Монгольский дневник Е - Музей путешественника П.К. Козлова

Т.Ю. Гнатюк
Монгольский дневник Е.В. Козловой. 1923–1926 гг.
В последние годы российское монголоведение обогатилось рядом новых, чрезвычайно ценных источников по истории исследования Монголии советскими экспедициями в 1920-е – начале
1930-х годов. Это, прежде всего, впервые изданный в полном объёме, без сокращений и купюр,
дневник Монголо-Тибетской экспедиции П.К. Козлова (1923–1926) 1, а также дневники других путешественников – С.А. Кондратьева, М.И. Клягиной-Кондратьевой, А.Д. Симукова2. Наконец совсем недавно (в 2007 г.) был частично опубликован путевой дневник Е.В. Козловой, известного
орнитолога, специалиста по центральноазиатской и среднеазиатской авифауне. (Дневник этот
находится в архиве Музея-квартиры П.К. Козлова в С.-Петербурге).
Е.В. Козлова (1892–1975) – жена П.К. Козлова и участница его последней экспедиции, получившей всемирную известность благодаря раскопкам Ноинулинских могильных курганов. Кроме этого путешествия она совершила ещё две исследовательские поездки в Монголию, уже совершенно самостоятельно, в 1929 и 1931 гг. Обе экспедиции были организованы Монгольской комиссией АН СССР.
Надо сказать, что имя Е.В. Козловой в наши дни известно намного лучше учёным-орнитологам, нежели монголоведам. Между тем, её экспедиционный дневник представляет несомненный
интерес для монголоведов.
Дочь петербургского врача В.В. Пушкарёва, Е.В. Козлова связала свою жизнь со знаменитым путешественником, исследователем Центральной Азии П.К. Козловым в 1912 г., и именно
благодаря своему мужу стала серьёзно заниматься наукой, орнитологией3. Также во многом благодаря П.К. Козлову Е.В. увлеклась ЦА – Тибетом и Монголией, полюбила природу, людей и самобытную культуру этих стран. Свою первую поездку в Монголию она совершила в 1915 г. в составе скотозаготовительной экспедиции, которую возглавлял её муж, полковник русской армии.
Это её путешествие ознаменовалась написанием интереснейшего научно-популярного очерка
«Поездка в столицу Монголии, Ургу»4, опубликованного в журнале «Землеведение», издававшимся Императорским Обществом любителей естествознания, антропологии и этнографии.
Этот очерк – первая научная публикация Козловой – отличается живостью и свежестью
восприятия, наблюдательностью, а также прекрасным стилем. (Е.В. обладала несомненным литературным талантом, свидетельством чему является её книга о биосферном заповеднике АсканияНова, получившая высокую оценку профессиональных географов5). Автор характеризует «привольный» образ жизни и быт монгольских кочевников, описывает главные достопримечательности Урги – «священной столицы независимой Монголии». Особенно подробно рассказывает о последнем VIII Богдо-гегене, Джебзундамбе Хутухте. Её рассказ снабжён религиоведческим экскурсом, повествующем об институте монгольских хутухт – их избрании, обучении в Тибете и затем
1
торжественном переезде из Лхасы в Ургу. Складывается впечатление, что Е.В. хорошо знакома с
монголо-тибетской разновидностью буддизма. Довольно поэтично её описание знаменитого монгольского заповедника – священной Богдо-улы («горы Бога»), насыщенное различными фаунистическими подробностями:
«Богдо-ула доступна только созерцателям… И монголы, и русские свободно могут проникать в её чистые, девственные недра, чтобы любоваться красотою высокоствольных лесов, угрюмых скал, шумных водопадов и пёстрых полян, с ковром благоухающих цветов, над которыми в
летний солнечный день порхает множество бабочек. Птицы и звери не боятся человека: олени и
косули, а также кабарга, заяц и сурок дают возможность следить и наблюдать над ними; только
хитрая лисица, да осторожные волки избегают встречи с человеком»6. (В Богдо-улу был влюблён
и П.К. Козлов, опубликовавший даже отдельный очерк об этом заповедном месте: «Монгольский
заповедник Богдо-ула» // Известия РГО. 1924. Т. LVI. Вып. 1. С. 169-173)
Летом 1923 г., пройдя практикум в Зоологическом музее в Петрограде (под руководством
акад. П.П. Сушкина), Е.В. вновь отправилась в Монголию – в качестве профессионального орнитолога и помощника начальника Монголо-Тибетской экспедиции. В ходе этого путешествия она
занималась, однако, не только орнитологическими исследованиями, но и принимала непосредственное участие в раскопках Ноинулинских курганов. Длительная вынужденная стоянка экспедиции в Урге (1923–1924) позволила ей ещё ближе познакомиться с традиционным бытом, культурой и религией монголов, что нашло отражение на страницах её путевого дневника за 1923 год.
Дневник Елизаветы Владимировны по-своему уникален. С одной стороны он фиксирует все
наиболее значительные внешние события экспедиционной жизни, а с другой, является глубоко
личным, интимным дневником, отражает насыщенную внутреннюю жизнь Е.В., личные отношения с участниками экспедиции, переживания по тем или иным поводам, размышления над прочитанными книгами, духовные искания. По страницам дневника то тут, то там разбросаны любительские, романтично-наивные стихи Елизаветы Владимировны, а также стихи её спутника и друга С.А. Кондратьева, навеянные впечатлениями от живописной природы Монголии. В самой же
первой записи, сделанной 15 сентября 1923 г. в Троицкосавске, она сообщает, что поначалу собиралась вести два дневника – экспедиционный («официальный») и личный. Однако «жизнь души
так связана у меня с моей теперешней работой, что отделять одно от другого, кажется, не придётся». И действительно, на протяжении всего дневника записи профессионального характера перемежаются c эмоциональными зарисовками природы, мыслями о мире и Боге, попытками понять
мироощущение людей «другой» культуры.
Здесь необходимо отметить, что Е.В. Козлова происходила из интеллигентной, православной семьи, была глубоко верующим человеком. В мире природы она видела красоту «Божественного творения» и потому относилась необычайно трепетно к главному объекту своих исследований – птицам. «Как тяжко мне стрелять птиц. <…> Какой ужас это трепетание жизни перед лицом
смерти»7, читаем мы в одной из записей. А вот по поводу упорхнувшей от неё птицы: «Бог спас –
2
и прекрасно». Постепенно, по мере работы в экспедиции, профессиональный, научный интерес
возобладал над эмоциями, и Е.В., как и подобает орнитологу-коллектору, становится заядлым
охотником – довольно хладнокровно стреляет и препарирует птиц.
Внимательно и трепетно путешественница вела наблюдения, однако, не только за птицами.
В её дневнике мы также находим описание поведения полевых мышей, волков и коз (записи от 23
сентября и 24 октября) и, конечно же, бродячих ургинских собак.
Несомненный интерес представляют довольно лаконичные, но весьма выразительные, бытовые и этнографические зарисовки путешественницы. Вот, например, как она описывает монгольских кочевников:
«Встречаются кочующие монголы. <…> Старики, старухи и маленькие дети сидят в телегах, а прочие едут верхом. Видны сложенные юрты, войлока, сундуки и всегда круглая корзинка,
напоминающая клетку для птиц. Это, оказывается, корзинка для аргала. Сзади идут собаки, мальчики гонят скот и лошадей, а овцы всегда на большом расстоянии – идут медленно»8.
А вот описание пришедшего из Калгана в Ургу торгового каравана:
«Ежедневно из Калгана идут бесчисленные караваны верблюдов. Строгие лица у них и гордые. Красивые животные. Они словно долг свой исполняют и знают своё место в жизни. Впереди
в меховых штанах белого цвета, с меховыми унтами на ногах, дунганин ведёт первого верблюда.
И все 1000 вёрст идёт он пешком. Боталы сумрачно и строго гремят. Здесь колокольчик из-под
русской дуги был бы диссонансом – мещанской гармошкой по сравнению с благородным инструментом, вроде скрипки или виолончели»9.
Довольно жутко выглядит описанное Е.В. кладбище в окрестностях Урги, где умерших не
хоронят, а оставляют под открытым небом на растерзание зверей и птиц, следуя буддийскому
обычаю.
«Вся поверхность земли была усеяна разбросанными костями людей; во многих местах лежат волосы, заплетённые в косу, валяются клочки одежды и целые полушубки из овечьей шерсти
<…> Мрачно поджав хвосты, бродят по этому кладбищу чёрные собаки. <…> Вот на самом краю
овражка скопилось четыре человечьих черепа, и странно – каждый из них имел своё, особое выражение… Долго стояла я тут и думала о загадках бытия… Хотелось ходить на цыпочках и говорить шёпотом»10.
По возвращении из этой «долины смерти» Цокто Бадмажапов 11, в доме которого остановились Козловы, объяснил Елизавете Владимировне какой опасности она подвергала свою жизнь.
Одичавшие ургинские собаки нередко нападают на людей, и потому местные жители боятся их
даже больше, чем волков. Бадмажапов рассказал неосторожной путешественнице о том, как собаки загрызли насмерть двух монголок-паломниц и отгрызли кисть руки служащему российского
консульства.
Несмотря на то, что Урга многократно описывалась в прошлом путешественниками, как
российскими, так и зарубежными, свидетельства Е.В. не лишены для нас интереса, тем более что
3
они относятся к переломному периоду монгольской истории – началу строительства новой Монголии под протекторатом Советской России. Внешне это всё та же Урга, священный буддийский
город, куда по-прежнему стекаются толпы буддистов-паломников, но в жизни города уже заметны
едва уловимые перемены. «Только одни блестящие, сияющие золотом крыши – чисты. Остальное
всё невозможно грязно. Те же собаки, те же «оправляющиеся» ламы, те же мчащиеся куда-то монголы», – пишет Е.В., – и тут же, словно невзначай, отмечает, что в долине Толы «идёт обучение
солдат»12. Это советские военные инструкторы обучают строю и стрельбе монгольских цириков,
ибо независимая Монголия живёт ожиданием войны со своим грозным соседом, Китаем.
Находясь в Урге, Е.В. посещает буддийские монастыри и другие достопримечательные места монгольской столицы, но делает это не столько из любопытства, сколько из стремления понять
чужую – «другую» – культуру. Особенно её привлекает религиозная жизнь монголов. Охотясь в
долине р. Сельбы, она обращает внимание на культовые постройки и описывает два монастыря,
один обыкновенный, а другой – «монастырь, где живут отшельники и вообще монахи более строгой жизни»13.
Приведу ещё несколько примеров:
«Перед юртой стоял небольшой конусообразный болванчик (в аршин высотою), прикрытый
сверху белой тряпочкой; оказывается, этот знак есть знак запрета. «Сюда нельзя входить». Повидимому, в юрте жил схимник. Кто там спасается? Что думает? Кому молится?»14
«Были у шаманки. <…> У передней стены бурханы под стеклом, и странно, у монголкишаманки – белая Тара. Курительную свечу затеплили, и она стала тихо-тихо дымить пряным запахом. Она одела свой костюм, взяла бубны, и начала молиться… Правильный темп бубна отдавался
где-то в глубине, и казалось, что это где-то в сердце звучат удары. Было хорошо сидеть в этой таинственной полутьме, в тепле, в тишине, и чувствовать прикосновение к чему-то таинственному,
чужому»15.
Вскоре после приезда в Ургу, Е.В. посетила знаменитый монастырь Гандан16. Впервые она
побывала в нём в 1915 г. Любопытно отметить, что путешественнице не понравился новый храм
Мэгжид-Жанрайсэга (Арьябало), с его гигантской – 25 метровой статуей бога17, построенный в
1911-1913 гг. в память провозглашения независимости Монголии. «Смотрела Гандан, – читаем мы
в её дневнике. – В старые храмы не пускают, а новый, в память освобождения Монголии, с огромным Арьябало четырёхруким и 10 000 бурханов, безобразен. Это не храм, а узкий, тесный, тёмный
футляр для Арьябало». (Отмечу попутно, что упомянутая Е.В. статуя Арьябало была отлита в Долонноре, а малые бурханы в литейных мастерских Мельхиора в Варшаве)18. Интересно, что через
несколько дней после этого визита в монастыре вспыхнул пожар, уничтоживший около 60-ти ламских домиков.
Дневник 1924 г. заканчивается характерной записью, датированной 31 декабря:
«В монастыре играют серебряные молитвенные трубы. Я люблю их. <…> Они плакали, и в
голосах их слышался зов в неведомое, дрожащий, но непреложный зов в глубину тайны»19.
4
Ещё в Петрограде ЕВ начала самостоятельно изучать тибетский язык под руководством
молодого тибетца из Лхасы Сонном Доржи, студента Института живых восточных языков. В Урге
она продолжила свои занятия с переводчиком экспедиции, ламой-тибетцем Галсаном Джолдубом.
Своему новому учителю она даёт такую характеристику:
«… удивительный всё же человек Галсан. Умный, развитой, необыкновенно чуткий, деликатный и тактичный <…> Я помню его радостное удивление, когда он один раз случайно увидел
на мне крест. Для него важно было, что я ношу «бурхана», что я верю… Может быть, он в это
время думал о своём Докшите, что висел в его гау… Вообще, такие странные иногда происходили
у нас разговоры на ломанном языке… не верил он мне, что земля не есть конусообразная вершина
с плоским дном. И вся система мира была у него чрезвычайно оригинальна, но проста»20.
Вместе с бурятом Цокто Бадмажаповым, занимающим высокий пост в правительстве автономной Монголии, Е.В. посещает дворец Богдо-гегена. Самого иерарха увидеть ей не удалось, но
она послала ему подарки от имени начальника русской экспедиции. «Заглядывая в окна дворца,
мы видели нечто вроде склада или музея, – записала она в дневнике. – Европейские вещи смешаны с восточными… Приезжие на поклонение Богдо богомольцы все обходят по 7 раз его дворец, а
иногда их допускают придти и получить благословение по «прямому проводу», т. е. к Богдо проведена верёвочка, за которую тот держится; богомолец, подержавшийся за противоположный конец верёвочки, этим самым уже получает благословение»21.
Елизавета Владимировна затем описывает посещение сумэ («кумирни») учителя Богдогегена – Йонцзон Хамбо Бакши, сообщает подробности и последовательность мумификации святого, рассказывает о процедуре гадания: «… молодой лама молчаливо стоял на ступеньках, ведущий к мумии <…> потом взял деревянный стакан, полный деревянных палочек, и, потряхивая
ими, протянул стакан Хамбо. Фигура, конечно, не шевелилась, и неподвижно застыли мёртвые
глаза. Лама молился… и всё ближе и ближе подносил к лицу покойного стакан с палочками.
Наконец, от сильного встряхивания одна палочка стала определённо высовываться из-за других и
скоро выпала наружу <…> Он с жадностью и нетерпением схватил её, посмотрел её номер, и стал
быстро рыться в лежавшей тут же книге»22.
Ещё одна достопримечательность, описанная в дневнике, – это больница, основанная до революции при российском консульстве в Урге доктором-бурятом С.Д. Цыбыктаровым23, но после
его трагической смерти в 1921 г. пришедшая в полный упадок. Посещение больницы произвело на
Е.В. удручающее впечатление:
«Больные монголы лежали в тяжёлых условиях. <…> Инфекционного отделения не существует, здесь же лежат больные дизентерией и даже оспой. У многих над постелями висят ладанки
с изображением божеств. Воздух везде тяжёлый, пол грязный… с санитарной точки зрения это
один кошмар. В этой больнице лежат преимущественно солдаты – всё молодёжь. У ворот – дежурный с ружьём, так как не раз случалось, что больные, немного подправившись, убегали»24.
5
Во время правительственного обеда по случаю трёхлетия организации Монгольской народно-революционной армии чета Козловых впервые услышала знаменитого певца и композитора,
исполнителя народных песен Дугаржаба (Дугаржава)25. Зная об интересе к монгольской музыкальной культуре одного из помощников Козлова С.А. Кондратьева, Ц.Ж. Жамцарано26 затем пригласил Дугаржаба в лагерь экспедиции. В записи от 31 октября 1923 г. Е.В. описывает своё впечатление от исполнения монгольским музыкантом-улгерчи эпических песен, улигеров: «Какое
удивительное пение! <…> Если перед глазами беспредельная ширь, и только ветер, посвистывая в
гриве коня, вторит тебе, – тогда эта песня понятна и чудесна. Играл он и на флейте, сделанной из
ствола винтовки»27.
В заключение хотелось бы отметить, что архив Елизаветы Владимировны хранится в Музее-квартире П.К. Козлова и помимо экспедиционных дневников содержит обширную переписку с
учёными-орнитологами СССР, Европы и Америки.
П.К. Козлов. Дневники Монголо-Тибетской экспедиции 1923–1926. Редакт.-состав.: Т.И. Юсупова и А.И. Андреев.
СПб., 2003.
1
М.И. Клягина-Кондратьева. Хангайская экспедиция 1928 // Mongolica V. СПб, 2001. С. 125-156; Она же: Гобийская
экспедиция 1929 // Российское монголоведение. Бюл. V. М., 2001. С. 412-435; Жизнь и научная деятельность
С.А. Кондратьева (1896–1970): в Монголии и в России. Редакт.-состав.: И.В. Кульганек, В.Ю. Жуков. СПб., 2006; Из
воспоминаний М.И. Клягиной-Кондратьевой. Mongolica VI. СПб., 2007. С. 87-101.; А.Д. Симуков. Дневник Хангайской экспедиции 1928 г. // А.Д. Симуков. Труды о Монголии и для Монголии. Т. 3, ч. 1. Осака, 2008. С. 80-177.
2
Более подробно о жизни и научной деятельности Е.В. Козловой см.: Среди людей и птиц: орнитолог и путешественница Е.В. Козлова (1892–1975). Под редакцией А.И. Андреева и Т.Ю. Гнатюк. СПб., 2007
3
4
Е.В. Козлова. Поездка в столицу Монголии, Ургу // Землеведение. 1916, кн. III-IV. С. 1-41.
5
Е.В. Козлова. Аскания-Нова. Зоопарк в Южно-Русских степях. Пг., 1923.
6
Е.В. Козлова. Поездка в столицу Монголии, Ургу. С. 30.
7
Запись от 23 сентября 1923 г. Среди людей и птиц. С. 85.
8
Среди людей и птиц. С. 90. Запись от 30 сентября 1923 г.
9
Там же. С. 93-94. Запись от 7 октября 1923 г.
10
С. 91-92. Запись от 5 октября 1923 г.
Бадмажапов Цокто (Цогто) Гармаевич (1879–1937) – бурят, близкий друг П.К. Козлова, участник его МонголоКамской экспедиции 1899–1901 гг.; в 1920-е гг. – сотрудник Министерства юстиции Монголии, председатель Монголстроя, член правления Монголтранса и Монцекоопа.
11
12
С. 90-91.
13
С. 100.
6
14
С. 98-99.
15
С. 107.
Гандан Тэгчинлинг – буддийский монастырь, расположенный на высоком холме, в северо-западной части Урги;
основан в 1756 г.
16
Арьябало или Авалокитешвара (санскр.) – «Видящий глазами». Бодхисаттва, олицетворение сострадания и милосердия; его перерожденцами считаются тибетские Далай-ламы.
17
Подробно об истории строительства храма и его трагической судьбе см.: И.И. Ломакина. Монгольская столица, старая и новая (и участие России в её судьбе). М., 2006. С. 70-72, 201-205.
18
19
Архив Музея-квартиры П.К. Козлова. Экспедиционный дневник Е.В. Козловой.
20
С. 106-107.
21
С. 97.
22
С. 98. Запись от 15 октября 1923 г.
Санжимитаб Цыбиктаров (1877–1921) – первый из бурят доктор с высшим европейским медицинским образованием
(окончил Военно-медицинскую академию в С.-Петербурге), крупный общественный деятель. С 1909 г. состоял врачом
при российском консульстве в Урге.
23
24
С. 94-95.
25
Магсар Хурцын Дугаржаб (1893–1944) – знаменитый монгольский певец, заслуженный артист Монголии.
Цыбен Жамцаранович Жамцарано (1880–1942), бурятский учёный и общественный деятель. Окончил С.Петербургский университет; в 1921 г. эмигрировал в Монголию, где фактически возглавлял созданный им Учёный
комитет Монголии (Монучком).
26
27
С. 102.
7