Взлет и падение «диктатуры развития» в Южной Корее
реклама
Взлет и падение «диктатуры развития» в Южной Корее Андрей Ланьков Утром 17 мая 1961 года жители южнокорейской столицы, проснувшись, обнаружили на улицах танки. В стране произошел государственный переворот (или, как было объявлено его организаторами, «военная революция»), во главе которого стоял генерал Пак Чон Хи. Для большинства это не было неожиданностью — переворота ждали уже несколько недель. Надо признать, что многие ждали его с нетерпением. Годом раньше, в апреле 1960 года, массовые выступления привели к падению режима престарелого диктатора Ли Сын Мана. Однако корейцев, ожидавших наступления золотого века демократии, очень скоро постигло разочарование. Даже сегодня современники тех событий в своем большинстве вспоминают о демократической «Второй республике» (апрель 1960 — май 1961 года) как об эпохе хаоса, коррупции и экономического развала. Поэтому решение армии вмешаться в политику приветствовали тогда многие. Армия символизировала порядок. Таким образом, первый в истории Южной Кореи демократический режим просуществовал ровно один год и один месяц. В мае 1961 года в стране снова установился авторитарный режим — и оставался таковым четверть века, до лета 1987-го. Впрочем, формально Пак Чон Хи в 1963-м оставил военный пост, провел президентские выборы и выиграл их. В целом они были, скорее всего, честными — суровый и немногословный генерал твердой рукой устанавливал порядок и в уставшей от хаоса стране нравился многим. Тем не менее даже первые десять лет относительно мягкого правления Пак Чон Хи были временем авторитаризма: участников несанкционированных демонстраций сажали в тюрьмы, прессу цензурировали, особо упрямые и активные антиправительственные издания закрывали. И конечно, под полным запретом оставались коммунистическая и иные леворадикальные идеологии. Однако между авторитарным режимом Ли Сын Мана, свергнутым в апреле 1960 года, и авторитарным режимом Пак Чон Хи (и его приемника Чон Ду Хвана) существовало одно важное отличие. Ли Сын Ман в экономике мало что понимал и всерьез ее не воспринимал, считая, что поддержание правильного идеологического настроя в обществе куда важнее решения скучных экономических задач. Что же касается Пак Чон Хи и его окружения, то они четко понимали, что судьба их режима и их страны зависит в первую очередь от того, удастся ли им вывести Южную Корею из экономического тупика. Путь, на который встал режим, во многом отвечал биографии Пак Чон Хи. Будущий южнокорейский диктатор родился в бедной многодетной крестьянской семье. Корея тогда была под властью Японии, что не помешало способному и трудолюбивому юноше поступить в педагогическое училище и получить там стипендию. Окончив курс, он несколько лет работал преподавателем, после чего поступил в военную академию армии японского марионеточного государства Маньчжоу-Го (обстоятельство, о котором до сих пор охотно вспоминают его многочисленные недоброжелатели). По завершении учебы молодого перспективного офицера направили в Высшую военную академию Японии. Третий в выпуске, Пак Чон Хи получил должность в армии Маньчжоу-Го и служил там вплоть до конца Второй мировой. После восстановления в 1945 году независимости Кореи будущий диктатор вступил в ряды коммунистовподпольщиков, но, разочаровавшись, активно включился в «борьбу с коммунистической заразой» и постепенно стал одним из самых популярных офицеров в южнокорейской армии[1]. Экономическое положение Южной Кореи в начале 1960-х было крайне незавидным, если не сказать катастрофическим. В момент раздела страны в 1945 году практически вся промышленность и энергетика были сосредоточены на Севере. Сейчас в это трудно поверить, но в начале шестидесятых Южная Корея по уровню ВНП на душу населения отставала не только от Мексики и Нигерии, но даже от Папуа Новой Гвинеи. Вдобавок в стране практически не было природных ресурсов (исключение — небольшие запасы низкокачественного угля, добыча которого давно прекращена за нерентабельностью). По весне значительная часть крестьян недоедала, электричество даже в Сеуле подавалось нерегулярно, в стране не было ни одного жилого дома выше трех этажей. Перед новой властью стояла, казалась бы, неразрешимая задача — «все устроить из ничего». Эта задача, как мы видим, была решена. На протяжении почти двух десятилетий правления Пак Чон Хи (1961—1979) годовой рост ВНП составлял 9— 10 %, изредка поднимаясь до 12—14 % и никогда не опускаясь ниже 5 %[2]. Ко всеобщему удивлению, за три десятилетия Южная Корея из страны развивающейся превратилась в страну развитую. Впрочем, не надо забывать, что методы Пака и его окружения не были совсем уж оригинальными. Немалое влияние на корейских авторитарных модернизаторов оказал хорошо известный им японский опыт. Похожие процессы развертывались в шестидесятые и семидесятые и в других странах Восточной Азии — на Тайване, в Сингапуре. После 1980 года эта модель, которую часто называют «диктатурой развития», была скопирована и экс-коммунистическими режимами Китая и Вьетнама. Подходя несколько упрощенно, можно сказать, что выбранная Пак Чон Хи (и другими авторитарными модернизаторами) экономическая стратегия сводилась к ориентации на экспорт. Из-за границы ввозились сырье и полуфабрикаты, все это обрабатывалось, и готовая продукция экспортировалась. Альтернативы у этой стратегии, скорее всего, не было. Единственным, на что можно было делать ставку, были люди, готовые добросовестно работать за гроши. Таких людей хватало — благо, народы Восточной Азии всегда отличала высочайшая трудовая культура. Если зарплата корейских рабочих на сборочных производствах, выпускавших электронику, в шестидесятые годы была в десять раз меньше американской, то производительность — в два с половиной раза выше. Впрочем, при всей простоте этой концепции развивать экспортно ориентированную экономику было не так просто. В Южной Корее в момент прихода к власти Пак Чон Хи не было ни финансов, ни квалифицированных кадров, ни оборудования. Поэтому на первых порах ставка делалась на легкую промышленность, подъем которой не требовал ни крупных капиталов, ни высоких технологий, ни образованных кадров. Сотни тысяч сельских девушек уходили в города, где в бесчисленных швейных мастерских шили одежду и обувь, делали парики и игрушки, которые экспортировались в страны Запада. Условия труда были очень тяжелыми: нормой считался один выходной в месяц, а продолжительность рабочего дня редко была меньше 10 часов. Хозяева экономили на производственных площадях, а часто и на объеме — высота перекрытий в цехах была чуть больше полутора метров. Девушкам приходилось работать сидя на полу и добираться до рабочего места на четвереньках. Впрочем, большинству эти условия казались если не райскими, то вполне приемлемыми: работницы хорошо представляли себе, какую жизнь им пришлось бы вести в родной деревне. Остается ли авторитарная модернизация единственной для восточноазиатских стран дорожной картой? Поскольку никакой другой тип модернизации в этом регионе не прижился, ответить на вопрос вряд ли возможно. В Восточной Азии стремительный рост экономики обеспечили диктаторские режимы, причем очень друг на друга походившие — несмотря на то, что одни использовали псевдолиберальную риторику (Южная Корея и Тайвань), а другие — риторику псевдокоммунистическую (Китай и Вьетнам). Впрочем, псевдолиберальная риторика имела свои последствия. Отчасти под ее влиянием авторитарный режим был вынужден имитировать демократические институты и терпеть некоторые формы оппозиционной деятельности. Даже в моменты максимального ужесточения южнокорейского авторитаризма, в 1972— 1979 и 1981—1987 годах, в стране действовали оппозиционные партии и проходили конкурентные парламентские выборы. В этом Южная Корея резко отличалась от Кореи Северной, в которой с 1957 года, по официальным сообщениям, в выборах неизменно участвовало 100,0 % зарегистрированных избирателей, из которых 100,0 % голосовали за официальных кандидатов. Впоследствии эти декоративно-демократические институты были преобразованы в институты реальные. До определенной степени использование либерально-демократической риторики, равно как и необходимость соблюдать некоторые приличия и не отпугивать западных спонсоров, способствовали тому, что южнокорейский авторитаризм был достаточно мягким. Надо признать, что в условиях, когда авторитарный режим стабилен, политики и чиновники могут беспрепятственно заниматься долгосрочным планированием, поскольку им (и их партии) нет необходимости набирать очки к очередным выборам. В Южной Корее власть посчитала одной из главных своих задач инвестирование государства в инфраструктуру. Те, кто проводил «диктатуру развития» в жизнь, жестоко подавляли, особенно на первом этапе, рабочее движение. Главным конкурентным преимуществом стран Восточной Азии на мировом рынке в те времена была дешевая и качественная рабочая сила. И правительства, пресекая протесты независимых профсоюзов, делали все, чтобы зарплаты оставались на прежнем уровне. Впрочем, социальную стабильность южнокорейская власть обеспечивала отнюдь не только путем полицейского подавления тех, кто не верил в модель ускоренного капиталистического развития, насаждаемую Пак Чон Хи. Сам бывший левак, генерал-президент отлично понимал: возникают коммунистические идеи отнюдь не на пустом месте и отнюдь не в результате манипуляций «агентов Пхеньяна, Пекина и Москвы». Поэтому Пак Чон Хи боролся с имущественным неравенством. Коэффициент Джини, который характеризует уровень имущественного неравенства, в эпоху корейского экономического чуда был в пределах 27—30, то есть примерно отвечал уровню равенства в европейских странах, при том что в большинстве стран Азии он был существенно ниже (в современном Китае, якобы социалистическом, коэффициент Джини добирается до 50)[3]. Жестко пресекалось и демонстративное потребление верхушки. Немалую известность получил скандал, который президент устроил нескольким олигархам после того, как их жены появились на приеме, увешанные бриллиантами. Корейский олигарх образца 1970-х должен был жить скромно. Южнокорейская дипломатия умело использовала международную обстановку, сложившуюся в годы холодной войны. Советская печать клеймила Пак Чон Хи как американскую марионетку, что не слишком отвечало действительности. Американскую риторику, с клятвами в верности идеалам свободного мира, он пускал в ход не слишком часто, лишь когда это было необходимо. Не исключено, что бывший коммунист-подпольщик Пак Чон Хи к такого рода заигрываниям в глубине души относился скептически. Однако он понимал: без западной поддержки реализовать свои планы ему не удастся. Доходило до того, что южнокорейские спецслужбы напрямую подкупали американских политиков. Так, в 1976 году на свет вылезла история с десятью американскими конгрессменами, которые получали взятки и регулярно голосовали за выделение Южной Корее помощи и льготных кредитов (скорее всего, виновных было больше). В первое десятилетие режим Пак Чон Хи был, так сказать, мягко-авторитарным, если следовать формуле Д. Е. Фурмана, являлся «имитационной демократией». В стране действовали оппозиционные политические партии, печать была относительно свободной, нельзя было только положительно отзываться о Севере и коммунистах, регулярно проводились выборы (при этом административный ресурс был задействован в полном объеме). Однако в 1972 году Пак Чон Хи объявил о реформе конституции, фактически совершив переворот и превратив умеренно авторитарный режим в откровенно диктаторский с элементами культа личности. Прямые выборы президента были отменены. Отныне президента выбирала коллегия выборщиков, которая им же и назначалась. Вдобавок на выборах 1972 и 1978 годов Пак был вообще единственным кандидатом. Впрочем, фактической отменой президентских выборов (при сохранении выборов в парламент) дело не ограничилось, была ужесточена цензура, а спецоперации против оппозиционных лидеров стали проводиться регулярно. Одна из самых известных — похищение самого тогда популярного оппозиционера Ким Тэ Чжуна, совершенное в Токио в 1973 году. Цель всей этой затеи до сих пор неясна: возможно, его хотели просто запугать, но не исключено, что убить, однако, испугавшись огласки, отказались от этого плана. В результате Ким Тэ Чжуна просто тайно ввезли в Корею и отпустили на свободу. Можно, конечно, спорить о причинах, по которым Пак Чон Хи затеял переворот. Скорее всего, экс-генерал просто боялся потерять власть. Выборы 1963 и 1967 годов он выиграл с немалым преимуществом и минимальными фальсификациями, но вот на выборах 1971 года набрал всего лишь 51,2 % голосов против 43,6 % у его противника, Ким Тэ Чжуна[4]. При этом есть сильное подозрение, что Пак Чон Хи обошел своего конкурента во многом благодаря стараниям волшебников из Центризбиркома. Впрочем, к понятному для политика нежеланию потерять власть примешивались и идеологические соображения. Экс-генерал считал, что, если в результате выборов к власти придут гражданские политики, от прежнего порядка не останется и следа и как следствие рост экономики с переносом центра тяжести с легкой промышленности на тяжелую прекратится. Действительно, осуществленный в 1972 году переход от мягкого к жесткому авторитаризму экономике не повредил. Наоборот, модернизация вступила в новую фазу: с начала семидесятых Южная Корея начинает активно развивать тяжелую промышленность: автомобилестроение, судостроение, нефтехимию, металлургию. Решающую роль в экономике стали играть концерны чеболь — огромные многопрофильные фирмы, как правило, без четкой специализации, то есть выпускающие все — от швейных машин до компьютеров, от стального проката до микросхем. Правительство отбирало бизнесменов, умевших действовать на перспективу, и предоставляло их компаниям режим наибольшего благоприятствования. Олигархов в Южной Корее фактически назначали. Типична биография Чон Чжу Ена — основателя и владельца компании «Хендэ», долгое время остававшейся самой крупной из корейских чеболь. Будущий олигарх родился на севере страны, в бедной крестьянской семье. Окончив начальную школу, он сбежал из дома, украв у отца вырученные за проданную корову 80 вон — по тем временам это составляло примерно половину годового дохода крестьянской семьи. В Сеуле перебравшийся туда Чон Чжу Ен сменил немало профессий — был грузчиком, мелким торговцем, владельцем автомастерской, а в 1946 году, уже после разделения Кореи на Северную и Южную, основал небольшую строительную фирму. К концу пятидесятых она разрослась до крупного предприятия, которое славилось высокой производительностью и столь же высоким качеством. Не случайно в середине шестидесятых перспективным предпринимателем заинтересовался Пак Чон Хи, который и предложил Чон Чжу Ену заняться строительством «под ключ» в ЮгоВосточной Азии и на Ближнем Востоке. В обмен ему были обещаны льготные кредиты и всяческое покровительство. Дело пошло, олигарх оправдал высокое доверие и в начале семидесятых получил новое предложение — заняться судо- и автомобилестроением. С этим заданием он тоже прекрасно справился (корейские машины стали весьма популярными в мире). К идее выращивания карманных олигархов многие в Корее относились с предубеждением. Критики, в частности, указывали на то, что скроенная по такой модели элита неизбежно погрязнет в коррупции, которая действительно имела место, но по сравнению с большинством стран Азии была относительно умеренной. Возможно, роль тут сыграл Пак Чон Хи, которого даже идейные противники, а таковых было предостаточно, не обвиняли в коррупции. Деньги у олигархов он брал, но тратил не на дворцы и бриллианты для любовниц, а на проекты, финансировать которые легальным путем было затруднительно (например, на программу создания ядерного оружия). Возможно, личное бескорыстие Пак Чон Хи заставляло окружение несколько сдерживать свои коррупционные аппетиты, что не мешало попилам и прочим откатам цвести в Южной Корее пышным по меркам Европы или США цветом. Развивая экономику, правительство отнюдь не сводило все к поддержке карманных олигархов. Власти активно развивали транспортную инфраструктуру (еще до массовой автомобилизации началось строительство скоростных дорог), энергетику, образование — то есть области, для частного капитала неподъемные или просто не представляющие для него интереса. Однако все «диктатуры развития» имели одну особенность: экономический успех неизбежно подрывал их политическую базу. С ростом благосостояния рос образовательный уровень и формировался средний класс — а за этим неизбежно следовали политические перемены. Так было на Тайване и в Корее, причем и там и там власть сменилась практически одновременно, в конце восьмидесятых годов. На начальном этапе население в целом поддерживало режим Пак Чон Хи (согласно опросам бывший диктатор и сейчас популярен в стране). К концу семидесятых южнокорейцы, большинство которых выросло в нищете, стали есть досыта, сменили лачуги на относительно приличное жилье, обзавелись телевизорами, а в конце восьмидесятых к списку общедоступных благ добавился и собственный автомобиль. Кроме того, кровавый хаос конца сороковых, когда в Корее фактически шла гражданская война, и последовавший за ней северокорейский блицкриг 1950 года накрепко засели в памяти этого поколения. Люди боялись нового нападения Севера, а еще больше — политической нестабильности, и потому были готовы мириться с авторитаризмом и цензурой, лишь бы они обеспечивали внешнюю и внутреннюю безопасность. Однако их дети, родившиеся уже в пятидесятые-шестидесятые и получившие университетское образование, о котором родители не могли и мечтать, относились к происходящему совсем по-другому. Экономический рост, конечно, не мог не радовать, но их все больше тяготил этот режим — с жесткой цензурой, преследованием неугодных политиков (власть всякий раз все списывала на несчастный случай), полным контролем за интеллектуальной средой. Да и старшее поколение стало относиться к правящему режиму более критически: хаос сороковых и пятидесятых ушел в прошлое, росла уверенность в собственных силах, и диктатура уже не казалась неизбежным злом. Южная Корея начала 1980-х резко отличалась от Южной Кореи начала 1960-х. За двадцать лет ВНП на душу населения увеличился примерно в четыре раза, с 1100 до 4300 долларов[5]. Доля городского населения выросла в полтора с лишним раза, с 35 до 57 %. Образование стало во много раз более доступным. В 1960 году после начальной школы в среднюю поступило 49 % детей (остальные шли на производство), а в 1980-м среднюю школу уже окончили 96 % подростков соответствующего возраста и 27,1 % окончивших среднюю школу получали высшее образование, о котором практически никто в предшествующем поколении и не мечтал. Иными словами, Южная Корея 1980-го хоть и отставала от развитых государств, уже сильно опережала страны третьего мира. В ней сформировался многочисленный и образованный средний класс, возникло множество крупных современных предприятий, на которых трудились тысячи и тысячи рабочих, росло, как ни боролась с этим власть, влияние независимых профсоюзов. 26 октября 1979 года Пак Чон Хи был застрелен начальником Центрального разведывательного управления. Какую цель преследовал убийца, так и осталось невыясненным до конца. Но главный разведчик был предан суду (и через семь месяцев казнен), а страна, пусть со вспышками рецидивов, двинулась в сторону демократии. Чон Ду Хван, осуществивший в декабре 1979 года военный переворот в Сеуле, ослабил цензуру, освободил большинство политзаключенных, восстановил в правах профессоров, которые в 1972 году после переворота были уволены за неблагонадежность. Однако в марте 1980-го, когда начались занятия, оппозиционно настроенные студенты (наиболее влиятельная часть университетской среды) вышли на улицы с требованием пересмотреть конституцию, ввести прямые выборы президента и главное — установить в стране полную демократию. Началась так называемая сеульская весна — достаточно сказать, что в грандиозной демонстрации на площади перед сеульским вокзалом участвовало более 100 тысяч человек, в основном студенты. Понимая, что он вот-вот потеряет только что захваченную власть, в мае 1980-го Чон Ду Хван ввел военное положение. Контроль над Сеулом он восстановил быстро, но на юге, в Кванджу (родина Ким Тэ Чжуна и самый оппозиционный город в стране), военные столкнулись с вооруженным сопротивлением. Восстание было подавлено, погибло немало жителей, но Кванджу стал для многих — не только в Корее, но и в Азии — символом города, так и не смирившегося с диктатурой. К лету 1980-го военной верхушке удалось пригасить мощную волну протеста, и авторитарный режим, похожий на режим «позднего Пак Чон Хи», несколько окреп. Чон Ду Хвану удалось продержаться у власти несколько лет — и немало обогатиться за это время (в отличие от своего аскетического предшественника Чон Ду Хван был вороватым, и народ об этом в целом догадывался). Однако править ему пришлось в условиях крайней нестабильности. Массовые студенческие демонстрации вспыхивали по любому поводу. Те немногие студенты, кого устраивал этот режим, предпочитали помалкивать, прекрасно понимая, что любого из них университетская среда в случае чего немедленно подвергнет остракизму. Да и режим совсем уж прямо применять насилие позволить себе не мог: страна поддерживала широкие контакты с либеральнодемократическим Западом, и некоторый декорум следовало соблюдать. В частности, в стране продолжал действовать парламент, в котором оппозиция была представлена неплохо и трибуной которого она пользовалась умело и активно. Вдобавок время парадоксальным образом работало против режима, при том что экономика только набирала темпы (средний рост ВНП в период с 1981 по 1987 год составил 8,8 %), двигаясь по проложенным Пак Чон Хи рельсам. Быстро рос средний класс, более и более доступным делалось образование, современный вид приобретали города — и все это только усиливало оппозицию и подрывало «диктатуру развития». Кризис достиг апогея летом 1987 года. По городу разнеслось, что полицейские замучили до смерти арестованного студента-активиста из Сеульского государственного университета, погиб также другой студент во время столкновения с полицией. Еще больше подлил масла в огонь Чон Ду Хван, который назначил себе в преемники близкого друга, генерала Ро Дэ У. Общество восприняло это как сигнал: военная верхушка намеревается править вечно — и отреагировало самым недвусмысленным образом. То, что происходило тогда на улицах Сеула, можно сравнить разве что с недавними массовыми выступлениями в столицах арабских стран. Впрочем, в Сеуле демонстрации были масштабнее: на улицы выходило около миллиона человек, причем не только студенты, но и горожане среднего возраста — рабочие, служащие, интеллигенция. Если в 1980 году большинство жителей пусть не без колебаний, но все же смирилось с возвращением авторитаризма, то к 1987-му такой поворот событий корейцев решительно не устраивал. Причем еще раз отметим: недовольство в Южной Корее не было связано с экономическими трудностями — в отличие, скажем, от нынешнего Египта; южнокорейская демократическая революция 1987 года происходила в условиях рекордного экономического роста, который к тому времени продолжался почти четверть века. Вдоволь наевшись риса, отправив сына в университет и задумавшись о покупке автомобиля, средний корейский горожанин вдруг понял, что теперь ему нужны честные выборы и свободная печать. Главными требованиями демонстрантов были переход к прямым выборам президента, а также снятие ограничений на деятельность оппозиционных партий и профсоюзов, включая левые и рабочие. Впрочем, последние заметной роли в стране не играли: большинство южнокорейцев, к положению дел в экономике относившихся более чем положительно, выступали за переход к либеральной демократии, а не за радикальный социальный слом. Поэтому решающую роль в движении играли политики либерального толка. Наиболее крупные — Ким Ен Сам и уже упоминавшийся Ким Тэ Чжун. К концу июня генералы поняли, что режим большинству южнокорейцев надоел и надо готовить отступление. 29 июня военные объявили, что согласны на требования демонстрантов, то есть по сути объявили о своей политической капитуляции. Армия вернулась в казармы. Так свершилась южнокорейская революция. Кровь не пролила ни одна из сторон, чему способствовало несколько факторов. Во-первых, как и члены приснопамятного ГКЧП, Чон Ду Хван и люди в его окружении не были готовы к серьезному кровопусканию. В 1980 году в повстанцев Кванджи войска стреляли на поражение, а в Сеуле 1987-го в ход шли дубинки и гранаты со слезоточивым газом. Во-вторых, Вашингтон, отношения которого с Москвой быстро улучшались и, соответственно, для которого отступала на второй план стратегическая роль Южной Кореи, перестал смотреть на деяния южнокорейских генералов сквозь пальцы. Беря, пусть и не слишком активно, сторону оппозиции, США особо не рисковали: хотя часть южнокорейских студентов-радикалов и выступала с антиамериканскими лозунгами, в целом оппозиция относилась к США хорошо, а ее лидеры считали американскую политическую модель образцом для подражания. Впрочем, совсем уж прямой поддержки южнокорейской оппозиции США не оказывали, ограничившись лишь выражением симпатий. В-третьих, Чон Ду Хван и его окружение вполне здраво рассудили, что, если пойти на компромисс с явно берущей над ними верх оппозицией, ее лидеры сочтут разумным гарантировать личную неприкосновенность сторонникам режима. Поскольку оппозиция, несмотря на отсутствие четкой организации, имела авторитетных лидеров (Ким Тэ Чжуна и Ким Ен Сама), она была, как сочли военные, вполне договороспособной. Правда, впоследствии обещанная Чон Ду Хвану неприкосновенность была нарушена, ему грозила смертная казнь. Но все закончилось коротким тюремным заключением и конфискацией значительной части незаконно нажитых богатств. Попал под раздачу и его преемник Ро Дэ У. Однако соратники Чон Ду Хвана вовсе не пострадали, сохранив имущество и даже политическое влияние. Ни о каких люстрациях речи не было, и расследование нарушений прав человека, совершенных при военной диктатуре, проводилось весьма формально. Весь государственный аппарат остался на своих местах, не произошло особых перестановок в судебных и полицейских учреждениях. После капитуляции военных в том же году была пересмотрена конституция: отменена цензура, разрешена деятельность независимых профсоюзов, введены прямые выборы президента. Избираться он имел право только на один срок, но при этом сохранял очень большую власть. Первые выборы прошли в декабре 1987 года. Поскольку Ким Ен Сам и Ким Тэ Чжун, два главных демократических лидера, не смогли договориться друг с другом, оппозиция оказалась расколотой и выборы выиграл бывший генерал Ро Дэ У — тот самый, которого Чон Ду Хван назначил своим преемником. Впрочем, о возврате к диктатуре речь теперь не шла — президент уже играл по новым правилам. В 1992-м его сменил Ким Ен Сам, а того в 1997-м — Ким Тэ Чжун. Активно участвовали в политике и выходцы из окружения бывшего диктатора. Главная южнокорейская правоконсервативная партия, ныне известная как партия «Сэнури» («Нового мира»), является партией бывших диктаторов и их окружения. Эта партия находится у власти с 2008 года, а в 2012 году кандидат от этой партии опять выиграл президентские выборы. Этим кандидатом — и соответственно действующим президентом страны — стала Пак Кын Хе, которая является не только руководителем партии «Сэнури», но и дочерью самого Пак Чон Хи. В результате реформ конца восьмидесятых Южная Корея превратилась в демократическое государство — одно из немногих в современной Азии. И богатое, хотя далеко не все в Корее готовы признать, что своим нынешним процветанием они во многом обязаны Пак Чон Хи и его «диктатуре развития». Лучшая на настоящий момент биография Пак Чон Хи: Chong-Sik Lee. Park Chung-Hee: From Poverty to Power. Seoul: KHU, 2012. [1] Здесь и далее данные по росту ВНП: Song Byung-Nak. The Rise of the Korean Economy. Hong Kong, Oxford University Press, 1990. P. 60—61. [2] О коэффициенте Джини в Корее см.: Growing Inequality And Its Impacts In Korea. Amsterdam, GINI Project, 2013. P. 14. URL: http://giniresearch.org/system/uploads/439/original/ Korea.pdf?1370077269 [3] Kim Hyung-A. Korea's development under Park Chung Hee: rapid industrialization, 1961—1979. London & New York: Routledge-Curzon, 2004. P. 146. [4] [5] Maddison A. The World Economy. Paris: OECD Publishing, 2006. P. 304. Источник: «Отечественные записки» http://www.stranaoz.ru/2013/6/vzlet-i-padenie-diktatury-razvitiya-v-yuzhnoy-koree
