П , Х

Вестник ПСТГУ
Серия V. Вопросы истории и теории христианского искусства
2012. Вып. 1 (7). С. 121–170
ПЬЮДЖИН,
ИЛИ
ХРИСТИАНСКОЕ СОВЕРШЕНСТВО АРХИТЕКТУРЫ
СВЯЩ. СТЕФАН ВАНЕЯН
Пусть наша горячая молитва всегда будет о том, чтобы Церковь смогла снова, как в
прежние дни, взращивать таланты чад своих
ради процветания религии и благоденствия
их собственных душ.
Величайшая привилегия человека, пока
он жив, состоит в том, что ему позволено
трудиться во славу Божию. Тот, кто строит
храм, низводит благословение и на свою
земную жизнь, и на жизнь будущего века, и
также он передает богатство каждого Божьего благословения своим собратьям.
Огастес Уэлби Пьюджин
Предлагаемый читателю текст — первый перевод на русский язык сочинения
выдающегося английского архитектора и, главное, христианского мыслителя —
Огастеса Уэлби Пьюджина.
Помимо несомненного интереса этого текста с точки зрения истории архитектурной теории — перед нами один из первых манифестов историзма, зарождавшегося, со всей очевидностью, в недрах позднего романтизма; кроме этого,
наше внимание неизбежно привлекает его не просто явная, а подчеркнуто христианская направленность. Этот текст — редкое сочетание профессионального
архитектурного трактата и непримиримо полемического богословского сочинения, выдержанного в жанре не всегда благодарном — апологии, не без элементов,
так сказать, антиеретического памфлета. Правда, ересь здесь особенная — это
язычество эстетического свойства. Уже с этой точки зрения подобная острая на
язык проповедь-отповедь достойна внимательного прочтения и усвоения, хотя,
в силу специфики жанра, в начале требуется некоторое благорасположение читателя, которого, например, не должно смущать хотя бы то обстоятельство, что
речь идет о готической архитектуре…
Предполагается, что имя Пьюджина всем знакомо. Поэтому мы только напомним в порядке обязательных вводных слов его жизнь и творчество, чтобы
121
Публикации
затем перейти к главному: к апологии даже не самого Пьюджина и даже не его
взглядов и теорий, а самой идеи совмещения строительства и морали, творчества и служения, верности красоте и веры в Создателя этой красоты. Наша задача — понять не просто как совмещаются эти вещи, а где это происходит, говоря
словами самого Пьюджина, уразуметь «уместность» этого совмещения, обрести
место подобной встречи (забегая вперед, скажем, что это место — верующее и
верное сердце)1.
Огастес Уэлби Нортмор Пьюджин родился в Лондоне 1 марта 1812 г. Образование он получил, скорее всего, домашнее. От отца, Огюста Шарля де Пюжена,
французского аристократа-протестанта, посчитавшего благоразумным бежать в
1798 г. в Англию от Французской революции, он унаследовал пылкую любовь к готической архитектуре. Старший Пьюджин работал архитектором и рисовальщиком, в частности у такого выдающегося архитектора, как Джон Нэш. Огастес помогал отцу в создании блестяще точных и детализированных рисунков готической
архитектуры и украшений. Эти рисунки в альбомах образцов (Specimens of Gothic
Architecture (1821–1823) и Examples of Gothic Architecture (1828–1831)) помогли целому поколению архитекторов постичь принципы готического стиля и дали начало
движению Викторианской готики. Девятнадцати лет Пьюджин был приглашен
проектировать мебель для Виндзор Касл, а вскоре начал свое собственное дело —
это была резьба архитектурных украшений в готическом стиле. Женат Пьюджин
был целых три раза — две его первые жены умерли в родах. Всего они родили ему
восьмерых детей (двое сыновей, между прочим, тоже стали архитекторами).
В 1835 г. Пьюджин обратился в католичество, и его непреодолимым желанием стало выразить вновь обретенную истинную веру посредством архитектурного творчества в подражании тем, кто жил примерно около 1280–1340 гг.,
во «Второй остроконечный период» (в терминах Викторианской эпохи), — в то
самое время, которое Пьюджин искренне считал вершиной истории. Чего он
никак не мог сказать о своем времени, достойном, по его мнению, осуждения.
Доставалось от него и его старшим современникам-архитекторам, в частности
Джеймсу Виатту, как за неоклассические пристрастия, так и за неправильное
понимание готики — бездумное копирование благородных готических форм и
использование в строительстве второсортных или неподходящих материалов,
например чугуна.
В рамках борьбы за настоящую, то есть чистую, готику, он создал книгуальбом «Контрасты. Сравнение благородных зданий 14–15 веков и похожих современных» (Contrasts, A Parallel between the Noble Edifices of the 14th and 15th centuries
and Similar buildings of the Present Day. Showing a Decay of Taste) (1836). Далее последовал еще ряд книг в том же духе, причем «Истинные принципы остроконечной или христианской архитектуры» (The True Principles of Pointed or Christian
1
Весьма удачно последнее и, вероятно, лучшее исследование о Пьюджине так и называется: «Божий архитектор» (см.: Hill Rosemary. God's Architect. Pugin and Building of Romantic Britain. Yale University Press, 2007). Того же автора см.: Augustus Welby Northmore Pugin: A Biographical Sketch // A.W.N. Pugin: Master of Gothic Revival. Yale University Press, New Haven and London,
1995. Следует упомянуть и посмертную публикацию некоторых его творений: A. Pugin and A.W.
Pugin. Gothic Architecture selected from various Ancient Edifices in England. Vols. 1 and 2. J.R. Jansen, Carlton Building, Cleveland, OH, USA, 1927 (Published in five volumes between 1821 and 1838).
122
Свящ. Стефан Ванеян. Пьюджин, или Христианское совершенство архитектуры
Architecture) (1841) была одной из самых читаемых. За успехом «Контрастов» и
«Истинных принципов» последовало несколько важных творческих заказов —
в частности в соборе св. Георгия в Саутворке (Лондон).
Пьюджин занимался не только церковной архитектурой. Он оформил немало интерьеров, создал множество рисунков для обоев, мебели, витражей, гаргулий, плитки и черепицы, работая в разных графствах Англии и Уэльса.
Одно из творений Пьюджина стоит особняком — это Вестминстерский
дворец в Лондоне. Новое здание Парламента строилось под руководством сэра
Чарльза Берри, но Пьюджин отвечал за оформление интерьеров и за рабочие
рисунки всех деталей экстерьера.
В 1844 г. Пьюджин спроектировал в готическом духе и построил знаменитый дом для своей семьи — Сент-Огэстинз Грэйндж (т. е. Дом св. Августина) в
Рэмсгейте (Кент), с видом на море, и рядом — церковь св. Августина. Из окна
библиотеки он наблюдал за терпящими бедствие судами и спешил к ним на помощь на своем судне по имени «Каролина». Деньги, которые он выручал таким
способом, служили небольшой прибавкой к его архитектурным доходам. Однажды он сказал: «Есть только две вещи, ради которых стоит жить, — Христианская
Архитектура и Лодка»2.
В 1851 г. Пьюджин трудился над созданием Медиивэл Корт (Кристал Пэлэс)
для Всемирной выставки, но к этому времени его здоровье было уже подорвано. Некоторое время он провел в лечебнице для душевнобольных, но скончался
дома, в Рэмсгейте, 14 сентября 1852 г. от удара.
Пьюджина принято считать создателем стиля Викторианской готики. Его
влияние на творчество Джона Рёскина, Уильяма Морриса, архитектора Эдвина
Лаченса и др. просто огромно.
Итак, перечислим для начала основные положения той системы взглядов,
что и защищает в своих текстах Пьюджин, и воплощает в своих проектах.
Архитектура может быть совершенной, то есть завершенной, свершившейся
в своих благих и полезных, благотворных возможностях.
Это совершенство связано с реализацией качеств, «необходимых с точки зрения удобства, конструкции или уместности». Знакомая витрувианская триада,
слегка преображенная с точки зрения духовной пользы.
Необходимость в свою очередь проявляется в осмысленности элементов,
а последнее, то есть присутствие смысла, связано с целевым предназначением
постройки. Можно только удивляться и восхищаться простой и прозрачной логикой данной теории: постройка должна быть искренней, не скрывать своих намерений, ясно обнаруживать свое предназначение, то есть свое служение.
Очень важно, что искренность намерений зодчего проявляется в отношении к материалу, прежде всего к камню — все к той же земле, из которой все вышло и куда все возвращается. В рассуждениях Пьюджина о каменной кладке, о
величине камня и величии постройки, о том, как размеры частей не должны нарушать единство целого, — во всем этом проступает какое-то особое благоговей2
В целом Пьюджин — автор проектов более тридцати жилых домов и более шестидесяти
церковных зданий.
123
Публикации
ное благочестие, таинственным образом соединяющее и уважение к исходному
материалу-веществу с его естественными, то есть природными, свойствами, и
готовность и способность преобразить эти исходные качества, явить именно человеческую свободу по отношению к этим изначальным (архаическим!) условиям. Понятно, почему наш автор так ополчается против греческого зодчества, обнаруживая в нем то самое язычество, что покоряется исключительно естественным условиям бытия и творчества и потому дает в итоге противоестественные
результаты (например, подражание в камне деревянным конструкциям: «красивейший греческий храм сооружен по тому же принципу, что и какая-нибудь
обширная деревянная хибара»).
В связи с этим стоит отметить такое ключевое для Пьюджина слово, как упоминавшаяся уже «у-местность», которая, что крайне важно, в устах архитекторапрактика вовсе не есть эквивалент у-топии.
Обращает на себя внимание и какое-то непередаваемо трепетное отношение
Пьюджина к деталям, подробностям, к «украшениям». Это еще одно специфически, как нам кажется, христианское качество: внимательность, уважительность
к малому, скромному, незаметному, а также — для малого творения это крайне
важно — попросту старательность и усердие, когда именно в сердце полагается
собственный труд, к которому испытывается любовь… Особенно это чувствуется в разговоре о всевозможной металлической, как бы мы сказали, фурнитуре.
Меняются естественные свойства вещества, но остается неизменным сверхъестественно честное отношение человека к тому, что он призван сотворить ради
пользы и красоты.
Момент честности в строительстве связан для Пьюджина с открытостью
намерений, с искренним и не лукавым обращением как с материалом, так и с
архитектоническим целым: «Остроконечная архитектура не скрывает своей конструкции, но украшает ее». Это принципиальная фраза, заключающая идею непосредственной и прямой связи между структурой и декором, когда последний
оказывается продолжением скрытых отношений, реализуя «великий принцип
украшенной полезности». Это означает, что польза — это именно конструкция,
тогда как украшение — это обращенность полезного к эстетическому, к созерцанию, к зрителю, который должен испытывать «впечатление от здания», воспринимая «очертания целого», тогда как призвание «полезного» — быть «проводником красоты».
Более того, соответствие намерений и средств, пользы и красоты — это требование даже не столько эстетическое, сколько этическое, ибо «строгость христианской или остроконечной архитектуры решительно противостоит всякому
обману».
Отдельная и крайне важная черта текста Пьюджина — это последовательное
и беспощадное ополчение против «слепого поклонения современности всему
языческому» и одновременная защита старины. Но старина — это не древность,
не архаика, то есть — не античность, которая для Пьюджина — воплощение язычества и подражание которой — по крайней мере непоследовательность и маловерие («На что нам, искупленным Господом, Который принес в жертву Себя Самого, туши быков и козлов?»). Пьюджин скрупулезно и не без яда перечисляет
124
Свящ. Стефан Ванеян. Пьюджин, или Христианское совершенство архитектуры
минимум четыре причины, почему «христианам не подобает вводить у себя архитектуру греческих храмов или подражать ей».
Фактически обращение к старинной — остроконечной, то есть средневековой и подлинно христианской, — архитектуре означает своего рода покаяние,
перемену не только и не столько вкуса, сколько именно ума и чувства. Характерно, что здесь сам Пьюджин — вполне достойный пример для подражания, ведь
он не скрывает, что прежде «совершил много <…> чудовищных преступлений»
против архитектурной правды, против истинных принципов. Уже в самом конце
своих лекций он считает нужным еще раз вспомнить «ошибки и заблуждения,
в которые <…> впадал». Текст Пьюджина — прямое и искреннее исповедание
веры. Это если и памфлет, то обращенный, прежде всего, на самого себя…
В конце наших размышлений — несколько принципиальных замечаний уже
от себя, но в духе нашего автора.
Столь любезное Пьюджину «двойное соединение» мистического и естественного назначения — не образ ли Боговоплощения? Если вертикализм —
«эмблема Воскресения», то естественные конструкционные функции — не знак
ли Творения как такового? И в этом случае не получается ли, что, например,
разговор о «чистом стиле» — это попытка представить себе творение в его первозданной, незамутненной, невинной и безгрешной праведности? Мы не можем
утверждать, что это есть прямая идея Пьюджина, но логика его рассуждений —
и особенно их пафос и общий тон — позволяют говорить, что история искусства,
понятая как история творчества, — это повторение во времени исторического
бытия человечества (европейского — точно), предыстории миротворения и райского бытия человечества — и того, что за этим последовало, в том числе и упадок, но и восстановление… Чистое — всегда в начале, согласно этой логике, но
совершенное — уже в конце, оно завершение, понятое и осуществленное как
свершение.
Получается, что жизнь зодчества, как и бытие мироздания в своих таинственных и, конечно же, сокрытых размерностях, непременно эсхатологично, связано с благими и упорными созидательными и спасительными усилиями Творца
и Спасителя и Его верных (и Ему принадлежащих и служащих) соработниковсозидателей, один из коих — вне всякого сомнения, — это Огастес Уэлби Пьюджин, зодчий, мыслитель и христианин.
В заключение стоит особо остановиться на сознательном использовании
в переводе выражения «остроконечная» архитектура, вместо привычной нам
«стрельчатой». Понятие «остроконечная» — куда более точное (буквально —
pointed) и емкое, ибо в нем присутствует и «мистический», собственно говоря
духовный смысл: острота стиля и его конечность, в смысле исчерпанности и реализованности возможностей, то есть — все того же совершенства и завершенности, попадания в нужную, единственно правильную точку. Показательно, что
все это справедливо и для текста самого Пьюджина: в нем острота и строгость
суждений сочетаются с законченностью и определенностью намерений, выраженных со всей простотой и прямотой: «...пусть Красота и Истина будут нашим
125
Публикации
девизом в будущих усилиях низвергнуть современный презренный вкус и язычество и возродить католическое искусство и достоинство».
Русскоязычному и православному читателю при желании ничто не мешает
и вполне по силам чуть расширить эту фразу, мысленно и со смирением заменив
«католическое» — на «христианское», ничуть в остальном не умалив и не утратив, а, наоборот, лишь укрепив и утвердив достоинство того же древнерусского
зодчества и кафолической веры.
Как это существенно, когда мысли и намерения, рожденные в веке буквально позапрошлом, живы и в веке нынешнем. Не значит ли это, что принадлежат
они и жизни будущего века?
ИСТИННЫЕ ПРИНЦИПЫ ОСТРОКОНЕЧНОЙ
ИЛИ ХРИСТИАНСКОЙ АРХИТЕКТУРЫ
ОГАСТЕС УЭЛБИ ПЬЮДЖИН
(ПЕР. С АНГЛ. Е. А. ВАНЕЯН)
Данный текст, впервые переведенный на русский язык, принадлежит одному из самых
интересных английских теоретиков и практиков архитектуры — Огастесу Уэлби Пьюджину. Его высказывания об искусстве архитектуры — свидетельство подчеркнутого и
последовательного раскрытия христианской веры во взглядах и постройках. Для православного контекста может быть весьма плодотворным обсуждение той мысли, что
определенному типу веры может соответствовать наилучшим образом определенный
стилистический строй архитектурной постройки, особенно если речь идет о храмовом
строительстве, где принципы искренности, правдивости, верности традиции и Церкви,
которые отстаивал английский архитектор, совершенно приемлемы и для нашей сегодняшней культурной ситуации.
Цель настоящей лекции — сформулировать и разъяснить истинные принципы
остроконечной или христианской архитектуры, знание каковых позволило бы
вам судить об архитектурном совершенстве. Два величайших правила проектирования суть следующие: 1. В здании не должно быть черт, не необходимых с
точки зрения удобства, конструкции или уместности. 2. Все украшение должно состоять в обогащении основной конструкции здания. Пренебрежение этими двумя
правилами и есть причина всей дурной современной архитектуры. Архитектурные элементы то и дело присовокупляют к зданиям, с которыми они никак не
связаны, исключительно ради того, что называется эффектом. И украшения на
самом деле сооружают, вместо того чтобы обогащать ими сооружение, которому,
в согласии с хорошим вкусом, украшения неизменно должны служить.
126