В непроглядную ночь бежали уламры, обезумев от страданий и

В непроглядную ночь бежали уламры, обезумев от страданий и усталости; все их усилия
были тщетны перед постигшим их несчастьем: огонь был
мертв! Они поддерживали его в трех клетках. По обычаю племени четыре женщины и два
воина питали его день и ночь.
Даже в самые тяжелые времена поддерживали они в нем жизнь, охраняли его от
непогоды и наводнений, переносили его через реки и болота;
синеватый при свете дня и багровый ночью, он никогда не расставался с ними. Его
могучее лицо обращало в бегство львов, пещерного и серого
медведей, мамонта, тигра и леопарда. Его красные зубы защищали человека от обширного
страшного мира; все радости жили только около него! Он
извлекал из мяса вкусные запахи, делал твердыми концы рогатин, заставлял трескаться
камни, он подбадривал людей в дремучих лесах, в бесконечной
саванне, в глубине пещер. Это был отец, страж, спаситель; когда же он вырывался из
клетки и пожирал деревья, он становился более жестоким и
диким, чем мамонты.
И вот теперь он мертв! Враг разрушил две клетки; в третьей же, уцелевшей во время
бегства, огонь ослабевал, бледнел и постепенно
уменьшался. Он был так слаб, что не мог поедать даже болотные травы; он дрожал, как
больное животное, обратившись в небольшое насекомое
красноватого цвета, и каждое дуновение ветра грозило его погасить... потом он вовсе
исчез... Уламры бежали, осиротевшие, в осеннюю ночь. Звезд
не было. Тяжелое небо опускалось над тяжелыми водами; растения протягивали над
беглецами свои похолодевшие стебли, слышно было только, как
шуршат пресмыкающиеся. Мужчины, женщины, дети поглощались тьмою.
Прислушиваясь к голосам своих вожаков, они старались двигаться по сухой и
твердой земле, переходя вброд встречавшиеся ручьи и болота. Три поколения знали эту
тропу. На рассвете они подошли к саванне. Холодный свет
просачивался сквозь меловые слои облаков. На жирных, как горная смола, водах
кружился ветер. Как гнойники, раздувались водоросли, оцепеневшие
ящерицы лежали, свернувшись, среди кувшинок. На иссохшем дереве сидела цапля.
Наконец в рыжем тумане развернулась саванна с дрожащими от стужи
растениями. Люди воспрянули духом и, пройдя сквозь заросли камыша, очутились
наконец среди трав, на твердой почве. Но тут их лихорадочное
возбуждение сразу упало, люди ложились на землю, застывали в неподвижности;
женщины, более выносливые, чем мужчины, потеряв своих детей в
болотах, выли, как волчицы, те, что спасли своих малюток, поднимали их вверх, к
облакам. Когда рассвело, Фаум с помощью пальцев и веток
пересчитал свое племя. Каждая ветка соответствовала количеству пальцев на обеих руках.
Остались: четыре ветки воинов, более шести веток женщин,
около трех веток детей, несколько стариков.
Старый Гун сказал, что уцелели - один мужчина из пяти, одна женщина из трех и один
ребенок из целой ветви.
Уламры почувствовали всю огромность несчастья. Они поняли, что их потомству
угрожает гибель. Силы природы становились все более грозными.
Люди будут бродить по земле, жалкие и нагие.
Отчаяние овладело даже мужественным Фаумом. Он уже не полагался больше на свои
огромные руки. На его большом, заросшем жесткой щетиной
лице, в его желтых, как у леопарда, глазах была смертельная усталость; он рассматривал
свои раны, нанесенные копьем и дротиками врага, слизывая
языком кровь, сочившуюся из его раненого плеча.