Свидетели войны

Свидетели войны
«Наверное, в рубашке родился»
«С бронепоезда немцы стреляют. Народа уйма. Там наступают, тут стреляют,
самолёт летит, бомбит. Собрались с ординарцем, телефонистом и другими в кучку.
А я бросил их, двинулся вперёд. Когда отошёл на полсотни метров, слышу –
угугугу! – снаряд летит здоровый. И как ахнет в эту кучку из шести или восьми
человек. Оглянулся – никого не осталось», – вспоминает бывший командир взвода
Иван Клейботенко. А сколько раз, говорит, мимо стреляли или пробивали шинель
насквозь: «На фронте такие вещи как «здравствуй». «Но я, наверное, в рубашке
родился, – улыбается ветеран. – За всю войну только одно ранение: правое ухо
пулемётом подстрелили. А вся очередь мимо прошла. Иначе меня бы здесь уже не
было».
ЕКАТЕРИНА АРБУЗОВА
«Это я, Клейботенко Иван Яковлевич. Родился не по собственному желанию и
не в то время», – вместо приветствия говорит он и улыбается. В армию Ивана
Клейботенко призвали 11 февраля 1943 года. Вместе с родителями он жил в
столице Таджикистана Сталинабаде, ныне – Душанбе. «Отца на фронт не взяли. Он
уже старик был, 1887 года рождения. А мама на 18 лет моложе его, – рассказывает
Клейботенко. – Мои братья тоже остались дома, оба были значительно младше
меня». Перед отправкой на фронт проходили медосмотр. Врач, по словам Ивана
Яковлевича, отказывалась верить, что он совершеннолетний: «пацан пацаном». «Да
тебя катушкой задавит, ведь она тридцать килограммов весит», – сказали ему на
отборе в военное училище связи в Самарканд. Так Клейботенко оставили на время
в запасном полку, но потом всё-таки отправили на учёбу. В августе 1944 года
больше тысячи выпускников училища попали на Второй Украинский фронт, в
Чехословакию.
«Там первым делом зашёл в штаб полка, где мне сказали, что делать и куда
идти. Спускаюсь с горки и смотрю: наши бегают туда-сюда, кричат «Ура!». Слышу
– иууу! – пуля. И прямо мне в ногу. Но только кожу сапога поцарапало. Думаю, ну
ёлки-палки, убьют, не дойду», – рассказывает Клейботенко. В составе второго
батальона 333-го полка 53-й армии ему предстояло воевать с власовцами.
«Сволочи. Сражались очень здорово, сильнее немцев. Власовцы ведь бандиты,
понимали, что если их задержат, им конец. Поэтому отчаянно бились, отдавая все
свои силы. Когда брали один посёлок, ходили слухи, что они цепями были
прикованы на чердаках, чтобы не сбежать: сколько успеешь – столько и стреляй, –
вспоминает ветеран. – В итоге в плен взяли не меньше десяти тысяч власовцев,
отдельно задержали самого Власова (Андрей Власов, руководитель Русской
освободительной армии. – «Конкурент»). Они здоровые такие, украинцы, русские.
В строй поставили их, а они говорят: «Это нас немцы предали, а так мы бы вам
устроили ещё». Власовцы жестоко казнили красноармейцев. «Как-то пошли в тыл к
немцам. Старший сержант вышел позже, но перепутал дорожки. Попал к
власовцам. Они с ним так разделались: и половой член вырезали, и язык, и глаза.
Искололи всего-всего. Он, бедненький, кричал, а мы всё слышали и на помощь
прийти не могли. Нас-то всего четверо было», – говорит Клейботенко.
Иван Яковлевич признаётся, что чудом остался жив: «Это судьба!». Первое и
единственное ранение получил во время очередного наступления: «Я притаился,
власовцев видно было. Они метрах в пятидесяти от нас стояли. Полежал минут
десять, а потом вьюном стал пробираться по снегу. Первая пуля попала в правое
ухо, а остальные мимо пошли. Если наоборот, меня бы здесь не было. Каски-то
были для нас не предусмотрены. Хотя не будет от каски спасения, если пулемёт в
лоб закатит». После гибели ротного Ивана Клейботенко назначили командиром
вместо него. Был только устный приказ: «Клейботенко, принимай роту». К тому
моменту в роте оставалось четыре солдата и станковый пулемёт. Вскоре прислали
пополнение – 73 человека. Веселее стало, но ненадолго. Три-четыре дня прошло, и
половины роты уже нет. «Меж тем по радио передают, что изменений никаких на
фронте не произошло. Понимаете, тут 30–40 человек погибло, а изменений нет», –
рассказывает ветеран.
Обидно, говорит, когда утверждают, будто солдат спаивали на передовой и
наступали пьяные. «Нам один раз выдали 41 грамм спирта, то есть сто граммов
водки. Поесть привозили всегда ночью, когда немец поменьше стреляет. Два
носильщика приходили с термосами – у одного первое, у другого – второе и хлеб
мёрзлый. Кормили нормально: кашей, супом, хоть и холодными. Бывало, правда,
сутки носильщики не приходили. На этот случай выдавали НЗ. В
неприкосновенный запас входили хлеб да консервы. В общем, на фронте кое-как
питались. В запасном полку, к примеру, с едой гораздо хуже было: дадут суп из
перловки и морской капусты, а ты сидишь, зёрнышко из воды вылавливаешь и
приговариваешь: «До Москвы ещё далеко!». Досуга на войне вообще никакого,
утверждает Иван Яковлевич. В отличие от кино, где солдаты «всё успевают, даже с
девочками какими-то общаются», у него на пути подобных случаев не было. Разве
что однажды в Венгрии офицеры остановились в одном доме, где у хозяина была
дочь. «Очевидно, я ей понравился. Она подошла ко мне и показывает на сердце,
мол, нравишься ты мне. В это время её отец вернулся. Но мы его заверили, что нам
ничего не надо, никого не тронем, – рассказывает Клейботенко. – Только воевать
успевали. Иногда думаю: как же мы выходить из окопов в туалет умудрялись. Не
помню даже, где мы спали. Мылись в речках. Вшей была тьма. Рукой по себе
проведёшь – целую горсть выкинешь. У нас из-за этого командир одной роты
погиб: он встал вшей убрать, а в это время снаряд. Его осколками и убило».
Иван Клейботенко шутит, мол, «наверное, в рубашке родился». «Нам вместо
положенных выходных однажды выпало снова идти в наступление. Мы только
помылись, форму надели, я погоны лейтенантские начистил, а нам сообщают, что
немцы прорвали фронт. Вернулись на позиции, видим, как с бронепоезда немцы
стреляют. Народа уйма. Там наступают, тут стреляют, самолёт летит, бомбит.
Собрались с ординарцем, телефонистом и другими в кучку. А я оставил их,
двинулся вперёд. Когда отошёл на полсотни метров, слышу – угугугу! – снаряд
летит здоровый. И как ахнет в эту кучку из шести или восьми человек. Оглянулся –
никого не осталось. А я дальше пошёл, потому что останавливаться нельзя, иначе
убьют. Слышу, у ног что-то шур-шур. Мне кричат: «Лейтенант! По тебе танк
стреляет. Сними погоны». Погоны-то блестят, немец думал, что перед ним генерал.
Я погоны не снял, ищу, где скрыться, а поле чистое, ни бугорка. Лёг. Меньше
метра оставалось, как танк остановился. Его подбили». Ещё раз Ивана Клейботенко
спас случай. За сутки до окончания войны он должен был идти в разведку боем. «В
последний момент решили, что вместо меня пойдёт другой. Он здоровее был.
Набрали 45 человек – вернулись всего пять, остальные погибли. Следом и мы
должны были наступать в четыре утра. Но война кончилась». О том, как встретили
победу, Иван Яковлевич начинает было рассказывать: «14 мая остановились в 9
километрах от Праги. Стрельбу такую подняли, когда об окончании войны
объявили», – но останавливается, несколько минут молчит, достаёт носовой платок
и больше к этой теме не возвращается.
Вместо Одессы, как обещали, его вместе с родным 333-м полком отправили
через Москву в Сибирь и дальше, воевать с Японией. «Ну, думаю, здесь не убили –
значит, там убьют», – рассказывает Клейботенко. Говорит, фронтовикам прислали
пополнение с гражданки. Так часть из них под Москвой дезертировали. К границе
подъехали в августе, зачитали приказ – идти через хребет Большой Хинган. «Идём
– ни воды, ни еды. Всё понять не мог, почему пешком добирались, ведь столько
пустого транспорта шло следом! Так бы войну закончили дней на двадцать
пораньше. Впрочем, у нас людей вообще не жалели. На обратном пути была та же
история». После победы над Японией Иван Клейботенко приехал в Иркутск, где
женился и остался служить. «Когда Восточно-Сибирский военный округ
расформировали, нас, офицеров, направили в МВД, в уголовный розыск, –
рассказывает Иван Клейботенко. – На пенсию я ушёл в звании подполковника.
Сейчас уже полковник. Мне Путин звёздочку добавил, а денег – забыл».