«Этика добродетелей или этика принципов? Аласдер Макинтайр и российский опыт» Книга Аласдера Макинтайра «После добродетели» и последовавшая за ней дискуссия о том, чем этика добродетелей отличается от этики принципов, закрепили это фундаментальное для современной мысли различие. С одной стороны, этическая система может опираться на мораль уместного действия, когда нет универсальных правил, но от человека ожидается очевидно удачное действие, подходящее в данное время, в данном месте и в данном контексте. С другой стороны, этическая система может опираться и на мораль принципов, когда универсальные этические правила последовательно и логично применяются к любой повседневной ситуации жизни. Если этические системы Аристотеля и Фомы Аквинского являются примерами первого типа морали, то Кант и Джон Ролз дали примеры этических систем, основанных на морали принципов. В рамках этого противопоставления этических систем кажется, что советская мораль была ближе к аристотелевским, чем к кантианским системам. Из этого тезиса можно вывести три следствия, которые сформулированы в 6 главе только что вышедшей книги (Олег Хархордин, Основные понятия российской политики, М.: НЛО, 2011), и которые и предполагается обсудить. Во-первых, если есть доминатная версия рецепции этики добродетелей в России в XI-XVIII веках, то можно построить историю российской политической мысли, которая будет отличаться от западноевропейской, которую мы привыкли изучать в университетах. Например, вместо знакомых авторов XIIXVI вв. - схоластов и ренессансных гуманистов - придется поставить между наследием древнегреческой мысли и нововременными авторами типа Макиавелли, Гоббса и Локка каппадокийскую школу патристики (Василий Великий, Григорий Назианзин и другие) и ее рецепцию в текстах учительной литературы вроде “Измарагда” или “Пчелы”. Во-вторых, для того, чтобы лучше понять нынешнюю ситуацию в России, надо исходить из исследований добродетелей, а не ценностей. Вернее, для того, чтобы поменять постсоветскую моральную ситуацию, надо не разбираться с якобы существующим ценностным вакуумом, а переструктурировать доминатную комбинацию желаемых черт характера, то есть того, что в классической литературе называлось добродетелями или доблестями человеческого поведения. В-третьих, если многие современные версии этики добродетелей восходят к первоначальной аристотелевской концептуализации доблестей и к ее различным рецепциям в основных деноминациях христианства, ислама и иудаизма, то становится возможным сравнение моральных особенностей различных культур, которые, как казалось во время господства культурного релятивизма и мультикультурализма, было невозможно, да и нежелательно сравнивать.