«Дожить до премьеры»: открываем новую страницу?

«Дожить до премьеры»: открываем новую страницу?
12-10-2012 | Татьяна Артимович
Спектакль по пьесе Николая Рудковского «Дожить до премьеры» минская театральная
публика ждала с нетерпением. Уже само название и те споры, которые за короткое время
возникли вокруг пьесы, как будто говорили о том, что если эта премьера случится, можно
будет говорить о каком-то новом для беларусского театра этапе. 22 сентября на сцене
Республиканского театра беларусской драматургии долгожданная премьера случилась, и,
возможно, это станет одним из самых значимых событий минской театральной осени.
Дело не только в самой постановке – ее качестве или новаторстве. Хотя это тот редкий для
сегодняшнего беларусского театра случай, когда сложилось всё: хороший материал,
«аккуратная» его интерпретация и профессионализм режиссера (Павел Харланчук),
слаженный актерский ансамбль (Александр Марченко, Людмила Сидоркевич/Вероника
Буслаева, Ольга Скворцова, Мария Петрович/Белла Шнипер, Максим Брагинец),
оригинальное, точно работающее на идею спектакля художественное оформление
(художник – Андрей Меренков, костюмы – Алена Игруша). Впервые за долгое время в
беларусском государственном театре не только условно пошли на риск, взяв в репертуар
«неоднозначный», вызвавший столько споров материал. Возможно, в нашем пространстве
это первый спектакль о восприятии Великой Отечественной войны, разрушающий
существующие стереотипы и предлагающий новый взгляд на неприкосновенные для
«вольных» интерпретаций события нашей истории.
С самого начала судьба пьесы складывалась неоднозначно. Написанная в 2009 году, она
сразу же была представлена в рамках онлайн-проекта фестиваля «Панорама» в Минске.
Павел Харланчук сделал несколько сцен, которые прозвучали настолько убедительно, что,
казалось, эта пьеса моментально попадет в репертуар одного из минских театров. Но этого
не случилось. Из других театров предложений не поступило. А Валерий Анисенко, на тот
момент руководитель РТБД, театра, в котором по сюжету пьесы и готовится премьера,
промолчал: уж слишком рискованным казался материал.
Провокационность пьесы подтвердилась и ее судьбой в российском театральном
пространстве.
Журнал «Современная драматургия» опубликовал пьесу уже в первом номере 2010 года, а
в мае, к 65-летию Победы, пьеса получила Всероссийский приз «Факел памяти» и вторую
премию (первую не присуждали) Международного конкурса «Баденвайлер». Но на
осенних «читках» пьес-лауреатов премии, которые состоялись в Театральном центре на
Страстном в Москве, Союз театральных деятелей России запретил чтение этой пьесы
(приз, тем не менее, она получила). Возможно, предполагает сам драматург, «чиновницам
не понравилось авторское отношение к войне». (Более подробно, в блоге Николая
Рудковского).
В 2010 году стараниями руководителя Центра беларусской драматургии Александра
Марченко пьеса попадает на Ереванский фестиваль «Реабилитация настоящего», где
после многочисленных положительных и восхищенных отзывов со стороны критиков
Валерий Анисенко решается пригласить Павла Харланчука на постановку этой пьесы в
РТБД. Пока в Минске идет репетиционный процесс, «Дожить до премьеры» появляется в
России. Сначала в театре-студии «Перемена» в Уссурийске, затем в Русском театре Уфы,
в апреле 2012 года премьера состоялась в Томском драматическом театре и вскоре – в
театре-студии «Кукушкино гнездо» в Новороссийске. (Интересно, что «рискнуть» с этим
материалом не побоялись именно региональные театры, руководители которых оказались
смелее своих коллег в Москве или Петербурге). И, наконец, Минск. Драматург и те, кто
знали о грядущей премьере, выдохнули: дожили!
Сюжет пьесы как будто достаточно прост: в театре готовят к постановке очередную пьесу
о войне. Вера, актриса этого театра, вместе со своей подругой Катей для того, чтобы понастоящему понять («по Станиславскому») то, что чувствовали партизанки во время
войны, решается на исследование-эксперимент. Дома, на улице, в различных
общественных местах она пытается полностью воссоздать (через свое воображение и
отношение) реальности войны: голод, проблему с электричеством и связью, страх ночных
налетов и т.д. Любящий муж терпит ее выходки: потерпеть нужно только до премьеры,
которая случится через месяц. Но чем больше Вера экспериментирует, тем более ей
становится очевидна невозможность по-настоящему поверить в войну, а значит, честно
сыграть роль партизанки.
Причину неудачи Вера, в первую очередь, связывает со своей нечувствительностью, и
потому старается по максимуму перенести свою «игру» в жизнь: меняет дорогие костюмы
и запонки своего мужа на хлеб, устраивает «партизанские» вылазки в магазин, пронося
тушенку мимо кассы, как будто бомбу мимо немцев, обливает себя холодной водой,
чтобы понять, что чувствовала Зоя Космодемьянская, когда ее холодом пытали фашисты.
Публика хохочет: ситуации смешны, а диалоги абсурдны.
Вера. Придумай хоть что-нибудь, чтобы оправдать свой партизанский образ.
Катя. Придумай? Это я не придумала? Вот вчера я, типа, в танке горела.
Вера. Это в солярии?
Катя. Да!
Вера. А как партизанка оказалась одна в танке?
Катя. Ну… Ну… Да не одна! Попросила подвезти.
Вера. Кого?
Катя. Немцев. Они как раз за город ехали. Прокатились пару километров, я и подорвала
всех. Еле живая осталась.
За иронией и как будто цинизмом отдельных ситуаций (например, когда муж Веры
говорит, что плевал он на немцев и партизан, экономический кризис страшнее)
обнажается правда отношения к той войне, которая сегодня превратилась в
мумифицированный экспонат в музее, вызывая у посетителей скорее любопытство
натуралиста, нежели живую эмоцию.
Драматург доводит ситуацию до крайности, когда упрямый отказ Веры взглянуть правде в
глаза – невозможно и не нужно сегодня пытаться прожить ужасы той войны – чуть не
приводит к разрыву семейных отношений. Сначала муж не выдерживает и уходит от нее,
но возвращается, потому что она – главное в его жизни. Но Вера, чтобы победить с ее
точки зрения равнодушие и нечувствительность мужа, предварительно связав его, спит с
другим мужчиной на его глазах. («Что ты не сможешь пережить?» – «Твою измену»).
Трагически чуть было не заканчивается и история Кати, которая, натурально вжившись в
образ партизанки, на выпивающей в парке, циничной гопоте пытается опробовать
«коктейль Молотова». У автора в пьесе взрыв как будто происходит, и в финале Катя
приходит в больницу на перевязку обожженных рук. Но режиссер ужесточает ситуацию,
намекая на то, что «коктейль» все-таки не сработал, и сама партизанка Катя была цинично
«опробована» гопотой. И это более реально, и это сегодняшняя война.
В жизни, скорее всего, эта история так и закончилась бы. Но Рудковский пишет комедию,
в которой должен быть хэппи энд. Все герои спектакля остаются живы, удачно
разрешаются их личные проблемы (у продавщицы выздоравливает мама, Катя влюбляется
в доктора). А Вера понимает, что прав ее супруг, который на протяжении всего спектакля
пытался ей сказать о войне, которая здесь и сейчас, которая по-своему страшная и в
которой есть за что сражаться и чем жертвовать.
Кто сказал, что страх современного человека потерять работу, лишиться уверенности в
завтрашнем дне, наконец, быть оставленным любимым человеком – что этот страх менее
глубокий и сильный, чем страх попасть под бомбежку или быть схваченным немцами?
Кто может уверенно сказать, что заработать на путевку где-нибудь на берегу моря для
среднестатистического человека сегодня и получить полбуханки хлеба в паек тогда
вызывает не одну и ту же эмоцию радости? И разве подвыпившая гопота вечером на
районе не такой же страшный враг, как немецкие полицаи?
Именно этот посыл, который звучит сначала тихо, а затем все громче и настойчивее,
адресуют драматург и режиссер как обывателям, так и чиновникам, которые, как будто
преследуя благие намерения «чтить и помнить прошлое», на самом деле превращают эту
память в пустую формальность и даже фарс. Как замечает одна из героинь пьесы,
продавщица в магазине, все меньше на салюте в честь 9 мая можно увидеть ветеранов и
все больше подростков, после которых остаются горы бутылок и мусора. Да и сама она на
вопрос Веры: «Для вас что-нибудь значит День Победы?» – отвечает, как ответило бы
большинство: «Это праздник для всех. … А лично для меня? Я же в магазине работаю. У
нас это обычный рабочий день, уменьшенный на час».
Это не равнодушие, цинизм или «неправильная трактовка событий». Об этом говорит,
возможно, одна из самых провокационных сцен спектакля, когда Вера с Катей, чтобы понастоящему испытать то, что чувствовали партизанки на допросах, идут к спортивному
инструктору, подрабатывающему на дому «обслуживанием» искателей острых телесных
ощущений. Затянутый в кожу Инструктор, «стегая» девушек все сильней и сильней,
пытается узнать у них, где они спрятали еврейских детей (идея Кати). Но девушки
оказываются настоящими стойкими партизанками, поэтому сломить их сопротивление
ему не удается. Он первым сдается, потому что «я не могу… У меня дедушка воевал, ну
не могу я! Мой дед же воевал, я сам в детстве по немцам стрелял… Я не возьму ваши
грязные деньги… Фашистки!»
То есть «фашистами» сегодня оказываются те, кто пытается, искренне или преследуя
какие-то свои цели, эксплуатировать эту тему. Помнить нужно, но сочувствовать по
заученному едва ли возможно. Да и радоваться в первую очередь способны те, кто тогда
стойко держались, думая о мирном небе для своих детей. И действительно, словами Кати,
зачем ставить эти пьесы о войне? «Нет, чтобы комедии про любовь или мелодрамы… А то
пьесы про войну меня так выматывают». Тем более, что небо не такое уж и мирное, посвоему война продолжается.
Лёша. Мы знаем о какой-то там войне только по фильмам и книжкам. Для меня она
абстрактна. А эти потери понятны. (Вера раздала всё их имущество людям на улице. –
Прим. автора). Поэтому они страшнее. А вы сволочи. Вы две сволочи. Что вы наделали? Я
нищий. Я из-за вас нищий. И ты теперь жалкая и нищая партизанка! Ты меня разорила,
всё сожгла…
Вера. Не всё. У тебя есть страна, здоровье, я. Значит, у тебя есть будущее.
Лёша. Какое у нас может быть будущее, если не будет одежды, денег, работы?
В этих репликах – не манифест современного потребителя, но смелость посмотреть
правде в глаза, не боясь показаться равнодушным и сытым. Да, семья, любимый человек,
то, что делает безопасной и стабильной жизнь для себя и любимых людей, – это ценности.
Потерять всё это равносильно взорванному снаряду, выбивающему землю из-под ног.
На все эти задачи очень точно работает художественное оформление спектакля.
Несколько рядов шинелей, которые то опускаются, то поднимаются, принимая различные
конфигурации, создавая для каждой сцены свое пространство (квартира, магазин,
тренажерный зал). И одновременно представая тем зловещим напоминанием о войне,
которое присутствует в нашей жизни, скорее, в виде навязчивого призрака, от которого
хочется побыстрее избавиться. Символичны и красные платья «партизанок», в которых
героини на сером, «пыльном» фоне выглядят трепещущими, дикими «бабочками» (образ,
прописанный Рудковским в пьесе).
В финале они снимают свои красные «формы», оставаясь в белом, что едва ли нужно
толковать как капитуляцию перед жизнью. Скорее, это заключение с ней условного
мирного пакта. (Это же комедия, в жизни, наверное, этот белый означал бы нечто иное.
Хотя, смотря что под этим «пактом» понимать: реальную борьбу или принятие борьбы как
нормы человеческого существования).
Премьера случилась. Муж Веры дожил до нее. Пространство театра вновь обрело свои
четкие границы, а жизнь снова стала реальной. Леша и Вера, обнявшись («Мы
победили!»), поворачиваются к задней стене (все шинели ушли вверх) и смотрят
финальную сцену из «Летят журавли». (Этот фильм проецируется на ряды шинелей в
самом начале спектакля). Последние кадры и титры: «Конец фильма».
Хочется верить, что это, действительно, конец одного повествования и начало нового.
P.S. Так получилось, что вскоре после премьеры я побывала в Музее «Фабрика Оскара
Шиндлера» в Кракове, экспозиция которого посвящена жизни города в период фашисткой
оккупации и истории Краковского гетто. Музейные залы созданы по самым последним
разработкам с использованием интерактивных приспособлений (экранов, видео, звука) и
дизайном для каждого зала. Даже половое покрытие в каждом зале отличается не только
визуально, но сделано из различных материалов: скрипящие половицы, гладкая плитка,
проваливающаяся под ногами резина. Всё это позволяет посетителю не только формально
получить новую информацию, но через тактильно-визуально-слуховые ощущения,
вызывающие различные эмоции, как будто самому ощутить события тех лет.
Вспоминая спектакль «Дожить до премьеры», я в очередной раз подумала о точности и
честности его посыла: бессмысленно сегодня на театральной сцене пытаться воссоздать
события войны. Постановка в любом случае проиграет кино и даже, как оказалось,
музейным экспозициям, которые позволяют каждому индивидуально трактовать и
анализировать собственные ощущения. Поэтому театр, на мой взгляд, должен искать
новые формы и средства для подачи этой темы.
Идея не новая, но хочется верить, что после этой премьеры она, наконец, будет осмыслена
и в театральной Беларуси. Потому что не только актерам утомительно играть
традиционные «плановые» спектакли о войне, но и зрителю смотреть их тоже
утомительно.