жанровые особенности баллады в творчестве т. кибирова

Гудкова С. П.
доктор филологических наук, профессор
Пивкина Е. В.
соискатель
ЖАНРОВЫЕ ОСОБЕННОСТИ БАЛЛАДЫ В ТВОРЧЕСТВЕ
Т. КИБИРОВА (НА МАТЕРИАЛЕ «БАЛЛАДЫ О СОЛНЕЧНОМ ЛИВНЕ»
И «БАЛЛАДЫ ОБ АНДРЮШЕ ПЕТРОВЕ»)
Одной
из
наиболее
актуальных
проблем
отечественного
литературоведения является проблема жанровой специфики художественного
текста. Современная поэзия, отличающаяся многообразием творческих
практик, жанровым синтезом, не в меньшей мере, чем проза рубежа XX-XXI
веков, требует углубленного изучения жанровой системы. Сегодня поэты
активно используют в своем творчестве неканонические жанровые формы как
более гибкие, способные синтезировать родовые признаки. Данным критериям
наиболее ярко, на наш взгляд, соответствует жанр баллады. Исследователи
определяют ее прежде всего, как «гибридный» лиро-эпический жанр,
«совмещающий лирическое, эпическое и драматическое начала» [5, 26].
Жанр баллады активно используют в своем творчестве такие
современные поэты, как А. Найман, О. Чухонцев, О. Хлебников, Д. Быков, Т.
Кибиров и др. Наиболее интересные эксперименты с жанровым каноном
баллады можно обнаружить в поэзии Т. Кибирова. Его творчество занимает
особое место в современном литературном процессе. Он один из наиболее
известных поэтов-постмодернистов [1, 180]. Отличительной чертой поэтики Т.
Кибирова является декононизация образов советских вождей, созданные
официальным искусством («Когда был Ленин маленьким», «Жизнь К.У.
Черненко»), пародирование канона соцреализма («Лесная школа») и
материалов постперестроечной печати («Песни стиляги»), реабилитация
запретных тем («Сортиры») и др. Передать специфику трактовки данных тем
поэту часто помогает поэтический диалог с классическим наследием
(Пушкиным, Лермонтовым, Маяковским, Блоком, Пастернаком и мн. др.),
разного рода аллюзии, реминисценции,
коллаж, литературная игра.
Особенностью авторского взаимодействия с чужим литературным материалом
является то, что Т. Кибиров лирически обживает текст, делает его своим,
насыщает собственным личностным отношением, как бы заново его порождает.
Тем самым поэт ярко демонстрирует неиссякаемые возможности своего
творчества, которые вырастают на почве оригинального скрещивания старого и
нового, традиционного и новаторского. Следует подчеркнуть, что
интертекстуальность, игра, диалогизм обнаруживают в его творчестве свою
специфику. Но, тем не менее, автор не отказывается от лирического «я», для
него чрезвычайно важен элемент интимности, насыщение произведений
автобиографическим материалом. Поэзия воспринимается им как личное,
домашнее дело, отсюда мотивы самолюбования, самообожания в описании
лирического героя [6, 51].
Обозначенные черты поэтики автора наиболее репрезентативно
представлены в жанре баллады. Нельзя сказать, что данный жанр является
одним из любимых у Т. Кибирова. Однако на протяжении всего творчества мы
можем наблюдать обращение поэта к данным жанровым формам. Впервые
баллады были представлены в его сборнике «Стихи о любви» (1988), куда
вошло три произведения «Баллада о Деве Белого Плеса», «Баллада о солнечном
ливне» и «Баллада об Андрюше Петрове». В сборнике «Кара-барас» (20022005) были опубликованы «Баллады поэтического состязания в Вингфилде» и в
сборник «Греко- и римско-кафолические песенки и потешки» (2009) вошла еще
одна «Баллада» Т. Кибирова.
Поэт целенаправленно актуализирует жанровое определение в
заголовочном комплексе. Для Т. Кибирова весьма важным является игра с
жанровым каноном романтической баллады. Первые три из них написаны в
ранний период, который отражает сложную историко-политическую ситуацию
в России конца XX века, эпоху крушения советской идеологии.
Целенаправленная деканонизация жанра романтической баллады позволяет
автору наиболее ярко отразить крушение общественно-политической системы в
России. Пародируя каноны романтической баллады, элегии, жестокого
романса, поэт чаще всего иронизирует над героем-современником и абсурдной
советской действительностью [3, 25].
Так, например, интересные поэтические эксперименты с жанровыми
канонами баллады мы можем наблюдать в «Балладе о солнечном ливне»
Т. Кибирова. В данном случае поэт синтезирует жанровые признаки
средневековой французской баллады, под которой понимался жанр куртуазной
лирической поэзии и музыки (повествовательная песня с драматическим
развитием сюжета) и жанра элегии. От первой современный поэт берет ярко
выраженное музыкальное начало, что подчеркивается использованием
четырехстопного дактиля в сочетании со стопами пиррихия, а также
многочисленных анжанбеманов:
В годы застоя, в годы застоя
я целовался с Ахвердовой Зоей.
Мы целовались под одеялом.
Зоя ботанику преподавала
там, за Можайском, в совхозе «Обильном».
Я приезжал на автобусе пыльном
Или в попутке случайной. Садилось
солнце за ельник. Окошко светилось [4, 50].
Однако драматическая ситуация, лежащая в основе балладного сюжета,
снижена ярко выраженной самоиронией, анекдотическим случаем (измена
жены мужу с любовником). Игровой характер данного произведения
подчеркивается и ориентацией как на формальные, так и содержательные
признаки жанра элегии. «Баллада о солнечном ливне» написана элегическим
дистихом. Несмотря на авантюрный характер представленной ситуации, в
основе сюжета все же лежит переживание безвозвратно уходящего времени,
уносящего молодость, надежды, мечты, любовь, жизнь и разрушающего
ценности и идеалы. За ироничным сюжетом, в центре которого находится
счастливый любовник-авантюрист, скрывается, как это часто бывает у Т.
Кибирова,
элегическая
эмоция,
сосредоточенная
на
переживании
невозвратности, необратимости движения времени. Следует подчеркнуть, что
элегический субъект уже покинул идиллическое пространство (в данном случае
здесь в таком качестве выступают «годы застоя»), и он может вспоминать о нем
как об недоступной ему идиллической гармонии. В этом заключается
особенная кибировская ностальгия по уходящему в прошлое и изживающей
себя эпохи Советского Союза, которая представлена у поэта амбивалентно:
одновременно уродливой своей атрибутикой, штампами, клишированностью,
но в тоже время и привлекательной – это безвозвратная авантюрная молодость
героя, во многом ориентированного на образ самого поэта:
Солнце, и ливень, и мокрые кроны,
клены да липы в окне, растворенном!
Юность, ах, боже мой, что же ты, Зоя?
Годы застоя, ах, годы застоя,
Влага небесная, дембельский май.
Русик, прости меня, Русик, прощай [4, 52].
Другой яркий пример игры с жанровыми канонами баллады у
Т. Кибирова мы можем обнаружить в «Балладе об Андрюше Петрове». В ней
поэт демонстрирует синтез жанровых форм баллады и жестокого романса.
Следует отметить, что в отечественном литературоведении до сих пор четко не
определены границы между данными жанрами. Многие исследователи
(Д. Балашов, Т. Зуева, Б. Кирдан и др.) высказывают мнение о том, что
жестокий романс возник на основе традиционного жанра русской баллады.
Давая определение жестокого романса, они представляют лишь самые общие
его признаки, в число которых нередко попадают и черты баллады. Таким
образом, мы можем констатировать, что своеобразие народной баллады
заключается в гармоничном синтезе жанровых черт баллады, жестокого
романса, лирической песни. Действительно, между ними есть ряд общих
признаков: тяготение к необычным событиям (большинство трагических) в
рамках истории отдельных семей. Нередко эти истории тяготеют к разного рода
жестокостям.
Однако, литературоведы все же склонны выделять и некоторые жанровые
признаки жестокого романса, по которым его можно отделить от баллады.
Например, В.Я. Пропп среди главных отличий между данными жанрами
называет «мелодраматизм» [7, 139]. М.А. Тростина дает такое определение:
«жестокий романс – это лиро-эпический жанр городского фольклора,
сформировавшийся во второй половине XIX века в мещанской среде,
впитавший в себя особенности ее культуры и быта. Жестокий романс развился
на основе традиционной русской баллады, ему свойственна узкая семейно-
бытовая тематика. В решении конфликта и развития сюжета жестокому
романсу присущ экзотизм, стремление к смакованию жестокости,
мелодраматизм и трагическая концовка (убийство, самоубийство, смерть от
горя и т.д.)» [8, 200].
В «Балладе об Андрюше Петрове» Т. Кибиров весьма ярко
демонстрирует близость жанровых форм баллады и жестокого романса.
Причем, доминантное значение приобретает именно признаки последнего. В
основе данного произведения Т. Кибирова лежит история нравственного
падения юноши-отличника из приличной советской семьи Андрюши Петрова,
который:
Любил Паустовского очень,
и Ленина тоже любил,
и на семиструнной гитаре
играл, и почти не курил [4, 56].
На первый взгляд, поэт рассказывает историю о правильно живущей
советской семье инженера-путейца, которая воспитала порядочного сына. Он
отслужил в армии, поступил в пединститут, полюбил отличницу Наташу и все
бы складывалось хорошо, если бы не роковая встреча со студенткой легкого
поведения Мариной.
Жанровый синтез баллады и жестокого романса позволяет поэту
пародийно представить как «правильно живущего советского человека», у
которого не должно быть недостатков, так и саму советскую систему не
допускающую нравственных отклонений. Ориентируясь на жанровые признаки
жестокого романса, Т. Кибиров также использует небольшое число
персонажей, которые резко противопоставлены друг другу по своим
нравственно-эстетическим установкам (с одной стороны Андрюша и Наташа, с
другой, Марина). Специфика трагического в данном произведении также имеет
романсовую основу: после случайной измены Наташе с Мариной («И вот ты
проснулся. Окурки, / бутылки, трещит голова… / А рядом, на смятой постели, /
Марина, прикрыта едва…» [4, 57]), герой не имеет права быть со своей
невестой, он просто не достоин жизни. Финал произведения современного
поэта также трагичен, как и традиционный финал жестокого романса – герой
повесился:
И с плачем безгласное тело
Андрюшино мы понесли.
Два дня и две ночи висел он,
Пока его в петле нашли [4, 58].
Однако поэту-постмодернисту не столько важно реконструкция
жанрового канона, сколько его деконструкция. Иронический контекст
создается за счет поэтической игры с жанровыми канонами баллады и
жестокого романса.
Т. Кибиров, в первую очередь, играет с
традиционным сюжетом жестокого романса, где трагическая ситуация
создается за счет того, что девушка совращена коварным соблазнителем. У
Кибирова, напротив, юноша-отличник совращен четверокурсницей Мариной,
которая «курила и пила». В романсовой структуре весьма важным является
подробное описание совершенного убийства (как акт некого возмездия): каким
оружием, куда нанесена рана, каково психологическое состояние преступника и
т.п. Современный поэт также сохраняет атмосферу драматической
напряженности, связанную со смертью. Однако в отличие от жестокого
романса, где представленная исповедь души героев, вызывает сочувствие,
сострадание, а жестокий приговор в финале воспринимается как незаслуженное
наказание, и склоняет слушателя в сторону оправдания героев, то в
произведении Т. Кибирова – главное это пародирование, как жанровых
канонов, так и канонов жизни советского человека:
И ладно бы страшное что-то,
а то ведь – смешно говорить! –
Но мама, но Синяя птица!
Ну как после этого жить? [4, 58].
Именно приемы поэтической игры в кибировском тексте заслоняют акт
совершенного насилия и выводят основную поэтическую мысль в иное
смысловое поле.
Таким образом, анализ жанра баллады в творчестве Т. Кибирова не
только демонстрирует особенности поэтики современного автора, но и
возможные пути развития современной жанровой системы. В творчестве поэтапостмодерниста наблюдается игра с жанровыми канонами, пародирование.
Кибировская баллада представляет собой жанровый синтез средневековой
французской баллады, элегии, жестокого романса. Поэтическая игра с
жанровыми канонами направлена прежде всего на создание многомерной
картины эпохи конца
XX столетия.
Список литературы
1.
Гудкова С. П. Современная русская поэзия (проблематика, поэтика, судьбы крупных жанровых
форм). – Саранск : Изд-во Моров.ун-та, 2010. 300 с.
2.
Гудкова С. П., Дубровская С. А. Слово в пространстве современной поэзии // Вестник
Пятигорского гос. лингв. ун-та. – 2010. – № 3. С. 520-522.
3.
Дубровская С. А., Гудкова С. П. Гоголевское «смеховое слово» в литературном сознании
поэта-современника // Вестник университета Российской академии образования, 2010, №1. С. 24-28.
4.
Кибиров Т. Стихи. – М. : Время, 2005. 856 с.
5.
Магомедова Д. М. Баллада // Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий / Гл. научн. ред.
Н. Д. Тамарченко. – М. : Изд-во Кулагиной, Intradа, 2008. С. 26–27.
6.
Осовский О. Е. Непростая простата. Страна, читающая «масслит» или не читающая вовсе? //
Вопросы литературы, 2009, №3. С. 46-69.
7.
Пропп В. Я. Поэтика фольклора. – М. : Изд-во «Лабиринт», 1998. 352 с.
8.
Тростина М. А. Жестокий романс: жанровые признаки, сюжеты и образы // Новые подходы в
гуманитарных исследованиях: право, философия, история, лингвистика. Вып. 4. – Саранск : Изд-во Мордов.
ун-та, 2003. С. 197–202.