В. Хализев, О. Майорова, Лесковская концепция

25. Генезис и поэтика «цикла о праведниках» Н.С.Лескова:
«Очарованный странник», «Несмертельный Голован» и др. произведения
«Однодум»,
Источник: В. Хализев, О. Майорова, Лесковская концепция праведничества
1.
Герои праведнического склада встречаются как в самых первых, так и в самых поздних работах
Лескова, иногда это периферийные персонажи (Сила Крылушкин в «Житии одной бабы», ряд
персонажей «Мелочей архиерейской жизни» и «Заметок неизвестного»), но, в общем, это сквозной
образ всего его творчества; нередко они помещены в экзотическую обстановку и облачены в
необычные одежды («Скоморох Памфалон» и «Гора»), но это не мешает нам почувствовать их
родство с центральными персонажами лесковского творчества: Несмертельным Голованом,
однодумом Рыжовым, Иваном северьянычем Флягиным, протопопом Туберозовым и княгиней
Протозановой. В центре статьи – созданный в 1870-е годы цикл рассказов о праведниках, а
также хроники «Соборяне» и «Захудалый род», где эта тема разработана наиболее полно.
Лесков стоял в стороне от организационно оформленных течений русской мысли и не
проповедовал ни одной «готовой» идеологической доктрины. Однако, в герои он выбирал маргиналов
(см. Беллкин конспект!). В письме к Аксакову Лесков писал: «Может быть, напишу Вам «праведника»
из острожных смотрителей, между коими чаще встречаются звери». «Живые и привлекательные
личности» искались им «в сферах самых обыкновенных»; большинство его праведников – не знать и
не чернь, а служилые люди, зависимые, которым правоту соблюсти труднее.
Опорное миросозерцательное начало для Лескова – идея деятельного и самоотверженного добра.
«Жизнь состоит в борьбе добра со злом, и проклятие лежит над всякой неподвижностью». Сугубо
практическая нравственность: Марфу он предпочитает Марии, прямо интерпретируя евангельский
сюжет (это некая неоконченная повесть Лескова, названье не приведено, но в любом случае Марфу и
Марию стоит взять на вооружение как главную метафору при ответе!). Незаметная деятельность
обыкновенного человека: даже в романе «Некуда», где врачебная практика Розанова
противопоставлена глобальным планам его оппонентов. Добродетели праведника – понимание
«самых простых обязательств» и житейский здравый смысл простолюдина.
Праведники Лескова не выступают как идеологи. Но Вигура говорит: «мне всего дороже –
это моя воля, возможность жить по одному завету, а не по нескольким, не спорить, не подделываться
и никому ничего не доказывать». Идея справедливого порядка у праведников включает как
христианские законы, так и сословные границы, этикет, власти, народные устои и т.п. – отклонение
грозит хаосом. Поэтому нравственная ориентация героев имеет социально-гражданский характер, и
свят труд людей, «исполняющих положения гражданского порядка». Верность России: Туберозов
(«Соборяне») призывает «быть в ладу со своей старой сказкой», говорит, что нельзя жить без идеала
и без почтения к деяниям предков, потомки должны беречь и умножать их славу. Сам Лесков видел
уязвимость «честных нигилистов» в том, что они «не взяли в напутствие ни одного
доброго совета». То есть почвенник он. Праведники об этом не рассуждают, но привержены
национальному укладу: вспомним Ивана Северьяныча («Очарованный странник») в татарском плену!
Образы праведиков близки традициям древнерусской литературы. Реальность часто противоречит
идеальному миропорядку, поэтому праведники проявляют в реальности черты должного. Праведник
свободен от царящих вокруг мнений, независим. «Я из-под неволи не проповедник» - говорит
Савелий Туберозов. Горький писал, что лесковским праведникам некогда подумать о
собственном спасении – они заняты спасением и утешением ближних. Главный
побудительный мотив – жалость (это слово вообще много имеет значений у Лескова, Флягин и
татарскую жену свою «жалел»): Флягин идет в солдаты за другого, пожалев родителей рекрута. Я же
предлагаю толковать «спасение» еще буквальноправеднически и вспомнить, как Иван Северьяныч
убил Грушеньку по ее просьбе: иначе бы она наложила на себя руки, а так он еще может праведной
жизнью замолить свой грех. Это и образчик пресловутого житейского здравого смысла. «Однодум»,
«Пигмей», «Павлин» и т.п. – герои тоже лишены эгоизма, «евангельская беззаботливость о себе».
Княгиня Протозанова учила своих детей «с достоинством жить в счастье и в несчастье» - тут еще я,
лично, упомянула бы тему фатализма лесковских героев, граничащего с пофигизмом. Интрига и
авантюра характризуют отрицательных персонажей, а хорошие – простодушны. Жизнь иногда
заставляет их использовать интригу как средство достижения высоких целей: Туберозов: «Хочу
интригой учредить у себя общество трезвости. Что делать, за неволю и патеру Игнатию Лойоле
следовать станешь, когда прямою дорогой ходу нет». Ради того, чтобы неверная жена была счастлива
с другим, Павлин инсценирует собственную смерть и живет под чужим именем. В «Запечатленном
ангеле» староверам удается спасти икону от уничтожения путем ухищрений, которые сами
откровенно называют воровством. В этих случая авантюрное поведение функционально
перевернуто: служит не к собственной выгоде праведника, а для его самопожертвования!
1
Праведники далее сравниваются с заволжскими старцами-нестяжателями XV века, из них самая
яркая фигура – Нил Сорский, поборник незаметного и тихого «умного делания»: Лесков собирался
писать о нем. Но яркая отличительная черта лесковского праведничества от русского подвижничества
XIV-XV вв. заключается в том, что второму сопутствовали уединение от людей, созерцательное
погружение в молитву и борьба с собственной греховностью, а лесковские ребята не из таких.
Лесков осудил сосредоточение на собственном нравственном совершенстве в образе Ермия
(«Скоморох Памфалон»), прославившегося святостью вдали от людей и устыдившегося, при встрече
со скоморохом, что «залюбовался собой». Героиня «Юдоли» не видит в пользы в созерцании
собственного пупа подобно «чудакам в Индии». Не возиться в прошлом, а встать да отряхнуться и
идти доброй дорогой. Пример такого поведения являет нам мой любимый Иван Северьяныч, которому
каждое его мокрое дело как с гуся вода. Т.е. аскеза и бегство от мира противопоставлены
лесковской концепции! Лесковские герои свободны от рефлексии. Собственно, я думаю, что сказ
(см. Беллкин блестящий конспект!) и рефлексия – две вещи несовместные.
Истоки лесковской темы праведничества: поздний Гоголь: во втором томе «МД» много
говорится о том, что каждый должен быть верен нравственным принципам, находясь на своем месте.
Идея своего места (см. выше о миропорядке) иллюстрируется, конечно же, Иваном Северьянычем,
который должен был попасть в монастырь – и попал, а если бы сразу пошел, то избежал бы греха и
мытарств: "Мне надо было бы этим случаем воспользоваться да тогда же, как монах советовал, в
монастырь проситься; а я, сам не знаю зачем, себе гармонию выпросил, и тем первое самое
призвание опроверг, и оттого пошел от одной стражбы к другой".
Скрытая полемика с современниками: в «Интересных мужчинах» герой утверждает, что
интересные личности находятся «гораздо пониже» тех сфер, где обитают «Люди отличных
дарований»: «Вот эти-то средние люди, по-моему, еще чуднее, чем те, которые подходили к типу
лермонтовских героев, в которых в самом деле ведь нельзя же было не влюбиться». В «Очарованном
страннике» повторена психологическая коллизия «Героя нашего времени»: любовь князя и Груши,
как отмечено в комментарии к повести, «проходит те же стадии, что и пылкое, но недолгое увлечение
Печорина Бэлой». Но князь несимпатичен и оттеснен на задний план кем? – Любимым Иваном
Северьянычем, «не затронутым проблемами века».
Несомненна близость Лескова автору «Записок Охотника». Тургеневский Чертопханов (ктонибудь слышал о таком?!) родственен Рыжову, Флягину и КО. Но в то же время и тургеневскому
герою наш праведник противопоставлен! Шерамур из одноименного лесковского рассказа
сравнивается автором в теле текста с Рудиным: только туршеневский герой имеет «вид, содержание и
нравственный облик», а лесковский – «что-то цыганами оброненное: какая-то затерть». Но мы-то
знаем, что хотел сказать поэт!
Герои Тургенева (из «Дворянского гнезда») упоминаются в «Несмертельном Головане»: автор как
бы отмежевывается от них, его интересуют совсем другие люди, поскольку бескорыстие и
самоотверженность праведника несовместимы с чувством собственной избранности и
духовной привилегированности, свойственным сами знаете кому, кому, кому и кому. Слова из
«Отцов и детей» о «Бездне базаровского самолюбия». Не пересмотр ценностей, а поиск жизни в
недрах традиционных сословных отношений и уклада. Близок в этом Островскому, Некрасову с его
интересом к странничеству, Мельникову-Печерскому, как бытописателю старообрядчества.
2.
Праведники часто непоняты своим окружением и в конфликте с ним: в честности
Однодума, не принимающего «даров», жители Солигалича усматривают «неправославие» и «новость
масонскую». Всякое несогласное мнение считается за дерзость. «Заметки неизвестного» (1884): об
архимандрите, который пожелал выйти из монастыря «в мир простым человеком», почувствовав
«жалость сердца» к равным ему людям. Так вот: он плохо кончил. Скитался и умер «один в нощи».
Обличение подлостей служителей церкви – цель Лескова. Т.е. праведники иногда церкви и
противопоставлены. Они обречены на забвение: собственное имя Левши утрачено для потомства. Вы,
мол, тут героем времени занимаетесь, ан слона и не приметили. В сожалениях о безвестности
праведников русских Лесков близок первому русскому ЖЖ-юзеру Достоевскому с его «Дневником
писателя», где тот отмечал огромную культуротворческую и общественную значимость бедных и
безвестных страдальцев за правду. Настороженно относился к культу образованности в
западноевропейском духе, но и шовинистические умонастроения отвергал. Чужда ему и
враждебна и неприязнь к людям нехристианских верований (Ой ли? Мой любимый Иван
Северьяныч запорол Савакирея на своеобычливой дуэли и не поперхнулся: ведь тот некрещеный).
Пример – отец Кириак («На краю света»)4 кстати о нем автор вспоминает призыв Кирилла Туровского
молиться не только за своих, но и за иноверцев. «Сказание о Федоре-христианине и о друге его
Абраме-жидовине» прекрасно уже своим названием. Туберозов: «Читал книгу об обличении раскола.
2
Все в ней есть, да одного нет, что раскольники блюдут свое заблуждение, а мы своим правым путем
небрежем; а сие, мню, яко важнейшее». Шестидесятники виноваты недостатком
самообличения. Праведники лесковские, в отличие от последнего, не лишены узости, и вообще не
иконы. Наивны и предубеждены. Однодум Рыжов – мелкотравчатый герой. Однодумство – и есть их
типичная черта. Очарованный странник м.л.И.С. очарован в смысле бесовского колдовства (я этого не
нахожу). Жестокость Флягина – не со зла, а так ему на роду написано.
Лесков называет своих героев «антиками» и «оригиналами». Тут еще можно сказать об
анекдотичности у Лескова. Жизнь героев пестрит «казусами», «курьезами», «трагикомическими
обстоятельствами» и «неожиданными происшествиями», которые вертят героями. Это связано с тем,
что интриги и рассудочные планы бессмысленны: героями управляет предопределение: «будешь
погибать и никогда не погибнешь». Тут бы еще вспомнить конспект Беллы, в котором освещена
проблема занимательности у Лескова. Комическая ситуация как средство познания действительности.
Пестрота жизни. «Анекдотический запас» ее: анекдоты как главное средство обрисовки героя. Типа,
история с тростями в «Соборянах». Идейная борьба Ахиллы Десницына и Варнавы Препотенского,
которые таскают друг у друга скелет. Фарсовые эффекты. Порой анекдотцы жутковаты: в молодости
Ахилла возвращался с братом домой, подрались с солдатом из-за куста малины, и «братца Финогешу
убили».
Агеографическая тональность, сиречь житийные черты у Лескова – в Однодуме (рассказ о
рождении, родителях. Самовоспитании и чтении Библии), «Очарованном страннике» (сын «моленый»
и «обещанный»). Далее действие строится анекдотически – на «курьезах» - потому что бесхитроснопростая, ровная жизнь его героев (Плодомасова, Протозанова, Туберозов) не дает материала для
привычного романного построения.
«Анекдотический материал» - не выстроенный в фабульные ряды, а нагроможденный,
хаотический – как бы первооснова произведений. За это его упрекали, в частности Достоевский.
3