Chrysostom, John, St. (c. 347-407)

Chrysostom, John, St. (c. 347-407)
Comparison of power, wealth and advantages of the king with the Christian love to wisdom of
monastic life
СРАВНЕНИЕ
власти, богатства и преимуществ царских с истинным и
христианским любомудрием монашеской жизни.
В слове или разсуждении с таким заглавием, означающем его содержание, более подробно излагаются
мысли, высказанныя в одном из предыдущих слов (Слово второе - к неверующему отцу, отдел. 6 и 7) в
обличение нравов общества, современнаго Златоустому Святителю.
ВИДЯ, что многие из людей более любят и уважают кажущияся блага, нежели
существенно полезныя и действительно добрыя, я считаю необходимым сказать кратко
о тех и других и противопоставить теперь одни другим - блага многими презираемыя и
блага весьма желаемыя, чтобы, узнав различие между теми и другими, мы ценили одни,
как достойныя привязанности и спасительныя, а другия научились презирать, как
ничего не стоющия. Так люди любят богатство, власть, первенство и славу, и многие
ублажают властителей народов, возимых на блестящих колесницах и сопровождаемых
криком глашатаев и большою толпою оруженосцев, а презирают жизнь
любомудрствующих и избравших монашескую жизнь; те появляясь обращают на себя
взоры народа, а эти появляясь не привлекают на себя взоров ничьих или очень
немногих; и последним никто не пожелал бы уподобиться, а тем - все, между тем как
приобрести власть и получить господство над народом трудно и для многих
невозможно, и стремящимся к этой власти нужно иметь много денег, а избрать
монашескую жизнь и проводить жизнь в служении Богу для всех одинаково легко и
удобно. Притом обладание властию прекращается с этою жизнию, или лучше сказать еще при жизни оставляет пристрастных к ней, и даже некоторых подвергало великой
опасности или позору; а монашеская жизнь и теперь обогащает праведников многими
благами и по скончании жизни приводит светлыми и радостными пред судилище Бога
и Отца, когда большая часть начальствовавших явятся получить великое наказание за
деяния своей жизни. Посему противопоставив одни другим блага любомудрия и
кажущияся полезными блага владычества и славы в настоящей жизни, вникнем в
различие тех и других блага; потому что при сравнении они будут более ясными, или
лучше, если угодно, верховное из благ, т.е. царствование, сравнив с любомудрием,
посмотрим на плоды того и другого достояния, тщательно изследовав, над кем
властвует царь и над кем любомудрый. Так царь господствует над городами и
областями и многими народами, руководствуя своими указаниями и военачальников и
градоначальников и войска и народы и советы; а предавший себя Богу и избравший
монашескую жизнь властвует над гневом и завистию и сребролюбием и
сладострастием и прочими пороками, постоянно имея в виду и заботясь, как бы не
допустить душу подпасть под власть гнусных страстей и не предать разум в рабство
этой тяжкой тирании, но всегда соблюдать ум выше всего, поставив над страстями
страх Божий. Такое господство и владычество принадлежит царю и такое монаху, так
1
что справедливее иной назвал бы последняго царем, нежели блистающаго багряницею
и венцом и сидящаго на золотом престоле.
2. Так, по-истине царь есть тот, кто побеждает гнев и зависть и сладострастие,
подчиняет все законам Божиим, сохраняет ум свой свободным и не позволяет
возобладать душою страсти к удовольствиям. Такого мужа я желал бы видеть
начальствующих над народами, и землею и морем, и городами и областями, и
войсками; потому что кто подчинил душевныя страсти разуму, тот легко управлял бы и
людьми согласно с божественными законами, так что он был бы вместо отца для
подчиненных, обращаясь с городами со всякою кротостию. А кто повидимому
начальствует над людьми, но раболепствует гневу и честолюбию и удовольствиям, тот,
во-первых, может быть смешным для подчиненных, потому что хотя носить венец,
украшенный драгоценными камнями и золотой, но сам не увенчан смиренномудрием, и
хотя все тело его блестит багряницею, но душа его остается неукрашенною. Потом он
не будет знать, как распорядиться с властию, потому что неспособный управлять самим
собою как может подчинять законам других? Если хочешь видеть и войну того и
другого, то найдешь одного сражающимся с демонами, и преодолевающим, и
побеждающим и увенчиваемым от Христа; потому что он выходит на войну с
божественною помощию, оградившись небесным оружием, от чего по необходимости
ему и достается победа; а царя - сражающимся с варварами. А чем демоны страшней
людей, тем побеждающий первых блистательнее побеждающаго последних. Если же
захочешь знать и причину той и другой войны, то и в этом найдешь большое
неравенство. Тот сражается с демонами за благочестие и служение Богу, или желая
исторгнуть из заблуждения города и селения, а этот сражается с варварами за отнятыя
местности, или пределы, или имущества; или же корыстолюбие и несправедливое
властолюбие влечет его на сражение, при чем многие цари, желая большаго, теряли и
настоящее. Таким образом власть и войны показывают, сколь отличны друга от друга
царь и посвятивший жизнь на служение Богу; а еще точнее можно узнать их, обратив
внимание на жизнь и дневныя занятия того и другого. Окажется, что один по-истине
обращается с пророками, украшает душу мудростию Павла и постоянно переходит от
Моисея к Исаии, от этого к Иоанну, а от него (еще) к другому (из них), царь же
постоянно обращается с военачальниками и градоначальниками и оруженосцами; а с
какими людьми кто постоянно обращается, тем и уподобляется нравом. Посему
монашествующий сообразует свой нрав с нравами апостолов и пророков, а царь - с
нравами военачальников и оруженосцев и щитоносцев, людей предающихся вину и
услаждающихся удовольствиями и большую часть дня проводящих в пиршестве, не
знающих ничего важнаго или добраго вследствие опьянения. Так и поэтому следует
ублажать монашескую жизнь более, нежели жизнь с господством и царствованием и
скипетрами.
3. Если мы захотим представить и ночное время, то увидим монаха отличающимся
службою Богу и молитвами, воспевающим гораздо раньше птиц, сожительствующим с
ангелами, беседующим с Богом, наслаждающимся небесными благами, а
начальствующаго над многими народами, областями и войсками, и обладающаго
обширною землею и обширным морем - распростертым на ложе и крепко спящим;
потому что монах питается такими яствами, которыя не требуют от него глубокаго сна,
а последняго усыпляет роскошь и питие, удерживающее на ложе до самаго дня. У
монаха и одежда и стол умеренны и соучастниками в яствах бывают подвизающиеся в
той же добродетели, а царю необходимо украшаться камнями и золотом, предлагать
блистательный стол и иметь соучастниками, если он неразумен, достойных
2
собственной его порочности, а если имеет ум и смиренномудрие, то может быть
честных и справедливых, но много уступающих первым в добродетели. Так, хотя бы
царь был любомудр, он даже и мало не может приблизиться к доблестям
монашествующаго. Он в путешествиях бывает обременителен для поданных, и живя в
городе, и наслаждаясь миром, и участвуя в войнах, и требуя податей, и собирая войска,
и проводя пленников, и побеждая, и подвергаясь поражению; потому что, подвергаясь
поражению, он слагает на подданных собственныя бедствия, а побеждая становится
невыносимым, украшаясь трофеями, и тщеславясь, и представляя воинам свободу
грабить, расхищать, обижать путников, держать города в осаде, разорять домы бедных,
от принимающих к себе их требовать каждый день того, чего не позволяет никакой
закон, под предлогом какого-то древняго, беззаконнаго и несправедливаго обычая.
Притом богатому царь нисколько не вредит такими тягостями, а причиняет зло бедным,
как бы по-истине стесняясь богатых. А монах не таков, но, как только покажется, он
является приносящим некоторую благодать богатым и бедным, одинаково тем и
другим, облекаясь в одну одежду целый год и для питья употребляя воду охотнее, чем
другие - чудное вино, для себя не испрашивая у богатых никакой - ни малой ни
большой милости, а для бедных (испрашивая) многих и постоянных (милостей), с
пользою для тех и других, и для дающих и имеющих получить. Таким образом он есть
общий врач, одинаково и богатых и бедных, первых освобождая от грехов добрым
увещанием, а последних избавляя от бедности. Царь, даже и повелевая облегчить
подати, приносит пользу больше богатым, нежели бедным, а поступая напротив, (тем
более) вредит имеющим мало; потому что богатому немного может повредить тяжесть
податей, а домы бедных она как поток разрушает, наполняя селения воплями, и ни
старости не жалеют сборщики податей, ни вдовства жен, ни сиротства детей, но
безчинствуют во все время, как бы общие враги страны, требуя от земледельцев того,
чего и земля не производила.
4. Теперь разсмотрим и то, что монах и что царь доставляет подданным: этот - золото, а
тот - благодать Духа, этот избавляет от бедности, если он добр, а тот молитвами
освобождает души, одержимыя демонами. И если кому либо случится подвергнуться
таким несчастиям, то он проходит мимо царя, как бы бездушнаго предмета, и
поспешает в жилище монахов, как бы избегая волка и прибегая к зверолову, имеющему
меч в руке; ибо что для зверолова меч, то для монашествующаго молитва. Подлинно,
не так страшен для волков меч, как для демонов - молитвы праведников. Посему не
только мы в нуждах прибегаем к святым монахам, но и сами цари прибегают к ним в
опасных обстоятельствах, как бедные во время голода - к жилищам богатых. Ахав, царь
иудейский во время голода и недостатка хлеба не полагал ли надежду спасения в
молитвах Илии (3 Цар. XVII)? Езекия, имевший такую же власть и державу, находясь в
болезни и ожидании кончины, видя наступающую смерть, не прибег ли к пророку, как
сильнейшему смерти и подателю жизни (4 Цар. XX)? Также, когда разразилась война и
Палестина была в опасности разориться до самаго основания, то цари иудейские,
распустив войско, и пеших воинов, и стрельцов, и всадников, и военачальников и
полководцев, прибегли к молитвам Елисея, так как думали, что служитель Божий
заменит для них многия тысячи воинов (4 Цар, III). Точно также и царь Езекия, когда
наступила персидская война, и город с величайшею опасностию колебался до самаго
основания, и находившиеся на стене дрожали, страшились и трепетали как бы в
ожидании грома или всеколеблющаго землетрясения, противопоставил молитвы Исаии
многим тысячам персов, и не обманулся в надежде (4 Цар. XIX); ибо, как только
пророк поднял руки к небу, Бог небесными стрелами прекратил персидскую войну,
внушая царям почитать служителей Его общими спасителями земли, дабы они
3
научились, принимая от праведников увещания ко всякому доброму и
человеколюбивому делу, уважать эти советы и следовать благим внушениям. И не из
этого только можно видеть различие того и другого, но, если случится тому и другому
пасть, лишиться одному добродетели, а другому царства, то первый легко может
придти в себя и скоро, очистив грехи молитвою и слезами, скорбию и попечением о
бедных, опять удобно достигнуть прежней высоты; а ниспавший царь будет нуждаться
во многих союзниках, многих воинах и всадниках, и конях и деньгах, (пребывая в)
опасностях; последний всецело полагает надежду спасения в других, а первый получает
спасение быстро вслед за желанием, усердием и переменою нрава; ибо царствие
небесное, говорится в Писании, внутрь вас есть (Лук. XVII, 21). Даже смерть для царя
страшна, а для любомудрствующаго безпечальна; потому что тому, кто презирает
богатства, удовольствия и роскошь, для которых многие желают жить, по
необходимости легко переносить и переселение отсюда. Еслибы случилось тому и
другому быть убиваемым, то один подвергнется опасностям за благочестие, приобретая
смертию безсмертную и небесную жизнь, а царь встретит в убийце тирана и искателя
власти, представляя после убиения жалкое и ужасное зрелище; а видеть монаха,
убиваемаго за благочестие - приятное и спасительное зрелище. Притом один будет
иметь многих соревнователей его доблестей, подражателей и учеников, молящихся о
том, чтобы оказаться подобными ему, а другой много потратит слов в молитвах, умоляя
Бога, чтобы не явилось ни одного искателя царства. Даже перваго и убивать никто не
осмелится, считая нечестием против Бога, если убьет такого, а на последняго возстают
многие убийцы, искатели тирании. Посему этот ограждается воинами, а тот ограждает
города молитвами, не боясь никого; царь всегда живет со страхом и в ожидании
убийства, потому что он имеет при себе опасное любостяжание, а монах - безопасное
спасение. Итак, кажется, довольно сказано мною о делах настоящей жизни. Если же мы
захотим разсмотреть и будущее поприще, то увидим одного в блеске и славе,
восхищаемаго на облаках во сретение Господа в воздухе, как вождя и наставника
спасительной жизни и всякой добродетели; а царь, если окажется пользовавшимся
властию праведно и человеколюбиво (но это весьма редко), сподобится меньшаго
спасения и прославления, потому что они не равны, - не равны царь добрый и монах,
живущий в высоком служении Богу; а если он окажется порочным и дурным,
наполнившим землю множеством зла, то кто может изобразить бедствия, которыми он
будет окружен, сожигаемый огнем, бичуемый, терзаемый, претерпевающий такия
страдания, какия невыразимы словом и непереносимы делом? Все это представляя и
помня, не должно восхищаться богатыми; ибо и владыка их, как оказывается, не может
нимало приблизиться к добродетели монаха. Итак, когда ты увидишь богатаго
украшеннаго одеждою, убраннаго золотом, везомаго на колесницах, выступающаго в
блистательных выходах, не ублажай этого человека; потому что богатство временно, и
кажущееся прекрасным истлевает с этою жизнию; а видя монаха идущаго одиноким,
смиренным и кротким, спокойным и тихим, соревнуй этому мужу, окажись
подражателем его любомудрия, молись о том, чтобы сделаться подобным праведнику;
ибо просите, говорит Писание, и дастся вам (Матф. VII, 7). Это по-истине прекрасно,
и спасительно, и благонадежно, по человеколюбию и промышлению Христа, Которому
слава и держава во веки веков. Аминь.
4