Роль социальной памяти в трансформации России. Социальные трансформации предполагают «возрастание способностей к социальным преобразованиям» (Roxborough J. Modernization Theory Revisited //Comparative Studies in Society and History. 1988. V.30. 4. pp. 753-761). Возрастание творческих способностей в процессе развития определяется не только объемом накопленного социального опыта, но и умением им оперировать, адаптировать к изменяющимся условиям. Работа социальных акторов с накопленным социо-историческим опытом становится особенно востребованной в условиях социальных трансформаций. Эта проблема давно исследуется учеными, которые для определения этого феномена используются разные дефиниции «коллективные представления» (Э.Дюркгейм), наследование» «теория социальных эстафет» (М.А.Розов), «социальное (Б.Малиновский), наиболее подходящим, на наш взгляд, является «социальная память» (М.Хальбвакс). Социальная память позволяет не только увидеть динамику процесса трансляции передаваемых социокультурных форм во времени и социальном пространстве (в том числе, через соотношение традиции и инновации), но и целостно представляет их нарастающее многообразие во взаимосвязи и противоречивом взаимодействии, а главное позволяет проанализировать конструирующую деятельность акторов социальных трансформаций («политика памяти»). Проблема социальной памяти становится особенно актуальной в современных обществах, находящихся в состоянии непрерывного становления, а, следовательно, разрушения старых форм социальной жизни и динамичного потока инноваций. Нарастающая социальная динамика ставит несколько взаимосвязанных проблем. Первая проблема (и в то же время одна из важнейших функций социальной памяти) - сохранение устойчивости общества в тот момент, когда общество делает шаг в неведомое и количество социальных рисков резко возрастает. В этих условиях значимость прошлого как механизма гомеостаза резко возрастает по нескольким основаниям. Прежде всего, инноваторы стремятся использовать отдельные элементы социального опыта для более успешного внедрения нового, при этом ведя борьбу с носителями разрушаемой традиции, стремясь сдвинуть их в маргинальную или девиантную зону. Там, где социальный опыт будет сохраняться, вне рамок «официальной памяти» и может быть востребован при последующих социальных трансформациях. Поэтому столь присущее, а российской истории многим, особенно элите, стремление к социальному уничтожению оппонирующих социальных групп с их групповой памятью, снижает адаптивные возможности общества, как в настоящем, так и в будущем, а также снижает качество проводимых реформ из-за отсутствия критики и сопротивления. Совершенно естественная социальная потребность в единстве, сохранении, непрерывности проявляется в том, что общество и особенно правящая элита стремится удалить из общей памяти то, что разделяет индивидов, отдаляет друг от друга социальные группы, сохранить традицию. Но интегративные процессы становятся доминирующими и эффективными только в уже стабилизирующемся обществе. На этапе поиска новых объединяющих идей, ценностей, моделей для осуществления социальных преобразований социальная память «открывается» к восприятию иных форм социального опыта, как собственного общества, так и других стран. Для того чтобы умножить возможности и способности общества к социальным преобразованиям, в социальную память возвращается с помощью реконструкции память тех групп общества, которые потерпели социо-политическое поражение на предыдущих исторических этапах или были маргинальными или девиантными. Эти социальные группы (например, в современной России священнослужители, предприниматели, дворянство и т.д.) получают новый исторический шанс: предложить, проведя «работу с памятью» (П.Рикер), свой вариант трансформации, опираясь на свои базовые, социокультурные традиции. Более успешными во влиянии на сознание масс окажутся те, кто встроит в свою модель реинтерпретации из памяти других социальных групп (больше – лучше), продемонстрировав понимание, сострадание, стремление к интеграции. Поэтому социальная агрессия по отношению к советскому прошлому, коммунистам и их сторонникам, вредит в первую очередь влиянию этих новых социальных групп с их моделями трансформаций, а также тормозит процесс реформ. Вторая проблема – инновативная функция социальной памяти. В преобразуемом обществе открытость общественного сознания, его восприимчивость огромна. В поиске полезного социального опыта снижаются барьеры по отношению к инокультурному, к социальной памяти других обществ, наиболее успешно совершивших (совершающих) востребуемые преобразования. Безусловно, опасности и риски, вызванные снижением барьеров социальной защиты, резко возрастают. Это и взрывно нарастающее разнообразие моделей – «картин мира», которое воздействует на массовое сознание, часто запутывая его, это и «всплывающие» архаичные идентичности, которые ведут как к всплескам пассивности, так и социальной агрессии, потому что актуализируются и старые конфликты и обиды. Не следует упускать из виду существующий в глобализирующемся мире конфликт национально-государственных моделей мира, проявляющийся в том, чтобы навязать собственные ценности и модели развития трансформирующимся обществам. Умение использовать чужой социо-исторический опыт, прежде всего в его институциональных формах, требует также, прежде всего от национально-ориентированных элит умения «укоренить» его, привязать к собственным социокультурным и социо-историческим особенностям. Для более успешного решения этой задачи, необходимо сохранять как можно больший объем социальной памяти (фиксируемый как в «живой памяти», так и отрефлексированный с помощью профессионалов). Также требуется значительное развитие исторической науки, позволяющее реконструировать прошлое как можно более объемно, не с позиций той или иной группы (победившей или проигравшей), а с точки зрения развития общества как субъекта истории.