Причины узбекского бунта - наркотики и клановость, а не
реклама
Причины узбекского бунта - наркотики и клановость, а не исламизм Александр Князев Профессор кафедры "Международная журналистика" и кафедры "Политология" КРСУ, лектор Академии ОБСЕ в Бишкеке 19 мая 2005 Можно сколь угодно бесконечно обвинять Ислама Каримова в создании авторитарного режима. Но было бы неверно отрицать тот факт, что благодаря именно такому режиму ему удалось удержать республику с начала 1990-х годов и на протяжении почти полутора десятков лет от гражданской войны, куда более жестокой, чем сегодняшние события в Андижане. События в Андижане заставляют обратить внимание на ряд превалирующих аспектов. Первый из них — регионально-клановый. Кланы в Узбекистане сформировались на основе территориальной общности происхождения в конце XIX — начале XX вв. В предвоенный период окончательно сформировалось деление узбеков на группы, соответствующие основным регионам: Ферганская долина, Ташкентский оазис, Самаркандская, Джизакская и Бухарская области, Кашкадарьинская и Сурхандарьинская области, Хорезмский оазис. В каждом из регионов сложился и свой тип политической элиты, объединенной в соответствующие кланы. Первой структурированной оппозиционной силой в Узбекистане, еще в начале 1990-х гг., было движение «Бирлик». Его опорой стала студенческая молодежь. Это были выходцы из сельской местности, объединенные в полукриминальные группировки именно по территориальному признаку: «Суркарш» — в Сурхандарьинской и Кашкадарьинской, и «ФАН» — в Ферганской, Андижанской и Наманганской областях. А осенью 1991 года на первых в Узбекистане президентских выборах Мухаммад Солих — лидер партии «Эрк» — набрал свои 12,4 процента голосов избирателей в основном за счет электората Хорезмской области, откуда он родом... Каждая из региональных элитных групп Узбекистана имеет отличные от других этнокультурные особенности. Дело в том, что процесс формирования узбекского этноса проходил в условиях отсутствия единой национальной государственности, будучи разделен между Кокандским и Хивинским ханствами и Бухарским эмиратом. Шло смешение целого ряда различных этносов (тюрок, арабов, персов, монголов, евреев и т.д.), заодно шла ассимиляция ряда локальных групп родственных узбекам народов (каракалпаков, казахов, киргизов, таджиков, туркмен, уйгуров), оказавшихся на территории компактного проживания формирующегося узбекского этноса. Иногда даже современных узбеков пытаются разделить на две основные группы: так называемых «чистых» узбеков, проживающих преимущественно в Ферганской долине, и «ассимилированных», живущих в основном в бассейнах рек Кашкадарьи, Сурхандарьи и нижней Амударьи. В силу региональных различий внутри узбекского этноса нет единства. Такое положение дел естественно отразилось на политической элите, внутри которой постоянно идет жесткое соперничество представителей разных регионов. В жестко централизованной системе власти региональные элиты чувствуют серьезное ущемление своих прав и интересов. Среди отдельных представителей местной элиты в Коканде, Бухаре, Самарканде и Каракалпакии наблюдаются сепаратистские настроения. И будучи отторгнутым элементом своего клана, политический деятель в Узбекистане не может рассчитывать на политическую карьеру. Это явление продолжает отражать специфику национальной самоидентификации, формирования узбекской нации, отражаясь, в том числе, и на процессах, происходящих в среде оппозиции. С самого начала пребывания на посту главы государства Ислам Каримов проводил линию на снижение влияния клановости на ситуацию в государстве и форсированное достижение этнического единства. Однако преодоление исторически обусловленной межрегиональной градации, особенно по отношению к элитам, оказалось делом непростым. Среди актуализировавшихся в постсоветское время традиционных качеств в центральноазиатских обществах особенно характерно усиление трайбалистских и клановых отношений, произошедшее в результате «регенерации» феодальнопатриархальных, а в Казахстане и Киргизии — родоплеменных, номадных отношений, особенно в сельских местностях. Эти отношения фактически легализованы во всех без исключения государствах Центральной Азии [См.: См.: Акишев А.П. Центральная Азия: новое средневековье? — Тамыр. — Алматы, 2000. — № 1 (2). — С. 13-23]. Связи или конфликты внутри клана или между кланами непосредственно затрагивают определенный слой людей, располагающих доступом к власти, материальным ценностям, собственности. Остальная масса населения вовлекается в клановые отношения вольно или невольно по мере необходимости. Принадлежность к клану позволяет рассчитывать на продвижение по службе, получение каких-либо благ, улучшение материального положения, решение собственных проблем. Ядро клана в городе составляет группа родственников по крови и браку, однокашников и личных друзей лидера, независимо от их родоплеменной принадлежности, а временами и даже национальности, объединенных продолжительной совместной деятельностью в определенном регионе (области). В Центральной Азии по своей сущности советская номенклатура во многом оставалась традиционной восточной элитой, сформированной по принципу родоплеменной или (и) региональной принадлежности. В этой среде всегда действовали вертикальные отношения «патронажа», существование и процветание подобных элит напрямую зависело от того, насколько близко они подобрались к ключевым позициям в системе распределения. Несмотря на пятнадцатилетний опыт преобразований, во всех центральноазиатских странах экономика во многом продолжает иметь распределительный характер. Мало изменился и характер клановых отношений. Лишь ленивый из политологов, обращавших внимание на центральноазиатский регион, в последние пятнадцать-двадцать лет не говорил о Ферганской долине. Ферганская долина представляет собой специфический в религиозном плане регион. Географически предопределенный сепаратизм, помноженный на объяснимую географическими причинами меньшую развитость социально-экономической инфраструктуры, определил особый характер политического развития, а заодно и динамики ислама, в этом регионе. Сложное отношение к выходцам из Ферганы в Ташкенте, например, нередко выражается в полупрезрительной, полуопасливой формуле: «Эти, из долины...». Путем распространения разнообразных информационных клише Фергане долго создавался имидж обиженной и обделенной. Возможно, это действительно так – если говорить о рядовых дехканах и иметь в виду катастрофическую демографическую ситуацию. Но в то же время, именно ферганскими региональными кланами контролируется, в частности, незаконный транзит наркотиков. Ферганская долина вообще является средоточием всей теневой экономики Узбекистана, где со времен СССР действует множество подпольных производств, нелегальных схем реализации неучтенной продукции, а самое главное — здесь сосредоточены важнейшие маршруты как незаконного оборота наркотиков, так и региональных преступных структур по торговле людьми. В статистике задержаний наркотиков Ферганская, Андижанская и Наманганская области, наряду с югом Узбекистана – Сурхандарьинской и Кашкадарьинской областями – фигурируют наиболее часто. Здесь речь уже идет о криминальном аспекте андижанских событий, в связи с которым обращает на себя внимание сценарий событий в Андижане: освобождение заключенных из местной тюрьмы, где отбывали заключение, прежде всего элементарные уголовники. Этот факт прямо говорит о серьезной криминальной составляющей событий. Очень высока вероятность того, что в Андижане кланово организованные криминальные группировки просто воспользовались объективно накопившимся социальным недовольством населения для достижения отнюдь не целей «достижения социальной справедливости». Исламский фактор, вопреки комментариям многих российских «телевизионных политологов», вряд ли играет приоритетную роль в нынешних событиях. Особенно надуманным выглядит «афганский след», иллюстрируемый архивной картинкой телевизионных программ. Тем не менее, полностью отрицать наличие исламского аспекта было бы, пожалуй, также неверно. Исламский ренессанс конца 1980-х и начала 1990-х гг. сопровождался в этом регионе бурным ростом интереса к политическому исламу. Внедрение советского образа жизни и чуждой системы организации общества, начиная с 1920-1930-х гг., протекали среди мусульманского населения среднеазиатских республик иным способом, нежели аналогичные процессы в европейской части СССР. Системно и социально закрытые традиционные узбекские, таджикские и туркменские общества плохо поддавались «советизации», они в латентных формах сохраняли существовавшие прежде внутренние системные связи. Мусульманская умма, потерпев поражение в открытом противостоянии с государственным воинствующим атеизмом, приспособилась к советской системе организации общества. Размывание и обессмысливание объединяющей советской идеологии в позднее советское время актуализировало частные этнокультурные и религиозные идентичности среднеазиатских народов, в результате чего все они оказались в идеологическом вакууме. Ислам просто по определению не мог не оказаться после распада СССР одним из главных идеологических ориентиров для Центральной Азии. Уже в начале 1980-х гг. в Ферганской долине увеличивается число нелегальных медресе, идет усиление их контактов с зарубежными мусульманскими организациями, прежде всего из Саудовской Аравии, при содействии которых происходит стремительная трансформация этих школ в самостоятельные религиозные центры радикального и политизированного толка. Усиливается влияние ханбалитского мазхаба, гораздо более радикального, нежели традиционный для региона мазхаб ал-Ханафийа. Особая динамика развития ислама в Ферганской долине уже в начале 1990-х гг. проявилась в деятельности радикальных движений и группировок «Адолат», «Одамийлик ва инсонпарварлик», «Ислом Лашкарлари», «Нур», «Товба» и других. Именно их участники, прошедшие школу гражданской войны в Таджикистане и подготовку в афганских и пакистанских лагерях, составили к концу 1990-х гг. ядро Исламского движения Узбекистана (ИДУ), ставшего широко известным после так называемых «баткенских событий» в Киргизии в 1999-2000 гг. Иную историю имеют акрамиты (известны также под названиями «Иймончилар», «Акрамийа», «Халифатчилар»). Основатель группы Акром Юлдашев, являясь членом одной из групп партии «Хизб ут-Тахрир», пришел к выводу, что методы работы этой организации, разработанные для арабских стран, непригодны в условиях Ферганской долины. В своей брошюре «Иймонга йул» («Путь к истинной вере») Юлдашев излагает 12 уроков собственного «пути». Функционирование общин акромидов было зафиксировано в Андижанской области, в Намангане, Коканде, а также в Оше [см. подробнее: Бабаджанов Б. Ферганская долина: источник или жертва исламского фундаментализма// Центральная Азия и Кавказ. – 1999. – № 4 (5). – С. 125-131]. С точки зрения основных доктрин, принципиальной разницы между «Акрамийа» и «Хизб ут-Тахрир» нет. «Хизб ут-Тахрир» изначально предпочитала хотя и полулегальную, но мирную пропаганду своих положений. Пропагандистская работа, дискуссии с оппонентами, распространение литературы остались приоритетными в деятельности партии, но отрицательный практический опыт постепенно вел к эволюции, так, догматическое обоснование получила идея о необходимости вооруженной борьбы: «…восстание против властелина запрещено, даже если он несправедлив. Но это не относится к ситуациям, когда он демонстрирует при правлении чистый куфр или совершенное неверие», — говорится в программе «Хизб ут-Тахрир». Тем не менее, специалистам пока неизвестно ни одного случая военной активности «Хизб ут-Тахрир». Другое дело — ИДУ. К настоящему времени большие группы боевиков ИДУ продолжают дислоцироваться в Пакистане, в их составе — выходцы из среднеазиатских республик, татары и башкиры, украинцы, кавказцы. Лидеры живут в городке Банну, это, например, первый заместитель Тохира Юлдашева и его же зять Дильшод Ходжиев, контролирующий финансовые вопросы. Деятельностью вооруженных формирований командует Мохаммад Айюб (настоящее имя — Улугбек Холиков), все они выходцы из Наманганской и других ферганских областей Узбекистана. В последние месяцы в рядах ИДУ возник «мухолифат» — внутренняя оппозиция Тохиру Юлдашеву. Под началом племянника Жумы Намангони Ильхома Ходжиева, известного как Абдурахмон-командон, был даже создан карательный орган по подавлению этой оппозиции. Главный принцип этого раскола — нежелание части боевиков воевать в Пакистане и Афганистане, желание вернуться к борьбе в Узбекистане. Ни одна из оппозиционных политических партий или организаций и иных в разной степени структурированных групп в странах постсоветской Центральной Азии не имела и не имеет главного атрибута настоящей оппозиции: научно обоснованной и четко сформулированной конструктивной программы объективной назревших в центральноазиатских обществах перемен. Общей чертой всех этих партий и иных оппозиционных сил является их социальный состав: группа старой элиты, чьи интересы вошли в противоречие с правящей элитой, опирающаяся на маргинальный социальный компонент и на регионально-клановый фактор. В той или иной степени все центральноазиатские оппозиционные группировки обладают различными комплексами, характерными для политических неофитов. Понятно, что в любом из государств бывшего СССР оппозиция могла появиться только на пепелище прежних государственных и гражданских институтов. Причем, как продукт неадекватного реагирования на сложную противоречивую действительность. В силу ряда причин, уже в первые годы независимости оппозиционные силы в Узбекистане приняли особый характер: откровенно религиозный (ИДУ, «Хизб ут-Тахрир», «Акрамийа» и другие), либо откровенно националистический (партии «Бирлик», «Эрк»). Для большинства представителей оппозиционной контрэлиты в странах Центральной Азии характерны апелляции к внешней, прежде всего, конечно, американской поддержке. В Узбекистане это «Общество прав человека Узбекистана» (ОПЧУ) возглавляемое Абдуманнобом Пулатовым, созданная буквально накануне трагедии в Андижане довольно большой группой оппозиционно настроенных деятелей коалиция «Серкуеш Узбекистоним» («Солнечная коалиция»). Целью «Солнечной коалиции» является «не организация массовых акций протеста или призыв к началу «цветной» революции, а объединение демократических сил страны для конструктивного диалога с властью о необходимости политических и экономических реформ, — заявила исполнительный секретарь незарегистрированной оппозиционной партии «Озод дехконлар» («Свободные крестьяне») Нигора Хидоятова. — Мы понимаем, что не все еще в нынешней ситуации зависит от воли народа и намерений оппозиции, но так же и от того, какую позицию займет власть, которая не может не понимать, что дальнейшее углубление экономического кризиса и социальных противоречий в стране неизбежно столкнет ее к революции». Правда, инициативная группа по созданию «Солнечной коалиции» состоит в основном из активистов партии «Озод дехконлар» или сочувствующих. О широкой поддержке даже в столице речи пока не идет. Отсутствие непосредственной работы с населением всегда было «ахиллесовой пятой» оппозиционеров Узбекистана, объясняя, в свою очередь, отсутствие внимания так называемого простого народа к лозунгам оппозиции. В последнее время среди лидеров узбекской оппозиции начал выделяться Абсамад Маллаев, один из новых руководителей партии «Эрк», явно стремящейся к альянсу с движением «Бирлик халк харакати» (новое название «Бирлика»). Пока что стремление этой партии представить себя в роли реальной оппозиции, с которой не могут не считаться власти, не реализуется. В любом случае, цивилизованная оппозиция Узбекистану нужна. Все опять же сводится к простому — есть ли что предложить нынешней оппозиции своему потенциальному электорату, той части правящей элиты, которая имеет амбиции самой устанавливать правила игры? События в Андижане дают отрицательный ответ на этот вопрос. Как и мартовские события в Киргизии, события в Андижане являются, по большому счету, результатом неудачной попытки правящих элит перестроить под себя глубоко клановую структуру общества в условиях господства теневой экономики. В Киргизии непоследовательность в действиях группы элиты, пришедшей к власти в результате государственного переворота, уже обнажила истинный характер событий, трансформировавшихся в заурядную рутинную смену персоналий внутри правящей группы и перераспределение внешних (кредиты) и внутренних (передел собственности) ресурсов. В Узбекистане, отягощенная социально-экономической и особой религиозной ситуацией, подобная попытка вылилась в кровавый бунт. В контексте широко распространенной теории о «неизбежности смены элит» в постсоветских государствах, можно, резюмируя, констатировать, что на нынешней стадии развития конструктивная оппозиция в странах Центральной Азии (за исключением, может быть, Казахстана), при ситуации, когда в стране правят кланы и группы, оказывается невозможна по определению. http://www.kreml.org/opinions/86990767
