трсуд и судебная практика
реклама
Как понимание природы третейского суда отражается на судебной практике Закон «О третейских судах в РФ» действует довольно давно, и не претерпел изменений. Чего не скажешь о судебной практике по делам связанным с третейским разбирательством. В ней как в зеркале отражались все недостатки закона, но еще сильнее отражалось отношение государственных судов к судам третейским, на основе которого толковалось существующее законодательство. Часто оно производится не буквально, а исходя из понимания места третейского суда в системе органов по защите прав. Различное понимание характера взаимоотношений государственного суда и третейского, отношений сторон третейского разбирательства и третейского суда, последствий вызываемых решением третейского суда, приводило к формированию прямо противоположных подходов у разных судов. Естественно, что формирование практики изначально было сосредоточено в арбитражном суде и почти не затрагивало суды общей юрисдикции. Хотя и в арбитражной практике были зигзаги, в целом она отличается стабильностью, наличием общих подходов к ее формированию и отсутствием явных противоречий с существующей доктриной третейского разбирательства. Такой подход возобладал не только потому, что эта практика была, но и потому, что в Высшем арбитражном суде РФ были специалисты, интересующиеся этой проблематикой или желающие разобраться в правовой сущности явления. Как уже не раз было в российской юриспруденции, практика арбитражного суда и суда общей юрисдикции коренным образом разошлись, когда часть дел стала попадать в эту ветвь судебной системы. Арбитражную практику можно критиковать за детали и несогласованность в отдельных вопросах, что же касается судов общей юрисдикции, то она настолько порочна в своей основе, что вести разговор о деталях бессмысленно. Когда непонимание природы третейского суда происходит на уровне районного суда, это можно объяснить, тем, что судья не разобрался с новым для него правовым явлением, но когда такие подходы демонстрируются на уровне высших судебных органов, это очень тревожный симптом. Это свидетельствует, что во всей ветви судебной власти нет понимания элементарных положений о сущности третейского суда известных даже современным студентам. Думается, дело не в том, что судьи не знают закон, а в том, что они в принципе не согласны с тем местом, который закон отводит третейским судам. Сама мысль о том, что еще кто-то кроме госсудов способен разрешать спор, вызывает острое неприятие. И уж никак нельзя согласиться с мыслью, что госсуд не является по отношению к третейскому суду вышестоящей инстанцией и не имеет право ревизовать его решение по существу. Вот несколько примеров демонстрирующих такие подходы. Уже не раз поднимался вопрос о смысле нормы регулирующей запрос дела в третейском суде. В этом процедурном вопросе как в зеркале отражается уровень познаний судьи о месте третейского суда в системе юрисдикционных органов. Понятно, если такой запрос вызван ходатайством стороны доказывающей наличие процедурных нарушений третейского разбирательства. Но зачастую судья истребует дело, даже когда стороны об этом не ходатайствуют. Что он собирается почерпнуть из него? Ответ очевиден только основания, по которым суд пришел к решению, т.е. проверить решение на его обоснованность. Хотя закон не допускает такой проверки, любые вопросы судье об обоснованности истребования дела вызывают лишь гнев и реплику «имею право» (хотя оно как раз и отсутствует). Предупреждение третейского суда о наложении штрафа за не предоставление доказательств (под ним понимается само дело) показывает, что госсуд не воспринимает третейский суд как судебный орган. За годы практики, я не припомню случая, чтобы государственные суды штрафовали друг друга за не предоставление дела. Было бы понятно, если бы роль «псевдосуда» отводилась третейскому суду последовательно во всех проявлениях процесса. Однако другой пример свидетельствует, третейский процесс воспринимается как разновидность гражданского процесса, правда очень ущербная. Так по одному из дел, Омские суды вплоть до областного, отказали в выдаче исполнительного листа на том основании, что решение не стало обязательным для сторон, поскольку не истек 3-х месячный срок на оспаривание решения третейского суда. Таким образом, компетентный суд воспринял себя как вышестоящую инстанцию, куда обжалуются решения третейских судов по аналогии с гражданским процессом. Примечательно, что в качестве нарушения закона, районный суд так же отметил, что «не разъяснение третейским судом порядка обжалования его решения нарушает принцип равноправия сторон». Еще интереснее дальнейшее развитие событий. Когда указанный срок истек, и заявитель вновь обратился за выдачей исполнительного листа, ему отказали в принятии заявления, поскольку его заявление о выдаче исполнительного листа уже было рассмотрено по существу, подавать его второй раз он не имеет права, поскольку закон запрещает рассмотрение тождественных требований. Теперь он имеет право передать спор в третейский суд для выдачи нового решения или в государственный суд. Такую помощь в реализации права на альтернативные способы защиты иначе как издевательством не назовешь. Еще дальше пошел Белгородский областной суд, отменяя определение о выдаче исполнительного листа, он указал «суд не выяснил намерение М. обжаловать решение третейского суда». Развивая указанную мысль «в частной жалобе доводов о незаконности или необоснованности определения суда не приведено», но «суд сам определяет, какой стороне, что надлежит доказывать, выносит доводы на обсуждение, даже если стороны на них не ссылались». В данном деле заявитель был не согласен с решением, хотя и не смог сформулировать, почему и будет ли он его оспаривать. Но и этого оказалось достаточно для отмены определения о выдаче исполнительного листа. Не стоит быть пророком чтобы догадаться с какой тщательностью будет теперь районный суд проверять решение третейского суда, по-видимому уже без ориентации на нормы ГПК РФ, поскольку их игнорирование гораздо милее вышестоящему суду. Не менее колоритен пример, когда решение третейского суда было отменено за нарушение основополагающих процессуальных принципов закрепленных в ГПК РФ (не смутило даже то, что третейский суд не собирался руководствоваться этим актом). И правильность данной позиции подтверждена Верховным судом РФ определением от 28.11.2006г. Новосибирским областной суд установил, что ст. 40 закона «О третейских судах» (в части запрета на оспаривание решения в госсуд если стороны договорились о его окончательности) является недействующей как противоречащая ГПК РФ. Из каких позиций должен исходить суд, чтобы прийти к таким выводам? Видимо из того, что полномочия третейского суда не воспринимаются как базирующиеся на соглашении сторон, а сама защита прав в третейском суде как вид судебной защиты, поскольку ст. 40 воспринимается как ущемляющая право на судебную защиту. Третейское разбирательство воспринимается как неполноценная копия судебного процесса. Иначе чем объяснить игнорирование госсудами положений регламентов третейских судов и утверждения что регламент третейского суда должен соответствовать ГПК РФ, т.к. последний выше по юридической силе. Из приведенных примеров видно, что за громкими лозунгами о необходимости поддержки альтернативных методов разрешения споров стоит реальный саботаж и открытое противодействие третейским судам со стороны судов общей юрисдикции. Это только те позиции, которые выражены в документах, в личных беседах отношение к третейскому суду строится исходя из презумпции порочности его решений и деятельности. Как выразился один из судей «если стороны хотят избежать государственного суда, значит дело уже подозрительное». Если голос сторонников третейского суда арбитражные суды воспринимают вполне адекватно, а расхождение позиций сводится к различным научным взглядам, то аргументы общих судов не могут претендовать на научную мысль, а являются жизненной позицией. Совершенно очевидно, что такая судебная практика вызвана или вопиющей юридической безграмотностью или прямым противодействием исполнению закона. Обиднее всего, что проведение такой линии находит поддержку на всех ступенях судебной системы судов общей юрисдикции. Юридическое сообщество в такой ситуации должно делать вид, что это обычное недоразумение, потому как подрывать авторитет судебной власти противоречит политкорректности. Да и как бороться когда откровенное беззаконие проводится высшим судебным органом нашей страны. Стоит признать, что в сталинские времена регулирование таких правовых недоразумений производилось государством гораздо более эффективно, чем в условиях демократии, когда нам остается только соглашаться с тем, что закон можно просто игнорировать. Боюсь, эта статья будет еще одним гласом вопиющего в пустыне и все ограничится похвалой моих коллег из третейских судов об актуальности поднятых вопросов. И все же хочется выслушать реакцию Верховного суда, который бы развенчал высказанные мною взгляды и определил свою позицию по изложенным вопросам. Конечно, можно просто отмахнуться от данной статьи, но надежду вселяет, что в Верховном суде есть судьи, имеющие адекватное представление о месте третейского суда. Иначе как объяснить вполне взвешенную позицию, изложенную в обзоре судебной практики за 4 квартал 2005г., многие постановления по международному коммерческому арбитражу? Или только в нашей стране третейское разбирательство будет ассоциироваться с девизом «оставь надежду всяк сюда входящий»? М.Э. Морозов Председатель Сибирского третейского суда г. Новосибирск
