У. Черчилль. Призыв к итальянскому народу. 23 декабря 1940 г.

У. Черчилль. Призыв к итальянскому народу. 23 декабря 1940 г.
Сегодня я обращаюсь к итальянскому народу; я говорю с вами из Лондона – сердца Британских
островов, Британского Содружества и империи. Я обращаюсь к вам со словами, как говорят дипломаты,
великой правды и уважения. Мы с вами находимся в состоянии войны – это странная и ужасная мысль.
Кто бы мог подумать, вплоть до последних нескольких печальных лет, что британская и итальянская
нации попытаются друг друга уничтожить?
Мы всегда были большими друзьями. Мы были поборниками Итальянского Возрождения. Мы
были сторонниками Гарибальди, поклонниками Мадзини и Кавура. Все великие движения,
направленные к объединению итальянской нации и озарившие XIX столетие, пользовались поддержкой
и горячим сочувствием британского парламента и народа. Наши отцы и деды мечтали увидеть Италию
свободной от австрийского ига и дожить до того момента, когда все мелкие препоны внутри Италии
будут сметены, для того чтобы итальянский народ и его прекрасная страна могли бы занять почетное
место одной из ведущих держав на континенте Европы, место блестящего и талантливого члена
европейской семьи и христианского мира.
До сих пор мы еще никогда не были вашими врагами. Во время прошлой войны с варварскими
гуннами мы были вашими товарищами. На протяжении пятнадцати лет после той войны мы были
вашими друзьями. Хотя институты, которые вы построили после той войны, и не были сродни нашим
институтам и, как нам кажется, уклонялись в сторону от тех высших побуждений, которые руководили
объединением Италии, мы все же могли вместе двигаться вперед, сохраняя между нами мир и
проникнутые доброй волей. Многие тысячи итальянцев проживали с нами вместе в Англии; многие
тысячи представителей нашего народа проживали с вами вместе в Италии. Мы нравились друг другу;
мы хорошо уживались. Мы оказывали друг другу взаимные услуги; мы были дружны; мы уважали друг
друга.
А теперь мы воюем друг с другом; теперь мы осуждены на то, чтобы стремиться к взаимной
гибели. Ваши летчики пытались сбросить свои бомбы на Лондон; наши армии рвут и разорвут вашу
Африканскую империю на клочки. Ныне мы переживаем лишь самое начало этой грустной повести.
Кто скажет, чем она закончится? Вскоре нам придется схватиться еще яростнее. Как могло все это
случиться, и для чего все это?
Итальянцы, я скажу вам правду. Все это происходит из-за одного человека. Один человек, и
только один человек, бросил итальянский народ в смертельную схватку с Британской империей, лишив
в то же время Италию сочувствия и доверия Соединенных Штатов Америки.
Я не отрицаю того, что он великий человек, но никто также не сможет отрицать и того факта, что
после восемнадцати лет необузданной власти он привел вашу страну на край ужасной пропасти. Это тот
человек, который против воли Короны и королевской семьи Италии, против воли Папы и всего
авторитета Ватикана и Римско-католической церкви, против воли итальянского народа, нисколько не
стремившегося к войне, привел хранителей традиций и наследников Древнего Рима на сторону
свирепых языческих варваров.
Вот в чем трагедия итальянской истории; вот кто преступник, свершивший глупое и позорное
деяние.
Чем же пытаются оправдать его поступок? Это, конечно, ссора из-за санкций и Абиссинии. Но
давайте рассмотрим, в чем тут дело. После прошлой войны Италия и Британия вместе подписали Устав
Лиги Наций, запрещавший всем его участникам воевать друг с другом или же нападать на других
членов Лиги и обязывавший всех участников помочь любому из них, кто подвергнется нападению.
Вскоре Абиссиния постучалась в дверь, попросив принять ее в Лигу. Мы, британцы, не
советовали этого делать. Мы сомневались, достигла ли она в своем развитии такой стадии, которая
оправдывала бы ее присоединение к столь торжественному пакту. Но не кто иной, как синьор
Муссолини, настаивал на том, чтобы Абиссинию приняли в Лигу, и тем самым он сам обязался и обязал
вас и нас уважать договорные права Абиссинии.
Так возник этот спор. Так он возник и привел к тому, что хотя между нами и не было пролито
крови, но старая дружба была забыта.
Но можно ли сравнить масштаб абиссинского спора, возникшего в связи с Уставом Лиги Наций,
который мы оба поклялись соблюдать, с той схваткой не на жизнь, а на смерть, в которую ныне
вовлечены Италия и Британия? Я заявляю с полной ответственностью за каждое слово, что никакие
обстоятельства этой абиссинской распри не могут служить основанием или оправданием для
смертельной борьбы, начавшейся теперь между нами.
Прошло некоторое время. А затем снова началась великая война между британской и
французской демократиями и прусским милитаризмом или нацистским владычеством.
На чьей стороне должна была стоять Италия? Зачем было наносить удар поверженной Франции?
Зачем было объявлять войну Британии? Зачем было вторгаться в Египет, находящийся под британской
защитой?
Нас вполне удовлетворил бы итальянский нейтралитет. В течение первых восьми месяцев войны
мы тщательно соблюдали интересы Италии. Но все это было истолковано как признак страха. Нам
говорили, что мы истощены, что мы выдохлись, что мы народ старых болтунов, повторяющих
затасканные прописные истины либерализма XIX столетия. Но на самом деле это было не из-за страха.
Это было не из-за слабости.
Французская республика в данный момент оглушена. Но Франция снова подымется, а
британская нация и Британское Содружество наций, раскинувшееся по всему Земному шару, и весь
англоязычный мир уже поднялись. Они уже выступили в поход, а за ними выстроились все силы
современного прогресса и многовековой культуры.
Почему же вы, которые были нашими друзьями и могли бы быть нашими братьями, встали на
пути этой лавины, которая еще только пришла в движение, но неотвратимо покатится по
предначертанному ей пути? Почему же после всего, что было, вас заставили напасть на Грецию и
вторгнуться в ее пределы? Я спрашиваю – почему, но и вы также можете спросить – почему, ибо
вашего мнения не спросили. Не спросили мнения итальянского народа, не спросили мнения
итальянской армии.
Никого не спросили. Один человек, и только один человек, приказал итальянским солдатам
вытоптать виноградник соседа. Теперь, безусловно, настало время, когда итальянская монархия и
народ, охраняющие священный центр христианского мира, должны сказать свое слово об этих грозных
проблемах.
Разве не обязана итальянская армия, которая так храбро сражалась в прошлом, а теперь явно не
рада порученному ей делу, разве не обязана она позаботиться о жизни и будущем Италии? Я могу лишь
сказать вам, что я, Черчилль, сделал все, что мог, чтобы предотвратить эту войну между Италией и
Британской империей; а в доказательство моих слов я прочту вам послание, с которым я обратился к
синьору Муссолини в роковые дни, предшествовавшие этой войне. Вспомните день 16 мая этого года.
Французский фронт был сломлен, но французская армия еще не была побеждена, и великая битва во
Франции все еще бушевала. В этот день я обратился к синьору Муссолини со следующим посланием:
«Приступив к исполнению обязанностей премьер-министра и министра обороны, я вспоминаю
наши встречи в Риме и испытываю желание обратиться со словами доброй воли к вам как к главе
итальянской нации, – через быстро расширяющуюся пропасть. Неужели слишком поздно помешать
тому, чтобы между британским и итальянским народами пролилась река крови? Мы, несомненно,
можем причинить друг другу тяжкие раны, жестоко искалечить друг друга и замутить нашей борьбой
Средиземное море. Если такова ваша воля, то пусть так будет. Но я заявляю, что я никогда не был
врагом итальянского величия, как никогда не был, в глубине души, врагом итальянского законодателя.
Бессмысленно было бы пытаться предвосхитить ход великих сражений, ныне бушующих в Европе, но в
одном я уверен: что бы ни случилось на континенте, Англия пойдет до конца, даже если она будет
совершенно одинока, как мы шли всегда, но при этом я имею основания верить, что мы будем
располагать все возрастающей поддержкой Соединенных Штатов и, поистине, всех стран Америки.
Я прошу вас верить, что отнюдь не вследствие слабости или страха я обращаюсь с этим
торжественным призывом, который сохранится в анналах истории. Из глубин веков громче всех
призывов раздается призыв о том, чтобы объединенные наследники латинской и христианской
цивилизации не вступали в смертельную борьбу друг против друга. Прислушайтесь к этому призыву.
Со всем почтением и уважением я взываю к вам прежде, чем прозвучит страшный сигнал. От нас он
никогда не последует».
И вот какой ответ я получил от синьора Муссолини 18 числа:
«Я отвечаю на посланное вами обращение, для того чтобы сказать вам, что вы, несомненно,
отдаете себе отчет в тех глубоких причинах исторического и предопределенного характера, которые
поставили обе наши страны в противоположные лагери. Возвращаясь к не слишком отдаленным
временам, я напомню вам о проявленной вашим правительством в 1935 году инициативе организации в
Женеве санкций против Италии, которая занялась обеспечением для себя небольшого места под
африканским солнцем, не нанося при этом ни малейшего ущерба вашим интересам и территориям,
равно как интересам и территориям других. Я напоминаю вам о том подлинном и фактическом
положении подчиненности, в котором Италия очутилась в своем собственном море. И если ваше
правительство объявило войну Германии, чтобы сохранить честь своей подписи, то вы поймете, что
такое же сознание чести и уважения к обязательствам, принятым по Итало-Германскому договору,
руководит итальянской политикой сегодня и завтра перед лицом любых событий».
Таков был ответ. Я не стану его комментировать. Это был жалкий ответ. Он говорит сам за себя.
Всякий поймет, кто именно желал мира и кто именно желал войны. Один человек, и только один
человек, решился ввергнуть Италию, после всех этих лет напряженных усилий, в водоворот войны.
Каково же положение Италии сегодня? Куда привел дуче доверившийся ему народ после восемнадцати
лет диктаторской власти? Перед каким тяжким выбором стоят теперь итальянцы? Либо им суждено
испытать всю тяжесть ударов со стороны всей Британской империи – на море, в воздухе и в Африке,
всю тяжесть яростного контрнападения греческой нации; либо же им придется призвать Аттилу,
который явится через Бреннерский проход со своими ордами разбойной солдатни, со своими бандами
гестаповцев, чтобы оккупировать, держать в узде и защищать итальянский народ, по отношению к
которому этот Аттила и его нацистские последователи питают самое злобное и откровенное презрение,
какое когда-либо существовало между народами.
Вот куда один человек, и только один человек, привел вас. На этом я прерываю изложение ныне
развертывающейся повести, пока не настанет день – а он настанет, – когда итальянская нация снова
возьмется собственными руками устраивать собственную судьбу.