Павлов-НГТУ-Твердь-ок.

С.Г. Павлов
Филологический анализ библейского текста
как средство формирования религиозного сознания
Самая древняя и цитируемая книга человечества бесчисленное количество раз
подвергалась и объективному исследованию, и пристрастной критике. Но вопросы
остаются. В частности, добросовестно пытливая и предвзято скептическая мысль
неоднократно обращалась к слову твердь из первой главы книги Бытия. О тверди и
пойдет речь в настоящей статье. Предварим предметный анализ общеметодологическими
рассуждениями. Советский атеист-пропагандист А.А. Щелоков пишет: «Недоуменные
вопросы у человека образованного при чтении Библии возникают один за другим» [1, с.
17]. Во-первых, образованность может быть всего лишь суммой знаний, а не дисциплиной
мышления и творческой эвристикой. Во-вторых, образованность – понятие
относительное. То, что считается образованностью по одним критериям, по другим будет
признано образованщиной. Общая университетская эрудированность не даёт
автоматической квалификации в специальных областях. При обсуждении религиозных
тем образованность атеистов оборачивается прискорбным дилетантизмом, начиная с
самой постановки вопроса.
Отсутствие культуры вопрошания порождает неправомерные претензии. Щелоков,
например, считает, что Библия должна сообщать естественнонаучные сведения: «Взял,
допустим, любой из нас Библию и узнавай, из каких компонентов создан мир, в какой
взаимосвязи его элементы находятся между собой. Увы, такой помощи астрономии,
биологии, химии, физике священное писание не оказывало и не может оказать» [1, с. 19].
Совершенно непонятно, почему книга, предназначение которой состоит в духовном
перерождении человека, должна быть учебником по естествознанию. Не забудем, что этот
учебник, по мере уточнения научных представлений о мире, от эпохи к эпохе
переписывается. Если бы древним иудеям было сообщено о корпускулярно-волновой
природе электрона, как бы это знание воспринималось поколениями, жившими до
открытия квантовой механики? Конечно, как фантастическая и ложная картина мира.
Атеист не отдаёт себе отчета в специфике библейского текста и не понимает
необходимости следовать его логике. Например, он, как правило, не видит
фундаментального конфликта между содержанием сверхъестественных актов творения и
языковыми возможностями. Мысль и язык при попытке описания трансцендентальных
событий обнаруживают свои пределы. Прямолинейное толкование, не учитывающее
данного ограничения, лишает аналитический инструментарий рациональности. А
полученные им результаты, представляющиеся наивному критику победоносным
разоблачением Библии, выглядят мифологическим лепетом на фоне научной теории.
Повествование о творении, конечно, не обладает исчерпывающей научной
полнотой, но самое важное в нем понимает любой человек. Мир не безначален. Для
ученых ХХ в. это знание стало шоком. Когда Ж. Леметр предложил модель
расширяющейся из первоатома Вселенной, А. Эйнштейн категорически заявил ему: «Нет,
не так: это слишком сильно предполагало бы сотворение» [Цит. по: 2, с. 98]. Оказалось
всё-таки, что именно так. Библейская космогония совпала с научным представлением, но
… с 3 500-летним опозданием науки. Попутно отметим впечатляющие частности: «Он
распростер север над пустотою, повесил землю ни на чем» (Иов. 26:7). Выражение
повесил ни на чем – поразительно точное и лаконичное описание гравитации, о
существовании которой человечество узнало благодаря И. Ньютону (1642-1727). Во
времена же Моисея Земля еще покоилась на какой-либо опоре. «…Познай, что все
сотворил Бог из ничего» (2 Мак. 7:28). Подобного не знает ни один космогонический миф,
где боги-демиурги творят из подручного материала. Вершина античной мысли, Платон и
Аристотель, тоже считают, что мир не творится, а оформляется из материи. Уже данных
фактов достаточно, чтобы серьезно отнестись к библейскому слову и воздержаться от
поспешных выводов.
Интересно, что авторов, стремящихся дискредитировать библейский текст,
объединяет одна примечательная особенность. Критики Библии не только недостаточно
владеют материалом и герменевтическими навыками исследования сакрального текста.
Они просто теряют элементарный здравый смысл, видя то, чего в тексте нет, и, наоборот,
не видя того, что в нем есть. Так, Щелоков задается вопросом: «…Зачем потребовалось во
второй день создавать твердь, которая с высочайшего соизволения названа «сушей», если
Бог уже в первый день сотворил небо и землю?» [1, с. 17]. Он полагает, что твердь – это
суша. По приглашению «совопросника мира сего», «читаем вместе»: «1 В начале
сотворил Бог небо и землю. <…> 6 И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да
отделяет она воду от воды. 7 И создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от
воды, которая над твердью. И стало так. 8 И назвал Бог твердь небом. И был вечер, и было
утро: день второй» (Быт. 1:1, 6-8).
Хорошо видно, что созданная на второй день твердь, которую Щелоков почему-то
отождествил с сушей, таковой не является: «И назвал Бог твердь небом». А вот здесь
действительно возникает «недоуменный вопрос». Почему твердь переименовывается в
небо, если небо не твердая поверхность? Не дающим себе труда вникнуть в проблему
ответ представляется лежащим на поверхности. По мнению таких критиков, небо древние
евреи считали твердым куполом с прикрепленными к нему светилами. Из этого следует
вывод: если Библия не знает того, что известно современной науке, то она не Слово
Божие, а один из примитивных древних мифов. Филологический анализ позволяет снять с
библейского текста это обвинение.
Церковнославянский и русский переводы опираются на древнееврейский и
древнегреческий тексты. Словом твердь переведено еврейское слово ракúа ‘(небо)свод’,
‘твердь’ (07549). (В еврейском и греческом словарях Дж. Стронга слова стоят под
номерами). Ракиа происходит от глагола рака ‘распростирать’, ‘расстилать’, ‘топтать’,
‘топать’, ‘разбивать (в тонкие металлические листы)’, ‘обкладывать’, ‘покрывать’,
‘простирать’ (07554). Судя по этим значениям, ракиа ‘небосвод’ буквально может
означать «пространство» (распростирать), «нечто плотное» (топтать), «покрышка»
(покрывать). В греческой Септуагинте ракиа переведено словом στερέωμα ‘твердое тело’,
‘основа, опора’ [3, c. 1503].
Почему для обозначения ракиа переводчик, еврей-эллинист, остановился на
στερεωμα? На первый взгляд, выбор кажется странным. Ведь из первой же главы книги
Бытия понятно, что слово твердь (ракиа, στερεωμα) обозначает пространство, а не
твердую поверхность: «И сказал Бог: да произведет вода пресмыкающихся, душу живую;
и птицы да полетят над землею, по тверди небесной» (Быт. 1:20). Никакой контекст и
самое изощренное толкование не способны «спасти» твердую твердь, передвижение по
которой не может быть названо полетом. Гораздо более похожим на еврейское ракиа
смотрится слово с внутренней формой «пространство». На самом деле именно στερεωμα
была семантическим эквивалентом ракиа.
Во-первых, переводится не внутренняя форма слова, а лексическое значение. Не
этимон, а семантика. К примеру, необходимо перевести с немецкого языка на русский Im
Anfang schuf Gott den Himmel und die Erde. – В начале сотворил Бог небо и землю. Нем.
Himmel – из прагерм. корня *khemina-, восходящее в свою очередь к и.-е. *kem- / *kam‘покрывать’. Русский перевод, однако, будет не покрышка, потому что нем. Himmel
соответствует русск. небо. Немец не считает небо покрышкой, а русский туманом или
облаком, хотя русск. небо < и.-е. *nebh-, из которого также лит. debesìs ‘облако’ др.-инд.
nábhas ‘туман, пар, небо’, др.-в.-нем. nebul ‘туман’. Все прекрасно различают метафору в
слове небосвод и прямое значение слова свод в словосочетании арочный свод. Так что
приписывающие грекам и Библии веру в твердый небесный свод не учитывают
конвенциональности (условности) языкового знака и буквализируют внутреннюю форму
слова.
Во-вторых, язык – система, где элементы приобретают значимость не сами по себе,
а в отношениях друг к другу. Греки употребляли для обозначения небосвода слово с
внутренней формой στερεός ‘твердый’, ‘плотный, массивный’, мат. ‘объемный’ [3, c.
1503], противопоставляя видимое небо (στερεωμα) невидимому (ουρανος). В материальном
мире στερεωμα не твердь, а объем, пространство. А по отношению к бесплотному миру
идей στερεωμα – материя. Это подтверждается данными словаря. Из иллюстративного
материала к στερεο-ειδής ‘твердый’ (букв. «твердообразный») видно, что это слово Платон
использовал для обозначения космоса [3, c. 1503]. Платон безусловно не мыслил
космическое пространство «твердым». Он, скорее, впадал в другую крайность: «Итак,
согласно правдоподобному рассуждению, следует признать, что наш космос есть живое
существо, наделенное душой и умом, и родился он с помощью божественного
провидения» [4, с. 413]. У Эпикура образованное от στερεός слово στερέμνια означает
‘твердые тела, т.е. материальная действительность’ [3, с. 1503]. Шестое из указанных
Дворецким значений στερεός математическое – ‘телесный, объемный’. В этом значении
оно используется и в русском языке (стереозвук).
Лингвистическая компетенция русского человека провоцирует неадекватное
прочтение тверди, но оно корректируется анализом древнегреческого словаря. Впрочем,
иногда даже знакомство с древнееврейским словом ракия не снимает вопросов. Понятно,
что ищущий повода всегда его находит. Так, интернетовский автор, укрывшийся под
смиренным псевдонимом Чайник, приведя значения глагола рака, издевательски замечает:
«Каким макаром из этих значений можно вырулить в “пространство”, одному Яхве
известно. С тем же успехом можно и из “простыни” получить “пространство”, а если
очень надо, то и “пространство космическое”» [5]. Один из малосимпатичных приемов
обнаружившего свою слабость полемиста – в критический момент опустить свой
интеллектуальный уровень ниже среднестатистического и перестать понимать очевидное.
Вовсе не нужно обладать всеведением, чтобы увидеть: рака в значении ‘распростирать’
является наиболее правдоподобной производящей основой ракиа.
Итак, никаких языковых и текстуальных препятствий для признания тверди
небесным пространством нет. Но интрига сохраняется. Дело в том, что Священное
Писание различает три неба. Апостол Павел говорит о себе: «Знаю человека во Христе,
который назад тому четырнадцать лет (в теле ли – не знаю, вне ли тела – не знаю: Бог
знает) восхищен был до третьего неба» (2 Кор. 12:2). С каким небом отождествить твердь?
Небо-твердь (ракиа, στερεωμα) 20-го стиха («птицы да полетят над землею, по
тверди небесной») – первое небо, околоземное пространство. Небо начала творения (Быт.
1:1) (евр. шамаим, греч. ουρανος), по толкованию некоторых святых отцов, – духовный
мир ангелов (шамаим ‘небеса’). Основание такому толкованию в книге Иова, которого
Господь спрашивает: «Где был ты, когда Я полагал основания земли? На чем утверждены
основания ее, или кто положил краеугольный камень ее, при общем ликовании утренних
звезд, когда все сыны Божии восклицали от радости?» (Иов. 38:4, 6-7). Утренними
звездами поэтически именуются Сыны Божии – ангелы, бывшие свидетелями сотворения
материи (земли). В начале сотворенное небо – это третье небо, Царство Божие.
Свт. Василий Великий обращает внимание на то, что сотворенное в начале небо и
твердь, названная небом, – разные понятия: «… Поелику передано нам и другое имя и
особенное назначение второго неба, то оно отлично от сотворенного в начале, имеет
естество более плотное и служит во вселенной для особенного употребления» [6]. Второе
небо (Быт. 1:6-8) – небо-твердь (ракиа, στερεωμα) – космическое пространство. Ср. «И
сказал Бог: да будут светила на тверди небесной для отделения дня от ночи, и для
знамений, и времен, и дней, и годов» (Быт. 1:14). В более узком смысле твердь – это
некое сгущение между космосом и Землей. Свт. Иоанн Златоуст пишет: «Что значит: да
будет твердь? Это то же, как если бы кто сказал на языке человеческом: да будет некая
стена и ограда, которая бы, находясь посреди, делала собою разделение. <…> Но, спросит
кто-либо, что же такое твердь? Отвердевшая вода, или сгустившийся воздух, или какое-
нибудь другое вещество? Никто из благоразумных прямо решать это не станет» [7].
Можно предполагать, что во второй день создается плотная и объемная атмосфера,
разделившая воды космоса и Земли.
Вода в твердом и жидком состоянии существует в космосе и ныне: лед на полюсах
Марса, на спутниках Юпитера и Сатурна, ледяные кольца самого Сатурна, льды ядер
комет; водяные пары атмосферы Венеры, молекулы воды в межгалактических
туманностях. На это указывает и псалом: «Хвалите Его, небеса небес и воды, которые
превыше небес» (Пс. 148:4). Воды, которые превыше небес, суть ангелы, живущие за
пределами материального мира. Здесь необходимо сказать о языковой специфике
библейской космогонии. В книге Бытия используется гениальный семиотический ход:
события творения изображены символическим языком, доступным каждому поколению.
Язычник-грек видел в στερεωμα предел эманации божества, сгустившегося до плотного
состояния. В науке Нового времени материя всё ещё отождествлялась с массой и под
словом στερεωμα понималось нечто плотно-материальное, но уже без философской
нагрузки язычества. На библейском языке первобытная материя называется землей и
водой: «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над
водою» (Быт. 1:2). Это указание на вещественность в оппозиции к духовному миру (небу)
и не знающую твердых границ предельную пластичность первовещества. Люди ХХ в.,
помимо всего прочего, могут усмотреть в στερεωμα процесс превращения первозданной
неоформленной материи в стереометрическое вещество, т.е. синтез трёхмерных атомов и
состоящих из них макроскопических тел.
В аллегорическом смысле твердь – «предел умопостигаемой твари» (свт. Григорий
Нисский), граница человеческого разума, за которой он нуждается в откровении.
Религиозное сознание, по сути, и есть результат воспринятого откровения, т.е. прежде
всего вера. Без веры сознание по определению не религиозно. Без знаний вера рискует
выродиться в суеверие. Идеальный вариант религиозного сознания – непротиворечивое
единство веры и научных представлений о действительности. Библия является
важнейшим фактором формирования христианского религиозного сознания. На ней
основано вероучение, определяющее жизнь миллионов людей. Без всякого преувеличения
– от правильной интерпретации Библии зависит наше настоящее и будущее. Ее текст
обязан быть тщательно филологически изучен и комплексно проверен всеми доступными
способами – археологией, историей, текстологией, физикой, астрономией, биологией и
т.п. У сообщества ученых есть прямой прагматический смысл потратить время на
библейскую экзегезу. Филологический анализ помогает с новой стороны осветить
научные факты и теории. А главное – способствует духовно-нравственному и
физическому оздоровлению общества. В конце концов, само научное знание
недвусмысленно указывает за грань материи, о чем величественным и емким языком
символа сообщают первые стихи книги Бытия.
Библиографический список
1. Щелоков А.А. Библия: Читаем вместе. Минск, 1991.
2. Хеллер М. Творческий конфликт: О проблемах научного и религиозного мировоззрения.
М., 2005.
3. Древнегреческо-русский словарь / Сост. Дворецкий И.Х. Под ред. чл.-кор. АН СССР
проф. С.И. Соболевского. Т. 2. М., 1958.
4. Платон. Избранные диалоги. М., 2006.
5. Чайник. О «слове божьем», злополучной «тверди» и несчастной вере православной //
http://atheism.su/o-slove-bozhem-zlopoluchnoj-tverdi-i-neschastnoj-vere-pravoslavnoj/3/.
6. Василий Великий, свт. Беседы на Шестоднев // Беседа третья. О тверди.
http://www.orthlib.ru/Basil/sixday03.html.
7.
Иоанн
Златоуст,
свт.
Беседы
на
книгу
«Бытия» //
Беседа
IV.
http://www.ccel.org/contrib/ru/Zlatgen/Zlatgen4.html.