Фрагмент курса "Стиховедение". Поэзия Древней Греции.
реклама
*** Фрагмент курса «Стиховедение и история поэзии». Продолжение рассказа - на занятиях. Поэзия Древней Греции 1. В Греции всё есть. О древних греках …И на самой заре мира, когда ночь выпустила солнце, юное и дикое, великое время греков открылось мне. И надежда этих людей, их смелость и мощь впервые на моем пути наполнили сердце радостью. Lacrimosa, Die Strasse der Zeit. Почему мы начинаем говорить об истории поэзии с Древней Греции? Или даже так – почему любую историю о чём-то мы начнём с Греции? Ответ прост – именно здесь родилась вся Западная цивилизация и ее культура (конечно же, Восточные страны – совсем иное дело). То, что греки не изобрели сами, они удачно заимствовали и адаптировали из более древних культур. Перед мудростью Древнего Египта греческие мудрецы испытывали особое благоговение, само имя этой страны служило верным доказательством в споре. Какими же были эти люди? Древнеримский врач Адамантий (нач. V века н.э.) описывает их внешность так: «В тех местностях, где эллинская раса сохранилась в чистом виде, население отличается довольно высоким ростом, широкими плечами, стройностью, крепким сложением; они блондины с белым цветом кожи и с устойчивым, хотя нежным румянцем, у них прямые крепко сложенные ноги с изящными ступнями, круглая средней величины голова на крепкой шее. ...Среди всех народов греки выделяются красотой своих глаз». Конечно же, далеко не все греки были настолько хороши собой. Знаменитый (своими качествами спорщика) философ Сократ, например, отличался довольно непривлекательной внешностью, что не мешало грекам признать в нем великого мудреца (несмотря на то, что они же его и казнили). Главная черта грека – огромное любопытство (греческая наука интересовалась множеством вещей, практическую пользу которым осознали лишь в последующие столетия). Современники рассказывали об огромной энергичности греков, врожденном духе соревнования. Их трудолюбие и готовность браться за любую работу заставили римского автора сатир Ювенала жаловаться на пронырливость греков времен упадка их культуры, которые наводнили Рим и оказались способными ко всем ремеслам. Древняя Греция – это время удивительной свободы, крайне редкое для всей истории западного человека. Грек мог заниматься, чем ему хотелось: войной, поэзией, наукой – а часто и всеми этими вещами сразу. Такую свободу, конечно же, обеспечивал труд рабов. Однако рабство вовсе не противоречило светлому мировоззрению эллина: некоторые люди, по общему мнению древних греков, просто созданы быть рабами. Историк Геродот: «С давних времен эллин отличается от варвара сообразительностью и отсутствием глупого легковерия». Греки, по словам французского философа Огюста Ренана, как истинные дети, какими они на самом деле и были, воспринимали жизнь гак радостно, что у них никогда не появилось мысли посылать богам проклятия, находить природу несправедливой и коварной по отношению к человеку. 1 2. Останься пеной, Афродита! Миф, поэзия и музыка Она еще не родилась, Она и музыка и слово, И потому всего живого Ненарушаемая связь. Спокойно дышат моря груди, Но, как безумный, светел день, И пены бледная сирень В черно-лазоревом сосуде. Да обретут мои уста Первоначальную немо́ту, Как кристаллическую ноту, Что от рождения чиста! Останься пеной, Афродита, И, слово, в музыку вернись, И, сердце, сердца устыдись, С первоосновой жизни слито! Осип Мандельштам. Silentium Это стихотворение Осипа Мандельштама, название которого переводится с латинского как «безмолвие», «тишина», обращается к Афродите, греческой богине любви и красоты, появившейся из пены волн. Ветер принес морскую раковину, на которой богиня укрылась, к острову Крит. Конечно же, именно любовь, олицетворяемая Афродитой, во все времена и была содержанием и музыки, и поэзии. По какой же «ненарушаемой связи» музыки и слова тоскует русский поэт? Дело в том, что отделить музыку от поэзии, а поэзию от мифа в древнегреческой культуре довольно непросто. Да и в последующие эпохи вплоть до нашего времени иногда трудно разобраться, где кончается музыкант и начинается поэт, где его стихи переходят в миф его жизни. Музыку и поэзию в греческой мифологии представляли боги-противоположности, Аполлон и Дионис. Бог красоты и света Аполлон, представлявший порядок и стройность, кажется нам идеальным воплощением древнего грека и их блистательных стихов – обладатель ясного и трезвого ума. Но всегда существовала и другая сторона – неистовый Дионис (также – Вакх, Бахус), покровитель виноделия – и вдохновленного им безумного веселья, плясок и оргий, вечно окруженный свитой веселых сатиров – лесных козлоногих божков, проводящих свое время в погоне за прекрасными нимфами (духами сил природы). Музыку, какой мы знаем ее сейчас, мы бы связали именно с Дионисом. Но в Древней Греции никому и в голову не пришло искать границу между музыкой и поэзией. Пение было просто-напросто единственным способом воспроизведения стихов. Отголосок этого времени мы сейчас можем найти в слове «лирика», произошедшем от названия инструмента – лиры – под аккомпанемент которой исполнялись стихи, которые мы сейчас зовем лирической поэзией (стоит упомянуть, что у этого инструмента существовали и другие разновидности – кифара и цетра). С недоверием греки относились к музыке инструментальной, не сопровождающейся текстом. Философ Платон, к примеру, считал, что она пригодна лишь для скорой, без запинки ходьбы и для изображения звериного крика: «Применение отдельно взятой игры на флейте и на кифаре заключает в себе нечто в высокой степени безвкусное и достойное лишь фокусника». Это же мнение отражает миф о создании авлоса – греческой двойной флейты. Создала ее Афина, богиня знаний, искусств и ремесел (а также богиня справедливой войны) из кости оленя. Сначала она не могла понять, что смешного находят другие богини в ее игре. И когда она в одиночестве села на берегу ручья и стала наигрывать мелодию, увидела в своем 2 отражении, как глупо она выглядит с надутыми щеками и напрягшимся лицом. И она отбросила авлос прочь, наложив на него проклятие. Нашел флейту сатир Марсий. Стоило ему поднести ее к губам, как она сама начинала наигрывать чудесные звуки. И настолько понравилась его игра фригийским жителям, что стали они уверять его, что даже сам Аполлон на своей лире не сыграл бы лучше. Марсий по глупости не стал им перечить. Это не могло не вызвать гнев Аполлона, и тот вызвал Марсия на состязание, победитель которого мог по своему усмотрению наказать побежденного. Марсий согласился; в качестве судей Аполлон пригласил муз. Состязание не выявило победителя, поскольку муз покорили оба инструмента. Тогда Аполлон воскликнул: «А ну, попробуй на своем инструменте сделать то же, что и я. Перевернем свои инструменты и будем играть и петь сразу»… …С проигравшего Марсия Аполлон содрал кожу и повесил ее в гроте у Келен во Фригии. Рассказывали, что она всегда начинала двигаться, словно танцевала, когда в грот долетали звуки флейты, и оставалась неподвижной, когда раздавались звуки лиры. 3. Рапсодия в стиле Гомера. Аэды и рапсоды Всем на обильной земле обитающим людям любезны, Всеми высоко честимы певцы; их сама научила Пению Муза; ей мило певцов благородное племя… Одиссей об аэде Демодоке; «Одиссея», песнь VIII, 479-582 Создателями и хранителями древнегреческого героического эпоса были странствующие певцы – аэды. Их наследие сохранилось в виде двух огромных поэм, известных под именем Гомеровского эпоса: «Илиады» и «Одиссеи». Что касается древнегреческой музыки, то от нее, к сожалению, остались лишь небольшие отрывки. О том, как она могла когда-то звучать, можно послушать на записях, сделанных музыкантами-реставраторами. (К примеру, Atrium Musicae de Madrid - Musique de la Grece Antique (1979); Ensemble De Organographia - Music of the Ancient Greeks (1997); Ensemble Melpomen - Ancient Greek Music (2005) Хотя знаки, позволяющие записать музыку, в Древней Греции уже существовали, аэд зачастую не утруждал себя записью мелодии, полагаясь на свою память. Искусство исполнителя эпических песен, прославляющих героев прошлого, предполагает немалую долю импровизации, запись которой – дело непростое (и чаще всего – ненужное). Именно такими певцамиимпровизаторами были аэды. Конечно же, отношение к импровизации у аэдов было совсем не таким, как наше. Для нас импровизация – создание произведения «на ходу» самим исполнителем. Аэды же считали, что музыкант, импровизируя, получает возможность говорить от лица самих муз или даже богов – открывает своеобразный «канал связи» с ними. Именно с такого установления связи с музой (или по-другому – с богиней) начинаются обе великие поэмы Гомера: Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына… («Илиада») Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который… («Одиссея») Древнегреческий певец обязан строго придерживаться сюжета песни, которую он поет, и которую пели до него многие поколения певцов. Он сохраняет в ней имена и географические названия. Но как будут переданы образы героев, какие подробности и детали будет при этом упомянуты, зависело только от таланта самого аэда, от его фантазии и поэтических пристрастий. 3 Минутку, а как быть с авторством? Получается, что сочинение и исполнение для аэдов одно и то же искусство? Тогда можем ли мы говорить, что аэд Гомер – автор «Илиады» и «Одиссеи»? И существовал ли вообще такой человек? Споры об этом ведутся очень давно. Для древних греков таких сомнений не было: и «Илиада», и «Одиссея» была для них связана с реальным человеком – Гомером, о котором, правда, грекам не было известно достоверно почти ничего, кроме легенд. Жил он, по современным данным, в VIII веке до н.э. Греки помнили его слепым вдохновенным старцем, но был ли он на самом деле слеп? Слепота – один из древних символов пророка: неспособный видеть зримое обычными людьми, пророк глядит в саму вечность. Эпические поэмы Гомера были записаны (а значит, приобрели более-менее устойчивую форму) в VI веке до н.э. при дворе афинского тирана Писистрата. Точное время их создания установить тоже нельзя: события Троянской войны произошли в XIII-XII веках до нашей эры, значит несколько веков аэды пели эти песни по всей Греции, постепенно изменяя и расширяя их. Ко времени записи Гомеровского эпоса на смену сочинителям-импровизаторам аэдам пришли рапсоды. Рапсод – уже исполнитель, а не сочинитель. Конечно, импровизировать рапсоды не перестали, но задача, которую они ставили перед собой, была уже другой – сохранить и упорядочить песни аэдов. Возможно, именно рапсодам мы обязаны настолько совершенной формой поэм Гомеровского эпоса. От их имени происходит музыкальный жанр рапсодии – произведение, построенное вокруг какой-либо известной мелодии, на тему которой импровизирует композитор (например, знаменитые «Рапсодия на тему Паганини» Сергея Рахманинова и «Рапсодия в стиле блюз» Джорджа Гершвина). Рапсодиями называются и песни «Илиады» и «Одиссеи». Аэды и рапсоды не оставили нам своих имен: большую часть эпических песен греки приписывали тому же Гомеру. Да и зачем певцу устных сказаний, и так известному своим слушателям, вплетать свое имя в текст героической песни? Если представить себе, что древнегреческий певец должен был держать в памяти всю огромную «Илиаду», всю бесконечную «Одиссею», становится как-то не по себе. Но им этого и не требовалось. Чтобы представить себе работу древнегреческого аэда, сравните два отрывка из «Илиады». Подготовка Париса к битве с Менелаем (XVI, 330): И сперва наложил он на белые ноги поножи Пышные, кои серебряной плотно смыкались наглезной; Перси кругом защищая, надел медяные латы, Брата Ликаона славный доспех, и ему соразмерный; Сверху на рамо набросил ремень и меч среброгвоздный С медяным клинком; и щит захватил, и огромный и крепкий; Шлем на могучую голову ярко блестящий надвинул С гривою конскою; гребень ужасный над ним волновался; Тяжкое поднял копье, но которое было споручно. Так и Атрид Менелай покрывался оружием, храбрый. А вот снаряжается в бой Патрокл, друг Ахиллеса (XVI, 130): Так произнес, — и Патрокл воружался блистающей медью. И сперва положил он на быстрые ноги поножи Пышные, кои серебряной плотно смыкались наглезной; После поспешно броню надевал на широкие перси, Звездчатый, вкруг испещренный доспех Эакида героя; Сверху набросил на рамо ремень и меч среброгвоздный, С медяным клинком; и щит перекинул огромный и крепкий; Шлем на главу удалую сияющий пышно надвинул, С конскою гривою; гребень ужасный над ним развевался. 4 Взял два крепкие дрота, какие споручнее были. Оба отрывка, казалось бы, дают исчерпывающе подробное описание экипировки воина. Только почему два героя собираются в бой настолько одинаково? Они, словно отражение в зеркале, повторяют друг друга. Дело в том, что эти подробности – вовсе не привычные нам художественные детали. Никакого отношения к героям поэмы они не имеют. Описание сборов в бой – одна из заготовок, поэтических формул. Это своеобразные стихотворные «блоки», «трафареты» для описания часто повторяющихся ситуаций. Умение вовремя воспользоваться ими во время исполнения песни – особое искусство. Такие формулы облегчали и запоминание песни, и импровизационное исполнение аэда. Таким образом, Гомеровский эпос едва ли сохранился перед нами в первозданном виде. В своем устном существовании он, скорее всего, представлял собой лишь сюжеты песен, а также множество приемов их воспроизведения в единое повествование. Песни «Илиады» и «Одиссеи» могли возникнуть в современном варианте лишь в момент их записи. 4. Гнев, богиня, воспой Ахиллеса! Сюжет и герои «Илиады» Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына, Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал: Многие души могучие славных героев низринул В мрачный Аид и самих распростер их в корысть плотоядным Птицам окрестным и псам (совершалася Зевсова воля), — С оного дня, как, воздвигшие спор, воспылали враждою Пастырь народов Атрид и герой Ахиллес благородный. Такими словами начинается «Илиада», безо всяких предисловий отправляя нас сразу к событиям последнего, десятого года Троянской войны. В стане греческих воинов, уже девять лет осаждающих Трою (она же Илион), вспыхивает ссора, в результате которой могучий Ахиллес со своим войском покидает лагерь ахейцев, во главе которых стоит царь Агамемнон из рода Атридов. История Троянской войны с ее многочисленными действующими лицами, мифическими и реальными мотивами была известна каждому греку, потому и слушателям «Илиады» не нужно было долго объяснять, кто на кого и зачем нападал. Нам же придется немного вернуться немного назад. По легенде, война вспыхнула из-за ссоры богинь Афродиты, Геры и Афины на пиру по случаю свадьбы Пелея и Фетиды. На этот пир были приглашены все боги, кроме Эриды, богини раздора. Конечно же, никто не хотел раздоров на столь светлом событии, но вышло совсем наоборот – Эрида, оскорбленная отсутствием приглашения, бросила пирующим золотое яблоко с надписью «Прекраснейшей». Чтобы решить, кому должен принадлежать этот титул, богини обратились к троянскому пастуху Парису (Александру). Афина пообещала ему военную славу, Гера – власть над странами Азии, Афродита – любовь прекраснейшей из смертных женщин. Александр выбрал Афродиту. С ее помощью он прельщает и увозит к себе в Трою жену ахейского царя Менелая, Елену Прекрасную. С этого момента и боги, и герои Древней Греции разделяются на два враждебных лагеря: ахейский и троянский. Итак, кто же сражался в этой войне? Стоит сделать небольшое пояснение: в переводах Гомера один и тот же герой может именоваться по-разному (например, один и тот же герой - Ахилл, Ахиллес, Пелид). Если Ахилл и Ахиллес – всего лишь греческий и латинский («ес» на конце) варианты «русификации» имени, то Пелид – «отчество» героя, имя по отцу (Ахилл – сын царя Пелея). 5 Герои-ахейцы: Ахилл (Ахиллес, Пелид). Главный герой «Илиады». Сын морской богини Фетиды и царя Пелея (их отношения – тоже довольно интересная история). В детстве Фетида окунала его в воды священной реки царства мертвых Стикс, чтобы сделать его бессмертным (держала она его за пятку – отсюда выражение «Ахиллесова пята» - единственное уязвимое место). Агамемнон, (Атрид). Царь Микен, во вренмя осады Трои стоял во главе ахейского войска. Над родом Атридов, чьим предком был еще коварный Тантал, висит проклятие: столетие за столетием они будут убивать друг друга в нелепых ссорах. Однако Агамемнону ничего не грозит до конца Троянской войны (лишь по возвращению домой он будет убит своей женой Клитемнестрой). Менелай, царь воинственной Спарты, младший брат Агамемнона. Именно его женой была похищенная Елена. Вместе с Одиссеем он безуспешно требовал выдать ее у стен Трои без объявления войны, но миром решить эту проблему не вышло. Патрокл (Менетид) – друг, родственник и постоянный спутник Ахиллеса. Хотя и был старше, уступал ему в силе, быстроте и знатности происхождения. Аякс (Эант, Теламонид) – двоюродный брат Ахиллеса, один из лучших греческих воинов, был самым высоким и статным из них. Прозван был Большим (или Великим), чтобы отличать его от другого участника Троянской войны – Малого Аякса. После гибели Ахиллеса будет участвовать в споре за его оружие. Из-за отказа впадет в безумие и заколет себя мечом. Нестор – царь Пилоса, советник Агамемнона, отличавшийся мудростью и красноречием. Несмотря на почтенный возраст, оставался смелым бойцом. Не стоит путать с летописцем. Одиссей (Улисс) – царь Итаки. Агамемнону стоило большого труда уговорить его присоединиться к ахейскому походу, оставив на Итаке жену Пенелопу. Имя его означает «свирепый», хотя в гомеровском эпосе ему соответствует постоянный эпитет «хитроумный». Именно Одиссею принадлежала идея построить троянского коня и тем самым положить конец десятилетней осаде, но вернуться домой ему предстояло намного позже остальных участников похода – его скитаниям и посвящена «Одиссея». В «Илиаде» же он лишь один из второстепенных персонажей. Конечно же, на стороне ахейцев воевали жаждущие отомстить богини Афина и Гера, а на море кораблям помогал могучий Посейдон. Доспехи Ахиллесу выковал сам Гефест. Герои-троянцы: Парис (Александр, Парид) – похититель Елены. Парис был потерянным сыном троянского царя Приама, выросшим среди пастухов. Он обладал необычайной красотой (Елена отправилась за ним вовсе не по принуждению). В прошлом счастливо жил на горе Иде с речной нифмой Эноной. Она так и не простила мужу измены, и когда Парис был смертельно ранен, отказалась излечить его. Позднее она раскаялась и покончила с собой. Парис обладал отвагой, но гомеровский эпос описывает его скорее трусом, чем героем. Гектор – сын Приама, военачальник троянцев. Был лучшим и храбрейшим из воинов, защищающих Трою. Его жена Андромаха стала символом женской любви и преданности. Приам – царь Трои, муж Гекубы. Уже стар, поэтому не принимает участия в сражениях. Ранее смог выжить после разграбления Трои Гераклом, который великодушно оставил ему трон. Кассандра – дочь Приама, обладавшая даром прорицательницы. Предсказала несчастья, которые принесет городу рождение Париса, отговаривала его от отплытия в Спарту, а когда в городе появилась Елена, предсказала гибель Трои. Предупреждала не вводить в город троянского коня. Троянцы же считали ее безумной и держали взаперти. После взятия города Агамемнон возьмет ее в плен, и по возвращению домой она будет убита Клитемнестрой заодно с мужем. У Гомера, однако, об этих событиях не говорится, а Кассандра изображена красивейшей из дочерей Приама. Эней – сын Афродиты. Участвовал в похищении Елены, но не собирался вступать в войну. Лишь когда Ахиллес разграбил его город Лирнесс и увел его стада, Эней присоединился к 6 троянцам. О его скитаниях после окончания войны римский поэт Вергилий написал поэму «Энеида». Кроме покровительницы Париса Афродиты, на стороне троянцев сражался бог Аполлон (так как ранее Ахиллес убил его сына Тенея), бог разрушительной войны Арес, богиня охоты Артемида. Повелитель Олимпа Зевс и властелин Царства Мертвых Аид сохраняли нейтралитет: им было выгоднее всех сокращение числа не в меру расплодившихся людей, под тяжестью которых страдала Земля. Что же стало причиной гнева Ахиллеса, рассказом о котором открывается «Илиада»? В руках у ахейцев была жрица Аполлона Хрисеида, которую Агамемнон не соглашался отдавать троянцам ни за какой выкуп. Узнав об этом, Аполлон обращает мор на греческое войско. Тогда Агамемнон все же соглашается выдать пленницу, но берет взамен любимую рабыню Ахиллеса Брисеиду. Разгневанный Ахиллес покидает ахейский стан. В надежде на мирный исход войны стороны выставляют друг против друга главных врагов: Менелая и Париса. Менелай ранит Париса, но Афродита волшебным образом уносит того с поля боя. Афина прерывает перемирие, и война продолжается. В бой вступают боги, и даже Арес и Афродита получают раны от рук ахейца Диомеда. Андромаха умоляет Гектора не выходить на бой, оставаясь за стенами города, но муж непреклонен: Твердо я ведаю сам, убеждаясь и мыслью и сердцем, Будет некогда день, и погибнет священная Троя, С нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама. 450 Но не столько меня сокрушает грядущее горе Трои, Приама родителя, матери дряхлой Гекубы, Горе тех братьев возлюбленных, юношей многих и храбрых, Кои полягут во прах под руками врагов разъяренных, Сколько твое, о супруга! тебя меднолатный ахеец, 455 Слезы лиющую, в плен повлечет и похитит свободу! И невольница, в Аргосе будешь ты ткать чужеземке, Воду носить от ключей Мессеиса или́ Гиперея, С ропотом горьким в душе; но заставит жестокая нужда! Льющую слезы тебя кто-нибудь там увидит и скажет: 460 Гектора это жена, превышавшего храбростью в битвах Всех конеборцев троян, как сражалися вкруг Илиона! Скажет — и в сердце твоем возбудит он новую горечь: Вспомнишь ты мужа, который тебя защитил бы от рабства! Но да погибну и буду засыпан я перстью земною 465 Прежде, чем плен твой увижу и жалобный вопль твой услышу! Гектор вызывает Ахиллеса на поединок, и вместо обиженного героя вызов принимает Большой Аякс. Два героя сражались весь день, но силы их были равны, и никто не смог одержать верх. Впечатленные силой друг друга, они обменялись дарами. Аякс подарил Гектору великолепный пояс (за который вскоре его бездыханное тело повлекут по земле за колесницей), а Гектор вручил Аяксу превосходный меч (которым он в будущем совершит самоубийство). Троянцы атакуют и чуть было не сжигают ахейские корабли, но на помощь приходит Патрокл, ушедший вместе с Ахиллесом из греческого войска. Сам Ахиллес не вступает в бой, но облачает Патрокла в свои доспехи. Патрокл побеждает в битве и оттесняет троянцев к городу, готовясь взять его. Однако сам бог Аполлон встает у него на пути. Гибель Патрокла Но Патрокл на троян, умышляющий грозное, грянул. 7 785 790 795 800 805 810 815 820 825 Трижды влетал он в средину их, бурному равный Арею, С криком ужасным; и трижды сражал девяти браноносцев. Но когда он, как демон, в четвертый раз устремился, Тут, о Патрокл, бытия твоего наступила кончина: Против тебя Аполлон по побоищу шествовал быстро, Страшен грозой. Не познал он бога, идущего в сонмах: Мраком великим одеянный, шествовал встречу бессмертный. Стал позади и ударил в хребет и широкие плечи Мощной рукой, — и стемнев, закружилися очи Патрокла. Шлем с головы Менетидовой сбил Аполлон дальновержец; Быстро по праху катясь, зазвучал под копытами коней Медяный шлем; осквернилися волосы пышного гребня Черною кровью и прахом. Прежде не сужено было Шлему сему знаменитому прахом земным оскверняться: Он на прекрасном челе, на главе богомужней героя, Он на Пелиде сиял, но Кронид соизволил, да Гектор Оным украсит главу: приближалась бо к Гектору гибель. Вся у Патрокла в руках раздробилась огромная пика, Тяжкая, крепкая, медью набитая; с плеч у героя Щит, до пят досягавший, с ремнем повалился на землю; Медные латы на нем разрешил Аполлон небожитель. Смута на душу нашла и на члены могучие томность; Стал он, как бы обаянный. Приближился с острою пикой С тыла его — и меж плеч поразил воеватель дарданский, Славный Эвфорб Панфоид, который блистал между сверстных Ног быстротой и метаньем копья, и искусством возницы; Он уже в юности двадцать бойцов сразил с колесниц их, Впервые выехав сам на конях, изучаться сраженьям. Он, о Патрокл, на тебя устремил оружие первый, Но не сразил; а исторгнув из язвы огромную пику, Вспять побежал и укрылся в толпе; не отважился явно Против Патрокла, уже безоружного, стать на сраженье. Он же, и бога ударом, и мужа копьем укрощенный, Вспять к мирмидонцам-друзьям отступал, избегающий смерти. Гектор, едва усмотрел Менетида, высокого духом, С боя идущего вспять, пораженного острою медью, Прянул к нему сквозь ряды и копьем, упредивши, ударил В пах под живот; глубоко во внутренность медь погрузилась; Пал Менетид и в уныние страшное ввергнул данаев. Словно как вепря могучего пламенный лев побеждает, Если на горной вершине сражаются, гордые оба, Возле ручья маловодного, жадные оба напиться; Вепря, уже задыхавшегось, силою лев побеждает, — Так Менетида героя, уже погубившего многих, Гектор великий копьем низложил и душу исторгнул. Гибель друга поразила Ахиллеса. Он мирится с Агамемноном, который, в свою очередь, возвращает ему Брисеиду, и готовится отомстить троянцам и, прежде всего, Гектору. Тот прощается с женой Андромахой и принимает вызов. Поединок двух героев оканчивается смертью троянца. В порыве гнева Ахиллес привязывает тело Гектора к колеснице и волочет его к своему лагерю, отказав в последней просьбе – позволить Трое выкупить его для погребения. 8 По велению Зевса Гермес проводит старца Приама под покровом темноты к шатру Ахиллеса. Старик падает в ноги убийце своего сына и умоляет его выдать тело своего сына: 490 Вспомни отца своего, Ахиллес, бессмертным подобный, Старца, такого ж, как я, на пороге старости скорбной! Может быть, в самый сей миг и его, окруживши, соседи Ратью теснят, и некому старца от горя избавить. Но, но крайней он мере, что жив ты, и зная и слыша, Сердце тобой веселит и вседневно льстится надеждой Милого сына узреть, возвратившегось в дом из-под Трои. Я же, несчастнейший смертный, сынов возрастил браноносных В Трое святой, и из них ни единого мне не осталось! Тронутый просьбами старика, Ахиллес соглашается обменять тело врага на равное по весу количество золота. Погребением Гектора завершается «Илиада». 5. С Гомером долго ты беседовал один. Русские переводы «Илиады» С Гомером долго ты беседовал один, Тебя мы долго ожидали, И светел ты сошел с таинственных вершин И вынес нам свои скрижали. А.С.Пушкин. Послание Гнедичу. Да-да, именно Николаю Ивановичу Гнедичу, современнику Пушкина, принадлежит самый известный и авторитетный перевод «Илиады» на русский язык. Перевод занял у него более двадцати лет. Выше я цитировал отрывки из него. Какова же история путешествия Гомера к нам? Сложность заключается в том, что древнегреческий язык, а значит, и сам принцип сложения стихов, в корне отличались от русского. Для древних греков долгота и краткость звука была важнейшим признаком (к примеру, сколько бы мы не растягивали звук о в слове дом, значение это слово не поменяет; для грека же это будет новое слово), от чего зависела стихотворная строчка. Стих разделялся на отрезки (стопы), по количеству времени, необходимого для их произнесения. За минимальную единицу времени (так называемую мору) был принят короткий гласный звук. Долгие гласные звучали уже две моры. Такая система стихосложения получила название метрической. Как адаптировать такую строку к условиям русского стиха, в котором важно не время от слога до слога, а само количество этих слогов и порядок ударных звуков? Нас интересует главный стихотворный размер этой системы, которым и написаны «Илиада» и «Одиссея» гекзаметр (от греческих корней «шесть» и «метр»), и его разновидность – дактилический гекзаметр (как и в привычном нам русском стихосложении, дактиль означает стопу из трех слогов с ударением на первом слоге). Как и положено дактилю, главный звук в стопе гекзаметра – первый, а после него может следовать либо еще один долгий, либо два кратких – в любом случае в стопе получается три моры. Из-за различающихся систем стихосложения первые переводы Гомера на русский язык выполнялись в прозе. Но, конечно же, читателей куда больше интересовал полноценный стихотворный перевод. Впервые небольшие отрывки были переведены ямбом еще Михаилом Васильевичем Ломоносовым: Пустила по земле заря червленну ризу: Тогда, созвав богов, Зевес-громодержитель На высочайший верх холмистого Олимпа Отверз уста свои; они прилежно внемлют: 9 Послушайте меня, все боги и богини, Когда вам объявлю, что в сердце я имею. (начало VIII песни «Илиады» в переводе М.В.Ломоносова) Полный же перевод впервые задумал сделать талантливый русский поэт XVIII века Ермил Иванович Костров. Он перевел первые шесть песен «Илиады», используя александрийский стих – пришедший из Франции стихотворный размер, которым чаще всего писали трагедии и сатиры: шестистопный ямб с парной рифмовкой (аабб), в которой обязательно чередовались женские и мужские рифмы. После третьей стопы в каждой строке чтец делал паузу, называемую цезурой. Звучала «Илиада» в переводе Кострова так: Готовым сущим в брань полкам племен различных, Под предводительством вождей своих обычных, Трояне, шумный вопль нося в устах, спешат, Подобны журавлям, что с радостью летят От бурных непогод, от стран снежистых, мразных И, полня воздух весь нестройством криков разных, Полуденных морей стремятся ко брегам, Пигмеям страх и смерть несуще, как врагам, На коих с высоты полет направя злобный, Разят, свергают их во мрак несчастных гробный. (начало III песни «Илиады» в переводе Е.И.Кострова) Этот перевод так и не был закончен, возможно, потому, что сам поэт понимал несоответствие торжественного гекзаметра куда более позднему александрийскому стиху, который, тем не менее, был знаком и привычен русскому читателю. Здесь появилась рифма, которая отсутствовала и у Гомера, и во всей греческой поэзии, что, конечно, должно было прийтись по нраву читателю XVIII века. Почему так важно, чтобы переводчик оставил рифмовку оригинала или ее отсутствие в покое? Рифмующиеся строки заставляют и поэта, и читателя связать их между собой по смыслу, сказать двумя строками то, что у Гомера содержится всего в одной. Поэтому каждая песня в переводе Кострова получилась намного длиннее и многословнее, чем в оригинале. Николай Иванович Гнедич задумал продолжить дело Ермила Кострова и начал с перевода седьмой песни тем же александрийским стихом. Но после трех лет работы поэт решает перевести поэму заново – создав русский аналог гекзаметра. Созданный им размер состоит из шести стоп с ударением на первой (шестистопный дактиль). Как и в греческом гекзаметре, первые три стопы отделялись от последующих цезурой. Работа над переводом «Илиады» заняла у Гнедича более пятнадцати лет, но получил восторженные отзывы современников, какими, например, были строки Пушкина, приведенные в качестве эпиграфа. «Наш Гнедич умел сохранить в своем переводе отражение красок и аромата подлинника», - писал Белинский. Несмотря на то, что «Илиада» Гнедича до сих пор считается канонической, упомяну еще две попытки перевода. Обе создавались с одинаковой целью – приблизить текст поэмы к современному читателю, сделать его проще для понимания. В 1896 году публикуется перевод «Илиады» Николая Максимовича Минского. По словам самого переводчика, несмотря на достоинства текста Гнедича, множество устаревшей лексики, изобилие пафоса и сложно выстроенных фраз привело к «обветшанию» этого перевода. Кроме того, Минский стремился к выравниванию стихотворного размера поэмы, так как у Гнедича дактиль часто заменялся хореем без видимой причины. Вот как звучит начало «Илиады» в новом варианте: Пой, о, богиня, про гнев Ахиллеса, Пелеева сына, Гибельный гнев, причинивший ахейцам страданья без счета, Ибо он в область Аида низринул могучие души 10 Многих и славных мужей, а самих на съедение бросил Птицам и псам кровожадным, — так воля свершалась Зевеса, С самого дня, как впервые взаимной враждой разделились Богоподобный Ахилл и властитель мужей Агамемнон. (начало I песни «Илиады» в переводе Н.М.Минского) Другая попытка нового перевода принадлежит русскому писателю XX века, нашему земляку Викентию Викентьевичу Вересаеву. Главным недостатком Гнедича он считает архаичность языка. А своего предшественника он характеризует так: «Перевод Минского написан современным русским языком, но чрезвычайно сер и совершенно не передает духа подлинника. Минскому более или менее удаются еще чисто описательные места, но где у Гомера огненный пафос или мягкая лирика, там Минский вял и прозаичен». Вот как начинается «Илиада» у Вересаева: Пой, богиня, про гнев Ахиллеса, Пелеева сына, Гнев проклятый, страданий без счета принесший ахейцам, Много сильных душ героев пославший к Аиду, Их же самих на съеденье отдавший добычею жадным Птицам окрестным и псам. Это делалось, волею Зевса, С самых тех пор, как впервые, поссорясь, расстались враждебно Сын Атрея, владыка мужей, и Пелид многосветлый. (начало I песни «Илиады» в переводе В.В.Вересаева) Сравнивая все три варианта, крупнейший историк литературы и переводчик Михаил Леонидович Гаспаров так писал о русской «Илиаде»: «Ее перевел в эпоху романтизма Гнедич, перевел раз и навсегда. Для человека, обладающего вкусом, не может быть сомнения, что перевод Гнедича неизмеримо больше дает понять и почувствовать Гомера, чем более поздние переводы Минского и Вересаева. Но перевод Гнедича труден, он не сгибается до читателя, а требует, чтобы читатель подтягивался до него; а это не всякому читателю по вкусу. <…> В этом и сказывается разница переводов русского Гомера: Минский переводил для неискушенного читателя надсоновской эпохи, Вересаев - для неискушенного читателя современной эпохи, а Гнедич - для искушенного читателя пушкинской эпохи. Общеизвестна истина: хорошие книги человек читает по нескольку раз в жизни и каждый раз, в соответствии с возрастом, находит в них что-то новое. К этому можно добавить: если эти книги переводные, то хотелось бы, чтобы он мог взять для перечитывания иной перевод и этот перевод помог бы ему найти в них что-то новое». 6. Да, были люди в наше время! Черты Гомеровского эпоса О, стонать тебе, земля родная, Прежние годины вспоминая И князей давно минувших лет! Из «Слова о полку Игореве» Из чего возникает эпос? Та история, которую старики рассказывают новому поколению, а те, повзрослев, пересказывают своим детям? Почему любое эпическое сказание обречено на сравнение с поэмами Гомера? Попробуем представить Гомера как собирательный образ авторов «Илиады» и назвать черты его стиля. Главная мысль, которая движет эпическим поэтом – время героев ушло, теперь остается лишь вспоминать о нем. Эта мысль волнует и неизвестного автора «Слова о полку Игореве», с тоской наблюдающего раздоры своего времени, и лермонтовского рассказчика из «Бородино», и даже героев Толкиена, постоянно вспоминающих неких славных героев 11 прошлого. Слушатели песен рапсодов, кем бы они ни были, представлялись ничтожными обывателями по сравнению с могучими детьми богов: Ахиллесом, Аяксом, Гектором. Из этого и исходили древнегреческие аэды, используя прием развернутого сравнения. Слушатель – вовсе не воин и не герой, а значит, и рассказывать о сражении ему нужно, сравнивая бой с более понятными вещами, к примеру, картинами природы: Вместе смешались победные крики и смертные стоны Воев губящих и гибнущих; кровью земля заструилась, Словно когда две реки наводненные, с гор низвергаясь, Обе в долину единую бурные воды сливают, Обе из шумных истоков бросаясь в пучинную пропасть; Шум их далеко пастырь с утеса нагорного слышит, — Так от сразившихся воинств и гром разлиялся и ужас. Пусть слушатель не видел сражения героев, зато шум реки при наводнении ему хорошо знаком. Главная и самая необычная для современного читателя черта поэмы Гомера – прямое и последовательное изложение сюжета, не знающее ни ответвлений, ни одновременных событий. Картины поэмы сменяют друг друга, события вытекают одно из другого; мы всегда видим передний план, потому что других планов для Гомера не существует. Отсюда и непривычно ровный тон повествования: для Гомера нет более и менее значимых деталей и сцен, так как каждое описание и каждый диалог составляют сюжет поэмы. В чем же тогда состоит динамика поэмы? Развитие событий «Илиады» часто замедляется, когда Гомер останавливает ход событий, чтобы внимательно разглядеть какой-то эпизод, какую-то деталь. Затем действие возобновляется – до следующей остановки. Так, в восемнадцатой песне Гефест выковывает Ахиллесу щит, знаменитое подробнейшее описание надолго останавливает ход поэмы. Вот лишь краткие отрывки: 480 485 490 495 И вначале работал он щит и огромный и крепкий, Весь украшая изящно; кругом его вывел он обод Белый, блестящий, тройной; и приделал ремень серебристый. Щит из пяти составил листов и на круге обширном Множество дивного бог по замыслам творческим сделал. Там представил он землю, представил и небо, и море, Солнце, в пути неистомное, полный серебряный месяц, Все прекрасные звезды, какими венчается небо… <…> Там же два града представил он ясноречивых народов: В первом, прекрасно устроенном, браки и пиршества зрелись. Там невест из чертогов, светильников ярких при блеске, Брачных песней при кликах, по стогнам градским провожают. Юноши хорами в плясках кружатся; меж них раздаются Лир и свирелей веселые звуки; почтенные жены Смотрят на них и дивуются, стоя на крыльцах воротных. <…> Город другой облежали две сильные рати народов, Страшно сверкая оружием. Рати двояко грозили: Или разрушить, иль граждане с ними должны разделиться Всеми богатствами, сколько цветущий их град заключает. Те не склонялись еще и готовились к тайной засаде. <…> 12 Точно так же влияет на динамику прием каталога – длительное перечисление имен и названий. Знаменитый пример такого перечисления можно отыскать во второй песне «Илиады» - список кораблей героев, участвовавших в осаде Трои. Ныне поведайте, Музы, живущие в сенях Олимпа: 485 Вы, божества, — вездесущи и знаете всё в поднебесной; Мы ничего не знаем, молву мы единую слышим: Вы мне поведайте, кто и вожди и владыки данаев; Всех же бойцов рядовых не могу ни назвать, ни исчислить, Если бы десять имел языков я и десять гортаней. 490 Если б имел неслабеющий голос и медные перси; Разве, небесные Музы, Кронида великого дщери, Вы бы напомнили всех, приходивших под Трою ахеян. Только вождей корабельных и все корабли я исчислю. После этого вступления следуют десятки стихов, содержанием которых являются имена, мало знакомые не только нам, но и, скорее всего, греческим слушателям гомеровских песен. Однако, если нам читать этот бесконечный список довольно тяжело, для древнего слушателя он представлял особое поэтическое наслаждение. Такой перечень имен, видимо, является древнейшим из поэтических приемов эпоса. К приемам, замедляющим сюжетное действие, относится и передача сражения через серию отдельных поединков. Рапсода не интересует, чем занимаются во время битвы обычные воины, его взгляд всегда обращен на поединки героев. Только они достойны поэтического описания, и только они решают исход битвы. Однако в описании битвы поэт не принимает чью-то сторону. Принижение роли троянца Гектора, скорее всего, можно считать поздней вольностью греческих рапсодов, симпатизирующих ахейцам. Для Гомера война существует вне моральных оценок, безо всяких «хорошо» или «плохо». Храбрость – главная и единственная доблесть гомеровского героя. И в заключение разговора об «Илиаде» - еще немного Осипа Мандельштама, стихотворное впечатление от этой великой поэмы. *** Бессонница. Гомер. Тугие паруса. Я список кораблей прочел до середины: Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный, Что над Элладою когда-то поднялся. Как журавлиный клин в чужие рубежи,На головах царей божественная пена,Куда плывете вы? Когда бы не Елена, Что Троя вам одна, ахейские мужи? И море, и Гомер - всё движется любовью. Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит, И море черное, витийствуя, шумит И с тяжким грохотом подходит к изголовью. *** Продолжение рассказа ожидает вас на занятиях по стиховедению и истории поэзии. 13
