти из эмоционально угрожающей ситуации путем ее как бы отстраненного обсуждения в абстрактных, интеллектуализированных терминах.
Систематически использующие интеллектуализацию индивиды оставляют впечатление эмоционально холодных и отчужденных в межличностных отношениях. У подростков часто недостаточность социальных контактов служит основой для чрезмерного фантазирования и интеллектуализирования.
11. Изоляция (или расщепление). Суть изоляции состоит в отделении одной части
личности (неприемлемой и травмирующей индивида) от другой части его же личности,
которая вполне его устраивает. При таком отделении событие почти не вызывает эмоциональной реакции. В результате этого индивид обсуждает проблемы, отделенные от
остальной личности таким образом, что события не связываются ни с какими чувствами,
как будто они случились с кем-то другим. Этот сухой подход может быть преобладающим
стилем. Индивид может всё больше и больше уходить в идеи, всё менее и менее соприкасаясь с собственными чувствами.
Говоря об изоляции, З.Фрейд указывает, что её нормальным прототипом является
логическое мышление, которое тоже стремится отделить содержание от эмоциональной
ситуации, в котором оно обнаружено. Изоляция становится механизмом защиты только
когда она используется для защиты ЭГО от принятия вызывающих тревожность аспектов
ситуации или отношений.
Изоляция начинается с проявления навязчивости (соответственно, распространена
при неврозе навязчивостей).
87
12. Механизм фиксации означает прочную бессознательную связь с определенными лицами или образами, которая воспроизводит один и тот же способ удовлетворения и
структурно организована по образцу одной из стадий удовлетворения. Фиксация может
быть актуальной, явной, а может оставаться преобладающей тенденцией, допускающей
для индивида возможность регрессии. Понятие фиксации прочно присутствует в психоанализе, хотя её природа и значение четко не определены.
13. Компенсация. Способность человека избавляться от переживаний по поводу
собственных недостатков (способностей, знаний, умений и навыков) за счет развития других качеств.
14. Редко описываемый в литературе, но хорошо известный в жизни механизм отреагирования. Это бессознательная эмоциональная разрядка и освобождение от аффекта,
связанного с воспоминанием о травмирующем событии, вследствие чего это воспоминание не становится патогенным или перестаёт им быть. Отреагирование может быть первичным, возникшем само по себе, в т.ч. спустя и более или менее долгое время после первоначальной травмы, и вторичным, возникшем в процессе катартической психотерапии.
Эта реакция может простираться от слёз до мщения. Если эта реакция достаточно сильна,
большая часть аффекта, связанного с событием, исчезает. Если же реакция подавлена, аффект, связанный с воспоминанием, сохраняется.
Т.о. отреагирование - это нормальный путь, на котором индивид освобождается от
слишком сильного аффекта.
Наиболее типичные подростковые формы психологической защиты: пассивный
протест, оппозицию, эмансипацию, вытеснение, рационализацию, проекцию, идентификацию, отрицание, аннулирование, интеллектуализацию, самоограничение, изоляцию,
сублимацию (выделение "типичных подростковых форм" очень условно).
Пассивный протест. Данная защита проявляется в отстранении от общения с
близкими людьми, отказе от выполнения различных просьб взрослых. Решающее значение для формирования этого защитного механизма имеет эмоциональное отвержение со
стороны взрослых. В основе эмоционального отвержения лежит осознаваемое или неосознаваемое отождествление родителями подростка с какими-либо отрицательными моментами в собственной жизни. Подросток в этой ситуации может ощущать себя помехой в
жизни родителей, которые устанавливают в отношениях с ним большую дистанцию.
Оппозиция. Важнейшая особенность данной психологической защиты состоит в
том, что она проявляется в форме активного протеста против требований взрослых, резких
высказываний в его адрес, систематической лживости. Причинами оппозиции являются
нежелание иметь дело с подростком, плохая переносимость его общества, поверхностная
заинтересованность в его делах. Возникающее в этом случае чувство неуверенности подростки стараются подавить демонстрацией чрезмерной решительности. Тогда их поведение с позиций взрослых становится необъяснимым, хотя на самом деле оно есть реакция
на недостаток любви со стороны близких и призыв вернуть её.
Эмансипация. При эмансипации защита выражается в борьбе подростков за самоутверждение, самостоятельность, высвобождение из-под контроля взрослых. Многие подростки, порывая взаимоотношения с родителями, переносят свои интересы на лидера среди сверстников, который занимает место идеала. Зачастую данная персона занимает среднюю позицию по возрастной шкале между подростком и его родителями, которые отвергаются. В результате подросток получает мнимую свободу, новое чувство независимости
от диктата родителей или других взрослых и становится безразличным в отношении границ ответственности за свои поступки.
Идентификация. В том случае, когда подросток пытается снизить тревожность,
отождествляя себя с другим человеком, переносом на себя желаемых чувств и качеств,
является идентификацией. Идентификация связана с процессом, в котором подросток как
бы, включив своё "Я", заимствует его мысли, чувства, действия. Следует сказать, что объ88
ектами идентификации могут быть родители, другие близкие люди и не только реальные,
но и воображаемые (например, герои художественных фильмов).
Идентификация объективно необходима ребенку для приобретения положительных
ценностей, установок, форм поведения и психических качеств, для нейтрализации асоциальных воздействий. Но она необходима и "субъективно", с точки зрения "механики" развития ребенка (она есть средство снятия тревожности в одном случае и средство уменьшения негативных эмоций, связанных с утратой близких, в другом случае).
В классическом психоанализе была высказана важная идея, согласно которой идентификация возможна не только с человеком, к которому индивид питает положительное
чувство, но и с таким, к которому он относится отрицательно. В соответствии с этим различают позитивную и отрицательную идентификацию. Позитивная идентификация с идеалом помогает стать на его точку зрения, принять его способы восприятия окружающего,
усвоению его социальных умений и навыков и, тем самым, способствует психическому
росту. Отрицательная идентификация способствует подражанию негативным чертам личности, принятию её отрицательной роли на себя.
З.Фрейд и А.Фрейд описали многочисленные случаи защитной идентификации, являющейся психологическим механизмом преодоления тревожности. Типичными являются
"идентификация с агрессором" - процесс уподобления и отождествления с человеком, к
которому подросток относится негативно и идентификация с "утраченным объектом", которая позволяет преодолеть Эдипов комплекс.
Идентификация с агрессором - иммигранты, проживающие в США недолгое время,
проявляют гораздо более сильную враждебность к вновь въезжающим, чем дольше живущие там; некоторые заключенные фашистских концентрационных лагерей вели себя
"агрессивно" по отношению к новичкам, пришивали себе на одежду эмблему гестапо и
отрицали критические высказывания иностранных корреспондентов в адрес нацистов
(защита выдвигается не против страха, а против неприятного чувства разногласия со значимым для индивида лицом, а при расхождении с мнением лица, отношения с которым
оцениваются как позитивные, возможны разные пути восстановления баланса - идентификация и отрицание реальности).
Проявления идентификации с агрессором были у и отдельных заложников "НордОста" в Москве (октябрь 2002г.: некоторые заложники по собственной инициативе писали
обращения с требованиями прекратить войну в Чечне, некоторые женщины не только разговаривали с террористками, но и примеряли их головные уборы) и много говорилось о
Стокгольмском синдроме.
Такой вид психологической защиты, как аннулирование действия (или отмена)
базируется на том, что повторное действие лишает значения предыдущее, вызывавшего
тревогу. Первая характерная черта такого вида психологической защиты состоит в том,
что он связан с магическим мышлением, верой в сверхъестественное, повторяющимися
ритуальными действиями и имеет свои корни в психике детского возраста.
Генезис этого вида психологической защиты представляют следующим образом:
когда подросток совершает что-то плохое, тогда его учат тому, что надо попросить прощения. Тем самым его плохое деяние как бы аннулируется, и он может действовать с чистой совестью. Всё это ведёт к тому, что у подростка образуются представления, будто
некоторые действия способствуют заглаживанию и искуплению вины за плохое поведение
или же предотвращают наступление каких-либо неприятных событий. Например, когда
перед сном вокруг своей подушки подросток расставляет игрушки - животных, то в некоторых случаях у него возникает убеждение, что он своими действиями предотвращает
наступление ночных страхов.
В подростковом, юношеском и в зрелом возрасте есть ритуальные действия, которые тоже связаны с суевериями. Например, идя на экзамен, индивиды надевают такую
одежду, которая приносит счастье и т.п. Такие ритуальные действия ассоциируются с
89
прошлыми успехами и когда их выполнение прерывается, человек испытывает беспокойство, тревожность, предвидит неудачу.
Данный механизм психологической защиты имеет очень сильное "религиозное
подкрепление" ("покайся или еще что-нибудь сделай и ты будешь прощён").
Самоограничение. Суть этого защитного механизма заключается в следующем: в
случае возникновения угрожающей, психотравмирующей ситуации, которая способствует
возникновению и развитию тревоги, подросток отстраняется от общения с близкими
людьми, от пищи, от игр или немотивированно отказывается от выполнения требуемых
действий, занимаясь созерцанием деятельности другого, или стремится убежать. Крайние
формы такого вида психологической защиты сопровождаются неуверенностью в себе,
комплексом неполноценности, апатией.
Использование самоограничения во многих ситуациях оправдано, так как обеспечивает ситуативную адаптированность, однако приносит огромный вред потому, что первые попытки человека в любой области деятельности вначале не могут быть совершенными. Многие, не зная свои потенциальные возможности, после первых же неудач, бросают дальнейшие попытки и выбирают менее сложное дело. Нередко этому способствуют
нетактичные или явно издевательские замечания окружающих , в первую очередь, значимых людей (родителей, учителей и т.д.).
Согласно психоаналитической концепции З.Фрейда у детей:
на оральной стадии (до 1-го года) могут возникать следующие защиты: интроекция,
проекция, отрицание, сонливость, идентификация, смещение, обращение против себя;
на анальной стадии развития (1-2 года): изоляция, реактивное образование, отмена,
интеллектуализация, регрессия;
на фаллической стадии (2-6 лет): идентификация, отрицание, соматизация;
в латентной стадии (6-12 лет): появление подавления, регрессии, фиксации;
Современные представления о "нормальной", развитой системе психологической
защиты предполагает оценку следующих характеристик:
адекватность защиты (человек может восстановиться после той или иной бессознательной защитной реакции и после этого обсуждать её);
гибкость защиты (человек может использовать разные виды защитных реакций а
какой-то определённой, типичной для него ситуации угрозы, т.е. "репертуар" его защитного поведения не задан слишком жестко);
зрелость защиты (относительно более зрелыми считаются механизмы интеллектуализации, сублимации, подавления, рационализации, смещения без частого прибегания к
более примитивным формам проекции, отрицания, интроекции).
 В современной психологии всё большее признание получает тенденция разделять понятия "защитные стратегии" и "стратегии совладения".
Защитные стратегии предполагают бессознательное, нерациональное поведение
(забывания времени экзамена, потери конспектов или зачетки, возникновения психологической зависимости от кого-то и др.); результатом работы защитного механизма является
то, что они бессознательно искажают, подменяют или фальсифицируют реальность, с которой имеет дело субъект.
Стратегии совладания могут быть различны, но они всегда осознаны, рациональны
и направлены на источник тревоги.
 Факторы возникновения, закрепления и последующего воспроизведения любого
защитного механизма лежат в характере социального взаимодействия, особенно в контактах с родителями.
 Психологическая защита встречается у любого человека (человек, лишенный
вообще защитных механизмов - миф).
 В обыденной жизни большинство реальных ситуаций чаще сопряжено с использованием нескольких форм психологической защиты.
90
 Сверхнормативное использование индивидом защит является косвенным свидетельством наличия высокого уровня как внутриличностного, так и внешнего конфликта.
Наследники царя Эдипа: мир представлений ребенка в возрасте от 3 до 6 лет.8
Приходилось ли Вам слышать смущенно-взволнованные, а то и горделивые рассказы родителей о желании сына жениться на матери, а дочери — выйти замуж за
отца? А о «постельных битвах», когда ребенок во что бы то ни стало стремится занять
место в родительской кровати, вытеснив кого-нибудь из родителей, или хотя бы улечься
между ними? Предпримем попытку понять: что кроется за этими, порой выбивающими из
равновесия и ставящими в тупик, желаниями наших детей.
Итак, ребенок вошел в так называемый «эдипальный возраст». Какие образы и
представления наполняют его внутренний мир? Как может это знание помочь в воспитании ребенка?
Дело в том, что реальные образы себя, родителей и любых других объектов
окружающего мира воспринимаются ребенком, да и взрослым тоже, сквозь призму
именно этих, чаще неосознанных, представлений, фантазий, желаний. Внутренние
объекты налагаются на реальные, искажая их. Так возникают пресловутые «проблемы
межличностных отношений». Именно на основе своих представлений ребенок будет
строить отношения с окружающим миром.
Постигнув душевный мир ребенка, легче найти путь к нему, легче помочь ему в
сложном процессе психологического роста. В конце концов, и нам самим становится легче
от понимания: то, что говорит и делает ребенок, не болезнь и не испорченность. Все идет
так, как надо!
Более того — для того, чтобы узнать мир внутренних, скрытых от сознания, образов,
не нужно никаких специальных приспособлений и суперсложных тестовых методик.
Наблюдение за ребенком — вот тот золотой ключик, который приоткроет дверь в мир его
бессознательного. Ведь представления ребенка о себе и о других проявляются именно в
его деятельности.
Следите за его играми, замечая, каких героев он предпочитает играть. Слушайте его
фантазии, вникая в их мельчайшие подробности. Отмечайте, какие сказки вызывают его
наибольший интерес, рождают просьбу многократно перечитывать их. Все это и даст нам необходимую информацию.
Итак, что же мы видим? Каков мир внутренних объектов «эдипального» ребенка?
Весь путь развития личности каждого из нас можно разделить на несколько этапов
в зависимости от особенностей мира внутренних объектов. Каждый из этапов отличается
неповторимым типичным набором этих образов. По мере взросления набор изменяется,
вслед за ним изменяются восприятие мира и система отношений с миром.
Основным содержанием бессознательного для ребенка на этом этапе психологического развития являются стремление обладать родителем противоположного пола и одновременное желание устранить однополого родителя. Наличие таких чувств определяет
центральный конфликт, который переживает ребенок в эти годы, и основную задачу —
разрешить этот конфликт. Воспитатель может либо помочь ребенку справиться с проблемой, либо, напротив, помешать.
Сфокусируем свое внимание на отношениях ребенка с однополым родителем. «Идентификация против конкуренции» — вот суть этих отношений.
Родители воспринимаются «эдипальным» ребенком идеализированно: они самые
красивые, они самые умные, они самые сильные, короче — самые-самые. Во внутреннем
8
Психологическая газета №5 1998.
91
мире ребенка их образы подобны царям, которые могут все. Недаром любимые сказки
населены королями и королевами.
Вначале ребенок ищет исключительных интимных отношений с обоими родителями. Он стремится стать центром внимания обоих родителей. Ребенок хочет, чтобы все
обожали его качества, в том числе и половые. И нормальные, «достаточно хорошие» родители дают такое обожание ребенку. Если же в эти годы ребенок ощущает дефицит обожания, то позже мы можем встретиться с проявлениями его истерической демонстративности.
Постепенно фантазии от простого желания особых отношений с родителями изменяются к стремлению играть роль одного из родителей. Ребенок выделяет и идеализирует родителя своего пола и ищет интимной привязанности с ним для гендеридентификации, включающей в себя как половую, так и родовую идентификацию. Однополый родитель выступает как эталон и образец для подражания: «хочу стать таким же, как
папа (мама)». Маленькая девочка примеряет мамины наряды, пользуется ее косметикой,
кокетничает перед зеркалом. Вспоминаю картину: моя дочурка на пуфике перед бабушкиным трюмо — от головы до пят покрыта толстым слоем дорогого тогда крема «Пани Валевска». Вся банка до самого донышка вымазана на лицо, руки, шею, чтобы уж наверняка
стать «такой как мама».
Ребенок вступает в соревнование с родителем своего пола. Даже такой факт, что у
мамы на постели две подушки, а у дочери одна, может послужить поводом для истерики.
Ребенок во всем стремится превзойти, победить. «Выше, дальше, точнее» — Олимпийские игры в масштабе одной семьи. Став таким, как однополый родитель, победив его,
можно занять место рядом с родителем противоположного пола.
По мере прохождения фазы все конфликты усиливаются. Соревновательность с
родителем своего пола доходит до желания убить его и занять его место.
Мне всегда приходит на память рассказ одной из коллег, матери четырехлетнего сына. Однажды, возвращаясь с сыном из садика домой, она обратила внимание на то, что он
чем-то сильно огорчен и вот-вот готов расплакаться. Когда же она поинтересовалась
причинами столь грустного настроения, то услышала сказанное сквозь еле сдерживаемые слезы: «Я подумал, мамочка, что мы заходим с тобой в магазин, покупаем пачку
маргарина, а дома достаем самую большую сковородку и жарим на ней папу-у-у. И так
мне стало его жалко-о-о-о!!!».
Задумайтесь, что еще может чувствовать ребенок, испытывающий желание «зажарить» своего родного и любимого родителя? Страх за подобные чувства и вину за них. А
где вина, виноватость, там и наказание, и страх перед ним. Вот мы и определили еще одну
психологическую особенность внутреннего, неосознаваемого самим ребенком мира.
Поговорим немного о типичном представлении «эдипального» ребенка, выражающемся в страхе кастрации. Во времена Фрейда этот страх понимался буквально, т. е. телесно. Сегодня, говоря о страхе кастрации, мы подразумеваем страх потери не только части своего тела, но и части своего психологического Я: отнятие чувств, желаний и т. д.
Именно в этот период у ребенка просыпается интерес к своим гениталиям. Он рассматривает их, трогает, онанирует. Иногда такой — совершенно нормальный — интерес
ребенка пугает родителей, заставляет их запрещать ребенку манипулировать своими
половыми органами. Порой такой запрет сопровождается реальными угрозами, а то и
наказанием. Я вспоминаю клиента, обратившегося ко мне по поводу сильного заикания.
Одно из его самых ярких детских воспоминаний было таким: «Детский сад. Мы
сидим кружком. Воспитательница читает книжку, но я не слушаю ее. Она сидит напротив
меня, на таком же низеньком стуле, ноги ее раздвинуты... Меня, словно магнитом, притягивает темнота между ее ног. Я все ниже наклоняюсь, чтобы заглянуть ей под юбку... И
вдруг она бросает книжку, вскакивает, хватает меня, зажимает мою голову между своих
вонючих ног и начинает орать и звать няню: «Маня! А ну тащи скорее ножницы! Мы
ему сейчас все хозяйство отрежем». Ну чем не сцена из «Основного инстинкта»?!
92
Подведем некоторые итоги. "Эдипальный" ребенок испытывает к однополому родителю очень противоречивые чувства: с одной стороны, любит его и хочет быть таким
же, с другой стороны — ненавидит и хочет его смерти. Потребность в конкуренции
входит в конфликт с потребностью в идентификации. Так возникает второй в жизни
ребенка конфликт амбивалентности. Эдипальные страсти достигают порой поистине
трагедийных масштабов. Только происходит это не в Древней Греции и не с мифическими героями. Ребенок и его родители становятся полноправными участниками этой
трагедии.
Несколько слов о тактике воспитателя. Цель его на этом этапе (впрочем, и на любом другом) — помочь ребенку пережить тяжелые, а порой и непереносимые для него чувства влечения и неудовлетворения, страха и вины — пережить, но не загонять в бессознательное, не запрещать, а принять и прожить их вместе с Вашим ребенком. Важно
умение родителей выдерживать аффективную напряженность ребенка. Важно продолжать любить ребенка и сочувствовать ему, понимая, что желание уничтожить своего
родителя — всего лишь еще одна ступень становления самостоятельной личности, на которую поднялся Ваш ребенок.
Играйте с ребенком в те игры, которые он играет. Ребенок, многократно
проигрывая одну и ту же ситуацию, научается справляться со своими чувствами и в
символическом виде удовлетворять свои желания. Вот самый естественный психотренинг! Вот вам реальная психотерапия!
А.А. Склизков, психотерапевт-аналитик
Смысл сновидений по Фрейду9
Мы предпринимаем попытку в конспективном виде изложить основные выводы
теории сновидений Зигмунда Фрейда. Именно основные, следуя за мыслью автора. Сделать
это необходимо для того, чтобы разрушить упрощенное и искаженное восприятие концепции Фрейда. Ее можно изложить по трем пунктам: в сновидении все элементы — символы;
все сновидения имеют сексуальное содержание; ни то, ни другое неверно. Сам Фрейд мог
бы с уверенностью подписаться лишь под третьим пунктом. В своей лекции «Пересмотр теории сновидений» он пишет, что никогда не утверждал, что все сновидения имеют сексуальное содержание. Точно так же большинство элементов сновидения Фрейд не подвергает
символической трактовке. Убедиться в этом можно, внимательно прочитав анализ «Сновидения об Ирме»... Однако, сетует же Фрейд, самые существенные положения теории сновидений совершенно ускользают от внимания читателей. Для того, чтобы лучше понять
значение этих положений, следует рассмотреть их в связи с бытовавшими во времена
Фрейда научными и обыденными воззрениями на природу сновидений.
Прежде всего, наука во времена Фрейда была склонна считать сновидение болезненным процессом, нарушением нормального сна. Здоровый сон — сон без сновидений. Считалось, что сновидения являются ответом на какое-либо внешнее или внутреннее раздражение. Содержание сновидений целиком детерминировано этими раздражениями. Поскольку во
время сна раздражения воспринимаются искаженно, то и образы сновидений искажены. В
сновидении может проявиться то или иное болезненное состояние. Поэтому его можно рассматривать как симптом болезни.
Последнее воззрение пришло из глубокой древности и сохранилось поныне.
Считалось, что сновидение скорее «нервный», чем «психический» процесс, оно возникает рефлекторно. Выражение «хаотическое растормаживание следовых сигналов на фоне
разлитого торможения коры головного мозга» наиболее полно выражает эту точку зрения. В
отечественной психофизиологии она (не без помощи бдительного идеологического конХерсонский Б.Г. Зигмунд Фрейд. Автобиография бессознательного // Фрейд 3. Толкование сновидений. — Киев, 1991.
9
93
троля) доминировала до последнего десятилетия. Считалось, что если психическая деятельность в сновидении и имеет место, то она глубоко дефектна, регрессивна в сравнении с
бодрствующей психикой.
Сновидения представлялись лишенными и физиологической функции, и психологического смысла. Тем не менее, в научной литературе XIX в. интерес к проблеме сновидений был значителен. Сознание же обывателя либо вовсе не принимало сновидений во внимание, либо, как в древние времена, искало в них предзнаменования, воспринимало их
как «весть из иного мира». Подобного взгляда придерживались и многие религиозные философы. В качестве примера кратко остановимся на концепции русского религиозного философа священника Павла Флоренского, который подверг сновидения анализу в своей работе
«Иконостас». Характерно, что Павел Флоренский обращается к тем же конкретным примерам сновидений, что и Зигмунд Фрейд!
Флоренский обращает внимание на то, что в некоторых сновидениях время течет как
бы в обратном направлении. То, что для бодрствующего духа было началом, отправной точкой сновидения (например, звонок будильника), в сновидении становится финалом, конечной целью, к которой движется сновидение. Время сновидения как бы течет в обратном
направлении, течет ускоренно («Мало спал, да много виделось»).
Сновидение подчинено конечной цели, телеологично, оно развивается «ради развязки», чтобы эта развязка не была случайной. «Время в сновидении вывернуто через себя и,
значит, вместе с ним вывернуты и все его конкретные образы. А это значит, мы перешли в
область мнимого пространства... Сновидения суть те образы, которые отделяют видимый
мир от мира невидимого, отделяют и вместе с тем соединяют эти миры.
Сновидение... насквозь... символично. Оно насыщено смыслом иного мира, оно — почти чистый смысл иного мира, незримый, невещественный, непреходящий, хотя и являемый
видимо и как бы вещественно... Сновидение есть знаменование перехода из одной сферы в
другую и символ. Чего? Из горнего — символ дольнего, из дольнего — символ горнего.
Сновидение способно возникать, когда одновременно видны оба берега жизни, хотя и с
разной степенью ясности... То, что сказано о сне, может быть отнесено и к художественному
творчеству...»
Казалось бы, трудно придумать нечто, что было бы настолько противоположным по
смыслу теории 3. Фрейда. Но противоположности удивительно близки. Ведь Флоренский
убежден в том, что сновидение имеет смысл и имеет цель, понимает, что сновидение символично, что оно связывает две сферы (горнего и дольнего, у Фрейда — сознания и бессознательного), что сходные механизмы имеются и в сновидении, и в художественном творчестве. Не случайно Фрейд говорил, что взгляд философов и «профанов» на природу сновидений куда ближе к истине, чем «научные представления» его времени. Павел Флоренский достаточно четко говорил о том, что символика и время сновидения «тускло доходят до сознания», т.е. бессознательны.
Каковы же воззрения Зигмунда Фрейда на природу сновидений?
Сновидения не являются болезненным проявлением, они — не следствие патологического процесса, а результат деятельности здорового мозга. В известной степени сновидения — полноценный психический акт, присущий нормальной человеческой психике.
Внешние раздражения или раздражения со стороны внутренних органов скорее «включаются» в смысловую ткань сновидения, чем являются истинной причиной сновидений.
Отсюда отрицание «рефлекторной» природы сновидений, которые являются закономерным
продуктом психической деятельности спящего.
Мало определить, какими впечатлениями бодрствующей психики вызвано сновидение. Сон — небывалая комбинация бывалых впечатлений (И.М. Сеченов), но главное —
определить закономерности этого комбинирования. Представление о том, что образы сновидений бессмысленны и хаотичны, неверно. Хотя при репродуцировании содержания сновидения оно редко производит впечатление осмысленности и целесообразности, нельзя на этом
94
основании делать окончательные выводы. «Ткань» сновидения не есть «смысл» сновидения,
который может быть понят лишь при анализе.
Техника анализа сновидений идентична обычной технике психоанализа. Это свободные ассоциации, отправными пунктами которых служат элементы сновидения. При анализе
выясняется, как элементы сновидения связаны с пережитым в бодрствующем состоянии;
лишь при установлении этих связей удается восстановить связь элементов сновидения между
собой. Один из самых важных принципов — нельзя анализировать сновидение, если неизвестны ассоциации видевшего сон. Мы увидим далее, что даже ближайшие последователи
Фрейда игнорировали этот принцип.
Общий круг проблем, которые пациент сообщает в ходе анализа, достаточно широк.
Частично информация привносится пациентом непосредственно в процессе психоанализа.
Однако, по мнению Фрейда, большинство мыслей и впечатлений, выявленных при анализе,
интимно участвуют в формировании образов сновидения. Ассоциативные ряды как бы расходятся от отправных точек — элементов сновидения, но затем, на определенном уровне,
вновь конвергируют, сходясь к нескольким «точкам». Мысли, объединяющие ассоциативные ряды, чрезвычайно важны для личности, имеют эмоциональную значимость, эти мысли
неохотно сообщаются пациентом и в обычном состоянии редко осознаются им.
Эти бессознательные мысли и составляют «скрытый смысл сновидения». Явное
содержание и скрытый смысл сновидения не совпадают. Эту мысль 3. Фрейд также считает одной из главных в своей теории, но плохо осознанной его современниками. То, что сновидения имеют смысл, предопределяет и наличие определенной психологической функции
сновидений.
Формирование сновидений — активная переработка информации. Эту переработку 3.
Фрейд называет работой сна (деятельность сновидения). Предполагается, что психоанализ
воспроизводит эти процессы «в обратном» порядке.
Работа сна противоположна работе анализа. Этот пункт требует особого обсуждения, поскольку содержит постулат, не имеющий доказательств по крайней мере в рамках
самого психоанализа.
Метод свободных ассоциаций приводит нас к одним и тем же выводам вне зависимости от того, что именно подвергается психоанализу: ошибки, оговорки, забывание слов и
даже остроты. Но лишь методика «редукции острот» — превращение их в фразы, тождественные по смыслу, но не производящие эффект смешного, со всех точек зрения безупречна, проверяема. В процессе этого анализа Фрейд выявляет те механизмы, которые позволяют нам конструировать остроты. В отличие от формирования сновидений, ошибочных
действий и описок, оговорок, сочинение смешного — процесс сознательный, а потому реконструируемый и проверяемый. Проще всего привести пример такого механизма комического, как «многократное повторение материала». Вспомним миниатюры, в которых многократно сообщается о продаже «больших раков за пять рублей, а маленьких — за три» либо
зачитывается длинное письмо, автор которого бесконечно варьирует две фразы: «Я думал,
что письмо не от тебя, но потом увидел, что от тебя» и «Я очень рад, что ты женился». Ни
у кого не вызывает сомнения, что механизм «повторения» — реальный механизм формирования «комического». Иное дело — сновидения.
Что если Фрейд открыл только закон протекания свободных ассоциаций, их «соскальзывания» к наиболее значимым и аффективно насыщенным проблемам вне зависимости от того, что именно является отправной точкой ассоциативного ряда? Что если это открытие не имеет ничего общего с механизмом формирования сновидений и работа анализа
не разрушает работу сна? Может быть, недостаточно связные и подчеркнуто нейтральные
образы сновидений — просто очень удобный «тестовый материал» для своего рода экспериментального психологического исследования?
Переработка информации в сновидении сводится в основном к трем процессам.
Первый процесс — сгущение (концентрация) образов вплоть до их «контаминации»
(наложения друг на друга). Литературоведческий термин «собирательный образ» показывает
95
общность этого механизма с некоторыми особенностями художественного творчества. Сходный со «сгущением» процесс описан Зигмундом Фрейдом и при формировании «эффекта
смешного». Фрейд писал, что «сгущение происходит благодаря тому, что: 1) определенные
скрытые элементы вообще опускаются; 2) в явное сновидение переходит только часть некоторых комплексов скрытого сновидения; 3) скрытые элементы, имеющие что-то общее, в
явном сновидении соединяются, сливаются в одно целое». (Фрейд 3. Введение в психоанализ.
Лекции. — М, Наука, 1989. — с. 107.) При строгом подходе лишь третий механизм заслуживает названия «сгущение». По сути, речь идет об отождествлении различных, зачастую весьма
далеко стоящих друг от друга образов и представлений. Любопытная параллель этому механизму «работы сновидения» может быть найдена в особенностях первобытного «магического» мышления. Л. Леви-Брюль называет этот механизм «магическим обобщением» и говорит, что «магическое обобщение — есть отождествление». (Леви-Брюль Л. Первобытное
мышление. — М. 1930. — с. 141.) Наиболее поучительный пример: индейцы Гуачоло отождествляют пшеницу, оленя и траву гукули. Другие примеры магических отождествлений:
хлопок — облако (здесь имеет значение внешнее сходство); рога оленя и олень (часть сохраняет свойство целого), перо сокола в головном уборе тождественно соколиному зрению.
Второй процесс искажающей деятельности сновидения — смещение (передвигание).
Скрытый элемент проявляется не какой-либо своей частью, а отдаленной ассоциацией,
«намеком». То, что находится далеко на периферии реально значимого переживания, в сновидении является кульминацией, центром. Можно сказать, что «смещение» — дорога с односторонним движением, от центра к периферии. И этот механизм можно наблюдать в психогенезе остроумия, однако в остроте «намек» сохраняет связь с основным контекстом, в сновидении эта связь утрачивается. Возможно поэтому, сновидения часто бывают страшными,
но почти никогда — смешными.
И наконец, — символизация. Этот механизм заслуживает специального рассмотрения.
Сновидение — осуществление желания. Это главный смысл сновидения, определяющий и его психологическую функцию: освобождение от психологических конфликтов
бодрствования. Неправильно считать, что в сновидении осуществляются лишь желания
сексуального характера; спектр переживаний, проходящих через «круг сновидения», гораздо
более разнообразен: здесь и семейные конфликты, и профессиональные, и личные проблемы. В этом легко убедиться, внимательно изучив примеры анализа сновидений, приводимые
в монографии. Даже если сновидение сопровождается страхом, его психологический смысл
не меняется. В сновидении неосознаваемые желания и тенденции проявляются более открыто, чем в бодрствующем состоянии. Поэтому сновидение — «царская дорога» в бессознательное. Однако и в сновидении продолжает действовать система нравственных запретов —
«цензура», которая не позволяет наиболее неприемлемым для личности желаниям проявиться прямо. Именно «цензура» является главной силой, определяющей искажающую деятельность сновидения.
ПОСТУЛАТ СИМВОЛИКИ
Почему из всех положений теории сновидений большинство читателей, как принимающих, так и отрицающих психоанализ, обратили внимание именно на процесс символизации, а точнее, на своеобразный «Сонник Зигмунда Фрейда» — список типических символов сновидения?
Ответ, на наш взгляд, чрезвычайно прост: именно этот раздел наиболее легок для
восприятия, он сближает книгу Фрейда с традиционными, уходящими вглубь веков представлениями о природе сна и сновидений. Сексуальное содержание символов вызывает понятный протест и сомнения, не является ли подобная трактовка проявлением болезненного воображения исследователя или, если употребить психоаналитические термины, экстрапроекцией его собственных психологических неосознаваемых установок?
Кто только ни подвергал символику сновидений Фрейда уничтожающей критике! И
психиатры — современники Фрейда, в частности Освальд Бумке, и деятели культуры, и писатели. Предоставим слово наиболее непримиримому противнику Фрейда — Владимиру
96
Набокову. «В поисках ключей и разгадок я рылся в своих самых ранних снах и, если уже я заговорил о снах, прошу заметить, что безоговорочно отметаю фрейдовщину и всю ее средневековую темную подоплеку, с ее маниакальной погоней за половой символикой, с ее
угрюмыми эмбриончиками, подглядывающими из природных засад угрюмое родительское
соитие». (Набоков В. Другие берега // Приглашение на казнь. — Кишинев, 1989. с. 360.) Сам
по себе психоаналитический метод Набоков считал «лекарством для пошляков», ежедневным прикладыванием к детородным органам древнегреческих мифов {Набоков В. Избранное.— М.: Книга, 1989.— с. 411.)
Проблема символики значительно шире, чем теория сновидений. С одной стороны,
это общекультурная проблема, с другой — общепсихологическая. В конечном счете любая
культура — это комплекс общепринятых значений, символов, как утверждают сторонники
символического интеракционизма (Т. Шибутани, 1969). Но именно проблема символики
является «мостиком» между различными психоаналитическими теориями — от Фрейда до
Лакана. Еще один комплекс проблем связан с общими элементами в символике сновидений, мифов, а также символизме некоторых патологических форм мышления при психозах.
Об «архаических элементах» в сновидении пишет сам Зигмунд Фрейд. Отто Ранк посвящает
данной проблеме небольшую статью «Сновидение и миф». Наиболее подробно связь между
символикой сновидений и мифами разрабатывал Карл Юнг.
Но еще до появления работ Юнга о коллективном бессознательном и вне всякой связи с психоаналитическими исследованиями Д. Фрезер и Э. Тайлор в своих исследованиях
обратили внимание на сходство символов и ритуалов у различных, культурно изолированных
друг от друга народов. (Фрезер Д. Фольклор в Ветхом Завете. — М., 1985. — с. 13-28.) Достаточно упомянуть хотя бы символику «праха» (земли, глины) при сотворении человека. Эти
работы вплотную подводят к мысли о том, что «константная символика» — не плод воображения психоаналитиков. Ее следует изучать (и изучают!) в контексте проблемы «универсального языка бессознательного». Это одновременно язык символов и язык тела. В сновидениях здорового человека различные внешние объекты выступают символами органов человеческого тела, у больного, напротив, симптом дисфункции того или иного органа символически выражает сложную психологическую проблему. В творчестве, в частности поэтическом, окружающий мир принимает антропоморфные черты. При этом чаше всего поэтическое воображение отталкивается от зрительного впечатления: «Лиловый лес на заднем
плане, седого облака вихор» (Б. Пастернак). Процесс формирования символов психоаналитическая теория считает первичной функцией, первичным процессом бессознательного.
Именно в этом и выражается так называемый постулат символики.
Следует отметить, что Фрейд определял процесс символизации чрезвычайно просто:
«превращение мысли в зрительные образы» («мышление зрительными образами»). Для того,
чтобы опровергнуть такой подход, требовались куда более усложненные и аморфные формулировки: «Так, символику сновидений мы рассматриваем как форму связи между психологическими содержаниями, являющуюся единственно возможной в рамках чувственноконкретного (бессловесного) мышления, поскольку последнее не использует связи логические. По существу, это псевдосимволика, то есть символика, возникающая лишь потому, что любой образ, сформировавшийся в условиях аналогичного мышления, является
«символом». (Бессознательное.— Тбилиси: Мецниереба, 1978. — т.2. — с.22.) Напомним, что далеко не все образы сновидения являются символами, и сновидение использует не только зрительный, но и словесный материал.
Использование логических связей может быть не самым эффективным и в научных
работах (в приведенной цитате как минимум две логические ошибки).
В заключение напомним, что Фрейд никогда не призывал к непосредственной,
прямой трактовке символов. Лишь свободные ассоциации могут указать на символическое
значение того или иного элемента сновидения. Сама по себе «константность» символов делает их надличностными и транскультурными. Направленность же психоанализа - сугубо личностная. Непосредственная дешифровка сновидений по «Соннику Зигмунда Фрейда», равно
97
как и немедленное Изъяснение больному смысла его психопатологического симптома, соответствует так называемому дикому психоанализу. Термин этот предложил сам Фрейд
столкнувшись с тем, что неквалифицированные психоаналитики «с плеча» сообщают больному азы психоанализа, вместо того, чтобы помочь пациенту осознать свои проблемы. Недирективный метод психотерапии таким образом немедленно становится директивным.
Метод толкования сновидений. Образец анализа сновидения.10
Заглавие, данное мною моей книге, само уже говорит о том, с какой традицией связываю я понимание сновидений. Я задался целью показать, что сновидения доступны толкованию, и дополнения к освещению проблемы сновидения лишь помогают мне выполнить мою действительную задачу. Предположением, что сновидение доступно толкованию, я вступаю сразу в противоречие с господствующим учением о сновидениях, да и вообще со всеми теориями, за исключением учения Шернера, ибо "истолковывать сновидение" значит раскрыть его "смысл", заменить его чем-либо, что в качестве полноправного и
полноценного звена могло бы быть включено в общую цепь наших душевных процессов.
Как мы уже видели, научные теория сновидении не включают в себя проблемы толкования последних, ибо сновидение не является для них вообще душевным актом, а лишь соматическим процессом. Иначе обстоит дело почти всегда с воззрениями на сновидения у
широкой публики. Последняя считает своим правом быть непоследовательной и, хотя и
признает, что сновидение непонятно и абсурдно, однако не может решиться отрицать какое бы то ни было значение за сновидениями. Руководимая неясным предчувствием, она
все же предполагает, что сновидение имеет определенный смысл, быть может, и скрытый
и заменяющий собою другой мыслительный процесс и что речь идет лишь о необходимости правильно раскрыть эту замену, чтобы понять скрытое значение сновидения.
Широкая публика старалась поэтому всегда "толковать" сновидения и пользовалась
при этом двумя существенно различными методами. Первый из этих методов рассматривает содержание сновидения как нечто целое и старается заменить его другим понятным и
в некоторых отношениях аналогичным содержанием. Это - символическое толкование
сновидений; оно терпит крушение, разумеется, с самого начала, и те сновидения кажутся
не только непонятными, но и спутанными и хаотическими. Примером такого метода служит толкование, которым воспользовался библейский Иосиф для сновидения фараона.
Семь тучных коров, после которых появилось семь тощих, пожравших первых, являются
символическим замещением предсказания о семи голодных годах в Египте, которые поглотят весь тот избыток, который создадут сытые годы. Большинство искусственных сновидений, созданных поэтической фантазией, предназначено для такого символического
толкования, так как они передают мысли поэта в замаскированном виде, приспособленном к известным особенностям наших сновидений. В новелле "Градива" писателя В. Иенсена я нашел случайно несколько искусственных сновидений, придуманных чрезвычайно
умело и доступных для толкования, словно они не были придуманы автором, а действительно испытаны реальным лицом. В ответ на мой запрос писатель заявил, что мое учение
ему незнакомо. Я воспользовался этим совпадением моего исследования с творчеством
писателя в качестве доказательства правильности моего анализа сновидений (см. мою
брошюру "Бред и сны в "Градиве" В. Иенсена, русск. перев. в изд. "Жизнь и душа", 1912).
Воззрение, будто сновидение интересуется преимущественно будущим, которое оно может наперед предвидеть, - остаток пророческой роли, приписывавшейся прежде сновидениям, становится затем мотивом, который побуждает символическое толкование изложить
найденный смысл сновидения в будущем времени.
Как найти путь к этому символическому толкованию, на этот счет нельзя дать, разумеется, никаких определенных указаний. Успех зависит от остроумия, от непосред10
З. Фрейд Толкование сновидений. – М.: Класс, 2000.
98
ственной интуиции субъекта, и потому толкование сновидений при помощи символики
вполне зависит от искусства, связанного, очевидно, с особым талантом. По мнению Аристотеля, наилучшим толкованием сновидений является тот, кто лучше всего улавливает
сходства; ибо образы сновидения, подобно образам, отражающимся в воде, искажены
движением, и лучше всех угадывает тот, кто может распознать в искаженном образе - истинный (Бюшеншютц, с. 65). Но от такого толкования далек другой популярный метод
толкования сновидений. Метод этот может быть назван "расшифровыванием", так как он
рассматривает сновидение как своего рода условный шифр, в котором каждый знак при
помощи составленного заранее ключа может быть заменен другим знаком общеизвестного
значения и смысла. Мне снилось, например, письмо, вслед за ним похороны и так далее: я
смотрю в "соннике" и нахожу, что "письмо" означает "досаду", "похороны" - "обручение"
и так далее В дальнейшем уже зависит от меня связать эти понятия и, конечно, перенести
их на будущее. Интересным вариантом этого расшифровывания, который до некоторой
степени исправляет его механичность, представляет собой сочинение Артемидора из
Дальдиса о толковании сновидений. Артемидор из Дальдиса, родившийся, по всей вероятности, в начале второго века по нашему летоисчислению, оставил нам самую полную и
самую тщательную разработку толкования сновидений в греческо-римском мире. Как отмечает Гомперц, он основывал толкование сновидений на наблюдении и опыте и строго
отличал свое искусство толкования от других, обманчивых методов. Согласно изложению
Гомперпа, принцип его искусства толкования идентичен с магией, с принципом ассоциаций. Элемент сновидения означает то, о чем он напоминает. Разумеется, то, что он напоминает толкователю сновидения. Неистощимый источник произвола и ненадежности заключается в том факте, что один и тот же элемент сновидения мог напоминать толкователю об одном, а всякому другому человеку совершенно о другом. Техника, излагаемая
мною в дальнейшем, отличается от античной техники в этом единственном существенном
пункте: она требует от самого сновидящего работы толкования. Она обращает внимание
на то, что приходит в голову по поводу того или иного элемента сновидения сновидящему, а не толкователю сновидения. Согласно новейшим сообщениям миссионера Тфинкдита (Anthro-pos, 1913), современные толкователи сновидений Востока также придают
большое значение соучастию сновидящего. Очевидец рассказывает о толкователях сновидений у мессопотамских арабов: "Чтобы хорошо объяснить смысл сновидения, наиболее
разумные толкователи считают необходимым хорошенько расспросить того, кто обращается к ним, обо всех подробностях, необходимых для хорошего объяснения. Толкователи
отказываются давать объяснение, пока не получат ответ на все свои вопросы".
Среди этих вопросов имеются всегда вопросы, выясняющие подробные сведения,
касающиеся ближайших членов семьи (родители, жена, дети), а также и типическая формула: "Была ли у вас половая связь до или после сна?" - "Главная идея в истолковании
сновидения - заменить содержание сна на его противоположность".
Здесь во внимание принимается не только содержание сновидения, но и личность и
жизненные условия самого грезящего, так что один и тот же элемент сновидения имеет
иное значение для богача, женатого и оратора, чем для бедного, холостого и купца.
Наиболее существенно в этом методе то, что толкование не обращается на сновидение во
всем его целом, а на каждый элемент последнего в отдельности, как будто сновидение является конгломератом, в котором каждая часть обладает особым значением. К созданию
этого метода послужили поводом, очевидно, бессвязные, сбивчивые сновидения. Д-р
Альф. Робитзек обращает мое внимание на то, что восточный сонник, по сравнению с которым наши представляют собою жалкие подражания, совершает толкование элементов
сновидения, по большей части, по созвучию и сходству слов. Так как эта аналогия при переводе на наш язык должна была, несомненно, утратиться, то этим и объясняется странность толкований в наших народных сонниках. Относительно этого выдающегося значения игры слов в древних восточных культурах говорит подробно Гуго Винклер. Наиболее
яркий пример толкования сновидений, дошедшего до нас с древности, основывается на
99
игре слов. Артемиде? сообщает (с. 255): Аристандр чрезвычайно удачно истолковал Александру Македонскому его сновидение. Когда тот осаждал Тир, он, раздосадованный
упорным сопротивлением города, увидел во сне сатира, пляшущеего на его щите; случайно Аристандр находился вблизи Тира в свите короля, победившего сирийцев. Он разложил слово "сатир" (Zdtupos) на его составные части Za n fupos способствовал тому, что король повел осаду энергичнее и взял город. (Satupos - "Тир твой"). Впрочем, сновидение
настолько тесно связано с его словесным изображением, что Ференци вполне справедливо
замечает, что каждый язык имеет и свой собственный язык сновидений. Сновидение
обычно непереводимо на другие языки, и я думаю, что книга, подобная настоящей, так же
непереводима на другой язык. Тем не менее д-ру А. А. Бриллю в Нью-Йорке удалось перевести "Толкование сновидений" на английский язык (London, 1913, George Alien & Co,
Ltd), а психоаналитики д-р Голлос и д-р Ференци приступили к венгерскому переводу
(1918).
Для научного рассмотрения темы непригодность обоих популярных методов толкования сновидений, конечно, очевидна. Символический метод в применении своем чрезвычайно ограничен и не может претендовать на более или менее общее значение. В методе расшифровывания все направлено к тому, чтобы "ключ", "сонник" был вполне надежным источником, а для этого, разумеется, нет никаких гарантий. Невольно возникает искушение согласиться с философами и психиатрами и вместе с ними отказаться от проблемы, толкования сновидений, как от призрачной и излишней задачи. После окончания моей
работы мне попалось в руки сочинение Штумпфа, которое совпадает с моим в желании
доказать, что сновидение не бессмысленно и доступно толкованию. Толкование, однако,
совершается у него при помощи аллегоризирую-щей символики без ручательства за общеприменимость такого метода. Я между тем придерживаюсь совершенно иного взгляда.
Я имел возможность убедиться, что здесь снова перед нами один из тех передних случаев,
в которых чрезвычайно упорная народная вера ближе подошла к истине вещей, чем суждения современной науки. Я считаю своим долгом утверждать, что сновидение действительно имеет значение и что действительно возможен подход научный к его толкованию.
К этому заключению я пришел следующим путем.
Много лет занимаюсь я изучением многих психопатологических явлений, истерических фобий, навязчивых представлений и т.п. в терапевтических целях. Я имел возможность убедиться из одного важного сообщения Жозефа Брейера, что для таких явлений,
воспринимаемых в качестве болезненных симптомов, раскрытие их и устранение совпадают друг с другом. (Breuer und Freud. Sludien iiber Hysteric, Wien. 1895, 3. Aufl. 1916). Когда такое патологическое явление удается свести к отдельным элементам, из которых
проистекало оно в душевной жизни больного, то тем самым оно устраняется, и больной
избавляется от него. При бессилии других наших терапевтических стремлений и ввиду
загадочности таких состояний мне казалось целесообразным пойти по пути, открытому
Брейером, и, несмотря на многочисленные трудности, достичь намеченной цели. Каким
образом сложилась в конце концов техника этого метода, каков был результат стараний,
об этом я буду иметь случай говорить в дальнейшем изложении. Во время этих психоаналитических занятий я натолкнулся на толкование сновидений. Пациенты, которых я заставлял сообщать мне все их мысли и чувства, возникающие у них по поводу определенного вопроса, рассказывали мне свои сновидения и показывали мне тем самым, что сновидение может быть заключено в психологическую цепь, которая от данной патологической идеи простирается в глубь воспоминаний. Теперь уже было нетрудно рассматривать
самое сновидение как симптом и применять к нему тот же метод толкования, что и к последнему.
Для этого необходима, конечно, известная психическая подготовка больного. От
него требуются две вещи:
усиление внимания к его психическим воспоминаниям и устранение критики, при
помощи которой он обычно производит подбор возникающих в его мозгу мыслей. В целях
100
его самонаблюдения при помощи повышенного внимания целесообразно, чтобы он занял
спокойное положение и закрыл глаза; особенно важным представляется устранение критики воспринятых мыслей и ощущений. Необходимо сказать ему, что успех психоанализа
обусловливается тем, что он замечает и сообщает все, что проходит у него через мозг и не
пытается подавлять мысли, которые могут показаться ему несущественными, абсурдными
или не относящимися к теме; он должен относиться совершенно беспристрастно к своим
мыслям; ибо именно эта критика сыграла бы важную роль, если бы ему не удалось найти
желанного разъяснения сновидения, навязчивой идеи и т.п.
При психоаналитических занятиях я имел случай заметить, что психическая структура размышляющего человека совершенно иная, чем структура наблюдающего свои психические процессы. При размышлении психический процесс играет большую роль, чем
при самом внимательном наблюдении, как то показывает даже напряженная физиономия
и морщины на лбу человека, погруженного в раздумье, в противоположность к мимическому спокойствию самонаблюдающего субъекта. В обоих случаях необходимо усиленное
внимание, но при обычном размышлении человек сохраняет критику, в силу которой отбрасывает часть возникающих у него мыслей после того, как он их воспринял или прерывает другие, так что не следит за ходом тех мыслей, который, быть может, они начинают:
другие мысли он вообще не сознает, так как они подавляются до их восприятия. Самонаблюдатель, напротив того, старается лишь подавить критику; если это ему удается, он
начинает сознавать бесчисленное множество мыслей, которые в противном случае остались бы у него неосознанными. При помощи полученного таким путем материала может
быть произведено толкование патологических идей, а также и сновидения. Ясно, таким
образом, что тут речь идет о подготовлении психического состояния, которое в отношении распределения психической энергии (подвижного внимания) имеет некоторую аналогию с состоянием засыпания (а вместе с тем и с гипнотическим состоянием). При засыпании "нежелательные представления" появляются наружу вместе с ослаблением произвольного (разумеется, также и критического) процесса, оказывающего влияние на ход
наших представлений. В качестве причины такого ослабления мы приводим обычно
"утомление"; появляющиеся нежелательные представления преобразовываются в зрительные и слуховые образы. (Ср. замечания Шлейермахера и др., с. 34). Г. Зильбергр получил из непосредственного наблюдения этого превращения представлений в зрительные
образы важные материалы для толкования сновидений. (Jahrbuch der Psychoanalyse I и II,
1809 и сл.). При состоянии, которым пользуются для анализа сновидения и патологических идей, намеренно и умышленно отказываются от активности и используют сохранившуюся псх1хическую энергию (или часть ее) для внимательного прослеживания появляющихся нежелательных мыслей, сохраняющих свой характер представлений (в этом и заключается отличие от состояния при засыпании). Таким образом "нежелательные" представления превращаются в "желательные".
Требуемая здесь установка на мнимо "свободное течение" мыслей с устранением
критики, по-видимому, чрезвычайно затруднительна для многих. "Нежелательные мысли"
вызывают обычно сильное сопротивление, мешающее им пробиться наружу. Если поверить, однако, нашему великому поэту -мыслителю Фр. Шиллеру, то такой же процесс необходим и для поэтического творчества. В одном месте своей переписки с Кернером., на
которое указал ОгтоРанк, Шиллер отвечает на жалобу своего друга в его недостаточной
плодовитости: "Причина твоих жалоб объясняется, как мне кажется, тем принуждением,
которое твой разум оказывает на твое воображение. Я выскажу здесь одну мысль и проиллюстрирую ее сравнением. Мне представляется вредным, если разум чрезвычайно резко
критикует появляющиеся мысли, как бы сторожа и самый порыв их. Идея в своем изолированном виде, быть может, чрезвычайно ничтожна и опасна, но вместе с другими, последующими, она может быть чрезвычайно важной; в связи с этими другими идеями, в отдельности такими же ничтожными, она может представить собою весьма интересный и
существенный ход мыслей. Обо всем этом не может судить рассудок, если он не сохраня101
ет идею до тех пор, пока не рассматривает ее в связи с остальными. В творческой голове,
напротив того, разум снимает с ворот свою стражу, идеи льются в беспорядке и лишь затем он окидывает их взглядом, осматривает целое скопление их. Вы, господа критики,
стыдитесь или боитесь мгновенного преходящего безумия, которое наблюдается у всякого
творческого разума и продолжительность которого отличает мыслящего художника от
мечтателя. Отсюда-то и проистекают ваши жалобы на неплодовитость: вы чересчур рано
устраняете мысли и чересчур строго их сортируете". (Письмо от 1 декабря 1788 года).
И, тем не менее, "такое снятие стражи с ворот разума", по выражению Шиллера,
такое погружение себя в состояние самонаблюдения без критики отнюдь нетрудно.
Большинство моих пациентов осиливают эти трудности уже после первых указаний; для меня лично это тоже не представляет особой трудности, особенно когда я записываю свои мысли. Сумма психической энергии, на которую, таким образом, понижается
критическая деятельность и которая в то же время повышает интенсивность самонаблюдения, значительно колеблется, смотря по теме, на которой должно фиксироваться внимание пациента.
Первый шаг при применении этого метода учит, что в качестве объекта внимания
следует брать не сновидение во всем его целом, а лишь отдельные элементы его содержания. Если я спрошу неопытного пациента: "Что вызвало у вас такое сновидение?" - то он
обычно не может найти ничего в своем умственном кругозоре; мне приходится разложить
сновидение на отдельные части, и тогда он к каждой такой части приводит целый ряд
мыслей, которые можно назвать "задними мыслями" этих элементов сновидения. В этом
первом важном условии мой метод толкования сновидений отличается уже от популярного исторического и легендарного метода толкования при помощи символизации и приближается ко второму методу "расшифровывания". Он, как и последний, представляет собою толкование on detail, а не en masse: как последний, он берет с самого начала сновидение как конгломерат психических явлений.
Во время моих психоанализов у невротиков мне удалось истолковать, наверное,
несколько тысяч сновидений, но этим материалом я не воспользуюсь здесь для введения в
технику и сущность толкования сновидений. Не говоря уже о том, что мне могли бы возразить, что это сновидения невропатов, не дающие возможности провести аналогию их со
сновидениями здоровых людей, к устранению их меня побуждает еще и другая причина.
Тема, которой касаются эти сновидения, разумеется, почти всегда история болезни, на которой базируется данный невроз. Благодаря этому для каждого сновидения необходимы
были бы чересчур распространенные предварительные сообщения и ознакомление с сущностью и этиологическими условиями психоневроза; все эти вещи сами по себе в высшей
степени интересны, они, наверное, отвлекли бы наше внимание от самой проблемы сновидения. Моя же цель заключается, наоборот, в том, чтобы толкованием сновидений подготовить разрешение более трудной и сложной проблемы психологии неврозов. Если же я
отказываюсь от сновидений невротиков, от своего главного материала, то я имею уже
право не быть чересчур разборчивым в другом материале. Мне остаются лишь те сновидения, которые сообщены мне случайно здоровыми людьми или же которые я нашел в качестве примера в литературе проблемы сновидения. К сожалению, все эти сновидения
лишены анализа, без которого я не могу найти смысла сновидения. Мой метод не так удобен, как метод популярного расшифровывания, который при помощи постоянного ключа
раскрывает содержание сновидений; я, наоборот, готов к тому, что одно и то же сновидение у различных лиц и при различных обстоятельствах может открывать совершенно различные мысли30. Благодаря всему этому, я стараюсь использовать мои собственные сновидения как наиболее обильный и удобный материал, проистекающий, во-первых, от довольно нормальной личности, а во-вторых, касающийся самых различных пунктов повседневной жизни. Читатели могут усомниться в надежности такого "самоанализа". Произвол
при этом, конечно, не исключен. Однако самонаблюдение, на мой взгляд, значительно
удобнее и целесообразнее, чем наблюдение над другими; во всяком случае можно попы102
таться установить, какую роль играет самоанализ в толковании сновидений. Другую, значительно большую трудность мне пришлось преодолеть внутри самого себя. Человек испытывает понятную боязнь раскрывать интимные подробности своей душевной жизни: он
всегда рискует встретить непонимание окружающих. Но боязнь эту необходимо подавлять. "Всякий психолог, - пишет Дельбеф, - должен признаться в своей слабости, если это
признание позволит ему осветить ранее закрытую проблему". И у читателя, как мне кажется, начальный интерес к интимным подробностям должен скоро уступить место исключительному углублению в освещаемую этим психологическую проблему.
Я приведу поэтому одно из моих собственных сновидений и на его примере разъясню свой метод толкования. Каждое такое сновидение нуждается в предварительном сообщении. Мне придется попросить читателя на несколько минут превратить мои интересы
в его собственные и вместе со мной погрузиться в подробности моей жизни, ибо такого
перенесения с необходимостью требует интерес к скрытому значению сновидения.
Предварительное сообщение: Летом 1895 г. мне пришлось подвергнуть психоанализу одну молодую даму, которая находилась в тесной дружбе со мной и моей семьей.
Вполне понятно, что такое смешение отношений может стать источником всякого рода
неприятных явлений для врача, особенно же для психотерапевта. Личный интерес врача
значительнее, его авторитет меньше. Неудача угрожает подорвать дружбу с близкими пациентами. Мое лечение закончилось частичным успехом, пациентка избавилась от истерического страха, но не от всех своих соматических симптомов. Я был в то время не
вполне еще убежден в критериях, которые определяют полное окончание истерии, и предложил пациентке "решение", которое показалось ей неприемлемым. Расходясь с нею во
мнениях, мы посреди лета временно прекратили лечение. В один прекрасный день меня
посетил мой молодой коллега, один из моих близких друзей, бывший недавно в гостях у
моей пациентки Ирмы и у ее семьи. Я спросил его, как он ее нашел, и услышал в ответ: ей
лучше, но не совсем еще хорошо. Я помню, что эти слова моего Друга Отто или, вернее,
тон их меня рассердил. Мне показалось, что в этих словах прозвучал упрек, нечто вроде
того, будто я обещал пациентке чересчур много. Я объяснил мнимое пристрастие Отто по
отношению ко мне влиянием родных пациентки, которым уже давно, как мне казалось, не
нравилось мое лечение. Впрочем, неприятное чувство было у меня довольно смутно, и я
ничем не проявил его. В тот же вечер я записал довольно-подробно историю болезни Ирмы, чтобы вручить ее в свое оправдание доктору М., нашему общему другу и чрезвычайно
популярному врачу. В эту же ночь (вернее к утру) я испытал нижеследующее сновидение,
записанное мною тотчас же по пробуждении.
Сновидение 23/24 июля 1895 г.
Большая зала - много гостей, которых мы принимаем. Среди них Ирма, которую я
беру под руку, точно хочу ответить на ее письмо, упрекаю ее в том, что она не приняла
моего "решения". Я говорю ей: "Если у тебя есть еще боли, то в этом виновата только ты
сама". Она отвечает: "Если бы ты знал, какие у меня боли теперь в горле, желудке и животе, мне все прямо стягивает". Я пугаюсь и смотрю на нее. У нее бледное, опухшее лицо.
Мне приходит в голову, что я мог не заметить какого-нибудь органического заболевания.
Я подвожу ее к окну, смотрю ей в горло. Она слегка противится, как все женщины, у которых вставные зубы. Я думаю про себя, что ведь ей это не нужно. Рот открывается, я вижу справа большое белое пятно, а немного поодаль странный нарост, похожий на носовую
раковину; я вижу его сероватую кору. Я подзываю тотчас же доктора М., который повторяет исследование и подтверждает его... У доктора М. совершенно другой вид, чем обыкновенно. Он очень бледен, хромает и почему-то без бороды... Мой друг Отто стоит теперь
подле меня, а друг Леопольд исследует ей легкие и говорит: "У нее притупление слева
внизу". Он указывает еще на инфильтрацию в левом плече (несмотря на надетое платье, я
тоже ощущаю ее, как и он)... М. говорит: "Несомненно, это инфекция. Но ничего, у нее
будет дизентерия, и яд выделится..." Мы тоже сразу понимаем, откуда эта инфекция. Друг
Отто недавно, когда она почувствовала себя нездоровой, впрыснул ей препарат пропила"
103
пропилен... пропиленовую кислоту... триметиламин (формулу его я вижу ясно перед глазами)... Такой инъекции нельзя делать легкомысленно... По всей вероятности, и шприц
был не совсем чист.
Сновидение это имеет перед другими одно преимущество. Тотчас же ясно, с каким
событием прошедшего дня оно связано и какой темы касается. Предварительное сообщение дает полное этому освещение. Сообщение Отто относительно здоровья Ирмы, историю болезни которой я писал до позднего вечера, занимало мою душевную деятельность и
во время сна. Тем не менее никто, ознакомившись с предварительным сообщением и с содержанием сновидения, не может все же предполагать, что означает мое сновидение. Я и
сам этого не знаю. Я удивляюсь болезненным симптомам, на которые указывает мне Ирма
в сновидении, так как они совсем не похожи на те, какие я у нее лечил. Я улыбаюсь бессмысленной идее об инъекции пропиленовой кислоты и утешению доктора М. Сновидение в конце своем кажется мне более туманным и непонятным, чем вначале. Чтобы истолковать все это, я произвожу подробный анализ.
Анализ:
Большая зала - много гостей, которых мы принимаем. Мы жили в то лето на улице
Бельвю в особняке на небольшом возвышении. Особняк этот был когда-то предназначен
для ресторана и имеет поэтому очень высокие комнаты, похожие на залы. Все это мне
снилось именно в этом особняке за несколько дней до дня рождения моей жены. Днем
жена говорила мне, что в день рождения ждет много гостей, среди них и Ирму. Мое сновидение пользуется этими словами: день рождения жены, много народу, среди них Ирма,
мы принимаем гостей в большом зале особняка на Бельвю.
Я упрекаю Ирму в том, что она не приняла моего "решения"; я говорю ей: ".Если у
тебя есть еще боли, то в этом виновата только ты сама". Я мог бы сказать ей это и наяву,
может быть, и говорил даже. Тогда я придерживался того взгляда (впоследствии я в нем
разуверился), что моя задача ограничивается сообщением больному скрытого смысла его
симптомов: принимают ли они такое "решение" или нет, от которого затем зависит весь
успех лечения, за это я уже не ответственен32. Я благодарен этому теперь устраненному
заблуждению за то, что оно в течение некоторого времени облегчило мое существование,
так как я при всем своем неизбежном невежестве должен был производить терапевтический успех. По фразе, которую я сказал Ирме, я замечаю, что прежде всего не хочу быть
виноватым в тех болях, которые она еще чувствует. Если в них виновата сама Ирма, то не
могу быть виноватым я. Не следует ли в этом направлении искать смысла сновидения?
Жалобы Ирмы: боль в горле, желудке, животе; ее всю стягивает. Боли в желудке
относятся к обычным болезненным симптомам моей пациентки, но прежде они не так ее
беспокоили, она жаловалась только на тошноту и рвоту. Боли же в горле и животе почти
не играли в ее болезни никакой роли. Я удивляюсь, почему сновидение остановилось
именно на этих симптомах, но пока это остается для меня непонятным.
У нее бледное и опухшее лицо.
У моей пациентки был всегда розовый цвет лица. Я предполагаю, что она в сновидении заменена другим лицом.
Я пугаюсь при мысли, что мог не заметить у нее органического заболевания.
Это вполне естественный, постоянный страх специалиста, который повсюду видит
почти исключительно невротиков и привыкает относить на счет истерии почти все явления, которые кажутся другим врачам органическими. С другой стороны, мною овладевает
- я и сам не знаю откуда легкое сомнение в том, что мой испуг не совсем добросовестен.
Если боли у Ирмы имеют органическую подкладку, то опять-таки я не обязан лечить их.
Мое лечение устраняет только истерические боли. Мне чуть ли не кажется, будто я хочу
такой ошибки в диагнозе; тем самым был бы устранен упрек в неудачном лечении.
Я подвожу ее к окну и хочу посмотреть ей горло. Она сопротивляется немного, как
женщины, у которых фальшивые зубы. Я думаю, что ведь ей это вовсе не нужно. Мне никогда не приходилось осматривать у Ирмы горло. Сновидение напоминает мне о произве104
денном мною недавно исследовании одной гувернантки, производившей впечатление молодой красивой женщины; перед тем как открыть рот, она старалась скрыть свою фальшивую челюсть. С этим связываются другие воспоминания о врачебных исследованиях и
маленьких тайнах, которые раскрываются при этом. - "Это ведь ей не нужно", - это для
Ирмы комплимент. Я подозреваю, однако, еще и другое значение. При внимательном анализе всегда чувствуешь, исчерпаны ли все задние мысли или нет. Поза, в которой Ирма
стоит у окна, вызывает во мне неожиданно другое воспоминание. У Ирмы есть близкая
подруга, к которой я отношусь с большим уважением. Когда я однажды вечером пришел к
ней, я застал ее в таком же положении у окна, и ее врач, все тот же доктор М., заявил мне,
что у нее в горле дифтеритные налеты. Личность доктора М. и налеты воспроизводятся в
дальнейшем ходе сновидения. Я вспоминаю, что в последние месяцы часто думал о том,
что эта подруга Ирмы тоже истеричка. Даже больше: Ирма сама мне говорила об этом.
Что известно мне, однако, о ее состоянии? Только одно то, что она также страдает истерическим сжиманием горла, как и Ирма в моем сновидении. Таким образом, сновидение заменило мою пациентку ее подругой, далее я вспоминаю, что у меня часто появлялась
мысль, что эта подруга может также обратиться ко мне с просьбой избавить ее от болезненных симптомов. Я считал, однако, это невероятным, так как у нее чрезвычайно сдержанная, скрытная натура. Ока сопротивляется, это мы видим и в сновидении. Другое объяснение гласило бы, что ей это не нужно, она действительно до сих пор превосходно владела собою без всякой посторонней помощи. Остается, однако, еще несколько деталей,
которые не подходят ни к Ирме, ни к ее подруге: бледность, опухший вид, фальшивые зубы. Фальшивые зубы приводят меня к вышеупомянутой гувернантке; я склонен удовлетвориться объяснением плохих зубов. Но вдруг вспоминается еще Другая особа, к которой могут относится эти детали. Она тоже не лечится у меня, и мне бы не хотелось иметь
ее своей пациенткой, так как я заметил, что она стесняется меня и поэтому лечить ее будет
трудно. Она обычно очень бледна, и иногда лицо у нее бывает опухшим. На это третье
лицо можно отнести и не разъясненную до сих пор жалобу на боли в животе. Речь идет,
разумеется, о моей жене: боли в животе напоминают мне об одном случае, когда я стал
свидетелем ее страха. Я должен признаться себе, что я в этом сновидении отношусь к
жене и к Ирме не особенно любезно, но извинением мне может служить тот факт, что я
сравниваю обеих с идеалом хорошей послушной пациентки. Я сравнивал, таким образом,
мою пациентку Ирму с двумя другими особами, которые в равной мере воспротивились
бы лечению. Почему же, спрашивается, я смешал ее во сне с подругой? Быть может, я
умышленно совершил подмену. Подруга Ирмы вызывает во мне, быть может, более сильную симпатию или же я более высокого мнения об ее интеллектуальности. Дело в том, что
я считаю Ирму неумной потому, что она осталась недовольной моим лечением. Другая
была бы умнее и наверно бы согласилась со мною. Рот все-таки открывается, она рассказала бы мне больше, чем Ирма. Я чувствую, что толкование этой части сновидения недостаточно для полного обнаружения скрытого смысла. Если бы я стал производить сравнение трех женщин, я бы далеко уклонился в сторону. В каждом сновидении есть, по крайней мере, одно место, в котором оно действительно, непонятно; это служит пуповиной,
соединяющей сновидение с неизвестностью. Что я вижу в горле: белый налет и покрытые
серою корою носовые раковины.
Белый налет напоминает мне о дифтерите, а тем самым о подруге Ирмы, кроме того, однако, и о тяжелом заболевании моей старшей двухлетней дочери и обо всем ужасе
того времени. Кора на носовой раковине напоминает мне заботы о моем собственном здоровье. Я прибегал тогда часто к кокаину во время неприятного опухания носовой раковины и несколько дней назад слышал, что у одного моего пациента от кокаина сделался
некроз слизистой оболочки носа. Исследование о кокаине, произведенное мною в 1885
году, навлекло на меня тяжелые упреки. Близкий друг, умерший в 1895 году благодаря
злоупотреблению этим средством ускорил свою смерть.
Я подзываю поспешно доктора М., который повторяет мое исследование.
105
Это вполне естественно при той репутации, которой пользовался в нашем кругу
доктор М. Но то, что я делаю это поспешно, требует особого объяснения.-Это напоминает
мне об одном печальном событии. Однажды, благодаря продолжительному прописыванию средства, считавшегося в то время вполне невинным (сульфонала), я вызвал у одной
пациентки тяжелую интоксикацию и поспешно обратился по этому поводу за помощью к
более опытному пожилому коллеге. То, что мне припомнился этот случай, подтверждается еще и другим обстоятельством. Пациентка, заболевшая от интоксикации, носила то же
имя, что и моя старшая дочь. До сих пор мне никогда это не приходило в голову. Теперь
же мне это кажется своего рода роковым совпадением, как будто здесь продолжается замещение лиц. Эта Матильда вместо той Матильды. Мне представляется, будто я выискиваю возможные случаи, которые могли бы сделать мне упрек в моей недостаточной врачебной добросовестности.
Доктор М. бледен, без бороды, он хромает.
Действительно вид доктора М. в последнее время беспокоил его друзей. Две другие
черты следует отнести к другому лицу. Мне вспоминается мой старший брат, живущий за
границей: он тоже не носит бороды и очень напоминает доктора М. в том виде, в каком я
его видел во сне. От него несколько дней тому назад пришло письмо, в котором он сообщал, что у него заболела нога, он хромает. Смешение обоих лиц в сновидении должно,
однако, иметь особую причину. Я вспоминаю действительно, что сердит на обоих по одному и тому же поводу. Оба недавно отклонили предложение, с которым я к ним обратился.
Коллега Отто стоит у больной, а коллега Леопольд исследует ее и указывает на
притупление в левом легком.
Коллега Леопольд, тоже врач, родственник Отто. Судьбе было угодно, что оба избрали себе одинаковую специальность и стали конкурентами. Их постоянно сравнивают
друг с другом. В течение нескольких лет они состояли при мне ассистентами, когда я ведал еще делом помощи нервнобольным детям. Такие сцены, как та, которую я видел во
сне, бывали очень часты. В то время как я спорил с Отто относительно диагноза одного
случая, Леопольд подверг пациента новому исследованию и привел неожиданное доказательство в пользу моего мнения. Между ними существовала такая же разница в характерах, как между инспектором Брезигом и его другом Карлом. Один из них отличался
"находчивостью", другой был медлителен, благоразумен, но зато основателен. Сравнивая
в сновидении Отто с осторожным Леопольдом, я имел, очевидно, в виду отдать предпочтение второму. Это то же самое сравнение, как и вышеупомянутое: непослушная пациентка Ирма и ее более благоразумная подруга. Теперь я замечаю также один из тех путей,
на который передвигается связь мыслей в сновидении: от больного ребенка к институту
детских болезней. Притупление в левом легком производит на меня впечатление, точно
оно во всех подробностях соответствует тому случаю, когда Леопольд поразил меня своей
осторожностью. Мне приходит, кроме того, в голову нечто вроде метастаза, но он относится скорее к пациентке, которую мне бы хотелось иметь вместо Ирмы. Пациентка эта
имитирует, насколько я мог заметить, туберкулез.
Инфильтрация на левом плече.
Я убежден, что это мой собственный ревматизм плеча, который я ощущаю каждый
раз, когда ночью не могу долго уснуть. В этом отношении меня укрепляют слова сновидения: что я... ощущаю так же, как и он. Я хочу этим сказать, что чувствую это в своем собственном теле. Впрочем мне приходит в голову, как необычно обозначение "инфильтрированный участок". Мы привыкли говорить "инфильтрация слева сзади и сверху"; это
обозначение относится к легкому и этим самым опять-таки указывает на туберкулез.
Несмотря на надетое платье.
Разумеется, это только вставка. В институте детских болезней мы исследуем детей,
конечно, раздетыми; это какое-то противоположение тому, как следует исследовать
взрослых пациенток. Об одном выдающемся клиницисте рассказывали, что он производил
106
физикальное исследование своих пациентов только через одежду. Дальнейшее для меня
неясно; я откровенно сказал" что я не склонен вдаваться здесь в слишком большие подробности.
Доктор М. говорит: "Это инфекция, но ничего. Будет дизентерия, и яд выделится".
Это кажется мне сперва смешным, но, как и все остальное, я подвергаю и это анализу. При ближайшем рассмотрении и это имеет свой смысл. Исследуя пациентку, я
нашел у нее локальный дифтерит. Во время болезни моей дочери я вел, помнится, спор,
относительно дифтерита и дифтерии. Последняя представляет собою общую инфекцию,
проистекающую от локального дифтерита. О такой инфекции говорит Леопольд, указывая
на притупление, заставляющее предполагать наличность метастаза. Мне кажется, однако,
что при дифтерии такие метастазы не имеют места. Они напоминают мне скорее пиемию.
Но ничего. Это утешение. По моему мнению, оно имеет следующий смысл: конец
сновидения показывает, что боли пациентки проистекают от тяжелого органического заболевания. Мне представляется, что и этим я хочу свалить с себя всякую ответственность.
Психический метод лечения неповинен в наличности дифтерита. Мне все же неловко, что
я приписываю Ирме такое тяжелое заболевание исключительно с той целью, чтобы себя
выгородить. Это слишком жестоко. Мне необходимо, таким образом, высказать убеждение в благоприятном исходе, и я довольно удачно вкладываю это утешение в уста доктора
М. Я поднимаюсь здесь, так сказать, над сновидением, но это требует особого объяснения.
Почему же, однако, это утешение настолько абсурдно?
Дизентерия. Я встречал как-то теоретическое утверждение, будто болезненные вещества могут быть выделены через кишечник. Быть может, я хочу посмеяться здесь над
слишком натянутыми объяснениями, над странными патологическими соединениями доктора М. Но по поводу дизентерии я вспоминаю еще и другое. Несколько месяцев тому
назад я лечил одного молодого человека, страдавшего довольно своеобразным заболеванием желудка. Другие коллеги трактовали этот случай как "анемию с ослабленным питанием". Я определил, что заболевание это - истерического происхождения, но не хотел
подвергнуть его психотерапии и послал его в морское путешествие. Несколько дней тому
назад я получил от него отчаянное письмо из Египта; он испытал там тяжелый припадок,
и врач нашел у него дизентерию. Я хотя и был убежден, что диагноз этот является лишь
ошибкой малоопытного коллеги, принимающего истерию за серьезное органическое заболевание, но я не мог, однако, не сделать себе упрека в том, что дал возможность пациенту
помимо истерии получить еще и органическое заболевание. Дизентерия звучит, кроме того, аналогично дифтерии; последняя, однако, не упоминается в сновидении.
Да, наверное, я хочу посмеяться над доктором М., ставя утешительный прогноз:
будет дизентерия и так далее Я вспоминаю, что несколько лет назад он рассказывал мне
аналогичный случай об одном коллеге. Последний пригласил его на консультацию к одной тяжело больной. Он счел своим долгом сказать ему, что нашел у пациентки белок в
моче. Коллега не смутился и ответил спокойно: Ничего не значит, коллега, белок выделится. Не подлежит, таким образом, сомнению, что в этой части сновидения содержится
насмешка над коллегой, не знающем толку в истерии. Словно в подтверждение этого возникает мысль: а знает ли доктор М., что явления, наблюдающиеся у его пациентки, подруги Ирмы, заставляющие опасаться наличия туберкулеза, следует отнести также на счет
истерии? Распознал ли он эту истерию или проглядел ее?
Какие же мотивы могут быть у меня для такого дурного отношения к коллеге? Это
очень просто: доктор М. столь же мало согласен с моим "решением" в психоанализе Ирмы, как и сама Ирма. Я, таким образом, отомстил в этом сновидении уже двум лицам, Ирме, словами: "Если у тебя есть еще боли, то в этом виновата ты сама" - и доктору М., вложив ему в уста столь абсурдное утешение.
Мы понимаем тотчас же, откуда инфекция.
Это непосредственное знание в сновидении весьма странно. Ведь мы только что
этого не знали, и на инфекцию первый раз указал Леопольд.
107
Коллега Отто сделал ей инъекцию, когда она чувствовала себя плохо. Отто действительно рассказывал, что во время пребывания в семье Ирмы его неожиданно позвали
к соседям, и он сделал там инъекцию одной даме, почувствовавшей себя внезапно дурно.
Инъекция напоминает мне моего злосчастного друга, отравившегося кокаином. Я прописал ему это средство лишь для внутреннего употребления; он же сделал себе впрыскивание.
Препарат пропила... пропилен... пропиленовая кислота.
Почему пришло мне это в голову? В тот вечер, когда я писал историю болезни, моя
жена раскрыла бутылку ликера, на этикетке которой стояло название "ананас". Слово
"ананас" очень странным образом напоминает фамилию моей пациентки Ирмы. В этом
отношении сновидение не оказалось пророческим. В другом смысле оно было право, так
как "неразрешенные" желудочные боли моей пациентки, в которых я не хотел быть виноватым, были предвестниками серьезного страдания от желчных камней. Ликер этот подарил нам коллега Отто; у него была привычка делать подарки по всякому поводу. Вероятно, он будет от этого отучен когда-нибудь женой. У этого ликера был такой запах сивушного масла, что я отказался даже его попробовать. Моя жена хотела отдать бутылку слугам, но я не позволил этого, сказав, что они могут еще отравиться. Запах сивухи (амил...)
пробудил во мне, очевидно, воспоминание о целом ряде:
пропил, метил и так далее Сновидение произвело, однако, перемену: мне снился
пропил после того, как я слышал запах амила, но такие замены позволительны даже в органической химии. Триметиламин. Я видел ясно перед собою химическую формулу этого
вещества, что доказывает, во всяком случае, чрезвычайное напряжение памяти, и формула
эта была напечатана жирным шрифтом, как будто из контекста хотели выделить нечто
особенно важное. К чему же такому, на что я должен обратить особое внимание, приводит
меня Триметиламин? Мне вспоминается разговор с одним из моих друзей, который в течение многих лет постоянно был осведомлен о моих работах. Он сообщил мне тогда о
своем исследовании в области сексуальной химии и между прочим сказал, что находит в
триметиламине один из продуктов сексуального обмена веществ. Это вещество приводит
меня, таким образом, к сексуальности, к тому моменту, которому я придаю наибольшее
значение в возникновении нервных болезней. Моя пациентка Ирма - молодая вдова; если
я постараюсь оправдать неуспех моего лечения, то мне целесообразнее всего сослаться на
то обстоятельство, которое так бы хотели изменить ее ближайшие друзья. Какое странное
сплетение представляет все же собою сновидение? Другая пациентка, которую мне бы хотелось в сновидении иметь вместо Ирмы, тоже молодая вдова.
Я начинаю понимать, почему я так ясно видел в сновидении формулу триметиламина. Этот химический термин имеет чрезвычайно важное значение: Триметиламин не
только свидетельствует о весьма существенном значении сексуальности, но напоминает
мне об одном человеке, об одобрении которого я думаю с удовлетворением, когда чувствую себя одиноким в своих воззрениях. Неужели же этот коллега, игравший в моей
жизни столь видную роль, не окажет известного влияния на дальнейший ход в сновидении? Я не ошибаюсь:
он специалист в ринологии. Он интересовался чрезвычайно интересным взаимоотношением носовой раковины и женских половых органов (три странных нароста в горле
Ирмы). Я дал ему исследовать Ирму, предполагая, что ее боли в желудке следует отнести
на счет носового заболевания. Сам он, однако, страдает гноетечением из носа; последнее
меня озадачивает, и по всей вероятности, сюда относится пиемия, о которой я думаю,
принимая во внимание метастаз в сновидении.
Такую инъекцию нельзя производить легкомысленно. Упрек в легкомыслии я делаю непосредственно коллеге Отто. Мне представляется, что нечто подобное я подумал в
тот день, когда Отто словами и взглядом выразил свое несогласие со мною. Мысль была,
по всей вероятности, такова: как легко он поддается влиянию, как он скороспел в своих
суждениях. Кроме того, упрек в легкомыслии вызывает во мне снова воспоминание о по108
койном друге, сделавшем себе кокаиновую инъекцию. Давая ему это средство, я, как уже
упоминал выше, не имел в виду инъекции. Упрек, делаемый мною коллеге Отто в легкомысленном обращении с опасным химическим веществом, свидетельствует о том, что я
снова вспомнил историю той несчастной Матильды, которая могла бы мне сделать аналогичный упрек. Я собираюсь здесь, по-видимому, доказать свою добросовестность, но вместе с тем доказываю обратное.
По всей вероятности, шприц не был чистым. Новый упрек коллеге Отто, имевший,
однако, другие основания. Вчера я случайно встретил сына одной 82-летней дамы, которой я ежедневно делаю два впрыскивания морфия. Она живет на даче, и я слышал, что она
заболела воспалением вен. Я тотчас же подумал, что, может быть, в этом повинно загрязнение шприца. Я горжусь тем, что в течение двух лет мои впрыскивания приносили только пользу; я постоянно забочусь о чистоте шприца. От воспаления вен я перехожу мысленно к моей жене, которая во время беременности страдала венозным тромбозом. В моей
памяти всплывают три аналогичных ситуации: моя жена, Ирма и покойная Матильда,
тождество которых мне, очевидно, дало право смешать в сновидении эти три лица.
Я закончил толкование сновидения. Само собой понятно, что я сообщил не все то,
что мне пришло в голову при работе толкования. Во время анализа я старался сообщать
все те мысли, к которым меня приводило сравнение содержания сновидения со скрытым
за ним смыслом. Я подметил свои желания и намерения, осуществившиеся в сновидении и
бывшие, очевидно, мотивами последнего. Сновидение осуществляет несколько желаний,
проявившихся во мне благодаря событиям последнего вечера (сообщение Отто и составление истории болезни). Результат сновидения: я неповинен в продолжающейся болезни
Ирмы, виноват в этом Отто. Отто рассердил меня своим замечанием относительно недостаточного лечения Ирмы. Сновидение отомстило ему за меня, обратив на него тот же
упрек. Сновидение освободило меня от ответственности за самочувствие Ирмы, сведя последнее к другим моментам (сразу целый ряд обоснований). Оно создало именно ту ситуацию, какую мне хотелось; его содержание является, таким образом, осуществлением желания, его мотив - желание.
Это несомненно. Но с точки зрения осуществления желания становятся мне неясными некоторые детали сновидения. Я мщу Отто не только за его скороспелое суждение о
моем лечении, приписывая ему неосторожность (инъекцию), но мщу ему также и за
скверный ликер с сивушным запахом. В сновидении оба упрека соединяются в одно: в
инъекцию препаратом пропила, пропиленом. Я, однако, еще не вполне удовлетворен и
продолжаю свою месть, противопоставляя ему более способного конкурента. Этим я хочу,
по-видимому, сказать: он мне симпатичнее, чем ты. Однако не один только Отто испытывает тяжесть моей досады и мести. Я мщу и своей непослушной пациентке, заменяя ее более благоразумной и послушной. Я не прощаю упрека и доктору М., а в довольно прозрачной форме высказываю ему свое мнение, что он в этих делах довольно невежествен
("будет дизентерия" и так далее). Мне кажется даже, что я аппелирую к более знающему
(моему другу, сообщившему мне о триметиламине), все равно как от Ирмы обращаюсь к
ее подруге и от Отто к Леопольду. Уберите от меня этих лиц, замените их тремя другими
по моему выбору, тогда я отделаюсь от упреков, совершенно мною незаслуженных. Неосновательность этих упреков обнаруживается очень ярко в сновидении. В болезни Ирмы я
не повинен: она сама виновата в ней, не приняв моего "решения". Ее болезнь меня не касается, она органического происхождения и не поддается излечению психотерапией.
Страдания ее вполне объясняются ее вдовством (триметиламин), которого я, понятно, изменить не могу. Они вызваны неосторожной инъекцией; Отто впрыснул вещество, которым я никогда не пользовался. В болезни Ирмы виновата инъекция грязным шприцем, все
равно как в воспалении вен у моей пожилой пациентки. Я замечаю, однако, что эти объяснения болезни Ирмы, оправдывающие меня, не совпадают между собою, а скорее исключают друг друга. Вся эта путаница - а ничем иным является это сновидение - живо напоминает мне оправдание одного человека, которого сосед обвинил в том, что он вернул ему
109
взятую у него кастрюлю в негодном виде. Во-первых, он вернул ее в неприкосновенности;
во-вторых, кастрюля была уже дырявой, когда он ее взял, а в-третьих, он вообще не брал у
него кастрюли. Но тем лучше: если хоть один из этих доводов окажется справедливым,
человек этот должен быть оправдан.
В сновидении имеются еще и другие элементы, отношение которых к моему
оправдыванию не столь очевидно: болезнь моей дочери и пациентки, ее тезки, вред кокаина, болезнь моего пациента, путешествующего по Египту, заботы о здоровье жены, брат,
доктор М., мой собственный недуг, заботы об отсутствующем друге, страдавшем гноетечением из носа. Если, однако, я соберу все это в одно целое, то увижу, что за всем этим
скрывается лишь забота о здоровье, о своем собственном и о чужом, врачебная добросовестность. Мне припоминается смутно неприятное ощущение, испытанное мною при сообщении Отто о состоянии здоровья Ирмы. Из круга мыслей, принимающих участие в
сновидении, я мог бы дополнительно дать следующее выражение этому мимолетному
ощущению. Мне кажется, будто он мне сказал:
"Ты недостаточно серьезно относишься к своим врачебным обязанностям, ты недостаточно добросовестен, ты не исполняешь своих обещаний". Вслед за этим я воспользовался всеми этими мыслями, чтобы доказать, насколько я добросовестен и насколько я забочусь о здоровье своих близких, друзей и пациентов. Странным образом среди этих мыслей оказались и неприятные воспоминания, говорящие скорее за справедливость упрека,
сделанного мною коллеге Отто, чем в пользу моих извинений. Весь материал, повидимому, беспристрастен, но связь этого базиса, на котором покоится сновидение, с более узкой темой последнего, из которого проистекает желание оправдаться в болезни Ирмы, все же очевидна.
Я отнюдь не утверждаю, что вполне раскрыл смысл этого сновидения и толкование
его лишено каких бы то ни было пробелов.
Я мог бы продолжать этот анализ и разъяснять еще много различных деталей. Мне
известны даже те пункты, из которых можно проследить различные ассоциации; многие
соображения, неизбежные при всяком анализе своего собственного сновидения, мешают,
однако, мне это сделать. Кто хотел бы упрекнуть меня в скрытности, тому я рекомендую
самому попробовать быть откровенным до конца. Я удовольствуюсь поэтому установлением делаемого мною отсюда вывода: если проследить указанный здесь метод толкования
сновидений, то оказывается, что сновидение действительно имеет смысл и ни в коем случае не является выражением ослабленной мозговой деятельности, как говорят различные
авторы. Согласно произведенному нами толкованию, сновидение является осуществлением желания.
Индивидуальная психология: основные концепции и принципы11
Адлер был убежден в том, что главная цель теории личности – служить экономным
и полезным ориентиром для терапевтов, а по большому счету и для любого человека на
пути изменений в сторону психологически более здорового поведения. В отличие от
Фрейда, он сформулировал очень экономичную теорию личности в том смысле, что в основании всего теоретического сооружения лежит ограниченное количество ключевых
концепций и принципов. Последние можно подразделить на семь пунктов: 1) чувство
неполноценности и компенсация; 2) стремление к превосходству; 3) стиль жизни; 4) социальный интерес; 5) творческое Я; 6) порядок рождения; 7) фикционный финализм.
Чувство неполноценности и компенсация
В самом начале своей карьеры, когда он еще сотрудничал с Фрейдом, Адлер опубликовал монографию, озаглавленную "Исследование неполноценности органа и ее психической компенсации". В этой работе он развил теорию о том, почему одно заболевание
11
www.go-psy.ru
110
беспокоит человека больше, чем другое, и почему одни участки тела болезнь поражает
скорее, чем другие. Он предположил, что у каждого индивидуума какие-то органы слабее
других, и это делает его более восприимчивым к болезням и поражениям именно данных
органов. Более того, Адлер считал, что у каждого человека происходит заболевание именно того органа, который был менее развит, менее успешно функционировал и, в целом,
был "неполноценным" от рождения. Так, например, некоторые люди рождаются с тяжелой
аллергией, что может привести к повреждению, скажем, легких. Эти люди могут страдать
частыми бронхитами или инфекционными заболеваниями верхних дыхательных путей.
Адлер впоследствии наблюдал, что люди с выраженной органической слабостью или дефектом часто стараются компенсировать эти дефекты путем тренировки и упражнений,
что нередко приводит к развитию выдающегося мастерства или силы: "Почти у всех выдающихся людей мы находим дефект какого-либо органа; складывается впечатление, что
они очень страдали в начале жизни, но боролись и преодолели свои трудности".
История и литература предоставляют много примеров исключительных достижений, являющихся результатом усилий, предпринятых для преодоления недостаточности
органа. Демосфен, заикавшийся с детства, стал одним из самых выдающихся в мире ораторов. Вильма Рудольф, страдавшая в детстве физическим недугом, трижды завоевывала
золотые олимпийские медали в легкой атлетике. Теодор Рузвельт, слабый и болезненный
в детстве, приобрел физическую форму, образцовую как для взрослого человека вообще,
так и для президента Соединенных Штатов в частности. Таким образом, неполноценность
органа, то есть его врожденная слабость или недостаточное функционирование, может
приводить к впечатляющим достижениям в жизни человека. Но она же может повлечь за
собой и чрезмерно выраженное чувство собственной неполноценности, если усилия,
направленные на компенсацию дефекта, не приводят к желаемому результату.
Конечно, в идее о том, что организм пытается компенсировать свою слабость, не
было ничего нового. Врачам давно было известно, что если, например, одна почка плохо
функционирует, другая берет на себя ее функции и несет двойную нагрузку. Но Адлер
указал на то, что этот процесс компенсации имеет место в психической сфере: люди часто
стремятся не только компенсировать недостаточность органа, но у них также появляется
субъективное чувство неполноценности, которое развивается из ощущения собственного
психологического или социального бессилия.
Комплекс неполноценности и его истоки.
Адлер полагал, что чувство неполноценности берет свое начало в детстве. Он объяснял это следующим образом: ребенок переживает очень длительный период зависимости, когда он совершенно беспомощен и, чтобы выжить, должен опираться на родителей.
Этот опыт вызывает у ребенка глубокие переживания неполноценности по сравнению с
другими людьми в семейном окружении, более сильными и могущественными. Появление
этого раннего ощущения неполноценности обозначает начало длительной борьбы за достижение превосходства над окружением, а также стремление к совершенству и безупречности. Адлер утверждал, что стремление к превосходству является основной мотивационной силой в жизни человека.
Таким образом, согласно Адлеру, фактически все, что делают люди, имеет целью
преодоление ощущения своей неполноценности и упрочение чувства превосходства. Однако ощущение неполноценности по разным причинам может у некоторых людей стать
чрезмерным. В результате появляется комплекс неполноценности – преувеличенное чувство собственной слабости и несостоятельности. Адлер различал три вида страданий, испытываемых в детстве, которые способствуют развитию комплекса неполноценности:
неполноценность органов, чрезмерная опека и отвержение со стороны родителей.
Во-первых, у детей с какой-либо врожденной физической неполноценностью может развиться чувство психологической неполноценности. С другой стороны, дети, родители которых чрезмерно их балуют, потворствуют им во всем, вырастают недостаточно
уверенными в своих способностях, потому что за них всегда все делали другие. Их беспо111
коит глубоко укоренившееся чувство неполноценности, так как они убеждены, что сами
не способны преодолевать жизненные препятствия. Наконец, родительское пренебрежение детьми, отвержение может стать причиной появления у них комплекса неполноценности по той причине, что отвергаемые дети в основном чувствуют себя нежеланными. Они
идут по жизни без достаточной уверенности в своей способности быть полезными, любимыми и оцененными по достоинству другими людьми. Как мы увидим далее, каждый из
этих трех видов страданий в детстве может сыграть решающую роль в возникновении
неврозов в зрелые годы.
Однако, независимо от обстоятельств, играющих роль почвы для появления чувства неполноценности, у индивидуума может в ответ на них появиться гиперкомпенсация
и, таким образом, развивается то, что Адлер назвал комплексом превосходства. Этот комплекс выражается в тенденции преувеличивать свои физические, интеллектуальные или
социальные способности. Например, человек может быть убежден в том, что он умнее
других, но при этом он не считает нужным демонстрировать свой интеллект, перечисляя,
скажем, все, что ему известно о кинозвездах. Другой полагает, что он должен показать
все, что он знает о кинозвездах, и делает это при каждом удобном случае, выкладывая
свои сведения каждому, кто будет его слушать. Он может даже отвергать все остальные
темы, лишь бы доказать, что он знает о кинозвездах больше всех. В любом случае прием
гиперкомпенсации представляет собой преувеличение здорового стремления преодолевать
постоянное чувство неполноценности. Соответственно, человек, обладающий комплексом
превосходства, выглядит обычно хвастливым, высокомерным, эгоцентричным и саркастичным. Создается впечатление, что данный человек не в состоянии принять себя (то
есть у него низкое мнение о себе); что он может чувствовать свою значимость только тогда, когда "сажает в калошу" других.
Стремление к превосходству
Как уже было отмечено, Адлер полагал, что чувство неполноценности является источником всех устремлений человека к саморазвитию, росту и компетентности. Но какова
же конечная цель, ради которой мы боремся и которая обеспечивает меру постоянства и
целостности нашей жизни? Движет ли нами потребность попросту избавиться от чувства
неполноценности? Или мы мотивированы стремлением безжалостно доминировать над
другими? Или, быть может, нам нужен высокий статус? В поиске ответов на эти вопросы
представления Адлера заметно менялись со временем. В своих ранних размышлениях он
выражал убежденность в том, что великая движущая сила, управляющая человеческим
поведением, – не что иное, как агрессивность. Позднее он отказался от идеи агрессивных
устремлений в пользу "стремления к власти". В этой концепции слабость приравнивалась
к феминности, а сила к маскулинности. Это была та стадия развития теории Адлера, когда
он выдвинул идею "маскулинного протеста" – формы гиперкомпенсации, которую оба пола используют в попытке вытеснить чувства несостоятельности и неполноценности. Однако со временем Адлер отказался от концепции маскулинного протеста, посчитав ее неудовлетворительной для объяснения мотивации поведения у обычных, нормальных людей. Взамен он выдвинул более широкое положение, согласно которому люди стремятся к
превосходству, и это состояние полностью отличается от комплекса превосходства. Таким
образом, в его рассуждениях о конечной цели человеческой жизни было три различных
этапа: быть агрессивным, быть могущественным и быть недосягаемым.
В последние годы жизни Адлер пришел к выводу о том, что стремление к превосходству является фундаментальным законом человеческой жизни; это "нечто, без чего
жизнь человека невозможно представить". Эта "великая потребность возвыситься" от минуса до плюса, от несовершенства до совершенства и от неспособности до способности
смело встречать лицом к лицу жизненные проблемы развита у всех людей. Трудно переоценить значение, которое Адлер придавал этой движущей силе. Он рассматривал стремление к превосходству (достижение наибольшего из возможного), как главный мотив в
своей теории.
112
Адлер был убежден в том, что стремление к превосходству является врожденным и
что мы никогда от него не освободимся, потому что это стремление и есть сама жизнь.
Тем не менее, это чувство надо воспитывать и развивать, если мы хотим осуществить свои
человеческие возможности. От рождения оно присутствует у нас в виде теоретической
возможности, а не реальной данности. Каждому из нас остается лишь осуществить эту
возможность своим собственным путем. Адлер полагал, что этот процесс начинается на
пятом году жизни, когда формируется жизненная цель, как фокус нашего стремления к
превосходству. Будучи неясной и в основном неосознанной в начале своего формирования в детские годы, эта жизненная цель со временем становится источником мотивации,
силой, организующей нашу жизнь и придающей ей смысл.
Адлер предлагал разные дополнительные идеи о природе и действии стремления к
превосходству. Во-первых, он рассматривал его как единый фундаментальный мотив, а не
как комбинацию отдельных побуждений. Этот мотив выражается в осознании ребенком
того, что он бессилен и малоценен по сравнению с теми, кто его окружает. Во-вторых, он
установил, что это великое стремление вперед и вверх по своей природе универсально:
оно является общим для всех, в норме и патологии. В-третьих, превосходство как цель
может принимать как негативное (деструктивное), так и позитивное (конструктивное)
направление. Негативное направление обнаруживается у людей со слабой способностью к
адаптации, таких, которые борются за превосходство посредством эгоистичного поведения и озабоченности достижением личной славы за счет других. Хорошо приспосабливающиеся люди, наоборот, проявляют свое стремление к превосходству в позитивном
направлении, так, чтобы оно соотносилось с благополучием других людей. В-четвертых,
утверждал Адлер, стремление к превосходству сопряжено с большими энергетическими
тратами и усилиями. В результате влияния этой силы, сообщающей жизни энергию, уровень напряжения у индивидуума скорее растет, чем снижается. И, в-пятых, стремление к
превосходству проявляется как на уровне индивидуума, так и на уровне общества. Мы
стремимся стать совершенными не только как индивидуумы или члены общества – мы
стремимся совершенствовать саму культуру нашего общества. В отличие от Фрейда, Адлер рассматривал индивидуума и общество обязательно в гармонии друг с другом.
Итак, Адлер описывал людей живущими в согласии с внешним миром, но постоянно стремящимися его улучшить. Однако гипотеза, согласно которой у человечества есть
только одна конечная цель – развивать свою культуру – ничего не говорит нам о том, каким образом мы, как индивидуумы, пытаемся достичь данной цели. Эту проблему Адлер
разрешал при помощи своей концепции стиля жизни.
Стиль жизни
Стиль жизни, в первоначальном варианте "жизненный план", или "путеводный образ", представляет собой наиболее характерную особенность динамической теории личности Адлера. В этой концепции, по существу идеографической, представлен уникальный
для индивидуума способ адаптации к жизни, особенно в плане поставленных самим индивидуумом целей и способов их достижения. Согласно Адлеру, стиль жизни включает в
себя уникальное соединение черт, способов поведения и привычек, которые, взятые в совокупности, определяют неповторимую картину существования индивидуума.
Как проявляется в действии стиль жизни индивидуума? Для ответа на этот вопрос
мы должны ненадолго вернуться к понятиям неполноценности и компенсации, поскольку
именно они лежат в основе наших стилей жизни. Адлер пришел к выводу, что в детстве
мы все чувствуем себя неполноценными или в воображении, или в реальности, и это побуждает нас каким-то образом компенсироваться. Например, ребенок с плохой координацией может сосредоточить свои компенсаторные усилия на выработке выдающихся атлетических качеств. Его поведение, направляемое осознанием своих физических ограничений, становится, в свою очередь, стилем его жизни – комплексом поведенческой активности, направленной на преодоление неполноценности. Итак, стиль жизни основан на наших
113
усилиях, направляемых на преодоление чувства неполноценности и, благодаря этому,
упрочивающих чувство превосходства.
С точки зрения Адлера, стиль жизни настолько прочно закрепляется в возрасте четырех или пяти лет, что впоследствии почти не поддается тотальным изменениям. Конечно, люди продолжают находить новые способы выражения своего индивидуального жизненного стиля, но это, в сущности, является только совершенствованием и развитием основной структуры, заложенной в раннем детстве. Сформированный таким образом стиль
жизни сохраняется и становится главным стержнем поведения в будущем. Другими словами, все, что мы делаем, формируется и направляется нашим, единственным в своем роде, стилем жизни. От него зависит, каким сторонам своей жизни и окружения мы будем
уделять внимание, а какие будем игнорировать. Все наши психические процессы (например, восприятие, мышление и чувства) организованы в единое целое и приобретают значение в контексте нашего стиля жизни. Представим в качестве примера женщину, стремящуюся к превосходству путем расширения своих интеллектуальных возможностей. С
позиции теории Адлера, ее стиль жизни предсказуемо предполагает сидячий образ жизни.
Основной акцент она сделает на интенсивное чтение, изучение, размышления – то есть на
все, что может послужить цели повышения ее интеллектуальной компетентности. Она
может распланировать свой распорядок дня с точностью до минут – отдых и хобби, общение с семьей, друзьями и знакомыми, общественная активность – опять-таки в соответствии со своей основной целью. Другой человек, напротив, работает над своим физическим совершенствованием и структурирует жизнь таким образом, чтобы цель стала достижимой. Все, что он делает, нацелено на достижение превосходства в физическом
плане. Очевидно, что в теории Адлера все аспекты поведения человека вытекают из его
стиля жизни. Интеллектуал запоминает, размышляет, рассуждает, чувствует и действует
совсем не так, как атлет, поскольку оба они представляют собой психологически противоположные типы, если говорить о них в терминах соответствующих стилей жизни.
Типы личности: установки, связанные со стилями жизни.
Адлер напоминает, что постоянство нашей личности на протяжении жизни объясняется стилем жизни. Наша основная ориентация по отношению к внешнему миру также
определяется стилем жизни. Он отмечал, что истинная форма нашего стиля жизни может
быть распознана только при условии знания, какие пути и способы мы используем для
решения жизненных проблем. Каждый человек неизбежно сталкивается с тремя глобальными проблемами: работа, дружба и любовь. С точки зрения Адлера, ни одна из этих задач не стоит особняком – они всегда взаимосвязаны, и их решение зависит от нашего стиля жизни: "Решение одной помогает приблизиться к решению других; и действительно,
мы можем сказать, что они представляют собой разные аспекты одной и той же ситуации
и одной и той же проблемы – необходимости для живых существ сохранять жизнь и продолжать жить в том окружении, которое у них есть".
Поскольку у каждого человека стиль жизни неповторим, выделение личностных
типов по этому критерию возможно только в результате грубого обобщения. Придерживаясь этого мнения, Адлер весьма неохотно предложил типологию установок, обусловленных стилями жизни. В этой классификации типы выделяются на основании того, как
решаются три главные жизненные задачи. Сама классификация построена по принципу
двухмерной схемы, где одно измерение представлено "социальным интересом", а другое –
"степенью активности". Социальный интерес представляет собой чувство эмпатии ко всем
людям; проявляется он в сотрудничестве с другими скорее ради общего успеха, чем для
личных выгод. В теории Адлера социальный интерес выступает основным критерием
психологической зрелости; его противоположностью является эгоистический интерес.
Степень активности имеет отношение к тому, как человек подходит к решению жизненных проблем. Понятие "степень активности" совпадает по значению с современными понятиями "возбуждение", или "уровень энергии". Как считал Адлер, каждый человек имеет
определенный энергетический уровень, в границах которого он ведет наступление на свои
114
жизненные проблемы. Данный уровень энергии или активности обычно устанавливается в
детстве; он может варьировать у разных людей от вялости, апатичности до постоянной
неистовой активности. Степень активности играет конструктивную или деструктивную
роль только в сочетании с социальным интересом.
Первые три адлеровских типа установок, сопутствующих стилям жизни, – это
управление, получение и избегание. Для каждой из них характерна недостаточная выраженность социального интереса, но они различаются по степени активности. У четвертого
типа, социально-полезного, присутствуют и высокий социальный интерес, и высокая степень активности. Адлер напоминает нам, что ни одна типология, какой бы хитроумной
они ни была или ни казалась, не может точно описать стремление личности к превосходству, совершенству и цельности. Тем не менее, описание этих установок, сопутствующих
стилям жизни, в некоторой степени облегчит понимание поведения человека с позиции
теории Адлера.
Управляющий тип.
Люди самоуверенные и напористые, с незначительным социальным интересом, если он вообще присутствует. Они активны, но не в социальном плане. Следовательно, их
поведение не предполагает заботы о благополучии других. Для них характерна установка
превосходства над внешним миром. Сталкиваясь с основными жизненными задачами, они
решают их во враждебной, антисоциальной манере. Юные правонарушители и наркоманы
– два примера людей, относящихся к управляющему типу по Адлеру.
Берущий тип.
Как следует из названия, люди с подобной установкой относятся к внешнему миру
паразитически и удовлетворяют большую часть своих потребностей за счет других. У них
нет социального интереса. Их основная забота в жизни – получить от других как можно
больше. Однако, так как они обладают низкой степенью активности, то маловероятно, что
они причинят страдания другим.
Избегающий тип.
У людей этого типа нет ни достаточного социального интереса, ни активности, необходимой для решения своих собственных проблем. Они больше опасаются неудачи, чем
стремятся к успеху, их жизнь характеризуется социально-бесполезным поведением и бегством от решения жизненных задач. Иначе говоря, их целью является избегание всех проблем в жизни, и поэтому они уходят от всего, что предполагает возможность неудачи.
Социально-полезный тип.
Этот тип человека – воплощение зрелости в системе взглядов Адлера. В нем соединены высокая степень социального интереса и высокий уровень активности. Являясь социально ориентированным, такой человек проявляет истинную заботу о других и заинтересован в общении с ними. Он воспринимает три основные жизненные задачи – работу,
дружбу и любовь – как социальные проблемы. Человек, относящийся к данному типу,
осознает, что решение этих жизненных задач требует сотрудничества, личного мужества и
готовности вносить свой вклад в благоденствие других людей.
В двухмерной теории установок, сопутствующих стилям жизни, отсутствует одна
возможная комбинация; высокий социальный интерес и низкая активность. Однако невозможно иметь высокий социальный интерес и не обладать высокой активностью. Иными словами, индивидуумам, имеющим высокий социальный интерес, приходится делать
что-то, что принесет пользу другим людям.
Социальный интерес
Еще одна концепция, имеющая решающее значение в индивидуальной психологии
Адлера – это социальный интерес. Концепция социального интереса отражает стойкое
убеждение Адлера в том, что мы, люди, являемся социальными созданиями, и если мы хотим глубже понять себя, то должны рассматривать наши отношения с другими людьми и,
еще более широко, – социально-культурный контекст, в котором мы живем. Но даже в
большей степени данная концепция отражает принципиальные, хотя и постепенные изме115
нения во взглядах Адлера на то, что же представляет собой огромная направляющая сила,
лежащая в основе всех человеческих стремлений.
В самом начале своего научного пути Адлер полагал, что люди мотивированы
ненасытной жаждой личной власти и потребностью доминировать над другими. В частности, он считал, что людей толкает вперед потребность преодолевать глубоко укоренившееся чувство неполноценности и стремление к превосходству. Эти взгляды встретили широкий протест. Действительно, Адлера много критиковали за то, что он делает упор на
эгоистических мотивах, игнорируя социальные. Многие критики считали, что позиция
Адлера в вопросе мотивации представляет собой не более, чем замаскированную версию
доктрины Дарвина о том, что выживает сильнейший. Однако позднее, когда теоретическая система Адлера получила дальнейшее развитие, в ней было учтено, что люди в значительной степени мотивированы социальными побуждениями. А именно, людей побуждает к тем или иным действиям врожденный социальный инстинкт, который заставляет их
отказываться от эгоистичных целей ради целей сообщества. Суть этого взгляда, нашедшего свое выражение в концепции социального интереса, состоит в том, что люди подчиняют свои личные потребности делу социальной пользы. Выражение "социальный интерес"
происходит от немецкого неологизма Gemeinschaftsgefuhl – термина, значение которого
невозможно полностью передать на другом языке одним словом или фразой. Это означает
что-то вроде "социального чувства", "чувства общности" или "чувства солидарности". Оно
также включает в себя значение членства в человеческом сообществе, то есть чувство
отождествления с человечеством и сходства с каждым представителем человеческой расы.
Адлер считал, что предпосылки социального интереса являются врожденными. Поскольку каждый человек обладает им в некоторой степени, он является социальным созданием по своей природе, а не в результате образования привычки. Однако, подобно другим врожденным склонностям, социальный интерес не возникает автоматически, но требует, чтобы его осознанно развивали. Он воспитуем и дает результаты благодаря соответствующему руководству и тренировке.
Социальный интерес развивается в социальном окружении. Другие люди – прежде
всего мать, а затем остальные члены семьи – способствуют процессу его развития. Однако
именно мать, контакт с которой является первым в жизни ребенка и оказывает на него
наибольшее влияние, прилагает огромные усилия к развитию социального интереса. По
сути, Адлер рассматривает материнский вклад в воспитание как двойной труд: поощрение
формирования зрелого социального интереса и помощь в направлении его за пределы
сферы материнского влияния. Обе функции осуществлять нелегко, и на них всегда в той
или иной степени влияет то, как ребенок объясняет поведение матери.
Так как социальный интерес возникает в отношениях ребенка с матерью, ее задача
состоит в том, чтобы воспитывать в ребенке чувство сотрудничества, стремление к установлению взаимосвязей и товарищеских отношений – качеств, которые Адлер считал тесно переплетенными. В идеале мать проявляет истинную любовь к своему ребенку – любовь, сосредоточенную на его благополучии, а не на собственном материнском тщеславии. Эта здоровая любовь проистекает из настоящей заботы о людях и дает возможность
матери воспитывать у своего ребенка социальный интерес. Ее нежность к мужу, к другим
детям и людям в целом служит ролевой моделью для ребенка, который усваивает благодаря этому образцу широкого социального интереса, что в мире существуют и другие значимые люди, а не только члены семьи.
Многие установки, сформированные в процессе материнского воспитания, могут
также и подавлять у ребенка чувство социального интереса. Если, например, мать сосредоточена исключительно на своих детях, она не сможет научить их переносить социальный интерес на других людей. Если же она предпочитает исключительно своего мужа, избегает детей и общества, ее дети будут чувствовать себя нежеланными и обманутыми, и
потенциальные возможности проявления их социального интереса останутся неосуществ116
ленными. Любое поведение, укрепляющее в детях чувство, что ими пренебрегают и не
любят, приводит их к потере самостоятельности и неспособности к сотрудничеству.
Адлер рассматривал отца как второй по важности источник влияния на развитие у
ребенка социального интереса. Во-первых, у отца должна быть позитивная установка по
отношению к жене, работе и обществу. Вдобавок к этому, его сформированный социальный интерес должен проявляться в отношениях с детьми. По Адлеру, идеальный отец тот,
кто относится к своим детям как к равным и принимает активное участие, наряду с женой,
в их воспитании. Отец должен избегать двух ошибок: эмоциональной отгороженности и
родительского авторитаризма, имеющих, как ни странно, одинаковые последствия. Дети,
чувствующие отчужденность родителей, обычно преследуют скорее цель достижения
личного превосходства, чем превосходства, основанного на социальном интересе. Родительский авторитаризм также приводит к дефектному стилю жизни. Дети деспотичных
отцов тоже научаются бороться за власть и личное, а не социальное превосходство.
Наконец, согласно Адлеру, огромное влияние на развитие у ребенка социального
чувства оказывают отношения между отцом и матерью. Так, в случае несчастливого брака
у детей мало шансов для развития социального интереса. Если жена не оказывает эмоциональной поддержки мужу и свои чувства отдает исключительно детям, они страдают, поскольку чрезмерная опека гасит социальный интерес. Если муж открыто критикует свою
жену, дети теряют уважение к обоим родителям. Если между мужем и женой разлад, дети
начинают играть с одним из родителей против другого. В этой игре в конце концов проигрывают дети: они неизбежно много теряют, когда их родители демонстрируют отсутствие
взаимной любви.
Социальный интерес как показатель психического здоровья.
Согласно Адлеру, выраженность социального интереса оказывается удобным критерием оценки психического здоровья индивидуума. Он ссылался на него, как на "барометр нормальности" – показатель, который можно использовать при оценке качества жизни человека. То есть, с позиции Адлера, наши жизни ценны только в той степени, в какой
мы способствуем повышению ценности жизни других людей. Нормальные, здоровые люди по-настоящему беспокоятся о других; их стремление к превосходству социально позитивно и включает в себя стремление к благополучию всех людей. Хотя они понимают, что
не все в этом мире правильно устроено, они берут на себя задачу улучшения участи человечества. Короче говоря, они знают, что их собственная жизнь не представляет абсолютной ценности, пока они не посвятят ее своим современникам и даже тем, кто еще не родился.
У плохо приспособленных людей, напротив, социальный интерес выражен недостаточно. Как мы увидим далее, они эгоцентричны, борются за личное превосходство и
главенство над другими, у них нет социальных целей. Каждый из них живет жизнью,
имеющей лишь личное значение – они поглощены своими интересами и самозащитой.
Творческое Я
Ранее мы отмечали, что фундамент стиля жизни закладывается в детские годы. По
убеждению Адлера, стиль жизни настолько прочно кристаллизуется к пяти годам жизни
ребенка, что потом он продвигается в этом же направлении всю жизнь. При односторонней интерпретации может показаться, что данное понимание формирования стиля жизни
указывает на столь же сильный детерминизм в рассуждениях Адлера, как и у Фрейда.
Фактически, оба они подчеркивали важность раннего опыта в формировании личности
взрослого. Но, в отличие от Фрейда, Адлер понимал, что в поведении взрослого не просто
оживают ранние переживания, а скорее имеет место проявление особенностей его личности, которая сформировалась в первые годы жизни. Более того, понятие стиля жизни не
столь механистично, как могло бы показаться, особенно когда мы обращаемся к концепции творческого Я, входящей в систему взглядов Адлера.
Концепция творческого Я является самым главным конструктом адлеровской теории, его высшим достижением как персонолога. Когда он открыл и ввел в свою систему
117
этот конструкт, все остальные концепции заняли по отношению к нему подчиненное положение. В нем воплотился активный принцип человеческой жизни; то, что придает ей
значимость. Именно это искал Адлер. Он утверждал, что стиль жизни формируется под
влиянием творческих способностей личности. Иными словами, каждый человек имеет
возможность свободно создавать свой собственный стиль жизни. В конечном счете, сами
люди ответственны за то, кем они становятся и как они себя ведут. Эта творческая сила
отвечает за цель жизни человека, определяет метод достижения данной цели и способствует развитию социального интереса. Та же самая творческая сила влияет на восприятие, память, фантазии и сны. Она делает каждого человека свободным (самоопределяющимся) индивидуумом.
Предполагая существование творческой силы, Адлер не отрицал влияния наследственности и окружения на формирование личности. Каждый ребенок рождается с уникальными генетическими возможностями, и он очень скоро приобретает свой уникальный
социальный опыт. Однако люди – это нечто большее, чем просто результаты действия
наследственности и окружающей среды. Люди являются созидательными существами,
которые не только реагируют на свое окружение, но и воздействуют на него, а также получают от него ответные реакции. Человек использует наследственность и окружение как
строительный материал для формирования здания личности, однако в архитектурном решении отражается его собственный стиль. Поэтому в конечном счете только сам человек
ответственен за свой стиль жизни и установки по отношению к миру.
Где истоки творческой силы человека? Что побуждает ее развиваться? Адлер не
полностью ответил на эти вопросы. Лучшим ответом на первый вопрос скорее всего будет
следующий: творческая сила человека представляет собой результат долгой истории эволюции. Люди обладают творческой силой, потому что они являются людьми. Мы знаем,
что творческие способности расцветают в раннем детстве, и это сопутствует развитию социального интереса, но почему именно и как он развивается, пока остается без объяснений. Тем не менее, их присутствие дает нам возможность создавать наш собственный
уникальный стиль жизни, исходя из способностей и возможностей, данных наследственностью и окружением. В адлеровской концепции творческого Я отчетливо звучит его
убежденность в том, что люди являются хозяевами своей собственной судьбы.
Порядок рождения
Исходя из важной роли социального контекста в развитии личности, Адлер обратил
внимание на порядок рождения, как основную детерминанту установок, сопутствующих
стилю жизни. А именно: если у детей одни и те же родители, и они растут примерно в одних и тех же семейных условиях, их социальное окружение все же не тождественно. Опыт
старшего или младшего ребенка в семье по отношению к другим детям, особенности влияния родительских установок и ценностей – все это меняется в результате появления в семье следующих детей и сильно влияет на формирование стиля жизни.
По Адлеру, порядок рождения (позиция) ребенка в семье имеет решающее значение. Особенно важно восприятие ситуации, что скорее всего сопутствует определенной
позиции. То есть от того, какое значение придает ребенок сложившейся ситуации, зависит, как повлияет порядок его рождения на стиль жизни. Более того, поскольку это восприятие субъективно, у детей, находящихся в любой позиции, могут вырабатываться любые стили жизни. Однако в целом определенные психологические особенности оказались
характерными именно для конкретной позиции ребенка в семье.
Первенец (старший ребенок).
Согласно Адлеру, положение первенца можно считать завидным, пока он – единственный ребенок в семье. Родители обычно сильно переживают по поводу появления
первого ребенка и поэтому всецело отдают себя ему, стремясь, чтобы все было "как полагается". Первенец получает безграничную любовь и заботу от родителей. Он, как правило,
наслаждается своим безопасным и безмятежным существованием. Но это продолжается
до тех пор, пока следующий ребенок не лишит его своим появлением привилегированного
118
положения. Это событие драматическим образом меняет положение ребенка и его взгляд
на мир.
Адлер часто описывал положение первенца при рождении второго ребенка, как положение "монарха, лишенного трона", и отмечал, что этот опыт может быть очень травматичным. Когда старший ребенок наблюдает, как его младший брат или сестра побеждает в
соревновании за родительское внимание и нежность, он, естественно, будет склонен отвоевывать свое верховенство в семье. Однако это сражение за возвращение прежней центральной позиции в семейной системе с самого начала обречено на неудачу – прежнего не
вернуть, как бы первенец не старался. Со временем ребенок сознает, что родители слишком заняты, слишком задерганы или слишком равнодушны, чтобы терпеть его инфантильные требования. Кроме того, у родителей гораздо больше власти, чем у ребенка, и они
отвечают на его трудное поведение (требование к себе внимания) наказанием. В результате подобной семейной борьбы первенец "приучает себя к изоляции" и осваивает стратегию выживания в одиночку, не нуждаясь в чьей-либо привязанности или одобрении. Адлер также полагал, что самый старший ребенок в семье скорее всего консервативен, стремится к власти и предрасположен к лидерству. Поэтому он часто становится хранителем
семейных установок и моральных стандартов.
Единственный ребенок.
Адлер считал, что позиция единственного ребенка уникальна, потому что у него
нет других братьев или сестер, с которыми ему приходилось бы конкурировать. Это обстоятельство, наряду с особой чувствительностью к материнской заботе, часто приводит
единственного ребенка к сильному соперничеству с отцом. Он слишком долго и много
находится под контролем матери и ожидает такой же защиты и заботы от других. Главной
особенностью этого стиля жизни становится зависимость и эгоцентризм.
Такой ребенок на протяжении всего детства продолжает быть средоточием жизни
семьи. Однако позднее он как бы внезапно пробуждается и открывает для себя, что больше не находится в центре внимания. Единственный ребенок никогда ни с кем не делил
своего центрального положения, не боролся за эту позицию с братьями или сестрами. В
результате у него часто бывают трудности во взаимоотношениях со сверстниками.
Второй (средний) ребенок.
Второму ребенку с самого начала задает темп его старший брат или старшая сестра: ситуация стимулирует его побивать рекорды старшего сиблинга. Благодаря этому нередко темп его развития оказывается более высоким, чем у старшего ребенка. Например,
второй ребенок может раньше, чем первый, начать разговаривать или ходить. "Он ведет
себя так, как будто состязается в беге, и если кто-нибудь вырвется на пару шагов вперед,
он поспешит его опередить. Он все время мчится на всех парах" (Adler, 1931, р. 148).
В результате второй ребенок вырастает соперничающим и честолюбивым. Его
стиль жизни определяет постоянное стремление доказать, что он лучше своего старшего
брата или сестры. Итак, для среднего ребенка характерна ориентация на достижения. Чтобы добиться превосходства, он использует как прямые, так и окольные методы. Адлер
также полагал, что средний ребенок может ставить перед собой непомерно высокие цели,
что фактически повышает вероятность возможных неудач. Интересно отметить, что Адлер сам был средним ребенком в семье.
Последний ребенок (самый младший).
Положение последнего ребенка уникально во многих отношениях. Во-первых, он
никогда не испытывает шока "лишения трона" другим сиблингом и, будучи "малышом"
или "баловнем" семьи, может быть окружен заботой и вниманием со стороны не только
родителей, но, как это бывает в больших семьях, старших братьев и сестер. Во-вторых,
если родители ограничены в средствах, у него практически нет ничего своего, и ему приходится пользоваться вещами других членов семьи. В-третьих, положение старших детей
позволяет им задавать тон; у них больше привилегий, чем у него, и поэтому он испытывает сильное чувство неполноценности, наряду с отсутствием чувства независимости.
119
Несмотря на это, младший ребенок обладает одним преимуществом: у него высокая мотивация превзойти старших сиблингов. В результате он часто становится самым
быстрым пловцом, лучшим музыкантом, наиболее честолюбивым студентом. Адлер иногда говорил о "борющемся младшем ребенке", как о возможном будущем революционере.
Каждый из вышеприведенных примеров представляет собой стереотипное описание "типичного" старшего, единственного, среднего и самого младшего ребенка. Как отмечалось ранее, не у каждого ребенка стиль жизни полностью совпадает с общими описаниями, данными Адлером. Он утверждал лишь то, что позиция каждого ребенка в семье
предполагает наличие определенных проблем (например, необходимость уступать центральное положение в семье после того, как был объектом всеобщего внимания, конкурировать с теми, у кого больше опыта и знаний и тому подобное). Интерес Адлера к взаимоотношениям в контексте порядка рождения являлся, таким образом, ничем иным, чем попыткой исследовать типы проблем, с которыми сталкиваются дети, а также решения, которые они могут принимать, чтобы совладать с этими проблемами.
Фикционный финализм
Как мы уже упоминали, по убеждению Адлера, все, что мы делаем в жизни, отмечено нашим стремлением к превосходству. Цель этого стремления – достичь совершенства, полноты и цельности в нашей жизни. Адлер полагал, что эта универсальная мотивационная тенденция принимает конкретную форму в виде стремления к субъективно понимаемой определяющей цели. Чтобы оценить эти рассуждения, необходимо рассмотреть
адлеровскую концепцию фикционного финализма – идею о том, что поведение индивидуума подчинено им самим намеченным целям в отношении будущего.
Вскоре после того, как Адлер порвал с окружением Фрейда, он испытал влияние
Ханса Вайингера, выдающегося европейского философа. Вайингер в своей книге "Философия возможного" развил идею о том, что на людей сильнее влияют их ожидания в отношении будущего, чем реальные прошлые переживания. Он утверждал, что многие люди
на протяжении всей жизни действуют так, как если бы идеи, которыми они руководствуются, были объективно верными. В понимании Вайингера, людей побуждает к определенному поведению не только то, что истинно, но и то, что является таковым по их мнению. Книга Вайингера произвела на Адлера такое сильное впечатление, что он включил
некоторые его концепции в свою теорию.
Адлер развивал мысль о том, что наши основные цели (те цели, которые определяют направление нашей жизни и ее назначение) представляют собой фиктивные цели, соотнесенность которых с реальностью невозможно ни проверить, ни подтвердить. Некоторые люди, например, могут выстраивать свою жизнь, исходя из представления о том, что
напряженная работа и чуть-чуть удачи помогают достичь почти всего. С точки зрения Адлера, это утверждение – просто фикция, потому что многие, кто напряженно работают, не
получают ничего из того, что заслуживают. Другой пример фикции, оказывающей огромное влияние на бессчетное число людей, – вера в то, что Бог вознаградит их на небесах за
то, что они жили на земле праведной жизнью. Саму веру в Бога и загробную жизнь можно
считать по большому счету фикцией, поскольку не существует эмпирического или логического доказательства его существования. Тем не менее, подобные утверждения реальны
для тех, кто принимает религиозную систему верований. Другими примерами фиктивных
убеждений, способных оказывать влияние на ход нашей жизни, служат следующие:
"Честность – лучшая политика", "Все люди созданы равными", "Мужчины стоят выше
женщин".
По Адлеру, стремление индивидуума к превосходству управляется выбранной им
фиктивной целью. Он также полагал, что превосходство как фиктивная цель является результатом самостоятельно принятого решения; эта цель сформирована собственной творческой силой индивидуума, что делает ее индивидуально-уникальной. Таким образом,
стремление к превосходству как к фиктивной цели, являясь субъективно понимаемым
идеалом, имеет огромное значение. Когда фиктивная цель индивидуума известна, все по120
следующие действия наполняются смыслом, и его "история жизни" приобретает дополнительное объяснение.
Хотя фиктивные цели не имеют аналогов в реальности, они часто помогают нам
более эффективно разрешать жизненные проблемы. Адлер настаивал на том, что, если подобные цели не выполняют функции ориентира в повседневной жизни, их следует или
изменить, или отбросить. То, что фикция может быть полезной, звучит странно, но один
пример прояснит этот вопрос. Женщина-врач стремится достичь более высокого профессионального уровня, по сравнению со своими коллегами. Но превосходство не имеет четких границ. Она всегда может узнать еще что-то новое по своей специальности. Конечно,
она может больше времени посвящать чтению медицинских журналов. Кроме того, она
может углублять свои знания, посещая заседания профессиональных обществ и медицинские семинары. Но конечной цели – достижения превосходства – она никогда, в сущности,
не достигнет в полной мере. Тем не менее, ее стремление достичь самого высокого профессионального уровня является полезным и здоровым. И она, и ее пациенты скорее всего
извлекут выгоду из этого стремления.
Фиктивные цели могут также быть опасными и пагубными для личности. Представьте, например, ипохондрика, ведущего себя так, как если бы он был действительно
болен. Или человека, страдающего паранойей и действующего так, как если бы его действительно преследовали. И, возможно, наиболее сильный пример деструктивной фикции
– убежденность нацистов в превосходстве арийской расы над всеми остальными. Эта идея
не имела под собой реальной почвы, и все же Адольф Гитлер убедил многих немцев действовать, исходя из того, что арийцы – выдающаяся раса.
В заключение следует сказать, что концепция фикционного финализма показывает,
какое значение придавал Адлер телеологическому или ориентированному на цель подходу
к проблеме мотивации человека. В его понимании, на личность большее влияние оказывают субъективные ожидания того, что может произойти, чем прошлый опыт. Наше поведение направляется осознанием фиктивной жизненной цели. Эта цель существует не в будущем, а в нашем нынешнем восприятии будущего. Хотя фиктивных целей объективно не
существует, они, тем не менее, оказывают колоссальное влияние на наше стремление к
превосходству, совершенству и цельности.
Сны и их толкование.12
Цель толкования сновидений состоит в том, чтобы показать больному его подготовительную работу и упражнения, которые обычно разоблачают его как аранжировщика
своего недуга, продемонстрировать, как он, опираясь на иносказательные символы и тенденциозно подобранные эпизоды, пытается подойти к имеющимся у него проблемам с той
стороны, которая позволяет ему осуществить свое индивидуальное желание, заранее уже
определенное его фиктивной целью. При этом мы всегда наблюдаем, как коррумпируется
логика, здравый смысл, причем порой аргументы берутся даже из воздуха.
Мы имеем дело с древней проблемой, которую можно проследить до колыбели человечества. Глупцы и мудрецы бились над нею, короли и нищие хотели расширить границы своего миропонимания с помощью толкования снов. Как возникает сновидение? Что
оно собой представляет? Как можно прочесть его иероглифы? В чем его смысл? Его цель?
Египтяне, халдеи, иудеи, греки, римляне и германцы прислушивались к руническому языку сновидений, в их мифах, сказаниях нередко скрыты следы напряженных поисков понимания снов, их толкования. Снова и снова как заклинание повторяется мысль:
сон может открыть будущее! Знаменитые толкователи снов в Библии, Талмуде, у Геродота, Артемидора, Цицерона, в песне о Нибелунгах с несомненной уверенностью выражают
Адлер А. Практика и теория индивидуальной психологии: Лекции по введению в психотерапию
для врачей, психологов и учителей. М., Изд-во Института Психотерапии, 2002.
12
121
убеждение: сновидение - это взгляд в будущее! И все помыслы были направлены на то,
как же научиться толковать сновидения, чтобы выведать будущее. Даже сегодня желание
постичь неведомое постоянно связывается с мыслью о сновидениях. Если же наше современное рационалистическое мышление внешне отбросило стремление снять покровы с
будущего, осмеяло его, то нетрудно понять: это означало, что интерес к вопросам сна легко мог сделать исследователя всеобщим посмешищем.
Для того чтобы наметить границы нашего обсуждения, прежде всего нужно подчеркнуть, что автор отнюдь не считает сновидение пророческим откровением, которое
может раскрыть будущее или неведомое. Углубленное изучение сновидений скорее говорит ему одно: что в осуществлении сновидения, равно как и всякого другого явления душевной жизни, задействованы те психические силы, которыми располагает индивид. Но
тогда сразу же возникает вопрос, показывающий нам, что возможные перспективы пророческих снов вовсе не так уж легко установить, что они скорее способны запутать, чем
прояснить ситуацию. Этот трудный вопрос звучит следующим образом: разве человеческому духу и в самом деле невозможно заглянуть в будущее хотя бы в известных, пределах, если он сам участвует в формировании этого будущего! Разве догадка, которую еще
высокопарно называют интуицией, не играет в человеческой жизни намного более важную роль, чем предполагают иные несведующие критики?
Объективное наблюдение позволяет нам получить своеобразное знание. Если этот
вопрос ставится напрямую, то человек, как правило, отвечает на него отрицательно. Однако не будем обращать внимания на слова и мысли, которые выражаются вслух. Если мы
спросим другие части тела, обратимся к его движениям, позам, поступкам человека, то
получим совершенно другое впечатление. Хотя мы и отрицаем, что можем заглянуть в будущее, весь наш образ жизни выдает наше желание с уверенностью предсказывать будущие события, предугадывать их. Наши поступки явно указывают на то, что мы правильно
или ошибочно придерживаемся наших знаний о будущем. Более того, легко доказать, что
мы вообще не могли бы действовать, если бы представление о будущих событиях, которых мы желаем или боимся, не подстегивало бы нас, не направляло, не останавливало и не
заставляло их избегать. Мы постоянно ведем себя так, как если бы заранее уже знали будущее, хотя и понимаем, что знать ничего не можем.
Начнем с мелочей жизни. Когда я что-нибудь себе покупаю, я заранее чувствую
приятное, заранее радуюсь, предвкушаю.
Зачастую только эта твердая вера в заранее прочувствованную ситуацию с ее приятными или неприятными сторонами может заставить меня действовать или остановиться.
То, что я могу при этом заблуждаться, не может мне помешать. Или же я могу остановиться, чтобы, одолеваемый пробудившимися сомнениями (Как мне удалось показать,
функцией сомнения в жизни, как и в неврозе, всегда является торможение агрессии, уклонение от решения и сокрытие всего этого от собственной критики. Для индивидуальной
психологии, которая "оценивает людей не по словам, а по делам", сомнение означает безоговорочное "нет"), заранее взвесить две возможные в будущем ситуации, не приходя ни к
какому решению. Когда я лягу сегодня спать, я не буду знать, что случится завтра утром
при пробуждении, однако я с этим считаюсь.
Но разве я действительно это знаю? Знаю так же, как то, что сейчас стою перед вами и говорю? Нет, это знание совсем другого рода. В моем сознательном мышлении его
найти нельзя, но в моих манерах, в моих поступках отчетливо видны его следы. Русский
исследователь Павлов сумел показать, что у животных, когда они, например, ожидают
определенную пищу, в желудке выделяются соответствующие вещества, необходимые
для пищеварения, как будто желудок заранее знал, догадался, какую еду он получит. Но
это означает, что наше тело тоже должно считаться со знанием будущего, если оно хочет
удовлетворять требованиям реальности, действовать. Это означает, что оно проделывает
подготовительную работу, как бы предчувствуя будущее. Но этот учет будущего не имеет
ничего общего с осознанным знанием. Однако обсудим это. Могли ли бы мы действовать,
122
если бы своим сознанием, своим знанием настоящего должны были охватить будущее?
Разве рассуждения, критика, постоянное взвешивание всех "за" и "против" были бы
непреодолимым препятствием для того, что, собственно говоря, нам и необходимо, - для
действия? Следовательно, наше мнимое знание будущего должно находиться в бессознательном, должно быть недоступно пониманию и сознательной критике. Существует болезненное душевное состояние - оно является широко распространенным и может проявляться с разной степенью тяжести (мнительность, навязчивое раздумье), - когда внутренняя потребность действительно заставляет пациента искать единственно верный путь для
утверждения своего величия своего чувства личности, чтобы не найти его. Тягостное выяснение своей судьбы в будущем настолько усиливает его неуверенность в себе, предчувствия становятся настолько осознанными, что следует ответный удар: невозможность на
сознательном уровне точно познать будущее наполняет пациента неуверенностью в себе и
сомнением, и любое его действие нарушается вследствие постоянных колебаний. Это противоречие приводит к появлению бреда, мании, когда тайная, обычно бессознательная
цель будущего выступает на передний план, совершает насилие над реальностью и со
злым умыслом склоняет сознание к невозможным допущениям, чтобы защитить больное
самосознание от промахов во время совместной работы в социуме.
То, что сознательное мышление играет в сновидениях второстепенную роль, доказательств не требует. Большей частью молчит и критика спящих органов чувств. Что невероятного в том, что теперь ожидания, желания, опасения, которые из ядра личности
распространяются на актуальную ситуацию спящего, проявляются во сне менее завуалированно?
Пациент, страдавший тяжелой формой табеса, со значительно ограниченной подвижностью и чувствительностью, вследствие болезни ставший слепым и глухим, был
помещен в больницу. Так как не было никакой возможности с ним объясняться, его положение оказалось в высшей степени необычным. Когда я его увидел, он непрерывно требовал пива и покрывал какую-то Анну отборной бранью. Его непосредственное стремление
и способ его осуществления были весьма стойкими. Но если представить себе функционирующим какой-либо из органов чувств, то становится ясным, что не только выражения
пациента были другими, но и ход его мыслей протекал бы совсем иначе, скорректированный его положением. Таким образом, выпадение во сне коррекционной функции психики
проявляется во многих направлениях: прежде всего в смещении поля зрения в бескрайнюю фантазию, а также в беспрепятственном выдвижении на передний план цели. Последнее - в противовес бодрствующей жизни - неизбежно ведет к усилению и акцентированию желаний, к аналогичным по содержанию, таким же обманчивым, но более заостренным выражениям и преувеличениям, которые, однако, опять-таки могут ограничиваться и сдерживаться вследствие стремления к предосторожности спящего. Хавэлок Эллис
(Мир сновидений, Вюрцбург, 1911), приводя для объяснения другие причины, также отмечает это обстоятельство. Основываясь на воззрениях других авторов, и в вышеупомянутом случае и при анализе сновидений, можно считать, что вчувствование в реальную ситуацию может вызвать "рационализацию" (Ницше) конечной цели и ее "логическую интерпретацию".
Тем не менее, предвосхищающая, предвидящая функция сновидений, направляющая действия индивида, всегда вполне очевидна*; она свидетельствует о подготовительной работе, спящего в связи с его актуальным затруднением, которая соответствует линии
жизни индивида, а не здравому смыслу, и всегда имеет целью самозащиту.
Попробуем проследить эти линии на одном примере. Пациентка с тяжелым страхом открытых пространств, заболевшая кровохарканьем, когда была прикована к постели
и не могла вести свое торговое дело, увидела во сне следующее:
"Я вхожу в магазин и вижу, что девушки играют в карты".
Во всех известных мне случаях страха открытых пространств этот симптом всегда
оказывался наиболее подходящим средством для того, чтобы возложить на других (на
123
свое окружение, родственников, супруга, подчиненных) разного рода обязанности и,
словно царь и Бог, устанавливать им законы. Это достигается приступами страха, а также
тошноты и рвоты, благодаря чему больной приковывает к себе желанных лиц и отдаляет
от себя нежеланных (Адлер А. "Органический субстрат психоневрозов" и выдержку из
истории болезни вышеупомянутого пациента в статье "О роли бессознательного".). Каждый раз в таких случаях мне приходит на ум значительное сходство с плененным папой
римским, наместником Бога на земле, который, отрекаясь от своей свободы, усиливает
религиозные чувства верующих, а затем вынуждает ходить к себе на поклон вельмож
("Шествие в Каноссу"), не позволяя им рассчитывать на ответный визит. Сновидение приходится на тот период, когда это взаимодействие сил было уже очевидным. Его интерпретация лежит на поверхности. Сновидящая переносится в будущую ситуацию, когда она
уже сможет встать с постели и обнаружит различные прегрешения. Вся ее душевная
жизнь проникнута убеждением в том, что без нее не может быть никакого порядка. Это
убеждение она отстаивает и во всей остальной своей жизни, каждого ставит на свое место
и с невообразимой педантичностью все исправляет. Ее неусыпная подозрительность постоянно вскрывает ошибки других. Пациентка стала такой изощренной в своем недоверии, что с большей, чем у других, прозорливостью угадывает чужие промахи. О, она отлично знает, что делают служащие в ее отсутствие. Она знает также, что такое мужчины,
когда они одни. Ибо "все мужчины одинаковы"! Потому-то и ее муж всегда должен оставаться дома.
Судя по подготовительной работе пациентки, как только она избавится от своей
болезни легких, то, несомненно, обнаружит множество упущений в магазине, который
расположен рядом с ее домом. Возможно даже, что там и в самом деле играли в карты. На
следующий день после того, как ей приснился сон, она под каким-то предлогом приказала
горничной принести карты и постоянно звала к себе из магазина девушек, чтобы снова и
снова давать им поручения и присматривать за ними. Для того чтобы осветить неясное
будущее, ей нужно только то знание, которое дает сновидение, так как оно соответствует
ее цели достичь превосходства. Ей нужно подыскать подходящие аналогии, принципиально и буквально принять фикцию возвращения подобного (Более точным пониманием этой
"фикции подобного", одной из важнейших гипотез, относящихся к процессу мышления
вообще и к принципу каузальности в частности, я обязан своему другу и соратнику А.
Хойтлеру), проявляющуюся также и в индивидуальном опыте. И чтобы в конечном счете
оказаться правой после своего выздоровления, ей надо было лишь повысить уровень своих требований. Тогда ошибки и упущения обязательно обнаружатся.
В качестве другого примера толкования сновидений я хотел бы воспользоваться
сновидением поэта Симонида, описанным Цицероном, которого я уже касался раньше
("Об учении о сопротивлении"), разрабатывая свою теорию сновидений. Однажды ночью,
незадолго до путешествия в Малую Азию, Симониду приснилось, что "один умерший, которого он с почестями похоронил, предостерег его от этого путешествия". После этого сна
Симонид прекратил сборы и остался дома. Согласно нашему опыту, можно предположить, что Симонид боялся этого путешествия. И он воспользовался советом умершего
(Использование таких готовых, вызывающих аффекты образов воспоминаний, цель которых - вызывать аффекты и их последствия, занять осторожную позицию, а также вызывать отвращение, тошноту, страх, боязнь сексуального партнера, обмороки и другие
невротические симптомы, еще будет подробно обсуждаться. Многое из этого описано
мною в "Нервном характере" в виде символа (например, символа инцеста, преступления,
уподобления божеству, бреда величия и уничижения) или в качестве "Junrtini". Насколько
мне известно, только профессор Гамбургер подошел вплотную к этой точке зрения. Подробное изложение этой невротической аранжировки см. в "Индивидуальнопсихологическом лечении неврозов".), который якобы был перед ним в долгу, чтобы
напугать себя и защитить, испытывая благоговейный трепет перед могилой, предчувствуя
страшный конец этого путешествия. По сообщению рассказчика, корабль утонул - это со124
бытие могло задолго пригрезиться сновидцу по аналогии с другими несчастными случаями. Впрочем, если бы корабль добрался до цели, кто мог бы помешать суеверным душам
утверждать, что корабль погиб бы, если бы Симонид не прислушался к предостерегающему голосу и отправился на нем? Как мне стало известно от многих пострадавших от этого
пациентов, один известный толкователь Библии предостерегал своих клиентов от угрозы
самоубийства. Какое дешевое пророчество! Если они покончат с собой, он окажется прав,
если останутся жить, то это будет сочтено полезным эффектом его предостережения и он
опять-таки будет прав.
Таким образом, мы видим двоякого рода попытки предвосхищения во сне, решения
проблемы, подготовки того, к чему стремится сновидящий в определенной ситуации. Он
попытается осуществить это теми способами, которые соответствуют его личности, сущности и характеру. Сновидение может представить свершившейся одну из ожидаемых в
будущем ситуаций (сон пациентки, боявшейся открытых пространств), чтобы в бодрствующем состоянии тайно или явно произвести затем ее аранжировку. Поэт Симонид испытал старое переживание, очевидно, для того, чтобы не ехать. Если вы твердо усвоите, что
это переживание сновидящего, его собственное представление о власти мертвых, его собственная ситуация, в которой он должен решить, ехать или оставаться, если вы взвесите
все возможности, тогда у вас обязательно возникнет впечатление, что Симонид видел этот
сон и среди тысячи других образов выбрал именно этот, чтобы сделать себе знак и безо
всяких колебаний остаться дома. Мы можем предположить, что наш поэт остался бы дома
и без этого сновидения. А наша пациентка, боявшаяся открытых пространств? Почему ей
снится небрежность и халатность ее подчиненных? Разве здесь не очевидно такое продолжение: "Когда меня там нет, все идет вкривь и вкось, а когда я буду здорова и снова
возьму бразды правления в свои руки, тогда уж я всем покажу, что без меня не обойтись".
Поэтому мы можем ожидать, что эта женщина при первом же своем появлении в магазине
обнаружит всякого рода упущения и промахи, совершенные персоналом, так как будет
смотреть глазами Аргуса, чтобы подтвердить свою идею о собственном превосходстве.
Наверняка она будет права - и стало быть, она предвидела во сне будущее (Нетрудно догадаться, что у Симонида, который как поэт стремился к бессмертию, согласно этому сновидению, была констелляция стража смерти, тоща как пациентка со страхом открытых
пространств преследовала фиктивную цель господства, идеал королевы. Относительно
первого случая см. также "Индивидуально-психологические данные о нарушениях сна",
где, помимо прочего, указывается на связь детского страха смерти с профессией врача).
Таким образом, сновидение, подобно характеру, чувствам, аффекту, нервному симптому,
аранжируется конечной целью сновидящего.
Я должен сделать одно пояснение, чтобы предупредить возражение, которое, несомненно, у многих уже на языке. Как я объясню, что сновидение пытается воздействовать
на последующие поступки в будущем, если большинство наших снов кажутся непонятными и часто ничего не значащими? Важность этого возражения столь очевидна, что
большинство авторов искало сущность сновидений в этих странных, неупорядоченных,
непонятных явлениях, пыталось их объяснить или же, указывая на непостижимость жизни
снов, отрицало их значимость. Шернеру, а из новых авторов Фрейду прежде всего принадлежит заслуга в разгадывании тайны сновидений. Последний, чтобы подкрепить свою
теорию сновидений, согласно которой сон представляет собой, так сказать, погружение в
детские, оставшиеся неосуществленными сексуальные желания или, как он утверждал в
более поздних работах, в желание смерти, искал в этих непонятных явлениях тенденциозные искажения, предполагая, что спящий, не сдерживаемый во сне ограничениями культуры, стремится все-таки удовлетворить в фантазии свои запретные желания. Эта точка
зрения оказалась в настоящее время столь же несостоятельной, как и теория сексуальной
обусловленности нервных болезней или нашей культурной жизни в целом. Кажущаяся
непонятность сновидений объясняется прежде всего тем обстоятельством, что сновидение
не является средством овладения будущей ситуацией, оно представляет собой просто со125
путствующее явление, отражение сил, след и доказательство того, что тело и дух предприняли попытку предугадать, заранее предвосхитить ситуацию, чтобы личность спящего
смогла справиться с предстоящим затруднительным положением. Таким образом, сопутствующее движение мыслей, протекающее в том же направлении, которого требуют характер и ядро личности, трудным для понимания языком, но там, где его понимают, указывает, пусть и неявно, куда этот путь ведет. Насколько необходимой является ясность
нашего бодрствующего мышления и языка, подготавливающих наши поступки и действия, настолько же излишней она бывает во сне, который можно сравнить с дымом от
огня, показывающим только, куда ветер дует.
Однако, с другой стороны, дым может открыть нам, что где-то есть огонь. И кроме
того, опыт может научить нас определять по дыму, какие дрова горят. То, что остается в
пепле сновидений, - это пробудившиеся чувства и эмоции, соответствующие жизненному
стилю индивида.
Если разложить кажущееся непонятным сновидение на его составные части и показать сновидцу, что означает для него каждая отдельная часть, то при некотором старании
и проницательности возникнет ощущение, что за сновидением скрываются силы, стремящиеся в определенном направлении. Это направление проявляется и в остальной жизни
человека и определяется его личностным идеалом, теми проблемами и затруднениями,
которые были для него особенно чувствительными. В результате такого рассмотрения,
которое, пожалуй, можно назвать художественным, выявляется жизненная линия человека
или часть ее, мы начинаем видеть его бессознательный жизненный план, в соответствии с
которым он стремится справиться с адаптацией к жизни и своей неуверенностью. Мы видим также, какими обходными путями он идет, чтобы избежать поражений и сохранить
чувство уверенности в себе. И мы можем использовать сновидение, как и любое другое
душевное явление, как саму жизнь человека, для того чтобы сделать вывод о его отношении к миру и к другим людям. С помощью средств личного опыта и использования обманчивых символов в сновидении отображаются все переходные моменты предвосхищения, соответствующие заранее поставленной цели, соответствующей жизненному стилю
индивида.
Это приводит нас к дальнейшему пониманию поначалу малопонятных частностей в
построении сновидений. Сновидение редко дает такие картины, в которых бы всплывали
последние события, образы настоящего (это опять-таки обусловлено особым характером
сновидца). Для решения повисшего в воздухе вопроса используются, как правило, более
простые, более абстрактные, более детские символы, нередко напоминающие выразительные поэтические образы. Например, чреватое риском решение замещается предстоящим
школьным экзаменом, сильный противник - старшим братом, мысль о победе - полетом
ввысь, угроза - пропастью или падением. Аффекты, проявляющиеся в сновидении, всегда
представляют собой следствие подготовительной работы и предвосхищения, защиты от
реальной проблемы (Однако тенденциозно усиливаются благодаря обманчивому образу
сновидения, если того требует защита жизненного стиля). Простота сцен сновидения по
сравнению с запутанными жизненными ситуациями полностью соответствует попыткам
сновидящего, устранив приводящее в замешательство многообразие различных сил в
определенной ситуации, найти в ней выход, следуя своей руководящей линии по аналогии
с наиболее простыми отношениями (подобно не подготовившемуся к уроку ученику, который не знает, что ему говорить, отвечая о законе взаимодействия сил, когда учитель задает ему вопрос: "Что будет, если вас кто-нибудь толкнет?"). Если бы в этот момент в
комнату вошел посторонний, он бы посмотрел на задающего вопрос учителя с тем же
недоумением, с каким это делаем мы, когда нам рассказывают о своем сне.
Однако непонятность сновидения связана с изложенной ранее проблемой, когда мы
видели, что для защиты от определенных действий используется скрытое в бессознательном представление о будущем. Данное фундаментальное положение о человеческом
мышлении и поведении, согласно которому бессознательная руководящая линия вопло126
щает скрытый в бессознательном личностный идеал, я подробно излагал в своей книге "О
нервном характере". Этот личностный идеал и ведущая к нему руководящая линия содержат тот же самый материал (мысли и чувства), что и сновидение, и те процессы, которые
за ним скрываются. Внутренняя потребность, являющаяся причиной того, что душевный
материал остается в бессознательном, столь сильно давит на мысли, образы, слуховые и
зрительные восприятия во сне, что они, чтобы не подвергать опасности цельность личности, тоже остаются в бессознательном, или лучше сказать - непонятными. Вспомните,
например, о сновидении пациентки, боявшейся открытых пространств. То, к чему она, в
сущности, стремится в силу своего бессознательного личностного идеала, - это господство
над своим окружением. Если бы она поняла свои сны, ее честолюбивые помыслы и поступки должны были бы отступить перед критикой со стороны ее бодрствующего мышления. Но так как ее действительное стремление направлено к господству, сон должен быть
непонятным. Теперь становится очевидным, что если чрезмерные цели невротика удастся
переместить в его сознание и там их сгладить, то все формы нервозности перестанут быть
стойкими и начнется процесс выздоровления.
Теперь на примере выдержек из анализа сновидения одной пациентки, лечившейся
у меня по поводу раздражительности и мыслей о самоубийстве, я хочу показать, как осуществляется толкование снов самим пациентом. Особое внимание я хочу обратить на то,
что аналогии мыслей сновидения каждый раз проявляются в виде "как будто" (Файхингер
"Философия "как будто", Берлин, 1911. Теоретические взгляды автора в других областях
полностью совпадают с моими взглядами в нейропсихологии), с чего и начинает свой рассказ сновидица. Затруднительное положение пациентки заключалось в том, что она влюбилась в мужа своей сестры.
Сон про Наполеона (Наполеон, Иисус, Орлеанская дева, Дева Мария, а также царь,
отец, мать, брат и т. д. часто являются замещающими образами распаленной жажды превосходства и представляют собой направляющие, вызывающие аффект фигуры в душевной жизни невротика)
"Мне снилось, будто я нахожусь в танцевальном зале, на мне прелестное голубое
платье, я мило причесана и танцую с Наполеоном".
По этому поводу мне приходит в голову следующее.
Я возвысила своего зятя до Наполеона, ведь иначе и не стоило бы стараться отбивать у сестры мужа. (То есть ее невротическая сущность направлена вовсе даже не на мужа, а на то, чтобы возвыситься над сестрой.) Чтобы придать всей этой истории благопристойный характер, а также для того, чтобы не возбудить подозрения, будто к этому поступку меня побудила месть из-за того, что я опоздала, я вообразила себя принцессой Луизой, занимающей положение выше моей сестры, так что кажется вполне естественным,
что Наполеон решает разойтись со своей первой женой Жозефиной, чтобы взять в жены
равную ему по положению женщину.
Что касается имени Луиза, то я им давно уже пользовалась; один молодой человек
спросил однажды, как меня зовут, и моя коллега, зная, что имя Леопольдина мне не нравится, без обиняков сказала, что меня зовут Луизой.
Мне часто снится, что я принцесса (руководящая линия), и это проявление моего
колоссального честолюбия, которое все время заставляет меня во сне искать мост через
пропасть, отделяющую меня от аристократов. Кроме того, эта фантазия рассчитана на то,
чтобы при пробуждении еще болезненнее ощущать, что я выросла на чужбине, что я покинута и одинока; мрачные чувства, которые затем овладевают мною, приводят меня в
такое состояние, когда я становлюсь резкой и грубой со всеми людьми, имеющими счастье быть со мною связанными.
Методы аналитической психологии К.Г. Юнга13
13
http://www.terpsy.ru
127
Юнгианский анализ
Анализ был и остается основным методом практики аналитической психологии.
Понятно, что исходной методологической моделью для юнгианского анализа послужил
психоанализ 3. Фрейда. Однако в аналитической психологии этот метод получил несколько иное теоретическое обоснование и практическое выражение. Суммарно все эти отличия
выходят далеко за рамки простого смещения акцента, так что можно говорить о юнгианском анализе как о совершенно другом типе работы.
Очевидно, что большинство людей, обращающихся за психологической помощью,
ищут в анализе прежде всего облегчения своих страданий. Если люди предпочитают анализ другим методам психотерапии, то они, как правило, уже знакомы хотя бы в общих
чертах с идеями Фрейда или Юнга. Должно быть, они понимают, что если им не удается
справиться со своими проблемами волевыми сознательными усилиями, то существуют
глубинные бессознательные факторы, препятствующие этому. Обычно они также осознают, что если их проблема существует уже несколько лет и имеет долгую историю формирования, то не так-то легко решить ее за несколько сеансов и требуется долгая кропотливая работа с опытным специалистом. Можно предположить, что типичный «аналитический клиент» с самого начала имеет установку на долгосрочное сотрудничество. У него
есть достаточно самоуважения и самостоятельности, чтобы не полагаться на чудо или магическую силу извне, но верить, что с помощью аналитика ему удастся самому постепенно разобраться в своих проблемах и рано или поздно изменить свою жизнь.
Очень часто клиенты юнгианских аналитиков — это люди, имеющие за плечами
неудачный опыт психотерапии. Такие люди уже умеют относиться к себе психологически
и владеют психологическим языком и способны к рефлексии. Многих привлекает в анализе возможность свободно выражать себя. В отличие от краткосрочной терапии клиенту,
проходящему анализ, нет необходимости выполнять директивные указания терапевта и
перенимать прямо или косвенно его систему верований. Элемент насильственного, принудительного и болезненного, столь характерный для любых наших фантазий об обращении за медицинской помощью, здесь существенно меньше. Анализ начинается как обычные человеческие отношения и больше напоминает теплую дружескую беседу. В сущности, клиенту не нужно как-то специально «подстраиваться» под аналитика, В значительной степени он сам дирижирует процессом. Аналитик — это не тот человек, который
научит жить, спасет или вылечит. Прежде всего это близкий друг, с которым у клиента
есть личные отношения, в участии, внимании и доброте которого он стопроцентно уверен.
Клиент знает: «Аналитик всегда рядом, он думает обо мне, старается мне помочь, он всегда на моей стороне». В то же время условия соглашения с аналитиком позволяют клиенту в этих отношениях не зависеть от него так, чтобы это могло бы принести какой-либо
вред или причинить неудобство.
Власть и инициатива в руках клиента. Таким образом, анализ становится опытом
нетравматических и целительных близких взаимоотношений. Можно предположить, что
аналитической терапии ищут люди, испытывающие в жизни дефицит таких отношений.
Анализ есть сознательное и добровольное вовлечение в символическую игру. Его
задачей является создание нового интерсубъективного пространства — своего рода виртуальной реальности — в результате смешения субъективностей участников. Оно возникает
на границе между «я» и «ты», внешним и внутренним и служит ареной экспериментирования по синтезированию сознания и бессознательного, воображаемого и реального да и
всех мыслимых полярностей. По существу, это пространство является пространством
творческой жизни. Любое творчество основано на умении временно расставаться с рациональными, рассудочными, структурированными элементами себя, допускать хаос, путаницу и смешение, с тем чтобы через некоторое время возник, оформился новый порядок.
Анализ помогает жить творчески не только в отношении какого-то конкретного увлечения, но и по отношению к любым своим переживаниям и в особенности человеческим от128
ношениям. В конце концов, творчество и свобода определяют меру нашего счастья в жизни.
Поэтому в анализе клиент делегирует аналитику те части своей личности, которые
отвечают за сравнение, оценивание, контроль, организацию. Но он должен делать это
временно, не утрачивая, не теряя эти важнейшие функции, чтобы при необходимости
уметь взять их обратно. Для этого ему нужно довольно четко осознавать границы и понимать условность всей ситуации в целом. Например, клиент может относиться к аналитику
как хорошему специалисту в психологии, возможно, как к тому самому человеку, который
единственно ему нужен, понимая в то же время, что он не Бог и не гуру, а простой человек, такой же, как все, со своими недостатками и проблемами. Но он приходит к нему на
сеансы как к специалисту, а не как к случайному человеку с улицы. Только тогда анализ
будет работать.
Таким образом, успех анализа определяется тем, насколько пациент умеет быть пациентом. Только тогда он позволит и аналитику быть аналитиком. В этом состоит важнейшее условие анализа. Аналитик использует правила и устанавливает рамки, чтобы создать наиболее благоприятную ситуацию для лечения. Но последнее слово все-таки за самим клиентом, за его доброй волей и желанием сотрудничать. Поэтому очевидно, что анализ как метод психотерапии предназначен не для всех. Требуется определенная готовность со стороны пациента и сохранность функций его Эго. Можно добавить, что необходима также подходящая конфигурация бессознательного, так как аналитик и клиент
должны соответствовать друг другу, как ключ замку. Задача аналитической психологии —
раскрыть творческий потенциал любого переживания, помочь клиенту ассимилировать
его полезным для себя образом, индивидуировать его. Для этого нужно уметь рефлексировать другим способом, более похожим на древние практики медитации — углубленного
созерцания- размышления, оставляющего объект изучения таким, какой он есть, позволяя
ему играть всеми гранями, всеми оттенками значений. Конечно, для современного человека это очень не легко сделать. Мы привыкли относиться потребительски ко всему, в том
числе и к своему внутреннему миру. Нам хочется быстро извлечь какой-нибудь простой
утилитарный смысл: «Ага, это мой эдипов комплекс, теперь все ясно!» Но именно этот
отрыв от собственной внутренней жизни, игнорирование внутреннего мира и является с
точки зрения Юнга причиной дисгармоничности современного человека, его неврозов и
многих других проблем. Та рефлексия, которая действительно нужна как хлеб, должна
возвращать человека в дом его души, давать ощущение контакта с внутренней сакральной
вселенной психической жизни. Именно такой практикой и является юнгианский анализ, С
одной стороны, он является продолжением многих древних медитативных практик, веками поддерживавших психический баланс, а с другой стороны, он по форме прост и доступен современному человеку, склонному к размышлениям, анализу и использованию понятий.
Если вернуться к более простым примерам, давайте представим, что на прием к
психологу приходит человек, испытывающий трудности в семейной жизни. Очевидно, дело не в том, чтобы принять решение «мириться» или «разводиться*. Он ищет другой психологической перспективы в своей жизни и надеется измениться. Его решимость сознательно или бессознательно связана с нежеланием воспринимать свои проблемы буквально
и по крайней мере с потенциальной готовностью мыслить символически. Отталкиваясь от
своей проблемы, он с помощью аналитика входит в новое метафорическое пространство,
вступает в игру смыслов, в процессе которой рождается нечто новое и значимое для него
лично. Таким образом, анализ трансформирует низшее в высшее, материальное в духовное, коллективное в индивидуальное, бессознательное в сознательное. Конечно, для готовности к анализу нужен определенный уровень культурного развития и интеллигентности, но еще более важна эта способность воспринимать события символически, «как если
бы». Однако ошибочно считать анализ некой чисто интеллектуальной процедурой вроде
философских дискуссий. Объектом трансформации в анализе является наша психическая
129
жизнь — эмоции, чувства и аффекты. Возможно, начиная анализ, многие клиенты ищут
стабильности и определенности в своей жизни. Но этот соблазн никогда не оправдывается. На деле им предстоит встреча с целым океаном переживаний, насыщенным волнами
радости и боли, счастья и страданий. Психическая реальность есть иллюзорная реальность, в ней нет ничего конкретного, плотного, раз и навсегда данного, На практическом
уровне главными характерными чертами анализа являются рамки, отношения переноса и
контрпереноса и сама техника аналитической интерпретации. Именно эти три элемента,
необходимые для реального исцеления бессознательных конфликтов, отличают анализ от
любой краткосрочной терапии.
Метод свободных ассоциаций
Общей инструкцией в начале анализа является предложение расслабиться, войти в
полусонное состояние со свободно плавающим вниманием и говорить абсолютно все, что
приходит в голову. При этом акцент делается на том, чтобы проговаривать все возникающие мысли и чувства, даже если они кажутся несущественными, неприятными или глупыми, в том числе относящиеся к анализу и личности аналитика. Именно так в идеале
применяется основной метод — метод свободных ассоциаций. Фактически Фрейд и Юнг
были первыми психологами, исследовавшими этот феномен. Фрейд чисто эмпирически,
исходя из своих клинических наблюдений, Юнг строго научно, изобретя тест словесных
ассоциаций.
Метод основан на идее, что по-настоящему свободные ассоциации человека, сумевшего оставить рациональное мышление, вовсе не являются случайными и подчинены
четкой логике — логике аффекта. Однако во фрейдистской интерпретации такая цепочка
ассоциаций, если удастся преодолеть сопротивление, обязательно приводит к ядру психического конфликта — комплексу и раннему травматическому опыту, лежащему в основе
его формирования. Таким образом, предполагается, что все звенья этой цепи связаны и
чем дальше мы продвигаемся, тем ближе мы к выяснению сути. Поэтому Фрейд постулировал возможность прямых интерпретаций (если при любом начале ассоциирования все
равно приходишь к одному и тому же результату) и принципиальную допустимость самоанализа. Парадоксальность применения фрейдистского варианта этого метода состоит в
том, что, поскольку теоретически выведен единственный источник всех психических
конфликтов — эдипов комплекс, — то в свободном ассоциировании в общем-то нет
большой необходимости, во всяком случае его конкретное содержание не имеет значения.
Именно против этой догматической умозрительной схемы возражал Юнг. Он говорил, что
с таким же успехом вместо того, чтобы слушать клиента, можно было бы прочесть какоенибудь объявление да и любую строчку из газеты. Он обнаружил, что ассоциации подобны паутине или кругам, расходящимся на воде от брошенного камня. Они всегда вращаются вокруг аффективно заряженных образов и образуют психическую ткань, в которую
этот образ плотно вплетен. Ассоциации — это не средство вытащить на поверхность давно вытесненное. Будучи неразрывно связанными с центральными образами посредством
своих аффективных коннотативных аспектов значений, они образуют саму материю психического, сам способ жизни и функционирования нашей души. В сущности, каждый из
ключевых образов, стягивающий на себя пучок ассоциаций, имеет нечто универсальное,
присущее всем людям, то есть архетипическое. Поэтому иногда юнгианское применение
этого метода называют циркулярным, или круговым, ассоциированием в отличие от линейного ассоциирования в классическом психоанализе. В юнгианской практике важно
кружить возле образа, все нремя возвращаться к нему и предлагать новые ассоциации, пока не станет ясен его психологический смысл. Причем дело не в том, чтобы извлечь некую
идею по поводу этого образа, а в самом непосредственном переживании образа со всеми
прикрепленными к нему ассоциациями. Только тогда может родиться не умственное, сугубо рациональное понимание, а понимание психологическое, при котором объект познания не вытаскивается на поверхность и вырождается до чего-то более плоского, а исследуется in vivo в присущей ему среде, оставаясь живым. Линейное ассоциирование пред130
ставляет собой познание психической жизни в виде работы или соревнования, в которых
важен результат. И мы думаем, что каждый следующий шаг приближает нас к заветной
цели. Если же происходят задержки в пути, то обязательно кто-то в этом повинен. Классическое определение сопротивления связано именно с сопротивлением свободному ассоциированию. При циркулярном же ассоциировании мы можем охватить взглядом всю
перспективу и увидеть, что в некоторых точках мирового океана бушует шторм, а в других местах штиль и хорошая погода. Мы можем видеть колебания температуры и солености воды, не оценивая воду как правильную или неправильную. В зависимости от желания
клиента можно погрузиться в выбранном месте, почувствовать себя там, ощутить глубинные течения. Возможно, сегодня он еще не готов к плаванью в непогоду. Ему нужны время и некоторая тренировка. Важно лишь не терять из виду эти бурные воды. Но необходимости попасть именно туда нет, потому что океан един, можно достичь дна с любой
точки. Таким образом, хотя метод свободных ассоциаций одинаково используется в психоанализе и юнгианском анализе, в него вкладывается разный смысл, и если первый делает акцент на слове «ассоциация», то второй, скорее, на слове «свободная». Надо помнить,
что задача этого метода — не в том, чтобы «вывести клиента на чистую воду», а в организации свободного доступа к бессознательному содержанию. Такой подход требует от аналитика отказа от собственных моноидей, которые могут вести процесс ассоциирования и в
результате обеднять образ. Существует соблазн привести клиента к тем же ассоциациям,
которые возникли у аналитика.
Суть этого метода — контакт с бессознательным — должна воплощаться в самой
свободной, метафорической, исполненной фантазиями атмосфере анализа. Если такая атмосфера не образовалась, то любые четкие инструкции не дадут нужного эффекта. Приведем пример. В одном из сновидений клиентка рожает почерневшую от времени доску в
виде рыбы, на которой стоит знак, что это девочка. Ассоциации клиентки в основном касались неприятных ощущений, связанных с ее женственностью. Ассоциации у аналитика
— с почерневшими досками как иконами и с рыбой как символом Христа. Однако высказывание этих идей аналитиком или его попытка привести ассоциации клиентки к духовному измерению могли быть вызваны неосознанным желанием отстраниться от ее болезненных переживаний, связанных с принятием своей женственности. Позднее аналитик
вспомнил образ, объединяющий оба направления ассоциаций, — образ черной богоматери. Желание аналитика направить ассоциации в свое русло имеет смысл рассматривать с
точки зрения контрпереноса.
В данном случае аналитик возвышает, идеализирует клиентку, что подтвердилось
дальнейшим ходом анализа, но это идеализирующее отражение может быть необходимым
для принятия ею собственной женственности. Конечно, циркулярное ассоциирование не
останавливается на двух доминирующих направлениях ассоциаций. Здесь оно может привлечь наше внимание к отношениям клиентки с дочерью, ее внутренним ребенком, и тем,
что рождается в анализе, к тому, насколько она чувствует себя черной рыбой в темных
водах бессознательного, к ее рисункам в черном цвете (почерневшим от времени) и т. д.
Но такая работа не может быть выполнена за один аналитический сеанс. Весь длительный
аналитический процесс можно рассматривать как циркулярное ассоциирование, когда
вновь возникающие образы постоянно играют с предыдущими, порождая новые значения.
Так, в инициальном сновидении, которое мы будем обсуждать ниже, рождение рыбыдоски «оживляет» море и одновременно придает другие значения следующему за этим сну
о рыбе в чистой колодезной воде.
Интерпретация
Любой психологический анализ предполагает умение строить умозаключения, интерпретировать. Это всегда вербальный и сознательный акт, нацеленный на осознание ранее бессознательного материала. Можно предположить, что аналитику нужно быть весьма
наблюдательным, иметь развитую речь и достаточные интеллектуальные способности.
Однако интерпретация не является чисто интеллектуальной процедурой. Даже блестяще
131
сформулированная и точная интерпретация, если она высказана несвоевременно и не принята клиентом, является совершенно бесполезной. Поэтому юнгианские аналитики в целом редко обращались к методологии интерпретации, делая акцент на спонтанности и
больше полагаясь на интуицию. Все же можно выделить несколько характерных моментов юнгианского взгляда на этот вопрос.
Прежде всего, история показала, что бессмысленно верить в целительную силу инсайта, на которую уповал Фрейд. Он считал, что инсайт расчищает дорогу здоровью от
завалов бессознательного. Опыт поведенческой терапии показал, что возможны позитивные поведенческие изменения без всяких инсайтов. И часто инсайты не ведут к необходимым поведенческим изменениям. Простого вербального акта аналитика, даже весьма
искушенного в психоаналитической теории, недостаточно, чтобы помочь клиенту интегрировать чувства и разум. Не принятая интерпретация скорее будет усиливать их расщепление и работать на руку сопротивлениям. Поэтому прежде всего она должна быть
«эмоциональной» — неразрывно связанной с общей атмосферой анализа. Интерпретация
свидетельствует о том, что аналитик присутствует, слушает, старается помочь. Она дает
поддержку клиенту, показывая, что в его переживаниях нет ничего неразумного, глупого
или плохого, что они в принципе понятны и интересны другим людям. Психоаналитик
Кохут считал, что она является инструментом интернализации эмпатического понимания
аналитика. Именно эмоциональное содержание, а не само слово приводит ее в действие.
Ведь интерпретация воспринимается как мнение аналитика о клиенте лично. Поскольку
аналитик — особенный человек, чье мнение небезразлично, значимый другой, то каждому
его слову придается большой вес. Здесь не должно быть спешки и навязывания. Интерпретация не должна казаться чем-то чужеродным и лишним. Ее задача — установить стабильное позитивное отношение и породить надежду на исцеление. Так что рациональный,
«солярный» элемент следует уравновесить «лунным», чтобы Эрос и Логос работали в паре.
Винникотт уподоблял интерпретацию переходному объекту. Переходный объект
функционирует в качестве посредника между внешней и внутренней реальностью. Он необходим для психического развития любого человека не только в качестве временного заместителя первичного объекта, но как основной инструмент творческого освоения мира.
Его главное свойство состоит в том, что он одновременно дан ребенку извне и как бы
придуман, изобретен им самим. Ребенок находит его как раз в тот момент, когда готов перенести на него свои фантазии, чувства и потребности. Успешная интерпретация обладает
тем же качеством синхронности. Она появляется в тот момент, когда уже почти осознана
клиентом, близка к порогу его сознания. И она произносится так, чтобы клиент пережил
ее как свое собственное открытие, как свое откровение. Опасно, когда к ней относятся как
к своего рода герменевтическому упражнению, и пациент только убеждается, насколько
проницателен аналитик или насколько он всезнающ и мудр. Интерпретация должна
оставлять место для творческой активности самого клиента и внушать ему уверенность в
своих силах. Лишь тогда она будет стимулировать, а не блокировать его фантазию и способствовать развитию символического отношения к миру. Поэтому обязательными знаками успешной интерпретации является оживление клиента и появление нового значимого
материала.
Очень ценным является совет Юнга избегать чрезмерной концептуализации и оставаться как можно ближе к самому интерпретируемому образу. Образы сами просят понимания и истолкования. Каждый образ окружен сетью значений и смыслов. Искусная интерпретация раскрывала бы этот психологический контекст каждого образа, каждого переживания, не подменяя его концепциями и абстрактными понятиями. Только при этом
условии будет происходить продуктивный диалог сознания и бессознательного и удастся
избежать подавления связанной с фантазией активности души. Ведь именно подавление
образов, с юнгианской точки зрения, — главная причина многих психических расстройств. Конечно, в психологии, как и в других науках, мы не можем обойтись без аб132
страктного мышления и структурной четкости изложения идей, но в реальном лечении
гораздо большую роль играет эмоциональный, образный контекст происходящего. Так что
всегда лучше действовать осторожно и придерживать свои гипотезы до того момента, когда клиент будет готов их воспринять или когда его переживания сами не обнаружат
скрытый в них смысл и не объяснятся сами собой, например благодаря тому, что клиент
скажет позже. Кроме того, аналитику нужно пытаться разговаривать с клиентом на его
языке и формулировать интерпретации, совместимые с его мировоззрением. В анализе нет
задачи «переделать» другого человека или дать ему образец «правильного» способа жизни
и мышления. Психологическая мифология ни чуть не лучше любой другой, поэтому не за
чем навязывать ее клиенту. Юнгианский подход к интерпретации состоит том, что она
должна помочь клиенту уловить свои образы, чувства и фантазии, в некотором смысле
помочь ему довериться им и позволить им расшириться, чтобы они обогатили его сознательную жизнь.
В некоторых случаях необходимо осознанно «жертвовать» интерпретацией. Причина в том, что для ее «переваривания» требуются достаточно стабильные и сохранные
функции Эго. Но для достижения этого условия нужен значительный прогресс в лечении
и иногда много времени. До той поры аналитику приходится действовать осмотрительно и
просто «воплощать» образ, в проекции которого на другого человека клиент нуждается.
Сами отношения с аналитиком тогда возьмут на себя функции интерпретации. Конечно,
не следует думать, что аналитик только интерпретирует. Его задача не сводится только к
выдаче разъясняющих заключений. Кроме того, есть много других видов его вербальной
активности. Несколько сеансов, на которых он задал всего пару вопросов, могут быть
продуктивнее сеанса с неудачной, несвоевременной интерпретацией. Большинство его
вмешательств направлено на поддержание диалога и создание фона, на котором могут
раскрываться переживания клиента. А в аффективно заряженные моменты сеанса перед
аналитиком стоит задача сохранения и удерживания, требующая специальных навыков.
Но в каком-то смысле даже обычные вопросы, реплики и «гм» или «ага» содержат элемент интерпретации. Поэтому иногда аналитики делят интерпретации на поверхностные и
мутационные. В первом случае мы фактически имеем дело с акцентированным переформулированием слов клиента или с комментарием, констатирующим очевидное, но упущенное им смысловое содержание. Такие действия аналитика носят не глубокий характер
и больше служат поддержанию направления и темпа процесса лечения в целом. Во втором
случае в результате интерпретации происходят важные сдвиги. Иногда достаточно легкого, но приложенного в правильном месте усилия, чтобы наконец сдвинуть с места тяжелый груз. Мутационные интерпретации отмечают поворотные точки анализа.
Содержанием полной интерпретации является описание доминирующего комплекса, сопротивления и системы защит, удерживающих этот комплекс в бессознательном.
Она должна охватывать три времени: прошлое, настоящее и будущее. Прошлое — это генетический аспект, позволяющий установить, в силу каких причин у клиента сформировался этот комплекс, какие факторы внесли в него вклад и почему возникла необходимость вытеснять и подавлять эти содержания, чувства и аффекты. Уровень настоящего —
это проявления этого комплекса в теперешней жизни, трудности в межличностных отношениях и конкретные эмоциональные проблемы. Сюда также относятся проявления комплекса «здесь и теперь» в ситуации переноса-контрпереноса. Аспект будущего связан с
прогнозами и проспективными элементами внутри комплекса — содержащимися в нем
возможностями и потенциалами развития, которые предстоит привнести в сознание. Сопротивление и систему защит также следует раскрывать на этих трех уровнях. При этом
нет задачи преодолеть или уничтожить эти защиты. Они являются частью нашего здорового психического функционирования. Никто не может без них обойтись. Поэтому желательно их интерпретировать только тогда, когда клиент не останется в результате слишком уязвимым. Наконец, комплекс и система защит имеют как личное содержание, так и
архетипическое ядро.
133
В силу этого комплекс должен затрагивать и аналитика. Поэтому в качестве критериев успешной интерпретации в юнгианской литературе называется ее аффективный характер. Корни аффекта должны лежать в бессознательном аналитика. Именно из-за бессознательного эмоционального вовлечения рождается то качество глубины, которое и создает действенность интерпретации. Толкование не может идти только от ума. Высказанное
нейтральным, безучастным тоном, оно вряд ли затронет клиента. Переживания клиента
должны стать лично значимыми для аналитика, резонировать с чем-то внутри него. Глубокая интерпретация — это всегда такое же важное событие для аналитика, как и для клиента; поэтому его слова сопровождает тот эмоциональный заряд, который как раз нужен
для «энергетического усиления» поля анализа. И универсальный, архетипический характер материала, безусловно, вносит вклад в это усиление.
К завершенной интерпретации можно прийти лишь постепенно — потребуется
долгий период анализа. И очень часто аналитик способен на нее, лишь выйдя из-под огня
переноса и контрпереноса, размышляя о клиенте ретроспективно во время перерыва в
анализе. Понятно, что полное описание только какого-нибудь одного комплекса заняло бы
целую монографию и потребовало бы значительных усилий. Можно понять, почему аналитику нужно так много лет подготовки и почему существует такое обилие юнгианской
литературы. Но на практике такая окончательная интерпретация в полном объеме, конечно, является идеализацией и не нужна ни клиенту, ни терапевту. Скорее, цель подготовки
аналитика — развить чувствительность к метафорическим пространствам, окружающим
разные комплексы. При этом в силу типологии и личной истории каждый аналитик неизбежно будет лучше замечать в клиентах то, что близко ему самому. Одни терапевты питают особую любовь к объяснениям в терминах «инцеста и эдипова комплекса», другие —
в терминах «героического сценария и материнского комплекса», третьи предпочитают исследовать полярность архетипов пуэра (вечного юноши) и сенекса (старика). Такие различия совершенно естественны и в юнгианской психологии даже приветствуются как отражение плюралистического взгляда на мир. Важно только, чтобы эти объяснения были
близки языку самого клиента и обладали способностью действительно что-то менять в его
душе. Пациент не должен принимать их только из-за тенденции к уступчивости или исключительно внешним образом, выращивая что-то вроде аналитической персоны. В анализе нет задачи сделать из пациента психолога и загрузить его всякими психологическими
теориями. Знание и понимание — разные вещи. Обилие познаний и всяких сведений не
делает человека счастливым и не избавляет его от симптомов. Наши реальные проблемы
носят эмоциональный характер. И наше самопознание есть живой процесс психической
трансформации. Поэтому на практике гораздо полезнее передавать образные и символические контексты комплекса и избегать употребления специальных терминов. Работу интерпретации можно сравнить с майевтикой, сократовским искусством духовного родовспоможения. Она является средством поддерживать диалектическое напряжение, чтобы
родилось что-то новое. Ее можно сравнить также с шаманскими практиками. Шаман отправлялся в путешествие в верхний или нижний мир, чтобы найти и освободить плененную духами болезни часть души пациента. Эффективная интерпретация также предполагает проникновение в тонкий мир, населенный комплексами и архетипическими персонажами, чтобы вернуть назад отколовшиеся части души. Поэтому интерпретация переживается как магический ритуал, как психическое событие, привносящее нечто ценное в нашу
жизнь, оживляющее, обогащающее ее, а также компенсирующее что-то старое и мешающее.
Для мастерского владения этим инструментом необходимо различать виды интерпретаций и знать их возможности и ограничения. Можно выделить по крайней мере три
пары противоположных видов:
1) интерпретация на объективном и субъективном уровне;
2) редуктивные и проспективные интерпретации;
3) интерпретации переноса и контрпереноса.
134
В отношении первого пункта начинающим аналитикам рекомендуется использовать субъективные интерпретации только после объективных. Последние относятся больше к внешним и очевидным аспектам в жизни клиента. Субъективный же уровень адресуется к интрапсихической реальности клиента, особенностям его внутреннего мира. То есть
в первом случае мы рассматриваем проблему как нечто интроецируемое, а во втором —
как проецируемое изнутри на внешний мир. Часто в психоанализе и психотерапии признают только интерпретации на объективном уровне. Мы привыкли считать проблемы
клиента, например, последствиями травматических эпизодов его жизни, результатом воспитания в детстве или отношений с близкими людьми. И мы пытаемся помочь ему разобраться в сложившейся ситуации, предполагая ее реальность и актуальность для клиента в
том виде, в каком он ее излагает. Огромной заслугой юнгианской психологии является
демонстрация того, что эти описания, в сущности, относятся к тому воображаемому миру
внутри клиента, в котором и протекает его психическая жизнь. Психика не только формируется факторами окружающей среды, но и развивается из своих собственных источников, обладая определенной автономией и способностью к саморегуляции. Поэтому,
например, недоброжелатели клиента отражают его собственные теневые проекции, а
партнеры по браку — проекции Анимы или Анимуса. Выбор последовательности интерпретаций продиктован тем, что клиенту в начале необходимо увидеть ситуацию более
объективно, такой, какова она есть на самом деле, ослабив свои аффективные искажения.
Иначе может возникнуть опасность «затуманивания», ухода от реальной ситуации в мир
фантазий, которые имеют только слабую связь с конкретными жизненными задачами и не
способствуют облегчению страданий. В практике Юнга, однако, бьи.; > много примеров
субъективных интерпретаций, даваемых с ходу. Для некоторых людей, погруженных в
насыщенную внутреннюю жизнь, они могут быть полезнее рассуждений о возможных
объективных обстоятельствах их внешней ситуации. С другой стороны, если принимать в
расчет принцип компенсации, то интерпретация на объективном уровне дополняла бы и
корректировала доминирующую установку таких людей. Очевидно, в этом вопросе полезна гибкость и ориентация на то, в каком направлении идут ассоциации самого клиента.
Говоря об интерпретациях второго типа, можно использовать сравнение с деревом. Редуктивные интерпретации подобны его корням в земле, а проспективные тем плодам, которые оно должно принести, или его предназначению в целом. Опять же в начале лучше давать редуктивные интерпретации. Например, работая с семейными проблемами клиента,
можно выяснить его стремление к власти, страх зависимости и даже проследить его теперешнюю ситуацию и найти ее истоки в нарушенных детско-родительских отношениях в
его личном прошлом. После ясного и исчерпывающего разбора всех этих редуктивных
моментов можно обратить его внимание на то, что, возможно, он учится устанавливать
отношения с противоположным полом, ищет для себя адекватную модель мужественности и стремится к подлинной близости. Игнорирование этой второй проспективной части
делало бы картину слишком мрачной и могло бы превратиться в одностороннее и примитивное патологизирование клиента. Наше восприятие других людей часто имеет это профессиональное искажение. Психологу и особенно психиатру очень легко поставить диагноз и увидеть в поведении пациента всевозможные психические отклонения. Мы можем
стать пленниками архетипической ситуации лечения. Частично эти образы индуцированы
бессознательным пациента, чтобы пробудить эмпатию и сострадание терапевта, но частично они приходят из собственного бессознательного аналитика, являясь компонентами
его персоны или тени. Они могут мешать лечению, вызывая искусственную инфантилизацию и патологизацию клиента, препятствуя выходу на сцену образов его здоровья и целостности. Исторически именно этот отказ смотреть на человеческую душу через призму
болезни привело к расхождению Юнга и Фрейда, а впоследствии к рождению всего гуманистического крыла психологии. Вопрос проспективной интерпретации не сводится к
техническому трюку. Она зависит от нашей способности видеть лучшее в клиенте и вообще верить в людей. Кроме того, с юнгианской точки зрения это еще и вопрос понима135
ния двоякой природы бессознательного — оно и злой демон, доставляющий хлопоты, и
ангел, приносящий спасение. Все же с проспективной интерпретацией не следует торопиться, так как есть риск поощрять тем самым избегание темных и неприятных сторон.
Возрождения не может произойти без смерти. Важно просто никогда не терять из виду
этот другой, направленный на будущее аспект анализа. По поводу третьего типа интерпретаций нужно вспомнить идею Мелани Кляйн, что отношения переноса присутствуют
уже с первых минут анализа. Психоаналитики школы объектных отношений фокусируются именно на интерпретациях переноса и считают уместным делать их чуть ли не с первых
минут терапии. Не отрицая важности проекций при переносе, юнгианские аналитики, как
правило, стремятся быть ближе к самому содержанию бессознательного материала. Иначе
есть опасность сводить все происходящее в анализе исключительно к взаимоотношениям
с аналитиком. Навязчивая интерпретация переноса может провоцировать тревогу и только
мешать процессу исцеления. Конечно, все, что произносится в присутствии аналитика,
имеет к нему некоторое отношение. Но сновидения и фантазии сами по себе могут представлять ценность для клиента. Символическое богатство их значений не сводится только
к бессознательной картине отношений переноса. И, разумеется, было бы странным во
всем разнообразии реакций, связанных с переносом, видеть только отражение отношений
матери и младенца в первые месяцы жизни. В такой редукции нет принципиальной ошибки. Но надо осознавать, что это всего лишь одна из метафор, описывающих аналитические
отношения. Как и в любых человеческих отношениях, в них потенциально проявляются
все паттерны межличностного общения. Фактически все сказки, мифы и литературные
произведения посвящены человеческим взаимоотношениям. Интерпретация переноса
должна устанавливать смысловые связи между ситуацией в анализе и этим более широким метафорическим контекстом, незримо включенным в происходящее, и исследовать
его влияние. Более четкие указания на перенос связаны с образом аналитика в снах клиента или с прямыми высказываниями об аналитике. Но и в этом случае полезны осторожность и гибкость, потому что эти сигналы могут относиться не только к проекциям личного содержания, но и к активизировавшимся архетипическим персонажам или к образу
внутреннего целителя клиента. Что касается интерпретаций аналитиком своих вызванных
контрпереносом чувств, фантазий и сновидений, то они делаются им в самоанализе или на
встречах с супервизором, чтобы в первую очередь лучше понять клиента и извлечь денную информацию о неосознаваемых процессах в анализе. У Юнга был случай, когда он
непосредственно рассказал клиентке свой сон про нее и истолковал его так, что она поняла про себя нечто ценное. Конечно, такое поведение — скорее исключение, чем правило
для аналитика. Он не должен занимать время клиентов рассказами о своих переживаниях,
так сказать, «перетягивая одеяло на себя». Но сигналы контрпереноса, как будет показано
в следующем разделе, играют важную роль в юнгианской психотерапии.
Этапы анализа
Юнг предлагал линейную модель психотерапевтического процесса. В качестве
первой стадии он выделял исповедание, признание, или катарсис. Эта процедура более
или менее аналогична известным религиозным практикам. Любое душевное движение
начинается с попытки избавиться от ложного и открыться истинному. Вторую стадию —
прояснение причин — он связывал с фрейдовским психоанализом. На этом этапе человек
должен освободиться от «неадекватных детских притязаний», «инфантильного потакания
себе» и «ретрогрессивной тоски по раю». Третья стадия — обучение и воспитание —
близка к адлерианской терапии. Она направлена на лучшую адаптацию к повседневной
реальности. Наконец, четвертый этап — психическую трансформацию, объект своего
главного интереса — Юнг противопоставлял трем предыдущим. Однако очевидно, что
совершенно невозможно представить реальную терапию как последовательную смену
стадий. Поэтому многие аналитики предлагали свои структурные метафоры для лучшего
понимания динамики аналитических отношений.
136
Один из самых простых образов — это спиральный процесс, имеющий тенденцию
то к расширению, то к сужению. Партнеры находятся на противоположных концах и периодически меняются местами подобно тому, как по неумолимому закону энантиодромии, о котором много писал Юнг, психические противоположности имеют тенденцию переходить одна в другую. Так происходит диалог двух личностей, воплощающий диалог
сознания и бессознательного, их обмен энергией. Аналитик поддерживает скорость и баланс движения так, чтобы пациент получал позитивный опыт совмещения дистанции и
близости в межличностных отношениях, совмещения эмоциональных реакций и интеллектуального понимания. Хендерсон разработал свою модель анализа, рассматривая его
как воспроизведение древнего ритуала инициации. Инициация переключает психическую
энергию, позволяет символически прожить смерть прежней идентичности и возрождение
в новом обличий. Инициируемый освобождается от прежней бессознательной целостности и власти родительских архетипов и обретает независимость и новую, более сознательную, зрелую целостность. Кроме того, это ритуальное действо соединяет внешние и внутренние изменения, обычно приводя к изменению социального статуса и вхождению в
жизнь группы или общества. Она имеет цивилизующую или одухотворяющую направленность, несмотря на порой насильственный характер ритуалов, необходимых для того, чтобы запустить процесс в действие. Хендеросон опирался на идеи Юнга, который, считал,
что трансформация бессознательного, возникающая в анализе, делает естественной аналогию с религиозными церемониями инициации. Тем не менее эти церемонии в принципе
отличаются от природного процесса тем, что ускоряют естественный ход развития и заменяют спонтанное возникновение символов сознательно подобранным набором символов,
предписанных традицией. Единственным «процессом инициации», который живет и практикуется сейчас на Западе, является анализ бессознательного, используемый врачом в терапевтических целях.
Ориентация на проживание паттерна инициации вносит изменения в позицию терапевта и модель анализа. Аналитик выступает в роли священнослужителя, мистагога, гида в ритуале посвящения. Он отвечает за успешное прохождение каждой стадии и проталкивает ведомого на следующий этап. Он должен быть готов взять на себя проецируемые
образы как того состояния, к которому стремится инициируемый, так и тех качеств, от которых он хотел бы избавиться. Используя в качестве метафоры верования американских
индейцев, Хендерсон предлагал четырехчастную схему аналитического процесса. Первая
ступень связана с образом трикстера, обманщика или плута. Этот архетип хорошо исследован Юнгом в работе «Психология образа трикстера». Этот персонаж подобен беззаботному шаловливому ребенку, живущему своими инстинктивными импульсами. Он не
обременен ответственностью и легко нарушает все законы и правила. Поэтому он всегда
несет, по крайней мере потенциальную, возможность выхода за прежние рамки, рекомбинации психических противоположностей и преобразования бессмысленного в осмысленное. Солнце сознания должно временно уступить место тьме бессознательного. Этот этап
означает недифференцированное психическое состояние, необходимое для начала анализа. Пациент испытывает к аналитику смешанные чувства, так что последний сам играет
для него роль своего рода трикстера, соблазняя и мистифицируя его продолжать анализ.
Терапевт должен понравиться клиенту, помимо или даже вопреки сознательным соображениям. Это является первым условием образования в будущем дееспособного рабочего
альянса.
На второй ступени, связанной с образом культурного преобразователя, цивилизатора, а иногда покровителя и спасителя, появляется идеальная родительская фигура, воплощающая источник благосостояния в жизни. Здесь происходит обращение к природному и материальному аспекту жизни, символический возврат к матери, отмечающий необходимую регрессию Эго в переходном состоянии. Воплощая это материнское начало, терапевт должен демонстрировать эмпатию, эмоциональную поддержку и безусловное принятие клиента. Третий этап поднимает образ героя, утверждающего себя в сражениях и
137
испытаниях. Инициируемый вновь поворачивается к мужским качествам и идеалам, пробует силы. У пациента могут появиться темы соперничества и конкуренции. Говоря о
психотерапии юношей, в которой особенно сильно проявляется мотив инициации, Хендерсон отмечал, что нельзя полагаться на их способность увидеть и понять свои проблемы. Бессмысленно обсуждать с ними перенос и сопротивление или добиваться инсайтов,
вытекающих из терапевтических вмешательств. В начале нужно «баюкать и лелеять» пациента и только значительно позже — интерпретировать и критиковать. Терапевту нужно
дать ему почувствовать свою заботу достаточно долго, чтобы потом тот сумел принять
критику — личную и болезненную — как необходимое инициирующее испытание. Наконец, после этого терапевт может убедить пациента в его скрытой способности реализовать
себя как личность. Эти взгляды оспаривались другими юнгианскими аналитиками, которые считали, что Хендерсон недооценивает степень независимости и индивидуации, а
также силу Эго, достигаемые уже в младенчестве и раннем детстве. Они утверждали на
основании своего клинического опыта, что юноша готов не только увидеть свои нездоровые моменты, но также использовать интерпретацию переноса и сопротивления и вполне
способен успешно завершить терапию без подталкиваний. Они расценивали элемент инициации при анализе как значительно более спонтанный и непредсказуемый и отрицали
необходимость управлять им. Тем не менее терапевтические отношения, как и любые реальные человеческие отношения, имеют так много вариантов развития и всевозможных
нюансов, что наблюдения Хендерсона продолжают оставаться актуальными для многих
случаев. Может быть, их главная ценность заключается как раз в возможности взглянуть
на происходящее в культурно-исторической и символической перспективе. Его работы
следуют традиционалистской направленности, присущей трудам Юнга и Мирче Илиаде,
его близкого друга и сподвижника, внесшего большой вклад в сравнительное религиоведение и понимание символов. Древние символы, хранимые традициями сквозь столетия,
являются почвой или корнями, питающими коллективную душу человечества. Чувство
принадлежности духовной истории человечества, чувство связи с домом своей души выражает важнейшую потребность, во многом фрустрированную в наше время, когда человек переживает себя одиноким и выброшенным в мир. Только воссоединение с этой духовной сердцевиной способно принести подлинное исцеление — обретение целостности,
соединение в человеке уникального и универсального. Четвертый этап связан с ритуалом
виденья, в процессе которого человек, прошедший через смирение и жертву, прямо переживает опыт нуминозного, откровение духовной реальности, оставляющее глубокий след
в душе. В этот загадочный миг между умиранием прежней идентичности и рождением в
новом качестве человек непосредственно соприкасается с вечностью. Это ключевое переживание знаменует завершение внутренней трансформации . «. . .В терапевтическом переносе. . . пациенты стремились последовательно воспроизвести стадии развития в важных направлениях, как будто они пересматривали и восстанавливали вред, нанесенный
неправильным воспитанием или обучением на ранних стадиях... Они регрессировали, —
пишет Хендерсон, — на более ранний уровень, когда первичный образ Самости, повидимому, предшествовал всем воспоминаниям прошлого и выражал внутреннее ощущение единства...» (Хендерсон, 1997, с. 1 16).
Активное воображение
Термин «активное воображение» был введен Юнгом, чтобы отличить его от обычных грез и фантазий, являющихся примерами пассивного воображения, в котором образы
переживаются нами без участия Эго и поэтому не запоминаются и ничего не меняют в реальной жизненной ситуации. Юнг предложил несколько особых причин для введения активного воображения в терапию:
1) бессознательное переполнено фантазиями, и есть необходимость внести в них
какой-то порядок, их структурировать;
2) очень много снов, и есть опасность в них утонуть;
3) слишком мало снов или они не запоминаются;
138
4) человек чувствует на себе непонятное влияние извне (что-то вроде «сглаза» или
рока);
5) человек «зацикливается», попадает в одну и ту же ситуацию снова и снова;
6) нарушена адаптация к жизни, и воображение для него может стать вспомогательным пространством для подготовки к тем трудностям, с которыми он пока не справляется.
Саму процедуру активного воображения следует отличать от многочисленных техник имагинативной терапии. Юнг говорил об активном воображении как о погружении,
проводимом в одиночестве и требующем концентрации всей душевной энергии на внутренней жизни. Поэтому этот метод он предлагал пациентам как «домашнее задание». Некоторые юнгианские аналитики вводят элементы этой техники в свою работу с детьми или
с группами. Применение же их в индивидуальном анализе не так распространено. Большинство терапевтов понимают, что предлагать директивные инструкции по активному
воображению на самих сеансах противоречит духу анализа и может восприниматься как
навязывание и уход от обсуждения более актуального материала. Однако иногда активное
воображение получается как бы само собой, когда пациент спонтанно развивает свои фантазии. И если они несут важную смысловую нагрузку для него и не являются выражением
защит или сопротивлений, то имеются все основания их поддержать и помочь ему быть в
контакте со всплывающим бессознательным материалом. Но в любом случае аналитик не
предлагает исходного образа и не направляет процесс по своему усмотрению. Ведь активное воображение сродни художественному творчеству, а подлинное творчество — дело
очень индивидуальное и самоценное и не может осуществляться «на заказ» или под принуждением.
Ученица Юнга Мария-Луиза фон Франц выделила четыре стадии активного воображения:
1) пустой Эго-разум, или очищение поля сознания;
2) позволение бессознательному заполнить вакуум;
3) добавление элемента этического отношения;
4) интеграция воображения в повседневную жизнь.
Самое трудное при овладении этим методом — избавиться от критического мышления и предотвратить сползание к рациональному отбору образов. Только тогда нечто
может совершенно спонтанно прийти из бессознательного. Надо позволить образам жить
собственной жизнью и развиваться по своей логике. В отношении второго пункта есть подробные советы самого Юнга:
1) созерцайте и внимательно наблюдайте, как картина меняется, и не спешите;
2) не пытайтесь вмешиваться;
3) избегайте перескакивать с темы на тему;
4) анализируйте таким образом ваше бессознательное, но также дайте возможность
бессознательному анализироваться самому и создавайте этим единство сознательного и
бессознательного. Как правило, возникает драматическое развитие сюжета. Образы становятся ярче и переживаются нами почти как реальная жизнь (конечно, при сохранении контроля и осознания). Возникает новый опыт позитивного, обогащающего сотрудничества
Эго и бессознательного. Сеансы активного воображения можно зарисовывать, записывать
и при желании обсуждать позже с аналитиком. Но нужно помнить, что это делается исключительно для себя, а не для аналитика. Это не то же самое, что необходимость вынести произведение искусства на суд публики, чтобы получить признание. Некоторые образы требуют того, чтобы их держали в секрете как самое сокровенное. И если ими делятся,
то, скорее, в качестве знака глубокого доверия. Поэтому особой необходимости интерпретировать эти образы нет, если только толкование не является логическим продолжением и
завершением сюжета. И ни в коем случае к ним нельзя относиться как к психодиагностическим проективным методикам. Для клиента важен сам непосредственный опыт сотрудничества с образами, потому что образы — это психика, это истинная жизнь души.
139
Анализ сновидений
В традиции лечения души сновидениям всегда уделялось большое внимание. Классическим примером являются храмы Асклепия, в которых больной мог увидеть исцеляющие сны. В основе психотерапии Юнга лежит его вера в исцеляющие возможности психики, поэтому в сновидении мы можем увидеть скрытые движения души, следуя которым
удается помочь клиенту как в разрешении его текущих проблем, так и в индивидуации.
Начиная работать со сновидениями, Юнг предлагал забыть все наши теории, чтобы избежать редукционизма, не только фрейдистского, но и любого другого. Он считал, что даже
если кто-либо обладает большим опытом в данной области, то ему все же необходимо —
всегда и неизменно — перед каждым сновидением признаться самому себе в своем полном неведении и настраиваться на нечто совершенно неожиданное, отвергнув все предвзятые мнения. Каждое сновидение, каждый его образ является самостоятельным символом, нуждающимся в глубокой рефлексии. В этом отличие от подхода Фрейда. Юнг считал, что Фрейд использует символы сновидения как знаки уже известного, то есть зашифрованные знаки желаний, вытесненных в бессознательное. (Э. Самуэльс, отмечая, что современный психоанализ далеко отошел от идей Фрейда об обманном характере сновидений, ссылается на Райкрофта, который в своей книге «Невинность сновидений» утверждает, что символизация — это естественная общая способность сознания, а не метод сокрытия неприемлемых желаний.) В сложной символике сновидения или серии сновидений
Юнг предлагал увидеть собственную лечебную линию психики.
Рассмотрим первое сновидение в анализе клиентки К., 40 лет, жаловавшейся на депрессивные состояния. Я стою в комнате. К самому подоконнику подступает море, но это
непрозрачная вода. Она мутная и белая, как состоящая из белка. Пол в комнате наклонный, и меня начинает тянуть к окну, за которым море. Я хватаюсь за железную кровать,
чтобы удержаться, но это не помогает. Заходит женщина и закрывает окно. Опасность
пропадает. Потом я оказываюсь на улице с человеком в черном. Я захожу в магазин и вижу духи. Они из того же белка, что и море. В сопроводительной бумаге объясняется, что
это очень целебные духи, так как изготовлены из костей, которые долго гнили в болоте. Я
хочу их купить, но все мои деньги у человека в черном. Я выхожу на улицу и вижу его. Он
уже купил мне два флакона по цене одного. Я засыпаю довольная, что у меня на тумбочке
стоит флакон с этими духами.
Если рассматривать это сновидение с телеологической позиции, то есть отвечать на
вопрос, для чего приснилось это сновидение (вместо почему), то можно увидеть метафору
исцеления, лежащую на поверхности этого сновидения: как превратить опасный контакт с
морем в гомеопатический контакт с духами. Само сновидение подчеркивает значение четких рамок сеанса как возможности для глубокого, но безопасного контакта с энергиями
моря. Первое появившееся в анализе сновидение может быть ключом к дальнейшей работе аналитика, показывая то, что хочет бессознательное клиента от аналитика, возможно,
даже указывая на цель и стиль индивидуального анализа.
Обобщая свой эмпирический материал, Юнг предположил, что сновидение служит
процессу компенсации установки Эго. «Компенсация есть сличение и сравнивание различных точек зрения, благодаря чему возникает выравнивание и исправление». Разглядеть
эту компенсаторную установку бессознательного в сновидении очень важно для психотерапевта, так как эта компенсация проявляется и в невротических, и в психосоматических
симптомах. Так, в Тэвистокских лекциях Юнг приводит случай сорокалетнего директора
школы, жившего на равнине и обратившегося за помощью из-за невротических симптомов горной болезни. Его сновидения, как и симптомы, компенсировали его отрыв от корней и тщеславные устремления. Именно благодаря этому компенсаторному поведению
анализ сновидений позволяет сделать доступным и уяснить новые точки зрения, он открывает новые пути, которые помогают преодолеть устрашающий застой и вывести из
него. Юнг выделяет два типа компенсации. Первый наблюдается в отдельных сновидениях и компенсирует текущие односторонние установки Эго, направляя его к всеобъемлю140
щему пониманию. Второй тип можно заметить только в большой серии сновидений, в которой одноразовые компенсации организуются в целенаправленный процесс индивидуации. Для понимания компенсации необходимо иметь представление о сознательной установке сновидца, личном контексте каждого образа сновидения. Для понимания процесса
индивидуации, лежащего в основе компенсации, по мнению Юнга, необходимо также обладать познанием в области мифологии и фольклора, знанием психологии примитивных
народов и сравнительной истории религий. Отсюда следует два основных метода: циркулярное ассоциирование и амплификация, подробно рассматривавшиеся в предыдущих
разделах. Очевидно, что в обсуждаемом сновидении мы не можем ограничиться только
ассоциациями. Древность костей и океана за окном адресует нас к двухмиллионнолетнему
человеку, о котором говорил Юнг (Jung, 1980, р. 100): «Мы вместе с пациентом обращаемся к двухмиллионнолетнему человеку, который есть в каждом из нас. В современном
анализе наши трудности по большей части возникают в результате потери контакта с
нашими инстинктами, с древней незабытой мудростью, хранящейся в нас. А когда мы
устанавливаем контакт с этим старым человеком в нас? В наших сновидениях». Примером
классической амплификации образа духов во флаконе будет обращение к сюжету о духе в
бутылке. Согласно алхимическому варианту сюжета, к которому обращается Юнг, в сосуде находится дух Меркурий. Загнав духа назад в бутылку хитростью, герой договаривается с духом, и тот за свое освобождение дарит волшебный платок, превращающий все в серебро. Превратив свой топор в серебряный, юноша продает его и на вырученные деньги
заканчивает свое образование, став впоследствии известным доктором-фармацевтом. В
своем неукрощенном обличии Меркурий предстает духом кровожадной страсти, ядом. Но
водворенный назад в бутылку, в своей просветленной форме, облагороженный рефлексией, он способен превращать простое железо в драгоценный металл, он становится лекарством.
Амплификация позволяет сновидцу изменить исключительно личное и индивидуалистическое отношение к образам сновидения. Она придает особое значение скорее метафорическому, нежели буквальному толкованию содержаний сна и подготавливает сновидца к акту выбора.
В обсуждаемом сновидении можно обратиться к удержанию (контейнированию) и
материнской поддержке — метафоре, детально разработанной в психоанализе. Эта метафора через современный язык психоаналитической культуры адресует к вечным образам
материнской заботы. Тогда методически на первом этапе анализ будет строиться как
удерживание сильных подавляющих содержаний бессознательного в рамках сеанса и превращение их в человечески приемлемые с помощью мягких проясняющих интерпретаций.
В работе со снами происходит, по мнению?. Боснака (Боснак, 1992, с. 17), нечто подобное
сюжету сказки о Меркурии. «В сновидениях выплывают .страстные желания и смертоносные импульсы. Мы даем этим образам развиться, словно потворствуя этим страстям,
но в последний момент мы сковываем теневые стороны Меркурия рефлексией. Таким образом, мы целиком переживаем образ, но не даем ему реализоваться».
В современной аналитической психологии существуют два других подхода (отличных как от теории исполнения желаний Фрейда, так и от теории компенсации Юнга) к пониманию сновидений и методов работы с ними. В основе обоих подходов лежит отношение к роли Эго-комплекса в сновидении. Первый подход предложен Гансом Дикманом,
основателем института К. Г. Юнга в Берлине. По его мнению, Эго сна пытается сохранить
непрерывность Эго- комплекса в сновидении, большинство процессов изменения в аналитической работе впервые происходят через Эго сна, через которое они позже более легко
переходят в область сознательных изменений. Так, способность Эго К. удерживать контакт с морем на уровне духов вначале проявляется в сновидении и лишь затем на аналитических сеансах и в жизни.
Дикман по-новому обосновывает правило Юнга о необходимости интерпретаций
вначале на объективном и лишь затем на субъективном уровне (Дикман, 1997, с. 48). «Ес141
ли в начале аналитической терапии фигуры (кроме Эго сна) и символы из сновидений
рассматривать как объекты и если концентрироваться на Эго сна и подчеркивать непрерывность Эго-комплекса, то тем самым обеспечивается большая степень безопасности для
путешествий пациента в своем внутреннем мире, который до настоящего времени был для
него таким непонятным и неизвестным. Это тем более важно, что, насколько известно,
практически каждый пациент, консультирующийся у нас, страдает от какой-либо слабости
Эго». В рамках аналитического процесса под защитой переноса и контрпереноса произойдет прямое ослабление структуры.
Психологические типы14
Известно, что с древних времен делались неоднократные попытки свести многочисленные различия между человеческими индивидуальностями к определенным категориям; с другой стороны, производились усилия сломать очевидное единообразие человечества заострением характеристик определенных типических различий. Не стремясь углубиться слишком глубоко в историю этих попыток, я хотел бы привлечь внимание к тому
факту, что наиболее древние категоризации, известные нам, имеют свое происхождение в
медицине. Наиболее важной из них была классификация, предложенная Клавдием Галеном, греческим доктором, жившим во II веке н. э. Он выделял четыре основных темперамента: сангвиник, флегматик, холерик и меланхолик. Идея, лежащая в основе такого деления, восходит к V веку до н. э., к учению Гиппократа о том, что человеческое тело состоит из четырех элементов: воздуха, воды, огня и земли. В соответствии с этими элементами в живом организме были обнаружены четыре субстанции: кровь, флегма, желтая
желчь и черная желчь. Идея Галена заключалась в том, что сообразно с изменениями в
пропорциях этих четырех субстанций все люди могут быть разделены на четыре класса.
Те, у кого наличествует преобладание крови, принадлежат к типу сангвиников; преобладание флегмы относит к флегматическому типу; желтая желчь делает человека холериком,
а черная желчь приводит к появлению меланхолического типа. Как показывает наш язык,
эти различия в темпераменте выдержали испытание временем, хотя потребовалось много
веков, прежде чем они были заменены физиологической теорией.
Несомненно, именно Галену принадлежит заслуга в создании психологической
классификации людей, просуществовавшей уже два тысячелетия, классификации, основанной на воспринимаемых различиях эмоциональности или аффективности. Интересно
отметить, что первая попытка типологизации была связана с эмоциональным поведением
человека, очевидно, потому, что эффективность - наиобщая и наиболее впечатляющая
черта поведения вообще.
Однако аффекты ни в коем случае не являются единственным различительным знаком человеческой психики. Характеристические данные следует ожидать и от других психологических явлений; единственным требованием остается необходимость наблюдать и
понимать другие функции не менее ясно и отчетливо, как и в случае аффектов. В предшествующие века, когда понятие "психология" в том виде, как мы понимаем его сегодня, отсутствовало, все остальные психические функции, кроме аффектов, были покрыты мраком
неизвестности, да и сегодня для большинства людей они все еще едва различимы по своей
тонкости. Аффекты же можно увидеть прямо на поверхности, и этого вполне достаточно
людям, не имеющим отношения к психологии, в частности человеку, для которого психология его соседа не представляет никакой проблемы. Его удовлетворяет возможность
наблюдать аффекты других людей - если же он их не видит, то другой человек оказывается для него психологически невидимым, поскольку, за исключением аффектов, он не может воспринимать ничего в сознании другого.
14
Юнг К.Г. Психологические типы. – М.: Университетская книга, 1996.
142
Причина, по которой мы оказываемся способны обнаруживать другие функции помимо аффектов в психическом наших собратьев, заключается в том, что мы сами перешли
от "непроблематического" состояния сознания к проблематическому. Если мы судим о
других только по аффектам, то тем самым показываем, что наш главный и, возможно,
единственный критерий - аффект. Это означает, что аналогичный критерий применим и к
нашей собственной психологии, а последнее равнозначно тому, что наше психологическое
суждение ни объективно, ни независимо, но пребывает в рабстве у аффекта. Данная истина вполне применима к большинству людей, и на ней основывается психологическая возможность смертоносных войн и постоянная угроза их рецидивов. И так должно быть всегда, пока мы судим людей "другой стороной" своих собственных аффектов. Я называю
такое состояние сознания "непроблематичным", потому что оно с очевидностью никогда
не станет проблемой как таковой. Оно станет проблемой, только когда возникнет сомнение: а могут ли аффекты - включая и наши собственные аффекты - предложить удовлетворительную основу для психологических суждений? Мы всегда склонны оправдывать
самих себя, когда кто-нибудь делает нас ответственными за какое-либо эмоциональное
действие, говоря, что мы поступали так из-за вспышки аффекта и что обыкновенно мы
вовсе не такие. Когда это касается нас самих, то мы рады объяснить сам аффект как условие, оправдывающее низкую ответственность, но неохотно делаем то же самое по отношению к другим. Даже если это и не очень поучительная попытка в оправдании своего
любимого эго, тем не менее существует нечто положительное в чувстве оправдания таких
извинительных состояний: это попытка отделить себя от своего собственного аффекта, а
следовательно, и личность своего собрата от его аффекта. Даже если мое извинение есть
всего лишь увертка, оно тем не менее является попыткой бросить сомнение на ценность
аффекта, как единственного показателя личности, и обратиться к другим психическим
функциям, которые характеризуют личность точно так же, если не более, нежели аффект.
Когда человек судит о нас по нашим аффектам, мы легко обвиняем его в недостатке понимания или даже в несправедливости. Но это обязывает нас не судить и других за их аффекты.
С этой целью первобытный, далекий от психологии человек, относящийся к своим
и чужим аффектам как к единственному существенному критерию, должен развить проблематическое состояние сознания, в котором ценными признаются и другие факторы
кроме аффектов. В таком проблематическом состоянии может образоваться парадоксальное суждение: "Я и есть этот аффект" и "Этот аффект - не я". Данный антитезис отражает
раскол эго или, скорее, расщепление психического материала, составляющего эго. Признавая самого себя в своем аффекте в равной степени, как и в чем-то другом, что моим
аффектом не является, я отделяю аффективный фактор от других психических факторов и,
поступая таким образом, низвожу аффект с пьедестала его первоначальной неограниченной власти на заслуживаемый им уровень в иерархии психических функций. Только когда
человек произвел подобную операцию на самом себе и уловил различие между многочисленными психическими факторами в самом себе, он оказывается в состоянии заняться поиском и других критериев в своем психологическом суждении о других, вместо того чтобы попросту отступить обратно к аффекту. Только таким образом возможно реальное
объективное психологическое суждение.
То, что мы называем сегодня психологией, есть наука, которая может следовать по
своему пути только на основе определенных исторических и моральных предпосылок, заложенных христианским воспитанием и образованием на протяжении последних двух тысячелетий. Заповедь типа "Не судите, да не судимы будете", привитая религией, создала
возможность воли, стремящейся, в своем крайнем выражении, к простой объективности
суждения. Эта объективность, заключающая в себе не простое безразличие к другим, а
основанная на принципе оправдания других в той степени, в какой мы это делаем в отношении самих себя, является, собственно, предпосылкой для справедливого беспристрастного суждения своих собратьев. Возможно, вы удивитесь, почему я так настойчиво нале143
гаю на вопрос об объективности, но вы перестанете удивляться, если попытаетесь классифицировать людей на практике. Человек, слывущий сангвиником по темпераменту, поведает вам, что в своей основе он глубокий меланхолик; холерик - что его единственный недостаток состоит во всегдашней чрезмерной флегматичности. Но классификация, вера в
обоснованность (валидность) которой не выходит за пределы единственного числа, сродни по своей полезности и универсальности той церкви, в которой я являюсь единственным
прихожанином. Мы должны поэтому найти тот критерий, который может быть принят как
объединяющий не только для судящего субъекта, но также и для обсуждаемого объекта.
В полной противоположности со старой системой классификации темпераментов,
новая типология начинает с подробного и ясного соглашения не позволять себе быть судимым аффектом и не судить им других, поскольку никто не может объявить себя окончательно идентичным со своим аффектом. Это создает проблему, поскольку из этого следует, что там, где затронуты аффекты, не может быть достигнуто общего согласия, которого
требует наука. Мы должны поэтому поискать вокруг другие факторы в качестве критерия
- факторы, к которым мы обращались, когда оправдывали самих себя за эмоциональное
действие. Возможно, мы говорим: "Действительно, я сказал это или то в состоянии аффекта, но, конечно, я преувеличил и не хотел причинить никакого вреда". Очень непослушный ребенок, доставляющий своей матери массу хлопот, мог бы сказать: "Я не имел в виду ничего дурного, я не хотел тебя обидеть, я очень тебя люблю".
Такие объяснения взывают к существованию другого типа личности, от которого и
случился аффект. В обоих случаях аффективная личность выглядит как что-то низкое,
неполноценное, что захватывает подлинное эго и омрачает его. Но часто сама личность
обнаруживает себя в аффекте более возвышенной и лучшей, настолько сильно, что впоследствии сожалеет, что не могла оставаться на такой вершине своего совершенства. Все
мы знаем о таких внезапных вспышках в себе щедрости, альтруизма, самопожертвования
и сходных "красивых жестов", за которые, как мог бы заметить ироничный наблюдатель,
человек не несет никакой ответственности. Возможно, это одна из причин, почему так
много людей делают так мало добра.
Но там, где аффективная личность высока или низка, сам аффект рассматривается
как исключительное состояние, качества которого представляются либо как фальсификация "реальной" личности или как не принадлежащие ей в качестве характерного свойства.
Что же тогда это такое, "реальная" личность? Очевидно, отчасти это то, что каждый замечает в себе как отличное от аффекта, а отчасти то, что присутствует в каждом и что следует гнать от себя как неверное в суждении о других. Так как невозможно отрицать связь
аффективного состояния с эго, то отсюда следует, что само эго есть то же самое эго, будь
оно в аффективном состоянии или в так называемом "аутентичном", "подлинном" состоянии, пусть оно даже демонстрирует другое отношение к этим психологическим событиям.
В аффективном состоянии оно несвободно, принуждаемо, влекомо. По контрасту, нормальное состояние - это состояние свободной воли со всей присущей данному субъекту
энергией. Другими словами, аффективное состояние - непроблематическое, в то время
как нормальное состояние является проблематическим: оно включает в себя и проблему,
и возможность свободного выбора. В этом последнем состоянии делается возможным
понимание, поскольку в нем одном можно как разглядеть свои мотивы, так и получить
знание о себе. Умение разбираться, проницательность есть sine qua non (непременное
условие) познавательной способности. Но способность к разбирательству означает расщепление содержаний сознания на дискретные функции. Поэтому если мы хотим определить психологическую специфику человека на языке, который удовлетворит не только
наше собственное субъективное суждение, но также и обсуждаемый объект, то мы должны взять в качестве критерия такое состояние или установку, которые ощущались бы объектом как нормальное сознательное положение. Соответственно мы сделаем его сознательные побуждения нашей первейшей заботой, исключив в то же самое время, насколько
это возможно, свои собственные произвольные толкования.
144
Действуя таким образом, мы обнаружим через некоторое время, что, несмотря на
огромное разнообразие сознательных побуждений и склонностей, могут быть выделены
определенные группы индивидов, характеризуемые удивительным сходством в мотивации. Например, мы можем столкнуться с индивидами, которые во всех своих суждениях,
восприятиях, чувствах, аффектах и действиях ощущают доминирующую роль и движущую силу во внешних факторах или, по меньшей мере, чувствуют их важность и значимость вне зависимости от того, о причинных или целевых мотивах идет речь. Я приведу
несколько примеров того, что имеется в виду. Блаженный Августин: "Я не уверовал бы в
Евангелие, если бы авторитет Католической церкви не принуждал к этому". Покорная
дочь: "Я не позволю себе думать что-либо, что могло бы не понравиться моему отцу". Некто находит чудесным музыкальный фрагмент современной музыки, потому что многие
другие вокруг считают его чудесным. Другой женится для того, чтобы порадовать своих
родителей, но вопреки собственному желанию. Существуют люди, которые делают из себя посмешище, чтобы развлечь других, они предпочтут даже стать предметом насмешек,
нежели остаться незамеченными. Есть немало и таких, кто во всем, что они делают или не
делают, непременно преследуют заднюю мысль: а что подумают о них другие? И стоит ли
стыдиться чего-либо, если никто об этом не узнает. Есть и другие, кто может быть счастлив лишь тогда, когда это возбуждает зависть других, или такие, кто вечно находит для
себя проблему для того, чтобы получить удовольствие от сочувствия своих друзей.
Подобные примеры можно приводить бесконечно. Они указывают на психологическое своеобразие, которое отчетливо различается от другой установки, которая, по контрасту, движима главным образом внутренними, или субъективными, факторами. Человек
такого типа мог бы сказать: "Я знаю, что мог бы доставить своему отцу величайшее удовольствие, если бы поступил так-то и так-то, но мне самому это и в голову не приходило".
Или: "Я вижу, что погода портится, но тем не менее свой план я попытаюсь выполнить".
Данный тип не путешествует ради удовольствия, но только лишь с целью осуществления
изначально поставленной цели. Или: "Моя книга, возможно, непонятна читателю, но мне
она совершенно ясна". Или, идя к другой крайности: "Каждый думает, что я могу сделать
все, но я-то совершенно точно знаю, что ничего не могу". Такой человек может стесняться
себя настолько, что буквально не осмеливается встречаться с людьми. Существуют некоторые, чувствующие счастливый прилив сил только тогда, когда они вполне уверены, что
никто об этом не знает, и они не соглашаются ни с чем только потому, что это может доставить удовольствие кому-то еще. Они ищут добро там, где никто бы и не подумал его
отыскать. На каждом шагу должна быть получена санкция от субъекта, а без этого ничего
не может быть предпринято или выполнено. Такой человек мог бы возразить Блаженному
Августину: "Я уверовал бы в Евангелие, если бы авторитет Католической церкви не принуждал к этому". Он постоянно должен доказывать, что все, что он делает, основывается
на его собственных решениях и убеждениях и никогда на влияниях других или желании
кому-то понравиться, или снискать расположение какого-то лица или мнения.
Эта установка характеризует группу индивидов, мотивации которых исходят, главным образом, от субъекта, из внутренней необходимости. Существует, наконец, и третья
группа, где очень трудно сказать, откуда, в основном, исходит мотивация: снаружи или же
изнутри. Эта группа наиболее многочисленна и включает менее дифференцированного
нормального человека, который считается нормальным либо потому, что он не позволяет
себе всякого рода эксцессов, либо же потому, что у него нет в них нужды. Нормальный
человек, по определению, испытывает влияние как снаружи, так и изнутри. Он составляет
обширную среднюю группу, на одной стороне которой помещаются те, чьи мотивации
определяются, главным образом, внешним объектом, а на другой те, чьи мотивации формируются изнутри. Первую группу я называю экстравертной, а вторую - интровертной.
Эти понятия едва ли требуют разъяснения, поскольку они объясняют себя из всего того,
что уже было сказано.
145
Хотя существуют несомненные случаи, когда тот или иной тип индивида может
быть определен с первого взгляда, это, вне всякого сомнения, случается далеко не всегда.
Как правило, только внимательное наблюдение, взвешивание и оценка всех свидетельств
позволяют получить уверенное классифицирование. Однако простой и ясный фундаментальный принцип двух противоположных установок в реальной действительности чрезвычайно усложняется и выполняется с трудом, поскольку каждый индивид является исключением из правил. Следовательно, можно никогда не дать описание типа, не важно,
насколько оно завершенное, которое возможно было применить более чем к одному индивиду, несмотря на тот факт, что в некоторых случаях оно способно охарактеризовать тысячи других. Сходство - это одна сторона человека, уникальность, неповторимость - другая. Классификация не объясняет индивидуальной психики. И тем не менее понимание
психологических типов открывает дорогу к более лучшему уяснению человеческой психологии вообще.
Дифференциация типа часто наступает очень рано, настолько рано, что в некоторых случаях следует говорить о ней как о врожденной. Самым ранним знаком экстраверсии у ребенка является его быстрая адаптация к окружающей среде и то необычное внимание, которое он уделяет объектам, в особенности тем эффектам, которые он на них оказывает. Страх перед объектами минимален - ребенок живет и перемещается среди них с
уверенностью. Его способность к пониманию быстрая, но не точная и не аккуратная. Развивается он более быстро, чем интровертный ребенок, так как он менее рефлективен и
обычно бесстрашен. Он не чувствует преграды между собой и объектами и может поэтому играть с ними свободно и учиться через контакт с ними. Ему нравится доводить свои
начинания до крайности, он выказывает склонность к риску. Все неведомое и неизвестное
для него соблазнительно.
Обратная картина: одним из самых ранних признаков интроверсии у ребенка выступает рефлективная задумчивая манера его поведения, отмеченная застенчивостью и
даже страхом перед незнакомыми объектами. Очень рано появляется тенденция отстаивать свои права над знакомыми объектами и пытаться овладеть или управлять ими. Ко
всему неизвестному такой ребенок относится с недоверием: внешние влияния обычно
воспринимаются с сильным сопротивлением. Ребенок желает все делать своим путем и ни
при каких условиях не будет подчиняться тому правилу, которое он не может понять. Когда он задает вопросы, то делает это не из любопытства или желания произвести впечатление, но потому, что хочет, чтобы имена, значения, смыслы и объяснения давали ему
субъективную защиту против объекта. Я наблюдал интровертного ребенка, который сделал свои первые попытки выйти на прогулку лишь после того, как изучил имена всех
предметов в комнате, до которых он мог дотронуться. Таким образом, характерная оборонительная установка, которую взрослый интроверт проявляет по отношению к объекту,
может быть подмечена у интровертного ребенка очень рано; точно так же можно очень
рано обнаружить у экстравертного ребенка уверенность в себе и инициативу, счастливую
доверительность в своих взаимодействиях с предметами. Это действительно основная
черта экстравертной установки: психическая жизнь, так сказать, разыгрывается у индивида снаружи, в объектах и объективных взаимодействиях. В крайних случаях возникает
даже некий вид слепоты к своей собственной индивидуальности. Интроверт, напротив,
всегда действует так, как будто объект обладает превосходящей силой, против которой он
должен себя защищать. Его реальный мир - это мир внутренний.
Тем не менее печально, что оба типа склонны отзываться друг о друге крайне нелестно. Это обстоятельство немедленно поражает всякого, кто занимается этой проблемой. И причина кроется в том, что сами психические ценности имеют диаметрально противоположную локализацию у этих двух типов. Интроверт видит все мало-мальски ценное для него в субъекте - то же самое экстраверт видит в объекте. Эта зависимость от объекта кажется интроверту знаком величайшей неполноценности, в то время как для экстраверта озабоченность субъектом выглядит не чем иным, как инфантильным аутоэротизмом.
146
Отсюда и неудивительно, что оба типа часто вступают в конфликт. Это не мешает, однако, большинству мужчин жениться на женщинах противоположного типа. Такие браки
ценны в смысле психологического симбиоза и могут длиться "вечно", если партнеры не
пытаются найти взаимное "психологическое" понимание. Но эта фаза понимания составляет нормальное развитие любого брака при условии, что партнеры имеют необходимый
досуг или потребность в развитии, хотя даже при наличии обоих этих условий требуется
известное мужество, поскольку существует риск разрушения супружеского мира. При
благоприятных обстоятельствах эта фаза в жизненной судьбе обоих типов наступает автоматически, по причине того, что каждый тип является примером одностороннего развития. Один развивает только внешние отношения и пренебрегает внутренними - другой
развивается изнутри, а внешнее оставляет в застое. В определенное время у индивида возникает потребность развить то, что пребывало у него в запустении. Развитие приобретает
форму дифференциации определенных функций, к которым я должен теперь перейти в
обзоре их значения для типологической проблемы.
Сознательное психическое есть средство для адаптации и ориентации и состоит из
ряда различных психических функций. Среди них можно выделить четыре основных:
ощущение, мышление, чувство, интуиция. В ощущение я включаю все восприятие с помощью чувственных органов; под мышлением я имею в виду функцию интеллектуального
познания и формирования логических заключений; чувство - функция субъективной
оценки; интуицию я понимаю как восприятие с помощью бессознательного или восприятие бессознательных содержаний.
Настолько, насколько позволяет мой опыт, эти четыре базовые функции кажутся
мне достаточными, чтобы выразить и представить многочисленные виды сознательной
ориентации. Для полной ориентации все четыре функции должны сотрудничать на равных: мышление облегчает познание и суждение, чувство говорит нам, в какой степени и
как та или иная вещь является для нас важной или не является таковой, ощущение должно
передавать нам с помощью зрения, слуха, вкуса и т. д. сведения о конкретной реальности,
а интуиция позволяет нам угадывать скрытые возможности в подоплеке происходящего,
поскольку эти возможности также принадлежат целостной картине данной ситуации.
В действительности, однако, эти базовые функции весьма редко или никогда не
дифференцируются единообразно и равно согласно нашему хотению. Как правило, одна
или другая функция занимает главное место, в то время как остальные остаются недифференцированными на заднем плане. Таким образом, существует много людей, ограничивающих себя восприятием простой конкретной реальности, без какого-то размышления о
ней или принятия в расчет определенных чувственных оценок. Их также весьма мало волнуют возможности, скрытые в ситуации. Таких людей я описываю как ощущающие типы.
Другие ориентированы исключительно тем, что думают, и попросту не способны приспособиться к ситуации, которую они не могут понять интеллектуально. Таких людей я называю мыслительными типами. Третьи, в свою очередь, во всем руководствуются исключительно чувством. Они просто спрашивают себя, приятна ли им та или иная вещь или неприятна, и ориентируются по своим чувственным впечатлениям. Это чувствующие типы.
Наконец, интуитивы не обеспокоены ни идеями, ни чувственными реакциями, ни реальностью предметов, а целиком отдают себя во власть соблазнительных возможностей и без
сожаления оставляют те ситуации, в которых не "чуют запаха" возможностей новых.
Каждый из этих типов представляет свой вид односторонности, тот вид, который
усложнен спецификой интровертной или экстравертной установки, с ним связанной.
Именно из-за этой усложненности я был вынужден упомянуть об этих функциях-типах, и
это возвращает нас к вопросу об односторонности интровертной и экстравертной установок. Эта односторонность могла бы приводить к полной утрате психического равновесия,
если бы не была скомпенсирована бессознательной контролизацией. Исследование бессознательного показывает, например, что наряду с сознательной установкой интроверта су147
ществует бессознательная экстравертная установка, которая автоматически компенсирует
его сознательную односторонность.
Хотя практически можно предположить существование общей интровертной или
экстравертной установки, строгий научный исследователь не может оставить суть на откуп интуиции, а должен позаботиться о действительном представлении материала. Тогда
мы обнаружим, что ни один индивид не является просто экстравертом или интровертом,
но что он оказывается таким в одной из своих функций. Возьмем, например, мыслительный тип: большинство сознательного материала, который он представляет для наблюдения, состоит из мыслей, заключений, размышлений, так же как и действий, аффектов,
оценок и восприятий интеллектуального характера или, по крайней мере, из материала,
напрямую зависящего от интеллектуальных посылок. Мы должны интерпретировать саму
природу его общей установки из специфики этого материала. Материал, представляемый
чувствующим типом, будет другого вида, то есть чувства и эмоциональные содержания
всех сортов, мысли, размышления и восприятия, зависящие от эмоциональных посылок. И
только из специфической природы его чувств мы сможем сказать, к типу какой установки
он принадлежит. Вот почему я упоминаю здесь эти функции-типы, потому что в индивидуальных случаях интровертные и экстравертные установки никогда не могут быть демонстрируемы per se (сами по себе), - они появляются только в виде специфики господствующей сознательной функции. Аналогично не существует общей установки бессознательного, но лишь типично модифицированные формы бессознательных функций, и лишь
путем исследования бессознательных функций и их особенностей может быть научно
установлена бессознательная установка.
Едва возможно говорить о типических бессознательных функциях, хотя в экономии
психического приходится приписывать некоторую функцию бессознательному. Лучше
всего, я думаю, выражаться осторожно в этом отношении, и я не могу пойти дальше
утверждения, что бессознательное настолько, насколько мы можем видеть его присутствие, имеет компенсаторную функцию в сознании. То, что бессознательное существует в
самом себе, является бесполезной спекуляцией. По самой своей природе оно выходит за
рамки всякого познания. Мы просто постулируем его существование на основе его продуктов, таких как сновидения и фантазии. Но хорошо установленным фактом в научной
практике является то, что, например, сновидения практически всегда имеют содержание,
которое может изменять сознательную установку, и это оправдывает нас в утверждении о
компенсаторной функции бессознательного.
Помимо этой общей функции бессознательное обладает также функциями, которые
могут становиться сознательными в других условиях. Мыслительный тип, например, должен с необходимостью подавлять и исключать чувство, насколько это возможно, так как
ничто не расстраивает мышление так сильно, как чувство, и чувствующий тип подавляет
мышление, поскольку нет ничего более вредного для чувства, нежели мышление. Подавленные функции переходят в ведение бессознательного. Подобно тому как только один из
четырех сыновей Horus (Гора) имел человеческую голову, так, согласно правилу, только
одна из четырех базовых функций является полностью сознательной и достаточно дифференцированной, чтобы свободно управляться волей, другие же остаются отчасти или полностью бессознательными. Эта "бессознательность" не означает, что, например, мыслительный тип не сознает свои чувства. Он знает свои чувства очень хорошо, настолько,
насколько он способен к интроспекции, но он отвергает любую их ценность и заявляет,
что они не имеют на него влияния. Поэтому они нападают на него неожиданно, против его
воли, и, будучи спонтанными и автономными, они в конце концов присваивают себе ту
самую ценность, в которой его сознание им отказывает. Они активируются бессознательной стимуляцией и в действительности образуют нечто вроде контрличности, чье существование может быть установлено только при анализе продуктов бессознательного.
Когда та или иная функция не оказывается "под рукой", когда она воспринимается
как нечто, что беспокоит дифференцированную функцию: внезапно возникает и затем су148
дорожно исчезает вновь, - когда она носит обцессивный характер или упрямо не показывается в случае наиболее острой потребности в ней, тогда она несет в себе все качества
квазибессознательной функции. Могут быть отмечены и другие особенности: в связи с
ней всегда присутствует что-то недостоверное, как будто она содержит элементы, собственно, ей и не принадлежащие. Таким образом, бессознательные чувства мыслительного
типа оказываются исключительно фантастического характера, зачастую в гротескном контрасте с крайне рационалистическим интеллектуализмом его сознательной установки. Сознательное мышление такого типа целенаправленно и контролируемо, но его чувство импульсивно, неконтролируемо, легко поддается переменам настроения, иррационально,
примитивно и в той же степени архаично, что и чувства дикаря.
То же самое истинно и в отношении любой функции, подавленной в бессознательное. Она остается неразвитой, сплавленной вместе с элементами, ей, по сути, не принадлежащими, в архаическом состоянии, поскольку бессознательное в нас является остатком
непобедимой природы, точно так же как оно является матрицей-маткой нашего нерожденного будущего. Неразвитые функции всегда оказываются зародышевыми, поэтому неудивительно, что иногда в течение жизни возникает потребность в дополнении и изменении сознательной установки.
Отдельно от свойств, мной уже упомянутых, неразвитые функции обладают дополнительной особенностью, заключающейся в том, что, когда сознательная установка
интровертна, они экстравертны, и наоборот. Следует поэтому ожидать обнаружения экстравертных чувств у интровертного интеллектуала, что, возможно, как раз и было выражено таким типом, однажды сказавшим: "До обеда я кантианец, но после обеда я ницшеанец". В своей привычной установке, на которую указано, он интеллектуал, но при стимулирующем воздействии хорошего обеда волны дионисийства прорывают его сознательную установку.
Как раз здесь мы встречаемся с огромной трудностью в диагностике типов. Наблюдатель видит проявления обеих составляющих: сознательной установки и автономных явлений бессознательного. И он оказывается в затруднении: что следует приписывать сознательному, а что бессознательному? Различительный диагноз может быть основан только
на внимательном изучении качеств наблюдаемого материала. Мы должны пытаться обнаружить, какие явления возникают вследствие сознательно выбранных мотивов, а какие
оказываются спонтанными, и так же должно быть установлено, какие из них адаптированы, а какие имеют неадаптированный архаический характер.
Теперь должно быть достаточно ясно, что сами качества главной сознательной
функции, то есть сознательной установки как целого, оказываются в жестком контрасте с
качествами бессознательной установки. Другими словами, мы можем сказать, что между
сознательным и бессознательным обычно существует противоположение. Это противоположение, однако, не воспринимается как конфликт до тех пор, пока сознательная установка не слишком одностороння и не слишком отдалена от установки бессознательной. Но
если случится обратное, то кантианец будет неприятно удивлен своим дионисийским
двойником, у которого обнаружатся весьма неподобающие кантианцу импульсы. Его сознание почувствует необходимость подавить эти автономные проявления, и, таким образом, возникнет конфликтная ситуация. Тотчас же бессознательное войдет в активную оппозицию к сознанию, оно попросту откажется быть подавленным. Верно, что некоторые
обозначенные сознанием проявления подавить не столь трудно, но тогда бессознательные
импульсы попросту отыщут другие отдушины, которые будет не так-то легко обнаружить.
И поскольку эти фальшивые клапаны безопасности открыты, человек уже находится на
пути к неврозу. Косвенные выходы, конечно, могут быть сделаны доступными пониманию путем анализа и уже затем подвергнуты вновь сознательному подавлению. Но это не
загасит их инстинктивного динамизма, а лишь отбросит еще дальше на задний план, пока
понимание непрямого маршрута, избранного бессознательными импульсами, не приведет
с собой понимание односторонности сознательной установки. Одно должно сменить дру149
гое, так как оно прежде всего было не чем иным, как односторонностью, активировавшей
бессознательную оппозицию; и проникновение в бессознательные импульсы полезно
лишь тогда, когда оно эффективно компенсирует эту односторонность.
Изменение сознательной установки - дело нелегкое, потому что любая привычная
установка является, в сущности, более или менее сознательным идеалом, освященным
обычаем и исторической традицией, и основана на материковой породе врожденного темперамента данного человека. Сознательная установка по своей природе всегда является
мировоззрением (Weltanschauung), если это не религия в открытом виде. Это как раз то,
что делает проблему типологии столь важной. Противоположение (противостояние) между типами - это не просто внешний конфликт между людьми, но это источник бесконечных внутренних конфликтов, причина не только внешних споров и неприязней, но и
нервных болезней, и психического страдания. Кроме того, это тот самый факт, который
обязывает нас, врачей, постоянно расширять свой медицинский кругозор и включать в него не только общие психологические точки зрения, но также и вопросы, связанные со
взглядами на жизнь и на мировые проблемы того или иного больного.
В рамках одной лекции я не могу, конечно, дать вам развернутую идею глубины и
масштаба этих проблем. Я должен довольствоваться общим изложением главных фактов и
их приложений. Для более полного уточнения всей проблемы я должен порекомендовать
вам свою книгу "Психологические типы".
Резюмируя, я бы хотел подчеркнуть, что каждая из двух общих установок, интроверсия и экстраверсия, проявляет себя в индивиде особым образом, через преобладание
одной из четырех основных функций. Строго говоря, не существует чистых и неразложимых интровертов и экстравертов, а есть только интровертные и экстравертные функциональные типы (функции-типы), такие как мыслительные типы, ощущающие типы и так
далее. Существует, таким образом, по крайней мере восемь ясно различаемых типов. Очевидно, что можно при желании увеличить это число, если, скажем, каждую из функций
разложить на три подгруппы, что было бы возможным эмпирически. Можно, например,
легко разделить мышление на три хорошо известные формы: интуитивное и спекулятивное, логическое и математическое, эмпирическое и позитивное. Сходные подгруппы могут быть образованы и для других функций, например в случае интуиции, имеющей как
интеллектуальный, так и эмоциональный и сенсорный аспект. На этом уровне может быть
образовано большое число типов, каждое новое подразделение становится все возрастающе утонченным.
В завершение необходимо добавить, что я не рассматриваю классификацию типов
согласно интроверсии и экстраверсии и четырех базовых функций как единственно возможную. Любой другой психологический критерий может служить не менее эффективно
в качестве классификатора, хотя, на мой взгляд, другие не обладают столь обширным
практическим значением.
Архетипы и современность15
1. Определение термина "архетип"
Слово "архетип" происходит от двух греческих слов: агсhе - начало и tyроs - форма,
образец. В позднеантичной философии оно использовалось для обозначения прообраза,
идеи. Карл Густав Юнг (1875-1961) обозначал этим термином некие первичные врожденные структуры коллективного бессознательного, архаический психический "осадок повторяющихся жизненных ситуаций, задач и переживаний человека. Под воздействием
проблемной, кризисной ситуации личной или социальной жизни происходит, по Юнгу,
бессознательное оживление и воплощение соответствующего архетипа. При этом данный
процесс имеет спонтанный, принудительный, демонический характер. Именно "архетипи15
Архетип и символ: Сб. работ Юнга. - М., 1991.
150
ческая" матрица, априори формирующая деятельность фантазии и творческого мышления
объясняет существование повторяющихся мотивов в мифах, сказках разных народов,
"вечных" образов мировой литературы и искусства.
Рассмотрим подробнее вопрос о том, как сам Юнг понимал "архетип" и соотносил
его с другими терминами своей психоаналитической теории. Здесь нам поможет его книга
"Психологические типы", особенно ее XI глава, где он дает определения используемых им
понятий с целью придания большей строгости психологии как науки, поскольку "понятие
выражает нечто характерное, такое, что хотя и недоступно измерению и исчислению, однако имеет уловимое существование". Несмотря на то, что структура архетипа всегда была центральным ключевым моментом в разработке Юнга, но формулировка этого понятия
появилась лишь по истечении многих лет. Итак, архетип есть символическая формула, которая начинает функционировать всюду там, где или еще не существует сознательных понятий, или же где таковые по внутренним или внешним основаниям вообще невозможны.
Примыкая к Якобу Буркхардту, Юнг часто взаимозаменяемо с "архетипом" употребляет
понятие "первичного'' (primordial) образа. Образ имеет психологический характер фантастических представлений и никогда не имеет того, якобы реального характера, который
присущ галлюцинации, т.е. оно никогда не становится на место действительности и всегда
отличается, в качестве "внутреннего образа", от чувственной действительности. По общему правилу, он лишен также всякой проекции в пространство, хотя в исключительных
случаях он и может появиться до известной степени извне. Случаи такого рода следует
называть архаическими, если только они не являются прежде всего патологическими, что,
однако, отнюдь не отменяет их архаического характера. На примитивной ступени, т.е. в
душевном укладе первобытного человека, внутренний образ легко переносится в пространство, как видение или слуховая галлюцинация, не получая от этого патологического
значения. Внутренний образ, появляясь спонтанно, есть внутренне целостный продукт,
имеющий свой самостоятельный смысл, есть концентрированное выражение общего психического состояния. Он есть выражение бессознательных содержаний, однако, не всех
содержаний вообще, а только сопоставленных в данный момент. Это сопоставление возникает, с одной стороны, в результате самодеятельности бессознательного, с другой стороны, в зависимости от состояния сознания в данный момент, причем это состояние сознания всегда пробуждает и активность относящихся сюда сублиминальных материалов и
пресекает те, которые сюда не относятся.
По Юнгу, образ является изначальным, если он обнаруживает заметное совпадение
с известными мифологическими мотивами, выражая коллективно-бессознательное и указывая на то, что состояние сознания данного момента подвержено не столько личному,
сколько коллективному влиянию. Архетип всегда коллективен, т.е. он одинаково присущ
по крайней мере целым народам или эпохам. Основываясь на собственных исследованиях
об общности ряда мотивов греческой мифологии и некоторых содержаний в сновидениях
и фантазиях душевнобольных чистокровных негров, Юнг выдвинул гипотезу о том, что
главнейшие мифологические мотивы общи всем расам и всем временам. Архетип есть типическая основная форма известного, всегда возвращающегося душевного переживания,
поэтому в качестве мифологического мотива изначальный образ всегда является действенным и всегда снова возникающим выражением, которое или пробуждает данное душевное переживание, или же соответствующим образом формулирует его. По Юнгу, подобно тому, как глаз есть свидетельство о своеобразной и самостоятельной творческой
деятельности живого вещества, так и изначальный образ является выражением собственной и безусловной творческой силы духа. Архетип освобождает психическую энергию от
прикрепленности ее к голым и непонятным восприятиям, но прикрепляет ее к определенному, который и направляет деяния на путь, соответствующий данному смыслу. Здесь
уместно заметить, что психическую энергию Юнг называет часто "либидо", которая требует наличия противоположностей, и трактуется сознательно-психологически как ценность для данного индивидуума или как интенсивность стремления к этой цели.
151
Анализируя интровертную интуицию, Юнг пишет об архетипе: «Интровертная интуиция захватывает те образы, которые возникают из основ бессознательного духа, существующих априори, т.е. в силу наследственности. Эти архетипы, сокровенная сущность
которых опыту недоступна, представляют собой осадок психическкого функционирования у целого ряда предков, т.е. это суть опыты органического бытия вообще, накопленные
миллионократными повторениями и сгущенные в типы. Поэтому в этих архетипах представлены все опыты, которые издревле встречались на нашей планете. И чем чаще, и чем
интенсивнее они бывали, тем явственнее они выступают в архетипе. Архетип, говоря вместе с Кантом, есть как бы ноумен того образа, который интуиция воспринимает и, воспринимая, создает».
Поскольку архетип есть символическая формула, то нужно рассмотреть юнговское
представление о символе. Прежде всего, Юнг разделяет символ и знак, символическое и
семиотическое. Объяснение креста как символа божественной любви есть объяснение семиотическое, потому что ”божественная любовь” обозначает выражаемое состояние точнее и лучше, чем это делает крест, который может иметь еще много других значений.
Напротив, символическим будет такое объяснение, которое рассматривает его, помимо
всяких других мыслимых объяснений, как выражение некоторого, еще незнакомого и непонятного, мистического или трансцендентного, т.е. прежде всего психологического состояния, которое, безусловно, точнее выражается в виде креста. Символ сохраняет жизненность только до тех пор, пока он чреват значением. Что есть символ, что нет - это зависит прежде всего от установки рассматривающего сознания, например, рассудка, который рассматривает данное обстоятельство не просто как таковое, но, сверх того, и как выражение чего-то неизвестного. Чрезвычайно важно отметить, что, по Юнгу, символ есть
всегда образование, имеющее в высшей степени сложную природу, ибо он составляется из
данных, поставляемых всеми психическими функциями; вследствие этого природа ею ни
рациональна, ни иррациональна.
Тесно связано с понятием “изначального образа” и понятие "идея". Изначальный
образ есть ступень, предшествующая идее, это почва ее зарождения. Из нее разум развивает через выделение конкретности необходимо присущее изначальному образу некое понятие, именно идею, причем это понятие отличается от всех других понятий тем, что оно
не дается в опыте, но открывается как нечто, лежащее даже в основе всякого опыта. Преимуществом изначального образа перед ясностью идеи является ею одаренность жизнью.
С одной стороны, он характеризует тот способ, которым энергетический процесс протекал
от века, все возобновляясь и воспроизводя свой способ, с другой стороны, он все снова
открывает возможность закономерного течения этого процесса, ибо он делает возможным
такое восприятие или психическое постижение ситуаций, благодаря которому жизнь может продолжаться все далее. Таким образом, изначальный образ является необходимым
противодополнением к инстинкту, который, с одной стороны, есть некое целесообразное
действовать но, с другой стороны, предполагает столь же осмысленное, как и целесообразное восприятие каждой данной ситуации. Это восприятие данной ситуации и осуществляется этим образом, имеющимся налицо априори. Он является удобно приложимой
формулой, без которой восприятие новых фактических данных было бы невозможно.
Интересно обсудить замечательное сходство (и также различия) между "изначальным образом" и "инстинктом''. Юнг дает несколько расширенное определение инстинкту
как понуждению, влечению к определенной деятельности. Характер инстинкта присущ
каждому психическому явлению, причинно происходящему не от волевого намерения, а
от динамического побуждения, независимо от того, что это побуждение проистекает
непосредственно из органических и, следовательно, внепсихических источников или же
существенно обусловлено энергиями, которые только разряжаются волевым намерением,
- в последнем случае с тем ограничением, что созданный результат превышает действие,
намеченное волевым намерением. Процессы, которые некогда у индивида были сознательными, но со временем стали автоматическими, Юнг не называет инстинктивными;
152
автоматические процессы проявляются только тогда, когда к ним притекает энергия, чуждая им. В юнговском понимании архетипы есть формы проявления инстинкта. Современная психология и физиология определяет инстинкт так: "Виды приспособительного поведения, приобретаемые в результате мутаций и передаваемые из поколения в поколение
благодаря естественному отбору, оформляются в качестве инстинктов - наследственно закрепленных, структурно и функционально довольно жестких систем целесообразно
устроенных органических и поведенческих реакций". Пока остановимся на том, что между архетипами и инстинктами существует функциональное сходство, а различие заключается в объекте понуждения: в первом случае - психическая реальность (как проявление
бессознательного на фоне сознательного), во втором случае - физиологическая реальность
(например, двигательные рефлексы, возникающие даже и при наличии психических причин - мимика лица, выражающая радость и т.п.).
Мы обсудили терминологические аспекты понятия "архетипа'' у Юнга, не коснувшись имеющейся непосредственной связи с юнговской типологией (в частности, с понятием ''подчиненная функция"), о которой речь пойдет чуть позже. Теперь пора обратиться
к конкретным примерам архетипов из мифологии и религии.
2. Архетипы и мифология
Наиболее значима в этом отношении работа К.Г.Юнга ''Метаморфозы и символы
либидо" (1912), хотя и в других его трудах тема постоянно присутствует. После разрыва с
З.Фрейдом в течение шести лет (1913-1918) Юнг пытался понять значение и смысл своих
сновидений и фантазий, что привело к объемистой рукописи в 600 страниц - "Красной
книге''. В 20-е годы Юнг совершил ряд длительных увлекательных путешествий в различные районы Африки и к индейцам Пуэбло в Северной Америке, чуть позже в Индию
(1938). Это дало обширный материал, вошедший в автобиографическую книгу «Воспоминания, сновидения, размышления». Часто Юнг обращается к текстам Библии, Упанишад,
цитирует греческие мифы, "Фауста" Гёте, "Заратустру" Ницше. Это, конечно, не случайно,
поскольку архетипы как образы коллективного бессознательного в противовес образам,
производимым личным бессознательным, являются общими для любого представителя
какой-либо достаточно большой культурно-исторической среды, то они, безусловно,
находят себя и составляют живительную сердцевину соответствующей религии или мифологии, а также художественных произведений гениев данной эпохи, которые интуитивно воспринятый образ коллективного бессознательного своей эпохи смогли превратить в
вещественно-знаковую форму, отчего их произведения превышают их личность.
Юнг рассматривал фигуру Прометея, Эпиметея, Пандоры у Гёте и Шпиттелера с
точки зрения архетипического символа, проводя параллели с буддизмом. Сокровище Пандоры есть бессознательное отображение, символически представляющее собою действительное создание души Прометея. Из текста с несомненностью вытекает, что именно
представляет из себя это сокровище: это бог-спаситель, обновление солнца. Это страстное
желание выражается в недуге бога, он томится по возрождению, и вследствие этого вся
его жизненная сила устремляется назад в центр его самости, т.е. в глубину бессознательного, из которой жизнь возрождается вновь. Поэтому появление этого сокровища в мире
описывается так, как если бы воспроизводилась картина рождения Будды из Лолитавистары: Пандора кладет свое сокровище под ореховое дерево, подобно Майе, рождающей свое
дитя под смоковницей. Юнг приводит ряд цитат: "И даже пчелы и бабочки, порхавшие
над цветником, поспешно прилетели, играя и носясь вокруг чудесного младенца... и жаворонки из воздушных сфер падением тяжелым спускались, исполненные жажды благоговейно поклониться новорожденному прекраснейшему лику Солнца, и вот, совсем вблизи,
они смотрели в белизну лучистого сияния и трепетали сердцем... А надо всем отечески и
милостиво возвышалось избранное дерево с его гигантской лиственной короной, с тяжелым зеленеющим плащом и царственные руки простирало как бы в защиту над головами
своих детей. И множество ветвей любовно нагибалось, склоняясь до земли, как изгородью
защищая сокровище от посторонних взоров, ревнуя и стремясь сберечь себе, одним себе
153
все наслаждение незаслуженным благодеянием дара; и тысячи бесчисленных нежноодушевленных листьев дрожали, трепетали от блаженства и лепетали в радостном волненьи, слагая мягкий чисто-звучный хор и шелестя в аккордах "Кто знал бы, что сокрыто
под смиренной кровлей, кто видел бы, какое сокровище покоится средь нас!" И когда для
Майи пришел час родить, она родила своего младенца под смоковницей, опускавшей для
защиты свою лиственную крону до земли. От воплотившегося Бодхисатвы по миру распространяется неизмеримое сияние, боги и природа принимают участие в его рождении. В
момент возрождения Бодхисатва находится под избранным деревом Bodhi (познания), где
он и становится Буддой (просветленным). Это возрождение или обновление сопровождается тем же световым сиянием, теми же чудесами природы и появлением богов, как и
рождение его. По Юнгу, обновленный бог означает обновленною установку (см. типологию Юнга), т.е. обновленную возможность интенсивной жизни, новое обретение жизни,
ибо, психологически говоря, бог всегда означает высшую ценность, т.е. наибольшую сумму либидо, величайшую жизненную интенсивность, высшее качество психологической
жизнедеятельности. Дар Пандоры у Шпиттелера есть символическая попытка разрешить
проблему объединения дифференцированной и недифференцированной функций. У Гёте
Пандора для Эпиметея имеет значение душевного образа, она изображает для него: отсюда ее божественная власть, ее непоколебимое превосходство. Всюду, где такие атрибуты
приписываются известным лицам, можно с уверенностью делать вывод, что эти лица являются носителями символа, т.е. что они суть облики для проецированных содержаний
бессознательного. Также часто имеет место аффективное усиление известных содержаний
сознания, которое возникает через ассоциации с аналогичными содержаниями бессознательного. Это усиление имеет в себе что-то демонически-понуждающее, следовательно,
некое "божественное" или "дьявольское" действие. Юнг пишет, что деструктивный элемент в эпиметеевской установке действительно есть не что иное, как традиционная и коллективная ограниченность, что ясно обнаруживает бешеная ярость Эпиметея против "ягненка", являющегося прозрачной карикатурой на традиционное христианство. В этом аффекте прорывается нечто, хорошо известное «по празднику осла» в "Заратустре", вышедшем в свет приблизительно в то же время. В этом выражалось целое течение серединыконца 19 в.
Важное понятие, введенное Юнгом при рассмотрении случая раскола в применении либидо, есть "объединяющий символ". Апогей жизненной полноты все более и более
извлекает себя из противоположных крайностей и ищет среднего положения, которое по
необходимости должно быть иррациональным и бессознательным, ибо рациональны и сознательны только противоположности. Ввиду того, что средняя позиция, как объединяющая противоположность, имеет иррациональный характер и является еще не осознанной,
она оказывается проецированной в образ посредствующего бога, в образ мессии или посредника. В наших западных религиозных формах, - с познавательной точки зрения более
примитивных, по Юнгу, - новая жизненная возможность является в виде бога или Спасителя, который из любви или отеческой заботливости, но по собственному внутреннему
решению, устраняет этот раскол тогда и так, когда и как ему заблагорассудится по скрытым от нас основаниям. Восток постигнул этот процесс уже много тысяч лет тому назад и
потому установил психологическое учение об избавлении, выдвигающее путь спасения в
сферу человеческого изволения. Так, в индийской и китайской религиях., а также и в буддизме, объединяющем два миропонимания, имеется представление о средней стезе, магически-действенной, спасительной и достижимой при помощи сознательной установки.
Ведийское мировоззрение сознательно ищет освобождения от парных противоположностей для того, чтобы вступить на стезю спасения. Ниже Юнг приводит ряд цитат, отражающих брахманистическое понимание проблемы противоположностей (dvandva, также
nirdvanda - свобода, незатронутая противоположностями): из книги Ману - "Когда он, в
силу установки своего чувства, станет равнодушным ко всем объектам, тогда он достигнет
вечного блаженства, как в этом мире, так и после смерти. Кто таким образом понемногу
154
отрешится от всех условий и освободит себя от всех пар противоположностей, тот покоится в Браме"; из Махабхара-ты - "Весь покрытый пылью, ютясь под открытым небом, я
буду жить у корней дерева отказавшись от всего, от милого и немилого, не испытывая ни
горя, ни радости, одинаково принимая хулу и похвалу, не питая надежды, не оказывая никому почтения, - свободный от противоположностей и от всякого имущества". Очевидно,
здесь прослеживается явная связь с учением античных стоиков, хотя там, естественно, акценты смещены в сторону Разума и Целого, которые также являются изначальными образами (достаточно проследить весь путь от гераклитовского Логоса до декартовского Ratio
в истории философии). Брахман есть одновременно и состояние спасенности, и бог. Брахман есть не только производящее, но произведенное, все вновь становящееся. Весьма часто Брахман сравнивается с солнцем:
"Богами воздвинутое, непревзойденное
Сияет солнце там;
и из него произошла мощь Брахмана, и Брахман высший;
произошли все боги и то, что им дает бессмертие
и Брахмана в сиянии несет тот, кто есть ученик его;
Богами всеми он проникнут"
Atharvaveda 11,5,23
Слово Brahman происходит от barh, farcire - "распухание", т.е. "молитва", понятая
как стремление человеческой воли ввысь, к святому, божественному. Такое производство
слова указывает на известное психологическое состояние, а именно на специфическую
концентрацию либидо, которая, благодаря чрезмерному скоплению иннервации, вызывает
общее состояние напряженности, связанное с чувством распухания. Индийская практика
старается планомерно вызывать такое состояние запруженности или скопления либидо
путем отвлечения внимания (либидо) от объектов и от психических состояний, от "противоположностей". Отсечение чувственных восприятий и погашение содержания сознания
властно приводят человека к понижению сознания вообще (точно также как во время гипноза) и оживляют тем самым содержания бессознательного, т.е. исконные образы, которые в силу их универсальности и их беспредельной древности имеют космический и
сверхчеловеческий характер. Таким образом привносятся все те уподобления солнцу, огню, пламени, ветру, дыханию и т.д., издревле служившие символами для производительной, творческой, двигающей мирами силы. Юнг обращает внимание на ведическое слово
rita: "Возгласами они приветствовали потоки rita, скрывавшимися в месте рождения бога,
в его местопребывании. Когда он, разделенный на части, пребывал в лоне вод, он пил и
т.д.". Здесь он проводит параллель со стихотворением Ницше:
Ты, чье пламенное копье
Раскололо лед моей души
Так что, бушуя, она устремилась
Вперед, в океан своей высшей надежды
Rita заключает в себе абстрактный элемент определенного направления и закономерности, оно есть философский символ либидо, который Юнг сопоставляет со стоическим понятием heimarmene (творческая изначальная теплота или же определенный закономерный процесс). Либидо, подобно физической энергии, проходит через вес возможные
превращения, о которых нам свидетельствуют фантазии бессознательного и мифы. Эти
фантазии суть прежде всего самоотражения энергетических процессов превращения, которые имеют, конечно, свои определенные законы, определенный "путь" свершения. Этот
путь обозначает линию или кривую максимума энергетических выявлений и соответствующего трудового достижения. Путь есть rita, "правильный путь", поток жизненной энергии, определенное русло, в котором возможен все возобновляющийся процесс. Как замечает Юнг, rita вовсе не означает непременно "соскальзывание вниз", поскольку высшие
жизненные достижения неосуществимы на пути необузданного индивидуалистического
стремления к самовозвышению, ибо коллективный элемент в человеке настолько силен,
155
что жажда совместности испортила бы ему все удовольствие от голого эгоизма. Иными
словами, Юнг подчеркивает, что до бессознательного не нужно долго докапываться, оно
здесь, рядом, ежеминутно с нами. В китайской философии, особенно в даосизме, также
встречается тот же архетип, называемый Дао. Среди одиннадцати значений этого слова
выделяются: "путь", "закономерные процессы природы", "бог". Лао-цзы в книге "Дао-дэцзин" сравнивает его с водой: "Благодатность воды проявляется в том, что она всем делает
добро и в то же время без сопротивления, всегда отыскивает самое низкое место, которого
все люди избегают. Таким образом, она имеет в себе нечто от Дао... Кто всегда свободен
от вожделений, тот созерцает его сущность, кто постоянно вожделеет, тот видит его
внешность". Юнг заключает, что есть исконный образ, лежащий в основе понятий ritaБрахман-Атман и Дао, имеющий общечеловеческое значение. Также проводится параллель текста из Дао-дэ-цзин о том, что единство с Дао имеет сходство с духовным состоянием ребенка, с новозаветным положением, что для вхождения в царствие Небесное нужно стать как дитя. Этот образ есть вполне первобытное представление, подобные которому мы находим и в других странах, например, в западно-африканском мифе о прародителях, Обатала н Одудуа (небо и земля), лежавших вместе в тыкве до тех пор, пока между
ними не возник сын - человек. Итак, человек, как микрокосм, соединяющий в себе мировые противоположности, соответствует иррациональному символу, объединяющему противоположности психологические. Затем Юнг сопоставляет учение японского философа
XVII века Накаэ Тойю и учение средневекового философа Мейстера Экхарта. Первый говорит: "Бог, как сущность мира, охватывает весь мир, но вместе с тем он находится в
непосредственно близости к нам, и притом в нашем собственном теле". Второй пишет:
"Напротив, у кого Бог не есть такое внутреннее достояние, но кто вынужден всегда добывать себе Бога извне, в том или в другом, где он тогда отыскивает его неудовлетворительным способом, при посредстве разных творений людей или мест: тот Бога и не имеет, и
тогда легко приходит нечто такое, что ему мешает... Ибо препятствие лежит в нем самом:
Бог еще не стал внутри его миром. Если бы в нем так было, тогда и повсюду и со всеми
чувствовал бы себя очень хорошо и безопасно: он всегда имел бы Бога".
Уделяет внимание Юнг и образу девы-матери, а также связанному с ним образу сосуда. Здесь он цитирует, например, Литанию Лорето (Missale Romanum): "Матерь любезная,/ матерь чудесная,/ матерь благого Совета. /Зеркало справедливости, / Лоно премудрости, / Источник нашей радости. /Сосуд духовный,/ Сосуд почитания, / Сосуд совершенный
благочестия. / Роза мистическая. / Башня Давидова, / Башня из Слоновой кости, / Дом золотой, / Завета ковчег, / Врата в небеса, / Утренняя звезда." Подробно Юнг разбирает переход от служения женщине к служению душе на примере "Пастыря" Гермаса, исповедническом сочинении эпохи раннего христианства, написанном около 140 г. н.э. Идя по пустыне в полусонном состоянии, Гермас увидел несколько видений, где ему являлись последовательно его бывшая госпожа, у которой он был рабом, в образе ангела, затем старая
женщина и строительство весьма прочной башни. Цитируется также ветхозаветная Песня
Песней (гл.4, стих 4): "Шея твоя, как столп Давидов, вооруженный для оружий", св. Амвросий: "Не из земного, а из небесного избрал он себе этот Сосуд, дабы низойти чрез него,
и освятил храм стыдливости", 2-я книга Моисея: "И сказал Моисей Аарону: возьми один
сосуд и положи в него полный гомор манны и поставь его пред Господом для хранения в
роды ваши". Символ кувшина с замечательными крылообразными лентами был характерен для Египта, с помощью него призывали дождь. Символ корзины с плодами использовался во многих античных свадебных церемониях, элевсинских мистериях. С этим архетипом связывает Юнг и средневековую легенду о чаше Грааля, трактуя ее как одухотворение, т.е. удержание некоторого количества либидо, образа женщины.
С символом обновления, богорождения связан символ опасности, "выползания".
Юнг указывает на греческий миф, по которому герой, выходя из чрева китова, выводит
вместе с собою и своих родителей и всех, раньше поглощенных чудовищем. Часто цитируется Ветхий Завет: "В тот день поразит Господь Мечом Своим тяжелым, и большим, и
156
крепким, Левиафана, змея прямо бегущего, и левиафана, змея изгибающегося, и убьет чудовище морское", "Ибо прежде, нежели этот младенец будет разуметь отвергать худое и
избирать доброе, земля та, которой ты страшишься, будет оставлена обоими царями ее"
(Исайя). Сюда можно прибавить новозаветное: "... встань, возьми Младенца, чтобы погубить его" (Евангелие от Матфея, 2:13), "Когда же дракон увидел, что низвержен на землю,
начал преследовать жену, которая родила младенца мужского пола... И пустил змий из
пасти своей вслед жены воду как реку, дабы увлечь ее рекою. Но земля помогла жене, и
разверзла земля уста свои и поглотила реку, которую пустил дракон из пасти своей" (Откровение, 12, 13-16).
Вышеприведенные примеры показывают живую связь архетипов с мифологическим творчеством народов мира. Особенно, Юнг здесь делает упор на роль психики в их
формировании, он резко критикует простые энвайронменталистские толкования архетипов вроде таких, как сведение символа постоянного рождения и смерти бога к сезонным
изменениям природы. Как следует из многочисленных объяснений самого Юнга, важнейшую роль здесь играет понятие "либидо". Кроме того, изначальные образы, в частности их
проявление, тесно связаны с понятием подчиненной (недифференцированной) функции.
Действительно, существует глубокая, фундаментальная связь архетипов со всем учением
Юнга о психологических типах.
3. Архетипы и юнговская типология
Здесь стоит коротко остановиться на основных положениях юнговской типологии.
Юнг делит людей на обладающих экстравертной и интровертной установкой. Для экстравертной установки характерна направленность либидо на внешние объекты, для интровертной установки характерна направленность либидо на внутренний мир субъекта. Первоначально Юнг отождествлял экстравертный тип с чувствующим типом, а интровертный
тип с мыслительным типом. Затем он пришел к выводу о существовании двух рациональных и двух иррациональных психических функций: мышление и чувство, ощущение и интуиция. Лишь одна из них преимущественно развита у человека, остальные функции частично или полностью вытеснены. Таким образом получается 8 типов соответственно
установке и главной, преобладающей, дифференцированной функции. При различных обстоятельствах индивид может менять свою установку, например, в экстравертном окружении он будет иметь интровертную установку, а в интровертном окружении он будет
проявлять экстравертные качества. Тип установки складывается постепенно на протяжении жизни, начиная с самого рождения, ибо это способ выживания (лучше сказать, овладения или обороны) в мире. В начале жизни все четыре функции развиты одинаково и
находятся в архаическом состоянии, но затем одна из функций становится преобладающей, а остальные подчиненными, при этом дифференцированная функция есть форма, с
помощью которой индивид постигает окружающий психический и физический мир. Подобно тому, как нельзя одновременно мыслить и чувствовать, так и дифференцированная
функция не желает делить "власть" с подчиненными, но главенствует она только в сознании, равно как и доминирующая установка.
Юнг начал свою психологическую деятельность в качестве ассистента врачапсихиатра в больнице для душевнобольных в пригороде Цюриха. Сравнивая симптомы
истерии и шизофрении, он замечает то, что в случае истерии плоды воображения достаточно легко объяснимы из личной жизни больного, из его личного бессознательного, а в
случае шизофрении измышления больных похожи на сновидения, явственно несущие архаический отпечаток. Шизофрения, рассматриваемая Юнгом как крайняя степень интроверсии, инкубационный период которой характеризуется сверхсосредоточенностью на себе, в некоторые периоды оборачивается тем, что больной привлекает к себе внимание
своим нестерпимо экстравагантным и даже агрессивным поведением. В эти моменты происходит выход из сферы бессознательного ранее подавленных функции, которые вместе
также, по Юнгу, составляют «трансцендентную функцию», ибо часто они настолько недифференцированы, что пребывают в зачаточном, архаическом состоянии. Юнг обращает
157
внимание на работу Отто Гросса ''Вторичная церебральная функция" (1902), где можно
почерпнуть интересную физиологическую гипотезу для объяснения типов: «Под «вторичной функцией» Гросс разумеет церебральный клеточный процесс, наступающий вслед за
первичной функцией. Первичная функция соответствовала бы собственному действию
клетки, именно созданию положительного психического процесса, скажем представления.
Это действие соответствует энергетическому процессу, по всей вероятности разряжению
химического напряжения, т.е. химическому распадению. После этого острого разряда
начинается вторичная функция, т.е. реституция или восстановление. В зависимости от интенсивности предшествовавшей затраты энергии эта функция потребует более или менее
продолжительного времени. В течение этого времени клетка находится в измененном
против прежнего состоянии, которое не может не повлиять на последующий психический
процесс». В случае шизофрении или крайней интроверсии вторичная функция (не путать с
подчиненными функциями!) чрезвычайно продлена, происходит углубление "темы", постоянно идет процесс абстрагирования и ассоциаций, образуется изолированные комплексы, открывается возможность проявления в составе таких комплексов архетипических
представлений. С другой стороны, в кратковременный период "разрядки" на поверхность
сознания могут в весьма резкой, интенсивной форме выступить изначальные образы, причем в сугубо чистом, первозданном виде. Лучше всего это получается у интровертного
интуитива.
Ниже мы приведем полностью отрывок, где Юнг замечательно показывает связь
психологических типов и изначальных образов, вскрывая также и причину возникновения
типов: "Эмпатия и абстрагирование, экстраверсия и интроверсия суть механизмы приспособления и защиты. Поскольку они дают возможность приспособления, они освобождают
человека от всего, носящего характер случайного влечения, мало того, они даже защищают его от этого, давая ему возможность самоотчуждения. Как показывает повседневный
психологический опыт, есть очень много людей, которые всецело отождествляются со
своей направленной функцией ("цепной" функцией)... Отождествление с направленной
функцией имеет то неоспоримое преимущество, что этим человек лучше всего приспособляется к коллективным ожиданиям и требованиям, и, кроме того, получает еще возможность, путем самоотчуждения уклоняться от своих подчиненных, недифференцированных и ненаправленных функций... Отождествление с направленной функцией имеет и
крупный минус, а именно дегенерацию индивида. Несомненно, человек в широкой мере
способен к механизации, но все-таки не до такой степени, чтобы он мог совсем отказаться
от себя, не потерпев от этого вреда. Ибо, чем больше он отождествляет себя с одной
функцией, тем более он вкладывает в нее либидо и тем более он отвлекает либидо от других функций. В течение довольно долгого времени эти функции выносят значительное
отвлечение либидо; но однажды они начинают реагировать. Ибо вследствие того, что либидо отвлекается от них, они понемногу опускаются под порог сознания, их ассоциативная связь с сознанием ослабевает и от этого они мало-помалу погружаются в бессознательное. Это равносильно регрессивному развитию, именно- возвращению на инфантильную и, наконец, на архаическую ступень. А так как человек провел в культивированном
состоянии лишь сравнительно немного тысячелетий, а в некультивированном состоянии много сотен тысяч лет, то функции архаического характера у него еще чрезвычайно жизнеспособны и легко поддаются новому оживлению. И когда благодаря оживлению либидо
известные функции подвергаются дезинтеграции, то в бессознательном начинают функционировать их архаические основы.
Такое состояние означает диссоциацию личности, ибо архаические функции не
имеют прямых отношений к сознанию, т.е. нет удобопроходимых мостов между сознательным и бессознательным. Поэтому, чем далее идет самоотчуждение, тем далее заходит
и архаизация обездоленных функций. Вместе с тем возрастает и значение бессознательного. Тогда бессознательное начинает симптоматически расстраивать направленную функцию, и вместе с тем начинается тот характерный порочный круг, который мы находим в
158
целом ряде неврозов: человек пытается компенсировать бессознательно расстраивающие
его влияния посредством особых напряжений направленной функции и это состязание
продолжается в известных случаях вплоть до нервного крушения".
Иными словами, установке и функции, господствующей в сознании, постепенно
становятся в оппозицию бессознательная установка противоположного типа и подчиненные, ставшие уже архаическими, функции. Конфликт разрешается иногда неврозом, иногда физиологическим недомоганием, иногда просто бытовой катастрофой (Юнг часто любил говорить: "Слава Богу, он стал невротиком''). Описывая установку бессознательного
для экстраверта, Юнг приводит пример: "Один типограф, начав простым служащим, в течение двадцатилетнего, долгого, тяжелого труда достиг положения самостоятельного владельца очень крупною дела. ...дело вполне поглотило его, и это привело его к гибели... в
виде компенсации для ею исключительно деловых интересов в нем бессознательно оживились некоторые воспоминания из его детства. В то время ему доставляло большое удовольствие писать красками и рисовать. И вот вместо того, чтобы принять эту способность,
как таковую, и использовать ее в виде уравновешивающего побочного занятия, он ввел ее
в свое деловое русло и начал фантазировать о придании своим продуктам внешнего "художественного" вида. К несчастью, фантазии стали действительностью: он фактически
начал производить продукцию согласно своему собственному примитивному и инфантильному вкусу, и в результате через несколько лет его дело было погублено". Данный
пример указывает на условия оживления личного бессознательного, но здесь рукой подать
и до коллективного бессознательного. Говоря об установке бессознательного для интроверта, Юнг ссылается на книгу Ф.Фишера «Auch Einer», где описан образ одинокого острова, невольно инициированный крайней интроверсией но. безусловно, принадлежащий
коллективному бессознательному. Здесь еще раз следует вспомнить образ обновления,
трактуемый Юнгом как символ смены установки (или функции), символ переоценки ценностей, как символ возможности разрешения конфликта дифференцированной и подчиненных функций.
4. Онтология архетипов
Каковы истоки архетипов? Юнг отвечал на этот вопрос так: 1) архетип есть образ
общего коллективного всеисторического опыта человечества, есть то, что объединяет всех
живших, живущих и еще не ставших жить людей (это перекликается, например, с библейской идеей грехопадения Адама - "Адам согрешил, и через него все согрешили"); 2) архетип есть результат творческой работы человеческого духа, быть может, в большей степени, чем условий среды; 3) архетип есть произведение сознания, бессознательного и всех
четырех психических функций (мышления, чувства, ощущения и интуиции). Поскольку
Юнг, по всей видимости, придерживался релятивистской позиции, то он не дал четкого
ответа: или архетипы потенциально находятся в генах, или архетипы закладываются ходе
социального общения в период детства, или архетипы даются нам свыше. В любом случае
здесь нам предстоит обсудить палеопсихологию, в частности понятие "мистического соучастия".
Сам Юнг различал варваров и первобытных людей: "Сознательная способность к
односторонности есть признак высшей культуры. Но непроизвольная односторонность,
т.е. неспособность быть иным, чем односторонним, - есть признак варварства. Варвару
даже всегда грозит опасность пасть жертвой какой-нибудь односторонности и тем самым
упустить из вида свою личность в целом. С такого конфликта начинается, например и
эпос Гилъгамеш. Варварская односторонность всегда предполагает известную степень искалеченности инстинкта, чего нет у первобытного человека; поэтому первобытный человек в общем еще свободен от варварской односторонности". II еще: "Но так как мы все
еще такие варвары, то доверие к законам человеческой природы и человеческого пути
представляется нам опасным и неэтическим натурализмом... чтобы получить доступ к
свободе, необходимо сначала преодолеть варварство. В принципе это достигается тем, что
основание и мотивирующая сила нравственности ощущаются и воспринимаются индиви159
дом как составные части его собственной природы, а не как внешние ограничения''. Любая
функция, подавленная в бессознательное, остается неразвитой, сплавленной вместе с элементами, ей, по сути, не принадлежащими, в архаическом состоянии. У первобытного человека все функции еще не дифференцированы, слиты в одно целое, оттого он и жил в состоянии гармонии с природой (это, по Юшу, вовсе не означает отсутствие морали, ее правила были даже жестче моисеевых заповедей). Всякий архетип может жить лишь благодаря относительному обесценению объекта, тем самым преодолевается тождество объекта и
субъекта, характерное для первобытною человека. Это тождество может быть опасным,
делая субъект подверженным действиям аффектов: "Однажды бушмен, раздраженный
тем, что ничего не поймал на рыбалке, возвратился домой. Его малыш, по обыкновению,
радостно бежит ему навстречу. Но отец хватает его и свертывает ему шею. Естественно,
что потом он оплакивает мертвого ребенка с тою же безудержностью, с какою он раньше
убил его". Интересно так же, как Юнг трактует "душу'' в связи с палеопсихологией: душа
есть психологическое содержание, имеющее самостоятельность в пределах сознания, но и
частично бессознательное, что имеет место для каждого автономного комплекса. Юнг отмечает, что у первобытного человека имеется несколько душ, т.е. несколько автономных
комплексов, так что они импонируют, как обособленные существа (как у некоторых душевнобольных). Затем он делает ироническое замечание о психоанализе: "И если мы уже
устанавливаем учение о единстве эго, согласно которому не может быть самостоятельных
комплексов [а их проявление - архетипы], то ведь природа не обращает никакого внимания на подобные умственные теории".
Юнг был знаком с работами Леви-Брюдя, который ввел термин "мистическое соучастие" (Participation mystique) для обозначения психологического состояния древних как
тождеству объекта и субъекта. Конкретизм первобытного мышления и чувства удерживает эти две рациональные функции в сфере ощущения, т.е. в сфере иррациональных функций. Самое большое, куда подымается первобытное мышление - это смутные аналогии,
самое большое, куда подымается первобытное чувство- это фетишизм. Бессознательное
индивида с крайне односторонне развитой функцией обладает всеми признаками participation mystique. Гипертрофированно развитое интровертное мышление приводит, например,
к тому, что любой незнакомый внешний объект кажется враждебным, а это как раз характерно для дикарей. Интересна оценка теории Леви-Брюля В.П. Алексеевым: "Сопричастие
в том широком толковании, которое дал ему Л. Леви-Брюль, охватывает любые мыслимые
связи между явлениями и процессами в реальном мире, лишь бы человеку, в данном случае первобытному человеку, по той или иной причине эта связь показалась существующей... совершенно невозможно допустить, чтобы логика сопричастия, логика иррациональная господствовала хотя бы даже частично в сфере эмпирического опыта... логическому мышлению современного представителя развитого общества Л. Леви-Брюль противопоставляет алогическое или дологическое мышление первобытного человека... сфера
абстрактного мышления начала формироваться в среднем палеолите... Таким образом,
мышление формируется не в иррациональной, как полагал Л.Леви-Брюль, а в сугубо рациональной форме. Алогическое возникает уже на более высокой стадии его эволюции и
дальше развивается параллельно логическому, может- быть даже усиливаясь в монотеистических религиозных системах уже классового общества. Возможно, свидетельством
живучести этого не изначального, а исторически возникшего первобытноиррационального мышления, выросшего из действия закона алогического сопричастия,
является интерес к мифу и мифологизация действительности в некоторых современных
идеалистических концепциях западноевропейской и американской философской мысли".
Как бы ни относиться к этим словам материалистически настроенного ученого, но здесь
есть повод для постановки весьма полемичных вопросов: существует ли бессознательное
мышление? Является ли оно алогичным? Являются ли рациональные функции эволюционным итогом развития рациональных, или все четыре психические функции взаимонезависимы? Достаточно ли для образования архетипа работы только иррациональных функ160
ций (имеется ввиду его состояние до выхода в сознание, где он принимает знаковую форму, конечно, при содействии рациональных функций)? К слову, высшие животные обладают достаточно целесообразным поведением, поэтому весьма и весьма к месту вопрос о
существовании у них бессознательного мышления, хотя ответ зависит от того, что понимать под мышлением.
В чем польза архетипов? Дело в том, что в сложной ситуации, которую индивид
сразу не в состоянии оценить, всплывают изначальные образы, наиболее подходящие для
аналогичных ситуаций. Соответствующее состояние бессознательного ведет, во-первых, к
проявлению архетипа, во-вторых, к соответствующему поведению. Таково эвристическое
значение архетипов. В простых ситуациях их значение для психики аналогично значению
инстинктов для физиологии. Установлено, что при нарушениях работы мозжечка человек
вынужден сознательно контролировать каждый элемент сравнительно простых движений,
которые раньше осуществлял автоматически, не задумываясь (а 1а сороконожка) [4]. Подобным образом приходилось бы действовать человеку при оценке жизненной ситуации,
если бы его лишили архетипов. Заметим также, что, по Юнгу, нельзя в принципе познать
форму архетипов в бессознательном, до того как они стали архетипами, выйдя (или войдя
извне) в сознание в символической форме.
5. Архетипы и современность
Мы рассмотрели сущность архетипа, условия его проявления, его онтологическое
значение и теперь осталось осветить вопрос его значения в современных условиях жизни.
Но прежде лингвистический пример того, как наши архетипы проявляются в речи: неопределенно-личное местоимение "оно", it, es и т.п. вызывает смутный, бледный образ чего-то потенциально опасного, тревожного; эго архаический остаток мироощущения древнего человека. Довольно много архетипическнх символов (словесных, визуальных) в сериале "Вавилон-5"'. Массовые проявления архаического наблюдаются даже сейчас: вера в
привидения (по крайней мере, Юнг отмечал эту черту своих современников), вера в летающие тарелки (Юнг даже написал специальную работу по этому поводу), распространение восточных культов (Аум Синрикё и ее глава Сёко Асахара, осужденный за отравления
в токийском метро). Думается, что здесь две причины. Первая заключается в недостаточных естественно-научных знаниях или плохом их восприятии (свойства тлеющего разряда
в газе малоинтересны для городского жителя, получающего гуманитарное или даже техническое, но далекое от этой области, образование). В одной газетной заметке рассказывалось об одном замбийце, получившем образование в Сорбонне: дома он запросто участвует в магических ритуалах, в Европе его вера в духов не входит в сознательное противоречие с наносным знанием. Но это положение типично для первобытного человека! Как
пишет В.П.Алексеев, "они [иррациональное] и возникают как отрицание рационального,
так как его при малом запасе эмпирического опыта не хватает для объяснения окружающей первобытного человека природы и феноменов его собственной психики". Сейчас
сфера эмпирического опыта отдельного человека уже сферы опыта всего человечества,
запечатленного в научном знании. Вторая причина куда более серьезнее, и о ней следует
поговорить подробнее.
В древние времена в обществе преобладали индивиды с развитыми иррациональными функциями (ощущение и интуиция), по-видимому, тогда для выживания они были
более ценными. Можно сказать, что все общество имело иррациональную функцию в качестве главной. Но постепенно для выживания становились более ценными рациональные
функции. Нарастал конфликт между пока еще господствующей в сознании общества иррациональной функцией и набирающими силу в бессознательном рациональными. Возникновение религий, по Юнгу, стало тем внешним проявлением смены господствующей
функции. Таким образом, весь период развития человечества от начала до современности
характеризуется все нарастающей дифференциацией рациональных функций. В настоящее
время наблюдается чрезмерное усиление рациональной функции (можно говорить о мышлении, имея в виду развитие науки, можно говорить о чувстве, имея в виду, например,
161
развитие музыки- от Баха через Бетховена к Шостаковичу). Но на усиление рационального происходит реакция иррационального, на которую происходит ответ через усиление
иррационального. Вот пример из области философии: после рационализма времен Декарта-Канта возникла немецкая идеалистическая философия Гегеля-Шеллинга (несмотря на
гегелевский абсолютный разум, он иррационален по сути!), после чего появилось учение
Л.Фейербаха и марксизм. Итак, для современности характерна в ее "сознании" рациональная функция (вероятно, экстравертное мышление: достаточно почитать американских
экономистов типа Кейнса и т.п.). Очевидно, коллективное бессознательное нашего общества иррационально (соответственно интровертная интуиция: отсюда, распространение
восточных культов, астрологии, чудоврачевателей типа А.Чумака, пророки и мессии со
стигматами Христа). Последователь Юнга может смело ставить врачебный диагноз нашему времени: общество находится в состоянии глубокого невроза. Ему необходимо лечение, оно и лечится путем компенсации, иначе как расценить чрезвычайно развившуюся в
последние 30 лет так называемую сферу infotainment (компьютерные игры, фэнтези, шоубизнес, спортивная индустрия, - футбол начинался как спортивная игра в начале века, но
превратился в совершенно коммерческое предприятие с созданием в начале 90-х Лиги
Чемпионов, где игроки покупаются и продаются за все большие суммы ("футбольная инфляция"), победа футбольной сборной или клуба в каком-нибудь крупном турнире является национальным праздником). Достаточно вспомнить снижение преступности во время
трансляции в СССР "Рабыни Изауры". В таких условиях легко всплывают архетипические
образы: в современных фэнтези битвы не обходятся без меча (т.е. всплывает изначальный
образ меча), копье, например практически никогда не используется. Разумеется, нельзя не
заметить рост числа самоубийств и неврозов в современных условиях напряженной городской жизни.
Для понимания всей уникальности современного момента, для эффективных действий в сфере менеджмента (прежде всего для самих менеджеров) как никогда актуально
психологическое учение К.Г. Юнга, в особенности связь его типологии и учения об архетипах.
Примеры психоаналитических сессий
Психоанализ: Фрейд. Пример из практики16
Документальных аудио- и видеозаписей работы Фрейда, естественно, не существует. Таким образом, остается неясным, как именно он проводил терапию. Фрейд опубликовал описание нескольких случаев из практики, один из которых, случай Шребера (Freud,
1911/1933), касался пациента, который не лечился у Фрейда. Другой, случай маленького
Ганса (Freud, 1909/1933a), повествует о мальчике, которого лечил отец под руководством
Фрейда. Четыре случая касались собственно пациентов Фрейда: случай «Доры» (Freud,
1905/1933), Человека-крысы (Freud, 1909/1933b), Человека-волка (Freud, 1918/1933), а
также случай женской гомосексуальности (Freud, 1920/1933). Записи об этих случаях делались после интервью, поскольку Фрейд считал, что ведение записей в процессе интервью нарушит ход терапии, и психотерапевт запомнит важный материал и позабудет тривиальный. Следующее краткое сообщение о пациентке, страдающей навязчивыми состояниями, позволяет судить о практике Фрейда (Freud, 1908/1924).
«Молодая женщина, пять лет состоявшая в браке и имевшая только одного ребенка, пожаловалась мне на навязчивое влечение выброситься из окна или с балкона, а также
страх изувечить своего ребенка, возникавший при виде острого ножа. Она признала, что
редко вступает в интимные отношения с мужем, принимая при этом меры предосторожности, чтобы не забеременеть; однако она добавила, что это ничего не значит, поскольку
она не является чувственной натурой. Я рискнул сообщить ей, что при виде мужчины у
нее возникают эротические фантазии и поэтому она утратила веру в себя и считает раз16
Паттерсон С., Уоткинс Э. Теории психотерапии. – СПб.: Питер, 2004.
162
вратной женщиной, способной на все. Перевод навязчивых идей в сексуальные оказался
успешным; в слезах она сразу призналась в том, что несчастлива в браке, а затем, что у
нее к тому же возникают некоторые болезненные мысли о собственной сексуальности,
например о часто повторяющемся ощущении, что к ней под юбку что-то вторгается».
Фрагмент из описания случая Доры включает интерпретацию сновидения. Дору,
18-летнюю девушку, привел к Фрейду ее отец. Она была «в расцвете юности — девушка с
интеллигентными взглядами и приятными манерами. Однако для родителей она была источником больших неприятностей. Перепады настроения, хандра стали теперь наиболее
яркими особенностями ее заболевания. Она явно была не удовлетворена собой и собственной семьей; к отцу относилась недружелюбно, находилась в плохих отношениях с
матерью... Когда однажды после краткого разговора с отцом она впервые потеряла сознание — событие, полностью выпавшее из памяти, — было принято решение, несмотря на
сопротивление девушки, что она должна пройти у меня психоанализ» (Freud, 1953, р. 23).
Фрейд встречался с отцом и дочерью двумя годами ранее и рекомендовал дочери
пройти курс терапии, однако на том этапе отец девушки отклонил это предложение.
Психоанализ продолжался с октября по 31 декабря 1900 г. шесть раз в неделю, после чего Дора прервала терапию, будучи неспособной, по мнению Фрейда, принимать
правду его инсайтов. Описание данного случая не является последовательным отчетом о
ходе терапии, а представляет скорее реконструкцию проблем Доры на основе анализа и
интерпретаций Фрейда. Лечение проходило в достаточно жесткой манере, Фрейд оказывал на девушку давление своими инсайтами и интерпретациями. Спустя два года она вернулась к Фрейду для продолжения лечения, однако он отказался принять ее, потому что
почувствовал неискренность ее желания измениться.
Господин К., упомянутый в следующем фрагменте, был другом семьи; его жена
была любовницей отца Доры, в прошлом он дважды делал попытки заигрывать с Дорой,
первый раз в Л. Ниже приводится описание сновидения, о котором сообщила Дора, с анализом Фрейда (Freud, 1959b).
«В доме был пожар.* Мой отец стоял у моей кровати и будил меня. Я быстро оделась. Мать хотела непременно спасти шкатулку с драгоценностями, но отец сказал: «Я
не позволю себе и своим детям сгореть из-за твоей шкатулки». Мы поспешили вниз, а когда мы оказались на улице, я проснулась.
Поскольку это сновидение повторялось, я поинтересовался, когда она впервые его
увидела. Она сказала, что не знает. Однако она припомнила, что однажды видела его три
ночи подряд в Л. (местечке на берегу озера, где произошел эпизод с участием господина
К.), а теперь оно возобновилось несколько дней назад уже в Вене.** Мои надежды на прояснение смысла этого сновидения, естественно, возросли, когда я услышал о его связи с
событиями в Л. Но сначала мне хотелось выяснить, что послужило причиной возобновления сновидения в последний раз, поэтому я попросил Дору пересказать свой сон как можно подробнее и сообщить, в связи с каким событием он появился. Дора уже имела некоторые навыки толкования сновидений благодаря интерпретации нескольких мелких фрагментов.
«Кое-что произошло, — сказала она, — но это не имеет отношения ко сну, ведь это
произошло недавно, а сон я определенно видела и раньше».
«Это не имеет значения, — ответил я. — Рассказывайте! Просто выкладывайте это
недавнее событие, которое совпало со сновидением».
«Ладно. Несколько последних дней отец ссорился с матерью из-за того, что она запирала на ночь дверь в гостиную. Понимаете, комната моего брата не имеет отдельного
входа, туда можно попасть только через гостиную. Отец не желал, чтобы брат оказался
* В ответ на мой вопрос Дора сообщила, что в их доме никогда не было пожара.
**
Содержание сновидения позволяет установить, что оно впервые появилось в Л.
163
запертым на ночь. Он сказал, что так не пойдет: вдруг произойдет нечто, из-за чего надо
будет выйти из комнаты».
«И это навело вас на мысль о возможности пожара?»
«Да».
«А сейчас мне бы хотелось, чтобы вы обратили пристальное внимание на те слова,
которые произнесли. Вы сказали, что может произойти нечто, из-за чего надо будет
выйти из комнаты».*
Теперь Дора поняла связь между недавней и первоначальной причиной сновидения
и продолжила:
«Когда мы с отцом приехали в Л. в тот раз, он открыто сказал, что боится пожара.
В тот день была сильная гроза, а нам предстояло ночевать в небольшом домике без громоотвода. Поэтому его тревога была вполне естественной».
Теперь мне необходимо было установить связь между событиями в Л. и повторяющимися там сновидениями. Поэтому я сказал: «Сновидение появилось в одну из первых
ночей пребывания в Л. или в конце? Другими словами, до или после эпизода в лесу, о котором мы столько слышали?» (Я должен пояснить, что эпизод этот произошел не в первый день, после этого Дора продолжала оставаться в Л. еще несколько дней, делая вид,
что ничего не произошло.)
Поначалу она ответила, что не помнит, но потом добавила: «Да, думаю, после этого
эпизода».
Таким образом, я выяснил, что сновидение послужило реакцией на это переживание. Почему же оно возникло трижды? Я продолжил спрашивать: «Как долго вы еще
оставались в Л. после этого эпизода?»
«Еще четыре дня. На пятый день мы с отцом уехали».
«Теперь я уверен, что сновидение стало следствием эпизода с господином К. Оно
впервые посетило вас в Л., а не прежде. Вы просто вставили неуверенность в этом в свою
память, чтобы устранить связь между сновидением и вызвавшим его эпизодом в вашем
уме. Однако меня пока не все удовлетворяет. Если вы оставались в Л. еще четыре дня,
сновидение могло появиться четыре раза. Возможно, так оно и было?» Она не стала оспаривать мои предположения; но вместо ответа на вопрос продолжила свой рассказ **: «После обеда в тот день, когда мы (я и господин К.) ходили на озеро, я, как обычно, прилегла
на диване в спальне подремать. Внезапно я проснулась и увидела возле себя господина К.
...»
«То есть в том же положении, в котором стоял ваш отец во сне?»
«Да. Я резко спросила его, что ему нужно. Он заявил, что имеет право входить в
собственную спальню, когда ему вздумается; кроме того, ему кое-что надо взять. Этот
случай заставил меня насторожиться, и я попросила у фрау К. ключи от спальни. На следующее утро (на второй день) я заперлась, пока одевалась. После обеда, когда я хотела
запереть дверь и прилечь отдохнуть, ключ найти не удалось. Я уверена в том, что ключ
взял господин К.».
«Теперь очевидна тема запирания или незапирания двери в комнату, которая впервые возникла в связи со сном и возобновилась, совпав со взволновавшим вас случаем, недавним повторением сновидения.*** Мне хотелось бы знать, не относится ли к этому контексту фраза "Я быстро оделась"?»
Я сделал акцент на этих словах, потому что они меня ошеломили. Они показались мне двусмысленными.
Некоторые физические потребности описываются точно так же. Теперь, в цепи ассоциаций двусмысленные
слова (мы можем назвать их «ключевыми словами») действуют как железнодорожные стрелки. Если переключить эти стрелки с той позиции, в которой они проявились во сне, можно оказаться на другой дороге; по
этой дороге следуют мысли, которые мы ищем и которые скрываются за сновидением.
**
Это объясняется тем, что ответить на заданный мной вопрос можно было только после того, как из ее памяти будет извлечена новая порция материала.
***
Я подозревал, хотя и не говорил этого Доре, что она воспользовалась этим элементом в связи с его
*
164
«Это было с тех пор, как я решила не оставаться с господином К. наедине, без отца.
В последующие дни я опасалась, что господин К. войдет в спальню, когда я буду одеваться: потому я всегда одевалась очень быстро. Видите ли, отец жил в гостинице, и фрау К.
рано уходила к нему. Но господин К. больше меня не беспокоил».
«Понятно. На второй день после эпизода в лесу вы решили избавиться от его преследований, и в течение второй, третьей и четвертой ночи вы имели возможность утвердиться в этом решении во сне. (На второй день, то есть до сновидения, вам уже было известно о пропаже ключа и невозможности запереться утром во время одевания; поэтому
вы приняли решение одеваться максимально быстро.) Но ваше сновидение повторялось
каждую ночь, поскольку соответствовало принятому решению. Решение продолжает существовать, пока не будет выполнено до конца. Вы сказали себе следующее: "Я не буду
отдыхать и не буду спокойно спать, пока не уеду из этого дома". В своем сообщении о
сновидении вы представили это иначе, сказав: "Оказавшись на улице, я проснулась"».
Аналитическая психотерапия: Юнг. Пример из практики17
Следующий пример, который доказывает интерес Юнга к сновидениям и символизму, позаимствован из приложения, озаглавленного «Реалии практической психотерапии» (Collected Works, volume 16, pp. 330-338).
«Мне вспоминается случай, который доставил мне много хлопот. Речь шла о 25летней пациентке, которая страдала излишней эмоциональностью, чрезмерной восприимчивостью и истерической лихорадкой. Она была очень музыкальной; играя на пианино,
она так переживала, что температура ее тела через 10 минут поднималась до отметки 100
°F и выше. Кроме того, пациентка страдала навязчивой склонностью к спорам и обожала
философские рассуждения, что было совершенно невыносимо, несмотря на ее высокий
интеллект. Женщина была не замужем, но встречалась с мужчиной, отношения с которым,
если не считать ее чрезмерную восприимчивость, можно было считать нормальными.
Прежде чем обратиться ко мне, она безуспешно проходила психоанализ в течение двух
месяцев. Затем пациентка обратилась к женщине-психоаналитику, которая прекратила терапию через неделю. Я был третьим. Пациентка считала, что обречена на неудачу в психоанализе, и пришла ко мне с выраженным чувством собственной неполноценности. Она
не понимала, что помешало ее работе с другими психоаналитиками. Я предложил ей рассказать мне подробнее о своей жизни, что заняло несколько часов. Затем я спросил ее:
«Помните, во время работы с доктором X (первым аналитиком) у вас было поразившее
вас сновидение, смысл которого вы в то время не разгадали?» Пациентка припомнила, что
на второй неделе психоанализа увидела впечатляющий сон, значение которого смогла понять гораздо позднее, в свете последующих событий. Во сне ей предстояло пересечь границу. Она прибыла на пограничную станцию; была ночь, предстояло выяснить, в каком
месте можно пересечь границу, однако найти путь не удалось, и она заблудилась в темноте. Тьма представляла сферу бессознательного, то есть бессознательную идентичность
пациентки с психоаналитиком, который, как и она, был в неведении, где искать выход из
бессознательного состояния — вот что скрывалось за пересечением границы. Как оказалось, этот психоаналитик спустя несколько лет оставил психотерапию из-за многочисленных неудач и личных неприятностей.
В самом начале следующего курса вмешательства сон о пересечении границы повторился несколько в иной форме. Пациентка прибыла на пограничную станцию. Ей
предстояло найти путь; несмотря на темноту, она заметила в отдалении слабый огонек, который указывал, куда идти. Чтобы добраться до места, необходимо было пересимволическим смыслом. «Zimmer» (комната) в сновидении часто используется вместо «Frauenzimmer» (несколько пренебрежительное слово для женщин; буквально означает женская комната. Вопрос о том, «открыта» женщина или «закрыта», естественно, имеет определенное значение. Общеизвестно также, какого
рода ключи используются в том или ином случае.
17
Паттерсон С., Уоткинс Э. Теории психотерапии. – СПб.: Питер, 2004.
165
сечь поросшую лесом местность в кромешной темноте. Пациентка набралась смелости
и отправилась в путь. Но как только она вступила в лес, в нее кто-то вцепился; это была
женщина-психоаналитик. Пациентка проснулась в страхе. Эта женщина-психоаналитик
также впоследствии оставила работу практически по тем же причинам, что и первый доктор.
Я задал пациентке вопрос: «Видели ли вы подобные сны с тех пор, как работаете со
мной?» Она смущенно улыбнулась и пересказала такой сон: Я находилась на пограничной
станции. Таможенник проверял одного за другим пассажиров. У меня была с собой только небольшая сумочка, поэтому, когда подошла моя очередь, я уверенно заявила, что мне
нечего декларировать. Однако офицер, указав на сумочку, спросил: «А что у вас здесь?» К
моему изумлению, он вытащил из сумочки большой матрас, потом еще один. Пациентка
проснулась в страхе.
Я заметил: «Вы хотели скрыть свое явно буржуазное желание выйти замуж и почувствовали, что вас на этом поймали». Хотя пациентка не могла оспорить логичности
такой интерпретации, она стала яростно сопротивляться, отрицая всякую возможность
этого. За этим сопротивлением, как оказалось, скрывались умопомрачительные эротические фантазии, превосходящие все, с чем мне приходилось встречаться до этого. Голова у
меня пошла кругом, я стал думать о нимфомании, причудливых извращениях, порочных
бессмысленно повторяющихся эротических фантазиях, о латентной шизофрении, во всяком случае, все это имело некоторую общность с состоянием пациентки. Я стал поглядывать на пациентку с подозрением, нашел ее несимпатичной и начал досадовать на себя за
такое поведение, поскольку знал, что при таких отношениях нельзя рассчитывать на
успех. Спустя примерно четыре недели появились явные симптомы застоя. Ее сновидения
стали отрывочными, скучными, унылыми и невразумительными. Ни у меня, ни у пациентки не было идей, что делать дальше. Работа стала утомительной, скучной и бесплодной. Я ощущал, что мы словно увязли в тесте. Мои мысли возвращались к этому случаю
даже в минуты отдыха; он представлялся мне неинтересным, не заслуживающим внимания. Наконец я потерял терпение, поскольку считал, что пациентка не прилагает достаточных усилий. «Наверное, все дело в личных реакциях», — подумал я. В следующую
ночь мне приснился сон: я шел по проселочной дороге вдоль обрывистых склонов. На горе
стоял замок с высокой башней. На самой вершине башни стояла женщина, ее волосы отливали золотом в лучах заходящего солнца. Чтобы лучше ее рассмотреть, мне пришлось
запрокинуть голову. Я проснулся от боли в шее. К моему удивлению, это была моя пациентка.
Это сновидение вызвало у меня беспокойство, первое, что пришло мне на ум, была
стихотворная строка из Шенкенбаха:
Она сидит высоко над нами,
Ни одну молитву она не отвергнет.
Это обращение к Деве Марии. В моем сновидении пациентка стояла на самой вершине, подобно богине, в то время как я, мягко выражаясь, смотрел на нее свысока.
На следующий день я сказал пациентке: «Вы заметили, что наша работа зашла в
тупик?» Она расплакалась и ответила: «Конечно. Я знаю, что у меня никогда ничего не
получается, я все делаю неправильно. Вы были моей последней надеждой, теперь мне некуда идти». Я перебил ее: «На этот раз все иначе. Я видел сон про вас». Я рассказал ей
свой сон, в результате вся ее поверхностная симптоматика, склонность к спорам, настаивание на своей правоте, чувствительность улетучились. С этого момента начался реальный невроз, я был совершенно ошеломлен. Тут же последовала серия впечатляющих сновидений, смысла которых я совершенно не понимал, новая симптоматика пациентки казалась мне необъяснимой. Вначале симптомы проявились в форме неопределенного возбуждения в области гениталий, ей приснилось, что из ее лона появляется белый слон.
Находясь под сильным впечатлением от сна, пациентка попыталась вырезать слона из
слоновой кости. Я терялся в догадках, что бы это значило; меня не оставляло неприятное
166
ощущение, что все происходящее разворачивается в соответствии со своей внутренней
логикой, а я не понимаю, к чему все идет.
Через некоторое время появились симптомы воспаления матки, и я направил пациентку к гинекологу. Был обнаружен воспалительный отек мукозной мембраны матки, размером с горошину, который не заживал после нескольких месяцев лечения, а просто перемещался с места на место.
Внезапно этот симптом исчез, взамен возникло раздражение мочевого пузыря. Пациентке приходилось выходить из комнаты 2-3 раза в течение часовой консультации. Не
было выявлено никаких признаков местной инфекции. Психологически этот симптом
означал необходимость что-то «выразить». Поэтому я дал пациентке задание нарисовать
произвольный рисунок. Она раньше никогда не рисовала и отнеслась к моему предложению с сомнением. Из-под ее руки начали выходить симметричные цветы, ярко раскрашенные и расположенные в определенном порядке. Пациентка рисовала свои картины
очень тщательно, почти с религиозным благоговением.
Учащенное мочеиспускание прошло, но усилились спазмы кишечника, урчание его
было слышно в другом конце комнаты. Кроме того, пациентка страдала поносами. Вначале превалировала симптоматика поражения толстой кишки, затем тонкой кишки и, наконец, верхних отделов кишечника. Эти симптомы постепенно слабели в течение нескольких недель. Вместо них появилась странная парестезия головы. У пациентки возникло
чувство, что верхняя часть черепа стала мягкой, открылся родничок, через который какаято птица с длинным клювом проникла до диафрагмы.
Все это настолько меня тревожило, что я сказал пациентке о бессмысленности продолжения нашей совместной работы, признался, что не понимаю двух третей ее сновидений, не говоря о симптомах; кроме того, я не имею ни малейшего представления, чем ей
помочь. Она взглянула на меня в изумлении и воскликнула: «Доктор, все идет отлично!
Неважно, что вы не можете растолковать мои сновидения. У меня всегда бывают забавные
симптомы, но мое состояние все время меняется».
Я мог заключить из этого замечания, что невроз для нее был позитивным переживанием; действительно, «позитивный» — это слишком мягко сказано. Во всяком случае,
мне не удалось понять, каким образом столь неприятные симптомы и необъяснимые сновидения вызывали у пациентки положительные чувства. С большой натяжкой можно было
предположить, что нечто лучше, чем ничего, даже если это нечто принимает форму неприятной физической симптоматики. Что касается ее сновидений, мне редко доводилось
сталкиваться с серией сновидений, наполненных таким глубоким смыслом. Единственная
беда заключалась в том, что их смысл от меня ускользал.
Чтобы прояснить некоторые обстоятельства этого необычного случая, вернусь к
анамнезу пациентки, о котором пока не было сказано ни слова. Пациентка была европейского происхождения, но родилась на острове Ява. В детстве она говорила на малайском
языке, кроме того, у нее была айа, местная няня. В школьном возрасте пациентка переехала в Европу и никогда больше не возвращалась на родину. Мир детства канул в забвение,
она не могла припомнить ни одного слова на малайском языке. В ее сновидениях часто
встречались индонезийские мотивы, но мне не удавалось связать их в единое целое.
Примерно в то же время, когда у пациентки появились фантазии об открывшемся
родничке, мне попалась английская книга, в которой подробно описывался символизм
тантрической йоги. Книга называлась «Сила змеи» (The Serpent Power), ее автором был
сэр Джон Вудрафф, писавший под псевдонимом Артура Авалона. Книга была опубликована примерно в то же время, когда я работал с этой пациенткой. К своему удивлению, я
обнаружил в этой книге объяснение всего того, что было мне непонятно в сновидениях и
симптомах пациентки.
Таким образом, как видите, пациентка вряд ли могла быть знакома с этой книгой
раньше. Возможно, ей удалось что-то узнать от няни? Я считаю это маловероятным, поскольку тантризм, в частности культ йоги кундалини, приурочен к южной Индии и имеет
167
сравнительно мало последователей. Кроме того, это крайне сложная символическая система, в которую невозможно проникнуть непосвященному. Тантризм соответствует западной схоластике; если предполагать, что яванская айа способна познакомить пятилетнего ребенка с системой чакр, это все равно, что ожидать от французской няни знания концепций Абеляра или работ св. Фомы. Вместе с тем у ребенка могут сохраниться рудименты системы чакр, но факт остается фактом: этот символизм позволяет объяснить симптоматику пациентки.
В соответствии с этой системой существует семь центров, которые называются чакрами или падме (лотосами), и расположены они на определенных участках тела. Это
психические образования, причем высшие из них соответствуют исторической локализации сознания. Самая нижняя чакра, муладхара, лотос промежности, соответствует зоне
клоаки в сексуальной теории Фрейда. Этот центр, как и все остальные, изображается в виде цветка с кругом посередине и имеет атрибуты, которые выражаются в символах психических качеств этой конкретной локализации. Так, основным символом чакры промежности является священный белый слон. Следующая чакра, свадхистана, располагается в области мочевого пузыря и представляет сексуальный центр. Ее основным символом служит
вода или море, а второстепенными символами являются серп луны как символ женственности и водное чудище макара (makara), соответствующее библейскому и каббалистическому Левиафану. Мифологический кит-дракон, как известно, символизирует пожирающую и дающую жизнь матку, которая в свою очередь отражает взаимодействие между сознанием и бессознательным. Проблемы с мочевым пузырем у пациентки связаны с символикой свадхистаны, как равно и незаживающие язвы в матке. Пациентка начала рисовать
цветы, чье символическое содержание сближает их с чакрами. Третий центр, манипура,
соответствует солнечному сплетению. Как мы помним, урчание в животе постепенно
смещалось к тонкой кишке. Эта третья чакра является эмоциональным центром и одновременно самым первым известным местом локализации сознания. Это примитивные существа, думающие животом, что нашло отражение в повседневной речи (тяжесть в животе, урчание в кишечнике). Четвертая чакра, анахата, располагается в области сердца и
диафрагмы. У Гомера диафрагма (френ, френес) служит областью мышления и чувствования. Пятая и шестая чакры, вишудха и аджна, располагаются соответственно в горле и
между бровями. Седьмая, сахасрара, находится на макушке головы.
Основная идея тантризма состоит в том, что женская созидательная сила в форме
змеи по имени кундалини поднимается от центра промежности, где она спала, вверх по
чакрам, активируя их и связанные с ними символы. Эта «змеиная сила» персонифицирована в махадевишакти (mahadevishakti), образе богини, которая дает жизнь всему сущему
с помощью майа (тауа), строительного материала реальности.
Когда змея кундалини достигла центра манипура у моей пациентки, она встретилась
с птицей мысли, спустившейся сверху, которая острым клювом пробила родничок (чакру
сахасрара) и достигла диафрагмы (анахата). В результате возникла буря эмоций, поскольку птица наделила пациентку неприемлемой для нее мыслью. Женщина прекратила
терапию, я видел ее лишь эпизодически, но заметил, что она что-то скрывает. Спустя год я
получил объяснение: пациентка была поражена мыслью о том, что хочет ребенка. Эта
вполне обычная мысль абсолютно не соответствовала природе ее психических переживаний и создала разрушительный эффект, чему я был свидетелем. Как только змея кундалини достигла манипуры, самого примитивного центра сознания, мозг пациентки подсказал
ей, какого рода мысль внушает ей шакти: она хочет настоящего ребенка, а не просто психических переживаний. Это было для пациентки сильнейшим ударом. Однако это несвойственно шакти: ее строительный материал майа, «реальная иллюзия». Иными словами,
она переплетает фантазии с реальными вещами.
Этот небольшой фрагмент тантрической философии помог пациентке наладить
нормальную жизнь жены и матери, вне местной демонологии, которую она всосала с молоком няни, и сделать это, не потеряв связи с внутренними, психическими образами, про168
будившимися под влиянием детских впечатлений. Переживания детства, которые помешали пациентке обрести европейское сознание и породили невроз, удалось с помощью
анализа трансформировать не в туманные фантазии, а в прочные духовные ценности,
вполне совместимые с атрибутами обычного человеческого существования — с мужем,
детьми, домашними обязанностями.
Хотя этот случай следует признать необычным, он вовсе не является исключением.
Он выполнил свое предназначение, если вам удалось составить представление о моей
психотерапевтической процедуре. Этот случай ни в коей мере не является историей триумфа; скорее это рассказ о сомнениях, исканиях, блужданиях во тьме, ложных знаках, которые в конце концов приняли хороший оборот. Вместе с тем этот случай гораздо точнее
передает истинную сущность моей процедуры, чем блестящий пример полностью оправдавшихся предположений терапевта. Я прекрасно осознаю несовершенство изложения материала и полагаюсь на воображение заинтересованного читателя, который сможет восстановить упущенное. Если вспомнить, что общее незнание пациента и терапевта означает
превалирование бессознательного и бессознательную идентичность, вы не ошибетесь,
предположив, что в данном случае незнание восточной психологии все больше вовлекало
аналитика в процесс терапии и заставляло его принимать в этом процессе максимально
активное участие. В данном случае это не техническая ошибка, а насущная необходимость. Только ваш собственный опыт может подсказать вам, как поступить в той или иной
ситуации. Во всяком случае, психотерапевт обязан обладать естественными резервами,
которые не позволят людям попрать и растоптать тайны, которые они не понимают.. Эти
резервы позволят терапевту вовремя отступить при столкновении с загадкой пациента, его
отличительными особенностями, избежать опасности, к сожалению, слишком реальной,
совершения психического убийства во имя терапии. Причиной невроза является нечто позитивное, которое должно быть сохранено для пациента; в противном случае он страдает
от психической утраты, а результатом терапии является в лучшем случае ущербность. Тот
факт, что наша пациентка родилась на Востоке и провела наиболее важные годы детства
под воздействием восточных тенденций, нельзя изъять из ее жизни. Детские переживания
невротика сами по себе не являются негативными; напротив. Они становятся негативными, если не находят подходящего места в жизни и мировоззрении взрослого. Главная задача анализа, как мне представляется, объединить эти два аспекта.»
Индивидуальная психология: Адлер. Пример из практики18
Работы Адлера преимущественно включают концептуальный материал по каждому
случаю из практики; насколько нам известно, не существует стенограмм терапевтических
сессий, из которых можно было бы почерпнуть ту или иную информацию. Следовательно,
чтобы позволить вам составить представление о возможном ходе психотерапии по Адлеру, мы воспользовались реконструкцией терапии, которую провели Менестер и Корсини
(Manaster and Corsini, 1982, pp. 261, 278-283). На первой сессии дается краткое описание
пациента. Четвертая сессия содержит предлагаемую психотерапевтом интерпретацию
жизненного стиля пациента — с конкретными данными, полученными в ходе предшествующих двух сессий. Десятая сессия демонстрирует ход терапевтического процесса,
происходящего после этапов оценивания/инсайта.
Сессия 1
Рональд, мужчина 40 лет, обратился за помощью самостоятельно. Невысокий и
плотный, с копной непослушных волос, он был чрезвычайно напористым, вечно спешил,
не любил тратить время на пустяки. Придя на первую сессию, он присел на краешек стула
и стал быстро говорить; отвечал быстро и по существу, производил впечатление человека,
решившего довести дело до конца. Рональд сообщил, что уже проходил терапию у психотерапевта-последователя Роджерса и вынес из нее много нового, однако теперь, по соб18
Паттерсон С., Уоткинс Э. Теории психотерапии. – СПб.: Питер, 2004.
169
ственному мнению, нуждался в более директивном вмешательстве в связи с большим количеством проблем: он чувствовал себя неудачником, почти не имел друзей, отношения с
женой оставляли желать лучшего, в общем, испытывал потребность в конкретных рекомендациях. Он интересовался социальными науками, прочел много литературы о теориях
личности и психотерапии и полагал, что психология по Адлеру подходит ему лучше других. «В ней меньше дерьма», — так кратко и емко он выразился.
Сессия 4
«Терапевт. Доброе утро. Как ваши дела?
Пациент. Неплохо. Я размышлял о ранних воспоминаниях и ваших интерпретациях. Они кажутся мне упрощенными.
Т. Возможно. Психотерапия по Адлеру опирается на здравый смысл. Многим людям необходимы усложнения. Люди по природе своей парадоксальны, одновременно просты и сложны. Давайте все же попробуем избежать каких-либо суждений о теории Адлера. Возникли ли у вас другие мысли?
П. Я опять заплакал при воспоминании об отце. Его нет на свете вот уже более 35
лет. Я его практически не помню. Точнее, у меня сохранились некоторые воспоминания.
Некоторые из них связаны с насилием, другие нет, но все они очень эмоциональны. Потом
я вспомнил, что мать меня сильно наказывала, но почему-то не смог восстановить в памяти ни одной подобной сцены. У меня в голове все перемешалось. Вся моя жизнь была чередой эпизодов насилия. В детстве меня постоянно наказывали учителя, били дети на
улице и собственная мать.
Т. Позвольте мне проанализировать ваш жизненный стиль, а затем мы попытаемся
вам помочь. Ознакомившись с вашими материалами, вот к какому выводу я пришел. Однако я прошу вас иметь в виду, что это все лишь предположения. Готовы?»
Рональд был старшим из шести братьев. Ожидалось, что он заменит своим родителям первых двух умерших близнецов, Роберта и Альберта, даже его имя включало в себя
эти два имени. После него родились и вскоре умерли еще двое мальчиков, в итоге из пятерых сыновей остался в живых лишь Рональд. (Шестой ребенок Альберт выжил и был на
пять лет моложе Рональда.) Мать обращалась с ним, как с принцем. Он всегда был прав.
Он стал маленьким деспотом, его никто не мог урезонить. Родители во всем ему потакали.
Он добивался своего любой ценой. Его отец был чрезвычайно вспыльчив и легко выходил
из себя. Он остро реагировал на ребенка, который, возможно, успешно выигрывал соревнование за внимание матери. Как-то в сердцах мать сказала, что довольна тем, что отец
умер. Рональд начал издеваться над младшим братом [Альбертом]. Впоследствии мать от
него устала, возможно, сочтя его косвенно виновным в смерти отца, и стала часто наказывать. Несмотря на это Рональд постоянно ввязывался в драки, ему сильно доставалось от
матери, школьной администрации и детей на улице. Весь мир был против него. Друзей у
него не было.
Рональд испытывал сильные и противоречивые чувства к женщинам. Он одновременно уважал и боялся их. Мужчин он боялся, но не уважал, в каждом мужчине видел
врага.
Чрезмерно озабоченный борьбой за власть, он ввязывался в ненужную борьбу,
наживал себе врагов и не давал проявиться своим хорошим качествам.
Индивидуальная логика (из ранних воспоминаний)
Я не знаю, где мое место, я сомневаюсь также в том, что кому-нибудь нужен. Я делаю, что хочу, но все люди настроены против меня, пытаются меня поймать и наказать.
Мне никогда не удается спастись. Каждый норовит меня схватить. Приходится прилагать
громадные усилия, чтобы добиться своего. Я испытываю уважение к женщинам и признаю их превосходство, грубых мужчин я боюсь. Какой смысл в борьбе, если всегда терпишь поражение.
Базисные ошибки
1. Он по существу — пессимист и не верит в свой успех.
170
2. Он чрезмерно боится мужчин и без необходимости выказывает им свою враждебность.
3. Он чрезмерно зависит от женщин и опасается их.
4. Его действие вызывают в других враждебную реакцию.
5. Он мало осознает свое поведение, замечает других, но не себя.
Ценные качества
1. Он очень смышлен и обладает творческими способностями.
2. Он представляется открытым для понимания.
3. Он испытывает к людям сильные чувства.
«Т. Итак, Рональд, я представляю вас примерно таким. Это ваш жизненный стиль.
Пожалуйста, помните, что это предварительный диагноз. Что вы можете из этого извлечь?
П. Мне кажется, что гора родила мышь. Во всем этом нет ничего нового или необычного. Кроме того, с большинством этих выводов я не могу согласиться. Я просто не
понимаю, откуда вы все это взяли.
Т. Что именно вы имеете в виду?
П. Например, первую базисную ошибку, мой пессимизм. Лично я считаю себя оптимистом. Я рискую. Я постоянно чем-то занят, я не стою на месте. По натуре я игрок.
Т. Тут я с вами согласен, но ваше кредо звучит так: «Не стоит беспокоиться; все
всегда идет не так, как надо». На самом деле в одном я уверен точно: вы законченный пессимист, вам кажется, что все настроены против вас, что вы не можете иметь друзей, что
окружающие хотят вас обмануть, профессорам вы не нравитесь. Вы абсолютно убеждены
в том, что весь мир против вас.
П. Но это действительно так!
Т. Конечно, это так. Но позвольте мне сделать небольшое примечание. Это так, потому что вы постарались на славу, вы сделали для этого все что могли, и продолжаете это
делать. Например, возьмем наши с вами отношения. Как вы ко мне относитесь?
П. Я с вами честен. Я высказываюсь откровенно.
Т. Да, но что именно вы сказали?
П. Что я в вас не уверен. Это действительно так!
Т. Вы оскорбили меня. Вы сказали мне, что я недостаточно умен. Вы открыто и
честно выразили мне свое неуважение. Как психотерапевта меня это не беспокоит, но мне
больно как человеку. В действительности вы попытались продемонстрировать свое превосходство. Как психотерапевт, я знаю, что это лишь видимость; в действительности вы,
скорее всего, ощущаете свою неполноценность. Вы отказываетесь верить, что я или ктолибо еще может хорошо к вам относиться, что мы не станем вас наказывать, но вы отказываетесь осознать свой пессимизм по поводу принятия вас окружающими, который и заставляет вас нападать на других людей. Когда они начинают мстить, вы развязываете открытую войну.
П. Мне хотелось бы уточнить ваши слова. Вы считаете, что я нападаю первым?
Т. Вы вызываете враждебную реакцию с помощью вашей так называемой честности и насмешек. Естественно, люди реагируют на вашу агрессию враждебным к вам отношением. Вы не осознаете того, что делаете. Вы замечаете лишь то, как реагируют на вас
окружающие. Однако в основе вашей враждебности лежит пессимизм. Вам кажется, что
на вас намереваются напасть, поэтому вы считаете необходимым заставить их поостеречься.
П. Боже мой! Вы, кажется, хотите меня убедить в том, что я сам провоцирую окружающих. Я ожидаю нападения, поэтому атакую первым. Это совершенно нелепо. Я еще и
виноват во всем. Не могу с этим согласиться. А как вы объясните мои плохие отметки в
школе, если я такой смышленый? Почему я был средним учеником в школе, однако при
сдаче вступительных экзаменов в колледж оказался среди лучших? Почему я получил
степень магистра без единой отметки «отлично», а при тестировании при приеме на работу у меня была высшая оценка? Почему все были настроены против меня?
171
Т. У вас есть какие-нибудь предположения?
П. Никаких.
Т. Возможно, вы как-то настраиваете людей против себя?
П. Во всяком случае, неумышленно.
Т. Я повторяю свой вопрос.
П. Должно быть, так. Но я не понимаю, как именно. В конце концов, я прослушал
15 курсов для получения степени магистра. Я учился на совесть. Я знал свой предмет. Это
доказывают результаты тестирования. Как я мог оказаться среди худших учеников по
оценкам, а при тестировании получить высшие баллы? И это в моей жизни бывало не раз.
Такое впечатление, что я знаю материал, но никто в это не верит... а может быть, дело в
чем-то другом.
Т. В чем другом?
П. Возможно, им известно, что я знаю предмет, и они меня за это не любят.
Т. Словно учителя ревнуют вас из-за вашей сообразительности.
П. Не исключено.
Т. Пятнадцать человек ощущают в вас угрозу, все они ставят вам плохие отметки
из-за вашего превосходства?
П. Может быть. Возможно, я представляю для них какую-то опасность. А может я
гений, и им это известно, они обижены и ставят мне плохие отметки. Один преподаватель
не мог прийти на занятие и попросил меня провести занятие за него. Я его заменил. Как
вы думаете, какую отметку он мне поставил? — «хорошо»! Как вам это нравится? Или вот
совсем свежий случай. Недавно профессор проводил промежуточный экзамен. Я получил
высшую оценку. Я был абсолютно уверен в том, что на этот раз мне поставят «отлично».
Ничуть не бывало, на сессии я получил «хорошо».
Т. Думаю, вы твердо уверены в одном: вы действительно умны. Вы действительно
хорошо знаете учебный материал. Вместе с тем ваши профессора практически единодушно ставят вам низкие отметки. Хорошие знания — плохие отметки. Вы не понимаете, в
чем причина этого расхождения. Согласно вашей гипотезе, все дело в ревности. Эти профессора видят, сколь вы незаурядны, поэтому и наказывают вас плохими отметками. Могли бы вы предложить какие-либо иные гипотезы?
П. По-вашему, я как-то настраиваю их против себя! Я этого не замечаю.
Т. Но ведь мы оба пришли к выводу, что вы делаете нечто — например, вызываете
в них чувство неполноценности в силу своей гениальности или что-то еще, что объясняет
существующее расхождение между вашими хорошими знаниями и плохими отметками?
П. Да, но я по-прежнему не понимаю, что бы это могло быть.
Т. Я тоже, но, учитывая ваш жизненный стиль, мне представляется весьма вероятным, что вы настраиваете их против себя либо проявлениями своей гениальности, либо
прямыми нападками.
П. Нападками? Как именно я на них нападаю?
Т. Пока не знаю. Но они оценивают вас предвзято, несмотря на отличные результаты тестирования, продолжают ставить вам плохие отметки.»
На примере одной из сессий мы показали, какого рода вербальное взаимодействие
может происходить между психотерапевтом и клиентом. Теперь психотерапевт смог составить некоторое представление о своем клиенте. Он считает клиента склонным к пессимизму, страху, не нашедшим своего места в обществе, жаждущим принятия и, вместе с
тем, враждебным, застенчивым в общении и т. д. Он пытается заставить клиента взглянуть
на себя объективно. Клиент, однако, отвечает отказом, высказывает объяснения, выдвигает защиты, избегает «присвоения» проблемы. Это и есть сопротивление, которое проявляется при любых формах терапии. Ниже приводится фрагмент более поздней сессии, на
которой удалось «расколоть» клиента.
Сессия 10
172
«П. Вы продолжаете убеждать меня, что я настраиваю людей против себя. Я полностью это отрицаю. Я пытаюсь решить все мирно, пытаюсь помогать людям. Я делаю это
даже в ущерб себе. Приведу один пример. Вечером в воскресенье мы с женой были приглашены в гости. Хозяева, Стэн и Эвелин, кроме нас пригласили еще две пары. Стэн отошел к телефону, Эвелин была на кухне, ходила туда и обратно. Мы с женой разговаривали. Две другие пары также беседовали между собой. Ситуация была неловкой. Я попытался исправить положение. Я привлек всеобщее внимание, задав вопрос: «Знаете ли вы игру
под названием "Наполеон в холодильнике?"» Приглашенные ответили отрицательно. Я
сказал, что это забавная игра, и стал объяснять ее правила. Они были заинтересованы; но в
тот момент, когда я уже почти закончил свои объяснения, вошла Эвелин и объявила, что
кофе готов. Затем она накричала на Стэна, который все еще говорил по телефону. Он вошел и начал объяснять всем, какой это был важный разговор. Эвелин пошла за кофе. Я
вновь попытался договорить про игру, как вдруг один из мужчин поднялся и вышел в
уборную. Я плюнул на все. Вот как все получилось. Черт их побери!
Т. Вы считаете это примером того, насколько люди к вам несправедливы? Вы пытаетесь помочь, оживить вечеринку, но это не удается.
П. Верно. В точности так все и было, во всяком случае, с моей точки зрения.
Т. Я представляю себе эту ситуацию совсем иначе.
П. Как же вы объясните то, что произошло?
Т. Во-первых, вы гость в чужом доме. Во-вторых, вы решаете, что все идет не так,
как вам бы хотелось. Супруги разговаривают между собой, по-вашему, все должно быть
иначе. Итак, вы берете инициативу в свои руки. Принимаете решение поиграть и начинаете объяснять правила игры. Когда хозяева делают то, что хотят, а именно собираются
накормить гостей, вы чувствуете, что с вами обошлись несправедливо. Мне представляется, что вы проявили грубость, навязчивость, пытались диктовать свои правила, а когда потерпели неудачу, стали хандрить.»
Клиент пребывал в молчании. Более пяти минут психотерапевт с клиентом глядели
друг на друга, не произнося ни слова. Психотерапевт ожидал в волнении, поскольку клиент, который всегда был многословен, теперь, по-видимому, задумался, пытаясь осознать
услышанное.
«П. Если вы правы, то все объясняется. Мои плохие отметки, отсутствие друзей,
увольнение с работы.
Т. Что вы имеете в виду?
П. Я просто хотел развлечь присутствующих.
Т. Не сомневаюсь в этом.
П. Думаю, эти люди, которым я хотел помочь, не одобрили мое поведение. Супруги, которые вновь стали беседовать между собой, меня избегали. Полагаю, я как-то проявил свое неудовольствие.
Т. Вероятно.
П. Мои друзья, возможно, сочли, что я вмешиваюсь в их дела. В конце концов, это
был их дом.
Т. Итак, что вы по этому поводу думаете?
П. Возможно, в этом все дело. Я хотел быть хозяином. Как в детстве. Я не мог усидеть между родителями, я сползал с сиденья и принимался исследовать окружающую обстановку. Мне хотелось все делать по-своему.
Т. А что происходило в школе?
П. Дело в том, что я никогда не учился по учебнику. Я читал другую литературу.
Т. Что вы имеете в виду?
П. Например, возьмем биологию. Нам задают одно, а я изучаю другое.
Т. Вы считали, что другие учебники лучше?
П. Я не желал читать то же самое, что и все.
Т. Почему?
173
П. Не знаю. Возможно, все дело в том, что я хотел быть хозяином положения, хотел делать все по-своему, словно хотел учиться, но не желал никому подчиняться. Словно
не доверял своим преподавателям. Я желал с ними соревноваться, что-то вроде этого. Думаю, что я им не доверял. Хотел делать все по-своему.
Т. Можете ли вы сформулировать все это более четко?
П. Все сходится. Я боюсь людей, особенно мужчин. Они могут причинить мне
вред. Я должен не дать им руководить мной. Поэтому, пытаясь освободиться от их влияния, я делаю глупости, как тогда, когда я слез с сиденья в поезде, или я вывожу их из себя,
например, когда привел отца в ярость, нарочно спутав веревку. Это чистое безумие.»
Случай с фройляйн Элизабет фон Р.19
Осенью 1892 года один хорошо мне знакомый коллега попросил меня проконсультировать молодую даму, более двух лет страдавшую от болей в ногах и передвигающуюся
лишь с большим трудом. В записке врача было написано и о том, что он рассматривает
этот случай болезни в качестве истерии, хотя ему так и не удалось найти каких-либо признаков, присущих этому неврозу. Врач даже был немного знаком с семьёй больной и знал,
что в последние годы эта семья пережила много горьких событий, лишь на короткие периоды жизнь её скрашивалась отдельными моментами радости. Вначале умер отец больной, затем мать подвергается серьёзной офтальмологической операции, а небольшое время спустя после тяжёлых родов погибает замужняя сестра, уже давно страдавшая болезнью сердца. Наша больная принимала самое активное участие в поддержке несчастных
родственников и уходе за ними во всех этих горестных событиях.
Я не далеко продвинулся в понимании этого случая после первой беседы с 24летней фройляйн. Внешне она выглядела интеллигентной и психически совершенно нормальной. Свои страдания, серьёзно затруднявшие для неё контакты с людьми и получение
наслаждений, она переносила с весёлым выражением лица, с безразличием красавицы
(belle indifference), столь характерными для истериков. Ходила она несколько наклонив
вперёд верхнюю часть туловища, но не пользуясь никакой посторонней поддержкой. Походка её не походила ни на одну из тех, которые принято считать патологическими, да
впрочем и ходила она не столь уж плохо. Мучило её только то, что при ходьбе она испытывала сильные боли и даже от небольшой прогулки или от стояния в течении нескольких
минут страшно уставала. Поэтому через небольшой промежуток времени ей приходилось
присаживаться и отдыхать, пока боль не становилась меньше, полностью же она никогда
не исчезала. Боль эта была неопределённой природы, единственное, что её характеризовало, так это чувство усталости перед её появлением. В качестве зоны боли фигурировала
довольно большая область, которую было трудно точно локализовать. Эта зона располагалась на передней поверхности правого бедра, откуда чаще всего и начинали появляться
болевые ощущения и где они были наиболее интенсивны. В этом месте кожа и мышцы
были особенно чувствительны к надавливанию и щипкам, а укол иглой воспринимался
здесь скорее несколько безразлично. Но не только эта область, но почти вся поверхность
обоих ног (кожа и мышцы) болезненно реагировала на тактильные раздражения. Возможно, что более сильно были выражены ощущения в мышцах, но боль и в мышцах и на коже
наиболее отчётливо воспринималась в области бёдер. Её ноги нельзя было назвать слабыми, рефлексы ног были средней силы, каких-либо других симптомов не обнаруживалось,
так что отсутствовали предпосылки для того, что поставить более серьёзный диагноз, свидетельствующий о заболевании органической природы. Болезнь пациентки формировалось постепенно, в течении двух лет и всё это время со значительными колебаниями в интенсивности проявления.
Постановка диагноза оказалась для меня непростой задачей. Поэтому я решил
остановиться пока на диагнозе моего коллеги, и сделал я это по двум причинам. Во19
http.//freuds.ru
174
первых, обращала на себя внимание неопределённость жалоб, высказываемых довольнотаки высокообразованной женщиной. Больной, страдающий от органической (соматической) болезни, если он не является нервнобольным, опишет свои страдания спокойно и
довольно точно, это например будет очень острая (кинжальная) боль, появляющаяся через
строго определённые интервалы и простирающаяся от того участка тела до этого, а вызывается она на взгляд заболевшего человека вот тем или другим воздействием. Неврастеник
(ипохондрик, наделённый ко всему прочему ещё и неврозом страха), описывающий своё
болезненное состояние, производит в Вас такое впечатление, словно бы при этом он занят
неимоверно тяжёлой душевной работой, во много раз превосходящей его силы. Мышцы
лица неврастеника напряжены, а черты лица искажены до такой степени, словно он испытывает мучительный аффект, голос его становится более резким, больной с трудом пытается подобрать подходящие выражения для описания своего состояния, отклоняет все
объяснения, даваемые врачом, желающим уменьшить страдания пациента, причём это никак не зависит от правильности советов врача. Очевидно, неврастеник твёрдо придерживается мнения, что речевые средства слишком бедны, чтобы посредством них можно было
выразить все переживаемые им ощущения, действительно являющиеся в чём-то неповторимыми, никогда прежде не существовавшими; да и, вообще, неврастеник не способен
исчерпывающе описать своё состояние, так как в его ощущениях появляются всё новые и
новые оттенки. Когда неврастеника вынужденно прерывают, то легко заметить как сильно
недоволен пациент, что врач не смог его выслушать до конца. Частично такая «исповедальность» больного связана с тем, что всё его внимание поглощено прислушиванием к
своему состоянию. Противоположная психическая конституция была у фройляйн фон Р.
Можно было заметить, что несмотря на то, что она отдавала должное внимание переживаемым ею болям, её привлекало что-то совсем другое, сами боли оказывались там лишь
фоновым элементом. Это другое было скорее всего представлено мыслями и чувствами,
каким-то образом связанными с болевыми ощущениями.
Но ещё лучше понять источник болей помогает второй момент. Если у больногоорганика или неврастеника раздражать то место, которое болит, то мимика пациента ясно
показывает испытываемое им неудовольствие или страдание; и даже более того, больной
начинает дёргаться, отказывается от медицинского обследования, не желая ещё раз подвергнуться болевым ощущениям. А когда щипали или надавливали на гипералгическую
кожу или мышцы ног фройляйн фон Р., то лицо её принимало довольно странное выражение, скорее говорящее о переживаемом ею удовольствии, чем о страдании. Раздававшиеся
при этом вскрикивания фройляйн чем-то напоминали мне звуки, издаваемые человеком,
когда его пытаются защекотать – а лицо её становилось красным, она запрокидывала голову назад, закрывала глаза, туловище выгибалось, причём всё это не было лишено некоторой изящности и в то же время демонстративности, позволяя даже прийти к единственно возможному заключению – перед нами был случай истерии, а возбуждаемые участки
являлись ничем иным как истеричными зонами.
Мимика пациентки никак не соответствовала переживаниям боли, которые следовало бы ожидать в ответ на пощипывания мышц и кожи, вероятно мимика более хорошо
согласовывалась с ходом её мыслей, скрыто протекающих за испытываемыми ею болями
и пробуждаемых раздражением тесно связанных с переживаниями боли участков тела. Я
уже не раз в случаях явной истерии наблюдал такую обращающую на себя внимание мимику в ответ на раздражение гипералгических зон. Остальная пантомимика по-видимому
соответствовала слабо выраженным эквивалентам истеричного припадка.
Вначале я не мог найти никакого объяснения такой необычной локализации истеричных зон. Заставляло призадуматься и то, что гипералгезия поразила главным образом
мышцы. Наиболее частым страданием, повинным в патологически повышенной общей и
локальной чувствительности мышц к испытываемым им давлению, является ревматическая инфильтрация, о склонности которой принимать форму нервного заболевания я уже
говорил. Консистенция мышц, в которых у фройляйн фон Р. ощущалась боль, не противо175
речила этой гипотезе, в мышечной ткани действительно очень легко обнаруживались разнообразные твёрдые уплотнения, которые и оказывались наиболее чувствительными.
Итак, вероятней всего имелись органические изменения в мышцах в указанном нами
смысле, на почве которого и расцвёл невроз, значение которого приобрело не подобающе
большую величину.
При проведении терапия я также исходил из предпосылки о существовании смешанного заболевания. Мы посоветовали больной продолжать курс массирования и фарадизации патологически чувствительных мышц, не обращая внимания на испытываемую
при этом боль. За собой я оставил лечение ног посредством сильных разрядов франклиновского тока, чтобы поддерживать взаимоотношения с больной. На её вопрос, должна ли
она принуждать себя ходить, мы ответили решительным «да».
Мы добились некоторого улучшения в состоянии больной. Казалось, что под совершенно своеобразным воздействием болезненных разрядов электрической машины пациентка начала потихоньку оттаивать и чем сильнее они были, тем далее отодвигалась у
больной озабоченность своими страданиями. Тем временем моему коллеге удалось подготовить благоприятную почву для проведения психического лечения. Когда после прохождения четырехнедельного лечения общепринятыми средствами я предложил пациентке
психотерапевтические сеансы, разъяснив ей суть применяемого мной метода и принцип
его воздействия, то я встретил со стороны пациентки незамедлительное согласие, почти
безо всякого сопротивления.
Но работа, за которую я теперь принялся, оказалась одной из самых трудных. Вряд
ли когда-либо что-нибудь подобное выпадало на мою долю, да и сложность сообщения о
испытанных тогда мною трудностях, должна считаться с преодолёнными мною проблемами в лечении. Долгое время я не мог обнаружить никакой связи между историей страданий пациентки и самими испытываемыми ими страданиями, каковые должны, конечно,
вызываться и определяться пережитыми пациенткой травматическими впечатлениями.
Когда берёшься за подобного рода катартическое лечение пациентки, то вначале
пытаешься прояснить вопрос, насколько хорошо известны больной истоки её страданий?
Хорошо бы было, если бы пациентка без заметных трудностей могла вспомнить историю
своего заболевания, тогда не понадобилась бы и особая психотерапевтическая техника.
Проявляемый с нашей стороны интерес к личности больной, понимание её состояния, которое постепенно становится ёе пониманием, надежда на выздоровление, вселяющая в неё
силы, всё это позволит больной открыть свои тайны и исцелиться. С самого начала можно
было догадаться, что фройляйн Элизабет хорошо знала о причинах, спровоцировавших у
неё болезнь, то есть пациентка имела в своём сознании тайну, и никакого инородного
предмета. При взгляде на пациентку в голову невольно приходили слова писателя: «За
этой миной лица скрывается глубокий смысл». (Вскоре окажется, что это, действительно,
так и было.)
Я сразу же решил отказаться от применения гипноза, конечно, с единственной оговоркой, использовать его в тех случаях, когда для выявления имеющихся в её исповеди
взаимосвязей не будет достаточно материала воспоминаний. В результате этого первого и
всестороннего анализа истерии я пришёл к открытию нового лечебного подхода, превратившегося со временем в особый психотерапевтический метод. Я целенаправленно применял его для послойного устранения патогенного психического материала, так что этот
метод легко можно бы было приравнять археологической технике при раскопках погребённого города древней цивилизации. Вначале я просил больную рассказывать мне всё,
что она знает из того, что каким-либо образом связано с её заболеванием, при этом я пытался отыскать те места в рассказе пациентки, где взаимосвязь событий всё ещё оставалась загадочной, где создавалось впечатление об отсутствии в цепи событий одного из необходимых звеньев. Чуть позже я более глубоко проникал в слои воспоминаний больной,
для чего использовал расспрашивание в состояние гипноза или иную технику, родственную этому. Естественно, что предпосылкой всей психотерапевтической работы была
176
твёрдая уверенность в том, что удастся прийти к достаточно полному объяснению страданий, о применяемых для этого средствах исследования глубин психики читатель узнает
довольно скоро.
Рассказанная фройляйн Элизабет история страданий была скучной и переплеталась
с постоянно нанизываемыми на происходящие события её мучительными переживаниями.
Во всё время своего рассказа она находилась в обычном, бодрственном состоянии сознания, но я всё равно попросил её прилечь и держать глаза закрытыми, хотя и ничего не
имел против того, что по временам она будет открывать их, изменять своё положение,
приподниматься и т. п. Когда она углублялась в детали какого-то воспоминания, то у меня
появлялось впечатление, что она находится в состоянии, очень схожим с гипнотическим.
В такие моменты фройляйн Элизабет лежала совершенно неподвижно с плотно закрытыми глазами.
Вначале я расскажу о том, что можно отнести к самому поверхностному слою её
воспоминаний. Из-за того, что фройляйн Элизабет была младшей из трёх сестёр, она была
очень крепко привязана к родителям. Вплоть до подросткового возраста она жила в одном
из венгерских поместий. Здоровье её матери было сильно омрачено болезнью глаз и почти
постоянным нервозным состоянием. Это и привело к тому, что фройляйн Элизабет особенно сильно привязалась к весёлому и умудрённому жизнью отцу, который не раз во
всеуслышанье заявлял, что младшая дочь заменила ему сына и друга, что ему приятно делиться с ней своими мыслями. Несмотря на то, что в результате общения с отцом девушка
стала необычайно интеллектуально развитой, для отца не осталось незамеченным, что
душевная конституция дочери довольно далека от совершенства. В дочери отсутствовало
именно то, что люди с удовольствием отмечают в любой девушке. В шутку отец называл
младшую дочь «дерзкой и строптивой», предостерегал её от слишком большой уверенности, от склонности говорить людям в лицо беспощадную правду, часто в сердцах высказывал дочери, что с её характером ей очень трудно будет найти себе мужа. Фройляйн Элизабет, действительно, была очень недовольна тем, что она не мужчина. У неё было много
честолюбивых планов, так например, она хотела серьёзно учиться музыке и даже овладеть
ею на профессиональном уровне. Её возмущала сама мысль, что ради брака она должна
будет пожертвовать своими увлечениями и свободой в своих суждениях. Фройляйн Элизабет постоянно испытывала гордость за своего отца, за высокое социальное положение
семьи и ревностно оберегала всё, от чего зависел их статус и авторитет. С резкими чертами характера дочери родители примирялись только из-за её бескорыстия, которое она
проявляла в отношениях с матерью и старшими сёстрами.
Возраст девушки заставил семью переехать в столицу, где какое-то время Элизабет
наслаждалась богатой и весёлой семейной жизнью. Но потом судьба нанесла жестокий
удар, надолго нарушивший счастье дома. Долгое время отец скрывал то, что у него хроническая болезнь сердца, а может не замечал её и сам. В один из дней бесчувственного
отца привезли домой после первого приступа отёка лёгких. И наступил долгий период
ухода за больным, это продолжалось в течении полутора лет. Больше всего времени возле
постели отца проводила Элизабет. Она стала спать в комнате отца, просыпаясь ночью на
его зов, да и вообще, заботилась о нём с утра и до поздна, а ко всему прочему ей ещё приходилось казаться в глазах отца весёлой и с благодарной преданностью переносить самые
тяжелые периоды его болезни. Именно с уходом за больным и связано появление болезни
у фройляйн Элизабет. Пациентке удалось вспомнить, что как-то в последние полгода ухода за больным отцом она вынуждена была сама оставаться в постели из-за сильных болей,
возникших в правой ноге. Но вскоре эти боли прошли, да так, что она даже забыла об их
существовании. Больной пациентка почувствовала себя только спустя два года после
смерти отца – тогда она не могла уже передвигаться, не испытывая болей.
Опустошенность, вызванная в семье состоящей из четверых женщин смертью отца,
мгновенно наступившее одиночество, прекращение огромного количества прежних отношений, пробуждавших у пациентки интерес и вызывавших удовольствие, ещё большее
177
ухудшение здоровья матери, - всё это очень сильно омрачало настроение фройляйн Элизабет. Одновременно у неё появилось страстное желание как можно скорее вернуть утраченное счастье. Всё свое внимание и силы фройляйн Элизабет сконцентрировала на заботе за тяжёло перенёсшей несчастье матери.
По прошествии года траура старшая дочь вышла замуж за одарённого и целеустремлённого мужчину, занимавшего в обществе высокое положение. Интеллектуальные
способности мужа сестры предсказывали ему великое будущее. Но он отличался уж
слишком болезненной чувствительностью, стал-таки настаивать на удовлетворении своих
эгоистических капризов, и даже попытался игнорировать существование старой дамы. Ну
такое уж Элизабет никак не могла вынести. Она почувствовала себя призванной на борьбу
с зятем, причём по любому поводу, и это не смотря на то, что всё остальное женское население довольно спокойно относилось к эмоциональным взрывам легко вспыхивающего
мужчины. То, что её мечты о восстановлении прежнего семейного счастья не оказались
лёгкими, а наоборот привели к новой беде в лице зятя, вызвало у моей пациентки тяжёлое
разочарование. Она не могла простить замужней сестре, что та стремилась сохранять женскую покорность мужу и не старалась в разгоревшемся конфликте стать на чью-либо сторону. В памяти Элизабет сохранился целый ряд сцен, в которых не трудно было обнаружить скрытые жалобы на её первого зятя, некоторые из которых так и остались невысказанными в семье. Самый большой упрёк относился к тому событию, когда ради продвижения по служебной лестнице зять со своей маленькой семьёй переселился в удалённый
австрийский город, увеличивая этим и так огромное одиночество матери. Вот тогда Элизабет особенно ясно почувствовала свою беспомощность и невозможность помочь найти
матери замену для утерянного счастья, невозможность осуществить своё намерение, появившееся у неё после смерти отца.
Казалось, что выход замуж второй сестры обещает для будущего матери и двух сестёр много приятного, так как второй зять хотя и не был столь сильно интеллектуально
одарённым, зато обладал добрым сердцем и заботливо относился ко всем женщинам. Его
поведение примирило Элизабет с институтом брака и с мыслями о необходимости принесения себя в жертву семье. Вторая пара оставалась жить поблизости от дома матери, а их
ребёнок стал любимчиком Элизабет. К сожалению, год, в котором родился ребёнок, был
омрачён страшным событием. Болезнь глаз матери требовала многонедельного пребывания в темноте, чему должна была невольно подвергаться и Элизабет тоже. А затем оказалось, что всё равно необходима операция. Хлопоты связанные с этим совпали по времени
с подготовкой к переезду зятя. Но, наконец, операция, сделанная рукой мастера-хирурга,
позади. Все три семьи встречаются на одном из летних курортов. Тут, когда наконец-то
наступило свободное от страданий и забот время, которым вся семья могла впервые
насладиться со дня смерти отца, вполне можно было ожидать, что Элизабет удастся отдохнуть после многих месяцев изнурительных забот.
Но как раз в это время летнего отдыха у Элизабет неожиданно появляются боли и
трудности при ходьбе. На какое-то время эти боли возникали и раньше, но с особенной
силой они вспыхнули здесь, на небольшом курорте, после тёплой ванны, которую она
приняла в бане. Наступление болей приписали длительной прогулке, можно даже сказать
походу, проделанному за несколько дней до того. Никто не сомневался, что Элизабет вначале «переутомилась», а потом «простудилась».
С этих пор роль больной в семье приняла на себя Элизабет. По совету врача в
оставшееся летнее время пациентка прошла курс водолечения в Гаштайне, куда она поехала вместе с матерью, причём всё обошлось без каких-либо новых осложнений. Вторая
сестра совсем недавно забеременела. Сообщения, которые получали мать и Элизабет описывали состояние беременной очень тяжёлым, так что на поездку в Гаштайн они решились только с большим трудом. Но не прошло и двух недель их пребывания в Гаштайне,
как пришло тревожное сообщение, что состояние беременной сестры становится угрожающим.
178
Мучительная поездка, в которой боли и страшные предчувствия Элизабет только
ещё больше усилились, потом определённые знаки внимания, оказанные им людьми, которых они встретили на вокзале, что сразу же навело мысли матери и Элизабет на самое
худшее. Когда они вошли в комнату беременной, то увидели, что прибыли слишком поздно для того, чтобы успеть попрощаться с умирающей.
Элизабет очень сильно страдала и не только из-за смерти сестры, которую она
крепко любила. Почти в такой же большой степени страдания пациентки были связаны с
мыслями о причинах, которые привели к смерти сестры, и с предстоящими изменениями в
жизни, с предчувствием новой беды. У сестры была давняя болезнь сердца, беременность
же слишком ухудшила её состояние.
Возникли мысли, что болезни сердца являются долей отца в семейном наследстве.
Потом вспомнили, что умершая в подростковом возрасте болела хореей и тогда же у неё
находили незначительную сердечную патологию. Оставалось только упрекать себя и врачей за то, что они не помешали замужеству сестры, нельзя было удержаться и от упрёка
несчастному вдовцу, ведь именно он подверг опасности здоровье своей жены двумя беременностями, следующими одна за другой без всякого перерыва. Трагическое впечатление
от того, что если однажды и встретятся столь редкие условия для счастливого брака, то
вскоре счастье принимает такой ужасный конец, отныне полностью завладело мыслями
Элизабет. Она видела, как всё, чего она желала для счастья матери, рушится. Овдовевший
зять был безутешен и ушёл из семьи жены. Складывалось впечатление, что его родная семья, от которой он несколько отошёл за время короткого и счастливого брака, нашла
удачный момент, чтобы вернуть его назад. Сохранить прежнюю общность без умершей
сестры не представлялось возможным, да и проживание зятя в семье жены было более чем
неприличным из-за незамужней золовки. А тем, что он отказался отдать ребёнка на попечение обоих женщин, то единственное, что осталось от умершей, зять впервые дал им повод обвинить его в жестокости. Наконец – и это было уж совсем чем-то несуразным –
Элизабет получила мрачную весть о ссоре между зятьями, о поводе к которой пациентка
могла только догадываться. По-видимому при разделе имущества вдовец стал притязать
на слишком многое, что другой зять счёл несправедливым и, учитывая горе, пережитое
матерью только совсем недавно, обвинил того в злостном вымогательстве. Всё это и было
историей страдания честолюбивой и очень чуткой девушки. Жизнь её сопровождали злые
удары судьбы, провалы не столь уж великих планов, направленных всего лишь на восстановление прежнего великолепия в семье – а рядом шествовала то умершая, то удалившаяся, то отчуждающаяся любовь – и не стало у пациентки никакого стремления найти убежище в любви к мужчине. Полтора года Элизабет прожила отрезанной от любых контактов с людьми, полностью посвятив себя заботе о матери и облегчению её страданий.
Если отвлечься от нашего описания душевных мук, испытываемых Элизабет, и попытаться отождествиться с психической жизнью девушки, то невозможно отказать фройляйн Элизабет в способности проявить самое сердечное человеческое участие. А каким
путём продвигался врач в понимании истории её болезни, причин её страданий, каковы
были перспективы на полное прояснение этого случая и излечения пациентки, чему, конечно же, не мало могло бы послужить знание обстоятельств, в которых возникла психотравма?
Вначале исповедь пациентки ничего кроме разочарования не вызвала у врача. Это
была всего-навсего банальнейшая история болезни, состоящая из ряда пережитых душевных потрясений, а в результате невозможно было понять ни то, почему больная заболела
именно истерией, ни то, почему эта истерия приняла форму болезненной абазии. Не были
ясны ни причины, ни условия, послужившие развитию заболевания. Кто-то наверное допустит предположение, что больная связала вместе пережитую ею душевную боль и боль,
ощущаемую тогда в теле, которые случайно совпали по времени, и что отныне её воспоминания используют соматические ощущения в качестве символа прежней душевной боли. Но и тогда остаётся непонятным, какой же мотив существовал у пациентки для созда179
ния такой подмены и в какой момент это произошло. Не следует забывать, что в то время
такая постановка вопросов ещё не была для врачей привычным делом. В таких случаях
обычно удовлетворялись простой постановкой диагноза, например, что у больной имеется
истеричная конституция, которая в результате воздействия интенсивных раздражителей,
причём самого разного рода, привела к образованию истеричных симптомов.
А ещё меньше информация, полученная от пациентки, может помочь при лечении.
Но невозможно было игнорировать то благотворное влияние, которое на фройляйн Элизабет могло иметь рассказывание в кругу родственников и знакомых печальной истории семейных страданий за последние годы, однажды она поведала о несчастьях какому-то незнакомцу, проявившему своё участие. Но от исповеди на приёме у врача Элизабет не ощутила никакого заметного целебного эффекта. Во время первого периода лечения больная
не упускала возможности сказать врачу: мне совсем не становится лучше, остаются всё те
же боли, что и раньше. А когда я замечал, что при этом она ещё поглядывала на меня злорадно-лукаво, то на ум мне приходили слова, сказанные о любимой дочери старым господином фон Р., что она часто бывает дерзкой и скверной. Но всё же должен признаться, что
в данном случае она имела на это полное право.
Если бы в этой стадии психического лечения я отказался от работы с больной, то
случай фройляйн Элизабет фон Р., наверное, остался бы несущественным для создания
новой теории истерии. Но я продолжал проводить мои аналитические сеансы и дальше,
так как возлагал большие надежды на то, что в более глубоких слоях сознания пациентки
я всё-таки смогу добыть понимание как мотивов, так и конкретных обстоятельств, которые привели к формированию истеричных симптомов.
Таким образом, я решил адресовать расширенному сознанию пациентки прямой
вопрос о том, с каким жизненным впечатлением связывается у неё появление боли в ногах.
Для этого больную необходимо было погрузить в глубокий гипноз. Однако к моему несчастью, все мои суггестивные попытки не могли вызвать у моей пациентки никакого иного состояния сознания, кроме того, в котором она обычно и рассказывала мне о своей жизни. И несмотря на неудачу, я скорее был сердечно благодарен больной, так как в
этот раз она сдержалась и не упрекнула меня с привычным для неё триумфом: «Да посмотрите же на меня, я вовсе не сплю, я не загипнотизирована». Вот в такой неудовлетворяющей меня ситуации мне пришла в голову идея применить новый искусственный приём, заключающийся в надавливании на лоб рукой. Его создание я уже подробно описал в
истории мисс Люси. Приём этот заключается в том, что я приказываю больной сообщать
мне, ничего не искажая, всё, что в момент надавливания появляется перед её внутренним
взором или всплывает среди воспоминаний. Фройляйн Элизабет долго молчала, а на мои
настойчивые просьбы призналась, что вспомнила о том времени, когда один молодой человек провожал её вечером домой, когда они возвращались из весёлой компании, о разговоре, который происходил между ними, о чувстве, с которым она вошла в свой дом, чтобы
опять начать ухаживать за отцом.
Этим первым упоминанием о молодом человеке был приоткрыт новый душевный
пласт, содержание его я стал исследовать более подробно. Здесь шла речь скорее всего
тайне, так как в свои отношения и связанные с ними надежды пациентка посвятила только
одну близкую подругу. Это был молодой человек из семьи, с которой уже давно поддерживались дружеские связи – семья эта проживала совсем неподалеку от того места, где
раньше жила Элизабет. Молодой человек потерял своего отца и очень сильно привязался
к господину фон Р. и даже полностью опирался в своей карьере на получаемые от него
советы. Почитание главы семьи со временем перешло и на дам. У пациентки было множество воспоминаний о совместном чтении, обмене идеями, она помнила всё, что молодой
человек говорил о ней – об этом ей сообщали её знакомые. Постепенно у пациентки созрело убеждение в том, что он любит и понимает её, что брак с ним не наложит на неё никаких жертв, чего она, вообще, так сильно опасалась при мысли о возможности брака. К
180
сожалению, молодой человек был не намного её старше и от него ещё трудно было ожидать самостоятельности, но пациентка решила остановить свой выбор на нём.
С появлением у отца тяжёлого заболевания и необходимостью почти постоянно
ухаживать за ним, встречи с молодым человеком становились всё более редкими. Вечер, о
котором пациентка вспомнила вначале как раз и был кульминацией в их отношениях. Но
и тогда между ними так и не состоялся серьёзный разговор. И только настойчивые уговоры всей семьи и самого отца побудили пациентку оторваться от ухода за отцом и отправиться на вечеринку, на которой она надеялась встретить молодого человека. Она хотела
пораньше уйти назад домой, но её уговорили остаться, и когда молодой человек пообещал
проводить, она сдалась. Никогда ещё пациентка не чувствовала к нему такой близости,
как во время этой встречи. Но когда, испытывая блаженнейшее состояние, фройляйн Элизабет вернулась домой, то узнала, что отцу стало хуже. Вот тогда пациентка и стала горько себя упрекать за то, что так много времени потратила на развлечения для себя. Это был
последний раз, когда она оставляла отца на целый вечер. Пациентка стала теперь очень
редко видеться со своим другом. Казалось, что после смерти отца он из уважения к её
страданиям начал держаться от неё подальше. А потом и вообще жизнь увлекла его на
другой путь. Постепенно Элизабет свыклась с мыслью, что прежний интерес молодого
человека к ней вытеснен другими впечатлениями, что молодой человек для неё навсегда
потерян. Но всё равно первая неудачная любовь продолжала вызывать у неё душевные
муки всякий раз, как только она вспоминала о нём.
Итак, я стал отыскивать причину появления истеричных болей в этих отношениях
и в описанной выше сценке. В результате огромного контраста, существовавшего между
счастливыми отношениями с другом, отношениями, которыми пациентка наслаждалась, и
страданиями отца, встретившими её дома, у ней образовался внутренний конфликт, трудно переносимое психическое состояние. В результате этого конфликта из мыслей пациентки были вытеснены эротические представления, а весь заряд сохранявшегося аффекта
был использован для усиления или возобновления физической боли, появившейся одновременно с конфликтом (или немножко ранее). Таким образом, в целях защиты использовался механизм конверзии, который я уже обсудил подробно в другом месте (см. работу
«Защитные невропсихозы» в журнале «Неврологический вестник» (Neurologisches
Zentralblatt) за первое июня 1894 год).
У меня ещё остаётся много места для различного рода замечаний. Должен подчеркнуть, что мне так и не удалось на основании воспоминаний пациентки доказать, что в
первый раз конверзия появилась именно в момент возвращения Элизабет домой. Поэтому
я продолжал отыскивать в воспоминаниях пациентки о событиях, связанных с уходом за
больным отцом, любой намёк на разгадку её страданий. Память Элизабет оживила целый
ряд сцен, среди которых из-за частого упоминания обращало на себя внимание вскакивание пациентки из постели по первому зову отца и ходьба к нему голыми ногами по холодному полу. Этому моменту я склонен был приписывать определённое значение, так как
наряду с жалобами на боли в ногах, пациентка не переставала жаловаться на мучительные
ощущения холода. Но, тем не менее, и в этом случае мне не удалось обнаружить какоелибо определённое событие, которое можно бы было с достаточной степенью вероятности
посчитать за сцену конверзии. Поэтому одно время я считал, что здесь отсутствует важный материал, пока, наконец, не понял, что первое появление истеричных болей никак не
связано с периодом ухода за отцом. В воспоминаниях пациентки уже появлялся эпизод о
приступах боли, продолжавшихся несколько дней сряду. Тогда это не привлекло моего
внимания. Теперь я обратился к этому эпизоду, мне даже удалось достаточно хорошо восстановить воспоминание пациентки. В то время их навестил какой-то родственник, которого она наотрез отказалась принимать из-за того, что вынуждена была находиться в постели. К несчастью, когда он спустя два года пришёл к ним в гости, пациентка опять болела. Но поиск мотивов возникновения первых болей ни к чему не привёл, несмотря на их
частое появление. Мне пришлось согласиться с тем, что эти первые болевые ощущения
181
действительно появились без психических мотивов, являясь лёгким проявлением ревматического заболевания. А, кроме того, мне удалось узнать, что эта соматическая болезнь,
этот прообраз для будущей истеричной имитации в любом случае должен был возникнуть
ещё до той сцены, когда молодой человек провожал Элизабет домой. Из самой природы
вещей можно было легко прийти к выводу, что органически обусловленные боли в смягчённой форме и не привлекая к себе особого внимания какое-то время существовали. Конечно, ещё продолжала сохраняться неясность из-за того, что анализ указывал на большую вероятность того, что произошла конверзия психического возбуждения в физическую боль, в то время как в воспоминаниях пациентки эта боль не ощущалась и не упоминалась. Эту проблему я надеялся разрешить серьёзными размышлениями, привлечением
на помощь схожих случаев. (То, что боли пациентки, захватившие главным образом область бедра, были неврастенической природы, ни опровергнуть, ни доказать мне так и не
удалось.)
С выявлением мотива первой конверзии начался второй, плодотворный период лечения. Первое, что в нём рассказала пациентка, было поразившее меня сообщение, что она
теперь знает, почему боли появлялись именно в той области правого бедра и воспринимались там особенно интенсивно. Это было именно то место, где каждое утро лежала нога
отца, пока Элизабет меняла ему бинты – и тогда её глазам открывалась страшно распухшая нога. Такие перевязки, наверное, происходили сотни раз, но что примечательно,
вплоть до сегодняшнего дня, Элизабет не замечала этой взаимосвязи – своих болей и
ужасной ноги отца. Вот так и предоставила мне пациентка объяснение того, каким образом сформировалась атипичная истерогенная зона. А далее боли в ноге начали постоянно
«резонировать» на ход нашего психического анализа. Я имею тут ввиду следующее интересное положение. Во время нашей работы пациентка чаще всего не ощущала боли. Но
когда я своим вопросом или надавливанием на лоб возобновлял в памяти Элизабет воспоминание, то у неё вначале возникало ощущение боли, причём настолько сильное, что пациентка вздрагивала и хваталась рукой за больное место. Эта пробуждённая боль продолжала сохраняться постольку, поскольку больная находилась во власти воспоминаний,
кульминационной точкой было то место, когда Элизабет собиралась высказать самое существенное и решающее из того, что относилось к вспоминаемому событию. А с последними словами исповеди боль исчезала. Вскоре я научился использовать эту пробуждённую боль в качестве своеобразного компаса. Когда пациентка замолкала, но боль продолжала сохраняться, я знал, что Элизабет высказалась не до конца и настаивал на продолжении её рассказа, пока боль не исчезала полностью. Только после этого мы переходили к
новому воспоминанию.
В эти периоды «отреагирования» состояние пациентки как в физическом, так и в
психическом отношении улучшалось столь поразительно, что я даже полушутя утверждал, что с каждым разом я устраняю ещё один мотив, поддерживающий её боли, а когда
они все будут уничтожены, то тогда и наступит исцеление. После устранения очередного
мотива в течении продолжительного времени Элизабет не ощущала никаких болей, много
двигалась и ходила, вырываясь из прежней изоляции. Во время психического анализа я
следовал то за спонтанными колебаниями настроения пациентки, то за моими предположениями, которые говорили в каком месте я ещё недостаточно исчерпал часть истории её
страданий. В работе с Элизабет мне удалось выявить несколько интересных закономерностей, позднее подтвердившихся в работе с другими больными.
Прежде всего, все спонтанные ассоциации пациентки были неизбежно спровоцированы событиями текущего дня. Так однажды на воспоминания её навело недавно услышанное известие о заболевании человека из круга её знакомых. И в памяти Элизабет пробудилось событие, относящееся к периоду болезни отца. В другой раз накануне их посетил ребёнок умершей сестры, который своей удивительной схожестью пробудил боль изза потерянной жизни. А то это было письмо от проживающей вдали старшей сестры, ко182
торое носило на себе явный отпечаток влияния грубого зятя и заново пробуждало боль,
вынуждавшую рассказывать ещё один эпизод из прежней семейной жизни.
Так как за всё время работы Элизабет ни разу не заговаривала повторно об одном и
том же мотиве к ощущению боли, то было вполне оправданным наше ожидание на таком
долгом пути исчерпать все имеющиеся у неё «патологические запасы». Я вовсе не противился тому, чтобы в памяти пациентки возникали всё новые и новые ситуации и она рассказывала о ещё не упомянутых ею воспоминаниях, например о могиле сестры или о пребывании в компании, в которой ей могло бы посчастливиться опять встретить друга юности.
Чуть позже мне удалось разобраться в причинах, приводящих к возникновению
этой, как принято говорить, моносимптомной истерии. А именно, я выявил, что боль в
правой ноге появлялась во время нашего гипноза тогда, когда речь шла о воспоминаниях,
относящихся ко времени ухода за больным отцом, об отношениях с другом молодости и
ещё о многом другом, что относилось к первому периоду заболевания Элизабет, в то время как боль в другой, левой ноге напоминала о себе тогда, когда я пробуждал у пациентки
воспоминания об умершей сестре, о ком-либо из зятьев, короче говоря когда речь шла о
любых впечатлениях из второй половины истории страданий Элизабет. Обратив внимание
на такую удивительную закономерность, я стал исследовать её более подробно и пришёл к
выводу, что детализация впечатлений шла здесь гораздо дальше и каждый новый психический мотив для появления болезненных ощущений связывался с иным местом в области
ноги. Первоначальное болезненное место на правом бедре сохраняло символическую
связь с периодом ухода за отцом, а под воздействием новых душевных травм эта болезненная зона постепенно расширялась, так что, строго говоря, здесь вполне можно говорить о существовании не одного единственного физического симптома, связанного со
множеством психических комплексов воспоминаний, а о существовании множества схожих симптомов, которые только при поверхностном рассмотрении кажутся сплавленными
в один единый симптом. Конечно, я не придавал особого внимания разграничению отдельных болевых зон в зависимости от конкретного психического мотива, так как стремился к тому, чтобы больная не слишком сильно концентрировалась на болезненных
ощущениях в теле.
Гораздо большее внимание я уделял способу, посредством которого над болевыми
ощущениями надстраивался целый симптомокомплекс абазии. В этом отношении я старался поподробнее прояснить вопросы типа: Когда впервые появились боли при ходьбе, в
положении стоя, лёжа, на которые пациентка отвечала безо всякого принуждения или же
после того, как я надавливал не её лоб рукой. Тогда обнаруживались факты двоякого рода.
С одной стороны, рассказывая, пациентка сама непроизвольно группировала все эпизоды,
связанные с возникновением боли в зависимости от того, сидела ли она в те мгновения
или стояла и т. п. – Так например, когда после сердечного приступа отца привезли домой,
она стояла у дверей, да так и осталась там стоять как вкопанная от переживаемого ужаса. К этому первому «ужасу стоя» пациентка присоединила потом другие воспоминания
вплоть до сцены пережитого ужаса, когда Элизабет опять словно прикованная стояла у
постели мёртвой сестры. В качестве обоснования связи болей с нахождением в положении
стоя можно привести целую цепочку реминисценций (воспоминаний) и даже рассматривать последнюю в качестве ассоциативного доказательства, только не нужно забывать о
том, что во всех вспоминаемых эпизодах необходимо ещё доказать существование особого момента, относящегося именно к стоянию (хождению, сидению и т. д.), приводящего
впоследствии к конверзии. Этот момент заключается ни в чём ином, как в том, что и ходьба, и стояние, и лежание связаны с действиями и состояниями определённой части тела, а
в нашем случае здесь мы ещё обнаруживаем и болевые ощущения, этой частью тела являются ноги. То есть, в истории болезни Элизабет фон Р. удаётся выявить взаимосвязь
между астазией-абазией и первым проявлением конверзии.
183
Среди всех эпизодов, которые на основании полученной от пациентки информации, приводили к болям при ходьбе, особенно выделялась одна прогулка, которую Элизабет проделала в большой компании на уже упомянутом нами курорте и которая якобы
привела пациентку к патологическому утомлению. Более подробные обстоятельства той
прогулки выявлялись только очень постепенно, а некоторые загадки так и остались без
ответа. Элизабет тогда находилась в романтическом настроении и с охотой присоединилась к знакомому кругу людей. Был прекрасный, в меру жаркий день, мама тогда отказались идти со всеми, старшая сестра уже уехала домой, а другая сестра чувствовала себя
неважно, но не хотела лишать удовольствий младшую сестру. Муж средней сестры вначале заявил, что остаётся со своей женой, а потом сжалившись над Элизабет пошёл вместе с
ней на прогулку. По-видимому, именно тогда и появились у пациентки впервые боли, так
как по её собственным словам она вернулась с прогулки очень усталой и с сильнейшими
болями. Но Элизабет не была уверена до конца, что она не испытывала болей и раньше. Я
обратил внимание пациентки на то, что вряд ли бы она осмелилась на дальнюю прогулку,
если бы у неё были сильные боли. На мой вопрос, почему у неё во время прогулки могли
возникнуть боли, я получил не совсем ясный ответ, что контраст между её собственным
одиночеством и счастьем больной сестры, обретённым тою в своей семье – а это легко
было видеть по поведению зятя – всегда вызывали боль.
А другая сцена, по времени вплотную совпадающая с предыдущей, сыграла немаловажную роль в появлении болей при сидении. Это произошло всего несколько дней спустя. Сестра и зять уже уехали, Элизабет находилась в тревожном, тоскливом настроении.
Она встала утром очень рано, поднялась на невысокий холмик, на котором они так часто
бывали вместе с зятем и с которого можно было любоваться прекрасным видом. Погружённая в свои мысли, Элизабет сидела там на каменной скамейке. Мысли её опять кружились вокруг испытываемого ею одиночества, судьбы семьи и страстного желания быть
такой же счастливой как и сестра. На этот раз она уже откровенно признавалась себе в
своём желании.
Мне совершенно точно известно, что она пыталась унять боли, появляющиеся при
ходьбе посредством того, что часто делала для себя длительные передышки, отдыхая лёжа. Но это спасало ненадолго. После получения в тот злополучный вечер тревожного известия о болезни сестры, Элизабет выехала из Гаштайна, и провела мучительную ночь,
заполненную тревогой за состояние сестры и ощущениями разбушевавшихся у неё болей.
Распростёртой и без всякого сна лежала Элизабет в железнодорожном вагоне. Именно тогда зафиксировалась связь между лежанием и болью. В течении какого-то времени лежание даже было для пациентки более болезненным, чем ходьба или стояние.
Таким образом, во-первых, болезненная область постоянно расширялась из-за того,
что новая патогенно действующая тема приводила к оккупации болью нового региона ноги, во-вторых, любая сцена, которая могла произвести на Элизабет сильное впечатление,
оставляла ещё по себе след посредством того, что образовывалась длительная и становящаяся с каждым разом всё более частой «оккупация» различных функций ноги, с непременным привязыванием их к болевым ощущениям. Но невозможно не заметить посредничества в образовании симптомов астазии-абазии ещё одного, третьего механизма. Исповедь больной о целом ряде событий завершалась жалобой, что она болезненно воспринимала своё «стояние в одиночестве», при описании же некоторых других событий, относящимся к её неудачным попыткам восстановить в семье прежнюю счастливую жизнь,
она не уставала повторять, что самым болезненным здесь было для неё ощущение её беспомощности, ощущение того, что она не может «сдвинуться с мёртвой точки». Так что
вполне возможно, что размышления (саморефлексия) Элизабет могли повлиять на формирование абазии. Пациентка прямо-таки умудрялась отыскивать символические выражения
для своих мучительных мыслей, посредством которых страдания только ещё больше усиливались. То, что посредством такой символизации, действительно, можно вызвать соматические симптомы истерии, мы уже показали в нашем «Предварительном сообщении»
184
(см. главу 1 в этой книге). Читатель ещё встретит в эпикризе к истории болезни Элизабет
несколько несомненно убедительных примеров. Психический механизм символизации
находился у фройляйн Элизабет фон Р. далеко не на первом месте, он не сформировал у
пациентки абазию. Скорее всего, всё говорит за то, что уже имевшаяся абазия посредством символизации получила для своего существования значительное подкрепление. В
соответствии с этим абазию в той фазе, в которой я обнаружил её у пациентки, можно в
равной степени приравнять не только психически обусловленному параличу моторных
функций, но и символическому параличу функций.
Прежде чем я стану продолжать историю моей пациентки, я хочу прибавить несколько слов о поведении Элизабет во время второго периода лечения. В течении всего
психического анализа я применял метод, посредством которого образы и ассоциации вызывались надавливанием на лоб, то есть методом, который невозможен без активного сотрудничества и добровольной помощи больного. По временам Элизабет вела себя так, что
лучшего и не пожелаешь. Тогда я, действительно, просто поражался тому, сколь аккуратно и хронологически безошибочно обнаруживала она в своей памяти конкретные жизненные эпизоды, которые относились к одной и той же теме. Это напоминало мне чтение толстой книги с картинками, страницы которой одна за другой проходили перед моими глазами. В другие же разы казалось, что пациентка встретилась с непреодолимыми препятствиями, о сути которых тогда я ещё не догадывался. В такие моменты в ответ на моё
надавливание Элизабет утверждала, что ей ничего не приходит в голову. Я повторял
надавливание на лоб рукой и просил Элизабет просто ждать – и всё равно из этого ничего
не выходило. В начале лечения, когда со стороны пациентки проявлялась такая строптивость, я прерывал работу, ссылаясь на то, что сегодня неблагоприятный день, ну что же,
как-нибудь в другой раз. Изменить мой стиль поведения побудили меня два факта. Вопервых, подобные неудачи с применением метода происходили только тогда, когда я видел Элизабет весёлой и не испытывающей болей, но такого никогда не было в периоды
плохого настроения; во-вторых, такие заявки, что ей ничего не приходит в голову, она
чаще всего делала тогда, когда никак не желала рассказывать о каком-либо неприятном
эпизоде. И только напряжённая, озабоченная мимика и поза Элизабет выдавали мне, что в
душе её существует конфликт. Таким образом, я пришёл к выводу, что мой метод всегда
срабатывает. Под воздействием надавливания на лоб у Элизабет каждый раз возникали
ассоциация или зрительный образ, пациентка только могла не пожелать сообщить мне о
них, пытаясь подавить то, что было вызвано памятью. Среди мотивов такого умалчивания
я мог бы выделить два:
- или Элизабет слишком критично относилась к появляющимся у неё спонтанным
мыслям, нарушая этим условия нашей работы. В такие моменты Элизабет считала не заслуживающим моего внимания то, что ей приходило в голову, ей казалось, что ответ её
вообще не относился к затронутой теме
- или же Элизабет просто боялась высказать уж слишком крамольную мысль
Итак, я работаю так, словно ни сколько не сомневаюсь в надёжности моей техники.
Потому я и перестал верить в утверждения Элизабет, что ей ничего не приходит в голову,
а наоборот старался в таких случаях убедить пациентку, что какая-то мысль у неё всё равно появится, может быть, Элизабет просто недостаточно внимательна, ну тогда я без труда могу повторить надавливание, да и, вообще, что бы не приходило ей в голову, это как
раз то, что нам и нужно. А содержание мыслей вообще не должно её тревожить, здесь она
должна оставаться абсолютно беспристрастной («объективной») и говорить всё, что только не придёт ей в голову, невзирая на то, подходит оно или нет. Да и наконец-то, я ведь
точно знаю, что какая-то мысль у неё всё равно возникла, Элизабет только утаивает её от
меня, но она никогда не сможет освободиться от своих болей, если будет продолжать чтото утаивать. Посредством подобных убеждений мне удалось достичь того, что ни одно из
моих надавливаний не оставалось безуспешным. Ничего другого мне не оставалось, как
признать, что я правильно разобрался в сути дела. Именно в психическом анализе этого
185
клинического случая я стал полностью доверять моей технике. Довольно часто бывало
так, что Элизабет начинала рассказывать только после третьего надавливания и сама же
потом добавляла: «Да всё это я могла Вам сказать ещё в первый раз». – «Ну и почему же
Вы этого не сделали?» – «Я посчитала мою ассоциацию ошибкой» (или «я подумала, что
смогу об этом умолчать, но оно появлялось вновь и вновь»). Во время этой тяжёлой работы я стал придавать более существенное значение сопротивлению, которое проявлялось у
пациентки при воспроизведении эпизодов из жизни. Я тщательно собирал материал, касающийся особенно поразительного проявления сопротивления.
Сейчас я перехожу к рассказу о третьем периоде лечения. Пациентке стало лучше,
у неё было хорошее психическое состояние, повысилась активность, но боли не исчезали,
то и дело они появлялись вновь, причём с прежней интенсивностью. Неполному успеху
лечения соответствовал и неполный анализ. Я так ещё и не узнал в какой момент и под
воздействием каких мотивов у Элизабет впервые появились боли. Во время репродукции
разнообразнейших вспоминаемых эпизодов во втором периоде лечения и внимательным
наблюдением за сопротивлением пациентки своему рассказу у меня зародилось одно
определённое подозрение. Но мою находку я ещё не отваживался сделать основой терапевтических действий. Решающий толчок здесь оказало случайное совпадение. Однажды
во время работы с пациенткой я услышал мужские шаги в соседней комнате, приятно звучащий голос казалось о чём-то спрашивал. Тотчас за этим пациентка приподнимается с
кушетки с просьбой прервать на сегодня сеанс, так как пришёл её зять и спрашивает её.
Вплоть до этого момента пациентка не испытывала боли, а после такой неожиданной помехи лечению мимика и походка Элизабет явно свидетельствовали о появлении у неё внезапных и сильных болей. Вот тут мои подозрения полностью оправдались и я решил провести разведку.
Итак, я задаю пациентке вопрос об обстоятельствах и причинах возникновения
первых болей. Мысли Элизабет ища ответ направились ко времени летнего пребывания в
упомянутом уже курорте перед Гаштайнским путешествием. Опять перечислялись сцены,
которые мы в достаточно полном объёме обсуждали с нею раньше. Психическое состояние, в котором находилась в то время Элизабет, усталость из-за хлопот, связанных с офтальмологической болезнью матери и последующим уходом во время операции над глазами, уныние и отчаяние одинокой девушки, которой трудно ощутить радость от жизни
или чего-то добиться. А ранее Элизабет очень быстро развивалась, и легко обходилась без
помощи мужчин. Потом её охватило желание стать женщиной и не бояться показывать
свою слабость, встретить любовь, в которой её несгибаемое существо (по её собственным
словам) могло бы полностью раствориться. Перед её глазами был счастливый брак средней сестры, производивший на неё глубокое впечатление, её умиляла трогательная забота
зятя о жене и то, как легко они понимали друг друга – буквально с первого взгляда, то, как
они были уверены друг в друге. Конечно, можно только сожалеть о том, что вторая беременность столь быстро последовала за первой. Замужняя сестра хорошо знала, что это
принесёт ей большие страдания, но с какой готовностью она их переносила, и только потому, что дорожила своим мужем. В той прогулке, которая непосредственно связана с появлением у Элизабет боли, зять не хотел участвовать, предпочитая оставаться с больной
женой. Но та одним-единственным взглядом побудила его идти, так как считала, что это
доставит радость Элизабет. Во всё время прогулки Элизабет ни на минутку не отходила от
зятя. Они без умолку говорили друг с другом о самых разных предметах, не исключая и
интимных. Элизабет была полностью согласна со всем, что он говорил. Её переполняло
огромное желание обладать мужчиной, который бы походил на зятя. На сеансе пациентка
перешла к рассказу о сцене, происшедшей несколько дней спустя, когда после отъезда
счастливой семьи Элизабет на следующее утро посетила те места, по которым любил прогуливаться отсутствующий теперь мужчина. Там пациентка уселась на камень и снова
начала мечтать о жизненном счастье, подобном тому, которое выпало на долю сестре, и о
мужчине, которому бы удалось пленить её сердце так же сильно, как это удалось зятю.
186
Поднялась она с испытываемыми ею болями, правда, они быстро исчезли. А прочно они
оккупировали пациентку только во второй половине дня, после того как она приняла тёплую ванну и с тех пор уж её не оставляли. Я попытался выяснить, какими мыслями тогда в
ванне была поглощена Элизабет, но единственное, что я услышал так это то, что баня
напомнила ей о уехавшей сестре, так как та жила в доме, где была баня.
Мне уже давно было ясно, о чём здесь на самом деле идёт речь. Но больная казалось ничего не замечала, погрузившись в мучительно-сладкие воспоминания, которые и
руководили её рассказом, заставляя всё больше погружаться в прошлое. Пациентка вспоминала о времени, проводимом в Гаштайне, о своей большой озабоченности, с которой
она встречала каждое приходившее письмо, и наконец о полученном сообщении, что
сестре стало совсем плохо, затем о долгих ожиданиях до самого вечера, когда они наконец
смогли оставить Гаштайн. Поездка в мучительной неизвестности, в бессонной ночи –и всё
это в сопровождении сильных болей. Я спросил у Элизабет, а не думала ли она во время
поездки о возможности самого печального исхода, ведь в конце концов всё именно так и
произошло. Пациентка отвечала, что она сразу же отгоняла от себя подобные мысли, а
мать, по словам Элизабет, с самого начала настроилась на самое худшее. – Затем на сеансе
психотерапии Элизабет стала вспоминать прибытие в Вену, встревожённых родственников и знакомых, недолгий путь от Вены к пригородной даче, где жила сестра, прибытие
туда вечером, быстрое прохождение расстояния через сад до двери небольшого садового
павильона – и тишина в доме, удручающая темнота; пациентку тогда удивило, что их не
встречает зять; потом она стояла перед кроватью и смотрела на мёртвую. И в момент
ужасного осознания того, что любимая сестра умерла, не успев простившись с ними, не
испытав в последние дни заботы с их стороны – в тот самый момент Элизабет пронзила
совершенно другая мысль, появившаяся в совершенно неприкрытом виде, мысль, промелькнувшая подобно яркой молнии на чёрном небосводе: сейчас он опять свободен и я
могу стать его женой.
Теперь всё становилось ясным. Усилия аналитика щедро вознаграждены. Мысль о
существовании «защиты» от непереносимого переживания, формирование истеричных
симптомов посредством конверзии психического возбуждения в соматическую сферу, образование отдельной, изолированной группы психических представлением под воздействием желания, с последующей их защитой – все эти идеи стали для меня наглядно ясными именно в тот момент. Всё это могло происходить только так и никак иначе. Эта девушка нежно привязалась к своему зятю, но признанию этого сознанием сопротивлялась
вся её моральная сущность. Элизабет удалось не допустить мучительного осознания того,
что она страстно влюблена в мужа своей сестры. Взамен этого пациентка создала для себя
физические боли. В те моменты, когда Элизабет уже была готова допустить в сознание
существование у себя влюблённости (на прогулке с зятем, во время тех утренних мечтаний в ванне, перед постелью умершей сестры) – мгновенно возникали боли как результат
удавшейся конверзии в соматическую сферу. В то время, когда я взялся за лечение Элизабет, у неё уже была полностью изолирована от её сознания группа представлений, связанная с любовью к зятю; полагаю, что в противном случае она бы ни за что не подвергнулась подобному лечению. Сопротивление, которое пациентка не раз сооружала против
припоминания травматически подействовавших сцен, полностью соответствовало той
энергии, посредством которой невыносимые, мучительные представления были вытеснены из мира ассоциаций.
Для психотерапевта наступили тяжёлые времена. Процесс принятия вытесненных
представлений имел ошеломляющий эффект на бедного ребёнка. Когда я простыми словами вкратце изложил суть дела («Всё свидетельствует о том, что Вы уже давно влюблены
в зятя»), Элизабет громко вскрикнула. Она стала жаловаться на ужасные боли, делая ещё
одну, отчаянную попытку не допустить осознания своей страсти. Но ведь на самом деле я
совсем так не думаю, просто я пытаюсь ей внушить безумные мысли, этого не может
быть, она не способна на подобную подлость. Она никогда бы не смогла себя простить –
187
случись с ней что-нибудь подобное. Мне удалось легко доказать пациентке, что рассказанная ею история не допускает иных толкований. Много времени заняло принятие со
стороны Элизабет двух мотивов, примиряющих человека с собой. Мотивы эти таковы:
- человек не может быть ответственен за свои чувства
- поведение Элизабет, появление у неё заболевания – всё это свидетельствует о её
высокой нравственности.
Теперь мне необходимо было отыскать несколько путей (не один!) для уменьшения
страданий пациентки. Прежде всего, я хотел предоставить Элизабет возможность отреагировать накопившееся и уже довольно долго сохранявшееся возбуждение. Мы стали подробно прорабатывать с ней первые впечатления от её общения с зятем, появление у неё
влюблённости, которая в конечном счёте оказалась предоставленной бессознательному.
Нашлись все те малюсенькие нюансы и признаки, по которым можно так легко определить развившуюся страсть. При первом своём посещении их дома зять посчитал именно
Элизабет предназначенной для него невестой, с которой он и поспешил познакомиться,
раньше чем со средней, может быть потому, что средняя сестра была не столь красивой
как младшая. В один из вечеров Элизабет и он стали очень оживлённо беседовать друг с
другом. Складывалось даже впечатление, что они с полуслова понимают друг друга,
настоящая невеста даже полушутя-полусерьёзно сказала: «Вы двое удивительно хорошо
подходите друг для друга». Как-то в одной из компаний, в которой ещё ничего не знали об
обручённых, речь зашла об этом молодом человеке и одна из дам стала высмеивать недостатки его внешности, связанные с костным заболеванием, перенесённым в юношеском
возрасте. Невеста оставалась при этом совершенно спокойной, а Элизабет вскочила и стала яростно защищать стройную фигуру будущего зятя. Потом ей и самой было непонятно
такое поведение. При проработке этих воспоминаний Элизабет стало ясно, что нежные
чувства к зятю дремали в ней уже давно, возможно с самого начала их знакомства, скрываясь за маской чисто родственных отношений, да и что ещё могло допустить высоко развитое у Элизабет семейное чувство.
Отреагирование, действительно, здорово помогло ей. Но ещё большее облегчение
доставлял я ей тем, что по-дружески заботился о её актуальных отношениях. Именно для
этого я встретился с госпожой фон Р., в которой я нашёл умную и чуткую даму, хотя ей
явно не хватало оптимизма и стойкости, что легко объяснялось перенесёнными ею ударами судьбы. От госпожи фон Р. я узнал, что упрёк в неделикатном вымогательстве, который муж старшей сестры выдвинул против вдовца, о чём так было тяжело узнать Элизабет, при проверке оказался вымыслом. Так что образ молодого человека мог опять стать
незамутнённым. От этого, казавшегося таким мучительным происшествия, не осталось
ничего кроме недоразумения, незначительного и легко понятного различия в отношении к
деньгам: с одной стороны коммерсант, для которого деньги были рабочим инструментом,
а с другой стороны – служащий. Я попросил мать отныне давать Элизабет любую требующуюся ей информацию и попытаться предоставить ей возможность для того душевного
контакта, к которому я её приучил.
Естественно, что мне было также интересно узнать, какие перспективы имеет на
сегодня теперь уже осознанное желание девушки, чтобы из мечты превратиться в реальность. Ситуация здесь была не столь благоприятной как можно было бы думать! Мать
сказала, что она давно догадывалась об увлечении Элизабет зятем, только, конечно, не
знала, что это было ещё при жизни умершей дочери. Тому, кто видел как оба, Элизабет и
зять, общаются – естественно, что со временем это стало реже – тому не приходилось сомневаться, что девушка стремится понравиться зятю. Но ни сама Элизабет, ни мать, да и
никто другой не расценивали достаточно высоко возможность брачного союза. Здоровье
молодого человека не было особенно крепким, а после смерти любимой жены оно пошатнулось ещё больше. А кроме того оставалось не совсем ясно, насколько он хорошо отдохнул, чтобы иметь силы заключить новый брак. Вероятно, потому он и держался в последнее время так отстранённо, а возможно ещё потому, что хотел избежать всяких лишних
188
расспросов и слухов, не будучи уверенным в их хорошем исходе. При такой сдержанности
в отношениях, существовавшей с обеих сторон, страстное желание Элизабет, скорее всего,
было бы обречено на неудачу.
Я пересказал девушке всё, что мне удалось узнать от матери. Я даже был обрадован
тем, что Элизабет с удовлетворением услышала о невиновности зятя в денежной афёре. С
другой стороны, я вселил в пациентку силы для того, что бы она могла спокойно переносить неизвестность будущего, которую, естественно, ничем устранить нельзя. Начавшееся
лето заставляло нас завершить лечение. Элизабет находилась в хорошем настроении. О её
болях теперь ничего не было слышно – они исчезли, когда мы начали серьёзно заниматься, вызывающими их мотивами. И у Элизабет, и у меня было впечатление, что мы полностью добились того, чего хотели. Однако у меня ещё сохранялось сомнение, достаточно
ли полно отреагировала пациентка свою столь долго сдерживаемую любовь. Я рассматривал Элизабет исцелённой, показал ей возможности для самостоятельного разрешения проблем, если они когда-нибудь появятся вновь. Элизабет внимательно слушала. Она уехала
вместе с матерью, чтобы встретиться со старшей сестрой и её семьёй на одном из летних
курортов.
Мне осталось только вкратце изложить дальнейшее течение болезни фройляйн
Элизабет фон Р. Спустя несколько недель после нашего прощания я получил отчаянное
письмо матери, сообщавшей мне, что Элизабет сильно возмущаясь отклонила первую попытку поговорить с ней о её сердечных делах. И опять у Элизабет начались боли. Сейчас
она злится на меня из-за того, что я выдал её тайны. Элизабет опять стала совершенно недоступной, в общем от лечебного эффекта не осталось и следа. Что же теперь делать? В
ответ на письмо матери я не послал никакого ответа. Конечно же, я должен был предвидеть, что после того как Элизабет лишилась моего влияния, она попытается избежать
вторжения матери в свою интимную жизнь, реагируя на любое затрагивание личных проблем замыканием в себе. Но у меня была уверенность особого рода, что всё утрясётся в
самом лучшем виде, что моё лечебное рвение не пройдёт даром. Два месяца спустя мать и
дочь возвратились в Вену. Коллега, благодаря которому я познакомился с пациенткой, сообщил приятную для меня новость, что Элизабет чувствует себя превосходно, ведёт себя
как совершенно здоровый человек, хотя по временам ещё испытывает небольшую боль. С
тех пор я получил от бывшей пациентки несколько посланий, в каждом из которых в конце стояла приписка о том, что она собирается навестить меня. Но для такого рода лечения
довольно характерно появление особых отношений, потому Элизабет так ни разу и не
пришла. Как уверял меня мой коллега, её нужно считать вылеченной. Отношение зятя к
этой семье ни сколечко не изменилось.
Весной 1894 года я услышал, что Элизабет собирается посетить бал, устраиваемый
в одной из семей, куда при желании мог попасть и я. Конечно, я не упустил такую возможность увидеть мою бывшую пациентку, да и какой – летающей в быстром танце. Потом Элизабет вышла замуж за незнакомца по взаимной симпатии.
Эпикриз
Я не всегда был психотерапевтом. Как врач я воспитан на локальных диагнозах и
электродиагностике, то же самое можно сказать о любом другом невропатологе. Меня самого не перестаёт удивлять то, что истории больных, которые я пишу, читаются как новеллы и что на них отсутствует так сказать налёт серьёзной учёности. Единственное, чем я
могу себя здесь утешить, так это то, что за такой исход скорее всего ответственна сама
природа моего объекта, а не мои личные склонности. Локальная диагностика и электрические реакции ни к чему не приводят при исследовании истерии, в то время как повествование о душевных событиях, доходящее до мельчайших деталей, подобное тому, что
можно встретить в произведениях писателей, позволяет мне посредством применения небольшого числа психологических формул хорошо разобраться в происхождении истерии.
Кто-то решится рассматривать истории больных как обычную психиатрическую историю
болезни, но в отличии от последних мои истории имеют одно несомненное достоинство, а
189
именно, в них существует прочная связь между историей душевных страданий и симптомами болезни. Правда, пока мы не можем обнаружить этого в биографиях целой группы
наших пациентов – у психотиков.
По мере сил я старался привязать появляющиеся у меня мысли при слушании исповеди фройляйн Элизабет фон Р. к исцеляющему рассказу пациентки. Возможно, что читатель не посчитает излишним, если я повторю здесь всё самое существенное. Я показал
характер больной, её черты, которые можно встретить у очень многих истеричек и которые никак не отнесёшь на счёт дегенерации: природная одарённость, неимоверное честолюбие, повышенное нравственное чутьё, огромная потребность любить, отыскивающая
себе для этого объект в своём ближайшем окружении – в кругу семьи, выходящая далеко
за пределы женского идеала самостоятельность её натуры, выражающаяся прежде всего в
своенравии и готовности бороться за свои идеалы, а также замкнутость. По словам моего
коллеги, ни со стороны отца, ни со стороны матери нельзя было обнаружить существование какой-либо значительной наследственной отягощённости. Хотя мать пациентки страдала многие годы от невротических расстройств, в которых так до конца и не разобрались,
сёстры, отец и его родственники считались уравновешенными людьми, не страдающими
нервными расстройствами. Среди ближайших родственников не было ни одного случая,
чтобы кто-то страдал от тяжёлого невропсихоза.
На психическое состояние этой девушки прежде всего повлияли мучительные переживания и особенно обессиливший её очень длительный уход за любимым больным отцом.
Довольно часто в предисториях истеричек можно встретить тот факт, что уходу за
больным человеком уделяется с их стороны огромное время. Понятно, что при этом для
развития невроза мы имеем целый ряд благоприятствующих факторов, как то ухудшение
общего физического состояния из-за недостаточного, постоянного прерывающегося сна,
пренебрежение к тому, как выглядишь, естественно, что это не будет сказываться на вегетативных функциях организма. Но на мой взгляд главное происходит в другой сфере. Тому, кому приходится полностью отдаться самым разным задачам, связанным с уходом за
больным, болезнь которого беспредельно растягивается на недели и месяцы, тому приходится привыкать к тому, что с одной стороны ему необходимо подавлять любые проявления своей затронутости страданиями близкого человека, а с другой стороны появляется
необходимость отклонять внимание ото всех своих желаний, так как на их удовлетворение
не остаётся ни времени, ни сил. Вот таким образом человек, ухаживающий за больным,
накапливает в себе целый ряд эмоциональных впечатлений, которые вряд ли достаточно
хорошо осознаются, во всяком случае, их трудно устранить путём простого отреагирования. Ухаживающий за больным человек создаёт себе основу для формирования истерии
задержки (Retentionshysterie). Хорошо если больной, о котором заботятся, выздоравливает, тогда все неприятные впечатления легко обесцениваются. Но если он умирает, то
наступает период скорби. Всё что так или иначе связано с потерянным человеком начинает приобретать особенное значение, а со временем доходит очередь и до вытеснения впечатлений. После небольшого периода подавленности и внешнего затишья вспыхивает истерия, зародыш которой был заложен ещё во время ухода за больным.
Этот факт запоздалой реализации накопившихся за время ухода психотравм иногда
можно обнаружить и там, где казалось бы ничто не говорило о болезненном состоянии
человека, осуществляющего уход, но оказывается механизм истерии был уже задействован у него. Я например хорошо знаю одну талантливую женщину, страдающую от лёгких
нервных расстройств. У неё явно истеричная конституция, хотя для врачей это не создаёт
никаких проблем, да и свои обязанности эта женщина всегда исправно исполняет. Она
уже три или четыре раза ухаживала за дорогими для неё умиравшими людьми и каждый
раз она отдавала этому все свои силы вплоть до полного физического изнурения, но даже
в таких тяжёлых условиях она не заболевала. Однако вскоре после смерти близкого человека, в женщине начинала свою печальную деятельность память, заново воспроизводящая
190
перед её внутренним взором сцены болезни и умирания. Каждый день появлялось ещё одно впечатление из прежней жизни, женщина плакала и как могла утешала себя – наверное,
у неё и не было другого выхода. Но продолжая быть погружённой в работу скорби, она не
переставала заниматься своими обычными делами, причём внешняя активность и внутренняя психическая проработка никак не пересекались друг с другом. Всё связанное с
умершим ещё раз в хронологической последовательности заново проживалось ею. Воспроизводит ли работа памяти, проходящая в течении дня, точно один день из прошлого,
этого я не знаю. Полагаю, что она зависит от свободного времени, остающегося у этой
женщины после выполнение различных домашних дел.
Кроме этих «навёрстывающих слёз», появляющихся спустя небольшое время после
смерти близкого человека, эта женщина ещё отмечает каждый год несколько праздников
памяти, совпадающих по дате с жизненными катастрофами. Тогда, конечно, яркие зрительные образы прежней жизни и её эмоциональные переживания действительно соответствуют дню трагедии. Иногда, например, я встречаю эту женщину в слезах и с участием
спрашиваю о том, что же произошло сегодня. Она полусердито обрывает дальнейшие
распросы: «Ах нет, сегодня здесь опять был гофрат (надворный советник) Н., он дал нам
понять, что не следует ожидать ничего хорошего. Тогда у меня совсем не было времени
поплакать об этом». Она говорила о последней болезни мужа, умершего ровно три года
назад. Мне было очень интересно узнать, повторяются ли у неё при этих ежегодно отмечающихся праздниках памяти одни и те же сцены или для отреагирования ей каждый раз
предлагаются новые подробности, как я полагал в соответствии со своей теорией. Но ничего определённого об этом я не узнал, эта умная и сильная женщина
Я возвращаюсь к истории фройляйн Элизабет фон Р. Итак, в период ухода за отцом
у неё впервые возник истеричный симптом, а, именно, боль на точно определённом месте
правой верхней части бедра. Механизм формирования этого симптома хорошо объясняется материалом, полученным на анализе. Это произошло в тот момент, когда у пациентки
круг представлений о её обязанностях по отношению к больному отцу оказался в конфликте с эротическими желаниями. Она не раздумываясь стала на сторону первых, не переставая жестоко обвинять себя и создала себе этим истеричную боль. В связи со взглядами, вытекающими из конверзионной теории истерии, этот процесс можно представить
следующим образом: Пациентка вытеснила эротические представления из своего сознания
и обратила весь его аффективный заряд в ощущение физической боли. Осталось не совсем
ясно, переживала ли пациентка этот первый конфликт один единственный раз или такое
случалось неоднократно. Скорее всего, последнее. Совершенно подобный конфликт – но
только более высокой моральной значимости и ещё лучше убеждающий в результативности проведённого анализа – повторился через несколько лет, приведя к усилению прежних
болей и распространению их далее существовавших в начале телесных границ. И опять
именно эротический круг представлений пациентки попал в конфликт с её моральными
представлениями, так как огромная симпатия притягивала её к зятю, причём как во время
жизни сестры, так и после её смерти. Для Элизабет была совершенно неприемлемой
мысль, что она может страстно желать этого мужчину. Об этом конфликте, составляющем
центральную точку истории болезни фройляйн Элизабет, анализ даёт подробнейшие сведения. Симпатия к зятю могла зародиться у пациентки ещё в дни знакомства, а усилению
её чувств могли способствовать физическая усталость из-за постоянного ухода за больным отцом и моральная опустошенность из-за многолетних разочарований. Постепенно
внутренняя отстранённость пациентки от своих чувств начала исчезать и она наконец-то
призналась себе в желании встретить любовь мужчины. Во время интенсивного общения с
зятем в течении многих недель (на том курорте) у неё полностью сформировались её
влюблённость и одновременно ощущение сильных болей. Именно для этого периода времени психический анализ находит у пациентки особое психическое состояние, совпадение
которого с её влюблённостью и болями позволяет понять весь процесс с позиции теории
конверзии.
191
Я думаю, что можно не бояться выставить утверждение, что в то время пациентка
не совсем ясно осознавала свою влюблённость в зятя, как бы сильна её страсть ни была,
кроме разве что отдельных редких моментов, да и то только на мгновенье. Если бы всё
было по-другому, то пациентка сама осознала бы противоречие между существовавшей у
неё влюблённостью и своими нравственными критериями и смогла бы преодолеть те душевные муки, с которыми она встретилась в нашем психическом анализе. Но в её воспоминаниях на сеансах о подобном понимании своих страданий ничего не сообщалось, она,
вообще даже и не упоминала о таком, следовательно, и её влюблённость в зятя не была ей
ясна. Тогда, вплоть до времени прохождения психического анализа любовь к зятю существовала в её сознании навроде чужеродного тела, не вступая ни в какие ассоциативные
связи с её прочими представлениями. У пациентки существовало своеобразное состояние
знания с одновременным незнанием по отношению к этой влюблённости, состояние, обусловленное наличием отделённой психической группы представлений. И ничего другого
не подразумевается, когда говорится, что эта влюблённость не «осознавалась пациенткой
ясно», здесь имеется ввиду не более низкое качество или уровень сознания, а отделённость, недоступность свободного обмена ассоциациями и мыслями отделившейся группы
с остальным миром представлений.
Но каким же образом могло произойти так, что столь интенсивная группа представлений сохранялась в такой большой изоляции? Ведь обычно с ростом аффективного
значения представления увеличивается и его роль в ассоциациях.
На этот вопрос можно легко ответить, если учесть два достоверных факта:
- что с образованием той отделённой психической группы представлений одновременно появились истеричные боли
- что пациентка противопоставляла любым попыткам произвести связывание представлений отдельной психической группы со всем остальным содержанием сознания
огромное сопротивление, а когда это объединение всё-таки состоялось, ощутила сильную
душевную боль.
Наше понимание сущности истерии соединяет оба этих момента с фактом расщепления сознания, утверждая, что в пункте 2 содержится указание на мотив расщепления
сознания, а в пункте 1 на его механизм. Мотивом служила защита, сопротивление целого
Я примириться с неприятной группой представлений, а механизмом была конверзия, то
есть, вместо душевной боли, которой ей удаётся избежать, появляется боль физическая,
таким образом здесь осуществляется трансформация (метаморфоза), в качестве выигрыша
от этого можно рассматривать то, что пациентка могла теперь избежать невыносимого,
мучительного состояния, правда, конечной ценой всего этого стала психическая аномалия,
допущение расщепление сознания, а также появление физического страдания, болей, над
которыми ещё надстраивались двигательные расстройства в виде абазии-астазии.
Конечно, я не могу снабдить читателя наставлениями по поводу того, каким образом он может научиться самостоятельно формировать у себя таковую конверзию. Не вызывает сомнений, что реализация намерения посредством произвольной активности будет
носить другой характер. Конверзия появляется под действием мотива защиты, склонность
к которому существует у индивида в его природной конституции – или её сиюминутной
модификации.
Читатель поступит совершенно справедливо, если задастся гораздо более серьёзным вопросом: Что же на самом-то деле здесь трансформировалось в физическую боль?
Осторожный ответ будет гласить: Что-то такое, из чего могла бы и должна бы возникнуть
душевная боль. Если же читатель не испугается и попытается дальше прояснять свойства
этого особого вида алгебраического уравнения в сфере механики представлений, то ничего другого не останется как приписать комплексу представлений остающуюся неосознаваемой склонность иметь определённый заряд аффекта, количество которого и обозначить
тем, что может конвертироваться. Прямым следствием таких взглядов была бы идея о том,
что «бессознательная любовь» в результате происшедшей конверзии настолько много те192
ряет в своей интенсивности, что превращается в незаметное (слабое) представление. Существование его в качестве отдельной группы только и возможно как в результате его
ослабления. Но представляемый здесь случай никак не подходит для того, чтобы наглядно
показать то, что происходит в этой щекотливом деле. По-видимому в нашем случае конверзия осуществилась не полностью. В других случаях наверное удастся обнаружить полностью завершённую конверзию, при которой действительно «вытеснено» невыносимое
для сознания представление, и до такой степени, что мало найдётся других столь же интенсивно вытесненных представлений. После происшедшего ассоциативного объединения
психических представлений и появления истеричных симптомов невротики уверяют, что
их больше не занимают непереносимые для их сознания представления.
Немного выше я утверждал, что пациентка при определённых обстоятельствах, хотя и всего на одно мгновенье, могла догадаться о своей любви к зятю. Такой момент,
например, был тогда, когда пациентка находилась у постели сестры и в голове у неё пронеслась мысль: «Сейчас стал он свободен и я могла бы быть его женой». Я должен поточнее прояснить значение этого момента для понимания всего невроза. Теперь я считаю, что
в допущении существования «защитной истерии» уже содержится требование, что по
меньшей мере был хотя бы один такой момент. А до того сознание просто не знает, где
существует непереносимое представление. Непереносимое представление, которое позднее, после образования отдельной психической группы, исключается из осознаваемых
представлений, конечно же вначале должно находиться среди других мыслей и ассоциаций, в которых жила пациентка, а иначе как бы мог возникнуть внутренний конфликт,
требующий исключения мучительного представления (нечто другое происходит с гипноидной истерией – здесь содержание отдельной психической группы представлений ни разу не находилось в сознании Я). Именно такие моменты и следует называть травматическими. Именно тогда происходит конверзия, результатами которой являются расщепление
сознания и истеричный симптом. У фройляйн Элизабет фон Р. можно обнаружить множество таковых моментов (сцена прогулки, утренняя медитация, ванна, у постели сестры); а,
возможно, какие-то моменты подобного рода появлялись даже во время лечения. Большинство этих моментов могло возникнуть в результате того, что появлялось переживание,
сходное с тем, которое в первый раз показало пациентке существование у неё непереносимого представления и которое теперь придавало той изолированной психической группе новую энергию, по временам устраняя успех конверзии. В такие моменты Я вынуждено
с особым усердием заниматься этим неожиданно возникнувшим представлением, заново
добиваясь прежнего спокойного состояния посредством нового акта конверзии. Фройляйн
Элизабет, которая постоянно общалась со своим зятем, должна была с особой силой подвергаться влиянию новых травм. Для прояснения таких вещей было бы лучше иметь другой клинический случай, в котором травматическая история лежала бы в более отдалённом прошлом.
Сейчас я должен перейти к одному пункту, который я считаю особенно трудным
для понимания излагаемой здесь истории болезни. В результате проводимого психического анализа я пришёл к выводу, что первая конверзия у пациентки произошла во время
ухода за отцом, и именно тогда, когда её обязанности по уходу попали в конфликт с эротическими желаниями. Это явление стало прообразом более позднего события на альпийском курорте, которое и привело к вспышке болезни. Но из сообщений пациентки следует, что во времена ухода за больным отцом и в непосредственно следующее за этим время,
которое я обозначил как «первый период», она, вообще, не страдала от болей и слабости.
Хотя во время болезни отца пациентка и пролежала несколько дней в постели из-за болей
в ногах, сомнительно было бы приписывать этот недуг уже сформировавшейся истерии.
Мне не удалось доказать наличие причинной зависимости между появлением этих первых
болей и какими-либо психическими впечатлениями. Вполне возможно, и даже вероятнее
всего, речь здесь идёт о обычных ревматических болях в мышцах. И даже если бы кто-то
захотел посчитать, что этот первый приступ боли являлся результатом истеричной кон193
верзии вследствие отклонения пациенткой тогдашних эротических мыслей, то всё равно
тогда остаётся необходимость объяснить, почему эти боли исчезли спустя несколько дней,
да и сама пациентка вела себя в реальной жизни совершенно иначе, чем это проявлялось
на сеансах психического анализа. Во время репродукции воспоминаний в так называемый
первый период пациентка сопровождала все свои рассказы о болезни и смерти отца, о
своих впечатлениях от общения с первым зятем и тому подобному ощущениями сильных
болей, а после того как сознательно смогла пережить до конца эти впечатления, боли полностью исчезали. Не является ли это противоречием, заставляющим по праву усомниться
в объясняющей ценности психического анализа?
Я думаю, что противоречие это легко разрешимо, как только мы допустим, что боли – продукт конверзии – возникли не в первом периоде, когда пациентка пережила яркие
впечатления, а несколько позже, во втором, когда пациентка заново вспоминала эти впечатления в своей душе. Конверзия вовсе не следует непосредственно за переживаемыми
свежими впечатлениями, а появляется вслед за воспоминанием о них. Я даже считаю, что
такое явление не является чем-то необычным при истерии, а регулярно участвует в формировании истеричных симптомов.
Нет никаких сомнений в том, что здоровые люди могут в довольно больших размерах переносить в своём сознании присутствие психических представлений с неотреагированными аффектами. Выставляемое мною утверждение явно сближает поведение истериков и здоровых людей. Очевидно, что различия здесь будут определяться только количественным моментом, а именно тем, какое же количество аффективного заряда может вынести психическая организация человека не прибегая к формированию симптомов. Какоето количество неотреагированных аффектов безо всякого вреда для своего здоровья может
выдерживать и истерик. Но когда из-за их накопления они начинают выходить за пределы
индивидуальной выносливости, тогда этим даётся повод к активности механизма конверзии. Таким образом, наше утверждение о том, что истеричные симптомы могут формироваться только за счёт припоминаемого аффекта, является не какой-то чужеродной гипотезой, а скорее всего проверенным постулатом.
Теперь мы займёмся мотивом и механизмом этого случая истерии. После этого
останется только прояснить вопрос о детерминации истеричного симптома. Почему именно физические боли в ногах должны были заместить душевную боль? Обстоятельства рассматриваемого нами случая явно указывают на то, что физическая боль, от которой страдала пациентка, была создана не самим неврозом, а всего-навсего только им использовалась, усиливалась и сохранялась. Сразу хочу заметить, что в подавляющем количестве
случаев истеричных алгий, в которых мне удалось разобраться, процесс был схож: вначале всегда обнаруживалась реальная, органически обусловленная боль. Наибольшую роль в
развитии истерии призваны играть наиболее частые и самые распространённые боли человечества, прежде всего периостальные и невралгические боли при болезнях зубов, головные боли, имеющие такое огромное количество источников для своего возникновения,
и не в меньшей мере не столь часто правильно диагностируемые ревматические боли
мышц. Первый приступ болей, который был у фройляйн Элизабет фон Р. ещё во время
ухода за отцом, я считаю за обусловленный органическими процессами. И я, действительно, не получил никаких сведений, когда стал исследовать возможные на то психические
причины, могу даже признаться, что я склонен придавать моему методу вызова скрытых
воспоминаний дифференциально-диагностическое значение, когда только он тщательно
применяется. Первоначально ревматическая боль (а, возможно, спинальноневрастеническая?) со временем превратилась для больной в символ памяти для её мучительных психических впечатлений, и к тому же, насколько я могу судить, питалась она
более чем из одного источника. Прежде всего это, наверное, связано с тем, что эта боль
появлялась почти одновременно с возникновением мучительных переживаний в сознании,
а во-вторых, потому что она несколькими способами была( или могла быть) связана с содержанием сознания того времени. Возможно, что эта боль, вообще, была лишь отдалён194
ным последствием ухода за больным отцом, уменьшившейся общей активности и скудного питания, к чему приводит служба сиделки. Но вряд ли это столь хорошо было ясно пациентке. Скорее всего, на боль она обращала внимание только в особо значимые моменты
ухода за отцом, например когда она зимой в холодной комнате резко выскочила из постели, чтобы прийти на зов отца. Но решающим для того направления, которое приняла конверзия, должна быть другая ассоциативная цепочка взаимосвязей, то обстоятельство, что в
течении длинной череды дней одна из ног пациенток, в которой она ощущала сильные боли, постоянно соприкасалась с распухшей ногой отца, это было при смене бинтов. Место
на правой ноге, соприкасающееся с ногой отца, становится с этих пор очагом и исходным
пунктом для болезненных ощущений, искусственно образуется истеричная зона, возникновение которой ясно прослеживается в представляемом здесь случае.
Если кто-то станет рассматривать существующие у пациентки взаимосвязи физической боли и психического аффекта как слишком разнообразные и искусственные, то я отвечу ему, что его неверие в такой же степени несправедливо, как отрицание того, что «как
раз самые богатые люди в мире обладают наибольшим количеством денег». Там где не
существует таких богатых взаимозависимостей, там истеричный симптом не может образовываться, так как для конверзии не находится никакого пути. Кроме всего прочего я
должен заверить читателя, что случай фройляйн Элизабет фон Р. со стороны его детерминации принадлежит к самым простым. А наиболее запутанные узлы подобного рода я
распутывал в работе с госпожой Сесилией М.
То, каким образом над этими болями у нашей пациентки надстраивалась астазияабазия, после того как конверзия открыла для этого такой особый путь, я уже объяснил
при изложении истории болезни. Там же я утверждал, что это функциональное расстройство пациентки создалось или усилилось посредством символизации, чтобы таким образом найти выход для её несамостоятельности, бессилия, чтобы хоть что-то изменить в
имеющихся отношениях, отыскивая этому соматический эквивалент. Мосты для такого
нового акта конверзии образовывают следующие фразы пациентки: Невозможность сдвинуться с места, отсутствие опоры и тому подобное. Я попытаюсь подкрепить такое понимание другими примерами.
Конверзия, осуществляемая на основе совпадения по времени при обычно имеющихся ассоциативных связках, по-видимому ставит наименьшие требования к истеричной
предрасположенности. И, напротив, конверзия посредством символизации требует от
невротика более высокой готовности к истеричной модификации своих реакций, как
например это становится заметно у фройляйн Элизабет в последней стадии её истерии.
195
Похожие документы
сон и контролируемые сновидения
сон и контролируемые сновидения
Психоанализ З. Фрейда и Фрейдизм
Психоанализ З. Фрейда и Фрейдизм
Толкование сновидений по Фрейду
Толкование сновидений по Фрейду
Скачать
реклама