Елена Конобеева (Хвойная) «Записка

Автор: Елена Конобеева (Хвойная)
2 курс факультета социологии.
Номинация: «Обыкновенная история».
Записка.
“Change in the air
And they will hide everywhere
No one knows
Who’s in control…”
(Muse “Ruled by secrecy”)
...Даже если я убью человека, мне за это ничего не будет. Ни от кого. Разве что от
собственной совести.
Половина людей, которых я знаю, не способна оценить всю хрупкость и невероятную
замечательность человеческой жизни. Другая половина известных мне людей не в
состоянии прозреть и заметить, что упрочить жизнь эпикурейскими замашками просто
невозможно. Какой смысл жить ради удовольствия?!
Вокруг меня – целый, целый мир. Он действительно целый, это важно. Хоть на него
множество раз посягали, он все еще нетронут. Никем и ничем. Мир един, его невозможно
расколоть, разделить, присвоить, спрятать, поменять... с ним нельзя сделать ничего
такого, для чего не нужна бы была аристотелевская точка опоры. Его можно только
перевернуть. И мы все этим занимаемся каждый день, изо дня в день.
Мы читаем философию давно умерших стариков, часть которых плохо реализовала свое
чувство юмора, а другая часть – гипертрофированную жажду мести за несчастья в личной
жизни. Зачем нам их мысли? Для чего заниматься списыванием из чужой головы? Мы
хотим переложить на их сотни жизней назад дотлевшие плечи ответственность за свои
решения? Мы так сильно нуждаемся в наставниках и одобрении? О, да.
Нас ведь с самого детства приучают, что есть такое «хорошо», есть такое же «плохо». Ну
просто абсолютно такое же. Не различить. Даже убийство человека нельзя однозначно
окрасить в один из цветов этой черно-белой дихотомии. А потом мы с удовольствием
привыкаем, что всегда можем рассчитывать на оценку наших действий, которая
подскажет направление дальнейших изысканий... Да, мы читаем мертвую, никому не
нужную философию, чтобы почерпнуть безответственности или же поглумиться над
старыми идеями, старыми нравами, старой культурой. Мы так мало знаем, что готовы
заявить, что знаем все, а насобирав какую-то горсть питательного зерна из мыслей, тут же
кидаем его в землю, прорастет мол. Поливать же надо...
Мы создаем массовую культуру, которая, словно знаменитые машины у знаменитых
фантастов, сначала служит благим целям, а потом медленно и верно избавляется от
человека, замещает его, заменяет его. Делает из него то, что хочется. Нет, это не
зомбирование, в популярном смысле этого слова. Это и не альтернативная реальность.
Это просто все договорились, что так будет проще.
Проще будет изредка задумываться о причинах, чтобы еще ощущать свою
необыкновенную осведомленность о крахе самосознания. Проще будет разрывать
привычную канву происходящего, чтобы пара-тройка умников, вроде вашего покорного
слуги, могла понять всю безысходность и чудовищную справедливость проиходящего.
Почему справедливость? Да потому что по делам нашим нам воздается.
Можно соглашаться, а можно отрицать. Можно быть добрым, а можно – злодеем. Можно
жить ради себя, а можно – ради других, но все равно для себя; а еще можно – ради
постулатов религии и ее Бога, тем самым проповедуя, что для других. Но ведь в конце-то
концов все равно получается для себя...
Можно надеяться, а можно просто ждать. Вот так, с открытыми глазами. Ведь не
существует ничего ужасного в этом мире. Ни кровавых деяний, ни зависти, ни
предательства, ни преступного умысла, ни самого преступления, ни греха... Все
дозволено? Да, в общем-то, это так. И ни одна сила в мире не способна доказать обратное.
Потому что не существует никого, перед кем мы должны были бы нести ответственность.
Люди? А они в состоянии адекватно оценить мое убийство? Они в состоянии прорваться
сквозь теплую обволакивающую пелену своего сна наяву, чтобы понять, почему, зачем я
это все делаю? Их разумность не вызывает у меня подозрений, она вызывает у меня лишь
приступы головной боли. Я не могу отвечать за их разумность, потому что даже за свою
ответить не в состоянии. Они могут быть плодами моего воображения, кошмарными
фантомами, мертвецами с живыми органами, посланниками небес, инопланетянами –
экспериментаторами... Они – всего лишь люди. Но, Господи, КАК же много за этим
словом...
Кстати о Боге. Способен ли он покарать меня за мой неразумный поступок? Он должен,
по преданию, любить всех и вся, прощать, едва раскаешься, желать нам добра и света...
Так почему я не могу считать Богом хоть бы и себя? Я тоже всех люблю и прощаю, желаю
добра... Но мое добро, наверное, какое-то неправильное. Ведь оно не требует, чтобы за
него страдали другие. Имею ли я право решать? А почему нет?! Кто решал за меня, когда
я родился?! Случай? Фатум? Бог? Если он видит мои страдания, то почему не хочет
открыть правды? Или правда настолько плоха, что я не смогу ее вынести? Какая разница,
если я УЖЕ задаю вопросы? Я не имею права отнимать жизнь, потому что не давал ее...
Пожалуй, самый разумный довод. Но не для меня. Потому что должно существовать
только то, что имеет смысл в этом своем существовании, а какой смысл в существовании
человека? Я не вижу. Мне на ярмарке откровений ничего не подарили.
Способен ли я сам себя осудить? О, да. Безусловно. Даже больше. Только я на это
способен. Потому что я придумываю себе, как толковать то или иное явление, как думать,
чувствовать, действовать. И никто другой. Значит я же должен определять, виновен или
нет. Кто скажет мне, что я не объективен? Любой? Ну и что? Я объективен относительно
себя. Я действую в рамках мира, как он переворачивается через мою точку опоры. А когда
я теряю эту свою точку опоры, мой мир, словно сломанный глобус, падает с позиции и
катится, пока не укатывается. И после этого я должен винить себя за какое-то убийство? А
что, лучше жить и мучиться, постоянно задавая себе вопрос, что здесь правда, а что –
вымысел? Проверить реальность можно и кровью. Жаль, не всегда это действует. И с
какой стати мне себя судить за то, что я здесь один против целого мира, против
отчужденных людей с их собственными мирами, против Бога и его идеальности всего
сущего, против сил природы, против желаний, против идей, против себя... Я просто
должен убить, чтобы хоть как-то ответить на эту справедливость.
Почему нельзя просто жить и радоваться? Да потому что это – идиотическое состояние
беспричинного заблуждения, когда сначала привыкаешь, а потом не можешь оторваться.
Счастье – оно такое. Один раз попробуешь, и больше не захочешь пробовать ничего
другого. Вообще ничего. И я не хочу такого счастья. Я, наверное, не так его понимаю.
Наверное, счастье – это все-таки здоровье, благоденствие, процветание, спокойствие,
отсутствие проблем у близких и любимых людей, мир во всем мире, доступность всех
благ, Рай на Земле, мир в душе, реализация всех потенциальных возможностей,
признание, братские чувства между всеми жителями планеты, освоение новых вершин
знания, прогресс и развитие, закон сохранения энергии в эмоциях, действиях и сознании.
Счастье – это не болезненное состояние отрешенности от всего и вся. Счастье – это
зависимость. А свобода – это мера собственной зависимости. В счастье нет свободы.
Верно ли обратное? Да. Люди придумали этому отличное слово – беспредел.
Когда у меня нет ничего, я могу все. Когда у меня есть все, я не могу ничего. Я сам создаю
себе границы и рамки, потому что в них проще ориентироваться и действовать, чтобы
достичь счастья, очередной рамки. Когда у меня нет ориентира, мне некуда идти, потому
что я не знаю, куда мне идти. Зато я точно знаю, что не могу потеряться.
Что меня спасает от беспросветной тоски и черного безумия? Сознание того, что другим
еще хуже. Ведь они не знают, что все вокруг их обманывают. Их обманываю я, их
родственники, друзья и коллеги, их религия, их культура, их ценности, их привычный и
даже непривычный уклад жизни. Но больше всего – они сами. Ведь от себя-то самих
никуда не деться. Все по справедливости. А поэтому я должен кого-то убить, чтобы Она
снова восторжествовала.
Мои каратели скажут, что я был безумным фанатиком, которого в детстве обижали. Или
нет, еще лучше, который помешался на книге какого-то великого и надутого в своем
величии умника. Или же, что моя психика страдала от тяжелого заболевания, а я был не в
состоянии справиться. Ведь люди всегда ищут объяснение тому, что у них под носом. Они
категорически отказываются видеть то, во что не верят или пользоваться бритвой
Оккама... Они делают из простого сложное, а из сложного очень сложное. Наверное, они
уже кожей чувствуют, что в архизапутанном мире им будет дано оправдание, почему они
так сделали, почему они живут, почему не убили, как я. А ведь каждый в глубине души
будет мне завидовать.
А еще у меня появится жалкая кучка фанатов и последователей, которые будут искать
тайных знаков в моей зубной щетке и верить в реинкарнацию. Они будут стремиться ко
мне, потому что будут чувствовать, что я – другой. Потому что рутина обтекает меня, как
вода обтекает камень. И точит так же. И камень гладок. Но они не едины. Они никогда не
сольются.
И мои слова будут растаскиваться на цитаты, а это мое письмо будет зазубриваться
псалмом. Мои портреты станут иконами, а дом – Меккой. И тогда появятся обряды,
правила, рамки... – все то, против чего я устанавливал свою жалкую фигурку под
небесами, все то, из-за чего мне пришлось убить. И я буду думать об этом лицемерии и
удивляться беспомощности и стремлению отдать эту свою Свободу затасканного выбора
кади какого-то там счастья...
Обо мне напишут книгу и снимут кино. Критики скажут, что актер хорош, а писатель –
гений. Они забудут мое имя как своего согражданина мира, оно станет нарицательным.
Оно будет обозначать безысходность и человеческую трагедию. За мое имя будут
распивать алкоголь и раскуривать психотропные вещества. За мое имя будут сражаться с
очевидностью. За мое имя будут ставить свечи, как за заблудшую душу. За мое имя не
дадут ни гроша, но наживут на нем состояния. Умелые финансовые манипуляции дадут
всем тем, кого я не убил, повод задуматься. Но они не используют этот повод, они будут
заматывать других людей в повязки из лицемерия, такие прочные, белые... такие белые,
что даже белых ниток на швах не видно. И в этом общем безумном экстазе найдется один,
а может, два, человека, которые будут видеть абсурд. Но они не смогут сделать, как я.
Потому что они любят жизнь. Они любят ее точно так же сильно, как и ненавидят. А я...а
я просто принимал жизнь, как факт. Как чудо меня разучили ее принимать, и я сделал ее
простой категорией, в которой есть только два признака: в наличии она или отсутствует.
И когда весь мир прожует меня и выплюнет, когда они исчерпают меня, выпьют до дна,
им снова станет скучно. Они снова возьмутся за своих философов, за свою музыку и
литературу. Они снова будут заниматься эскапизмом. Таков порядок вещей. А я больше
не смогу убить, к сожалению.
К сожалению...
Потому что когда убиваешь, перед глазами проносится вся жизнь жертвы. Становишься
близок к пониманию истины. Всякой, но прежде всего – одной и единственной. Истина
проста: ты – хозяин. Тебе решать, тебе заблуждаться, тебе строить мир под себя или под
других, тебе убивать или быть убитым. Но, в общем-то, все одно – потому что ты выбрал
себя. А открытое окно или ошарашенный водитель, или холодный нож соседа, а может,
вода под мостом – все они тебя осудят, потому что ты, к сожалению, нарушил их единство
с их миром, ты заставил дребезжать эту тонкую, такими силами созданную связь. Ты
освободился и освободил их от ответственности за свою «несчастность». Ты простонапросто умер...