УДК 811.161.1`38 Лянцевич Т.М., кандидат филологических наук
реклама
УДК 811.161.1'38 Лянцевич Т.М., кандидат филологических наук, Брестский государственный университет имени А.С. Пушкина ПОЭЗИЯ ГРАММАТИКИ В ЛЮБОВНОЙ ЛИРИКЕ Б. ПАСТЕРНАКА Одним из перспективных направлений современной лингвистики является системное изучение грамматико-стилистических особенностей художественного текста и идиостиля писателя. На значение грамматического уровня в выражении смысла художественного текста указывал еще Р.О. Якобсон [13], отмечая необходимость систематического изучения и описания соотношения между грамматикой и поэзией, поскольку “грамматика в поэтических текстах может становиться полноправным средством выразительности и воплощать художественный смысл наряду с метром / ритмом, звуковым строем и лексикой” [9, 397]. К сожалению, традиционно поэтической грамматике в лингвистических исследованиях “практически всегда отводились “вторые роли”, а <…> грамматика идиостилей описывалась в виде отрывочных наблюдений, поэтому современная лингвистическая поэтика располагает только обобщающими теоретическими исследованиями по поэтической грамматике. <…> Безразличие к авторской грамматике было прямым следствием весьма распространенного в лингвистике взгляда на грамматику как на “строительный материал” [9, 68]. В данной работе предметом исследования являются грамматические особенности стихотворений Б. Пастернака, посвященных теме любви. В качестве структурно-смысловой единицы анализа поэтического текста рассматривается функционально-семантическое поле и его лексикограмматические характеристики. Функционально-семантическое поле (ФСП) – это “базирующаяся на определенной семантической категории группировка грамматических и “строевых” лексических единиц, а также различных комбинированных (лексико-синтаксических и т. п.) средств данного языка, взаимодействующих на основе общности их семантических функций” [11, 11]. Понятие ФСП “отражает явления взаимодействия элементов разных языковых уровней, в полной мере раскрывающиеся при их функционировании в речи” [2, 21]. По аналогии с ФСП в структуре художественного текста выделяем лексико-функционально-семантические поля (ЛФСП) (термин И.П. Кудреватых) [5]. Лексико-функционально-семантическое поле – разновидность функционально-семантического поля, представляющая собой единство разноуровневых речевых средств, группирующихся вокруг определенного семантического центра и служащих для создания художественного образа. Введение данного термина обусловлено такой специфической особенностью поэтической речи, как художественно-образная речевая конкретизация (термин Кожиной М.Н.), когда система разноуровневых речевых средств выполняет одну и ту же стилистическую функцию: “служит созданию и выражению какой-то одной образной черты или одного образа (микрообраза), оказывая через этот комплексный акцент (скрыто или явно) активизирующее воздействие на воображение читателя” [4, 139]. Целью данного исследования является выявление доминантных грамматических средств, участвующих в смысло- и текстообразовании, а также установление их стилистических функций в структуре поэтических текстов Б. Пастернака, посвященных теме любви. Достижение цели исследования потребовало от автора решения следующих задач: выявить средства выражения доминантного функционально-семантического поля в любовной лирике Б. Пастернака; определить приоритетные лексико-грамматические способы создания художественных образов в стихотворениях Б. Пастернака, посвященных теме любви. Масштаб и глубина личности Б. Пастернака, сущность и закономерности эволюции его индивидуально-авторской системы, оригинальность его поэтической речи постоянно привлекают внимание и лингвистов, и литературоведов. Однако, несмотря на большое количество исследований, посвященных творчеству Б. Пастернака, наиболее изученной остается область поэтической семантики языка писателя. Особенности же грамматической системы идиостиля Б. Пастернака рассматриваются преимущественно на уровне отдельных произведений. Комплексный анализ грамматикостилистического уровня языка поэзии Б. Пастернака на данный момент отсутствует. Функционально-семантическое поле персональности выступает в качестве грамматической доминанты в любовной лирике Б. Пастернака, где развиваются две темы: гармоничного восприятия бытия, связанного с чувством взаимной любви, с восхищением женщиной (“Степь”, “Душистою веткою машучи…”, “Сложа весла”, “Гроза, моментальная навек”, “Как у них”, “Дождь”, “Любимая, безотлагательно...”, “Любить иных – тяжелый крест…”, “Любимая, молвы слащавой…”, “Красавица моя, вся стать…”, “Кругом семенящейся ватой…”, “Ты здесь, мы в воздухе одном…”, “Весенний день тридцатого апреля…”, “Без названия” и др.), и тема расставания, или разрыва отношений между влюбленными (“Вокзал”, “Заместительница”, “Конец”, “Елене”, “Ты так играла эту роль!..”, “У себя дома”, “Как усыпительна жизнь!..”, “Попытка душу разлучить…”, “Дик прием был, дик приход…”, “Между прочим, все вы, чтицы...”, “Не волнуйся, не плачь, не труди…”, “Годами когда-нибудь в концертной зале…”, “Разлука”, “Ветер” и др.). Любовные коллизии, участниками которых неизменно являются он и она, находят свое выражение не только в образной, но и в грамматической структуре поэтических текстов Б. Пастернака, где “искусное чередование грамматических лиц становится средством напряженного драматизма” [13, 526]. На значимость местоимений в структуре поэтического текста указывал еще Р.О. Якобсон: “Существенная роль <…> в грамматической фактуре поэзии местоимений <…> обусловлена именно сплошь грамматическим, реляционным характером, отличающим местоимения от всех прочих автономных слов” [13, 537]. И поскольку любой элемент художественного текста несет функциональную нагрузку, в поэзии разряд местоимений системой стиха выдвигается на первый план, добавочно семантизируется, укрупняется [10]. Ю.М. Лотман отмечал, что местоимения вообще чрезвычайно существенны для доказательства влияния грамматического строя на конструкцию поэтического текста [6; 7], так как “лирические сюжеты – это жизненные ситуации, переведенные на язык системы местоимений естественного языка” [6, 225]. Именно местоимения конструируют модель поэтического мира того или иного поэта. Устанавливая типы связей – отношений между этими семантическими центрами, можно получить основные сюжетные схемы лирики [6]. Кроме того, “за местоимением стоит категория не только грамматического, но и поэтического лица” [7, 554], и, превращаясь в первоэлемент поэтической личности, эта часть речи играет особую структурообразующую роль в лирическом стихотворении [7]. Личные местоимения являются грамматическим центром поля персональности. Персональность – семантическая категория, характеризующая участников обозначаемой ситуации по отношению к участникам ситуации речи – прежде всего к говорящему. Вместе с тем персональность – это и функционально-семантическое поле (ФСП), базирующееся на данной семантической категории, рассматриваемой вместе со средствами ее выражения в том или ином языке [12]. Кроме того, “персональность как ФСП – это группировка разноуровневых (морфологических, синтаксических, лексических, а также комбинированных – лексико-грамматических) средств данного языка, служащих для выражения различных вариантов отношения к лицу” [12, 7]. Персональность взаимодействует с целым рядом других категорий, в частности с модальностью, а также с темпоральностью и аспектуальностью. Поскольку “семантика персональности может реализоваться не только в отдельном высказывании, но и на уровне целостного текста” [12, 12], то “персональность высказывания и персональность текста – характеристики, находящиеся в отношениях взаимной связи” [12, 12]. Употребление личных местоимений “обладает высокой степенью абстрагирования и дает возможность через систему соотнесенных с ними глагольных временных форм, составляющих поле абстрагированной персональности, передать эмоционально-экспрессивную силу текста” [5, 71]. Таким образом, “исследование персональности может представлять собой один из элементов функционального анализа текста” [12, 12]. Особую роль в лирической поэзии играют личные и образованные от них притяжательные местоимения. В стихотворных текстах “наблюдается множество своеобразных проявлений и трансформаций семантики личных и притяжательных местоимений, которые обусловлены необходимостью передачи поэтом разных оттенков и нюансов мыслей и чувств лирического героя” [8, 38]. Поэтому для установления смысла поэтических текстов особое внимание в данной главе мы уделяем анализу семантики местоимений и тем логико-синтаксическим отношениям между ЛФСП, которые организуются личными местоимениями на уровне поэтического текста. Лирические стихотворения Б. Пастернака, посвященные теме расставания лирического героя и его возлюбленной, делятся на две группы: поэтические тексты, в которых эксплицитно представлен как субъект речи, так и адресат, и произведения, в которых обозначен только субъект речи. В стихотворениях первого типа неизменно присутствуют два семантических центра, которые группируют вокруг себя ЛФСП и оформляют отношения между ними на уровне целого произведения: это ЛФСП, эксплицированные местоимениями “я” и “ты” (“Я спал. В ту ночь мой дух дежурил…”, “Марбург”, “Не трогать”, “Заместительница”, “Ты так играла эту роль!”, “Мухи мучкапской чайной”, “Попытка душу разлучить…”, “Дик прием был, дик приход…”, “Весна была просто тобой…”, “Здесь прошелся загадки таинственный ноготь…”, “Ветер” и др.); “я” и “она” (“Зимняя ночь”, “Я тоже любил”, “Мучкап”, “Елене”, “Годами когда-нибудь в “концертной зале…” и др.); “я” и “вы” (“Еще более душный рассвет…”, “Послесловье”, “Не подняться дню в усилиях светилен…” и др.). В стихотворениях второго типа присутствует только один семантический план, либо представленный имплицитно, либо эксплицированный личным местоимением “я”, которое занимает центральное место в коммуникативной структуре текста и оказывается композиционным стержнем стихотворения (“До всего этого была зима…”, “Возвращение”, “У себя дома” и др.). Лирические стихотворения Б. Пастернака, для которых характерно наличие оппозиции ЛФСП “я” – “ты”, “я” – “вы”, являются одновременно эготивными, т. е. написанными от 1-го лица, и апеллятивными, поскольку организованы как единое обращение к тому или иному адресату (Ю.И. Левин). Основные персонажи – лирический герой и его возлюбленная, которые находятся в ситуации расставания, что подтверждается и грамматической организацией стихотворений. Отношения между семантическими центрами, группирующими ЛФСП, строятся по схеме доминирования первого центра над вторым. Прежде всего это выражается через систему субъектно-объектных отношений. Так, лирический герой преимущественно выступает в роли субъекта-подлежащего и эксплицируется грамматическими средствами, составляющими ядро поля персональности – личным местоимением 1-го лица в форме им. п. и соответствующими глагольными формами, а образ лирической героини – косвенными местоименными 2-го лица со значением объекта, относящимися к периферии поля персональности: Я больше всех удач и бед / За то тебя любил, / Что пожелтелый белый свет / С тобой – белей белил (“Не трогать”); Попытка душу разлучить / С тобой, как жалоба смычка (“Попытка душу разлучить…”); Как я трогал тебя! (“Здесь прошелся загадки таинственный ноготь...”); Весна была просто тобой (“Весна была просто тобой...”) и др. Поскольку “в иерархии субъектно-объектных отношений в их связи с персональностью четко выявляется вершинное положение субъектаподлежащего” [12, 15], лирический герой становится единственным активным участником факта сообщения, а лирическая героиня – только “реальным или пассивным участником факта сообщения” [12, 5], той, на которую направлены все противоречивые чувства лирического “я”. Лирический герой сосредоточен только на собственных переживаниях, а лирическая героиня предстает как их источник, поэтому ЛФСП “ты” в структуре многих поэтических текстов лишь намечено. Кроме того, разрыв отношений между участниками любовной коллизии подтверждается еще и отсутствием в грамматической структуре большей части текстов объединяющего мы. Неоднозначность восприятия образа возлюбленной со стороны лирического героя обусловлена семантикой личного местоимения 2-го лица и жанровыми особенностями лирического стихотворения, в котором передается воображаемая диалогическая ситуация, где говорящим, или адресантом, является лирический герой, а адресатом – лирическая героиня, отдаленная от него в реальном времени и в пространстве. Однако второе лицо и такие речевые формы диалога, как обращения, повелительное наклонение и вопрос, характерные для любовной лирики Б. Пастернака, способствуют приближению отдаленных объектов к говорящему и создают впечатление непосредственного общения главного лирического персонажа с его воображаемой возлюбленной. “Применение 2-го лица к отдаленным лицам и предметам – это перенос функции адресата речи (и соответствующих этой функции форм) с одного типа объектов на другие. Такой перенос создает иллюзию, образ непосредственного присутствия и близости к говорящему. Адресат речи помещается во внутреннее лирическое пространство, которое таким путем может быть как угодно расширено” [3, 90]. Таким образом, посредством системы лексикограмматических средств в поэтических текстах создается образ лирической героини, который постоянно присутствует в сознании лирического я, а между ЛФСП устанавливаются логико-синтаксические отношения включения, способствующие выражению душевного конфликта лирического персонажа, эмоционального диссонанса, связанного с расставанием влюбленных. Так, в стихотворении “Не трогать” из цикла “Книга степи” (“Сестра моя – жизнь”), где образно представлены все этапы переживания любовных отношений – от пика любви с полной отдачей чувству до боли разрыва и надежды на духовное возрождение, ЛФСП “я” представлено эксплицитно, а ЛФСП “ты” лишь намечено. Образ возлюбленной передается либо метонимически, либо только косвенными падежами личного местоимения 2-го лица: “Не трогать, свеже выкрашен”, – / Душа не береглась, / И память – в пятнах икр и щек, / И рук, и губ, и глаз; Я больше всех удач и бед / За то тебя любил / Что пожелтелый белый свет / С тобой – белей белил, т. е. отношения между двумя семантическими центрами “я” и “ты” строятся по модели “субъект – объект”. В результате образ лирической героини выступает в тексте, с одной стороны, как пассивное начало, на которое направлены все чувства лирического я: в союзе двух влюбленных он – тот, кто любит, она – та, кто эту любовь и принимает, и отвергает. Но, с другой стороны, именно она является инициатором разрыва и причиной тяжелых переживаний лирического я. В семантике образа возлюбленной на лексико-грамматическом уровне текста изначально заданы смысловые противоречия, отражающие эмоциональное состояние лирического персонажа: с одной стороны, семантика имперфектов (душа не береглась, я <…> тебя любил) переводит действие в прошедший план и указывает на исчерпанность отношений, с другой – аспектуальная характеристика статальных глаголов несовершенного вида характеризует чувства лирического героя как значимые, длительные и неоконченные, незавершенные для него (не береглась, любил). Кроме того, структура предложений с именным предикатом: И память – в пятнах икр и щек, / И рук, и губ, и глаз; Что пожелтелый белый свет / С тобой – белей белил), а также экспрессивный презенс божусь с семой интенсивного действия в настоящем усиливает противоречия лирического я. Более того, совмещение в однородном ряду противоположных по значению номинаций-обращений к лирической героине в сочетании с одним и тем же местоимением мой подчеркивает близость и особую, непреходящую значимость образа возлюбленной для лирического героя: она и “мгла моя”, и “мой друг”. Ту же стилистическую функцию выполняют и лексемы с корнем бел-, которые выступают на уровне текста в качестве средств лексической и ассоциативной когезии и формируют в разном контексте противоположные ассоциативные поля: лексемы белый, белей белил в сочетании с объектной формой местоимения 2-го лица в составе изъяснительной придаточной создают ассоциативное поле «любовь как источник светлого, радостного восприятия жизни»: Я больше всех удач и бед / За то тебя любил, / Что пожелтелый белый свет / С тобой – белей белил. Те же формы прилагательных (белей и белый) в составе компаративных предложений с однородными придаточными в сочетании с лексемами бред, бинт на лбу создают ассоциативное поле «боль, болезнь, страдание»: И мгла моя, мой друг, божусь, / Он станет как-нибудь / Белей, чем бред, чем абажур, / Чем белый бинт на лбу! Контрарные отношения этих ассоциативных полей способствуют созданию эмоциональной напряженности. А форма будущего совершенного со значением ‘наличнорезультативного действия’ выражает модальное значение уверенности в преодолении душевного кризиса, вызванного расставанием с возлюбленной. Таким образом, лирическая героиня предстает как образ, постоянно присутствующий в сознании лирического героя и являющийся источником его сильных, но противоречивых переживаний. В стихотворении “Здесь прошелся загадки таинственный ноготь...” из цикла “Осень” (“Темы и вариации”) ЛФСП поле “ты” также эксплицировано только субстантивом любимую и формой В. п. местоимения 2-го лица. Образ лирической героини, встреча с ней перенесены в область сна лирического я. В этом поэтическом тексте образная константа идиостиля Б. Пастернака – сон – выступает как единственная возможность встречи лирического героя с возлюбленной, как его возвращение в необходимое и значимое для него прошлое. Такое функциональное содержание возникает в результате синтаксического значения грамматических структур: форм имперфекта (некоторые из них повторяются в тексте несколько раз (трогал – 2 раза, медлил – 2 раза, поцелуй был как лето, разражалась гроза, тянул, пил) и, являясь в пределах текста референтно-корреферентными синонимами (трогал – тянул – пил), выступают в качестве средства лексической когезии), а также причастной пассивной конструкции, осложненной модальностью категоричности и отражающей восприятие героем любви как дара свыше, как исключительной привилегии, ниспосланной именно ему: А пока не разбудят, любимую трогать / Так, как мне, не дано никому. В стихотворениях Б. Пастернака о любви, где лирические “я” и “ты”, “я” и “вы” находятся в состоянии разрыва, ЛФСП преимущественно организованы в прошедшем времени (“Не трогать”, “Из суеверья”, “Елене”, “Ты так играла эту роль!”, “Здесь прошелся загадки таинственный ноготь...”, “Весна была просто тобой...”, “Годами когда-нибудь в зале концертной…”, “Разлука”, “Еще более душный рассвет” и др.), обоснованность употребления которого в любовной лирике Р. Барт объяснял так: “Я реконструирую травматический образ, который переживаю в настоящем, но грамматически оформляю (высказываю) в прошедшем времени” [1, 115]. Приоритетные глагольные формы имперфектного индикатива со значением непредельного, длительного действия в прошлом характеризуют ситуацию разлуки, расставания, разрыва отношений с возлюбленной как обычную, повторяющуюся в жизни лирического героя, а ушедшие любовные отношения – как значимые для него, сохраняющиеся в его душе и причиняющие боль и страдание, вызванные тем, что инициатором разрыва выступает женщина, возлюбленная, “вторая половина”. Такая грамматическая организация ЛФСП способствует пространственно-временному сдвигу (термин И.И. Ковтуновой): с одной стороны, 2-е лицо, как и другие формы диалога (обращения, повелительное наклонение и вопрос), приближает адресата к говорящему, что создает иллюзию совпадения воображаемого диалога с моментом речи и, становясь знаком внутренней причастности, близости лирического героя и его возлюбленной, включают лирическую героиню во внутреннее пространство лирического я [3], а с другой стороны – посредством форм имперфекта, соотносительных с формой местоимения, действие относится к прошлому, и лирическая героиня отдаляется во времени, а стихотворения получают форму воспоминаний, которые тревожат лирического героя и являются причиной его тяжелого эмоционального состояния. Определенную стилистическую роль в организации лирической композиции играют и притяжательные местоимения. Приоритетное употребление притяжательных местоимений, соотносительных с личными местоимениями 1-го и 2-го лица, подчеркивает сосредоточенность лирического героя на своих мучительных переживаниях, а в составе обращений к возлюбленной указывает на особое значение ее образа для главного лирического персонажа: Прощай же, пора, моя радость!; Вокзал, несгораемый ящик / Разлук моих, встреч и разлук…; Бывало, вся жизнь моя – в шарфе… (“Вокзал”); Шли пыльным рынком тучи, / Тоску на рыночном лотке, / Боюсь, мою / Баюча (“Еще более душный рассвет”); И мгла моя, мой друг, божусь…(“Не трогать”); Я живу с твоей карточкой (“Заместительница”); Как ночь, уставшую сиять, / Как то, что в астме – кисея, / Как то, что даже антресоль / При виде плеч твоих трясло; Чей шепот реял на брезгу? О, мой ли? Нет, душою – твой… (“Попытка душу разлучить”). Таким образом, доминирующим грамматическим средством выражения речевого смысла в проанализированных поэтических текстах являются центральные компоненты ФСП персональности – личные местоимения 1-го и 2го лица, которые занимают центральное место в коммуникативной структуре этих текстов и организуют оппозиции ЛФСП “я” – “ты”, “я” – “вы”, “я” – “она”. Отношения между семантическими центрами, группирующими ЛФСП, строятся по схеме доминирования первого центра над вторым, поскольку лирический герой сосредоточен только на собственных переживаниях, а лирическая героиня предстает как их источник. Прежде всего это выражается через систему субъектно-объектных отношений. Разрыв отношений между участниками любовной коллизии подтверждается также и отсутствием в грамматической структуре текстов объединяющего мы. Стихотворения Б. Пастернака, посвященные теме взаимной любви, условно можно разделить на поэтические тексты, в которых отношения между лирическими персонажами выстраиваются по схемам “я” – “ты”, “ты” – “мы”, “я” – “ты” – “мы” (“Да будет”, “Дождь”, “Степь”, “Из суеверья”, “Любимая, безотлагательно…”, “На днях, в тот миг, как в ворох корпии…”, “Любимая, молвы слащавой…”, “Кругом семенящейся ватой…”, “Без названия”, “Ты здесь, мы в воздухе одном…”, “Красавица моя, вся стать…” и др.), и стихотворения, где эксплицитно выражен лишь адресат речи (“ты”), а лирический герой представлен имплицитно (“Любить иных – тяжелый крест…”, “Никого не будет в доме…”, “Лето в городе”, “Нежность” и др.). Такая коммуникативная структура текстов обусловлена смещением смысловой значимости семантических центров: теперь в основе поэтической модели мира находится не я лирического героя, погруженного в свои переживания, а ты его возлюбленной. И поскольку все внимание лирического субъекта сосредоточено на образе лирической героини, наиболее частотным в текстах является употребление личных местоимений ты и мы, а приоритетные глагольные формы – презенс статального и эволютивного способа глагольного действия со значением настоящего актуального и настоящего вневременного, а также глаголы будущего времени: одиночество лирического я, конфликт “я” – “ты”, вызванный разрывом отношений, сменяется ощущением радости бытия, полнотой восприятия жизни, связанными с переживаемым лирическим героем новых чувств взаимной любви. Такая светлая тональность характерна практически для всех стихотворений о любви книги “Второе рождение”, связанных с конкретными биографическими фактами из жизни автора. Само название поэтической книги “Второе рождение” символично и обладает большой семантической емкостью: для поэта новая любовь – это начало нового этапа жизни, или духовное и творческое возрождение. Поэтому тема счастливой любви во многих стихотворениях соединена с темой творчества (“Любимая, молвы слащавой…”, “Красавица моя, вся стать…”, “Ты здесь, мы в воздухе одном…” и др.). Мысль о неразрывности и подобии таких вечных категорий, как любовь и творчество, любовь и искусство, поэзия в стихотворении “Любимая, молвы слащавой…” выражена смысловой доминантой текста: И я б хотел, чтоб после смерти, / Как мы замкнемся и уйдем, / Тесней, чем сердце и предсердье, / Зарифмовали нас вдвоем. В стихотворении переплетаются три ассоциативных поля: “любовь”, “творчество, поэзия” и “природа”, что является отражением творческого кредо автора. Для него поэзия растворена в природе, в жизни, неотъемлемой составляющей которой является и любовь: Любимая, молвы слащавой, / Как угля, вездесуща гарь. / А ты – подспудной тайно славы / Засасывающий словарь; И я б хотел, чтоб после смерти, / Как мы замкнемся и уйдем, / Тесней, чем сердце и предсердье, / Зарифмовали нас вдвоем; Теперь не сверстники поэтов, / Вся ширь проселков, меж и Лех / Рифмует с Лермонтовым лето / И с Пушкиным гусей и снег. Главенствующая роль лирической героини подчеркивается структурной организацией ЛФСП “я” – “ты”. Стихотворение начинается с обращения к возлюбленной: Любимая, молвы слащавой, / Как угля, вездесуща гарь. / А ты – подспудной тайной славы / Засасывающий словарь. Обращение к возлюбленной – постоянное лирическое ты – универсальная черта лирической поэзии. Однако необходимо отметить, что в лирике “в обращении к лицам часто оказывается ослабленной функция адресации, и позиция обращения открывается для выражения отношений номинации и предикации” [3, 143]. Так, в коммуникативной структуре этого текста конкретизируется семантика местоимения ты: ты – любимая, ты сродни природе и искусству, ты – неиссякаемый притягательный вечный источник творческого вдохновения или подспудной тайной славы засасывающий словарь. Образ возлюбленной противопоставлен пошлости окружающей среды подобно тому, как великое по силе своего воздействия слово искусства, или засасывающий словарь, противопоставлено обыденной пустой болтовне – молве слащавой – и характеризуется как неотъемлемая составляющая жизни лирического героя, как источник его творческого вдохновения. Настоящее вневременное ЛФСП “ты”, выраженное именным предикатом, противопоставлено ирреальной модальности поля “я”, эксплицированного двумя личными местоимениями я с предикатами в форме сослагательного наклонения: с образом любимой, соединяющим лирического героя и с поэзией, и с природой, связаны все желания, мечты и надежды лирического я. Желательное значение сослагательного наклонения усиливается частицей союзного происхождения если и эмоциональным междометием о: А слава – почвенная тяга. / О, если б я прямей возник! / Родным войду в родной язык. / Но пусть и так, – не как бродяга. Надо отметить, что условное наклонение вообще характерно для стихотворений о любви в идиостиле Б. Пастернака, поскольку герой полон творческих замыслов, желаний, надежд (такая семантика отсутствует в стихотворениях о разлуке). Между этим поэтическим текстом и стихотворением “Красавица моя, вся стать…” устанавливается тесная смысловая взаимосвязь, которая подтверждается различными видами когезии. Так, логико-семантическая когезия осуществляется уже на уровне смысловой доминанты текста, где выражена все та же идея вечности и изначального единства любви и творчества, поэзии, синонимом которой здесь выступает лексема рифма. Но если в предыдущем поэтическом тексте передается мысль о том, что поэтическое слово может навеки соединить влюбленных, то здесь поэзия, искусство как для самого автора, так и для лирического героя предстает в качестве единственного достойного способа запечатлеть и увековечить неповторимый образ любимой, которая для него не только источник всех жизненных сил и творческого вдохновения, но и образец совершенства: Красавица моя, вся стать, / Вся суть твоя мне по сердцу, / Вся рвется музыкою стать, / И вся на рифмы просится; Тебе молился Поликлет. / Твои законы изданы. / Твои законы в далях лет. / Ты мне знакома издавна. На грамматическом уровне текста эмоциональный подъем лирического героя, его восхищение возлюбленной и абсолютная сосредоточенность на ее образе передается посредством многократного повтора определительного местоимения вся (5 раз) и притяжательного твоя (4 раза) (вся стать, вся суть твоя, твои законы), а также через временную организацию ЛФСП «ты» и всего поэтического текста в настоящем актуальном / настоящем вневременном посредством именных предикатов (Красавица моя, вся стать, / Вся суть твоя мне по сердцу…; И рифма не вторенье строк, / Но вход и пропуск за порог) и эволютивных и статальных глагольных форм презенса (вся рвется музыкою стать, вся на рифмы просится, дышит, хмурят, морщат, спирает грудь, тянет в путь, тянет петь и нравится). Доминирующая роль лирической героини в сюжетной схеме “я” – “ты” и в этом поэтическом тексте подчеркивается организацией субъектно-объектных отношений. Если ЛФСП “я” эксплицировано только косвенной падежной формой дат. п. личного местоимения 1-го лица и повторяющимся притяжательным местоимением моя, указывающим на особую значимость лирической героини для главного лирического персонажа, на силу его чувств к ней, то ЛФСП “ты” представлено еще и компонентом ядра ФСП персональности – личным местоимением 2-го лица им. п., а также варьирующимися синтаксическими структурами, которые устанавливают лексическую и образную когезии на текстовом уровне: Красавица моя, вся стать, / Вся суть твоя мне по сердцу; Красавица моя, вся суть, / Вся стать твоя, красавица, / Спирает грудь и тянет в путь, / И тянет петь и – нравится. <…> Ты мне знакома издавна. В этом стихотворении получает развитие и намеченная ранее тема смерти – бессмертия, смысла бытия, вечности. Именно поэзию автор наделяет правом быть тем пропуском в вечность, который определяет меру ценности человеческого существования: А в рифмах умирает рок, / И правдой входит в наш мирок / Миров разноголосица. // И рифма не вторенье строк, / А гардеробный номерок, / Талон на место у колонн / В загробный гул корней и лон. Как и любовь, поэзия не только подчиняется законам миров, отличным от законов суетливого мирка людей, где властвуют болезнь и грех, но и несет эти законы человеку: И в рифмах дышит та любовь, / Что тут с трудом выносится…; И рифма не вторенье строк, / Но вход и пропуск за порог, / Чтоб сдать, как плащ за бляшкою, / Болезни тягость тяжкую, / Боязнь огласки и греха / За громкой бляшкою стиха. Ассоциативное поле “поэзия” создается при помощи дистантного повтора лексем с корнем рифм-, который становится средством лексической и образной когезии не только на синтагматическом уровне (в тексте), но и на интегральном: Теперь не сверстники поэтов, / Вся ширь проселков, меж и Лех / Рифмует с Лермонтовым лето / И с Пушкиным гусей и снег; И я б хотел, чтоб после смерти, / Как мы замкнемся и уйдем, / Тесней, чем сердце и предсердье, / Зарифмовали нас вдвоем (“Любимая, молвы слащавой”); Вся суть твоя <…> на рифмы просится; А в рифмах умирает рок…; И рифма не вторенье строк… (“Красавица моя, вся стать…”). Итак, функционально-семантическое поле персональности является грамматической доминантой в поэтических текстах Б. Пастернака, посвященных теме любви. Функциональный анализ грамматико-стилистической системы языковых средств, участвующих в решении коммуникативных задач автора, позволяет проследить взаимодействие разноуровневых языковых средств в создании художественных образов и установить их роль в тексто- и смыслообразовании художественного текста. Литература 1. Барт, Р. Фрагменты речи влюбленного / Р. Барт. – М. : Ad Marginem, 1999. – 432 с. 2. Бондарко, А.В. Основы функциональной грамматики : языковая интерпретация идеи времени / А.В. Бондарко. – СПб. : Изд-во С.-Петерб. гос. ун-та, 1999. – 256 с. 3. Ковтунова, И.И. Поэтический синтаксис / И.И. Ковтунова. – М. : Наука, 1986. – 206 с. 4. Кожина, М.Н. О специфике художественной и научной речи в аспекте функциональной стилистики / М.Н. Кожина. – Пермь : Изд-во Перм. гос. ун-та, 1966. – С. 139. 5. Кудреватых, И.П. Стилистическая роль синтаксических единиц (блоков информации) в структуре русского художественного текста : монография / И.П. Кудреватых. – Минск : Изд-во Белорус. гос. пед. ун-та, 2001. – 202 с. 6. Лотман, Ю.М. Анализ поэтического текста / Ю.М. Лотман. – Л. : Просвещение, 1972. – 271 с. 7. Лотман, Ю.М. О поэтах и поэзии : анализ поэтического текста / Ю.М. Лотман. – СПб. : Искусство, 1996. – 846 с. 8. Мурашева, О.П. Семантика и функции местоимений в поэтическом тексте / О.П. Мурашева // Ярослав. пед. вестник. – 2004. – № 1/2. – С. 38–39. 9. Панова, Л.Г. «Мир», «пространство», «время» в поэзии О. Мандельштама / Л.Г. Панова. – М. : Языки славянской культуры, 2003. – 808 с. 10. Селиверстова, О.Н. Местоимения в языке и речи / О.Н. Селиверстова. – М. : Наука, 1988. – 151 с. 11. Теория функциональной грамматики : Введение. Аспектуальность. Временная локализованность. Таксис / А.В. Бондарко, М.А. Шелякин, В.И. Храковский [и др.]. – М. : Эдиториал УРСС, 2003. – 347 с. 12. Теория функциональной грамматики : Персональность. Залоговость / А.В. Бондарко [и др.]. – СПб. : Наука, 1991. – 369 с. 13. Якобсон, Р.О. Поэзия грамматики и грамматика поэзии / Р.О. Якобсон // Семиотика : Антология / сост. и общ. ред. Ю.С. Степанова. – Изд. 2-е, испр. и доп. – М., 2001. – С. 525–546. Аннотация Поэзия грамматики в любовной лирике Б. Пастернака В статье исследуется стилистическая роль грамматических языковых средств в любовной лирике Б. Пастернака. Описание языковых особенностей поэтической речи Б. Пастернака основывается на теории поля. В статье определяется тексто- и смыслообразующая функция грамматических языковых единиц, формирующих доминантное функционально-семантические поле персональности в стихотворениях Б. Пастернака, посвященных теме любви. Ключевые слова: идиостиль, лексико-функционально-семантическое поле, поэтическая речь, стилистическая функция, функциональная грамматика, функционально-семантическое поле, художественный текст. Summary Poetry of Grammar in Boris Pasternak’s Love Lyrics The article deals with the stylistic role of grammatical means in poems by Boris Pasternak. The description of linguistic features of B. Pasternak’s poetic speech is based on the field theory. The article defines the text-making and meaning-making function of grammatical linguistic units which form the functional-semantic fields of temporality and aspectuality in B. Pasternak’s love lyrics. Keywords: idiostyle, lexical-functional-semantic field, poetic speech, stylistic function, functional grammar, functional-semantic field, artistic text.
