132. Покойник –муж и вдова его. Комедия –водевиль в одном

132. Покойник–муж и вдова его. Комедия–водевиль в
одном действии Ф е д о р а К о н и. Москва, в типографии
Н. Степанова. 1835. 132. С эпиграфом:
Почтеннейшие мужья!
Коль есть охота умирать,
Пожалуй, с богом, умирайте!
Но чур потом нe воскресать!
Или хлопот не миновать:
Беды вы дома ожидайте.
(Из этого же водевиля).
Иван Савельич. Московская шутка–водевиль в двух
действиях Ф е д о р а К о н и. Москва. В типографии
Н. Степанова. 1835. 136. (12). С эпиграфом:
En faveur du badinage,
Faites grâce à la raison.
B e a u m a r c h a i s,*
Заговор против себя, или Сон в руку. Сценическая
безделка в одном действии, в стихах. Соч. Г а в р. ф о н
Б е й е ра. С.–Петербург. В типографии Конрада
Вингебера. 1835. 56. (8).2
Не всё то легко, что кажется легким с первого взгляда.
Ничего нет легче, как сочинить водевиль, и ничего нет
труднее, как сделать водевиль. Очевидно, что тайна этого
противоречия заключается в таланте: есть он — и легко, нет
его — и трудно, а, кажись, в обоих случаях нет ничего легче.
Наши водевили могут служить лучшим доказательством
этой истине. Во–первых, они по большей части суть
переделки французских водевилей, следовательно, куплеты,
ПОКОЙНИК-МУЖ И ВДОВА ЕГО…
остроты, смешные положения, завязка и развязка — всё
готово, умейте только воспользоваться. И что ж выходит?
Эта легкость, естественность, живость, которые невольно
увлекали и тешили ваше воображение во
406
французском водевиле, эта острота, эти милые глупости, это
кокетство таланта, эта игра ума, эти гримасы фантазии,
словом, всё это исчезает в русской копии, а остается одна
тяжеловатость, неловкость, неестественность, натянутость,
два–три каламбура, два–три экивока — и больше ничего. Не
будем строги к нашим водевилистам, не будем требовать от
них особенной живости, большого остроумия, но можем ли
мы не требовать от них естественности и здравого смысла?
Здравый смысл особенно вещь очень нужная: без него и
водевилю так же нельзя обойтись, как драме или комедии. И
при этой–то нищете даже в здравом смысле, при этой–то
бесталанности, столько претензий, столько важничанья!
Вообразите себе, к водевилю, вместо предисловия, сцена из
«Фауста»!.. Где же тут здравый смысл?.. Бумажная корона
очень забавна на голове буфона, но золотая... Воля ваша,
гг. водевилисты, а есть вещи, которыми не должно шутить!..
«Покойник–муж» на сцене очень мил, очень забавен;
даже в самом чтении (тотчас после обеда, особенно после
сытного обеда) он забавен. Но «Иван Савельич» — воля
ваша, г. автор, так не шутят добрые люди! В шутке, как и во
всем, здравый смысл важнее всего; но где же он, этот
здравый смысл, в «Иване Савельиче»? Старик–дядя уходит
спать, а его племянники племянница затевают пир на весь
мир и думают, что больной и добрый их дяденька не узнает о
ПОКОЙНИК-МУЖ И ВДОВА ЕГО…
их проказах... И потом этот дядюшка, играющий роль шута в
собственном доме, этот племянник и эта племянница,
которых характер и поступки так же естественны и
возможны, как чудеса в волшебных сказках, — неужели всё
это может служить забавою не только детей, но даже и
взрослых людей?.. А эти клеветы на общество (разумеется,
самые невинные и самые незлонамеренные) — неужели во
всем этом есть здравый смысл?.. Конечно, никому не должно
шуметь из пустяков, никому не должно придавать большого
значения малым вещам; смешон писатель, который
снабжает свои водевили и громкими предисловиями, и
замысловатыми эпиграфами, и затейливыми заглавиями;
смешон и рецензент, который бы раскричался из водевиля,
вместо того, чтобы улыбнуться слегка и заставить других
улыбнуться слегка; но, господа, положим, что водевиль
вздор, но ведь здравый–то смысл не вздор; положим, что из
водевиля не должно горячиться, но ведь за искажение
здравого–то смысла нельзя не горячиться! Вы автор,
следовательно, вы требуете и похищаете мое внимание и мое
время, а согласитесь, что досадно терять на вздоры то и
другое.
И между тем, «Иван Савельич» наделал много шуму и
произвел своим появлением великие события в нашей
литературе. Во–первых, он подал повод рецензенту
«Библиотеки для чтения»
407
написать предлинную рецензию1 и выказать в ней весь блеск
этого удивительного остроумия, которому должно уступить
остроумие всех наших водевилистов без исключения; во–
ПОКОЙНИК-МУЖ И ВДОВА ЕГО…
вторых, он навлек, со стороны остроумного критика,
несправедливое нарекание на нашу Москву. В самом деле,
Москва, вишь, виновата!2
Москва, вишь, не шутит, а ругается. Бедная Москва!
Как не вспомнить при сей оказии этих стихов:
На Москву послал бог кару:
Без копеечной свечи
Не бывать бы в ней пожару.
Бог судья г. Кони!..
«Заговор против себя, или Сон в руку» — не водевиль, а,
изволите видеть, сценическая безделка. Безделки вообще
очень милы, когда искусно сделаны; чем вещь миниатюрнее,
тем больше она требует и искусства, и тонкости в отделке.
Но г. Фон Бейер — не мастер на галантерейные вещицы: его
безделка носит на себе слишком резкие следы топора и
скобели. Я не говорю уже о том, что эта комедия нелепа в
высочайшей степени в своей завязке и ходу, что она есть
жалкое подражание старой пьесе «Роман на большой
дороге»:3 все это еще куда б ни шло. Но каково встретить в
сценической безделке подобные несценические красоты:
Глядь: ваша матушка бежит в ужасном горе.
«Представьте, — говорит, — здесь, право, вор на
вope!
Ей–ей, дневной грабеж! Какой–то там пострел,
В толкучем, на сорок рублей меня огрел!»
Прочтя комедию, в которой есть подобные стишки,
поневоле вспомнишь стишки из другой тоже преострой
комедии:
Для барышней каких напутал ты комедью?
ПОКОЙНИК-МУЖ И ВДОВА ЕГО…
Вот здесь нас четверо: кто даст полтину медью?
408